Читать книгу История одного человека - Сергей Константинович Андрианов - Страница 1

От автора.

Всем привет. Я родился в советском союзе, в начале смутных времен. В 1983-м году произошло много разных событий по всему миру. Но я сейчас хочу рассказать не о мировых событиях, а о своей жизни. Я не буду касаться политики и религии. Только события моей жизни и людей, которые, так или иначе, повлияли на нее. Очевидно, что с первого дня я свою жизнь не помню, но могу рассказать о ней со слов моих родственников. Я буду говорить все, что думаю и все, как есть, уж не обижайтесь, если вас что-нибудь заденет.

А вот и я.

Я был не первым ребенком в семье. До меня, четырьмя годами ранее, появилась на свет моя старшая сестра Рита. Она была результатом любви нашей мамы с ее первым мужем Алексеем, о котором я знаю немного. Он умер от рака еще до моего рождения. Это был высокий, два метра и пять сантиметров, красивый, добрый и отзывчивый человек. Хотя мама полюбила его не сразу. Ему пришлось побегать за ней несколько лет, начиная со старших классов, прежде чем мама ответила взаимностью. Позже, когда он уже болел, она ухаживала за ним до последнего момента. К сожалению, хворь оказалась сильнее лечения и пожирала Алексея изнутри, доставляя ему непередаваемые муки. Он, буквально, умер на маминых руках. Это очень потрясло молодую женщину с не успевшим вырасти ребенком, их общим ребенком, который являлся постоянным напоминанием о потере. Мама всегда переживала, что моей сестре передастся предрасположенность к раку. Со временем ей передались гены отца, но только хорошие, она выросла под стать своему папе, была выше всех в семье. С моим отцом маму познакомила Рита, ей тогда было годика два. В магазине подошла к незнакомому дяде, взяла его за руку, подвела к маме и спросила, «Мама, а это мой папа?». Они посмеялись, отец проводил маму с сестрой до дома, но номер телефона не взял и вообще, как сказала мама, не выразил заинтересованности. Спустя несколько дней мама уже забыла об этой встрече, как вдруг прозвучал звонок. Она открыла дверь, на пороге стоял отец с букетом и произнес, «Приглашаю тебя и Риту на свидание.». Так начались отношения между моими родителями. Шло время, все было хорошо, они встречались и вскоре отец сделал предложение руки и сердца. На свадьбе мой дедушка по маминой линии взял отца на слабо. Он решил таким образом подшутить над отцом. В стопку налили водку и подожгли ее. Отец должен был выпить пока жидкость горит. Только никто не учел тот момент, что у отца были усы, за которыми он всегда тщательно ухаживал и очень гордился ими. У него даже были в отдельном пенальчике всякие мелочи для ухода за усами. Отец никогда не любил отступать, поэтому принял вызов и взял стопку, дунул носом на пламя, надеясь задуть его, и одновременно с этим попытался выпить содержимое. Не тут-то было. От его дуновения пламя и не шелохнулось, он поднес стопку ко рту и пламя подпалило его гордость…усы в смысле. Но это еще не все. Почувствовав, что усы в опасности, он резко отдернул руку с оставшейся там пылающей жидкостью. Содержимое стопки выплеснулось ему на подбородок и обожгла его. Так жених сидел на свадьбе с опаленными усами и красным от ожога подбородком.

Мои родители долгое время пытались завести ребенка, но у них ничего не получалось, мама впала в отчаяние. Но в один прекрасный день врач обрадовал моих родителей, сказав, что их старания увенчались успехом. Они были несказанно рады. Только каждый решил радоваться по-своему. Когда отец вернулся домой навеселе, мама спросила, где он был и почему пьян. Отец ударил будущую мать своего же ребенка, а она решила, что от такого мужчины не хочет иметь детей и собралась сделать аборт. Выкрикнув через плечо все, что она думает о нем, ушла из дома. Отец позвонил своему брату и, объяснив ситуацию, попросил помочь остановить маму от необдуманного поступка. Дядя Боря немедленно приехал на помощь, и они пошли искать маму, чтобы предотвратить поступок, о котором, возможно, потом сожалели бы все. Ее нашел мой дядя. Так как было уже позднее время, она решила переночевать в гостях у подруги, а на следующее утро совершить задуманное. Дядя успокоил ее, заверив, что этого больше никогда не произойдет, и уговорил вернуться домой. Мама поверила и простила отца. И вот 17 декабря 1983-го года в городе Ленинград появился я. Это был солнечный зимний день…шучу, я понятия не имею, какая в то время была погода. Цена моему появлению на свет – здоровье мамы. Дело в том, что у нее с детства были больные почки. Эта проблема с самого детства не давала ей покоя, разрушая все планы. Именно по этой причине ее выгнали из балетной школы, в которой мама проучилась два года. Но после того, как здоровье стало ухудшаться, ее попросили освободить место для более перспективного ребенка. Вот и в этот раз собственное тело отказывалось работать полноценно. У нее отказали почки, к этому времени я еще не вышел. Мы оба были в критическом состоянии. У отца спросили, «Кого спасать, жену или ребенка?». Он выбрал ребенка. Я не берусь осуждать его за этот выбор…вы посмотрите на меня, кто бы стал?! Это, конечно все шутки, но я очень рад, что в тот день врачи были не способны просто так пожертвовать жизнью одного человека, чтобы спасти другого. Роды длились почти сутки, врачи спасли нас обоих. Когда меня привезли из роддома Рита сразу начала ревновать. Говорила, что родители любят меня больше, чем ее…в общем обычная проблема первого дитя. Мама всячески пыталась доказать обратное, но Рита была непреклонна. Видимо из-за того, что я появился на свет с такими сложностями, мама боялась за мою жизнь больше, чем требовалось. Она постоянно протирала все вокруг меня хлоркой, чтобы ни один микробик не подкрался ко мне. В дальнейшем эта гиперопека сказалась на моем здоровье, я был довольно болезненным ребенком примерно до десяти лет. Как-то раз мама устроила стирку. Стиральной машины у нас тогда еще не было, поэтому стирать и отжимать все белье приходилось вручную. Это был очень трудоемкий процесс и занимал почти целый день. Рита помогала маме с удовольствием. Для нее это было интереснее, чем смотреть за маленьким ребенком, который крадет внимание любимой мамы. У меня в тот день был жар, и я ревел во все горло. Мама разрывалась между работой по дому и мной. Она попросила сестру присмотреть за младшим братом, а со стиркой решила управиться своими силами. «И вот стираю я, ты орешь, Рита орет на тебя и вдруг тишина. Такая резкая, внезапная. Я сразу заподозрила что-то неладное. Выхожу из ванной, а Рита держит подушку на твоем лице и давит на нее со всей силы. Ты уже почти не дергаешься.», рассказывала мама. Конечно, она тут же подбежала, оплеухой отогнала Риту, сняла с меня подушку. «Губки синенькие жадно хватают воздух, но реветь перестал на весь день. Зато Рита ревела, приговаривая «Я больше так не буду.».», продолжала мама рассказ. Шли годы, со старшей сестрой мы хорошо ладили. Иногда у нас бывали ссоры, которые перерастали в драки.

В смутные времена, конец восьмидесятых – девяностые, как и для всех рядовых граждан нашей страны, началась «сладкая жизнь». А если серьезно, то это был очень тяжелый период жизни не только для людей, но и для нашей страны. Отец и без того любил покутить, изменял маме, пропадал на несколько дней. В общем вел счастливую личную жизнь при не очень удовлетворяющей его потребности полигамного самца семейной жизни. А в столь тяжелую пору, вместо того чтобы поддержать свою жену и детей, он совсем слетел с катушек. Неспособность обеспечить свою семью и осознание полного бессилия в создавшейся ситуации не давали ему покоя. Он пытался утопить свои страдания в бутылке. После того, как зелье действовало нужным образом, он старался самореализоваться за наш счет, избивая или просто унижая. Женщин, детей, животных и вообще кто слабее обижать могут только люди с комплексами. Они таким образом пытаются компенсировать свои недостатки. С большой силой приходит большая ответственность, нет никакой доблести в том, чтобы унизить кого-то, кто заведомо уступает тебе в силе. Отец частенько на ровном месте придумывал повод, чтобы завести самого себя, и начиналось действо. Риту он не трогал, так как она росла сорвиголовой, этакой пацанкой. Ему это нравилось. Если моя сестра думала, что я любимчик у мамы, то я так же считал про отношения Риты с отцом. Он хотел, чтобы и я стал более хулиганистым и старался внушить мне, что таким быть хорошо.

Как-то раз зимой в городе мы катались на санках всей семьей. Меня всегда радовали моменты совместного беззаботного времяпрепровождения. Мне было приятно наблюдать, как родители, обнявшись и смеясь спускались вниз на санках, всегда заливался смехом. Так мы прокатались целый день. Родители взяли с собой огромный термос с чаем для нас, а для взрослых немного горячительного в стеклотаре, бутерброды и мы устроили импровизированный зимний пикник. Горка была высокая с крутым спуском, находилась в небольшом лесочке недалеко от дома. Я стал замерзать, особенно руки. Варежки от снега насквозь промокли и руки начинали болеть от холода. Я сообщил родителям о своей проблеме, но не просил пойти всем вместе со мной, я знал дорогу. «Это же недалеко.», говорил я. «Терпи! Ты же мужик. Раз болит – значит живое.», проговорил отец с укоризной. Мама начала с ним спорить и в итоге здравый смысл восторжествовал. Меня одного не отпустили, все собрались и отправились со мной. Отец не скрывал своего недовольства, он хотел остаться, и чтобы мы все остались с ним. Когда мы пришли домой, мои руки стали согреваться. Довольно-таки болезненное чувство для ребенка, доложу я вам. Я не знал куда себя деть, что сделать, чтобы стало полегче и, конечно, обратился за помощью к взрослым. Отец сказал, что лучше всего согреть руки под водой. Мы вошли в ванную, он включил холодную воду и заставил меня держать руки до тех пор, пока я не заплакал от боли. Потом уже вмешалась мама, укутала меня в одеяло, налила горячего чаю, надела теплые носки.

Как отец с сыном мы мало общались, но я любил те редкие моменты. Не то, чтобы он постоянно закладывал за воротник, нет. Просто трезвым, он был не очень общительным с нами. Как будто он существовал в параллельном мире, как будто его угнетала семейная жизнь. Но по пьяни наши миры пересекались и для нас с мамой это частенько заканчивалось катастрофой. Все могло начинаться весело, но итог был почти одинаков. В один из дней, когда он в очередной раз пришел домой во хмелю с другом, он решил поучить меня драться, заодно демонстрируя своему гостю, что у него растет настоящий мужик. Демонстрацией своих навыков в боевых искусствах и игрой роли моего главного тренера он занимался довольно часто, но исключительно в нетрезвом виде. Долго подначивал меня, хватая за руки и не слушая мои протесты. Вскоре, не дождавшись моего согласия, начал показывать, как надо правильно бросать через бедро. В итоге он добился своего, «Быстрее сделаю, что он хочет, быстрее он отстанет от меня.», думал я. Не желая причинить ему никакого вреда, я сделал все так, как он только что объяснял. Бросок получился. Очень может быть, что прием получился не без помощи воздействия спиртных напитков на вестибулярный аппарат моего «тренера», а может отец просто хотел подыграть мне. Не помню сколько мне было лет. То ли в старшую группу детского сада ходил, то ли в первый или второй класс. Я его бросил, он, падая, задел головой острый край кровати. Его лоб и лицо были залиты кровью, которая, стекая с подбородка, капала на пол. Он вскочил и начал бегать по всей квартире, радуясь, что я ему разбил голову, оставляя кровавые доказательства этого повсюду. «Мой сын – мужик! Видел? Я же говорю, он будет отрывать бошки всем», говорил отец своему собутыльнику, который все это время молча наблюдал. Травма была не серьезная, простое рассечение, но крови было достаточно, чтобы ребенку это засело в память на всю жизнь. В один из таких «веселых» дней, отец, не найдя в нас серьезных противников, поссорился с самим собой. Это могла бы быть шутка, если бы не было правдой. Он поссорился со своим отражением в большом зеркале серванта, у которого дверцы и полки были из толстого прозрачного стекла. Слово за слово и отец решает подраться со своим отражением. Видимо, чего-то не поделили, любовницу или жену может быть. После двух прямых ударов все разлетелось на мелкие осколки. Лязг разбитого стекла заполнил комнату. В начале конфликта мы с Ритой находились в родительской комнате, но понимали, что резкие высказывания в адрес близнеца, смотревшего, видимо, слишком дерзко, на отца из серванта, обязательно закончатся плохо. И не факт, что волной неадекватной агрессии не заденет нас. Поэтому мы были на стороже и сразу же убежали к себе в комнату, откуда подсматривали в щелочку приоткрытой двери. Его руки окрасились темно-красным цветом, как будто он окунул их по локоть в краску. Кровь сочилась из многочисленных порезов и струилась на осколки, лежащие на полу. Отец поднял руки и смотрел на них завороженно каким-то пустым, отсутствующим взглядом. Мне всегда было интересно, что же у него творилось в голове в подобные моменты. Кровь стекала по предплечьям и ручейками падала вниз, оставляя красные дорожки. Мама, так же, как и мы, заранее поняла, что он сотворит очередной поступок на номинацию Дарвина и стояла на наготове. Мы уже научились предугадывать его «взрывы» и старались в критические моменты держаться подальше от эпицентра. Мама отреагировала оперативно. Она поднесла полотенца, замотала ему руки и вызвала скорую, которая не приехала. Отец отправился в клинику сам. Помогая, мама попала под горячую руку. Отец ругался, обвиняя ее в том, что это из-за нее все произошло. Ну точно отстаивал честь матери своих детей, а она неблагодарная даже спасибо не сказала. Маме ничего не оставалось, как в очередной раз оттирать кровавые пятна с пола и убирать разбитое стекло, а нам – ей помогать.

Нам частенько приходилось кочевать по гостям в период отцовских загулов, во избежание побоев. Одну зимнюю ночь мы были вынуждены провести на территории детского садика в беседке из-за того, что отцу не понравилось…а фиг знает, что ему в тот раз не понравилось. Мы с Ритой уже спокойно спали, нежась в своих теплых кроватках, когда вдруг мама в ночной рубашке вбежала к нам в комнату с нашей уличной одеждой, кинула ее нам и шепотом приказала как можно скорее одеться, после чего так же молниеносно выбежала обратно. За дверью слышался очень неприятный шум, говорящий нам о том, что опять придется ночевать вне дома. Мы впопыхах кое как оделись и ожидали следующей команды от мамы, прислушиваясь, что же там такое происходит. А за дверью происходило следующее. Пьяный отец явился домой посреди ночи и с порога начал приставать к маме. «Чего это вы все спите, когда меня нет дома в такое позднее время? Вам что, плевать на меня? Вы так и хотите, чтобы со мной что-нибудь случилось! Я знаю! Это ты подговариваешь детей против меня!», говорил он, накручивая сам себе невесть что в своем мозгу. Мама сообразила, что лучше заранее собраться, но сама не могла даже кофту накинуть на себя, так как постоянно была в поле зрения пьяного «главы семейства». Но, уличив момент, схватила детскую верхнюю одежду и со скоростью, которой позавидовал бы человек-молния, забежала к нам в комнату. И вот мы уже стоим у двери, разделяющей детскую от пространства, где зарождалась новая буря, угрожающая нам.

– Дай, я хочу поговорить с детьми! – Услышали мы. Мы с Ритой хотели было заскочить в кровати прямо в одежде и накрыться одеялом, чтобы притвориться спящими.

– Костя, они уже спят, завтра поговорите, – пыталась унять отца мама. – Давай, я тебе сейчас чаю сделаю, сходи в душ, и мы попьем, – продолжала она, принимая удар на себя.

– Да на хер мне твой чай, пошла ты со своим чаем!

Мы сидели на кроватях, готовые резко накинуть на себя одеяла и смотрели друг на друга. В темноте, страхе, прислушиваясь к угрожающему шуму за дверью. И вдруг тишина. Мама распахнула дверь все в той же ночной рубашке. «Быстро!», так же шепотом произнесла она и махнула рукой, усиливая свой призыв. Мы сорвались с места и, как можно тише, проскочили в прихожую к входной двери, схватив по пути обувь, которую надели уже позже, на лестничной площадке первого этажа. Мама взяла свое зимнее пальто и последовала за нами. Она была так напугана, что забыла взять свою обувь. Так в домашних тапочках и выбежала на улицу. Когда мы пришли к маминой подруге, тете Гале, которая жила в доме на соседней улице, в поисках безопасного ночлега, нам было сказано, что мест нет. К ней в то время приехали родственники, поэтому нас даже не пустили за порог. Мы были одеты по сезону, а вот маме пришлось не сладко. Пальто на ночную рубашку и тряпичные тапки на голые ноги – сомнительное утепление для зимней ночи. Была еще одна подружка, которая всегда нас выручала, но до нее нужно было добираться через людные места, мимо метро, переходя площадь несколько улиц и перекресток, что создавало опасность встречи с какими-нибудь маргинальными личностями. Заявляться домой в столь поздний час, да еще к малознакомым людям, живущим поблизости, мама постеснялась. Побродив по нашему двору в попытках встретить еще кого-нибудь хоть мало-мальски знакомого (вдруг помогут), повела нас на территорию детского садика, где, облюбовав беседку в виде избушки, решила обосноваться на ночь. Хоть и в ненастоящем (с окнами, но без стекол и с дверным проемом, но без самой двери), но все же в доме нас ждала ночь без побоев и угроз. Мама села между мной и Ритой, обняла нас. Мы забрались на скамейку с ногами и облокотились на маму. Скамейка была проморожена и с удовольствием отдавала весь накопленный холод прислонившемся к ней телам. Зима тогда выдалась на славу, сейчас таких не бывает. Ох уж это чувство, когда все твое тело пронизывает холод и нет никаких шансов согреться, ощутить пусть слабенькое, но тепло, как бы ты сильно не прислонялся к телам других людей. Каждое дуновение ветра усиливало мороз, заставляя нашу кожу покрываться мурашками, а мышцы сокращаться в попытках организма согреться. У нас зуб на зуб не попадал от дрожи. У мамы ноги начинали коченеть. Пальто тоже не очень спасало во время ночевки на улице. Каждый раз, когда вижу зимой людей без постоянного места жительства, спящих где-нибудь на скамейке или просто сидящих на тротуаре, диву даюсь, как им это только удается. Так обнявшись, мы просидели часов до трех-четырех ночи, время от времени «поклевывая» носом. Наш относительный покой нарушила тетя Ира, до дома которой мама так и не решилась дойти. Ее сын чисто случайно увидел нас в домике, когда проходил мимо, возвращаясь с гулянки. Вернувшись к себе домой рассказал своей маме об увиденном. Настоящая подруга не могла просто так оставить это и не отреагировать. Одевшись, она побежала на улицу за нами, по пути не забыв дать указания своему сыну, чтобы тот поставил чайник на огонь. Тетя Ира настояла на том, чтобы мы последовали за ней, «Иначе можете вообще больше не обращаться ко мне за помощью! Давай угробь себя и детей заодно!», уговаривала она маму. Подруга со своим сыном жила рядом с железнодорожной станцией в комнате коммунальной квартиры, но ее не остановило расстояние, которое пришлось преодолеть, чтобы найти нас. Ни теснота, ни позднее время, в которое нормальные люди уже спят, не послужили поводом для игнорирования проблем других людей. Когда мы пришли к тете Ире, каждого уже ждал горячий суп и чашка чая, которые помогли нам отогреться. Мы у нее прожили все выходные, но в воскресенье вечером пришлось вернуться домой.

Пьяному отцу вообще не было необходимости трудиться и придумывать повод для того, чтобы начать компенсировать свои скрытые комплексы за счет своих же жены и детей. Он просто ни с того, ни с сего подходил и задавал вопрос, «И что?», источая отвратительную вонь перегара. Правильного ответа не было, поэтому все понимали, к чему все идет. Все осознавали неотвратимость действий, последующих за этим вопросом. Но отец любил не только «расслабляться», но и готовить. Он не терпел вмешательств женщин в сам процесс, если сам брался за это дело. Все в нашей семье были в восторге от его кулинарных способностей. Он решил порадовать нас котлетами собственного приготовления. В то время у нас не было электрической мясорубки. Кроме продуктов, отец взял в магазине «для настроения» пару бутылок напитка для взрослых. Пока готовил, приговорил одну из них. Я помогал ему на кухне. В общем строили мужской кулинарный клуб. Пришел черед делать фарш. Я крутил ручку мясорубки, он нарезал все ингредиенты и засовывал в нее. Я кручу, он проталкивает своими пальцами, мясорубка издает обычный чавкающий звук, перемалывая все, что в нее запихивают. Вдруг отец замирает, глаза его стекленеют, он отталкивает меня от аппарата, я падаю на пол и не понимаю, чего я такого сделал. «Опять начал буянить.», подумал я. Он начинает крутить ручку в обратную сторону и достает свой палец, перемолотый по первую фалангу. То есть палец, как палец, только на конце, вместо ногтя, бахрома из мяса. Его мяса вперемешку с животным. Кровь льется ручьем прямо в миску с готовым фаршем. Я как сидел на полу, так и остался на том же месте. Как загипнотизированный, не отрываясь, наблюдал за его рукой. Я не мог отвести свой взгляд в сторону. Он позвал маму. Ну как позвал, заорал благим матом, чтобы она быстро бежала на кухню. Прибежала жена, всплеснула руками, начала причитать и ругаться, забегала растерянная по квартире. Замотала полотенцем руку отца, и они ушли в клинику. Котлет нам так и не довелось поесть. Мы не стали отдавать этот фарш дворовым собакам, просто выбросили на помойку. Еще не хватало, чтобы у нас во дворе бегали собаки, отведавшие человеческой плоти.

Когда я ходил в детский сад, я просто грезил школой. Наверное, это случалось с каждым ребенком. И вот наконец я пошел в первый класс. В честь этого отец сделал мне шикарный подарок. Он подарил мне учебный стол и кресло, изготовленные своими руками. «Все для того, чтобы ты учился.», сказал он. Отец смастерил этот гарнитур из белых панелей ДСП и расписал их красками. До сих пор помню цветастого попугая на спинке кресла. Я был в восторге. Я готов был целыми днями сидеть на нем, читать, рисовать и играть. Мне не нужно было искать предлог, чтобы воспользоваться подарком. Отец отлично рисовал…точнее не рисовал, а срисовывал, так он сам говорил. Он мог скопировать любое изображение, которое находилось перед ним. Он решил сделать ремонт в детской комнате, поклеил обои изнанкой наружу и стал их разрисовывать гуашью. Это было очень красиво. У нас в детской комнате «росли» пальмы, кактусы, разнообразные цветы на любой вкус и цвет, он даже траву вместо плинтуса нарисовал по всему периметру комнаты. В нашей комнате «жили» львенок из мультика, тропические птицы и множество других экзотических животных, изображения которых он смог найти. Это было просто великолепно. Но отец не остановился только на стенах и разрисовал потолок. На потолке были облака и парящие среди них птицы. Это было потрясающе, такой шикарной детской я нигде не видел. Я обожал смотреть на потолок перед сном и представлять, что лечу вместе с этими пернатыми. У нас с Ритой была двуярусная кровать и я спал на втором этаже. Это создавало дополнительный эффект. Все это было очень красиво, но, так как нарисовано гуашью, для детской не совсем надежно. Когда меня ставили в угол за провинность, я стоял, смачивал свой палец слюной и размазывал рисунок, который находился в этом углу, а там находился Гарфилд, изображенный с меня ростом. Нос у Гарфилда с каждым разом становился все больше и больше. За это я получал по своей филейной части и опять стоял в углу. Получался порочный круг какой-то. Нашу радость от обновленной детской комнаты перебило известие о том, что у мамы обнаружили несколько раковых опухолей. Когда мама легла в больницу, отец присматривал за детьми. Получалось у него не всегда хорошо, так как иногда он просто оставлял Риту со мной дома, а сам отправлялся «в магазин» и возвращался через пару дней. Но иногда он наоборот был эталоном примерного отца, посвящая нам все свое свободное время. Мы часто с ним ходили навещать маму. Я тогда не совсем понимал почему она не дома, но это не мешало мне скучать по ней и осознавать, что в больницу попадают не от хорошего здоровья. Ей сделали ряд операций, удалив все опухоли, но, на всякий случай, прописали еще химиотерапию. Родители решили, что операции достаточно. И действительно, со временем оказалось, что врачи просто хотели перестраховаться, так как у мамы, при повторных тестах, ничего не выявили.

Отец, как и мама, всегда старался заработать деньги, как мог, чтобы прокормить семью. В основном это была работа на стройке. Как-то ему предложили работу и пообещали очень хорошую зарплату, но нужно было уехать в Ленобласть и жить в вагончике, оставив семью. Была зима, слишком холодно для простого вагончика, но он согласился. Когда он позвонил, спустя несколько месяцев, и сказал, что возвращается, я обрадовался и пошел его встречать. Мама работала, у Риты были свои дела, так что я отправился один. Несмотря ни на что, в детстве я скучал, когда отца долго не было дома. Добравшись до станции, я вышел на платформу. Там было скользко, поэтому я держался подальше от края, но из-за большой толпы народа, скопившегося в ожидании поезда, я ничего не мог увидеть. Когда я услышал, что подъезжает поезд, я стал пробираться поближе к краю, чтобы не пропустить отца. Проходя мимо двух мужчин, которые что-то очень громко обсуждали или ссорились, я не обратил внимание на то, о чем они говорили. Я мельком окинул их своим взглядом и отошел подальше от этой пары. Поезд приближался. После того, как первый вагон на большой скорости приблизился к станции, я услышал сначала крик мужчины, а потом и вопль ужаса окружающих людей. В одно мгновение поезд подъехал и остановился, я обернулся на крики, посмотреть, что случилось. Люди расступились от края перрона, некоторые зеваки смотрели под поезд и показывали туда пальцами. Кто-то кричал, призывая на помощь, кто-то просто стонал в ужасе. Я поддался любопытству. Посмотрел с края платформы в том направлении, куда указывали зеваки и увидел одного из тех двух мужчин. Только сейчас он не кричал и вообще ни издавал ни звука. Находясь под поездом, просто молча вертел головой во все стороны, словно что-то искал. Вместо его левой ноги была одна зияющая рана. Как будто кто-то сделал разрез вдоль его конечности. Люди начали спрыгивать с перрона, залезая под поезд, в попытках хоть как-то помочь ему. Некоторые хотели его достать оттуда, но у них ничего не получалось, так как сам незнакомец, при малейшем прикосновении орал, чтобы его не трогали и сопротивлялся, как мог. Двигаться у него желания не было совсем. Через непродолжительное время пострадавший обмяк, перестал сопротивляться и затих, голова его повисла и просто болталась пока его вытаскивали из ловушки. Не знаю, что случилось с этим мужчиной дальше, как его выносили, я уже не видел. Отец так и не приехал в тот день. Он опять загулял, решив отметить большую получку. А мы очень ждали его. Маме было сложно справляться со всем одной. Она работала продавцом в продуктовом магазине и только это нас спасало. В девяностые зарплату постоянно задерживали. В счет зарплаты разрешали брать товар.

Отец, когда был трезв и в хорошем настроении, проводил свободное время с семьей. Он веселил нас, прокручивая видеофильмы на старом проекторе, озвучивая их так, что мы смеялись до коликов. Рассказывал смешные истории, не знаю, придумывал их или брал из жизни. Смеялись все, и мама, и Рита, и я. По его лицу было видно, что он сам доволен. Читал нам книжки на ночь, играл в настольные и подвижные игры. Временами мы носились, как угорелые, то он за нами, то мы за ним. Мы любили кататься на нем. Обхватишь его ногу, сядешь на ступню, он идет, поднимая тебя, а ты представляешь, что ты на ноге Гулливера. Устраивал семейные вечера, делая для нас с Ритой крепость из подушек, а сам с мамой сидел на диване обнявшись. В такие моменты отец был совершенно другим человеком. Я очень любил эти мгновения. Казалось, что вокруг нас стоит огромный забор, а все невзгоды остались по другую сторону ограды и никак не могут просочиться к нам. Из-за подобных сюжетов нашей жизни я очень люблю ночной город – это тоже позитивные ассоциации с тех времен. Мне нравится, как желтый свет фонарей падает на листву, как будто деревья нарисовал художник со своим необычным видением вещей. А зимой этот свет отражается от поверхности сугробов, превращая их в золотые горы, в которые можно нырнуть, как это делает Скрудж Макдак в своем хранилище. Ночной город, освещенный таким успокаивающим желтым светом фонарей, мне казался волшебным. Как-то раз во время ночной прогулки, мы с папой побежали, нарвали цветов с клумбы школы, где мы с Ритой учились, и принесли нашим родным женщинам. Для меня это было целое приключение, ведь мы нарушали общественный порядок. Во тьме ночной прокрались на территорию школы, дошли до клумбы, которая находилась в центре открытого пространства перед входом в учебное заведение. Наверное это были самые ароматные цветы в моей жизни, которые я только дарил кому-либо.

У отца был друг, который являлся счастливым обладателем автомобиля. По нынешним меркам это было «ведро», но в нищие девяностые владелец машины считался успешным человеком и не важно, чем он управлял. Но состояние машины оставляло желать лучшего. Это была американская классика, доведенная до состояния металлолома на колесах. В некоторых местах ее дно проржавело так, что, если убрать с пола коврики, можно было насладиться серыми тонами городского дорожного покрытия. Двери закрывались при помощи хорошего толчка плечом, трещина на лобовом стекле…перечислять проблемы этой колымаги можно очень долго, но техническое состояние машины не мешало ей каким-то чудом катать нас. Иногда этот друг приезжал за нами, и мы всей семьей ехали кататься по ночному городу. Просто ездили, любовались городом, слушали музыку, взрослые общались между собой. Я же, не встревая во взрослые разговоры просто прилипал своей моськой к окну и старался рассмотреть что-нибудь, что другие могли пропустить. Я смотрел на пролетающие мимо фонари, здания, деревья и мечтал, что когда-нибудь отправлюсь в путешествие по всему миру. Я погружался в свои мысли и мечтания с головой. Временами после таких прогулок мне снилось, как я мчу на мотоцикле по магистрали вдоль бескрайних полей, мимо небольших городишек. Впереди горизонт расправил объятия, а я просто еду, ветер треплет мне волосы, я ощущаю полную свободу, спокойствие и легкость. Просыпаясь после таких чудесных снов, я чувствовал разочарование от реальности, так резко накатившей на меня. Рите же наоборот нравилось поболтать со взрослыми, поумничать, доказать, что она уже не ребенок. С тех пор желтое освещение улиц будит во мне только положительные эмоции.

Зимой, когда мы выбирались всей семьей, отец любил катать нас с Ритой на санках. Но не просто катать. Он разбегался, таща санки за собой, на которых мы по очереди сидели, а потом резко поворачивал в сторону, унося нас в занос. Рита всегда старалась удержаться, ей не нравилось падать, но у нее это редко получалось. Санки переворачивались, она шлепалась в снег, я смеялся, она на меня обижалась и начинала гоняться за мной, чтобы «как следует треснуть по башке». А вот я время от времени специально падал с санок, кувыркаясь несколько раз, представляя себя главным героем в каком-нибудь боевике. Когда нам купили санки с рулем, я чуть не сошел с ума от счастья, много ли ребенку надо. Я понимал, что теперь могу скатиться с любой горки и при этом контролировать свой спуск. Естественно, я постоянно выруливал на какие-нибудь трамплины или просто поворачивал с заносом. Слетал по инерции и кубарем продолжал свой спуск, собирая за шиворотом снег. Мама тут же начинала переживать, что я себе что-нибудь сломаю, но на ее беспокойства отец всегда отвечал, «Ничего, крепче будет.». Просто обожал, когда мы всей семьей, будь то лето или зима, выбирались на прогулку. Я вообще любил, когда все родственники собирались вместе. Получалась целая толпа народу. Я и сейчас убежден, что большая семья – это здорово. Некоторые из моих знакомых считают, чем меньше людей в доме, тем лучше. Некоторые из них и вовсе не хотят заводить детей. Несомненно, каждое мнение имеет право на существование, но каждый раз, выслушивая подобные мысли, мне на ум приходят слова великолепного артиста Льва Константиновича Дурова, произнесенные им в фильме «По семейным обстоятельствам»: «Странные эти люди, люди! А неужели им так плохо вместе?! А неужели плохо, когда вечером за большим столом собирается вся семья?! Когда за таким столом собирается вся семья – дети, внуки, правнуки, три-четыре поколения, что ж здесь плохого, я вас спрашиваю?! Кому это мешает?! Малогабаритные квартиры, малогабаритная мебель и, прошу меня простить, малогабаритные семьи. Что же здесь хорошего?! От этого даже души становятся малогабаритными!».

Когда мы приезжали к бабушке с дедушкой по маминой линии, мы садились за один большой стол, кушали, а после играли в настольную игру «менеджер» или в карточную «бридж», это были наши семейные игры. Но отец не очень любил приезжать к маминым родителям, они недолюбливали друг друга. Поэтому нам удавалось собираться всем вместе очень редко. К маминым родителям мы ездили без отца. Когда же собирались у его родителей, народу становилось гораздо больше, так как к нам присоединялся дядя Боря со своими женой и дочкой – моей двоюродной сестрой. Как же было здорово наблюдать за улыбающимися лицами всех собравшихся вместе. Все были рады видеть друг друга, хотя и собирались редко. Но стоило только отцу и его брату выпить, как начиналось противостояние в попытке доказать, кто здесь альфа-самец. Праздник прекращался и все разъезжались. Их соперничество перерастало в побоище после каждого совместного употребления алкоголя. Доставалось всем, кто находился рядом в тот момент, и даже их родителям. Поэтому, когда мы видели, что отцы дошли до кондиции, сразу старались предотвратить бой за титул чемпиона и разъезжались по домам.

Родители мамы и отца не очень ладили между собой. Дедушка по папиной линии прошел вторую мировую войну, испытав на себе все «прелести» фашистской оккупации и партизанской войны, начиная с малолетнего возраста, а потом до пенсии служил в милиции. Он был консерватором, не всегда понимал шутки и сам шутить не очень умел, но был очень добрым и отзывчивым, готовым всегда и всем прийти на помощь человеком. Выпивал мало и только по особым случаям, выпил и спать. Дедушка по маминой линии в молодости был хулиганом, носил при себе огромный нож и даже, однажды, выкинул из поезда парня, который пытался ухаживать за бабушкой. Он был весельчаком, душой компании, так же помогал всем, кто к нему обращался. Любил выпить, но, если его не трогать, был спокойным, как танк. А если уж он начинал пить, то не успокаивался до тех пор, пока все запасы не закончатся. В связи с такими отличиями между ними мы очень редко собирались все и сразу, но если уж это происходило, то только у нас в квартире, на нейтральной территории. И каждый раз такие встречи проходили без единого конфликта, что делало их особенно ценными.

Так мы отмечали новый год. Для нашей квартиры было много народу, но в тесноте, да не в обиде. Все были на позитиве, праздничный гомон, запах мандарин, подарки, веселье и радостные близкие. Мы с отцом каждый год привязывали хлопушки к дверце холодильника, просили маму, которая год за годом покупалась на этот розыгрыш, достать что-нибудь из него. Она открывала дверцу холодильника, веревка натягивалась, хлопушка срабатывала, весь холодильник в конфетти, мама в испуге ругается на нас, а мы ржем, подходим к ней (но только аккуратно, чтобы не ударила) и обнимаем ее. «Да ну вас!», говорила она, отмахивалась и шла в комнату к гостям, продолжая веселье. В такие моменты и не думаешь о подарках, главное – что родные рядом. Замечательно встретили новый год, повеселились. Под конец все разъехались по домам. Мама убиралась, я и Рита помогали ей. Мама собралась подметать пол, он был весь усыпан конфетти и мишурой из хлопушек. «Что ты делаешь? Перестань! Праздник же! Пусть валяется!», сразу с агрессией выразил свое недовольство маме блюститель веселья. Она ответила, что праздник не исчезнет, если убрать беспорядок. На что он схватил ее за шею, подержал так, смотря ей в глаза бешенным взглядом и отшвырнул на пол. Швабра выпала из рук мамы, она с грохотом упала, ее лицо исказила гримаса боли. «Костя, ты что?», сказала она, смотря на отца снизу вверх и пытаясь забиться в угол. Как будто в углу было убежище, которое способно спасти ее от побоев мужа. В ее глазах отчетливо был виден страх, перед надвигающейся на нее расправой. Когда мама упала я как-то необычно, выдохнув всеми легкими, громко ахнул. Услышав меня, отец повернулся в мою сторону, взял за грудки и толчком отправил в полет на диван и опять повернулся к маме. Приземлившись на подушки, которые смягчили мое падение, я вскочил, схватил выпавшую из рук мамы швабру и со всей силы ударил отца по спине. Палка от швабры сломалась. А ведь до этого момента я всегда думал, что поднять руку или даже просто оскорбить своего родителя – это значит опуститься на самое дно…да я даже представить себе не мог как это вообще возможно. Но сейчас я не бил отца, я просто пытался защитить свою мать, родную женщину, которой угрожала опасность. Отец остолбенел, он явно не ожидал такого поворота событий. От неожиданности он растерялся и не знал, что делать. Мотая головой из стороны в сторону, смотрел то на меня, то на свою загнанную в угол в прямом и переносном смысле, жену. Спустя несколько напряженных секунд, ведь мама и я ожидали худших последствий, отец махнул на нас рукой и со словами «Ну вас на х.…й.» направился в коридор. Быстро оделся и вышел из квартиры, со всей силы хлопнув дверью.

Магазин, где работала мама, закрылся и она устроилась работать в ларек у метро. Там продавалось все, начиная от презервативов и заканчивая консервами. Так что продажи были всегда, а если есть продажи, значит ларек не закроется и будет зарплата. Все шло нормально. Но спустя пару месяцев ей перестали выплачивать обещанную сумму. Несмотря на то, что продажи были хорошие, хозяин точки твердил, что денег нет и всегда забирал всю выручку себе. Месяц, второй. Она начала нервничать и уже подыскивала другое место. Но в преступные девяностые с нормальной работой была сложная ситуация. В девяностые только и выживали тем, что родители трудились вдвоем. Они не могли себе позволить, чтобы один из них работал на благотворительной основе. В конце концов мама поговорила с хозяином торговой точки. Они договорились, что зарплата будет выплачиваться товаром. Маме выдавали «зарплату», а они с отцом ходили это продавать. То есть мама выполняла работу продавца в ларьке, а потом шла на улицу и там опять выполняла ту же самую работу, чтобы хоть как-то держаться на плаву. Но ей выдавался товар не самый ходовой, консервы ей не доставались. Кому были нужны шоколадки и презервативы, когда в стране есть нечего было. Все это копилось у нас в квартире. Тогда родители решили продать мои игрушки. Мы стояли на улице, у наших ног расстелено покрывало, на нем были размещены мои любимые фигурки доисторических людей, выполненных с великолепной точностью. Эти солдатики стояли в непосредственной близости от маминой «зарплаты». Был выходной день и родители, чтобы не оставлять меня дома одного, взяли с собой. Это было зимой, мы стояли на морозе, меня радовало только солнце, наконец-то показавшее нам свои лучи после длительного периода пасмурной погоды, в течении которого оно играло с нами в прятки за свинцовыми тучами, нежелающими покидать небо над нами. Я стоял и у меня сердце кровью обливалось каждый раз, когда кто-нибудь подходил и смотрел на них с любопытством. Это были мои самые любимые игрушки, а мне приходилось мириться с мыслью, что кто-то их заберет. За весь день у нас ничего так и не купили. Вдруг перед нами нарисовались двое с бритыми головами и в спортивных костюмах, требовавшие мзду за то, что мы занимаем место на улице. Они требовали деньги у всех, кто решил хоть как-то наскрести себе на пропитание, продавая личные вещи. Получая деньги, два рэкетира выдавали что-то вроде талончика, написанного от руки, как подтверждение их разрешения продавать.

– Но мы еще ничего не продали, – сказал отец.

– Платите или собирайтесь и валите отсюда! – Ответил один из амбалов угрожающим тоном.

Так мы и вернулись домой ничего не продав. Но я отчасти был рад тому, что нам не удалось ничего продать. Это была детская эгоистичная радость. Я был рад, что мои игрушки остались со мной. Радовался я не долго, на следующий день родители продали-таки их. Мне с Ритой строго на строго запретили прикасаться к разного рода сладостям, которые являлись маминой зарплатой и складировались у нас дома. А ведь, как известно, запретный плод сладок. Так что пару раз…ну ладно не пару…много раз мы с Ритой таскали заветные вкусности из кладовки. Шли месяцы, товар копился. Спасало только то, что работал отец. Так же нам помогали, как могли, мамины и папины родители. Но перед Новым годом пришла мама и рассказала, что ларек ограбили, а начальник обвинил во всем ее. То ли он сам вынес ночью весь товар, инсценировав ограбление, и дабы вообще маме не платить, повесил все на нее. То ли его на самом деле ограбили, а он просто решил найти козла отпущения. Так или иначе она должна была ему кругленькую сумму, но так как мы не могли выплатить владельцу такие деньги сразу, ей предстояло работать бесплатно. Отец хотел вмешаться, но мама успокоила его, «Ты не видел с какими амбалами он ходит.». Владелец пригрозил маме физической расправой и заставил работать, как рабыню. На нервной почве, ночью, пока мы все спали, мама решила повеситься. Хорошо, что отец услышал шум, доносившийся из кухни, и успел вытащить ее из петли. После этого случая время от времени у мамы начали происходить эпилептические припадки. В один из таких моментов, я и Рита находились дома. Было поздно, на улице темно. Отец был в командировке. Мама тряслась в конвульсиях. Глаза закатились, было видно одни белки. Нас она не слышала, изо рта вытекала белая пена. Все тело сотрясалось от неконтролируемых сокращений мышц. Звуки, которые она издавала, леденили душу. Мне стало жутко, по коже побежали мурашки. Хоть сестра была старше меня, я сориентировался быстрее и побежал звонить в скорую. Набрав 03 в первый раз, я ответа не дождался, никто не брал трубку. Я позвонил еще раз. Недовольный женский голос ответил. Я рассказал, что у мамы приступ, перечислил симптомы.

– Деньги есть? – Спросил оператор.

– Нет, – ответил я.

– Когда умрет, вызывайте каталажку! – Ответила женщина и повесила трубку.

Меня охватила паника. Нас с пеленок учили, что милиция и врачи всегда придут на помощь. При серьезной проблеме надо обращаться к ним и они примчатся. Но реальность криминальных девяностых была такова, что нам, малолетним детям, нужно было выкручиваться самим. Тут подключилась Рита и предложила обратиться за помощью к маминой подруге, которая жила ниже этажом. Это был единственный взрослый человек в нашем доме, которого мы знали. Выходить на улицу в темное время суток в нашем возрасте – для нас это было просто невероятно страшно. Настолько, что эта мысль даже не приходила нам в голову. Эта знакомая нам и помогла. Не знаю, что она с ее мужем сделали, но мама постепенно пришла в себя. Спасибо этой доброй женщине за это и за другие моменты, когда она приходила к нам на выручку.

После того, как мама проработала несколько месяцев бесплатно на недоделанного рабовладельца, его убили и сожгли ларек. В девяностые года двадцатого века в нашей стране это происходило так часто, что люди уже перестали этому удивляться. Мы пришли из школы, а мама, которая, по идее, должна была быть на работе, хозяйничала на кухне.

– А чего случилось, он передумал что ли или уже всю сумму вычел? – Спросил отец за ужином.

– Да нет, ларек сгорел. Все говорят, что его вообще убили, – Ответила мама.

Она вновь начала искать работу. Одна ее подружка предложила совместно вести свое небольшое дело. Подругу звали Света. Ей нужен был компаньон, который помогал бы с организацией, документацией и прочими мелочами. Мама согласилась. У Светы, на тот момент, были какие-то проблемы дома, и она попросилась пожить у нас. Она привезла с собой двух больших пуделей. У нас был кот, но конфликты не возникали. Только пару раз собаки, если этих трусливых созданий можно было так назвать, отхватили по морде от нашего Клёпы и больше не лезли к нему. Шло время, ларек процветал. Родители и наша гостья решили отметить удачное сотрудничество. Накрыли стол, пригласили гостей, детям накупили сладостей и разных вкусных яств. Дело уже шло к ночи, гости разошлись, я с Ритой пошли спать, а родители со Светланой продолжали застолье. Они сидели очень тихо, не нарушая наш детски сон. Вдруг отец слетел с катушек. Посреди ночи нас разбудил сильный шум. Что-то упало и разбилось, раздались громкие голоса, какой-то предмет мебели упал с грохотом на пол. Дверь в нашу комнату резко распахнулась, вбежала мама и залезла под кровать Риты. Света в это время пыталась сдержать отца, уговаривая его успокоиться. «Все, все, я успокоился, дай мне войти!», сказал он, отодвигая в сторону подругу. Он зашел в детскую, спокойным шагом, включил свет и осмотрел комнату в поисках мамы. Она забралась в дальний угол под кроватью, как загнанный зверек. Отец, не найдя маму, переключился на нас. Он хотел узнать, «как наши дела». Проговорив что-то нечленораздельное, он вышел. Мама не хотела вылезать из-под кровати. От испытанного ужаса у нее пересохло в горле. Она попросила нас принести ей попить. Путь проходил через комнату родителей, где и находился отец. Мы вышли из комнаты, отец сразу же начал приставать к нам со своими пьяными разговорами. Он спросил куда мы идем. После нашего ответа последовали расспросы, зачем нам вода в комнате. Мы ответили, что нас мучает жажда. «Но попить можно и на кухне.», ответил он, заплетающимся языком. Мы направились на кухню вместе с ним, он наблюдал за всеми нашими действиями, сопровождая своими бессвязными комментариями. Мы с Ритой налили по стакану воды, выпили на кухне и налили еще, сказав, «Вдруг проснемся ночью и пить захочется.». Отконвоировав нас обратно в комнату, отец совершенно забыл, что мы делали и говорили на кухне. Он снова начал задавать те же самые вопросы. Как будто впервые видел стаканы в наших руках. Но на этот раз наши ответы его не удовлетворили, и он заставил нас выпить всю воду при нем. Ответ, «Я сейчас не хочу, я лучше потом выпью.», его не устроил. А мама, в это время, смотрела на нас из-под кровати. В ее взгляде отражались страх, ненависть и отчаяние. Мы вынуждены были влить в себя всю воду, принесенную с собой, он забрал стаканы и сказал, чтобы мы не выходили из комнаты до утра. Света все это время сидела на кухне молча. Проснувшись утром, я увидел маму, спящую в детской кроватке, обнимая Риту. Наступил новый день, и все делали вид, что накануне ничего и не происходило. Светлане, понятно, хватило неловкости и без того, чтобы поднимать такую острую тему, а мама просто боялась вновь спровоцировать отца. Отец же никогда не извинялся перед мамой за свои поступки, которые он вытворял в пьяном виде. Он считал, что это не он учинял, а кто-то другой. У него всегда было два оправдания, «Если я не помню – значит этого не было.» и «Ну пьяный был, ну с кем не бывает.», а мама терпела все его выходки из-за нас, своих детей.

Шло время, у Светы с мамой дела складывались все лучше и лучше. Светлана приносила выручку домой и хранила у нас. Как-то вечером за ужином мама рассказала, когда она в ларьке занималась бумажной работой, подошли «здоровые мужики» и предложили охрану торговой точки. «Мало ли что может случится. Ограбление или пожар, а мы вас будем от этого защищать, но не бесплатно.», говорили они. Взрослые долго обсуждали это, но в итоге сошлись во мнении, что платить не обязательно и все благополучно забыли об этом случае. Спустя несколько дней, вечером, когда все кроме Светланы были дома, раздался звонок в дверь. Было девять часов вечера, и мы с Ритой сидели в родительской комнате, смотрели телевизор. Я пошел открывать. В глазок из-за роста я не мог посмотреть, да и делать это было бессмысленно, так как на лестничной площадке постоянно выкручивали лампочки. Если стоять спиной к входной двери, то планировка нашей квартиры выглядела так: перешагнув порог, вы попадали в маленькую прихожую, слева которой была дверь в туалет, за которым следовала ванная, а за ней кухня. Прямо же был вход в комнату родителей, через которую можно было попасть в детскую комнату. «Кто там?», спросил я. Мне ответили что-то невнятное, но голос показался каким-то знакомым, и я открыл. Дверь резко распахнулась, в квартиру ворвались два человека в балаклавах, отшвырнули меня в сторону. Я отлетел и ударился об стену. Родители отреагировали на шум и мой крик. Выйти в коридор они не успели, так как эти двое уже были на пороге комнаты. Один держал в руке пистолет, направленный в сторону родителей, а другой притащил меня и швырнул на диван. Так называемые собаки забрались под стол и поскуливали, а наш Клёпа вздыбился, зашипел, шерсть встала дыбом. Один из этих выродков сказал, чтобы мы его убрали куда-нибудь подальше. Наш кот был беспородистым, но крупным, черным без единого пятнышка, с зелеными глазами…прямо как в фильмах про ведьм, того и гляди, откусит какую-нибудь конечность. Не дождавшись нашей реакции, кота пнули в живот, после чего бедный Клёпа, издав надсадный визг, выбежал из комнаты. Всех заставили сесть ко мне на диван. Мама плакала, Рита пыталась спрятаться за ее спиной, отец сидел неподвижно и смотрел на бандитов. Я сидел рядом с Ритой и держался за свой ушибленный об стену бок. У отца спросили, где деньги. Они не интересовались есть ли у нас деньги, незваные гости были уверены, что зашли в правильную квартиру. И их интересовало, где именно искать…торопились бедные труженики домой к своим семьям. Отец ответил, «Нет у нас никаких денег.». После чего один из налетчиков направил пистолет на маму и упер дуло ей в лоб. «Говори, где деньги или я ей башку прострелю!», кричал отброс общества. Мама заливалась слезами, а мы с Ритой бросились закрывать ее своими телами. «Дайте детям хоть в комнату уйти.», сказал отец. Одно мгновение подумав, бандиты согласились и я с Ритой, вбежав в детскую, залезли под кровать, мама осталась под прицелом пистолета. За нами в комнату вошел второй из нападавших и начал последовательно открывать все дверцы и ящики шкафов в поисках заветной наживы. Обшарив шкаф, где Светлана хранила свои вещи, а вместе с ними, как оказалось, и деньги, он нашел то, что искал, сложил все в спортивную сумку, с которой и пришел. В тот момент, когда грабитель уже заканчивал возиться в шкафу, из родительской комнаты раздался шум, а следом за ним и ругань. Услышав возню в соседней комнате, бандит поспешил выбежать из детской разобраться, что происходит. Отец умудрился выбить пистолет из рук нападавшего и завязалась драка. Потеряв свое главное преимущество, трусливые создания в масках решили, как можно скорее выбраться из квартиры. Тем более, что деньги уже были у них. Отец усложнил им эту задачу по максимуму. Ему пришлось схлестнуться сразу с двумя ублюдками. Благо, что он был не дурак подраться и когда не пил, занимался спортом. Он разбил об голову одного из них несколько пустых бутылок из-под пива, которые ожидали на полу коридора, когда их отнесут в пункт приема тары. На стене и полу прихожей остались брызги крови одного из нападавших. Во время возни все уже и забыли про пистолет, который валялся на полу в комнате, но мама была слишком напугана, чтобы подобрать его, и просто сидела, вжавшись в диван, глядя в одну точку и слушая, что происходит в коридоре. Нападавшие взяли численностью. Они повалили на пол отца и принялись пинать его, но, когда отец, несмотря на их удары, начал подниматься, они решили просто убежать. Отцу пришлось позволить им это сделать, так как он понимал, что одному не удалось бы одержать верх. Как только грабители убежали, отец сразу же позвонил в милицию. Мы с Ритой вышли из комнаты, увидели пистолет на полу, разбитые бутылки в прихожей и брызги крови на стене. Отец предупредил нас, чтобы никто ничего не трогал. Хотя мог бы и не говорить, все были перепуганы до такой степени, что нам просто хотелось закрыться в комнате без окон и дверей и сидеть там, укутавшись в какой-нибудь теплый плед. Но так как такой комнаты у нас не было, мы подошли к сидящей на диване маме, сели рядом с ней, поджав под себя ноги, обняли ее и молча смотрели в одну точку на стене. У отца все еще играл в крови адреналин. Он, закрыв входную дверь, ходил по комнате перед нами из стороны в сторону, бормоча что-то себе под нос. То ли это страх так замедлял течение времени, то ли действительно прошло пару часов, пока приехали наши доблестные правоохранительные органы. Когда все же они соизволили явиться, выяснилось, что пистолет был простым пугачом, который стрелял холостыми патронами. Сотрудники милиции сняли отпечатки пальцев со всех вещей, к которым притрагивались воры. У них была специальная кисточка, наподобие той, которой женщины наносят пудру, какой-то коричневый порошок, который въедался в мебель, оставляя несмываемые пятна и прозрачная пленка, которую милиционеры плотно прижимали к поверхности после нанесения этого порошка. Нам так и не удалось отмыть светлые шкафы от этих темных разводов. Они остались, как напоминание об этой ужасной ночи. Милиция взяла показания у родителей. Уходя, они сказали, что надеяться на то, что бандитов найдут, не стоит. «Таких случаев очень много и все они остаются нераскрытыми.», обнадежили нас «защитники». На этой позитивной ноте блюстители закона удалились. А мы остались наедине со своими страхами и шоком от произошедшего. В ту ночь никто не спал, мы просто собрались все вместе на родительской кровати, укутались в одеяла и смотрели телевизор. После этого случая я еще долго не мог спокойно спать. Мне постоянно снились сны, где у грабителей был не один пистолет, а у каждого по два и это были не игрушки, а боевое оружие. И каждый раз они врывались в квартиру и сразу же начинали расстреливать всех кроме меня. Я в это время пытался предотвратить убийства, кидаясь на бандитов в попытках направить оружие в руках бандитов в сторону подальше от жертв. Но все было тщетно, пули убийц неминуемо попадали в цель. Раз за разом я наблюдал, как в телах моих родных образовывались отверстия от пуль, как багровая жидкость покрывала все вокруг, толчками сочась из ран, как с каждым сокращением сердечной мышцы жизнь покидала их бренные тела, как закатывались потускневшие глаза и как тела всех, кто мне был дорог, падали, словно мешки с картошкой в красное озеро, которое образовали их же тела. Мой черед наступал только когда заканчивались мишени. В этот момент взоры двух незваных гостей обращались ко мне. Они медленно направляли на меня стволы, несущие смерть, а я, осознавая безысходность, сопротивлялся, бил, кусал бандитам руки, стараясь вырвать орудие казни. Но у меня ничего не получалось, каждый раз сны заканчивались тем, что меня отшвыривали в угол комнаты, направляли в упор все четыре дула и с издевательской ухмылкой на лице спускали курок. От первого же попадания в грудь я просыпался в поту, с бешено колотившемся сердцем и оставшуюся ночь вообще не мог заснуть.

Двор у нас был очень красивый, весь засажен различными плодово-ягодными растениями. У нас росли красная и черная смородина, крыжовник, вишня. Была огромная песочница, в которой я очень любил строить замки или лепить куличики. Когда был совсем маленьким всегда на прогулке тянул маму в эту песочницу. Как-то раз, построив целый замок, я увидел маленькую собачку. Небольшая болонка, со смешным черным носиком-пуговкой на фоне белых кучеряшек бегала, смешно и неуклюже переваливаясь с лапки на лапку, высунув свой розовый язык. Она гуляла без поводка и без намордника. Хозяйка всем говорила, что собачка добрая и никогда никого не укусит, да и кого могло напугать такое смешное создание. Но хозяйка не учла уровень любопытства своего питомца. Я, значит, строю, весь в творческом настрое, а тут прибегает этот барбос и ломает мне все. Я оттолкнул собаку. Мама сделала замечание хозяйке. Пока они там препирались, собака вернулась, виляя хвостом, видимо подумала, что я заигрываю с ней. Но мне было не до шуток…стройка же. Псинка опять разрушила все мои строения. Тут я не выдержал такого нахальства, схватил и укусил собаку посередине спины. Та завизжала и умчалась к своей хозяйке с поджатым больше не виляющим хвостом в поисках защиты. «Я вообще не ожидала такого исхода событий.», сказала мама. «Я боялась, что собака укусит тебя, а не наоборот.», смеялась она.

Помимо нашего богатого на ягоды двора за домом, в котором мы жили, рос целый яблоневый сад и кусты барбариса. Когда мы курили, мы натирали руки его листьями, а чтобы изо рта не пахло, и родители не почувствовали сигаретный запах, жевали их. Однажды мы решили поиграть в средневековых рыцарей. Я долго не мог найти достойный меч для игры, но в итоге нашел в саду на дереве. Это была сухая ветка, только нужно было забраться туда и отломать ее. Я всегда любил высоту и лазать по деревьям, поэтому не увидел в этом никакой проблемы. Забравшись наверх, я раскачал ветку, она с треском отломалась и полетела вниз. Я по инерции полетел вслед за ней. Пролетев пару метров, я ударился грудью об спинку скамейки, которая стояла как раз под деревом. Тогда я не почувствовал боли, так как меня охватил страх, я не мог сделать ни малейшего вдоха. Я не мог ни о чем думать, кроме как о глотке воздуха. Постепенно придя в себя, вздохнул, встал, отряхнулся. Грудь при каждом вдохе отзывалась тупой болью. Мне было уже не до игр. Я пришел домой. Было еще рано и дома никого не было. Грудная клетка ныла. Не зная куда себя деть, чтобы боль прошла, я просто сидел на диване и смотрел телевизор, больше ничего я не смог придумать. Спустя некоторое время пришел отец и, не замечая меня, быстрым шагом направился в ванную, прикрывая лицо одной рукой, а второй опираясь на стену. Я успел заметить кровь, сочившуюся сквозь его пальцы и его кофту, успевшую пропитаться ею. Я вскочил, но не успел ничего сказать, он заперся в ванной. Умывшись и переодевшись в чистое, он медленно вышел, еле двигаясь, хватаясь руками за любую опору, попадавшуюся у него на пути. Лицо его начинало заплывать, все в ссадинах, порезах, царапинах. Он подошел к телефону, набрал номер, голос его был сдавлен, как будто бетонная плита лежала у него на груди. «Я думал, ты убежал…», «А они меня схватили за руки и за ноги и потащили в другую сторону, в яблоневый сад…», «Еле вырвался…», услышал я обрывки разговора. На меня отец не обращал внимания, словно меня и вовсе не было в квартире. А я стоял рядом, хотел спросить все ли в порядке, нужна ли помощь, но боялся…не знаю, чего, но я боялся. Поговорив со своим другом, отец все так же очень аккуратно и медленно дошел до дивана, присел на него, потом стал тихонечко заползать, чтобы лечь поудобнее. Устроившись на спине, он громко вздохнул, закрыл глаза и заснул…или просто лежал с закрытыми глазами. Я сидел рядом и смотрел, как его грудь поднималась при вдохе и опускалась при выдохе. Через некоторое время, которое мне показалось вечностью, пришла домой мама. Я ей рассказал о произошедшем. Она, слушая меня, начала пристально смотреть на отца, пытаясь понять жив ли он еще. Выслушав мой рассказ, мама пошла к телефону, но потом, видимо испугавшись того, что отец не дышит, подошла и начала трясти его за плечо. Отец открыл глаза, начал озираться по сторонам, не понимая, чего от него хотят. Убедившись в стабильной жизнедеятельности своего мужа, мама пошла вызывать скорую. Вскоре она впустила в квартиру двух врачей. К их приезду отец, не без помощи своей жены, оделся и сидел ожидая их. Он, не вставая с насиженного места, отвечал на вопросы медика-женщины, в то время как мужчина, пришедший с ней, стоял в стороне. Когда женщина сказала, «Можно выдвигаться.», подключился, все это время скучающий, напарник. Он помог отцу встать на ноги, взяв его под руку, так они и продолжили свое шествие, спускаясь по лестнице. Наш дом не был оснащен лифтом и им пришлось преодолевать спуск в три этажа на своих ногах. «Я устал, дайте чуть-чуть передохнуть.», сказал отец и кое как присел на ступеньку после того, как они преодолели всего один этаж. Врачи отнеслись с пониманием и позволили ему перевести дух. «Ну, передохнули?! Пойдем дальше.», сказала врач спустя минуту и шествие продолжилось. Спрашивать, что же там случилось я не стал и по возвращении отца из больницы. Только после случившегося долго еще ходил по яблоневому саду, про который отец говорил по телефону, и искал следы побоища или какие-нибудь улики, но так ничего и не нашел.

Интернат.

В конце второго класса родители меня забрали из нашей районной школы. В третий класс я пошел в школу-интернат, где, до меня, уже год проучилась моя старшая сестра. В советское время, это был интернат со спортивным уклоном, но после известных событий, произошедших в нашей стране в начале девяностых годов двадцатого столетия, его разворовали и учебное учреждение утратило свой статус спортивного. Хоть статус спортивного интерната и разворовали в смутные девяностые, в умах некоторых воспитателей, которые работали в нем давным-давно, это понятие осталось и приняло гипертрофированную уродливую форму. Так наша воспитательница заставляла нас зимой бегать босиком по беговым дорожкам, покрытым льдом и снегом, вокруг футбольного поля, которое находилось на территории интерната. Летом на этих дорожках мы сдавали нормативы по физкультуре, а зимой отмораживали ноги. Оправдывала она свое гиперрвение превратить учеников третьего класса в универсальных солдатов тем, что мы вырастим и будем очень здоровыми и закаленными. Никто ее не останавливал и почему-то не запрещал. При беге ноги отмерзали до такой степени, что теряли чувствительность. Сначала было холодно, потом становилось нестерпимо больно, а затем просто бегаешь и не чувствуешь, наступил ли ты на камешек или ледышку. Зато по возвращению в теплое помещение, начинался обратный процесс, и он казался гораздо болезненнее. Хорошо, что делалось все это перед отбоем, мы отогревали ноги сначала под краном с горячей водой и сразу же залезали под одеяло. Естественно, ни о каком сне и речи не шло. Детей в третьем классе и так-то не заставишь уснуть, а тут мы, взбудораженные холодом и болью. Так нас гоняли целую зиму, каждый вечер, но в четвертом классе это прекратилось. Может быть кто-то из одноклассников не выдержал и рассказал своим родителям, которые приехали и дали по ушам нашей воспитательнице или на нее саму снизошло озарение после чего она образумилась. Возможно ее остановили-таки коллеги или сам директор, которые до того момента были слепы. Я не в курсе, что там произошло, но спустя год у нас не было необходимости задумываться о стоимости ножных протезов. В этом интернате мы жили все будние дни, а на выходные уезжали домой. Это развязывало руки моим родителям, они стали больше работать. Отец так же ездил по командировкам, мама устроилась на вторую работу. В интернате было два корпуса. Один – учебный, второй – спальный. В спальном находилась столовая, игровые комнаты для младших классов, комнаты для просмотра тв и непосредственно спальные комнаты. За нашей учебой следил классный руководитель, который оставался до вечера, так как надо было контролировать нас на самоподготовке, чтобы мы выполнили все домашние задания, а не носились по подвалам в поисках приключений, как Индиана Джонс. Жить там было весело. Были, конечно, инциденты и не мало, но в целом мне нравилось там. Мы были одной большой семьей.

Когда мы с Ритой приехали домой после нашей первой учебной недели, родители решили отметить это и устроили небольшой семейный праздник. Мы поехали в ЦПКО, катались там на каруселях, поели в кафе, родители немного выпили, день прошел чудесным образом, все казались довольными. Мы вернулись домой поздно вечером, уставшая мама хотела лечь спать, но не тут-то было. Отец жаждал продолжения. Родители начали спорить, мама говорила, «Если хочешь, продолжай, но без меня. Детям тоже пора ложиться.». Слово за слово, и они начали ругаться. Мама ушла на кухню со словами, «Не хочу тебя слышать, отстань от меня.». Не терпевший такого к себе отношения отец последовал за ней. Наверное, решил ее наказать за то, что она опустила его авторитет в глазах детей, но на кухне оказалось слишком много вещей, при помощи которых жертва могла дать ему сдачи. Мы с Ритой остались в комнате, предвкушая очередной скандал. Отец не стал разглагольствовать и сразу же решил перейти к невербальному общению. После того как он замахнулся, мама, не дожидаясь, «вставила свое слово» – взяла сковороду и со всего маха ударила его по голове. Сковородка, схваченная впопыхах, оказалась тефлоновой. Либо удар был неведомой силы, либо тефлон и правда способен так легко менять свою форму, сковородка погнулась. Отец оцепенел от внезапных действий жены и от вида сковородки после контакта с его черепом. «Ты чего совсем еб…тая?!», сказал он и сел на табуретку, почесывая ушибленную голову. Мама еще долго приходила в себя, она сама от себя не ожидала такого. «Рядом стояли две сковородки, чугунная и тефлоновая. Хорошо, что мне под руку попалась тефлоновая, иначе меня просто посадили бы за убийство.», сказала мама, улыбаясь.

В интернате было много забавных моментов. Мы с одноклассниками перелезали через забор производственного предприятия, которое находилось не далеко от интерната, и выносили оттуда карбид, мешали его с водой в пластиковых бутылках из-под лимонада и бросали подальше от себя. В бутылке происходила химическая реакция и сосуд взрывался, оставляя огромное белое пятно на земле. После нескольких дней такого веселья почти вся территория интерната была белой. Чуть позже наши пытливые умы узнали, что происходит, если смешать магний с некоторыми другими химическими элементами (перечислять не буду…для этого есть интернет), которые легко можно было достать. У нас была целая монтировка из магния, которую мы пустили в расход. Сначала мы делали эксперименты с пропорциями. Когда же все выяснили, то изготовили две, как нам казалось, вполне обычных петарды. Во всяком случае, по размеру они были похожи на те, что можно было купить перед Новым годом почти на каждом углу. Только состав отличался…и оболочка тоже. Для оболочки мы не нашли ничего лучше, чем взять внешнюю металлическую часть от батареек. Разобрали шесть батареек и соединили их вместе, плотно смотав изолентой. Роль фитиля у нас выполняли спички, соединенные между собой, головка к головке. Первую петарду мы решили испытать в туалете на втором этаже спального корпуса во время уроков, чтобы никто нас не увидел и не услышал. Посередине помещения мы поставили тумбочку, зажгли самодельный фитиль, положили петарду в нее, закрыли дверцу, выбежали и закрыли дверь в туалет. Через секунду после того, как захлопнулась дверь, она с грохотом распахнулась и, ударившись о стену, покосилась. Из проема вырвалась огненная вспышка. Клубы дыма поднялись под потолок. После того, как мы заглянули в туалет, тумбочки не было и в помине. Также, как и стекол в окне. Раковины умывальников были выбиты из своих держателей взрывной волной и лежали покосившись, куски тумбочки разлетелись во все стороны. Умывальников было штук восемь вдоль стены. Они были железные, а не фаянсовые, но прикреплены к кронштейнам, которые должны были их удерживать…но не удержали. Настолько мощного взрыва мы не ожидали, ведь петарда была относительно небольшой, достигнутый результат привел нас в восторг. Но не на долго. Пока мы ликовали, к нам уже направлялись воспитатели. Естественно, нас отвели на ковер к директору и хотели исключить, но после небольшой дискуссии они решили просто отстранить на неделю от учебы всех причастных к взрыву, вызвать родителей и возместить ущерб. Мама, вскинув руки вверх, ахнула, села и заплакала. Отец пытался успокоить маму, уверяя, что на самом деле ничего страшного не произошло. Она была непреклонна. «Мой ребенок станет уголовником!», каждый раз говорила она.

Проводя большую часть своей жизни в школе, мы пытались зарабатывать, как могли. В интернате кормили четыре раза в день, но кормили, мягко выражаясь, не очень и нам, подрастающим, активным организмам этого не хватало. Поварихи в столовой специально для нас делали из остатков хлеба сухарики. Ох, какими же они казались вкусными тогда. Либо из-за того, что они были на халяву, либо из-за того, что мы были голодными…а может и то, и другое вместе. Сухарики – это, конечно, дело хорошее, но хотелось и посущественнее чего-нибудь. У меня была такая схема. Мама давала мне деньги на два жетона, один – в начале учебной недели в школу и второй – в конце недели обратно домой. Я покупал жетоны. Чтобы не тратиться на проезд, перепрыгивал через турникет, а жетоны продавал в самом же метро в час пик людям, которые не хотели стоять огромную очередь или просто спешили по своим делам. Цену я заламывал тройную, но никто не жаловался, кому действительно было нужно платили за скорость. На вырученные деньги я покупал еще жетонов и так далее по нарастающей, пока не поднимал нормалью сумму. Но это продлилось не долго, нас отслеживали и выгоняли работники метро. Кстати, самый первый коммерческий опыт у меня был в моей первой школе, во втором классе. В то время у метро начали продавать наборы наклеек с героями из комиксов и мультфильмов, продавали много всякой подобной ерунды, которая сейчас и даром никому не нужна. Но в те времена иметь тетрадку, облепленную различными наклейками, считалось престижно. Я покупал такие наборы, разрезал их и продавал в школе поштучно, по одному герою.

– А я такие наклейки видел у метро, они целыми наборами продаются! – Заявил мне однажды мой одноклассник.

– Ну так иди и купи там! – Ответил я ему и продолжил свой торг.

Часть выручки шла на покупку новых наборов, а другую часть я просто тратил в игровом клубе, где стояли видео приставки. Это был аналог компьютерных клубов только с игровыми приставками «сега» и «денди». Когда я был в классе пятом, мы придумали еще один источник дохода. Мы забирались в полуразвалившиеся дома и искали цветной металл – алюминий или медь. Так как это были заброшенные дома, они были обесточены, и мы могли спокойно доставать оттуда провода. Мы залезли в один такой дом. Начали подниматься по бетонной лестнице. Я шел впереди и был очень внимателен, так как иногда эти лестницы были уже с трещинами или даже с дырами насквозь. Нужно было аккуратно, как на минном поле, сначала прощупывать пол, слегка наступая, а потом уже идти. За мной шел грузный парнишка, страдающий ожирением, его звали Максим, следом за ним еще два парня. Между нами была дистанция в пару метров. Подходя ко второму этажу, под мной раздался треск, а за ним последовало шуршание, осыпавшихся бетонных крошек. Я предупредил Максима об опасности и предложил ему остаться внизу, но он побоялся, что мы без него потом и деньги, вырученные от сдачи металла, делить будем и продолжил свой путь. Не успел он наступить на то же место, где я был пару секунд назад, как раздался треск, сопровождаемый гулом, отразившемся эхом по всей лестнице. Ничего не обрушилось, но Максим отскочил назад. В это время я уже был на пролете второго этажа. Максим с испугу, отскакивая, начал пятиться толкая ребят, которые шли за ним. В этой создавшейся суматохе он потерял равновесие и начал падать с лестницы в сторону, где должны были быть перила. Конечно, перил уже не было, кто-то об этом позаботился до нас. Был только одиноко торчащий из бетона обломок арматуры. Максим, падая попытался ухватиться за всход, идущий выше, но руки соскользнули, и он провалился в промежуток между лестницами. До первого этажа он так и не долетел. Первое мое впечатление – это истошный вопль. Нечеловеческий ор. Следующее, что я увидел это то, как Максим со своим излишним весом для своего возраста весит на арматуре, торчащей из лестницы, которая воткнулась ему в подмышку. Я забыл уже об опасности обрушения лестницы и бросился к нему на помощь. Нам втроем удалось поднять его. Мы побежали наружу искать кого-нибудь из взрослых. Один парень придерживал Максима, который еле-еле перешагивал с одной ноги на другую. Максим не плакал и не отключился, он шел и шипел, стиснув зубы. Его дыхание было тяжелым, он побледнел, смотрел обезумевшим взглядом в одну точку перед собой. Мы пытались узнать у него о самочувствии, но все было тщетно. Он молчал, время от времени издавая гортанный стон. Он держал руку приподнятой и согнутой в локте. Кровь стекала ручейком с его предплечья, образуя непрерывную линию на пыльном полу, на земле, а затем и на асфальте. После того, как я со вторым парнишкой подбежали к мужчине, проходившему мимо, и начали наперебой кричать «помогите», он сам нас испугался. Более или менее мы смогли объяснить ему что случилось, и мужчина среагировал очень оперативно. Он с нами прибежал навстречу к Максиму, помог его довести до дороги, вышел и остановился посреди проезжей части. Машина, проезжавшая мимо, была вынуждена остановиться. Сначала водитель хотел было наорать на нашего спасителя, преградившего путь, но, увидев всю картину разом, сказал, «Заскакивайте.». Он нас быстро домчал до ближайшей клиники, где Максиму оказали всю необходимую помощь. Спустя продолжительное время рука зажила и Максим вернулся к естественным радостям детства. Но этот случай нас не остановил. Мы все равно продолжали свои налеты на заброшенные дома, чтобы разжиться цветным металлом. После этого мы шли на пустошь за кладбищем, которое находилось рядом с приемным пунктом металла, разводили костер и обжигали провода, чтобы избавиться от изоляции. Остужали оголенные провода, сматывали в клубок и несли сдавать. На этом кладбище я нашел самодельный свинцовый кастет во время очередного обжига меди. Он лежал аккурат на расстоянии вытянутой руки за оградой кладбища, там я его и подобрал, просунув руку между прутьями забора.

Зимой мы решили провернуть еще одно дельце. В бутылки набирали воду из-под крана и поливали ей проезжую часть во дворах, смешивая со снегом. Месиво замерзало и превращалось в каток протяженностью метра два, а иногда еще и с небольшим углублением. Делали мы такие ловушки для машин в нескольких отдаленных друг от друга местах. Чтобы водители не видели лед, маскировали его слегка припорошив снегом. Сами находились неподалеку либо прогуливаясь мимо, либо делая вид, что ждем кого-то. Едет машина, начинает буксовать, выходит водитель посмотреть под колеса. Мы даем человеку осознать, что самостоятельно ему никак не выбраться из сложившейся ситуации. После этого мы подходим и предлагаем свою помощь. Некоторые водители на радостях вознаграждали нас денежкой. Один раз в наши силки попалась машина с нарядом милиции, их мы вытолкнули и больше в тот день вообще не промышляли. А во второй раз, вытолкнув полностью тонированную машину мы последовали за ней, ожидая вознаграждения, но машина, проехав пару метров, остановилась неподалеку, а из нее вылезли два крепких кавказца в кожаных куртках, на поясе у одного из них висел нож. Не спросив про вознаграждение, мы ушли подальше. Этот источник доходов был сезонным, да и не стабильным, мы забросили его.

В интернате мы были одной большой семьей, но, как известно, в семье не обходится без урода. Был у нас в классе парень, звали его Гоша, которого недолюбливала вся школа, так как Георгий был стукачом и не скрывал этого. «Если со мной что-нибудь сделаете, я все расскажу.», открыто заявлял он. Наблюдал за всеми, где кто и как проводил время, если что-нибудь выходило за рамки правил, он тут же шел рассказывать. Как-то раз этот парнишка наябедничал, что мы выходили за территорию школы ночью, а это было строго-настрого запрещено. Нас вызвали на ковер к директору, отчитали, пообещав позвонить родителям. После того, как нас отчитали, я побежал прямиком в спальный корпус. Забежав в нашу комнату, я сразу увидел этого мальчика, схватил его за грудки, с силой прижал к стене и слегка приподнял. От стресса у парня начался эпилептический припадок. Я его отпустил, он упал на бок и начал трястись, изо рта пошла пена. Свидетели всего этого действа побежали звать взрослых, прибежала медсестра и наш воспитатель. После их недолгих манипуляций он начал потихоньку приходить в себя. Позже меня не стали вызывать к директору, а сразу вызвали моих родителей в школу. Приехала не только моя мама, но и Гошин дядя, которому тот рассказал о случившемся. В то время, когда мама находилась в кабинете директора, я находился в спальне. Сидел и ожидал вердикта. В нашей спальной комнате стояло кроватей двенадцать, сама комната была просторная, я сидел на стуле лицом к двери. В комнату зашел Гоша и за ним его дядя. Мой одноклассник кивнул в мою сторону и сказал, «Это он!». Дядя был худощавый, пожилой, невысокого роста, одет во все черное, на плече у него висела старая черная сумка. Мужчина направился в мою сторону, расстегнул сумку и, пристально смотря на меня, достал ремень. Я вскочил со стула так быстро, что он упал на пол, запрыгнул на кровать и стал ждать, когда он подойдет ближе. Мне приходилось терпеть «воспитательные работы» от отца или мамы, но постороннему человеку я не собирался позволять провести над мной акт возмездия. Я начал маневрировать между кроватями и, перепрыгивая их, пытался добраться до выхода. Этот дядя не мог угнаться за мной, я увеличивал дистанцию, между нами, но при входе стоял Георгий. Я понимал, что долго так бегать по кругу комнаты не получиться и этот Раскольников меня высечет, как Сидорову козу, а может быть и съест, непременно поделившись, со своим племянником. «Эх, если бы мне попалась под руку какая-нибудь палка, тогда мы были бы почти на равных и можно было бы потягаться с этим мужиком силушкой. Тогда, если бы я и получил от него люлей, было бы не так обидно. Кто еще получил бы не известно.», думал я, обшаривая комнату взглядом в поиске хоть какого-нибудь подходящего оружия. Ну это я тогда так думал. Совершенно очевидно, что я, малолетний ребенок, моментально схлопотал бы по шее от взрослого мужика. Уличив момент, и, схватив стул, я зашвырнул его в Гошу, но тот увернулся и дверной проем был все еще прегражден. Мужик с армейским ремнем наперевес ходил за мной по комнате, матерясь на все лады и обещая, что убьет меня. Сердце в груди колотилось с бешеной скоростью и грозилось вот-вот выпрыгнуть наружу. Видано ли дело, совершенно незнакомый мужик собирается меня забить до смерти армейским ремнем…почти таким же, как у отца, которым он меня и «воспитывал». Разорвав дистанцию до максимума между собой и линчевателем, я со всего разбега прыгнул на Гошу. Гоша рухнул на пол, завопив от боли или от понимания, что я ушел от их самосуда. Я упал следом за ним, но сразу же вскочил и побежал по коридору понимая, что на свободе. «Теперь пусть этот дед хоть обмашется своим вшивым ремешком!», радостно думал я, выбежав на улицу. Вечером войдя в комнату, я увидел стукача, который стоял в середине помещения. Он стоял и смотрел на входной проем, явно ожидая моего появления. Я вошел, наши взгляды встретились. Он пытался понять по выражению моего лица, стоит ли ему бояться возмездия за проделанное днем. А я просто перестал его замечать, его для меня не существовало. Эпилептический припадок, случившийся у Георгия, не был моей целью. Никто из учащихся не был в курсе, что у него есть такая предрасположенность. Если бы я знал, что такое может случиться, я не стал бы применять к нему силу. Последнее дело – обидеть больного, слабого, того, кто не в состоянии дать отпор. А оправдания типа «Они же дети.» говорят такие же моральные уроды, как и те, чьи действия пытаются таким образом оправдать. Будь на его месте другой более здоровый человек, я бы отомстил, но побить или унизить больного человека я не мог. Я прошел мимо него к своей кровати, чувствуя на себе его пристальный взгляд, он боялся. Со временем в школе все прознали о его недуге. Совсем «отбитые» ребята еще сильнее начали над ним насмехаться. Другие, наоборот заступались за него. После этого случая Гоша перестал ябедничать, а на следующий год его забрали из школы. За то, что я сделал с Гошей, меня хотели отстранить от учебы на две недели, но мама уговорила директора не делать этого. Ведь дома смотреть за мной было некому. Мама работала целыми днями, а отца вообще в городе не было, он снова уехал на очередную стройку. Войдя в положение, директор дал мне условный срок до первого замечания, после которого меня могли вообще отчислить.

Врозь.

Когда я учился в классе шестом, наша семья раскололась окончательно. Мама подумала, что мы с Ритой уже довольно взрослые, а значит терпеть выходки отца больше нет нужды. Они развелись. Пока решался вопрос с недвижимостью, отец жил у своих родителей, а мы втроем все там же. Кроме своих вещей, половины мебели, в том числе и гарнитура, подаренного мне «для учебы», отец желал забрать еще и нашего кота Клёпу. Мама не хотела отдавать его. Мы с Ритой просили, чтобы наша домашняя пантера осталась с нами. Тогда отец решил отдать кота тете Ире. Сделал он это в наше отсутствие. На вопрос «Куда ты дел кота?» он ответил, «Клёпа переехал. Так же, как и я. Наслаждайтесь.». Но я рад, что отец отдал его в хорошие руки, неизвестно, что стало бы с нашим котейкой, останься он с нами. Когда меня и Риту спросили, с кем из родителей мы хотим жить после развода, мы выбрали маму. Отец воспринял это, как предательство и больше не принимал никакого участия в нашей жизни, даже когда нам было очень тяжело. В те времена мама работала в финской строительной компании, с которой собиралась отправиться в командировку в Казань на несколько месяцев. За эту поездку ей предложили хорошее денежное вознаграждение. Рита была уже достаточно взрослая для того, чтобы присматривать за мной дома, но мама решила перестраховаться и попросила своих знакомых, дабы они взяли меня на время. До этого я видел их всего пару раз, они мне показались приятными позитивными людьми. Маме они ответили, что это для них не проблема, несмотря на то что у них был свой маленький ребенок. Я все так же приезжал со школы только на выходных. Когда приезжал сразу уходил гулять в наш двор и навещал Риту. Мамины доверенные лица жили не очень далеко от нашего дома, к ним я приходил только переночевать. У этой пары была огромная квартира с четырьмя комнатами и большим коридором, но заняты были только две из них, я спал в третьей комнате, а четвертая пустовала. То есть места у них было хоть отбавляй и это хорошо, я никого не стеснял. Поначалу у нас все шло гладко, спокойно, но спустя примерно месяц они начали ругаться между собой. Я начинал чувствовать себя виноватым и чувствовал, как будто мешаю им жить нормально. Я боялся, что ссоры перерастут в рукоприкладство, как у моих родителей. А по прошествии еще двух недель им позвонила мама и сообщила, что вынуждена задержаться, так как объект не будет сдан в указанные сроки. Тогда все и началось. Они срывались на меня по любому поводу, как только я переступал порог. Я не стал это терпеть и ушел из дома. Я не хотел возвращаться к ним и становиться козлом отпущения, но и к Рите у меня не было желания появляться на глаза. Опасался, что она отправит меня обратно. Так я и бродил по родным местам, не зная, что мне делать, пока не встретил друзей со двора. Была уже ночь, темно. Поговорил с друзьями и рассказал о своей ситуации. «Чувак, а чего тебе терять? Иди к Рите, хуже не будет.», сказали они. Рано или поздно, все равно нужно было принимать решение. В итоге часа в три ночи я пришел к сестре домой. Дверь открыла Рита, ошарашенная таким появлением. Мы поговорили с ней и на следующий день, прогуляв школу, пошли забирать мои вещи, но «опекуны» отказались нам их отдавать. Сказали, что они меня никуда не отпускают, что они несут ответственность за меня и, если мы хотим забрать вещи, они могут их отдать, но только за определенную плату, которая поможет компенсировать им их моральный ущерб. Я предчувствовал что-то подобное, поэтому и уговорил Риту пойти со мной, хотя она и не горела желанием. Денег, которые мама оставила «опекунам» на мое содержание, мы тоже обратно не получили. Но я был рад вернуться в родной дом. Моя радость длилась не очень долго. Так как «взрослая» сестра дружила со «взрослыми» ребятами, которые распространяли «взрослые» и не законные препараты. Она всегда была хулиганкой, бунтарем. А в этот раз она могла развернуться на полную катушку, так как почувствовала абсолютную свободу во время отсутствия матери. Если говорить простым языком, она устроила в нашем доме наркопритон. Деваться мне было некуда и приходилось это терпеть, держась в стороне, на сколько это было возможно. Я наблюдал, как Рита и ее компания употребляли различные наркотические средства. Из всей ее компании выделялись два человека, эти парни были друзьями детства. Оба ростом минимум метр девяносто, скулы широкие, плечистые, спортивного телосложения. Крепкие ребята…были. Один из них был в отношениях с Ритой. Его звали Коля. Самый спокойный из них. У второго было имя Денис, но все его звали Дольчик. Встречаясь с наркобарыгой Николаем, Рита и сама начала употреблять. У наркоманов все происходит именно так, как говориться в песне «Один на один» Андрея Лысикова, выступающего под псевдонимом, Дельфин: «Вы, вроде бы, вместе и вы, вроде бы, друзья. И ты делишься с ним тем, что есть у тебя. Ты сейчас ему отсыпешь, и он это возьмет, а через месяц или год твой лучший друг умрет!». Рита с Колей залезли в долги. То ли по причине нехватки средств на продукты, то ли на закупку очередной партии им не хватало. В пятницу я приехал домой со школы. У Риты гостей не было, и она легла спать раньше обычного. Проснулся я посреди ночи от звука разбившегося окна. Мы жили на третьем этаже, и я подумал, что какая-то мразь кинула камень нам в окно. Но за звоном стекла последовал шум, как будто кто-то лез в окно. От страха я чуть не испражнился собственным сердцем. Вскочил, спросонья не мог сообразить, что происходит. Все ножи хранились на кухне, но и шум, разбудивший меня, доносился оттуда же. Я быстро накинул на себя одежду, в этот момент я услышал Ритин голос. Она знала человека, с которым говорила. Я вышел, свет уже был включен, там стоял какой-то мужчина и с улыбкой разговаривал с сестрой. Хоть и говорил он с улыбкой, но голос не сулил ничего хорошего и звучал угрожающе. «Ты не берешь трубку, не открываешь дверь, пропала куда-то, вот мы и решили, что так будет наверняка.», сказал он, открывая входную дверь. В квартиру вошла Ритина знакомая в сопровождении еще одного долговязого мужика. Она вела себя в нашей квартире, как хозяйка и, как ни в чем небывало, совершенно обыденным тоном, начала разговаривать с Ритой. Как будто только что никто и не влезал в разбитое окно на третьем этаже, взобравшись по водосточной трубе. Меня вообще никто не замечал, как будто меня там и не было. «Пойдем, нальешь нам чайку, попьем.», сказала она сестре. По пути на кухню, заглянула в ванную, нашла там крем для рук, взяла его в одну руку, полотенце, которым мы лицо вытирали, в другую, выдавила тюбик на полотенце и принялась натирать им свою обувь. Закончив процесс, за которым молча все наблюдали, она спросила своих сопровождающих, «Обувь чистая? А то есть хороший крем.». От того, что они все делали и говорили так буднично, рутинно и спокойно мне было как-то не по себе, у меня дрожали руки, сердце колотилось с бешеной скоростью. Во рту пересохло, мне казалось, я забыл, как дышать. Они вошли на кухню и закрыли за собой дверь, я не мог пошевелиться. Входную дверь они за собой так и не закрыли. Спустя пару минут из кухни вышли трое незваных гостей и удалились в распахнутую входную дверь так же спокойно и чинно. Я смог нормально соображать, когда услышал с улицы звук отъезжающей машины. Закрыл дверь, хотя теперь даже с закрытой дверью я не чувствовал себя в безопасности. Зашел на кухню, Рита сидела на табуретке за столом и молча курила, смотря в одну точку. Она так мне ничего не рассказала. Позже я узнал, что они приходили за своими деньгами. У Риты их не было, но она пообещала, что Коля все вернет, после чего они удалились, заверив, что она останется сиротой, если долг не вернет. На следующий день Коля принес лист фанеры. Этим листом мы заколотили разбитые окна на кухне. Безопасность была под вопросом, но так хотя бы не дуло с улицы. Теперь наша квартира еще больше походила на притон.

Когда я приехал со школы домо…в притон, в котором вынужден был жить, позвонила мама. Я так рад был слышать ее. Я старался, чтобы мой голос не дрожал, слезы выступили сами собой. Говорить, что у нас происходит я не стал, так как эта работа ей была нужна…всем нам она была нужна. А, узнав о происходящем у нас дома, она точно бросила бы все и примчалась к нам. Я рассказал только о том, что произошло с псевдо-опекунами, так как эти двое наговорили маме, что мы с Ритой чуть ли не ограбили их. Она уже хотела в срочном порядке приехать, но я успокоил ее, заверив, что все в норме. И сказал, пусть приезжает, только когда закончат все работы. Она очень радовалась, что устроилась в такое приличное место с хорошим заработком, поэтому я не хотел, чтобы у нее все рухнуло из-за нас. Стоило мне повесить трубку, как входную дверь открыл отец. Он сухо поздоровался. Сказал, что забыл вещи в кладовке, там у него лежали инструменты. А чуть позже, когда отец, не снимая обуви, прошел в кладовку, в квартиру вошла Рита. Самое неприятное – отец даже не поинтересовался как у нас дела. Он наверняка же видел фанеру на окне и то, как квартира выглядела изнутри. Наркоманы сестры постарались на славу, разрисовав стены маркерами, ручками, карандашами…короче, всем, что попадалось им под руку. Квартира целиком и полностью была прокурена, запах стоял далеко не сигаретный, а какой-то химический, пожелтевший потолок нависал над головами. От этих зависимых была только одна польза, они приносили еду. Хоть какую, но еду. Отец, выйдя из кладовки, сказал, что там не хватает электрического точила и начал допытываться, куда это мы его дели. «Проторчали?», спросил отец, то есть все же заметил внутреннее убранство квартиры. Я промолчал, так как понимал, что ноги к этой вещи могли приделать знакомые Риты, но не хотел подставлять сестру. Она же, мне кажется, была в курсе того, куда могла деться отцовская вещь, но начала отговариваться. «Не знаю я куда оно делось, сам, наверное, забрал еще раньше и забыл.», сказала она повышенным тоном. Отцу это очень не понравилось. Он подошел к ней, схватил ее за волосы, дернул в бок, Рита, повинуясь, наклонилась вслед за его рукой. «Ты чего это такая борзая стала, сикуха? Взрослая что ли? Школу закончи, устройся на работу, купи свои вещи, и только тогда можешь их раздавать кому хочешь. Понятно?», сказал он, глядя на нее. Я долго ждать не стал. Разбежался и со всей силы толкнул его. Отец пошатнулся и ударился об дверь туалета, выпустив волосы Риты из руки. Он резко повернулся в мою сторону. Я сразу понял, что мне деваться некуда, поэтому стоял, готовясь к худшему. Он направился ко мне, но на его пути встала Рита. Толкая его в грудь она кричала, «Пошел на х.…й отсюда! Завтра же сменим замки, и ты уже вообще ничего не сможешь забрать!». За что и поплатилась. Отец схватил ее за руки, крутанулся, отшвыривая Риту, как тряпичную куклу, в стену. Она всем телом ударилась, вскрикнула, упала на пол и так и осталась лежать, постанывая. Я приготовился. Когда отец приблизился, я попытался его ударить ногой в колено. Его рука достала меня раньше. Удар, а может это был сильный толчок, в грудь, и я уже лечу, наблюдая пожелтевший потолок. Упав, я не смог встать, тело сковала боль, я принял позу эмбриона, дыша маленькими глоточками, в глазах потемнело. Отец ушел. Придя в себя, мы с Ритой пошли к друзьям. Я хотел просто посидеть в шумной компании, чтобы гомон и громкая музыка заглушили мои собственные мысли, я хотел отвлечься. Грудь все еще болела, как и спина, на которую я совершил успешное приземление. В гостях я услышал, как Рита разговаривала с Колей. Она рассказала о происшествии и о своем непреодолимом желании отомстить. Я не стал прислушиваться и встревать в разговор. Хотя и мог сказать, что если бы не она с ее ублюдками-торчками, то ничего и не произошло бы, но я не хотел спорить. Несмотря на то, что кроме боли во мне горела злость, мне было не до этого. Я просто сидел на ободранном Колиной кошкой, которую звали Мясо, кресле и слушал музыку. Поэтому и не знал какой план мести Рита приготовила. Я не желал отцу добра, но и зла тоже. Я был опустошен. На следующих выходных, в субботу вечером я сидел дома и смотрел телевизор. Дома никого не было, и я радовался этому, мне хотелось просто побыть одному. Вдруг я услышал на улице какие-то крики и сразу не обратил на них внимания, так как в нашем дворе каждый вечер происходили стычки, которые время от времени заканчивались очень плачевно. Но этот шум переместился с улицы в нашу парадную, потом стал приближаться, разговоры людей становились все громче и отчетливее. Тут я уже насторожился, выключил телевизор, встал с дивана и стал прислушиваться. Так, на всякий случай. Шум дошел до нашей двери и дальше не продвигался, тут я решил сходить на кухню за ножом. Я услышал, как вставили ключ в замочную скважину. Адреналин, который мой организм начал гонять по венам, заставлял мое сердце биться быстрее, я встал в дверном проеме кухни с ножом в руке. Дверь открылась. Вначале в прихожей я увидел Риту, запыхавшуюся и с безумными бегающими глазами. От сердца отлегло. Нож я положил на кухонный стол и подошел к сестре.

– Что случилось? – Спросил я, понимая, что взгляд у нее какой-то безумный.

– Привет, – бросила она в мою сторону, но смотрела на входную дверь.

Там продолжалась возня вперемешку с руганью. Посмотрев в сторону входа, я увидел спину Коли, Дольчика и еще трех парней, помогавших им, с которыми я не был знаком. Они пытались кого-то шестого втащить к нам в квартиру, но этот кто-то отчаянно сопротивлялся. В коридоре я увидел, кого они притащили. Это был отец. За ним тянулся кровавый шлейф, я не понимал, как он еще был жив. Лицо его представляло собой одну сплошную рану, это был винегрет из кожи, свисающих сгустков крови и мяса. Было видно, что его не только били, но и резали, так как кончик носа болтался на тоненьком лоскутке кожи явно срезанный чем-то острым, как будто бритвой. Глаза уже заплыли, он не в состоянии был открыть их. На ногах стоять он уже не мог, но руками все еще пытался сопротивляться вслепую. Ну как сопротивляться, если так можно назвать его медленные, хаотичные движения. Но он двигался, для меня это было поразительно. Пол под ним сразу же побагровел от крови, образовалась лужа и начала растекаться по всей прихожей. Говорить отец не мог, то ли ему сломали челюсть, то ли просто был не в состоянии шевелить тем месивом, которым являлись его губы. У меня даже мелькнула мысль, что они ему язык отрезали. Вся его одежда была пропитана кровью насквозь. А эти пятеро возвышались над ним и гоготали. Рита пристально посмотрела на меня и сказала, «Хочешь отомстить? Вот он, делай с ним все, что пожелаешь!». «Да вы чего бл…ть, суки делаете-то?!», подумал я, меня всего трясло. Меня объял ужас, на мгновение мне показалось, что отец умирает. Да он и умер бы, просто истек бы кровью и все. А эти недочеловеки смотрели и скалились, издавая гортанные звуки, отдаленно похожие на человеческий смех. Они возвышались над ним, не скрывая своего удовольствия от содеянного. Хотел бы я посмотреть на них, выйди отец один на один против каждого. В росте он уступал этим имбецилам, но в сноровке и искусстве боя, не думаю. У меня возникло обжигающее все мое сознание желание отомстить здесь и сейчас не отцу, а за него. Взять нож, лежащий там, где я его оставил, или еще чего-нибудь подходящее и сделать все, чтобы правосудие над этими моральными уродами восторжествовало. Но я прекрасно понимал, меня подомнут и не заметят. Буду рядом с отцом лежать на полу, улавливая постепенно гаснущим сознанием смех пятерых выродков. Это ему никак не помогло бы. Не желая привлекать к себе внимание, я засеменил маленькими шажками по коридору в сторону телефона. Добравшись до него, я набрал 03. Только когда я начал отвечать на вопросы оператора на меня уставились все…кроме отца конечно. Он в тот момент был уже в каком-то параллельном мире своего угасающего сознания. Недоделанные человеческие особи, обсуждающие что-то свое в коридоре, явно не ожидавшие такого поворота событий, замерли и молча уставились на меня, на телефон и снова на меня.

– Я скажу, что нашел его на улице и притащил сюда! – Сказал я, когда повесил трубку.

– Ты чего делаешь? – Возмущенно спросила Рита. Как будто я не жизнь отцу спасал, а безвозвратно испортил ее любимый свитер. На меня все пристально смотрели.

– Я никого не заложу. Нам убийства еще не хватало! – Ответил я, а сам подумал, что это уже перебор, такого отец не заслужил.

Злоумышленники не стали дожидаться приезда скорой помощи. Я не стал обращаться в милицию. В смутные девяностые я просто не верил в эффективность работы этой организации. Приехала скорая, в коридор вошли два санитара с носилками, положили отца на них, вынесли из квартиры, спустились на один пролет и поняли, что носилки не пролезают в повороте лестницы. Тогда медработники, после непродолжительной дискуссии между собой, позвали водителя. Один взял его под руки, второй за ноги, третий придерживал снизу спину, а я пытался дотащить носилки. Я не стал узнавать в какую больницу его увезли, навещать отца я тоже не счел нужным, мне было стыдно. По прошествии долгого времени я все равно ощущал чувство вины, как будто это я «заказал» его. Отмывать кровь взялся я. Больше желающих-то и не было. Со следами и подтеками на каменной лестнице я справился без проблем, если не считать, что ведро с водой мне пришлось менять раз десять, если не больше, чтобы не делать кровавые разводы, а именно смыть их. А дома меня ждал паркет, в щели между досок которого, кровь просочилась так глубоко, что мне не удалось ее выковырить даже иголкой. Само дерево приобрело розоватый цвет в местах, где лаковое покрытие сошло от старости. Вполне возможно, мне все это просто мерещилось, но, так или иначе, я видел пятна. Рита посчитала мой поступок трусостью, и сказала мне, что я ее опозорил перед друзьями. На вечеринки, где присутствовала она или один из остальных соучастников, я больше не ходил. Я старался как можно меньше с ней общаться и избегал всех ее друзей. Да, отец сделал не мало плохого маме в частности и для всей семьи вообще, но он не заслужил настолько жестокого наказания. Да и кто вообще выступал судьями?! Наркобарыга со своими прихлебателями и телкой, которую он имел! Я понимаю, что инициатором данной расправы могла быть Рита, а не Коля, но роль главного исполнителя все равно исполнял он. Вот уж кто действительно, по моему субъективному мнению, заслуживает подобного обращения, так это как раз-таки те люди, которые торгуют всяким ядовитым зельем, кто косвенно убивает сотни, тысячи, миллионы людей.

Памяти Полинковской Н.Б.

В нашем интернате были очень хорошие учителя. Мы могли не любить кого-то из них, но преподавали они хорошо и подходили к каждому ребенку индивидуально, с пониманием. Если ты что-то не понимал, то мог просто подойти после уроков и задать учителю вопросы по интересующей теме, и все всё объясняли, давали дополнительные задания. Самым ярким примером прекрасного учителя была Полинковская Наталья Борисовна – наш учитель по физкультуре. И я так говорю не потому, что «физра» – это весело…хотя я обожал этот предмет. Важен ее подход! Из всех учеников, которых я знал, она повлияла положительным образом на большую часть. Она отдавала себя всю, придумывала различные внутришкольные соревнования, спортивные праздники. Да что там, она сама принимала в них участие. Наша школа, благодаря ее инициативам, участвовала в межшкольных, районных и городских соревнованиях. Если бы не она, в нашем интернате не появился бы тренажерный зал, в котором уже в то время были собраны такие тренажеры, которые стоят во многих популярных тренажерных залах в нынешнее время. Если бы она не настояла, у нас не отремонтировали бы спортивный зал, оснастив его современным оборудованием. Наталья Борисовна продвигала активный образ жизни уже тогда, когда это еще не было мейнстримом и делала это не из-за того, что ей платили за дополнительные занятия. Она старалась уберечь от всего того дерьма, что творилось на улицах России в девяностые, нас – несмышленых, неокрепших юнцов. Наталья Борисовна всегда умела привлечь наше внимание, у нее был авторитет, она самостоятельно показывала, как правильно выполнять то или иное упражнение и всегда находила общий язык с любым учеником. Для большинства из нас, ее учеников, она была не просто учителем, она была другом. Она всегда была открыта для общения в любое, даже неурочное время. Наталья Борисовна была отзывчивым человеком, но в тот же момент не давала никому спуска, любимчиков не держала. Она была суровая, но справедливая. Я не знаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы не она. Начиная со средних классов я принимал участие во всех ее мероприятиях. Каждый раз, когда я приезжал в школу уже после выпуска, я навещал Наталью Борисовну. За чашечкой чая в ее кабинете мы вспоминали былые времена, делились новостями. К сожалению, сейчас ее уже нет с нами, но я хочу еще раз поблагодарить ее за то, что она сделала такой огромный положительный вклад в мою жизнь!

Снова вместе.

Когда я узнал, что мама наконец-то возвращается из командировки, я очень обрадовался, в отличие от Риты. Ведь ее приезд угрожал свободе сестры, к которой она успела привыкнуть. Мама должна была приехать на буднях, поэтому я прогулял уроки, поехал домой и принялся надраивать квартиру. Конечно, потолок трогать я не стал, но вот окна, пол и мебель я намывал изо всех сил. Нашу мебель гости сестры умудрились превратить в помойку. Хотя я думаю, на свалке можно найти мебель в более хорошем состоянии, нежели та, что стояла у нас в квартире. Присохшие к стенкам шкафа сопли, плевки, рвота в ящиках стола – это только малая часть того, что мне пришлось соскребать. В общем я, как мог, попытался восстановить квартиру. Когда я закончил все клиниговые мероприятия было часов шесть вечера, а мама должна была приехать примерно в девять. Несмотря на свою усталость после такого трудоемкого дня, я не мог найти себе места, бродил по квартире, смотрел телевизор. Ожидание меня убивало, но помимо ожидания мне еще не давало покоя предвкушение маминой реакции на состояние квартиры. Стоило ей только переступить через порог, как я накинулся на нее и обнял так сильно, как только мог. Увидев выбитое стекло, мама нахмурилась и начала расспрашивать. Я сказал, что это просто несчастный случай. «Мыл окна, слишком сильно хлопнул, закрывая его. Вот стекло и разбилось.», объяснил я. Я видел, как мамины глаза хаотично бегают и рассматривают то потолок, то стены, то окна, но она молчала. «Помоги мне разобрать сумки.», сказала мама. Так мы провели время до приезда Риты, она рассказывала, что интересного видела в Казани и вообще, как она провела все это время, а я распаковывал привезенные мамой подарки. Дождавшись Риту со школы, мы устроили пир. На следующий день мама взяла отгул и разрешила нам не ехать в школу, мы пошли гулять. Отправились в центр города и бесцельно бродили там весь день, посетили несколько музеев, посидели в кафе и поплавали на речном трамвайчике, укутавшись в шерстяные одеяла, которые нам любезно предложили на судне, так как погода была довольно прохладной. Рита забыла про свою независимость, и с удовольствием радовалась жизни вместе с нами. День прошел чудесно, но, к сожалению, быстро. Мне так не хотелось на следующий день возвращаться в интернат. Проснувшись рано утром, я вышел из комнаты и направился сразу на кухню, оттуда исходил безумно вкусный аромат. Мама встала пораньше, приготовила блинчики и собиралась на работу. Мы все втроем позавтракали и разъехались. Чуть позже фанеру заменили на стекло, а на остальное мама решила не обращать внимания. Сказала, что все равно мы в скором времени съезжать будем, вот и незачем ругаться лишний раз. Я ехал в школу и думал, «Ну вот, теперь все нормализуется. Жизнь налаживается.»

После маминого возвращения, родители занялись разменом нашей квартиры. После последней нашей встречи отец успел восстановиться, но шрамы на его лице, конечно же, остались. Он отрастил бородку, чтобы они не бросались в глаза, но шрамы на его носу, который был нарезан слайсами, скрыть было невозможно. Уже позже, спустя довольно-таки продолжительное время я узнал, что отец частично потерял память и не помнил в подробностях, что с ним произошло. Агент по недвижимости, которая занималась разменом нашей квартиры, мне сразу не понравилась. Это была маленькая женщина с крошечными, как у крысы, близко посаженными друг к другу глазками, которые она всегда отводила в сторону при разговоре. Она постоянно отвечала на конкретно поставленные вопросы, уклончиво, витиевато. Как будто что-то скрывала, а временами и вовсе уходила от ответа, переводя разговор в другое русло. При нашей встрече у юриста отец нарадоваться не мог. Без умолку всем рассказывал какие классные у него апартаменты с панорамными окнами от пола до потолка. Не знаю врал он или нет, но я тогда подумал, «Что же это за мужик такой, который женщину с двумя детьми отправляет в комнату в коммуналке, а сам едет жить в отдельную квартиру, да еще и хвастается этим?!». Мама рассказывала, что, когда я был в школе, она с Ритой поехали смотреть тот вариант, который по словам агента, был самым приемлемым для нас. «Когда мы вошли в квартиру, было еще терпимо.», рассказывала мама. Это была «сталинка» с высокими потолками, длинным коридором, всего в этой квартире было три комнаты (в каждой комнате по семье), общая кухня, ванная и туалет. «Когда агент позвонила в дверь, открыл один из соседей и первое, что он сделал – это не поздоровался, а потребовал предъявить наши паспорта. После того, как он убедился, что мы не приезжие, разрешил пройти и осмотреть нашу будущую комнату.», продолжала мама свой рассказ. Это было пространство огромной площади, в дальнейшем мы прозвали нашу комнату футбольным полем. «Как только мы вошли Рита разрыдалась.», говорила мама. Позже сестра объясняла это тем, что она почувствовала «жутчайший дискомфорт», как будто стены комнаты начали давить на нее. Рита не смогла долго находиться в помещении и вышла. Со временем привыкнув, она все же стала спокойно относиться к новому жилью. Но мы же не знаем, что происходило у нее в голове на самом деле. Сейчас я могу предположить, что на нее, как и на нас всех, повлиял сам факт переезда. Пока мы жили в старой квартире, все было как-то абстрактно. Казалось, это лишь разговоры и на самом деле никогда до этого не дойдет, что все наладится. А вот увидев новое место жительства воочию, она осознала – все это реально и происходит на самом деле. Все становилось осязаемым вопреки нашему желанию. Вот она, новая жизнь в крайне непривлекательном месте с условиями оставляющими желать лучшего. Переезжая, мы забрали с собой всю мебель. То, что оставил нам отец. Шкафы, испачканные милицией во время поисков отпечатков пальцев грабителей, переехали с нами и служили напоминанием о прошлой жизни вообще и о той ночи нападения в частности. С переездом от старой жизни у нас осталось не так уж и много. Кое-что забрал отец, а что-то просто было утеряно или оставлено за ненадобностью на старой квартире. Нам сказали, что в комнате был сделан ремонт. Но нас постоянно донимал сквозняк из-под пола и из щелей в стенах. В сильные морозы было холодно до такой степени, что иногда приходилось ложиться спать не раздеваясь. Из-за сквозняков и протечек крыши обои, которые были наклеены в несколько слоев, вздувались пузырями, а кое где и вовсе отваливались. Постоянные протечки сверху «украсили» потолок желтыми разводами, а паркет вздулся в тех местах, куда падали капли. Крышу починили спустя примерно полгода после маминого обращения в жилищную инспекцию и после ремонта протечек больше не было. Старые оконные рамы разбухали от сырости и не закрывались плотно, приходилось применять к ним молоток, которым я просто вколачивал их на свои места. Аферисты, так любезно продавшие нам свое жилище, сделали даже не косметический, а поверхностный ремонт, просто чтобы продержался до тех пор, пока не втюхают комнату, дабы обмануть мать с двумя детьми и срубить бабла. Сосед, который так «радушно» встретил маму в самом начале, считал себя хозяином всей квартиры. Наш дом находился в центре города, рядом был рынок, про который ходили слухи, что там процветает наркоторговля и бандитизм. Двор у нас был так называемый колодец. Я из окна мог видеть, то, что происходило в соседней парадной. Но лучше бы я этого не видел. Там, на лестничной площадке, не стесняясь посторонних взглядов, на подоконнике неоднократно располагались наркоманы. Я лицезрел несколько раз, как они «ширялись» в руку, между пальцев ноги. Я наблюдал за ними, как в зоопарке люди смотрят на экзотических животных…да простят меня животные за такое сравнение. Нашу комнату мама решила разделить на три части за счет расстановки мебели и занавесок. Получилась одна гостиная и две спальни. Предполагалось, что таким образом у каждого будет свое личное пространство. Но Рита уже выпустилась из школы, она ушла после девятого класса, и пошла работать. Почувствовала себя независимой и взрослой и начала свою сольную карьеру, без семьи, но со своим Николаем, хотя время от времени приезжала к нам.

Наступал Новый год. Нас пригласила к себе мамина школьная подруга. Тетя Люба была очень гостеприимным человеком и приняла нас, как родных. Все новогодние праздники мы прогостили у нее, гуляли, веселились. Праздники – это, конечно дело хорошее, но наступали будни, и мы были вынуждены уехать…хотя, вспоминая сейчас те времена, мне кажется, мы злоупотребляли гостеприимством и нам стоило попрощаться с тетей Любой пораньше. Мама и я поехали домой, а Рита отправилась к своему Николаю. Спустя одну послепраздничную неделю, вернувшись со школы, я застал маму дома. Она плакала. Я попытался ее успокоить. После пары выпитых чашек чая мама немного успокоилась и наконец объяснила мне причину своей истерики. Позвонила тетя Люба и сказала, что у нее пропали золотые украшения, а после нас у нее никто не гостил. То есть все указывает на нашу причастность к этому делу. Мама была в полном шоке, она знала, что не брала ничего у тети Любы, но доказать свою невиновность никак не могла. Тетя Люба, в свою очередь, не имела никаких подтверждений того, что это сделали мы, у нее были только подозрения. Но их было достаточно, чтобы внести раздор в их дружбу. Вечером у мамы случился нервный срыв. Она собиралась покончить с собой выпрыгнув из окна, мы жили на шестом этаже. Я остановил ее, запер входную дверь, чтобы она никуда не делась ночью, постелил одеяло на пол под окном и лег спать на полу. Если мама захочет выпрыгнуть, то ей придется перебраться через меня, а это уж вряд ли. На следующий день, я в панике позвонил тете Любе и в красках описал ситуацию.

– Мама в истерике уже второй день. Она пыталась выпрыгнуть из окна даже. Поговорите пожалуйста с ней. Мы ничего не брали, честное слово, – сказал я ей.

– Так и быть, когда успокоиться, пусть позвонит мне, – бросила в трубку моя собеседница и на этом наш разговор закончился.

Я понял, что помощи от нее ждать не стоит. Тогда я позвонил старой маминой подруге тете Ире, у которой жил наш Клёпа и попросил приехать. Тетя Ира прибыла на следующий же день. Я смог немного расслабиться и заняться своими делами…ну то есть просто сходить погулять и пообщаться со своими сверстниками. Эта подруга всегда умела найти правильный подход как к отцу, так и к маме, не зря же она работала сиделкой в мед учреждении. Вот и в этот раз тетя Ира, спасибо ей, сумела-таки успокоить и привести в чувство маму.

На выходных, когда я был дома, зазвонил телефон. Общий стационарный телефон стоял в коридоре нашей коммунальной квартиры, на звонок отвечал тот, кто первый подойдет. Я шел по коридору, зазвонил телефон, я взял трубку, там попросили позвать к телефону соседа. Я постучал в дверь, Николай открыл, я передал ему, что его ожидают на другом конце провода. Он что-то буркнул, я понял, что он не доволен чем-то, но не придал этому значения и ушел к себе в комнату. Спустя некоторое время раздался стук в дверь, я открыл. На пороге стоял побагровевший Коля и сразу начал на меня орать. Из его ора я смог разобрать, что ему позвонили с работы. Он не хотел, чтобы там знали, что он в будний день сидит дома. «А ты, придурок мелкий, сунул свой нос не в свое дело. Да откуда ты такой клоун вообще взялся?!», продолжал орать сосед. Я молча закрыл дверь перед его мордой. Вечером с работы пришла домой мама и мы занялись готовкой. Я стоял у раковины и мыл начищенную картошку, когда на кухню вошел сосед, подошел ко мне, сначала молча смотрел на меня, а затем снова начал изрыгать всевозможную брань. Тут, не выдержав, за меня вступилась мама, которая стояла у плиты.

– Какое ты имеешь право так разговаривать с моим ребенком? Со своим так говори, а с нами не смей! – Выдала она. Коля повернулся и медленно направился к ней.

– Ты вообще, чего тут вякаешь, женщина? Стой у плиты и помалкивай! – Подойдя и нависая над мамой, сказал он, чувствуя свое превосходство.

Я выключил воду, оставив картошку недомытой в раковине, повернулся и молча вышел из кухни. Сосед заметил это, подумал, что я испугался, почувствовал свое превосходство и хотел продлить это чувство, как можно дольше. Он пошел за мной, желая морально задавить меня. «Эй, а ты куда направился, сопляк? Что мамочка не смогла тебя защитить, и ты пошел плакать в подушку?», говорил он мне в спину. При входе в нашу комнату был предбанник. То есть открываешь дверь, там небольшое пространство и следующая дверь вела уже непосредственно в комнату. В нашем предбаннике стоял холодильник, висела на вешалках уличная одежда и стояла обувь. Так же я там припрятал на всякий случай монтировку, она была спрятана от маминых и посторонних глаз сбоку от холодильника. Открыв дверь в предбанник, я не успел сделать ни малейшего движения, как этот здоровый амбал схватил меня за плечо и резко рванул на себя, разворачивая лицом к нему. Я весил тогда максимум килограмм шестьдесят…хотя, по-моему, даже меньше, у этого же дяди вес был минимум сотню кило. Конечно, меня развернуло, как пушинку, но я вывернулся из его лапы, прошмыгнул в предбанник и схватил монтировку. Сделал я это так быстро, что Коля ничего не успел понять. Знаете, драка в кино и драка в реальной жизни (особенно если это драка против нескольких противников или против противника, который превосходит тебя в весе, росте и вообще по всем параметрам раза в два а то и больше) – это полные противоположности. В жизни ты не думаешь, как бы красиво ударить, ты бьешь, желая нанести максимальный урон противнику, чтобы обезвредить его. Я говорю не о неоправданной жестокости, а о грамотном использовании силы. Сосед все понял только после того, как почувствовал боль в своей ноге от удара металлическим предметом. Он вскрикнул, неуклюже попятился назад, запутался в собственных ногах и упал на пол, ударившись затылком. Я молча шел в его сторону, думая только об одном, «Бля, только бы не успел встать.», как будто прочитав мои мысли, он начал подниматься, но я помешал ему это сделать. Ускорив шаг, я подскочил к соседу и начал наносить удары монтировкой по телу, рукам и ногам. Я не хотел его калечить, так что старался не бить по суставам. Но он постоянно пытался закрыться руками, брыкался, крутился и вертелся, как уж на сковородке, поэтому не могу с точностью сказать, удалось ли мне избежать не желаемых попаданий. Точно могу сказать только одно, по голове я не бил. Его глаза наполнились ужасом, он ничего не мог сказать, он просто скулил и пытался отползти от меня подальше. В это время из комнаты вышла его жена, а из кухни выбежала мама. Увидев их, я остановился. Больше всего меня поразило то, что жена этого главнюка квартиры не стала заступаться за него и даже ничего не сказала. Позже маме она рассказывала, как он терроризировал ее и их дочь. «Так будет с тобой каждый раз, если ты посмеешь наезжать на нас!», сказал я. На самом же деле я не был уверен, что в следующий раз у меня может так же получится. Он хоть и трус, но сейчас сработал эффект неожиданности, а после этого случая он уже будет знать, чего ожидать от меня. Он ничего не ответил, просто лежал на полу с красным лицом тяжело дыша и смотря на меня взглядом загнанного зверя. Огромного зверя. Мне оставалось только поставить на него ногу и сфотографироваться, как это делают охотники со своим трофеем. Я вернул монтировку на место и пошел помогать маме на кухне. После этого вечера сосед пропал из виду. Видимо его раздутое эго лопнуло, как воздушный шарик. Я не видел соседа довольно продолжительное время. Его жена сказала маме, что он на время переехал к своим родителям.