Читать книгу Живущие в нас - Сергей Дубянский - Страница 1

Наташа уже никого не стеснялась и подпрыгивала на месте, давя скрипевший под каблуками снег, терла щеки свободной рукой, но ничего не помогало.

– Да что ж так холодно-то, блин… – пробормотала она, обращаясь к Деду Морозу, который по научному, оказывается, назывался «обширный антициклон». Несколько дней назад этот гад прибрал к рукам весь Центральный регион.

– Вот вам, девчонки, и фитнесс, – засмеялся мужчина в дубленке, но Наташа не обернулась. Нет, она б, конечно, могла объяснить, что думает о его плоском юморе, но не хотелось снова взирать на черную, как воронья стая, толпу, равномерно вытянувшуюся вдоль всего проспекта. Это окончательно убивало всякую надежду уехать, поэтому лучше уж смотреть вперед, на медленно ползущие фары и умолять добрую, славную маршрутку остановиться.

…Даже такси все полные! Где они успевают набиться?.. А интересно, можно ли совсем замерзнуть посреди большого города?.. Конечно, можно! Никому ведь ни до кого нет дела! Никто даже не заметит, как превратится в сосульку хорошенькая девушка. Какие ж все сволочи!.. Надо было сразу ехать домой, и черт с его днем рождения – не последний раз видимся… выгляжу, как дура, с этим замерзшим веником. Но как же!.. Наташа в очередной раз вонзила каблучок в снег и не почувствовала этого, – все, ногам пипец. Итальяшки чертовы! Ясно дело, у них зимы не такие…

Отчаяние подчас толкает на самые неадекватные поступки. Увидев белые «Жигули», сигнализировавшие кому-то фарами, она выскочила на середину дороги, как перебитым крылом махая букетом. И произошло чудо – машина вильнула, словно играя с ринувшимися вперед людьми, и остановилась рядом с ней. Сзади возмущенно подал голос огромный черный джип, гневно сверкнув раскосыми азиатскими фарами, но «Жигуленок» оказался не робкого десятка. Его передняя дверь распахнулась, и Наташа плюхнулась на сиденье. Прежде чем толпа раскусила хитроумный маневр водителя, «Жигуленок» уже медленно пополз дальше (собственно, при всем желании он не смог бы взять кого-либо еще, потому что сзади и так сидело трое).

Наташа закрыла глаза. Благостное тепло забиралось в рукава дубленки, гладило лицо. От этого по телу пробежала дрожь – видимо, холод не желал покидать оккупированную им весьма симпатичную крепость. Еще б снять сапоги, чтоб сунуть ноги под струю горячего воздуха, но это будет уж слишком большой наглостью.

Открыв глаза, Наташа увидела, что машина свернула к вокзалу. …Господи, я даже не объяснила, куда мне ехать!..

– А зачем?..

Но водитель опередил вопрос.

– Сначала их завезем, – и ткнул пальцем в заднее сиденье.

– Ладно, – в принципе, Наташа была готова и просто кататься по городу на все пятьсот рублей, которые лежали у нее в кошельке. …Гори все ясным огнем!.. – расстегнув дубленку, она искоса посмотрела на водителя, – староват, конечно, хотя не так, чтоб очень… на кого ж он похож?.. – но дорисовать образ не успела, потому что машина остановилась на площади перед вокзалом, и все вышли. Наташа слышала, как выставив сумки, водитель объяснял кому-то, что никуда больше не поедет.

– А почему вы никого не взяли? – спросила она, когда водитель уселся на место. Наверное, в ее голосе прозвучала тревога, потому что тот рассмеялся.

– Не бойтесь, девушка, я не убийца и не насильник – просто я на вокзале не работаю. У них тут своя «мафия», свои цены. Еще колеса поколют – уже бывали случаи. Сейчас клиентов и так, пруд пруди. Куда едем?

Наташа задумалась. Ей уже совсем не хотелось в гости. …Господи, дома ведь горячая ванна! Какое это счастье!.. А там – толпа народа, не нарезанные салаты, потом грязная посуда, и только совсем потом – ванна (если, конечно, у Олега опять не отключили горячую воду)…

– Девушка, – напомнил водитель, – куда едем?

– Домой, – уверенно ответила Наташа.

– Отлично. А где наш дом?

– Я похожа на дуру, да? – Наташа засмеялась, – я не дура, я просто очень замерзла.

– Я видел, – водитель бессовестно распахнул полы ее дубленки, – разве можно в такой мороз ходить в одних колготках?

– Я на день рождения собиралась, – Наташа прикрыла ноги, но не возмутилась – от холода ее рефлексы затормозились, – хочется ж быть красивой, – пояснила она.

– Вы и так красивая. Так куда едем-то?

– В Северный.

– Поехали. Попутчиков возьмем – дешевле будет.

– Конечно, возьмем. Я не дочь миллионера.

– Зря. В человеке все должно быть прекрасно, и внешность, и содержимое кошелька…

– Почему-то так не получается, – Наташа улыбнулась оригинальной трактовке Чехова, – но ничего, живем…

– Живем… – водитель вздохнул, – выживаем. Когда-то я работал технологом на заводе, который сейчас распродали под супермаркеты; теперь, вот, таксую. Все почему-то считают, что продуктивно работают люди в возрасте до тридцати пяти лет.

– Тогда мне еще тринадцать лет можно не дергаться, – Наташа засмеялась. Она уже согрелась; даже ноги вновь обрели чувствительность. Неживыми оставались только пальчики, зажатые узкими сапогами – ее крохотные, почти игрушечные пальчики, которые так любит целовать Олег, и Наташа решилась, – можно я разуюсь? – спросила она.

– Да ради бога, – водитель пожал плечами.

Она огляделась, куда бы деть мешавший букет, и увидев, что машина остановилась у перекрестка, протянула его водителю.

– Выбросьте, пожалуйста, – она думала, что тот выйдет и опустит цветы в урну, но он, открыв на секунду окно, небрежно швырнул их на тротуар.

– Утром пусть гадают, что здесь произошло.

Машина тронулась. Наташа только успела освободить ноги и ощутить жар, причинявший тянущую, но приятную боль, как появились два попутчика. Вместе с ними в машину заполз запах перегара и призывное звяканье бутылок. Последнее, видимо, рождало в их головах совершенно фантастическое продолжение вечера (как поняла Наташа, ехали они к телкам, у которых и собирались заночевать).

– Зря цветы выбросили, – заметил водитель, когда парни вышли, – могли б ребятам отдать. Сами-то, вот, не догадались.

– А вы – язва, – Наташа покачала головой.

– Ну что вы!.. Это я так, к слову. День рождения-то чей был, если не секрет? – вдруг вспомнил водитель.

– Молодого человека.

– Понимаете, какие метаморфозы случаются в жизни – они ехали к девушкам с водкой, а вы к молодому человеку, с цветами. Как говорится, все смешалось в доме Облонских…

– Ой, нам направо!.. – воскликнула Наташа, увидев, что они чуть не проехали нужную арку. Водитель резко вывернул руль, – и к крайнему подъезду.

– На какой этаж прикажете?

– На седьмой, – засмеялась Наташа, – спасибо вам огромное.

– Спасибо стоит сто двадцать рублей.

– У вас сдача есть? – Наташа достала пятисотку.

– Найдем, – водитель включил тусклый свет, и она увидела его глаза – бесцветные, словно поблекшие от времени, совсем не походившие на «зеркало души»; они так не вязались с недавней непринужденной беседой, что Наташе даже показалось, будто водителя мгновенно подменили – теперь рядом сидел другой человек, с которым не стоило бы так откровенничать. Пока «двойник» отсчитывал сдачу, Наташа застегнула согревшиеся сапоги, и схватив деньги, выскочила из машины.

Водитель не спеша вырулил на улицу и остановился. Впереди он видел несколько парней, зябко жавшихся к холодному киоску, но сзади, на остановке, клиентов было гораздо больше. Взглянул на часы, прикинув, что до десяти еще уйма времени, и тут в заднее стекло требовательно постучали; вслед за этим распахнулась дверь.

– Еле догнал!.. – выдохнул запыхавшийся мужчина, втискиваясь на сиденье, – поехали в Ленинский РОВД.

– Двести, – объявил водитель.

– Да поехали быстрее!.. Тут сына забрали! Звонил сейчас. Не знаю уж, чего они там натворили, засранцы… аж сердце болит… у вас дети есть?

– Нет, – водитель покачал головой.

– Счастливый, – неожиданно заключил пассажир, – хоть спите спокойно… когда ж его, паразита, в армию заберут?..

– Думаете, тогда будете спать спокойнее?

Вопрос повис в воздухе. Размышлял ли пассажир над ответом или прикидывал, во сколько обойдется освобождение сына – неизвестно, и водитель углубился в свои мысли. Правда, он боялся погружаться в них надолго, а лишь окунался и тут же выныривал, как из ледяной проруби, поэтому он всегда старался общаться с клиентами, ведь чужие проблемы – это как роман; жаль, конечно, что ему всегда доставались вырванные страницы, без начала и без конца. С другой стороны, начало совершенно неважно (это он знал по собственному опыту), а конец всегда можно додумать: …вот, что мог натворить его пацан? Сорвать мобильник?.. Скорее, шапку в такую-то погоду. А, может, ограбил зал игровых автоматов? Сейчас это модный промысел, если верить газетам…

Хлопнув дверью, пассажир исчез за желтым уазиком, стоявшим в полной боевой готовности, а водитель снова посмотрел на часы. С каким бы удовольствием он катался всю ночь, даже тогда, когда все остальные будут благополучно спать в теплых постелях!.. Но он не мог себе этого позволить; кто-нибудь другой мог, а он, нет.

Выезжая к перекрестку, водитель увидел в темном дворе одиноко сидевшего на скамейке человека – ссутулившись и нахлобучив шапку, мужчина, то ли спал, то ли замерз. Взобравшись на ледяной бугор, определявший границу тротуара, водитель остановился и не спеша вылез из машины.

– Эй!.. Ты живой? – он потряс бедолагу за плечо, и тот с трудом поднял голову, бессмысленно озираясь вокруг, – если деньги есть, давай отвезу домой, а то окочуришься.

– Есть, – пьяный кивнул, и голова его чуть не стукнулась о колени, – полтинник. Отвези на Левый берег, будь другом.

– Маловато, конечно, но не бросать же тебя, – водитель помог пьяному встать; засунул его на заднее сиденье и усевшись за руль, обернулся, – давай полтинник, а то знаю я таких…

– Без проблем, – пошарив в кармане, пьяный извлек скомканную купюру, – я с работы… работа, такая… а не надо было работать сверхурочно, да?..

Машина осторожно сползла с ледяного бугра.

– Слышь, братан… – тепло вернуло пьяного к жизни, – я тебе по гроб жизни обязан… но это только так говорят. На самом деле никакого «гроба жизни» не существует, ты знаешь об этом?

– Не знаю, – водитель пожал плечами.

– А зря, – дыша перегаром, пассажир протянул руку, – Влад, – но водитель никак не прореагировал, и пассажир вновь откинулся назад, – ладно, как хочешь. А ты веришь, что, когда приму грамм двести, я могу общаться с умершими?

– Когда я приму двести, то могу общаться с кем угодно.

– Тогда ты дурак, – обиженно заключил Влад, – это чистая правда. Мне Леха помогает… – он, видимо, ждал, что последует вопрос, кто такой Леха, но тема водителя не заинтересовала, и Влад продолжал беседовать с его равнодушным затылком, – Леха – это круче брата, и круче мамы с папой! Это – вот!..

Водитель не видел, какой жест сделал навязчивый пассажир, и, вообще, уже не старался его слушать. …Все это старо, как мир, – подумал он, – но если смерть не конец, а, наоборот, начало новой жизни, значит, в ней не должно быть ничего страшного. Почему ж тогда все боятся смерти?.. Или они боятся, как раз, этой самой новой жизни?.. А двести грамм – между прочим, стакан. После стакана привидятся не только духи, но и чертики зеленые…

– …Братан, здесь направо и во двор.

Водитель, не задумываясь выполнил команду, но почувствовал, как машина угодила в глубокую ледяную колею.

– Какой подъезд?

– Чего?.. – переспросил Влад так, вроде, его оторвали от важного дела, и водитель обернулся. Пассажир, и правда, что-то писал, положив бумажку на спинку переднего кресла, – вон, где дерево останови… Слышь, братан, я теперь твой должник. Если что, обращайся. Я тут адрес нацарапал…

– Обращаться, в смысле, по двести грамм махнуть? – водитель, притормозил перед означенным деревом.

– Хоть бы и так, – пассажир вышел и сразу исчез в подъезде.

Водитель повертел в руках обрывок тетрадного листка, и небрежно сунув в бардачок, взглянул на часы. …Еще рейс можно сделать… Двигатель взревел, но машина лишь дернулась, выплюнув из-под колес заряд снега; попытался тронуться назад, однако результат получился аналогичным.

…Вот и приехали, – водитель вылез наружу, – из-за какого-то сраного полтинника!.. Оглядел двор, яркие окна, дразнившие наличием рабочей силы, до которой невозможно добраться.

…Без двадцати десять. Не успеваю… – водитель наклонился, в сотый раз упрямо подсовывая коврик под заднее колесо и в сотый раз зная, что он вылетит оттуда, как сказочный ковер-самолет. Возникло предчувствие чего-то ужасного, причем, как именно это ужасное проявит себя, пока неизвестно, но проявит обязательно. Окинул взглядом узор окон, становившийся все более замысловатым; снова нажал на газ, заполняя гулким эхом мертвое пространство, и вдруг увидел, как штора в окне первого этажа сдвинулась, и показалась голова мужчины, который покрутил пальцем у виска, потом постучал по часам на руке. Водитель подумал, что его б тоже взбесило, если б кто-то столько времени газовал под окнами. …Пусть и поможет, если не нравится, – он вылез из машины и зашел в подъезд.

– Чего надо? – ответил на звонок недовольный голос.

– Если я вам так надоел, может, толкнете?

– Я тебе чо, нанялся? Смотреть надо, куда едешь!

– Так ведь клиент всегда прав, – водитель развел руками, хотя никто не видел его жеста.

– Вот, пусть клиент тебя и толкает!

– Боюсь, он не в состоянии. Хотите – проверьте; шестьдесят восьмая квартира.

– Влад, что ли? – голос смягчился, – ладно. Слав! Оденься! Козла одного толкнуть надо!

Ждать пришлось достаточно долго, пока, похожие друг на друга, отец и сын – оба маленькие и коренастые, одетые в одинаковые куртки, появились на пороге.

– Как он достал!.. – старший захлопнул дверь квартиры.

– Охотник за привидениями… – засмеялся младший. Выглядел он лет на пятнадцать, но от отца уже успел получить не только внешность, но и перенять интонации голоса.

Они дружно уперлись в багажник, и машина пошла.

– Спасибо, мужики, – кивнул водитель.

– Да ладно, бывает, – закончив дело, старший подобрел, – посмотрел бы, что тут летом делается!.. Полный двор идиотов, желающих пообщаться с покойниками, а этот алкаш… мне, говорит, двести грамм, и вхожу в контакт. И несут ведь, а он только глыкать успевает.

Водитель взглянул на часы и вздохнул, потому что людей на улице не убавилось, но это были уже чужие клиенты. Попрощавшись со «спасителями», он нехотя поехал к дому.

Загонять машину в гараж он не стал, надеясь, что угонщики тоже предпочитают тепло и комфорт; взбежав на пятый этаж, торопливо повернул ключ и замер в темном коридоре.

– Надь, это я!

Никто не ответил, и водитель пошел по квартире, включая свет, пока не добрался до спальни. На разобранной постели, свесив босые ноги, сидела женщина. Ее бессмысленный взгляд был устремлен в зеркало, стоявшее напротив; потом, прочертив по стене прямую линию, замер на вошедшем муже.

– Надюш, – водитель облегченно вздохнул, – представляешь, засел и больше часа выбирался. Дороги наши…

– Как ее зовут? – спросила женщина без малейших эмоций.

– Никак ее не зовут!!..

– У нее нет имени или ее зовут просто моя киска, моя рыбка, да? – губы женщины скривились в усмешке, – не ври мне.

– Я не вру! Я зарабатываю деньги, чтоб содержать и тебя, и твоего врача, между прочим!..

– Мы ж договорились, что работаешь ты до десяти. Если в десять тебя нет, значит, тебе наплевать на меня. А если тебе наплевать на меня, значит, у тебя есть другая. Вот, я и спрашиваю, как ее зовут?

– Чертова женская логика! – водитель бессильно покачал головой, – а ты не допускаешь, что я все-таки на машине? Это дорога!.. Я могу сломаться! Могу попасть в аварию!..

– Лучше б ты попал в аварию.

– Ах, так!.. – водитель решил, что больше сегодня говорить им не о чем. Вернее, он-то мог бы сказать многое, но зачем, если его все равно никто не понимает? Хлопнув дверью, он вышел, а женщина снова повернулась к зеркалу, и губы ее растянулись в довольной улыбке.

– Сегодня быстро ретировался, – сообщила она своему отражению, – до завтрашнего утра он не будет нам мешать. Можно я продолжу? – она вытащила из-под подушки тетрадь, которую успела спрятать при появлении мужа. Отражение не ответило, да женщине и не требовалось ничье согласие – она строго исполняла свой план.

Выйдя на кухню, водитель открыл холодильник. Произошедшая только что сцена являлась самой обычной, повторявшейся практически ежедневно, и поэтому не могла поломать привычного распорядка. Мельком взглянув на пустые полки, он сразу открыл морозильник, где держал запас полуфабрикатов; поставил на плиту кастрюльку и извлек из-за помойного ведра бутылку. Если б жена нашла заначку, то объявила б его еще и алкоголиком, но он знал, что на кухне ее давно уже ничего не интересовало. Наполнив рюмку, залпом выпил. Похоже, на месте водки оказалась концентрированная усталость – его стало тут же клонить в сон, тело сделалось вялым, и он даже пожалел, что затеял возню с ужином. Взглянул на важно раздувшиеся пельмени, толкавшие друг друга в попытках пробиться наверх. …Еще немного, и они передерутся… Спрятал водку и безо всякого аппетита принялся за еду. Потом вымыл тарелку, смахнул со стола капельки воды…

Он точно не помнил, когда его постель перекочевала в гостиную, но теперь находил это новшество весьма удобным. Как он раньше не догадался, что гораздо лучше отдыхать, раскинувшись на широком диване, чем постоянно чувствовать на своей руке чью-то голову, сопящую в самое ухо, и бояться пошевелиться, чтоб не потревожить… кого не потревожить? Кто она мне есть-то?.. – выключив свет, он забрался под одеяло, – жену? Так мы не живем с самой осени. Может, я давно уже стал импотентом. Говорят, в таком возрасте, если не заниматься сексом, потребность отмирает сама собой. Я уж и не представляю ее голой, – сладко зевнул, – вот, Вику представляю… пока еще…

Мысли окутались туманом, и утром он о них даже не вспомнил, проснувшись с единственной, совершенно четкой целью – купить резину и наконец-то переобуть свою «старушку», потому что так, как он ездил вчера, ездить просто невозможно.

Прислушался. На кухне звякнула чашка – значит, можно было идти в ванную. Согласно выработавшегося графика, они сталкивались лишь в одном месте: он – по дороге на кухню, а она, как теперь говорила, в «свою спальню».

– Доброе утро. Как спалось?

– Спасибо, хорошо. Ты сегодня опять к ней?

– Да, – водитель кивнул, – к ней. Надо резину поменять. Потом заеду пообедать…

– Понятно, – Надя кивнула, – теперь ты уходишь с утра. Какая ж она у тебя ненасытная!..

Водитель молча пошел дальше, даже не задумавшись, хочется ему изменить ситуацию или они оба закономерно пришли к идеальной схеме отношений?..

* * *

Снег повалил еще когда водитель грузил на заднее сиденье новенькие покрышки – снег густой, разлетавшийся, будто пух из разорванной наволочки; видимость сделалась нулевой, и город застыл в пробках. Причем, «застыл», и в прямом, и в переносном смысле, потому что мороз тоже не собирался сдаваться.

…Если ехать обедать, то двигаться надо прямо сейчас. А как же Витькино предложение? Оно хоть и не слишком оригинально, но выглядит уж очень привлекательно… – водитель сидел возле пышущего жаром «козла» и с чувством исполненного долга взирал на свои «Жигули», гордо приподнявшиеся на новых колесах; Виктор еще мыл руки, скобля щеткой каждый палец, и при этом хитро поглядывал на задумавшегося гостя. Клиентов в такую погоду не ожидалось, поэтому на гараже вполне логично смотрелась табличка «Шиномонтаж не работает».

…Сколько ж времени мы не отводили душу?.. Вечно эта душа сбивает с пути истинного, – подумал водитель, – то бабу присмотрит, то запросит водки… а как ей откажешь? Она ж потом изведет…

– Миш, – Виктор наконец вытер руки, – ну, так что?

Водитель подумал, что давно никто не обращался к нему по имени – случайные пассажиры не могли его знать, а дома он давно превратился в существо мужского рода третьего лица единственного числа …но не все, оказывается, забыли, что меня зовут Мишей…

– Пожалуй, я схожу, – водитель поднялся.

– Хлеба возьми, – напомнил Виктор, – остальное, вон, в погребе. Танька моя наделала, как перед голодным годом.

С трудом пробравшись по глубокому снегу, Миша вернулся, когда верстак, аккуратно застеленный белой бумагой, уже превратился в симпатичный стол. На нем даже появились настоящие рюмки, правда, «разнокалиберные», сохранившиеся от перебитых в праздничном азарте, наборов. …И что толку, что у нас вся кухня заставлена посудой, словно в ожидании праздника, который не наступит никогда… Миша водрузил бутылку, явившуюся самой важной деталью сервировки.

– Ну, – Виктор скрутил ей «голову» и наполнил рюмки по самый край, – будем!

Организм принял водку благосклонно. А когда букет ощущений дополнился соленым помидором (именно, соленым – чуть забродившим, покрытым тонким белым налетом и наполненным соком, играющим под прозрачной кожурой!..) Вот тогда стало совсем хорошо.

– Это Танька моя, – пояснил Виктор, глядя в блаженное лицо гостя, – черт ее знает, как ей удается – вроде, делает в банках, а получаются, как бочковые. Класс, да?

Миша кивнул, стирая с подбородка капельку рассола.

– А твоя чего на зиму делает?

– Моя ничего не делает.

– Зря, – Виктор покачал головой, – нет, я понимаю, в стране сейчас изобилие, но такого-то не купишь, согласись!

– Соглашусь, – Миша подумал, что это здорово, когда жена возится с солениями, стирает, готовит обед… а еще, когда она хоть иногда появляется в твоей постели. …Я уж забыл, было так до Вики или все происходило, как и сейчас, только менее демонстративно? Тогда, может, Вика тут и не при чем?.. Нет, конечно, и с Надеждой хорошее когда-то было… – ему захотелось вернуться в прошлое, но для этого требовалось полностью растормозить сознание, преодолев незримую границу, поделившую жизнь на две части, и Миша вновь разлил водку.

– Не, у нас с Танькой четко, – продолжал Виктор, поднимая рюмку, – ты своей скажи. Знаешь, как удобно – гости, вот, нагрянули; десять минут и стол готов.

– У нас не бывает гостей, – произнес Миша и вдруг почувствовал, что уже не только способен, но и должен поделиться своей историей. Ведь все в жизни имеет логическое обоснование, и то, что Надя не делает заготовок на зиму, и то, что у них не бывает гостей… – у моей с головой не все в порядке, – пояснил он.

– А кто из баб с головой дружит? – Виктор махнул рукой, – слышал анекдот? «Акция! В голове у каждой третьей блондинки – мозги!..» – он засмеялся, но Миша не оценил юмора.

– Она реально больна, – сказал он серьезно, – сейчас с ней психолог занимается.

– Эк, тебя угораздило! – воскликнул Виктор, – а когда женился, ты ничего не замечал?

– Она всегда была жутко ревнивой, – Миша вздохнул, – а тут познакомился я с девкой… ну, и понеслось. Я не собирался разводиться, а так, сам знаешь…

– И что? – удивился Виктор, не понимая, как эта банальная ситуация могла иметь столь трагический финал, – Танька однажды застукала меня с соседкой. Та в чем мать родила… ну, не разговаривали они месяца два, а теперь, как миленькие, друг к другу за солью бегают…

– Так, то твоя, а то моя. Я думаю, она любит меня… знаешь, как в романах – все или ничего.

– Миш, тебе сколько лет? – Виктор окинул собеседника скептическим взглядом, – если Танька не будет жрать готовить, на фиг, она мне нужна с ее любовью? Любви, знаешь, сколько по улицам ходит?..

– Знаю, – согласился Миша, – но чувствую себя виноватым.

– Похоже, тебе тоже нужен психолог. Даже психиатр, – Виктор разлил остатки водки, – не мне судить, конечно – может, вам так нравится… Ладно, давай вздрогнем.

Миша послушно опрокинул в рот содержимое рюмки и реально вздрогнул; вернее, его передернуло – давно он уже не пил в таких количествах, и наверное, не стоило этого делать. Он-то думал, что водка объединяет, стирает психологические барьеры, а оказывается, она только усугубляет состояние, и легче никому не становится. …Жаль, что из-за этой глупой иллюзии я вечером не смогу работать. И куда тогда деваться, да еще в таком виде? Только домой… – но думать об этом не хотелось.

– Хватит или вторую возьмем? Деньги есть.

Миша лишь нетвердо поднял голову, а ответ уже пришел из внезапно распахнувшейся калитки в черных гаражных воротах.

– Я знал, что ты здесь! – весело пробасил мужик в потертом черном полушубке, когда-то являвшемся частью милицейской формы и сохранившем даже полоски от погон.

– Заходи, Серег, – Виктор поднялся, – ты откуда?

– Да копался, вот… Бензин жрет, падла. Карбюратор отрегулировал – посмотрим, что получится, – он выставил на стол бутылку, – как у меня чутье?.. Слушай, а у тебя тепло, – Серега расстегнул полушубок, – у меня дома холоднее, – проходя мимо, он протянул Мише руку, – Сергей.

– Михаил, – тот кивнул, тупо глядя на разложенные на полках инструменты. Его совершенно не интересовали вопросы теплоснабжения; хотелось поговорить совсем о другом тепле, и ради этого он, собственно, и остался …а совсем не ради выпивки!.. И что теперь делать? Если старый друг не понял, то чего ждать от этого жизнерадостного амбала?.. К тому же, к обеду обещал быть дома…

– Пойду я, пожалуй, – Миша попытался встать.

– И куда? – удивился Серега, – на улице минус двадцать семь и пурга. Замерзнешь ведь, – он хлопнул Мишу по плечу, – не гони лошадей – давай, посидим, а через часок сыну позвоню, и он отвезет тебя. Заодно проверим, как я карбюратор сделал.

Миша посмотрел на часы. …Господи, как время летит!.. Уже три… Какой обед? Скоро уже на работу выезжать… тьфу, какая работа?.. Все, конец… – он поднял рюмку, услужливо поданную Серегой; выпил, не говоря ни слова, и эти дополнительные граммы вдруг резко изменили настроение, – да мужик я или нет?! Что ж меня теперь всю жизнь казнить?.. Может, наоборот, быстрее вылечится, а то все над ней трясутся, а ей нравится королеву корчить! Загулял разок!.. И никакая она не больная – она мстит мне так… а ведь тоже, небось, пока я вечерами мотаюсь, на врача ей зарабатываю, времени даром не теряет. Потому я ей и не нужен! Вот, в чем суть!.. – Миша расплылся в довольной улыбке.

– Ты чего? – удивился Виктор.

– Все нормально, – Миша кивнул с пьяной уверенностью, – только отвык я от таких доз, а так, все нормально.

– Давай сиденья раскину, и поспи. У меня, знаешь, какой там сексодром получается? Только не блюй в салоне.

– Я никогда не блюю! – гордо тряхнув головой, Миша нетвердой походкой направился к Витькиному джипу. Через десять минут перед глазами замахали крыльями разноцветные бабочки, замигали звезды, за которыми он никак не мог уследить, и еще, издалека он слышал слова, вроде, относящиеся уже и не к нему вовсе.

– Слышь, Серега, во, несчастный мужик. У него жена сумасшедшая, в натуре. Он сам говорил… я б такую давно в дурдом сдал.

…Это правильно… – сонно подумал Миша.

– Не скажи, – возразил другой голос, – в дурдом так просто не сдашь. Знаешь, сколько желающих? Кто скрывается, кто отдыхает – там классно. Покой, уход… Я знаю, еще когда в ментовке работал.

…И это правильно…

Потом разговор перекинулся на разводы, дележ квартир и детей, суды, адвокатов.

…И это правильно. Жаль, что никто из них не был в моей шкуре… а говорят они правильно…

Проснулся Миша неожиданно резко; открыл глаза и в первый момент не понял, где находится – низкий обтянутый кожей потолок, тусклый свет, пробивающийся снаружи… Осоловело повел глазами, и только увидев два колеса, висевших на бетонной стене, вспомнил все.

– Сколько времени? – он приоткрыл дверь. За столом продолжали сидеть уже изрядно запьяневший Виктор, мужик в полушубке, имя которого Миша забыл, и к ним добавился парень лет двадцати, ехидно оглядывавший последствия праздника.

– Шесть, – ответил парень – единственно трезвый и потому услышавший вопрос.

– Блин!.. – Миша неуклюже вылез из машины.

– Хорошо вы тут погуляли, – заметил парень, возвращая внимание к застолью.

– А ты б еще попозже пришел, мы б вообще попадали!..

– Пап, у меня тоже дела, – ответил парень не оправдываясь, а констатируя факт.

…И не надо оправдываться, – сделал вывод Миша, – никогда не надо оправдываться, и все встанет на свои места…

– Выспался? – Виктор повернулся в Мишину сторону, – поехали по домам. Держи, – он бросил куртку, которая почему-то валялась на полу. Не обращая внимания на ее ужасный вид, Миша молча надел ее и на удивление удачно застегнул молнию.

Колючий морозный воздух трезвил быстрее, чем рассол и всякие таблетки; движения, правда, остались пока неуверенными, зато мысли побежали, словно стараясь согреться. …Не надо оправдываться, – вспомнил Миша, – вопрос – где ты был?.. Ответ – где надо, там и был! Что она мне сделает хуже того, во что уже превратила нашу жизнь? Ничего. И пошла она!.. Витька прав, других баб мало что ли?.. – Миша уселся в стоявшую возле гаража красную «Тойоту», – что они там про разводы говорили? Надо будет заняться этим вопросом, а то все люди, как люди, один я… тварь дрожащая… Блин, откуда это выражение?.. Зато как точно!..

«Тойота» выползла на улицу, и Миша снова закрыл глаза. Минутная бодрость поглотилась теплом, и плавностью японской подвески. Очнулся он в своем дворе. Оказывается, Витька даже помнил адрес, хотя был в гостях всего раз, и то очень давно; впрочем, неважно, как они сюда добрались…

– Спасибо, мужики, – Миша двинулся к подъезду. …И посмотрим, было ли что-нибудь на обед, который я пропустил?.. Преодолев восемь мучительных лестничных маршей, открыл дверь и остановился.

– Жена! – залихватски крикнул он, но никто не ответил; причем, не ответил не только голос – ни вздоха, ни всхлипа, ни шороха, говорившего о наличии живого существа. Единственное, что почувствовал Миша – в квартире стало жутко холодно.

…Никак отключили отопление? – он коснулся раскаленной батареи; заглянул в гостиную и увидел распахнутое окно, – она что, совсем дура? Хотя да – она и есть дура. Врачи подтверждают… – закрыв створки, огляделся.

– Надь, где ты?! Почему окно открыто?!.. – прошел в спальню, но и там никого. …Неужто в магазин поперлась?.. Хотя могла – из принципа. Переклинило, что я ее бросил и надо самой заботиться о себе… Все это мы уже проходили!..

Взял сиротливо лежавший на столе листок бумаги.

«…Душа приходит на землю со своей кармой, и смысл жизни в том, чтоб правильно определить ее. Это Бог придумал такую игру – человек, найди себя. В ней кроется глубинная потребность, которую невозможно разрушить или превозмочь. Ты увел меня слишком далеко от основной линии, поэтому проще все начать сначала. До следующей встречи. В этой жизни – твоя, Надя».

…Что за бред?.. – Миша повертел в руках листок, словно ища обратный адрес, – похоже, новый поворот в истории болезни… да-да, надо позвонить доктору… доктору… Вернувшись в коридор, он нашел в списке, пришпиленном к обоям, нужный телефон.

– Яков Самуилович? Это Михаил. Да, муж Надежды. Знаете, она пропала, но оставила очень странную записку. Вам прочитать?.. А, вы сейчас в машине?.. Хорошо, жду, – положить трубку он не успел, потому что в дверь позвонили.

…Вернулась, зараза, – подумал Миша злорадно, но распахнув дверь, увидел мужчин – одного в штатском, другого в милицейской форме.

– Михаил Андреевич? – спросил штатский.

– Чему обязан? – Миша старался не дышать в сторону представителей власти.

– Вы знаете, что случилось с вашей женой?

– С ней что-то случилось? А то я только что звонил ее врачу. Он должен подъехать.

– Ее врачу? – мужчины переглянулись, – она была больна?

– Да, у нее расстройство психики.

– Ах, даже так?.. – лейтенант понимающе кивнул, – тогда все становится более-менее понятно. С вашего позволения мы тоже подождем врача.

– Конечно. Проходите. Так все-таки что случилось?

– Ваша жена выпала из окна.

– О, господи!.. – до Мишиного сознания дошел смысл сказанного, но как на это реагировать, он пока не знал; спросил только, – она жива?

– К сожалению, нет.

Лейтенант прошел в гостиную и оттуда донесся его голос:

– Это вы закрыли окно?

– Да, но я же не знал…

– Это она писала? – лейтенант вернулся с запиской.

– Да, – Миша кивнул, – нашел, вот. Приехал недавно – видите, даже не разделся – (лейтенант втянул носом воздух, посмотрел на грязную куртку, и Миша стыдливо отвел взгляд), – у друга был. Колеса меняли, потом выпили немного…

– Чувствуется, что немного, – лейтенант усмехнулся и повернулся к штатскому, – а записка похожа на предсмертную; тут какой-то намек на следующую жизнь… Михаил Андреевич, скажите, у нее не было предрасположенности к суициду?

– Честно говоря… – Миша запнулся, – я об этом не думал.

– Как же вы могли не думать, если рядом с вами душевнобольной человек? – возмутился штатский, – это ведь накладывает определенные обязательства!..

– Вы меня обвиняете?.. – Миша испуганно замер.

– Пока нет, но чисто по-человечески…

…Ах, по-человечески!.. – Миша облегченно вздохнул, и в это время в незапертую дверь просунулась голова. Увидев милиционера, она удивленно выпучила глаза, которые под очками и так казались неестественно большими.

– Яков Самуилович! – обрадовался Миша, и тут же осекся, потому что демонстрировать радость в его положении было, по крайней мере, неприлично, – Надя покончила с собой, – произнес он как можно трагичнее.

– Вы ее врач? – догадался лейтенант.

– Да, с вашего позволения, – Яков Самуилович протянул милиционерам визитки.

– Скажите, а что у нее была за болезнь?

– Это, скорее, фобия. Пойдемте, я расскажу вам.

Он по-хозяйски уселся за стол. Милиционеры устроились напротив, и лейтенант достал лист бумаги. Миша остался стоять у окна, пытаясь осознать свое новое положение. Все походило на глупую игру, которая должна вот-вот закончиться всеобщим весельем. Он даже подумал, что жена решила устроить последнее испытание, прежде чем заключить мировую.

– Вам конечно потребуются заключение психиатрической экспертизы, – со знанием дела предположил Яков Самуилович.

– Естественно, – штатский кивнул, – кстати, посмотрите, – он протянул Надину записку, – что вы об этом думаете?

Яков Самуилович прочитал ее и отложил в сторону.

– Вся эта мистика вызвана нездоровой психикой, создавшей свой, ирреальный мир. В реалиях все обстоит несколько иначе – дело в том, что хотя создает семью любовь, но управляет ею исключительно страх… Не надо делать такие глаза!.. – он подмигнул лейтенанту, – в каждой стране имеется своя статистика факторов, препятствующих распаду семьи. По России она выглядит следующим образом: тридцать процентов женщин боятся резкого ухудшения материального положения вследствие развода; десять процентов – что муж сопьется, а около пятидесяти(!) – что муж изменит им, причем, неважно, уйдет он при этом из семьи или нет. А что такое страх? Это излучаемая человеком энергия определенного уровня, и обладает она интересным свойством, родственным магнетизму, то есть, притягивает то, что ее породило. Иными словами, создаваемые страхом образы рано или поздно материализуются. То, чего мы боимся больше всего, происходит на самом деле. Понимаете, какая подмена причины и следствия? Человек думает, что не зря боялся, а на практике получается, что, если б он не боялся, то ничего б и не случилось. Поскольку Надежда не имела ни образования, чтоб найти достойную работу, ни собственного круга общения, способного поддержать в трудную минуту, ни достаточного материального ресурса, она полностью отдалась единственному, что присутствовало в ее жизни – любви. Из бесед с ней я выяснил, что страх потерять мужа присутствовал в ней всегда, но когда он материализовался в конкретную измену, ее сознание дало сбой. Измены стали мерещиться ей везде и во всем; сделались навязчивой идеей, подавившей даже саму любовь. Она фактически перестала поддерживать отношения с мужем, всецело посвятив себя, так сказать, охране своей собственности в его лице, поэтому малейший факт, способный убедить ее в несостоятельности защиты, вполне мог спровоцировать суицид. Вы, – Яков Самуилович повернулся к Мише, – в свое время дали, так сказать, импульс к запуску генератора, а дальше машина пошла вразнос… Жаль, конечно, я пытался подсказать ей путь выхода…

– И какой же? – заинтересовался лейтенант, видимо, желая набраться опыта на будущее.

– Надо было уничтожить страх, путем укрепления собственного «я». На практике это можно назвать обретением независимости или отделением от любимого мужчины. Во-первых, нельзя доверять ему все тайны. Тайна – это щит, позволяющий аккумулировать в себе положительную энергию. Во-вторых, надо соблюдать границу и самой не покушаться на «чужую территорию», потому что навязчивые знаки внимания сродни энергетическому вампиризму – они разрушают чужое биополе, и умный мужчина невольно начинает избегать подобных женщин. В-третьих, надо иметь свой круг формального общения, куда и выносить из дома всю скапливающуюся негативную энергию. Находясь только вдвоем, вы волей-неволей вынуждены выплескивать негатив друг на друга. И последнее из основных положений…

– Достаточно, – перебил лейтенант, давно переставший конспектировать «лекцию», – если я правильно понял, вы считаете, что сложившаяся ситуация вполне могла послужить поводом для самоубийства?

– Разумеется.

– В таком случае, у нас больше нет вопросов, – он взглянул на визитку, лежавшую на столе, – Яков Самуилович, я б попросил вас завтра зайти к нам и еще раз повторить свои показания. Заодно прихватите заключения экспертов или что там у вас есть…

– Естественно, – Яков Самуилович поднялся, – а вы, Михаил, мужайтесь. Возникнут проблемы, звоните.

Милиционеры тоже поднялись.

– Михаил Андреевич, с вами осталась одна неприятная формальность – надо съездить в морг и опознать тело.

– Да-да, конечно, – Мише было все равно, куда ехать, лишь бы поскорее все закончилось и он остался один. До сих пор дух жены будто еще обитал в квартире, что делало обретенную столь странным образом свободу какой-то ненастоящей.

* * *

На следующее утро дух материализовался, причем, без всякой мистики. Правда, теперь жена не возмущалась, не задавала вопросов и не требовала никаких объяснений – она спокойно лежала в своей новой, обтянутой красной материей, «постели», закрыв глаза и скрестив руки. Миша поймал себя на мысли, что такая она нравится ему гораздо больше.

…Но ведь это нонсенс, когда мертвый человек оказывается ближе живого! И не какой-нибудь враг, с которым борешься всю жизнь и наконец побеждаешь, а тот, кого любишь… любил… Миша задумался, что же это за странное чувство, имеющее столь непредсказуемые проявления? Наверное, действительно, для каждого оно выглядит по-своему и проявляется по-своему. Он попытался понять, почему, вообще, решил назвать его любовью? Только потому, что они жили вместе?.. Но так ведь было не всегда.

Когда-то они вместе только работали… и наблюдали друг за другом. Это происходит непреднамеренно, если ежедневно сидишь за соседними столами в огромной комнате. Тишина, только шуршат кальки и кто-то изредка проходит в кабинет главного технолога; потом возвращается обратно, и снова тишина. А после обеда так не хочется думать о техпроцессах (особенно весной, когда сосульки свешивают с крыши свои сопливые носы)!.. Тогда поворачиваешься и, вроде, смотришь в окно, а на самом деле косишь глазами на соседку, которая тоже делает вид, что в мире нет ничего интереснее тающих сосулек…

А еще ему постоянно выпадало поздравлять ее с Восьмым марта. Сначала это были мягкие зверушки, обитавшие в ближайшем магазине, и дежурный букетик мимозы. Но однажды ему надоела убогая традиционность, и тогда появилась небесно-голубая чашка с розовыми разводами. Каждый раз, когда соседка заваривала кофе, ему казалось, что их уже связывает нечто общее. Ему вдруг понравилось делать ей подарки, и на Новый год, и на Первое мая… жаль, что тогда еще не узаконили такой откровенный праздник как День Святого Валентина…

А еще они вместе ехали с работы. Правда, она жила ближе на целых две остановки, но это неважно – главное, можно было не делать вид, будто случайно оказался в том же троллейбусе – все и так выглядело естественно, даже для них самих.

О чем они разговаривали? Конечно, о работе и о начальнике – глупце и самодуре, но как-то незаметно пришли к выводу, что это совсем неинтересная тема. Тогда они стали обсуждать фильмы, в конце концов, решив, что и смотреть их лучше вместе. Еще они рассказывали о своих друзьях, и возникла потребность познакомиться с ними.

Совместное времяпрепровождение засасывало, тем более, в компаниях их уже не воспринимали порознь, да и самим им чего-то не хватало скучными, одинокими выходными.

А потом произошло то, к чему, собственно, и вело все предыдущее. Правда, сколько для этого пришлось состроить хитроумных планов!.. Ведь этой квартиры еще не было, а по закону подлости в самый неподходящий момент кто-то всегда оказывался дома.

Спасла их природа… (в Мишином сознании это понятие давно трансформировалось в нечто более глобальное, чем плеск реки и комары, нагло забирающиеся в палатку и глумящиеся над обнаженными телами).

…Да, именно, человеческая природа брала свое!.. А где же тогда любовь, и что это такое?.. Как странно, что я задумался над этим только сейчас, когда она лежит рядом, но ничего не может объяснить… Хотя нет, я уже задавал себе этот вопрос, когда встретил Вику. И что я тогда ответил?.. А ничего. Просто вновь пришлось пройти по тому же самому кругу – разговоры, подарки, общение с друзьями, и результат был тот же самый – овладение телом, которое на поверку оказалось не хуже, но и не лучше предыдущего, – Мише стало обидно, что мечты, нежно лелеемые каждым мужчиной – пустая иллюзия, – зачем тогда жить? Только чтоб в поте лица зарабатывать деньги, а потом проедать, пропивать их, тратить на какие-то вещи, которые все равно придется выбрасывать?.. Хотя, наверное, и женщины, как вещи – их тоже периодически приходится выбрасывать и покупать новые. Конечно, можно сохранить какой-нибудь, особо нравящийся «свитерок», чтоб лежал в шкафу, как память, но носить его уже никогда не будешь, потому что он вышел из моды. Как Надька. Я ведь так и хотел сделать. Подумаешь, приобрел по случаю «рубашку», а она, дура, порвала ее. Зачем, спрашивается? Ей бы подождать немного, и все б разрешилось само собой… Честное слово!..

А все-таки странно устроено человеческое сознание – поэты, например, мыслят категориями неба и радуги, а у меня даже образы вещественные. Впрочем, не удивительно – не знаю, как у поэтов, а у меня все упирается в деньги, отсюда и образы… Будь побольше денег, у меня этих «рубашек» был полный шкаф!.. – Миша открыл один глаз и боязливо посмотрел на жену, словно она могла услышать его страшное признание, но ни один мускул не дрогнул на мертвом лице, и это означало, что можно спокойно рассуждать дальше. Он снова закрыл глаз, – жуткое ощущение, когда перемещаясь по квартире, люди чувствуют, будто пора бы что-то сказать друг другу, а сказать-то нечего, кроме бессмысленной фразы, вдруг всплывающей в памяти: «Знаешь, милый (милая), я тебя люблю». Это, как пароль, или лучше сказать, пропуск в постель, причем, неважно, твоя она или нет – главное, вовремя назвать пароль.

Кому я все это объясняю? Ей?.. Но она же дура, – Миша снова посмотрел на согласную со всем жену, – все бы так и тянулось до определенного момента, никому не мешая, если б ты не устроила свои дурацкие разборки…

Миша помнил это зрелище во всей его красочной неприглядности. Ни до, ни после, ему не доводилось видеть, как дерутся две женщины, а тут они дрались из-за него(!). И неважно, что в результате исчезли обе – оно стоило того.

…Они все равно были уже «старыми вещами»… Неужели мне выбрать больше не из кого? Хотя бы та замерзшая девочка с цветами. Такая лапочка, и эти ножки в черных колготках… Дом ее я помню, и этаж знаю… А ты смотри! И попробуй встать и что-нибудь сделать! Я в тебя осиновый кол вгоню, поняла?.. – Миша бесстрашно взглянул в умиротворенное лицо жены, понимая, что теперь она уже ничего не сделает. Как это здорово!..

– Завтра ты исчезнешь окончательно, – торжественно произнес Миша, – никто не будет занимать туалет и контролировать мое время… и, вообще, всем станет лучше. Ты попадешь в рай… или самоубийц туда не пускают? А ты попроси – ты ж умеешь. Скажи, что выпала случайно, а записку написала, чтоб просто излить душу. Это даже не про нас, а так, вроде белых стихов… или набей им морду, это ты тоже умеешь. Никогда не думал, что ты умеешь драться… свитерок ты мой старенький, поеденный молью…

* * *

Нельзя сказать, чтоб утро пятницы наполнило мир радостью и светом, но сквозь тонкие облака проглядывало солнце, а это уже прогресс после недавнего снегопада.

…Бедные копатели, – Миша вспомнил вчерашний день, – я б ни за какие деньги не согласился, стоя по колено в снегу, долбить мерзлую землю… – сладко потянулся, вслушиваясь в тиканье будильника, – странно, даже голова не болит после поминок. Как-то это неправильно…

Встав с постели, он обошел квартиру, словно знакомясь с ней заново. Столы, освободившиеся от тяжкого груза кутьи и куриной лапши, расползлись по своим местам. Табуретки, служившие постаментом гроба, вернулись на кухню к своим прозаическим обязанностям. Любимое Надино зеркало сбросило покрывало, вновь отражая ее постель с розовым покрывалом и дверь в коридор. Рядом с ним стояла заклеенная скотчем коробка с всякими женскими мелочами, но в нее можно и не заглядывать. Правда, в шкафу еще осталась одежда, которую надо будет завезти ее матери, но она не мешала, и даже ни о чем не напоминала, спрятавшись за полированными створками. Здесь больше нет женщины, зато появился замечательный дух свободы.

Миша открыл ящик комода и извлек потертый конверт, не один год служивший в качестве «сейфа». С удовольствием пересчитал голубые тысячи, которых осталось ровно двадцать …Ну, ничего, похороны стоили того, ведь это последняя бессмысленная трата. Теперь можно не «спонсировать» Якова Самуиловича, а мне хватит… Интересно, сколько на них можно жить, не работая? Месяц? Да нет, пожалуй, два!.. – удовлетворенный проведенной ревизией, Миша вернулся на диван и включил телевизор, но по всем каналам шли, либо новости, либо мультики, – и посмотреть нечего!.. Конечно, они ж думают, что с утра все должны работать. Как бы не так!..

Прошел на кухню и открыл холодильник. Он знал, что там находится, и, тем не менее, было приятно заглянуть в него очередной раз: недоеденные салаты, штабелем стоявшие друг на друге; чуть ниже куски рыбы, для экономии места сваленные вместе с котлетами; соленые помидоры, ничуть не хуже Витькиных, колбаса.…А это что? – Миша приподнял крышку, – ах, холодец! Мать Надькина принесла… Класс! Люблю холодец с хреном!.. Давненько у меня не было такого изобилия. Хоть снова гостей приглашай!..

Потом он отправился в ванную и не спеша залез под душ. Теперь можно плескаться, сколько душе угодно, и никто не скажет ему ни слова. …Как я сам не придумал такого выхода из тупика? Процесс-то, оказывается, давно можно было ускорить, кабы знать, что все так элементарно просто… – Миша боязливо оглянулся, словно кто-то мог подслушать его мысли, и тут же успокоил, и себя, и несуществующего собеседника, – но я этого не делал. Она сама так решила…

Ближе к вечеру до Миши неожиданно дошел смысл, классического изречения о том, что свобода, есть осознанная необходимость. А, вот, если нет никакой необходимости, тогда как?.. На сегодняшний день у него все есть; о завтрашнем, он старался не думать, а вчерашний – уже, вроде, забыл. И свобода мгновенно потеряла свою привлекательность.