Оглавление
Себастьян Конрад. Что такое глобальная история?
Александр Семенов[1] Глобальная история: окончательный синтез научного исторического знания или продолжение диалога?
1. Введение
Почему «глобальная история»? За пределами интернализма и евроцентризма
Три разновидности глобальной истории
Процесс и подход
Обещания и пределы
2. Краткий обзор глобального мышления
Историография ойкумены
Картины всемирной истории XVI–XVIII столетий
Мировая история в годы западной гегемонии
Всемирная история после 1945 года
3. Конкурирующие подходы
Компаративная история
Транснациональная история
Мир-системная теория
Постколониальные исследования
Множественные модерности
4. Глобальная история как особый подход
Черты глобальной истории
Интеграция и структурированная трансформация
За пределами взаимосвязанности: конкурирующие нарративы
Исследовательский случай: нации и национализм в глобальной истории
5. Глобальная история и формы интеграции
История глобализации
За пределами глобализации
Какая интеграция? Какие структуры?
Интеграция с участием пересекающихся структур
Когда было глобальное?
6. Пространство в глобальной истории
Транснациональные пространства: океаны
Исследуя альтернативные пространства
Сети
Микроистории глобального
Единицы глобальной истории
Меняя масштабы
7. Время в глобальной истории
Большая и глубинная история
Масштабы времени и Zeitschichten[234]
Синхронность
Масштабы, деятели и ответственность
8. Позиционированность и центрированные подходы
Евроцентризм
Позиционированность
Умножение центризмов и возвращение цивилизации
За пределами спора о культуре и центризме
9. Создание мира и понятия глобальной истории
Историки и создание миров
Как создавать миры при помощи слов
Местные эпистемологии?
За пределами дискурса
10. Глобальная история – для кого? Политика глобальной истории
Глобальная история – для кого?
Глобальная история как идеология глобализации?
Кто пишет мир? Иерархии знания
Геополитика и язык
Недостатки «глобального»
Что скрывает «глобальное»?
Благодарности
Отрывок из книги
Книга профессора Свободного университета в Берлине Себастьяна Конрада может показаться российскому читателю лишенной новизны. Со времени принятия германской модели учебного плана большинство российских университетов до сих пор содержат в своих программах раздел всеобщей истории. Жесткое разделение на отечественную и всеобщую историю прослеживается и в российской научной номенклатуре, и в институциональной архитектуре исторического знания в России, что приводит к бессмысленной научной казуистике (к какому шифру паспорта специальности отнести исследование, посвященное влиянию китайского фактора на социальное и экономическое развитие российского Дальнего Востока в начале XX века?) и вызывает отчаяние аспирантов. Наследие германской университетской системы и советская марксистская модель изучения мировой экономики и политики сделали проект глобальной истории иллюзорно узнаваемым и знакомым разным поколениям историков и интеллектуалов в России. Даже широкой аудитории, не относящейся к историческому цеху, глобальная история может показаться знакомой по памятным эпизодам из рекламы банка «Империал» 1990–х годов.
Однако глобальная история в том виде, в каком ее представляет на страницах своей книги Конрад, – это относительно новое поле исторического знания, которое противопоставляет себя парадигме всеобщей и мировой истории. Диалектика новых вопросов и научного наследия, смена научных парадигм (как и фактор продуктивности интеллектуального контрапункта) всегда присутствует в формировании новых научных школ и направлений. Но сказать, что развивающееся на наших глазах поле глобальной истории является ответвлением всеобщей или мировой истории, означает то же, что редуцировать большевистскую идеологию XX века к идеям Просвещения XVIII века.
.....
Итак, понятие «глобальная история» может означать изучение истории в мировом масштабе, однако и это необязательно. В принципе для сторонников понимания глобальной истории как «истории всего» легитимным предметом исследования может стать что угодно. Это означает, что столь разные темы, как судьба южноафриканских горняков в Уитуотерсрэнде, коронация гавайского короля Калакауа или жизнь деревни на юге Франции в XIII веке, могут изучаться с точки зрения их потенциального вклада в глобальную историю. Если мы принимаем, что глобальная история – это все, то все может стать глобальной историей. И это не так абсурдно, как кажется. Ситуация не сильно отличается от тех времен, когда в исторических штудиях безраздельно царила национальная история. И несмотря на то что в поле зрения конкретного исследователя страна в целом могла и не входить, это тем не менее подразумевалось. Никто не сомневался, например, что биография Бенджамина Франклина или основательная монография об автомобилестроении в Детройте вносили свой вклад в историю США. В свете доминирующей концепции национальной истории все, что попадало внутрь этого «контейнера», воспринималось как естественный элемент целого.
То же оказывается верно и по отношению к глобальной истории по версии «все в одном». Исследования жизни рабочего класса в Буэнос-Айресе, Дакаре или Ливорно вносят свой вклад в глобальную историю труда, даже если данная тема в них не рассматривается в глобальном контексте. Это в особенности относится к историкам, учитывающим работы своих коллег о схожих явлениях. В качестве примеров можно привести монографию Дипеша Чакрабарти о рабочих на джутовых фабриках в Бенгалии или исследование Фредерика Купера о докерах Момбасы[17]. Роль глобальной истории, разумеется, возрастает, когда историки принимают во внимание и включают в свои библиографии книги об аналогичных явлениях в разных частях света.
.....
