Читать книгу Дополнения - Сергей Анатольевич Лаврушин - Страница 1

Глава 1 «Ещё одно творчество»

1

Мы приехали в деревню к родственникам, деревня Курской области, а мы – нет. Брательник говорит в шутку, к чему там, я уже не помню: «А, это у вас, у орловских…!» Вот оно. Мысль посетила меня: орловские. То есть мы, и я в том числе, здесь и в данный момент простые второстепенные персонажи. Да что там говорить, мы и в собственной жизни часто бываем второстепенными персонажами.

Ну, вот например: у меня была группа. Она где-то в потенциале была, без сомнения, очень хорошая, а я был соло-гитаристом. Барабанщика я записал на диктофон, других приглашал по очереди домой и на компе, просто через линейный вход записывал и клеил. Это сейчас демо-версия песни не должна отличаться по качеству от профессиональной записи, а тогда никто из нас об этом не думал.

Спустя три-четыре месяца остались записи, но не было ни одного живого выступления, и группа распалась. Потому что я сказал им, что я делаю всё, а они безынициативные и тянут меня вниз. (Через пару лет мы, конечно же, помирились.)

Хочешь сделать хорошо – сделай это сам. Подумать бы мне так в то время и сразу начать писать роман; ведь это так просто и понятно: я один и ни от кого не завишу. Но – нет. Музыка тогда во мне была слишком глубоко, а, как я выяснил много позже, писать и играть одновременно я категорически не способен. Ничего умнее я не придумал, как податься в другую группу.

Антоха с репбазы звонит мне: «Ну чё, вы придёте завтра?» А я отвечаю: «Нет, мы распались. А скажи мне, ни в какую группу там басист не нужен?» «А ты хочешь басистом?» «Да, давно хочу на басу поиграть». «Вообще-то нужен. В две группы. Одна играет спид-хард-блюз-рок, другая трэш-хеви-металл. Я тебе ссылочки сегодня скину».

Что за бред, трэш-хрен-блюз-металл, подумал я, но ссылки просмотрел. В первой на вокале был сам Антоха. Вроде как мощно, есть кач, грув, бодрые рифы и дикая пошлятина ни о чём. Во второй Антоха был просто-гитаристом, а с микрофоном бегал чувак, который неумело и пафосно кривлялся и так себе пел. Звоню и говорю: «Здарова, Антоша, мне понравилась та группа, где ты поёшь». «Не, мы пока в творческом отпуске, а вот вторая завтра репетирует, можешь подойти».

Я и подошёл. И как музыкант им тоже подошёл. Вокалист вальяжно сидел на пластиковом стуле с тремя ножками, курил, а в той каморке вонючей пыль, грязь, перегар, провода повсюду лежат прямо в грязи и по ним ходят.

– Мы, э-э-э…, предлагаем тебе серьёзную работу. В Орле, э-э-э…, кроме нас и не осталось уже старых групп, профессиональных, – кривлялся вокалист, про себя представляя, что ведёт серьёзные переговоры. – Поэтому ты не должен промахивать репетиции, а тут и запись альбома, э-э-э…, вот-вот может случиться, как бы.

– Ясн, – медленно смог я кивнуть, а через две недели мы уже играли на каком-то сейшене, а это уже много значит, это всегда круто, это эмоции через край, вызов самому себе, зажигать со сцены, делиться своей энергией – вот так бы я сказал, если б был похож на своего вокалиста. Я волновался, но моих партий всё равно не было слышно. Не было слышно и Антохиных соляков, а ритм-гитара ревела, как так и надо – пьяная свинья звукорежиссёр стоял у сцены, орал и строил «козу».

Именно на этом первом выступлении я увидел группу «Рассвет Луны». Три пацана и невысокая девчонка. Она стала спиной и, пока ребятки протянули первый аккорд, громко прошептала: «Мы группа Рассвет Луны». Ага, привет вам. Поехали, слова на английском, куплет в стиле реггей, а потом припев просто нахрен снёс всю башку: она заорала, захрипела, заискрилась. Харизма девочки была очевидна. О таком не думаешь: да или нет? Организм начинает воспринимать мир иначе, вся кровь сразу говорит «Вот оно», и просто задыхаешься от радости.

Где-то месяц спустя я узнал, что от них ушёл басист.

Пэйджу легко было быть крутым гитаристом – у него был отличный басист Джонс.

– Антоша, познакомь меня с ними, – попросил я.

– А что, хочешь сайд-проект? – сгримасничал Антоша. – А нас бросаешь?

– Да я на две группы – спокойно. Они ж крутейшие. Ты слышал, как их вокалистка поёт? Как её зовут, кстати?

– Наташа. У них репа в четверг, приходи. Там ещё и барабанщика нет, я пока заместо стучу.

– Просто вот так, бери и приходи?! – обиделся я.

– Ну да, а чё?

– Ну ты хоть предупреди, что: можно ли придёт басист, охрененный, хочет с вами играть.

Наташе было семнадцать, гитаристу Семёну – восемнадцать.

Как я понял уже на репетиции, Антоша предупредил их минут за минуту до того, как я явился. Скорее всего, увидел меня издалека с чехлом в руке и: «А кстати, сейчас придёт…»

Я сразу решил, что буду играть много нот. Под Натахин вокал и музыку, напрочь лишённую гитарных соло, это был бы лучший вариант. Первая песня называлась «Хор», что в переводе означает – шлюха. Одни и те же четыре аккорда на вступление, куплеты, припевы, проигрыш. Я извращался, как мог, чтоб разнообразить аккомпанемент: В начале ничего не играл, вступал со словами и брал ноты повыше, потом сбивочка, чтоб в мощном припеве дёргать глубокий низ, где только раз на сильную долю высоко фа, и тут же её на первом ладу для контраста.

– Ребят, а что если я в вашем проигрыше, чтоб пустовато не было, солячок на басу сочиню?

– Да! Классная идея! – вроде как даже вправду воодушевился гитарист Семён.

Я просто ликовал, это был самый ожидаемый ответ.

– До вторника? – протянул после руку Семён.

– Ну что, вы меня берёте? – улыбнулся я с такой мордой, что мне либо вообще все равно, берёте или нет, либо я так классно всё сыграл, что конечно же берёте.

– Да, всё было офигенно, почему нет.

Вот жеж гад – офигенно и почему нет – как это может быть соседями в одной фразе?

Наташка стояла рядом и улыбалась мне – «детка, тебе понравилось, как я вставил в проигрыш соло?» – они с Семёном были парой.

Помчалось время, проходили репетиции. Был я третьим лишним? Нисколько; мы занимались творчеством, это круче, чем секс. Лишним всё больше становился сессионщик Антон. Пока мы оттачивали каждый звук, всегда договариваясь о месте для импровизации, он играл как в первый раз. Его партии всегда, я подчёркиваю – каждый раз, были разными. Это раздражало, но не могло омрачить время лучших репетиций в моей… Карьере? Да, почему нет?

Я бы при всём желании не смог сказать, что Семён плохо играет на гитаре. Да, от его игры много грязного шума, он не умеет играть соло, но! Его сочетания нот (далее – аккорды), составленные всевозможным растопыриванием пальцев до четвёртого лада, звучали нагло и винтажно, и это было очень здорово.

– Что это за аккорд? Как тут играть, смотри, тут рэ или подняться на фа?

– Я не знаю, давай посмотрим, как лучше звучит.

То, что наступит конец рабочего дня, и я буду свободен, я знаю. Хоть и трудно в это поверить, но это произойдёт в любом случае. А вот в то, что на меня вдруг свалится счастье, я уже не уверен. Хотя вот в данную минуту – здесь и сейчас – и счастье, и конец рабочего дня кажутся одинаково недостижимыми. Но всё равно немного приятно ждать, когда ты, свободный и чёткий, проденешь руку в гитарный ремень и дёрнешь струну, типа пробуешь на ощупь.

– У меня есть старая песня про Гильгамеша. Послушайте, там крутой риф. – Не то, чтобы я настаивал сыграть одну из моих старых песен, но мне просто было бы приятно.

– Мы слушали на твоей странице, нам понравилась песня про сирен.

– Ну пусть про сирен. А её переиграем?

– Понимаешь, – говорит мне девочка на десять лет меня моложе, – это не наш стиль.

– Ну и чёрт с вами, – отвечаю я ей покорно.

Про Гильгамеша я сочинял целую рок-оперу. Остановился на первом акте, когда Гильгамеш и Энкиду собираются в путь за подвигами. Если бы была возможность придумать ещё одну рок-оперу, я бы взял за основу «Суламифь» Куприна. Весь спектр возможности гитар там можно использовать, от тяжелейших рифов из трёх нот, до слёзных баллад, а вступление бы звучало в духе Janie's Got a Gun Аэросмит только про Иерусалим и всю экзотику.

Да, мне хотелось, чтоб мы сыграли какую-нибудь мою старую песню, но не сильно. У «Рассвета луны» был стиль, я думал, что чувствовал его и предлагал им аранжировки. Теперь Наталья пела не под аккорды, а под музыкальное сопровождение. Наконец-то за долгое время и я чувствовал себя «к месту», ощущал себя и не дебильным лидером, и не заштатным аккомпаниатором, а нужной частью целого. Когда обсуждали новую песню, мы втроём даже не спорили, мы – разговаривали.

Ребятушки, вы же слышали, как я раньше записывал песни дома. Звучит не совсем круто, но приемлемо. Приходите, Семён запишет гитару под метроном, потом ты споёшь, а я потом добавлю, сделаю всё, что нужно. Будет, как надо, звучать.

Последовал ряд увёрток и дежурных вопросов: а что, а как, а зачем? Но в итоге они ответили:

– Хорошо, мы придём в восемь.

Я поставил ноутбук к центре комнаты, подключил отличные колонки, размотал провода и сел ждать.

– Алло, мы уже едем!

Часам к двенадцати они были у меня.

Настроили звук, определились с микрофоном. Семён записал первый неудачный дубль. Потом ещё один. Потом два-три удачных. Потом наиграл другую песню с неинтересным название «Дракула» сначала на электрухе, потом на акустичке. Когда пела Наташа, мы пошли пить чай. Когда она позвала нас, я включил REC ещё раз и сделал дубль, а потом ещё раз для бэков.

Первый вечер наших стараний подошёл к концу. На часах было четыре ночи-утра. Ребята уехали на такси, а я ещё недолго слушал записи и крутил вертелки, чтоб добиться «звука».

На следующий день я работал один. Набил барабаны, записал бас, настроил эффекты. Мои партии на басу были похожи, скорее, на чертёж, в котором нет мелодии. Может представители чертёжного искусства одёрнут меня, скажут: «Хороший чертёж – это музыка!» Мой – точно нет. Я всегда ровно и правильно выстраивал ноту за нотой. Это получался плавный переход от аккорда к аккорду. Но когда последовательность аккордов замыкалась – всё снова повторялось; две или четыре фразы, связанные между собой. Хоть это и лучше, чем два раза ля, один раз рэ, один раз ля, но я недоволен. Движения пальцев становились всё чётче, развитие же, набрав обороты в начале, достигло пика и остановилось, тем самым обозначило деление «ноль». Ниже – это как было раньше, выше – это всё, чему удивляешься, уже кое-что умея. У меня стрелка так и осталась на месте, иногда вдруг резко выдавая то плюс, то минус.

Итак, первая песня «Андер вотар», что-то там про под водой. Вполне естественный и непринуждённый рок-н-ролл. Как сказал один паренёк «качёвый». Может быть, тут я кивну головой. Первая половина песни три ноты, затем мой переход на фа-диез в паузе между словами и при однообразной игре гитары. Во второй половине Семён уже начинал кое-какие выкрутасы, а я всё в том же фа-диезе уходил на октаву выше. Затем припев, где позволил себе играть много нот, эдакий почти стандартный рок-н-ролльный бас. Держу ровно на первом аккорде, потом переход резко вверх, третий – лесенкой от ля мажора сильно вниз, и четвёртый опять потоптались на месте. Отлично. И, кстати, да, вполне качёво.

Следующая песня «Дракула». Поначалу выходила стандартная рок-баллада, но я давно понял: когда кажется, что надо делать именно так, а всё равно получается не очень, то сделай всё абсолютно наоборот. Убрал барабаны совсем. Записал кучу клавишных скрипок и пианин. Все гитары порезал на куски, часть удалил, оставил только вступление и половину куплета пока не вступали струнные. Постепенно клавишные забивали гитару, пока не оставался один орган. И вот целый припев под мощный органный вальс и  бубен, выдающий а-ля испанский ритм. А потом я записал соло: что-то среднее между партией органа и мелодией припева. Получился эдакий Дракула эпохи Возрождения.

И всё круто, одно только – английский текст. Взрослый голос наивной девочки похотливо и невинно поёт: «Гоу ту фак ё ловер, бичес». Если бы все эти её артистичные качества так же естественно да в русский текст…! я чувствовал, что мы одновременно создаём и уничтожаем искусство. Это чувство и стыдно терпеть, и невозможно оторваться.

– Давайте больше русских текстов. Нахрен не нужен английский, никто ни черта не понимает, поёшь с акцентом, нахрен надо!

– У меня нет акцента.

– Где живёт англичанин, что так сказал?

– У меня нет акцента!

– Всё равно не понимаю, нахрен надо?!

– Я не могу контролировать, на каком языке выразить идею.

– Сочини свой. Или пой совсем белиберду. Мы играем в провинциальном городе, кому ты здесь поёшь? Небушку? Великому ничто, под названием бесконечное искусство? Себе? Нет, не говори, что себе, это будет вообще полный бред!

– У меня есть песня на испанском.

– Тоже зачем? Но… уже лучше.

Я просто не понимаю, почему так неистово? Так, становимся на коленки перед инглиш калче. Душа творца и так никому не нужна, зачем удобрять ею чужой огород, если свой зарастает? Чтоб обернуться, увидеть его и сказать: «Фу, нафиг там работать, он же такой отстойный и заросший»? Ну а что, слушаем музыку, смотрим клипы, в кровь проникает «вот, как надо», а диктат форм и содержаний всё непреодолимей. Нас спасёт упорный и кропотливый труд, а не пустые слова и сусальная дрянь под названием «уроки патриотизма». Дело живое против мёртвой буквы по Лескову. Упорный и кропотливый труд, а также лучшие современные образцы русского языка, новая классика в маске панибратства, ну, как Пушкин с «Русланом» в своё время, да?

Второй день записи.

Для начала я показал им, как обработал на досуге и аранжировал их старую диктофонную запись под гитару. К сожалению, она была сделана не под метроном, поэтому говорить о нормальных наложениях не приходилось. Песня называлась «Трус ин лав» (Истина в любви). Если что-то получается не круто, сделай вид, что с самого начала так и хотел. Ну, может, чуть-чуть просто не получилось. Поэтому Гротеск был девизом при работе над песней. Я на глазок понапихал туда клавишных, которые добавили и так тревожной композиции ядовитой флегмы. Шикарный объёмный ревер превращал Наташин голос и Семёнов перебор в кафедральный туман, а мой бубен и удар ладонью по столу в шаги если не Сатаны, то гадкого бога подростковых заморочек точно: твёрдые и неотступные; он уже близко! Но всё же такую атмосферу не удалось выдержать до конца. Песня была слишком затянута, а вырезать кусок я не мог, потому что записано не под метроном, правка была бы слишком заметна.

Прослушав то, что получилось раз пять, мы с известной долей удовлетворения приступили к работе над новой песней. Это был «Вич хаус». Тут понятно, «Ведьмин дом», стиль такой. Я ещё не знал, что это получится самая сложная и интересная аранжировка, идеальное сочетания вспышек озарения и заранее придуманных идей. Это была моя запись «умри, Денис». Возможно, так хорошо я уже не сделаю. Тем лучше, с одной стороны: это возможность ещё чуть ближе познакомиться с самим собой. И хоть потом «Дракула» собрал больше комментариев, считаю «Ведьмин дом» своим магнум опус.

Про создание этой песни я мог бы говорить долго, оно заслуживает того. Чего стоит хотя бы десяток наложений Натахиного голоса с разными эффектами. Она смеялась, пела, пугала… Когда я слушаю это в наушниках, её шёпот проникает слишком глубоко, я чувствую дыхание на самом сердце. Если у меня в старости будут с ним проблемы, я перестану слушать «Вич хаус». Как бы этот шёпот не стал причиной его остановки. Долой подробности, их слишком много, перейдём к последнему трэку. «Монохром».

Есть такие песни, короткие, без особых прибамбасов, но, блин, прямо в голову прямым попаданием. К песне «Монохром» невозможно допридумать никакой аранжировки. Она стремительная и мощная. Почти вся на акустике, но властная. Она сама диктует: играй меня так, дотронься этой струны. Немного ниже.

Нельзя сопротивляться. Только один выход. И он же лучший, без изъянов. В середине короткий проигрыш на басу, где не получится сыграть неправильную ноту, все – вот они, ложатся сами.

Наташа попросила сделать дубль записи голоса и спела идеально в унисон к первому.

– Как?! – спрашиваю я. – Все паузы, все акценты сто процентов, как в первый раз.

– Я пою её давно, и она мне очень нравится.

Вот она поёт первый раз припев, и всё – монохром. Мир одной краской, выбери любую и это будет твой мир. Сгодится любая. Выбор за тобой.

– Такой дубль лучше, чем если бы я копировал твой голос, а потом вставлял.

– Давай послушаем.

–… это божественная гармония. Аж в висках вибрирует.

Она поёт припев во второй раз, и краска сгущается и видны подтёки, ведь не всё так просто. Ты сделал ошибку, как ты мог? Я не при чём, почему нельзя все сразу?! Ты что, не знаешь правил? Я обречён?

– А какие-нибудь бэки ты не запишешь?

– Зачем?

Вот уж действительно, о чём я думаю? Два дубля, по разным каналам, и никаких эффектов.

Затем глубоко и тревожно пытается отдышаться уже упомянутый проигрыш, и когда она поёт припев в третий раз – восходит Солнце! И сгорает к такой-то матери вся блевотина и абсурд. Лучи вдруг слепят, но это не страшно. На короткий миг в мир приходят покой, справедливость и смысл. Миг проходит, но и этого было достаточно. Следующее упражнение: пафос. Раз, два, три, четыре, и раз, два, три, закончили.

Запись закончилась.

Да-а-а… сейчас, слушая музыку, я могу лишь повторить те чувства восторга и открытия, да и то, когда накроет. А тогда я в этом жил.

Вот например, раньше я любил группу Uriah Heep. И как-то мне попался их юбилейный альбом, где они переписали по-современному свои старые хиты. Начинаю слушать. Мне не нравится, как записаны барабаны, но клавиши звучат отлично. Неплохо. Слушаю дальше – вновь отлично! Вот начинается шикарное «Июльское утро». Первое вступление – нагнетает; второе, затем куплет. Очень круто! И тут мы подходим… Что? Что эти гады сделали с первым соло на клавишах? Оно было идеально, зачем сочинять другое? Медленно и неотступно разочаровываюсь. А ведь старая, оригинальная версия была абсолютно гениальна, хоть и отвратительно записана. Ладно, в целом эмоции на месте, всё крепко и качественно. И вот финал альбома. Изюминка, практически выход на бис: «Женщина в чёрном». Начало ничего. Но зачем барабанщик вдруг стал играть такой сбивчивый ритм?! Я понимаю, скучно тридцать лет играть одинаково, но при чём тут я? Вдруг я понял, что мне самому как-то неловко и неприятно придираться, и в тот день я больше не слушал музыку.

А вообще я считаю, что отношение к нашей собственной эстрадной сцене 70-х – 90-х сильно извращено. В то время, как наши самцы пели песни, на западе андрогинные рокеры носили лосины, гундося всё о той же несчастной любви. Но там рок, а у нас – попса? Возьму выше, всё тот же Казаченко, «Жёлтая ночь» – это размер Iron maiden, а «Больно мне, больно» – Queen, надо просто услышать. Но нет, зачем? Слышать это не модно, модно слушать.

Или вот, например, песня «Такси-такси» из раннего Николаева. Что за мощнейшая песня обречённости! …Ты прости мне мои стихи; все, что были не о тебе. Вези, вези мимо чьих-то снов… Какая болезненная тоска о невозвратимом звучит в главном рифе этого хита. Да половина западного хард-рок AOR-а восьмидесятых куда большая бредятина, чем наша попса того же времени. Вся разница только в звуке гитар и нашем таланте забывать и не верить в свои заслуги. Не более.

И в этой шутке есть огромная доля правды.

Я нашёл «Рассвету луны» на постоянку отличного барабанщика. Олега. Очень крутого барабанщика и их ровесника. Всё шло, как нельзя лучше.

– У нас концерт запланирован во «Фридом-баре» через неделю. Успеешь выучить партии?

– Успею, – Олег был совершенно справедливо уверен в себе, ему тоже нравилась наша музыка, он был, как я.

И вот мы уже не просто репетируем – мы готовимся к выступлению.

2

Пять или шесть лет – это возраст, когда ребёнок уверен, что каждый человек занимается лишь тем, чем хочет заниматься, чем может и любит заниматься. Вот, например, я недавно нашёл в интернете выпуск "музОБОЗа" за девяносто второй год и получил массу удовольствия. Ведь я когда-то знал все эти песни и, что-то мне подсказывает, любил. Видел, может быть, этот же самый концерт в своё время, сидя на горшке, и принимал за чистую монету. И без сомнения был уверен, что всё это настоящие таланты. Например Игорь Селивёрстов. Ну какие у него там были девушки на подтанцовке! Они махали руками, прыгали ногами… я думаю, после съёмок они ещё минимум полчаса не могли отдышаться и прийти в себя: так круто и мощно они отдавались своему аэробическому танцу.

Особенно одна девушка в розовой толстовке. Она плясала прямо за Игорьком, поэтому часто мелькала на экране. Даже была пара крупных планов, и её улыбающееся лицо искренне убеждало, что все мои проблемы – пыль и ветер. Надо ли говорить, что я тут же влюбился в неё? Девчонка просто искрилась при каждом движении. Что же с ней стало? Кто она, этот очаровательный персонаж подтанцовки из доисторического девяносто второго года? Кто они, все, для которых цель, судя по видео, дотанцевать – и умереть.

Возможно, многие из нас никогда по жизни не станут даже подтанцовкой.

Как-то я играл со своей первой группой в том же фридом-баре. Там была ещё пара местных групп и какие-то пятисортные хэдлайнеры из Москвы.

Звукорежиссёром на всех подобный тусах был один и тот же человек. Его звали Никитой. Одно время я был от него без ума. По кличке "Злой", он обладал каким-то магнетизмом и молниеносно располагал к себе людей. Друг всех друзей. Главный его минус – это непостоянство. Слишком многим он был нужен со своим оптимизмом в глазах и поступках, поэтому при смене периода его жизни, менялись друг и девушка.

Москвичи играли дурной, но громкий музон, и хорошо уверенно двигались.

– Вот это совсем другой уровень, – похвалил их Злой.

– А мне наши больше понравились, – говорю я.

– Да ну! Деревня. Видно, что отстой.

– Чем же столица хороша? Пошлятина и бред. Громкие только что.

– Хороши и громкостью, и видом, и слаженностью и мерчем, всем в общем.

А мы играли так. Первая, вторая песня, и тут вокалист, сволочь, сел на колонку и головой подрагивает в такт музыке. Какая музыка, кокой уровень?! Всё! После этого играть что-то – уже какой смысл? А ведь это был отличный номер. О музыке тут бесполезно, но вот текст песни «Пять минут».

Пять минут для вечности – ничто,

Пять минут – так много и так мало.

В пять минут немыслимо легко

Повторить свои мечты сначала.

Это время начинать свой путь,

Первый номер и дорога в небо.

Убивать, чтобы скорей уснуть.

Умирать, чтобы остаться светом.

Припев:

Разрушение и взлёт – за пять минут.

Стать охотником. И жертвой обернуться.

Пять минут не гонят и не ждут.

Пять минут уйти…

Уйти и не вернуться.

Главный минус – это повторы одной мысли разными словами. Видно, что текст не редактировался, что он был написан за один присест, когда у автора случилась вспышка озарения, но тем он и хорош. В нём есть молодая и дерзкая жажда победить или сдохнуть всеми смертями сразу. Чувство обречённости вместе с желанием мечтать и рисковать хоть не в жизни, так в песне. Возможно, автор возбудился от сочинения этого гимна, загорелся, а потом пошёл, заварил себе чай и включил телевизор. А второй куплет ещё круче. Если бы я снимал фильм про какого-нибудь эпичного героя типа Гильгамеша, эта песня была бы у меня на финальных титрах

Пять минут от ярости гореть

И мечтой остаться в авангарде.

И не верить в чокнутую смерть,

От тебя отставшую на старте.

Как бы ни было, победа за тобой,

Даже если сложно дотянуться

К солнцу холодеющей рукой,

Чтоб уснуть и больше не проснуться.

Припев:

Этот текст, как моя игра на басу, и вообще он похож на меня: вот фраза суперкрутая, а вот только для рифмы.  И не верить в собственную смерть, от тебя отставшую на старте… Добавить нечего. И как можно во время исполнения этой песни сесть посидеть или в проигрыше, пока Антоха зажигает, стать столбом, просто опустив микрофон?!

Но в целом к чему я это говорю, и при чём тут «Рассвет луны»? А это всё, как пример нежелания работать над собственным произведением и разбазаривания потенциала на позёрство, а так же для противопоставления простого творчества необъяснимой тайне человеческой харизмы.

На собственный концерт Наташа нарядилась в колготки в сеточку и узкое чёрное платье, так что не придерёшься: то ли штамп, то ли классика. Я ей говорю: «Если захочется водички попить или посидеть чуть-чуть – смотри, не вздумай. Выйдешь из образа – всё пропало».

– Да я знаю! Что ты хоть? – отвечает она.

У нас на разогреве играла дружественная группа. Их гитарист верит в то, чего нет. Например, в то, что он талантливый музыкант с хорошим вкусом. Лучше б в антропоморфного бога на небесном троне верил, честное слово. Как-то он сделал клип на свою песню с псевдорелигиозной философией и включил в него кадры с убитыми детьми и атомными грибами. Понимаю, круто, когда в твоём клипе на соляке бомбы рвут, подчёркивая, что вот сейчас идёт кульминация. Но в какой степени надо этим кадрам соответствовать? А когда автор аккорды только год назад перестал путать, выходит жалко, убого и кощунственно.

Но вот пришла пора и нам выходить на сцену. Пока мы удобно вешали гитары на шею, Никита фоном включил симфонический эмбиент.

– Давайте, какое-нибудь вступление придумаем? – позвав меня и склонившись на барабанами с Олегом, предложил Семён.

– Давай, отлично, вовремя.

– Как это?

– Коротенькое вступление. Пока все успокоятся, заметят, что мы уже играем. А потом сразу «Андер вотар».

– Ясно, – говорю. – Скажи, что за аккорды, а я что-нибудь сымпровизирую.

Олег всё ещё в замешательстве. Говорю ему.

– Ой, тебе-то беда! Послушал – постучал.

– А что стучать?

– Что подскажет тебе совесть.

Семён начал играть фа диез. Нет, пальцы как-то не так… А нет, фа диез, это он просто уже выпендривается.

Нас окружал сигаретный смрад и туман. Это было хорошо. Это значило, что сегодня здесь есть кое-какие люди, которые услышат и увидят наше вызывающее неимоверное шоу. Завсегдатаи заведения окружали бильярд, Друзья и одногрупники «Рассвета луны» скромно сидели за столиками, вошедшие случайно толпились у барной стойки.

Уже к концу первой песни двое незнакомых чуваков, раздетых до пояса, зажигали у самой сцены. Их лица светились радостью, руки стремились в полёт, но неустойчивые ноги тянули их вниз.

– Добрый вечер, мы «Рассвет луны» – поздоровалась Наташа. Она говорила не так: «ДОБРЫЙ ВЕ-ЧЕР!!! МЫ «Р-Р-АСВЕТ ЛУНЫ-Ы-Ы!!!». Она говорила совершенно спокойно, что после такой качёвой и крикливой песни было, скорее всего, правильно. Но дальше её понесло.

– Сегодня необычная встреча. Мы как бы отмечаем, хотя это, наверное, громко сказано, что в недавнем времени у нас вышел мини-альбом.

Это тот, который я за две ночи на ноуте смастерил.

– Пусть плохого качества. Записанный не на студии. Но всё-таки наконец-таки он появился! Мы назвали его «Андр втр», по названию первой песни. Мы убрали оттуда все гласные, а все согласные – это начальные буквы других наших песен. Напимер, Д – это «Дракула», сердце нашего альбома, синкопа, к которой тянулись все наши песни… Так что если вы его ещё не слышали…

Чувак с голым торсом наконец-то заорал: «Рок-эн-ролл! Рок-эн-ролл!!!»

– Спасибо, но можно меня не перебивать? Я думаю, мы продолжим.

– Раз, Два, Три: РОК-ЭН-РОЛЛ!!!

– Ещё раз отметим, слава богу, мы хоть что-то записали. И продолжим с песней…

И мы продолжили.

После концерта я подошёл к Никитосу, он в этот момент разбирал провода.

– Ну, как тебе?

– Охрененно выступили.

Это было откровение человека, для которого все наши – деревня. Такая оценка кое-что значила.

Не поймите меня неправильно. Есть группы, где соляки лабают виртуозные и звучат мощнее, и ещё много чего другого имеют в наличии, но целое не равняется сумме отдельных частей. Зачем вообще собирать рок-группу, если уже были Led Zeppelin? Сделайте что-нибудь другое. Как целое «Рассвет луны» был неповторим. Тогда мне казалось, что мы были гармоничны а это альфа и омега, основа и главное условие существование любого коллектива.

Стоим полукругом в малюсенькой гримёрке. Наташка накинула на плечи куртку. Ничего нет божественней потной девушки, возбуждённой от того, что только что танцевала и пела собственные песни. Если бы ещё молчала в перерыве между ними.

Ваще отлично! Один из лучших концертов, где я играл! – кричит от возбуждения Олег.

Да, всё было отлично, – кивает Семён.

А какие у вас вообще планы на будущее? – интересуется барабанщик.

Мы играем уже три года, – улыбается Наталья. – Это всё, чем мы хотим заниматься.

Не добавив больше ни слова, они как-то ненавязчиво ушли к своим друзьям, а мы с Олегом потоптались у бара, подождали, поболтали с теми и с этими и, не дождавшись больше внимания Семёна и Наташи, немного фрустрированные поехали по домам.

– Алло, – позвонил мне пару дней спустя гитарист, – мне сегодня передали видео с выступления.

– Отлично! Когда же ты передашь его мне?

– Приходите лучше вы к нам в мастерскую. Посмотрим вместе.

Ого, да мы, похоже, становимся настоящими друзьями!

– Вот. Замечательно. Олегу ты уже сказал?

– Конечно.

Семён назвал адрес. Они с Наташей жили вместе и называли своё жильё мастерской. Мы встретились с Олегом в уговоренном месте и начали искать обиталище наших товарищей. Пришли к узкой улице, недалеко от центра, но безвозвратно заброшенной. Нужный нам номер дома нашёлся ближе к реке, у слишком крутого, непригодного для прогулок берега, покрытого сорными зарослями американского клёна и непроизвольной свалкой.

– Привет, – вышел Семён. – Вы не против, если мы немного тут постоим, Наташа пишет стих.

– Чего? – удивляюсь я. Повеяло декадансом. В голове заговорил голос какой-нибудь дамочки времён Серебряного века: «Ах, оставьте: я пишу стихи!»

– У неё загорелось. Говорит, что-то очень хорошее вертится на языке, в такие минуты к ней лучше не подходить.

– А это надолго у неё? – спросил Олег.

– Ага, – подхватываю я. – А то уже стемнеет, мы уже на кортах уморились сидеть…

– Посидели, и такие: ну ладно, пацаны, всё пока, хорошо пообщались…

– …И тут такой визг: «Получилось!!!»…

– … «Он живой!!!»

– Ага, ха-ха!

– Да нет, я думаю, пару минут, – спокойно отвечает на это Семён. – Ей главное зацепиться. Сейчас я пойду посмотрю, что она там.

Он уходит, мы с Олегом переглядываемся, не скрывая улыбонов.

– Сейчас ему сковородкой по башке, пинком под зад: ты всё испортил! – шепчет Олег, но сразу же возвращается Семён и приглашает нас войти.

Их жильё находилось на первом этаже, врытой до самых окон в землю полуземлянки. Второй этаж, деревянный и немного покосившийся, выглядел опасно. Семён проводил нас внутрь через дырявый и вонючий коридор. Его комната была длинная и имела узкий проход посередине, потому что с одной стороны вдоль всей стены тянулись массивные стеллажи с книгами разных времён, и тут же был приставлен диван-развалюха, а с другой громоздились столы и стулья, кухня, комбик с гитарой, холодильник. То есть интеллектуально-спальная часть и насущно-деловая. А ещё три глубоких арочных окна и огромная картина во всю стену.

– Где ты нашёл такую хату? – восхищаюсь я.

– Отец разрешил пожить, – как всегда спокойно отвечает Семён, но чувствуется, что он горд своими апартаментами.

– Я бы в восемнадцать лет за возможность жить в таком логове, наверное, сказал бы: «Тащите мне зуб без наркоза».

Гордость Семёна увеличивается.

– Ну что, сочинила? – задаёт вопрос Олег.

– Почти, – ни на секунду не включая самоиронию, отвечает поэтесса. – Это можно будет потом использовать. Я никогда не пропускаю мысль.

– Английскую? – уточняю я.

– Какая разница?! Хорошая идея не знает языковых барьеров, – видно, что Наташа вдохновлена и готова оскорбиться, поэтому я не продолжил, а снова обратился к нашему хозяину.

– А на втором этаже кто-нибудь живёт?

– Да, дед c бабкой.

– Твои?

– Нет, чужие.

– Иногда они на нас орут, – жалуется поэтесса, медленно выходящая из транса путём причёсывания.

– Что ж вы такое делаете? – интересуется Олег.

– Играем, поём, плохо закрываем входную дверь…

– Я знаю, ты не будешь продолжать, но всё равно скажу: не продолжай.

– Так всё-таки по поводу поём-орём, давай видео смотреть. Включайте уже! – требую я.

Мы рассаживаемся перед малюсеньким ноутбуком и ждём. Вот пошла картинка и сопровождает её гадкий звук встроенных колонок. В доме не было ни нормальной акустики, ни переходника для подключения комбика. Я боялся, что ничего не будет слышно, что моего баса вообще не будет слышно, однако он пробивался ровно настолько, чтобы удовлетворить моё первое нестерпимое любопытство.

Посмотрели вступление и первую песню.

– Вообще-то неплохо.

– Да, так кое-где недочёты.

Подошли к монологу про Дракулу и синкопу. Смотрю на себя: не ожидал, что у меня в тот момент была настолько кислая рожа. Ну правильно, а нафига она это рассказывает минут десять? Альбом, значит, записали. Ни тебе спасибо… он же плохого качества, типа косяк, но хоть что-то.

– А можно перемотать? – гримасничает Наташа.

Всем понятно, почему она это просит.

– А вы мою запись тоже через эти же колоночки слушали? – догадываюсь я

– Да.

– Вы ж тогда там ни черта не разобрали, вам не интересно, как я там всё смикшировал? Не пробовали в наушниках, например, покачественнее послушать?

– Тихо! – обрывает Олег, его-то в записи не было, поэтому он не понимает моего возмущения.

– А ещё этот придурок с голым пузом постоянно меня перебивал, – пожаловалась певица.

– Наташ, это наш первый незнакомый фанат, а ты его так грубо… – упрекаю я.

– Алкаш какой-то.

– А ты думаешь, все твои потенциальные поклонники красивые, образованные и в бабочке?

Смотрим дальше.

После второго номера последовал очередной монолог о том, что следующая песня называется «Декабрь», и почему декабрь стал судьбоносным в её жизни. Конечно же мы перемотаем, какие вопросы! Наташа, помню, очень хотела спеть эту песню, но так как плохо помнила слова, стояла с листочком. К её чести надо сказать, она обыграла этот конфуз: листочек читался со слезами, грубо сжимался в руке, прикладывался к груди.

– А если я следующий раз буду с бокалом в руке?

– Или с черепом.

– Бедный Йорик.

– Вот это всё сейчас была дикая пошлятина.

К четвёртой песне у сцены отрывался добрый десяток человек разного возраста, ну а мы смотрели дальше, и дальше, и дальше, затаив дыхание, чтоб ребята с видео не облажались.

И вот в самом конце финальной песни, на последнем «та-дам» она бросает обворожительный взгляд в зал: и реснички, и бровки, из глаз солнышко светит, и носик вздёрнут. А ещё она улыбнулась. Девочка радуется, девочка прекрасна.

– Вот это прям можно на гифку, – довольно говорит Семён.

– Да, сделайте мне такую гифку! – подхватывает Наташка.

Концерт закончился, точнее все видеофайлы были просмотрены. Насколько круто это было играть, настолько же круто это было смотреть. Кто эти классные парни с гитарами? Как зовут их вокалистку? Когда следующий концерт? Я хотел посмотреть на себя со стороны, чтоб увидеть свои недочёты, но при первом взгляде обнаружил крепко сбитый и мощный материал, с которым будет приятно работать и работать.

Мы расслабились. На нас приятно действовала уютная атмосфера из книг, молодого разгильдяйства и осознания собственной значимости. Стали обсуждать новые песни.

– Мне сейчас из последних больше всего нравится «Колыбельная».

– «Испанская» офигенная.

– Да, она… очередная. Не говорю обычная, а есть очередная, а есть «та самая». Она крутая, не спорю. Но в «Колыбельной» есть разброс. Она с первой ноты заставляет слушать. Она тебе не нравится, потому что в куплете твоих барабанов нет.

– Я не говорил, что она мне не нравится! – отнекивался Олег.

– Сень, как тебе аранжировка?

– Нормально.

– Нормально? – удивился я. – Песня получилась длинной, но не нудной, разноплановой. Там есть, что попеть и где поиграть. Наташ, тебе как?

– Мне нравится.

Я был немного сбит с толку. На мой взгляд «Колыбельная» выходила шедевром.

– Перемена ритма в середине песни уже не модно, – сказал Олег.

– Это не модно, когда это не круто. А там всё вышло органично. Типа: «Вот я спою колыбельную», а потом вот она, сама колыбельная. Наташ, а что ты там поёшь, кстати, фальцетом, когда идёт эпичная часть?

– Ave Maria.

– Да? А я думал, ты просто «О-о-о-о-о!»

– Я думаю, что простые подвывания без слов правда лучше, – подтвердил Семён.

– Да, – согласился я. – Олег?

– Что?

– Ты как думаешь?

– Мне всё равно.

– Тебе просто не нравится перемена ритма в середине!

– Нет, мне нравится, когда это не часто!

– А у нас что, часто?! – не на шутку удивляюсь я.

– Нет! Но одного раза будет достаточно.

– Всё, договорились, – сдаюсь я. – Блин, как же с тобой трудно договориться. – Это как книжку читаешь, вчера нравилось, а сегодня погода плохая или на работе замахался, а в книжке всё одно и то же, как вчера: и так всё понятно. Автор не допускает возможности, что у читателя поменялось настроение. Нет, чтоб поменять тональность, или темп ускорить, или вставная новелла, побочная сюжетная линия. Каждая глава как отдельная песня. Роман в стиле нео-прогрессив-пауэр-реализм… Я тут же вспомнил «спид-трэш-хэви…», как у Антоши.

Ночь шла полным ходом, переходила в минор, надо ускоряться. Наташенька была уже сонная. Она скрылась в кладовке и через пять минут вышла к нам раздетая в какую-то ночнушку с тоненькими бретельками. Наряд этот слабо скрывал попку. Я старался отводить взгляд, гляжу на Олега, а он старается ещё заметнее. Она села на диван. Что думает Семён? Он ей скажет, зачем она переоделась при всех, или нет?

Мы посидели, вызвали с Олегом такси, поговорили с ребятами обо всякой чепухе в ожидании машины, а потом вышли, споткнувшись в прихожей об дырявый пол, и уехали с мыслями о красивом, а ещё о творческом будущем.

Но любить – это обладать и разрушать. Всё остальное уже не любовь, а что-нибудь другое. Не менее замечательное, чем эта ваша любовь, но точно не она. Олег прозванивал всех друзей, просил поднять старые связи отца, который сам в юности был музыкантом. Я досконально продумывал режиссуру песен, пытаясь построить, как мне казалось, незаурядные, но и без излишеств вещи. Тогда как Семён и Наталья вдруг стали назначать репетиции всё реже и реже. Мы с Олегом становились всё требовательнее на репах, и доканывали их в соцсетях на тему, что будет дальше, о чём они думают, обсуждали расклады, летние фесты для молодых групп и другие возможности. Мы просто давили на них, порой, признаюсь, грубо, потому что надеялись, но вера таяла в пассивности. Чем дольше они медлили с ответами, тем сильнее становился наш, теперь мне кажется, лишний напор, граничащий с агрессией.

Сначала репетиции отменялись из-за того, что Наташа заболела, потом, что у Семёна сессия.

– А у меня что, не сессия?! – негодовал Олег. – Он сидит и учит целый день? Не поверю, что на два часа нельзя выбраться!

– Ребята, – пишу я им, – надеюсь, выступление во Фридом-обрыгаловке не было изначально вашей конечной целью?

– Конечно нет)))))))))) – пишут они мне в ответ. – Просто сейчас очень много дел навалилось.

Короче, они увидели в тот вечер себя со стороны, насколько они, насколько мы круты, и сами этого испугались. Проще ведь было ходить с лицом непризнанного творца, а когда все взаправду орут: «Ребят, охеренно ваще!», вступает в силу закон «а дальше что», а ещё действует голливудский штамп «а что, если я не смогу управлять своей силой?» Злоба копилась, как вдруг Олег сообщил, что договорился по знакомству с какой-то студией на запись трех-четырёх демок, которые конечно же станут нашим паспортом, товаром-лицом в мире музыкальной индустрии.

Пришли. На входе переобулись в местные одноразовые тапочки. Белые стены. Чистота, блеск и порядок. Огромный микшерный пульт. Рядом на столе помимо мыши и клавиатуры, стояло три монитора, а ещё такая куча оборудования, что за космосом, я думаю, следят с меньшим количеством кнопочек, лампочек и крутилочек. Несколько комнат, инструменты, две барабанные установки, все провода аккуратно сложены. В углу на стойке красовалась мечта – шестиструнный бас. Интересно, что для этих людей важнее: смысл музыки или качественный звук?

Последовал ряд увёрток и дежурных вопросов: а что, а как, а зачем? Но в итоге мы сказали, что запишем четыре песни, о дате договоримся позднее.

Мы раскланялись, вышли, в воздухе висела какая-то гадость, мы разошлись.

Молодость – это время, когда самые лучшие и неожиданные идеи приходят просто так, безо всякого усилия, а ты их не просто не запоминаешь, не конспектируешь, а как-то даже отмахиваешься: не мешайте мне бездарно проводить время. В молодости кажется, что времени очень много, а на самом деле она и длится-то два-три лета, да пара недель весны и осени. Что это было? Вспомнят ли они меня? Вспомнят ли, что мы записали: это лажа, а тут надо было по-другому?

Вот вам целая история одного из ярких моментов. Правда, сюжет не очень, и кто здесь главный герой?

Я как-то встретился с Семёном.

– Она мне сказала, что любит его уже давно. Сказала даже… Помнишь ту её очаровательную улыбку в зал, когда мы смотрели видос с нашим сейш'ном? Она улыбалась тогда ему! Он был в зале!

– О… дружище, мне так жаль. Могу представить, как печально, когда узнаёшь, что твоя девушка драная сучка.

Затем мы долго не репетировали. Однажды я узнал, что они расстались, и ролевая игра в рок-группу закончилась, оставив после себя несколько записей на моём компе. Возможно, что при должном внимании, это и правда вышла бы неплохая музыка. Но прошло время, гитары забылись, и я решил, что для меня заниматься творчеством лучше в одиночестве.