Читать книгу На свободу! - Сергей Аскетин - Страница 1

* * *

Книга написана в 2009 г.

Возможно, эта книга будет не интересна людям, которые общаются и проводят свое время в «нормальных, цивилизованных» социальных кругах. Она больше рассчитана на людей среднего и ниже среднего уровня сознания и мышления – на тех, кто увлекается криминальным миром. Книга повествует о том, что творится внутри этого мира. А этого увлечения, к сожалению, сейчас много, и оно не уменьшается, а, к сожалению, стремительно прибавляется.

В своей книге я хочу передать, исходя из реальных событий, все то, к чему обычно ведет такое увлечение и свойственная этому жизнь, если в ней не остановиться. А остановиться ой как трудно и без внутреннего духовного делания совершенно невозможно!

В книге будут использоваться прозвища и слова из криминального жаргона, пояснения которых я решил размещать рядом в скобках.

Эмоционального читателя я попросил бы быть поосторожнее с тем, с чем он столкнется во время чтения. В книге описывается много психологически негативных и страшных сцен.

Ну что? Вы готовы cоприкоснуться с внутренним миром человека-убийцы?

Тогда, как говорится, с Богом!

* * *

– В жизни есть сильный инстинкт, аналогичный инстинкту выживания, и этот инстинкт – инстинкт свободы, – так говорил мой брат, когда у него закончился тогда еще первый срок его отбывания в местах лишения свободы. И он был освобожден и вернулся домой.

Мы были тогда еще совсем молодыми – нам было всего по двадцать лет.

– Какие наши годы?! – говорили мы. – В жизни нужно успеть сделать все! Свою жизнь нужно прожить так, чтобы не было больно за бесцельно и впустую прожитые годы и даже дни! Бери от жизни все! – так говорили мы, общаясь и приводя друг другу отрывки из произведений великих классиков, которых мы тогда не читали, смешивая их с отрывками из рекламы, а также многое брали из философии. В тот момент нам казалось, что все в наших руках и весь мир у наших ног. – Жизнь дана для того, чтобы получать как можно больше в ней наслаждения и удовольствия! – Эти «мудрые слова» до сего дня в моих мыслях и сердце, но тогда я понимал их совсем иначе. И все время вставал вопрос: что такое наслаждение?

Как будто вдалеке чуть слышно ударил колокол! – Откуда он здесь? Наверное, показалось. – Одиночка, камера, опять пересылка. – Что они, не могут меня в одном месте оставить? – возмущенно рассуждал я про себя. – Привезли меня куда-то. Нет, чтобы меня оставить, и я пребывал бы в одном месте. Что медлят пацаны? Что они, не могут найти человека, который мог бы все устроить? Я катаюсь уже шесть месяцев! Что они, не могут дать денег, чтобы меня освободили как бы по состоянию здоровья? Или же сделать так, чтобы меня просто забыли? – Мол, того, умер и все, нет его! Почти шесть месяцев мурыжат они мне мозги{ Говорят не точно.}. Вся эта неконкретность она меня уже достала! Теперь еще новая тюрьма! Шалтуй (Алексей А.) мне сам говорил, что подожди, не много, мы все сделаем. – Ну и что, где они? Где они, эти дела? Не пойму, у них что, бабок{ Денег.} нет? Или они что, думают меня здесь оставить? Или думают, я тут что, всю жизнь должен париться{ Пробыть.}? Все это так мне уже надоело! Все это меня так уже достало! – говорил я, рассуждая как бы сам с собой, надеясь на своих друзей. – Эта камера новая, куда они меня еще привезли? Герасим (Игорь Н.) говорил, что здесь хозяин{ Начальник тюрьмы.} хороший, ему забашлять{ Подкупить.}, и он все устроит. – Ага, только что он устроит? Завтра скажет – иди?!

На таком лексиконе я разговаривал тогда в надежде, что все уже скоро прекратится и меня выпустят на свободу. Тогда я не знал, что меня ждет и что со мной случится. Тогда я себе не мог вообразить и не мог представить, что свободу я увижу совсем нескоро, а точнее, что я ее не увижу уже никогда. Что срок мой очень большой! Что срок мой – пожизненное заключение!

Когда я узнал об этом, вернее, я знал это еще тогда – после суда, но поверить в то, что ничего изменить нельзя, я не мог. Точнее, об этом я стал догадываться, когда почувствовал, что все то, что я жду и что моя надежда на скорое освобождение – есть всего-навсего лишь плод моего воображения, когда я стал понимать, что все, на что я надеюсь – есть просто моя нелепая мечта. Я чувствовал, что круг моих тогда еще друзей становится все меньше и уже. Когда я почувствовал, что моих возможностей что-то сделать, чтобы жизнь в камере была приблизительно как на свободе, становится совсем мало, я стал чувствовать себя все больше и больше заключенным и одиноким.

В момент, когда меня перевели в эту тюрьму и, пребывая здесь, я стал наблюдать, что не так уж все и гладко и с начальником тюрьмы, как говорил на то время мой друг Шалтуй. Чуть позже, как меня перевели в эту тюрьму в связи с определенными обстоятельствами, я стал замечать за собой что-то неладное. Я чувствовал, что мне нужно обычное общение. Стал замечать за собой, как я хожу по камере или просто лежу, или сижу и при этом разговариваю сам с собою, размахивая руками. Я вспомнил, что в этом случае кто-то рекомендовал, чтобы не сойти с ума, нужно чем-то заниматься: читать книгу, рисовать или писать, в общем, что-то нужно делать. Во время изначального моего пребывания здесь я мог, открыв шленку{ Чашка или котелок для еды.}, которую молча мне ставили в окошко для приема пищи, обнаружить в ней бутылку хорошего вина или что-нибудь еще, как будто бы случайно здесь оказавшееся. Поначалу этому способствовал мой тогдашний друг Шалтуй. Иногда, открыв крышку у шленки, я мог обнаружить завернутый в фольгу героин. Доходило дело и до того, что Леха раз в две-три недели приводил женщин. Было поначалу как будто бы все хорошо! Сначала казалось, хоть это и тюрьма, но и здесь для меня все эти обычные удовольствия были в своей полноте возможны. Меня как бы выводили на очную ставку в отдельный кабинет. Там мы и виделись с ним, празднуя как бы встречу, и как бы отдыхали вместе с женщинами. Это длилось приблизительно месяца четыре до тех пор, пока что-то не случилось с начальником тюрьмы, а точнее, из газет, которые мне приносили в камеру, я прочитал, что у него случились в связи с проверками какие-то неприятности, и он подал в отставку. А дальше начало происходить непоправимое и на первый взгляд ужасное…

Журналы и свежие газеты в камеру мне приносили каждый день, но на самом деле я очень редко их читал, даже когда еще был на свободе. Какие-то новости я мог слышать или по телевизору, или случайно от кого-то, да и если быть до конца честным, то они меня особо и не интересовали.

* * *

В голове неизвестно что. Я здесь в тюрьме, но живу я тем миром, который есть вне ее. Каждый мой день проходит мысленно на свободе.

– Извольте, но я здесь уже больше полугода, и мой приговор – пожизненное заключение! – беседовал я, как бы рассуждая сам с собой.

– Постой, может быть, и правда уже совсем ничего сделать нельзя? Пацаны меня кормят какими-то завтраками, – Мол, того, подожди еще чуть-чуть, скоро все изменится.

– Но постой, – опять продолжал я, если бы что-то могло измениться, то я или был бы уже на свободе, или у меня были бы условия более лучшие, но?!… Но условия становятся все хуже и хуже. Моя жизнь в этих застенках становится все менее и менее свободной. У меня появляется все больше ограничений.

– Постой! – опять в голове у меня кружилось это слово. – Так, может быть, вообще, уже ничего сделать нельзя? Шалтуй – мой друг, и несмотря на это, у него возможностей для меня что-то сделать становится все меньше и меньше. Интересно, что он сейчас делает? Опять, наверное, спит до двенадцати? Потом в тяжелых и долгих раздумьях о том, чем ему нужно сегодня заниматься? Потом до вечера будет трепаться по телефону или поедет кого-нибудь разводить{ Получать от кого-нибудь выгоду для себя.}. Проколотит{ Совершит.} не то понты{ Похожую на реальность ситуацию.}, не то правду где-нибудь скажет, какую-нибудь выгоду тем самым себе зашибет{ Выгадает.}. И так почти у него каждый день с момента, когда он проснется, и до вечера. А вечером, наверное, опять или в кабак{ Клуб.} забурится{ Уйдет.}, или в казино. И опять просадит{ Потратит.} деньги. А потом тем же вечером возьмет себе женщину или две, а то и больше. Покурит, нюхнет герыча{ Героин.}, купит дорогое вино, снимет номер в хорошем отеле, и так у него проходит почти каждый день и каждый вечер. Интересно, а что дальше?

– Интересно, а как вообще некоторые люди, считающие себя нормальными, живут? Женятся, выходят замуж? Живут чисто{ Правдиво.}, не отвисают{ Получают наслаждение.}? Не выпивают, не курят? У некоторых даже нет женщин. Интересно, что они делают без женщин?

– А есть вообще монахи! Я даже слышал, что некоторые из них уходили в пещеры и там закрывались, и были там всю оставшуюся жизнь, и даже, кроме небольшого кусочка хлеба, ничего не ели.

– Ничего себе?! Считай, самих себя загоняли в одиночку, где нет света, и там были всю жизнь.

– Ужас! Зачем?

– Вообще смысл в этом какой?

– Даже хотя бы у этих, которые не в пещерах, а живут обычной семейной жизнью?

– Жить, не отвисая, иметь только жену, может быть, еще и любовницу, которая чуть красивее жены, зачем?

– Все они (женщины) хотят одного и того же.

– Что им нужно? – денег побольше, да еще кое-что потолще! вот что им нужно!

– А дети их, которые родятся, они что?

– Родятся, ухаживай за ними, ночи не спи, потом корми их, потом воспитывай, что бы они правильными выросли.

– Смысл, какой во всем этом?

– А где личная жизнь?

– Вот люди живут и находят в этом смысл жизни!?

– Они, наверное, не видали чисто{ По-настоящему.} нормальной жизни?

– Жили, их с детства воспитывали: не делай того, сюда не ходи, нужно делать так. – Потом они выросли, пошли в институт, а кто работать, и что? И что дальше?

– А дальше где-нибудь и когда-нибудь увидал он ее – свою единственную и неповторимую, или она его, потом начали встречаться, ходить куда-нибудь.

– Интересно, куда?

– В театр, кино, музей, может быть. И вот, наконец-то, настал тот час, когда он увидел ее обнаженную. И все! – размяк, раскис, любить ее еще сильнее стал. И так все закрутилось у них, завертелась семейная жизнь.

– А на чем основана она?

– Да ни на чем!

– Этому, ее мужу, покажи красивую женщину, и все! Любовь сразу же у него перейдет на другую!

– А ей, его жене, денег побольше покажи, и все! – скажет она ему (мужу) – до свидания!

– Скучная жизнь такая, до ужаса!

– Не отвиснуть, не кайфануть, ничего. Она ему, если он что-то не то сделает, начинает высказывать. В общем, одни у них проблемы!

– Ну и зачем такая жизнь нужна?

– Д-а-а…

– Но они на свободе, а я-то здесь!

– Что будет, когда я освобожусь?

– Первым делом отвисну по-нормальному!

– Как?

– Первым делом, возьму Шалтуя и женщин, мне и ему и!..

– Стоп, стоп! – только когда это будет?

– Я больше полугода уже здесь, а лучшего ничего так и нет, все эта тюрьма и камера.

– Слушай, – говорил я сам себе, – а не может быть, что я здесь действительно останусь пожизненно?

– Да нет, да нет! – сейчас должно уже скоро все наладится!

– Подожди, подожди! – продолжал я.

– Шалтуй, его уже долго нет, где он?

– Свободы все меньше и меньше!

– А может быть, действительно, я здесь останусь надолго?

– То есть насовсем, что ли?

– Да нет, все нормально будет!

– А что нормально-то?

– Шалтуй ничего сделать не может.

– Странно, но он здесь все меньше и меньше появляется. Может быть, они, мои друзья, забыли меня?

– Да нет, быть такого не может!

– А что, вдруг, если они и правда обо мне забыли?

– Быки{ Неправильно поступающие.}! Они что? забыли, с кем имеют дело?

– Подожди, а что, если и правда они уже не думают обо мне?

– И что? Что тогда?

– Так, подожди, они же ничего не теряют? Они опять могут жить своей жизнью.

– А что тогда я?

– А я ради кого это все делал? Ради кого я валил{ Убил.} этих быков? Ради кого я здесь?

– И что? Где же дружба тогда?

– А какая дружба?

– Ты же сам рассуждал и пришел к выводу, что жить нужно, чтобы получать от жизни наслаждение. Ты же сам говорил себе, что карабкайся вверх, плюй на других и смотри, чтобы на тебя не наплевали. – Во мне как будто еще кто-то говорил?

– Ну и что? Это же не касается нашей дружбы?!

– Почему не касается? Вспомни себя?! Вспомни, когда вы, так сказать, отдыхали, если это вообще можно отдыхом назвать, выбирал себе самую лучшую из женщин?!

– Вспомни, как ты иной раз тому же самому Шалтую не оказывал помощи?! Вспомни?! Забыл?! – Так, какая же тут дружба? выходит, ее нет?! – А они, твои друзья, на свободе! Они знают, что ты здесь, в тюрьме, и знают, что ты не выйдешь уже отсюда… никогда.

– А зачем тогда они оказывают мне какую-то поддержку?

– А какую поддержку они оказывают тебе? Подумай? – продолжал говорить мне этот как бы другой образ. Они так, лишь делают вид. Ведь они с тобою многим связаны в твоей прошлой жизни. Ты вместе с ними делил нажитое, которое было взято несправедливым путем. Вспомни, как вы вместе выбивали деньги поначалу, как вы шантажировали их?! – Вспомни?! – Как они, твои друзья, могут забыть это? А вдруг ты их заложишь?

– А Шалтуй? – я как бы разговаривал с этим образом.

– Да он же еще молодой! – опять продолжил этот как бы образ. – А пройдет время и, если с ним ничего не случится, он забудет тебя.

– А убийство! Убийство же я ведь ради них совершил!

– Ради них? Подумай, чего ради ты совершил убийство? Ты убил человека, а точнее, людей. Ради чего ты убил их? – Подумай? – Ведь ты лишил жизни людей, а они тоже такие же люди, как и ты!

– Но эти же люди, ведь они столько плохого сделали!

– Плохого? – Вспомни, сколько ты сделал? Ты убивал Бишкека{ Лидер группировки.}, думая, что он совсем уже обнаглел. – Вспомни, что ты думал, что его нужно только валить{ Убить.}, иначе его ничто не исправит, и ты всегда будешь бояться его, пока он ходит еще по земле, говорил ты. Помнишь? Что ты боялся? Что?

– Ты боялся, что он будет с вас, с вашей группировки, которая на самом деле не стоит и гроша, так как в ней нет настоящей дружбы, ты боялся, что он будет брать дань с вас. Ты вспомнил, как опустили{ Унизили.} Кучкура за то, что он противоречил авторитету и не отдал ему вовремя долг? Ты вспомнил это? А помнишь, как ты не захотел с ним быть прежним другом? Помнишь? Хотя Кучкур (Александр П.) был твой так называемый хороший товарищ, почти друг. Помнишь? Почему же ты с ним тоже перестал общаться, как прежде? Почему? Значит все друзья твои – обычная шайка, которая не поддерживает друг друга?! Ты и после того, как завалил Бишкека, называл его помойником. Вспомнил?! А что касается Бишкека, так он и так нашел бы себе проблемы. Ты же видел, что у него нет мира ни с кем, даже в собственной семье. Жена его живет с ним только потому, что боится его. Подумал?! И подумай так же, что дальше было бы с тобой, если бы тебя не нашли правоохранительные органы. Что дальше было бы с тобой, что?

– Что? – вдруг я как бы вмешался в свой же разговор. – А ничего!!!

– Ты, а точнее, ваша шайка собирала бы ваши нечисто заработанные деньги с людей, которые были бы злы на вас и даже если и улыбались бы вам, глядя в глаза, то в сердце все равно презирали бы вас и боялись.

– А женщины и красивая жизнь? – задал я вопрос своему образу.

– Что ты подразумеваешь под словом «красивая жизнь»? – спросил меня мой образ. – Женщины? Сколько у тебя их было? Вспомни! Ты не можешь вспомнить, потому что ты забыл их число. Ты сбился бы со счета, сколько их было у тебя, и где они теперь? Хоть одна к тебе пришла или навестила тебя? – Они любят деньги, – скажешь ты.

– Да, так и есть.

– Таких много, – скажешь ты, – и такие все!

– Но нет уж! Не все такие!

– Почему же не все? Все они такие!

– С чего ты взял? – спрашивал меня мой образ. Потому что тебе только такие и попадались? – Но они же так же, как и ты блуждают по этой жизни, часто видя в удовольствиях довольно-таки узкие масштабы, ограничивая свою жизнь только сексом и какими-то плотскими утехами. Но что с ними происходит? – Ты видел сам, когда проходит их горячая молодость. И ты также видел то, что даже когда молодость еще не прошла, а в самом разгаре, как такие девушки, желая горячего секса, начинают себе искать не одного, а двоих или троих. А потом вспомни, что с ними происходит? Вспомнил?! – А далее алкоголь, наркотики и суицид. – Вспомнил? – И все это за довольно короткий срок. Казалось бы, что такой молоденькой и красивой девушке не хватает в жизни? А вот и подумай, что ей не хватает?

– Любви? – подумал я. – Того единственного?

– Да! – ответил мне образ.

– Но любовь, она же так глупа и низка! – продолжал я рассуждать с образом.

– Кто тебе такое сказал, – я как бы услышал в ответ. – Кто тебе сказал, что любовь глупа и низка? Кто вообще это придумал, что любит только тот, кто слаб? Кто это придумал?

– Но ведь так больно, когда ты расстаешься с человеком.

– Больно? – спросил меня мой образ. – Что ты знаешь о боли? Ты вспоминаешь, когда ты первый раз расставался? Как ты влюбился совершенно случайно?

– Да! – ответил я сам себе.

– Но и как же?

– Еще в семнадцать лет мы вместе всем двором гуляли. Я тогда был до слез смешной и независимый.

– А почему? – задал мне вопрос мой образ.

– Наверно, потому что говорил то, что есть. Я не считал, что что-то нужно скрывать. А все смеялись, и она в том числе. Потом мы вместе шли и доходили до ее дома, а потом все расходились по домам.

– И что? – опять последовал мне вопрос.

– А потом случилось так, что все друзья ушли, и я пошел провожать ее один.

– И что?

– Мне стало как-то неудобно? Я стал стесняться ее. Но вида не подавая, продолжал говорить какую-то ерунду.

– А почему ты стал ее стесняться?

– Наверное, потому что не знал, что нужно говорить девушке?

– А как ты думаешь, что ей нужно говорить?

– Я даже до сих пор этого не знаю, – ответил я своему образу. – Наверное, то, что она спросит?

– Ну а дальше что? – задал он мне вопрос.

– А дальше так было несколько раз, и я влюбился в нее.

– А дальше?

– А дальше мне захотелось делать для нее что-то приятное. Я не знал тогда, что ей говорить. А чуть позже, весной, я стал ей дарить букеты цветов и почему-то стал все больше и больше молчать. Я не знал, что ей говорить и нес разную чепуху и вранье. Старался показать ей, какой я «крутой»{ Имеющий связи и зарекомендовавший себя в мире человек.}.

– А дальше что?

– А дальше мне захотелось быть с ней, и я стал стараться быть там, где она. Ребята, видя это, да и она сама, стали надсмехаться надо мной.

– И что?

– Я захотел быть выше их всех! Я стал становиться не тем, кем я являлся в самом деле. Мне было больно, когда она смеялась надо мной, и я иногда стал напиваться и накуриваться, чтобы мне было легче и чтобы забыться. Я стал думать, что девушки любят только сильных, так как ей стал нравиться тогда другой, более сильный, чем я.

– И что?

– Я стал думать, что девушкам нравятся сильные мужчины.

– Да, но что значит, по-твоему, сильный? Может быть, ты стал подменять силу настоящую, которая от сердца исходит, на силу ложную, ответственность мужчины за слабый пол на силу, которая физическая или материальная? Ты начал путать силу с ответственностью! – Вот результат твоего заблуждения.

– Ну, в общем-то, да, это так! – я стал соглашаться сам в себе.

– А дальше что? – продолжал я спрашивать себя самого.

– А дальше женщины стали тебе казаться внутренне однообразными, которые только и хотят всего на всего одного – побольше денег и чтобы этот человек был «крут».

– А любовь? Разве она не прекрасна? Вспомни, ведь ты, как и многие, когда смотрели какой-нибудь фильм, где была любовная сцена, вспомни, какой восторг вызывало у всех то, что происходило на экране?! Где человек ради другого человека жертвовал собой, вспомни?!

– Да, но я это воспринимал, как сказку! – отвечал я образу.

– Как сказку? Но так ли это, если об этом многие мечтают?

– Когда ты в последний раз решил открыть себя и стать тем, кем ты являешься в самом деле? А она, эта Ольга (та девушка), что дальше стало с ней, посмотри? – Она ведь поняла, что многие неравнодушны к ее красоте, и что дальше стало с ней? Она вышла замуж, развелась, вышла еще раз, стала изменять со своими дружками. Почему? – А тот же самый результат, что и с постоянным желанием иметь все. А любовь отрицать, не любовь, та, кто ее потребляет, от человека, который ею любит, а любовь настоящая, та, которою они любят друг друга в постоянном пожертвовании друг другу, самим собою, – это и есть настоящая любовь!

– Ну и что? – ответил я. – Эта ее жизнь, и она заслужила того, чего хотела.

– А ты? Что ты от этого приобрел или потерял? И есть на то ответ. – Ты забыл о любви! Ты стал презирать любовь! Ты стал просто бояться любить! Именно бояться! А теперь подумай? – Ведь любая женщина на самом деле мечтала бы об этом – о чистой и откровенной любви! – Думаю, ты согласишься с этим?

– А теперь перейдем к Бишкеку, – продолжил я разговор сам в себе.

– Когда ты убивал Бишкека, чем ты руководствовался? Да будет ему по заслугам! Ребята тебе спасибо за это скажут, так ведь ты думал? ну так и где они, эти ребята? Да и кто ты такой, чтобы лишать жизни человека? И кто ты такой, чтобы забирать ее? Ты забрал не одну жизнь, ты забрал их больше.

– Ну и что! Он это сделал бы, не сомневаясь! – сказал я, как бы оправдываясь. – Я уверен, что он, Бишкек, это сделал бы нисколько не смущаясь, пускай даже что он сделал бы это и не своими руками.

– Бог ему судья! – я как бы слышал в себе эти слова.

– Почему Бог? – здесь же я стал как бы спорить сам в себе, и с образом. – Разве Он не нам дал землю? И поэтому справедливей будет, если мы будем судить.

– А ты кто такой, чтобы судить? – я как бы слышал в образе себя. – Бандит? Убийца? Разбойник?

– Ну и что! – я как бы опять оправдывался сам в себе, – я же это справедливо сделал!

– Справедливо? Ты уверен? Смотри правде в глаза. Ты убил Бишкека и с ним еще одиннадцать человек. И если они были с Бишкеком, то они такие же? ты уверен? А девушка? Девушка, которую ты убил в последнюю очередь, она что, такая же?

– Так, все! Хватит! – Я стал говорить сам в себе, а точнее, я еще тогда не мог понять, что со мной происходит, и я как бы разговаривал со своим образом.

– Ее лицо стояло передо мной. Я помню, как она смотрела на меня. Я помню ее последний взгляд, ее глаза, ее последний вздох, а после ее неживое тело. Надо же было этому запомниться! – думал я. – И не выходит ведь она из моей головы?

– Так что делать? – спрашивал я сам себя. – Шалтуй передавал неделю назад убойного герыча. Я взял, насыпал горстку и понюхал.

Понюхав героина и словив{ Почувствовать.} приход{ Начало действия.}, на некоторое время я расслабился, ушел ненадолго в небытие. Однако совсем через некоторое время я почувствовал снова потребность его. Мысли о смерти девушки не покидали меня. Я опять начал вспоминать, как она смотрела на меня, и в ее глазах было умоление. Она была в тот момент, как ребенок. Она была беззащитна и смотрела на меня, как ребенок, прося меня, чтобы я не убивал ее, как бы в этот момент она, безвинная, получает не заслуженное ей наказание. После выстрела ее ноги как бы подкашиваются, и она начинает опускаться вниз, смотря мне в глаза, как бы говоря мне: зачем ты это сделал со мной? Ведь ты уже этого поступка исправить не сможешь. – Она падает и смотрит мне с жалостью в глаза. И в этот же момент другой голос говорит мне: – добей ее, не жалей, жалость – это слабость! Добей, и ты станешь сильнее, ты привыкнешь убивать, и у тебя уже не будет жалости, ведь люди сильные, они именно такие, они не имеют жалости!

– Я помню, как я поднял пистолет и направил его ей в лицо. Зачем я это сделал, я сам не знаю. Я помню, как еще один внутренний голос говорил мне, – Выстрели ей в лицо! Изуродуй ее! Ты не будешь испытывать жалости, когда привыкнешь делать это! Ты будешь выше их всех, и тогда любая красота покорится тебе!

– Зачем я это сделал? О, Боже! Что со мной?!

– Я помню, как направил пистолет в нижнюю часть ее лица и выстрелил. Пуля вошла ей справа между переносицей и верхней губой.

– Голос продолжал говорить мне, – Добивай и смотри, как ты уродуешь ее, и привыкай к этому. Тебе подчинится вся красота! В задней части затылка фонтаном брызнула кровь.

– Голос продолжал говорить мне – Бей ее и не щади!

Я выстрелил еще раз, пуля попала ей в лоб, и с обратной стороны фонтаном брызнула, белая, густая, как краска, в виде сгустка жидкость, а точнее, это было похоже на загустевшие слюни.

– Голос продолжал говорить мне: – смотри и становись сильнее! Ты распорядитель всего в этом мире.

– Что за мысли? – как будто они не мои, как от них избавиться?

– Я уже двумя пальцами взял героин и поднес его к ноздре. Изо всех сил я вдохнул его. Такую дозу я не употреблял никогда. Более того, я знал, что такая доза может быть смертельной. Но мне нужно было отключиться и забыть все то, что я сотворил. И на какое-то мгновение я выключился, но было ощущение, что это были всего лишь минуты или даже секунды. Потом все опять стало возвращаться. Я понял, что я начинаю сходить с ума. Героина уже больше не было. Перед глазами еще стояла эта картина.

– Но она очень красивая была, – говорил я сам в себе. – Зачем я это сделал?

– Так нужно! – опять кто-то начал говорить во мне. Ты это сделал, чтобы утвердить себя!

– Перед кем? – спрашивал я сам себя.

– Ты должен был это сделать, чтобы делать все в своей жизни хладнокровно!

– Что хладнокровно? – спрашивал я в себе еще один неизвестный образ. – Убивать?

– Да, – отвечал мне неизвестный темный образ. – Ведь другие же делают это!

– Но мы ведь не знаем, хладнокровно ли они это делают? – говорил я с непонятным своим образом. – То, что мы видим в кино, не всегда так есть в самом деле! И вообще правда ли это, что в нем показывают? Вообще мы когда-нибудь вдумываемся? – А правда ли то, что люди совершают убийство и остаются спокойными? Мы видим только фильмы, вот и все, а как на самом деле, мало кто знает. – Вспомни, – говорил уже как бы тот первый образ, – людей, которые пришли с войны? они убивали, и какими они оттуда пришли? – Они, если и убивали, то убивали гораздо благородней, чем ты! А ты как убил? И кого ты убил? Ты убил человека, девушку, красивую.

– О-о-о, что со мной? Я схожу с ума! Заповедь, заповедь, ведь она не просто так дана! – Не убей! Это ведь еще издревле. Не убей!

Перед моими глазами была девушка, которая лежала в крови, с развороченным затылком, с мозгами, которые, как плевок отхаркивающего, были на полу.

Колокол! Опять вдали где-то раздался звук колокола. Откуда он здесь?

– Я вспомнил, что как-то в соседнюю камеру приходил, судя по громким крикам, врач. Тогда я еще не доходил до такого состояния, чтобы мне нужен был он. Мне даже тогда казалось, что тот, кто вызвал врача, косит{ Притворяется.} для того, чтобы получить дозу наркотика. Но сейчас мне было не до этого. Я подбежал к двери и стал стучать, и кричать – Врача! Врача мне!

В коридоре была еще тишина. Я стал стучать и кричать еще громче – Врача мне! Врача!

Тишина…

Кто-то внутри меня продолжал мне говорить: – Ну что, продолжаем дальше?

Тогда я стал еще больше кричать и стучать в дверь: – Врача мне! Врача!

Я услышал, как кто-то подошел к двери камеры. Дверь открылась. Я увидел, как заходит врач и с ним два конвоира. Как по отработанной схеме они берут меня с обеих сторон за руки и прижимают к стене, поворачивая меня к ней лицом. Я слышу, как врач ставит свой металлический портфель на стол и начинает доставать из него, судя по звуку, целлофан. Потом я слышу, как ломается ампула, и мне уже вводят лекарство. Два конвоира держат меня, наклонив и задрав руки вверх. Укол. Что-то ударило мне в голову, и у меня потемнело в глазах.… Когда я открыл глаза, я не знал, сколько провел я времени, лежа на спине. Я чувствовал себя скованным, лежащим на ледяном полу.

– Что со мной? Я почти не могу двигать конечностями. Что происходит? Я спал? Нет? Сколько сейчас времени? Вообще что со мной?

Передо мной опять начал вставать образ этой девушки, которую я зверски убил. Она опять смотрит на меня. Передо мной опять та же картина: я посылаю ей пулю сначала в сердце, потом три выстрела в лицо. Белая масса с кровью в виде сгустка брызгами фонтана попадает на стол. Ее красивое лицо становится изуродованным, с выбитой сзади почти на треть черепной коробкой.

– Что со мной? Я схожу с ума? Как отогнать от себя эти мысли о ней? Не могу! Она не выходит у меня из головы. Наказание. Это наказание мне за то, что я совершил убийство! Ведь Бог запретил же убивать!

– Почему Он запретил убивать? – опять я стал задавать вопрос себе.

– Из-за этого, наверное?! – тут же последовал мне ответ.

– Но почему раньше это убийство не стояло перед моими глазами и не мучило меня так? – я опять задал вопрос образу во мне.

– Потому что я чем-то отвлекался, – ответил мне мой образ.

– Чем? – спросил его я.

– Казино, женщины, выпивка, наркотики, – ответил он мне.

– Но так ли это? – я переспрашивал в себе самом мой образ.

– Да, так! – отвечал он мне. – И это тоже грех! – продолжал он.

– Но в чем тогда весь смысл жизни? – спросил я его. – Вообще почему я о Боге стал думать? – опять я спрашивал в себе мой образ.

– А к кому же тебе еще обращаться? – ответил он мне.

– Но постой, ведь все же так и живут. Ведь все на вид нормальные люди живут так и берут от жизни все! – сказал я своему образу.

– А правильно ли это – брать от жизни все? – задал вопрос мой образ.

– Но ведь кто живет семьей, он же себя как-то ограничивает. Он же не видит все стороны прекрасной жизни с наслаждениями?! И я, я тоже далек от этого! – сказал я как бы сам в себе своему образу.

– Почему ты думаешь, что люди, живущие нормальной, семейной жизнью, ограничивают себя в прекрасной жизни с наслаждениями? – спросил меня мой образ.

– Да потому что те люди, живущие так правильно, они не вкушали всех тех прелестей и поэтому живут так скромно, не наслаждаясь ими! А если бы они вкусили эти прелести, то вряд ли захотели бы жить так скромно. У них началось бы постоянное желание наслаждаться всеми прелестями! – ответил я моему образу.

– Так что, они не наслаждаются? – спросил образ меня.

– Да, они не наслаждаются, потому что не знают настоящей нормальной жизни! Бог… Его придумали люди для того, чтобы были какие-то моральные принципы! – с возмущением ответил я моему образу, – и для того, чтобы с помощью этих принципов руководить людьми, – продолжил я.

– А зачем они нужны – эти принципы, и тем более для руководства? – задал мой образ вопрос мне.

– Да какой-нибудь неудачник решил это вынести на рассмотрение людям, чтобы все следовали этим законам, а он, этот неудачник, руководил бы всеми этими массами людей! – сказал я опять моему образу с возмущением.

– Зачем? – опять задал мне вопрос мой образ.

– Потому что сам был неудачник и захотел, чтобы все жили по его принципу, а он бы ими всеми руководил, – ответил я.

– Так что, тогда принцип, выходит, неправильный и совсем не нужен? – спросил меня мой образ.

– А что в нем правильного? – ответил я. – Нет, конечно же, он правильный! Не убей, не изменяй жене или жена мужу… и что-то там такое? Ну и пускай они живут по этим принципам, а я буду как бы соблюдать их, а сам буду наслаждаться всем: женщинами, вином и т. п. Кто из этих домашних жителей видел хоть раз нормальную женщину, кто из них хоть раз занимался нормальным сексом? – говорил я, рассуждая и споря, – Да никто! Живут себе, растят детей, какие-то делают дела! А зачем? Все же просто: все есть для наслаждения, только бери его!

– Вот ты и взял! – ответил мне мой образ.

– А что я взял? Просто попался, да и все! А если бы не попался, то так и жил бы дальше и кайфовал, – ответил я.

– И что было бы дальше? – спросил меня мой образ.

– Да что, что? Дальше наслаждался бы, как тот же самый Бишкек! – ответил я.

– Да? Но ведь Бишкек уже «отнаслаждался», – ответил мне мой образ.

– Да! Отнаслаждался, – сказал я. – А тоже ведь постоянно отвисал{ Получать удовольствие.}. И кто ему, что против мог сказать? Да никто! Только я один из всех засадил ему пулю! – говорил я с гордостью моему образу.

Я начал вспоминать, как сначала меня объяла ненависть, но потом я увидел, как его лицо после того, как пуля была выпущена ему в грудь, было как у ребенка и вызывало даже жалость. Оно как бы говорило мне: – Прости меня, я все исправлю в своей жизни.

– Кто, Бишкек? Бишкек исправил бы свою жизнь? – опять я начал задавать вопросы моему образу. Да не исправился бы он ни когда! Таких только могила исправляет, – возмущаясь, говорил я с образом.

– Стоп! – сказал мне образ. – Могила? Его лицо! Его, можно сказать, предмогильное лицо, оно ведь просило прощение! – Постой, – опять продолжал мой образ, – может быть, у каждого человека внутри что-то есть иное? Да, у каждого! Но всегда ли мы, люди, видим и слышим это внутреннее? Бишкек, наверное, как и все мы на это не обращал внимание?! Однако перед смертью у него на лице было это внутреннее чувство просьбы и прощения!

– А мы все, а я? Все ли мы люди, часто ли обращаем внимание на это внутреннее чувство, на этот внутренний мир, на этот как бы внутренний голос? Мысли?! Как они меня уже достали! – опять начал я сам с собой рассуждать.

– Постой, а мысли ли вообще это? – продолжал я задавать сам себе этот вопрос.

– Может быть, это какие-то чувства?

– Нет, я точно с ума схожу?!

Я еле-еле перебрался на кушетку.

– Постой, внутреннее чувство, откуда оно? – задал я вопрос себе. А есть ли оно вообще – это внутреннее чувство? есть ли жалость? – задавал я себе вопросы и тут же получал ответ на них. – Жалость – это ведь тоже чувство. Мне ведь жалко ту девушку?! Жалко? – продолжал со мной говорить тот мой внутренний образ.