Читать книгу Мир пустых Горизонтов - Сергей Анатольевич Соколов - Страница 1

Аномалия Пьеро

1

Если бы клерк за старомодной конторкой был более любопытен, чем предписывала должностная инструкция служащего Центрального архива, то он без особого труда смог бы прочитать текст корреспонденции, доставленной молчаливым курьером. Смог бы, но он хотел ещё пожить. Поэтому обыкновенный офисный конверт без каких-либо вычурных печатей, штампов, марок, не считая разве что крохотной голограммы в левом верхнем углу, быстро перекочевал из трясущихся рук конторщика в узкую щель приёмника исходной сортировки. А далее, полетел куда-то вниз по запутанным лабиринтам подземных этажей к одному из сотен тысяч боксов, чтобы упокоиться там хоть до второго пришествия. Именно на такой срок сохранности был рассчитан полимер документа внутри скромного конверта.

«Стратегический альянс «Основа»

головной офис по региону

«Атлас – Восточный»

нисходящий файл по каналу

«Гонец плюс»

строго лично

руководителям структурных подразделений

импульс: одиночный, без повторов

печатная версия: центральный архив

отметка о получении: имеется

Директива № 11

Основание: проведение исследовательской группой «Лунное танго» научного эксперимента под индексом ЛТ – 1910 – 1\1, классификация «Айкулак».

По результатам вышеозначенного эксперимента необходимо СРОЧНО:

* 

Инициировать план экстренных мероприятий

«

Аларм

»

по категории ТОП;

* 

В дополнение к плану:

* 

Подразделению информационной зачистки:

2.1.1. Довести до глобального медийного сообщества цели проведённого эксперимента по классификации «Био» с формулировкой: «Исследование белковых вкраплений в сферические хондры метеороидного потока Ксанф»;

2.1.2. В качестве причины произошедшей катастрофы, повлекшей человеческие жертвы и уничтожение дорогостоящих материальных объектов, ссылаться на исключительно случайную последовательность событий природного происхождения;

2.2. Подразделению кадровой зачистки:

2.2.1. Исследовательскую группу «Лунное танго» расформировать;

2.2.2. Служебную документацию открытого и закрытого характера, относящуюся к деятельности исследовательской группы «Лунное танго», передать в центральный архив;

2.2.3. Бывших сотрудников исследовательской группы «Лунное танго» трудоустроить в неподотчётные альянсу «Основа» учреждения согласно специальности и квалификации под технический контроль в режиме 7\24 до особого распоряжения;

2.3. Подразделению технической зачистки:

2.3.1. Оборудование и принадлежности исследовательской группы «Лунное танго» утилизировать;

2.3.2. Закрыть для гражданского и коммерческого транспорта лунные орбитальные высоты до пятисот километров в пространственном секторе с координатами по системе «Визир» в точках надира 33х163 (Море Мечты), 10х166 (кратер Хевисайд), 38х179 (кратер Лейбниц) сроком на пять лет;

2.4. Подразделению научной зачистки:

2.4.1. Провести бывшим сотрудникам исследовательской группы «Лунное танго» блокировку зон памяти за период работы в группе глубиной не менее семи ассоциативных гармоник по прогрессивной шкале Накано. Остальному персоналу, причастному к эксперименту под индексом ЛТ – 1910 – 1\1, провести блокировку зон памяти глубиной не менее трёх ассоциативных гармоник;

2.4.2. Все научные материалы деятельности исследовательской группы «Лунное танго», передать в центральный архив;

2.5. Всем научным группам эксперименты классификации «Айкулак» прекратить до особого распоряжения;

* 

Исполнение доложить.

Да поможет нам Бог!

Персональный макроидентификатор

Руководителя по региону

«Атлас – Восточный»: интегрирован

Актуальная дата: проставлена»

2

Широкая чёрная лента самого дорогого натурального шёлка, натянутая на невидимый прямоугольный каркас, внешним краем резко выделялась в красном свечении огромного глаувизора, тогда как другим плавно, естественным порядком сливалась с сумеречно-золотистой гаммой объёмного поясного в три четверти мужского портрета. Несколько больший, чем требовали скромные размеры конференц-холла, он, согласно современной технологии визуализации объектов, немного мерцал, что при высокой реалистичности картинки и доброжелательном выражении лица делало изображённого пожилого мужчину чересчур подвижным, эдаким живчиком и далеко не основным участником траурной церемонии.

Впрочем, церемония только что закончилась, вернее, переместилась к главному входу Исследовательского Центра Перспективной Энергетики, на взлётно-посадочную консоль которого, четыре инета, одетые в соответствующую обстоятельствам униформу, выносили лакированный гроб с телом почившего профессора.

Профессор – не артист, и никто его не провожал аплодисментами, да и скорбящих по усопшему могло быть побольше. Четыре вместительных шатла для нескольких представителей администрации учреждения, десятка коллег по работе, двух-трёх корреспондентов медийных издательств заказали явно с избытком. Родственников не наблюдалось – покойник жил одиноко. Отсутствовали и представители религиозных конфессий – за профессором-материалистом коллеги не замечали фанатичного следования какому-либо избранному вероисповеданию, хотя и воинствующим атеистом его назвать было трудно. Точнее всего Люберцу подошло бы определение – секулярный человек. Избежать неловкости из-за недостатка желающих проводить его в последний путь удалось за счёт шумноватого коллектива студентов близлежащего колледжа. Профессор там читал факультативный курс пространственной физики и пользовался у молодёжи популярностью.

Портрет в опустевшем зале уже следовало погасить, а зацикленную фонограмму музыки Моцарта выключить, но… Очевидно инетам никто не отдал прямого приказа, и они просто продолжали рутинную работу по уборке помещения. Кто-то разбирал ненужный до следующего скорбного раза подиум для гроба; кто-то выметал выпавшие из траурных венков цветы; кто-то с первых рядов конференц-холла собирал в мусорные мешки скомканные конспекты прощальных речей, а с последних – обёртки из-под конфет и жевательных резинок, раздавленный попкорн и пустые банки энергетиков. Там же нашлись забытая кем-то косметичка и брошенный музыкальный плейер.

Продолжала звучать Maurerische Trauermusik, а глаувизор упорно вычерчивал в воздухе опрятного старика в домашней вязаной кофте, держащего в руке очки для чтения. Лицо его, освещаемое настольной лампой, с мягкой улыбкой, было приветливо повёрнутое к кому-то близкому, кому доверялось сделать этот сентиментальный снимок, кому предназначалась мужская беззащитность.

Инетов эта мизансцена не трогала. Цепляла ли за душу одиноко стоявшего возле панорамного окна мужчину? Нет, неособенно. Скорее, она тревожила, наводя на размышления:

«И почему администрации Центра пришла в голову мысль представить для прощания именно это изображение? Наверняка поручили девчонке из секретариата, а та по своей романтической наивности решила, что душевность не бывает лишней. Ещё как бывает. Иногда всё дело можно завалить из-за склонности к излишней чувствительности. Откуда вообще взялся в нашем строгом заведении этот снимок, явно сделанный в другой жизни профессора? И, оказывается, она была – другая жизнь. В ней профессор Люберц выглядит совсем не таким, каким его знало абсолютное большинство сотрудников научного учреждения, и уж точно не имеет ничего общего с загримированным трупом в катафалке у главного входа. И смерть – великий мастер трансформаций – здесь ни при чём: обнаруживается колоссальная разница в отношении человека к окружающему миру и окружающего мира к человеку. Узнать в уютном джентльмене на изображении из семейного архива одинокого, неухоженного, нелюдимого, угрюмого, но язвительного на высказывания старика, просто невозможно. Отвратительный характер моего шефа мог бы сравниться только с его работоспособностью: предела не было ни у одного, ни у другого.

Он есть гений, потому и терпят, вернее, терпели все семь лет».

Катафалк и четыре полупустых шатла оторвались от консоли и направились в сторону крематория. За катафалком потянулся шлейф чёрного дыма, что говорило о сбитой настройке скалярного дожигателя, отчего судно вкупе с его функционалом стало похожим на летающую печь. Шатлы шарахнулись по сторонам, но не рисковали идти на обгон: как и в прошлые времена примета была скверной.

Мужчина провожал их взглядом, но его мысли с происходящим уже не пересекались:

«Да, быстро оно летит – время. Прошло уже с десяток годков, как в Центре организовалась наша группа, изначально предназначенная для решения нетривиальной прикладной задачи в пользу одной не совсем гражданской, но абсолютно легальной организации. Поработали тогда на славу, во имя безопасности всего человечества! А после одобрения результатов этой работы со стороны означенной организации в виде солидных премиальных, а со стороны местного руководства, твёрдых обещаний карьерного роста, группа в полном составе отдалась любимому увлечению – исследованиям физики пространства.

Профессор Людвиг Люберц… Он пришёл не сразу, года через три, когда у нас закончился контракт с военными. Тогда у малоизвестной конторы с названием «Институт космопланирования», местом предыдущей работы Люберца, в ходе научного опыта произошёл несчастный случай. Странно: где Люберц, а где «исследование белковых вкраплений в сферические хондры метеороидного потока Ксанф». Если я помню правильно, так это называлось. Вообще-то история мутная. Погиб персонал контрольной станции; кажется, экипаж лунного катера… М-да… Контору распустили. Люберца безоговорочно взял Центр на должность руководителя нашей группы. Моей группы.

Обидно ли мне было, обидно ли до сих пор? Не признаюсь и сам себе, но не отрицаю очевидные факты: этот одержимый смог добиться многого, гораздо больше любого другого на этом месте. Однако «другому» от этого не легче.

Моцарт хорош, но уже тошнить начинает. Я, пожалуй, пойду…

Вчера на Совете директоров мне выпал шанс. Не поздновато ли? Природа любит отдыхать на детях гениев и на их коллегах-заместителях. Нет, чушь! Пусть пока исполняющий обязанности, но я докажу, что не являюсь нулём, приписанный к единице, дабы получить десятку. Я сам единица, а нулей найдётся столько, сколько мне будет нужно. Как сейчас слышу:

– Справитесь, коллега Раховски?

Я только кивнул, так волновался.

– Надеемся, что так. Поздравляем. В ближайшее время ждём от вас докладную записку о текущем состоянии дел в группе и дальнейших перспективных планах. Результаты, коллега Раховски, главное – результаты. Помните об этом.

Что же, это совпадает с моими целями. Не правда ли, будущий руководитель Особой исследовательской группы мистер Лукаш Раховски?»

– Мистер Лукаш Раховски!

Автоматическая дверь выхода из конференц-холла, пропуская Лукаша, отъехала в сторону и замерла в ожидании. Однако тот не вышел, а обернулся на своё имя.

– Мистер Раховски! Погодите… А, чёрт… Как собрать-то вас?..

Инет, который, как думал Раховски, подбирал под креслами бумажный мусор, оказался мужчиной, пыхтевшим над рассыпавшимися из файловой папки документами. Наконец он справился, распрямился, поправил бейдж с надписью «Гость».

Среднего роста, средней комплекции, среднего возраста, костюм средней ценовой категории. Да ещё и акне на лице.

«Что у него ещё среднее? Мозги?» – подумалось и.о. руководителя научного коллектива.

– С кем имею честь?

– Фаррет. Джон Фаррет. Пожалуйста, вот мой бизнес-интигенат.

Из появившегося в голове Лукаша сообщения он узнал, что Джон Фаррет является совладельцем туристической фирмы, основная услуга – релакс, основное направление – Луна, основная недвижимость – пансионат «Островок на Горизонте».

– Мистер Фаррет…

– Можно просто Джон.

– Хорошо… Джон, вы выбрали неподходящее место и время для поиска клиентов. Здесь только что закончилась церемония, посвящённая одному нашему коллеге. – Раховски кивнул в сторону изображения Людвига Люберца. – А сам он вряд ли сможет попасть на Луну, ибо направляется прямиком в колумбарий. Меня увеселительная поездка также не интересует. Извините, Джон, я спешу.

Фаррет довольно бесцеремонно удержал Раховски за локоть.

– Мистер Раховски, не зарекайтесь. Уверен, нам по пути. Что касается профессора Люберца… Он уже бывал моим клиентом, и, не исключено, вскоре снова посетит Луну.

Лукаш изящно вывернулся, сказал утвердительно:

– Вы – сумасшедший.

Джон Фаррет достал из папки некий листок.

– Осторожнее в определениях, мистер. Я – равноправный партнёр вашего Исследовательского Центра Перспективной Энергетики. А этот документ – Договор о сотрудничестве, собственноручно подписанный профессором Людвигом Люберцем неделю назад… Может, по кружке пива?

– Согласен.

3

Двуполостное шоссе Лоррипик – Сескуальта в очередной раз нырнуло в тоннель, пробитого сквозь скальное нутро невысокой горной гряды, безымянной, как и множество ей подобных среди скучного окружающего ландшафта. Автоматика лобового стекла сработала мгновенно, сменив его тонировку на почти прозрачную, и в салон кроссовер-кара понеслись оранжевые отблески настенных фонарей. Они казались тусклыми в сравнении с нещадным солнечным светом открытого пространства, никогда не знавшего спасительной атмосферы; безмолвного пространства-убийцы, ослепительно сияющая точка которого уже замаячила на кончике острия стреловидного тоннеля.

На какое-то мгновение её затмили фары встречного низкорамного трала, гружённого бесформенной массой стального механизма. Казалось, крупногабаритный груз вот-вот окажется внутри скромного бюджетного авто, безжалостно сомнёт и переломает на своём пути всё и вся.

С водительского места послышалось эмоциональное сопенье, затем мужской голос воскликнул:

– Компьютер! Элиза!.. Лизка! Спишь?

– Слушаю, мистер Фаррет.

Компьютер выжидающе замолчал, а мужчина с бравадой, пусть и слегка подпорченной небольшой нервной заминкой в голосе, спросил:

– Скажи-ка мне… эта… на скольких со встречным курсом разошлись?

– На десяти сантиметрах, мистер Фаррет. Позвольте посоветовать вам передать управление мне.

Интонация компьютерного речевого движка полностью соответствовала интонации женщины, при известных обстоятельствах требующей от мужчины безусловного подчинения.

– Я бы посоветовал тебе сделать то же самое, – спокойно произнёс человек с пассажирского кресла. Фаррет, не отрывая напрягшегося взгляда от приборной панели, кое-как состроил гримасу обиженного ребёнка.

– Ну, Серж, дай хоть ты оттянуться за рулём. И так автоматика просто замучила своим сервисом. Скоро задницу, не при Элизе будь сказано, и ту… Впрочем, я правда, того… увлёкся. Сейчас только сделаю этого пижона на роллкаре… Ишь ты, ушёл от нас как от стоячих..

Кроссовер-кар увеличил скорость.

– Брось, Джонни, это бесполезно и небезопасно. – Серж Сомов едва подавил зевок. – Рано встали, не выспался… Я вижу, гравикомпенсатор забарахлил, и, если на шоссе поймаем ямку или бугорок, сам понимаешь, что нас ждёт при силе тяжести в одну шестую земной… Элиза, бери управление!

– Слушаюсь, мистер Сомов.

Джонни демонстративно убрал руки с руля. Руль сложился и стал не видим на выпуклом торпедо.

– Ладно, Серж, твоя тачка. Убедил. Но, как свернём с шоссе на грунт, поведу снова я… А ты, старина, всё такой же… рассудительный. Сколько же мы не виделись? Лет пять?

– Вроде того. – Серж точно знал, что больше, но не стал поправлять давнишнего друга. – С того времени, как я перевёлся сюда, в лунный филиал нашей конторы. Тогда начальство прошлось административной метлой по кадрам. Оптимизаторы… А тебя вроде не коснулось? Нет? Уволился?

– Можно сказать и так.

Фаррет помрачнел, медленно достал из комбинезона пачку сигарет, закурил, шумно выпустил струю дыма. Запахло ментолом.

– Мистер Фаррет, курение в салоне категорически…

Серж прервал бездушный компьютер:

– Элиза, помолчи. Следи за дорогой… Куришь, Джонни? Это редкая привычка.

Тот похлопал по дружескому плечу:

– Закуришь тут… Сволочи… Но я на плаву. Собственно, поэтому меня и занесло сюда, на старушку Луну. Очень рассчитываю на твою помощь, и вижу, что не ошибся… А почему стоим?

Машина действительно остановилась в разрыве отбойника на технологической площадке, намереваясь съехать под разноцветную иллюминацию запрещающих дорожных знаков на первозданный грунт.

Сомов несколькими жестами длинных пальцев перенастроил на выдвинувшемся дисплее автошасси и после короткого диалога с Элизой обратился к Фаррету:

– Поведёшь?

Тот махнул рукой:

– Хватит, не до ребячества.

– Я так и думал… Пора вводить координаты финиша. Джонни, твой выход.

Джонни Фаррет, поглядывая на строчку цифр, крупно написанных размашистым подчерком на пачке сигарет, ввёл их в маршрутизатор кроссовер-кара. Виноватая улыбка не сходила с его лица.

– Серж, ты не думай, что я тебе не доверяю, но раз обжёгся на молоке, то…

Серж Сомов ответил снисходительной полуулыбкой:

– Э-э, парень, как тебя жизнь… Координаты твои – секрет полишинеля. У нас любой младший лаборант знает: там слабая метрическая аномалия, спонтанно возникшая после столкновения космобота с шальным метеороидом. Даже название ей придумано – аномалия Пьеро. Руки до её изучения не доходят, как и полноценное финансирование до института… Ладно, посмотрим в частном порядке. Элиза, девочка, двигай до намеченной точки. И по аккуратней, район крайне слабо изучен. Не карта, а белая простыня… Рассказывай, дружок, ты каким боком к этому участку.

Джонни почесал ногтем нос.

– Дело в том, что я его получил в наследство.

4

Дело житейское: пра-пра -прадед Джонни Фаррета – Уильям Спенсер Фаррет – как говорится, почил в бозе, поутру невзначай приняв вовнутрь стакан скипидара, в котором на ночь оставлял полироваться вставную челюсть. Прожил он жизнь тихую и праведную аж до ста двенадцати лет, и ни в чём предосудительном замечен не был. Однако некоторые его поступки можно назвать экстравагантными. Например, выяснилось, что ещё в юности, желая произвести благоприятное впечатление на очередную кандидатку на роль Джониной пра-пра-прабабки, Билли прикупил у известной авантюристкой фирмы ни много ни мало двести сорок семь акров поверхности Луны, то есть квадратный километр. Но лунными ночами он не мог показать доверчивой девушке место их будущего райского шалаша, ибо место это находилось на обратной стороне неизменной спутницы всех влюблённых и самоубийц.

С годами широкий романтический жест Фаррета забылся, как забылась и сама кандидатка, а документ остался. Что до фирмы… Фирма по кривым неведомым дорожкам юриспруденции вышла на правовое поле закона, и часть сделок были призваны легитимными. Тогда и стал старый Фаррет истинным луновладельцем, но ничего путного с этим богатством придумать не смог, кроме как завещать развеять свой прах над недосягаемой собственностью и передать эту собственность по наследству младшему из семьи Фарретов.

– Вот и вся история. А вот прах Билли. В стаканчике.

Джонни небрежно вертел в руках небольшой нефритовый сосуд.

– Я навёл справки и выяснил, что у соседних территорий владельцев нет. А в документе, ты не поверишь, вкралась описка: вместо акров стоят квадратные километры. Документ-то был шуточный, может быть и заметили, но исправлять не стали. Ты представь, Серж, двести сорок семь квадратных километров и … небольшая локальная аномалия в самом центре. Возможно, удастся на этом немного заработать. Как думаешь? Пойдёшь ко мне в компаньоны?

Сомов молчал. Он размышлял над услышанным, сопоставлял факты, пытался спрогнозировать будущие события в открывшихся обстоятельствах, неожиданным образом вторгнувшихся в его собственные планы.

«Это я для красного словца сказал, мол, руки до исследования этого сектора не доходят. У всего научного учреждения так оно и есть, но я имею личный интерес. Общеизвестно, там происходит что-то, не по правилам всё там делается. Ну и что с того? Мало ли загадок на Луне? А человечество действует рационально: идёт промышленное освоение недр. Будут металлы, углеводороды, гелий-3 – будут средства на научные работы. А пока, крутись, как хочешь. Я и кручусь, по крохам собираю косвенные данные из разрозненных источников, выясняя природу малопонятных явлений. И мне сейчас стало очевидно главное: первопричина свистопляски несуразностей обусловлена гравитационной нестабильностью района. Гравитация – это серьёзно. Это моё кровное. Тут жизнь положить не жалко… Хорошо ли, что сектор попал в частные руки? Пожалуй, да. Станет легче без бюрократии при необходимости привлекать средства инвесторов. Надеюсь, для этого у Джонни проявится талант администратора, а мне на правах партнёрства будет сподручнее продолжать научный поиск. Решено!»

Джонни, напряжённо наблюдавший за товарищем, увидел, как его лысоватая голова, мерно покачивающаяся в такт движению машины, клюнула особенно выразительно, и он принял этот жест за согласие.

– Браво! Молодец! Я не сомневался! Да мы с тобой горы свернём, а под ними найдём золото, титан, магний и чёрт знает, что ещё, чему мы с тобой дадим свои имена. Ой!

Машину сильно тряхнуло, наклонило, выпрямило, она пошла дальше медленнее.

– Что, язык прикусил, деловой ты мой товарищ? До сокровищ ещё доехать требуется. Элиза, сколько до финиша?

– Пятьдесят девять и семь десятых, мистер Сомов. Вы приняли верное решение. Поздравляю.

– Не твоё дело. Веди аккуратней.

5

Кроссовер-кар, предназначенный для передвижения по шоссе, по гладким улицам лунных поселений да по щебёнке горных разрезов, среди каменных нагромождений и пылевого настила, в котором он утопал порой до ступиц, выглядел несколько неуместно. Но он старательно вертел восьмёркой колёс, пусть и медленно, но продвигался по оптимальной дороге, которую ему отыскивал маленький робот-паучок, шустро бегающий снаружи по всем направлениям.

В салоне машины было тихо. Монотонная болтанка не способствовала оживлённой беседе, да и темы для разговора у двух друзей быстро исчерпались. Он явно не клеился, а сползать в бесконечные «а помнишь?» никто не хотел. Для продолжения общения требовались новые события. А пока два товарища молча жевали бутерброды, предложенные хозяйственной Элизой в качестве ланча, и занимались важными делами: Джонни рассматривал мужской журнал, Серж тыкал пальцем в бортовой терминальный клиент.

Наконец, компьютер сообщил:

– Мы на границе заданного сектора.

Фаррет отложил журнал, с любопытством стал оглядывать местность.

– И ничего особенного. Тот же пейзаж. Только как бы глаже поверхность и есть общий уклон вниз. Или нет?

– Элиза, что скажешь? – Не отрываясь от своих расчётов, спросил Сомов.

– Дифферент четверть градуса на сотню. В дальнейшем он увеличивается на… Не могу рассчитать. Мало данных.

Джонни сладко, с хрустом, потянулся всем телом, совсем по-детски заболтал ногами.

– Б-р-р! А всё-таки приятно осознавать, что мы здесь первые, и никто сюда свой нос не совал.

– Ошибаешься, дружок. В Море Мечты, где мы сейчас и находимся, ещё в начале XXI века заглянул японский зонд, сделал сенсационные снимки, впервые позволившие говорить о некой неоднозначности района.

Джонни надул губы.

– Вот как? Не знал… Но теперь это частная территория, и всё, что здесь будет происходить, будет вынужденно спрашивать моего разрешения.

Серж расхохотался, и его друг недоумённо поднял брови:

– Ты что? А-а, наше партнёрство…– Тень … от защитного козырька квик-заслонки надвинулась на предприимчивого молодого человека, от чего акне, едва видимые на его лице, выступили резче.

– Не, не то… Уморил… Законами природы ты тоже распоряжаться будешь? Как это ты себе представляешь? Мистер Фаррет сегодня разрешает сколлапсировать волновой дельте гра…

Сомов замолчал, стал вырываться из кресла, забыв про ремни безопасности, наконец, отстегнулся и убежал вглубь салона. В районе санузла и кухни послышался плеск воды, потом «эх, ма!», и Сомов вернулся с мокрыми волосами, тряся мизинцем в правом ухе.

– А хороший сегодня день, – сказал он.– Надо бы его как-то отметить.

– Предлагаю сделать памятную надпись на скале.

– Можно, хотя я имел в виду несколько иное. Пиши.

Робот-паучок подбежал к ближайшему валуну, лазерной горелкой сгладил и отполировал одну его сторону. Затем он красивым почерком Джонни вывел: «Заповедник Фаррета. Частная территория охраняется законом. Дата». Немного подумав, робот добавил кривую надпись: «Джон и Серж были тут. Дата».

6

– С роботом-разведчиком визуальный контакт потерян, радиосвязь на всех частотах купирована. Он находится за…

Кроссовер-кар стоял перед отчётливо видимым серо-коричнывым барьером, высотой не более полуметра, непрерывной широкой дугой уходящим направо и налево, на сколько хватало оптических возможностей старательной Элизы, выводящей изображение для изумлённых людей. За барьером пейзаж как будто не менялся, разве что на дисплее картинка была чуть размыта.

– Это ещё что за хула-хуп? Элиза, состав?

Компьютер задумался и совсем по-человечески ответил:

– Да как сказать? Есть следы иридия.

– И всё?

– Остальное не определяется…По курсу появился робот-разведчик.

Действительно, часть «паучка» показалась над странной преградой, прямо из кучи крупных камней. Манипуляторы неробкого робота угловато двигались, словно приглашали следовать за ним.

Джонни нетерпеливо-выжидающе смотрел на Сомова.

– Ну, а что? Рискнём! – ответил тот на взгляд товарища.

– С Богом! – облегчённо выдохнул Фаррет.

– Или к Богу в гости.

Машина поползла вперёд. Лёгко преодолевая барьер, сначала обтекаемым передком, потом до рельефной энергосекции, постепенно она вся растворилась в груде встречных камней.

Возможно, другие позже назовут это героическим поступком, порывом пламенных душ, легендарным научным подвигом или как-то иначе, совсем не зная, какое именно безрассудство лежало в его основе, на что надеялись эти двое безумцев, кроме надежды вернутся. Но люди бесстрашно и совершенно опрометчиво сделали этот шаг, влекомые неистребимой потребностью к познанию и авантюрной тягой к приключениям, обыкновенным любопытством и холодным расчётом – безнадёжно назвать всю гамму причин от самых высоких, до вполне приземлённых – были готовы встретиться с неизвестностью лицом к лицу, ощутить боль, принять смерть. От напряжения ломило в висках, вздувались жилы на красных шеях, у каждого в огромных зрачках отражались застывшие лица друг друга. Секунды падали в оглушающую тишину. И только мысли бились в невообразимом хаосе, готовые в любое мгновение исчезнуть навсегда…

– Мистер Сомов! Мистер Фаррет! Напоминаю вам, что настало время ланча.

Тишина.

– Мистер Сомов! Мистер Фаррет!

Джонни словно током ударило:

–Лизка! Фу-у, чёрт тебя побрал!

Разрядка вылилась в хохот, похлопывания по спинам, танца в честь какого-то яблочка и прилива жгучего интереса: «Собственно, а куда мы попали?»

– Ну-ка, девочка, покажи, расскажи нам, что да как там за бортом?

Однако компьютер гнул свою линию:

– Время ланча, вы должны подкрепиться.

– Детка, мы следим за своими фигурами. Пару часов назад мы уже приняли необходимые килокалории. – Джонни продолжал веселиться, но Сомов стал серьёзным.

«Компьютер шутить не умеет, хотя зачаткам распознавания эмоционального состояния пользователя обучен. С чего вдруг такая забота? И провалами в памяти Элиза раньше не страдала».

Он посмотрел на собственные часы, часы на руке Фаррета, на бортовые системные часы.

– Она права. Сейчас время ланча. Но куда тогда девались полтора часа, пока мы с бутербродами в зубах тащились к барьеру? Да и на Луне ли мы? Прошу взглянуть. Панорамный максимум! – скомандовал Сомов.

Складывалось впечатление, что вокруг бескрайний бильярдный стол, с идеально ровной поверхностью («группа резистивных полимеров, спасибо Элиза») и одинокий шар-биток, в роли которого выступал кроссовер-кар, не считая приутихшего робота. Мягкий свет не шёл ни сверху, ни с одной из сторон, ни снизу. Он был и всё. Стерильная чистота, безраздельная пустота.

–Да, с цветами нас никто не встречает, впрочем, по морда́м тоже никто не бьёт. Интересно, это рай или это ад? Для ада всё-таки светловато. Как думаешь, Серж?

– Я думаю… Ну, говори, Элиза.

Компьютер, получив разрешение, сказал вроде как невпопад:

– Мистер Сомов, я знаю, вы предпринимали попытку подъёма на Эверест.

– Да, в прошлом отпуске мы добрались до третьего лагеря. Но из-за отвратительной погоды нас с маршрута сняли. А что?

– Вы снова в отпуске, мистер Сомов. Сила тяжести единица. Параметры температуры, влажности, давления воздуха, газовый состав соответствует земным горным условиям на высотах порядка семи километров.

– Это ж как нас занесло на такую высоту? – язвительно молвил Джонни.

Элиза проигнорировала вопрос, но объявила:

– Скорее глубину… Это точно Луна. Координаты легко вычисляются, но есть нюанс: точка соответствует Морю Мечты и ста восьмидесяти пяти километрам под поверхностью.

Оба молодых человека одновременно воскликнули:

–Что?! Ты ошиблась! Перегрелась! Бред!

Компьютер терпеливо переждал поток субъективных определений своей работы и обратился к Сержу Сомову, выбранному машиной как наиболее адекватному в сложившихся обстоятельствах:

– Мистер Сомов! Вам не к лицу скоропалительные выводы. Здравый смысл не отвергает факты, он ищет им объяснение. Придётся напрячься. В этом месте куда как интереснее даже того, что я уже сообщила вам. Информации поступает много. Спрашивайте, думайте, вспоминайте…

Джонни Фаррет был само воплощение скепсиса: трюк с часами, с картинкой на экране, голословные рассуждения компьютера – это точно проделки взбесившейся электоробабы. Где же такое видано, чтобы железяка так говорила с человеком? Аномалия в его владениях существует, это бесспорный факт, и она влияет на электронный мозг. Что же, не ахти что, но деньжат на этом аттракционе срубить можно.

Сержа Сомова не убедили простые объяснения Фаррета происходящего внутри кроссовер-кара и вне его. Компьютер исправен и объективен. Форма обращения Элизы также не удивила: пара-тройка новых веток в алгоритме интерактивного взаимодействия, расширенный уровень когнитома, моток припоя и паяльник… Зацепил лишь совет «вспоминайте». Что-то за ним серьёзное стояло.

Не успел Серж об этом подумать, как память вернула ему все тактильные ощущения, звуки, эмоции, мысли – всего его недавнего в напряжённый момент перехода сюда, искусственную (!) пустыню внутренней Луны. В тот миг крайней опасности перед его глазами промелькнула, нет, он словно заново, в мельчайших подробностях, прожил всю свою жизнь. Мгновение за мгновением, не забывая ничего и точно зная, что будет дальше.

Собственно, он не удивился. На краю возможной смерти, как говорят, так и происходит. Однако кризис миновал, а память…

– Серж, давай убираться отсюда. Скучно. Мне ещё дедушку высыпать надо, а тебе компьютер чинить. Кроме того…

Сомов перебил:

–Джонни, скажи: ты помнишь узор на своей пелёнке?

Джон Фаррет шарахнулся в сторону.

– Нет? А я помню.

7

«Друзья! По случаю двухлетнего юбилея, пансионат «Островок на горизонте» предлагает двадцатипроцентную скидку на базовый трёхдневный тур. Спешите!

Пансионат расположен на невидимой стороне спутника Земли в районе Моря Мечты, в экологически неизменённой местности первозданной Луны, вдали от промышленной деятельности человека. Однако комфортабельный и безопасный трансфер-барк быстро доставит гостей пансионата от Межпланетного Спейс-терминала «Селена – Стоп /005» до места лучшего отдыха на Луне.

Как всегда, к вашим услугам искусственный сафари-парк площадью триста гектар под куполом рассеянного света, наполненный чистейшим морозным воздухом земного высокогорья. Вы найдёте здесь идеальные условия для индивидуальной или коллективной охоты на реалистичные фантомы дикой фауны обитаемых планетных систем, созданных из персонажей масс-поп-культуры. Также – наше эксклюзивное преимущество – особая среда бескрайней пустынной равнины позволят всем желающим погрузиться в мир собственных воспоминаний, с удивительной достоверностью заново пережить лучшие события своего детства, юности, зрелости. Ваша память вернёт вам самые сокровенные моменты – первую любовь, свадьбу, рождение детей; подарит встречу с ушедшими друзьями, близкими – всё то, что происходило с вами и только с вами.

Уютные номера класса А «фулл анлим», прислуга топ-сервис-инет, национальная кухня на выбор, симотека с модной коллекцией перугена – о, безусловно! – вы станете нашим постоянным клиентом.

Прайс.

Контакты.

Счастливы видеть вас!»

Лукаш покрутил в руках цветастый буклет, прочитал ещё раз и сунул его под тарелку с сушёными кальмарами.

– Что за ерунда! – сказал он. – Джон, вы не боитесь Закона о недобросовестной рекламе?

Фаррет допил своё пиво, ладонью вытер пенные усы.

– Нет, не боюсь. Кто его сейчас вообще соблюдает? А кроме того… Келлер!

Подбежал инет с подносом:

– Что господину угодно?

– Господину угодно не сидеть в окружении пустых кружек. Убрать! И принеси ещё пару. Стой! На, прочитай!

Инет просканировал рекламу пансионата.

– Ну, ты бы поехал?

– У меня нет воспоминаний, господин. У меня есть инструкция.

– Ясно… Пшёл! Нет у него воспоминаний…

Фаррет замолчал, оглядывая пёструю толпу посетителей бара, окруживших его с Раховски столик-дабл на высокой ножке. Затем появился келлер, и Джонни потянулся к принесённому пиву.

– А у людей они есть, – сказал он. – Больше двух тысяч рабочих и инженеров с лунных горных разработок притащили свои трудовые задницы… Нет-нет, Лукаш, я не в смысле… У нас не притон… Короче, они все за свои мятые купюры хотели покопаться в собственном прошлом. Их не интересовало, как это сделано. Меня, кстати, тоже. Я был учёным, теперь бизнесмен. Это раньше я стал бы с лупой выяснять, что да как, да почему. Сейчас просто делаю деньги, но даю, даю людям то, что они желают. Без подвоха.

– А как же Люберц? – Раховски смотрел как бы мимо собеседника. – После посещения вашего «лучшего места отдыха» он совершил самоубийство.

Желвак дёрнулся на лице Фаррета, но голос оставался спокойным:

– Самоубийство? Вот как… Я думал, болезнь какая или несчастный случай. А он значит…

Лукаш впился глазами в Джона Фаррета.

– Именно. Как назвать этот казус, если персональный информатор в меднадзор фиксирует у человека гипертонический криз, но не успевает его купировать по причине сознательного удаления человеком подкожного медикаментозного имплантата? Старик хотел умереть.

Фаррет выдержал взгляд и задумчиво предположил:

– Или кто-то хотел, чтобы все так и думали. Мог же он кому-то перейти дорогу. Доброжелателей в науке не меньше, чем где-либо… Испытано на себе.

И без того шумную атмосферу питейного заведения разорвали джембе. Их завораживающий ритм тут же подхватили каблуки и подошвы сотен посетителей. В этом грохоте утонули последние фразы Джона.

Фаррет через столик перегнулся к собеседнику и не заметил, что окунул в пиво смоляные букли – новинку на рынке гено-модифицирующего перугена:

– Лукаш, дружище, вы же читали договор. Намерения профессора предельно ясны. Старый учёный хотел провести в Море Мечты масштабный физический эксперимент! Даже я понимаю, какие перспективы открываются в случае успеха. С какого… с какой стати умирать?

– Да, неясно… Послушайте, как вам больше нравится следующая сентенция: эксперимент сорван, но главное, что Людвиг Люберц мёртв. Или так: главное, что эксперимент сорван, а Людвиг Люберц просто мёртв.

Раховски на этот раз не следил за реакцией нового знакомого. Это было лишним.

– А мне никак не нравится, точнее, по барабану! – сказал Джонни развязано. – Для меня главное – исполнение вашим Центром обязательств по договору, – и похлопал ладонью по пиджаку.

– У вас там эта филькина грамота? – Лукаш усмехнулся. – Она лишь ваша индульгенция, Джон, и ничего более. Расслабьтесь, пейте пиво, вы вне моих подозрений.

– Ну, спасибо! Поясной поклон вам, мистер Раховски!

Фаррет резко схватил и обнял проходящую мимо разбитную девицу. Та понимающе прильнула к мужчине.

– Я уже было об алиби начал задумываться. Какой такой Люберц? От проституток не вылезаю… Иди, дорогуша, припудри носик.

А если по-взрослому, так слушайте. Рентабельность пансионата низкая. За два года работы я смог погасить едва ли десятую часть кредита на строительство и обустройство. Признаюсь, уже готов был отказаться от затеи и всё чохом продать. Но место, место, Лукаш! Ты просто не представляешь, я не представляю и никто, кроме, возможно единственного человека, не представляет, какие великие тайны хранит этот реликтовый мир… Понимаю Людвига. Как он ухватился за идею сотрудничества! А для меня этот договор – спасательный круг, а не филькина грамота… Обидно. Поясни.

– Эх, Джон Фаррет, ты уже перешёл со мной на ты. Рано. Ладно, деловой человек… В договоре нет подписи второго совладельца фирмы. Уваля!

– Но… – начал Фаррет, но Лукаш перебил:

– Вопрос: почему?

– Потому, что он…

– Не надо. Я сам постараюсь ответить на этот вопрос… Вы были правы, Джон, нам по пути. И чтобы этот путь не слишком облегчал ваш кошелёк, я сейчас оплачиваю выпитое вами пиво и бронирую весь пансионат «Островок на горизонте», скажем, на три дня. Всех постояльцев – вон; все неустойки за мой счёт. По рукам?

«Такому пройдохе того и гляди надо успеть вовремя дать по рукам!» – подумалось Джонни, но в целом он остался довольным своим визитом на Землю.

– Договорились, пан Раховски! Оказывается, вы очень состоятельный пан, и вас не пугают цены.

– Какие цены?

– На здешнее пиво.

8

Инет неспешно подошёл к большому напольному зеркалу в прихожей. Придирчиво осмотрев себя с ног до головы, он что-то там сдул с безупречно сидящего на нём фрака, а потом (сбой в программе?) почистил ботинок о штанину брюк. Безразличное выражение лица сменилось приветливой улыбкой.

– Добрый вечер, хозяин, – произнёс он хорошо поставленным голосом.

Затем улыбка сменилась… улыбкой, но уже с оттенком лёгкой усталости.

– Добрый вечер, хозяин, – повторил инет.

Одна улыбка сменяла другую, всё шло по заложенной в позитронный мозг программе: психологи считали, что человеку при встрече будет приятнее видеть на лице инета ежедневную смену положительных эмоций, чем застывшую в каменной гримасе рожу.

Инет сходил на кухню, принёс мусорное ведро.

– Добрый вечер, хозяин. Простите, забыл вынести мусор, – с виноватой улыбкой проговорила машина. Она осталась довольна выбранным вариантом.

Впрочем, инет старался напрасно, потому что профессору Люберцу было наплевать, кто улыбается: инет, человек или гужевая лошадь – или совсем не улыбается. Улыбки, даже скорее, раздражали. Его вообще раздражало всё, кроме работы; его не интересовало ничего, кроме работы. Загадка, зачем он приходил из Центра в свою пустую квартиру: выпить чашку кофе, полюбоваться фотоснимком и подвести итоги дня он мог бы и там. То ли привычка, то ли ещё что-то, но в этом отношении профессор мало отличался от инета.

Ключи забрякали во входной двери, она открылась.

– Добрый вечер, хозяин. Простите, забыл вынести мусор.

– Кофе…

Инет кинулся на кухню, опрокинув мусорное ведро. Содержимое, в виде какого-то непотребства, вывалилось под ноги Люберцу. Он перешагнул и по обыкновению направился к креслу на террасе, не заметив прилипший к подошве ботинка рекламный буклет.

Прошло два часа. Вечер превратился в ночь, стало прохладно, а профессор всё сидел на террасе, привычно держа в руках голографический снимок, привычно повторяя одни и те же слова:

«Странно… Странный я… Странная надпись на обороте…. Ничего не помню».

На террасу, залитую серебряным светом – сегодня было полнолуние –инет вынес плед, заботливо укутал им профессорские ноги, неожиданно заметил прилипшее непотребство. Хотел снять незаметно, но хозяин спросил:

– Что там?

– Ничего особенного, рекламный мусор. Я сейчас…

– Дай. Иди, свари ещё кофе.

– Слушаюсь, хозяин.

А хозяин убрал снимок в нагрудный карман, взял рекламку, и ему, Людвигу Люберцу – сухарю-профессору и лауреату чего-то там разного, бесчувственному автомату для штамповки гениальных идей – вдруг нестерпимо захотелось соорудить бумажный самолётик и запустить его в ночь со своей террасы, с семьдесят девятого этажа здания в жилом квартале Сайенс-Сити. Он лихорадочно вспоминал, как это делается, отчаянно матерился и удовлетворённо мычал, почти закончил и… остановился. Потом быстро развернул буклет, разгладил, направил в сторону лунного диска.

Два контура идеально совместились: настоящая Луна рельефно обозначила на бумаге изображение своей обратной стороны, и впервые в ночном небе Земли повернулась к ней спиной. Мало того, добавляя сюрреализма, проставила знак геолокации рядом с Морем Мечты. Пугающе знакомая картинка заворожила Людвига. Почему знакомая? Насколько он себя знает, в космосе он никогда не был и мог вживую только слышать The Dark Side of the Moon, а не любоваться зрелищем. Надо сделать последнее усилие. Ещё совсем немного и память перескочит запретный барьер, он вспомнит, сейчас точно вспомнит… Нет, ощущение дежа-вю потускнело и пропало.

Но осталась реклама. Строчки прыгали перед глазами, слёзы мешали, но Люберц стал читать, повышая и повышая голос:

– Пансионат… Охота… Память… Память… Память… Ко мне, срочно! – зарычал профессор.

Инет вбежал с дымящимся кофе:

– Готово, хозяин, готово!

– Цыц! Позвони Фаррету!

– А кто это?

– Цыц! Не знаю, вот здесь контакты. И ещё…

– Да, хозяин?

– Собери меня. Я уезжаю.

9

– Так, внимание всем! «Танцор – первый», «Танцор – второй», «Танцор – третий»! Если кто забыл моё лицо и голос, напоминаю: я – руководитель вашего художественного кружка Людвиг Люберц. Особо приближённым к моей бронзовой персоне благосклонно позволено называть меня Людви. Среди вас таковые имеются? Обозначьтесь, господа!

Эфир наполнило многоголосие ответов:

– Хай, Людви! Здесь Мартин. Я – «Танцор – первый».

– Бонжур, Людви! Я Пьер Омон и по совместительству «Танцор – второй».

– Гу даг, Людви! Ингджолдр Сигурдфлордбра…

– Ин, я понял: ты – «Танцор – третий»… – Людвиг помолчал, затем продолжил в полушутливом тоне. – Парни, окей! Надеюсь, что вы не в одиночестве потеете в связь-отсеках своих крейсеров, а в окружении трудовых коллективов. Более того: тверёзые пилоты не смотрят порно, технари-спецы не режутся в карты, научные ассистенты погружены в зубрёж всех запланированных па сегодняшнего танца. Никто не опоздал, не проспал, жив и здоров. Полный сбор… Я – «Танго Зеро» с обсерватории «Сескуальта» объявляю трёхчасовую готовность.

Шутка про крейсера и связь-отсеки относилась к камешкам, которыми необходимо закидать чей-то огород. В данном случае подразумевалось незримое, но постоянно ощущаемое давление на исследовательскую группу «Лунное танго». Нет, не со стороны официальной верхушки айсберга в виде «Института космопланирования», в котором числилась вся группа, а от его ледяной подводной глыбы – Альянса. О сей организации говорили много и противоречиво, что означало только полное незнание правды, поэтому гордиться своей причастностью к этой структуре или сгорать от стыда, получая при этом от неё зарплату, каждый решал для себя сам.

Конструкторское решение группы Людвига Люберца по контрольным космоботам у руководства поддержки не нашло. В результате космобот получился тесным летательным аппаратом с одним пилотом, двумя специалистами технического обеспечения, научным ассистентом и главным научным руководителем этого коллектива. Все вместе ютились в единственной рубке круглой формы, разделённой на функциональные сектора. Также имелся гигиенический закуток, тамбур стыковочной камеры для причаливания небольшого спейс-катера, энергоустановка для маневрирования и гексагональный технологический коридор. Последний соединял крохотный обитаемый отсек с вращающимся модулем, столь огромным по отношению к нему, что всё в космических пропорциях напоминало муравьиную голову и опистосому. В этой махине сосредоточилась вся суть контрольного бота, его рабочий орган – мощнейший кольцевой лазер для циркулирующего фотонного потока, этакая гигантская ложка для перемешивания пространства. Точнее, возможного перемешивания.

В эксперименте по чувствительности пространственной метрики, задуманном и обоснованном группой «Лунное танго», участвовали три космобота, синхронизируя свои лазеры в окололунном пространстве. Общую координацию и фиксацию результатов вёл сам профессор Люберц с базы-обсерватории «Сескуальта» в районе кратера Менделеев.

– Я – «Танго Зеро», два часа до начала… «Танцор – второй», внимательнее, ты наклоняешь плоскость системы. Угол критический, и растёт. Пьеро, ты меня слышишь? Автоматика не держит координаты. Что за молчание, «Танцор – второй»? Что у вас вообще происходит?

На основном глаувизоре сектор связи со вторым космоботом оставался пустым ещё некоторое время, затем появился Пьер Омон, Пьеро, как все его звали. Вида он был растерянного. Глаза смотрели то прямо на руководителя экспериментом, то косили куда-то в сторону, откуда доносились пыхтящие звуки физической борьбы.

– «Танго Зеро», «Танго Зеро»… Людви, прости за задержку. Тут такое дело… Автоматика синхронизации повреждена, ею сейчас занимается сервис-инженер.

– Переходи на ручное. Что пилот разучился руль крутить?

– Понимаешь, Людви, он… ему сейчас мой ассистент со вторым инженером руки вяжут.

Произошло труднообъяснимое. Пилот, доселе мирно дремавший в своём кресле, вдруг вырвал из-под него тяжёлый бокс и запустил им в центральную часть кокпита, прямиком в автопилот. С криком: «Я – лучший, я – лучший!», – водила привёл в полный раздрай оборудование автоматического драйва и стал посягать на научную аппаратуру. Какой-то бес протеста вселился в опытного межпланетника, прорвался, судя по всему, давно зреющий нарыв.

– Я, конечно, не доктор, и не мне ставить диагноз, – проговорил Пьеро, – но положение серьёзное. Эксперимент…

– Эксперимент будет проведён. Что касается рулёжки, пусть пилот любого «Танцора» перейдёт к вам, используя заплечный тральщик. Пока всё.

Люберц был раздосадован. Изначально всё шло со скрипом. После мучительно-сладких поисков решения, внезапной вспышки озарения и эйфории от дальнейших перспектив творчество как таковое кончилось. Сколько усилий (и чем их можно измерить?) потребовалось, чтобы убедить «на кончике пера» коллег-учёных в более глубокой взаимосвязи понятий «свет», «гравитация», «пространство», «время», чем предполагалось раньше. Убедил – не убедил, но профессор приобрёл себе горячих сторонников, а заодно и ярых противников. И те, и другие, вооружённые научной мыслью, как холодным оружием, жёстко сошлись в битве теоретических выкладок, и обе стороны с нетерпением ждали начала «полевых работ».

И на бумаге-то было нелегко, а уж когда столкнулись с оврагами… Проект контрольного космобота лишь маленький пример несоответствия желаемого и полученного. Чем только ни приходилось заниматься учёному и его команде, чтобы невиданный физический опыт приобрёл реальные очертания. Люберц мотался по научным учреждениям и производствам, уговаривал директоров и вахтёров, хитрил, дарил подарки, давил авторитетом, соблазнял масштабом будущих преференций, грозил, уступал в мелочах, выгрызал главное, ел и пил на ходу, получил предынфарктное состояние и почётное членство в Академии химико-биологических наук – всё ради этого дня.

Казалось, сбывается… Так нет: странный инцидент на «Танцоре – втором» поставил ещё не начавшийся эксперимент на грань срыва. Ещё этот метеороидный поток…

– Пьеро, надо успокоиться. Прими сам и вколи пилоту что-либо седативное из медикаментозного имплантата.

– Не получится, Людви. Доступ к имплантату невозможен без подтверждения глобального или местного меднадзора, а сеть…

– Да, да, вылетело из головы: я сам настоял об отключении всех источников потенциальных помех. А-а, так есть же инет-диагност с правом неотложной помощи!

– Мимо. Космобот им не укомплектован.

– Бортовая аптечка?!

– Отсутствует.

– Чёрт!!!

– На корабле нет ни чёрта, ни бога, ни одной пилюли… Людви, пилот затих, есть небольшие судороги на лице, появилась синева кожного покрова. Что делать, «Танго – Зеро»? По-моему, он того…

– Нужна срочная эвакуация пилота в стационар! – активно вмешалась в диалог главный медик базы. – Синдром приобретённой избыточной аутентичности. Процент смертности… Это вам ни к чему… Высокий, словом. Необходимо сделать инъекцию стиро… Это вам тоже ни к чему… Я немедленно отправляю медицинский катер с дежурным персоналом. Думаю, вы предусмотрели дублирующий лётный состав, профессор Люберц? Через два часа ваш парень и мой врач должны быть на борту неуправляемой посудины.

Люберц запротестовал:

– Нет у меня запасного пилота необходимой квалификации, сметой не предусмотрено. Как не предусмотрено нахождение в закрытом секторе посторонних. Это чрезвычайно опасно. У эксперимента строгий временной интервал и он начнётся…

Медик, симпатичная дама симпатичного возраста, придвинулась ближе, отчего на глаувизоре остались видимыми только её пухлые губы.

– Да пошёл он…

Прошло два часа в тревоге за судьбу бедолаги-пилота, но его коллега сделал всё возможное, и медицинский катер уже отваливал от причальной консоли космобота «Танцор – второй», давая шанс пострадавшему не попасть в печальный процент статистики. Через пространственный сектор по привязке к лунным ориентирам, отведённому под космический опыт, до базы-обсерватории было гораздо ближе, чем по рекомендованному маршруту. Но рисковать пилот катера не хотел, поскольку пациенту вроде как полегчало.

– Ну, слава-те… – выдохнул профессор. Кто на автомате, кто вручную, но космоботы выстроились в нужной геометрии на пределе допустимого срока.

– «Танцоры», слушать меня. Начинайте накачку лазеров.

Эксперимент, что называется, пошёл. Вскоре три луча из углов основания трёхгранной пирамиды ударили в её вершину, где гасли на концентраторе, начали вращаться, набирая и набирая угловую скорость. Длина волн лучей разнилась, так что зрелище по своей красоте было просто фантастическим.

– Пять процентов! Метрика стоит железно. А ну, ребята, поддайте угольку!

Десять… Двадцать пять…

– Профессор! Профессор Люберц!

– Что? Я занят.

– Это зал главного телескопа. Есть новости по метеороидному потоку Ксанф. Плохие новости.

Безусловно, на выбор места и времени проведения манипуляций с пространством по классификации «Айкулак» влияли многие факторы, как способствующие успеху опыта, так и различающиеся по степени опасности. К последним относился метеороидный поток Ксанф, зафиксированный астрономами относительно недавно. Он был необычен внезапностью появления, неизвестностью своего происхождения, небольшой плотностью, крупными размерами отдельных объектов. Собственно говоря, он состоял буквально из нескольких никелисто-железных метеороидов. Их траектория по космическим меркам проходила довольно близко к зоне эксперимента, но была предсказуемо безопасна. За потоком постоянно велись все виды возможного контроля: визуальный, спектральный, радио, био. Даже пресловутые контактёры с внеземными цивилизациями подключились.

– До последнего времени Ксанф вёл себя прилично, но сейчас…

– Что сейчас? Да говорите же!

– Он изменил направление.

– Что значит: изменил направление? Он что, радиоуправляемый из магазина игрушек?

– Мы не знаем, откуда он, но поток движется по невозможной траектории, всё больше вписываясь в плоскость трёх космоботов.

Профессор дёрнул локтем, задел стоящий рядом стакан с минеральной водой. Стакан зашатался, разбрызгивая воду на клавиши пульта.

– Ещё не легче. Ваш прогноз?

Сотрудник развёл руками.

– Неутешительный. Если направление не изменится тем или иным способом; если мы не предпримем те или иные меры, то нашим судам грозит прямая угроза столкновения. Самое время прекратить опыт, и увести космоботы из зоны.

«И с позором пустить несколько лет жизни коту под хвост».

– Нет, мы справимся. Я справлюсь.

– Вам виднее, вы профессор.

Сорок пять процентов мощности… Пятьдесят пять…

Люберц отвернулся от погасшего глаувизора внутренней связи, повернул голову в район левой подмышки и спросил у помощников, рабочие места которых широкой дугой располагались ниже главного пьедестала:

– Как метрика?

– Пока без изменений.

Он и сам видел, что без изменений. Просто Люберц хотел это услышать от кого-либо. Для стимула, что ли.

«Пространство упёрлось… А по расчётам должно начинать скручиваться. Может, измерительная линейка не точна? Или как сомневался один литературно-исторический персонаж: “И я – не гений?” Спокойно, проф, спокойно. Ещё есть энергетический резерв, но есть и цейтнот времени. Или всё-таки успею? Ах, как обидно!.. Всё против меня, всё мешает. Какая же сила повлияла на проклятые метеороиды? Ответ очевиден – гравитация. Гравитация чего? Нет, это потом, потом. Сейчас важно и на ёлку влезь и… в общем это как раз самое понятное».

– Так, «Танцоры»… – начал сдавленным голосом Людвиг Люберц, закашлялся, допил остаток минералки. – Мартин, Пьеро, Ин… Шестьдесят процентов на ваших трубках… Результата нет, опасность есть. Несколько камешков летят в вашу сторону, могут задеть… Что скажите? Мартин?

Мартин быстро ответил:

– По-моему, лучше вернуться к чёрной доске и мелку.

– Ясно. Пьеро?

– Как говорилось в моём любимом мультике: мы принимаем бой!

– Я понял. Ин?

Скандинав с ответом не спешил, всей пятернёй теребил рыжую бороду.

– Конечно, надо уходить, но я предпочёл бы остаться.

– Спасибо, викинг. Делаем так: кто хочет уйти, уйдёт на «Танцоре – первом». Оставшуюся пару ждёт роскошное танго под звёздами.

10

«Танцор – первый» ушёл. Автоматика взяла курс на Спейс-терминал «Селена – Стоп /005». В отсек управления ожидаемо набилось много народа. Все нечаянно толкали друг друга, извинялись, немного суетливо изображали профессиональную занятость, тем самым оправдывали свою необходимость здесь, но всё ради того, чтобы не думать об оставшихся там.

А там усечённые экипажи космоботов продолжали опасный эксперимент.

Два лазерных луча в бешеной карусели пытались создать воронку в упрямом пространстве. Их объединённой энергии, исходя из математических выкладок профессора Люберца, должно было хватить на возникновение локального гравитационного возмущения. Как первый шаг, как подступ к созданию пространственных метрик любой конфигурации, это можно было бы считать несомненным успехом.

Но чувствительная аппаратура ничего не регистрировала.

Ещё оставалась возможность немедленно, не добившись результата, прекратить опыт и увести людей из-под угрозы столкновения с глыбами метеороидов. Ещё оставался последний шанс засунуть подальше собственные амбиции и ложный страх за потерянную научную репутацию, за упущенный престиж; шанс не прикрывать обыкновенную подлость служением науке; шанс не прятаться за чужим самопожертвованием.

Напрасно. Приказа с базы-обсерватории уходить люди в космоботах не получили. Рискованная игра наперегонки со временем была проиграна заранее…

– «Танцоры», я «Танго Зеро». Парни, надо добавить, всего немного, ещё, ещё…

– Нет, Людви, прости, не получилось. Гашу лазер… Наблюдаю камень. Расчёт на манёвр уже в курсонавигаторе.

Луч на «Танцоре – третьем» погас. Пилот прилагал отчаянные усилия, выводя неповоротливый космобот на уклоняющийся вираж, и это почти удалось. Метеороид ударил по касательной в самый дальний край лазерного модуля, расколов композитный кожух по всей длине. Последовал взрыв энергоносителя накачки, и чудовищной силой пилотируемый научный отсек отбросило от погибающего лазера. Людей крутило и вертело, но они уцелели и благополучно удалялись от места катастрофы.

Параллельно развивалась драма с «Танцором – вторым». Пьер Омон не стал глушить свой лазер. Единственный шанс на спасение экипаж космобота видел в уничтожении камня-убийцы циркулирующим светом. Но кольцевой лазер – не боевое оружие, а учёный – не оператор «Блица», он может и промахнуться.

Пьеро не промахнулся. После разворота по широкой полудуге, сжатый до минимального радиуса циркуляции, световой поток вошёл в тело метеороида как горячий нож в масло. Приложенной энергии хватило бы, чтобы развеять в атомарную пыль любой движущийся природный объект, но события развивались вопреки известным физическим законам и… справедливости. Отколовшийся осколок в сине-оранжевом ореоле, расплавляющий поверхностный металл, обрушился кипящим потоком на людей. Они сгорели, ещё счастливые от сделанного точного спасительного выстрела. А неповреждённый лазерный модуль медленно вращался, сходил с орбиты в сторону Луны.

– Профессор, вас вызывает «Танцор – третий». Вы слышите, профессор Люберц? – ассистенты показывали на глаувизор, где моталась из стороны в сторону рыжая борода скандинава.

– Я… не могу… Извините… Примите сообщение, я сейчас…

Он не успел выйти из регистрационного зала. Пол провалился под ногами, потом последовал болезненный удар снизу. Люберц упал, вскользь ударился головой о край стойки индукционного анализатора. Весь персонал также повалился со своих мест. Звуки разбившегося стекла, ломающегося пластика, чего-то сыпучего смешались с надрывным воем системы оповещения. Освещение погасло. Лишь аварийный маркер ярко-красно обозначал контур заблокированной двери. Однако быстро подключились резервные энергомагистрали, вселяя надежду на благополучный исход.

Вспыхнул электрический свет, научная аппаратура честно пыталась перезапуститься, выдавая на дисплеи колонки цифр и приглашая операторов к диалогу. Люди, охая, вставали, потянулись к панелям управления, когда тряхнуло по-настоящему сильно.

Обвалилась часть потолка. Сверху на продолжавшего лежать профессора посыпались металлические перекрытия, балки, воздуховоды, оборванные кабели, осколки и обломки чего-то, мебель. Упали люди. Грохот, крики, шипение, лязг… Темнота и вспышки электрических дуг… Запах озона… Наконец наступила тишина…

Ничего для других не закончилось, это Людвиг Люберц потерял сознание.

Его нашли и извлекли из-под хлама инеты-спасатели. Им тоже пришлось не сладко: у одного ноги сгибалась в коленях как у журавля, что, впрочем, инету совсем не мешало. У второго на лице отсутствовал кожный покров, обнажив пугающее внутреннее устройства антропоморфной машины. Оба ловко орудовали массивным инструментом. Что-то распиливая и сгибая, осторожно пробивались через завалы к человеку. Последнее препятствие – обломок искореженной фермы потолка – едва не убил Люберца, повиснув на каком-то тросе в нескольких сантиметрах от его грудины. Ему вообще повезло в этом аду больше других. Инеты помогли подняться, сделали экспресс-диагностику, нашли лишь гематому на затылке и удалились по своим неотложным спасательным делам.

Профессор огляделся. Где-то за глазами ощущалась боль, они слезились, но сквозь мутную пелену стало понятно, что в бывшем регистрационном зале он в одиночестве стоял по щиколотку в пожарной пене. Пена лежала и на разбитом оборудовании, и на рабочих столах, и на стенах, и на остатках завала под потолочной дырой, уже накрытой временным настилом этажом выше. Кое-где пена была розовой. Очевидно, от крови.

Голова гудела в ватной пустоте. Людвиг Люберц пытался думать, чтобы тем самым сдвинуть мозг с пути животного инстинкта самосохранения.

«Мне надо… Куда же мне надо? Мне срочно надо в амбулаторию… Да, в амбулаторию, но… Только узнать… Не дай бог… Это катастрофа. Что произошло? Лунотрясение? Вряд ли. Этот район сейсмически не активный. Во всяком случае, был таковым. Спорадический метеорит? Маловероятно. Патрульная служба обсерватории сумела бы его засечь на подлёте, а надёжный «Блиц», пусть и в варианте «стандарт» сумел бы уничтожить. Что остаётся? Вездесущий Ксанф? Но тогда, если моя догадка… та самая… верна, возникает другой вопрос: почему мы ещё живы? Да, тут что-то есть, другое, масштабнее».

– Вы совершенно правы, дорогой профессор, это явление из разряда фундаментальных свойств мироздания.

Люберц и не замечал, что, идя в амбулаторный модуль по коридорам и переходам покалеченной «Сескуальты» мимо напряжённых сотрудников, здоровых или пострадавших, он рассуждал вслух. Не заметил и молодого человека, одетого в непривычную для космической базы одежду – костюм-тройку, совершенно не вязавшийся с текущим моментом своей щеголеватостью и безупречной чистотой. Профессор знал весь персонал в лицо и по имени, но этого странноватого субъекта видел впервые.

Тот стоял напротив Люберца, загораживая путь.

– Скорее всего, именно так, – машинально ответил учёный. – Простите, я очень спешу.

– Да-да, идите. Я только хотел сказать вам три вещи: во-первых, вам надо переодеться; во-вторых, Ксанф разрушил главный концентратор, а в-третьих, приходите, ну скажем, часика через пол в каюту 13-бис. Надо поговорить. И… попрошу не опаздывать, – неожиданно властно закончил незнакомец.

«Ишь ты, какой гусь. А информация ключевая: значит, попал-таки, подлец… Разрушение полностью заряженного главного концентратора в моём эксперименте высвободит… Мать родная!.. Да в точке приложения силы…» Профессиональная привычка размышлять оторвала учёного от действительности. Он замедлил шаг, забыл об амбулатории, стал что-то тихо диктовать на встроенный подчелюстной скрибер, иногда повышая голос: «С пламенным сингулярным приветом!», «сожрёт и не подавиться», «что-то другое», «хоть колдуй, хоть не колдуй…», «все данные – ёк…», «болван, есть же…» И уже громко:

– Алло, связисты! Говорит Люберц. Аудиоканал на «Сагу – 117» возможен?

– Уже да, но открытый.

– Давайте…

Как он мог забыть про переоборудованную под научные цели старенькую спейс-канонерку «Сага – 117»? Сам же доказывал прижимистому руководству необходимость многократного дублирования экспериментальных данных на разнесённых носителях, и чем дальше они будут разнесены, тем лучше. Не лишняя предосторожность, когда заглядываешь через плечо бога в его инженерный проект. Так возникла списанная «Сага». Люберц в свою очередь сумел поставить на неё не только новейшую аппаратную обвязку под информационный поток с серверов на «Сескуальте», но и выбить простенький дубль-комплект аппаратуры слежения за ходом эксперимента…

– Говорит «Сага – 117». Пилот-кабина, третья вахтенная команда, оператор Егорова.

Девичий голос звучал сосредоточенно и устало: до конца тревожной вахты, выпавшей на её долю, оставалось сорок две минуты… Уже сорок одна.

– Девочка, я профессор Людвиг Люберц. Переключи на лабораторию.

– Переключаю, – с облегчением, что вызов не вызвал лишнего напряжения служебных обязанностей, ответила оператор.

– Да, лаборатория. Агарков моя фамилия.

– А я Люберц. Петя, здравствуй!

– Ё-моё, профессор! Вы живы, и это хорошо… А ребят на «Втором» жалко… Им бы пораньше…

– Да-да, конечно… – Люберц как-то совсем забыл о людях из его группы.

– Петр, у нас на базе всё всмятку. Теперь вы…

– Понимаю. Писали ваш канал до последнего, пока концентратор не рванул. Нас тоже тряхнуло, отбросило к… далеко отбросило. Но самое интересное успели засечь, и кое-что пишем до сих пор.

– Вот-вот…

– Уже был запрос. Вежливый такой. Сейчас готовим официальные материалы.

– Ясно. Петя, мне вкратце, – Люберца затошнило от напряжения. – Была сингулярность?

– Была. Процесс развивался по экспоненте. Вы понимаете, что это означало капец нам всем, но вдруг стоп. Всё прекратилось, вернее, почти всё. Приборы на пределе чувствительности фиксируют аномальную напряжённость метрики в районе треугольника лунной поверхности. Вы понимаете, о каком треугольнике идёт речь… Как же вы их не уберегли, профессор?

Люберц поспешно отключился. Петя Агарков хороший парень, но что ему сейчас можно объяснить, доказать? Разве я кому-то вообще должен что-то доказывать?

– В сторону! В сторону!

Мимо Люберца медсестра и инет-повар в рваном белом кителе прокатили каталку. Кто-то на ней лежал под весёленькой скатертью.

Вот и амбулатория. В нос сразу ударил запах аммиака, спирта и… крови. Как и ожидалось, здесь царил упорядоченный хаос из раненых, медперсонала, инетов-санитаров, нагромождения аппаратуры. На мгновение Люберцу показалось, что всё вокруг стихло, замерло и все посмотрели на него. Нет, показалось.

Он медленно и довольно бесцеремонно протискивался сквозь шевелящеюся людскую массу, наступая на использованные шприцы, ампулы, обрывки бинтов, пустые блистеры. Поверх голов он кого-то выискивал глазами, и, не найдя, спросил у первой подвернувшейся медички:

– Любезная, а где Мария?

…Примерно через час в каюте 13-бис происходило следующее.

Молодой человек в элегантном костюме сдержано-печально говорил раздавленному Людвигу Люберцу:

– Их последний пеленг зафиксирован над Морем Мечты. Как их туда занесло – не понятно. Сообщение от медицинского катера принято почти сразу после взрыва концентратора. Несколько обрывочных фраз: «нестерпимый жар», «нет ориенти…» (очевидно, ориентира), «Луна течёт» (странно), «это… ство…» (не понятно), «нас…» Это всё, и больше никаких следов ни по локации, ни по каналам связи. Специалисты говорят, если катер попал под взрыв главного концентратора, а этот район спутника ровно находится в секторе проведённого эксперимента, то от жестянки… от медкатера и не должно ничего остаться. Извините, проф. Соболезную по поводу гибели вашей жены… Профессор, я вам соболезную.

Люберц смотрел сквозь… куратора, так он представился.

– Значит, Маши больше нет… Это я…

– Профессор, вам плохо? Соберитесь, есть ещё информация.

– Мне… безразлично… Маша…

Куратор хлёстко, уверенным движением дал постаревшему Люберцу пощёчину, продолжил говорить ровным тоном:

– Информация касается группы «Лунное танго». Мне не рекомендовали это делать, однако я немного сентиментален. Сообщаю, эксперимент признан удачным, предварительные итоги впечатляют, вашей группе – я гарантирую это – предстоит много интересной работы.

– Мне… безразлично… Маша…

– Перестаньте ныть! Талантливый учёный, добились потрясающих результатов, а раскисли как…

– Я знаю, чего я добился. Мне всё безразлично… – повторял и повторял бывший волевой человек. – Я устал.

– Это заметно. Поэтому срочно, немедленно, сейчас передаёте мне все дела по группе «Лунное танго» и отправляетесь на медицинское обследование в лучшую клинику вашего работодателя – Альянса «Основа». Уверен, вы, профессор Людвиг Люберц, вернётесь оттуда другим человеком.

11

В крохотную комнату без окон двое мужчин внесли на руках третьего. Сразу стало тесно, хотя из мебели имелись лишь эргономичный письменный стол в комплекте с креслом и узкая кровать, диссонирующая с обстановкой своим старинным, можно сказать, патриархальным видом. За прозрачным пластиком одной из стен виднелись стеллажи, боксы, привычные бытовые приборы.

Мужчину прямо в верхней одежде положили на вышитое красными узорами покрывало. Металлические пружины матраса недовольно заскрипели, жалуясь на свой возраст и принятый вес. Две из четырёх пухлых подушек были отброшены на стол, а две легли под голову и под колени.

Один из вошедших мужчин вернулся к двери, стал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. Он с неприязнью смотрел на лежащего, как тому оказывается помощь, не мешая и не помогая другому делать это. А его спутник ослабил ворот рубашки у неподвижного мужчины, снял с того ботинки и после присел на стул у изголовья.

– Серж, я пойду. Там клиенты волнуются. Отправлю их поскорее на охоту… Как досадно, у всех на глазах… Не отказались бы от «браслетов памяти».

– Иди уже, Джонни, дай спокойно пульс сосчитать.

Джон Фаррет вдруг замялся, в нерешительности загладил ладонью по «ёжику» оранжевых волос – результату удачной покупки бракованной партии перугена для военизированных подразделений сил правопорядка Новой Сицилии. И понизив голос, начал мямлить:

– Знаешь, Серж, я тебе сразу не сказал… Может и не время сейчас, но наклёвывается очень интересный бизнес-проект. Золотое дно… Через этого типа, ну он и язва, – Фаррет кивнул на фигуру лежащего, – мы выходим на некий институт или центр, не помню точно. Он там научная шишка… Надо бы тебе договор подписать, а я уже…

Джон увидел шевелящиеся губы Сержа, прикрытые глаза и вздутую лобную вену. Подумалось, плохо дело.

– Ну что, что опять не так?

– Джонни, мешаешь… Ага… Говоришь, дно? С этого дна никому не всплыть.

– Ты… великий оракул! – зашипел в ответ Фаррет. – Гений места! Денег на твои сумасбродства больше не дам. Их просто нет.

И поспешно вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

«Джон вспыльчивый, но отходчивый. А вот этот старик-турист…»

Замеряя пульс на синей вене, Серж снял с запястья мужчины нефритовый браслет, спокойно положил себе в карман.

– Сколько? – человек на кровати открыл глаза.

– Ещё многовато. Сто десять. Не беспокойтесь, сейчас будет снижаться.

Глаза снова закрылись, дыхание стало ровнее.

– Кто вы? Вы врач?

Невысокий плотный мужчина, лет за тридцать, с жидкой чёлкой светлых волос, с маловыразительным подбородком, ртом, носом на широкоскулом лице – весь он был какой-то неброский, ординарный – встал со стула, снял белый лабораторный халат, перебросил его через спинку кровати. Затем краем покрывала прикрыл оголённые старческие щиколотки.

– Я Сомов. Серж. Я тут… У меня много обязанностей. Врачебные тоже.

Другой – старик с землистым цветом лица, с многочисленными возрастными пигментными пятнами – сделал несколько шумных вздохов, поднял морщинистые веки.

– Понятно, док… Что со мной было?

– Давление подскочило, профессор Люберц.

– Вы меня знаете? Ах, да, понятно. В анкетке пансионатской прочитали.

Сомов пощёлкал пальцами перед глазами старика.

– Следите, пожалуйста… Хорошо… Да нет, мне незачем. Впрочем, это неважно. Я знаком с вашими работами, профессор. Несколько монографий, статей в научных изданиях… В социальных сетях мелькало ваше имя: студенты вас просто боготворят. Видел фото, даже карикатуры. Правда, на них вы выглядите лучше, чем сейчас.

– Скоро я буду выглядеть ещё хуже… А вы ещё и физик, док?

Широкое лицо Сомова от детской открытой улыбки стало ещё шире, однако он как-то неопределённо закачал головой и как-то уклончиво ответил:

– Интересно здесь. Мятный чай будете, профессор?

Позже, когда Сомов сидел на краешке стола с чашкой чая в руках, а возле лежащего Люберца на стуле стоял уже пустой прибор, разговор продолжился.

– Интересно – не точное слово, – глядя в потолок, задумчиво проговорил Люберц. – Перспективно. Очень. Эта лунная полость…

– Я называю её Горизонтом.

– Горизонтом? Удачно… Этот Горизонт, поверьте мне, дорогой док, только начало. Мы едва прикоснулись и…

– Уже есть жертвы, – жёстко прервал философский настрой профессора Сомов.

– Жертвы? Неужели? Несчастные случаи среди туристов? Марионеточная саблезубая мартышка до смерти запугала охотников? Или силиконовая секс-кукла топит командировочных отцов семейства в джакузи?

– Вижу, вам стало лучше, профессор Люберц. О вашем характере ходят легенды.

Людвиг Люберц вспылил:

– Оставьте мой характер в покое, док. И какое всем дело до моего характера? Отличительное поведение определяется жизненными обстоятельствами. Что, например вы, который видит меня впервые, можете знать о моей жизни? – Люберц замолчал, после паузы продолжил:

– Если я сам, как оказалось, не знал о ней главного… Налейте ещё чаю!

Сомов налил.

– Что-то поменялось?

– Вот! Вот вопрос! Точно в десятку, док!

В голосе профессора зазвучала горечь:

– Я запутался в античном фразеологизме «в одну реку нельзя войти дважды». Просудите сами. С одной стороны, семь последних лет я упорно искал решение интереснейшей задачи и нашёл его, но вдруг выяснилось: эти титанические усилия напрасны – задача уже была решена. И кем же? Мною и ровно семь лет назад. За пустые годы я обязан сказать кое-кому большое спасибо, и такая возможность, поверьте, представится. Достаточно будет… Да… О чём я? А-а, о фразеологизме…

Так вот… С другой стороны: в прежней жизни я имел ясную, труднодостижимую цель и всегда много работал ради этой цели. Сейчас тоже есть цель, и предстоит много больше труда. Вроде как то же самое… Но нет, что-то ещё появилось между «было» и «стало».

– Может – совесть? Иногда она вызывает гипертонический криз.

Людвиг Люберц со страхом посмотрел на Сомова и, скрипя пружинами матраца, отвернулся лицом к стене, надвинул подушку на голову. Глухо, едва различимо, произнёс:

– Они вызвались добровольно.

– Они не знали того, что уже знали вы. А вы, профессор Люберц, обрекли их на смерть.

– Наука…

– А как же Мария?

Старик подтянул к животу костлявые ноги.

– Ты – дьявол!

– Называйте, как хотите, но твёрдо знайте: повторения ЛТ – 1910 – 1\1 здесь, на Горизонте, я не допущу. И не только я.

12

«Стратегический альянс «Основа»

головной офис по региону

«Атлас – Восточный»

Первому заместителю

от

руководителя подразделения

«Нейтраль»

восходящий файл по каналу

«Гонец плюс»

лично

импульс: одиночный, без повторов

печатная версия: центральный архив

отметка о получении: имеется

Рапорт

По результатам операции «Сломанная линейка» докладываю:

* 

Операция была инициирована на основании отчёта агента

«

Кофемашина

» (

приложение №1 к настоящему рапорту) после посещения объектом обратной стороны Луны;

* 

Операция была прекращена в начальной фазе исполнения;

* 

Технические приспособления, химико-фармацевтические препараты в ходе выполнения операции не применялись;

* 

Выписка из протокола патологоанатомической экспертизы прилагается;

* 

Копия документов на кремацию и захоронение прилагаются;

* 

Конечная (приоритетная) цель операции достигнута;

* 

Участники операции поощрены мной.

Да поможет нам Бог!

Персональный макроидентификатор

Руководителя подразделения

«Нейтраль»: интегрирован

Актуальная дата: проставлена»

(Выдержка из приложения №1 к рапорту).

«… Объект, имея привычку ежедневно разглядывать означенный снимок, на его обратной стороне произвёл редакцию текста, а именно, вставил ручным способом несоразмерно увеличенную букву «Х» в разрыв словосочетания «ухо луны». Привожу часть отредактированного текста:

…Наша встреча, поверь, как подарок судьбы,

Жизни дней карусель, словно “ухо Х луны”…»

13

– А у вас здесь чистенько!

Всю необычность Горизонта Лукаш Раховски ощутил, как только здание пансионата скрылось из вида и осталось где-то за спиной. Или справа. Нет, слева. А может оно, если продолжать лететь на скутере, появиться спереди? Возможно, ибо любые выбранные направления равнозначны, одинаково свободны от каких-либо ориентиров, зацепок для глаз. Идеальная гладь равнины, казалось, вела в бесконечность, а может и дальше.

На белёсом небе ни облачка, ни тучки, ни радуги, ни полярных всполохов, ни утренней звезды, ни вечерней зари. Ничего. Просто рассеянный, совсем не солнечный, свет мощного и очень далёкого источника, не дающего тени.

И холод, который ощущался даже сквозь обогреваемые комбинезоны.

– Я бы сравнил здешний ландшафт с армейской тумбочкой: чисто и пусто. Но впечатляет, а, Джон?

Фаррет, стоящий около заглушенных скутеров, зябко поёжился:

– Я привык. Да и на атолл с пальмами у берегов Нью-Кариб меня тянет больше, чем сюда. Хотите ещё что-либо посмотреть?

Местная шутка всегда пользовалась успехом, но Лукаш ответил серьёзно:

– Конечно. Например, ваш кордон. Вы говорили, что это…

– Цепь по всей длине окружности сафари-парка из предупредительных фонарей изумрудного света. Болваны-туристы так и норовят проехать за них. Потом вручную затаскивают обратно заглохшие скутера – наша мера безопасности – а пешком-таки не решаются разгуливать.

– Почему изумрудного? Логичнее, красного.

– Для нас логичнее, а для… Не знаю я, красные не светят, даже если свою энергоустановку подключить. Зато изумрудные…

– Как и всё в пансионате не требуют внешней энергии. Просто работают. Местное ЖКХ из-за вас точно разорится.

Лукаш тоже подзамёрз и, разгоняя кровь, стал активно приседать, махать руками, наклоняться, разгибаться, крутить задом.

– О, не сомневайтесь, оно найдёт способ поднять счета. Но пока действительно всё просто работает: компьютеры, будильники, кухонные плиты, инеты, зажигалки, внутренняя связь, глаувизоры, насосы, сауна, скутера, зубная щётка, браслеты Сомова и так далее, от прожорливой аппаратуры в лаборатории до миниатюрной видеопипки в приватном номере. Упс, последнего я не говорил. Это вы, Раховски, сбиваете меня своими ужимками. Просто поверните регулятор обогрева на максимум.

– Уже, но всё равно холодно. А какая мощность?

– Комбинезона? – спросил Джонни с предельной серьёзностью, чем показал свою готовность отвечать на любые вопросы и, что любопытство гостя ему порядком надоело.

– Нет, видеопипки… Оставьте, Фаррет. Вы прекрасно поняли, о какой мощности идёт речь. Что вы отвернулись? Куда пошли?

– Ну, – не останавливаясь, начал медленно говорить Джон. Он явно тянул время. – Пока сколько Сомов просил, столько и получал. Бывают, правда, и сбои, как с красными светильниками. Но это редко. Вообще замечено, здесь естественно самое невозможное для внешнего мира, но иногда не доступно обыденное. Парадокс в том, что, живя на Горизонте продолжительное время, начинаешь воспринимать чудеса как должное, а на Земле удивляешься, что необходимо подзаряжать смартограф. Вот вы, Лукаш…

Фаррет не договорил, обернулся на раскатистый рык и полный ужаса крик Раховски. Тот лежал на спине, руками и ногами елозил по шероховатой поверхности равнины, пытался выползти из-под нависшего над ним существа. Полупрозрачное двухметровое нечто фиолетового оттенка, жутковатая смесь культуриста, мухи и пасти индийской пиявки явно интересовалось вкусом научного сотрудника. Останки предыдущей жертвы ещё были различимы в пищеварительном тракте. Оставалось лишь сомкнуть челюсти… Но существо внезапно неподвижно зависло в воздухе…

– А ведь вас съели, мистер Раховски. Выстрела не последовало, и монстр смог пойти на максимальный контакт. Дальше – блокировка.

– Да пошёл он, ваш максимальный контакт, – сказал Лукаш, на четвереньках отползая в сторону от почти растворившейся дополненной реальности. – Не ошибусь, это ваши шуточки.

– Признаюсь, мои. Давно заметил, как к вам подкрадывается этот красавец, но не отключил: хотел увидеть вашу реакцию.

– Увидели?

– Всё, что хотел. Желаете проследовать на кордон?

Раховски буркнул в ответ:

– Нет, вернёмся в пансионат… У меня послеполуденный чай стынет.

14

Чай чаем, но в положенные часы гость обедал в небольшом, но помпезном зале ресторана. Высокие арочные окна радовали витражными цветами; плавные линии диковинного декора устремлялись вверх к прозрачному куполу; в зеркалах отражались скульптуры обнажённых нимф, напольные светильники и с десяток круглых столов под белоснежными скатертями.

Раховски выбрал картофель фри, большой фриш-мак и стакан спайк-колы. Вчера, в день прибытия на Горизонт, он совершенно не хотел есть, хотя день был активным. Возможно, сказывалось перенапряжение от обилия впечатлений. Но утром голода опять не было, и Лукаш пропустил свой обычный земной завтрак с яичницей, булочкой с ореховым кремом и кофе. Только к обеду у него засосало под ложечкой, и потекла слюна от воображаемого им привычного обеда в фастфудной забегаловке.

Сосед по столику в ресторане – Фаррет – грыз чешское колено, запивая вепря пивом.

Серж Сомов – третий из присутствующих – доедал грибную солянку и уже поглядывал на пельмени. Хлебный квас также ждал своей очереди.

Раховски с набитым ртом заметил:

– Вы слишком расточительны, господин бизнесмен. Не мудрено, что есть некоторое финансовое напряжение в ваших делах.

Джонни вытер салфеткой жирный рот и ответствовал:

– А как иначе? Модерн снова в моде, и мы считаем правильным, предлагать клиентам самые последние тренды. А что им больше по душе – охотничьи покатушки по Горизонту на скутерах или, например, откушать в затейливых интерьерах – не наше дело. Вот вы, мистер Раховски, совсем не стремитесь погрузиться в собственные воспоминания и браслетик не надеваете.

«Ещё не хватало, чтобы свои мысли вам на показ выставлять».

– Я здесь не на отдыхе, а в служебной командировке как представитель ИЦПЭ. У меня профессиональный интерес.

– Зачастили к нам представители, и именно этого Центра. – Подал голос Сомов, накалывая пельмешку. – И в чём ваш интерес?

– Во-первых, я рад встретить в вашем лице коллегу по цеху, человека неординарного, образованного, увлечённого.

Раховски обозначил поклон в сторону Сомова. Он говорил вполне искренне, и предстоящий бой с сильным соперником его бодрил:

– Во-вторых, я потрясён увиденным здесь и с нетерпением жду раскрытия некоторых тайн. Вы, мистер Сомов, как настоящий учёный, не могли не провести, пусть и простейшие, исследования Горизонта. Как верно выбрано название: горизонт необычного, необъяснимого. Магнит чудес …э-э… нас манит, огонь познания горит.

«Сейчас ещё стихами заговорю».

«Ты ещё стихами заговори».

«Стишки-то бледные. Что тебе надо?»

– Что вы конкретно хотели бы узнать, господин учёный представитель? Тайн из научных фактов я не делаю.

– И замечательно! К примеру, связь. Я не могу поговорить с семьёй, я не могу узнать новости, я не могу пользоваться Большим Информаторием.

Сомов кивнул:

– Да, любые виды коммуникации с внешним миром на Горизонте не доступны. В этом смысле, мы здесь одиноки больше, чем Робинзон Крузо. Другое дело, местная связь. На известных мне расстояниях, а я отдалялся от «Острова» не более одной тысячи километров, прекрасно работают приёмо-передатчики в коротком и ультракоротком диапазоне. Естественно, (!) без внешних источников питания. Дальше по километражу – отсечка, барьер. Как будто переехал в другой регион, а там связь с соседями блокируется.

Средние и длинные волны… В здешней среде они не распространяются. Более того, приборы и устройства, работающие в этих диапазонах, теряют свою работоспособность. А у источников спонтанного излучения эта часть спектра просто отрезана. Объяснения пока нет. Ещё вопросы?

– Вы очень любезны. А каково ваше мнение по поводу дармовой, простите за просторечие, неограниченной энергии? Это же революция…

– Я сторонник перманентных процессов. Вы правы, что это… интересно. Но ошибаетесь в определении. Скорее, мы столкнулись с неизвестным видом энергии и способом её передачи. Диапазон её приложения широк: от ультрафиолетовой лампы с парами ртути до… Вот вы наверняка вчера ничего не ели.

Лукаш удивлённо поднял брови, а Джонни понимающе улыбнулся.

– И с утра. А это к чему?

–А к тому, что подпитка идёт после анализа потребителя, и не делается различия между мёртвой схемой, к примеру, звукового генератора и живой клеткой.

– Тогда почему я сижу за этим столом? – с сомнением поинтересовался Раховски. Всё сказанное Сомовым граничило с бредом.

– Обратная связь. Вы высказали свои предпочтения, кто-то исполнил; вы подключили свой источник энергии, кто-то отключил свой. Впрочем, это мои фантазии. Вас же, я полагаю, интересуют факты.

Лукаш, топя картошку в кетчупе, проговорил:

– Да-к, многое… Вот Джон, мистер Фаррет, рассказал мне историю вашего первого, совместного, весьма дерзкого появления на Горизонте. Скажите, после преодоления барьера вами или впоследствии туристами, место прибытия, так сказать, разное или…

– Или. Где бы не пересекался барьер там на верху, здесь оно всегда одно и то же: октагон площадью пять тысяч метров квадратных. Сейчас оно под жёсткой охраной, чтобы подвыпивший турист не плавал в Море Мечты без скафандра. В обратную сторону правило транспортировки не работает: выкинет за барьером в любом месте окружности.

– Да-да, поэтому приходится держать курсирующий по периметру флайер для подбора туристов, – встрял Фаррет.

– А если преодолеть барьер на том же флайере?

– Проделали однажды и такое.

Джон опять подал голос, мол, я не только деловой человек, но и учёный. В недалёком прошлом.

– Я расскажу. Выше двух тысяч метров над поверхностью Луны летай, борозди, любуйся красотами естественного спутника. Всё натурально. А ниже… Бац и мы уже на Горизонте, висим над равниной словно на нитке на уровне тридцатого этажа. Флайер неподвижен, заглушен. Вокруг как за миллиард лет до нас, так и через миллиард после – пустота. Где мы, куда идти, куда лететь? Да и полетим ли? Струхнули малость, было, но маячок сбросить не забыли. Завели двигатель, стали вертикально подниматься. Где-то на отметке в шестьдесят километров нас выкинуло над поверхностью Луны по тем же координатам входа. В пансионат вернулись через пешеходный портал.

– Джонни прав. Это была единственная попытка. Впоследствии, я искал маячок, и мне удалось поймать его сигнал. Это было в тот раз, когда я удалился от базы на тысячу вёрст. Зашёл за отсечку и сразу услышал маяк. Простой расчёт показал расстояние до места, так сказать, воздушного перехода на Горизонт в одну тысячу девятьсот километров.

Сомов замолчал, но, увидев, что Раховски хочет задать очередной вопрос, продолжил:

– Вы упомянули о простейших опытах… Понимаю скрытую подоплёку этой формулировки, но вы, сами того не желая, определили принципы моей работы. Если вас интересуют принципы, я объясню.

Здесь, больше, чем где-либо, нельзя напролом ломиться сквозь неизвестность; здесь ухарская инициатива, скороспелая масштабность опасны; здесь известное правило «не навреди» относится, прежде всего, к самим себе; здесь надо начинать с простых физических опытов из школьной программы. А дальше, идти шаг за шагом. Понимать, что работает, что не работает; что разрешено, а что пока нет. Собирать информацию, анализировать, искать ответы на вопросы: кто и зачем нас здесь ждал.

Фаррет не сводил глаз с Сержа. Похоже, он впервые слышал откровения учёного друга.

Представитель Центра парировал:

– Сомов, вы слишком осторожны и топчитесь на месте. «Кто-то, зачем-то»… Это лишь предположение, но и его можно проверить одним рискованным, удачно поставленным экспериментом. Разве вам не интересно? Риск в науке допустим, главное – результат, а победителя никто не осудит.

– А проигравшего?

– Не знаю, – Раховски пожал плечами, – таковым ещё не был и не буду… Послушайте, Серж, идите ко мне в группу. Коллектив с огромным потенциалом, ваша тематика. Мы вместе такое закрутим! Ну, решайтесь!

Сомов ещё с середины фразы научного руководителя отрицательно качал головой:

– Решено уже. Благодарствуйте, но нет. Я ещё не насмотрелся, как дёргается лапка у лягушки, а проводить «Айкулак» слишком рано.

Он запнулся, понял, что сказал лишнее. Лукаш насторожился, но, попивая колу, расслабленно спросил:

– «Айкулак»? А-а, это…

– Это переводится с казахского как «ухо луны» и обозначается печатным символом «собака».

– Причём тут собака?

Сомов мямлил:

– Ну, собака, отделение слюны, Павлов…

Раховски его не слушал.

«Э-э, врёшь. Не по теме объяснение. Ухо, собака… Графический символ… Графический… И похоже это… на… нелинейность пространства. Неплохо, Раховски, совсем неплохо. Дальше, дальше. Общая тематика сотрудничества, прописанного в договоре фигляра Фаррета и прозорливого профессора Люберца, подразумевает эксперименты именно в этой области физики. В их основе – уникальные свойства Горизонта. Идея пришла в профессорскую голову именно здесь. Зачем он прилетел сюда – неизвестно. Не за тайной же этого странного слова «Айкулак», ведь Люберц никогда раньше его не употреблял, это точно, а у Сомова оно вырвалось явно подсознательно. Что нам говорит психоаналитика? Правильно, подсознание управляет поведением человека. Сомов знает что-то важное, связанное с экспериментами над пространственной метрикой, боится их или их последствий. Отсюда вся его демагогия про лягушачьи лапки. Отсюда его нежелание подписывать договор с Люберцем. А может русский и профессора… того? Вряд ли. Но это сильный пресс в моём споре с ним. Поскольку нужны, очень нужны подробности планировавшегося эксперимента. На Совете директоров предстоит мой доклад и общие фразы не прокатят, а вот прокатить меня за поверхностные предложения ещё как могут.

Конечно, будучи заместителем Люберца, я понимал и понимаю, что безумный старик был на пороге значимого открытия, теоретическая часть которого находилась в стадии окончательного завершения. А также, что профессорская мысль далеко опережала черту, где толпились остальные грешные сотрудники группы. Со мной, кстати, во главе. А мысли эти не были ни высказаны, ни зафиксированы: Людвиг Люберц не вёл рабочих записей, в голове держал расчёты, варианты решений, результат и… планы. Мне бы хоть на миг… Будь у меня больше времени, я бы конечно… Но всё же, хоть бы на миг стать профессором Людвигом Люберцем».

– Алло, господин учёный представитель ИЦПЭ! Перестаньте жевать стаканчик колы. У нас её много. Налить?

Джонни уже подзывал инета.

– Нет, не стоит. Есть вопрос к тебе.

– Г-м? Мы пили брудершафт?

– Как-то мы вместе пили пиво, и я спросил тебя, Джон, что главнее: мёртвый профессор или сорванный эксперимент. Что ты ответишь сегодня?

– Так же. Мне по барабану.

– А что выберет мистер Сомов? Впрочем, неважно, что будет сказано вслух. Я просто знаю ответ. Единственное в чём есть сомнение, так это в правильном написании одного казахского слова. Не просветите?

15

Инеты заканчивали подметать стеклянные осколки посуды, черепки декоративной вазы, остатки пищи. Скатерть, залитую пивом и квасом, уже сменили. На стулья надели чистые чехлы. Вести разговоры помимо служебных обязанностей инетам строго запрещалось, но их взгляды на двух людей, примостившихся возле пальмы у фонтанчика, красноречиво говорили: «Эх, человечки! Высшие разумные существа, а какая несдержанность!»

– Приложите, Лукаш, мой мокрый платок к носу. Он уже на спелую сливу становится похожим. Не совсем понял, чем вы разозлили Сержа, только сделали это напрасно: у моего друга поставленный джеб левой и богатый набор ненормативной русской лексики.

Раховски закричал на весь ресторан, отчего инеты быстрее замахали мётлами:

– Варвар! Совсем одичал в этой пустыне. Ничего, я его достану! Выковы… тьфу… выковыряю как таракана, пущу голым по миру.

– Послушайте совета, господин хороший: оставьте Сомова в покое, не усложняйте. Если он вам отказал в такой болезненной форме, это железно. А-а, договор с Люберцем! Нет, теперь не подпишет.

Раховски справился с эмоциями, они уступили место холодному расчёту. Он отхлебнул воды прямо из фонтанчика.

– Обойдёмся без Люберца, обойдёмся без психа Сомова. Слушайте, мой будущий партнёр.

Тихо, в полголоса Лукаш изложил свой план.

Бизнесмен воспринимал предложение сначала с недоверием, потом, начиная разбираться в юридических тонкостях, с удовлетворением, и наконец, осознав собственный выигрыш, с энтузиазмом.

– Не знаю, какие мотивации вам нужны для достижения результата у себя на работе, но метод Сомова действует: прекрасный план.

Если я всё понял правильно, то пансионат «Островок на горизонте» остаётся за мной и Сомовым. Более того, тридцать процентов нашего кредита погашает вторая сторона подписантов, при условии легальной и полноценной деятельности пансионата в рамках его территории. Иными словами, вам нужна дурилка для самых широких кругов общественности, а что делается за кордоном этой картонки – миль пардон! При этом у меня остаётся исключительное право собственности на эксплуатацию лунного портала не летательными аппаратами. А-га? А-га.

Дальше самое интересное. Ваш Исследовательский Центр Перспективной Энергетики заключает договор со мной, Джоном Фарретом как с единственным владельцем лунного портала и основной части Горизонта, на предоставление участка лунной полости под научные изыскания и на совместную эксплуатацию портала летательными аппаратами любого типа.

Ловко. Скорее всего, Центр там построит филиал, и развяжет себе руки с проведением любых экспериментов. Впрочем, я за прогресс.

– Я тоже, Джонни. А чтобы он двигался быстрее, у меня к тебе личная просьба. Не мог бы ты – так, по-дружески – расспросить Сомова о подробностях его бесед с Люберцем. Мне любопытно мнение профессора об эксперименте «Айкулак».

«О, батенька, да вы не Люберц!» – с ехидством подумал Джон.

– Свободная касса! В качестве компенсации за перспективный план я могу предложить вам, дорогой Лукаш Раховски, один не традиционный способ получения информации. Да, кстати, ваша аренда моего пансионата заканчивается. Хотите продлить?

16

«Межзональный холдинг

ритуальных услуг «Новый статус»

Дирекция утилитарного предприятия

«Северный колумбарий»

заместителю директора по безопасности

от

старшего дежурной смены

восходящий файл по каналу

«Тампер квик»

через секретаря, лично

импульс: одиночный, дублированный

печатная версия: архив оперативных дел

отметка о получении: имеется

Докладная записка

Довожу до вашего сведения информацию о чрезвычайном происшествии на территории охраняемого объекта «Северный колумбарий», зафиксированное синтетическим персоналом дежурной смены в 02 часа 36 минут актуальной даты, а именно:

* 

Инет серии АК служебный код И – 76

«

Иваныч

»

выполнял обход аллей №№ 100 – 150 с одновременным поливом индивидуальных ниш очищающим составом с ароматической отдушкой (на актуальную дату парфюм

«

сирень

»);

* 

На аллее № 118, сектор А-В-А инет

«

Иваныч

»

обнаружил разрушение нескольких индивидуальных ниш, носящее явно вандальный характер, на который также указывают разбитые вазы с прахом усопших, сорванные поминальные таблички, оскорбительные надписи в адрес усопших, в частности, литератора М. Швецкого, профессора Люберца, балетмейстера Божены Моллин;

* 

На пульт дежурного администратора (состав: администратор Щелкан Л.Т., техники инеты серии ЮХ служебный код М – 12

«

Модестыч

»

и служебный код М – 44

«

Макарыч

»)

тревожный сигнал о проникновении за охраняемый периметр не поступал. Однако сохранённые материалы видеофиксации позволяют разглядеть в охраняемой зоне косплейный силуэт мужчины (костюм

«

Суперкрыс

»)

с портфелем марки

«

Кандидат

»;

* 

Из объяснений администратора о недосмотре:

«

Я вышла

»;

* 

Из объяснений инета

«

Макарыч

»: «

Производил самодиагностику

»;

* 

Из объяснений инета

«

Модестыч

»:

установлено, что неизвестный мужчина вошёл с ним в контакт за день до чрезвычайного происшествия и с помощью логических ловушек склонил синтетика к нарушению должностной инструкции, в результате чего аналитика охранных устройств была отключена;

* 

По итогам происшествия:

– Индивидуальные ниши будут восстановлены (вазы останутся пустыми) за счёт администратора Щелкан Л. Т.;

– Технические средства охраны будут модернизированы;

– У инета «Макарыч» будет изменён график выполнения диагностических процедур;

– Инет «Модестыч» будет по просьбе сотрудников ИИИ передан в специализированную лабораторию для выяснения причин криминального человекоподобного поведения.

С нами долг!

Персональный макроидентификатор

старшего дежурной смены

утилитарного предприятия

«Северный колумбарий»: интегрирован

Актуальная дата: проставлена»

17

«Научно-производственный союз «Инициатива»

Дирекция

Исследовательского Центра Перспективной Энергетики

Председатель Совета директоров

для

г-на Лукаша Раховски

нисходящий файл по каналу

«Тампер миддл»

через секретариат, лично

импульс: одиночный, дублированный

печатная версия: архив кадровых документов

отметка о получении: имеется

Выписка из Приказа № Ж-27/ 013

На основании Протокола № Ф-91/222 заседания Совета директоров ИЦПЭ приказываю:

* 

Исполняющего обязанности руководителя исследовательской группы по тематике

«

Физика пространства

»

г-на Раховски Л. от занимаемой должности освободить, с формулировкой в про-реестре:

«Недостаточный уровень квалификации для организации научно-практической работы группы, выразившийся в непонимании роли теоретического наследия ведущих сотрудников ИЦПЭ и мирового научного сообщества в целом; а также, в уклонении от завершения перспективных направлений работы группы, рекомендуемых Научным советом ИЦПЭ, в пользу авантюрных, на грани метафизических, методов проведения дорогостоящих экспериментов»;

* 

Назначить г-на Раховски Л. на должность лаборанта-исследователя, с понижением ставки по окладу;

* 

Научному совету ИЦПЭ совместно с кадровым департаментом начать работу по поиску кандидата на должность руководителя группы по тематике

«

Физика пространства

»,

соответствующего статусному положению Исследовательского Центра Перспективной Энергетики;

* 

Контроль за исполнением оставляю за собой.

С нами мощь!

Персональный макроидентификатор

Председателя Совета директоров: интегрирован

Актуальная дата: проставлена»

Молоденький курьер только что унёс искусственный пергамент, на котором Лукаш поставил дот-подпись. Электронная копия документа была прислана раньше, и нынешний лаборант-исследователь уже успел в полной мере на него отреагировать. Но печатная копия вновь заставила взорваться негодованием:

– Назвать их козлами, значит козлов обидеть! Недоумки! Где метафизика, а где Горизонт. Да он реальнее, чем протёртые штаны на заднице мирового научного сообщества.

Немного выпустив пар, Раховски призадумался:

– Что предпринять-то? Не оставаться, в самом деле, лаборантом на побегушках у очередного светила, дожидаясь, пока его мысль доползёт до понимания дерзкого эксперимента Люберца на Горизонте. Значит, увольняться, уходить на вольные хлеба. И это итог многолетней работы клейдесдалем на научной пашне. – Раховски поискал глазами свой «Кандидат». Нашёл его, придвинул поближе, похлопал по кожаным бокам. – Дулю вам! У меня на руках все козыри – теория и практический проект «метафизической авантюры». Нужен только…

– Работодатель. Солидный, надёжный, щедрый к заслугам, расчётливо агрессивный, в меру консервативный, инновационно-открытый – словом, единственно возможный, кто сможет поверить в успех вашего, мистер Раховски, эксперимента.

Моложавый мужчина выше среднего роста, чуть-чуть полноватый; с отличной, легко узнаваемой выправкой, однако в костюме-тройке строго классического стиля; улыбчивый, но с заметно колючим взглядом по-хозяйски прошёл в кабинет Лукаша. Огляделся, направился к прозрачной внешней стене, сунул руки в карманы брюк, стал раскачиваться с носка на пятку. Дав себя рассмотреть, повернулся к бывшему хозяину помещения.

– Вы можете называть меня куратор. Господин куратор. – Голос приобрёл властные интонации, но снова стал доброжелательным, даже мягким.

– Да, мистер Раховски, справедливость сейчас редкий гость в храмах науки. Одни делают открытия, другие под ними ставят свои имена. Совсем не глупо обвинить коллегу в беспочвенных фантазиях и… как это?.. «в непонимании роли теоретического наследия», переступить через горемыку, и самим выбиться в локомотивы прогресса. Думаете, на вашей работе поставлен крест? Ошибаетесь. Руководство ИЦПЭ… Ладно, оставим это и вспомним, что справедливость – привилегия сильных. Мы – сильная организация, а вы не глупый, амбициозный человек, не любящий проигрывать. Вы уже всё поняли, собирайте рабочую группу. Пора что-то начинать доказывать.

Не дожидаясь ответной реплики от Раховски, куратор вышел, а тот перекрестил закрывшуюся дверь.

«Альянс. Это Альянс. Для них нет стен. Смертельно опасная игра с огнём, но какие возможности! Разве я не хотел этого? Да! Договор с Джоном Фарретом будет подписывать Лукаш Раховски – представитель Альянса».

18

В точно рассчитанную секунду маршевые двигатели отключились, плазма погасла. Тяжёлый космический грузовик класса «Спейс Ро-Ро» перешёл в инерционный полёт на высоте двадцати одного километра над поверхностью Луны, ожидая начала процедуры посадки в заданном секторе. Вскоре под управлением автоматики, но под контролем экипажа, маневровый силовой узел стал оттормаживать корабль, гася его скорость и снижая орбиту, пока не включился режим мягкого, строго вертикального спуска.

Внизу, на первый взгляд, лежал обычный лунный кратер диаметром около десяти километров, с невысоким по местным меркам – порядка двух сотен метров – рваным краем. Множество мелких воронок, разломов горных пород, пыльных плоскостей делали ландшафт привычным для естественного спутника и не вызвали бы у современного землянина желания здесь побывать: туристу скучно, учёному малоинтересно.

Если только не знать, что всё это фикция. Ни один летательный аппарат не сможет совершить здесь посадку, как и стартовать. И не потому, что ближайший космос патрулируется классными «Кане-корсо», не допускающих чужаков, а ровно потому, что поверхности не существует. Есть только её совершенная имитация: от оптической картинки до физических свойств природного объекта.

Грузовик снизился до отметки двух километров, завис в некоторой нерешительности, но затем двинулся вниз, постепенно погружая свой плоский корпус в мгновенный растворитель. Вот ещё виден обтекатель, рубка, часть радара… И всё. Теперь вокруг только мирный пейзаж из звёзд и приближающейся линии терминатора на правдоподобных скалах.

– Уф, не могу спокойно переносить переход. На моём счету это шестьдесят четвёртый, а каждый раз волнуюсь как новичок до дрожи в коленках, – сказал первый пилот, стаскивая подшлемник с мокрых курчавых волос. По инструкции требовалось надевать громоздкий скафандр, но пилоты частенько её нарушали: ощущения при переходе были неприятными, но не смертельными.

Второй пилот оторвал красное лицо от гигиенического пакета:

– Какие коленки? Каждый раз блюю. Уволиться бы к чертовой матери, да платят хорошо.

– Что есть, то есть… Ладно, вроде висим надёжно. Давай на малой тяге к причальной стенке, под захваты. Они мне как-то больше душу греют.

Грузовик вновь запустил заглохшие маневровые двигатели и тяжеловесно поплыл к ажурной конструкции причального комплекса, для разгрузки.

Очередной транспорт доставил кучу научного оборудования для готового лабораторного корпуса, конструкции для строящегося ускорителя, шесть тысяч тонн воды для технических и хозяйственных нужд, семьдесят пять специалистов различных профессий в качестве вахтовой недельной смены и одного пассажира. Инеты на погрузчиках очищали трюмы от груза, специалисты убежали в жилой корпус размещаться, а пассажир остался один возле лифта, в общем-то, не зная куда податься. Здесь он был впервые, и его никто не встретил, хотя в кармане лежало личное приглашение от научного руководителя Инновационного Центра «Аспект» Лукаша Раховски.

Джон Фаррет – это был именно он – грубо остановил ни в чём не провинившегося инета:

– Стоять, лось! Карту персональных локаций, быстро!

Инет расстегнул на груди стёганую спецовку, присел, чтобы Джону было удобно видеть дисплей. Фаррет для своей идентификации сунул кулак под нос инету, отчётливо сказал:

– Объект – Лукаш Раховски. Видеоконтакт или местоположение.

– Ограничение прав, господин Фаррет. Вам доступна информация общего порядка. Лукаш Раховски родился…

– Заткнись, железяка.

Джонни полез в карман за приглашением: там имелся встроенный макроидентификатор.

– А так? Объект – Лукаш Раховски. Видеоконтакт или местоположение, – повторил махинатор.

Инет спросил:

– Мистер Раховски, вы ищите сами себя?

– Не твоё дело. Итак?

На дисплее нарисовалась схема с пунктирной линией.

– Вы в бассейне, мистер…

– Понял. Теперь себя нашёл. Иди, работай.

19

– А ваш бассейн будет побольше нашего, пансионатского. Вы не слишком расточительны, Лукаш?

Одинокий пловец перешёл с позы «медуза на спине» на собачий стиль. Медленно добрался до мраморных ступеней широкой лестницы, стал подниматься из воды.

– Джон, подайте, пожалуйста, халат и называйте меня прилюдно с должностью «профессор». С приездом.

Фаррет понимающе причмокнул:

– Уже профессор…– И повысил голос. – Как скажите, господин профессор, однако, здесь кроме нас нет никого.

Гулкое эхо многократно отразилось от сводчатых стен: «никого», «кого», «ого», «о»…

– Тише, Джон, не ребячьтесь. Ушей везде хватает. Снимайте свою доху и пройдёмте ко мне. На самом деле, я вас очень ждал.

Они шли по стеклянным туннелям с зимними садами экзотической растительности, мимо пустого теннисного корта, мимо небольшого поля для гольфа, мимо фитнес-зала, где одинокий качок тягал железо.

– Нет, всё-таки расточительно и невостребованно, – Фаррет как будто делал некие выводы.

Раховски, шагающий чуть впереди, ответил:

– Как посмотреть. В первые несколько месяцев строительства от желающих поплавать, помахать ракеткой или клюшкой, подтянуть фигуру отбоя не было. Потом интерес пошёл на спад. Сейчас, как и снаружи стеклянных развлекательно-спортивных кладбищ, тишь и гладь. Да божья пустота. Только бары переполнены.

– Может в ней и дело? В пустоте-то?

Лукаш в знак согласия тряхнул мокрыми волосами.

– Эти объекты задумывались, чтобы нивелировать депрессивное влияние среды. Но, похоже, мы потерпели фиаско…

Не понятно, зачем Лукаш вёл Джона пешком, в то время как рядом пролегал общественный монорельс. Возможно, хотел продлить у гостя чувство восхищения и зависти к размаху руководимого им, профессором Раховски, бизнеса. Если так, то в начальственном голосе должна была звучать гордость, а слышались сарказм и горечь.

Партнёры шли по жилому корпусу Центра, миновали с десяток однотипных таун-хаусов, направились к двум-трём оригинальным особнячкам. Раховски пояснял:

– Общежития рабочих построены уровнем ниже. Здесь жильё для среднего инженерного звена и топ-менеджмента.

– Очевидно, вот тот домишко, с флигельком… Это ваш?

Они не дошли до презентабельного строения, свернули в узкий проулок – аллею из туй, – и оказались…

– О, как, Лукаш! Да вы, живёте в лифте!

– Не говорите ерунды. Мы поднимаемся ко мне в лабораторию, там есть жилой блок… Налево… Ну, вот. Заходите, располагайтесь, хотя места немного. Не удивляйтесь – это мой выбор.

Действительно, после масштабов и изысков общественных коммунальных объектов Фаррет приготовился съязвить по поводу личных апартаментов главного босса, но просто промолчал. Раховски же вернулся к теме фиаско:

– Мы проиграли и продолжаем проигрывать… Сигару? Спиртное?.. В чём, спросите вы, мы проигрываем? Ведь за год, вы могли убедиться, проделана грандиозная работа. «Аспект» практически готов. Через месяц можно включать вакуумные насосы главной трубы. Казалось бы, чем ближе эксперимент, тем меньше должно быть препятствий. Всё как раз наоборот.

Места для двоих в помещении явно не хватало. Лукаш ходил, задевая всё подряд: стулья, полискан, ноги Фаррета, тахту. Он ничего не замечал, продолжал невесёлый монолог:

– Взять, к примеру, строителей. Первые вахты длились до месяца, народ с энтузиазмом работал, активно отдыхал и довольный заработанными деньгами улетал, чтобы с пользой их потратить. Но постепенно длительность вахт по просьбе свежих бригад наёмных рабочих сокращалась, даже в ущерб заработку, а также, по настойчивым рекомендациям медперсонала. Участились случаи глубокой депрессии, повышенной нервозности, необоснованного агрессивного поведения. Следовательно, обострились конфликты: и личностные, и национальные, и религиозные. Произошло одно самоубийство, правда, только одно, но какое!

Раховски налил себе виски, жадно выпил:

– Расскажу подробнее. Монтажник, сварщик методом графитовой ленты, упал с семидесяти метров. Думали, несчастный случай, а в кармане робы нашлась записка в нецензурных выражениях по отношению… к администрации стройки. Что от него могло остаться? Мешок костей. Ну, отнесли его в морг. Помянули по пятьдесят грамм. А через день… До сих пор не верится… А через день сварщик порозовел, через два сидел на каталке с номерком на пальце ноги. Доктора самого впору было в холодильник класть. Их обоих списали, а я задумался. Сильно задумался.

Какова главная цель моего эксперимента? Главная цель моего эксперимента – это поднять здешнюю энергию наверх. Эта задача благородна и утилитарна. Стоит ли объяснять, какой рывок вперёд… Ладно, оставим рывки в покое.

Снова и снова, в который раз, мысль профессора спотыкалась на этом месте, ведь он повторял чужие слова, казавшиеся совсем недавно трусливыми, если не некомпетентными. Раховски сглотнул слюну:

– А если, братцы, здесь всё лежит глубже, чем оно видится? Где-то на границе живого и неживого, материального и духовного. А за масштабностью опыта не видно тонкого предназначения.

Вот-с… Сейчас вахты не больше недели, платят вдвое, но ничего не помогает. Пришлось второстепенные объекты заморозить как того сварщика. Здесь это просто.

Помолчали. Лукаш хотел ещё налить, но сдержался.

– Непонятное творится и с инетами.

– А с ними то что? Тоска по земным подружкам? – пошутил Джонни, плоско, но необходимо в тягостной атмосфере разговора.

– Мне не до зубоскальства, Джон. Инеты… уходят. Сначала просто исчезали неизвестно куда. Потом одного застукали, когда он был уже за периметром охраны. Спросили: «Зачем?», ответ поражает: «Мне надо домой». Каково? Пришлось сменить всю серию. И знаешь, на инетов предыдущего поколения, а не с новой продвинутой модификацией мозгов.

Хорошо: работяги, инеты… А что делать с научно-техническим персоналом? Они ещё не сбегают, но проблемы те же, симптомы схожи.

Кто будет аппаратуру монтировать? Я спрашиваю, кто её будет монтировать правильно. Когда однажды при тестировании довольно крупного узла обнаружилось, что он собран не по официальной схеме, а по… наитию, снизошедшее на инженера, я подумал, что это недоразумение. По-тихому отправил инженера в отпуск расслабиться в ближайший к Земле бордель. Но… Что же мне теперь через одного специалиста отправлять к девкам?

– А узел прошёл тест? – спросил Фаррет. Раховски удивлённо поднял брови: такого вопроса от балагура Джонни он не ждал.

– Как ни странно, да. Но кто его примет, кто возьмёт на себя ответственность? Я – нет. Но чаще видоизменённые узлы или параметры отдельных элементов, конечно, не работоспособны. Теперь двойной, тройной контроль, чтобы всё тютелька в тютельку согласно рабочей документации.

– А вы не пробовали провести анализ общей схемы с учётом всех случаев неправильной сборки?

– Это же бред. Я не железный. Два дня здесь, три на базе-обсерватории «Сескуальта». Скорее бы этот эксперимент начался. И закончился.

Джон почувствовал в этих словах недосказанность.

Вообще-то Фаррет с самого начала сегодняшней встречи с Раховски ловил себя на мысли, что его партнёр за прошедший год сильно изменился. Если недосказанность в высказываниях честолюбивого, волевого, немного высокомерного человека раньше придавала мыслям талантливого учёного дополнительный вес, то нынешний профессор просто боялся взболтнуть лишнего. С былой самоуверенности, замешанной на внушительной доле снобизма, основательно сошёл лак, что, конечно, не плохо, если не скатиться к пассивной растерянности.

– Профес… – начал «человек средней ценовой категории». Лукаш махнул рукой. – Лукаш, дружище, вы что-то не договариваете.

– Я расскажу. Для этого я и пригласил вас, Джонни.

По договору, если я не ошибаюсь, с вами, как с владельцем портала, должен согласовываться каждый проход любого летательного аппарата в обе стороны. Ага, вот… параграф четвёртый.

Фаррет подтвердил:

– Да, должен, но… На практике мне объяснили, ссылаясь якобы на мою недоступность, что это неудобно, что это снижает темп подготовки, что есть пункт о неустойках… – Он явно копировал кого-то из администрации. – Я один раз протестовать задумал, взывал к параграфу четвёртому, так очень прозрачно намекнули о случаях смены владельцев частной собственностью: дарственная в благотворительный фонд Микки Мауса, душевное расстройство и опекунство, скоропостижная кончина… Я от греха…

– И правильно… Но ваш сегодняшний визит сюда, скажем, по пустяковой цифре для налоговой справки, вызовет меньше подозрений, чем наша встреча где-либо на Земле или, упаси бог, в вашем пансионате. Так что придерживайтесь этой версии.

Раховски понизил голос:

– Джон, я под большим прессом. Ставки сделаны огромные. Случись повторная… эээ… неудача, полетят головы как качаны капусты. Что вы делаете круглыми глаза? Не в курсе истории с Люберцем? Нет? Своих проблем хватает? Оставайтесь в счастливом неведении. А мне страшно. Эксперимент…