Читать книгу И имя ему – Человек - Савелий Куницын - Страница 1
1
ОглавлениеВсё начинается с того, что однажды на полу своей квартиры ты обнаруживаешь кровавые капли… Они тянутся по линолеуму от спальни до кухни. Несколько размазанных капель.
Поначалу ты думаешь, что у собаки опять течка. Такое бывает регулярно.
Наденешь на неё старые семейные трусы с пришитым изнутри большим куском ваты – и собачья менструация тебя больше не будет беспокоить.
Но на этот раз всё не так.
На этот раз собака поранила лапу. Кровь капает именно из лапы.
Замазываешь рану йодом, бинтуешь и принимаешься за решение прочих насущных проблем.
А через несколько дней ты видишь, что кровоточить начала и другая лапа.
А потом и третья…
И ты понимаешь, что всё не так просто.
На лапах собаки появляются отвратительные свищи, похожие на ломтики мяса, застрявшие меж пальцев…
Появляется и огромная фистула на животе размером с грейпфрут – опухоль, обтянутая синюшной от крови кожей, такая плотная и большая, что кажется, будто внутри находится костяной шар для русского бильярда.
Первый раз ветеринарный врач был вызван, чтобы вырезать опухоль на животе. Инъекция снотворного, несколько взмахов скальпелем – и в пластмассовый зелёный тазик объёмом в десять литров (Арт-9-140-21; для непищевых продуктов) падает внушительных размеров шмат отвратительной на вид опухоли, залитой кровью.
Вашей собаке недолго осталось, тоскливо замечает врач уходя.
Проходит всего несколько месяцев, и собака превращается в сплошной ходячий кровоточащий кусок мяса…
Несколько шатающихся шагов по линолеуму, и за ней остаются следы крови.
С каждым шагом собака оставляет крохотную частичку самой себя позади.
Если у тебя на ногах есть порезы и ты ходишь дома босиком, то тебе становится опасно жить в этой квартире.
Врач сказал, что прямой контакт с кровью собаки может привести к плачевным последствиям.
Врач сказал, что заболевание может передаться и тебе, если её кровь попадёт в твою рану.
Нужно что-то решать, если ты не хочешь, чтобы однажды к тебе пришёл врач и бросил в тот самый зелёный тазик (Арт-9-140-21; для непищевых продуктов) опухоль размером с арбуз, вырезанную из твоего собственного живота или спины.
Нужно что-то решать…
Если ты не хочешь, чтобы меж пальцев на твоих руках и ногах вылезли окровавленные куски твоего собственного мяса, нужно что-то решать…
Ты опять звонишь ветеринару и говоришь: «Когда вы сможете усыпить мою собаку?»
Он уточняет вес собаки и назначает время.
От веса собаки зависит стоимость усыпления.
Чем больше вес, тем больше усыпляющего препарата надо затратить.
Но ещё до того как ты повалишь свою собаку на пол и станешь удерживать её мощные жилистые лапы, чтобы врач мог спокойно сделать смертельную инъекцию дитилина (он же листенон, он же дийодметилат диметиламиноэтилового эфира янтарной кислоты), тебе придётся основательно поломать голову над тем, куда же деть труп после усыпления.
По инструкциям ветеринарной службы, закапывать умерших животных запрещается, их нужно обязательно «утилизировать»: отвезти в соответствующие государственные ветеринарные службы для последующей переработки на мыло или животную муку. Больных животных нужно сжигать.
Но какой любящий хозяин позволит переработать своего домашнего питомца в мыло или муку?
Ты хочешь, чтобы твоя собака покоилась где-нибудь меж двух берёзок, превратившаяся в холмик, поросший бурьяном. Ты хочешь, чтобы было именно так или что-то в этом роде.
Перед тем как позвонить ветеринару и сказать: «Когда вы сможете усыпить мою собаку?», ты решаешь, что отвезёшь её тело в лес за городом да там и зароешь.
Глинистая земля, немного зелёной травки и много сосен кругом – не рай, но тоже хорошо.
И вот, ты лежишь вместе со своей состарившейся любимицей на линолеуме в коридоре. На её лице – намордник.
Ты слегка присаживаешься на собаку и руками стараешься держать её передние лапы.
Она очень боится, когда её зажимают. Видимо, у неё что-то типа клаустрофобии.
Она пытается скулить… Вернее, она именно скулит. Она боится.
Видя присевшего на корточки врача, собака начинает скулить ещё больше.
Ты держишь её мощные лапы и шепчешь: «Тихо, Эрна, тихо. Ничего страшного. Всё хорошо».
Врач набирает в шприц нужную дозу дитилина.
Эрна всё скулит. Она чует что-то неладное.
Твоё сердце разрывается в клочья. На миллиард кусочков. Как в калейдоскопе…
И сквозь этот калейдоскоп ты слышишь собственный голос. Голос, который лжёт.
– Не бойся, Эрна. Не бойся…
Это говорит твой голос. Он кажется равнодушным. Холодным, как ночь на Плутоне в далёкой точке афелия.
Врач присматривается к венам на передних лапах собаки. Он выбирает вену покрупнее.
Эрна всё скулит. Твоё сердце разрывается на триллионы кусочков.
Игла входит под лохматую кожу…
Эрна скулит ещё громче.
Поршень шприца продвигает прозрачный дитилин вперёд. Дальше, дальше, дальше…
Ты видишь, как кожа на лапе вздувается лохматым бугорком.
А Эрна всё скулит и скулит и уже даже не пытается вырваться.
И если ты считаешь, что животные не чувствуют смерти, то круто заблуждаешься.
Врач прекращает давить на поршень шприца, так и не введя весь дитилин. Он выуживает иглу из лапы Эрны и говорит:
– Чёрт, в вену не попал… Под кожу пошло…
Ты поднимаешь глаза на врача. Ты смотришь на него с нескрываемым гневом. С ненавистью. Ты хочешь схватить его за хлипкую шею и начать с остервенением долбить его башкой об угол вещевого шкафа, пока его мозги не вылезут наружу, а глаза не вывалятся из орбит.
Но ты сдерживаешься. Ты продолжаешь держать свою любимую собаку, чтобы киллер в белом халате сделал ещё одну попытку её прикончить. Ты держишь её и шепчешь:
– Всё хорошо, Эрна. Не бойся. Всё будет хорошо…
Ты никогда не произносил столько лживых слов за три секунды.
Ветеринар набирает в шприц ещё одну дозу дитилина. Он даже не взглянул в твои глаза, когда обмолвился о неправильном введении иглы. Просто он понимает, что мгновенно превратится в пепел под действием твоего взгляда. Поэтому он продолжает заниматься своим делом.
Игла опять протыкает кожу на лапе, и поршень опять толкает прозрачный дитилин вперёд.
Эрна уже не скулит. Она просто хрипит. Выдохлась.
Ты сидишь поверх неё, держа её передние лапы руками, и обильно потеешь. Так обильно ты давно не потел.
– Сейчас она заснёт, – произносит врач, выуживая иглу пустого шприца из вены собаки. – Потом прекратит дышать, и у неё остановится сердце…
Несколько секунд спустя, которые для тебя длятся вечность, ты замечаешь, что Эрна затихает. Она прекращает хрипеть и теперь лишь тяжело дышит.
Она дышит всё слабее и слабее. Слабее и слабее… Глаза её закрылись.
– Вы уже можете её отпустить, – говорит тебе врач и убирает принадлежности в сумку.
Ты слышишь эти слова где-то на другом краю Вселенной. Много дальше афелия Плутона. За Поясом Койпера.
Ты разжимаешь вспотевшие кисти и выпускаешь обмякшие лапы Эрны. Она лежит и не движется. Будто уже умерла.
– Сейчас её сердце уже остановится, – говорит врач и поднимается на ноги. – Где здесь можно помыть руки?..
* * *
Человек – странное существо.
Невзирая на всю этическую надстройку, культуру и религию, это всё же самое жестокое порождение нашего мира.
В первом классе тебе читают стих «Что такое «хорошо» и что такое «плохо», заставляют учить его наизусть и с выражением читать у доски, а затем отпускают домой, где ты с друзьями находишь под деревом сорочонка, выпавшего из гнезда.
Он ещё совсем маленький. Наверное, и слепой ещё. Летать пока не умеет. Ты с друзьями заботливо сгоняешь с него муравьёв, берёшь его на руки, поднимаешь с земли и внимательно осматриваешь…
А потом вам становится весело.
Вы отмечаете, что он довольно забавно открывает свой клюв, видимо, прося у матери пищи. Ваша фантазия начинает безудержно работать. Она, как паровой котёл, принимается пыхтеть, генерируя идеи.
Сначала один из вас бросает в широко разверзнутый клювик совсем маленький камушек. Очень маленький.
Сорочонок закрывает клюв и почти никак не реагирует на подброшенную бутафорскую пищу. Тогда вам становится любопытно, и вы пальцами открываете створки клюва пошире и принимаетесь совать в розовую молодую глотку камушки покрупнее.
Сперва один камушек, потом второй, третий… Камни становятся всё крупнее и крупнее. Они уже с трудом проходят внутрь, и тогда приходится проталкивать их палкой.
Вы останавливаетесь только тогда, когда клюв сорочонка уже попросту разворочен, а из глотки торчат крупные обломки пыльных камней.
Ты не знаешь, видела ли сорока из гнезда, что вы сотворили с её детёнышем, но тебе как-то плевать. Вам всем плевать.
И Маяковскому тоже.
Невзирая на всю этическую надстройку, культуру и религию, человек всё же самое жестокое порождение нашего мира.
Наверное, если человек после смерти попадает в Ад, то тамошним аборигенам становится жутко…
Ты уверен, что адские мамы-чертихи пугают своих чертят перед сном: если ты не будешь спать, то сюда придёт Человек и сделает из тебя мёртвого сорочонка…
И нет такого места во Вселенной, где б не боялись Человека.
До недавнего времени каждая уважающая себя фирма – производитель косметики – испытывала свою продукцию на животных. Для тестирования препаратов используются мыши, морские свинки, обезьяны, а большинство косметических средств пробуется на кроликах. Универсальным считается тест Драйза: крем, который предполагается представить на суд модницам, накладывают на слизистую глаза кролика, а голову животного закрепляют таким образом, чтобы оно не могло дотянуться до повязки лапой. Тест продолжается 21 день. Если крем не вызывает аллергенных реакций, его запускают в производство. Кролик же лишается зрения, а вскоре и жизни.
Если взять для примера такое заброшенное место во Вселенной, как одно из общежитий по улице Репина, то все местные кошки действительно боятся Человека.
Причём боятся человека в конкретном обличье – в лице твоего дядьки по отцовской линии, который там проживает.
Однажды тебе довелось увидеть, как он поймал на одном из этажей кошку и просто принялся её душить. Зажал её горло пальцами правой руки и держал, пока она задыхалась и хрипела. Такое случается узреть не каждый день, когда тридцатилетний мужик ловит кошек и душит вытянутой рукой, широко при этом улыбаясь.
Кажется, ещё Булгаков что-то писал о твоём дядьке…
65 % животных, предназначенных для научных целей, гибнет при проверке медицинских средств, 8 % – при тестировании косметических препаратов.
Ты стоишь и смотришь, как твой дядька по отцовской линии, улыбаясь, душит кошку, но тебе как-то плевать. Вам всем плевать.
И Маяковскому тоже.
Когда ты шестилетним пацаном гостил у родственников в деревне и присутствовал при забое огромного борова, то тебе всё это было скорее интересно, нежели страшно.
Ты смотрел, как мужики перерезали кабану горло, и оттуда хлынула бордовая кровища.
Ты смотрел, как мужики вспороли ему брюхо и прямо алюминиевой кружкой стали черпать из его нутра ещё тёплую и густую, как амаретто, кровь.
Ты смотрел, как кружка набирает в себя бордовую жизненную силу, стуча при этом о рёбра убитого животного.
Ты смотрел на это, а сам откусывал маленькие чёрные кусочки от жаренного паяльной лампой огромного свиного уха, которое для тебя любезно отсёк от ещё тёплого кабана двоюродный дядя по отцовской линии. Ухо было настолько огромным, что тебе приходилось держать его обеими руками.
Ты тихо в сторонке грыз обугленную часть кабана, а мужики в это время передавали друг другу алюминиевую кружку, и каждый с неописуемым восторгом нашего первобытного предка, завалившего мамонта, делал глубокий глоток густой, как амаретто, крови.
Потом опорожнённая кружка опять стучала о рёбра кабана, и довольные мужики опять глотали…
Причём здесь кабан? Причём здесь мужики?
А хрен его знает!
Что такое «хорошо»? Что такое «плохо»?
Никому этого не известно.
И Маяковскому тоже…
Тогда же, когда ты шестилетним пацаном гостил у родственников в деревне и присутствовал при забое огромного борова, был там один молодой жеребец.
Так вот, ему повезло меньше…
Ему повезло меньше, чем тому кабану, чья развороченная туша лежала в луже крови посреди огорода, будто в его желудке взорвалась Ф-1, и чьё отрезанное и обугленное паяльником огромное ухо ты грыз у стенки сарая…
Есть такой медицинский термин – «орхидектомия»…
И есть такой термин – щипцы Бурдиццо.
Орхидектомия – это, по-русски говоря, кастрация.
А щипцы Бурдиццо – это кастрационные щипцы.
Именно по причине всего вышеперечисленного жеребчику повезло меньше…
Мужики повалили его на осенний ранний снег, уложили на спину, раздвинули его задние ноги и…
Щипцы Бурдиццо – страшная штука, когда наблюдаешь их в действии.
У самого основания конской мошонки створки щипцов сильно и с хрустом сжимаются. Это хрустят семенные канатики.
Створки щипцов разжимаются и снова с силой сжимаются – опять слышен тихий хруст.
Но хруст этот на самом деле слышен лишь в теории, поскольку на деле конь ревёт так, что тебе становится страшно за мужиков, его держащих.
Мужик сильными движениями рук орудует щипцами, в труху перемалывая конские семенные канатики, который в это время верещит, как резаная свинья…
Затем зверя отпускают…
Или «Затем звери отпускают».
Неважно, в общем… Вопрос формулировки…
Орхидектомию кабанам производят несколько иначе.
В таких случаях им просто рассекают мошонку бритвой, вырезают оттуда яички с придатками и бросают всё это какому-нибудь старому облезлому Рексу во дворе, который с удовольствием принимается хрустеть нехитрой снедью.
А кабан, громко визжа, вяло поднимается на ноги и пытается куда-то брести, будто там он обретёт успокоение и отраду…
Кастрацию кабанов и бычков производят в основном по причине того, чтобы их мясо после забоя не имело аммиачного вкуса. Вкуса мочи.
Если ты будешь есть мясо некастрированного кабана или быка, то варили его, коптили или жарили – не важно. Оно всё равно будет отдавать мочой.
Все эти зверства совершаются исключительно во имя вкусовых услад.
Определённо, человек – страшное существо.
Невзирая на всю этическую надстройку, культуру и религию, это всё же самое страшное порождение нашего мира.
Пострашнее щипцов Бурдиццо или Занда.
