Читать книгу Не покидай меня - Седа Манвеловна Партизпанян - Страница 1

Глава 1.

Молодая девушка твердыми шагами идет в сторону парка. Изящные туфли на высоком каблуке черного цвета не доставляют ей никаких неудобств, зато подчеркивают элегантное черное платье, хорошо показывающее тонкую талию худой девушки. Ее волосы собраны в небрежный пучок, и на лицо падает небольшая прядь светло-каштановых волос. Нежные пухлые розоватые губы застыли в нежной улыбке, а большие медовые глаза с огоньком наблюдают за оживленными улицами Парижа. Часы показывают полдень, и в этот весенний выходной день город как никогда наполнен людьми. Француженка улавливает аромат свежего багета и глубоко вдыхает его, стараясь запомнить до мельчайших деталей. В руках она сжимает черный клатч, достаточно небольшой в размерах, но довольно вместительный. Светит яркое солнце, и этот свет словно наполняет француженку изнутри, заставляя сердце биться чаще и громче. Здесь, в Париже, всегда чувствуется легкость, и ей знакомо это ощущение с детства. Откуда-то доносится легкий джаз, и город оживает восторженными разговорами людей. Девушка проходит сквозь узкую улочку, останавливая взгляд на красивых балконах, украшенных цветами. Ее краешки рта приподняты, и природа будто возвращает ей улыбку, расцветая с каждым днем все больше и больше: цветы наконец приобретают яркие цвета, а деревья вновь зеленеют, становясь пышнее. Время словно остановилось, и люди остались в этом теплом сказочном городе, каким становится Париж весной. Вокруг бесконечно много интересных людей, каждый со своей историей, со своим характером, и весеннее столичное утро заставляет город усомниться в настоящем значении красоты.

Девушка доходит до большого парка, в котором она обычно проводит свой досуг, опускается на скамью цвета темного дерева, закидывает ногу на ногу, не расслабляя спину, и достает из клатча книгу. Тонкими пальцами она бережно открывает ее, неторопливо листая страницы. Ее взгляд останавливается на любимой цитате, которую она навсегда сохранила в своем разуме. Еле слышно девушка проговаривает ее губами, но в тишине парка, которая словно застыла в воздухе, можно расслышать слова, в которые девушка вложила намного более большое значение, чем возможно сам автор осмелился вложить. Глаза бегают по буквам, разукрашивая их собственными, неповторимыми оттенками человеческого сознания.

«Но нас поставили над людьми, мы не вправе тратить себя на то, чем можно пренебречь, мы должны смотреть в глубь человеческого сердца.»

Девушка поднимает голову, оторвавшись от свежих страниц, и слегка щурит глаза. Ее пальцы постукивают по книге и, поразмыслив, она медленно приоткрывает сумочку лишь одной рукой, вновь кинув беглый взгляд на письма от отца, но мгновенно закрывает ее, глубоко вздохнув. Ее внимание охватывают звуки, царящие в парке. Вокруг слышны голоса детей и их искренний чистый смех, перекликающийся с кристальным пением птиц. Молодая девушка растягивает губы в скромной улыбке, убирая выбившуюся прядь волос за ухо. Шум ребяческих игр навевает ей воспоминания о своем детстве, полным прекрасных моментов, оставшихся уютом в ее памяти. Они остались далеко в глубинах тонкого ума девушки, лишь иногда выбираясь наружу, внимая жизни, вечно заставляющей думать о прошлом в страхе перед будущим.

Прикрыв книгу, она закрывает глаза и отдается теплоте воспоминаний. В уютном доме, где почти всегда стоял запах свежеиспеченной выпечки, француженка жила прямо под крышей. По ночам, поднимая глаза к звездам, она всегда чувствовала себя не одинокой, словно яркие огоньки на небе были рядом и разделяли ее переживания и мысли. Детство остается в прошлом рано или поздно, и каждый человек его отпускает, но оно навсегда сохраняется в том, как он говорит, слышит, видит мир и людей вокруг. Детство откликается во взрослом человеке эхом.

Чуть отстранившись от реальности, девушка не замечает человека, стоящего около нее. Открыв глаза, француженка вздрагивает, увидев темноволосого парня, который с интересом разглядывает ее. Его белая рубашка, небрежно заправленная в классические брюки, слегка потрепана, а вот волосы красиво и аккуратно уложены, отдавая приоритет правой стороне. Зеленые сияющие глаза с удивлением останавливаются на медовых глазах девушки, после чего он кладет одну руку в карман. Молодой человек расплывается в улыбке, и девушка замечает небольшие ямочки на его щеках.

– А я подумал, что вы уснули. – произносит он и слегка ухмыляется, отводя взгляд в глубь парка.

Француженка сводит брови вместе, смотря на мужчину. Щеки девушки вспыхивают, и она встает, окинув несколько озадаченным взглядом парня, после чего делает шаг в сторону выхода, но, услышав молодого человека, окликающего ее, замирает, не сделав и пары шагов. Она поворачивается к нему, мысленно пытаясь придумать верные слова для того, чтобы избежать какого-либо спора, но видит, что оставила книгу на скамейке. Мысленно поражаясь сложившейся ситуации, девушка вновь оглядывает незнакомца. Парень опускается на место, где пару мгновений назад сидела девушка, и берет произведение в руки, изучая его. Его заинтересованный взгляд бегает по страницам, пока он осторожно держит книгу в руках. Он нервно двигает ногой, от чего по полу проходит вибрация. Стуча каблуками, француженка медленно подходит ближе, не отводя глаз от мужчины.

– Прекрасное произведение. – замечает темноволосый парень, открыв книгу на середине. Его острый взгляд устремляется в чуть выцветшую бумагу, на которой напечатан четкий текст.

В образовавшейся тишине можно услышать спокойное дыхание юноши и громкий стук сердца юной леди. Девушка, застывшая в шаге от молодого человека, чуть расслабляется, выпрямив спину. Она тихо кашляет, прочищая горло, боясь подойти ближе к молодому человеку, явно заинтересованному в книге. Он не может оторваться от ее страниц и даже не замечает длительного взгляда француженки.

– Вы любите произведения Антуана де Сент-Экзюпери? – уверенно спрашивает она, все еще стоя на месте. Еле слышная дрожь в голосе все же выдает ее, но девушка стоит прямо, приподняв голову. Ее медовые глаза застывают на незнакомце и ожидают ответа, попутно изучая его внешний вид. Черные лакированные строгие оксфорды отрываются от земли, чуть постукивая по каменной кладке. Его внешность не дает никаких намеков на то, что он местный, поэтому ей остается лишь гадать о его происхождении. Юноша поднимает глаза на нее, наконец заметив настойчивый взгляд, устремленный на него, и резко встает.

– Да, люблю. Он мой любимый писатель. – чуть подняв краешки рта, он протягивает ей книгу. – Извините за грубость.

Он одаряет ее легкой обаятельной улыбкой, обнажая свои белоснежные зубы, и девушка берет любимое произведение в руки, кивая. Парень оказывается довольно высоким, ведь даже на каблуках девушка все равно остается ниже него на пару сантиметров. Ее щеки покрываются еле видным румянцем, поэтому она отводит взгляд, не двигаясь с места, после чего юноша издает еле слышный смешок, вызванный внезапностью всей этой ситуации. Остановив на мгновение свой ребяческий взгляд на француженке, он отводит его в сторону парка.

– Вы не против, если мы обсудим книги за чашкой чая? Обещаю, выбор места за вами.

Девушка поднимает глаза на парня, который легко поправляет помятую рубашку, оставив одну руку в кармане. Он выглядит слишком непринужденно, словно ему каждый день доводится знакомиться с девушкой в парке. Его глаза изучающе устремлены на француженку, которая искоса поглядывает на молодого человека. Любопытство проскальзывает в глазах девушки. Кажется, любое отвлечение от обыденности жизни пойдет ей на пользу, поэтому она протягивает ему руку, одаряя мужчину искренней, но довольно скромной улыбкой.

– Роза Девьер.

Парень пожимает руку Розе. Его руки необычайно теплые, что практически незамедлительно подмечает девушка. Холод ее ладоней сталкивается с этим теплом, и француженка улыбается грубости кожи молодого человека.

– Пьер Менетре.

Бережно коснувшись рукой спины девушки, парень указывает рукой на выход, пропуская ее первой, и присоединяется к ней, положив руки в карманы. Улыбка играет на его лице, но среди них все же чувствуется некоторая неловкость и смущение. Девушка переводит взгляд на молодого человека, внимательно разглядывающего «интересный» асфальт, и опускает голову, стараясь остановить расплывающуюся на лице предательскую улыбку.

– А знаете что, удивите меня. – она замедляет шаг, поворачиваясь к Пьеру. Тот, приподняв брови, смотрит вперед, вслушиваясь в слова девушки. Та издает тихий смешок, делая глубокий вдох. – Я готова предложить вам авантюру и довериться вашему выбору.

Она одаряет Пьера улыбкой, чуть поправляя волосы. Парень задерживает на ней взгляд и, чуть потерявшись во времени, усмехается, и в его глазах появляется огонек, похожий на тот, который возникает в глазах ребенка, которому предложили конфету. На огромной для них обоих оживленной улице никто не замечает молодых людей, случайно встретившихся сегодня, и Роза продолжает рассматривать все вокруг, удовлетворяя свое вечное любопытство. На мгновение девушке кажется безумием то, что они с Пьером и вовсе встретились. Совпадения поражают своей способностью убедить человека в том, что жизнь просчитывает некоторые события. Эта мысль немного забавит француженку, заставив взглянуть на радостного Пьера, который быстрым шагом направляется к самому центру Парижа. Еле видный детский румянец застыл на его щеках, создавая в их небольшой атмосфере неожиданный уют.

– Думаю, это кафе вам придется по вкусу, – говорит Пьер, указывая на помещение впереди в пастельных тонах, украшенное различной растительностью. Роза приподнимает одну бровь, с интересом разглядывая место, и дарит быструю улыбку молодому человеку, проходя внутрь. Кафе словно утонуло в тишине, и каждый шорох кажется невероятно громким шумом, а пустота чуть напрягает мужчину, который глазами бегло ищет официанта. Тот подбегает довольно быстро, остановившись около гостей, и кивает им в знак приветствия.

– Мы бы хотели столик на террасе. – произносит Пьер, выпуская свою улыбку.

Роза с еле заметным восторгом, который она изо всех сил старается сдержать, с детской наивностью и восхищением изучает картины на стене. Хоть обычная ромашка, расположившаяся на полотне, никого бы не удивила, но во француженке она вызывает необыкновенные эмоции, что сразу замечает Пьер. Чуть улыбнувшись, он кивает девушке в сторону террасы, и они проходят дальше, опускаясь за небольшой столик. Официант, чьи пряди светлых волос падают на лицо, останавливается около молодых людей, задержав голубые глаза на молодом человеке.

– Можно мне чашку черного чая? – говорит Роза, закрыв меню. Она быстро откладывает его на край стола, дожидаясь Пьера. Тот, чуть поразмыслив, отрывается от листа, подняв глаза на мужчину.

– И еще одну чашку зеленого. – кивает он. Светловолосый официант записывает все в небольшой блокнот, забирая меню, и отдаляется в сторону закрытой части помещения.

Пьер, расплывшись в улыбке, ждет вопросов девушки, которая точно так же застывает в ожидании его слов. Они смотрят друг на друга несколько секунд, вглядываясь в глубину глаз, разглядывая детали, прежде чем официант прерывает их, резко поставив на стол две чашки и два чайника, вновь уходя по своим делам. Молодые люди отрываются друг от друга, и француженка опускает глаза, поправляя ткань черного платья. Парень берет чайник с черным чаем и наливает напиток Розе, после чего наполняет свою чашку зеленым чаем, с опаской остановив свой взгляд на девушке. Последняя же спокойно берет чашку, делая глоток горячего напитка, и растягивает губы в улыбке.

– Вы пьете чай без сахара? – замечает Пьер, рассматривая Розу. Девушка ухмыляется, удивившись такому простому, обычному вопросу. Кивнув, она хмурится, положив чашку на стол. Молодой человек чуть вскидывает брови и откидывается на спинку стула, остановив глаза на француженке. – Чем вы занимаетесь?

Роза останавливает свой взгляд на молодом человеке. Миловидная внешность создает весьма сильный резонанс с несколько грубым и низким голосом, которым он обладает. Девушка приподнимает одну бровь, глазами изучая мужчину.

– Я пианистка. На данный момент выступаю в театре. А что насчет вас?

Она, чуть подняв краешки рта, допивает все содержимое чашки, ожидая ответа Пьера. Тот прочищает горло, кидая взгляд на сад, расположенный рядом с кафе.

– Я пишу. – отвечает он. Девушка сводит брови вместе.

– Книги? Стихи? – с интересом наблюдая за молодым человеком, спрашивает Роза. Раньше ей не доводилось сталкиваться с писателями, имеющими такую легкую манеру общения и непринужденность, чему она мысленно удивляется. Пьер замечает это и, чуть рассмеявшись, внимательно смотрит на француженку, заметив ее еле видные, практически невидимые веснушки.

– О нет, стихи я не пишу. Стихи пишут лишь те, кто-либо очень счастлив, либо очень несчастен. Я не отношу себя ни к одной из этих категорий.

Роза расплывается в улыбке. Ее взгляд задерживается на часах, стоящих позади молодого человека, и она явно напрягается, осознав время. Пьер оборачивается, тоже взглянув на них, и вновь возвращается к девушке с озадаченным взглядом.

– Я очень опаздываю. Мне нужно бежать, извините. – она вскакивает, хватая свой клатч. Молодой человек большими зелеными глазами резко встает и наблюдает за Розой, чьи щеки покраснели от переполняющего ее волнения. Она останавливается, задержав взгляд на Пьере, и улыбается ему. – Спасибо за чашку чая, Пьер. Надеюсь, когда-нибудь мы вновь найдем друг друга.

Пьер одаряет ее улыбкой в ответ, и Роза спешит удалиться из кафе, оставив после себя лишь легкий, но глубокий сияж

Глава 2.

Вбежав в здание театра, Роза вновь смотрит на часы. Раньше она не позволяла себе и на минуту опоздать, а теперь пришла позже на целых пять минут. Ей лучезарно улыбается гардеробщица, обнажая свои блеклые зубы. На ее лице видны морщины, что неудивительно в ее возрасте, а волосы серого цвета собраны в корзинку вокруг головы. Вежливо улыбнувшись ей в ответ, француженка торопясь заходит в большой зал, после чего по ее телу незамедлительно проходят мурашки. Здесь всегда царит волнительная атмосфера, вызывающая в девушке сразу целую палитру эмоций. Побывав во многих величественных больших залах, чьи кресла были цвета золота и сделаны из темного дорогого дерева, где сцена в размерах превышала многие скверы, она никогда не испытывала тех чувств, которые овладевали ею в этом театре. Красивые картины на стенах по обе стороны от сцены всегда помогали ей на концертах, придавая уверенности в красках, появляющихся в ее музыке. Часто разглядывая полотно, на котором изображено волнующееся море и корабль, борющийся со стихией, она каждый раз находила новый смысл, новые чувства, видела новые истории, хотя картина оставалась все той же. А большая довольно странная люстра, свет от которой обычно освещал места слушателей во время антракта, в детстве казалась ей большим паучком, который вот-вот упадет ей на голову, желая подружиться. Будучи парижанкой с рождения, девушка часто посещала этот театр, а в периоды одиночества всегда скрывалась здесь от всех, в том числе и от себя, будто в маленькой церквушке во время грозы. Каждая стена, каждый угол, все было помечено ею. Здесь словно прошло ее взросление, ведь, когда родители уходили на светские мероприятия, на которых она чаще всего отказывалась присутствовать, Роза прибегала сюда.

От бесконечных мыслей ее прерывает спускающийся со сцены директор театра. Гордым, размеренным шагом он преодолевает одну ступеньку за другой, расплываясь в улыбке, увидев Розу. Темные, чуть влажные волосы, в которых можно разглядеть седые пряди, направлены вверх, и девушка невольно задумывается, что, возможно, мужчине стоило выбрать менее тугой смокинг, чтобы немаленький живот не был ущемлен.

– Мистер Бернар. – говорит она, мастерски сдержав смех, протягивая руку директору, которую тот мгновенно тепло пожимает.

– Я рад, что вы пришли, Роза. Сцена в вашем распоряжении, как и рояль.

Мужчина одаряет француженку теплой улыбкой, тяжелым шагом выходя из концертного зала, не давая ей сказать и слова, и девушка остается в полной тишине. Зал абсолютно пуст. Для Розы это редко, когда это приносило полное удовольствие, но сейчас, когда в девушке столько эмоций, ей хотелось остаться одной и во время игры выдать те личные, сокровенные мысли, которые обычно слышит публика, не воспринимая всерьез. Разве кто-то задумается, что за каждым произведением стояли слова? За каждой игрой стоит крик или шепот, рассказ или стихотворение? Что каждый, кого называют великим артистом, просто человек, испытывающий эмоции, которые не может держать в себе больше?

Роза, рукой прикасаясь к пыльным верхам спинок мягких кресел, так ненужно и тихо скрипящих во время концертов, медленно идет к сцене, считая свои шаги. Яркий свет, падающий на рояль, пробуждает в ней воспоминания первых выступлений, когда волнение, с которым она воевала, побеждало ее. Теперь же каждый концерт был разговором между зрителем и ею, разговором с одной стороны, но зато разговором, который услышали, хоть может и неправильно. Каждое выступление – словно глоток воздуха, такой нужный для утопающего.

Поднявшись на сцену, девушка робко подходит к черному роялю, оставив крышку закрытой, и осторожно открывает клап, обнажая белые и черные клавиши. В детском возрасте клавиши, чей цвет был темным, вызывали у ребенка ужас, но теперь стали ей верными помощниками, перестав пугать. Опустившись на банкетку, француженка чуть крутит ручки, приводя стул в удобную ей высоту, и, на мгновение замерев, мягко опускает руки на клавиатуру. В эту секунду ее сердце тут же останавливается, отзываясь болезненным уколом по всему телу, зная, что тот интимный разговор, которым девушка хочет воспользоваться, оставит все позади, перенеся девушку в любое место, куда она только захочет. А не это ли страшно – полная воля в своей голове, словно с легкостью оказаться в любом месте своего подсознания – это достаток, но в конце концов именно он и сводит с ума.

Мягкие подушки длинных пальцев касаются клавиш, и по всему концертному залу разносится тихий, светлый, но болезненный мажор. И в это мгновение по сути начинается разговор, каждый раз уникальный, и сейчас он звучит иначе – это молитва, а разговор с Богом.

Нежные руки девушки бережно изучали инструмент, оставаясь практически в одной позиции с окрыленной кистью, и мелодия, постоянно передаваемая из левой руки в правую, совсем не прерывалась, звуча приглушенно и тихо. Ей даже не помогала левая педаль, ведь в этом сокровенном разговоре с собой она не хотела повышать голос, а лишь говорить шепотом, что передавалось в ее игре. И в этот момент практически все мысли словно улетучились, оставив лишь только одну, стыдную, непонятную – Бог для человека – он сам.

Музыка, отдающаяся эхом по всему театру, заполняла пустые помещения, благословляя их, заполняла души людей, чьи мысли метались в сомнениях, лечила раны, затаившиеся внутри человека, наполняя суету собой. Закрыв глаза, девушка говорила то, что хотела, предаваясь своим эмоциям и чувствам, мысленно, но говорила, бережно передавая свои слова в музыку. Гармонии, сменяя друг друга, то были напряженными, то спокойными, и словно играли в качели, сидя по обе стороны, помогая друг другу, дополняя друг друга, как жизнь и смерть – неразлучны и так нужны идеальному произведению, ведь несмотря на долговечность, любая вещь в этом мире имела свой конец.

Прелюдия заканчивается, и музыка на мгновение прерывается, но начинается фуга – другой разговор, который не может существовать без первого. Прелюдия и фуга неразрывны, они обе исключительные части диалога, без одной из которых больше не будет смысла. Медленная величественная мелодия, чья тема являлась в разных голосах, представая в разных красках, была совершенной иной, нежели мелодия первой части, и если прелюдия была словно разговор с некой возвышенной энергией, то фуга являлась диалогом с ней же, но как с другом, которому рассказываешь секрет после чего чувствуя облегчение.

Словно оказавшись в маленькой пустой церкви посреди поля цветов, Роза перебирала слова, стараясь найти вопросы, ответы на которые стоит услышать, пытаясь найти искупление в ромашках и в чистом небе, но не понимала, что те отклики, которые она так хочет различить, перестанут иметь смысл, как только солнце уйдет за горизонт, ведь оно всегда вернется обратно, находя новые причины для раздумий, создавая оправдания для человеческих путей, стирая ночную бессонницу. Произведение завершилось на совершенно светлой мажорной тонике, и девушка, чьи руки застыли над клавиатурой, еще не открыла глаза, пытаясь ухватиться за остатки музыки, повисшей в воздухе. Казалось, словно она близка к смыслу, близка к разгадке, но как только она отстранится от диалога, их придется искать заново. Словно какой-то дьявольский заговор судьбы и жизни.

Сумев поднять веки, Роза, все еще частично пребывая в прострации, опускает руки на стул, подняв краешки рта. Умиротворение, разлившееся теплом по сердцу француженки, словно излучалось и в зал тоже. В груди опустело, и все перестало иметь значимость, исчезнув в черных нотах, словно шрамами высеченных на безупречно белых листах бумаги.

– Бах. – доносится тихий мужской голос. Девушка поворачивает голову и, увидев Пьера, застывшего посреди пустых кресел, поднимает краешки рта. В лице молодого человека можно найти растерянность, словно он смог услышать все те личные слова и претензии девушки, прочел ее мысли. Иногда Розу пугала идея, что кто-то может прочитать все самое сокровенное, что находится в ее голове – что скрыто, то скрыто, – но сейчас парижанке не хотелось думать об этом, и лишь один простой вопрос застывает в ее разуме.

– Как вы нашли меня?

Парень растягивает губы в улыбке, опуская глаза, и средним пальцем чуть касается правого виска, чуть потирая его. Маленькими, но точными шагами, он словно с небольшой опаской медленно приближается к сцене, будто идет к своему сопернику на место дуэли. Увидев это, Роза смущенно сдерживает улыбку, задумавшись о том, насколько сцена, наверное, хороший дуэлянт.

– Услышав музыку, доносящуюся из этого театра, я сразу понял, что играете вы. – молодой человек опускает глаза, смущенно улыбнувшись. Поднявшись по ступенькам, он опускается рядом с девушкой, непривычно кладя руки на клавиши Детская невинная улыбка застывает на его лице, не позволяя Розе оторвать от него взгляд. Недолго перебирая клавиши, практически не касаясь их, Пьер наконец сдается и опускает руки, поворачиваясь к девушке. – Кажется, я совсем забыл, как играть на рояле. Могли бы вы мне помочь?

Француженка быстро разрывает их зрительный контакт и кивает.

– Для начала положите правую руку на клавиши… – после исполнения ее приказа, она вновь останавливает взгляд на молодом человеке.

Парень поднимает глаза к потолку, словно вспоминая что-то, и яркий свет бьет ему в глаза, от чего он чуть морщится и вновь погружается в черно-белую палитру. Француженка осторожно кладет свою правую руку на руку молодого человека и надавливает на палец, после чего инструмент издает не очень глубокий, но все же звук. С возрастом приходится понять, что звук не обязательно должен быть громким. Звук иногда должен быть тихим, поверхностным, еле слышным, а иногда настолько оглушающим. что весь зал наполняется лишь им. Зловещий, яркий, нежный, ранимый, он показывает эмоции, чувства людей, так легко и непринужденно играя с сердцами.

Опустив руку, Пьер обращает свой взгляд к девушке, с таким интересом рассматривающей клавиши.

– Почему вы так любите музыку?

Этот вопрос застывает в воздухе, словно звон колоколов. В Розе сталкивается что-то необъяснимое, что-то невозможное, а ответ, объяснение не приходит в мысли. Словно все это время она принимает это как факт, не задумываясь о причинах, и этот вопрос возник перед ней, как прозрачная стена. Услышав тихий кашель, доносящийся из зала, они оба поворачиваются в сторону старых кресел и видят мистера Бернара. Тот смущенно улыбался, поглядывая то на часы на левой руке, то на молодых людей, сидящих на банкетке.

– Мисс Девьер, концерт начнется с минуты на минуту. – растянув губы, громко произносит мужчина. Роза легко встает и поворачивается к молодому человеку, поднимающемуся со стула, вежливо улыбаясь.

– Вы не будете против остаться на мое выступление? – остановив большие глаза на парне, спрашивает она. Тишина практически не касается их разговора, ведь Пьер мгновенно поднимает краешки рта.

– Сочту за честь.

Девушка смущенно кивает, убегая в мир закулисья, а молодой человек остается среди незнакомых ему штор, которые во время опер так невинно прикрывают приготовление к действию. Возможно, вся жизнь людей проходит там, за плотной тканью, дожидаясь окончания деталей, что приведут к совершенному результату. Может, все люди артисты, а судьба – лишь непредсказуемый сценарий, и может смысл существования в том, чтобы прийти к завершению, к личной коде каждого человека, и если это так, то все, к чему стремится человек, является необязательным дополнением к единому концу.

Мистер Бернар стоял с прямой осанкой, боясь показаться невежливым, но их тишина, казалось, держала в напряжении лишь мужчину, ведь Пьер погрузился в свои мысли, словно не замечая никого вокруг. Зафиксировав взгляд на одной точке, он будто разгадывал тайные шифры в своей голове, отчего директор театра начал постукивать по своим классическим черным брюкам подушками пальцев.

– Сколько лет этому театру? – неожиданно прерывает молчание парень, ловко кладя одну руку в карман. Мужчина средних лет взволнованно словно просыпается ото сна, от чего начинает тараторить.

– О, мм… – он поднимает глаза к потолку. – Это здание изначально было задумано, как фабрика по производству стеклянных бутылок, но в десятые годы мой отец купил ее и снес. Через некоторое время на ее месте был построен театр. – остановившись на мгновение и оглядев потолок, мужчина продолжает. – Моя бабушка обожала театры… О, вам нужно было ее видеть – никогда не знал женщины более интересной. Она могла часами говорить о классической музыке, особенно ей нравился Чайковский, он как раз был в Париже в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, когда ей было семнадцать…

– Получается, театру практически пятьдесят лет. Он прекрасно сохранился, хочу заметить. – перебив бесконечный словесный поток мужчины, сказал Пьер.

– Благодарю. Вы не желаете увидеть концерт из зала?

Пьер мешкается, бегая глазами то по креслам и картинам, то по мистеру Бернару, который слегка свел брови вместе, отчего морщины более четко выразились на уставшем лице.

– Я бы предпочел хоть раз в жизни услышать музыку чуть ближе, если вы не против. – наконец отвечает парень.

– Безусловно! – вновь взглянув на часы, мужчина останавливает свой взгляд на молодом человеке. – Извините, я вынужден вас оставить, проходите вглубь кулис, приятного вам времяпровождения!

Пьер кивает, размеренным шагом подходя к важно стоящему молодому парню, никак не перестающему поправлять черную бабочку. Его светлые волосы, неуклюже растрепанные на голове, вместе с голубыми глазами, казалось бы, складывали до тошноты стереотипный образ смазливого мальчика, однако грубые черты лица противоречили этой «очевидной» внешности.

– Могу я тебе помочь? – совершенно непринужденно спрашивает Пьер, вынимая руку из кармана. Парень на мгновение оставляет элемент одежды, но, окинув взглядом Пьера, вновь старательно пытается поправить съехавшую бабочку.

– Никак не получается ее ровно закрепить, можешь себе представить? А ведь мне выходить первым, что за жуткая неудача… Если тебе не сложно.

Пьер оглядывает воротник и в то же мгновение находит проблему.

– Вот, в чем дело! – себе под нос победоносно восклицает он. Поправив воротник, он закрепляет бабочку и кивает молодому парню.

– Бесконечно благодарю тебя! Я оперный певец, Джори Бонне.

Протянув руку, он чувствует, как Пьер крепко сжимает ее в ответ.

– Пьер Менетре.

Они обмениваются вежливыми улыбками, как слышат первых гостей концерта. Джори судорожно бросает взгляд на сцену, после чего тут же скрепляет руки в замок, что Пьер сразу подчеркивает.

– Не волнуйся, я уверен, ты прекрасно выступишь. – успокаивает его парень. Певец слегка нервно поднимает краешки рта.

– Я впервые выступаю перед такой большой публикой. Мистер Бернар оказался очень добр ко мне.

Кивнув, Пьер отводит глаза на Розу, поправляющую около зеркала свои волосы. Элегантно наклонившись над небольшим столом, девушка одной рукой держит локоны, падающие ей на лоб, а другой укрепляет шпильку. Молодой человек подходит к ней, растянув губы в улыбке. Заметив его отражение, француженка берет еще одну шпильку.

– Полагаю, вы познакомились с Джори. Он прекрасно поет, но его семья неблагополучна в финансовом плане. Я была безумно счастлива, когда узнала, что ему дали шанс.

– Безусловно, каждый заслуживает шанса. Если говорить коротко, то все люди, вне зависимости от социального статуса и благосостояния, не так ли?

– Я бы хотела с вами согласиться, но, к сожалению, – Роза наконец с трудом закрепляет шпильку и поворачивается к Пьеру. – эти два фактора играют очень большую роль на протяжении всей истории человечества. Люди весьма консервативны в этом плане.

Молодой человек качает головой в знак согласия. Человеческая природа на самом деле является совершенно нелогичной. Разве может человек предпочесть более хорошему и опытному, но низкому по второстепенным факторам, того, кто является по сути ниже в личностном и профессиональном плане, но при этом живет в достатке и имеет весомое место в современном обществе? Неужели деньги и статус имеют такую большую мощь в нашем мире, и человеческая душа, при ее наличии, является лишь бонусом, а не главной чертой, выделяемой в человеке?

– Иногда меня посещает мысль, насколько люди, должно быть, привыкли к такому суждению, что даже не задумываются, насколько это абсурдно и нелепо. – задумчиво произносит Пьер. Француженка стучит пальцами по деревянному столу, совершенно оторвавшись от внешнего мира. Перед концертами всегда отрекаешься от того, что происходит вокруг и погружаешься в себя, ведь исполнение словно пружина – оно отталкивается от души человека, вылетая наружу.

Повернувшись на звуки возникшей из пустоты музыки, Пьер с интересом наблюдал за молодым человеком, который старался держаться в руках. Ария Ленского звучала пронзительно и болезненно. Роза особенно хорошо знала это произведение и оперу, поэтому ее пронзала насквозь история, которая привела к этой арии – любовь. Любовь, которая губительна, и словно яд, она готова незаметно распространиться по организму, впоследствии убив или покалечив. Легкой любви не бывает, все это глупости, каждая любовь должна иметь свои трудности и испытания, иначе это не любовь вовсе. Ее нельзя назвать понятной. Француженка, которая проводила когда-то все свое свободное время в светском, социально высоком обществе, даже она не знала, что это такое. Но иногда, стоит лишь взглянуть на человека, и сразу становится понятно – если упустишь – умрешь. Поэтому отпускают. Поэтому умирают.

Через несколько мгновений из зала доносятся бурные овации, из-за чего Роза невольно поднимает краешки рта, а Пьер вздыхает с неким облегчением. Никакой социальный статус не отберет у человека талант. И молодому человеку это было известно в достаточной мере. Напоследок одарив взглядом Пьера, француженка вздыхает. Казалось, она набрала в легкие столько воздуха, чтобы продержаться в воде не меньше суток, но она, чуть отодвинув шторы кулис рукой, лишь двинулась в сторону сцены. Дождавшись Джори, Роза кивает ему в знак поддержки и получает весьма довольную улыбку в ответ. Сжав руки в кулаках, она закрывает глаза, прежде чем выйти на свет. В ее голове проносится молитва, искренне и нежно посвященная ее ангелу-хранителю, короткая, но пронизанная безусловной верой и благодарностью. В тот же миг в ее мыслях застывает образ матери, такой далекий и забытый, но близкий и вечно запечатлевшийся в памяти, словно цветок в саду старого дома, оставшийся где-то в глубине души, отразившийся теплотой внутри тела. Подойдя к краю сцены, она слышит аплодисменты, вынудившие ее на миг оставить мысленные войны и искренне улыбнуться всем, кто пришел взглянуть и услышать ее нетривиальное видение музыки. Углубившись в анализ людей, присутствующих в зале, она застывает, остановив свой взгляд на мужчине, стоящем в дверном проеме. Его галстук до безумия точно завязан, костюм сшит безукоризненно, лишь знакомое лицо не позволяет Розе смотреть на человека с восхищением, и, казалось, в этот миг она осознает одну важную мысль – человек, насколько бы он хорошо ни выглядел снаружи, никогда не сможет изменить свою суть, избавиться от себя и стать кем-то другим. Столкнувшись с мужчиной взглядом, девушка чувствует, как ее глаза невольно наливаются предательскими слезами, а руки холодеют до такой степени, что становятся ледяными. Повернувшись к публике спиной, француженка опускает голову, словно сдавшись, хотя это последнее, чего она желает. В этом месте не остается никого, кроме них двоих – ее и мужчины в дверном проеме, и все остальные словно больше не имеют весомой роли в этом зале, в этом театре. Бросив быстрый взгляд на Пьера, она широким шагом заходит за кулисы, пройдя мимо него. Обеспокоенно, его улыбка сменяется крайней серьезностью, и он следует за ней. Пробиваясь сквозь артистов театра, девушка пытается скрыть свою слабость, сохранить свою печаль в себе, не зная, что так будет лишь хуже, ведь скрытую боль не легче удержать, чем показанную, и время лечит лишь тех, кто хотел получить помощь. Молодой человек идет размеренно, но не отстает от Розы, старающейся избавиться от преследователя, который хочет ей помочь. Завернув за угол, она отталкивает дверь рукой и опускается на деревянные ступеньки. Закрыв глаза, француженка пытается избежать не только внешнего мира, но и собственных мыслей, которые готовятся застать ее врасплох.

В театре воцарилась тишина. Все замолкли, в недоумении обсуждая внезапный побег пианистки, ожидая следующего артиста. Шепотом переговариваясь, люди осуждали и сострадали девушке, сбежавшей со сцены, придумывали различные сплетни и слухи, хоть ни одно слово в них не могло являться правдой. Мужчина, все еще стоящий в дверном проеме, лишь опустил глаза и медленным шагом вышел из здания. На сцену поспешил подняться мистер Бернар. Через минуту молчания он прокашливается и с мольбой смотрит на публику.

– Извините, произошло недоразумение. Концерт продолжится с минуты на минуту!

Глава 3.

Пьер, боясь пошевелиться, замер около двери, ведущей в маленькую комнату. Его взгляд направлен на щель, сквозь которую можно увидеть девушку, сжавшуюся в крошечный комок, опустившись на деревянный пол. Сделав шаг в ее сторону, он слегка толкнул дубовую дверь, пройдя в комнату. Прикрыв ее за собой, молодой человек остановился, боясь взглянуть на Розу и столкнуться с ее осуждающим взглядом, но все, что он увидел, все же повернувшись к ней, это руки, старательно прикрывающие глаза. Пьер не понимал, что вынуждает его не оставлять ее одной в комнате наедине со своими размышлениями, но на миг в его голове проскользнула мысль, что, возможно, человечность и эмпатия руководили его действиями, не давая возможности сделать собственный выбор. На миг он позволил себе мысль, что является хорошим человеком. Но откинул ее практически мгновенно.

Слезы, хоть и спрятанные девушкой, капали на пол, громким эхом отзываясь у нее в голове. Пьер опустился рядом с француженкой, стараясь не смотреть на нее, но нарушал собой же созданное правило. В воздухе повисла недосказанность. Рождая за собой тонкие границы, нарушаемые людьми, она царила в их сердцах, словно броня самого высокого качества. И в смертельном бою, прикрываясь бронею, они забывали о правиле двух сторон, придуманном судьбой, разъединяющей души вопреки их желаниям – молчание одного повлечет за собой молчание другого, а значит самая крепкая броня станет им незримым врагом, и они оба проиграют.

Француженка старается усмирить свое дыхание и сердце, забившееся столь быстро, что готово вылететь из груди, вырваться из грудной клетки, словно из тюрьмы, но все тщетно. Перед ее глазами стоит образ блеклого человека, туманное очертание прошлого, а как известно, прошлое никогда не отпускает полностью, постепенно уничтожая человека, который старательно формировался заново на его руинах.

– Она умерла от болезни. – произносит Роза, остановив свой взгляд на холодном деревянном полу. И если бы хоть кто-то знал, скольких сил ей стоило сказать это вслух, он бы почувствовал такую беспомощность, которую невозможно вынести. Но девушка несла на себе это бремя долгое время, закрывая чувства и мысли на замок, как делали все люди со всем настоящим и человечным, что жило в них. – Он даже не сказал мне, что она была больна. Целый год я даже не догадывалась. Не попрощалась.

Из ее рассуждений Пьеру понятно, что она говорит об отце. Подняв глаза на застывшего парня, она вновь закрывает их, стараясь концентрироваться на своих слезах. Держа эти слова в себе, теперь она словно выпустила опасного зверя из своего сердца, готового рычать, рвать все вокруг, но внутри ее бушевал вовсе не зверь, а обычно такое тихое, но сейчас мятежное море волнами билось об ее сердце, вызывая сильную боль. Корабли воспоминаний терпели крушения, мысли тонули, растворяясь в глубине водной стихии, жизнь снаружи продолжалась, но внутри была уничтожена и разбита на мелкие осколки. Словно хрупкая починенная ваза в теплом доме, она была готова развалиться в любую секунду, и пластыри, так старательно и аккуратно приклеенные маленькой девочкой, держались так стойко, но так непрочно. Теперь же, швы, так осторожно наложенные Розой, рвались без всякого труда, не чувствуя никакого сопротивления, ведь девушка, сколько бы сил не держала в себе, готова была сдаться в борьбе с болью.

– Иногда я пытаюсь вспомнить черты ее лица, но… не получается. Она растворилась в моей памяти. Даже там ее больше нет.

Француженка хаотично вспоминала движения, мимику, взгляд, но память, как назло, все видоизменяла. За время, проведенное в боли, девушка успела дать памяти человеческие качества, сложив из них совершенного антагониста. Как у любого человека есть пороки, так и у памяти они были – но различие было лишь в том, что для Розы она не имела ничего, кроме плохого. Несправедливость потери, ненависть к себе создала для девушки невидимую ненависть и к своей памяти тоже. Боясь, она сделала ее своим врагом, не позволив стать союзником. И погубила себя.

– Может, я не была достойна знать о том, что ее скоро не станет? – лишь губами проговаривает француженка, надеясь, что ее не услышит даже она сама, но этот вопрос застывает в ее голове, словно навязчивая идея, и звучит для них обоих так громко, что по коже людей пробегают мурашки.

Пьер останавливает свой взгляд на стене напротив, тоже пытаясь найти ответ на этот вопрос. Будучи окруженными большим количеством людей в театре, они оказываются самыми одинокими, оставленными в маленькой комнате на съедение своими же мыслями, а ответ на вопрос ближе, чем они могли подумать – они касаются друг друга, а значит, касаются того самого невозможного одиночества. Свет тускло попадает в помещение сквозь небольшое окошко, расположенное к верху стены, озаряя лишь только часть икр девушки и черную обувь молодого человека.

Пьер промолчал. Впервые за жизнь ему хотелось промолчать, вместо того, чтобы вступать в привычную ему дискуссию, заканчивающуюся обычно бурным спором. Но жизнь и одиночество в его разуме были словно отцовский дом – запретная тема, открыв которую, тупик настиг бы мгновенно. Внезапно оторвавшись от иного мира, созданного лишь ними, они услышали хор, исполняющий произведение на христианские сюжеты. Взглянув на часть пола, покрытую светом, Роза встала. Подняв глаза на девушку, Пьер усомнился в светлости своего ума, ведь у девушки не было ни намека на то, что мгновение назад она плакала. Поднявшись с места укрытия, молодой человек пересекся с ней взглядом.

– Мне нужно поговорить с мистером Бернаром. Я полагаю, он зол на меня.

Увидев ямочку, мгновенно показавшую себя после этих слов, Роза смущенно подняла краешки рта. Ее глаза словно поблекли, в них не осталось ничего человеческого, лишь пустота, окутывающая холодом.

– Я считаю, мистер Бернар вас поймет. Безусловно, если вы скажете правду. – последнее предложение Пьер добавил намеренно, но осторожно.

– Вы считаете, что правда лучше лжи?

– Я считаю, что правда есть правда, и пока мы с ней не смиримся, будем стремиться к идеологическому миру, выражая это через ложь. – француженка закатывает глаза, вскидывая брови, и шумно выдыхает. Пьер не сдерживает улыбку из-за такой реакции. – Любой реализм и рационализм правильнее, нежели опирающиеся на чувства и субъективное видение человека решения, способные в будущем выйти вам же боком.

– Я рационально считаю, что мистеру Бернару не стоит знать конкретную причину по причине того, что не хочу этого.

Взглянув на Пьера, она видит его кислое выражение лица и мгновенно улыбается. Мужчина пожимает плечами, кладя руки на бедра.

– Весьма убедительно. – Пьер повержено опускает глаза, почти сразу вернув свой взгляд Розе.

– Благодарю.

Француженка подошла к двери, не успев открыть ее, как Пьер сделал это за нее. Кивнув, она выразила благодарность, и поспешила выйти из душной комнаты, душащей своей обнаженностью. Простучав каблуками по коридору, девушка коснулась плеча мужчины, стоящего спиной, от чего он мгновенно обернулся. Его лицо выглядело взволнованным – на сцене все было замечательно, его волнение было связано с девушкой в черном платье, сбежавшей со сцены. Безусловно, он был не только обеспокоен, но и зол, хоть и это чувство было больше схоже на непонимание ситуации. Стараясь быть аккуратным, мистер Бернар дождался, пока Роза наберется смелости взглянуть ему в глаза и объясниться, что произошло не сразу.

– Мистер Бернар, я прошу прощения. Внезапно я почувствовала невыносимую головную боль. Пожалуй, мне следовало сказать вам.

Будучи человеком весьма высокопоставленным, мужчина взглянул на публику и вновь повернулся к девушке. Сощурив глаза, он наклонился к ней ближе. Его глаза заледенели и стали холодными, почти как лед, от чего француженка невольно вздрогнула.

– Все эти люди, Роза, пришли, чтобы увидеть и услышать вас. Жизнь непроста, я весьма согласен, но если каждый артист при головной боли – эти слова он прыснул особенно неприятно. – будут сбегать со сцены, люди перестанут посещать театры, ссылаясь на то, что каждый второй отменяет выступление! То, что я пытаюсь донести, предельно ясно – я даю вам отпуск, приходите, как будете готовы. Если вы будете готовы.

Опустив глаза, девушка почувствовала себя маленьким ребенком, которого отчитывают за съеденное не вовремя мороженое, но мгновенно запретила себе потакать его словам. Броско и уверенно взглянув на мужчину, она повернулась и размеренным шагом прошла около Пьера, чтобы забрать свой клатч.

– Вы хотите сбежать отсюда, мэм? – спрашивает молодой человек. Роза оборачивается к Пьеру, приподнимая бровь. Через мгновение молчания она глубоко вздыхает.

– Куда угодно.

– Неплохой выбор.

Молодой человек позволил девушке выйти вперед и пошел за ней следом, выходя из здания, наполненного такими эгоистичными желаниями людей. Никогда не ясно, в чем заключается оправдание человека, желающего лишь власти, денег и удовольствий. Жизнь вовсе не так проста, как они ее видят, и быть такого типа значит быть не человеком, а пустым объектом, считающим, что все богатство этого огромного мира заключается в таких примитивных вещах. Небо стало пасмурным, и холодный ветер ощущался особенно на голой коже француженки. Пьер же, привыкший к холоду, лишь зациклился на одной точке, даже не замечая смены погоды. Он потерялся в своих мыслях. Лишь Роза, заметив это, аккуратно отвлекла его, взглядом изучая улицу, в такую погоду кажущейся столь грустной и одинокой.

– Я должна забежать домой, чтобы прихватить пальто, если вы не против.

Пьер оглядел ее. Девушка в черном платье правда не выглядела довольной, леденея с каждой секундой все больше и больше. Ее медовые глаза были направлены на небо, а руки охватили плечи, стараясь согреть их. Наконец выпустив улыбку, девушка тихо рассмеялась. Парень с непониманием и некоторой завистью взглянул на ее растянутые, слегка дрожащие губы. Ему была непонятна причина ее радости, ее улыбка, столь невинно застывшая на ее лице.

«Что ж, у каждого свои странности», – подумал он и, словно очнувшись ото сна, суетливо снял с себя пиджак, который он захватил по пути в театр, и накрыл им плечи девушки, осторожно коснувшись ледяной кожи. Роза повернулась к нему с улыбкой.

– Благодарю вас.

– Вам нельзя болеть. – увидев вопросительный взгляд девушки, он ухмыляется, чуть качнувшись в ее сторону. – Мистер Бернар поседеет.

Издав смешок, француженка кивает и ловко достает черный берет из клатча, мгновенно надев его. Молодой человек разглядывает ее лицо, приобретшее новые краски с французским головным убором, и, на удивление себе же, вновь показывает свои ямочки. Нельзя даже представить более подходящую под все понятия «француженки» девушку, словно каждая клетка Розы восклицает: «Я из Франции, и я бесконечно горжусь этим». В Пьере такому патриотизму не было места.

– Куда вы хотите пойти? Я думаю, вы были бы не против на время остановиться в закрытом помещении… – он говорит это столь привычно, что его смущает резкий взгляд девушки, брошенный в его сторону. Она словно приходит в себя, слегка заторможено вновь поднимая голову, совершенно не боясь холодных капель стихии.

– О нет, я хочу побывать под дождем. Никогда подобного не случалось в моей жизни.

Тихо рассмеявшись, Пьер поднимает глаза на Розу, покрывшись еле заметным румянцем. Дождь совершенно не усиливается, напротив, остается таким же легким, что бесконечно радует мужчину. Оставить девушку посреди улицы во время ливня не подходит его манерам, а остаться и намокнуть до нитки будет полнейшим кошмаром. Поэтому он выдыхает, растягивает губы в улыбке и поворачивается к француженке, пристально наблюдающей за ним.

– Если это то, чего вы хотите. Давайте присядем куда-то. – говорит Пьер, выступая вперед. Ведя девушку невидимой нитью по улицам Парижа, он зашел в малоизвестный сквер, в котором так часто проводил время в одиночестве. Они сели на скамью в бесконечном молчании. Роза лишь смотрела вверх. Словно околдованная водной стихией, а молодому человеку пришла на ум весьма логичная мысль, которую он незамедлительно поспешил высказать.

– Вы ни словом не обмолвились о моем социальном или финансовом положении. Честно говоря, я впечатлен. – слегка приподняв брови, молодой человек наконец тоже окинул взглядом небо, покрытое тучами.

Роза посмотрела на него самым пронзительным взглядом, от которого у Пьера сразу возникла мысль: «Если эта девушка не убивает словами, то точно ранит глазами.»

– Я же не замуж за вас собираюсь.

Не сдержав ухмылку, Пьер смотрит туда, куда опять возвращает свой взгляд девушка. Дождь, к его удивлению и разочарованию, неожиданно усиливается, доставив радость девушке, сидящей рядом с молодым человеком, словно ребенок. Роза поднимается с места, сильнее прижимая пиджак к груди, и начинает напевать знакомую Пьеру композицию, двигаясь в такт. Ее волосы становятся влажными, принимая капли дождя, словно подарок Господа, но француженка не замечает этого, забыв обо всем, кроме песни, звучащей в ее голове, ливня и молодого человека, следящего за происходящим с неподдельным удивлением и смущением. Девушка останавливается, чтобы снять берет и застегнуть верхнюю пуговицу пиджака молодого человека, в то время как Пьер непривычно встает и протягивает ей руку.

– Хотите ли вы разделить со мной танец?

Роза смотрит на него, приподняв подбородок, и дает свой ответ, протянув свою руку в ответ, вежливо улыбнувшись и откинув головной убор на скамью. Музыка звучит в их мыслях так громко и честно, что они легко бросаются в танец. Легкий пиджак крутится, воздушно поднимаясь, и с ним кружится и девушка, беззвучно смеясь. Никогда не ощущая себя так непринужденно, она полностью доверилась молодому человеку в танце, следуя за его движениями. Закрученные волосы девушки наконец совсем намокли, обнажая свою натуральную волнистость, а уложенная прическа Пьера совершенно испортилась. Будучи совершенно обнаженными, настоящими пред друг другом сейчас, они позволили себе откинуть волнения о внешнем виде, позабыв о стиле, моде. Все, что их волнует – мгновение. Мгновение, которое они больше никогда не будут в силах изменить, оставив в прошлом. Поэтому они отдаются этому мгновению полностью, забыв о времени, страхах, о всем, что могло бы отречь их друг от друга, оставив лишь эту секунду, эту улочку, эту песню и этот танец.

Глава 4.

Дождь наконец прекратился, и Пьер рассмотрел девушку, сияющую от счастья. Будучи совершенно холодной, замерзшей и мокрой, француженка все еще улыбалась, излучая невидимый свет, лучи которого, казалось бы, могли осветить всю улицу. Столкнувшись с Розой взглядом, молодой человек мгновенно отвел глаза, зациклив их на дереве темного цвета. В его мыслях проскользнул вопрос: «Любопытно, о чем мечтали и думали люди, сажавшие это дерево? В чем заключалась их цель? Желание?». Дуб стоял величаво, хоть и редкие светлые трещины на его груди подсказывали, что дерево было далеко не из молодых. Дуб стоял, символизируя то, во что люди верили веками – стойкость, мощь, величие.

Легко оторвавшись от скамьи, девушка взглянула на Пьера, сосредоточившегося на мысленных раздумьях. Его брови сведены, и на лбу можно заметить нечастые морщины. Заметив, что француженка встала, парень незамедлительно вскакивает. Спохватившись, Роза судорожно снимает пиджак и протягивает его Пьеру. Тот лишь озадаченно смотрит на девушку и поднимает краешки рта.

– Заберите. А то простудитесь еще.

Смотря то на предмет верхней одежды, то на Пьера, она поднимает одну бровь, после чего молодой человек выдыхает с улыбкой на лице и опускает руку девушки со сжатым в ее тонких пальцах пиджаком.

– Вернете в следующий раз. Я желаю вам спокойной ночи. – произносит он, и Роза сдержанно кивает, пятясь назад. Обернувшись, она вновь идет в сторону центра, чтобы зайти домой и провалиться в сон, который унесет ее в невозможный сказочный мир, богатый фантазиями и желаниями, несбыточный, но словно настоящий. Казалось бы, стоит протянуть руку, и мир сновидения утянет в себя, взяв в заложники. И тогда человек станет пленником собственного разума.

Пьер остается один среди своих бесконечных мыслей, стараясь игнорировать их. Иногда свои мысли – это все, чего нужно бояться. Они внушают чувства, решают действия, вносят смуту в маленький хрупкий мир, созданный ими же. Мысли спасают и губят, лечат и ранят, борются с сердцем, иногда разбивая его вдребезги, чтобы его больше не было слышно, а иногда поддаются ему, отдавая все свое превосходство. Мысли решают судьбу, и так было всегда. Поэтому мысли являются как и врагом, так и союзником.

Направившись к окраине, он оглядывает бесшумный город, кажущийся ему омертвленным в такое время суток. Свет постепенно исчезает, оставляя за собой лишь только тьму, а количество людей, находящихся вне дома, сокращается. Улицы пустеют, но человеческие сердца наполняются, немыслимым образом просыпаясь по ночам и не давая людям спать. Они сеют раздор, разбиваясь в мелкие осколки, а к утру вновь излечиваются, и этот бурный бесконечный круг вечен. Людям несвойственно спокойствие, иначе драма не преследовала бы их, наступая на пятки, они верят. Верят в то, что каждый поступок и человек имеет значение, каждое слово не забывается, и каждая мысль имеет право на высказывание. Но, к сожалению, в их ясные, облачные умы никогда не приходила мысль, что жизнь не так легка, и не каждая мелочь так весома. Неужели людям непонятна такая простая истина, что нужно лишь жить?

Молодой человек размеренным шагом подходит к знакомому зданию, чей облик он помнит возможно лишь в кромешной темноте. Привычный фасад дома, украшенный абсолютно однотонной пожелтевшей белой краской, навевал мужчине детские воспоминания, заставляющие его краем глаза оглядеть миниатюрный сад прямо перед зданием. Гортензии, отличающиеся своим броским цветом, словно все еще посаженные его отцом, горели пламенем прошлого, поэтому молодой человек повернулся обратно к деревянному входу, пройдя по небольшим ступенькам. Тусклый черный фонарь светит янтарным светом, обнажая кирпичную стену у входа. Поднеся руку к двери, парень, не сжимая ее в кулак, лишь расслабленно, костяшками пальцев простучал ровно три раза. Услышав низкие голоса по ту сторону двери, он позволил себе ухмыльнуться, после чего оперся на стену боком, скрестив руки. Подняв глаза на мгновение, Пьер подметил звезды, неожиданно показавшиеся на небе, которые редко появлялись в последнее время по причине плохой погоды, за облаками их просто совершенно не было видно. Услышав, как кто-то подошел вплотную к деревянной двери, он встал ровно, неосознанно поправив рубашку. Прислушавшись к звукам в доме, молодой человек невольно свел брови вместе.

– Имя и фамилия. – прозвучал грубый голос за дверью. Пьер мгновенно узнал его, поэтому засунул руки в карманы и подошел ближе, улыбнувшись.

– Пьер Менетре. – сказал он, специально сделав голос намного ниже, передразнивая человека внутри, и входная дверь вмиг открылась, ослепив парня ярким светом. В проеме стоял никто иной, как молодой человек в черном смокинге. Выглядя слишком официально, он позабавил Пьера, отразившись на его лице несдерживаемой улыбкой. Светлые русые волосы с самого дня знакомства вызывали у парня двоякие ощущения – с одной стороны, его знакомый выглядел весьма органично, но с другой выделялся среди большинства. Голубые глаза, словно морские волны, которые Пьер видел в Италии, весьма отвечали стереотипу, который представлялся при его виде. Поменявшись в лице, знакомый растянул губы в улыбке, привычно расстегнув пуговицу на пиджаке темного костюма.

– Пьер, дружище, сколько ты стоял под дождем? – грубый голос сменяется весьма мелодичным, даже певческим молодым голосом, в котором слышится некая добрая усмешка.

Издав смешок, молодой человек проводит рукой по волосам. Ощутив влажность, он вскидывает брови в знак удивления, ведь он считал, что они высохли. Взглянув на друга, парень неохотно отвечает.

– Кажется, я слегка потерял счет времени. И ключи. – говорит Пьер, останавливая взгляд на часах. Вернувшись к приятелю, он издает еле слышный смешок. – С чего такая официальность, Николас? Надеюсь, это не войдет в привычку.

Хлопнув друга по плечу, Пьер направляется к лестнице из березы, ведущей на второй этаж. Столкнувшись глазами с молодой кухаркой, он подмигивает ей, получая характерный смех в ответ. С хорошим расположением духа, он поднимается наверх, заходя в немаленькую комнату. Вокруг круглого стола, на котором расположена большая карта Парижа, сидит большое количество людей, а по всей комнате раскиданы опустошенные пачки сигарет. Взглянув на мужчин, молодой человек замечает папиросы, зажатые между указательным и средним пальцами. Едкий дым и запах сигарет, казалось бы, заглушает тот особенный аромат, который обычно царит в этой комнате – аромат свободы, роз или других цветов. Стены, оформленные уже поблекшей белой краской, выглядят непривычно пустыми, видимо, в целях осторожности – дискуссии, возникающие в этом месте, могли перерастать в словесные угрозы, а споры в неконтролируемые драки, поэтому на местах зеркал и картин царила пустота. Камин работает безукоризненно, согревая комнату до такой степени, что даже Пьеру, простоявшему под дождем, сейчас стало жарко до безумия.

Приблизившись к столу, он отчетливее слышит разговор мужчин, сидящих за столом.

– …понятно, как ясный день! Александре Гарсия отказался участвовать в протесте! Это провал! – выкрикивает молодой человек средних лет, жестикулируя мозолистыми руками и, словно в бешенстве, двигая темными бровями. Его слегка кудрявые, близкие к цвету древесины волосы, сейчас были в абсолютном хаосе. Его личность очень хорошо известна Пьеру – с виду внушительный, аккуратный человек внутри являлся ураганом, которого нельзя остановить. Разве что только стеклянной чашкой – оттуда и еле видимый, но заметный при близком рассмотрении шрам у виска.

– Лично я считаю, в утверждении Франка есть здравый смысл. Гарсия владеет половиной Парижа, теперь у нас не будет финансовой поддержки в полном смысле этого слова… – тараторит несколько массивный мужчина, переводя взгляд с одного присутствующего на другого.

Пьер с грохотом упирается ладонями в стол, медленно и внимательно рассматривая всех собравшихся, от чего мужчина средних лет, которого он прервал, вздрагивает. Николас, подоспевший к этому времени в помещение, напрягается всем телом, скрестив руки, осторожно наблюдая за дискуссией соратников. Пьер довольно оглядывает комнату, после чего наклоняется еще ниже.

– Времени на бессмысленное «сожаление о потерянном» нет, мы давно планировали это. Те из вас, кто по какой-то причине теперь не готов сражаться, выйдите из этого дома немедленно. Или же я заставлю вас это сделать. – сквозь зубы цедит Пьер. Услышав молчание в ответ, он, не скрывая довольство, отталкивается от стола и встает, начиная ходить вокруг него. – Вы все знаете, для чего мы это делаем. Совсем скоро настанет момент истины, и мы наконец прорвемся.

– Но Пьер, ты же слышал, Александре Гарсиа вышел из игры. Откуда нам теперь брать деньги? – произносит Николас, от чего Пьер поворачивается в его сторону. Подойдя к другу, он опускается на стол, протягивая руку одному из присутствующих. Мужчина дает сигарету, которую парень мгновенно сжимает между зубов. Француз в смокинге наклоняется, чтобы ее зажгли, что получает незамедлительно, и делает затяжку. Выдохнув, он замечает острый взгляд Пьера, и кивком головы предлагает ему источник удовольствия, на что получает отрицательный ответ. Сделав еще одну затяжку, он показывает рукой, что друг может продолжить.

– Нам не нужны финансы, чтобы отстаивать свое право. – четко подчеркивая каждое слово говорит Пьер, и Франк в ту же секунду вскакивает с места.

– Ты считаешь, что мы можем голодать, днями напролет придумывая план протеста? – едким голосом произносит мужчина, медленно подходя к молодому парню. – А эти сигареты? Алкоголь? Все это даром для тебя, да, ребенок?

Он сносит пачки сигарет со стола, и они практически бесшумно падают на пол. Подойдя вплотную к Пьеру, Франк замечает разницу в росте – он выше, значит сильнее. Это проносится в его голове с такой скоростью, что даже не успев подумать, он хватает Пьера за рубашку, прижав его к стене. Все собравшиеся пристально наблюдают за развитием событий, не предпринимая никаких действий.

– Я не собираюсь погибать ради мечты, которая свершившись, пойдет на дно из-за того, что мелкий подонок не умеет вести переговоры! – выкрикивает Франк, сжав руку в кулак. Поднеся его к лицу Пьера, мужчина подмечает спокойствие молодого человека, невыносимо давящее ему на нервы. Парень застывает, смотря прямо в глаза соратнику, ожидая удара и готовясь к боли, но не показывая тревоги, застывшей в его груди, словно стрела. Сердце начинает биться быстрее, и парень, осознавая, что должен не усугублять ситуацию и не отвечать на удары, вцепляется ногтями в ткань своих брюк. Франк опускает руку, от чего все выдыхают, и Николас качает головой, но ярость берет над ним верх, и мужчина наносит удар в стену, лишь на дюйм дальше лица парня, оставляя небольшую трещину в ней. Костяшки его пальцев краснеют, и он отмахивается.

– Ай, черт с тобой. Все равно когда-то все умрем. Налей мне виски. – говорит мужчина одному из друзей, возвращаясь к столу. Опять сжав сигарету между зубов, Франк делает затяжку, характерно откидываясь на спинку стула.

Пьер поправляет белоснежную рубашку, отрывается от стены, изучив пальцами нанесенную ей рану, и возвращается лицом к коллективу.

– Нам нечего терять, друзья. Все мы в одной лодке, которая либо пойдет на дно, либо будет плыть сквозь препятствия и в конце концов останется невредимой. – он пожимает плечами, поворачиваясь к Николасу. Друг кивает, сжав в руке бокал вина и подняв его, смотря на приятеля. Слышится звон стекла будто после произнесенного тоста, и мужчины, собравшиеся в комнате, судорожно глотают содержимое бокалов и стаканов. Оглянув всех, Пьер кивает, выходит из помещения, закрыв дверь, и сталкивается с парнем невысокого роста.

– П-Пауль? – произносит он, не веря глазам. Тот приподнимает краешки рта и обнимает Пьера, хлопая по спине. – Я думал, ты пустил корни в Америке и не собираешься сюда возвращаться.

Парень проводит рукой по своим черным волосам, отстраняясь и поглядывая на приятеля серыми глазами, и смеется. Глаза Пьера жадно осматривают давнего друга, стараясь найти отличие, изменение, но не могут уловить ничего сверхъестественного, что не привычно Паулю. Тот слегка легким движением поднимает руку и сжимает предплечье Пьера, второй взъерошив свои грубые каштановые волосы.

– Неужели ты мог подумать, что услышав про то, что готовится в Париже, я останусь гнить там, даже не увидев наконец твое торжество? – говорит Пауль, поправляя галстук. Пьер усмехается, будучи охваченным ностальгией, не отводя взгляд от друга.

– Сколько тебе уже, младший? Двадцать? – говорит приятель, вытаскивая два стакана из сервиза.

Молодой человек издает смешок, подсчитывая свой возраст в уме. Смотря в пол, он наконец произносит:

– Двадцать шесть.

Пауль округляет глаза, театрально хватаясь за голову, затем качает ею.

– Я совсем уже старик, юнец.

Он непринужденно опускается на ступеньки, и парень забирает стеклянные стаканы из его рук.

– Я что, тоже в тридцать буду так говорить? – вопрошает Пьер, наливая им коньяк. Протянув товарищу стакан, он доливает себе и делает глоток, приземляясь рядом. Оказавшись в тишине, они оба останавливают взгляд на черно-белой фотографии, смотрящей на них со стены. Темные глаза, уткнувшиеся в пустоту, кажутся такими сильными, что Пьер сомневается, не может ли человек, запечатленный на фотокарточке прорваться наружу сквозь потраченное мгновение. Заметив застывшего друга, Пауль ставит стакан на пол, громко вздыхая, опершись на локти и закинув голову назад.

– Знаешь, мне его тоже не хватает, младший. Как вспоминаю – плакать… нет, не плакать, рыдать хочется. Как брат был, ей богу. – он переводит взгляд на Пьера, в свою очередь не отрывающего взгляд от рамки, и, скрипя, возвращается в исходное положение. – Но тебе, конечно, лучше знать.

Вновь взяв стакан, парень выдыхает, делает глоток, затем тяжело встает, облокотившись на тумбочку. Слегка пьяным шагом, он идет по лестнице, невнятно бормоча: «Я пойду, вздремну что ли…».

Пьера одолевает улыбка, и он опускает глаза на пол. Пауля может отключить даже один стакан не самого крепкого рома, поэтому молодой человек не удивлен его внезапному желанию поспать. Поднявшись с места, он кладет алкоголь на мебель и спускается вниз. Оттолкнув дверь, находящуюся справа, ему открывается что-то наподобие домашней библиотеки, но в очень скромном масштабе. Стены, покрашенные в цвет дуба, создают резонанс с помещением, находившимся этажом выше, и в целом комната выглядит намного дороже, чем вся другая часть дома. Усмехнувшись, он проводит рукой по совершенно чистым, непыльным полкам, проходя около них, и резко останавливается около книги Томаса Пейна «Век Разума». Для Пьера этот трактат является криком бунтарства, посвященным религии, стимулом продолжать бороться за то, во что верил он и его соратники. Книга, запрещенная во Франции, по сути является началом его мышления, давно переданная в его руки. Осторожно извлекши ее из кипы других произведений, он опускается на тканевое кресло, удобно расположившись в нем. Закинув ногу на ногу, молодой человек раскрывает произведение на нужной странице.

«Изучай не книгу, именуемую Писанием, которую может создать человеческая рука, а писание, именуемое мирозданием.»

Вглядевшись в эти слова, он осторожно опустил книгу на небольшой округлый стол, расположенный рядом с креслом, и закинул голову назад. Вслушавшись в голоса, парень вновь услышал бурные споры мужчин, и прикрыл глаза, чтобы не слышать. Или по крайней мере, не видеть. Жизнь шла как попало. В один день солнце могло сиять ярко, а в другой покидало, словно вдова, уходящая на работу, оставляя детей. В комнате царила пустота. Тишина, казалось, была ее близкой подругой, что промелькнуло в голове у Пьера. Улыбнувшись самой замысловатой улыбкой, молодой человек прошептал: «В раю иль нет, но я свободе… и мертвецом руку пожму.». Окинув взглядом книжные полки, он остановил глаза на Библии, так одиноко стоящей в самом дальнем и высоком месте. Существует ли рай и ад Пьер не знал, да и особо не вдавался в религиозные размышления, но вновь услышанная музыка Баха, прозвеневшая в его ушах словно церковные колокола, заставила его пропитаться странным непривычным чувством единения с чем-то божественным, высшим. Люди вовсе не святые. И жизнь дана не на то, чтобы стремиться к святости, она дана, чтобы осознать, что почва, на которой стоит человек – не божественные небеса и никогда ими не будет.

Дверь приоткрылась, и в помещение ворвался, будто вор, резкий запах табака. Переведя взгляд на виновника, Пьер вновь откинулся на спину. Николас быстрым шагом подошел к стулу и опустился на него, яростно закинув одну ногу на другую. Молодой человек боковым зрением взглянул на друга, подметив некую суетливость в его действиях. Щеки парня были словно алый закат, смешанный с нежными розовыми облаками, а волосы непривычно растрепаны. Слегка трясущейся рукой он поднес сигарету к губам и сделал очередную затяжку, выдохнув вредный пар ноздрями. Вернувшись в нормальное положение, Пьер удобно устроился, немного повернувшись корпусом к парню.

– Ты в порядке, приятель? – осторожно спрашивает он, стараясь не разжечь пожар, который вот-вот намеревался распространиться внутри Николаса. Тот усиленно несколько раз кивает головой, вновь стягивая щеки, вдыхая дым, от чего молодой человек отталкивается руками от сидения и берет книгу, оставленную на тумбе, возвращая ее на место. Повернувшись к мужчине, он видит, как тот дрожащими руками пытается поправить волосы, что у него получается весьма плохо, и прижимает тыльную сторону ладони к губам, направив взгляд в пол. Недолго думая, Пьер чуть приоткрывает уже закрывшуюся от открытых окон дверь и тянется в ее сторону головой.

– Элизабет, принеси нам с другом рома! – выкрикивает молодой человек, и возвращается на свое место, разглядывая весьма интересные стены. Неловкое молчание окутывает комнату, что непривычно для их бесед, и застывает в воздухе. Прокашлявшись от запаха сигары, Пьер переводит внимание на девушку, принесшую поднос с двумя стаканами, бутылкой крепкого алкогольного напитка и кружкой, до краев наполненной кубиками льда. Взглянув на Николаса, она без особого доверия приближается к Пьеру. Тот молча встает, кивая, и быстро переносит содержимое подноса на высокий столик. Дождавшись, пока кухарка уйдет и закроет за собой дверь, молодой человек наливает жидкость, протягивая стакан другу. Тот поднимает глаза и берет кружку. Пьер делает глоток, слегка сморщив лицо, и Николас повторяет за ним, затем снова зажимая сигарету между зубов. Молодой человек ставит напиток на тумбу, соединив кончики пальцев рук вместе.

– Николас, пожалуй, я со дня нашего знакомства научился различать твою ложь среди правды. Которая, к слову, проскальзывает очень редко, но все же иногда проскальзывает. И это именно тот исключительный случай. – тихим ровным голосом словно только губами произносит мужчина, стараясь уловить внимание друга, но тот словно погрузился глубоко в свои мысли и не слышит ничего и никого вокруг. Сделав большой громкий глоток, Николас сжимает в руке и сигару, и стакан, другой закрыв верхнюю часть лица.

Пьер в недоумении смотрит на приятеля и встает, шагая кругами по маленькой библиотеке. Будто сквозь пелену сна он слышит прерывающийся тихий плач и резко поднимает глаза с пола на Николаса. Слегка сдавив пальцами закрытые глаза и нос, он сжимает губы. Содрогающиеся плечи в конце концов заставляют Пьера поверить в происходящее – его друг впервые плачет на его глазах. Плач становится громче, и дыхание молодого человека начинает немного прерываться. Незамедлительно подойдя к приятелю, парень забирает у него стакан и сигару, потушив ее, и, оставив их на тумбочке, кладет руку на плечо друга в знак поддержки. Позволив ему излить эмоции, накопившиеся внутри, Пьер сжимает пальцами пиджак друга.

– Давай поднимемся наверх, приятель. Тебе нужно выспаться.

Тот кивает и тяжело встает. Покачнувшись, Николас опирается на молодого человека и позволяет соратнику послужить ему поддержкой. Забрав часть веса друга на себя, Пьер нескорым шагом подходит к двери, слыша тягостное дыхание Николаса.

Глава 5.

Гром рассеивает радость дней, пока на кладбище царит пустота и тишина. Туман, словно призрак прошлого, застыл посреди холодных мокрых камней, а земля осталась лишь местом потерянной веры и правды. Правды нет. Она потерялась где-то в остатках жизни, лишь оставив небольшой след. Жизнь не дает шанса на ошибку, не дает шанса на искупление и исцеление, разбитое однажды останется разбитым навечно, и вечность теперь, клятву которой дают в церкви под тихие молитвы, становится врагом, будучи союзником судьбы. Время оставляет все более глубокие шрамы, приглушая боль, которая проникает в тело, словно яд от укуса змеи, врываясь в кровь, распространяясь по венам, разрушая все живое, единственные светлые клетки, оставшиеся внутри. Надежды разрушатся, и даже самая сильная, самая чистая, неприкосновенная вера лишь ускорит гибель, после которой по сути продолжится жизнь – жизнь, переплетенная со смертью, как ветви деревьев, и такое существование будет хуже самой болезненной и страшной кончины.

На кладбище всегда хочется верить в существование высших сил. Иначе кажется, словно все люди, покинутые в земле, остались лишь там, и их нет нигде больше, может, лишь в воспоминаниях. Со своей смертью человек забирает жизнь тех, кто любил его. Тех, кому был дорог. Он унесет в могилу любовь, дружбу, смех и ненависть, слезы и страх. Разобьет не свершившееся счастье, украдет невозможно идеальное будущее, но никогда не забудет оставить недосказанность и мечту, против своей воли ушедшую с ним в деревянное потайное место навсегда, а ведь вечность… Вечность так далека, но так близка. Ей не нужны правила и смысл, ее легко коснуться, лишь нужно протянуть руку, но если рука дрожит от страха, то зачем ее протягивать? Сомнения бессмысленны после смерти. Сомнения бессмысленны. Они – причина боли и незавершенности, забытое несбывшееся мгновение, пожар в лесу во время дождя. Водяные капли нисколько не станут спасеньем, наличие сомнений перечеркнет всю помощь, сожжет все карты. Забытые мечтанья станут посещать по ночам с удивительной настойчивостью, на которую не способны даже самые наглые мужчины мира, и они не уйдут, в отличие от последних. Ночи станут длиннее, мучительнее, опаснее, и одиночество заберет к себе того, кто не уснет. А уснуть будет сложнее всего.

Жизнь или смерть. Вечные два аргумента, вечные враги и союзники. Они развлекаются людьми, словно игрушками, затем ломая или выбрасывая надоевшие. Вечные дети, ответственные взрослые. Партнеры в преступлении, вот, кем они являются. Дополняя друг друга, они составляют хорошую команду, ведь победа почти всегда за ними, а поражение лишь является началом безусловного безумного выигрыша.

Листья, скорбно и боязливо лежащие на мокрой почве, чуть зашуршали от несильного ветра, нарушившего молчание. Словно на страшном суду свидетель сказал речь, но его слова никто не услышал, ведь все и каждый знал заранее вынесенный в итоге вердикт. Шуршанье повторилось, когда одиночество исчезнувших душ нарушилось с появлением девушки на их земле. Ступив на сгоревшую траву, она увидела в ней себя – пепел, оставшийся в ее сожженной душе, вот, что осталось от нее. Подняв глаза силой, она пошатнулась, сделав шаг назад. Отдышавшись, Роза пересилила себя и прошла по забытой не только лишь Богом, но и самой девушкой земле, остановившись, дойдя до небольшой каменной плиты, на которой четко и ясно были очерчены слова, так жестоко и детски опровергаемые ею в ее сердце, намеревавшемся в любую секунду выпрыгнуть из груди. Застыв, боясь пошевелиться, она опустила глаза, на мгновение перестав дышать вовсе.

– Ты ушла. Я осталась. – едва проговорив это, Роза судорожно вздохнула. Камень слушал внимательно, не желая перебивать. А девушке не хотелось слышать никаких слов. Ей становилось проще, когда она говорила, но с легкостью это не граничило. Боль камнем резала тело девушки. – Осталась здесь, где тебя теперь нет и не будет больше. Что мне… Что мне делать?

Тишина ответила прилежно. Осторожно, стараясь не задеть девушку, ветер помешал оторвавшемуся листку упасть на нее. На мгновение она показалась такой хрупкой и нежной, словно тысячи ромашек остались в ней трепетом.

– Просыпаться каждый день и знать, что тебя никогда больше не будет рядом – невыносимо. Я не знаю, что делать, я умерла с тобой.

Произнеся эти слова, Роза поднимает глаза к небу, из которого льется град слез. Небо оплакивает свое же молчание и ее боль, отдавая дань уважения тому, что она все-таки еще жива.

– Что, если я не хочу бороться? Что мне делать? Как мне быть? – ее слова, невозможно громкие, словно дробят ее голос на части. Он, прерываясь, пытается донести суть, мысли человека, которого больше нет. Но часть, даже физическая, остается жить и бороться, и эта борьба длиною в оставшуюся жизнь навсегда закрепит теорию, что смерть близкого – это продолжение его жизни, только в другом человеке, в том, кому больно. Наконец боль сменяется слишком сильным опустошением, и глаза француженки становятся пустыми, практически стеклянными. – Я устала, мама. И что ты скажешь теперь? Мне не с чем жить теперь, одни и те же мысли каждый день и особенно каждую ночь. Я устала.

Молчание ответило шепоту уважением. Боль, отравляющая Розу, словно яд, не прекращалась. Она будто и отравляла цветок, а не человека, настолько легко ей было проникнуть внутрь, в кровь, в разум, управлять мыслями и действиями, чувствами. Боль игралась ею, как с куклой. Жестокая игра – в этом заключается суть жизни. Азартная игра, порой заставляющая идти на риск или сдаться. Бороться или погибнуть.

– Если я закрою глаза, ты вернешься? – Роза сжимает глаза, честно стараясь не подглядывать, и считает секунды. Время растягивается, как резина, оставляя все больше и больше дыр в ее душе. Сбившись на тридцать первой секунде, девушка остается с закрытыми глазами, практически ощущая, как ком в горле подступает все ближе и ближе, а слезы намереваются выбраться из глаз наружу. Она коротко вздыхает перед тем, как сломаться и ощутить, как оказывается в чьих-то объятиях. Все еще не подняв веки, Роза прижимается к знакомой груди, пока мужские руки крепко держат ее на ногах. Перестав сдерживать себя, она начинает рыдать, чувствуя, как большая ладонь гладит ее по голове, стараясь успокоить. Дождь окутывает их, ворвавшись в маленький, но в то же время огромный мир боли и одиночества, а ветер словно напевал католическую молитву, так безусловно отпечатавшуюся в голове девушки. Вокруг, казалось, так много людей, но все они не могли сказать и слова, не могли даже подарить взгляд или касание, то, что могло остаться в человеке навечно, в них исчезло. А в ней осталось.

– Роза, пожалуйста, давай вернемся домой. – прозвучал грубый низкий бас, вибрацией отозвавшись в ней.

Француженка усиленно отрицательно покачала головой, все еще находясь в объятиях мужчины. Дождь не прекращался, а запах мокрой почвы впивался в сознание девушки все больше. Словно ребенок, она практически приклеилась к человеку, стараясь найти в нем тот прежний дом, спокойствие, но не нашла, как и не нашла ответы на бесконечные вопросы.

– Я отвезу тебя в Пасси, я обещаю, что никто не доложит отцу, где ты.

– Он в первую очередь будет искать меня в Пасси. – мгновенно отрицательно качает головой Роза. – Пожалуйста, отвезите меня в дом в Пале-Бурбон.

– Туда, где фортепиано? – после недолгого молчания произносит бас.

Роза кивает и приоткрывает глаза, оторвавшись от человека. Быстрым шагом направившись к выходу, она мгновенно замечает его машину и открывает дверь, опускаясь на заднее сидение, более привычное для нее. Дождавшись мужчину, она разглядывает местность через боковое стекло, стараясь игнорировать частые обеспокоенные взгляды в ее сторону. В конце концов опустив взгляд, Роза лишь останавливает возникшие вновь слезы. Словно предатели, они возникают в самый неподходящий момент, но становятся поддержкой, после которой дышать мгновенно легче.

Остановив машину около здания, мужчина выходит и останавливается, задержав взгляд на Эйфелевой башне, и, обойдя голубоватое Шевроле, позволяет девушке выйти. Вернувшись к водительскому сиденью, он достает ключи и кладет их в карман, затем хлопнув дверью, и дает Розе пройти первой к входу в здание. Уверенным шагом француженка подходит к жилому дому.

– Давно вас не было здесь, месье Гроссо. – белоснежной улыбкой встретил их швейцар, кивая мужчине. Тот вежливо поднимает краешки рта в ответ, проходя внутрь. Роскошная лестница, окрашенная в зеленый и золотой цвета напоминала о тех, что находились в королевских замках, а стены, белые, лишь редко дополненные скромными узорами, создавали баланс, который был необходим для столь важных и богатых людей. Роза оторвалась от архитектуры, слегка качнув головой, и направилась к ступенькам. Поднявшись на второй этаж, они с мужчиной зашли в одну из самых элитных квартир района. Мужчина бросил ключи на комод и, даже не раздеваясь, быстрым шагом зашел в кухню, мгновенно поставив чайник на плиту, налив в него воду. Француженка, чуть помедлив, расстегнула пуговицы пальто, после чего мужчина подошел и приподнял руки, дожидаясь того, как девушка, кинув на него броский взгляд, освободила себя от верхней одежды, помог ей ее снять и повесил в шкаф. Сняв балетки, вымокшие насквозь, девушка босиком прошлась по знакомому белому ковру, разглядывая столовый сервиз, аккуратно расположившийся в витрине. Пройдя дальше, Роза опустилась на диван, пока мужчина принес чай, налитый в фарфоровые чашки. Осторожно взяв одну из них, она ощутила жар, исходящий от жидкости, и поставила обратно на садовый столик. Найдя в себе смелость поднять глаза на мужчину, француженка столкнулась с ним взглядом, уже отчетливее понимая, где и с кем находится. Тот лишь сделал глоток, ожидая начала разговора.

– Вы думаете, что нам не стоило сюда приезжать, не так ли, Артур? – кидая на сидящего напротив взгляд, полный детского вызова, произносит девушка.

Мужчина вздыхает, оставляя горячий напиток, и растягивает губы в улыбке, от чего в уголках его глаз возникают морщины. В чертах девушки и Артура заметны сходства, видные даже слишком карикатурно. Он откидывается на спинку и разглядывает француженку, чуть щуря глаза, и сжимает губы.

– Я твой дядя, Роза, неужели непонятно, что я желаю тебе лучшего? – спокойно произносит он. Девушка опускает голову, выдыхая. – И если здесь тебе спокойнее, значит мы именно там, где должны быть.

Француженка переплетает свои пальцы между собой и глубоко вздыхает. Рассоединив их, она судорожно берет чашку в руку, не подумав о температуре, и бросает ее на пол, после чего слышится треск разбитого фарфора. Мужчина вскакивает.

– Роза, подними ноги на диван немедленно, я не хочу, чтобы ты поранилась. – Артур беспокойно направляется в дальнюю комнату и через минуту возвращается с мокрым бумажным полотенцем.

Аккуратно собрав кусочки стекла, мужчина выкидывает их в урну, расположившуюся около входа, и вновь садится к Розе, задержавшей взгляд на картине, на которой запечатлен призрак ее матери. Выглянув на нее из-под чуть сведенных бровей, Артур опускает глаза, лишь на секунду прекратив притворяться, что смерть сестры не повлияла на его жизнь тоже, не разломала на две части – до и после, вторая из которых раздробила первую и каждый ее день на мучительные отрывки воспоминаний, так ясно отзывающиеся в нем, как птицы ранним утром.

– Что, если я уже ранена? Там, где не достать даже лучшим хирургам Парижа. – переведя глаза на мужчину, она слегка поджала губы и, аккуратно завернув прядь волос за ухо, встала. Все ее тело, вся сущность потянулась к полотну, словно коснувшись его она коснется того, что исчезло навечно. Но этого не произошло. Притронувшись кончиками пальцев к маслу, застывшему столь стойко и тихо, девушка не ощутила ничего – ни успокоения, ни облегчения, ни жизни. Все погрузилось во мрак, хоть мгновение назад света тоже не было. Исчезло все – правосудие, ненависть, любовь. Осталась пустота. Прикрыв веки, она провела рукой по лицу мамы, стараясь ощутить на щеке знакомый поцелуй, но вновь не смогла. Любая попытка вернуть прошлое была ошибкой. Вечной ошибкой тех, кто думает, что то, что прошло, можно вернуть. Француженка открывает глаза. – Почти целый год. Почти год я живу только в прошлом. Каждый день, просыпаясь с утра, я хочу написать ей письмо, забывая… – Роза судорожно вздыхает. – забывая, что ее больше нет. – девушка поворачивается к дяде. – Это страшно. Просыпаться ночью и задумываться, правда ли это. Я каждый день сомневаюсь, она ли лежит там, в земле.

Сморщившись от последних слов, Артур достает пачку сигарет из кармана и, поднеся зажигалку, вынув ее из внутреннего кармана пиджака, зажигает сигарету и подносит ее к своим губам. В воздухе повисает неприятный для девушки запах табака, и она подходит к окну, чтобы открыть его, как пятится назад, широко распахнув глаза. Гроссо сводит брови вместе, наблюдая за племянницей, и кладет никотиновую палочку в пепельницу.

– Артур, там автомобиль моего отца. – громко шепчет Роза, в панике смотря на дядю. Последний же кинул взгляд на улицу и резко встал, опешив.

– Черт побери! – с досадой кричит он, хватая за руку девушку. Оттащив ее в дальнюю комнату, мужчина случайно сбивает вазу на столе, и она разлетается по комнате, как разбитая чашка.

Переглянувшись, он прочитал в глазах Розы неумолимый, безумный страх, просьбу о помощи. Оглянув комнату, Артур на мгновение застыл, поняв, что это бывшее укромное местечко его сестры, и подбежал к кровати, разрушив красоту заправленной постели. Заглянув под кровать, он обнаружил огромное количество пыли и лишь тогда, вновь посмотрев на племянницу, заметил за ее спиной шкаф. Подбежав к нему, мужчина попытался открыть, но двери не поддались, и Роза, пересилив себя, широким быстрым шагом подошла к ящикам, поочередно открывая их. Чувство тревоги и напряжение, возникшее в квартире, лишь усилилось, когда они оба услышали стук в дверь. Артур наклонился и заметил, что под шкафом как раз место для скопления пыли и ключа, и не прогадал. Достав заветную потерянную вещь, он мгновенно, практически агрессивно открыл предмет мебели и облегченно выдохнул, поняв, что внутри лишь пустые вешалки. Роза быстро оказалась внутри под уже второй стук в входную дверь, словно неготовая, без макияжа и без разогрева под второй звонок вбегая за кулисы перед собственным выступлением. Увидев, как дядя подносит указательный палец к губам, она несколько раз кивнула, забирая у него ключ из руки. Оказавшись в темноте и имея возможность лишь слышать, девушка прижалась спиной к стенке, откинув голову назад.

Артур, будучи абсолютно растрепанным, подошел к источнику звука, открыв проход отцу Розы. Перед его глазами оказался очень солидно выглядящий мужчина средних лет, явно старше него, в классическом смокинге болотного цвета. Его тонкие губы расплылись в улыбке, пока хозяин дома застыл, оцепенев. Вглядевшись в миллиардера, он понял, что Роза совсем на него не похожа, лишь только редкие исключительные детали внешности откликнулись в ней. Перед ним стоял убийца и спаситель, убитый и спасенный, победивший и побежденный, богач и нищий. Все существующие противоположности столкнулись в этом мужчине, смешавшись с невероятным желанием денег и власти, которое так презирает его дочь. Вздохнув, Артур жестом пригласил его внутрь, поведя себя брезгливо, не желая даже на мгновение коснуться мужа сестры. Аристократ размеренным шагом прошел по коридору, не заметив неосторожно оставленные девушкой балетки, которые Артур в то же мгновение ногой незаметно отшвырнул под комод. Напряженно наблюдая за действиями врага и союзника, он мысленно поблагодарил Бога, в которого ничуть не верил, что вторая чашка разбилась.

– Что ты здесь делаешь, Уильям? – он нарушает молчание. Отец француженки с ехидной улыбкой поворачивается к младшему брату жены, вскидывая брови.

– Я прекрасно знаю, что тебе известно, где находится Розали. – лирический баритон вступает в такт часам. Закатив глаза Артур опускается на стул, рассматривая мужчину. Тот большими размеченными шагами словно выверяет каждый сантиметр, заглядывая в комнаты. Сидящий же нервно пытается поправить волосы, так предательски взъерошенные из-за поисков ключа. Как только отец кидает взгляд на дальнюю комнату, Артур вскакивает.

– А имеешь ли ты право с ней разговаривать, Уильям? – каждое обращение по имени к нему мужчина отделял, отчетливо и мерзко озвучивая шесть звуков. Остановившись, миллиардер обернулся, подходя к «похитителю» его дочери.

– Ты не можешь говорить со мной в таком тоне, Гроссо. – отрезает Девьер. Мужчина делает шаг назад. Слышится хруст стекла, но последний никак на это не реагирует, уверенно смотря в глаза предателю.

– Нет, я как раз-таки могу. Прошел почти год, а ты все еще ведешь себя, как последний подонок. Ты не сказал никому. Даже Анна не знала, она не имела понятия, что совсем скоро все закончится, о чем ты думал, черт возьми?! Ты считаешь, можешь ворваться теперь в нашу жизнь вот так просто?! – выкрикнул Артур. Роза закрыла рот руками, стараясь сдержать слезы и случайно задела одну из вешалок, после чего ее отец вновь повернул голову в сторону комнаты в конце коридора. Быстрым шагом он подошел к двери, буквально снеся ее, и остановился, увидев состояние кровати. Гроссо, застывший в дверном проеме, выдавал себя громким и частым дыханием, постоянно кидая взгляд на шкаф, будто убеждаясь, что он все еще стоит в комнате.

– Это что такое? Ты не один? – раздалось в пустой комнате. Роза превратилась в статую, даже практически не дыша, и ее дядя оказался весьма близок к этому состоянию тоже. Баритон разлился громким смехом. – Я помешал вам с любовницей?

Артур судорожно сглотнул, не отрывая взгляда от отца француженки. Подняв одну бровь он отрицательно покачал головой, на что Уильям вышел из помещения, пытаясь успокоиться. Гроссо медленно прошел в гостиную, сжав ледяные руки в кулаках.

– Она жила, надеясь на то, что ее мама еще увидит ее выступления. Что еще обнимет, даст совет, поможет, да даже просто посмотрит на нее. Да черт возьми, даже будучи до мозга костей суфражисткой или феминисткой, мне плевать, как это называется, она хотела, чтобы ее мама увидела ее в чертовом свадебном платье. Держала ее ребенка на руках, любила. Чтобы она жила. – молчание сменяется тишиной слов Артура, сказанных так бережно, но настойчиво.

– Ты меня будто обвиняешь в ее смерти. – с насмешкой говорит мужчина, буквально разваливаясь на диване, почувствовав женские духи. Его глаза выдают его боль, которую он мастерски сдерживает своеобразной плотиной. Весь его вид показывает политичность его характера, ведь он до мозга костей любит скрывать свои настоящие эмоции. И несмотря на хорошее знание психологии, Артур не способен разглядеть в нем человека, которому тоже больно, ведь слишком зациклен на своей боли. Девьер останавливает взгляд на Артуре, который смотрит на него, словно на что-то более чудовищное, чем просто враг.

– Да! Да, обвиняю! Если бы ты хоть на мгновение заботился о ней или о Розе, ты бы не кормил их мечтами о светлом будущем, они бы знали, что виделись около того идиотского поезда в последний, мать его, раз в своей жизни! – он кричит настолько громко, что Розе кажется, что эти слова слышит весь жилой дом. Уже не останавливая слезы она прижимает ладонь ко лбу, вслушиваясь в каждое слово. – И я… я бы знал, Уильям. Но ты не постарался даже написать письмо после ее смерти, целый месяц, целый месяц мы не имели понятия, что ее больше нет, да ты даже не позвал меня… нас на чертовы похороны, сукин ты сын!

Крик сменяется на слезы и теперь взрослый мужчина, так беззащитно и робко стоящий, словно провинившийся в чем-то перед родителями, по-настоящему рыдает, будто ребенок.

– Ты! Ты причина, что я не попрощался с ней! – под собственный дикий рев Артур показывает на картину, на которой запечатлена его старшая сестра, застыв в этом положении. Девьер встает с дивана, подходя к нему, и кладет руку на его плечо. Мужчина мгновенно стряхивает ее, оттолкнув отца племянницы. – Убирайся из моего чертового дома вон!

Тот пытается построить зрительный контакт с братом бывшей жены, но, потерпев неудачу, кивает, гордо покидая квартиру. Как только с треском хлопает входная дверь, Артур опускается на пол, прижимая ноги к груди, опершись локтями на колени, и сжимает в ладонях виски. Нажимая на них он пытается прийти в себя, сжав глаза до боли. Услышав тихий быстрый бег на цыпочках, он приоткрывает глаза. Роза опускается на колени рядом с ним, кладя голову ему на плечо. Два разбитых человека, тщетно пытающихся склеить свои же осколки. Пытаясь найти дом, они найдут и рай, и ад, но в конце пути они не будут знать, куда им хочется больше. Увидев весь ад на Земле, кому-то из них захочется расслабиться в настоящем аду, посчитав, что он недостоин рая. А кто-то захочет побыть среди ангелов, только он не знает, что обречет себя на одиночество. Ведь всем ангелам в рай вход воспрещен. Их место в человеческих сердцах, не теряющих надежду.

Глава 6.

Лучи солнца, проникающие в спальню Пьера через полузакрытые шторы беспощадно не позволяли ему заснуть даже ранним утром, после бессонной ночи. Приподняв руку, лежа в одежде в постели, чуть расстегнув пуговицы рубашки, молодой человек пытался словить пылинки, летающие в свете, как рыба плавает в воде. Еще недавно аккуратные простыни превратились в безумный хаос за несколько прошедших часов, несколько подушек бесцельно валялись на полу. Парень смог найти силы покрасневшими глазами взглянуть на часы, но тут же отвел взгляд, резко сев. Сощурившись, он невольно сморщил нос, от чего его синяки под глазами выявились еще больше. Оттолкнувшись от кровати, Пьер подходит к окну, чуть отодвинув ткань в сторону, и, увидев абсолютную пустоту на улице, метнулся к двери и, с негромким скрипом, открыл ее. Во всем доме стояла тишина, но напряжение оставалось все таким же сильным. Молодой человек прошел около комнаты, в которой безмятежно спал Николас, и хмыкнул, озадаченно подняв брови. Безусловно, в его голове уже расцветал план, как вывести старого друга на серьезный разговор, но у него не было и мысли, что происходило в самом деле. Возможно, временные трудности, может, происшествие, но была вероятность, что случается что-то по-настоящему серьезное. В этом случае Пьер не мог допустить того, чтобы друг был сам по себе и не чувствовал поддержки.

Тихо пройдя по лестнице, он опускается на первый этаж, минуя второй, и сталкивается с мужчиной, который чуть не роняет бутылку вина. Словив ее на полпути к полу, он ставит ее на ближайший комод, и бешеным взглядом осматривает молодого парня.

– Неужели Пьер Менетре провел уже вторую ночь дома, а не где-то в баре? Такая мелочь, а так приятно, друг мой. – театрально смахивая слезу, шепчет Франк. Он слегка содрогается, когда Пьер делает шаг вперед, с вызовом смотря ему в глаза.

– Франк, прошу не забывать, что это мой дом. – кивая мужчине, он проходит мимо него. Тот же хмыкает, даже не смотря на молодого человека.

– Развлекайся пока можешь, Менетре. – Пьер нехотя останавливается, вслушиваясь в слова писателя. – Когда наше дело провалится, ты будешь первым, кого возьмут под арест. Так что наслаждайся Парижем, пока не придется вспоминать его во снах, развалившись на кровати за решеткой.

– Я улажу дело с Гарсиа. – стоя к нему спиной, отрезает Пьер.

Мужчина поднимает бутылку с улыбкой на лице, мысленно будто произнося тост, и делает несколько глотков прямо из горла, слегка покачиваясь из стороны в сторону по пути в гостиную.

Пьер выходит из дома, прихватив с собой мягкую твидовую шапку, огромными детскими глазами разглядывая пустой Париж. На его лице появляется тень улыбки, когда он надевает головной убор и сменяет размеренный шаг на бег. Город горит весенними цветами, зелеными деревьями, жарким солнцем. Люди спят, и один лишь Пьер, как ребенок, бежит по обожаемому им Парижу, вдыхая каждый запах, разглядывая каждый цветок. Он ощущает запах новоиспеченного хлеба, и лишь мгновение молодой человек пытается вычислить сладкий запах любимого им французского десерта – макарон. Пройдя мимо искушающих кондитерских, он заглядывает в прекрасный сад, полный лилий. Его руки тянутся к беззащитным растениям, чтобы сорвать, но он весьма быстро приходит в себя, ведь в этом и их смысл – они неприкосновенны, обязаны расти, а не быть сорванными. У него нет цели, нет места, куда бежать, все, что знает парень – яркие ослепляющие лучи забегают в его глаза, и пока они не исчезнут, он будет наслаждаться каждой улочкой и каждой площадью этого города, в котором он вырос. Решив бежать параллельно реке Сене, Пьер кидает шапку в воздух и ловит ее на лету. Раздается смех, подобный детскому, искренне ребяческому. Будто младенец, впервые увидевший мир четко, молодой человек смеется так чисто, что тысячи ангелов не заменят эту кристальную чистоту. Остановив взгляд на открытом ларьке с новоиспеченными булочными изделиями, Пьер подходит к нему.

– Здравствуйте, месье, что у вас есть? Я до безумия голоден. – смахивая капельки пота с лица, спрашивает парень у скрючившегося старичка. Тот, кажется, напрягает все свои морщины, чтобы взглянуть на «ребенка» сонными глазами и привстать.

– Все, что пожелаешь, мальчик. Все представлено перед тобой. – пожилой мужчина улыбается, разрешая складкам на лице подсказать, что его возраст приближен к девятому десятку. Пьер кивает, растянув губы в улыбке, и осматривает еду. Первым ему на глаза попадается высокий багет, который мгновенно напоминает ему о временах, когда он был совсем юным. Он выворачивает карманы и находит несколько франков.

– Один багет, пожалуйста. – протягивая мелочь, произносит Пьер. Взяв хлеб в руки, молодой человек кивает в знак благодарности, вновь разбегаясь.

Он горит желанием поцеловать каждый участок земли, каждое несовершенство дороги. Прижав багет к сердцу, Пьер пробегает пару метров, остановившись напротив Нотр-Дам-де-Пари, будучи разделенным с собором рекой Сеной. Его глаза застывают на девушке, которая тоже резко останавливается, увидев молодого человека. Заправив прядь волос за ухо, она устало растягивает губы в улыбке. Молодой человек не может отвести взгляд от замершей девушки, так отважно сцепившуюся за сумку обеими руками, будто он собирается отнять у нее аксессуар. Они одновременно двигаются друг к другу, пока оба пытаются осмыслить, как жизнь привела их к этому мгновению. Как они оказались в один и тот же час, в одну и ту же секунду в одном и том же месте. Судьба будто играет с ними – бесстрашно, дерзко, забавляясь каждым разом случайно столкнувшихся глаз, тем, как просто у людей исчезает возможность спокойно дышать. Приблизившись, они внимательно осматривают друг друга. Роза отмечает для себя необыкновенную легкость парня, обычно присущую ей, но чуждую ему, а Пьер, в свою очередь, замечает серьезность девушки и усталый вид. Измучанные оба бессонной ночью и жизнью, они столкнулись, как два потерявшихся в океане корабля. И это кораблекрушение сулило огромные, бесконечно большие потери, но было неизбежным. Неопрятность Пьера забавит француженку, и она смущенно улыбается, опустив взгляд на асфальт. Парень, заметив это, через силу опускает голову и замечает, что его рубашка в абсолютном хаосе. Округлив глаза, он зажимает багет под мышкой и застегивает две пуговицы. Роза прикусывает губы свозь улыбку, бросая взгляд на великий собор. Оба ждут рокового момента, терпеливо напряженно ждут, кто же скажет первое слово. Когда они вновь сталкиваются глазами, молодой человек не выдерживает напора девушки, который любой почувствует лишь по взгляду. Ведь для него в ее взгляде было больше осмысленности, чем в самых заумных книгах мира. Окинув взглядом ее еле заметные, возможно, даже по-настоящему не существующие ямочки на щеках, слабо возникающие при улыбке, ему на мгновение хочется спрятаться в них, забыть о всем и прожить так всю жизнь. Будто в этих маленьких чуть ассиметричных ямочках скрывался смысл всего. А в прозрачных веснушках были запрятаны все секреты звездопадов.

– Совсем скоро я начну думать, что вы меня преследуете. – Пьер приподнимает одну бровь, откидывая так навязчиво пристающие мысли.

Девушка взмахивает волосами, чуть качнув головой.

– Никогда в жизни не поверю, что вы настолько наивны. – она щурит глаза, озадаченно рассматривая парня. – Но если откинуть несерьезность, что вы здесь делаете в такое время?

Молодой человек сжимает хлеб в руке и другой проводит по непривычно растрепанным волосам, на мгновение сняв головной убор, затем вернув его на место.

– А что делаете здесь вы?

– И все же, я задала вопрос первой. – Роза ребячески бросает взглядом вызов знакомому, категорично поднимая голову. Без каблуков в сравнении с Пьером она становится абсолютным ребенком в соотношении роста.

– Я лишь хотел прогуляться. Ночь не пощадила меня сегодня. Что же с вами?

Она равнодушно смотрит на водяную гладь, делая глубокий вдох. Ее сердце сжимается от одной мысли о ее внутреннем мире, распадающемся на части. И сжимается из-за того, как чисто и искренне, казалось бы незнакомый человек, интересуется, что с ней. Изобразив улыбку, Роза чуть придерживает юбку, не сразу доверившись легкому ветерку.

– Я собиралась заглянуть в Нотр-Дам. Но осознала, насколько это все бессмысленно.

– Религия? – Пьер издает смешок, смешанный с удивлением.

– Да, абсолютно. Взгляните, люди идут туда не за Богом, не с верой в сердце, они идут, чтобы доказать свою принадлежность к религии, общности, когда вера – это то, что должно быть внутри одного человека. – девушка с досадой выдыхает и сводит брови вместе. Пьер издает тихий смешок, впервые видя француженку такой. На мгновение он видит в ней свою мать, так сильно запечатлевшуюся в его памяти, но стоит девушке вновь остановить на нем свой взгляд, и это ощущение исчезает. Они с его матерью совсем не похожи, лишь редкие слова проскальзывают в разговорах девушки, напоминающие ему женщину, когда-то подарившую ему жизнь. Пьер никогда не верил в Бога, будучи похожим на своего отца – вечный реалист, категорично отказывающийся верить в какие-либо сказки, и всякие божественные создания всегда были включены в список запрещенных мечтаний. Бога не существует, по крайней мере, не существует, пока жизнь не потребует от тебя его присутствия – таково было мнение Пьера. И виновником таких традиций, которые мальчик развил в себе, был никто иной, как отец.

– Вы верите? – он смог сквозь сжатое горло проговорить лишь эти два слова. Образ отца предстал перед ним во всей красе, и Роза мгновенно поняла, что с ним что-то происходит, но решила не говорить вслух о том, что так тщательно оберегается молодым человеком внутри.

– Я не могу не верить. – после недолгого молчания говорит девушка. – Я не смогу вынести мысли, что мамы больше нет нигде. – задумавшись, она облокачивается о каменную ограду, разделяющую ее от падения в воду, и мгновенно отдергивает руки. Солнце дает о себе знать весьма хорошо – камень приобрел свойство обжигать, а глаза уже болели от яркого света. – Что насчет вас?

– Я далек от веры, как луна далека от Земли. – Пьер пожимает плечами, положив руки в карманы.

– Что же после смерти? – француженка спрашивает это без всякой усмешки, неподдельно желая услышать мнение молодого человека, чей голос вселял в нее желание верить каждому слову.

Чуть поразмыслив, парень сжимает зубы, поняв, что он не знает. Он совершенно не знает.

– Я не могу знать. Все, что я знаю – смерть естественна. Ее не стоит бояться.

Француженка вскидывает брови, и медленно двигается в сторону тени. Пьер следует за ней.

– Столько великих людей писали про смерть. Столько композиторов писали произведения, описывающие ее, но никто ведь не знает по-настоящему, верно? – Роза с надеждой поднимает глаза на молодого человека, который хмуро смотрит под ноги, вслушиваясь в каждое слово знакомой. Он останавливается и находит в себе силы с тем же вызовом, что и только застывшая девушка, посмотреть на нее.

– Я думаю, смерть почувствовали все разбитые сердца. И я думаю, смерть уже настигла тех, кто потерял любимых.

– Значит, она намного страшнее, чем я думала. – мгновенно полушепотом произносит Роза.

Пьер тихо хмыкает, опуская голову. Жизнь – худшая форма смерти. Жизнь не жаждет мольбы о пощаде, жизнь не надеется на то, что человек встанет на колени и будет молиться, жизнь не хочет прощать и не хочет спасать, лишь ломать, сломать и оставить сломанным. Смерть здесь ей враг, ведь она подразумевает легкое завершение боли, которую приносит жизнь, и они, будучи партнерами, работая слаженно, поссорятся здесь, в миг, когда человек захочет избавиться от тяжести и нанести удар жизни в ответ. Но в минуту жажды мести человек забывает о том, что жизнь и смерть в конце концов помирятся, и покой не найдется даже там, где должна быть лишь пустота.

– Но я все же хотела бы заглянуть в церковь. Вы не хотели бы составить мне компанию? –спрашивает она. Он теряется в ее взгляде, и на мгновение из его рук ускользает дар речи, но молодой человек быстро приходит в себя.

– Я очень хотел бы. Правда, это будет бесконечно интересно.

Девушка улыбается и кивает, начиная движение в противоположную сторону. Им не хочется даже прерывать это молчание, ведь оно настолько спокойно, что, кажется, они могли бы молчать вместе вечно. Напряжение словно не существует в маленьком мире, в котором они спокойным размеренным шагом в абсолютной тишине идут в сторону восьмого округа Парижа. Лишь поющие птицы нарушают молчание, изредка врываясь в их несуществующий диалог. Смущенно опустив глаза, француженка думает о своем, а парень считает свои шаги, но они словно могут ничего не делать и не говорить и все еще находиться рядом без мыслей о неловкости ситуации. Город кажется таким спокойным, что Пьер пересчитывает пальцы и лишь удостоверившись, что он не спит, вспоминает, что в другой руке все еще держит свежий хлеб.

– Вы не хотите перекусить? Я буквально минут десять назад захватил с собой новоиспеченный багет. – молодой человек щурится из-за солнца, поднимая глаза к голубому, уже близкому к синему небу.

– Нет, благодарю, я совсем не голодна. – вежливо улыбнувшись, отказывается Роза. Лишь этот вопрос вызывает в ней желание уйти от любого разговора, связанного с этой темой, и она сжимает сумку еще сильнее.

Франция лишь в эту секунду кажется бесконечно теплой и безопасной, словно Розе не нужно бежать от отца, а Пьеру от жизни. И рядом друг с другом спокойствие возникает так незаметно, что складывается ощущение, что оно не исчезнет никогда.

– Как вы собираетесь разрешать ситуацию с театром и мистером Бернаром? – внезапно спрашивает Пьер. Этот вопрос нисколько не отталкивает девушку, а скорее напротив, и она переносит аксессуар на одну руку, незаметно растягивая и расслабляя другую.

– Я… пока не решила. – растягивая губы в улыбке, словно ребенок, отвечает Роза, с волнующей опаской кидая взгляд в сторону молодого человека. Последний же удивленно выдыхает, подняв краешки рта и обнажив белоснежные зубы.

– Я восхищаюсь вашей смелостью. – слегка заторможено произносит Пьер, все еще находясь под легким аффектом от услышанного.

– Здесь скорее раскрывается моя трусливость, я словно вор в бегах, боюсь ступить за порог театра лишь из-за одного человека.

– Вы не кажетесь мне трусливой, точнее, абсолютно не являетесь, вы скорее осмотрительна.

Девушка тяжело вздыхает.

– Мне кажется, эта тонкая грань размывается с каждым днем все больше и больше… О Боже, взгляните на это прекрасное существо! – резко произносит она. Пьер переводит взгляд на дорогу и замечает щенка. Усмехнувшись, он проводит пальцем по брови, когда француженка подбегает к животному и берет в руки, откинув сумку на локоть. Подойдя к молодому человеку, она гладит маленький организм, поместившийся в ее маленьких руках, и протягивает его Пьеру. Тот осторожно перенимает у Розы собаку, разглядывая ее.

– Кажется, это Гончая Арьежуа. – бубнит парень себе под нос, осматривая темные глаза охотничьей собаки. Еще дитя, она была такой чистой, далекой от охоты и неизбежной работы. Но сколько же она видела, скитаясь по одиноким улочкам такого большого города. Сколько боли прочувствовала. Проведя рукой по мягкой тонкой, но густой шерсти, Пьер не сдерживает улыбку. Животное оглядывает их с безумным любопытством, обнюхивает белую рубашку Пьера, тянется вновь к девушке, которая замерла, стоя боком к мужчине, направив свой взгляд в сторону церкви, скрытой зелеными пышными деревьями. Она опускает руки, крепко обхватив пальцами ручки сумки. Парень, не отводя от нее глаз, медленно опускается на корточки, опуская собаку на землю, и встает. Он сглатывает, сведя брови вместе, и застывает, не зная, что делать. Девушка стоит так беззащитно, боясь сделать и шаг, любое движение. Сжав губы, она поднимает глаза к небу, стараясь сдержать внезапно возникнувшие слезы. Ее распущенные волосы слегка развеваются на ветру, окутывая ее маленькое лицо в свои объятия. Ей некуда бежать. Вот, впереди нее место, где она может рассказать все свои секреты, где она находит отца, которого лишилась, но даже в этом месте ей не было покоя. Защиты не было нигде, и единственное, что промелькнуло у нее в голове – «Libertatem». То, чего у нее не было. Свободы не было и у нее в мыслях, наедине с ними она была словно в заключении, в тюремной холодной, бесконечно темной камере. В такие моменты оставшимся другом и врагом оказывался Бог, настолько беспомощный, бессильный. Пока человек верит в Бога, он верит, что находится внутри цитадели. Но любая цитадель будет захвачена с приходом правильного врага. А когда ты сам себе враг, никакая защита не устоит. И шансов на спасение не остается.

Молодой человек осторожно подходит к ней, касаясь ее плеча. Обернувшись, она находит в его взгляде испуг, смешанный с волнением. Не найдя никаких слов, она улыбается самой безнадежной улыбкой, которую только можно сотворить. Парень выпрямляется, снимая свою шапку, и, слегка наклонив голову, хмурится, стараясь держать в себе безумное, абсолютно сумасшедшее желание скрыть девушку от любой боли, которая застынет в ее чистых, кристальных, больших глазах.

Роза опускает глаза, не выдержав взгляда молодого человека, и поворачивается, направляясь в сторону церкви. Каждый шаг сопровождается желанием повернуть обратно, сдаться в своей бесконечной вере, но в ее голове отчетливо раздаются причины ее действий. И им нельзя было противоречить. Нельзя было отпираться, когда решение так близко, когда еще шаг и, как ей казалось, она найдет то, что так долго, но тщетно ищет. Но девушка не знала, не понимала, что каждый шаг приближал ее к концу, тянул в бездну и еще минута, и она упадет, скроется в безусловной тьме. Но он был рядом. Он бы не позволил ей упасть, сколько бы сопротивления не получил в ответ. Пьер шел сзади, готовый словить ее в любую секунду, но Роза шла упрямо и уверенно, и метр за метром они оказывались все ближе к тому, чего так сильно боялся и избегал Пьер, и во что так сильно и безоговорочно верила Роза. Ее упрямство на мгновение показалось ему таким детским, будто здесь играл огромную роль юношеский максимализм. Но смотря, как преодолевая себя с каждым движением все больше, девушка приближалась к сокровенному месту ее таких же беззащитных, ранимых мыслей и слов, Пьер начинал видеть в ней все более нового, другого человека. И теперь желал узнать его до конца.

Француженка остановилась около огромной приоткрытой двери. Они оба встали, как вкопанные, часто дыша и стараясь всеми силами успокоить дыхание и настолько участившийся пульс. Взглянув на Пьера самым острым взглядом, на который девушка только способна, она все же зашла внутрь, и он последовал за ней.

Тишина в городе не могла сравниться с тишиной, царившей здесь. Прохлада повеяла так же неожиданно, как настигла темнота, и лишь пара лучей смогла проникнуть сквозь небольшие отверстия в твердых, каменных, толстых стенах. По обе стороны расположились многочисленные сидения, пустующие и кажущиеся весьма одинокими. Церковь была пустой. Не было ни души или, по крайней мере, ни одного человека. В самом конце стоял четырехконечный крест. В сравнении с крестами на кладбищах, Пьеру этот показался намного более угнетающим, пока Роза искала в его геометрических прямых изгибах свою потерянную правду. Но может правда и не была никогда потеряна, ведь ее просто никогда и не существовало?

Медленно пройдя вперед, тихо передвигаясь на балетках, девушка опустилась на одно из сидений. Молодой человек оказался рядом с ней, ощущая странное, необычное волнение, разливающееся по всему телу, словно он оказался оголенным перед огромной толпой народа.

– Вы никогда не молились прежде? – она шепчет это настолько тихо, что парню приходится напрячь весь организм, чтобы расслышать ее вопрос. Отрицательно покачав головой, он заостряет внимание на старом органе, расположившемся неподалеку от креста. Искусно выполненный из темного дерева, он стоял одиноко, лишь ожидая своего звездного часа. – Все, что нужно – лишь закрыть глаза и мысленно говорить. Или шепотом.

– Но что говорить? – в сфере веры и религии Пьер чувствовал себя первоклассником, которому неизвестна даже таблица умножения. Но стыд, которого он напряженно ожидал, не возник. Девушка лишь обыденно положила сумку около себя и повернула голову к молодому человеку.

– Все, что хочется. Все, что на душе.

Они погружаются в бесконечную тьму, практически одновременно закрыв глаза. Роза будто пытается найти маму в своих же мыслях, все ее слова Богу на самом деле слова своей маме. Ее поиски закончатся лишь тогда, когда она позволит себе осознать и принять – ее больше нет, ее никто и ничто не вернет, и эта молитва – спасение не матери, а себя. Пьер зажмуривает глаза практически до боли, будто ожидая удара, сжав руки в кулаки и позволяя ногтям впиться в нежную кожу. Но удара не следует. Ведь он даже не произносит ничего в уме, забывает все слова, теряет все мысли. Сердце говорит за себя, когда сам человек молчит. Но никто не слышит.

Молодой человек шикнул, почувствовав сильную боль в ладонях, от чего Роза открыла глаза. Пьер разжал кулаки, и им открылись небольшие раны от ногтей, четко отпечатавшиеся на коже, словно на бумаге.

– Нужно промыть. – тихо произнесла девушка, вставая, но парень остановил ее, мягко схватив за локоть, и она, взглянув на него, вновь опустилась на прежнее место.

– Пройдет, это не так страшно. – вновь окинув взглядом орган, он не смог сдержать улыбку. – Знаете, когда я был совсем маленьким, я впервые услышал звуки органа. Они исходили из комнаты моего деда. Честное слово, он играл по десять часов подряд после смерти бабушки.

Роза замирает, поднимая на него глаза.

– Почему?

– Он безумно любил ее. Конечно, их отношения больше были похожи на дружеские, а иногда мне казалось, что бабушка вышла замуж и вовсе не по любви… – он выдыхает с улыбкой и легким смешком. В церкви стоит то приятный, то мерзкий запах воска. Француженка сжимает губы, чуть задержав дыхание. – Но они любили друг друга. Иногда казалось, что им не нужны люди в этом мире больше, только они и все. Они могли молчать часами, она спокойно читала книги, он играл на инструменте.

Девушка откидывается на спинку и останавливает взгляд на иконе.

– Вы не верите в Бога, но верите в любовь? – полу-утвердительно произносит Роза, чуть вскидывая брови.

– Я верю в любовь. Но я не думаю, что в моей жизни она будет.

– Почему вы говорите подобное? – слегка недовольно спрашивает Роза, не отводя взгляда от святой картины.

Он молчит, но тишина прерывается после возникновения абсолютно логичной, но и абсолютно нелогичной мысли. Хоть и лишь глупец будет искать логику в любви.

– А любовь – это грех?

Мужчина чувствует себя глупцом, задав такой вопрос, но с нескрываемым любопытством ждет ответа, рассматривая помещение. Холод пробегает по его телу, и он чуть вздрагивает.

– Нет. – выдыхает Роза. – Разве что грех по отношению к себе.

Пьер глубоко вздыхает, когда они пересекаются глазами, и чуть хмурится. Француженка не замечает этого, задумавшись о его словах, но думать о смерти в ее цитадели ей не хочется, поэтому она отрывается с сиденья. Мужчина поднимает на нее глаза.

– Мне все же нужно посетить мистера Бернара. Но, как бы нелепо это не звучало, жизнь, кажется, снова найдет способ вновь столкнуть нас. В крайнем случае, театр является эпицентром моей жизни. Так что туда я прихожу особенно часто. Ну или вы можете проследить за мной. – девушка хитро щурит глаза, наклонив голову в бок. – Должна ли я добавлять слово «снова»?

Она издает смешок, разглядывая молодого человека. Он же встает, выдохнув так просто, будто веря каждому слово знакомой. Ему сложно прощаться с ней, но он протягивает руку, и незаметная прозрачная улыбка застывает на его беззаботном лишь в этот миг лице, когда он ощущает касание ее ладони и нежных пальцев. Она оставляет его в пустой церкви, наполненной лишь ароматом веры.

Пьер остается, словно брошенный ребенок, стоять внутри церкви. Среди пустых сидений и с таким же пустым сердцем он застывает, не понимая, что делать дальше. В мыслях крутится лишь план побега, но молодой человек стоит крепко, зацепившись за последние частицы желания поверить хоть во что-то большее, чем он сам. Хоть вера в себя сломилась давно. Еле переплетая ноги, он, как падший ангел, подходит к кресту и опускает глаза. Крест молчит, как и молчал всю жизнь. Парень беззащитно глубоко вздыхает, будто это последний раз, когда он может позволить себе вздохнуть полной грудью.

– Хоть ты сможешь ответить мне? – раздается в пустом помещении, эхом отталкиваясь от стен. Эти слова сказаны с абсолютно неприсущей Пьеру робостью. – Кто-либо, кто бы ты ни был, существуешь ты или нет, можешь хотя бы ты ответить мне? Можешь?

Пустота ответила терпеливо. Но в Пьере терпение кончалось, как воздух. Претензия застыла комом в его горле и вливалась черными чернилами в его глаза, темнеющие от злости и обиды. Он стоял перед крестом как перед отцом, отобравшим у него игрушку.

– Если человек в конце концов умирает, зачем ему жить эту огромную, полную боли, ненависти, страданий, потерь жизнь? Зачем? Зачем просыпаться утром с надеждой, а потом жить с несбывшимися мечтами, зачем желать богатство и быть бедным в душе? Я не могу понять, не понимаю, я глупец или вся твоя система – одна большая ошибка?!

Поспешно убрав лишь еще появляющиеся слезы на глазах, Пьер поднял голову к потолку, мысленно прокручивая свой крик. В нем смешались все чувства, все воспоминания слились воедино, и он, хоть и бесконечно жестоко и болезненно заставив себя найти хоть один момент жизни, когда Бог существовал в его жизни, не смог вспомнить ни единого. Он боялся Бога как огня. Хоть сгореть заживо для него было проще, чем поверить в столь огромную силу и значимый символ.

– Они верят тебе, но стоишь ли ты того, чтобы тебе верить?

Шепот звучит необычайно тихо из его уст. Он приподнимает одну бровь, направляя свой абсолютно пустой взгляд на икону, боясь показать хоть одну единственную эмоцию, которая бы раскрыла его.

– Если ты слышишь меня, то знаешь, в чем заключается суть и причина моей мести. И если ты существуешь, то я прошу тебя, не позволяй ему смотреть. Не дай ему увидеть, как я все сломаю.

Монотонно произнеся это, быстрым шагом он выходит из церкви, надев головной убор и сожмурив глаза от резкого солнца. Знакомый силуэт возникает перед ним, и Пьер хмурится. Он знал наперед, что друг пойдет на его поиски, но почувствовал себя так, будто его поймали на месте преступления.

– Николас, как ты меня нашел, приятель? – осторожным шагом приближаясь к другу, спрашивает он. Тот направляет свои голубые глаза на Пьера, судорожно сглотнув, медленно переводя взгляд на храм.

– Я здесь давно, просто дожидался, пока ты выйдешь.

Возникает довольно неловкое молчание, которое нарушает Николас, издав смешок и приподняв брови. Он похлопывает друга по плечу.

– Поговорим об этом позже. Нам нужно достучаться до Гарсиа.

Глава 7.

Роза торопливо приближалась к театру, осмысливая все, что произошло чуть ранее. Ее вера в Бога оставалась непоколебимой, но никогда в жизни она не была так откровенна ни с кем, что вызывало двоякие чувства. Она поделилась с Пьером самым сокровенным, самым тайным, единственной своей защитой. Поверила человеку, которого знает лишь несколько дней. Но сейчас, будто во время войны, когда девушка не могла никому довериться, открыться, ей захотелось позволить себе поверить хоть кому-то. Насколько неоправданным ей казался свой шаг, настолько правильным она его находила. Богу не нужно ее одиночество, он возрадуется ее спокойствию… Но если бы Бог услышал ее исповедь, простил бы он ее грехи?

Солнце игриво светило прямо в глаза, заставляя девушку их опустить. На мгновение остановившись, француженка взглянула на зеленоватую траву, и в ее голове промелькнула почти безумная идея. Роза оглянулась и, удостоверившись, что никто не смотрит, сняла туфли и позволила ногам прикоснуться к мягкой, такой доверчивой природе. Людям свойственно воплощать свои желания в те минуты, когда чужому человеку неподвластно сказать что-то. Всю жизнь избегая индивидуальности, человек становится рабом общества и мыслей, порой бесконечно отчужденных от собственных. Тем, кому повезло иметь свои собственные принципы, свое мнение и свои слова, остаются в одиночестве, но все боятся этого. Но лучше быть одиноким, чем оказаться тем, кого ты искренне презирал. Или же тем, кем просто не являешься. Ведь суть жизни в том, чтобы быть собой и никем больше. Смысл жизни в том, чтобы прожить ее так, как считаешь нужным.

Взяв обувь в руки, Роза сделала несколько шагов по влажной земле и подняла свои глаза. Им открылись смущенные деревья. Застенчивость кроны превращала их «портрет» в карту, на которой запечатлены реки, скользящие между красивых земель. Казалось, однажды по этим землям бежали дети, чьи следы остались навсегда где-то в глубинах памяти тех, кому показалось невыносимым о них забыть. И эти реки познали кровавые войны и бои, они видели смерть и облегчение, служили ядом и спасением. На каждой частичке Земли была своя история, они знают то, чего не знают люди.

Детским интересом глаза, будто измученные жаждой, изучали растения. Тревога посетила француженку лишь на миг, когда ей пришла в голову мысль, что растения не знают, что они так красивы. Звезды не знают своей красоты, но они не догадываются об этом, так и прекрасные люди никогда не видели и даже не думали, что кто-то смотрит на них с трепетным восхищением. Глубоко вдохнув, девушка ощутила запах свежести, который всегда ее привлекал. Подобное чувство было в ней в самом далеком детстве. Светлый сад, полный лилий и ромашек, тихий водопад поблизости… Они словно эхом остались в почве всей планеты, и где бы Роза не стояла, то место преследовало ее. Мама, зарытая в холодной и сырой земле, была теперь лишь отзвуком тех мгновений. Навсегда запечатанным в сердце видением. Роза упорно скрывала ее безмолвный крик, затаившийся в груди, ведь каждую минуту, где бы она не находилась, каждый ее вздох напоминал лишь о том, чего не вернуть. Бесконечно дивная природа оставалась ее вечным напарником, спасая всю сущность, служа домом в самые тяжелые моменты жизни. И ведь если приглядеться, поверить, понять, довериться – природа прекрасный друг, сестра и брат, отец и мать. Природа – уязвимое дитя. Ей нужен оберег и крепкая спина. Спасение и борьба.

Роза нехотя вновь надевает туфли, оказавшись на тротуаре. Ее мысли снова оказываются захваченными планированием разговора с мистером Бернаром, и, несмотря на глубочайшее волнение, она идет весьма уверенно и решительно, как вдруг резко останавливается, не в силах идти дальше. Ее рука оказывается в крепкой хватке, и девушка теряет любой шанс сдвинуться с места. Повернув голову в сторону противника, Роза тяжело вздыхает, пытаясь вырваться, но не может из-за преобладания силы мужчины. Его темные зализанные волосы, черные глаза, вздувшиеся вены на висках и даже чересчур опрятный вид, все его существо вызывает мерзкое ощущение у девушки, которая от одного касания его пальцев испытывает безусловную бесконечную ненависть. Оглянув его так, словно она увидела худшее чудовище на Земле, Роза вглядывается в его зрачки, и ей кажется, что нет ничего более зловещего, чем его легкомысленный взгляд. В другой его руке зажат бокал вина. Девушка постаралась проигнорировать безумно острую боль от его жесткости или хотя бы притвориться, насколько это возможно, что ее вовсе и нет.

– Розали. – стоило ему выдохнуть эти слова, как Роза отвернулась от него. Ощутив запах алкоголя мгновенно, она не могла уже вынести ни его, ни его выходок. Кровь начала кипеть в ту же секунду, хоть время и тянулось бесконечно долго, но в силу своего аристократического воспитания француженка сдерживала себя как могла.

– Эдмонд. – сквозь зубы процедила девушка. Ее медовые глаза наполнились злостью, но она все еще была безнадежно во власти мужчины. Он недовольно цокнул, с мерзкой улыбкой взглянув на Розу, словно хищная гиена.

– Не стыдно так приветствовать брата?

Девушка оцепенела, всеми силами стараясь скрыть ненависть, пронесшуюся по ее телу после этих слов. Убегая от своего прошлого, ей не удалось пробежать и двух миль, и она вновь уперлась в тупик. Прошлое держало ее руку так крепко, что даже если бы Роза попыталась всеми силами вырваться, у нее бы не вышло. Прошлое держало слишком крепко. Оно никогда и не отпускало на самом деле, лишь уходило за кулисы, чтобы вернуться. Но когда оно уходит, никогда не ожидаешь возвращения и веришь, надеешься, что на этот раз побег удался. И никогда не получается, не выходит, это безнадежно. Мужчина взглянул на нее самым пристальным и напряженным взглядом, сжав свои губы.

– Двоюродного, к счастью. – Эдмонд громко хмыкает на слова кузины. Француженка нервно сглатывает. Подняв глаза к небу, словно умоляя о помощи, она не находит ничего, кроме голубоватых оттенков, смешанных с редкими белыми. Роза вновь переводит глаза на мужчину, хаотично пытаясь придумать способ сопротивления. – Оставь меня.

Девушка попыталась вырваться, но молодой человек лишь сильнее сжал ее руку, впившись своими ногтями в нежную кожу. Роза издала шипение, схожее с шипением змеи, готовящейся нанести укус своей жертве, но на деле была бессильна. Эдмонд оказался слишком сильным по сравнению с ней. Их неразрываемый зрительный контакт говорил сам за себя – даже со стороны могло показаться, что хищник загнал в клетку свою жертву. Но Роза стояла крепко, с вызовом рассматривая его лицо и пытаясь найти хоть что-то в нем, что осталось из детства. Их связывала большая детская игра, ребяческие забытые слова и осенняя листва. Огромный как дворец дом на горе, в котором они провели самые ранние годы. Эдмонд был человеком нравов, но девушка потеряла любую возможность увидеть в нем что-то более чистое, чем его прошлое. Молодой человек казался внешне намного старше, когда на самом деле их разрывала разница в три года. Глядя на него, девушка тщетно искала то, что уже давно исчезло. Давняя честность, искренность, правда – все было сожжено временем. Того человека больше не было, но она настойчиво искала его в глазах, так упорно смотрящих на нее.

– Мне нужен твой отец.

Услышав молчание в ответ, мужчина насильно приблизил к себе девушку.

– Сейчас же! – рявкнул он, затем сменив свой гнев на истеричный, близкий к сумасшедшему смех. Роза напряглась всем своим организмом, не отводя взгляда от его безумных глаз. В них, когда-то таких умных и верных, теперь не было и следа тех молитв, которые они вместе читали. Детство на мгновение показалось ей такой глупостью и таким враньем. А если детство – ложь, то во что вообще можно верить? Одиночество, застывшее в ее сердце, казалось теперь слишком невозможно сильным, слишком бесконечным, чтобы предпринимать даже попытки его избежать. Это чувство оказалось даже более сильным, чем ее нынешняя неприязнь к брату. Как и нежелание принять то, что после всех событий прошлого они стоят, как два врага, так жестоко смотря друг другу в глаза.

– Я не могу тебе сказать, ведь совершенно не знаю. Я даже не знаю, где он живет теперь. Ты пьян, Эдмонд, прошу тебя, оставь меня и уходи. – эти уже слишком мягкие слова сорвались с ее губ, не спросив разрешения даже у девушки, и она прикусила кожу.

Взглянув на свою руку на мгновение, Розе открылись разбитые в кровь костяшки кузена. Заметив это, молодой человек мгновенно отпустил девушку, попятившись назад, пряча руку за спину. Француженка сглотнула и испуганно подняла на него глаза.

– Что случилось? С кем ты дрался? – он промолчал, застыв перед ней. – Эдмонд, скажи ты хоть слово.

– Милая Роза, а не пора ли тебе выйти замуж и молчать в тряпочку каждый раз, когда дело тебя не касается? – сказал он, пытаясь заставить исчезнуть противное чувство внутри, возникшее из-за ощущения вины перед своей младшей сестрой. Волнение девушки, не разгадавшей его мысли, сменилось на отвращение, которое навечно застыло в ней по отношению к нему. Они изменились до конца, бесповоротно, и теперь она это понимала и даже не хотела отрицать. Все прошлое стерлось и осталось во времени и в старой колокольне, разрушенной такой же жестокой и отвратительной карой, как время. Теперь она боялась времени еще больше, чем раньше.

– Ты ничем не отличаешься от отца. – прошептала она. Слезы застыли в ее глазах, но она гордо сдерживала их, не позволяя себе и минутной слабости. Сердце француженки словно превратилось в камень, и она отвела взгляд, чтобы не видеть, что человек, которому она сказала это только что – ее двоюродный брат, когда-то в детстве так громко и дерзко читавший ей довольно грубые стихотворения о правде. Он стоял на табуретке, в левой руке зажав сборник, пока правая рассекала воздух. Они искали правду вместе, но нашла ее только она. Эдмонд погряз в бесчестии, так не свойственном ему. И Розу это обескураживало и убивало.

– Нам и не надо друг от друга отличаться…

– Такой же мерзкий, гордый, самодовольный… – каждое слово Роза выплевывала из глубины своей души, избегая столкновения со взглядом брата.

– …мы ведь одинаковы в своих желаниях…

– …эгоистичный, меркантильный, циничный, лживый…

– Ты не закончишь этот список, Розалин. – прервал ее молодой человек. Слова кузины его нисколько не задели, а даже наоборот, позабавили, и он лишь улыбнулся ребяческой улыбкой. – Не напрягай свою милую головку ради таких сложных вещей.

Он поднимает бокал, делает глоток и, отставив руку в сторону, намеренно разжимает пальцы, после чего слышится звон стекла. Парень растягивает губы, утончая губы, и указывает на разбитую посуду, пока Роза делает шаг назад, стараясь не пораниться.

– Смотри-ка, вот и дело нашлось для тебя. Женщинам только такие дела и нужны. Вы на другое просто не способны. – он говорит это с самым честным тоном, на который только способен, ведь он по-настоящему в это верит.

– Ты жалок. Настолько жалок, что любое твое слово звучит как детский лепет. И им и является. – она наконец находит в себе смелость посмотреть ему в глаза, но они оказываются совсем пустыми. Девушка, боявшаяся всю жизнь этого больше всего, обессиленно сводит брови вместе, стараясь усмирить дыхание. Оно выдает ее, и кузен, заметив это, находит, что в данное мгновение девушка наиболее уязвима.

– Послушай меня. – он делает шаг вперед, от чего Роза судорожно сглатывает. – Ты идешь в этот глупый театр? Ты считаешь, что кому-то нужна? Нет. Все, что у тебя есть – твоя фамилия и состояние твоего отца. И тебе лишь повезло, что ты единственная в семье. Как жаль, что твоя бесконечно глупая мамочка не видит, кем стала ее дочь. Признаться честно, ее смерть сделала всем нам немаленькое такое одолжение.

Девушка не может поверить ни единому его слову, внимательно разглядывая вены, вздувшиеся настолько, что в них можно увидеть Сену. Они эхом промчались в ее голове, отталкиваясь от самых глубоких надежд и воспоминаний. Лишь один простой вопрос застыл в девушке: «Почему?». Но именно на него она не могла найти ответа.

Сжав руки в кулаках, Роза вежливо улыбнулась ему в лицо, вызвав абсолютное недоумение, повернулась к нему спиной и вновь пошла в сторону театра, уже не сдерживая слез. Мужчина остался в неуверенности в подлинности произошедшего, но быстро пришел в себя, вернув теперь свойственную ему жесткость.

– Я все равно доберусь и до дяди, и до тебя, Розали. – предостерегающе прорычал Эдмонд, недовольно отбив ногой часть стекла, словно футбольный мяч.

Роза сжала зубы и ускорила шаг, практически превращая его в бег. Ей уже было все равно, догонит он ее или останется там, убьет ее или оставит жить в мыслях, которые с каждой секундой все больше угнетали. В голове крутились лишь его слова и все воспоминания, в которых ее мама так спокойно и нежно относилась к кузену, словно к родному сыну. Оправдывать его, учесть воздействие алкоголя не было сил, и она пересилила свое желание обернуться и взглянуть на него снова, попробовать увидеть в нем прежнего человека. Люди делают так всю жизнь – несмотря ни на что, идут дальше. И Роза пошла упорнее, хоть каждый шаг причинял невыносимую боль.

Будь у нее хоть один шанс на то, чтобы услышать причины, понять, что случилось, и как они так быстро выросли, она бы ухватилась за него, но такого шанса не было. Как и не было шанса на то, что они когда-то снова станут близкими. Роза не могла поверить до конца в свои же слова – брат с отцом стали настолько запретной темой для нее, навечно связанными одним словом – побег. Родной дом исчез навсегда, оставшись в ее памяти, как нечто далекое и невозможное, бесконечно теплое, но запретное. Но больше всего в ней бушевало непринятие его слов о предназначении девушки, она не принимала это мнение всей своей душой. Противясь в душе каждой букве, оказавшейся в тех словах, француженка свела брови вместе и закусила щеку. Неужели ее двоюродный брат, друг всей ранней жизни мог стать таким человеком? Тысяча и один вопрос круговоротом давили на девушку, наполняя ее уже содрогающееся тело. На улице так же тепло, но дрожь охватила ее, работая вместе с прошлым и пытаясь убить в ней последние остатки светлого. Люди словно возникали из неоткуда, тенью воспоминаний. И вздохнув глубже, она пошла дальше – уверенно и честно, хоть в ее глазах разбивались тысячи осколков.

Глава 8.

Пьер хлопает дверью автомобиля, оглядывая здание, у которого остановился Николас. Оно практически блестит нежным голубым цветом, отражаясь в стеклах машины. На его лице застывает смешение заинтересованности, любопытства и абсолютного непонимания. Друг же стоит весьма уверенно, опершись на транспорт спиной и скрестив руки. Всем видом он словно показывает, что здесь должно произойти нечто важное, и Пьер наконец не выдерживает.

– Что мы здесь делаем?

Приятель поворачивается с самой искренней улыбкой, которую только может показать человек. Пьеру на мгновение даже кажется, что его зубы сверкают на солнце, но он быстро качает головой, списав все на недосып. Николас нехотя кидает взгляд на часы, охватившие его запястье, и кивком указывает Пьеру на вход, не спеша поднимаясь по ступенькам. Мужчина, решив оставить все вопросы, подходит к большой тяжелой двери. На ней вырезано «Отель Гурьер», что озадачивает его, но, полностью доверяя Николасу, толкает дерево, заходя внутрь. Ему открывается бесконечно величественный, слишком пафосный вид, от чего все внутри молодого человека сжимается в ярости. Но внешне он сохраняет достаточно спокойный вид, оглядывая комнату. Размер помещения можно сравнить с национальной библиотекой Франции, хоть оно и чуть скромнее. Николас резко опускается на один из фиолетовых вельветовых диванов, расположенных рядом с камином, и ребячески отводит взгляд от откровенных картин на стенах. Его щеки вспыхивают, на что Пьер невольно улыбается, и Николас хватает первую попавшуюся газету, прикрывая свои глаза. Решив, что друга стоит оставить наедине с его детским восприятием и некультурной живописью, Пьер отходит в сторону, разглядывая величественную архитектуру здания. Ничего не может его задеть больше, чем все золото вокруг, так нагло обесцененное дешевым пафосом. Он поднимает глаза к потолку, и его ослепляет не сколько свет, сколько огромная люстра, намеревающаяся свалиться ему на голову, и, несмотря на представление и надежды на «светлое» будущее, Пьер совершенно не против. Переведя взгляд обратно, он мгновенно останавливается, чуть не столкнувшись с огромным книжным шкафом. Стоит ему повернуть голову в сторону камина, как он видит яркий свет, исходящий из чуть приоткрытой двери.

Не сумев побороть любопытство, он подошел к ней. Пьер приоткрыл дверь, на что его ослепили лучи солнца. Хоть они казались более тусклыми из-за могущественной, строго состриженной и безупречной растительности. Все здесь, даже мраморные статуи, так беспомощно и одиноко смотрящие своими почерневшими глазами в пустоту, казалось идеальным. Каждая ветка, оказавшаяся на каменной дорожке, проходящей между многочисленными высокими кустами, каждый случайный листок, уныло лежащий, словно были заложниками. Будь у них хоть одна причина и шанс сбежать – они бы это сделали, но они не могли. На долю секунды Пьеру показалось, что даже слабый ветер, потерявший свой голос и могущество, не мог сдвинуть с места неощутимую листву. Мужчина прошел около поверженных камней, разглядев на одном из них надпись «Правда – свобода». От одного запаха свежести его выворачивало наизнанку, но он прошел дальше, заботясь о том, чтобы не потерять сознание от неожиданно нахлынувших мыслей. Ведь если правда – это свобода, то почему люди лгут?

Шаги показались ему бесконечной пыткой. Даже редкие вздохи, которые он себе позволял, и долгие выдохи не давали ему дышать ровно. Вдруг молодой человек осознал, что его так встревожило – здесь не было ничего живого, настоящего. Все казалось настолько поддельным и лживым, что, казалось, даже живая природа омертвела. Но в его память врезалась знакомая картина – такой же парк, схожая тревога в груди, но воодушевление перекрывало любое волнение. И звонкий смех, забытый на всю жизнь, и тихий шепот, и тепло в сердце… Иногда казалось, что прошлое – забытая детская игра. Ведь попробуешь словить какое-то воспоминание, уже коснешься самыми кончиками пальцев – оно ускользнет, но человеку свойственно даже с завязанными глазами искать то, что он хочет найти. Но стоит ли это поисков? Прошлое хранило не только нечто светлое, но и то, что может погубить, и Пьеру это было известно достаточно ясно, чтобы обычно избегать его. Но, оказавшись беззащитным перед этим загадочным местом, парень не смог сдержать возникших сцен в голове и мыслей, которые так старательно прятал. Он знал, что любая слабость обречет его на жажду борьбы. Но бороться ради того, что уже обречено на провал – бессмысленно. Если только не являешься безнадежным романтиком и мечтателем. Но даже будучи писателем, Пьер не был настолько непоправим.

В нем смешались две стороны одного и того же понятия – жажда. Он желал всем сердцем помнить, держаться за прошлое и не отпускать, но и смутно понимал, что жажда его погубит. Сделав еще несколько бесшумных шагов вперед, он остановился. Еле слышимые мужские голоса раздались поблизости. Пьер подошел ближе к едва заметному помещению, расположившемуся среди деревьев. Мужчина опустился на ступеньки, ведущие в небольшой дом, и застыл, желая услышать хоть что-то.

– Я считаю, это абсолютно не выгодно с точки зрения финансов. – послышался низкий бас. Пьер напрягся, сведя брови вместе. Голос прозвучал даже слишком резко.

– Ты прав, но мы боролись ради этого столько времени, сейчас уже поздно…

– Гарсиа, ты не понимаешь? По всему городу ходят слухи, что ты – главный в этих действиях, значит, ответственность будет лежать в первую очередь на тебе. – громкость снизилась до такой степени, что Пьеру пришлось осторожно приблизиться к двери. Взглянув в крошечную щель, молодой человек увидел полного мужчину и Александре Гарсиа, стоящих около горящего камина. Несколько человек сидели за столом, покорно слушая разговор двух мужчин. У второго была зажата сигарета в пальцах.

– Они здесь, я все решу, доверься мне. – проговорил миллиардер. Лысый мужчина хмыкнул, заставив Гарсиа посмотреть на него самым вызывающим взглядом.

– Если ты считаешь, что эти дети тебя не обманут, то заблуждаешься.

– Время покажет. Пригласи их сюда. Сейчас же.

Пьер отпрянул от двери, за мгновение добежав до начала сада. Буквально затолкнув себя обратно в здание, молодой человек подошел к приятелю, рассматривающему книжный шкаф. Заметив Пьера, парень приподнял одну бровь.

– Где ты был? – хмурясь, спрашивает Николас. Парень застывает, не в силах что-либо придумать, как их прерывает тот самый полный мужчина. Вблизи он кажется Пьеру еще более противным. Его немного искривленный нос, тонкие брови, темные круги под глазами и даже блеклость глаз – все вызвало полное отторжение у молодого человека. Но несмотря на это, он искренне благодарен за неожиданное спасение.

– Александре Гарсиа вас ждет. Идите за мной. – Пьеру лишь туманно показалось, что он добавил «ублюдки» лишь губами, но не услышав этого наверняка, решил не провоцировать и так весьма скользкого на вид человека. Они с Николасом переглянулись прежде чем зайти в ту «потайную дверь» и вырваться в сад, из которого писатель лишь мгновение назад бежал. Но в отличие от прошлой, эта прогулка оказалась достаточно короткой, и в считанные секунды друзья оказались около знакомого лишь одному из них дома. Пьер еще подслушивая недавний разговор подметил простую, но элегантную архитектуру этого помещения, что его бесконечно обрадовало – хоть что-то здесь не выглядело чересчур напыщенным.

Николас подался вперед, предвкушая победу, пока его приятель пытался судорожно создать в своей голове примерный концепт его речи. Они оба выглядели довольно напряженными, и, оказавшись внутри, лишь ощутили более сильное давление. Комната, в отличие от вестибюля основного здания, показалась крошечной. Стены давили даже не сколько своим цветом темного дерева, сколько близким расположением. Николас, имеющий небольшую склонность к клаустрофобии, скукожился, сыскивая поддержку в глазах друга. Последний разглядывал Александре Гарсиа, стараясь не выдавать свою неприязнь.

– Разговор будет долгим, я так понимаю. – сквозь зубы процедил миллиардер, заметив неприятный блеск в глазах союзника. Ему словно была известна вся психология человека, и любой подозрительный вздох сразу мог дать ему ответы на многие вопросы.

– С чего вы решили? – развязной походкой Пьер подходит к мужчине. Его агрессивный взгляд дополняет темный, почти черный оттенок радужки, но парень уже не чувствует ни страха, ни обычного волнения. Он знает свою цель и готов идти к ней, и, если такими раздумьями лишь обманывает себя, то делает это самым искусным образом.

– Пьер, Пьер, Пьер… – выдохнул Гарсиа, цокая. Он театрально тяжело вздохнул, качнув головой. – Люди выдают себя мгновенно. Им даже не надо стараться, да они сами этого не замечают. Ты пришел, чтобы просить моих денег, но для начала я хочу услышать аргументы. Естественно, в мою пользу. – он опустился на кресло, закидывая одну ногу на другую. – В чем моя выгода? Я не писатель и уж точно не поэт, Господи упаси, я не получу прибыль и не спасу никого, кроме низшего слоя населения. Итак, вопрос. Зачем мне вам помогать?

Николас оперся спиной о стену, внимательно прослеживая каждое слово в рамках этого диалога. Все остальные разговоры, до этого момента служащие второстепенным шумом, прекратились. Казалось, все остановили всю деятельность, чтобы услышать Пьера.

– Вам нужна месть. Вы знаете, что офицер Легран сделал, и вам нужна месть. Там погибло много людей, важных вам тоже. По его вине.

Александре Гарсиа растянулся через миниатюрный столик и взял стакан с золотой жидкостью. Они с Пьером явно разделяли здравую страсть к алкоголю и, возможно, это было единственным, что их роднило. Во всем остальном насколько Пьер был чужд миллиардеру, настолько мужчине был далек писатель, охваченный всецело юношеским максимализмом и вызывающими идеями.