Читать книгу Архангельские поморы - Сергей Александрович Вербицкий - Страница 1

Возьми бородатую книгу

из бересты, кудрявыми словами писаную,

и прочти мой сказ

о хождении архангельских промысловиков

на тот свет.

СКАЗ ПЕРВЫЙ

О дивном Архангельском городе.

Большая вода питается малой. Студеный океан наполняется морями, а те, в свою очередь, из рек свою силу набирают. Наше Беломорье кормится матушкой Северной Двиной, а она спокойна, статна, величава, другими младшими сестрами пополняется.

Окрест хозяйки Двины раскинулась земля северна – Поморье. Скудна растительностью и плодородием округа здешняя. Зато особо крепок край морозами, в зимние месяцы так вступит, что живого человека враз скует, он и шагу больше ступить не может.

В лихие-то годы сюда и потянулись мужички новгородские в поисках лучшей доли и спасаясь от боярского гнета. За ними и церковь наша православная пришла, дабы не оставить хоть и беглых крестьян без причастия и исповедания.

На Пур-Новолоке, на прибрежной землице, в сорока двух верстах от Белого моря, на крутом глинистом бережку Северной Двины утвердили окладное бревно Михайло-Архангельского монастыря.

Сходили века, обживался край северный, и за церковью к вольной жизни начал к нам перебираться и боярский люд. А там глядишь, и из московских земель потянулся народец. В ту пору к двинскому берегу уж во всю иноземные корабли приходили, торговлю вели. Проведав о богатстве края и о бойком рынке с купцами европейскими, царь московский Иван Грозный повелел двум воеводам нашим около монастырской обители ''Город'' поставить, чтобы прибрать к рукам государевым все таможенные пошлины и защитить от набегов вражьих твердыню царства московского.

Короб срубили в один год. Посад с гостиными дворами построили, Стрелецкую слободу учредили, а мастеровому и всякому сорному люду вокруг стен повелели селиться. Зажили чинно. Деревянную крепостницу назвали поначалу Новохолмогорском, но название не привилось, а устоялось

Архангельский город.

Пур-Наволок

–

смешанное название русско-чудского происхождения; примерный перевод: мыс на реке бурной.

Окладное бревно

– первое бревно при постройке здания.

Город

– городом во времена Ивана Грозного называли огороженное окружной стеной с башнями место с бойницами, воротами и каланчами.

Архангельск – портовый город, расположенный на севере России, на реке Северной Двине. Основан в 1583 году по указу Ивана Грозного.

Немчик

– всякий человек, не говорящий по-русски.

Земля Соломбальская – острова расположенные к северу от города Архангельска, между Березовским рукавом Северной Двины и протокой реки Кузнечиха.

Первые ворота Российского государства – так называл Архангельск шведский полководец Яков Делагерди.

Много раз красный петух прилетал, домогался, стены выедал и казенные строения. Пока их в камень не одели, эта напасть от пожарищ и не сгинула.

К Петрову времени город расползся по бережку Северной Двины, как икра на хлебном ломте. В середке горка по более, а ближе к краям по менее строения будут. Кроме наших-то, зажили и иноземные граждане, протянули Немецкую слободу аж до Успенской церкви. Вот сколько немчиков поселилось. А в самом ее сердце, поближе к воде построили они свои церкви, чтобы помолиться сходить, если тоска по родине нагрянет.

Полюбил народ архангельский кормилицу-реку Северную Двину, так что старался облепить ее всю, словно пчелы соты. Вот, даже и вынырнувшую из воды землю Саломбальскую, к северу от Архангельского города, и ту заселили.

Росли, росли первые ворота Российского государства и доросли до деревни Кузнечиха, где Арсений Парфенов, сын Коржавин, проживал, о котором сие собрание сочинений и затеяно.

СКАЗ ВТОРОЙ

О визите самодержца Петра I и учреждении им в Архангельском городе судостроительной верфи.

Восходит солнце, и радость в дом приходит. А на реке уж лед тронулся с места, пошел искать большую воду. Великое веселье в Архангельске городе в эту пору сотворяется. Народ посадский выходит на улицу, гулянье повсюду заводит, песни слышны, а гармонь, так та поет без умолку. Торопится река от панциря белого избавиться, в узких местах скопиться, и затор получается. Тужится река, тужится, да все зазря получается, только места прибрежные затопит и все деревеньки близлежащие. К маю все это безобразие заканчивается, вода замутится, желта становится, но к лету протечет и чиста будет.

В 7201 году от сотворения мира, в июле месяце, когда лето в самом запале, пожаловал в наш город молодой царь Великия, Малыя и Белыя России, двадцати двухлетка Петр. На реке судоходство в самом разгаре, коммерция идет полным ходом, а тут самодержца со свитой притянуло.

Навеселившись на озере в Переяславле тот, что на земле Ярославской стоит, потешной флотилией, заразился царь любовью к судам морским. Вот и пожаловал он к нам, где море бушует и корабли со всей Европы, собраны поглазеть и узнать, как да чего жизнь морская течет в нашем городе вольном.

Поселили его в дом на Мосеевом острове, чтобы, как встанет, а из окон вода видна и корабли в парусах снежных туда-сюда ходят. В первый же день, как приехал, побежал на яхту о двенадцати пушках «Святой Петр», которая загодя для него отстроена была в увеселительные прогулки по морю ходить. Обшарил, обсмотрел, обнюхал каждый закуток, словно кот в новой избе. И велел с первым же караваном иноземных судов, отправлявшихся в Европу, в море сряжаться. Долго ждать не пришлось, случай сам в дверь постучался. Пришли купцы голландские и аглицкие к царю с поклоном прощаться.

В 7201 году от сотворения мира – старое летоисчисление, в переводе на григорианский календарь соответствует 1693 году.

Европа – от греческого Europe. Этимология слова ''Европа'' спорна, оно происходит от семитского слова ''вечер'' . Греки подразумевали свои и фракийские земли, а Эгейское море издавна воспринималось как естественная граница, и поэтому уже в древности Европу отделяли от Азии по этой импровизированной линии. С VI века до Рождества Христова Ионийцы распространили название ''Европа'' на все страны к северу от Средиземного моря.

Всепьянейший собор – созданное Петром собрание его приближенных и друзей для увеселения и потехи в беспробудном пьянстве.

Апраксин Федор Михайлович (1671 – 1728) – военный и государственный деятель, генерал-адмирал, граф, брат царицы Марфы, жены царя Федора Алексеевича; воевода в Архангельске (1692), участник Азовских походов, начальник Адмиралтейского приказа (1700-1706).

Собрали всепьянейший собор, посидели как полагается, а наутро надули паруса и чуть свет отправились в путь.

Вода снизу несет, а ветер сверху подгоняет – лихо пошли корабли купеческие. Средь них и яхта «Святой Петр» затерялась с самодержцем на борту. Петр ростом высок – жердь, словно мачта, он как море-то увидел, глазищи выкатил, чуть из орбит не полезли. Веселился как мальчишка, морские просторы все охватить пытался, полную грудь воздуху набирает, а сам весь в неописуемом восторге. Не успел Петр освоиться на Беломорье, как оно их вынесло в Ледовый океан, где открылись им заполярные владенья. Здесь путь их и кончился, пушки проговорили прощальные слова купцам иноземным и повернули нос «Святого Петра» обратно. А царь-то все вслед купцам смотрел, душа его так и рвалась полететь за ними, видно, крепко он прикипел сердцем к морскому делу. Вернулся Петр, утвержденный в мысли заложить в Архангельском городе судоверфь.

Верфь сработали в заречном районе, на Среднем Саломбале, на самом его мыску. Также в срочном порядке лесопилки построили, расширили парусное и канатное дело. Сам же государь взявши топор и заставивши бояр вбить по гвоздочку, заложил киль нового корабля названия «Святой Апостол Павел». Основал первое казенное адмиралтейство, заказал в Голландии фрегат настоящих размеров. Время проходило, а царь то в кузнице, то на токарном станке работу ладит, то с иноземными капитанами беседу ведет, уезжать совсем не хочет, купцов из Амстердама поджидает. А уж как в середине листопада пришел долгожданный караван, закатил царь пир, празднество. Весь город неделю гулял, Петра провожал. А он, облачившись в костюмы голландского шкипера, положил на двинского воеводу Апраксина завершить строительство нового корабля, обещав вернуться к весне будущей.

Зима небо заволокла, солнце сокрыла, а молодому Петру горесть принесла. Скончалась его матушка. Облившись слезами горючими, отписал он Апраксину, на чьем попечении оставлен был корабль, о чувствах своих скорбных.

Утешился писанием апостолов святых и дал инструкции по дальнейшим делам судостроительным.

Ручьи потекли, снега сошли, дали вздохнуть земле-матушке, и Петр снова засобирался к Беломорью. Собрал своих поданных, придворных, министров, советников всякого сорта, товарищей и еще разного народа, всего получилось человек триста. Нагрузили в двадцать две баржи: пушки, пороху, другого какого оружия и бочек с пивом несчитанное количество – и двинулись к Архангельскому городу.

Только к окрестным деревушкам подъехала вся эта процессия, а народ крестьянский уж во всю толпится, встречает царя своего. По прибытии в город с самого начала Петр во церкви Ильи Пророка благодатный молебен отстоял. Прославил Бога нашего Иисуса Христа и, не мешкая более, полетел он залетным соколом к реке, а там стоит уж вовсю дожидается отстроенный корабль названья «Апостол Павел». Сердце забилось молодецкое, невтерпеж стало ему, взял кувалду пудовую, выбил подпорки, что держали птицу-корабль, и выпустил чудо-детище своей страсти морской на волю. Глянул вдаль, куда река уходит, где ветер-разгуляй носится, где свобода в сердце даром заходит. И потянуло Петра снова туда, где его молодецкий дух вырвется наружу, расправит крылья и придет отдохновение от затхлой, душной Москвы, скрутившей всю его сущность православную.

Средь ночи, дабы поспеть с отливом, потащил Петр всех на палубу. Послали в Кузнечиху, где наш лоцман Арсений Парфенов, сын Коржавина, живет. Стащили с печи, растолкали, разбудили, водицею спрыснули, колья в глаза вставили и повели на «Святой Петр». Маршрут у самодержца был задуман к Соловецкому монастырю. Для этих целей и был с собой захвачен архиепископ Афанасий.

Суровый север не терпит спешки, вот в самом устье Северной Двины-матушки и охладило пыл Петра штилем. Проболтались сутки на месте, а к следующему восходу пошли далее.

Проснувшись от спячки, ветер нордовый свирепеть начал, с каждым часом налегает.

Соловецкий монастырь – основан в конце 20 – 30-х годов XV века на Соловецком острове в Белом море.

Ветер нордовый – ветер северный.

…корабельного вожа – так в Поморье называли лоцманов.

Румпель – рычаг для управления судном.

Облака заплакали, тучки посерели, а солнце спряталось, не желая смотреть на хулиганство вольной стихии. Волны ощетинились, взбунтовались и давай кидать яхту. Время проходило, а Беломорье все серчало, и вот уже кораблик, щепке подобно заглатывался им и выплевывался обратно. Все пассажиры и моряки в испуге, взмолившись Господу нашему Иисусу Христу, просили о пощаде, а бывший при них архиепископ давал последнее причастие.

Эка буря окаянна разыгралась, – ворчал Петр пробираясь на корму. – Кто здесь правит?

Арсений Парфенов, – ответил из темноты лоцман молодой.

Все люди, бывшие на яхте, слепились в одну кучку в страхе великом и уж ждали светопреставления. Палубу волны заливали кипучие, ветер хлестал без устали, а Петр с Арсением висели на балке рулевой, управляя досточкой в этой кутерьме.

Нам нужно к Унской бухте пробиться, там схоронимся, – прокричал Арсений.

Куда? – не слышал Петр.

К Унской бухте, – повторил Арсений.

И оба, налегая на румпель, направляли яхту в заводь тихую. Так стояли они, вместе привязавшись, пока в воду спокойную не вошли. Молитвы и воззвания к Спасителю нашему Иисусу Христу не пропали даром, и Бог смилостивился над путешественниками, усмирив стихию.

Ох, а как спаслись и вышед на бережок твердый, стали благодарить государя за чудодейственное избавление. А Петр им в ответ: «Да не меня благодарствуйте, а вот корабельного вожа нашего», – и подзывает Арсения к себе. Тот глаза прячет, кудрявую голову наклонил, нехотя к народу столичному подходит.

Чьих ты будешь, Арсений? – стали вопрошать его придворные.

Коржавина сын, – чуть слышно, едва языком ворочает, ответствует Арсений.

Да ты не робей, не робей, паря, – говорит Петр, – вижу моряк исправный, места здешние хорошо знашь. Быть по сему, отправлю тебя в заграницы изучать науки морские. Как, слову церковному обучен ли?

Так, – ответствовал Арсений.

Не из тех ли твой тятька, что к Новой Земле моржа ходят бить?

Так.

Немногословен был Арсений с людьми, приближенными к государю. Но разговорив его мало-помалу, вот что из уст его вынулось и кака картина развернулась перед спасенными.

Отец его действительно карбасник, ходит на промысел моржа к землям далеким, рыбу треску, палтуса ярусом добывает; мать-мастерица чинит снасти корабельные. Вот этим и живут. Отроку же девятнадцатый год исполнился, с отцом в море сызмальства ходить приучен. Все места беломорские, острова, мели, быстрины, ветра, тела небесные на зубок знает. Вот во прошлом году он и заделался лоцманом быть: разум его молодой, пытливый, и глаз острый давно в Архангельском городе у иноземных купцов славу сыскал. И Петра везти на Соловки поручили ему, потому как лучше-то его никого не было.

Отслушав сказ Арсения и увидев смышленость парня не по годам, Петр ему предложил службу государеву. «Вот, – говорит, – подучишься за границами, а как вернешься, сделаю тебя капитаном фрегата. Как, согласен?».

Дело полезное, – ответил Арсений и, попросив дозволения отдохнуть, пошел на яхту.

А Петр в честь спасения своего собственноручно выстругал крест деревянный в сажень вышиной и, взвалив себе на горб, снес его к берегу и там установил, написав по-голландски: «Сей крест сооружен капитаном Питером летом 1694 года».

Ругалась вода с воздухом еще три дня, и все это время самодержец со своими приближенными обитал в гавани Унской губы. В лес ходили, куропаток били, на оленей охоту вели, а как примирение нашли две стихии разные и солнце выглянуло ласковое, так тотчас дальше в путь засобирались.

Карбасник – владелец карбаса.

Ярус – очень длинная веревка, к которой на расстоянии трех аршин друг от друга привязывают снасти с большими крючками.

Быстрина – морское течение.

Сажень – русская мера длины, в три аршина, в 12 четвертей, равная 2,134 м, применяемая до введения метрической системы мер.

Паузки – небольшие парусные суда.

Матрозофа – пушка малого калибра.

К Соловецкому монастырю добрались без приключений. Три дня Петр кланялся святым угодникам, молился за упокой души своей матушки, принес жертву щедрую. Но в скорби и о деле не забывал, познавательное любопытство его и здесь о себе дало знать.

С интересом слушал рассказы монахов об житии игумена Филиппа Колычева, дивясь изобретениям его по инженерному делу. Дрожащими руками прикоснулся к архивным бумагам его и узнал, какова смекалиста голова у игумена. Тут тебе и мельницы воду забирают с полусотни озер, и кирпичное дело налажено, и механика всяка труд ручной заменят. Сушилка, веялка, трубопровод к пивоварне проложенный, и лошади сами копытами глину мнут. Словом, чудеса кругом.

Поглядев на наследие игумена Колычева и утвердившись в богатстве талантов русского севера, Петр отправился обратно. Проплывая мимо двух приземистых фортов, самодержец снова увидел унылую картину у Архангельского причала: среди лесов мачт океанских судов иностранных русские карбасы, паузки, кочи у берегов колышутся, – словом, домострой один. Больно стало Петру, что иноземные суда его приветствуют пушечным раскатом, да таким, что в округе ничего и не слышно от их пальбы, а наши ничем, кроме трехфунтовок, и ответить не могут. Держава великая, а флота своего не имеем. И сказал тогда самодержец: «Торговому флоту в Архангельском городе быть!».

А на берегу его уже встречали, хлеб соль подносили и чарку вина не забыли: живем небогато, чем можем, тем угощаем и не унываем. По поводу счастливого возвращения закатили пир, и снова весь город пьяным ходил, а как протрезвел немного народ, то увидели все, как заказанный в Голландии фрегат в устье Северной Двины входил.

Красавец неописанный, опоясанный о сорока четырех пушках и сорока матрозоф. А на корме огроменных размеров флаг вывешен голландских цветов. Заболел с той поры наш самодержец Голландией уже серьезно и надолго. Фрегат понравился, назвали «Святое пророчество», дескать, красивое пророчество будущему русскому флоту.

Голова у Петра славно работала, вот представился случай испытать новый корабль в море. Затеял Петр проводить до Ледовитого океана англицких и голландских купцов, возвращающихся на родину, и в походе этом спробовать самолично придуманную хитроумную систему переговоров на море.

Вперед послали адмирала Бутурлина на свежесрубленном «Святом Павле», за ним гуськом четыре голлана, далее новый фрегат с самодержцем выступили, потом четыре англикана и в конце поставили яхту «Святой Петр» под командованием Гордона, а при нем состоял Арсений наш.

Снова миг счастливый выпал Арсению отличиться. Гордон, кроме перехода через Ла-Манш, пассажиром в море никогда и не выходил. Потому с перепугу на одном острове углядел кладбищенские кресты и принял их за мачты корабельные и давай рулить вправо – влево чуть корабль на мель не посадил. Петр, приметив этакую свистопляску, тут же Гордона от командования судном при помощи своей сигнально-флажковой системы отстранил и поставил нашего Арсения. Не подвел Арсений Петра, и до мыса Святой Нос добрались без приключений, а там ветра подули холодные и, устрашившись их, памятуя о соловецком приключении, царь повелел поворачивать восвояси. Грянули пушки пять разов, и скрылись за линией, где небо с водою сходится, иноземные корабли.

Пришел Петр в Архангельский город и засобирался домой: время к осени подходило. Семенов день на носу, пора в обратную дорогу пускаться. Как уже водилось, дали отвальной пир, снова город за здоровье государя выпил, и поутру, чуть свет проводили его.

А дома у Арсения что творилось! Мать, как узнала, что его самодержец с собой берет, ни в какую его отпускать не хотела. «Поперек порога лягу, – говорит, – попробуй переступи через родную мать!». Вот какие противоречия были. Отец тоже весь смурной ходил, ворчал: «На кого теперь промысел оставлять?». Ну, да делать нечего, раз государь зовет на службу, хошь не хошь, а идтить придется. Так с мамкиными слезами, с отцовским бурчанием Арсений и отъехал в Москву-столицу.

Бутурлин Иван Иванович (1661 – 1738) – премьер-майор Преображенского полка.

Гордон Патрик (Петр Иванович, 1635 – 1699) – родился в Шотландии, с 1661 года на русской службе, генерал и контр-адмирал.

Мыс Святой Нос – мыс расположен на Кольском полуострове.

Ромодановский Федор Юрьевич (ок. 1640 – 1717) князь, государственный деятель, возглавлял Преображенский приказ. Снискал неограниченное доверие у Петра.

Семенов день – первое сентября.

Ромодановский Федор Юрьевич (ок. 1640 – 1717) князь, государственный деятель, возглавлял Преображенский приказ. Снискал неограниченное доверие у Петра.

Заиконоспасское училище – славяно-греко-латинская академия, учреждена в Москве в 1687 году греками, братьями Иоанником и Софронием Лихуды.

Голландские Генеральные штаты представляли собой в начале XVIII века семь объединенных провинций Северных Нидерландов.

Не успела пыль на сапогах его остыть, а Петр близ Москвы у деревни Кожухово военные маневры разворачиват. И наш Арсений туда попал, в отряд ополчения, под команду Федора Ромодановского. Выпало ему крепость, заранее устроенную, оборонять.

Баталия разыгралась нешуточная, бились с усердием, друг дружку не жалея. Оттого и людей покалеченных было предостаточно. В промежутках между битвами мужички русские водочкой заправлялись и к вечеру первого же дня совсем ослабли. Противник же, наоборот, так охмелел, что проснулся в нем дух необнокновенно ратный, и пошли они на крепость в ночь темну. Защитники в это время спали сном богатырским, хоть пушкой пали около уха – не разбудить, вот и взяли полки Бутурлина без особой натуги крепость потешную. Наш Арсений пил меньше всех и на ногах стоял еще твердо, но не столько сражался, сколько бегал будил своих товарищей.

По окончании боев учебных направлен был Арсений наш в Заиконоспасское училище, где его знаниям кириллицы должны были дать оценку. Когда поступил положительный ответ, Арсений был зачислен в штат учеников с выплатой жалованья.

Проучившись пять лет, изучив философию, историю и природоведенье и сдав досрочно экзамены в некоторые классы, Арсений на три года раньше положенного срока закончил весь курс обучения. По получении свидетельства ученого богослова, он был отправлен с бумагою государственной по своему прямому направлению в Голландские Генеральные штаты для изучения судовождения, морской тактики и правил строительства кораблей.

С тем и закончим слово присказное. Далее дорога длинная предстоит, и, значит, здесь остановку сделаем и продых возьмем, чтобы зачать потом основной сказ про Арсения Парфенова, сына Коржавина.

СКАЗ ТРЕТИЙ

О строительстве корабля-фрегата и отплытии Арсения Парфенова, сына Коржавина, за Студеный океан.

На чужбине родная землица ближе сердцу становится, особенно по весне, когда почки распускаются. От их запаха знакомые образы так в голову сами собой и лезут. Из Московии в Римскую сторону Петра и Павла Арсений выехал в разгар летнего солнцестояния. Через Смоленск к границе пробрался, а там царство Польское Августа Саксонского. Вот и началась просвещенная Европа – нос материка евроазиатского. Далее проскакал галопом Берлин и всю Северну Германию. Голландские Генеральные штаты в аккурат за ней скрываются, они уже цельный век в процветании. Первое торговое государство по извозу корабельному. Флаг цветов голландских всех чаще в морях встречается. Но к концу столетия торговля чахнуть стала, а все потому, что аглицкий остров сверху вознамерился узурпировать коммерцию корабельную и первой, в деле энтом, державой стать.

Перемену Арсений не сразу почувствовал, только когда на горбинку носа прибыл, в город Амстердам. Увидел море Северное, огляделся вокруг, а город-то наполовину в воде, ее и ковшом не вычерпать. Так хитрые голланы придумали мельницы всюду установить. Они специяльными насосами, от ветра приводимыми, влагу сосут, море пытаются выпить. Город не город, а острова мостами сшитые. Посмотрел на все это Арсений, голову кудрявую почесал – цивилизация на него давит, аж глазищи режет. Дома-то в немецкой слободе Архангельского города средь захудалых избенок поморских не так выделялись, а здесь, что не дом – все игрушка, аккуратно выполненная. И чем дальше, тем больше. Мысли скверные сами собой наворачиваются: в дремучем лесу живем, одичали, равно аки медведи какие. Народец здесь хват: кто скоро соображат, дела коммерческие прокручиват, деньгу в карман складыват, а кто слаб на голову – с голодным брюхом ходит. Не человече ценность имеет, а звонкая монета. Люди же к ней только приложение имеют. Форинты здесь главный интерес составляют. Качества душевные здесь не в ходу, и на красном языке выехать не просто.

Северная Германия – территория современной Германии, входила в состав Священной Римской Империи. Но к началу XVIII века была раздроблена на отдельные, мелкие, практически не зависимые от Священной Римской Империи государственные образования.

Амстердам – крупнейший порт и столица Голландии. Впервые упоминается в летописях в 1275 году.

Шхуна – корабль водоизмещением менее 100 тонн, с узким корпусом и двумя мачтами.

Из Амстердама по Петрову наказу Арсений в город Саардам выехал. Там, в бухте Эй, кораблей разного калибра целые тысячи стоят. Верфей – тьма, весь город, кажется, корабли строит. Но архитектура корабельная у Арсения здесь не задалась, не смог он в корень ее проникнуть.

Нанялся он плотничать, судно парусное строить и понял: голланы по уже готовым лекалам фрегаты собирают, а вот как чертежи корпусов чертить и выдумывать кое-что поновей в конструкции оной, никто толком ему объяснить не может, хоть в этом городе и лучшие мастера корабельных дел собраны. Возвратился снова в город Амстердам, начал языки иноземные изучать, чтоб свободно изъясняться и судовождение парусное осваивать. Год прошел, и Арсений по его истечению на корабль торговый завербовался рулевым, чтоб на практике закрепить знания, полученные из книг да по рассказам в ''питейных университетах''.

Корабль тот шхуной был, «Пчелкой» назывался. Год отплавал на нем Арсений, дослужился до второго помощника кэптена, как по-тамошнему капитанов величают. Посетил земли далекие – Бразилию с обезьянами и Африку с носорогами повидал, опыту набрался. Однажды, по прибытии из очередного коммерческого рейса, послание от царя пришло, велено домой возвращаться. Арсений со службы уволился, от хозяина корабля бумагу–свидетельство получил о занимаемой им должности и о знаниях, полученных в плаваньях морских. Долго раздумывать не стал, поутру собрался, да и был таков. Прощай, оранжевых цветов болото голландское! Здравствуй, Родина колючая!

Дорога домой оказалась вдвое короче, и прибыл Арсений к Москве, деревянной столице с каменным сердцем, в лютые холода месяца февраля 1702 года.

А в России великие перемены приключились. Побывав за границей, Петр много нового узнал и решил сменить устоявшиеся привычки русские и привнести обнову западную в уклад жизни нашей.

Бороды боярам сбрил, кафтаны всем укоротил, мужчинам предписал надевать камзолы, панталоны, чулки, парики, башмаки и шляпы. Длинные ножи и сапоги запретил. Одел-обул честной народ русский на французский манер в немецкие костюмы. Вот уж где Людовик Король-Солнце победил, и пальцем не пошевелив. Мало тому, что вся Европа его моде следует, так и Россия за ней вслед пошла. Пощадил от нововведений моды мудреной только простой честной люд, патриарха Адриана, который чуть чувств, на это мракобесие глядя, не лишился, и князей двух ближайших.

Старомосковский календарь подогнал к западному, и новый год теперь в России передвинулся с первого сентября на первое января. И отчет теперь не от сотворения мира, а от Рождества Христова повелел вести.

Въехал в убеленную столицу Арсений на Сретенев день, к заутрене самой. Иван Великий звонил без устали посреди уличной тишины, словно беда какая случилась.

В политических раскладах Арсений не силен, потому и не знал, пока на чужбине обретался, что после мирных переговоров с Великой Портой был мир заключен. И развязались тогда руки у царя Петра Алексеевича для дел более важных, чем споры с Султаном за право ходить свободно в море Черном. Пора было славу добыть России Великой и сразиться в бою смертельном с врагом шведским, королем Карлом XII, и отвоевать у него море Балтийское. Так началась война северна-кровопролитная и долго текучая.

Петр был в Преображенском дворце, который во Кремле стоит. Добравшись до дверей его, Арсений наткнулся на стрельцов, охранявших вход в государевы покои.

– Передай вседержителю, что засланный в заграницы для учебы Арсений Парфенов, сын Коржавина, вернулся по высочайшему повелению и теперича у дверей дожидается приема, – сказал Арсений.

– Лександр Данилыч, а Лександр Данилыч, – дважды позвал один из грозных стражников.

Где-то в коридоре зашевелились.

– Чего орешь, дура! – раздался звонкий, с хрипотцой голос Меншикова.

Сретенев день – 2 февраля Сретение Господне – посвящение Иисуса Христа Богу.

Иван Великий – колокольня с церковью Иоанна Лествичника и сторожевой башней.

Великая Порта – так называли в начале XVIII века Османскую империю. В наши дни это государство Турция.

Меншиков Александр Данилович (1673-1729) – сын придворного конюха, с 1686 г. – денщик Петра I. Сопровождал царя в Азовских походах 1695-96 гг. и в «Великом посольстве» 1697-98 гг. С 1702 года – граф.

Из потемок вышло помятое и заспанное лицо любимца Петра.

Кто таков? Куда тебя принесло? – сыпал вопросами Меншиков.

Аль не помните, Александр Данилович? Это ж я, Арсений Парфенов…

Какой Парфенов?

Из Архангельского города.

С мороза в тепло всегда плохо переходить. Пьяному с трезвым общий язык найти трудно. Алексашка в похмелье и духоте пребывал, а Арсений с холодцу, свежая голова. Потоптались оба немного, посмотрели друг на друга да и обнялись, словно старые друзья. Но вначале Алексашке пришлось огуречного рассолу выпить, а Арсению штоф водки с дороги принять: иначе понимание затруднительно выходило. Поговорили накоротке, да более откладывать Меншиков не стал и пошел доложил самодержцу о прибытии гостя долгопутного.

Открылась дверь скрипучая, и пахнуло табаком: царь в глубине светлицы на табуретке примостился, в бумагах весь утоп и зрение потерял. Арсений ближе подходит мелкими шажками, а в ногах робость проклятая. Вдруг самодержец повернулся, встал резво, оглядел пришельца.

А проходи. Долго же ждать тебя пришлось. В чем заминка? Смотри, не юли, ответ наперед знаю.

Как бумагу получил с повелением, не откладывая отъехал, – отвечал Арсений.

Я Головина с оказией еще во прошлом году посылал, а ты вот только здесь объявился, шельма. Почему?

Послание ваше получил в октябре, как из рейса вернулся, государь.

Из рейса. Что учеба не пошла? Ответ держи, чему в заграницах научен? Даром деньги государевы потрачены или нет?

Арсений бумагу–свидетельство протянул и добавил:

Кораблевождению обучен, парусами управлять в разных ветрах, заморскими языками разговариваю.

Петр ознакомившись, прочтя грамотку, заявил, что таких писем за деньги в Голландии сколько хошь настряпать можно. Пришлось перед государевым оком Арсению попотеть и экзамен держать строгий.

Когда самодержец и впрямь убедился, что не лукавит Арсений и не зря в землях иноземных время провел, принял его, как брата родного.

Вот спасибо Арсений Парфенов, службу верно несешь, а я поначалу мысль держал, разоделся только так, для мон плезира. Я-то своих всех переодел в европейские наряды. Думал – хоть поумнеют, расстараются перед Европой не оскоромиться. А, пустое дело. Все одно: наряды немецкие, ходят как петухи, а рожи глупые, в голове прибавления так и не поступило. Ладно, пустое это. У нас тут дела серьезные заварились. Войну со шведами зачали. Да как начали – горе одно! Под Нарвой обосрались, стоило только отъехать мне на день – другой. Ну, да это в прошлом, сейчас праздник. Да ты садись, садись, вон перцовочки отведай, за победу выпей Шереметева. Ничего наладим дело литейное на Урале, дадим шведам перца в задницу.

Потчевал Петр Арсения нашего, про войну и дела государственные сказ вел. Рассказав все, что в душе накипело, поведал ему о плане ехать в Архангельский город, будто бы шведы готовят там высадку военную учинить. И теперь нужно торопиться, защищать твердыню северную. Вот и дело Арсению нашлось – возглавить корабль военный, на верфи заготовленный.

Лихоимцы и супостаты шведские еще со прошлого лета пути к Двинским землям искали, о чем Петру не раз отписывал с тревогой воевода архангельский Прозоровский. Ну да бог миловал, и отпор шведам чинили с яростью, уберегая город родимый от разорения. Подвиг Ивана Рябова никогда не забудет земля Двинская, когда враги в бухте прибрежной изыскивали прохода безопасного к городу. Тогда Иван Рябов и подрядился к шведам лоцманом, обещав провести в полной сохранности эскадру их мимо цитадели Новодвинской, что в пятнадцати верстах от города строилась.

Под Нарвой – первое сражение русской армии со шведской развернулось под Нарвой 4 ноября 1700 года. Тогда штурмующие стены Нарвы неожиданно атаковала подоспевшая на помощь шведская десятитысячная армия во главе с Карлом XII. Из-за нерасторопности и плохой организации русская армия, несмотря на свое численное превосходство, потерпела поражение.

Город Нарва основан датчанами в XIII веке на излучине реки Наровы, на правом ее берегу.

Победа Шереметева – в январе 1702 года Шереметев одержал победу над Шлиппенбахом под Эрестфером невдалеке от Дерпта, в Ливонии.

Шереметев Борис Петрович (1652-1719) – военный деятель, дипломат. При дворе замечен с 1671 года; в 1680-90 гг. воевода в Пскове, Белгороде. С 1682 г. – боярин. Генерал-фельдмаршал с 1701 г. Во время Азовских походов и Северной войны командовал крупными войсковыми соединениями.

Новодвинская цитадель – строительство началось весной 1701 года на острове Линский Прилук в Березовском устье Двины. Строительство каменной крепости было завершено к 1706 году.

Шнява – двухмачтовое парусное судно длиной 25 – 35 метров с 10 –18 пушками.

Галиот – длинная, обтекаемой формы галера небольших размеров с довольно высокой скоростью, с одним косым парусом. Вооружен от 2 до 10 пушек. Так же корабль снабжен веслами, расположенными в один – три яруса.

На Маркове острове – новый дом Петра выстроили на соседнем острове с Линским прилуком. Чтобы из окон была видна строящаяся Новодвинская цатадель.

Отделились три корабля: один – шнява, а другие – два галиота, для разведки. Шняву Иван ведет, а галиот его сподручник Дмитрий Борисов.

Как только подошли суда шведские и встали аккурат напротив пушек крепостных, тут Иван Рябов с Дмитрием оба корабля и посадили на мель, да так крепко, что и не вырваться никак. Стрельцы и пушкари эту выдумку-идею заметили и давай по кораблям из пушек палить. Враз в щепы разнесли, а народ шведский, спасшийся от гибели неминуемой, столько страху натерпелся, что, когда добрался до кораблей эскадры своей, стоявшей в вольной воде, да рассказал адмиралам про приключения свои, те тут же команду ''паруса опускать'' отдали и обратно в свою Швецию укатили.

Вот к весне и сподобил Господь в третий раз царю Петруше засобираться и ехать до Архангельского города. В апреле месяце, какого числа не скажу, выехал самодержец из столичных ворот целою процессией. Народу набрал великое множество, всю придворную знать собрал вокруг себя и еще пять гвардейских батальонов прихватил. Получалось так, что вся Россия ехала защищать наш Архангельский город. Вот до чего дорого сердцу Петрову оказалось поселение северное.

Путь не близок был, хоть частично и водой преодолевался. Прибыл в земли Двинские государь аккурат только к 18 мая. Воевода Ржевский вместе с гостями иноземными вышед на шлюпках встречать Петра. Когда же в город входил караван с царем, дали залп тройной из мелкого оружия, а затем и из пушек всякого калибра отсалютовали. Хоромы теперь не позорные ждали Петра, а, как полагается, – светлица, хоть и не просторна, но все же для жилья пригодна. На Маркове острове домик о четырех комнатах отстроили для него.

Город укрепляли, батареи артиллерийские по берегам реки устраивали, засорением устьев Мурманского и Пудожемского занимались, крепость Новодвинскую строили. На Троицу два фрегата малых в воду запустили и большой корабль заложили. Во время, для отдыха предназначенного, царь развлекался с народом простым.

Бывало, соберет человек сорок народу простого, напоит так, что они еле ноги волочат, а затем как загонит всех в воду и туда живых моржей запустит. Пьяные мужики давай спасаться от зверя свирепого, только ноги-то не слушаются. Вот где потеха разгулялась, а Петр, несмотря что государь, в самую гущу так и лезет. За то Петра Алексеевича всякий простой люд и уважал, что не гнушался хлеб с ними разделить.

Увлеклись царскими россказнями и об Арсении забыли. А он в обозе государевом ехал и, как только караван в город прибыл, тут же птицею острокрылою полетел в деревню родную, где тятька и мамка находились. Мамка-то, как его увидевши в голландских костюмах разодетого, при дверях стоящего, так от счастья нежданного чуть в обморок не попадала, а отец во дворе копался, так словно и не замечат. Только, когда Ефросиния окрикнула его: «Что ж ты, ирод окаянный, сын на пороге, а ты пнем сидишь!» – так и не признает, будто и не родной вовсе.

Вся деревня собралась вечером в доме у Коржавиных слушать приключения Арсения заморские. Только слушали-то одни бабы, а мужики больше на водку налегали и особо его вопросами бестолковыми не беспокоили.

К исходу июля месяца призывает Петр Алексеевич Арсения к себе. Тот ни ухом, ни бровью не ведет, зачем он занадобился царю. Занят тогда он был работою заветной: постройкой фрегата большого о пятидесяти пушках, задуманного им и воплощенного в чертежах еще в Голландии, на что он в Москве истребовал дозволения царева на его осуществление в древе сосновом, о натуральных размерах.

Ну, Арсений Парфенов, настал черед распрощаться с тобой, – говорит ему Петр. – Вначале мысль имел с собой тебя взять, да уж ты больно чудной корабль затеял. Лишать дела тебя не буду, но зато и наказ даю тебе строгий… Нет, позже об этом. Хочу сначала сказать тебе, что мне сейчас люди образованные смерть как нужны.

Куда путь изволите держать? Что в планах задумано, государь? – спросил Арсений.

Интересуешься?

Каролуса – так русские люди называли Карла XII.

Стекольне – так русские люди называли Стокгольм.

Зело – очень.

Паче – больше.

Не без этого.

Не в планах Арсений, само собой просится. В заграницах побывал, аль не слышал, какие разговоры про нас ведутся?

Что заграница, мне ясно видеть потребно, какие вопросы у государя моего волнительны.

Вопрос один, Арсений. Выйдем к Балтике или нет. Побьем короля Каролуса, поставим печать сапога нашего в их Стекольне или нет. Отторгнем у шведов ливонскую вотчину к твердому русскому основанию или нет. Соединим три моря единою водой или нет. Что, довольно али еще подбавить?

Довольно будет, минхерц.

То-то, Арсений, государство в запустении, дел по макушку, не разгрести мне одному, вот подсобников башковитых и ищу. Ты мне попался думал, вместе дело государственное потянем, думал впряжешься, в одной упряжке пойдем. Видно дороги у нас с тобой разные.

Да я…

Молчи, молчи, знаю, все знаю. Сам к морю не ровно дышу, поэтому и отпускаю. И корабль дал добро сооружать… . Ты, вот что, команду через адмиралтейство набирай, там деньги на твое имя оставлены, я уж и указ на сей счет подписал. И следующей осенью, сукин ты сын, возьмешь с собой купцов архангельских и на остров аглицкий дуй. Понял ли?

Так.

После этого купцы в Лондоне перезимуют и назад домой пойдут, а ты на Балтику иди, на Ладоге ждать тебя, стервеца, буду. Сейчас дело лихо завернется, до этого все шутки были: там стрельнем, там пальнем – баловство одно. Теперь шведа теснить всерьез начнем. Столица без моря не столица, вот что я думаю, Арсений, зело меня, паче всех мыслей, мучит. Хочу на заливе город основать на европейский манер, чтоб знали все о России, что не лес у нас один и мы не звери лютые, а и города не хуже западных имеются и люди не челядь одна. Корабли весной из Голландии, видел, приходили?

Примечал.

Из Европы шлюзовых дел мастеров нанятых привезли, будем реки соединять для судохождения из Черного моря в Балтийское.

Работа неподъемная, народу тыщи потребно будет.

А что ж ты хошь даром во время просвещенное въехать? Нет уж, спали веками, сидели во владеньях своих, носа не показывали, а Европа-то вон куды ускакала, нам теперь знашь сколько поту нужно пролить, чтоб хоть на аршин к ней приблизиться! За границей нам ни почета, ни уважения нет, смеются все на нас да удивляются, аки чуду диковинному, будто не из одного чрева вышли. Тошно мне, Арсений, такой землей управлять. Ты вот не остался в стороне чужой, вернулся на Родину, видно, не захотел служить им. Знать, решил положить талант свой на алтарь отеческий, а раз так, значит, этому можно довериться. У меня вот часом такое желание заскочит, что уж лучше туда в матросы отправиться, чем здесь сидеть и этим хламьем, быльем поросшим, управлять. Вот, как дела-то крутятся. Теперь давай руку свою и вон иди.

Распрощались они по дружбе и о встрече новой зареклись. И на исходе третьего месяца пребывания Петра в Архангельске, опровергнув своим появлением всякое вмешательство в жизнь мирную нашего города, что говорилось в письмах подметных, отправился царь на построенных кораблях до Соловецкого монастыря. Отслуживши литургию и молебен, встретив праздник Успения Пресвятой Богородицы в святой обители, к урочному часу к нему человек посланный подоспел с донесением. Приняв благословение от тамошнего архимандрита, государь засобирался в дорогу, и утром отбыла эскадра кораблей к Поморскому берегу Онежской губы. Выгрузили припасы боевые и отправили корабли все восвояси до Архангельска, оставив только два малых фрегата «Святой Дух» да «Курьер». От Нюхацкой пристани через Пул-озеро до Повенца дорога осударева в сто семьдесят верст была выстроена загодя .

Дорога осударева – дорога от Нюхацкой пристани до Повенцов, длиной почти в двести километров. Рубили через леса просеку в три сажени шириной, корчевали пни, ворочали с насиженных мест камни-валуны, застилали деревянный настил. Шесть мостов навели. За полтора месяца управился народ крестьянский. Дорога была ровной, иначе невозможно было два малых фрегата протащить.

«Орешек» – мощная деревянная крепость построенная в XIV веке новгородцами на острове в истоке Невы. Остров по форме напоминал лесной орех, отсюда и название пошло.

Нотебург – город Орешек переименованный шведами после его взятия в 1611 году и заключения Столбовского «вечного» мира в 1617 году.

После взятия его русской армией под командованием Петра 22 октября 1702 года, город был переименован в Шлиссельбург (ключ-город в переводе с немецкого), ныне это Петрокрепость.

Шпангоут – поперечные жесткости бортовой обшивки судна, между днищем и палубой.

Фрегат – Целый класс кораблей строящийся с XV века. Трех мачтовое судно стоящее по своим размерам перед Линейными кораблями. В XVII веке на фрегатах располагалось на одной палубе от 24 до 38 пушек. Позже число палуб и пушек увеличилось.

Рангоут – мачты, реи и прочие деревянные конструкции, способствующие несению парусов.

Такелаж – общее наименование всех снастей (тросы, веревки, цепи) и стрелах. Различают стоячий и бегучий такелаж. Назначение такелажа – поддерживать и укреплять рангоут.

Нагнали народу из прилежащих местностей тысяч пять, а может и более. В полтора месяца леса порубили и мощенное полотно по болотам и трясинам проложили, а через реки мосты плавучие навели. Волокли оба корабля в кадках по суше, под полозья бревна подкладывали мужички крестьянские, и многие тогда жизни свои за царев переход до Ладоги положили. Венцом усилий ратных явилось взятие «Орешка»-города, Нотебурга шведского, что на острове по выходу Невы реки из Ладоги стоит. Здесь и пошел счет победам Петровым над королем Карлом шведским.

А что же Арсений наш? Весь остаток лета и осень трудился на верфи над корпусом корабля своего. Стук топора, шуршание пилы и грохот кувалд и деревянных молотков надолго впился в его слух. Леса не хватало, судно конструкции особенной было, и не всякая древесина подходила. Пришлось ее за двадцать, тридцать верст подвозить, а иную, для шпангоутов, твердую кедровую породу выписали аж из-под самого Урала. Две тысячи возов везли загодя обработанных бревен. Надрывались люди, надрывались лошади, но все же доставили энто дерево диковинное в Архангельский город. Его пока переправляли из далека, оно дюже просохло, а потом граждане заморские дивились, отчего у Арсения так долго корабль без ремонта обходится и срок службы удлинился. А поначалу-то пальцем у виска вертели и смеялись. Через сто лет только его секрет и узнали, а так все из сырого леса корабли-то строили.

Кленом обшивку корабля выполнили, а из сосны смолистой мачты поставили. Арсений сам лак мудреный изготовил промазывать днище корабельное, а в кузне пленку медную заказал, чтобы ею закутать пониже линии воды корпус, дабы уберечь его от протечки в дальнейшем. Много таких специальных работ было сделано, вот и затянулась постройка корабля-фрегата. Когда пришел мороз и дармовое искусство на окнах оставил, стоял корабль Арсения, словно башмак без шнурков, без снастей, значит, без рангоута и такелажа должного.

Всю зиму Арсений на отборе был. Народу по жестяным грамотам собралось с избытку. Плату обещали щедрую, по пятнадцати рублев в год, водочное довольствие, хлебные и кормовые запасы. В подчинении у Арсения офицеры: Берг Гаутман – голландских кровей, другой – английских, Олаф Эйдер, да врач, немец Томас Твит из баварских земель. Вот они втроем смотрины вели, дохлой и худой кабальной челяди набралось множество, так их отсеивали в первую очередь. Брали у кого зубы крепкие и кто ростом высок. Зазря бегал Арсений к своим поморцам, зазывая на службу морскую, не хотел народ вольный в найм идти, на стороннем судне ходить. Лучше дело свое знать, на карбасах плавать, семгу промышлять, чем подневольным быть, не для того он сюда в суровый край забрался.

Для отбора отрядили избу просторную, топили изрядно, в сенях народ толпился, порты сымал, догола раздевался. В горсть срам подбирали и, дверь дощатую отворив, внутрь вбегали, а из комнат пар как из бани валил – на улице мороз суровый ходил, за бороды всех брал. Хвать за волосищи и поседел мужик.

Кто есть такоф? – спрашивал Олаф Эйдер.

Поспелко Олексеев, сын Барандыкова, – ответил молодой еще не мужичонка, но и пареньком уже не назовешь.

Какоф от роду год идет? – продолжал англичанин суровой речью допрос строгий вести.

Мне ужно весной буде о тридцати двух, – ответил Поспелко и всмотрелся в Арсения, что за столом с бумагою и пером сидел. – Сенька, черт, ты?

Поспелко… , – подняв голову кучерявую вымолвил Арсений.

Ну ты, князь, ажно работу хлопотну выбрал, а я из Холмогор сюды прикорячился, дядька Прохарий, слава Богу на подводу взял. Да я не один, тама вона в сенях еще Первушка Макеев околевает.

Арсений оторопел немного от встречи не предусмотренной и вид начальствующий потерял. Затем оправился, улыбку ребяческую, оставшуюся с юной поры, подобрал и велел Бергу, Гаутману позвать знакомца своего, с кем по молодости лет приходилось путешествовать по окрестным местам и в Холмогоры заглядывать.

Жестяные грамоты – вид объявления для простого люда. Жестяная пластина с чеканкой текста прибивалась на столбах.

Карбас – парусно-гребное судно древнерусского образца для речного и прибрежного плаванья.

Боцман – корабельный старший унтер-офицер.

Там и познакомились и сдружились, только ни того ни другого уж с десяток лет как не видывал Арсений, забыл и думать про них. А оно вон как вывернулось, сами пришли и в ноги поклонились. Приветствия долго не растягивая, Арсений проводил дружков своих в гостевую и велел там дожидаться. А вечером, когда отбор окончен был на этот день, собрались товарищи и за столом хлебосольным выпили по чарке за встречу да и разговорились.

Вот удача пришла, что вы мне подвернулись, – сказал Арсений, – а то я уж и не знаю, кого себе в помощь взять, работы много, на офицеров иноземных опора не велика, а с вами уж теперь полегче будет.

Да мы как узнали, что жалованье хорошее дадут, тут же в Архангельск и засобирались. Своих-то карбасов нет, так, чем задарма рыбу удить, лучше на службу осудареву пойдем, вот какая думка у нас созрела. А вот ты каким чудом князем стал? – спросил Первушка.

Никаким, я в заграницах по Петрову указу обучался и вот приехал сюды корабль строить. Вот что вам, братцы, скажу я. Ты, Поспелка, будешь старшим канониром у меня, у тебя глаз наметан, снежки лихо помню в башку заряжал, а ты Первушка, здоровый бес, голосище у тебя хороший, мертвого на ноги поставишь, знать, в боцмана тебя назначим. Как вам такие распоряжения?

Да мы согласны, согласны, – отвечали хором друзья, – а ты что, самый главный тута али как?

На наборе главный, вот обуем в канаты фрегат – и я ваш капитан. К весне оба учиться будете, смотрите, не лениться, ежели замечу, ноздри вырву! Поняли меня?

Да уж как не понять, дело известное, копейку не задарма дают, – ответил Первушка.

Поселил их Арсений рядом с собой и отбор с той поры вел в их присутствии и к мнению их прислушивался, хоть и вздор они иногда несли.

К февралю людей набрали на два экипажа и в этот месяц вели уже сортировку на смекалку. Кто на голову не слишком расторопным оказался и не знал, где у него левая нога, а где правая, так их в регулярные войска отсылали, что в Солдатской слободе квартировались. К марту откормили немного народ отобранный, и по солнцу весеннему начали муштровать. В шеренге учили ходить, повороты дружно выполнять обучали и всему такому, что в строю требуется. А как потеплело более и зашнуровали фрегат-корабль – такелаж, значит, наладили и парусину к реям примотали, выпустили его со стапелей в реку и название перед спуском дали – «Петр I». Как с этим делом покончили, приступили к изучению дела морского. Заставили мужиков по мачтам лазить – паруса спускать да поднимать по команде. Двое в ходе этакой работе с фор-брам-рей свалились и замертво разбились, а так потерь более не наблюдалось, разве что увечий разных, когда из пушек стрелять учились. Худо да бедно все ж выучились: и команды различать, и паруса к разным погодам и ветрам предназначенные ставить, и из пушек палить прицельно. Все вроде налажено было, только самую малость не хватает, штурмана Арсений из добровольцев так и не нашел. Здесь человек особый был потребен, учености немалой и практикой морской владеющий, а таковых из прибывших не оказалось. И решил тогда Арсений идти к другу своему Якову Родионову, сыну Бодышки. На соседней улице сруб его стоял, он давно в штурманах у торговцев ходит, единственный, наверно, из русских у немцев на службе был. У него жона немчина, вот тесть, хозяин амбаров крупных и лавок торговых, послал его по воде ходить, для научения наукам морским, чтоб после корабль под его начало доверить. В июле месяце Яков как раз дома обретался в отдыхе после перехода из гамбургских земель. Но к Якову Арсения не пустил тесть, как только прочуял, куда сманить хочет его зятя Арсений. И вот, гуляя по многолюдным улицам Архангельска, наш Арсений надеялся на случай свидеться с другом своим, с которым еще малолетками в лодке вместе по Двине-реке под парусами ходили.

Здорово, Яков, – приветствовал Арсений, повстречав того в Немецкой слободе.

Форм-брам-рей – деревянная балка, прикрепленная поперечно к мачте для несения паруса. Форм-брам-рей – третья снизу рея первой мачты – фок-мачты.

Штурман – корабельный офицер, ведавший ходом корабля и рулевым управлением.

Рейд – часть прибрежной воды, удобной для стоянки судов и защищенное от ветра.

Арсений? Вот уж не чаял встречи, – удивился Яков, увидев Арсения, в голландских костюмах разодетого.

Давно с тобой, Яков, я встречи ищу, – сказал Арсений.

Что так? Аль нужду в чем имеешь?

Нужду не имею, а потребность в тебе великую нахожу.

Во мне? Какого же она свойства, потребность твоя состоит?

Ты как уж заметил, наверное, на службе государевой я состою. На верфи фрегат особенный выстроен, слыхал что-нибудь про это?

Доходило до меня подобное, но значения не придавал, признаюсь честно.

Так вот, я капитаном корабля этого поставлен государем нашим, Петром Алексеевичем, и осенью этой идем с купцами в Англию.

Что ж, дело хорошее, и мой тесть хотел, помню, свой корабль в караван ваш пристроить, только воевода не дал согласие на это. Ох, и злой он давеча вернулся.

Команду я набрал и обучил с Божьей помощью, но вот в море выйти не решаюсь пока.

Что ж так?

Нет в моей команде штурмана, а без него как-то не клеится у меня работа по воде здешней ходить.

Это не беда, Арсений. Для опробования сил экипажа и пригодности его к делу морскому, а равно как и фрегата твоего к походу предстоящему возьмусь я направлять тебя в синеве Беломорья нашего. Я пока без особого дела здесь нахожусь, так что дня на два, на три, тесть, думаю, отпустит. Когда к испытанию-то думаешь приступить?

Вот спасибо, Яков. Так через дня два, наверное, приготовления необходимые закончим. Ты подходи послезавтра, как солнце чуть выглянет. К рейду, где фрегат наш стоит, там тебя шлюпка ждать будет.

Как и условились, Яков через два дня к восходу солнца на берегу стоял. На шлюпке, посланной с «Петра I», был доставлен на мостик корабельный, где Арсений всей работой экипажа управлял для приведения корабля-фрегата в движение по глади водной.

Спустились по реке благополучно и, как на широкие просторы вышли, тут беда с экипажем, ни разу в море не бывавшем, и случилась. Когда судно-то на якоре обреталось, паруса-то спускать научились, а вот как на ходу-то, да ветер в спину, так зараз четырех с грот-марса-рей и сдуло. Снова без насмерть зашибленных не обошлось. Часа через три только берег из глаз скрылся, волна поднялась и давай корабль-фрегат из стороны в сторону мотать – у народа сухопутного морская болезнь жизнь дала. Кто на рее сидел, так прямо оттуда живот свой чистил, а кто на палубе, так тот наполовину за борт свесился и час в таком виде пребывал, пока с зеленой мордой обратно не показался. За это время весь корабль обгадили, будто стадо коров паслось на палубе. Как закончилось содержимое животов горе-матросов, это безобразие и прекратилось. На ногах стоять осталось после бедствия нежданного чуть менее трети экипажа.

Конфузно стало Арсению перед Яковом за такую команду беспутную. Как теперь разговор начать, с предложением выступить о государевой службе на его корабле. Кто ж после этого захочет в поход морской с отрепьем отправляться. Оставил пока он эту тему горячую до тех пор, пока случай счастливый не подвернется.

На другой день плаванья испытательного чудо дивное случилось: все матросики в строю для работ готовые оказались. Арсений даже думать не смел об этом, а как потом прояснилось, Первушка Макеев, боцман Арсения, всем, кто сможет на палубу подняться, по полстакана водки выписал. Вот народ как один и встал в общий строй для утренней поверки. И все вроде своим чередом пошло. Арсений настроение переменил и на этот день пальбу из пушек назначил.

Подошли к берегу и дали выстрел с правого борта. С десяток деревьев в щепы разнесли и тем остались довольны, затем другим бортом повернулись и еще пальнули.

Грот-марса-рей – третья снизу рея на второй мачте – грот-мачте.

Пушек – двадцатичетырехфунтовок – В XVII – XVIII вв. на кораблях стояли три вида пушек: 24-фунтовое орудие, 18-фунтовое, 9-фунтовое. Здесь различие идет не по калибру пушки, а по весу ядра. 24-фунтовое орудие стреляло ядрами весом в 24 фунта, что соответствует примерно 12 килограммам.

Стрельба на пользу пошла, Яков развеселился и увлекся, а Арсений, не будь дураком, и давай его обхаживать, словно невесту красную. То трубу подзорную Якову поднесет: нате, дескать, Яков Родионович, полюбуйтесь. То словцо меткое метнет: мол, на торговых кораблях пушек – двадцатичетырехфунтовок не имеется, да и палить команда не обучена. А здесь корабль боевой, военный, значит, и муштра людей серьезная идет, не ради забавы. Дела великие ждут. Вот так он и вертелся вокруг Якова, словно Луна вокруг Земли-матушки нашей, до конца похода учебного. А когда в Двину заходить начали, вопрос прямо поставил. Яков в растерянности был, корабль фрегат ему с первого глаза понравился, команда, правда, не сильно надежна в управлении парусном, но это дело поправимо будет, оботрутся люди в походах дальних. Но пуще всего этого облако сомнения в мыслях его обозначилось в том, что отпустит ли тесть.

Гнева тестя своего опасаюсь, да и жена моя супротив меня выступит, – сказал Яков, в раздумьях пребывая.

Так по началу и против меня контры были. Мать говорила поперек порога ляжет, а не отпустит. А сейчас рада не нарадуется, делать дело великое идем, не на печи лежать.

Тебя Петр Алексеевич призвал, а меня кто?

И тебя, и тебя он тоже призывает. Я когда говорил с ним, он мне прямо сказал: «Не хватает, Арсений, мне людей толковых, если сыщешь таковых, так железными канатами держи и не отпускай, я тебе оправдательную подпишу, коли дело до меня дойдет», – вот так прямо и сказал.

Покочевряжился еще немного Яков, а затем махнул рукой, сказавши: «Будь как будет, тесть не черт, в ад не уволочет. Согласен». Уж больно ему с Петром встречу иметь хотелось.

Вернулись в Архангельск и начали к походу за Ледовый океан готовиться. А тесть Якова, узнавши, что Арсений все ж сманил его зятя на службу военную, так проклинал его на чем свет стоит.

К началу августа пришло время покинуть места родимые и отправиться в края дальние и незнакомые. Морских чертежей на те места не имел Арсений, и пришлось просить у купцов иноземных. Изучив маршрут пути вместе с Яковом и окончив все остальные изготовления, собрали стол, позвали тестя и остальную родню и всех чиновных и служивых лиц, имевших отношения к фрегату. Опрокинули не по одной, а пока силы не оставили их. И в этом заседании питейном помирились и облобызались Арсений с тестем Якова, а не то пути не было бы справного. На утро, помолясь и отстояв заутреню в церкви Святых апостолов Петра и Павла, подняли якоря два купчих судна и наш «Петр I» и отправились с отливом за Ледовый океан до Аглицкого острова.

Тут ужо и зачинается сказ великий про подвиги неслыханные Арсения Парфенова, сына Коржавина.

Морские чертежи – так поморские картографы называли морские карты.

Церковь Святых апостолов Петра и Павла – закончено строительство к лету 1702 года. Находится на Линском Приулке в крепости Новодвинской.

СКАЗ ЧЕТВЕРТЫЙ

О переходе корабля-фрегата через страны ледовидные и о набеге каперов французских.

Флейт – трехмачтовый двухпалубный торговый корабль длиной 30 – 38 метров.

Юфть – выделанные кожи животных.

Горловина – пролив, соединяющий северную часть Белого моря с Баренцевым.

Котлянка – судовая артель охотников на моржей.

Лопский берег – так в старину Кольский полуостров назывался.

Мурман – на месте современного Мурманска тогда стояла деревенька Мурман.

Как писано в челобитной воеводы Ржевского: «1703-го августа в 4 день вышли из города Архангельска по направлению к острову Аглицкому два торговых флейта, нагруженные мехами, льняной пряжей, рогожами и юфтью, под охраной фрегата нашего, для наведения постоянных торговых путей».

Распушили паруса, и с выдохом из Белого моря нашли большую воду – тут стихия трудности чинить и начала. Ветер северо-западный прохода не дает, поперек волны идти пришлось. Вспахал ветер-полуночник все пространство, волна, – словно борозда из-под плуга, высокая. Корабль-фрегат с одной на другую переваливается, к концу дня только в Горловину и залезли. А там воздушная стихия с океана, словно в трубу, дует – идти и вовсе тяжело стало. Тогда Арсений решил вдоль берега править, где не сильно разгуляй властвовал. Проскреблись вдоль суши безлюдной, тундрой поросшей. Выбрались к Седому океану так: направо – Земля Новая, туда котлянки поморцев наших ходят бить зверье всякое: моржа, тюленя, медведя, если посчастливится; налево Лопский берег лежит, Мурман недалеко.

За мысом Святой нос места мало хожены начались. Насторожился Арсений, на Якова глядит, а вдали туман опустился, похолодало. Парусов убавили и неспешно пошли, берег издалека виден – значит, спокойно все, не потеряемся в водах темных. Так до земель скандинавских на пятый день и дошли, а там ветер в спину задул и помчал всю флотилию на берег скалистый. Насилу как управились и отворотили беду неминуемую. Вышли в океан, переобули паруса – штормовые поставили, все лучше стало, хоть и сильнее корабли качало. На палубе не устоишь – вода борта заливает, нос в волнах тяжелых зарываться начал. Люди все притихли, на мачты взбираться не спешат, Господу Богу молятся.

Два дня долой и страна ледовидная началась; затеряешься в море – оно тебя подхватит и на какую-нибудь льдину вынесет. Ты и глазом не успел моргнуть, как глыба белесая сама тебя нашла, вынырнет из глубины и проломит борт твой с ребрами подчистую. Вот для того Арсений Петра и ослушался и корпус корабля-фрегата мудреной архитектуры выстроил, чтоб торосов не бояться.

Так вот и шли гуськом: впереди Арсений свой корабль-фрегат ведет, позади его два торговых флейта плетутся, еле-еле поспевают. На пятый день посередине Норвежского моря оказались, здесь пираты-викинги свой промысел ведут, на суда торговые нападают, все имущество купцов отымают. Хорошо, если в живых оставляют, а так пропала ладейка, море забрало, и спроса не с кого взять. В этих водах Арсений строго за морем следил, людей у пушек расставил и был готов к появлению варягов загодя. Но не показалось никого, и место опасное спокойно прошли. На четвертый день, а по общему счислению на одиннадцатые сутки к морю Северному подходить стали. Здесь вся пиковая вершина сказа нашего и началась.

Солнце уходило прочь, небо в багрянец окрасилось, ночь уже по пятам скакала, ветер справа дул – шли правым галсом, значит. Арсений у штурвала государил, рядом Яков движение корабля-фрегата по секстанту сверял – благо, зазвездилось небо. С каждой склянкой ветер крепчать начинал, в свете еще оставшихся лучей показалось стадо туч замутненных. Недоброе всегда приходит скоро и внезапно. Непогода объявилась так же быстро, сверкнул вдалеке громовержец, Арсений дал сигнал всем на изготовке стоять – час испытания настал. Пора было вспомнить святого Николая, покровителя небесного, чтоб отворотил все беды надвигающиеся.

Волна росла, как гриб после дождя, подпирала корабль-фрегат снизу; снова закачало сильно, вода палубу смочила раз, смочила два, а потом – как давай кидать судно Арсения из стороны в сторону. Все смешалось: и небо, и вода – в какой стороне что находится, непонятно. Молния слепит без устали, гром оглушает, а дождь прыснул пудовыми каплями, того и гляди, палубу проломит. Наши матросики, видно, долго страх копили и тут не выдержали и на мачты сиганули. Тонуть корабль-фрегат, им показалось, начал.

Страна ледовидная – Северный Ледовитый океан.

Ребра – шпангоуты.

Торосы – плавучие льдины.

Секстант – ручной астрономический инструмент, которым пользуются моряки для определения местонахождения судна в море.

Склянки – получасовой промежуток времени, обозначаемый одним ударом в колокол. Количество склянок показывает время. Счет их начинается с полудня.

Ванты – снасти стоячего такелажа, которыми укрепляют мачты, стеньги и брам-стеньги. Расположены с боков и несколько позади мачт. По ним матросы взбираются на реи.

Облизьяна – обезьяна.

Снасти – все приспособления, относящиеся к парусному вооружению судна.

Ют – корма, задняя часть корабля.

Выше всех взлез Первушка Макеев, боцман, Арсением поставленный. Ему-то надлежало в первый черед за исполнением приказов следить и панику строго пресекать. А он вместо этого растолкал локтями всех и сам на грот-мачту взобрался. Пришлось Арсению с Яковом и Бергом, да Олафом самим за штаны матросиков наших, насмерть перепуганных, снимать, порядок наводить. Народец темный, облепил ванты, словно мухи коровьи лепешки, и слезать ни в какую не хочет. Тогда из мушкетов палить Арсений с Яковом принялись и верной смертью грозить; пока один страх другой страх не пересилил, никто и шевельнуться не мог. Перетоптались и начали люди, как облизьяны, боязливо от снастей отлипать, вниз спускаться.

После, как очухались, Арсений велел наказать тех, кто смуту пустил, а Первушку в каюте капитанской отдельно спрос взяли. Чтоб команда остальная не видела, а не то он грозный вид потеряет и матросики его слушать перестанут. Поначалу пешком по волнам до дому отпустить хотели, да Арсений сердцем мягок был, пожалел Первушку. Высекли его, да кол в темное место вставили, дабы не свербило более. Но об этой экзекуции все равно догадаться можно было. Он неделю после этого сидеть не мог и часто в отхожем месте подолгу засиживался.

Пока команду Арсений успокаивал, корабли купцов из виду потеряли. Ночь в права вступила – и вовсе путь не найти. Так кидало их трое суток; кряхтел, скрипел корабль-фрегат, а все ж бурю выдержал. Правда, пятеро за борт вывалились, один раз голова показалась между волн – и все, не видать паренька больше.

Где были, куда шли, никто не знал. Как небо подобрело и синевой заулыбалось, начали править на юг. Ночью ориентир взяли, на третий день пять кораблей увидели. Это Яков в трубу, за горизонт смотреть предназначенную, узрел, как они паруса закатали и кучкой стоят, прохлаждаются. Присмотрелся Арсений и узнал: на водной глади среди пяти судов два флейта наших обретаются, а к ним три корабля заморских с флагами французскими, на юте вывешенными, прикрепились.

Вроде, земля Людовика далече лежит, что ж они здесь делают? Немного времени прошло, и загадка разрешение сама принесла. От кучки отделился одни корабль-корвет и в сторону нашего «Петра I» пошел. А на флагах сигнальных просемафорил, чтобы Арсений в дрейф судно свое положил.

По-французски никто разобрать не мог. Как разговоры вести? Вот вопрос, который застрял в голове у Арсения. Делать нечего – стали у борта дожидаться, когда иноземный гость подойдет. А корвет приблизился на два кабельтова, да и тоже паруса убавил и шлюпку спустил. Спустя час на борт поднимается свита во главе с высоким, даже стройным, как кипарис, если по-тамошнему выражаться, и представительным капитаном ван Стабелем. Усищи у него, как у кота, сам лицом приятный, духами весь пропах – значит, не мужик, а сплошной падеж женского пола. Арсений растерялся немного перед таким франтом и глаза в палубу зарыл. А тот напротив, осмотрел фрегат-корабль наш, да и говорит:

Проездная грамота в наличии имеется?

Арсений на всех языках европейских лопотать ученый, а вот французского не вытвердил в свое время, только несколько слов знал. Вот он и давай банжуриться, вуаля туда-сюда, мол, знать не знаем, в буре потерялись. Чтобы подоходчивей получалось и пробел, в словах нехватку восполнить, он еще пальцами себе помогать стал. А промеж приветствий спросил на голландском, почему суда наши купеческие в задержке стоят?

Француз понял, что никто на этом корабле на его выговоре понять не может, совет стал держать среди своих подчиненных. Перекинулись словами непонятными, да один из них на первый план вышел и на голландском заговорил.

Вы задержаны французским капитаном-капером на проведение досмотра, а те суда торговые, – он показал на два флейта наших, – конфискованы за провоз контрабанды в пользу короны французской.

Кака тока контрабанда, господин хороший? Мы товары мирные везем, а наш фрегат охрану ведет, – возмутился Арсений.

Корвет – легкий трехмачтовый корабль, предназначенный для разведки

Дрейф – отклонение движущегося корабля от намеченного пути под влиянием ветра.

Кабельтов – одна десятая часть морской мили, равняется 185,3 метра; в море небольшие расстояния измеряют кабельтовыми.

Каперство – в военное время преследование и захват частными судами коммерческих неприятельских кораблей и судов нейтральных стран, занимающихся перевозкой грузов в пользу воюющей страны.

Эфес – рукоятка шпаги.

На провоз товаров разрешение положено, – ответил человек, видимо, казенный, который на голландском говорить умел.

Там, у купцов наших и разрешение, верно, имеется, спросить надоть, – сказал Арсений.

Не обнаружено.

У них грамота государя нашего Петра Алексеевича в сундуках заложена… и товары мы не во Францию везем, а на аглицкий остров и отбор вести, значит, они должны, а не вы, господин француз, – сказал Арсений, немало разволновавшись.

Здесь территория ничейная и досмотр любой волен проводить, – отвечает ему капитан-капер, а сам руку на эфес шпаги заложил. Почувствовал Арсений, что время горячее подступать начало, переговоры в наглость французскую уперлись, и средство, чтоб разрешение найти здесь только в крепком кулаке заключается.

Значит, грабеж получается, и законом все это вы прикрыть собираетесь? – смекнул Яков.

Конфискация по согласию обеих сторон, – ответил казенный человек.

Како тако согласие? Потому ли, что ваших кораблей, способных к бою, три, а у нас только один?

Да. И в этом следствии предложение наше на мирное расхождение нацелено.

Хотите даром получить то, что по праву нам принадлежит, находальники французские? – уже по нашему не стерпел Арсений и как приложился кулаком к лику капитанскому, французскими духами вонявшему. Тут его светлый образ потускнел и покосился, ноги у него как-то подогнулись, и он пал без чувств прямо перед стоявшими. Что потом было, описывать тяжело. Конфуз страшный, переговоры честные были, а Арсений страстям волю дал. Правилами этикета европейского этого недопустимо делать. На Арсения Берг и Олаф с Яковом накинулись, успокаивать давай. А Первушка стоял невдалеке; как драку увидел, тут же подбежал и свой кулак-кувалду на голову человеку казенному опустил.

Тот рухнул сразу в бессознание, его даже потом к жизни привести не смогли. Так бревном недвижимым в шлюпку и спустили. Отчалили французские переговорщики, а Арсений стрелой к пушкам усвистал. Паруса размотали, крутой бейдевинд дали, а к корвету в помощь бриг французский пошел. Скоролучно бой приближался: люди мирного уклада дела оного не сыскали, теперь корабли беседу поведут и из пушки изъяснения весомые посылать начнут. У кого первым дерево треснет, тот и к согласию скоро заспешит. Сила железа всегда убедительно звучала, правда не всегда на стороне совести оказывалась.

Корабли французские вначале в заминке пребывали: как атаковать, решали. Яков управлением маневров командовал, пока Арсений у пушек стоял и это Богом посланное время с толком использовал. Повернул фрегат кормой к французам и ходу дал. Те спохватились и вдогонку бросились. Корвет и бриг чуть правее шли, когда вдруг Яков «Петра I» на новый курс положил, кругаля дал, в полный багштаг вошел и оказался бортом прямо перед бушпритами французских кораблей. Ахнул левый борт, вздрогнул корабль-фрегат, белое облако к мачтам взметнулось – это книпели, в паруса нацеленные, полетели. Порвали полотно белое у грабежников – у них ход и поубавился. Те давай поворачивать, борт подставлять, чтобы ответ дать, а Яков по ветру пошел и умело за бриг спрятался, да так, что корвету и выстрелить возможности никакой не оставил, иначе в своих рисковал попасть.

Давай шевелись, шевелись, олухи бестолковые, – кричал Арсений, командуя подготовкой к залпу новому.

Теперь время ядрами пришло окатить врагов злосчастных. У каждой пушки суетились три пушкаря. Один из них клоцом ствол чистил. Второй что-то искал, а третий с водой канитель разводил остужая орудие.

Что ты ищешь, растяпа, возьми пыжовник, вон пенька осталась. Давай, налегай, – продолжая регулировку наводить, орал во все горло Арсений. Через минуту-другую орудие к зарядке готово было. И фрегат как раз к месту залпа приближался.

Арсений, торопись скоро залп давать! – кричал Яков.

Полный багштаг – курс корабля относительно направления ветра в 135 градусов.

Книпели – два пол-ядра, скрепленные цепью.

Клоц – цилиндрическая щетка из щетины, насаженная на длинный шток и служившая для чистки ствола пушки.

Пыжовник – для удаления пеньки или пыжей использовали своего рода штопор – пыжовник.

Пенка – веревка.

Картуз – платяной мешочек с зарядом пороха.

Пыж – клочок сена или лыка, обвязанный пенькой.

Пробка – деревянный цилиндрический предмет.

Протравник – игла, снабженная делениями для прокола картуза через специальное отверстие в стволе.

Пальник – деревянный шток с намотанный на него фитилем.

Бомбардель – относится к малой судовой артиллерии. Небольшая пушка выполненная из бронзы, смонтированная на вилке.

Ни живота, ни головы не жалеть! За государя нашего… . Орудия заряжай! – кричал Арсений.

Картуз! – команду дал Поспелка.

Есть! – ответили матросики, когда работа закончена была.

Пыж!

Есть!

Пробка!

Есть!

Пыж, еще!

Есть!

Ядро!

Есть!

Протравник бери живей, – сказал Арсений, стоя на изготовке у орудия и держа пальник в руках.

Готово!

Мы готовы, Яков.

Сейчас подойдем.

Как только два корабля поравнялись друг с другом, Яков крикнул: «Огонь!». Арсений поднес пальник к стволу, и орудие вздрогнуло, изрыгнув дьявольскую начинку. Вслед и остальные так же закурились дымом. Двадцать два ядра впились в борт брига, пробив его насквозь, и кое-где палубный настил снесли. «Ура!» – троекратно прокричали матросики наши, обрадовавшись удаче, но ответ последовал немедля. Из десяти пушек, что на борту француза имелись, также дым пошел, и на корабле-фрегате ощутили, сколь непродолжительна радость была, как и счастье в жизни.

Треск-скрипение древа корабля-фрегата от попадания ядер французских разломили сердце Арсения. Хоть и урону немного было, так фальшборт в трех местах пробило, да обшивку немного разодрало; кто-то в крови загибался от ран полученных. С брига не только ядра прилетели, а и картечь, из мушкетов и бомбарделей посланная. За корабль сильно испужался Арсений и подумывать начал, не уйти ли подобру-поздорову. Тем паче что превосходство не на стороне нашей находится.

За корму кораблям вражьим зашли и увидели, как кличут их. Корвет «Ройаль де Дюнкерк» звался, а бриг, уже покалеченный, – «Голубка», так надпись значила. Зайдя им за бак, корабль-фрегат Арсения неожиданно еще порцию железа в нос получил. Решили ответить и подготовили послание. Снова грянули пушки и по «Голубке» ударили, всю корму ей разворотили, аж осела немного. Но корвет еще невредим был и с разворота уже возвращался, наготове у него все было, так что снова досталось «Петру» нашему. В двух местах борт пробили ядра неприятельские, снасти повредили.

В таком событийном движении шло сражение в течение четырех склянок, пока корабль «Голубка» под угрозой утопления окончательного из бою не вышел и к купцам нашим не подался. А вот корвет французский, наипаче, всячески стремился ущипнуть, заклевать нашего «Петра». Дело совсем худо стало, когда третий корабль французов на выручку пошел на смену «Голубке». В планах стояло скорейшее ее потопление, чтоб приступить к корвету, но, видимо, прочуяли французы затею Арсения и все старания канониров его в прах обратили. Теперь сызнова два корабля невредимых ущерб нашему «Петру» чинили. Всякая уже возможность на викторию при новой обстановке была утеряна. И тут снова подумалось Арсению: «Не пришла ли пора отворачивать, иначе и корабль потеряем и викторию не добудем». Уж больно врагам фрегат удалось подпортить, и теперь без ремонта нечего было и сряжаться к морю Балтийскому. Отошли потихоньку, а корвет в погоню было бросился, как новый поворот дела увидел. Но где там! Арсений паруса наладил по ветру и такого стрекача задал, что скоро в точку превратились все преследователи его.

Поскольку в скорости у «ПетраI» преимущество имелось, направились на запад к берегам Аглицким, авось управу какую найдем на грабежников французских. День шли, два шли – никого, ужо и берег завиднелся, а судов сторонних так и не показалось. Словом, мертво море оказалась, корабли как-то не ходили здесь. А на третий день туман запустился, глаз застилает так, что не видать ничего далее руки своей навытяжку. Того и гляди, на мель или на корабль какой наскочим.

Четыре склянки – соответствует двум часам.

Шли медленно, почти на месте стояли, пока напасть белая не сгинула и проход глазам не освободила. А там продувать начало, и через три дня корабль-фрегат «Петр I» Темза в свои берега приняла. Вот и здравствуй, город Лондон, земля аглицкая! Здесь и сказ наш исход свой берет про путь нелегкий Арсения Парфенова, сына Коржавина, к королеве английской Анне.

СКАЗ ПЯТЫЙ

Про город Лондон далекий, службу иноземную и перемену курса корабля-фрегата «Петр I».

Прежде нежели зачать сказ новый про Арсения Парфенова, сына Коржавина, и продолжить ткать пряжу сочинения общего, не худо бы окантовку вначале наладить и выразить расклад сил политических на арене европейской, поскольку в неразрыв с ними путь его дальнейший проистекать будет.

Развернем карту земель иноземных и увидим, что задача перед нами встала многотрудная. Началась война долго ожидаемая коалиций разных, на предмет дележа пирога сладкого – Гишпанской вотчины. Покарал Господь неуемное королевство католическое за инквизицию злопитаемую, проливавшую с избытком кровь напрасно Богом им вверенного народа.

В конце столетия прошлого, дни последние подходили короля гишпанского Карла II. Не дал Господь ему наследника, и теперь зависть съедала других правителей на вотчину богатую гишпанской короны. Сговор держали Людовик ХIV – король французский, Леопольд I – король австрийский и Вильгельм III – король английский, что по смерти Карла II поделят земли по ранее уговоренному плану. И вроде войне не бывать, ан нет: жадность и зависть всегда к истреблению сторон вели.

Прознал Карл II о заговоре узурпаторов и переменил завещание свое. Запечатал и повелел вскрытию предать только после смерти своей. Долго ждать не пришлось, и в праздник католический всех святых, в год 1700 Карл II испустил дух, завершив свой путь на грешной земле. На следующий день вся Европа узнала о содержимом завещания. «Имя, имя…,» – шептали придворные и дипломаты, при дверях стоящие. А как узнали, так и ахнули. Герцог Анжуйский Филипп V – вот новый король Гишпании.

И тогда призадумались Вильгельм III и Леопольд I о том, что меж Людовиком и Филиппом родственная связь имеется, и не объединятся ли два государя супротив остальной власти и не учинят ли гегемонию над ними.

Инквизиция – (от лат. Inquisiti – розыск) тайное политическое религиозное судилище еретиков в католических странах в 13-19 вв. Особенно свирепствовала в Испании.

Карл II (1662-1700) – король Испании из династии Габсбургов. Время правления 1665-1700 гг. Сын Филиппа IV и Анны Марии Австрийской.

Людовик XIV (1638-1715) – король Франции с 1643, из династии Бурбонов, сын Людовика XIII. До 1651 года при нем была регентшей его мать Анна Австрийская, но фактически страной правил до 1661 года кардинал Мазарини.

Леопольд I (1640-1705) – австрийский государь (1657-1705), император «Священной Римской империи» с 1658 года, из династии Габсбургов. Сын императора Фердинанда III

Вильгельм III (Оранский) (1650-1702) – штатгальтер (правитель) Генеральных штатов (Голландии) с 1674, король Англии и Шотландии с 1689 года. Призван на английский престол в ходе Славной революции 1688-1689 года; до 1694 года правил совместно с женой Марией II Стюарт.

…по ранее уговоренному плану – Тайных договоров о разделе испанских владений было заключено два. Первый – осенью 1698 года, по которому Франция получала Неаполь, Сицилию и не претендовала на испанскую корону. Престол переходил баварскому принцу, а императору Леопольду I предоставлялся город Милан. Второй договор был заключен в 1700 году, там были внесены лишь небольшие дополнения.

Филипп V (1683-1746) – до коронации носил титул герцога Анжуйского. Король Испании 1700-1724, 1724-1746 гг. Из династии Бурбонов, сын дофина Людовика и Анны Марии Баварской.

Королева Анна (1685-1714) – из династии Стюартов. Королева Англии и Шотландии 1702-1707гг. Королева Великобритании 1707-1714гг. Дочь Иакова II и Марии д' Эста. Замужем с 1683 года за Георгом, сыном короля Дании Фредерика III.

Силища, конечно тогда необнокновенная получилась бы. Им в один рядок не шибко становиться хотелось.

Людовик XIV, словно почувствовав державность свою неограниченную и для острастки недругов своих, предал разорению земли Голландские. Занял давно укрепляемый крепостями рубеж, «Барьером» называемый.

Филиппа V тотчас признал Вильгельм III королем Гишпании, но как только смертушка пришла за ним, так все надежды на мирный исход и истекли. На аглицкий престол взошла королева Анна. Она мая дня четырнадцатого, года 1702 и сколотила оборонительный союз поначалу с Голландией, объявив войну французской короне. Мол, не желаем объединения французских и гишпанских дворов и все тут, сами силу имеем недюжую. К этому протесту и другие короли, амператоры подтянулись и образовались две стороны, коалициями называемые. В одной, с Англией и Провинциями соединенными, оказались Австрия, Пруссия, Дания и горстка княжеств германских. А в другой – Франция, Гишпания, земля Баварская и Кельнская, да епископ Льежа-города.

Ох и война заварилась, вся Европа огню предана была. Да что Европа! В колониях Американских к сражениям нешуточным готовились, на океанах и морях корабли враждующих сторон встречу искали.

К моменту вхождения Арсения в пределы аглицкие превосходство одной фронды над другой еще должным образом не оформилось. Поэтому в лондонском тумане, зарядившим вновь с утра, пребывал не только фрегат-корабль «Петр I», осторожно мелкой поступью ступавший по Темзе-реке, но и вся будущность Европы.

Крепость-форт на берегу Суффолка, столицу Лондон сберегавшую от набегов вражьих с моря, увидели августа месяца дня двадцать третьего, года 1703.

Тут на левом берегу Темзы-реки зрелище малоприятное Арсению и представилось. Людей, в преступной деятельности уличенных, замертво казнили, а потом привязали к столбам и на воду, на всеобщее обозрение выставили

Прошли мимо, перекрестились, а из башен крепостных уже выстрел-салют дают. Сигнал понятен, и Арсений приказал паруса спускать, на якорь становиться. Через часа два на борт «Петра I» пожаловал майор, человек второй в аглицкой крепости-форта, разузнать, что да как, зачем в столицу их пришли. Ненать ли лоцмана за плату отдельную для плаванья сохранного, не устроить ли яхту до самого города.

Арсений послушал оборотистые речи майора, с пивным животиком да Олафа и выставил вперед. Переговоры вести на родном языке куда сподручней будет. Приказал ему, чтобы он от всех услуг платных отказ вел. Как дошло до уха офисера аглицкого, что граждане иностранные капиталом великим не располагают, а наоборот, от пиратства французского помощи ищут, так улыбку гостеприимную спрятал и строго заявил: «За проход в город Лондон плату полагается внести». Арсений все без перевода понимал потому и спросил сразу:

За что пошлину требуешь уплатить? Мы люди не торговые, товар не везем. Мы к приему королевскому попасть хотим. Корабль не собственность наша, мы на государевой службе царя Петра Алексеевича состоим.

Как услышал он, что Арсений по-ихнему разбирать и лопотать умеет, так притих немного, голову почесал, потом спросил: «Какой-такой царь Петр Алексеевич?». Арсений ему ответил, что из Россеи мы. Майор глаза выпучил, в толк не возьмет, где така Россея находиться, а как от Олафа уточнение получил, что из Московии прибыли, так заулыбался в момент.

Царь Питер, с мачту ростом, да, помню. Они с адмиралом Митчеллом здесь на яхту садились.

Тут понятия и сошлись у майора и капитана Арсения. Сразу суета поднялась, всех звать к себе в крепость начал, встречу по дружбе отметить предложил. В отказ идти неудобно стало Арсению, и пришлось на берег аглицкий сойти для налаживания контактов полезных. А майор тем временем депешу послал в места известные, в надежде получить от полковника, который в отлучке был, распоряжения насчет прибывшего русского корабля-фрегата.

Задержались допоздна, уже звезды выглядывать начали, а комендант все их не отпускает, все потчует и полную чарку пива наливает.

Город-Лондон – наиболее вероятно, был основан римлянами в I веке после Р.Х. с названием Лондиниум. К XVIII в. в Лондоне проживало около миллиона человек.

… в заводь – большая торговая гавань Пул на реке Темзе или «Лондонская заводь».

Гилдхол – лондонская ратуша, возведена в первой половине XV века. С этого времени из нее осуществляется управление городом.

У Арсения уж все пузо одуло от пития угощаемого. Пучило так, что еле-еле терпения хватало, чтобы не оскоромиться, а счет, в который раз по нужде выходить приходилось, и вовсе забыл вести. Не дождавшись гонца, уложились спать прямо в казенном здании, до корабля уж более никто не ходок был.

Поутру Арсений с Яковом глаза разули, глядь, а иностранных офицеров и след простыл. Пошли разузнать к майору на их счет, а он им говорит, что знать не знает, куды они подевались. Чуяло сердце, что от них завсегда крамолы ожидать можно, ну, да делать нечего. Засобирался Арсений снова на корабль-фрегат и меж делом спросил о проходе в столицу-Лондон и о приеме королевском. Майор помялся на месте, посмотрел в потолок да и сказал, что как только в реку-Темзу войдут, там на якорь становиться нужно и далее своим ходом отправляться следует, а насчет приема умолчал.

Делать нечего, отправились в столицу аглицкую без офицеров иностранных. В заводь реки-Темзы попали, где иные корабли стоят, так по майорскому наказу якорь бросили и на ялике вдоль берегов камышовых путь до города продолжили. Шли довольно долго, дорога не близкой оказалась, и к вечеру только и добрались. Где заночевать? К кому податься? Неведомо.

Решили дорогу править к герцогу-мэру, более идей не приходило, а к королю прямо опасливо идти показалось. Искали, искали, где мэр обитается – не нашли; устроились на постоялом дворе, сняли комнатенку с пятак площадью. Заночевали, а с первыми лучами снова в путь отправились. Кружили по Лондону – осмотр вели, много интересного приметили.

Город большим оказался, каких Арсению и видеть никогда не приходилось. Его еще римляне зачали. Улицы узкие, а народу, как муравьев в муравейнике: все друг дружку толкают, вперед норовят проскочить. Здания все о двух-трех этажей, каменные, на разный мотив построены. Окна дубовым бревном выложены, что не дом – то монумент. Камень массивен в стенах заложен, а дворцы, церкви все крыши к небу свои устремили, словно по стойке вытянулись, кверху смотрят.

К полудню добрались до мэра, он, оказалось, в ратуше названия Гилдхолл сидит. Вошли в помещение просторное: потолки высокие, на стенах портреты разных людей висят, словом, красота неописуемых размеров кругом. Поздоровались, сказались секретариусу о желании горячем встречу иметь на предмет вспоможения к ремонту кораблю-фрегату, дабы отбыть на родину без дальнейшей задержки.

Секретариус, человек одного примерно года с Арсением, сначала в удивлении пребывал насчет увиденных гостей из Московии.

Долго руками разводил, не видел секретариус разрешения вопроса Арсения в посещении герцога-мэра. Пообещав только, что доложит его сиятельству о хотении их кипучем на прием к нему попасть. Условившись, что ответ будет к завтрашнему утру готов. С тем и распрощались с ним унося в запазухе надежду, что с сего числа дела на лад пойдут и возвращение их к берегам Россейским уже скоро состоится. На радости этой даже в трактир зашли, где и угостились пищей аглицкой, сняв с плеч усталость великую неопределенности, выпавшей им на земле чужой.

Чуть день зацветать стал, а Арсений с Яковом снова при дверях стоят, дожидаются встречи многорешаемой в судьбе их. Но секретариус что-то не в радости встретил Арсения, снова рукоразвод последовал, присоветовав, в госпиталь морской с ходатайством податься. В душе у Арсения словно пол провалился, до того тошно стало ему, ну, да делать нечего: взяли адрес и направились указанное заведение отыскивать.

Гринвичский морской госпиталь на другой стороне реки-Темзы располагался. Дошли не скоро: через чудо-мост, на котором люди в домах живут, идти пришлось. Пока добирались, всякий запал к исходу положительному уже растеряли. Открыли дверь, и там такие же, как у мэра красоты находятся, только народ здесь военный, снует туда сюда без устали. У караула встали и спросили: «Куда бы обратиться, чтобы помощь русским морякам сыскать?». Постовой молчаливым оказался и на вопрос их только невнятными словами ответил, смысл которых так неведом и остался для Арсения.

Гринвичский морской госпиталь – Начало возведения госпиталя относится к концу XVII века. Закончилось строительство огромного комплекса зданий в начале XVIII века.

Грейт-Тауэр – улица в Лондоне около Тауэра – массивной крепости, расположенной на востоке города.

Постояв с час, хотели в холы двинуться и поискать кого-нибудь, кто подскажет направление, удовлетворяющее их просьбы, но часовой ружье поставил и пускать не стал, стребовав пропуск обнародовать. Пробовали договориться, да все зазря вышло, только слова добрые и учтивые на ветер выкинули. Все впустую пошло. Хотели до ночлега поворачивать, но тут по лестнице многоступенчатой какой-то человек сходил. У часового остановился и спросил его про Арсения с Яковом на предмет их нахождения в здании военном, куда вход сторонним гражданам строго воспрещался.

Постовой, ход стороживший, в струну навытяжку дал и от волнения перед незнакомцем онемел.

Арсений завидел растерянность человека караульного – решил самовластно в разговор вступить.

Мы, ваша светлость, из России прибыли. В море Северном нападению пиратами французскими были подвержены. В бою неравном пришлось уступить лихоимцам и два корабля торговых наших оставить. Вот в городе вашем ищем вспоможения к ремонту для корабля-фрегата нашего, чтоб обратно на родину отбыть.

С кем имею честь разговаривать? – спросил незнакомый человек.

Арсений Парфенов, сын Коржавина, командир фрегата «Петр I».

Питер, царь Московии?

Так, ваша светлость.

Что вы стоите, постовой? Представьте меня гостям московским!

Сэр, Перегрин Осборн, маркиз Кармартен! – выпалил часовой.

Вот и славно, пойдемте, господа, со мной, я с вашим царем на брудершафт сходился. Яхту «Ройял трэнспорт» ему спроектировал, когда он тут гостил у нас.

Вышли на мостовую и пошли на Грейт-Тауэр, в кабак примеченный, где маркизу с царем Петром Алексеевичем заседать приходилось.

После опрокинутого кубка начал Арсений у маркиза выспрашивать, к кому с ходатайством о ремонте корабля-фрегата обратиться. Маркиз все рассказами о кораблях увлекался и на просьбы Арсения мало реагировал, намекая ему, что о главном разговор в конце встречи вести следует. Но у Арсения в голове ничего, кроме ремонта, не было, и сказы о новых достижениях в судостроении аглицком его никак не интересовали.

Когда темнеть начало и перцовки уж довольно выпито было, вывалила компания из кабака гостеприимного. А Арсений все еще ответов на вопросы свои, беспокоящие сущность его, так и не заполучил.

Скажите честно, маркиз, можете ли вы указать нам направление на решение беды, тяготеющей сердце наше.

Проблема ваша, господин Арсений решаемая, к волнению причин мало. Плохо только, что у вас с деньгами избытка нет. Ну, да я пробу возьму помочь вам. Вы на корабль возвращайтесь и ждите меня там. А я, как только просвет удовлетворения ходатайства вашего найду, так сразу заявлюсь к вам, и вы уж не взыщите. Будьте в готовности генеральской, парад организуйте, чтобы впечатление благопристойное произвести.

Расстались с господином знатным, а в голове у Арсения прибыток загадок наступил. С тем под самое утро и возвратился на ялике к кораблю-фрегату своему. И как завидел судно свое, так от удивления, молнией поразившей его, рот сам собой и раскрылся. По обоим бортам «Петра I» стояли два здоровенных в размерах корабля линейных, а на палубе народ кучками стоит, о чем-то шум разводит.

По лестнице веревочной взошел Арсений на борт корабля своего и увидел полковника-командора гарнизона крепости-форта. Прибыл он при полном обмундировании с медалями за заслуги боевые и допрос с Первушки держит.

По какому праву место на рейде занимаете забесплатно?

Нас ваш заместник, господин майор Эрик Рондоф уполномочил, – ответил из-за спины полковника Арсений.

Ялик или ял – двух- или четырехвесельная лодка.

Линейные корабли – трехмачтовые корабли длиной свыше пятидесяти метров, имеющие на борту более пятидесяти пушек. В Англии линейные корабли делились на три класса по числу орудий на борту.

Английский фунт стерлингов – единица денежного обращения ценностью в 9,458 золотого рубля; делится на 20 шиллингов, в каждом из которых 12 пенсов.

Ефимки – название денег, имевших хождение в России.

Таких распоряжений господин Рондоф давать не в полномочии. Место, вами занимаемое, денег стоит, и, если желание имеете, извольте плату внести установленную.

Почем берете?

Пятьдесят фунтов в месяц.

Сколько на ефимки в переводе? – спросил Арсений.

Таких денег мы не знаем, извольте уплатить нашей деньгой.

Что ж, рубль у вас не в ходу, значится?

Нет, форинты можете дать, если имеете, франки в уплату принимаем. Рубли не берем.

У Арсения как раз требуемая сумма полковником от Голландского прибытка имелась. Вот он и достал из кармана внутреннего мешочек со звонкой монетой и подал полковнику. Тот развязал тесемку красную, пересчитал наличность и, убедившись в правильности суммы находящейся, собрался покинуть корабль-фрегат Арсения. Но у Арсения еще вопрос имелся.

По какой надобности кораблями линейными окружили судно мое?

Надобности нет никакой. Вы из страны Московии прибыли. Нравы ваши нам не знакомы, и чтоб не натворили чего, к вам и приставлены корабли боевые.

Намерения переполох чинить у нас нет. Наоборот, за помощью к вам прибыли. Ремонт кораблю нашему потребен, а вы обдираете нас и так с лихвой пострадавших. Убыток великий из-за экспедиции торговой к вам несем.

Я не по своей воле такие распоряжения веду, на все порядок законный имеется. Я всего лишь исполнение провожу, за тем и поставлен здесь. Будь воля моя свободна, я бы ничего такого делать не стал, раз уж пострадали. Бог с вами, убогими.

Распрощался Арсений с полковником и снова призадумался о делах своих. Денег на следующий срок за стоянку негде взять, кончились запасы. Платы в рублях команде всего на три месяца остатка имеется. Что потом делать?

Исход беды спасительный пока не виден был. Поэтому решил не напрягать голову понапрасну и ждать, когда маркиз в гости заявится. Может, он и принесет нить спасительную, к дому родному ведущую. День прошел, за ним другой, так неделя пролетела с тех пор, как вернулся Арсений на корабль свой, а маркиза все нет и нет.

Ждать сил уж больше не осталось, и решили тогда на совете офисерском снова в Лондон-столицу отправляться, искать средство к встрече с лицами, власть имеющими. Но на утро из реки-Темзы яхта показалась, в направлении корабля-фрегата «Петра I» волну лихо режет. По прошествии часа швартовкой к борту яхта прикрепилась, с нее взошел на палубу к Арсению маркиз Кармартен собственной персоной.

Отчего радости не вижу на лице? – спросил маркиз Арсения.

Хлопот с две телеги будет! Откуда радости-то взяться? – ответствовал Арсений.

Да, положение твое нелегкое, я по всем проходам мне известным по твоему делу работал, ничего не нашел.

Что, даже кредит никто открыть не может? Пусть проценты повысят, государь выплатит.

Да, корабль у тебя славный, крепко справлен, я бы тоже за него цену хорошую дал. В уплате твоей я не сомневаюсь, вот только банковские хозяева поручителя с тебя требуют, либо бумагу какую от государя Питера о твоей полномочности. Есть у тебя такая?

Откуда? Я, когда к вам отправлялся, ни о чем таком и не помышлял.

Значит, дело совсем плохо оборачивается, правда, есть еще ход. Можно пробу взять на встречу с герцогом Мальборо, он в парламенте нашем власть имеет и влияние широкое.

А к королеве на прием попасть никак нельзя?

О, это дело долгое! Если у герцога на пороге окажемся, тогда и о королеве думать можно. Тебе снова ждать придется, пока я расписание приемов и расположение Мальборо узнаю. Если все сложится, встрече скоро, думаю, быть.

Герцог Мальборо – Джон Чёрчилл (1650-1722), герцог. Английский политик и полководец, генерал-фельдцейхмейстер (1702).

Церковь Святого Павла – самое высокое здание в Лондоне (111 м). Огромный прямоугольный храм с великолепным куполом. Построено за тридцать пять лет (1675-1710).

Все это хорошо, – вмешался Яков, – только одно неудобство имеется. За обитание в водах здешних плату непосильную берут, поэтому ждать долго не можем, мы в средствах сильно ограничены.

Так, – подтвердил Арсений.

За стоянку платить больше не будете. Об этом думать забудьте, я с полковником это улажу.

Снова распрощались они, условившись, чтобы Арсений с Яковом через неделю в это же время у церкви Святого Павла его стерегли.

Время опять ежом по душе Арсения покатило, уж больно сильно хотелось возврат домой получить. Да и осень уже напоминала о себе и, значит, легкого пути морского не сулила. Через неделю, как и уговорено было, стояли Арсений с Яковом, возле ограды высоченной у собора Святого Павла. Огромность светелки Божьей поражала своими размерами. Дань Господу нашему Иисусу Христу должным образом англичане отдали и вознесли его имя под самые облака. Хотелось пойти просьбу отдать Спасителю, посетовать на беды непосильные, упавшие на плечи. Да православная душа в храм, иноверческими руками воздвигнутый, не позволяла зайти.

Назначенное время подошло, и к ним подъехал экипаж лошадей шестерка, а в карете маркиз сидит. Знаком Арсения с Яковом приглашает, рядом с собой сажает. Удивлению снова конца не было, роскошный кузовок не ожидали видеть. Думали, избавитель лондонский, на которого Арсений надежду питал, пешком к ним подойдет, а он, смотри, с какими вензелями повозку подогнал. Как уселись, Арсений о встрече вопрошает, как, ладно ли господине маркиз, получилось. Маркиз с ответом не спешит, к себе в дом на обед зовет, говорит, на пустой желудок разговоры не впрок идут. Выехали за город, по просторам карета покатила, за окном белые облачка овец пасущихся показались. Через часа два к замку с высокими стенами и башнями могучими подскакали. Вышли из кареты, ноги размяли, внутрь вошли. «Вот, – говорит маркиз, – это помещение для вас приготовлено, жить теперь здесь будете».

Арсений с Яковом мало чего понимают, только по сторонам глядят, красоту и богатство подмечают. А маркиз их в другую залу ведет, там уж загодя стол длинный накрыт с кушаньями изысканными. Маркиз на одну сторону садится, а Арсению и Якову – на другой конец велит. Рядом слуги опрятно одетые стоят, приказаний ждут. Выпили сладко, закусили сытно. Тут маркиз разговор о деле повел, а до этого все о безделице говорил.

Встреча с герцогом только через месяц возможна. Как услышал это Арсений, так у него ком к горлу подкатил и в животе, словно камень сглотнул, настолько тяжело стало.

Это ж как возможно, месяц нам здесь в неизвестности обретаться! Зачем приехали тогда? Я-то думал, что мы видеть его сиятельство будем, а мы сюда только для того, чтобы новость ядовитую закусить, приехали.

Беспокойство твое, Арсений, напрасно, и гнев свой притуши. Если через месяц встреча назначена, значит, есть какие-то надежды на помощь великодушную рассчитывать. Герцог просто так визитов не терпит: если назначил, стало быть, разговор предмет какой-то будет иметь.

Что же в вашем Лондоне так дела долго решаются? Мы уж здесь с месяц будем, за этот срок ремонт можно было бы закончить и уж к земле бы родимой отправиться, – сказал Арсений, обиду еле-еле убирая.