Читать книгу Аз Бога Ведаю! - Сергей Алексеев, Сергей Петрович Алексеев - Страница 1

Благодатный месяц нисан, когда зацветала бескрайняя степь и наступала приятная после зимы жара, в этот год отмечен был дурным предзнаменованием. Из гузских недр Востока налетели степные бури; они срывали юрты, опрокидывали седоков на полном скаку и двигали песчаные холмы. И чуть унялось волнение земли, чуть улеглась пыль, у богоносного кагана Хазарии заломило кости и суставы. Он знал, к чему это: ранним утром примчались с Севера буйные ветры и их разбойный свист заполнил все пространство. По черным, жирным землям, не тронутым сохой, ударил снег, и выбеленная степь объялась незнаемой по весне стужей. Прошла одна суббота, другая, а холод лютовал, словно явился сюда навечно. Тепло нисана было извергнуто на целых пять суббот! Хазария продрогла до костей, внезапная зима валила скот, косила стариков, и, пользуясь непогодой, повсюду бежали рабы, но, не достигнув мест, где можно скрыться, тысячами замерзали в степи.

И было пищи волкам и лисицам…

Наведя разор, урон и страх, северные ветры насытились теплом, раздобрились и убрались восвояси. Теперь каган ждал, когда зазеленеет степь, чтобы оставить зимний дворец и кочевать на летний стан, однако ломота в суставах погнала его раньше: там, на озере Вршан, в земле поистине обетованной, есть животворные источники и лечебный ил. Ночью был снаряжен караван – пятьсот коней и столько же верблюдов ожидали часа, когда Великий богоносный каган Аарон изволит выйти из дворца. На огненных коврах персидских, у мраморных колонн ждал многочисленный гарем: под чутким глазом стражников-скопцов тонули в белых покрывалах и озирались по сторонам женщины от всех племен, народов и сторон. Мир вне дворца им чудился таинственным и странным, поскольку они никогда не покидали его стен, не видели иных мужчин, кроме кагана, и сейчас, воспользовавшись минутой, исподтишка, чтобы скопцы не перехватили взгляда, смотрели на погонщиков верблюдов. Это были черные хазары – смуглокожие, жилистые мужи с черными от солнца лицами, из всей одежды лишь набедренные повязки…

А ниже, у подножия колонн, кагана ожидали белые хазары во главе с царем земным, каган-беком. Ослепительно белые одежды их образовали небольшой полукруг перед дворцом; за ним, будто море разливанное, теснились черные хазары. Однако и те, и другие стояли на коленях, ниц лицом, и никто не смел шевельнуться. Богоподобный каган мог явиться в любой миг, и кто бы из смертных, с умыслом или невзначай, поднял бы к нему очи и взглянул – мгновенно бы ослеп и умер, как от удара молнии.

Богоподобный облик Аарона пробуждал боязнь, как страшный степной мороз, и приводил в трепет как самих хазар, так и врагов, и этот безотчетный страх рассеивался в человечьих душах. Из всех живущих на земле один лишь каган-бек не посвящен был, но приобщен к Великим Таинствам существования кагана; очистившись огнем, он мог входить в палаты богоносца и видеть его лицо. Потому земного царя хазар называли еще Приобщенный Шад, и перстень на его указательном пальце с черепом – знаком смерти – был знаком этого приобщения.

Сейчас, среди преклоненного народа, над согбенными спинами, будь они в белых одеяниях или же в рванье, возвышался и стоял прямо один каган-бек.

Тем временем богоподобный молился в дворцовом храме, просил бога, чтобы послал ему путь к летнему стану на озере Вршан. Он не нуждался в посреднике – раввине, и весь обряд отправлял сам. Читая Мишну, вдруг снова ощутил, что ломит суставы, а потом и вовсе стал спотыкаться – одеревенел язык, похолодело нёбо и покривились в судороге губы. Ему почудилось, что ветры Севера опять вернулись в степь и принесли стужу. Как правоверный иудей, ничуть не смутившись и невзирая на дурную ночь, он продолжал читать, пока слова священной Мишны не зазвучали так, как звучит ругань у поганых гузов. Тогда он замолчал и отложил свиток Мишны, однако взял Тору, чтобы прочитать Исход: тонувший в садах райский летний стан напоминал кагану Палестину, где юный Аарон постигал суть Великих Таинств существования Мира. Обетованная земля на озере Вршан манила богоносного из Итиля, как некогда рохданита Моисея из Египта. Всякий год, едва дождавшись месяца нисана и сочных трав в степи, каган совершал исход, а в Хазарии наступала праздничная, подобная пасхальной, неделя – исход в рай летнего стана.

Каган развернул свиток Торы, но и слова прочитать не смог, лишился речи. Онемевшие уста вышли из повиновения, раздавался лишь невнятный хрип и гортанное мычание. И тут богоносный не дрогнул – принялся читать глазами, однако после первых слов с жертвенника неожиданно сорвалась и упала на гранитный пол хрустальная звезда. И будто расчленилась на все свои шесть лучей! Ковчег же закачался, словно на волнах, и тоже был готов сверзнуться на пол, но устоял. Каган выронил Тору и отшатнулся: на его глазах осколки звезды начали таять, словно лед на солнце, издавая смрадный дух.

Знак говорил о смерти! Богоподобный встал на колени и воздел руки.

«Великий Яхве! Небесный Вседержитель! – мысленно воскликнул он, издав устами глухой стон. – Кто-то не дает мне молиться! Или ты посылаешь мне знак смерти?»

Молчание показалось ему выразительным и зловещим. Руки богоносного заледенели.

«Но почему так рано? Ты сам назвал мой срок – сорок лет! Но я правлю всего половину…»

В этот миг Аарон почувствовал, как всегда стремительная и острая мысль, словно конь в песке, стала барахтаться и тонуть, погружаясь в зыбь. Еще через мгновение все было кончено: потухший разум воспринимал лишь то, что видели очи – каменный пол, ступени к алтарю, лишенный звезды жертвенник…

Вошедший в синагогу каган-бек застал его каменным болваном. Богоносный держал в руках свиток Торы и чему-то радостно смеялся. На лице Приобщенного Шада не дрогнул ни один мускул. Он очистил себя огнем, небрежно махнув вокруг головы чадящим факелом, припал лицом к гранитным плитам пола и так подполз к кагану, не отступив от ритуала. Богоподобный не замечал его, раскручивая свиток и метая на пол. Суровой рукой каган-бек отнял забаву, затем поставил на ноги бесчувственное тело и повел в колоннаду.

Хазары лежали ниц – круг белых, море черных. Весенний ливень сек и поливал согбенные спины: богоподобного видел один каган-бек. Он почти тащил кагана к мраморным ступеням, чтобы спустить на площадь и посадить в зыбку, установленную меж двух коней в особой упряжке. Но, ступив на лестницу, богоподобный вдруг вырвался из рук, попятился и замычал, тыча рукой в небо.

Сотворенный богом Яхве мир сошел с ума, нарушился привычный ход вещей…

На Севере, в проране среди туч, вставала заря!

Светлый небосклон, пронизанный лучами, раздвинул сумрак, прорвал завесу туч, и отблески зари враз омертвили многолюдную площадь, замок кагана и глаза его – богоподобный был ослеплен! Зеницы глаз исчезли, на мир таращились лишь красноватые белки…

Спустя мгновение закрылось небо, холодные северные тучи сомкнулись, и осталось лишь светящееся радужное пятно, напоминающее детскую рубашку.

И здесь не дрогнул каган-бек. Прикрыв глаза рукой, он свел богоносного на площадь, усадил в зыбку и хлестнул коней ременной плетью. Едва лошади скрылись из глаз, площадь зашевелилась, закричала:

– Слава богоподобному кагану! Слава!

Выждав расстояние в четверть стадии, за конями кагана помчалась свита, затем поднялся караван, закричали верблюды, погонщики, ездовые на арбах под шатрами, где тихо взирали на суету булгарки, гречанки волоокие, послушные еврейки и нежные персиянки, смоляно-черноволосые египтянки и желтоволосые славянки.

Дождь кончился, когда последний конь кочевья истаял за окоемом степи. Народ же хазарский, проводив кагана, разбрелся по домам, чтобы вкусить вина и праздничных яств. И будто опустел Итиль…

Лишь каган-бек остался на площади перед зимним замком богоносного. Хмуря лоб, он бродил и спотыкался на следах, оставленных коленями и локтями. Потом ременной плетью ударил себя по мягкому голенищу – рядом мгновенно очутилась свита и подвели коня. Приобщенный Шад без всякой помощи вскочил в седло и помчался к своему замку. Через четверть часа тяжелые ворота распахнулись и выпустили в степь летучий кагал с гроздьями коней подводных. Среди всадников был сам каган-бек, обряженный в одежды простого воина…

Сначала он отправился по следу ушедшего кочевья, но вот свернул в неезженую степь и, огибая путь кагана, ушел вперед. Скакали всю ночь и к утру, миновав стороной райский сад на озере Вршан, устремились далее, к Саркелу. Коней меняли, как лучники меняют стрелы, выхватывая их из растворенных колчанов. Трехдневный путь к полудню одолели.

После полуденного зноя хазарский земной царь, не узнаваемый народом, бродил среди купцов, торговцев и менял: шутил, приценялся к товару, слушал россказни бывалых мореходов и смеялся над веселыми зазывалами.

Стараясь остаться незамеченным, он заглянул в лавчонку, где молодой хазарин торговал хлебом. Тут Приобщенный Шад купил ковригу, но заплатил не медью, не серебром, а положил на прилавок свой перстень с черепом. Хазарин неспешно отер руки о фартук, взял плату, поглядел под светом и вернул.

– Одна коврига стоит шесть мелких монет. За твой перстень я бы не дал и одной.

– Я голоден, – признался Приобщенный Шад. – Дай в долг. Я же верну тебе не шесть, а семь монет.

– Если нынче вечером, то семь, – стал торговаться лавочник. – Утром будет уже двенадцать.

– К вечеру я добуду семь, – заверил каган-бек. – Утром я отплываю.

Только острый, внимательный глаз Приобщенного к Таинствам Шада мог угадать в торговце хлебом род священных Ашинов: невозмутимость богоносного наследника престола не проступала сквозь черный, мерзкий лик хазарина.

А вечером, когда прохлада стала клонить горожан в сон и негу, каган-бек в одеждах лариссея – городского стражника – ступил в лачугу, стоящую за оборонительным рвом Саркела. Там Приобщенный Шад очистился огнем и, припадая лицом к земляному полу, предстал перед наследником.

– Ты ли старший сын богоподобного Аарона? – согласно ритуалу спросил он.

– Я старший сын богоподобного Аарона, имя мое – Иосиф, – ответил торговец хлебом.

– Был ли ты в странствии? Ступал ли по дорогам Иудеи? Или сидел в своей лавчонке?

– Отправлен в странствие был младенцем, но вернулся мужем.

– Что же делал там столько лет?

– В Египет путешествовал. Там, приобщившись к деяниям Моисея, прошел путем Исхода… – наследник прервался. – По ритуалу, таких вопросов ты не должен задавать!

Каган-бек вскочил с сияющими глазами.

– Но ты же проговорился! Ты сказал: «Прошел путем Исхода»! А что же делал дальше?

Наследный покровитель каганата полулежал на одре в набедренной повязке и был невозмутим. Он утопал в перине из лебяжьего пуха, который колебался под тканью даже от дыхания.

– Ты – царь земной. Зачем тебе Знания Великих Таинств? Не я сказал: «Богу – богово, а кесарю…»

– Дай знаний! – взмолился Приобщенный Шад и повалился в ноги. – Поделись со мной! Мы же братья! И корень у нас один: мы сыновья Тогармы!

Иосиф улыбнулся. Сквозь лик черного хазарина проявился белый род Ашинов.

– Уймись, поганый! Не смей соединять наши роды. Верно, мы потомки Тогармы. Но мой родоначальник Хазар! А твой – Булгар презренный!

– А по закону крови?! – вскричал каган-бек. – Мы – от единой плоти!

Богоносный наследник лишь рассмеялся:

– Безумный!.. Ступай в гончарню и взгляни, на чем стоят законы. Ком глины может стать амфорой для вин, а может – и горшком для испражнений. И все – на одном гончарном круге, под одной рукой. Я богоносен! А ты служить станешь мне шаб-батгоем, поскольку всего лишь приобщен.

Каган-бек на короткий миг потерял самообладание и, потрясая руками – то угрожая, то плача, заговорил:

– Отдай мне твою власть! Отдай! Владея Таинствами, я покорю мир! У моих ног будут лежать арабы и ромеи! Я одолею Русь. Весь Север! Все народы принесут мне дань, а их боги склонятся перед богом Яхве! Наш Вседержитель в мире воцарится! А на земле только одна империя – Хазария! Ты же, Иосиф, будешь моим соправителем. Я не обижу тебя! Ведь и сейчас по ритуалу я буду сажать тебя на престол! А выйдет срок – с престола уберу! Я над твоим престолом имею власть!

Богоносный наследник неожиданно ударил Приобщенного Шада ногой в лицо.

– Довольно мерзких слов! Хватит и той власти, что ты имеешь. Поскольку невероятно глуп!

Каган-бек зажал разбитое лицо, склонился, утирая кровь. Наследник швырнул ему свою набедренную повязку.

– Утрись, нечистый!.. Ты покоришь народы? Ты возвысишь Хазарию над всеми? Мне правду говорили, все Приобщенные теряют последний разум… Ты не возвысишь Хазарию, а напротив, разоришь и сгубишь. Она растворится среди покоренных народов. Пока ты у власти, твоя империя кое-как продержится. Но умрешь, и Хазария умрет вместе с империей из дурных, но сильных государств. Это уже бывало на земле… Да полно метать бисер!

Богоподобный взбил подушку, на короткий миг отвернувшись от каган-бека, и тот со стремительностью змеи сунулся к одру и ловко набросил шелковый шнурок на шею наследника. Сдавил удавку намертво – тот не дрогнул! Преодолевая силу рук Приобщенного Шада, взбил-таки подушку и улегся, как хотел.

– Ты явился венчать меня на трон? – вымолвил он сдавленно. – Да ритуал нарушил. Мой отец – каган Аарон – пока еще жив. А двум каганам на троне не бывать.

– Он мертв! – хрипя от напряжения, сказал каган-бек.

– Лжешь, презренный, – храня спокойствие, промолвил богоподобный наследник. – Каган жив!.. Или хочешь удавить меня? Напрасно, твоя земная власть умрет со мной. Сними удавку.

– Не сниму! – злорадно хрипел душитель. – И жизнь не отниму, живи. Но выдавлю из тебя суть Великих Таинств. Говори! Что делал в Иудее столько лет? Прошел путем Исхода? Что еще?!

Шелк резал горло, веревка пропиталась кровью, однако наследник чуть побагровел и усмехнулся:

– Сказать?.. О, Всевышний!.. Так и быть, скажу. Учился в Иудее.

– Чему?! – Приобщенный Шад опрокинул жертву и сел на грудь.

– Тому же, чего жаждешь ты: искусству править миром.

– Как править миром? – налившись кровью, прохрипел каган-бек, словно не он, а его душили. – Ну, говори!

– Ну, полно, каган-бек, – смех унимая, вымолвил богоносный наследник. – Жаль тебя… И потому выдам одну тайну. Запомни, безмудрый: кто руку поднимет на богоподобного – своей рукой удавлен будет. Не казни же себя, Приобщенный!

Каган-бек задыхался, глаза полезли из орбит, и изо рта вдруг пошла пена и вывалился язык, похожий на баклажан. Он выпустил шнурок и откатился на пол. Едва отдышался, корчась, с трудом поднял голову. Безумный страх вдруг пронзил его.

Наследник снял с шеи шнурок – следа на коже не осталось!

– Я знал, с какой мыслью ты явишься ко мне, – проговорил он медленно, поиграл удавкой. – Отец мой Аарон жив, но разум у него помутился. Хоть правил он всего половину срока, назначенного промыслом божьим, но далее править не может… Ты слышишь меня?

Окаменевший Шад слегка качнулся, быстро закивал. Разбитый страхом, словно грозой, он приходил в себя. Наследник продолжал:

– По закону предков тебе блюсти престол. Ты волен возводить на трон или низвергать с него. Земная жизнь Хазарии вся в твоей власти. Подумай теперь сам: возможно ли, чтобы безумец – мой отец – был подобен богу?

Каган-бек вновь закивал и вызвал недовольство.

– Очнись, булгар нечистый! Ты же царь, не кукла! И ты не первый из земных царей, кто покушается на власть кагана, прельщенный Таинствами. Это случается всякий раз, как только каган умирает. Ваш богомерзкий род всегда стремился занять высший трон. Чуть приобщат очередного каган-бека, на йоту приоткроют Таинства – он уж возомнит себя великим! И требует большего, чем даровано Ашинами… Что киваешь? Я спросил: возможно, чтобы сумасшедший правил духом Хазарии?

– Нет, невозможно! – вскричал Приобщенный Шад. – С рассудком утрачивается богоподобный образ…

– Так пойди к нему! – велел Иосиф и подал шелковый шнур. – Исполни заповеди предков. Да не медли!

Приобщенный отпрянул, заслонился рукой.

– Если он… здоров рассудком?!

– Заря не может вставать на Севере, – пояснил наследник. – Она всегда бывает на Востоке утром, на Западе – вечером.

– Я тоже… видел! – со страхом признался каган-бек. – Заря была на Севере. И луч потом светился до полудня…

Наследник ударил шнурком по лицу царя:

– Ты усомнился в истинном учении?

– Нет! Нет!.. Но видел!

– И это уже бывало, – вздохнул наследник и повесил на руку каган-бека удавку. – Светился Север… Ну и что? Да солнце там не вставало и не встанет!.. Ступай, куда велел!

Дрожащей рукой Приобщенный Шад взял шнур и, кланяясь, удалился. Наследник усмехнулся ему вслед:

– Заря на Севере!.. Всего лишь заря, а готов уж богу душу отдать!

Покинув бедную лачугу, каган-бек направился ко рву и на мгновение замер: среди отбросов городских, в смердящей грязной луже сидел младенец – старший сын небесного царя Хазарии, сам будущий священный каган и управитель богоподобный.

Сквозь мерзость нищеты и нечистот виднелся род Ашинов…

От своего сотворения триединый мир был неделим. В безбрежном океане Времени плыла Земля, а в нем существовало всего лишь три Пути: по первому двигалось Солнце, звезды – по второму, по третьему же ходила Тьма. В том месте, где они пересекались – на Распутье – родился новый мир, новая стихия космоса – Род Человеческий.

Распутье… Оно может и свести народы, пришедшие из разных сторон, и развести в разные стороны. Оно имеет магическую суть, поскольку родина людей притягивает к себе с необоримой материнской силой, однако же при этом никогда не в состоянии удержать возле себя: жажда к пути и странствию, к открытию новых мест и земель всегда побеждает. Потому и невозможно было жить на Распутье: лежащие у ног дороги тянули изведать их, как тянет из дома всякого возмужавшего отрока – что там за холмом, за перелеском?.. Но куда бы не ступал он, все равно возвращался к началу всех Путей и снова оказывался на Распутье, ибо нельзя было миновать родины.

Род Человеческий возрос и возмужал, и страстью гонимый познать, что суть Свет, а значит, бог, имея просвещенный ум, но душу незрячую, вздумал испытать, что станет, если он, человек, взожжет протуберанец на земле – такой же, как на солнце, то бишь силой разума достигнет промыслов божьих.

И возжог!

Пожар великий землю охватил и долгий срок пылал от окоема до окоема, но, даже погаснув, сделал пространство непригодным для жизни и процветания. Спустившийся из стран Полунощных великий хлад согнал людей с обжитых мест, и разбрелись они по нехоженым сторонам, без путей и дорог, оказавшись в мире Хаоса. Чужие звезды светили над головой, иным путем двигалось солнце, неведомые реки бежали к незнаемым морям и безбрежным океанам. Мечта отыскать Распутье, чтобы встать на нем и, осмотревшись, вновь найти дороги, мечта вырваться из Хаоса и утвердиться в мире становилась неодолимой. И тогда круто заваренные в одном котле роды, племена и народы дерзнули выстроить новое Распутье, чтобы, достигнув небес, оглядеть пространство, в коем они оказались.

И небеса взирали с тоской, как среди песчаных, жарких и густонаселенных мест гигантской спиралью вздымалась башня. Да напрасным был труд безумцев! Всемогущий Хаос разрушил Вавилон и, разделив народы, так разметал их по земле, что пыль Времен тысячелетиями кружилась в воздухе и, оседая, навечно хоронила и само Распутье, и все пути к нему. Земля обетованная погребена была, но память о ней лишь разжигала страсть поиска. А Вавилон, этот новоявленный Хаос, успел сотворить свое черное дело, поделив мир на тысячи частей.

Народы Севера – страны Полунощной, – вернувшись в свои земли, утешились мыслью, что родина людей лежит на Юге, в странах Полудня: там солнце поднималось в зенит и замирало в полдень. Народы Юга, напротив, мыслью устремились к Северу, где солнце светило даже ночью – знать, там Распутье всех Путей. Но Запад и Восток, друг с другом споря, охвачены были гордыней. Эти народы метались вслед за солнцем и совершали круг. Один стремился двигаться по ходу солнца, другой – напротив, и всякий утверждал, что только он ведает Пути к Родине Человечества. Обетованная земля сулила рай, манила, звала, прельщала полустертой детской памятью о великом блаженстве, да коварный этот призрак был недостижим, как Млечный Путь.

В бесчисленных исходах, в бурях потрясений утрачивались Время, Пространство и смысл бытия.

И реки крови метили такие исходы…

Из вечного кружения народов, из этих бессмысленных метаний и темных пучин когда-то возникли и хазары…

Но прежде было так: рожденный от рабыни египетской, но с младенчества воспитанный при царском дворе муж Моисей, набравшись мудростей древних от рохданитов, явился к другим рабам сам в образе рохданита – знающего Пути в страну Обетованную, на Родину людей. И возмутил всех рабов Египта, вселил в них веру в благополучный исход. Обнадежившись, рабы восстали и учинили мор, разор и великую смуту, после чего рохданит Моисей увел их в пустыню. Там, в огненных песках, в безводье, он отсеял весь человечий мусор, дабы не вести его к Распутью. Иной род вымер сам, иной был изгнан или лишен воды и пищи, сам стал рабом рабов. Оставив под рукой лишь верных, тех, кто боготворил его, Моисея, он повел их в Палестину, поскольку слышал от придворных мудрецов фараона, что эта страна и есть Распутье. Рохданит обещал рабам, что, заселив эту землю, они встанут у истоков своих Путей и станут править миром.

А разноплеменный сброд, оставшийся в пустыне, собрался под руку вождя Хазараима и побрел искать обетованную землю своим путем.

И канул в хаосе движения народов.

Племя хазараимов, как всякий прочий сор, носило по земле из края в край. Не знали они, в чьих землях живут, чьим богам молятся и были ли у них свои, ибо утратили речь, память и обычаи. А вместе с этим утеряли и смысл исхода: куда пошли и зачем, если были рабы и остались рабами? Если жизнь полудикая и полудикий скот является вождем племени: стада брели туда, где больше травы, а люди – за скотом.

Так минули века…

Возникнув в Палестине, Иудея недолго вкушала райскую благодать. Скоро она вновь была обращена в рабство, так и не познав владычества над миром. Одна часть смирилась с привычным состоянием и вечной участью, другая же разбрелась по странам искать пути к Распутью и власти на земле.

И вот некий рохданит Исайя, бродя в песках Востока, нашел хазараимов и лишь по единственному признаку угадал в них рабов из Египта. Под жерновами других народов их лица изжелтели, глаза пошли в раскос, скривились ноги от жизни на конях. Никто не помнил, кто они есть, откуда пришли, и только в одном роду Ашина почитали субботу и обрезали плоть, не зная сути ритуала.

Подобно Моисею, рохданит Исайя решил вывести это племя из безвременья и дикости. Он стал вождем хазараимов и скоро уговорил родоначальников уйти с кочевого круга в горы. Здесь, среди голых скал, в пустыне, он продержал кочевников сорок лет. Суровая земля, нещадный зной и скудость отряхнули с племени степную пыль, усмирили невероятное плотоядие и нрав, достойный гузов. Вождь-рохданит тем временем скупал рабынь-иудеек на восточных рынках, приводил их в племя и свежей кровью молодил дряхлеющую кровь. Сам же набрал себе гарем из женщин избранного рода Ашинов и утвердил его на царство.

Через сорок лет, когда народы кочевого круга забыли хазараимов, рохданит Исайя вышел из пустынных гор и сел со своим племенем на устьях великих рек Ра, Дона и Кубани.

– Вот вам земля обетованная! Вот рай земной. Владея этой стороной, вы завладеете всем миром!

Оставив царствовать кагана, сам рохданит отправился по свету собирать иудеев, чтобы привести в степную Палестину. Но в то же время исторгнутые с устьев рек словене, булгары и аланы собрали рати и в битве одолели хазар. Каган бежал в степь, где кочевое степное житье казалось ему милее и безопасней, чем оседлое на устьях рек. Когда же рохданит Исайя вернулся с тысячью соплеменников, надеясь освежить кровь и дух хазар, то не нашел их там, где оставил. Однако и это не смутило знающего Пути: через год он отыскал их среди пустынных гор, куда хазары были изгнаны с кочевого круга.

Несчастному племени не было на земле места!

Иной бы отчаялся, оставил бы надежды – сад одичал, изрос, переродился, и что ни привей, все отмирает либо приносит убогий горький плод. Иной ушел бы восвояси, но рохданит затеи не оставил и, срезав от дерева хазар сильные побеги, привил их на сей раз к сильному, могучему дереву булгар. И так, ветвь за ветвью, искусный садовод пересадил все племя, повязал булгарские роды с хазарскими родами. Когда же сучья привитые взросли и взматерели, рохданит стал подсекать лишние, чужие ветви, иные же отсохли сами. Когда дерево дало цвет, садовод уподобился пчеле и, летая от цветка к цветку, так опылил их, что плод на дереве булгарском стал хазарским плодом.

О древе ж судят по плодам его!

Никто не мог прогнать теперь этот народ или пренебречь им, ибо уже сжился он с булгарами на их земле. Однако рохданит не желал чужого корня. Грубым топором он отсек хазар от булгарского ствола и утвердил новое дерево в земле обетованной – на устьях рек великих и берегах морей. Сам же ствол разрубил надвое: одну часть оставил на берегах Итиля – так именовали хазары реку Ра, – другую же, которая не подчинялась искусству садовода, хотел изгнать в пустыни, но хан Аспарух, вольный и неуемный радетель рода булгарского, увел гонимых на Балканы и поселился там.

Освободив пространство, рохданит провозгласил Хазарское царство и сына кагана, Булана, отправил в Иудею – в залог, чтобы хазары не оставляли заповедного места и не бежали в степи.

С тем и оставил мир земной.

Каганский сын Булан, очищенный от скверны в Иудее, отринул бога Тенгри-хана и принял иудейство. А через много лет, когда вернулся в Хазарию, он задушил отца и сел править. Новый рохданит, пришедший вместе с ним, избрал из племени булгар достойный род и из него – царя земного, каган-бека, чтобы Булан, имея сан священный и богоносный образ, не пачкал рук ни делами земными, ни отцовской кровью…

Так появился каган-бек и Приобщенный Шад, палач богоподобных царей и управитель бренной жизни. Казалось, власть в его руках беспредельная, если он сажал и низвергал каганов, однако при этом он был закован в цепи мрака, ибо не знал Великих Таинств управления миром.

Не минуло и суток, а Приобщенный Шад уже вернулся в Саркел, исполнив свои обязанности. Представ перед наследником, он подал ему золотое блюдо с головой кагана Аарона. Иосиф принял блюдо, возложил руку на голову отца и оцепенел, творя мысленную молитву. Обряд этот относился к Тайнам – Приобщенный отвернулся. Наследник же произносил молитву, но бога называл не именем Яхве, не Цебаотом и не Шаддаем. И не другими многими именами. Он знал два тайных имени, даже мысленно провозгласив которые, был бы немедленно услышан.

Покончив с ритуалом, он отставил блюдо, покрыл его конской попоной.

– Что он сказал перед смертью?

– Безумец!.. Несвязна речь была.

– Все передай, до слова!

– На Севере родился светоносный князь, – не сразу и не совсем уверенно проговорил Приобщенный Шад. – Он… Он разобьет звезду, что стояла между трех морей и между рек великих… И свет ее померкнет навсегда. Змея отпустит хвост и уползет в пустыню, а выползок ее истреплет ветер. Он обратится в пыль… и рассеется по свету. Северу дадут крылья, и народы Юга увидят сияние Севера и тогда отринут тьму, познают богов своих…

– Что еще? – храня спокойствие, спросил наследник.

– На этих словах господь отнял дух его…

Богоносный наследник приподнял попону, тихо вымолвил мертвой голове:

– Ты познал бога… А страх – вина не твоя. Тебе он был отпущен, чтоб предупредить меня.

Приобщенный Шад, стоя на коленях, слышал все и видел, но не показывал этого, силясь понять таинственный смысл слов.

– Змея отпустит хвост и уползет в пустыню, – раздумывая, продолжал наследник. – А выползок ее истреплет ветер. Он обратится в пыль и рассеется по свету… Вот что тебе открылось в последний смертный миг!.. Эй, Шад! Ты мне не все сказал. Сокрыл или упустил с умыслом?.. Повтори еще: что станет со змеиной шкурой?

– А выползок ее истреплет ветер, – повторил Шад. – Он обратится в пыль и рассеется… Помилуй богоподобный! Да, упустил без умысла! Речь была несвязна и невнятна… Он так сказал: «А выползок ее истреплет ветер. Он обратится в тяжелый песок и рассеется по свету».

– По глупости ты оговорился? – спросил наследник. – А может быть, кто-то научил?

– Клянусь, всемогущий! – повинился каган-бек. – По глупости! Безмудрый я, темный! Суть сказанного не понимаю! Ведь я всего лишь Приобщенный!

– Верю, – скупо обронил Иосиф. – Ну что, венчай меня на трон! Готов ли ты, убийца кровожадный? Знаешь ли Таинство ритуала?

– Да, повелитель! – заверил Приобщенный Шад. Он обрядил наследника в рванье, связал его, как вяжут конокрадов, и под покровом ночи повел к воротам города. Свита каган-бека встречала у рва: одетые лариссеями, они казались на одно лицо. Среди них стояли два связанных разбойника – черные хазары. Наследник к ним примкнул и в тот же миг стал неотличим, однако лариссеи встали в круг и начали перемешивать убогих, будто кости в кубке: толкали их между собой, сами при этом вертелись на месте и менялись местами. Все это напоминало некий странный, дикий ритуальный танец. Через несколько минут даже самый зоркий глаз не признал бы среди трех разбойников наследника хазарского трона. Три висельника были перед Шадом, три злодея, обреченных на распятие, и богоносность одного из них как бы разделилась на троих. Теперь отделить зерна от плевел, истину от лжи могло лишь провидение.

Ко всему прочему на головы этих людей надели плотные мешки и густо окропили вонючей липкой мазью.

Ворота города перед каган-беком распахнулись, Приобщенный самолично удалил охрану и выставил своих лариссеев. Закоулками, мимо убогих лавок, он привел обреченных к глухой стене: внутренняя крепость Саркела не имела входа. С высокой стены спустилась деревянная лестница, две темные фигуры с факелами застыли наверху. Каган-бек подвел к ступеням первого, не развязывая рук, велел подниматься. Несчастный, прижимаясь грудью, полез: лестница под ним качалась, дрожала, передавая дрожь напряженных ног. Ступени уплывали, в затылок дышала смерть, готовая принять в свои объятия. Он одолел две трети, трясся, но двигался вверх и вдруг резко оступился! Падал без крика, словно мешок. Шад молча выдернул стрелу из колчана лариссея и приколол упавшего. Второй приговоренный, послушав хрип умирающего собрата, ступил на лестницу и стал подниматься прямо, сохраняя равновесие. Он преодолел больше половины, но пошатнулся и готов уж был рухнуть вниз, да в последний миг зубами ухватился за ступень, повис, ногами щупая опору. И вот нашел, утвердился и вновь стал забираться прямо, размеренно качаясь вместе с лестницей. Факельщики на гребне стены приняли его и поставили за свои спины. Третий обреченный одолел этот путь на одном дыхании, будто взлетел, стремительно перебирая ступени ногами.

Оставив свиту внизу, каган-бек поднялся за ним на стену. Тотчас же лестницу убрали, и по всему гребню, в шаге друг от друга встали факельщики.

Крепостные стены окружали башню, увенчанную голубой звездой. Во мраке купол башни был невидим, и казалось, что звезда опустилась над Саркелом. Приобщенный Шад очистился огнем и ввел двух оставшихся обреченных под своды первого этажа. В углах помещения таилась мгла, а в центре возвышалась чаша, окруженная семью семисвечниками. Выше их блестел золоченый острый крюк.

Здесь совершался обряд отделения лжи от истины – здесь начинался мир Великих Таинств. Приобщенный Шад по ритуалу обязан был покинуть башню и в уединении молиться до утра, однако чуял неодолимую жажду вкусить запретного плода. Нарушив обряд, он затаился в нише толстой стены и перестал дышать.

Испуская чад, вздрогнули сальные свечи, качнулся крюк над чашей, и ветер опахнул пространство. На лестнице, ведущей вверх, послышался тихий шорох, и на пол мягко спрыгнул старый лев. Он постучал хвостом, напрягся и заворчал…

Всякий смертный обмер бы от ужаса, но обреченные не выдавали чувств. Лев сделал круг возле них, принюхался и шаркнул когтями по камню плит – рев оглушающий потряс всю башню. Каган-бек нащупал во мраке дверь, отворил ее спиной и попятился. Тотчас же зверь прыгнул в его сторону – хвост ударил дробь. Приобщенный Шад ощутил дыхание смерти – звериный смрадный дух – и вмиг выскочил вон, захлопнув дверь…

Когда же он, согласно ритуалу, вернулся в башню после ночных молитв и покаянных слов, все было кончено. В живых остался только один из обреченных: другой висел на крюке, и его кровь стекала в чашу.

Один был обречен на власть, другой – на смерть…

Что тут произошло? Кто сделал выбор? И если зверь, то кто же жертву поднял на крюк и точил теперь кровь, ножом изрезав кожу у горла?

Кто он, незримый житель башни? Бог? Всевышний Иегова?

Испытывая страх и шепча молитву, каган-бек снял мешок с того, кто теперь был обречен на власть, и открылась истина: перед ним был не Иосиф! Не тот хазарин черный, что торговал хлебом в своей лавке! Он был похож, однако каган-бек мог поклясться, что тут была подмена.

Поклялся бы и возопил, если бы не знал по ритуалу, что перед ним – настоящий Иосиф, сын Аарона и каган богоподобный, только в ином, таинственном, божественном облике!

Род Ашинов имел особые черты, кои известны были только Приобщенным.

– Богоносный! – Шад повалился на пол. – Слава Всевышнему! Слава, слава, слава! Аминь.

– Венчай на трон! – сухо распорядился каган.

По лестнице, с которой спрыгнул лев, он поднялся на второй этаж, где посередине зала возвышался трон. Наследник взошел по ступеням и сел, каган-бек достал из рукава шелковый шнур и ловкой рукой набросил ему удавку на горло.

– Сколько сидеть тебе на этом троне?

– Сорок лет, – ответил богоносный.

Приобщенный Шад затянул удавку, упершись в спинку трона.

– А теперь сколько хочешь сидеть на троне?

– Все сорок лет.

Ослабив на мгновение шнур, каган-бек намотал концы его на руки и, натянув, обвис всем телом.

– Назови срок, сколько тебе править духом Хазарии?

– Мой срок – сорок лет! – багровея, провозгласил каган.

Шад снял удавку и преданно склонился перед троном. А богоносный не спеша содрал с себя лохмотья и, будто водой, умылся кровью из жертвенной чаши. Оставив каган-бека на ступенях трона, богоподобный поднялся под кровлю башни – там завершался мир Великих Таинств, сокрытый от людей смертных. Вход под звезду не охранялся, но прежде чем войти сюда, следовало возложить жертву – пять тысяч золотых монет. Сам жертвенник напоминал весы, на одну чашу всыпалось золото, и когда вес его был достаточен, вторая невидимая чаша поднималась вверх и отпирала замок. Это означало, что бог жертву принял и отворил дверь в подзвездное пространство. Возложив золото, всякий мог бы подняться на самый верх и познать Таинства, однако спуститься назад возможно было лишь одному кагану.

Через четверть часа богоподобный появился в голубом хитоне, помазанный елеем и натертый мирром. Приобщенный Шад припал к ступням его ног:

– О, всемогущий каган! О, покровитель жизни! Клянусь служить тебе и править каганатом, как ты повелишь!

– Встань, Шад, я верю тебе, – сказал каган. – И поэтому желаю открыть тебе одно из Таинств, в благодарность за венчание. Ведь ты же жаждал знаний Таинств?

– Да, превеликий каган!

– Ты это заслужил!

Богоносный достал из-под хитона маленький сосуд с благовонной мазью, пометил ею лоб каган-бека, впадину у горла, запястья, лодыжки, затем на голову надел мешок – все делал не спеша, с любовью.

– Готов ли ты к познанию Таинства? – спросил торжественно.

– О, богоносный! Я готов!

Каган подвел его к одной из дверей, отворил ее и велел войти. Жаждущий знаний, как управлять миром, каган-бек ступил через порог – за спиной громыхнул железный засов, и все стихло. Приобщенный Шад поднял руки, чтобы не споткнуться, и вдруг услышал львиный рык.

И в тот же миг познал одно из Таинств – Таинство смерти.

Тем часом два кундур-кагана, два верных Шаду мужа, согласно ритуалу ввели под своды башни Исаака – наследника земного царя, растерзанного львом. Сын каган-бека встал у чаши, нагнувшись к каменному полу. Кундур-каганы покрыли его черным полотном, сняли с крюка жертву и ушли. А спустя минуту на лестнице послышались шаги. Стук деревянных сандалет бил по ушам, и сын Шада вздрагивал всем телом, словно ждал казни. Каган снял семисвечник и запалил покров на Исааке, пропитанный горючим веществом. Ткань мгновенно вспыхнула и, опалив лицо, тело, осыпалась на пол белым пеплом. Так очищался тот, кто должен был стать Приобщенным Шадом. Вступающий в наследство каган-бек стоял с закрытыми глазами. Богоносный намазал кровью его уста.

– Готов ли ты принять престол Хазарии и править каганатом? Открой уста.

– О, всемогущий, я готов! – со страхом вымолвил наследник.

Каган намазал кровью веки.

– Открой глаза! Приобщись к Таинствам!

Борясь с волнением и страхом, Исаак чуть веки приподнял…

И в тот же миг был приобщен – прозрел таинственный облик кагана.

– Всевышний! Иегова! Слава! Слава! Слава!

Богоподобный взял руку каган-бека и палец увенчал перстнем с черепом.

– Ты приобщен. Теперь дела твои земные есть проявление моей воли.

– Повинуюсь!

– Сегодня для страны моей великий праздник, – проговорил каган. – В день торжественный хочу одарить тебя. Что ты хочешь, каган-бек?

– О, богоносный! – воскликнул Приобщенный Шад. – Мне довольно, что по воле господа лицезрею тебя!

– Что бы ты хотел получить в дар? Назови свое желание!

– Не смею противиться… Желание есть! Великий праздник омрачен, повелитель! В народе смута – молва идет, на Севере заря восстала. В Руси родился светоносный князь. Вели мне сей же час выступить на русинов!

– Твое желание мне по нраву, – одобрил каган. – Только следует обождать, не настал час войны.

– Хазария волнуется, богоподобный!

– Скажи мне, Шад, обучался ли ты у иудейских мудрецов? – спокойно спросил богоносный.

– Да, всемогущий! – признался каган-бек. – Семь лет я жил в тайном затворе с тремя учеными мужами, которым ведома наука управления миром. Одного из них держу при себе до сих пор, поскольку хочу овладеть этими знаниями!

– Похвально, царь… А теперь ответь мне: как можно утешить Хазарию и развеять смущение народа, не прибегая к войне?

– Лучшей утехой стала бы голова младенца, который воссиял на Севере. – Приобщенный Шад вдохновился, чувствуя, что ответ нравится кагану. – Пошлю гостей на Русь с товаром хорошим, но не дорогим, а вместе с ними – послов с богатыми дарами к князю Киевскому. Послы мои речисты и мудры, а дары – молодые рабы-греки – будут научены, как добыть голову младенца-князя. В Руси нет рабства, и потому невольников жалеют, особенно иноземных. Один из рабов будет в совершенстве владеть воинским искусством, а княжичу непременно потребуется учитель.

– Ты мудр, как Соломон, – одобрил каган. – Занятно тебя слушать…

– О, богоносный! Если бы мне познать Таинства управления миром! – воскликнул ободренный каган-бек.

– Достойно похвалы твое стремление, – проговорил каган, глядя в сторону. – Но князь светоносный – не твоя забота! Не смей слать послов и дары! И не ищи головы младенца!

– Повинуюсь, – испуганный резкостью богоподобного, сказал Приобщенный Шад.

– Ступай и царствуй! – велел каган. – И содержи народ Хазарии, как подобает содержать богоизбранных!

– Я все исполню, повелитель! – попятился к двери каган-бек.

Оставшись один, богоносный взял таз, кувшин и принялся мыть руки.

– Булгар презренный!.. Твой поганый род годится только в шаббатгои!.. А жаждете познать, как править миром…