Читать книгу В поисках идеала - Сергей Евгеньев - Страница 1

Нижний Новгород, август 1897 года.

Приказчик выскочил из прохладного нутра магазина на залитую солнечным светом улицу. Ловко обогнув спешащих по делам людей, он остановился у самого края тротуара и посмотрел туда, где располагался Главный ярмарочный дом. От усердия пришлось приподняться на цыпочки – рост не позволял смотреть поверх голов снующей мимо публики. Солнце слепило даже сквозь руку, приложенную ко лбу навроде козырька – шляпа осталась на прилавке. Блеска добавляла и идеально начищенная вывеска магазина «Товарищество мануфактур Савелия Морозцева и Кº», жёлтые буквы которой на красном фоне сияли золотом. Глаза от напряжения стали слезиться, а ноги затекли от долгого нахождения в неестественной позе. Тут ещё чей-то служащий в серой пиджачной паре, торопившийся так, что почти бежал, пихнулся локтем: «Ишь встал, подвинься». Приказчик от неожиданности ступил на дорогу и чуть не оказался под копытами лошади, везущей элегантную коляску. Конское фырканье над ухом и грохот колёс по булыжнику привели его в чувство. Он даже успел, не выдавая приключившегося конфуза, учтиво поклониться благообразному, седобородому мужчине в старомодном сюртуке и галстуке, заколотом булавкой с огромным изумрудом. Рядом с представительным стариком сидела молоденькая спутница, которая томно обмахивалась веером и порой чересчур интимно прижималась к своему кавалеру открытым плечиком. Важный господин еле заметно кивнул в ответ, а жеманная кокотка даже глазом не повела. Пара, в другом месте вызвавшая бы изрядный скандал и нескончаемые пересуды, спокойно взирала на кипящую внизу суету с мягких диванов экипажа. Сейчас, во время главной всероссийской ярмарки, такая картина особого удивления не вызывала – повод позлословить, не более того.

Стекла в витринах были начищены до прозрачности и отражали замершего в благоговейном полупоклоне приказчика, смотревшего вслед удаляющейся коляске. Старший из продавцов Пётр, высокий и жилистый мужик, подпиравший плечом косяк входной двери, за всей этой суетой наблюдал спокойно, лишь ухмылялся в густую, обильно подёрнутую сединой бороду.

– Чаеторговец Тихомиров молодую жену отыскал в ресторанном оркестре. Ты глянь – катаются у всех на виду, не таясь. Ничего – помиловались месяцок, пора и по домам: купцу к своей благоверной под бок, а барышне подаренное воздыхателями проживать. Через год опять приедут и по новой жениться станут. Если, конечно, Тихомиров ко Господу не преставится, возраст всё-таки, – не удержался от колкости хмурый продавец. Он даже хотел презрительно сплюнуть на тротуар, но в последний момент удержался – сам же недавно заставлял продавцов всё вымести перед лавкой до идеальной чистоты.

– Тебе-то что за печаль, кто с кем милуется? – важно ответил приказчик, словно и не гнул мгновение назад спину перед богатым купцом. – Ты не по сторонам на юбки без толку глазей, а смотри – Савелия Трофимовича не пропусти! Придёт хозяин, устроит нам трёпку – будешь знать!

– Так за что нас ругать? Почитай, лучший магазин на всей ярмарке. Мы своё дело крепко знаем. Чистоту ещё с утра навели – ни пылинки. Сами одеты с иголочки, опрятные. Ни у кого ни рожи опухшей, ни духу винного – не зря у его степенства хлеб едим, – ответил Пётр. – Ну покричит, линейкой мерной по спине приласкает, как положено. Большому начальству по-другому нельзя, а мы потерпим хозяйскую ласку, не переломимся.

Приказчик, который такую ласку от хозяина не любил, ничего не ответил, но грустно подумал: «Прошка сказал, что вчера в ресторацию Савелий Трофимович отправились только в одиннадцатом часу вечера. Ужинали стало быть они никак не раньше, чем до двух пополуночи, а утром в десять присутствие в ярморочном доме открывается. Злой будет от недосыпа, а ежели с вином вчера перестарались – то совсем пиши-пропало». Сведения о планах Морозцева были верные – от его слуги Прохора. В этом году Савелию Трофимовичу выпала честь исполнять обязанности Главного ярмарочного распорядителя, поэтому занятой с утра до позднего вечера купец в свой магазин наведывался не так часто, как обычно, доверив служащим лавки принимать покупателей, за исключением самых крупных, с которыми, по-прежнему, дело вёл лично. Справлялся, по его собственному мнению, приказчик неплохо, рассчитывая на щедрое вознаграждение за труды по итогам торговли, но была и ложка дёгтя в этой, пока ещё воображаемой, бочке мёда – из-за недостатка времени отчитывал работников Савелий Трофимович теперь вдвое строже. «Драл, как Сидоровых коз», – по выражению Петра. Каждый визит Морозцева был сродни урагану, после его ухода приказчик с продавцами ещё долго смотрели друг на друга ошалелыми глазами, утирая пот с покрасневших, горящих лиц. И всё-таки купец задерживался, уж четверть часа как должен был нагрянуть.

– А что в городе слышно? Не произошло ли чего? – спросил приказчик у Петра, который после закрытия торговли имел обыкновение переодеться в костюм простого работяги и отправиться туда, где отдыхали после тяжёлого дня лодочники, носильщики, грузчики, подённые рабочие – в общем, представители самого дна, последней ступени, за которой начинался мир живущих по ту сторону закона. Пётр оттуда пробился в старшие продавцы лучшей в городе лавки, но привычка к былой жизни осталась, заставляя с закатом солнца отправляться в грошовые кабаки и рабочие ночлежки. Купец смотрел на это спокойно: хмельным Пётр не увлекался, в лавке всегда был опрятен и вежлив, держа прочих продавцов-мальчишек в строгости, зато жизнь города знал с изнанки.

– В старом амбаре на Оке вчера ночью большие дела были, – начал было Пётр.

– Это в котором? – встрепенулся приказчик.

– Толком не знаю. Арестовали там… Даже не знаю кого. И жандармы были с их летучим отрядом и полицейские чины, правда не местные. Поговаривают, что до стрельбы дошло, и губернатор лично туда выезжал. Большую банду взяли. Наверное, политических поймали – уж больно секретно всё, не иначе социалисты какую пакость готовили.

Приказчик вздохнул. Вряд ли Савелий Трофимович вчерашней ночью туда наведывался, всё ж дела не ярмарочные, но чем чёрт не шутит. Устав ломать голову, он опять внимательно посмотрел на дорогу. Обычно скорое появление купца было заметно издалека: или неслась чёрная, лакированная до блеска коляска, или он сам уверенно двигался посреди прохожих, как медведь сквозь чащу, раздвигая нерасторопных своими широченными плечами. Только дам отстранял с пути огромной лапой, бубня густым басом: «Пардон, мадмуазель», что являлось для Морозцева верхом учтивости. Сейчас ничего подобного не происходило. Обычная суета, к которой за месяц ярмарки все её завсегдатаи уже привыкли. Приказчик приосанился и развернулся, чтобы идти внутрь магазина, но столкнулся с прохожим, бредущим вверх по улице. Внешне тот ничем примечателен не был – мужчина лет тридцати пяти, крепко сбитый, высокий, одетый хорошо, но без вычурности. В Нижний Новгород в это время приезжали подданные с разных концов Империи, поэтому человек, носящий костюм по европейской моде, внимания не привлекал. Тут уже яркие халаты и чалмы купцов азиатских эмиратов и ханств примелькались, не то что стандартные пиджачные пары. Приказчик, по навсегда усвоенной привычке, кивнул незнакомцу, поздоровался и извинился за собственную неловкость. Тот ответил, приподняв светлую, летнюю шляпу, и вдруг уселся на скамейку между витринами магазина, спрятанную от солнца или непогоды под полотняным тентом. Положил рядом с собой трость, откинул голову назад, прислонившись затылком к прохладному камню стены, и полуприкрыл глаза. Пётр удивлённо посмотрел на приказчика, но тот в ответ лишь недоумённо пожал плечами.

– Господин, у вас всё хорошо? – поинтересовался у нежданного визитёра продавец. – Не желаете ли чего?

– Ничего не надо, благодарю вас. Отдохну несколько минут, с вашего позволения, и пойду дальше. Устал немного, – ответил незваный гость, отчего-то болезненно бледный.

– Может быть, хотите воды? Если нездоровится – давайте экипаж свистну, чтобы вас к доктору довёз, – предложил приказчик, стараясь избавиться от прохожего, так некстати появившегося перед визитом хозяина.

– Не нужно, спасибо, – покачал головой мужчина, утирая испарину со лба. – Пожалуй, пойду дальше. Не буду вам мешать.

Он взял шляпу, в другую руку трость, сел прямо и глубоко вздохнул. Приказчик с продавцом стояли рядом, на их лицах застыло фальшивое участие. Тут-то и подкатила чёрная, лакированная до блеска коляска. Незнакомец тяжело поднялся, а навстречу ему из экипажа выпрыгнул на тротуар Морозцев. Купец мельком глянул на своих работников, а потом внимательно посмотрел на прохожего, собравшегося было идти восвояси.

– Господин Филатов? Быть не может! Это вы? – Савелий Трофимович развёл руки в стороны, словно собирался обнять собеседника.

– Вы не ошиблись, господин Морозцев, это, действительно, я. У вас отличная память, – незнакомец богатейшего промышленника империи, конечно, узнал, а вот то, что тот помнит человека, виденного до сегодняшнего утра от силы раза три, да и то на каких-то светских мероприятиях с большим количеством гостей – было неожиданно.

– Ну что вы, что вы… Лучшего сыщика Москвы да не узнать! Не скромничайте, – купец улыбался, но взгляд оставался настороженным. – К нам какими судьбами? Неужели лавку мою посмотреть захотели?

– Я как раз интересовался, не угодно ли чего господину, – влез было в разговор приказчик, но Морозцев его оборвал:

– Коли Владимира Андреевича увидели – не интересоваться нужно, а встречать, как самого дорогого гостя и посылать за мной!

– Перестаньте, Савелий Трофимович. Откуда вашим служащим меня знать? – загадочный незнакомец вступился за пошедшего красными пятнами приказчика. Пётр же во время всего разговора стоял как каменная статуя, лицо его было бесстрастно. – Вот ярмарку решил посмотреть своими глазами. Столько слышал, а не видел ни разу.

– Ярмарку обязательно надо посмотреть, чтобы оценить размах. Почитай, вся Россия-матушка здесь торгует, все сколько-нибудь значимые купцы тут. Позвольте я вам сейчас всё в лучшем виде и покажу. Кто лучше Морозцева ярмарку знает? На коляске моей проедем от начала до конца. Можете и купить что-нибудь, если интересуетесь.

– Неловко занимать ваше время, – Владимир Андреевич рассматривал добротный экипаж купца, – но отказываться не буду. Второй раз такой случай может и не представиться.

– Располагайтесь, как вам удобно, а я со своими работниками буквально на пару слов… – Савелий Трофимович подошёл к приказчику с Петром, что-то спросил и внимательно слушал ответ, затем махнул рукой: – Вечером договорим.

Гость не спеша подошёл к коляске, степенно забрался в неё и с видимым облегчением устроился на мягком диване. Купец шустро оббежал упряжку и уселся рядом с Филатовым. Кучер цыкнул языком, тряхнул поводьями, и лошади мерно зацокали подковами по булыжнику мостовой.

– Ну и кто это был? – Пётр вопросительно смотрел на приказчика. Тот в ответ лишь пожал плечами и отправился внутрь лавки.

Владимир Андреевич Филатов широкой публике известен не был: не обладал он ни миллионными капиталами, ни громким титулом, ни завидным родством, ни шумной популярностью. И всё же те, кому посчастливилось (либо, наоборот, в зависимости от обстоятельств) с ним столкнуться по роду его занятий, хранили о Филатове самую крепкую память. Служил Владимир Андреевич в Московском сыскном управлении, служил уже почти пятнадцать лет и успехов достиг немалых, главным из которых была его репутация. Вот и Морозцев сразу признал нежданного посетителя. Среди людей высшего сословия слава о Филатове ходила разная: кто-то восхищался его умом и проницательностью, кто-то недовольно сетовал на дурное для дворянина, пусть и захудалого рода, воспитание. Мол, слишком резок и прямодушен, не худо бы приличным манерам обучиться. Впрочем, и те, и другие не отрицали, что Владимир Андреевич в сложной жизненной ситуации им, безусловно, помог. Сам Филатов своими успехами не кичился, и никогда о них не распространялся, как помалкивал и о знакомствах, которые имел в высшем свете.

В Нижний Новгород Филатов приехал по служебной надобности. Долгое и сложное расследование, в котором он принимал участие, подошло к концу, пора было ставить точку. Не без его содействия была раскрыта крупная шайка, промышлявшая фальшивомонетничеством. Размах у преступников был грандиозный: купюры печатали в Варшаве, а потом через Москву пускали в оборот и отправляли по всей России. Следили за бандитами с огромной осторожностью, участие в операции принимали люди сплошь проверенные. Были сведения, что кое-кто из нижних чинов полиции состоит у злоумышленников на довольствии, предупреждая о возможных каверзах властей. В такой обстановке – одно неосторожное слово и исчезнут подозреваемые, как утренний туман, тогда всё насмарку. Вот и пришлось Владимиру Андреевичу, который выследил московскую часть банды, отправиться на нижегородскую ярмарку, где намечалась невиданная доселе по масштабу сделка с фальшивками.

Филатов всё время был настороже, ожидал подвоха. Слишком много людей задействовано в операции, слишком тёртые и осторожные противники им противостояли. Опыт подсказывал, что не всё пройдёт без шероховатостей и ошибок. Однако, вопреки чаяниям, никаких неожиданностей не случилось – дело шло, как по маслу. Преступников ничто не вспугнуло, полицейские действовали уверенно, точно по плану. «Придумано толково: работаем быстро, с наскока, без лишних проволочек. Утром приехали – вечером накрыли всю шайку. И местные наблюдатели не лыком шиты – не выдали себя и всё точно доложили», – размышлял Владимир Андреевич, прогуливаясь поздним вечером у приземистого, длинного склада на берегу Оки. Задерживать лихую компанию, ввиду её опасности, должны были жандармы из летучего отряда, полицейские чины для страховки стояли поодаль от места основных событий. Филатову выпало наблюдать за дальним складом, где вообще никаких происшествий не ожидалось. «Отправили сюда, чтобы не обидеть, но и не рисковать. И в стороне стою, и в задержании участвую вроде как», – думал московский сыщик, наблюдая за освещённым бледным лунным светом пятачком земли. «Дудку эту ещё подсунули. Нашли горниста», – Владимир Андреевич с раздражением одёрнул небольшой рожок, в который требовалось подать сигнал тревоги в случае чего. К новой детали гардероба он никак не мог привыкнуть, та болталась на поясе и колотила по ноге.

Склад был глухой, без окон. Единственное тёмное оконце в его торце располагалось под крышей на высоте не меньше двух саженей1 от земли. «Ничего тут не произойдёт, всё самое интересное будет у входа в амбар, где сейчас жандармы», – Филатов посмотрел на часы. Тревожные предчувствия не оставляли сыщика. Больно уж гладко всё идёт – не к добру. Тишина вдалеке вдруг взорвалась треском ломаемого дерева, криками, а спустя несколько мгновений, выстрелами, приглушёнными кирпичной, не меньше метра толщиной, кладкой складских стен. «Точно в срок начали», – отметил сыщик. Сердце забилось чаще, ладони чуть взмокли, мышцы наполнились упругой силой – инстинкт, ничего не поделаешь, пусть и стоишь на задворках, но операция началась, тело рвётся в бой. Филатов всматривался, не побежит ли кто от входа в ночную темноту. Вероятность ничтожно мала – из жандармского кольца не вырваться, все выходы прикрыты, но он не расслаблялся ни на секунду. Пока не протрубят условный сигнал об окончании дела, случиться может всякое. Вдруг сверху зазвенело битое стекло. Зазвенело неожиданно, а оттого оглушительно. Осколки, весело прыгая, посыпались по земле. Вслед за ними в узенькое окошко ловко, как змея, протиснулся тщедушный, невысокий мужичонка и не раздумывая сиганул вниз. «Подросток что ли? Для взрослого маловат вроде. Расшибся, наверное, высота-то какая», – Филатов снял казённый сюртук, чтобы не мешал и собрался пойти и осмотреть беглеца. Тот, не издавая ни звука, резко вскочил, словно подброшенный невидимыми пружинами, и бросился в проулок, где дежурил сыщик. Владимир Андреевич вынырнул из темноты наперерез быстро мчащемуся, как будто и не падал только что, парню. «Шустрый какой, не догоню», – прикинул охотник и резко ударил поравнявшуюся с ним добычу тростью по голени. Преступник кувырнулся и взвыл. Казалось, что его крик, отражаясь от речной глади, разлетелся по всему городу. Трость у Филатова была особенной – утяжелённой.

Любил московский чиновник упражняться с гирями, посещал атлетический клуб, отчего и сложение имел крепкое, внушительное. По улицам тоже ходил с железной палкой, замаскированной под трость, чтобы лишний раз давать нагрузку мускулам. «Ногу сломал, сука», – скулил поверженный, распластавшись в дорожной пыли. Владимир Андреевич, не обращая внимания на брань и стоны, склонился то ли над подростком, то ли над хлипким мужичком. «Посмотрим, кто ты есть», – пробормотал он. Незнакомец, лежавший до этой секунды неподвижно, вновь выкинул фокус – подпрыгнул, как подброшенный, развернулся в воздухе, а навстречу сыщику вылетело зажатое в руке тусклое лезвие ножа. «Всё же мужчина: усики-стрелочки над тонкими, малокровными губами и злые глаза, обрамлённые густой сеткой морщин», – думал Филатов, а руки уже сами по себе повторяли тысячи раз отработанные приёмы: левая отводит оружие в сторону от горла, правая бьёт точно в переносицу. Раздался чавкающий звук ломаемой кости и гуттаперчевый человек наконец-то обмяк, светло-серые, водянистые глаза закатились. Владимир Андреевич замер. Он услышал зловещий хруст и по позвоночнику покатилась холодная капля пота. «Только не это», – сыщик облизал враз пересохшие губы.

Филатов не боялся, что ненароком прибил преступника до смерти, как комара – не будет больше на полицейский чин с финским ножом кидаться. Хрустнуло в спине, прямо в пояснице, когда сыщик дёрнулся назад, чтобы уклониться от подлого удара, который мог стоить ему жизни. «Сюртук снял, разгорячённый на холодном ветру резко увернулся – вот и результат», – обречённо понял Владимир Андреевич, чувствуя, как тупая боль молотком начала постукивать по костям, разминаясь и проверяя свою силу. Недуг этот уже лет пять не давал покоя сыщику, возвращаясь каждый раз неожиданно, а уходя медленно и неохотно, выматывая до крайности. Всё было знакомо: ночью теперешняя скованность мышц смениться ощущением, будто в поясницу при малейшем движении втыкают раскалённые гвозди. Затем потребуется не меньше часа, чтобы заново научиться ходить: сначала по чуть-чуть, кое-как, согнувшись, ожидая, когда привыкнешь к резким всполохам в глазах от каждого шага, радуясь, что резкие уколы в спине потихоньку сменяются тянущей, неумолкающей, но терпимой болью. Разумеется, он, вернувшись в Москву, сразу пригласит доктора Брокмана. Тот придёт с неизменным дорогим, блестящим саквояжем, пригладит торчащие вокруг обширной лысины седые волосы и начнёт лечение. Будет втирать жгучие, остро пахнущие мази, накладывать на спину пояса из шерсти, цеплять на кожу пиявок, поить порошками, а больше всего зудеть о том, что Филатов уже не юноша, что не следует нагружать позвоночник, что пора бросить поднимать гири, как цирковой артист, что следует привыкать к размеренности и неспешности. По наблюдениям Владимира Андреевича, толку от лечения, кроме временного, еле заметного облегчения страданий, не было никакого – болезнь уйдёт сама, когда пожелает. Может через две недели, а может и через месяц.

Задержанный лежал тихо, но Филатов всё равно волновался – задумай тот бежать, сыщик ничего бы сделать не смог. Тут он вспомнил о выданном рожке и подал сигнал. Через минуту два конных жандарма рассматривали пойманного и с не меньшим удивлением самого Владимира Андреевича, который стоял, горбясь и опираясь на трость. Бесчувственному преступнику, в котором узнали варшавского вора Казимира по кличке «Змей», связали по рукам и ногам и закинули поперёк лошади одного из жандармов, словно мешок с картошкой. Он не протестовал, лишь слабо поскуливал в забытьи. Филатов, которому сообщили, что операция закончена, сам добрёл до ворот склада, где развернулись основные события. Всё прошло в лучшем виде: никто из преступников не ушёл, жертв среди сил правопорядка почти не было – одного жандарма чуть оцарапало пулей, но это ерунда. Владимира Андреевича хлопали по плечу, поздравляли с поимкой. Вокруг царили воодушевление и радость. Арестованных отправили в местную тюрьму, фальшивые деньги изъяли. Вскоре подъехало местное полицейское начальство, а потом и сам нижегородский губернатор. Вид, а главное, сумма фальшивок произвела на всех неизгладимое впечатление. Павел Фёдорович, губернатор, приказал господам-офицерам срочно отправиться на празднование такого оглушительного успеха. Все восприняли это распоряжение с огромным энтузиазмом. Филатов отказался, сославшись на здоровье. Губернатор, покручивая роскошный ус, пристально посмотрел на его бледное, с испариной лицо и не стал настаивать, пообещав утром прислать личного лекаря. Команда победителей, оживлённо переговариваясь, направилась отдыхать, а Владимир Андреевич добрался до гостиницы, разделся и рухнул в кровать.

Ночь прошла точно так, как он и предвидел. То ли полусон, то ли полубред с боязнью лишний раз пошевелиться от мигом пронзающей боли. Утром, решив, что пора вставать – даже эта зыбкая сонливость улетучилась – Филатов с огромными усилиями смог сесть на краю кровати. Мокрую насквозь от пота ночную рубашку он снял и бросил в угол. Начать день, как всегда в подобных случаях, Владимир Андреевич решил с гимнастики, которой его научил индус, задержанный по какому-то делу вместе со своим бродячим цирком. Цирк в результате отпустили, а сыщик обогатился новым знанием. Пришлось сползти на пол, сдерживая стон. Сначала Филатов просто лежал на твёрдом, а затем встал на четвереньки и начал то выгибать спину кверху, то прогибаться до пола, подобно кошке, потягивающейся после сна. Постепенно кровь побежала быстрее, кости перестали скрипеть при каждом движении. Можно было привести себя в порядок и решить, что делать. Владимир Андреевич умылся, оттерев с кулака запёкшуюся кровь вчерашнего преступника. Тут пришёл обещанный губернатором лекарь. Врач растёр сыщика мазями, рассказывая что-то о болезни и мерах предосторожности от неё, но Филатов не слушал – знал это всё, нового ничего не было. Мышцы наконец разогрелись, двигаться стало немного легче. Поблагодарив доктора, Владимир Андреевич решил пройтись. Поезд в Москву отправится вечером, не валяться же весь день в кровати, хотя лекарь именно это и советовал, только вот потом вообще не встанешь. Ярмарка опять же, надо посмотреть. Железную трость пришлось оставить, вместо неё сыщик взял облегчённую, с острым клинком, спрятанным внутри. Прогуляться получилось недалеко – было совсем худо. Так Филатов оказался утром на скамеечке под тентом у магазина купца Морозцева и принял его приглашение – ходить всё равно получалось плохо, а ярмарку увидеть хотелось.

На улицах бурлила жизнь. Савелия Трофимовича приветствовал буквально каждый встречный. Кому-то купец отвечал, учтиво приподнимая шляпу, кому-то, слегка кивая и касаясь её полей, кого-то и вовсе удостаивал лишь взором. Пару раз он даже приказал кучеру остановиться, чтобы выйти из экипажа и коротко с кем-то переговорить. Видимо, повстречал очень важных людей. При этом Морозцев успевал показывать и рассказывать попутчику о том, что происходит вокруг. Слушать его было удовольствием, как всякий раз бывает, когда рассказчик по-настоящему увлечён предметом разговора и хорошо его знает. Владимир Андреевич наблюдал за всем сквозь полуприкрытые глаза, но отчётливо чувствовал, чувствовал кожей и всем естеством, как бьётся неукротимый пульс крупнейшей русской ярмарки, как подчиняет себе и заставляет служить энергия денег, сконцентрированная в этом месте. Все здесь стараются зачерпнуть с лихвой из золотых рек, протекающих рядом. Сама же природная река полна лодок, барж, пароходов. Гружёные и пустые они стремятся причалить, быстро оставить или принять на борт груз и скорее отчалить. Грузчики на судах хватают крюками товар и закидывают себе на спины. Согнувшись в три погибели они бегут или вниз, или вверх по сходням, расчищая себе путь отборным матом, скидывают поклажу у весов и без передышки отправляются за новым грузом, чтобы успеть побольше заработать. На перевеске спорят до хрипоты приёмщики и сдатчики, стараясь выторговать друг у друга лишний золотник2 веса, лишнюю копейку. Рядом толкутся ломовики, наперебой предлагают доставить товар куда прикажут. Извозчики везут купцов по своим лавкам и амбарам, где те встречаются с покупателями, и снова начинается торг, торг до хрипоты, торг до мокрых от пота рубах. Наконец, хлопают по рукам, и сделка на десятки тысяч заключена. Теперь радостных торговцев ждут радушные хозяева трактиров, пронырливые половые, русские и цыганские хоры, кокетливые певички. Ночью на охоту выходят те, с кем лучше не встречаться, кто давно фигурирует в полицейских сводках, на ком уже не один грабёж и убийство.

Пахло тиной от реки, рыбой, потом, просмолёнными досками, кожей, гарью, карболкой, которой обильно засыпают общественные уборные, чтобы отбить запах и вывести возможную заразу, иногда чувствуются тонкие ароматы дорогих духов. Умопомрачительные, заставляющие рот мгновенно наполняться слюной, ароматы доносятся из ресторанов и трактиров. Кругом всё кружится в бесконечном движении, не прекращающемся ни на минуту. Все, абсолютно все, стремятся за пару месяцев, что идёт ярмарка, вдоволь напиться из этой реки, каждый по мере своих способностей. Морозцев чувствовал себя, как рыба в воде, а Филатову в этой толчее было неуютно. Ему чудилось, будто на всех лицах за любезными улыбками, за хорошими манерами, проступает жадность. Кипящие вокруг страсти были для него чужими, поэтому сыщик вздохнул с облегчением, когда экипаж подкатил к Главному ярмарочному дому.

– Вот и всё, – подытожил путешествие Морозцев. – Заметьте, как относительно невелик по площади торг, а капиталы, которые здесь крутятся – громадны. Если назвать цифры – дух захватит.

– Благодарю вас, Савелий Трофимович. Очень познавательно, – Филатов аккуратно вылез из экипажа, – размах, действительно, впечатляет.

– Размах… Не остаётся былого размаха, – вздохнул купец. – Уйдёт капитал – зачахнет всё, исчезнет Макарьевская ярмарка.

– Для чего ему уходить? Здесь сколько уже лет всё для торговли лучшим образом устроено. Или я чего-то не понимаю? – удивился сыщик. – В прошлом году здесь была грандиозная выставка, вы её председателем были, Государь приезжал.

– Время, уважаемый Владимир Андреевич, время идёт вперёд, – Морозцев развёл руками. – Ничто не вечно. Всероссийская выставка была вершиной ярмарочной славы, а с вершины только один путь – вниз. Развиваются дороги, скоро в любой уголок Империи можно будет доехать без особых хлопот. Нужда собираться в одно время в одном месте уйдёт сама собой.

– Для чего же вы согласились стать Главным ярмарочным распорядителем в этом году, ведь дело хиреет? – спросил Филатов. – Хотя догадываюсь… Государь отблагодарит, медалью наградит или звание какое пожалует. С высочайшей благосклонностью всё ж полегче жить, особенно людям вашего сословия.

Морозцев неожиданно рассмеялся, причём так искренне, что на громогласный хохот оборачивались прохожие.

– Правду про вас говорят, Владимир Андреевич. Рубите с плеча, слов не подбираете, – сказал купец, успокоившись.

– Мне у вас, Савелий Трофимович, пожертвование на нужды московской полиции просить не нужно, этим пусть начальство занимается, поэтому можно и не лебезить. Прошу простить, если ненароком обидел, – сыщик немного сконфузился от собственной резкости, всё-таки Морозцев свои дела отложил и ярмарку ему показал.

«Всё из-за спины проклятой, если бы не болела, глядишь и не грубил бы», – подумал он.

– Никаких обид, господин Филатов, – Морозцев говорил спокойно, глядя собеседнику прямо в глаза. – Я сам предпочитаю времени не терять, а сразу переходить к сути. Так вот позвольте вас пригласить к себе: позавтракаем, а заодно я изложу вам одну свою просьбу. Заранее ни на чём не настаиваю, но если согласитесь помочь – я в долгу не останусь.

– С удовольствием приму ваше приглашение, Савелий Трофимович, – сыщик решил, что так сгладит неловкость и отблагодарит купца за хлопоты. Впрочем, и о деле послушать можно, а вдруг и правда что-то стоящее.

На первом этаже ярмарочного дома располагался торговый пассаж с многочисленными магазинчиками. Вечером здесь всё блестело от яркого света, играл оркестр и было не протолкнуться от гуляющей публики. Сейчас же, из-за раннего часа, кругом было пусто. Звук шагов и стук трости гулко раздавались среди тишины. Морозцев бодро взбежал вверх на лестничный марш, Филатов за это время еле успел подойти к ступенькам. Купец недоумённо посмотрел на гостя, потом, движимый неугомонной энергией, не позволявшей даже минуту стоять без дела, задрал голову и крикнул:

– Прохор! Прошка!

Сверху кто-то стремительно застучал каблуками и через мгновение рядом с Савелием Трофимовичем появился долговязый, нескладный парень:

– Слушаю вас, ваше степенство, – как можно более почтительно сказал он, заметив медленно поднимавшегося навстречу незнакомца.

– Беги в трактир к Егорову, скажи, что я просил завтрак собрать. Смотри, чтобы всё в лучшем виде сделали.

– Не беспокойтесь, Савелий Трофимович. Никита Михайлович всегда для вас лучшие кушанья готовит. Всё свежее, с пылу, с жару. Упаси Господь, чтобы что-то лежалое попалось – знает кого угощать честь выпала. Не абы кто трапезу заказывает! Сам Морозцев! – с достоинством, нарочито громко ответил парень.

– Ступай уже, шельмец, – купец в ответ на грубую лесть самодовольно ухмыльнулся. – И поторопись! Завтрак сразу ко мне на квартиру принесёшь, а потом нас с Владимиром Андреевичем не беспокоить! Только если что-то неотложное приключится – тихонько зайдёшь и скажешь. Понял?

Прохор кивнул и кинулся вниз с такой скоростью, что сыщик забеспокоился, как бы он не поскользнулся на чисто вымытом мраморе ступеней и не расквасил себе нос.

– Вот вы интересовались, зачем мне ярмарка? – Савелий Тимофеевич теперь вперёд не убегал, а шёл рядом с гостем, нарочито замедлив шаг. Разве только под локоток его не вёл. – Люблю её – вот и весь ответ. Я с детства здесь. Сначала с дедом приезжал, потом с отцом, а затем и мой черёд пришёл. Мрачные пророчества о будущем Нижегородского торга – это лишь мои наблюдения и умозаключения, многие их не поддержат, но я-то вижу куда дело идёт. И от этих мыслей мне горько. Здесь я, как рыба в воде. Ярмарочная суета питает мои силы – хотите верьте, хотите нет, но ощущение такое, будто десяток лет с плеч долой. Поэтому и должность Главного распорядителя мне вовсе не обременительна, а совсем наоборот. Ну и про монаршее благоволение вы совершенно правильно подметили.

За разговором наконец дошли до служебной квартиры Морозцева, располагавшейся на верхнем этаже. Недалеко, здесь же, но в другом крыле, на время ярмарки квартировал и нижегородский губернатор. Хозяин и гость расположились в гостиной на удобных диванах друг напротив друга. Филатов, ожидая начала серьёзного разговора, рассматривал знаменитого текстильного короля. Телосложением они были похожи – оба высокие, сверх двух аршинов имели ещё никак не меньше десяти вершков3, крепкие, широкоплечие. Было в чертах купца что-то азиатское. «Это из-за того, что лицо круглое, а глаза узковаты», – подумал сыщик. Было заметно, что внешности миллионер первостепенного значения не придаёт. Одет он был в добротный, хороший костюм, но тёмные волосы стриг просто, под горшок, щеки брил гладко, а усы и борода особой пышностью и ухоженностью не отличались. «Как удобнее, так и ходит, павлином не рядится», – продолжал наблюдения Филатов. Глаза и губы Савелия Трофимовича иногда самопроизвольно начинали подрагивать, словно от нервного тика, но на гостя он смотрел прямо, не бегая взглядом.

Морозцев тоже изучал гостя. Сидит спокойно, уверенно. Молчит, не пытается пустой болтовнёй составить о себе приятное впечатление. Глаза голубые, взгляд умный, цепкий. Русые волосы аккуратно расчёсаны на пробор. «Бледный что-то и весь лоб в испарине. Не иначе, как вчера на губернаторском ужине в честь поимки преступников со спиртным переусердствовал», – подумал купец.

– А не желаете ли, Владимир Андреевич, коньячку выпить за знакомство. Мы с вами до этого лишь шапочно, так сказать, знались. Теперь вот обстоятельно поговорить доведётся. И Прохор завтрак сейчас принесёт, – предложил Савелий Трофимович, желая облегчить страдания гостя.

– В столь ранний час… – удивился Филатов, но подумав, решил согласиться, вдруг спине полегче станет. – Впрочем, не откажусь.

Морозцев подошёл к обширной батарее бутылок, посмотрел на них в задумчивости и выудил из середины причудливый, пузатый графинчик. «Французский, лучший что здесь есть», – сказал он и разлил медную жидкость по бокалам. Сыщику пришлось подняться, в пояснице грозно начал пульсировать барабан. «За знакомство», – мужчины чокнулись и выпили. Владимир Андреевич тотчас сел на диван. Коньяк огненной струей провалился внутрь и медленно начал разливаться теплом по каждой клетке. В комнату влетел Прохор с полной корзиной дымящихся кастрюлек, колбас, выпечки и ещё чего-то. Купец что-то сразу достал из неё и принялся жевать, приглашающим жестом предлагая гостю присоединиться.

– Благодарю вас, аппетита нет. Давайте лучше обсудим ваш вопрос, – отказался от угощения Филатов, которому со своего дивана пришлось бы наклоняться туда-сюда, чтобы брать что-то из корзины, а об этом даже думать не хотелось.

– Что ж, к делу, – Морозцев вытер губы салфеткой и показал Прохору, чтобы тот убрал кушанья, а сам вышел вон. Вопросительно коснулся бутылки, но гость помотал головой. – Пропал Устин Ушаков, московский деловой человек, приказчик и правая рука одного… Одного купца. Хотел вас попросить посодействовать в розыске. Вознаграждение будет щедрым.

– Савелий Трофимович…, – разочарованно протянул сыщик, пожалевший, что без толку потратил время. – Вы сами мне недавно сказали, что на ярмарке с детства. Должны были привыкнуть к подобным исчезновениям. Эка загадка – купец пропал. На Макарьевской-то ярмарке! Вот так невидаль! Проспится и отыщется. Загулял, с кем не бывает. Да и где вашему брату вожжи отпустить, как не тут? Здесь всё для этого наилучшим образом приспособлено. Дом далеко, а тут после удачной торговли столько соблазнов. Года два тому назад помните, как одного зерноторговца разыскивали? Такой переполох устроили, а чем закончилось?

Морозцев кивнул – историю эту он прекрасно помнил. Богатый и известный на всю Россию купец шумно праздновал тогда какой-то коммерческий успех. Загулял он широко, с размахом, хотя нрава был строгого, обычно вольностей себе не позволял. Для начала отдохнул зерноторговец с компанией в одном ресторане, затем в другом, а уж поздней ночью оказался в каком-то кафешантане с цыганами и хором, где кутил до самого утра. В пять часов, когда только начало светать, вышел купец на свежий воздух и отправился в свою лавку и амбары, куда привык ежедневно приходить с первыми петухами, чтобы всё проверить лично до начала ярмарочного дня. Усталость и хмель сделали своё дело – купец шёл, не разбирая дороги. Ноги вынесли его на берег Волги, на пристань. Там он, незамеченный никем, взобрался на баржу со своим зерном, улёгся поудобнее и заснул богатырским сном. Тревогу забили служащие зерноторговца, когда хозяин и в полдень не появился в своём амбаре – неслыханное дело! Поиски полиция устроила серьёзные. Перерыли все трущобы, катакомбы, ночлежки, больницы, кабаки, пивные, места, где собираются и торгуют воры, прячутся убийцы. Поймали кое-кого из числящихся в розыске, но купца нигде не было. Сообщили супруге пропавшего в Москву, подняв переполох и там, а виновник всей этой кутерьмы, проспав до самого Симбирска, очень удивился своему местонахождению, сошёл на ближайшей пристани и через два дня вернулся на ярмарку.

– Н-да, – Савелий Трофимович ухмыльнулся, вспомнив историю, наделавшую в своё время много шума, – я ведь в тот год тоже Главой ярмарочного комитета был. Полиция во время своей облавы тогда многих солидных людей при довольно неприглядных обстоятельствах застала. Да и замужние дамы из известных в деловых кругах фамилий были застигнуты врасплох в пикантной обстановке. Расхлёбывать тогда пришлось, улаживать, чтобы избежать скандалов. Но то – дело прошлое. Нынче совсем другое. Дело в том, что Устин на ярмарку даже не приехал, хотя должен был уже три дня назад.

– Три дня! Это и не срок вовсе. Ну закутил в Москве или какая другая надобность отвлекла, – пожал плечами сыщик.

– Ушаков – человек молодой и в загулах никогда замечен не был. Никогда! Что до другой надобности, то у торгового человека важнее Макарьевской ярмарки никакой заботы быть не может. И три дня – это срок для такого как Устин. Он всегда пунктуален. Всегда! – безапелляционно заявил хозяин.

– Хорошо. – Филатов понял, что купца такими доводами не проймёшь. – Кто подал заявление о пропаже?

– Никто, – удивился Морозцев. – Говорю же: он должен был приехать на ярмарку неделю тому назад, но до сих пор не объявился. И нет ни письма, ни телеграммы.

– Плохо, что нет заявления. Представьте: приду я к московскому обер-полицмейстеру и заявлю: «Пропал Устин, разрешите отыскать». Дмитрий Фёдорович – человек, прошу отметить, военный – первым же делом поинтересуется, кто заявил, а как выяснится, что никто, тотчас с командирской прямотой объявит: «Пропал Устин – да и…. Да и чёрт с ним», – и отправит делом заниматься. Нельзя без бумаги. Да вы хоть бы и сами её написали.

– Не могу я… – задумчиво протянул Савелий Трофимович. – Знаете какое качество делает купца успешным? Почему одни в первом десятке числятся, а другие вечно в хвосте плетутся, хоть в трудолюбии и не уступают?

– Боюсь и предположить, – Владимир Андреевич, потирая подбородок, смотрел на собеседника, но купец, устав сидеть на одном месте, расхаживал по комнате, заложив руки за спину. – Допустим, чтобы достичь коммерческих высот необходимо быть старообрядцем.

– Это почему? – от неожиданности Морозцев остановился и развёл руки.

– По моим наблюдениям, в первом десятке богачей Империи сплошь староверы, – объяснил сыщик. – Вероятно, это как-то связано, но как именно – не знаю.

– Да я совсем о другом, – досадливо махнул рукой хозяин. – Интуиция – вот первейшее качество. У кого она не ошибается, тот и в делах удачлив.

– Ценное наблюдение. Главное – бесспорное, – ухмыльнулся Филатов.

– Сейчас мне интуиция подсказывает, что с Устином что-то случилось. – купец, казалось, не заметил иронии гостя. – Вы ни одной мелочи не упускаете, как я слышал. Если что-то подозрительное есть, то непременно до самой сути докопаетесь. А там дело нечисто, чует моё сердце.

– Розыск, основываясь лишь на ваших предчувствиях, я производить не имею права, – ответил Филатов и промокнул платком покрытый испариной лоб.

Дверь тихонько открылась, и внутрь бесшумно проскользнул Прохор. Он что-то прошептал на ухо купцу, тот кивнул и сказал: «Пусть подождёт немного, я скоро его позову». Парень молниеносно исчез.

– Владимир Андреевич, вам нехорошо? Как будто приболели, – спросил вдруг хозяин квартиры.

– Здесь вас интуиция не подвела, Савелий Трофимович. Мне, действительно, нездоровится, – нехотя признался Филатов.

– Интуиция здесь ни при чём – у вас всё на лице написано: бледны, двигаетесь, словно старик, аппетита нет. Вот гадаю, что с вами?

– Вы поэтому коньяк спозаранку предложили? Думаете вчера у губернатора с хмельным переусердствовал? – усмехнулся Филатов. – Я там даже не был. Мой недуг иного свойства – спина разболелась. Прихватило так, что еле ходить могу. Есть у меня такая слабость…

– Ах, вот в чём дело! – Савелий Трофимович оживлённо прошёлся взад-вперёд по комнате, неожиданно сел рядом с гостем и продолжил совсем другим, участливым тоном: – Как мне это знакомо, Владимир Андреевич. Сам спиной страдаю. Кость у нас с вами широкая, но капризная. Мне поутру, когда прижмёт, по часу ноги разминать приходится, чтобы хоть до уборной дойти. Когда мочи нет терпеть – качусь колбаской по полу, хотите верьте, хотите нет.

– Охотно верю, – сказал Филатов, тоже взглянувший на собеседника, как на собрата по несчастью. – Рад, что теперь болезнь вас не мучает. В ваших обстоятельствах, с нынешними хлопотами, это было бы совсем некстати.

– Ой некстати! Да она всегда некстати. – Купец поднялся, скинул пиджак и закатал по локоть рукава белоснежной сорочки. – Последний раз меня две недели назад прихватило. Уже здесь, на ярмарке.

Морозцев подошёл к двери и развернулся к ней спиной.

– Вы быстро поправились, – Филатов удивлённо приподнял бровь. – Сейчас бегаете, как мальчишка. Ни за что бы не подумал, что вас такая хворь вообще хоть когда-то беспокоила.

Савелий Трофимович, не обращая внимания на замечание гостя, несколько раз хлопнул в ладоши, упёр руки в бока и вдруг пошёл по комнате, поочередно поднимая ноги до пояса и гулко стукая каблуками по полу. Затем он начал ставить ступни то на носок, то на пятку, резко отводя бёдра в бок.

– Вы что? Танцуете? – сыщик опешил.

– Угу, – промычал хозяин и стал приседать до пола, а затем выпрыгивать вверх, умудряясь хлопать при этом ладонями по голени.

Филатов молчал, наблюдая за такой фантастической картиной, только желваки ходили.

– Довольно, – наконец сказал сыщик. – Мне и без этого было видно, что вы в добром здравии.

– Перед вами первый богач Империи только что камаринскую плясал, как простой мужик, – Морозцев прекратил свой танец и теперь тяжело дышал, упершись руками в край стола.

– И к чему это представление? – холодно поинтересовался гость.

– Показал товар лицом – я же купец! Хотите и вы завтра же будете выкидывать подобные коленца?

– Это невозможно. Будь вы хоть первым богачом в мире, а не только в России – это не в ваших силах.

– Давайте начистоту. Не в моих силах узнать, где Устин Ушаков. Узнать верно, со всеми подробностями, да ещё не привлечь при этом к себе внимания. Поэтому я и обратился к вам, только вы мою просьбу считаете пустяком и браться за её решение не хотите. Так?

– Так, – твёрдо сказал сыщик. – Но зачем обещать несбыточное?

– Морозцев попусту хвалиться не привык – раз говорю, что сможете свободно двигаться, значит так оно и есть. Я предлагаю вам то, что ценнее золота и дороже денег – здоровье. А взамен прошу выяснить то, что меня интересует. Согласны? – Савелий Трофимович протянул собеседнику руку.

– И когда вы намерены выполнить свою часть сделки?

– Да прямо сейчас! Через час трость вам не понадобится. Разве только для импозантности.

– Интересно. Очень интересно. Удивить вы можете, – уважительно сказал Филатов и пожал протянутую руку. – Договорились. Если через час я смогу ходить без боли – узнаю, где ваш Устин. Даю слово.

– Вот и хорошо. Рад, что не зря плясать пришлось – у меня и комплекция для этого неподходящая, и возраст не тот, – рассмеялся Морозцев. – Да и положение, знаете ли, ногами дрыгать не позволяет – ярмарочный распорядитель, богатейший фабрикант всё-таки.