Читать книгу Ростов-папа. История преступности Юга России - Сергей Кисин - Страница 1

Понятие «Ростов-папа» уже более века является паттерном для многих поколений россиян. Да и не только. В начале 2017 года аналитики сайта Worldatlas составили рейтинг десяти самых криминальных городов мира. В преддверии планетарного футбольного первенства 2018 года это было весьма актуально. Ростов возглавил данный рейтинг. Насколько выводы аналитиков корректны и репрезентативны на фоне тяжеловесов вроде условных Гонконга, Токио, Мехико, Лос-Анджелеса, Марселя, Мумбая, Бангкока и т. п., это большой и спорный вопрос. Но несомненной аксиомой является тот факт, что почетный титул «папы» Ростов заслужил за все свое долгое существование в статусе одного из важнейших криминальных центров России. Здесь появился на свет и был выпестован яркий, ни на какой другой не похожий архетип классического представителя отечественного преступного мира, получивший наименование «ростовского честного босяка». В жизни которого всегда превалировали три источника и три составные части: никогда не жаловаться на жизнь, никогда не идти на сделку с совестью и никогда не предавать другого честного босяка.

Именно этот набор отличительных черт, особенностей и предрассудков оказался накрепко объединен столь узнаваемым термином «ростовские понты».

Ростовский преступный мир всегда имел собственное лицо и уникальный, отличный от других крупных городов России «криминальный парфюм». С одной стороны, здесь было все, что полагается отечественной босоте и джентльменам удачи всех времен и народов: грубость, жестокость, цинизм, неразборчивость в средствах, ненависть к закону и его носителям, презрение к тем, кто не рискует поставить себя выше этого закона и жить «правильной» жизнью, по понятиям. С другой – донскую преступность всех уровней всегда отличали пресловутые «ростовские понты»: лихость, бесшабашность, склонность к ярким рисовкам, показухе на грани авантюризма, неумеренность в прогуливании награбленного, изящество и профессионализм в работе, будь ты ширмач-карманник или налетчик-вентерюшник [1], строгая иерархия и умение договариваться (с коллегами, конкурентами, полицией, властями, духовенством, фраерами-жертвами и пр.) в различных ситуациях. Там, где в иных городах и весях беседу вел исключительно «товарищ маузер», в Ростове компромисс находился на воровских сходняках-толковищах, в ресторанах, банях.

Дореволюционный ученый-правовед, профессор Московского университета Михаил Гернет писал: «Столицы и большие города – главное русло течения преступности страны. Мы говорим „главное русло“ потому, что они всегда и везде были не только сосредоточением в них значительной части преступности всей страны, но и местом, где некоторые формы преступности находили свою излюбленную „резиденцию“ или куда они прибывали, чтобы „блеснуть“ здесь своим особым блеском, своею изобретательностью, своею нередкою чудовищностью и удивить даже и тех, кто привык ко всяким видам и кого, казалось, более уже ничем не удивишь».

Ростовский криминалитет никогда не вмерзал в айсберг консерватизма, а постоянно старался эволюционировать в зависимости от изменений внешних обстоятельств. Всегда будучи в тренде, дабы не оказаться в могиле. Оттого и степень договороспособности у него была выше, чем у его коллег из иных регионов. По той же причине и «бандитских войн» было гораздо меньше. Совсем как у Евгения Кемеровского: «Братва, не стреляйте друг в друга, вам нечего в жизни делить».

В Ростове не принято было мериться длиной стволов и пик, зато с особым удовольствием всегда мерились понтами. Местным уркам важно было не просто «подломить магазуху», а сделать это оригинально, нестандартно, с выдумкой, дабы поразить обывателей и пустить пыль в глаза коллегам. Мошенники придумывали сотни способов обмана фраеров, карманники изобретали десятки отвлекающих жертву маневров, домушники норовили проникнуть в помещение чуть ли не через замочную скважину и дымоход, чтобы поддержать реноме и «колотнуть понтяры». Распространенными ростовскими понтами были порой целые эпистолы, которые жульманы либо оставляли на месте преступления, поддразнивая жертвы, либо отсылали их в полицию, провоцируя фараонщиков. Мол, знайте, сявки, с кем имеете дело, а нам на вас наплевать с ростовской колокольни.

В местной дореволюционной прессе «понты» отмечали, пожалуй, даже с оттенком похвальбы: «Таких воров, как в Ростове, больше нигде нет… Скажите, где еще ухитрятся, пока вы мирно почиваете в комнате, из гостиной утащить ваши ботинки и платье? Где ухитрятся присвоить кипящий на вашей террасе самовар со всем чайным прибором и даже с банкой только что сваренного варенья? Где „рыцари индустрии“ столь изобретательны, что не боятся даже электрических капканов и решительно ни в грош не ставят никаких запоров?.. Если мне даже скажут завтра, что какой-нибудь вор ухитрился вытащить в оконную форточку концертный рояль Беккера, – я поверю без рассуждений.

Для ростовских воров нет ничего невозможного».

Для истинного ростовского правильного бродяги с цыганским складом натуры все же была характерна тяга к малой родине. К родным местам, хотя и не к конкретным людям. Люди предадут, родные же стены – никогда. Даже язык его заметно отличался от обычного южнорусского говора.

По языку да по одежке ростовцы (именно «ростовцы» – так жители города-папы величались до революции) безошибочно опознавали друг друга. Одежда – такая же неотъемлемая часть ростовских понтов, как и любой дорогой аксессуар. Классические голодранцы-босяки в начале ХX века оставались в прошлом. Даже шпана мелкого пошиба следила за правильным прикидом.

Известный ростовский исследователь уголовного мира Александр Сидоров (Фима Жиганец) так описывает местных уркаганов: «Прежде всего, это были чрезвычайно аккуратные люди. Всегда в кипенно-белой или модной клетчатой сорочке, длинном – часто тоже клетчатом – пиджаке, в тщательно отглаженных „шкарах“ (брюках), заправленных в сверкающие „прохоря“ (сапоги) особым образом – с легким напуском. Сами сапоги были обязательно „гармошкой“, или, как тогда выражались, „зашпилены третями“ – то есть сжаты как бы в три слоя. Ансамбль завершала кепка-восьмиклинка (сшитая из восьми кусков материи, с маленьким козырьком) и изящный белый шарф. Галстуков „босяки“ не признавали категорически».

Воры более серьезных мастей и вовсе мало чем отличались от лощивших мостовую утонченных ростовских денди-саврасов. Их специализация требовала следить за последними веяниями моды в одежде и прическе, дабы сходить за равного в самом изысканном обществе. Заподозрить в ком-то из них ловкого афериста или взломщика никому не приходило в голову. Поэтому столь часто в ростовских гостиных и салонах выявлялись в роли гостей отпетые жулики. Конечно, уже после того, как хозяева обнаруживали пропажу ценностей или понимали, что затеяли вроде бы выгодную коммерцию с хорошо воспитанными проходимцами. Оценивать уровень разбросанных понтов на месте преступления приходилось уже полиции или восхищенным «коротким жакетам» (как называли криминальный элемент в Ростове) с воровской Богатяновки.

По меткому выражению местных обывателей, «если бы понты светились, то в Ростове были бы белые ночи». Фраза, рожденная в воровских малинах, со временем перекочевала в обычную небосяцкую жизнь.

Понтами мерились известные купцы Гавриил Мелконов-Езеков и Карапет Чернов, поспорившие, кто построит самый большой и красивый дом в городе (один напротив другого). Понты раскидывал негоциант, картежник и кутила Петр Степаненко, владелец первого автомобиля в Ростове, спустивший в июле 1903 года два вагона сахара на мостовую, чтобы покататься на санях «по снегу» с веселыми девицами. Понты колотили скотопромышленники, коннозаводчики, мукомолы, пароходчики, зерноторговцы, на собственный кошт (ни в коем случае не в партнерстве) строившие в городе театры, больницы, училища, храмы.

«Понты дороже жизни», – говорят в Ростове на протяжении нескольких веков, приобретая на последние средства кровных рысаков, модные турнюры, сверкающие гарнитуры, хромированные авто, а спустя эпоху и навороченные тачки, крутые «котлы», клевый прикид, шикарные гаджеты и иные бесценно-бесполезные безделушки, преследующие цель пустить пыль в глаза и создать имидж держателя пакета акций собственной жизни на паритетных началах с Господом Богом.

Понты настолько срослись с ментальностью ростовцев, что даже в наши дни министр спорта советовал городским властям принимать инспекционную делегацию ФИФА перед чемпионатом мира 2018 года «только без этих ваших ростовских понтов».

Но вот как раз без них никак нельзя. «Белые ночи» обязывают. Ибо Ростов еще с колыбели «город-торгаш», а потому и «город-вор». Одно с другим идеально уживается, и понты присущи обоим. Торгаши и воры, как большая белая акула и ремора-прилипала, плыли по жизни, промышляя хищничеством и паразитизмом. В вечном противостоянии побуждая друг друга к хитроумному ловкачеству и прогрессивной изобретательности.

Еще в 1893 году здешний историк и публицист Григорий Чалхушьян отмечал: «Торговля здесь явилась раньше, чем поселение, и поселение с самого начала уже носило торгово-промышленный характер. Но город разросся благодаря наплыву разного звания людей. Эти люди приписывались в ростовские мещане, и в то время, когда купечество здесь твердо установилось и стало коренным местным населением, прилив людей в мещане по-видимому усиливался. Ростовский купец – старожил, ни история его, ни биография никому не известны; Ростовский же мещанин – новый человек, его история и биография известны каждому, либо он клейменый, либо помещичий человек, либо разжалованный поп, или вор казак. На всем Ростовском мещанстве вдруг легло пятно весьма сомнительного происхождения».

«Ростовский Гиляровский», журналист Алексей Свирский признавался: «Этот город крупных жуликов и мелких мещан сводит меня с ума!»

Может, поэтому к началу ХX века местное купечество стало одним из самых зажиточных и оборотистых в империи, а местный криминалитет – одним из самых влиятельных и уважаемых в своих кругах. Конечно же, не благодаря понтам, а в силу необычайной сообразительности, целеустремленности, жесткости и коммуникабельности. Помноженных на южную пронырливость, брутальность, непосредственность и способность к адаптации к быстро меняющимся обстоятельствам. Именно эти качества как раз и свойственны «крупным жуликам» и «мелким мещанам» Свирского. И те и другие выросли из одной колыбели, и порой лишь случайные обстоятельства разводили их по разные стороны скамьи подсудимых.

Мы постараемся рассказать о той стороне жизни Ростова, о которой не принято было распространяться, стыдливо отводя взор и делая вид, что это приличных людей не касается. Однако именно эта сторона неизменно вызывала, пусть и опасливый, интерес обывателей, стремившихся приподнять покров тайны, чураясь и осеняя себя крестным знамением. Именно эта сторона и принесла городу затейливое прозвище «Ростов-папа», утвердившееся за два века криминальной истории множества разбойников, налетчиков, карманников, домушников, мошенников, фальшивомонетчиков, шулеров, взломщиков, воров самого высокого класса и самого романтического склада. Такова жизнь страны, в которой блатную речь можно услышать повсюду – от бабушек на дворовой скамейке до министерских кабинетов.