Читать книгу Русская кухня випассаны - Саша Зори - Страница 1

…17.08.2019

 Есть тут такое убеждение, что примерно на второй день, даже нет, именно на второй день, ты начинаешь замечать самые неистовые пробуждения чего-то очень странного и до боли очевидно, связанного с тем, что можно было бы назвать бессилием перед собственным невежеством, в отношении с окружающим тебя пространством. Чувство, погружающее тебя в бездну обиды и скорби, за собственное существо, находящегося в бессилии, узнать, что стоит за этой обидой, за что ты обижен, на кого?

Стоишь, всё больше ускоряясь в сближении, уже чувствуя, всегда ставший предтечей, тот самый, подкатывающий к горлу – пресловутый ком – сигнал, торопящий тебя совсем этим покончить. Сообщающийся с тем, что все это не нужно тебе, вредно, а все, что есть вокруг тебя сейчас, лишнее, не твое, чужое и чуждое тому, кто только слышал слово любовь. Так, постепенно, на второй день, находясь тут – в центре, ты начинаешь понимать: сейчас вокруг тебя и меня начинает что-то происходить, начинается выход, с погружением в недра необъятного океана собственной жалости к себе. Все происходящее со мной сейчас, в этот уже известных каждому, тут в центре, второй день, очень похоже именно на связку таких вот тяжелых, агрессивных чувств и давящих ощущений, приходящих из повергания глубины немыслимых заблуждений; таких чувств, которые переполняют в момент действия ложного, оголяя твой субъект до полного ничтожества. Воплощаясь явлением слабого и озлобленного существа, пока только искусственно выражающегося в реальности. Оборачивающего все против всех.  Это тот, некогда готовый харкать кровью ради успеха, теперь есть всего лишь давление, спирающее все фибры своего существа, это то, всегда упирающееся изнутри в стенки давно треснувшего сосуда, но сдавленного изнутри, давящей жалости к себе. Теперь даже как-то физически напрягая все клетки моего организма. Но потом начинают трещать в воздухе звуки разлетающихся осколков: восстало то царство, которым я управляю, и в манере примера с царем своей физической оболочки, ума, разума, эго, – разве не повелитель всем фибрам души.  Такому мне, уже интересно, и даже необходимо знать, кто и что делал, в тот момент, пока я перемывал тут посуду более чем за 100 человеками, не считая того, что приносят с кухни, после окончания готовки. Теперь, глядя на все это, думая, о только что сказанном, стоя, там же – у мойки, на кухне, только сейчас почему-то, как будто совершенно забыв где находится, неожиданно спрашивает сам себя: «Что я тут делаю?»

И наконец, уперев руки основаниями запястий, на края огромной серебристой емкости из нержавеющей стали. Представляющую из себя гигантскую прямоугольную чашу, со странным варевом внутри: из горячей воды, грязной посуды и смытых с тарелок, остатков пищи. Приправленное округлинам извивающихся в своей плоскости, вращающихся и сталкивающихся с друг другом, слипаясь границами мыльного янтаря. Плывущего словно плюхающегося в воздухе разно-жёлтыми кругляшками вздутого моющим средством подсолнечного масла. Так меняя форму превращаясь то в грушу, то в апельсин, то во что-то совсем не схожее по форме ни с чем кроме, пожалуй, кружков моющего средства водящих хоровод с такими же кружками подсолнечного масла. Теперь вращающихся синхронно, увлекаемые растягивающейся поверхностью воды к воронке, образующейся у сливного отверстия. Улепетывают, как будто насмехаясь над смыслами в твоей голове, пугая своей непринужденностью, увлекаемые сингулярностью земного бытия. Оставляя смотрящего стоять на месте, но в мире пока ещё создающегося на твердыне. Но, а вот они, словно дети, радостно предвкушая свой побег, кружат дразня формами приятными для глаза, претворяясь, уже как будто и не спешащими покинуть скорее, странную емкость, хоть и отдаленно напоминающую ту, благодаря которой посуда становится снова идеально чистой, ту, которая в час личного усердия над ней становилась такой же отмытой и чистой, но, до поры, вмещающая недра мутной смеси.

И вот он – как бы весь, поднимаясь на опоре собственных запястий, будто вдавливаясь ими в плоские края этой чаши. До тех пор, пока конструкция не начнет издавать звук, умоляющий прекратить истязание, опрокинутым на нее весом, оперевшегося, и он выдыхает, плавно приопускаясь на место, будто ослабев. Затем поворачивает голову, туда, где такой же, наверное, уже также смотрит и видит, тот же вопрос, – тот, который и теперь задавая себе повторяю, стоя тут с ним рядом, – «а что он тут делает, что мы тут делаем…Что я тут делаю?»

Не то чтобы я не понимал, чем он занят в эту минуту, как и я, но что он тут делает, как и я?

Это сложный вопрос. Будет ли он задан так, чтобы ответить на него самому задавшему его?

– Предлагаю оставить сложным вопросам разрешиться самим, расскажи лучше, чем занят сею минуту: я так понял ты посуду моешь где-то? – Да, так и есть, и работа не сложная, но порой, утомляет некоторой неорганизованностью, но и, если бы, к примеру, что и не раз представлял себе, это была бы, допустим, моя работа: т.е. метод заработка моих каких-то денег, условно, на пропитание, возможно, в ряд ли я бы захотел оставаться хоть два дня в таком недоумении. Находящего не только от бесконечно накатывающего потока грязной посуды, прибывающей с невероятной интенсивностью, ровно три раза в день, каждый раз после того, как закончится готовка; а затем прием пищи, теми, с кем нельзя разговаривать; теми, ради кого я тут. Ради тех, кого я никогда не узнаю и больше нигде не увижу. – Так ли это? – И все же, именно сейчас, я получаю большие эмоции от того, кем ощущаю себя в данном опыте жизни – глядя на того, кем выгляжу в момент соприкосновения с ней. Так ли это, как есть на самом деле? или во всем виновна эта чертова – грязная посуда!? Вопрос: что сам тут делаю сейчас, себе уже задал, и задал натурально, примерно так же, как задавал себе его и ты в свое время, – «возможно!»: внезапно осознав себя в каком-то новом месте, куда с минуту назад ещё и не собирался. Поторапливаясь в волнении, оглядываясь по сторонам, и все же принуждая себя не останавливаться, не вступать в сомнения от нерешительности с происходящим. Хоть пока и не зная, что назад дороги в этом сне нет: и вот тебе снится, представь: ты – это человек в синем полумраке – как будто колодца, находясь на его глубине, взираешь в высь и видишь только образованный жерлом колодца яркий круг. Опускаясь, падающий, как и есть, плотным лучом света, на голову и плечи твои. И ты сейчас видишь, сразу же, как и тот, иногда фокусирующий своё внимание на ограниченное кругом темноты, светлое лицо, высветленное им же, в тёмной синеве, так всматриваясь идущим светом в лицо своё. И теперь, можешь видеть сам в точке максимального приближения к лику стоящего, что нельзя не заметить, как он смотрит вверх, взывающе щурясь, общаясь С ЭХОМ – стоя там, откуда ВЗЫВАЕТ: быстро оборачиваясь во все стороны, пытаясь вспомнить что-то. Щупая стены, стараясь рукой найти опору, но лишь, как будто опираясь, каждый раз чувствует, как проникает кистью руки в плотную синеву полумрака, одевая её этой мягкой стеной, отчего-то теплой, и теперь явно разбегающейся во все стороны от места касания, образуя рябь и преходящую в волны; ты слышишь теперь – синева движется, покрывая рябью даже воздух: это и есть вопрос человека, пока не открывшего ответа на него даже себе. Всего один вопрос, явившийся в тот момент, когда уже совершенно необходимо было начать отвечать именно на него, для того чтобы повести предстающее изложение, – рассказ об одном достаточно удивительном опыте, продолжительностью один год и о продолжающемся до сих пор, где он снова начнет с вопроса…

И так: – «Где я?»

Прямо сейчас, в эту минуту, то, что каждый зовет я, говоря о себе, находится в центре. В центре земли, вселенной, может быть это центр галактики: центр ума, центр души, цент центра? Центр – прекрасное слово – обнаруживающее в себе новые смыслы, когда действительно начинаешь ощущать центр, цент в котором сосредоточено множество, выраженное в едином целом. Об этом целом и о его обнаружении через призму значения Я, во вселенной Мiра. Осознанием любви к этому Я, говорю в уме сам с собой, уже второй день. Стоя у огромной чаши, в которую беспрерывно, сильной струёй из открытого крана, льётся тёплая вода, или же у механизма зовущимся посудомоечной машиной. Всего десять дней, находясь тут – Я, будет говорить со мной, или я сам буду говорить с собой, а значит с кем придется. – А потом? – Потом уже по-другому, совсем по-другому, но не с каждым, с каждым об этом потом говорить просто не получится. Там, куда я вернусь, нужно быть внимательным, более чем тут. Осознанным в двойне, что ли, в тройне, во много раз, так как там, пространство ошибок бессознательного отношения к ближнему, как здесь, не прощает. Но, а сейчас, как бы не старалось теперь, непрерывно стремящееся унестись куда-то сознание, увлекаемое ложным, за счет проявившейся внутри ума максимы просветления, оторвать меня от реальности, унести, заманивая превосходством: Расцветая новой личностью в субъекте, пока, правда, неспособного равноценно развивать чувство реальности в осознании своей новой действительности, упуская То истинное – о котором поговорим ещё. И о том, – что это: позволяющее остаться в моменте созидания, и не перейти в утоление жажды ложного ложным – так погрузившись в собственное заблуждение, относительно своего просветления. –И с чем же именно приходится постоянно соприкасаться субъекту в практике перехода от бессознательного к осознающему свою действительность? –Там, где бессознательное и есть то, что субъект может принять за просветление? Такой, чувствуя новые требования ума от эго личного возвышения, нуждается в одергивании его вниз, этими начальными строками, которыми разминаясь, ввожу тебя в курс до дела. Дело, тут же захваченное ложным, которое теперь почему-то пытается перевести всё в успех возвышая своё Я над СЛОВОМ и миром. Утверждая себя бессмысленным восхищением от пробудившегося чувства любви; ранее незнакомого, дарующего радость; пока правда, только лишь отвергая радость, ища удовольствие, – радость пока неизведанную самим существом моего субъекта. Как уже было: значит, ощутив новое, в этот раз, себе предпочту, все же, остаться на земле, ещё немного времени, чтобы рассказать про ЦЕНТР медитации и духовной практики рядом с большим городом, в который я вернусь уже через 8 дней.

Духовная практика? -медитация?

– Что? А? – Да, да – космодром, не в обычном его понимании, и не центр управления полётами. Это нечто более важное для землян, чем ими же вожделенное мероприятие, по переносу своего бренного тела в какие-то космические дали. На заброшенные планеты солнечной системы или, по ещё одной из точек зрения – остающиеся всегда мертвыми. Образуя тем самым одно великое заблуждение, собственным эго землян, ложащееся в основу такой космической эры. Произведённая во времени невольно восстающими ложным против приобретения новых, величественных свойств от перехода человекоподобного в высшее существо, достигшего нового в «прогрессе сотворчества». – И это важный аспект! А как тебе, например, такой мир, олицетворённый не личностью, бегущей от себя на встречу с холодной плотью создаваемого ей же самой космоса, но теперь стремящимся олицетворяться в технике субъектом? Возникая точно теперь, как в примерах фантастической литературы прошлого, «духовный герой» – человек, есть изваяние, в высшей степени фантастическое и в той же степени глупое. Но прошло время, и такое уже не есть фантастика: ракеты созданы, планеты тоже как будто на месте, но все ещё почему-то одиноки и не изведаны. А есть ли тот герой, тот фантастический человек из книги, наполненный и даже переполненный качествами фантастическими, тот «Демиург» судьбы своей, развивший себя в качествах бога – укротитель вселенной, ставший прообразом Его в делах своих? Мечты о полетах или переселении, не попытка ли все это, просто расстаться с собой, скрывшись от проблем, созданных самими же себе, – всего лишь желание убежать, спрятаться от вездесущей неудовлетворённой амбиции – бремени ложного, прикрываясь отсутствием смысла бытия? Снова полагаясь на искусственное, но теперь уже и в интеллекте? Забыв о Боге (о творце истинном), так пытаясь подменить его существование, чем угодно, лишь бы не нести ответственности в его обязанности, посягая так на право его. Как бы наделяя себя могуществом его! – А скажи, разве то не ответ самой природы, такие места, как этот центр, не творческий ли это ответ безумию субъекта, олицетворяющего искусство во всём, творца истины? – Думаю, да, то и есть он – ответ, и оказывается, такие центры, как этот, есть уже много где в мире, но и время их достижения субъектом, на практике, опытом, всё так же, в его любимом, космическом масштабе расстояний, лишь для него самого, исчисляются годами, десятилетиями и даже, пожалуй, сотнями лет. – Но, а, в действительности же, т.е. сегодня, такие места, вернее подобные – «духовные центры», чаще находятся во власти тех или иных традиций, тех или иных верований, находятся во власти различных религиозно-духовных систем. Систем, только претворяющих путь, но не каждому желающему истинного просветления! А значит не всем могут быть интересны, полезны, не всем подходят одинаково. И значит само их содержание не может быть столь эффективным и правдивым для каждого, чтобы помочь создать что-то общее, в объединении смысла ощущаемого, как жизнь. Так уж сложилось, что свойства подобных анклавов, в основе своей, связаны с чем-то очень отдаленно напоминающим то, с чем я столкнулся тут: те, как правило имеют под собой четко структурированную иерарха-религиозную идею что ли, скоро теряющуюся в содержании реальности. И так же скоро обнаруживающее себя в замкнутости своим бесконечным обращением к кому-то примеру, уводящим от истины ритуалом или, как бы, умышленно, нацелены дать секторальное представление об истине вообще воображая выгоду. Так проецируясь в поучение, опираясь только на мнение, а скорее даже выражаясь требованием, поклонению опыту, определенного сектой духовного авторитета. Да и чаще всего, по итогу, всё просто сводится к пустым ритуалам, предрешающим усложнить путь к духовной истине. Дорога же, в описываемый мной сейчас опыт, естественно, в начале была не определена, и не только выбором, а значит была полна сомнений в предстоящим. Так как, подобные практики, хоть и не так давно, но, стали модным направлением творчества части нынешнего сообщества, и все же, как бы не являются в своем образе чем-то знакомым. Ну, а если и знакомо что-то, то скорее огульно и больше из разрозненных источников. Из которых быстро становится очевидно, что попадание под влияние данных источников не сулит ничем хорошим. Доносясь оттуда отголоском истин, где-то претендующих на истину, голосящими апелляциями к той или иной инстанции – прикрываясь религией. Голосами тех, всегда указывающих на одно заблуждение, которым уже набили оскомину: своим пустым звоном о благочестии и счастье за счет выбранного направления, не объясняя само учение собственным примером, но, как бы находясь на уровне любви – так и не проявив её в действительности. Упорно приглашая вступить в ряды усомнившихся о её присутствии в себе. А значит, уже сегодня, олицетворяясь лишь несбыточностью, того, о чём говорится там, в сектах, вмещающих в себе только то, о чём проповедует субъект!!! – при этом, вымещая только то, из чего состоит такое субъективное, не познавшее значений любви истиной. Так каждый, как пытающийся реализоваться искусственно, находит лишь ложное определение любви, олицетворяясь ложью в собственном существе прикрывая своё невежество обозначенной религией, так и не определив *центр в себе самом, теперь всего лишь, сеет сомнения таких «альтернативных», изотерических направлений, выражаясь их религией. Идеей, непонятой и непонятной, – невнятной, а поэтому не принятой причиной в возникновении самой любви…

Вечная причина в сомнениях – собственно, хотя и почти рассеявшихся по сей день. Но всё же и натолкнувших меня выразить все исходящее из этих сомнений тут, в этом тексте. Сформированного непокорным мышлением в моменты усердия над перемыванием груд грязной посуды в период моего служения в центре. Ведь только теперь, спустя какое-то количество времени, с момента полного хаоса внутри, до этого хаоса, стоящего за мной в виде пространства, вмещающего разного рода столовую утварь; а ещё, мечтающие об объятиях огромные кастрюли, которые я должен буду лелеять и любить всё это время, приводя их в порядок и надлежащий внешний вид, КАЖДЫЙ РАЗ ПОСЛЕ КАЖДОГО ИХ ВОЗВРАЩЕНИЯ МНЕ, я мог себе позволить данное рассуждение. И вот, по собственному осознанному решению, я нахожусь уже в другом пространстве, олицетворяя всё из обновлённого разума, постигая его своим умом, опираясь уже на творческое начало, а значит – своим новым осознающим воззрением на Мир. Что позволит, как мне кажется, сделать наблюдения, стоящие не самих сомнений, а выводов, обрекающие ЭГО отступить дальше, от черты самолюбованием и самовосхвалением. Ибо из сомневающихся в праведности выбранного мной пути, на сегодня, осталось только оно. Но, а сегодня, если и сомневаясь, то существую уже только лишь без части истины. Олицетворяясь не муками по ней, которые посещали меня ранее, какое-то время назад, от этой точки; может и более жизни, но уже чётким воззрением находясь на пути истины. Обретя своё воззрение на него, только после момента полного принятия решения иди до конца, чего бы мне не стоило данное мероприятие. Именно тогда, когда уровень жажды сдвинуть накопленные знания с мертвой точки, а значит найти им новое применение, обогатить их правдой, достиг предела душевной тревоги, пришедшей из ожидания, требующего действий: тогда я и принял решение прибыть в подмосковный центр медитации в системе ВИПАССАНА Первый и Второй раз.

В тот момент, когда обстоятельства становятся ниже твоего уровня намерений, все начинает меняться.

Как и у многих, да, наверное, первое упоминание о чем-то подобном, вызывало и у меня всплеск негодования, – «Что, -какая-то новая секта?», внутренний голос взвывал, при упоминании, к тому, от кого я впервые услышал новые слова, на неясном мне языке – ШИЛА, САМАДХИ, ПАНЬЯ. Но не в словах одних состоял успех, разрешивший дело, хотя, конечно, первое упоминание обо всем к чему я тебя виду, было словесное. Позволю сделать отступление и указать на важную вещь. Как живое свидетельство, толкнувшее меня на данный решительный шаг, опробовать технику, преподающуюся в этом центре. Если сказать пару слов о том, как был устроен тот путь, которым идя сам, дошел до момента данного служения, то описание его займет не сильно много времени, я бы даже сказал совсем: всего пару слов. Для того чтобы ты смог увидеть обычного человека, без всяких там премудростей, не выделяющегося ничем особенным, в плане духовного развития, а ещё ничем особым не одаренного в отношении свершения искусством. Просто пришло время для того, чтобы пройти свой первый и пока единственный курс в качестве студента в этом центре. Так, продолжая истязать себя принижениями, справедливости ради, добавлю, тот, кто сейчас, как и всегда обращается к тебе на Ты, никогда не занимался чем-то подобным, но и проще сказать, как и те многие, наверное, считал себя непригодным к подобного рода практикам в стиле медитации, левитации и всякого рода аций. Так, разобраться с теорией, находясь в измерении обыденности при помощи современных средств коммуникации и связи мне не удалось (с теорией, которой, по факту, как бы парадоксально это сейчас не прозвучало, но в отношении частности к данной практике, как выяснилось позже, быть попросту не может). Повторю: разобраться, с тем чтобы понять самостоятельно, то, что касается несуществующей теории мне так и не удалось. Интернет в данном смысле оказался совершенно бесполезен. Так я решил, что все это не для меня…

Сложно, и как-то все непосредственно лукаво: тихим голосом, находясь на кромке божественного пейзажа, излагающие истину «чеширские коты», в рясах или балахонах, балаклавах под балдахинами, уже вселявшие к себе уважение через мою немощь, хотя бы сесть, так же, как этот «кот» с бархатистым голосом и просветленной улыбкой, занявший позу, отвечающую таланту к просветлению. Но судьба, или же, я назвал это – мой путь, в сближении с тем о чём пойдёт речь далее, лежал через несколько другие направления, если можно так выразиться – через другие медиа – так сказать: через индивида – своего друга. Ранее прошедшего данный курс и уже неоднократно побывав в качестве служащего там, а ещё приобщившего свою маму к данному виду повседневной практики. Побывав как-то вместе с ней в этом центре. Постепенно повернул и меня так, чтобы я смог увидеть все сам. И тут, никакой рекламы, а может быть, если и так, то тогда выражавшаяся только лишь своими нативными свойствами. А произошло все так: мой друг, проезжая на курс из Сочи и обратно, всегда останавливался у меня на пару дней, для отдыха и прогулок по городу, который достоин того чтобы при любом удобном случае, оказавшись в нём, задержаться на пару дней, для приятного препровождения времени. И так, в один из таких своих раз, тех, когда он останавливался у меня, проезжая из центра домой, я заметил, точнее теперь явно подчеркнул намеченное ранее, из других раз им моего посещений, а именно: после его отбытия, – особенно это чувствовалось после его отбытия: свой взгляд на мир я находил меняющимся или измененным. Казалось, я как будто начинал четче мыслить, больше и тоньше чувствовать. Например, рацион питания снова стремился укоренять в чистом, а вредные привычки уходили на второй план, я чувствовал прилив сил; и, словом, наблюдал какое-то эмоциональное парение. Наделялся какой-то новой уверенностью в осознаваемой правоте этого нового, да и к тому же, вспоминалось, как он медитирует по утрам. Меня натурально стало разбирать внутреннее любопытство, ещё пока граничащее, с всё тем же недоверием, оставшегося от того, что может вызвать любая догма о счастье в нирване и всем таком: -и можно ли добыть нечто, ничего не делая натурально? Возможно, это просто такая уловка, для кайфожера, такая, какими переполнена реальность сегодня? Спрашивал я себя. Некий триггер, составляющий сегодняшние информационные сети; вводящий тебя в круг заблуждений и не давая никакого действительного или даже сказать больше, реального развития в личностном стремлении. – И ты, наверное, думал так: какая-то практика, предлагающая опираться лишь на чужое пребывание в каком-то экзальтированном состоянии, дарующее некое освобождение? Да ещё и возведённое всё в догму об освобождении от страданий? – Примерно так, да, я и считал. Не понимая, для чего всё это в принципе может быть нужно, кроме получения кайфа, от такой практики, всего-то завлекающей своим искусством прозрения. Приходящей отовсюду, звенящая разношерстной теорией, в формате кичливой эклектики, вырванной из собраний разной мудрости, оторванной от истинных источников. Проявляющих любовь в примере. Доносящейся отовсюду, сегодня опирающаяся лишь на костыли оставленные в виде искусства просветленными. В зеркале, которого, сами же, пока не способны явить искусство просветленных, а значит не в силах подтвердить представляющееся своим творчеством. Стремимся лишь подражать искусству, забыв о том, что подобное в истине, есть побочный эффект действий от нравственного опыта, самим естеством; как некогда прибывавшей в этом мире сущностной нравственности. Того чей прах давно переродился в творческую основу и встал в жизнь, но есть лишь существующий совершающими пустые ритуалы, без веры в себя лучших, словно в насмешку тому, всегда мифическому персонажу, давно прибывающего в мирах недосягаемых для нас самих. Того чей прах давно переродился в творческую основу и встал в жизнь, но есть лишь существующий совершающими пустые ритуалы, без веры в себя лучших, словно в насмешку тому, всегда мифическому персонажу, давно прибывающего в мирах недосягаемых для нас самих.

И ведь, не трудно теперь понять, что именно влечет субъект в познание таких практик, даже в теории: не вера, не основа её чуда, нет, – но искусство рекламы: она разнообразна, и чаще дурна своей апологией с вымыслом, своим легкомысленным пафосом увлеченных – вначале, увлекая слабых, покорных эгоистическим проявлением пойти туда, откуда возможно уже нельзя будет вернуться без определенного ущерба, нанесённого сознанию собственным существом. Выглядит же такая теория тут, как догма о спасении сидя. – И что же, на деле способна лишь к расширению эгоистического чувства субъекта? – Я думаю так, приковывая себя прилагаемым к авторитету, как успеха, закрепленного в истории его искусством, являющегося на деле не чудом или смыслом достижения, а закономерностью, свидетельствующим о подлинности им духовного пути, не остаётся ничего, как всего лишь пытаться скопировать его искусство, опираясь в своем стремлении на желание поскорее испытать тоже самое достижение. А если быть точным и более правдивым, то скорее, желание подобно тому практиков, сводится лишь к умыслу просто достичь данного на примере ниже собирательных феноменов, или хоть чего угодно, феноменального, что лишь сопутствует главному в таком его – авторитета творчестве. Чтобы поскорее стать особенным, не таким как все, выделится, обзавестись паствой, управлять ею. Став назидающим некоего укоряющего самолюбия других таких же своим свечением, или способностью летать. «Как бы поскорее научиться ходить по воде», чтобы всех удивлять этим, за дивиденды конечно. Вот основная идея, и отправляющий смысл таких начинаний. Желать невозможного, даже не попытавшись вначале своим собственным существенным действием «привлечь к себе любовь пространства», начинаешь прозябать в невежестве, а сейчас и ещё меньше, лишь прикрываясь несуществующем в самом тебе, представляя в себе сотворённого идола. Как этот, или тот, пока несозревший для чего-то большего, кроме несуществующей теории; тот или этот – Я, не стремящейся к просветлению, неготовый обеспечить себя осознанностью, в осознании конкретики времени и конкретики места, т. е. действительности жизни, за счет элементарного воспитания, став идущим к образованию! Говорю это, как чувствуя, зная повальное увлечение нынешнего времени разными изотерическими направлениями в добывании чудес безверием. Так вменять себе какую-либо задачу в жизнь, оказавшись на месте своего друга, я не хотел, тем более, осознать на себе то, что выразил дальше, в тот момент, когда он мне сказал, что служил где-то в центре, какой-то практики с непонятным названием; я совершенно точно помню, как обрек его в коснувшегося секты. Но все стало меняться, когда он каждый раз, по возвращении отсюда, из центра, оставался у меня, а, уезжая оставлял мне что-то, что проявлялось после его отбытия незримой переменой в ощущениях пространства. – Думою, пора сказать о твоём друге, нет? – Да, конечно, можно и сказать пару слов, чтобы составить образ проводника и показать, раскрыв устройство последовательных шагов вселенной, передающей информацию для каждого, по запросу и готовности каждому, для приятия и принятия готовому пробудиться. И так, мой друг – его зовут Аский, давний и хороший товарищ. Ещё в незапамятные времена поражал меня тем, как в чаде обычной рутины субкультуры тусующихся, пока не встроенных в жизнь субъектов, вызывал во мне не поддельный внутренний диалог. Например, хотя бы тем, что одним из первых отказался засорять свой организм: но также, и первый, в приведённом окружении персонаж, заговоривший о чем-то высоком своим существом. Например, отказавшись от употребления мяса: он, в тот период общего погружения во морок всепоглощающим эгоистическим существом, увлекаемых гедонизмом и им же разлагаемых, но, бесконечно исполненных надежд на возможность занять место человека достойного в рядах таких же, вызывал во мне какое-то стыдливое ощущение, как будто он бессловесно упрекал меня в чем-то. Это было первое откровение положившее начало моему личному стремлению к трансформе собственного существа на физическом уровне. Без чего, как ты понимаешь, начать духовное пробуждение просто невозможно. Может, разве что, только в редких примерах – свершения каким-то чудом, второго над первым.

«Какой вздор!»,

подумал я однажды, когда хотел его угостить вкусным ужином, случайно содержавшего куриное мясо.

Думаю, многим знакомо, то чувство принижения, не из–за старания, отвергнутого, а от того, что ты остался на другой ступени развития, пытаясь угостить кого-то тем, что потребляешь сам, не понимая до конца, чем питаешься на самом деле, – но идея мне понравилась, она была потрясающая, как гром, в прямом смысле, – прогремело! Что касается отказа от мяса. Действительно, сработало, на уровне очевидного, но пока лишь состоящего в подсознании. Помнится, именно с тех пор, личные стремления стали направляться к старанию отказаться от употребления в пищу продуктов, содержащих следы животного происхождения. Да и вообще от многого, теперь, ставшего известного мне, того, что мы считаем приемлемым, только и ждущего помешать началу нашего духовного становления. Содержащегося сегодня в мире, как совершенно конкретные элементы извращения мышления, призванных действовать через плоть, уводящих от поиска истины. Так, все, что он давал и проявлял тогда, этот мной упомянутый друг, вызывало во мне желание наблюдать. А его личность, я чувствовал, очень резонировала на правильной чистоте с моим существом, даже находящегося в том состоянии. Я понимал его, но не умом, не как-то вербально, а принимал верность данного пути развития неким чутьём, через нотки приходящего от него нового настроения. Несмотря и на то, что он меня младше, не сильно, но младше. Да и какая разница, каким бы он ни был бы авторитетом, пусть даже старше меня на 100 лет, вряд ли смог бы по-другому до нести хоть какую-то информацию, пустившись в домогательства ею меня. Поскольку конечно и думать о чем-то подобном, находясь ещё даже не в начале пути метода высвобождения, а пока ещё просто болтаясь где-то в пространстве бессознательного, словно будучи подвешенный к верху ногами, самостоятельно и обстоятельно, всерьез, тогда, я не мог ещё себе позволить. Слишком был занят мой разум, я бы сказал захвачен ложным. А такое его, своего друга, поведение, вместе с тем, относил к блаже, тогда только набирающих моду в своей массе выпендрежам на вегетарианство, считая подобное временным явлением, – «дескать, -пройдет». Тем не менее, информация, приходящая от него при каждой встрече, тогда, оставляла следы в моём подсознании и не выветривалась даже жуткими событиями. Вследствие общения, лишь укоренялась через него, до той поры, пока я сам не создал пример себя. Сегодня же, каждый раз стремлюсь не соступить ниже того, чей пример теперь и сам содержу в себе самом. Если начинаю возвышаться ложным, опускаясь вниз, теряя связь с своим примером себя лучшего. На который всегда ссылаюсь сам, если начинаю спускаться ниже возведенного в себе духовно-нравственного уровня. Но, а теперь, так же, как и тогда, в этом новом деле, я снова, только опираюсь на конкретный пример, обретенный личностью, задолго до первого моего посещения данного центра. И вот теперь, по обыкновению, обыденно и безмолвно, рассказывая о практике, своим существующим в нём, передающемся мне, каждый раз по прибытии в Москву из центра Аский, обусловил сразу одну важную вещь, не говорить о практике совсем; так, любые попытки расспросить его, а его ответить более конкретно на расспросы, быстро заняли бы практический характер. Иначе говоря, это означает, начать её преподавать, а это неправильно с позиции недостатка компетенции, кем бы ты себя вдруг не заподозрил. А в содержании краткого, небезразличных теперь и мне, тех бесед, о центре, из содержания которых каждый бы пытался понять, что же это за место, будет совершенно ясно, что оно вполне безопасное. Особенно, учитывая очень важный момент на старте, касающийся так называемой, финансовой стороны вопроса, ибо, сегодня понятно каждому, и я точно знаю: никакая истина не может быть обилечена собственностью, а попытка назначить ей единую стоимость для каждого, как и стоимость в принципе, просто девальвирует её. А проще сказать, закроет доступ к ней в правде каждому купившему билет за стоимость. Так, коснувшись устройства центра т.е. его системы жизнеобеспечения, каждый искатель, уже будет приятно поражен…

Тут я вынужден, прервать ненадолго своё знакомство тебя с моим другом Аскием, и забегая вперёд, опишу систему в двух словах (хотя, лично на мой взгляд, такое пояснение достойно отдельной главы или некоего периодического обращения к данному факту, прийти к которому необходимо будет еще и возможно не один раз в последующем этому изложении). И так, – так как же структура центра легко отвечает на вопрос связанный с обеспечением технически необходимых вещей на месте? таких как: жилье, питание, все необходимое для практики (для неопытного в центре есть все, чтобы начать практиковать в полном комфорте, не взирая на индивидуальные зависимости от уровня физической подготовки или состояния тела в виду разных возможных, всё тех же, индивидуальных ограничений). И тут возникает разумный вопрос, – «а что? никто с тебя денег не требует, нет никаких стоимостей?», – есть большее, возникающее, и именно оно поможет тебе определиться в цельности и ценности от приобретённого. Позволяющее самому решать сколько это стоит и стоит ли вообще, с позиции личного ответа. – Вообще же, если честно, несмотря на то, что ты можешь пробыть где-то, как бы совершенно безвозмездно около дюжины дней, учитывая не только жилье, пропитание, все необходимое для практики, но и всю заботу, которой оборачивается каждый студент на курсе и каждый вообще находящийся в периметре данного центра, – как такое пояснение, то, на мой взгляд, по факту, количество вопросов и не убавляет? А переводит все на уровень любопытства, уже самим таким фактом, – правда? Уж больно фантастически все звучит, даже – в эпоху загибающегося капитализма. – Неправда-ли? На самом же деле, всё как бы достаточно просто, смысл в том, что ты живешь на средства, оставленные теми, кто был тут перед тобой и теми, кто возможно так же сомневались вначале. А тут были те, кто теперь, по завершении курса почувствовали пользу данной практики на себе, и вместе с тем, желание дать возможность познакомиться с ней другим. Так это работает. Все честно! – Просто нереально звучит! – Да! и ведь, учитывая тот факт, что ты находишься практически в capital of russia. Конечно, именно данный то экономический нюанс в соотношении правды с истиной, меня и настроил окончательно, сняв многие вопросы ясного порядка, позволив сделать первые шаги в том самом начале.

Так вот, возвращаясь снова к своему другу, в том, чтобы продолжить и завершить начатое тебя знакомство с ним, не просто отвлекаясь, потому как, отвлечения неразрывно соединены с существом описанным, есть, как неотъемлемое в ощущениях от центра, от практики и от него самого, теперь, есть три прилагаемых, пришедших с ним когда-то, как и сейчас существующие реально, после каждого появления его у меня, – Аския, по дороге из дома или из центра, едущего ли к себе домой в Сочи просто появляясь заезжая в гости или ещё как-то, как уже говорил, я стал замечать какие-то перемены в себе, что-то действовало на меня после его отбытия как-то благостно, психофизически меняя концепцию восприятием окружающее. Обычно, ощущаемое совершенно явственно, приходящее с наблюдаемым после моего с ним расставания. И это исходило не как приятное послевкусие от общения, не только из того, что мы во все время нахождения вместе просто открыто общаемся, как старые друзья и лишь на обычные темы: удобные, не удобные, житейские, говорим о чем-то совсем не важном, или о чём-то совершенно важном для нас всех, что-то вспоминаем общее, что-то насущное, просто гуляем и любуемся видами города, при этом никогда, как я сказал уже, практически, не касались места куда он ездил и откуда он возвращался. И вот, сейчас мне хотелось бы передать ощущения, которые я помню до сих пор, как, от нечто, общающегося с тобой, своим присутствием в нем, дарующего покой и надежду на то, что все Мы едины. Так я хочу дополнить сказанное мной чуть ранее: менялась повестка дня, смещалось отношение к окружающему миру, на меня начинало действовать какое-то новое стремление, содержащее в себе попробовать, узнать, что же это такое. Познакомившись более подробно с той действительностью, которую он транслирует, каждый раз неся с собой, вручая этот энергетический подарок ближнему. Постепенно бессловесные ощущения перерастали в идею-мысли; наполнив ум рассуждениями, а меня желанием действовать. Это к слову о том, что факт схождения с практикой, а вернее, скорее, схождение до практики, выражается не просто желанием чего-то большего для себя, а тем, что и есть сам смысл практики, несущей в своем естестве ту энергию которой напитала меня, сообщив мне важное, не произнося ни слова, через моего друга. Но образуя во мне слова, объявив о той готовности, которой пока нет у каждого. Готовность, с которой каждый столкнется от нового друга, знакомого, брата или сестры; просто нужно быть готовыми, прислушиваться к тому, что сообщает тебе твое тело через твой разум. А к этому, как выяснилось, я был готов. И тут нет чудес, и то, что я буду излагать дальше не о чудесах, а об опыте, даруемом осознанностью и желанием жить осознанно.

Вначале сомнений, в пику страданий, в системе вины, и безнадежной ущербности перед миром благого; захотев ощутить себя тем, кто может прощать, может осознанно любить и постигать любовь зримую: познаваемую, настоящую и стоящую. Приняв все, то родное, что было внутри, наедине с собой, без практик, без иллюзий, но в примере и с идеалом, единственного земного учителя истины, его имя есть основа в бытии любви, Его имя и есть Любовь. Мне бы хотелось сказать, о Нем, но пока не называя его имени. Так, как и его имя сегодня наделено уделом, воспаляющим отрицание. Но не суть, а я надеюсь моего объяснения хватит, чтобы дать понять, что мой рассказ не про чудеса, и не о Личности Учителя, как такового, а про труд и про то, что есть такое, в значении порядка, учиненного Им: приходящего порядка действий в дисциплине души человека, без сложных техник, центров, учителей, разных атрибутов и разного рода религиозных, усечённых систем. Именно пройдя через веру в свершение над душой, в сути Его любви, я был готов к тому, чтобы прийти к этой технике, и принять все то, что рассказывал про своего друга Аския, – а значит, веру в лучших нас. Об этом я много рассуждаю сейчас, стоя над мойкой – моя посуду: о преображении, молниеносном преображении, субъекта в личность, личности в индивидуума и индивида в человека; и понимаю, что не только думаю об этом, но уже постигаю – не только мечтая, глядя на стоящего рядом спиной взору, перебирающего, у огромного чана с водой посуду, находящегося в двух шагах от меня субъекта – того, кого судьба свела со мной считать моим товарищем по труду. Где мне не жаль, того, что произошло сейчас, а о том, что произошло нужно сказать чуть ниже: вжжжууууххх. Забегая чуть вперед, обусловлюсь перед дальнейшим высказыванием лишь тем, так сразу обозначив, всё же, важный и повсеместный контекст, моего повествования, заявив о том, что практика это всего лишь дополнение к Его становлению в каждом из нас, но не панацея от невежды, хватающего все подряд ради экзистенциального опыта для экспертизы удовольствием. Это всего лишь временно воплощенное благо, есть рефлексия естества любви, свершающаяся душой на деле, но вмещающееся на время в темя субъекту. – Но человек ОН и есть, тот, к чему хочет прийти большинство, а не к практике ради практики, ради кайфа или удовольствия, ради чудесных полетов и рассказов о них. Не так ли?

– Говорю о труде, не о жертве, а о смирении.

Итак, это все, что касается готовности понять, с тем, чтобы принять новое, о котором я хочу беседовать с тобой в примерах, полученных из опыта, значение которого пока, к сожалению, не может разрешиться чем-то ясным, и приведшего меня, теперь уже во второй раз, проникнуть в сферу данного центра, через год после первого пребывания в его пределах.

Место же, сейчас и некогда уже упомянутое как центр, в узких кругах исследователей уже достаточно известно, ровно, как и сама практика, на уровне узкого круга в мировом масштабе сообщества. Во многих странах мира, техника представлена точно так же, как она представлена и в России, тут под Москвой: небольшие центры, подобного типа, где каждый желающий может приобрести саму технику, просто посетив это место, предварительно пройдя онлайн регистрацию. Об особенностях устройства центра, о его уникальной среде как о прототипе, содержащейся в нем единицы взаимодействия общества будущего, я буду рассуждать на протяжении всего времени, занятого на прочтение тобой этого текста. Как уже и собирался.

Так вот, где я сейчас нахожусь! а что я делаю? мою посуду, – но, а зачем я это делаю? Я служу, служу на практике нового курса, куда приехали студенты на десять дней, для вхождения в практику. Данное служение и есть часть практики, но уже моей, а я тут не только для того, чтобы продолжать просто укореняться в данной технике медитации, но и для того чтобы пронаблюдать её действие на социальном плане…

…поставив себе безусловную цель: находится тут с экспериментом наблюдения за собственным существом в действии.

Множество и множество мыслей проносит в голове ум во время однотонной механической работы. Некий бессознательный антипод осознанности, вжжух… разбился стакан, вжжух разбилась тарелка… вжжух… вжжух, я бывало иногда чувствовал, особенно на протяжении первых дней, как во время работы мой напарник, периодически, начинает ускоряться, как будто вспомнив, что куда-то спешит, куда-то? – но куда ему спешить? закончить работу быстрее, – для чего? нет, дело не в этом. Но и мне некогда смотреть на него, я просто чувствую, что, что-то резко пошло не так: сменяется поток или волны, исходящие от него: уже покрывают гладь барашками, красивый пейзаж становится не дружественным; очертания его какими-то рыхлыми, а в глубине перспективы, будто начиная пенится – темнеет. – И что же это? Почему портится погода? – Выход из осознанности и потеря контроля над эмоциями, вот что это! Порывом, множество сегментарных чувств, накрывают МАНЯ одновременно, всем своим существом, как будто накатывающего из вне пространства. Являя ничтожные масштабы той точки, вглядывающейся в начавшее бушевать. И вот уже слышен не щёкот приятных слуху звуков и отзвуков – как тихий шёпот дня, а скрежет, накатывающей мглы: рвущихся наружу обидных домыслов – стремящихся желаний с чем-то расквитаться. Это происходит резко, как будто мутная вода поднимается откуда-то снизу, начинает торопить тебя, уж напирая со всех сторон: заставляет гнаться за ходом тысячи прыгучих мыслей. Ты сам, хоть и понимая своё положение, но послушно следуешь ему, закручиваясь в этот мутный и нечистый водоворот собственным эмоциональным угнетением; следуешь ему, не сопротивляясь – наблюдаешь: спасаясь так, как сознание начинает шарить по всем углам, ища прогалины без мути, пытаясь нащупать причины происходящего, чтобы найти хоть кого-то виновного, для того лишь, чтобы объявить состояние личной неприязни, уже ко всему вообще, а не только к живому. И снова для того лишь, чтобы хоть как-то объяснить себе происходящее с самим же. Перебрав все возможное, уже не понимая куда можно упереть свой мысленный взор; теряешь осознание… кричишь, – где, то?! -за что можно уцепиться в себе лучшем? делаешь резкое движение, как бы декламируя небрежность в отношении к бездуховному предмету, это все, что доступно тебе сейчас: полуосознанно, только догадываясь, понимая что сейчас произойдет: считаясь в спасении с проблеском разума, равно следуешь его порыву, приотпуская собственное усилие противостоять столь знакомому чувству ненависти ко всему, последним спасительным жестом роняя что-то на пол: вжжжжж уууухххх…наконец, как будто очнувшись – чувствуешь всё тоже, но уже реальное угнетение, пробивающее на пот и ослабляющее тебя, как в зной, пышущий от всех и отовсюду. Глядя исподлобья, пытаясь прятать взгляд, понимаешь, что все вокруг не так как нужно тебе, что если бы хоть кто-то сделал бы – так как хочется тебе, то все было бы гораздо лучше, иначе, и вообще, какой в этом всем смысл, кого я из себя тут корчу, я же не такой, разве я добрый, разве я сейчас не проклинаю этих людей вокруг, за их грязную посуду, зачем я тут, и… кто вжжжжух…. В этот самый момент происходит что-то подобное, летит тарелка из–за нарочно не рассчитанного, агрессивного движения, как бы олицетворяющее – известное: «да пошло оно все!». Но, ещё до удара предмета об кафельный пол, при первом моновении осознания необратимости свершением момента, гнев достигает максимальной точки, от чувства, от того же, где ты снова проиграл. Сделав себя объектом, выдавшим свою слабость. Теперь, которому ничего не осталось, кроме, как только крепко стиснуть кухонное полотенце, сжимая его в кулаки, чтобы пережить катарсис гневной атаки, и двигаться дальше, разгребая дюжину за дюжиной запачканных остатками пищи предметов. В общем, разбитый предмет, или звон железа об пол, стали хорошим и вполне явным звоночком, чтобы снова собраться с мыслями и силами. И сделать так, чтобы подобного обнаружения не происходило или происходило как можно реже. Так восставало ложное от инъекций истины, которая пока вызывает страшную эмоциональную боль, Миид (так зовут моего напарника) и я – мы могли в такие минуты наблюдать воздействие эго, проявляясь которым, субъект хорошо прослеживается в реальности, выдавая себя, как раз на пустяках. Например, в попытках нападать на самого близкого, как на безобидного. Мы же, глядя на друг друга, старались точно узнать в чем причина того, что вызывает в нас, несвязанных ничем, кроме этой работы и места субъектов, конфликт. Наблюдали, как он зарождается, где его основа и в кого метит тот проглядывающий субъект сквозь щели трещавшей в такие минуты осознанности. Без любви и с легкостью, каждый из нас мог бы перекинуться на претензию, из злости, в такую безосновательную гневную секунду, на самого близкого тебе человека, в этот самый момент, – своего напарника. Возможно перед прыжком, успев задать себе один вопрос: И чем ты можешь быть недоволен им, чем он может быть недоволен тобой? – Да, и как вообще может выглядеть всё то, чем ты готов прикрыться в реальности, как оправданием, себя самого в лучшем, представляя всё так, как тебе нужно? – В эти два дня, он, мой напарник, и я, честно искали причину, по которой радость от осознания себя сопричастным с благим приносит столько боли. Да и мне, пока только в первый раз в своей жизни, довелось наблюдал такую борьбу, внутри, со стороны. Увидеть воочию своё Ложное-Я; то самое, всегда требующее к себе особого отношения в подходе. Не такого, как к другим. И теперь, похожее, особое отношение, показалось во всей красе, но сейчас, словно чтобы лицезреть твои же потуги в укрощении его, смеясь, глядя прямо тебе в лицо, не веря в другой исход. Миид, мой напарник на этой мойке— субъект в портрете славянского ангела-война, сосланного на век; теперь, обретаясь словно заново, в бытии собственного начала, для поиска и нахождения правды, в настоящем времени новой эры – для новой эры в вере человека – творца истины: предстающим во-внешности объекта личности сурового вида, но воистину, со множеством приятных и романтических предрассудков. С первого взгляда не способный явить своей внешностью все то, что есть у него внутри. Вот он, вместе со мной, но по раздельности, ведет борьбу за существование в покое, на этой маленькой мойке, для того лишь, чтобы справиться со своим ложным восприятием действительности. Ради того лишь сейчас, чтобы каждый раз, закончив работу, более не уронив на пол ни единого предмета, дружно со мной, окончив процесс, вместе взглянуть на чисто убранное помещение, отправиться дышать свежим воздухом, сидеть рядом, теперь попивая чай на солнышке, грустя о прекрасном, не потеряв нить искренности в восприятии стихийной дружбы.

– Скажи, но, а есть ли в описанном нечто такого, чего не мог бы повторить кто-то другой, не связанный с практикой ВИПАССАНЫ?  Нет? – Да?! – Верно! – Но суть же не в том, мог бы или не мог бы, а понимает ли тот или иной, для чего все это делать, и почему это важно делать. И что именно тут важно?! И как именно это делать?! А ведь только теперь я начинаю лучше понимать, как практика работает, чего требует и как проявляется в действии: осознанное действие, выходящее в реальность из действительности каждого; собственно, и есть, на мой взгляд, результат практики. И так…

В дальнейшем повествовании, я надеюсь, ты и сам затронешь те аспекты бытности, которые интересуют и меня лично, в практике наблюдения, как и каждый встреченный мной на курсе, помог выявить свое на рассмотрение с общим, в момент нахождения в сфере центра. Затронуть значение общего; а значит сие, на мой взгляд, вот что: продолжив речь, теперь необходимо сместить её акцент к организации и со организации на местности, про работу эго, об уважении друг друга и друг другом, о внимательности выходящей в заботу на основе эмпатией и о самой эмпатии. О том, как это выглядит в реалиях центра, и почему випассана не может искоренить хамство и невежество, а позволит лишь не реагировать, столкнувшись с подобным, как бы пришедшего из вне. Но и то, не по волшебному мановению, а в связи с конкретным восприятием действительности. В том числе, через осознание, обретаемое тут на время, хотя и действующее, всё так же, в зависимости от уровня развитости существа субъекта, выражаясь проявлениями реальности общего через тебя самого.

– О чем собственно речь?

– Так как главная алхимия в реакции по превращению закрепленных убеждений в самостоятельность осознанным действием, наилучшим образом происходит именно там, где скапливаются субъекты, а интереснее процессы, и, более бурно притекают там, где им, субъектам, приходится взаимодействовать, что-то делая вместе. Но более же контрастно, проявляются свойственные субъекту реакции, отражающие его действительность собственным определением в тех местах, где присутствует некая, так сказать, дифференцированность в делах, на категории ступенчатой структуры, от наиболее, как бы почетного занятия, до самого непретенциозного. Проще говоря, там, где есть какая-либо структура вообще и в частности, определяющая любое положение субъекту, объеденное значением в деле целого. Именно в таких структурах, на основе заложенной дифференциации, под воздействием которой, и находится условно или безусловно (но скорее речь идет о втором варианте), субъект в основе своей и проявляется безразличием, всячески стараясь скрыться в свойствах собственного безразличия, определением себя с тем, где, от него ничего не зависит. Кухня, в данном случае, – это то самое место и есть. На кухне же и находимся с тобой сейчас. И пока я отчаянно стараюсь ввернуть в русло нашего с тобой текста направление темы со-организации, опишу кратко рабочее место: оба наших с Миидом рабочих места, это две рабочие зоны, полметра на метр, где одна зона отвечает за механическую мойку другая за ручную. А занимается каждое из названных, соответственно, кем-либо из нас, в зависимости от предпочтений каждым, в момент нахождения с настроением. Таким образом, указывающим на выбор способа мытья, к примеру. Так мы условились: если возникает настойчивое желание занять, то или иное место в зависимости от положения с настроением, у кого-то из нас. Поскольку в каждом из этих способов мытья, есть свои особенности, но не те, что связанные с облегчением таким выбором судьбы. Тот или другой способы, всего лишь, различны для того или другого эмоционального состояния, но, условно. Хотя, конечно, работа на механической мойке немного, не то чтобы легче, а скорее приятнее. В силу некоторых факторов, в том числе и обусловленных самим определением в названии. Но и тем самым, ограждающим мойщика, находящегося на данном месте в угоду собственного эмоционально положения, или просто по очерёдности, теперь находящегося у механической мойки, от появления в его окружении огромных, как мы их называли, «царь-кастрюль». Кастрюля из–под супа или с подгоревшей кашей на её дне, после готовки на 100 человек, и разного калибра ёмкостей, различного назначения – есть задача для ручного труда; чайные же стаканчики и тарелки, разные столовые и кухонные приборы, на все то же количество человек – это механический труд, для посудомойки. Все начинается ранним утром и заканчивается в шесть часов вечера с перерывами на медитацию и вечерние лекции, время для сна начинается в десять часов вечера. Спать желательно лечь, не отвлекаясь на другие дела, так как доброе утро является важнейшим элементом в практике осознания.

Одно такое утро, можно и описать, начав очень просто, словами поэтического толка от лица, оказавшегося там, и описавшего все с пущей правдоподобностью:

Утро,

прекрасная погода,

снова,

я смотрю на природу теми же глазами, как и тогда.

Год спустя, я стою на краю того же периметра, находясь рядом с тем же ограждением: спаянного из стальных прутьев в металлическую, с рост человека, прозрачную преграду, растворяющуюся в дымке, скрываясь, убегая вокруг всего моего места пребывания. Да – и оказавшись сейчас тут, после такой же утренней медитации, теперь, не отделяющей от того, что может ждать и тебя, примерно в это же время – самого раннего утра, – тебя, стоящего сейчас рядом со мной, наблюдающего начавший разливаться по округе прозрачный свет; пока даже не беспокоящий ничто живое, с нетерпением ждущее новый день; который пока так снисходителен к ночи: не гонит её прочь, а только напоминает о себе, нежно наступая, так предупреждает о своём наступлении. Мягко намекая о своём приходе, подавая ей нежные знаки, в виде едва зардевшейся светлой полосы на горизонте – уже смягчившей полумрак своим лучистым светом, просыпающееся из другой вселенной солнце. В такие часы, всегда идущее к нам на встречу, вовсю ширь необъятной полосы светового горизонта. Но с этой точки наблюдения, ограниченного по сторонам пролучины – лесом, образуя словно выделяющийся – рассеянным призрачного света экран: высветляющий перед собой прозрачную глубину, играя в ней исходящим светом от происходящего на нем. Происходящего от пока ещё стеснённого ночью у кромки земли в желто-красный – тоненький и горизонтальный источник нового света для будущего дня. Но пока он, встречаясь с ней, и, уходя в неё, растворяясь в ней – в глубине её, возносясь зарёй: в темноте этого вовсю чернеющего неба, пока ещё ослеплённый звездами её – затихает. Так зачинаясь светом день, и потом всё ещё растворяется, незаметно размягчаясь, разлетаясь во всю ширину купола пока темной сферы. Видимое через эту огромную раму без верха, происходящее, начинавшееся на той стороне, за краем вырубки леса, потрясает разум. В такой момент, ещё более ввергая воспоминания, которыми наполняется моя чувственная память сейчас. Разыгравшись с ней, рождаюсь вспоминанием в этом сиюминутном моего нынешнего повествования, спешащего за быстро разливающимся светом на горизонте, опережая его лишь желанием успеть описать встреченное мной тогда и сейчас – увидев вновь, изумляюсь. Теперь же, хоть чуть-чуть принуждая себя к достоверности в пересказе. Пытаясь справиться с душевным восторгом. И вот, как и тогда, перед моим взором поднимается, на прежнее свое место, молодой лес, пришедший на смену старому, но пока тонущий в тянущийся до неба красивой, осенней смеси отцветающего полевого разнотравья; вот-вот, совсем недавно примерявшего серебро, теперь обещанного вновь, покинувшей небосвод луной. Перед самым началом сияющего представления, уже сейчас преобразившего, представшее взору пространство. Всё замерло. Но-вот, начал своё движение словно тонкое, едва прозрачное покрывало, плотный утренний туман. Покачивающийся плотной тонкой плоскостью белой влаги, теперь растекаясь от прикосновения первых лучей солнца. Как-будто стираясь, рассеиваясь в полуметре на уровне глаз взирающего. Растворилось покрывало, подняли гомон утренние птички; лес всё ещё задумчивый после крепкого сна, пока не освободил ветви от теней; свежий ветерок, словно утреннее умывание, пронесся между нами, сменив момент, пробудил и меня, вернув на твердь. Состояние, в котором я оказался тогда и нахожусь сейчас, снова потрясает своим откровением, тем потрясающим осмыслением тонкости осмысляемой красоты мира, и предстоящего передо мной действия его начала. Мира, состоящего из как нам кажется маловажных явлений обыденности:

всего лишь рассвет,

всего лишь туман,

всего лишь приятный ветерок,

всего лишь птица пропела, как и всего лишь сама птица,

всего лишь благословенная тишина,

всего лишь чудесные цвета неба и всего лишь упирающийся в него лес,

этим утром, всего лишь необъятное сочетание множества деталей,

вещей и веществ, цветов и соцветий,

шумов и запахов разной жизни: предметов и их отражений,

видимых и не видимых,

осязаемых отдельно чувствами или осознанием всего Мiра.

Та природа, созданная и существующая для каждого, как и для меня сейчас, делающая все возможное чтобы Я и ТЫ стали лучше. Чтобы если и поддался искушению, поверив в ложное, не отвратил её. Она нога, и всегда желает нас, она беззащитна перед каждым; а тот, или этот Я, может ли быть счастливым в своём невнимании к ней? Но сейчас, я смотрю на нее даже не вглядываясь, просто понимая, что она пронизывает меня и глядит на меня, открывая в этот момент, моему незамутненному ничем сознанию, не встревоженному уму, спокойному от умыслов и тревог существу, возможно в первые в жизни, тайну своего присутствия, и тайну своего могущества. Тому, кто покорил её, лишь для того, чтобы узреть её всю, понять её всю, и прийти к себе, сохраняя и оберегая ту красоту, которую она – природа, заложила в каждого. Каждого, чьи глаза могут раскрыться так широко, как только может открыть их живописец, изумленный и поверженный в своём четном бессилии спорить с ней за привилегии в изобразительном искусстве. Каждый раз начиная с рассвета, давая новый шанс всё исправить, давая, прощает, -зовет не идти по ложному следу, а войти в нее, в природу, нагим и без умысла, и поверь, поверь, ты сможешь, и она научит брать только необходимое, а отдавать только нужное. Того, кто в этом мире, в котором мы нас зовем люди, способны только брать; и это все, чего она хочет от нас; так и сама поступает, давая нам все нужное для жизни, не требуя ничего взамен. Слезы, конечно слезы, в тот момент, смотря на утренний пейзаж, даже не смотря, а скорее созерцая его внутри себя как снаружи, момент, когда ты смотришь не глазами, но сердцем, и чувствуешь, что смотришь именно не глазами, а каким-то другим органом, каким-то другим прибором, находящимся в самом сердце – так же ставшему в центр наблюдения себя. Как будто ты сам доверяешь ей взгляд на себя со стороны. И вдруг осознаешь мощь красоты, красоты, такой красоты, которую не сможешь постичь в суете. Суете, или хаосе невежества, от вопиющего танца всепоглощающего эго, где твоя игра – это уже отношения, порождаемые природой внутри тебя самого, природой которую нужно укротить воспитав, уметь увидеть и начать созерцать. Осознанно, начав двигаться от препятствия, выстраиваемого собственным невежеством к восприятию иного, другого – всего нового, в поле жизни, а значит нужно идти в ту сторону, где ты уже есть часть этого иного, как энергия, переведенная в реакцию, питающей или искореняющей то злое, о котором так много говорится.

Для добра же, достаточно честности и внимания в идеале, – необходимое для сохранения баланса правильных первичных чувств друг к другу. НО, почему-то строится всё это, находясь пока только в контекстах религиозных утопий, возникающие всегда там, где снова важен не сам предмет, а теория к данному предмету. Т.е. не сам человек, а простой факт нахождения субъекта в теории, т.е. объединяет всех не практика, на самом деле, а возможность теоризировать на тему себя лучшего в кругу тех, кто лишь и может говорить о лучшем себя, в худшем обществе. Такой, живёт лишь порицая, не понимая, когда порицает, о чём говорит и кого порицать пытается. Своим порицанием являет лишь насмешку у того, к кому обращён, всё так же не зная, что, тот кого порицает находится за гранью тех же ценностей, от которых сам, так же, как и ты, сейчас отказался: прейдя к порицанию. Да, живёшь, и пытаешься стать лучше, но что создаёшь, порицая? – Не являя примером того, ради чего будто бы порицаешь? Так порицая, убеждаясь, что хочешь лучшего? – Для того, что ли, кого создаёшь, порицая? -лишь убеждаешь того к усилению свойств порицаемого. Не являя примеров истины лучшего, лишь пологая вниманием на опыт далёкий в сути. Не отвечаешь сам на главный вопрос. Того, кто порицает тебя, за то, что обманываешь вся, не ища и поэтому не находя источника искажённой проекции смысла правды в себе самом.

Первый раз он явственно переживал не из-за не полученного удовольствия. А из-за возможной утери нравственного начала. Иначе говоря, из-за греха постижимого. Он увидел искажающий смысл подобных тому действий, из образа (АЗ) со стороны, Глазами не осуждающими, но проникающим взором, обращаясь в предмет, взглядом, проникающим в суть такого искажения как порицание.

И пока такого взгляда слишком мало…, будет много неспособных действовать посредством проявления этого лучшего в первую очередь в самом себе. Так как уровни действия или уровни для воздействия этого лучшего необходимо применять на себе и воздействовать на это лучшее самому. А значит необходимо как-то это делать, -как? Тут-то практика випассаны, в этот раз, что-то и не открывает. А скорее может даже закрыть ко многому из этого лучшего, развязав ложное. – Да, -но, и это своего рода уровень?! – Да, -но, и практика не совсем об этом! Все эти: но, не, об, и, скоро летящие мысли; они как стрелы, и как стрелы, пытаясь пригвоздить страждущего от невозможности скрыться, ранят день ото дня, мучительной надеждой, подсекая мечущегося с правдой, пока, только раня его тем, в чем он несведущ. Может Я всё же ошибаюсь, но в чем я ошибаюсь, когда казалось бы всё так ясно…

…время в центре течет по-особому, дни расплывчаты, их нет, есть текучее – текущее время, с каждым его отрезком отмеченным рассветом и закатом, начинаешь больше и больше терзаться какими-то странными домыслами, как и сейчас, подобно тревоге, начавшей свое во мне колебание. Старое, верное ощущение, ещё не выветрилось, подаваемое, как тревога, от незримого в происходящем. Это нечто, снова сейчас стало меня одолевать внешними факторами, через свойства отношений с происходящим, отражаясь ощущением некоего состояния будто от осознания скончавшейся надежды – моего собственного мнения определением могущества данной техники. Надежды, связанной, в первую очередь, с некоторыми важными для меня отражениями в самом субъекте, как-то укоренившееся за последний год. Началась инициация процесса отражения, так называемое зазеркаливание моего внутреннего состояния, через внешнее пространство. В процессе такого зеркала, когда ты слишком глубоко погрузишься в самоанализ пытаясь выкарабкаться лишь за счёт собственных представлений о себе. Складывая и вычитая всё то, что мог сам представить о себе, при этом реально накладывая свои надуманные ожидания в собственном представлении, не отпустив их прежде, теперь пытаясь натянуть их на действительность, некой деятельностью без дела. Таким образом инвольтируясь в пространство своим искусственным и надуманным авторитетом, говоря о вымышленном деле, старясь явиться, словно во сне, как объект для подражания субъекту, своим домыслом в убеждении о нынешнем личном превосходстве. Что уже есть, ничто иное, как работа ложного, затевающее первичный конфликт внутри субъекта, рождая предвзятость. – Уже, не присущую тому, кто умеет любить!? —Да, и ты встаешь в позу ложного праведника, со всеми вытекающими последствиями. Живя только умом, того, мечущегося в тревоге от собственного заблуждения величием, боишься потерять созданное, обеспечивая присутствие аспекта лжи самим таким отношением к окружающим. Зарождая внутри своего существа субъект конфликта собственной претензией. Но, и, если ты понимаешь знаки, умеешь видеть их, чувствовать их, не заслоняясь грубостью, начав опускаться, возведя всё происходящее в творческий процесс, ты поймешь, когда пространство начнет тебя выдергивать из помыслов встать выше. – Термин, который каждый откроет за словом опущение? – Сама действительность может сложить такой феномен унижением, если не успеть сориентироваться вовремя и не отпустить значения отрицающие такое погружение, прежде чем начнётся, прилив жалости, гнева, злости от обиды и разочарования, начавшего искать виновного в случившейся несправедливости. Сам же такой процесс, не зависит в своём развитии от понимания его, всё, что нужно, это нужно поймать и отследить источник. Источник же, состоит в реакции на собственное существо через окружающих. Он в той её части, реакции, которую не может принять эго, учитывая собственное представление о себе. После чего эго переходит в зависимость от ощущений жалости к себе, затевая обиду, в тоже время всегда ища опору, не важно в каком превосходстве, лишь для подтверждая домыслов относительно субъективности собственного величия. При этом сам субъект перестаёт действовать, не находя положительных реакций на своё мнение об окружающем. Всем своим эго начинает протестовать или даже восстаёт против самого пространства. Запирая любые мысли о возможности правды о своём положении несчастного, перебирая доказательства ничтожности мира. Так эго, овладев субъектом, создав и укоренив вымышленный мир в нём и создаёт субъекта, но при этом став реальным субъектом, уводит его на границу отрицания любой системы восприятия эмпатией. Так, субъект напитав себя не просто жалостью к себе, возникшей причиной, не зримой, но знакомой каждому, спроецированной на каждого, уже стремиться выказать именно эту жалость в реальности, явив её в своём существе. Переведя себя в действительный образ, придя в состояние того, что и есть сам маргинал. Оставаясь в описанном положении, такой, живёт всегда определяясь тем, что разливает обиду за несовершенство системы свершившимся в самом себе. Таким образом определив порядок своей действительности в реальности, пытается свалиться на окружающих. А дальше, процесс запущен, и такого безучастного, уже ждет втягивание в круговорот общения под несколько искаженным углом морали относительно собственного представления в отражении. Где для такого, добро есть подношение. А любовь, есть насилие окружающих требованием. Единственное, что может принять такой, так это, некое однородное сочувствие, что-то наподобие сердечного или даже лукавого сожаления. Всё что он может слышать, так это вполне конкретную, вербальную или в жестах выраженную жалость к себе. Теперь такой не знает любви Бога, больше не слышит Мир. Выход тут только один, и состоит он в самом начале, там, где и нужно увидеть отражение первичных проявлений от ощущений жалости. И уже не важно где оказался, всегда остаётся возможность взять себя в руки и начать действовать. Начав с принятия того, что имеешь в себе жалость, уже приняв её распознание, как осознание собственным уровнем. А это к слову, первый и важный шаг, на пути отслоения или расслоения эго, его отстранения от собственной сущности. Придя не сейчас, но когда-то к данному феномену, однажды улицезрев себя в жалости, с полным осознанием самого феномена, соверши попытку в выражении того, что я решил выразить сейчас в этом тексте. – Так и я начал понимать некогда, что где-то заблуждаюсь, где-то что-то упускаю важное. И теперь я знаю, что это, снова оказавшись в самом начале, поскольку в эту минуту, в то самое время, пока занят размышлением о сути практики, явственно ощущаю, хоть пока и едва заметное, но быстро разрастающееся чувство неприязни к окружающим.

Много жду от практикующих, жду какого-то молниеносного исцеления, жду невозможного от себя?!

Вместе с тем, как сказал уже, начинаю искать причину несбыточности идей, приложенных самим же, не к себе, но к окружающим, так как столкнулся с невозможностью разрешить проблему в одночасье, состоящую в контексте быта, которая и стала фундаментом моего тебе изложения, на основе характеристик обобщенной заботы друг о друге. По причине, на мой взгляд, скрывающейся, за отсутствием понимания тонкости настроек видения каждым, общего:

…настройка…

– чем, видимо и является взгляд стоящего у того, отделяющего его от реальности ограждения, субъекта, тем и этим ранним утром!

– «Всё хорошо», говорю себе; но вдруг, следующая секунда, и, смена мысли: теперь стало давить укоряющее, всё тоже, сухое наставление «кота», входящее в состав идиомы: «разберись с собой, потом лезь к людям». Конечно, на фоне уже объективных процессов в созданной и проявленных неоднородностью бытовой средой, сейчас всех царящих и творящих её со мной на кухне своим участием, теперь очень мешающей расслабиться, подобная этой – избитая аксиома, не может стать, как укор ложному. Но и лишь подвигает меня чувствовать себя, всего-то ведомым в процессе изъятия информации, так как, скорее всего, снова ударит через жалость, лишь идеализируя внешнее в существующем, но уже не в справедливом проявлении. Так удерживая меня за гранью возможности стать соавтором нужного, именно мне, в таком начале процесса. О котором поговорим ниже. А значит, о том разумном, буквально заставляющем себя не выставлять на первый ряд свои претензии. Зная источник их возникновения. – Но, а всё же, та приведённая тобой аксиома, предлагает молчать? – В том высказывании, закреплённой аксиомы, некогда созданной самим эго, обозначающей смысл характера двустороннего защитного свойства, от обрекающего в уныние невежеством вторжения эгоистичного существа в личное пространство с поучениями. Если так, то да, такой ответ и был бы молчанием. Но сейчас, это не молчание, нет это не молчание. Предлагаю, определить подобное, за нужный опыт своим участием. Чтобы стать собой, разобравшись в начале не с собой, а в существующем себе в находящемся, в живом пространстве. Вначале, уравновесив всё проявившееся на личном уровне с внешним фоном. —Тогда, как быть, если тебе предлагает «Быть собой», «чеширсткий кот?» Не зная кто ты. И кем являешься в моменте. – Видимо призыв «кота», может состоять лишь в том, как это принято сегодня: выводить в пример предмет или элемент – действие, вносящее в процесс демонстрацию некой своей действительности субъектом обществу. Полагаясь на правду в истинности существа. Но и персонализируя себя значением – какой есть – такой есть в отношении момента. Всё так же, на мой взгляд, рискуешь, всего лишь, попытаться опереться таким обращающимся на несостоятельность миром. Как бы используя туже схему, намёк на туже идиому, только, пожалуй, вывернув её наизнанку – как бы демонстрацией самого мира в себе, для разворачивания полноты реакции. – С целью наблюдения себя в отражении реакцией уже самим обществом на тебя? – Это было бы смело, и правдиво, очень опытно. Но, думаю нет. Всё таже попытка решить неустойчивость, положив на данность себя. Что в крайней степени неэффективно. Поскольку в данном случае, такое выглядит, как прекращение самого развития в себе личности. – И правда, так ввергая себя в обреченность своей небрежностью, уже потешаясь таким своим отношением над вкладом в определение для угнетающего тебя общего. Просто становясь его продолжением. А не частью. Только призирая тех, с кем, даже не попытался достичь чего-то, лично для себя, в действительности отношений, становишься ниже того, на что мог претендовать, оперившись в действии. – Но , а быть собой, значит быть собой каким? Кто есть тот, кем можно быть? Кем может быть тот, кто есть сейчас? Кем ты являешься если уже есть тот, кто ты есть сам? И если ты такой какой есть, то какой ты: хороший, плохой, злой, добрый, никакой?Ты есть или тебя нет? И действительно же, выходит так, что становится не важным кто ты, за важностью определения как ты: как постигаешь что делаешь, являя способность того, кто есть сам?

Кто есть тот, кто есть ты?

«Быть собой», – в каком времени? «Всегда ли нужен конфликт со средой, для определения её сущности в себе?».

– Нет, я думаю такое заключение мало эффективно в реальности. Никакой конфликт не может быть истиной, но может быть лишь её частью, как пример воздействия личным действием через себя на среду. Поскольку конфликт всегда остаётся конфликтом. Демонстрация проблемы конфликтом. Не есть способ решения её, а лишь попытка переложить ответственность за него, на кого-то другого. При этом, возможно, и не касаясь лично её существа. Подобная метода проявления себя в суррогате на действие, есть суррогат на творчество. Созданной институцией искусства, как феномен подменяющий самое понятие творчества. То, что берётся сегодня за творчество в отношении со смыслом, является провокацией обесценивающее пример творчества. И близко в нынешним, только апологетам институции искусства. Так просто присвоившей себе значение творчества. Теперь безосновательно и безотчетно треплющими им, вменяя в прилагательном смысле к себе, так лишь прикрывая свою же бессмысленность своего же бессмысленного существа. И конечно спровоцировано такое творческое забвение и исходит от институции искусства или существует лишь для отождествления с институцией. И уж точно никак не выражается в объект творчества личностью, сегодня для субъекта, является ничем не значащим – просто словом. А скорее представляет – элемент антитворческий, в таком своём выражении субъекта. Что уже есть извращение в отождествлении себя человеком, искажение содержащимся в самой попытке найти своё выражение в искусственном, определяясь со средой на фоне предмета, реакции или даже уже не на уровне феномена самого субъекта, а на уровне вещи. И это уже совсем другая стадия искажения, опусканием субъекта до уровня оценки его состоятельности в конкретике успеха вещью. Что собственно и есть искусство сегодня.

– Тогда я спрошу, – «где теперь находится нужный элемент творца в моменте?»; – «что есть творчество?»; «и кто этот творец?», позволяющий не ввергать, а выводить реальные процессы из состояния износа, не прибегая к конфликту, т.е. как начать быть тем, ставящим перед собой задачу отладить в себе его. А значит каждым процесс жизни, таким образом, чтобы никто не изнашивался, за счет общей заботы, выраженной в личном стремлении каждого? Он находится в каждом из нас, т.е. там, кем приходится тот, кто способен получать поддержку и приобщая её в свой навык, способен проявлять действием в дальнейшем деле творения жизни. Для общего будущего, не конфликтуя с общим. Такой всегда живёт с настоящем разбирая смысл своего нахождения в нём. Он и есть творец. Так открывается Его идеал творчества человеком, создающим уровни истинного искусства, лишь проводника до личности. Так утилитарно, фиксирующая своё развитие в побочном эффекте называемого искусство. Всегда выходящего из истинного творчества, личностью, закономерно отбрасывающей искусство. Само же искусство, смысла никакого не имеет и не несёт в себе, без личности. Понимаешь? И вот этот-то момент, требующий действия, начал на меня влиять с самого начала описываемого сейчас момента инициации. Заставив определиться, кто я есть в смысле, для начавшегося процесса перехода на новый уровень, уже истинного творчества, который я хочу разрешить наглядно в этом тексте и с твоей помощью.

Начав с того, где желаю открыть свою причину разногласий между социальными персоналиями, вместо того чтобы изнашиваться. Поскольку теперь я уже знаю точно: «решение социальной ситуации никогда не лежит только на ком-то одном, даже если в сложившемся, как бы, виноват и страдает только один».

Так вот, послушай, о той части вселенной, в которой идет сейчас речь – разговор, уже о выстраивании отношений в любви при помощи всех находящихся сейчас тут, на этой маленькой мойке. Начав создавать. – Но с новой творческой основой? – Такой же новой, как и само время. И творческая основа эта, тут очень проста: почитается за чуткое и внимательное отношение сотоварища. Проявляющееся в качестве одного – из аспектов любви другого. В таком, как забота действием – есть элемент возникающей новой творческой природы индивида – есть определенная цель удержать основу природы нового времени в стабильно-нравственном состоянии. Находясь не в зависимости от ложного аспекта саморазрушающим страданием, налагаемого аспектом жалости к себе. Чтобы совершить, пока возможно первый – новый и следующий шаг уже в своём новом и чистом творчестве. Созерцая покой системы внутри: гармонию, возникающую в проявлении её действием снаружи, характеризуясь слаженностью в действиях всех участников общества и сообщества на этапе создания социума, отражаясь от нового феномена личности. Говорится тут о том, как мы реагируем друг на друга в самом начале, пока не узнали хорошенечко кто есть, кто.

– Но еще более, после знакомства с истиной каждого?

Вопрос сегодняшнего творчества состоит только в том, на мой взгляд, насколько сама реакция способна завершиться положительно в проявлении неординарного момента, относительно благоприятности самого момента для ЭГО, настолько продиктован уровень творца.

Образуясь из следующего, исходящего, пусть даже только из личного ощущения, но состоящего в том, что сегодня система пространства перестраивается так, чтобы каждый мог находиться в равновесии и заведомо настроена на положительный исход, чтобы мы не делали, как бы не старались её расшатать своим невежеством, принимая самими порождаемые действия, в происходящей с нами же действительности в качестве негатива. Правда, боюсь предположить: чем сложнее изначальная личностная неприязнь к миру вообще, взращенная леностью самой души и закрепленная в стереотипах общественным характером в качестве мнения субъекта на неё, тем сложнее свою систему будет удерживать в состоянии покоя самому субъекту в следствии, искусственно расшатывающему её всю, даже на уровне простого отказа от приветствия собственно созданной действительности. Так как виновный, своим же пустым основанием, сразу предопределен заочно, сложившимся методом обвинения в недостаточности понять что-то очень простое, но не менее важное, чем он сам в том, что создал. А дальше по накатанной, воображение достроит желаемое в реальность и всё, -враг определён: Социум, Правительство, Родители, Друзья, Школа, Животные, Насекомые, Резиновые сапоги. Ведь трудно себя представить себя же, в конфликте с самим собой, как с незнакомым человеком, до знакомства с ним. Без налагаемого кем-то мнения, что в твоей судьбе есть виновный за её несовершенство. Ровно, как и признать себя виноватым в несуществующем конфликте. Но, к сожалению, наше мы сегодня так настроено, что нам проще создать неугодную ситуацию, обвинив кого-то в некомпетентности, тупости, неумелости чем начать решать саму ситуацию с самого начала самим и сообща – коль уж прозорливость наш конек.

Попробуем сделать это тут, прямо сейчас, вспоминая каждый раз, то чувство, пронзившее стоящего утром у периметра центра индивида, перед восходящим днем. Чувство, исходящее из участия, в чем-то большем, чем ты сам, в чем-то общем, чувство того, кто всё может понять и всё почувствовать, увидеть, заметить, не упустить. А вот и снова, возможно, лишь до тех пор, пока его не потревожит, нечто новое, а значит – «чужое». Что-то такое, что может надвигаться, что-то такое, что может оспорить самою суть твоего собственного явления в благом. Что-то такое, что может изменить порядок плавно текущих мыслей в момент блаженства, пришедшим как удар, сменив наступившее ощущение совершенства, на ужасную боль. Меньше чем за долю секунды, свернув напрочь идеал самопредставления. И это новое, может принести тревогу, превратить прекрасное утро в пасмурный день, затянув небо мглой на долгое время. Настолько, насколько это новое теперь есть твоя новая реальность. А уже находясь в такой надвинувшейся реальности необходимо не оспаривать её присутствие или сопротивляться, отрицая себя в ней, а пробовать вращать ситуацию, сопоставляя всего себя с тем, что начало проявляться после удара.

– Несколько патетическая преамбула. Нет? – Возможно. Но мы её обязательно проявим, в своё время в своём месте, произошедшим лично со мной. Закреплённым тут и далее, контекстом значения удар, на практике. Что правда, сейчас, кажется, и употребленной в этой части, без ведомых, казалось бы, на то веских причин, исходя лишь из последующего рассуждения стоящего за ним. Но лишь для того, чтобы прийти к произошедшему, исходя из этой точки, накопив собой некий теоретический потенциал для разрешения того момента. Собрав для него достаточно энергии и смыслов, для такого выражения. Но, сейчас, оставив до поры до времени, ждущее своего практического проявления, закреплённым тут в значении удар. Тем самым будто докажем нахождение тут в целесообразности такой возвышенной образности, а значит позже олицетворим настоящее действие. И так, после короткого отступления, с твоего позволения, я продолжу. Спор же, одолевающий меня ежесекундно, в такие моменты, всегда заключался выводом, где, на мой взгляд, в любой практике, её основой в заключении успешности, вперед должен выходить аспект личного желания коллективного покоя. Покоя исходящего и строящегося уж точно не на желании выделиться в навыках заучивания сложных слов или поз. Каждый раз пуская их в ход чтобы кого-то «успокоить», а на деле всегда принизив, выставляясь непознанными словами, так пытаясь стать выше. Только и подкрепляя сказанное, разве что авторитетом личности, закрепившей в них истину, не испытав её на себе. Но слава, и ты знаешь – это еще не действие. Таким образам поступая, мы лишь лишаем истины авторитета. – Подобным полудействием? – Да. Так игнорируя смысл самого действия слова, личными неразумными качествами. Подвинешься ли в умении смотреть, видеть, чувствовать наблюдая и осязая? Принимая откровенные моменты, вступая в некоторое ведение истины. Но созерцаешь ли истину наконец? И теперь, можешь ли сам воспринимать истину природы себя в действии слова? – Но и в такой точке сообщения проекцией истиной себя мы пока едва ли создаём. – Хоть всё и близко уже. А значит, всё ещё, пока лишь пользуемся заимствованной истинной, не открыв своей истины. Поскольку, находимся в отсутствии желания проверить её в действии, считая, что произнести истину равно, как проявить её на деле.

Вот и в зоне нашей занятости с Миидом, на практике, возникла спорная точка, а точнее, зона сгущения облаков безответственностью, в том самом понятии заботы и чуткого отношения, каждого к каждому, не на словах, но уже на деле. Выражаясь в общем, отсутствием таким проявлением эмпатии, как участие. – Местом возникновения данного вопроса, стал стол?! – Да, -в нашем распоряжении, по мимо двух рабочих зон, для активного промывания разной посуды был ещё одни стол: точка, по характеристикам наделенная не просто ответственностью за неё кого-то одного в тот или иной момент, а вобравшая в себя ответственность за наше самочувствие уже всех перед всеми. А сейчас, отвлекись, и попрошу тебя посмотреть туда, где за спинами двух усердно старающихся мойщиков посуды, расположилось место в виде плоскости имеющей характеристики стола, куда сносили всю грязную посуду после окончания готовки или же по завершению одного из трех запланированных приемов пищи, всеми находящимися в центре. Теперь же, с момента определения такой зоны общей ответственности, до первого заключения в отношении непроходящего беспорядка, царящего на этом столе, за нашими спинами, приходящего от невозможности вдвоем справится со всем и сразу, и не реагирующих на это обстоятельство соплеменников, прошло несколько дней. За то время, пока мы находимся тут, на служении, мы с Миидом опробовали несколько разных вариантов разрешения уже начавшей прокисать проблемы, своими силами. И вновь, снова, не без усилий, приходилось принимать выводы, соотносящиеся с тем мнением, что упорядочить расползающуюся во все стороны структуру, выглядящую, как диорама разбомбленного города, воссоздаваемая сейчас, с картины какого-нибудь руиниста. Сегодня существующая в качестве единственного напоминания нам, о некогда закончившей свой оборот цивилизации, создавшей, а потом и потерявшей все эти предметы. Восстановить же его, с соответствием «городу», в приведённом сравнении, в силах только ставящий на обозначенную плоскость стола, тот или иной предмет. Думая о том, будет ли удобно следующему пришедшему оставить свой предмет на этом столе. Не бросая и не сваливая всё хаотично, брезгливо кидая невпопад, как уже сказал, предметы, некогда имевшие пользу. Теперь превращённые во что-то аморфное, словно сваленное на транспортной ленте. Как будто напоминающее уже предприятие по утилизации мусора. Чем что-то связанное с мойкой на кухне.

И снова, и снова, заходя на кухню, а потом оказавшись там, где моют посуду, хотелось думать о том, как сделать так, чтобы нам было удобно. Например, взять со стола, вот так, как этот предмет, в последствии, не разбив не одной тарелки или стакана, не уронив что-то на пол. – И при том, не замедлять свой темп в мытье! – Но, а сложно ли, скажи, сделать так, чтобы весь процесс, был не только аккуратен, но и наполнялся бы синхроничностью, возводимой наблюдением всех с нами и нас со всеми взаимодействующими? – Звучит словно рассказываешь свой сон. – Да. Это он и есть. Только и я и ты сейчас в нём! А раз так, теперь, в этом сне, нам пора, туда где можно было увидел, отсутствие той самой пресловутой и так необходимой осознанности, в деле жизни, явившейся в этой миниатюрной обстановке.

– Ты спросил, и что же мешало сделать такой сон явью?

– Неосознанность в действительности каждого занятого в этом процессе словно нарочно и коллективно принятое снотворное, мешало, пробудиться, очнуться ото сна, и увидеть новый мир вокруг, как отстраиваемый процесс на месте.

А вот и то самое снотворное – вселившееся некогда ожидание от воздействия данной практики на окружающих, начало меня нагонять в качестве какого-то угнетающего разочарования: поскольку снаружи всё оставалось обычным, таким же унылым и скучным, неучастным и равнодушным, как и прежде, а значит чуть не пошатнуло веру в наше дальнейшее улучшение, как надежду хотя бы на этот призрачный шанс: очнувшись, тут и сейчас увидеть результат для общего, даруемый данной практикой. – Так, практикуя тут осознанность, получить что-то стоящее, взамен несобранности и полному равнодушию в следствии безалаберной невнимательности к собственной деятельности в присутствии. – Нечто, что будет работать в виде правил, сродни новым вводным в этой не новой игре, – «суперсила даст нам шанс» … что-то подобное, как-то раз, произнес мой друг Аский, – «иногда всплывать», так завершил он как-то своё высказывание. Наверное, временами увлекаемый своим собственным, утонченным невежеством.

«Суперсила даст нам шанс иногда всплывать!»

И вот теперь, когда, от всех участников процесса натурально требовалась та самая суперсила, достигающаяся тут практикой наблюдения, я начинаю осознавать, как будто не хватает каких-то элементов, как в личности, так, и будто в пространстве нет её самой. Той личности, к которой можно было бы обратиться, как к элементу из характеристики индивидуальности, даже с позиции вопроса о практике. – Возможно ли, ей, личности, не достаёт осуществления самой практики в жизни? – Да, но личность пока не настаёт, или слабо выражается, именно там, где должно проявляться сутью нового в субъекте.

– А субъект, не потому ли субъект, что не способен на объективное взаимодействие с пространством, в отличие от индивида? – И по-видимому индивид, он и есть тот самый нужный и он же, какой-то недостающий взгляд-инструмент в развитии социума, на который только указывает данная практика своими свойствами открытий нового в себе. – Как в элементе образующийся новой действительности? – На мой взгляд, всё так. И он, этот возникающий сегодня новый взгляд и есть элемент объективной уже, а не субъективной действительности, и есть сам инструмент достижения той самой новой реальности общего.

– Создающейся посредством преобразования собственной действительности каждым? В чем и состоит, как я понял, по твоему убеждению, образование себя в пространстве общего?

– Я считаю, что да.

Но, то, о чем мы говорим сейчас, понимая за способ образования практикой, есть, как представляющийся смысл образованием инструменту самой практики. И если данное обстоятельство вполне доступно для уяснения субъекту, то результат будет и есть несколько иным тому смыслу, что есть в образовании с практикой. – Например, как временный результат, выраженный в новых ощущениях реальности для практикующего, не может быть действенным результатом, полученным от самой практики. И если смещать результат практики в сторону получения нового времени, через качество собственного существа, то само время вбирает новое качество существа и определяется индивидуальностью, а значит меняется характерность самого времени, требующее в личности именно такого его выражения сегодня. – Так мы становимся в ногу со временем? – Но если же понимать практику, как метод убежать от времени, каким бы оно не являлось в проекции субъекта, то и субъект остаётся не определяем для времени, а скорее, даже становится вредным для всего нового. Падает в безвременье и остаётся за гранью творения. – Значит не может сопрягается с творчеством? – Дело тут не в том может ли или нет. Скорее понимает ли тот или этот Я, что пространство, не может вмещать в себе долго, удерживать такие элементы, как бы обособленно, элементы, не содержащие его самого, не отражающие его самого в новом настающем времени. А так как, субъект есть только наполняющий элемент пространства, выраженный лишь свойством состояния пространства, и как бы, для собственного значения, находится в критерии определения постоянством того времени, в котором находится. Значит и само время для него является статичным. И, следовательно, субъект, не осознав такую простую вещь, тот самый критерий, являющийся целью его саморазвития во времени, не может действовать. А значит просто не может позволить быть себе счастливым. Следовательно, выражаясь в своей критической массе становится именно тем тормозом выражающийся, как застой или метафорой упадка. – Он то и составляет безвременное? – Хотя, конечно никакого упадка нет, есть замедление развития движения. Правда, сегодня, то движение о котором мы говорим, кажущееся истинным, лишь за счёт бурно развивающегося искусства в значении институции, а теперь ещё и ассоциируется, так же и с ускорением развития технократии. Есть метафора костыля времени, ширма, прикрывающая истинную проблему антиразвитием. На самом же деле происходит замедление развития, обесценивание личности, происходит субъективизация пространства за счёт технологий разного спектра. А значит рано или поздно произойдёт полная остановка развития нас со временем. Если не начать действовать.

Действовать – значит: начать двигаться со временем вместе, что в свою очередь выражается, в личном стремлении развить новое в качестве личности, создав центр свой центр сборки. Определив его, став примером себе в качествах Идеала.

Тогда как, то самое статическое время, но создаваемое творчеством человека, стремящимся к Идеалу, для субъекта, выражается, ничем иным, как выходящим искусственным артефактом или «технологией в руке». Увлекая его, являющейся технологией «институции искусства», обещанным сопряжением с известностью или успехом. Резюмируя целесообразность сближения достижением в славе, как бы гарантируя успех в подражании. Уже не являясь истинной в руках субъекта, а лишь побочным предметом от действия в реальности, свершённым над преображением личностью. За ним то и волочется субъект уже какое-то время в пространстве, так и не научившись его понимать. Не понимая смысла артефакта искусства. Смысл же которого состоит только в том, чтобы привести субъект к личности, отбросившей тот или другой искусственный предмет или наделивший себя чем-то, чем обладает просветлённый, прейдя в другой план, оставив приманку для субъекта, через своё искусство. Фиксируется же такой след, его развития в человека-творца, для субъекта, лишь закреплённым свойством всегда уходящего времени, оставаясь искусством-мифом. Единственно тем, чему субъект способен реально подражать пока остаётся субъектом. И благодаря назиданию таких искусственных технологий, например, как «институция искусства», как смысла для существа в подражании, создавшей ложное направление смыслом подражания именно на артефакт. Но уже создающийся только лишь субъектом сегодня. Заключила его в противоречие с свойством значений саморазвития субъекта до личности человека. Так исключив его из такой возможности.

Искусство ради искусства, технология ради технологии, есть способ самовыражения субъекта. Так определяющего самодостаточность в развитии.

Таким образом подражая искусству или сегодня, вообще, пытаясь придумывать его создав целую институцию, а вместе с тем индустрию, торгующую им. Где искусство и институция искусства спекулирующая на свойстве его, не одно и тоже в системе нравственности, существующей для выражения качественных характеристик личности. И всё же, это так же есть ничто иное, как попытки субъекта в определении точек сопряжения с новым качеством творца в себе. Производство и создание искусства. Т.е. его, субъекта, собственные попытки, сопричастности в прекрасном, правда, так или иначе, всегда в прошедшем времени в отношении самого человека творца, оставившего свой след, как напоминание о себе, искусством. И так, только так, как только субъект переходит в категорию индивида, научившись понимать смысл возникновения предмета искусства, он перестаёт быть статичным, так как начинает следовать времени. Что значит: уже начинает развивать в себе стремление действием, не только подражая Ему в качествах человека, а являя его время, своим собственным инструментом личности находясь в творчестве. И вот, уже и само стремление, в таком выражении с жизнью, есть ничто иное, как характеризующая индивида. Такой уже сам является инструментом времени, укореняясь в нём предтечей творца, собственной действительности, но пока лишь, ещё только определяясь в качествах человека, обретая чувство эмпатии. – С этого начинается осознание себя в реальности, -определением в качествах нового Идеала? – Таким определением, новый прозревающий начинает своё устремление не к искусству, отождествляя всего себя с ним, но к истинным качествам человека – создающего и меняющегося времени. – Возведя себя с Ним, становясь своим творчеством им же. – И всё, то, не многозначное определение, ведущее каждого из нас, вследствие нашей жизни, от субъекта к индивидууму, до человека, для свершения временем, определено в качествах Идеала, или не определяется отсутствием в новом им же. Где восхождение в необходимости улучшения личных качеств и свойств, в отношении с общим, есть та самая творческая основа, выставляемая Идеалом, для деятельности индивида, при помощи которой меняются собственные свойства отражения, скрепленные самой жизнью. – А значит – такой уже существует реально! -не ради лишь собственных ощущений, обретаясь ради собственных ощущений, а уже живёт, взирая на время, не для существования, но ради сосуществования и осуществления. Отражаясь в нём самом, в времени, наполняясь ощущениями от сотворчества с общим. Но точно не наоборот, как это делает субъект, определяясь лишь желанием нового ощущения. И уж если снова вернулись к субъекту, собственно, от лица чьего и произносим всё сказанное тут, значит и вернёмся к предмету практики. Продолжив, тем, что, пока такой горепрозревший, продолжает находиться в закрытом состоянии, оставаясь со своими ощущениями, и существует ради них, значит будет постоянно удаляться из нового, со временем распада ощущений от практики. Т.е. характеристика такого определения и самоопределения с новым, строго ограничена временем действия самой, а точнее воздействием, как в данном случае, самим процессом и временем вовлечения в подобной этой практике, становясь лишь временным утешением. Исходя лишь из простого критерия источника питания, стимулирующего субъект через эго на подобную деятельность вообще, но пока не меняющего его личного содержания. Заставляет бороться лишь за представление себя в новом, через такие вот ощущения, а не отражать себя новым, в пространстве жизни, уже вне контекста ощущений от практики, находя их в, и получая от жизни. – Что и значит находится на уровне содействия в соответствии с новым временем? – Я именно это и чувствую, и сообщаю тебе как есть. Но, а главная проблематика в развитии подобным даром, для самого субъекта, сегодня, на мой так же субъективный взгляд, состоит лишь в том, что время, или, если хочешь эпоха, создания и соответственно подражания искусству завершилась. И теперь, оно, само – время, не может соответствовать категориям ниже своего намерения и наоборот, а категория не может перешагнуть время, опередить его. Время выровнялось и теперь определяется только с настоящим в качествах самого настоящего. Другими словами, сегодня просто казаться не получится! А значит должно знать, что присваивать чужую деятельность, копируя знания; тем более, размножая, может и не чуждые, но чужие идеи сегодня, не прилагая личность, равнозначно выставлению подделки под оригинал. – Как и в искусстве? – Так несведущий, своей манерой казаться, искажает любую истину, выраженную оригиналом, сам становясь подделкой. А значит, такой, уже сам, своим явлением, распространяет заблуждение своей уверенностью примиряя чужие истины на словах. Считая, что можно создать что-то благое порицанием отсутствия этих качеств в другом, самому прежде не достигнув качеств творца. Не развив вначале в себе качеств, позволяющих постигать благое. Так и любое заявления, содержащие протест против чего либо, без характеристик содержанием личности, содержит в себе, априори заблуждение искажающее истину. Потому как, субъект всегда норовит занять место, предназначенное той категории в иерархии возможностей, которой он не соответствует или, во всяком случае, пока, не принадлежит. Например, беря предмет искусства, копируя, присваивая себе его значение, не понимая его значения. Не старается приблизится к личности, в качествах, открывающих путь к искусству, но, как уже говорил, лишь устремляется на путь некоего его успеха. – Достичь иллюзией могущества известности таким успехом? В виду ложного самоопределения эго? – Хотя само время и может предваряться в субъекте, частично соответствуя новому, выражаясь в некоторых смысловых аспектах субъективного прозрения, благодаря действию в подражании. – Находящимся в пространстве, некой проявляющей его индивидуальность силы, в манере нахождения истины послушанием вне мира, но при помощи аскезы? – Так было раньше, но не есть сейчас! Сегодня, для нахождения в сопряжении с новым, необходим не ускоритель, и не временный модификатор свойств сущности, находящейся в свойстве прозревающего мир в одночасье или на удалении, как угодно избегая того самого общего. – Почему-то считая, что возможно перепрыгнуть невозможное, пойти дальше, перешагнув через себя самого? – А раз это невозможно сделать, и даже абсурдно думать о возможности обретения знаний без усилий над собой, то необходимо усвоить совершенно чёткий факт, сообщающий простую вещь: всё то, что необходимо сегодня, определяющее во времени и месте с новым, как и то, что определяет само новое время, есть тот самый создающийся и создаваемый инструмент-элемент действительности – индивид, сопрягаемый с истинной сущностью, воспитанием себя в человека. При этом, такой самообразовывающийся в среде и во взаимодействии с ней, достигающий личного именно с общим, проецируется в неё, в среду, сегодня, уже не декламацией истины во главе с удалившимся от самого себя чужим искусством, о чем уже говорилось выше. Но уже и сам начинает входить в жизнь, отражаясь в ней тем, кто есть сам, как недостающий элемент того самого социума, находясь в критерии образования с общим. – Да, но это не новая творческая категория!? Хотя, должен заметить, воплощающаяся теперь по-новому! – Безусловно, теперь, процесс воплощения, есть ничто иное, как творческо-сотворческая работа, направленная внутрь, при безусловном и полноценном взаимодействии со средой. С действием, направленным внутрь самых проблемных зон собственного существа, как создаваемого пространства, распознаваемых благодаря своему отражению в нём. – И теперь, стало быть выходит, что сам индивид, являющийся собственной категорией достижения субъекта, есть характеристика, являющая новой способностью его выражения через пространство во времени? – Именно так, и не как иначе! Более того, сам индивид, наконец определясь со своим элементом в нём, пространстве, а значит, теперь характеризуясь с задачей для общего, соотнося всего себя с центром собственной сборки, для эго становится менее досягаем, в контексте субъективной действительности ложного. И теперь, такому, вернутся, в категорию субъекта, с его собственным центрическим положением в пространстве, находясь в сотворчестве будет совершенно неприемлемо. – Похоже именно так и есть. – Индивид – есть инструмент (а может и само орудие добра) которым, на мой взгляд, сейчас и проявляется творец, возводимый таким в Абсолют, собственным стремлением. А значит устремлён достигнуть соответствия правде. Так, наконец оглашая истину отождествлением идеала и отражением идеала, самой максимы любви своим существом. Что к слову сказать, уже и есть само определение индивида. Но пока только будущего человека. Именно поэтому, подобный инструмент практики випассаны есть лишь сопутствующий элемент развитию, способствующий установлению внутреннего стержня. Подготовляющий предмет индивидуальности, к нахождению, определению и установлению так называемого центра сборки. В последствии его определения и позволяющий воспитывать в себе среду в идеале будущего человека субъекту. Так постигая самою жизнь в своём творчестве. Где для укоренения в чём, может и требуются бòльшие затраты сил и времени, но, не больше чем желание для изучения чего-либо приносящего пользу. – В свою очередь, как я понял, всё описание выше, может быть проявлено в действительности, как некая новая вовлеченность в круг новой ответственности? – Да, и ответственность тут, есть проявленное действием сознание, ширина которого определяется собственными внешними границам круга в вверенного творческим видением индивида. Т.е. это и есть само намерение, в общем-то, всегда, остающееся в границах реальной возможности самого индивида на что-либо влиять. Так создаваясь относительно самого уровня индивида исходя из нравственной воспитанности в отношениях с реальностью. Теперь, такой круг, естественным образом начинает расширяться, благодаря воспитанию видеть шире и воспринимать тоньше. И ещё раз: уровень ответственности всегда соответствует творческому запросу индивида, как и его потенциалу, но при этом, нравственная ответственность существует всегда. Вне зависимости от того, понимаешь сам или нет действительный, возможный круг своей ответственности или игнорируешь его, в значении творчества, которым вверено тебе самим твоё развитие, или той, что вверил ты себе сам в творческом аспекте смысла её, как вверили тебе, для общего. Так уже, обрёл осознание, находясь в условной зависимости с целью выравнивания настроения уже для общего процесса. Такая ответственность существует реально, и никогда не в ущерб твоей прямой обязанности. Например, находясь на месте того, кто есть ты в профессии. Но, становясь вторичной, всегда будет наносить ущерб в развитии личности. Определяя не способностью к творчеству. – И тут, как я понял, само занятие в жизни, уже не имеет значения? – Так же, как и социальное положение и все прочие, и прочие другие факторы, хоть как-то сегодня касающиеся социальной оценки категорией, пытаясь отнести того или иного индивида с тем или иным классом. – Само время уровняло всех? – Поскольку сегодня, никакая искусственная т.е. подобная специфика определения, не отражает вообще ничего с позиции качеств человека. – А значит не является критерием для него? Так как, фактор достижения социального положения, без учёта специфики нового времени, совершенно второстепенен в системе достижений личности, и определяются новым временем? – Да, наставшей эпохой чистого творчества! – А значит, как я понимаю, первостепенен факт отражения личным? – Да, всё так! Отражение – и есть фактор для самого достижения. Ведь то, о чем мы говорим тут, как о достижении, так это об элементах творчества самонаблюдением, настроенное через само пространство, через его зеркало, как уже упоминалось: теперь мы присутствуем там, где пространство зеркалит с нами все негативные или недоработанные черты нас самих, выдавая их через посторонние образы в действии. Тем самым одаривая нас возможностью получать от жизни, то чем должны и можем обладать по истине своей. Находясь на том духовном уровне, на котором строится материальный план истины для каждого. Или сами разрушаем себя, игнорируя его истину. – Слышишь! Вот оно, где ты уже тот, к чему обращено твоё внимание, как правда, состоящая в тех деталях на которые ты реагируешь негативно. Теперь, ты находишься там, где быть собой, значит синоним тому где ты не можешь очутиться в месте сообразно не своей проекции. Или же находишься там, где не можешь разобраться в себе самом своим творчеством, опираясь на значения пришедшие с отраженной проекцией тебя самого, находясь не в своём круге ответственности. Положение такой лжи с истиной, определяется, меняющимся отношением к тем вещам, выражением которых встречаешься себе на пути следования по широте в восхождении по уровню собственным освоением: есть та черта характера, которую необходимо исправить, приняв в себе, но, не отвергать или тут же вступая в прямое противоборство с ней. А это значит, нет больше никакого противоречия с тем что создаёшь для себя. Будучи собой, находясь, ровно стоя – глядя на то, что видишь перед собой. Единственно верное обращение тут направлено не на наружное, а на внутреннее, затыкая претензию вопросом: почему я это вижу или чувствую? Стараясь сопоставить всё свершённое самим, с тем, что возникло сейчас, взглядом из недалёкого прошлого. Значит поймёшь, как именно необходимо обращаться с тем, что видишь.

Окружающий же мир каждого, есть то зеркало, собственного достоинства, скрытое за ложным, каким бы великолепным не считал себя тот, кто слышит только ложное. Отсюда и вечное непонимание проблем, связанных с личностью, субъектом, который априори отрицает ориентир, выраженный во внешнем проявлении того, что всегда считает чуждым его собственному достоинству. Находясь в зависимости от определения этого достоинства эго, лишь требуя, от предстающего пред ним, смирения и удовлетворения собственных желаний. Порождая тем самым обоюдно негативную реакцию на проявленное из вне. – Получается, что эго, как бы конфликтует само с собой? Проблема в отрицании, но чего? Поясни, о чём это? – Я думаю, подобное, происходит сплошь и рядом: там, где, и ты, находясь в действительности, якобы притесняющей «талант» – собственно, придуманный тобой вариант достойного, определялся с таким заявлением, как субъект существующий в рамках собственного надуманного величия. Думаю, сегодня каждый первый выстраивает свои взаимоотношения с пространством исходя из всё той же претензии, за несогласие с придуманным и мнимым, собой. – Или кем-то внушённый? Исходя из воображаемого, как недостатка возможности лично для себя, почитая свою ущербность в разумении себя, за умысел против остальных! Определив себя с тем смыслом, каким в итоге стал сам. И конечно, в финале, предъявив только то, что определит основу мнения о тебе таком, поставившего себя выше обыденности. – Позволь, возможно, и бесталанно – но точно способно! – Конечно 100%, но почему-то каждый такой, «поднявшийся», забывает усвоить простую формулу, для перехода в следующий этап творения себя: в котором, его составляющая в способности, есть способность каждого, есть всего дополнение к способности каждого во времени. И уже, есть ничто иное, как обязанность стать ответственным перед обязательством развиваться сообща, поднимаясь по спирали развития вверх. Где результат и есть ничто иное, как однородные ощущения или приблизительные ощущения от всего процесса всеми участниками. В правомерном определением благого каждым. – Т.е. ты хочешь сказать, что благо не обретается в сути там, где бывает так, что общий процесс, именуемый жизнью, в который вливают свои силы многие, закончился неоднородно полезно, в отношении хотя бы той же радости осознания блага: дарующее своим присутствием в каждом того ощущения, которым способен указывать на что-то большее в этом общем чем единоличный успех? – Похоже, что так. Оно и есть – само настроение жизни. Ведь тут говорится уже не про искусственные процессы, самовыражением искусственными навыками, и выражающиеся в хвале эго, в так называемой выгоде для субъекта в славе или успехе, перед обществом. За счет навыка создания искусства: сегодня, оно же – желание успеха, не позволяющее мыслить шире ощущения собственного преимущества искусственным. Такие величины более не рассматриваются, как повод к достижению творцом. А значит не есть достижение, в контексте нового художника, как человека. Поскольку такой критерий выгоды обусловлен именно косностью в эмпатии, обличающей именно субъект. И присущ лишь псевдоличности. Кем бы себя субъект не называл или кем бы не считал сам. Определив в себе талант присвоения навыков для постижения искусственного.

… Так, важные и основные процессы, обуславливающие суть творения истинного, становятся не важны. Разум, теперь их не может определить, за важные, ставя вообще всё, ниже собственного, но не ниже отождествляемого с эго вымыслом достоинства. И мне кажется, именно такое искусственное самоопределение несуществующим в собственном явлении. Так, как только и осуществляется именно в виде отрицания и только лишь в нём и выражается. А происходит наступающее в результате полного, исходя из того же частного, отождествления субъекта с сложным определением себя через искусственный предмет. О котором ты и спрашивал. Теперь такой обременён собственным ложным самоопределением, и не может себе позволить, глядя на него, отвлекаться на что-то еще. Принимая теперь свободу, за необходимость подражать чему-то, становясь тем, кем желаешь, но только лишь в собственном воображении для того лишь, чтобы казаться. Что собственно и проявляется конкретным поведением и обращением в субъекте в отношении с общим. И тут неважно, о чем конкретно идет речь и с какой позиции мы смотрим на происходящее, схема одна и та же. Для любой, и в любой категории для такого искажения в значении творчества.

– Да, теперь я понимаю степень отрицания. И его невозможное влияние на общую концепцию в идее социума, которую ты выразил через изложенное в примерах выше. Но, и в отношении того, о чем мы собираемся говорить ниже, мне бы хотелось, если я всё правильно понимаю, привести своё собственное дополнение. Заключив его в такую вот бытовую оболочку, подведя проявление этого искажения в действительности в отношении нашего с тобой, рассматриваемого в контексте примера, с практикой на мойке: так вот, пример, если где-то происходит перегрев, в то время, когда, ты сам запираешь себя в круг только своих интересов и вымышленных обязанностей но при этом не беря обязательств.

– Что конечно важно в значении следованию, находясь в ответственности. – Продолжаю? Так находясь в процессе отождествления с ложным в процессе жизни, забрасываем сам процесс, выстраивание которого к слову, мы никогда и не прекращаем, даже если думаем, что не учувствуем в нем. Но, после обусловленного определения себя в нём, так и не включив своё внимание в примере с сотворчеством, запираем себя, в мнимой обязанности, более не обращая взгляд на то, что происходит вокруг. И лишь требуем ответа, не находясь в моменте сопряжения с общим, делаем что-то, исходя лишь из личных выгод. Так весь процесс жизни искажается и элементы начинают выгорать, перегретые экзистенциальным дискомфортом. Собственно, так и выглядит сейчас процесс, создаваемый нами на мойке, а зовущийся жизнь, сегодня. – Благодарю за дополнение, думаю, оно абсолютно корректно по отношению к нашему контексту. И так, у нас нет права что-либо игнорировать, находясь в концепции человек, и игнорируем мы только когда находимся в субъективной резонности. Всегда являющейся вотчиной ложного. И значит, таким своим безучастием упускаем процесс жизни из-под контроля зовущийся мы. Выражающийся в потере её качества для всего живого.

– А это на секундочку, единственное из того, на что нам суждено влиять своим творчеством.

– И значит сие, для выше начатого, примерно следующее: вначале любого конфликта всегда идет личный дискомфорт от ощущений личного прикосновения через ложное в контакте пространства. Такие ощущения переходят в реакцию и порождают отражение, воспринимаемое как негативные проявления жизни, усугубляя отношение к ней, порождая конфликт с ней. А уже потом, на фоне порождённого, выведенного конфликта, строится противодействие, разрушающее живое в субъекте. Так субъект укореняясь в начатом, зачинает внешнюю вражду, борьбу с внешним. Так для него наступает потеря социального качества, как следствие, ослабление интереса к процессу определения себя для множества в значении Мы. Происходит, некое купирование самой сущностью, возможности обретения качеств личности, не пройдя порог преломления ЭГО, и наступает последнее – рождение изгоя. Что в последствии и приводит к стереотипам субъекта, относительно самой жизни, и её устройства справедливости, особенно через значение честности. – Такой не честен? – Это тебе, по правде говоря, самому решать, посмотрев на себя в отражении…

Ну а сейчас, пожалуй, общаюсь с тем, кто теперь всегда возникает, проявляясь внутренним взором, надеюсь и во время твоих медитаций, но а если нет, то представь: сейчас, внутри тебя, как будто в огромном поле, находится маленький субъект и он что-то по-видимому кричит, если отлететь от него, так, чтобы он стал точкой, то ничего не слышно, ну а если притянуть его, так близко, чтобы можно было различать в деталях то, во что он одет, то ты услышишь, как он кричит, орет, – этот кто-то, спрашивает тебя, – «где тот – пресловутый процесс наблюдения: в чем он есть? в чем должен выражаться тот или этот процессы определяемые из данной практики в действительности? где принципы, переведённые в смыслы, которые можно трактовать в жизнь действием? И если они всё же есть, смыслы, то как применять их в жизни? как всё это работает? как всё это можно почувствовать, увидеть, ощутить, находясь теперь тут с теми, с кем ты медитируешь и проводишь часы и даже дни подряд?» Такие вопросы, они возникают в виде волны накатывающего или отливающего звука, то приближаясь, то удаляясь; и снова я его слышу, визуально, как будто подлитая, приближаюсь к точке, вдруг вырастающей в моём субъекте в субъект, который сообщает что-то важное. Фокусируя всё моё внимание на проблеме, которая никуда не делась, и не денется. Она останется тут, даже если снова отдалить его, превратив в точку, оставив себе тишину. – Что ты хочешь сказать, и разве это субъект так обращается к тебе из точки? Ты думаешь, но на мой взгляд, так возвращая нас к теме нашего повествования может выражаться не субъект вовсе, а индивид. – Вот видишь, и ты стал отмечать в них то самое различие, заставляющее нас выстроить тут данную категории в идее просветления или преображения, как пути восхождения. И это произошло теперь, как мне кажется, после несколько затянувшегося, но необходимого вторжения, с разгадкой образа индивида и его главного отличия от субъекта. Существующее реально, как и главный спорный узел, в виде вот этого стола. То поле, где и должны столкнуться два отличия одного, но уже не являющегося одним и тем же. А значит, мы снова идём к тому месту, к которому следует обратиться с этими двумя различиями. Чтобы постараться не остаться в таком плачевном состоянии до конца курса.

– Так, о чем говорит, почему кричит, тот точка-субъект-индивид в твоем воображении? …

– Конечно, о том, что и есть само отношение к жизни, -но суть, в чем же суть твоего, моего и нашего, такого отношения ко всему? – Пафос данной темы?! –он ничтожен?! – А кому-то покажется раздутым, и мелочным; -пусть так, но живя в среде, где основной смысла, как смысла в цели и нахождения в ней, на мой взгляд, есть осознание деятельности человека субъектом, можно бесконечно сталкиваться с тем, как подменяется само значение того, от чего должен отталкиваться сам субъект в направлении человека, особенно на первых подступах к нему. – И от чего же? Хочу уточнить. Не от самой ли жизни и присутствия в ней с другими? Значит ли жить, не отгораживаясь в своём невежестве относительно жизни, подменяя действие суррогатом размышлений на тему жизни и своего места в ней, сублимируя рассказы о желаемом или же о почитаемом в себе, через подобное этой практике: которая, в данном случае, не выходит за рамки несуществующей теории об истине? – Поскольку истину, теперь и ты обязан проявить, но и не только, как о себе самом, узрев себя изнутри, но и наконец, увидеть себя с наружи. Прилагая столько усердия, сколько тратил сил на добывание ощущений получая их какой-либо практики. Чего к слову, во втором случае, говоря у жизни, невозможно сделать без участия в самой жизни! Присутствуя, в ней, лишь без конца переводя стрелки внимания на то, что есть только слова. Так отгораживаясь от мелочей, которыми и скрепляется основа понятия самой жизнь, являя истину её мудрости, о чём ты сам уже сказал, в общем-то. А сегодня, практика, ровно, как деятельность, но без дела. «Пустяки, есть дела поинтереснее, поважнее», говорят такие: опускаясь невеждой, толкая своё существо к преступлению, тем, что называется ханжество игнорированием. Такое часто можно встретить, например, в среде «искусства», тех, как будто, знающих, и могущих сказать больше об устройстве самой жизни. Стремящихся к искусственной – «элитарной красоте». Где на самом деле, только претендуют представлять красоту, со своим апломбом разных институций и их авторитетов, игнорируя обыденность. – Умея находить красоту лишь в мёртвом? – Да, так и создавая только мёртвое. Тем временем, считая себя живим олицетворением, принадлежащим к тем, кто смыслит выше, но не знает, как сотворять прекрасное в жизни или находить его в живом, живым действием, не в курсе. Как и не в курсе, в принципе, что же есть это живое. Отвечая на поставленный только что вопрос, в продолжении, мне всё с большим жаром хочется привести одно своё же заключение, сделанное ранее, в одном из текстов, касающееся материального искусства, одной институции. К которой мы часто обращаемся, и тут, вынуждены упоминать в наших отвлечениях. Теперь ставшей некой уловной опорой в указании на безнравственность. Используем упоминание об институции, лишь для обозначения перехода, который и делается, в критерии этики нового времени. Так, что триггер необходим, но, только для уперевшихся в эстетику вымысла, при обращении к псевдо-эстетике. Речь сейчас идёт, напомню, об «институции искусства». Реально ставшей антиподом всему живому сегодня. Явившись предтечей, того, чтобы теперь коснуться некой духовной искусственности, в рамках данного изложения. Пытаясь сопоставить две эти категории образования в их безразличии к живому. Как и к жизни в целом. Приведу этот кусочек из текста «Невидимый я – видимые Мы», и так, по памяти: