Оглавление
Сергей Дмитренко. Салтыков (Щедрин)
От автора
Частьпервая. Пушкин тринадцатого выпуска (1826–1848)
Спас-Угол
Из института в лицей
Запутанное дело
Часть вторая. Вятская служба (1848–1855)
Встреча с распростёртыми объятиями
При исполнении особых поручений
Кабинет в тарантасе
Под покровом тихой ночи
Часть третья. Женитьба Салтыкова и рождение Щедрина (1856)
В разгар мечтаний матримониальных
Тернии невесты, розы жениха
Часть четвёртая. Служить как писать (1857–1868)
«Была бы страсть в пере»
Перо вице-губернатора
Поселиться в Твери
«Русская правда» и современники
В стране волшебств
Два медведя в тульской берлоге
Рязанские страдания – 2
Часть пятая. Действительный статский советник в непокое (1868–1884)
Горький хлеб журнальной подёнщины
Салтыковы и Головлёвы
Отец семейства
Литература в мире, увиденном Салтыковым
Мир, показанный Щедриным
Третье предостережение
Часть шестая. Житие Михаила Салтыкова, русского писателя (1884–1889)
Недоконченные беседы
Сказки между делом
Пошехонье надо любить
Основные даты жизни и творчества М. Е. Салтыкова (Щедрина)[47]
Краткая библиография
Основные издания сочинений М. Е. Салтыкова
Воспоминания и биографические работы
Материалы и исследования
Отрывок из книги
Москва. Кремль. К его северо-западной стене во времена князя Дмитрия Донского подступали поля с небольшим лесом посередине, отчего место стали называть Остров. Полтора века спустя сюда от грузной Кутафьей башни уже тянулась улица: поначалу именно она называлась Арбат (по-арабски арбад – «пригороды»: городом был Кремль, а здесь селились купцы из жарких стран – совсем и не дремотная Азия издавна стремилась в Белокаменную). Потом улица называлась Смоленской, а в XVIII веке её стали величать Воздвиженкой – при Иване Грозном основали в начале улицы по левую руку монастырь Воздвижения Честного Животворящего Креста Господня, что на Острове, в обиходе – Крестовоздвиженский. Но в 1812 году вторгшиеся в Москву наполеоновские вояки монастырь разграбили-осквернили, и он был упразднён.
Так монастырский соборный храм эпохи Петра Великого стал храмом приходским, Крестовоздвиженской церковью. Сама по себе живописная, в стиле украинского барокко, ярусная церковь к 1849 году обрела и шестиярусную колокольню, построенную по проекту архитектора Петра Буренина. Такая архитектура особым образом знаменовала устремлённость ввысь всего сооружения. Стоящий на пути в Кремль храм с высокой колокольней, осеняя окрестные дома, словно перекликался-перезванивался с колокольней Ивана Великого.
.....
В странном очерке «Монрепо-усыпальница» (1879) из цикла «Убежище Монрепо», которое один чуткий критик с полным основанием назвал «сатирической элегией», Салтыков, как и Чаадаев, собравший на себя немало обвинений с разных сторон, писал: «Я знаю, есть люди, которые в скромных моих писаниях усматривают не только пагубный индифферентизм, но даже значительную долю злорадства, в смысле патриотизма. По совести объявляю, что это – самая наглая ложь. <…> Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где-либо, кроме России. <…> Хорошо там, а у нас… положим, у нас хоть и не так хорошо… но, представьте себе, всё-таки выходит, что у нас лучше. Лучше, потому что больней. Это совсем особенная логика, но всё-таки логика, и именно – логика любви. Вот этот-то культ, в основании которого лежит сердечная боль, и есть истинно русский культ. Болит сердце, болит, но и за всем тем всеминутно к источнику своей боли устремляется…»
Несмотря на то, что оба автора отважно используют в своих заявлениях образность, связанную с анатомией, и оба пытаются как-то достойно обойтись с безупречным жупелом патриотизма, всё же нельзя не видеть различия в их судьбах. Чаадаев и при жизни был, и в российской истории остался басманным философом, рано замкнувшимся в своём флигеле и не претендовавшим на широкое признание. Напротив, Салтыков даже после закрытия «Отечественных записок» не только не успокоился, но с виртуозностью великого мастера слова отринул конъюнктуру публицистики, завоевав себе в историческом пантеоне России место в самой почётной его части – среди писателей.
.....
