Читать книгу Земля обетованная - Сергей Мартин - Страница 1

«ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ»

Глава 1.

1.

Солнце клонилось к закату, когда старик вышел из своего укрытия. Он пристально вглядывался вдаль, пытаясь кого-то рассмотреть у самого горизонта. Перед ним простиралась пустынная местность без всякой растительности, земля, сплошь изрытая оврагами и канавами и покрытая сеткой глубоких трещин, казалась совершенно бесплодной. Яркое сияние солнца слепило даже сквозь треснутые тёмные стёкла очков. Старик, не спеша, огляделся вокруг. Кроме укрытия, напоминающего землянку, сооружённую бог весть из чего, неподалёку стояло странное сооружение из палок, накрытое кусками рваной полиэтиленовой плёнки. Сооружение это находилось в небольшой лощине, вход в которую преграждала насыпь из камней, уплотнённых снаружи глиной. По краям сооружение обрамляли два рва, тоже исполненные тщательно. От них отходили маленькие овражки, промытые водой. В нижней части лощины имелся вход в сооружение, обрамлённый стеной из камня. Плёночная кровля имела наклон в сторону противоположную входу. Там находилась ёмкость для воды – вырытая в земле яма, дно которой тоже было выложено камнем и промазано глиной. Старик направился туда. На вид ему было лет за семьдесят, но двигался он довольно легко и проворно для своего преклонного возраста. Он внимательно оглядел сооружение сверху, подправил высунувшийся из-под земли угол плёнки, присыпав его комьями глины, и вошёл внутрь. Здесь ровными квадратами были высажены растения. В основном это были корнеплоды и бахчевые, но, кроме того, имелись крохотные делянки с зерновыми культурами. Вдоль стен зеленела кукуруза. Старик осмотрел огород и, выбрав арбуз, сорвал крупную полосатую ягоду. Вместе с арбузом он направился обратно в землянку. Внутри это было не широкое, но довольно длинное сооружение, примерно семь метров в длину и метра четыре в ширину. Вдоль стен её располагались нары из ящиков и реек, накрытых какими-то тряпками. В дальнем конце землянки лежали колёса с осями. Оси были обмотаны тряпками. Ближе к центру стоял ящик, исполняющий роль стола. На нём лежали нож и две ложки, котелок и несколько кружек. Старик положил арбуз на стол и разрезал его на восемь частей. Затем он перекрестился, прочитал молитву и обратился к остальным обитателям землянки:

– Подходите.

Кроме старика их было восемь. Три мальчика и три девочки лет восьми десяти и две девушки лет шестнадцати, все разных национальностей. Первой поднялась с нар самая маленькая девочка и подошла к столу. Старик протянул ей ломтик. Она взяла кусок и, благодарно кивнув, отошла на своё место. За ней подошли остальные девочки, в строгой очерёдности их сменили мальчики. Девушкам же старик выдал доли, отрезав от них по маленькому кусочку. Съев их, старик снова вышел наружу и продолжил наблюдение. Он просидел так ещё некоторое время. Солнце заходило за горизонт и начало быстро смеркаться, вместе с сумерками подкрадывался холод. Старик поёжился, ещё раз глянул вдаль и вернулся в землянку. Обитатели её уже доели арбуз и на столе лежали ровно разложенные косточки, а шкурки, мелко порезанные, уже лежали в коробочке.

– Нет? – спросила одна из девушек.

– Нет, – также односложно ответил старик. Сокрушённо покачав головой, он пробормотал: – Скоро начнутся дожди, а они не возвращаются. Думаю, что дней через десять обязательно начнутся. Если к этому времени они не вернутся, то, скорее всего, погибнут. У них и так уже, наверное, кончились продукты. С собой они взяли ровно на двадцать дней.

Ещё несколько раз старик беспокойно выходил наружу, но никого не было видно, да и сумерки густели быстро, и вскоре стало совсем темно. Вместе с темнотой на землю опускался холод. Старик вернулся внутрь и плотно прикрыл за собой дверь. Посидев ещё немного, он сказал, обращаясь к остальным:

– Давайте-ка спать, а то завтра у нас будет много работы.

– Деда, а ты расскажешь сказку? – спросила младшая девочка , Мила.

– Какую сказку? – уточнил старик, заранее зная ответ.

– Про то, как люди раньше жили.

– Нет, Мила, это очень длинная сказка, а нам надо спать.

Девочка послушно улеглась на нары и укрылась тряпьём. Снаружи уже было совершенно темно и холодно. Холод начинал проникать и внутрь землянки. Старик тоже лёг на нары и укрылся подобием одеяла. Нужно было уснуть сейчас, пока не замёрз, иначе потом холод не даст этого сделать. Десять лет он ведёт их к земле, на которой начнётся новая жизнь, где растёт трава и текут ручьи, где днём не надо прятаться от солнца, а по ночам трястись от холода, где осень не превращается в потоп, а лето в жаровню, где зима не сковывает землю ледяным панцирем на долгие месяцы. Когда-то давно ему, обессиленному, пришло видение. Явился ему маленький мальчик, который рассказал ему об этой земле, о том, где искать её. Он сказал ему о том, что он должен вести за собой всех, кого встретит на своём пути. Это его миссия. И так он шёл к этой земле, собирал их, и уже десять лет они шли вместе. Их было десять, его питомцев. Двое из них много дней как ушли вперёд. Один юноша, грузин -Каха, другой – узбек, Юсуп. Они должны были найти место новой стоянки. Дело это очень ответственное и трудное, потому что нужно было соблюсти много требований. Во-первых, переход не должен занять больше двадцати дней. До наступления жары они должны перетащить весь свой скарб, оборудовать стоянку и произвести посадку. Иначе урожай может погибнуть, а их ждёт голодная смерть. Во-вторых, стоянка должна находиться в таком месте, где её не затопят зимние наводнения, а летом не спалит зной. Обычно они располагали свои стоянки в лощинах меж холмов. В-третьих, земля на стоянках должна быть пригодна к земледелию. И желательно иметь место для запруды, чтобы можно было создать запас паводковых вод. Он отправил их вперёд налегке, дав им лишь самое необходимое: еду, топор, лопаты и кусок брезента. Этого должно было им хватить, чтобы оборудовать себе ночлег. Старик очень надеялся на Каху. Это был уже взрослый парень, лет девятнадцати. Он уже ходил с ним в разведку, оставляя за себя Юсупа старшим на стоянке. Этот паренёк был помоложе, но к делу относился ответственно. Он исполнял всё с таким прилежанием, что не только поддерживал жизнедеятельность лагеря, но и собрал хороший урожай и тщательно подготовил его к хранению. Благодаря ему, они имели запас еды и смогли посадить новую рассаду, урожай от которой им предстояло собрать. Теперь он отправил их одних, а сам остался в лагере. Как бы ни был он бодр, но годы давали о себе знать: двигался он всё же медленнее, чем молодёжь. Теперь он ждал их возвращения. Скоро должны начаться дожди, которые отрежут им путь в лагерь. Это обстоятельство очень волновало его, лишая покоя и сна. Но сегодня он очень устал и уснул почти мгновенно.

2.

Старик проснулся рано, едва начало светать, тихонько встал и вышел наружу. Ещё раз, глянул в даль, но ещё ничего не было видно. Он вздохнул и зашёл обратно. Приподнял крышку ящика, на котором спал, и достал оттуда засушенные ленты тыквы. Под столом у него был нечто вроде погреба – яма, присыпанная песком. Он разгреб песок и извлёк оттуда две морковки. Усевшись за стол, он сначала мелко нарезал тыкву и высыпал в котелок, залил кружкой воды. Потом также мелко, не снимая шкурки, он нарезал морковку. Её он тоже положил в котелок. Всё это он перемешал, затем ещё раз заглянул в свой ящик и достал оттуда баночку с молотой кукурузой. Зачерпнул две ложки и бросил в котелок, постоял в задумчивости и бросил ещё одну. Потом он всё сложил на место и стал ждать, когда остальные проснутся. Ждал он не очень долго, скоро все поднялись и с шумом выбежали наружу. Старший мальчик, Гриша, принёс ведро воды и лил из кружки остальным. Все умылись и зашли обратно в землянку.

Старик разлил похлёбку по кружкам. Кружек было шесть. Поэтому ели все в строгой очередности, сначала младшие, потом старшие. Едва размокшая в воде, тыква и кукуруза плохо жевались, но дрова были отложены на зиму, и горячее они ели только зимой. Правда, когда они собирали кукурузу, то некоторое время топились сухими стеблями. Но стебли прогорали быстро, а потому и быстро кончались.

Старик ел последним. Он привык к голоду и почти не замечал его. В этом году урожай они соберут больший, и, возможно, паёк их увеличится. Закончив еду, все направились на свой огород. Девочкам предстояло собирать зерно, а мальчики копали морковь и свеклу. Они выкапывали корнеплоды, протирали их и относили в землянку, там они укладывали всё в отрытую заранее яму и пересыпали слои песком. Девочки выбирали из колосьев зёрна и ссыпали в мешочки. Днём они разложат содержимое на столе, и будут выбирать крупные зёрна, чтобы заготовить семена, остальные будут их пищей. Зерна они сажали мало, потому что не хватало площади. Но старик из года в год обновлял свой запас. Он надеялся посадить зерно там, куда они шли, он мечтал посадить целое поле зерна и когда-нибудь испечь хлеб. Он рассказывал им о хлебе, но они никогда его не ели, но верили ему и делали эту работу. Сам же старик срезал тыкву и разделывал её. Сначала он вынимал семечки, а потом счищал кожуру и нарезал мякоть пластинами. Пластины же раскладывал на камнях – скоро подымится солнце и высушит их. Это будет их пищей на весь год. Семена он промоет и высушит днём. Лучшие станут семенами, остальные они съедят.

День приближался к полудню. Солнце поднималось выше и выше, раскаляя землю. Работать становилось тяжело, и старик, собрав высушенную тыкву, повёл всех в землянку. Он достал две пары тёмных очков и две пары перчаток. Одни очки и перчатки старик одел сам, вторую пару вручил одному из мальчиков, и они направились наружу. Обойдя землянку, они стали подниматься наверх. Солнце светило так ярко, что и в очках было трудно смотреть, а жар его палил даже через одежду. Они кутались в одежду, стараясь не подставлять открытые участки кожи солнцу. Сильное ультрафиолетовое облучение моментально вызывало на ней ожоги. Поднявшись наверх, они подняли щиты, сделанные из прутьев и камыша, и закрепили их. Щиты располагались так, что затеняли их огород, не давая светилу спалить все посадки. Закончив работу, они спустились вниз. Мальчик зашёл в землянку, старик же, взяв котелок, набрал в него воды и поставил на специальное место, огороженное полированными пластинами. После этого он тоже зашёл в убежище. Девочки дружно перебирали зерна, напевая странную песню. Он научил их песням, которые знал сам, но помнил из этих песен не больше куплета, иногда, правда, с припевом. Вот они и пели куплеты из разных песен вперемешку. Посидев немного, старик достал из ящика немного крупы и ломтиков сухой картошки. Наполнив кружку, он взял её и ложку и направился к своему очагу. Вода разогрелась почти до кипения, потому что на солнце температура доходила почти до семидесяти градусов, а за счёт зеркал вода нагревалась почти до кипения, но никогда не закипала. Он высыпал содержимое кружки в котелок и, помешав некоторое время, зашёл обратно в землянку. Там он снял горячую уже одежду и лёг на топчан. В землянке жара постепенно поднималась почти до сорока градусов. Дети легли на голый пол и тихонько болтали между собой. Полежав, таким образом, минут двадцать, он встал, оделся и вышел наружу. Ещё раз перемешал варево. Так он проделал ещё дважды, прежде чем снять с очага. Наконец он зашёл в землянку и поставил котелок на стол. Пока шёл процесс варки, солнце перевалило зенит, и жара перестала нарастать. Старик добавил в варево щепотку какого-то порошка и принялся всё это перемешивать. Когда еда достаточно остыла, он начал накладывать еду в кружки. Невзирая на жару, дети ели с аппетитом. Они ели эту, едва солёную, бурду, и она им нравилась, а он смотрел на них и вспоминал своих детей. Едва ли он смог бы тогда заставить их съесть это. Тогда, в то далёкое время, их едва удавалось заставить съесть наваристый борщ или кашу. Сейчас же эти дети ели то, что и его когда-то давно вряд ли заставили бы есть даже под угрозой расстрела. Обед закончился, а жара всё ещё не спадала. Все снова улеглись на полу. Кто дремал, кто тихонько болтал. Наконец, жара пошла на спад, и можно было возвращаться к работе. Они снова вернулись на огород. Старик поторапливал их. Нужно было убрать и высушить всё до прихода дождей. Они работали споро, благо, что становилось прохладнее. Картошку они затаскивали и складывали в углу. Завтра одна из девочек будет мыть и резать её, чтобы засушить. Они оставляли картошки немного, на рассаду и сварить «в мундире» тогда, когда наступят морозы, и они будут топить печь. Правда, в этом году им удалось собрать мало топлива. Местность была почти пустынной, всё выгорело после пожаров, и они едва собрали всякого горючего хлама недели на четыре-пять скудной топки.

Наконец урожай был собран, обработан и надёжно спрятан. Они приступили к разборке огорода. Аккуратно сняли плёнку и уложили в землянке. Жерди тоже занесли в землянку, расстелив на полу. Шли дни, но разведчики не возвращались, и это очень беспокоило старика. Погода начала ухудшаться. Ветер усиливался и нагонял облака. Он знал, что погода будет меняться быстро, и дождь может начаться в любой момент, а потому не находил себе места. Солнце клонилось к закату, было хмуро и ветрено, а старик, кутаясь в лохмотья, стоял и всматривался в даль. Вдруг ему почудились две точки вдали. Он напрягал зрение, пытаясь разглядеть, но точки то становились видимыми, то исчезали.

– Гриша, Лёша, Борис! – позвал детей старик – Идите сюда!

Когда мальчики появились, он указал пальцем направление и спросил:

– Вон там, вдали, видите там что-нибудь? Вон, на сопке.

Мальчики начали всматриваться. Там, действительно, что-то двигалось, но разглядеть было трудно. Старик нервно ходил взад и вперёд. До захода солнца оставался час, и, если это его парни, то до темноты они не доберутся, а ночью уже было очень холодно, и мог пойти дождь.

– Ну что, что-нибудь видно? – вновь спросил старик и, внезапно что-то вспомнив, крикнул: – Бинокль! Лёша, тащи бинокль!

Мальчик бросился в землянку и через некоторое время появился с оптическим прибором (Одна трубка была без стекол – старик использовал линзы для розжига). Схватив бинокль, старик стал осматривать местность. Наконец он нашёл их, эти две точки. Это были его парни, ведь больше никто не ходил здесь, ни зверь, ни человек. Уже несколько лет они не встречали на своём пути ни одной живой души. Старик протянул бинокль Борису и сказал:

– Положи на место. Мы с Лёшей пойдём навстречу, а вы приготовьте лампу. Если до темна не вернёмся, зажжёте её.

Керосиновая лампа – это был его НЗ, хранящийся на чрезвычайный случай. Старик решил, что это случай настал. Мальчики молча направились в землянку, а старик с Лёшей поспешили навстречу идущим. Темнело быстро, и они торопились. После получасовой ходьбы они уже хорошо видели две бредущие фигуры. Это были их посланцы. Камень упал с души старика, все переживания остались позади. Они были живы, и они вернулись, и это было главным. Через пятнадцать минут он уже обнимал их.

Парни были обессилены и еле тащили ноги. За спиной у них были мешки, изрядно нагруженные. Уже стемнело, когда они двинулись к дому. Старик взвалил на себя мешки, и группа побрела вперёд. Они шли на ощупь, небо заволокли плотные тучи. Вдруг вдали появился маленький огонёк, а вслед за ним упали первые капли. Дождь обрушился внезапно, вода лилась, как из ведра. За стеной этой воды они потеряли было огонёк, но минут через десять он вновь стал заметен. Идти становилось всё труднее, ручьи быстро переросли в потоки. Ноги скользили по раскисшей глине и проваливались в рытвины. Они падали, вставали и снова шли вперед. «Главное – не сломать ноги», – подумал старик и поделился этой мыслью с остальными. Все стали двигаться осторожнее, прощупывая землю ногами перед тем, как наступить. Усложняло дело то, что ветер нёс ледяной холод. Они уже тряслись от озноба, пальцы деревенели, руки и ноги ломило, но надо было идти, и они упорно шли на огонёк.

Наконец, все четверо добрались до подножья холма. Наверху было их жилище, но ноги скользили по грязи, и они, выбившиеся из сил, не могли подняться наверх. Старик цеплялся за выступы, но непослушные пальцы не могли удержать его. И он стал кричать, призывая на помощь. На верху засуетились, забегали. Наконец, он увидел конец жерди опустившийся сверху. Но никто никак не мог дотянуться до неё, ноги постоянно соскальзывали, и они скатывались вниз на животе. От этого их одежда превратилась в большой комок грязи и сковывала движения. Тогда он лёг на живот и подсадил Юсупа. Парень ухватился за жердь и начал подниматься. Затем подняли Каху, но уже с мешками, следующим был Алексей. Теперь внизу остался он один. Жердь вновь опустили, но старик никак не мог дотянуться до неё. Он вновь и вновь лез наверх, но ноги соскальзывали вниз, а он никак не мог ухватиться за неё. Непослушные руки болели от ссадин и холода, пальцы плохо гнулись, он плакал от отчаяния, но упорно начинал всё заново после очередной неудачи. Почти отчаявшись, он собрал все силы и вновь полез наверх. На этот раз он ухватился за конец жерди, но рука, вымазанная в грязи, начала соскальзывать. Что было силы, он вцепился в неё и второй рукой. Дети тянули его все вместе, а он лишь болтал ногами, вцепившись в палку. Как он оказался в землянке, помнил смутно. Его раздели и терли руками, смазанными перцем, все восемь пар рук. И это было счастье. Слёзы полились из глаз старика.

– Достаточно, – сказал он и сел. Осмотрев их всех, мокрых и холодных, он объявил: – Гриша, Марина, Оля, сегодня у нас будет праздничный ужин. Зажигайте печь. Каждому по картофелине.

Началась оживленная суета. Гриша с Борисом отодвинули один из ящиков, за которыми в стене скрывалась ниша, и извлекли оттуда охапку щепы и немного камыша. Задвинув ящик на место, они сложили часть в печи, другую рядом с ней. Гриша извлек из ящика коробок спичек и осторожно чиркнул спичкой. Маленький огонёк вцепился в камыш, и через минуту костёр начал разгораться. Котелок уже стоял на печи. От огня пошло тепло, наполняя помещение. За дверью текли потоки воды, а здесь было сухо и даже уютно. Старик приказал всем раздеться и натереть Юсупа, а затем Каху. Мокрую и грязную одежду дети развесили по стенам, а он смотрел на их голые худые тела и вспоминал время, когда стройными и худыми были немногие – те, кто был богат и мог позволить себе диеты и фитнесс-клубы. Пошла в ход вторая порция топлива, в котелке булькало, а в землянке становилось теплее.

Потом они ели горячую картошку и пили горячую воду, закутавшись в одеяла. Это был настоящий семейный праздник. Отогревшись и отдохнув, Каха и Юсуп начали свой рассказ. Остальные дети сидели в темноте и слушали, никто не хотел спать.

– Когда мы прошли первый день, то нашли стоянку. Там, недалеко, мы нашли деревья, – начал рассказ Каха. – Четыре дерева , – пересчитал он на пальцах.

– В первый день мы не успели, надо было рыть укрытие, – сказал Юсуп. – На следующий день срубили два, но поднять не могли – тяжёлые. Решили разрубить пополам. Пришлось ещё день истратить. Зато вечером ещё копали и брёвна затащили наверх. Потом опять пошли. Три лагеря сделали, на четвёртый день нашли место, сделали лагерь, а вечером обошли место. За горой нашли дома, много домов. Там много вещей, мы решили посмотреть. Утром пошли, в каждом доме много искали. Вот белый порошок нашли, спички нашли, одежду нашли. Ещё разные вещи нашли, решили на стоянку отнести. Мы там новую землянку рыли, доски таскали, всё накрыли и землей сверху засыпали. Два дня работали. Потом дальше пошли. Пять дней шли, сделали стоянку. Утром решили посмотреть вокруг, нашли пещеру. Её кто-то вырыл, большая пещера, мы долго шли, но конца не нашли, страшно стало, назад пошли. Потолок досками обит, и подпорки потолок держат. Мы там нашли лопаты большие и крючок железный на палке. Копать нельзя, а камни выковыривать хорошо. На следующий день дальше пошли, две стоянки сделали. Дни кончились, и мы решили день отдохнуть и идти назад. Немного ещё копали землянку. Мы хорошее место нашли. Там река есть. Даже когда мы там были ещё, земля сильно не треснула, значит, вода там долго остаётся. Мы пошли назад. На стоянке лопаты оставили, а крючок с собой взяли. На первой стоянке оставили. Когда будем копать им, хорошо землю ковырять. С первой стоянки вышли, тучи пришли, мы торопились, но устали сильно, мешки тяжёлые. Потом дедушка с Лёшей пришли. Вот и всё.

– Вы были в пути на шесть дней больше. У вас еды было, на двадцать пять дней. Я отмерил вам еды ровно на двадцать пять дней. Как же вы жили эти шесть дней? – спросил старик.

– Когда мы в домах искали, то нашли там ящик, в ящике нашли зерно, но не такое как у нас, а белое. Два котелка собрали. Спичек нашли пять коробочек. В этот день мы варили зерно и ели. Вкусно. Половину спрятали на стоянке, половину с собой взяли. Когда еда стала кончать, мы один день зерно ели, другой день еду. Когда назад шли, всё зерно с собой забрали. Там в мешке лежат и спички там. Теперь у нас огонь будет.

Все вспомнили о мешках.

– Как же мы про них забыли?! – воскликнул старик. – Спички же, наверное, промокли.

Он полез, было искать мешки, но Каха его остановил.

– Мы хорошо завязали. Я мешочки нашёл, не протекают, а зерно в железной банке.

– Хорошо, – согласился старик, – сейчас всё равно темно, ничего не разглядим, а завтра будем изучать трофеи. Сейчас у нас много времени, дожди будут лить месяца два, а то и три, так что из дома не высунешься. А сейчас давайте спать.

Все устали и послушно полезли на топчаны. Через несколько минут послышалось спокойное сопение. Даже Мила забыла про сказку.

3.

В этот день все долго спали, потом, не спеша, позавтракали и приступили к исследованию мешков. Старик сидел за столом и извлекал из мешка его содержимое. Первое, что ему попало в руки, была полоса железа. Когда он извлек её, то это оказалась пила без ручки. Но всё равно это была ценная находка. У них пилы не было, а такой инструмент иногда был ох, как необходим.

– Знаете что это? – спросил старик. Дети замотали головами. – Это пила, – объяснил он. – Ею пилят доски. Ну или режут. Вот так.

Он поводил пилой вперёд-назад, показывая, как это делается, и отложил её в сторону. Следующий предмет, который он извлёк, был консервный нож. Повертев в руках, старик отложил его в сторону.

– Что это, дедушка? Это что, не нужная штука? – спросила Настя. – Можно, я буду с ней играть?

– Это консервный нож, им открывают консервы. У нас нет консервов, поэтому он нам не нужен.

– Дедушка, а что такое консервы? – спросила Ира, третья девочка. – Что с ними делают?

– Раньше люди клали еду в банки и закрывали крышками, чтобы еда не испортилась. А потом, когда надо было кушать, они открывали банки этими ножами.

– А зачем они клали в банки еду? Они что, не могли положить её в ящики?

– Раньше была другая еда, а ещё жили микробы и они всегда хотели съесть еду, которую хранили люди. Поэтому люди прятали от них еду в банки.

– А что, микробы не могли тихонько открыть банки, у них что, консервных ножей не было?

– Микробы были очень маленькие, такие маленькие, что их можно было увидеть только в большую лупу. Но их было очень много, так много, что они могли съесть всю еду, которую люди прятали.

На этом любопытство Насти было удовлетворено, тем более что в довершение она получила в руки нож. Старик же вновь запустил руку в мешок и извлек оттуда банку. Это была жестяная банка из-под чая. Этой банке было, наверное, лет семьдесят. Как она уцелела в этих катаклизмах, одному богу известно, но сейчас это была ценная находка. В банке оказался рис, обычный шлифованный рис, который он не ел уже лет двадцать. Вырастить из него ничего не удастся, потому что он шлифованный, да и выращивание его требует много воды, но съедят они его с удовольствием. Следующим предметом был мешочек с рисом, он несколько отсырел, и старик рассыпал его тонким слоем на столе для просушки.

– Это зерно называется рис, – сказал старик детям. – Его сажали в большие, но мелкие водоёмы. Он может расти только в воде. Потом собирали зёрна и снимали с них шкурку, получались вот такие прозрачные зёрна.

– А зачем они снимали с них шкурку? – спросила Ира. – Разве нельзя есть со шкуркой?

– Нет, у них шкурка не съедобная.

Затем из мешка извлекли мешочки с солью. Она оказалась мокрой и уже скомковалась. Потом был изъят свитер, носки, кусок верёвки и сыромятные вожжи. Это всё были нужные вещи. «Ребята молодцы, что всё это прихватили с собой», – подумал старик.

Риса теперь у них было килограмма три, а значит, дней на пять они увеличили свои запасы. Дети росли, и с каждым годом еды требовалось больше и больше. Поэтому такое пополнение было весьма кстати. Из другого мешка извлекли снаряжение, которое он им давал. В котелке он нашёл замотанные в целлофан спички. После риса, это была самая ценная находка. В период дождей и при пасмурной погоде добыть огонь без них было невозможно. В солнечную погоду, зимой он добывал огонь с помощью лупы, поджигая мох или клочки бумаги или сухую траву. Они собирали это, где только удавалось найти. Почти повсюду была голая или выжженная пожарами местность, промытая потоками талой воды. Всё, что некогда было растительностью, давно превратилось в тлен, и было унесено невесть куда. Иногда им удавалось найти занесённые водой стволы деревьев или кучи камышей или травы. Их они и использовали для отопления и приготовления еды.

Всё, извлеченное из мешков, было разложено для просушки, и он приступил к приготовлению обеда. Юношам было поручено заняться зерном. Он подобрал два камня, один из которых был с выемкой, а другой по форме напоминал яйцо. На этой примитивной мельнице зёрна дробились в муку, из которой потом делалась похлёбка. Труд этот был кропотливый, работа шла медленно, но и времени у них было много. Сменяя друг друга, они мяли зерно в этих жерновах. Так продолжалось уже много лет, и они знали свою работу. Да и в этом заточении им всем надо было чем-то заниматься, чему-то себя посвящать, иначе можно было умереть от тоски. Девчата ремонтировали одежду. У них был кусок трикотажной тряпки, которую они распустили на нитки, и несколько иголок. С этим инструментом они осматривали всю одежду и подшивали, штопали и латали её. Делали они это, не спеша, растягивая работу на всю длинную зиму. Дети играли, болтали, в общем, бездельничали. Так было всегда, и этот ход событий не было смысла менять.

Старик достал нож и начал резать репу. Он резал её тонкими полосками, полоски на соломки, а соломки на маленькие кубики. К репе он добавил немного свеклы и морковку, также нарезанные мелкими кубиками. Эту работу старик делал автоматически, размышляя о том, что для варки риса потребуется дополнительное топливо. Его мысли возвращались к дровам, которые заготовили ребята. Как их доставить сюда? Ведь после дождей вода будет стоять до начала весны. А после дождей придут холода, и всё покроется коркой льда, который будет оттаивать в полдень, а к вечеру снова замерзать. По этой скользкой поверхности ходить было очень сложно. А рисковать он не хотел, переломы лечить было не кому. Да и обувь можно было назвать таковой лишь условно. Это были вырезанные из автомобильных покрышек подошвы на лямках из подручных ремешков и верёвок. Обувь эта одевалась на портянки, и на экстремальные экспедиции не было рассчитана. Но без дополнительного топлива не обойтись.

Старик закончил резку, перемешал всё, добавив немного соли, и позвал детей к столу. Юсуп и Каха достали не только выданные им в дорогу ложки, но и ещё три трофейные, так что обед стал проходить быстрее. После обеда прилегли отдохнуть. Ещё не было холодно, но полуденная жара спала из-за того, что солнце не пробивалось из-за туч. Дождь лил, и его равномерный шум убаюкивал, от того и спалось хорошо.

Вечером старик немного поиграл с младшими и собрал за столом старших. Начался урок. Он учил их считать. Дело давалось с трудом. За весну и лето, не практикуясь, они многое забывали, и приходилось многое объяснять им заново. Считать по порядку они, в конце концов, научились, а вот производить арифметические действия с цифрами удавалось с трудом и не всем. Относительно благополучно дело обстояло со сложением и вычитанием малых чисел. Действия с трёхзначными числами никак не давались им. Они не могли представить себе такие количества, а потому терялись. Ещё больше проблем вызывало умножение и деление. Дети просто забывали, как это делается, и требовалось несколько уроков, чтобы они могли вспомнить старое, а потом приступить к усвоению нового знания. Занимались до наступления сумерек, затем он снова занялся ужином. Ужинали уже почти в темноте. Потом все разбрелись по своим углам.

– Дедушка, расскажи нам сказку, о том, как люди жили хорошо, – в который раз попросила Мила.

– Да, дедушка, расскажи, – начали просить ребята.

Он каждую зиму рассказывал им эту сказку, коротая долгие зимние вечера, но с наступлением каждой новой зимы дети вновь просили рассказать её.

– Хорошо, слушайте, но только тихо, – сказал он и задумался.

«А жили ли мы хорошо?» – подумал старик, возвращаясь в памяти к своему детству. Он вспоминал, как маленьким, учился ездить на велосипеде, как злился и бил его отец за то, что он никак не мог этому научиться. От этого он боялся велосипеда ещё больше, хотя о нём он очень мечтал. О том, как летом ездил к бабушке в деревню. С утра она жарила блины, потому, что он их очень любил. Ещё он любил яичницу с глазами и тюрю на козьем молоке. Бабушка наливала в миску молока, а он крошил туда хлеб и посыпал всё это сахаром. Ещё он любил гречневую кашу, и чтобы сверху была толстая пенка. Каша должна быть горячей, а молоко холодным. Вспоминал он, как собирал с бабушкой вишню и малину, абрикосы и груши. Всё это они возили на базар и продавали. И ему не жалко было продавать ягоды и фрукты, потому что в саду всего было много. Бабушка на эти деньги покупала разные нужные вещи, а ему какую-нибудь дешёвую игрушку. И он был счастлив. Ещё он рассказывал им, как учился плавать и, как он дрался, точнее, как его били. По натуре не агрессивный, он не мог прийти в ярость, и удары его в последний момент теряли силу, потому что ему не хотелось причинять боль противнику. Потому он и был всегда битым и побеждённым. Почему-то из школьных лет ему вспоминался виноград. Школа их располагалась напротив винзавода, и с начала октября караваны тракторов с прицепами, гружённых солнечной ягодой, выстраивались в длинную очередь. Поставив трактор в очередь, трактористы стелили в прицепах подстилку и, улегшись сверху на кучу винограда, отгоняли длинными прутьями пацанов, как пчёлы слетающихся на сладкое. Они же стремились выбрать виноград посолиднее – Изабеллу или Дамский пальчик, а, выбрав, крались к прицепу, чтобы стащить оттуда хорошую кисть. Сок стекал с прицепов на асфальт, затем в арык, образуя ручей, а трактористы угощали их палками, не давая стащить жалкой кисти. Потом они ели виноград, а, пресытившись, начинали кидаться друг в друга ягодами.

Сейчас ему было стыдно за себя. «Вот так, бесцельно, ради корысти, а то и просто ради забавы, бравады и похоти мы и уничтожили всё, что давал нам Бог», – подумал старик.

Он рассказывал детям о городах, о деревьях, реках и озёрах, о животных и рыбах. Наконец, он устал и прекратил свой рассказ. Все молчали, они никогда этого не видели, а потому пытались вообразить. Пытались представить, что такое животные и, как они бегают на четырёх ногах, что такое птицы и, как они летают по воздуху. Они пытались понять, как выглядит трава и, как она растёт на земле. Ведь она должна засохнуть и сгореть.

– Дедушка, – вдруг спросила Настя, – а почему, когда люди жили хорошо, они стали жить плохо?

– Не знаю, – ответил, застигнутый врасплох, старик, и, подумав немного, продолжил: – Наверное, потому, что хотели жить слишком хорошо. Ну, ладно, на сегодня хватит, давайте спать.

Так неспешно шли дни. Дождь то усиливался, то ослабевал, но не прекращался. Пока их убежище не давало течи, и они чувствовали себя в нём уютно. Но дни сокращались, и с их уменьшением становилось холоднее и холоднее. Дождь всё чаще сменялся градом. Он начинался с заходом солнца и переходил в дождь к полудню. От этого на земле образовывалась толстая гладкая корка наледи. Вода поднялась почти на два метра, и пока горошины града в ней таяли. На земле же они скатывались вниз с холма и образовывали большие кучи причудливой формы.

4.

Землянка имела овальную форму крыши, и град не скапливался на ней. Пока им ничто не угрожало. Главные опасности были впереди, когда град перейдёт в снег. Мягкий и пушистый, он ровным слоем покрывал местность, а солнце, слегка подплавляя его, образовывало на поверхности корку. Так создавался многослойный пирог, который своей массой мог обвалить потолок. Обычно с наступлением морозов прекращался и снег. Это был период затишья, который длился почти месяц, потом наступал период ветров, снова сменяющийся снегопадами, затем градом, затем дождями и, наконец, периодом тепла, который быстро переходил в жестокую засуху. Вот именно в период затишья старик и планировал поход за дровами. Парни прикопали их на вершине стоймя, иначе их не найти под коркой снега. Он уже придумал, как они вывезут эти бревна. Они используют оглобли и сделают из них подобие саней, на которых и перевезут драгоценное топливо. Сейчас он с парнями возился над их сооружением. Юсуп с Кахой ножами скоблили жерди, делая из них полозья, он же, порывшись в своём ящике, отыскал две металлических пластинки. Эти пластинки он решил закрепить по середине жердей, чтобы сани не сползали вбок на скользкой поверхности. Взяв одну пластинку, он начал ковырять её острым углом по центру жерди, чтобы сделать паз, в который она будет вставлена. Когда он уставал, его сменял Лёша. Хотя работа эта была нудной и довольно трудной, он с удовольствием исполнял её. Время незаметно летело, и наступил вечер. После ужина они перенесли плёнку к двери и привалили ею дверь. Надо было беречь тепло. Закончив с этим, дети вновь потребовали сказку. И старик вновь начал свой рассказ.

Воспоминания возвратили его к временам юности. В восемнадцать лет его призвали в армию и отправили в Афганистан. Шёл предпоследний год войны, и он, только закончивший подготовку, водитель попал в автороту. Ему вручили бензовоз, точнее автотягач, переоборудованный в бензовоз. Он вспоминал свой первый марш в Кандагар. До этого он ни разу не водил такую огромную машину, тем более, гружёную одиннадцатью тоннами керосина. На ДП их немного погоняли, для порядка. Всё снаряжение: бронежилет, боеприпасы, шашки сигнальные и дымовые, оружие – весило почти сорок килограмм и гнуло к земле. Наконец, все формальности были завершены, и колонна тронулась в путь. Всё здесь было не так. Дорога была разбита на столько, что скорость движения не превышала двадцати километров в час. Быстро наступала жара, и к обеду в кабине становилось как в духовке – под шестьдесят. Хотелось пить, бронежилет, подпрыгивающий на кочках, бил по животу и бёдрам, ноги горели в кирзовых ботинках.

Зашли в кишлак. Глиняные мазанки без забора и признаков растительности вокруг сменили высокие дуваны с узкими проходами между ними. Откуда ни возьмись, появились пацанята. Они подбегали к машинам и, повиснув на бампере, откручивали фары и подфарники, причём делали это голыми руками. Часть мальчуганов бегали перед головной машиной, сбивая и без того невысокую скорость движения. Внезапно дверь открылась, и маленькая худая рука схватила снятые им ботинки. Он растерялся на мгновение, и этого было достаточно, чтобы ботинки побежали в ближайший закоулок. Тогда он затормозил и выскочил из машины. От неё уже убегали сорванцы с фарами в руках. Тут он услышал, как открывается другая дверь, и кто-то быстро лезет внутрь кабины. Он метнулся назад и поймал за шиворот воришку, уже прихватившего его вещмешок. Вырвав из рук сорванца мешок, он дал ему такую оплеуху, что тот кубарем полетел в пыль. Но это не отпугнуло других. Тогда он стрельнул в воздух, но и это не возымело воздействия. Пацанята, смеясь и что-то нахально выкрикивая, опять облепили машину. Спас положение водитель, подъехавший сзади. Он быстро вскинул автомат и начал стрелять по мальчуганам. Те бросились врассыпную и мгновенно исчезли.

– Ну что мул, покоцали тебя? – начал он с ухмылкой. – Будешь хлеборезкой щёлкать, без штанов оставят. Народ ушлый, боятся только конкретной пули. Только смотри, не попади в бочу, а то потом бакшиш платить придётся. Знаешь, что такое бакшиш? Дань или подарок, что-то в этом роде. Разборки будут большие, как убил, как задавил, не дай Бог боча окажется сынком авторитетного человека. Тогда хана, тебя прописали. Где бы ты ни прятался, вычислят везде. А так, если простой, платить придётся. Старейшина скажет сколько, столько и будешь платить, но не меньше трёх бочек керосина и мешка риса. Прикинул косяк? Тогда поехали.

Зашли в ДП. Наконец-то можно было размять ноги, снять бронежилет, помыться. После построения выделили время на проверку машин, мелкий ремонт и купание. Не прошло и получаса, как начали появляться афганцы. В колонне началась какая-то возня. Одни солдаты подходили, о чём-то переговаривались, уходили, подходили другие, потом менялись афганцы. Появился замполит колонны, стрельнул по ним, все разбежались, правда, не далеко. Похоже, все привыкли к этому, и всё выглядело так, как будто это обычная повседневная жизнь. То были совершенно другие люди, не такие как мы, но совсем не походили на врагов. Казалось, все их интересы сводились к тому, чтобы добыть из проходящих колонн всё, что только можно, и этот процесс торговли был неотъемлемой частью существования ДП. Через некоторое время появился ещё один афганец, уже на мотоцикле. Он направился к машине ротного, не обращая внимания на остальных. Возле мотоцикла остались ждать его какие-то люди. Некоторое время мужик этот о чём-то говорил с ротным, потом вышел из машины, сделал знак своим людям, и те потащили какой-то мешок. После чего, ещё побыв немного с начальником, афганец удалился. Это был главарь дружественной банды. Таких банд по трассе было несколько, они контролировали каждый свой район. Многие проблемы решались через них, особенно разборки с убитыми и подрывы. Они как бы обеспечивали некоторую безопасность, но, конечно, не бескорыстно. У них был свой бизнес.

5.

После ужина назначили охранение. Как он и предполагал, его туда определили первым. Один час ему предстояло охранять колонну. Один из шести, отведённых на сон. Подъём был рано в четыре, потом завтрак, и в пять колонна тронулась в путь. И опять двенадцать часов в раскалённой кабине. Через четыре дня зашли в «пустыню», так назвали последний ДП перед Кандагаром. Впереди была знаменитая «зелёнка». Он много выслушал рассказов о ней, а теперь и ему предстояло самому пройти её. Существовало поветрие среди военных водителей: кто не был на «зелёнке», тот ЧМО.

Пыль здесь была по щиколотку и от любого порыва ветра поднималась плотной стеной, закрывая солнце. «Пустыня», действительно, была пустыней. Практически никакой растительности и воды, кроме сухого русла реки. Пыль подымалась, окутывая всё вокруг. Всё было в пыли, включая и еду. Утром выдвинулись на КП. Колонна должна была заходить первой, но что-то случилось, и движение не разрешали. Перед колонной стояла группа машин афганцев. Некоторые машины ещё крепкие, хотя старые, «Мерседесы» и «Доджи», остальные – «бурбухайки», то есть собранная из останков разных машин техника, вместо кабины – деревянная площадка с широкой лавкой вместо сидения.

Афганцы в ожидании проезда кипятили чай. Солдаты от безделья пытались с ними общаться. В основном это были пуштуны, но кое-что понимали по-таджикски, что-то по-узбекски, что-то по-русски. Так и беседовали, выискивая знакомые слова и помогая жестами. Они шли в Пакистан из Герата. Один из них бывал в Москве проездом. Ездил в Германию за машиной.

Через час начали пропускать колонны. Сейчас машины запускали с дистанцией в сто или триста метров. Скорость движения должна быть максимальной. В месте, где колонный путь выходил на бетонку, располагался кишлак. За его дуваном шла мирная жизнь, дети играли, женщины стирали бельё и готовили пищу. Как только кишлак кончался, справа и слева от дороги нескончаемым металлическим забором лежали искореженные танки, БМП, бензовозы, грузовики и другая военная техника. Развороченные взрывами или сгоревшие, они, возможно, стали могилой для многих солдат и офицеров. Жуткая картина былых трагедий усиливалась разбросанными по дороге гильзами, хвостами мин и стоявшим по одной стороне дороги боевым охранением.

Вдруг эту жуткую тишину нарушил треск отдалённых выстрелов. Впереди идущая машина начала оседать на бок и терять ход. Были пробиты колёса. Но она продолжала двигаться вперёд. Ожило боевое охранение, ухнул выстрелом танк, треск пулемётной очереди неприятно ударил в уши. Ему хотелось нажать на педаль, но впереди шла машина, и надо было держать дистанцию. В кабине понять было не возможно, кто и по кому стреляет, казалось, что все стреляют по нему, и спрятаться было не куда в этой жестяной коробке. Ему вдруг представилось, что он кабан в тире и кто-то, потехи ради, упражняется на нём в меткости. Покрышки впереди идущей машины превратились в лохмотья, и она уже не ехала, а тащилась по дороге. Вдруг охранение перенесло удары в противоположную сторону. В этот самый момент раздались выстрелы справа. Из емкостей впереди идущей машины струями потёк керосин. Он услышал щелчки впереди и сзади себя. «Хоть бы не загорелась, хоть бы дотянул», – думал он, со страхом глядя на идущий впереди бензовоз. Дошли до элеватора, здесь было место, где можно было съехать в сторону. Бензовоз съехал с дороги, освободив проезд. Колёса дымились, из-под капота валил пар. Водитель выпрыгнул из машины и побежал к БТРу охранения. Он же облегчённо вздохнул и прибавил газу. За элеватором находилась «чёрная площадь». Множество улочек выходили к ней, причём большая часть из них уходила в горы. Многие, преодолевшие "зелёнку", заканчивали свой маршрут здесь, расстрелянные почти в упор. Много бойцов охранения получили здесь пулю из-за дувана, либо выстрел из гранатомёта. А дальше начинался Кандагар. На узких улицах древнего города сновали автомобили, магазины распахнули свои двери, заманивая покупателей, куда-то двигались толпы людей, сновали туда и сюда пронырливые рикши. Как-то несуразно в этой толчее смотрелись танки и БМП охранения. Если бы не они, то, казалось, что никакой войны нет. Правда, кое-где были видны развалины и дыры от снарядов в стенах, но они не могли заглушить ощущение кипучей бурной жизни восточного города. За городом колонна собиралась, чтобы идти в аэропорт. Там он осмотрел машину. Пуля пробила перёд машины, под панелью, вторая попала в спинку пассажирского сиденья.

Это было его первое боевое крещение. Потом были и другие. В этих походах он много размышлял о тех людях, против которых ему приходилось воевать. Мир их был совершенно другой, по нашим меркам убогий, нищий. Они довольствовались горстью риса в день, многие никогда не ели ни масла, ни мяса, ни молока. Но при этом обладали неимоверной выносливостью и силой. Он был свидетелем, как они окручивали гайки без ключей, голыми руками, удирали с тяжеленными мешками так прытко, что солдаты не могли их догнать. Удивлялся усердию и трудолюбию афганцев. Кувшины и блюда, которые они делали из гильз от снарядов, поражали красотой, они пахали сохой, убирали серпами, а обмолачивали цепами, как сто и двести лет назад. Жилища их представляли собой глинобитные мазанки с окнами, затянутыми пузырём, и костром вместо печи. Многие носили вместо обуви, вырезанные из покрышек тапочки. Что мы от них хотели, кто из них враги, и для кого мы друзья, было не понятно. Что мы собирались дать этим «друзьям» – не известно, но для многих из них война стала средством к существованию. Одни скупали или воровали военное имущество, другие продавали всякую мишуру солдатам, третьи выходили на «зелёнку» или на перевалы и зарабатывали отстрелами. И в этой круговерти человеческая жизнь превратилась в товар. Чем больше убитых, тем больше денег, на которые можно прокормить большие семьи. Мы уже для них были не враги, а источник дохода, товар. Для нас же они были не известно кем. Если бы они посягали на нашу землю или свободу, то были бы врагами. Но ведь они жили на своей земле и на нашу не посягали. А посему аборигены исправно расставляли мины и устраивали засады. То, о чём он представлял там, на гражданке, исчезло в тяготах повседневности. Не было здесь никакой героики, которую несут фильмы, а был занудный и тяжёлый труд, пшёнка с пылью, вечная дизентерия, да ожидание подрыва или нападения.

Он вспоминал, как однажды расставался с жизнью. На его машине пробило два колеса, и он ждал техническое замыкание. Когда ремонтники подъехали, колонна уже ушла, и они остались на трассе одни. Только сняли колёса, как послышалось хрюканье приближающейся мины. Первым был недолёт. Мина хлопнула метрах в пятидесяти. Зенитчики замыкания развернулись для стрельбы, но не могли найти цели. Стреляли с закрытой позиции навесом. С третьего выстрела душманы пристрелялись. Мины начали падать рядом. Пришлось оставить машины и перебираться в кювет. Но и это укрытие не могло спасти от мин. Огонь перенесли дальше, и мины теперь падали за ними. Вдобавок «духи» начали обстрел из автоматов, пытаясь поджечь бензовоз. Начальник приказал стрелять по целям. «Духи» притихли, только мины швыряли. Прапорщик побежал к зенитке и перегнал её в кювет. Рация не работала, горы экранировали сигнал, и связь отсутствовала. Он загнал в кузов зенитчика, и приказал молотить бронебойными, рассчитывая сокрушить камни, за которыми могли прятаться «духи». Это возымело некоторое действие, но не надолго. Похоже, «духи» поставили второй миномёт. Мины шлёпали чаще, с шелестом разбрасывая осколки. Они залегли между зениткой и дорогой. Это укрывало от осколков. Зенитка потеряла три колеса, и теперь они с ужасом ждали, когда какая-нибудь мина попадёт в них. Вдруг сзади раздался гулкий взрыв. Это стрелял танк, находившийся метров в четырехстах. Сделав два выстрела, танк разогнал душманов. Оказалось, что он там был в секрете, а бойцы, нажравшись тушёнки, храпели всё это время, пока по ним стреляли. Только выстрелы зенитки разбудили их. Пока танкисты сообразили, пока залезли в танк, разобрались, в чём дело и куда стрелять, они там, в кювете, уже раз десять прощались с жизнью. Почти до темна, провозились с колёсами. Потом пришла другая зенитка – ротный прислал. Двигаясь на ДП, он в очередной раз размышлял о смысле их пребывания в этой дикой стране. Но, может, с высот кремлёвских политиков это и имело какой-то смысл, со своей солдатской «колокольни» он рассуждал так: «Если все эти люди собираются на «зелёнке» для того, чтобы одним стрелять по «шурави», везущим грузы, а другие стреляют по тем, которые стреляют по ним, то, если не ездить, то и стрелять никто не будет». Однако они ехали, ведомые неизъяснимым долгом, стреляли в людей, не причинившим им лично никакого вреда. Этого требовал интернациональный долг. Он впервые начал задумываться о том, почему чужая воля толкает людей на эти массовые убийства, что за этим лежит, почему одни принимают решения, а другие платят за них жизнью. С каждым рейсом романтика войны всё более и более растворялась. Жара, многочасовая езда и постоянное ожидание угрозы, сильно угнетали психику. Угроза же таилась везде, на каждом метре пути, потому что кроме засад ещё были мины, и, наезжая на каждую ямку, в глубине души звучала одна и та же мысль: «Хоть бы пронесло». От постоянного напряжения многие просто тупели, входя в какое-то депрессивное состояние, от чего теряли бдительность, что часто становилось причиной их гибели. Подрыв был страшнее обстрела, потому что подрывы – это минимум калека. Колесо на КАМАЗе находится под сидением, и при взрыве, даже если осколки не причинят вреда, сиденье бьет по заднице так, что позвоночник ломается, а внутренности отрываются. Одного пацана «духи» на «зелёнке» вычислили – подорвался на фугасе. Кабина отлетела метров на пятьдесят. Когда подошли к ней, то в кабине нашли много «афошек» (афганских денег), а паренёк весь целый был, ни одной царапины, только словно «жидкий». Все кости были раздроблены. Похоже, у «духов» денег занимал, а денег или товара не отдал. Жадность сгубила. У «духов» правила строгие: сказал – сделал, не сделал – пуля.

Лучшей машиной в этом деле оказался КрАЗ. Он своими «лаптями», наезжая на «противопехотки», гасил ими взрыв, а на фугасе у него просто отлетали в сторону колёса. Был у него знакомый водитель из "военторга". Тот на своём КрАЗе трижды подрывался, из них два раза на фугасе. Правда, последний раз КрАЗ всё-таки развалился. А он ничего, немного контузило…

Однажды они стояли на Чаре, потому что шлагбаум закрыли. Один паренёк решил посмотреть, почему стоим. Он был «пристёгнутым» с Лошкарёвки, так прозвали кишлак Лашкаргах, поэтому не знал, как его зовут. Въехал на высотку, а там фугас «духи» на БМПешку поставили. БМП в этот раз в другое место направили, зато этот бедолага «нашёл» фугас. Морду УРАЛу разворотило хорошо, колесо метров на сто улетело. Пацану половину ляжки оторвало. Кровь шпарит, артерию в паху порвало. Вытащили его из машины, а жгут наложить не удавалось. Жгут не доставал до места, где можно было перетянуть. Ребята зажимали артерию пальцем. Побежали за носилками. На этой жаре мясо на глазах обвяливалось и чернело. Мерзко пахло гарью, кровью и горелым мясом. Паренёк был без сознания. Прилетел вертолёт, прибежали санитары, поставили зажим, сделали пару уколов и, забрав пострадавшего, улетели.

Когда начался вывод войск с юга, войска уходили, оставляя гарнизоны перепуганным и растерянным афганцам. Они тут же сдались талибам. А он покидал эту страну с непонятным чувством грусти. Хотелось домой и хотелось на марш. Почему так было, он не мог объяснить, наверное, привык. Вместе с войсками на родину возвращалась эта новая, ранее неведомая смесь войны и торговли. Вскоре она бурно расцветёт на просторах бывшего Союза. Сейчас, когда они пересекли границу, наконец, почувствовали какое-то облегчение, это постоянное напряжение начало проходить. То, что будут показывать потом, в феврале, совсем не походило на их реальность. Разодранные и покорёженные автомобили тащили на себе мёртвых своих собратьев. Картина была удручающей.

6.

Старик почувствовал сухость во рту и закончил рассказ. Он попросил воды и, выпив кружку, отправил всех спать.

– Дедушка, – спросила любопытная Настя, – а что такое «убивать»?

– Это, когда у человека отнимают жизнь, и человек перестает дышать, смотреть, ходить. Он умирает.

– Как будто засыпает?

– Да, наверно, только навсегда. Тот, кто умер, никогда не просыпается. Все умирают, но когда придёт их время. Как Нина…

– А когда приходит время?

– Об этом знает только Бог. Он даёт нам жизнь, он же её и примет к себе, когда время придёт. И никто не вправе забирать её раньше.

– Деда, а зачем же люди тогда убивают?

Старик задумался. Как он мог объяснить этой маленькой девочке, что причин для убийства множество. Любовь, ревность, ненависть, месть, жадность, корысть, гордыня, жажда власти, просто дурость… Причин много, но оправдания им нет. Все эти, не обузданные страсти, и есть величайшие грехи, с которыми должно бороться, а они, наоборот, поощрялись и лелеялись людьми, пока не обретали высшей степени своего проявления – убийства. Как рассказать об этом ребёнку, и, вдруг, неожиданного для самого себя, он произнес:

– Они не ведают, что творят.

7.

Дожди сменились градом, град снегом. Сейчас, когда интенсивность солнечных лучей была минимальной, снаружи можно было работать. В полдень старик со старшими мальчиками ходили расчищать снег. Рубили топорами и отбрасывали вниз куски спрессованного снега. По скользкой корке они скатывался далеко вниз. Делать эту работу было необходимо для того, чтобы нарастающий слой снега не провалил крышу. Единственное, что доставляло неудобство в работе, это гололёд, поэтому работа шла не быстро. К окончанию работ установилась ясная безветренная погода. Снег больше не падал, а корка, образующаяся при дневном таянии, стала достаточно прочной, чтобы удержать сани. Старик принял решение идти за дровами. Он знал, что этот период не долгий. Приближался период зимнего солнцестояния, после которого погода начнёт обратный отсчёт.

У них были тёмные очки, но не слишком тёмные для зимы, для того, чтобы защитить от бликов отражённых от снега лучей. Но надо было идти, и они пошли. В каждый "шлёпанец" он завернул по два шурупа, что несколько предохраняло от скольжения. За время скитаний он научился собирать и хранить массу полезных вещей, которым всегда находилось применение в нужный момент. Но при этом он никогда не перегружал себя лишним. Сани представляли собой две жерди с металлическими пластинами снизу и соединенными между собой крышкой от ящика. Спереди к жердям привязали верёвку. Запаса еды не брали, обернуться надо было за день. Времени на отдых и принятие пищи не было. Прихватили с собой ремни и ещё одну верёвку.

Вышли затемно, чтобы к полудню быть на месте. Ребята сначала баловались, попеременно везя друг друга на санях, а затем заметили, что старику довольно трудно идти по льду, и усадили его на сани. В общем, до места они добрались раньше планируемого времени, хотя и уклонились немного от маршрута в темноте. Брёвна, сантиметров двадцать толщиной, торчали из снега метра на два.

«Молодцы, – подумал старик, глядя на парней. – Всё сделали правильно, хотя я этому их не учил. Умнеют, становятся самостоятельными».

Старик принялся рубить дерево, ребята же пытались откопать брёвна. Старик остановил их. Времени было мало, чтобы тратить время на эту трудоёмкую работу. Срубленные брёвна сложили на сани и связали ремнями. Только солнце перевалило за полдень, они тронулись в путь. Хлипкое их сооружение скрипело под грузом, и они с трудом тащили его. Парни тянули спереди, а он толкал сзади. Старались двигаться верхом, чтобы было меньше спусков и подъёмов. Половину пути одолели за два часа. Дальше дорога ухудшилась. Глубокие овраги заполнились льдом, образовавшим торосы. Полозья скрипели и сползали вниз. Приходилось упираться сбоку, чтобы не дать им скатиться вниз или опрокинуться. Через час они выбились из сил, пройдя значительно меньший путь, чем рассчитывали. Впереди был последний перевал, дальше холмы становились пологими, и катить сани будет намного легче. Начинало холодать. Немного отдохнув, они снова тронулись в путь. Преодолели подъём и начали спускаться в ложбину. Оставалось подняться наверх, и там начиналась ровная местность. В самом низу сани наехали на торос, и пластины полозьев повисли в воздухе. Сани начали медленно сползать вниз. Старик изо всех сил упёрся в брёвна, стараясь не дать им сползать. Ребята изо всех сил тянули верёвку, стремясь перетащить сани через торос. Внезапно ремешки на шлёпках старика лопнули и, потеряв равновесие, он полетел вниз. Вместе с ним поползли вниз и сани. Ребята изо всех сил стремились удержать их, но те, медленно разворачиваясь, сползали вниз. И они отпустили веревку. Догоняя старика, сани устремились вниз. Сани катились к подножью, а ребята с замиранием сердца смотрели на них сверху. Видимо, что-то попало под полозья саней. Они резко изменили направление скольжения, опрокинулись и, кувыркаясь, пронеслись в полуметре от старика. У подножья они остановились, и старик, скатившись, врезался в них. Кровь текла по его лицу, руки, плечи и рёбра болели. Было больно дышать. Как ни странно, но сани были целы, и даже брёвна не рассыпались. Спустились Каха и Юсуп. Они были напуганы и растеряны, но, когда увидели, что старик жив, облегчённо вздохнули. Старик попытался подняться, но не смог. Боль в рёбрах была нестерпимой. Он застонал, ребята бросились к нему, но он остановил их жестом. Если до темна они не доберутся до дома, то могут замёрзнуть, а потому не до сантиментов, надо было делать дело. Отвязали брёвна, чтобы по одному поднять наверх, ведь всё вместе они бы затащить туда не смогли бы. Очень пригодились верёвки. Парни вырубили несколько ступеней и, привязав бренно, подтягивали его вверх. Затем Юсуп держал бревно, а Каха с концом веревки лез на верхнюю ступень и натягивал верёвку, потом к нему поднимался Юсуп, и они тянули бревно вместе.

Одно за другим брёвна оказались наверху. Лежащий без движения старик начал замерзать. Они подняли его и положили на сани, растерли руки и ноги. Кровь медленно разливалась по жилам, и старику стало теплее. Начинало темнеть, когда, уложив брёвна, парни положили старика сверху и накрыли его своими куртками. Ребята уцепились за верёвку и потащили сани, что есть сил. Но, как бы быстро они не шли, темнота быстро сгущалась, и становилось холодно. От их тел валил пар, но пальцы рук мерзли и начинали деревенеть. Они тянули сани, поочередно тряся кистями, пытаясь тем самым их отогреть. Согревшийся было старик, снова стал мёрзнуть, от холода ломило руки и ноги. «Пока ломит, значит, ещё не отморозил», – думал старик и терпел боль. Наконец, впереди засветился огонёк. Это дети зажгли лампу, хотя он им об этом не сказал. И он был рад, что они проявили самовольство. Через двадцать минут они были дома. Его аккуратно сняли с саней и занесли в землянку. Здесь было теплее, чем за дверью, по крайней мере, положительная температура. Невзирая на то, что окончательно замёрзли, парни закрепили сани, чтобы они случайно не скатились. Только после этого оба зашли внутрь землянки.

Старик видел, что одним растиранием уже не обойтись, и приказал затопить печь. Сейчас им всем нужен был горячий ужин, и он решил отварить картофель. Парням выделили по большой картофелине, остальным по маленькой. Гриша аккуратно сложил костёр, и через пять минут котелок уже висел над огнём. В землянке теплело. Свет от пламени слабо освещал землянку и создавал обстановку домашнего уюта. Девчата растерли Юсупа и Каху, и они уже радостно болтали, делясь впечатлениями о походе. Когда картошка сварилась, героям вручили по большой картофелине и налили в кружку горячий картофельный отвар. Старику картошку помяли в бульон, и Марина покормила его с ложки. Горячая гуща согревала внутренности и, разомлев, старик задремал. Проснулся он, когда уже было светло. За столом сидел Каха и резал свёклу кубиками. Делал он это размеренно и важно, нарезая кубики как можно мельче.

«Смена растёт, – подумал старик и улыбнулся. Боль стала меньше, но вдох ещё отзывался резкой болью. Он ощупал грудь, нажимая по очереди на рёбра. Два из них явно были сломаны. – Легко отделался. Было бы хуже, если бы сломал ключицу, руку или ногу».

Брёвна заносили в землянку и пилили пилой. Ручка, которую они к ней приделали, была хлипкой, но, тем не менее, за два дня они их перепилили. Если топить каждый день, то хватило бы на две недели, но топить они будут через день, а потому этого запаса должно хватить на месяц. С учётом ранее сделанных запасов, можно растянуть на три месяца.

Через неделю старик уже мог сидеть, а к концу второй поднялся. По этому случаю, он решил сварить рисовую кашу. Конечно, это был жиденький рисовый бульончик, но в меру посолённый, да ещё и в увеличенной порции был истинным праздником желудка. Дети, впервые попробовавшие рис, остались очень довольны. Он и сам любил все блюда из риса, но, к сожалению, запасы его были очень малы. Как всё-таки мало надо для счастья человеку. Немного тепла, немного еды, немного воды, внимания или заботы. И он уже счастлив, если и этого малого не имел. А, может, не всему человеку целиком это надо, а какой-то его части, и когда эта часть его получает то, чего хочет, она радуется, и всему человеческому существу от этого становится чертовски приятно.

8.

Погода начала свой обратный отсчёт, но ветры стали сильнее, а снег гуще. Старик достал свои колодочки и стал подсчитывать. За дверью завывала вьюга, а в землянке было сухо и достаточно тепло, чтобы вода не замерзала. У него была специальная дощечка, на которой Борис каждый день делал черточку мелом. Он добросовестно исполнял эту обязанность, и не было случая, чтобы он забыл это сделать. Когда чёрточек становилось тридцать или тридцать одна, старик доставал из своего ящика маленький блокнот и записывал месяц, который закончился. Затем стирал с дощечки чёрточки, и Боря начинал чертить их заново. Сейчас заканчивался декабрь, и старик пересчитал чёрточки заранее. По его подсчётам через день должен наступить Новый год. Хотелось устроить праздник, ведь их так мало было в их теперешней жизни. Он торжественно объявил о том, что после завтра праздник, и они будут к нему готовиться. Сначала распределили порядок работ и исполнителей, потом регламент самого вечера и, конечно, меню праздничного стола. Сегодня у них была генеральная уборка. Начали с того, что маленькими кисточками от веточек моркови и укропа они начали мести полы. Мусора особого не было, но таков был порядок. Затем потрясли постели, чтобы вытрясти осевшую после уборки пыль. Потом тщательно побрызгали полы. Когда земля впитала брызги, дружно потоптались и ещё раз побрызгали. Проделав всё это в третий раз, они добились того, что полы стали гладкими и без пыли. Теперь пора заняться и «ёлкой». Для этого стол перенесли в угол, ближе к очагу, а посередине установили палку, на которую стали навешивать всякую мелочь, которая имелась у них в ящиках: ножики, мешочки с семенами, стамеску, баночку с шурупами… Когда палка была закреплена и обвешена, старик занялся ужином. Пока руки резали, он обдумывал меню праздничного ужина. Выбор был не богат, но всё же кое-что неординарное они могли сделать. Во-первых, они отварят немного фасоли. Бульон пойдёт на десерт. Затем отварят морковь, свеклу и картошку. Из этого они сделают винегрет. В отвар фасоли добавят отвар от овощей и немного прокипятят с семенами укропа. Потом отварят немного нарезанной картошки и в отваре сварят немного риса и мелко порезанной тыквы, получится что-то вроде киселя. На том и порешили. На следующий день с утра нагрели котелок воды и, сделав из плёнки что-то вроде корыта, мыли голову девушкам. Они одни имели длинные волосы, остальным старик коротко обрезал ножом. Отстоем золы промыли волосы сначала одной, а затем второй девушке. Остатками умылись девочки. Парням удалось лишь протереть тело по пояс. Ещё раз, подогрели воду и промыли волосы девушек начисто, остальные воспользовались остатками воды в той же последовательности. Когда мытьё закончилось, Юсупа отправили наколоть льда, остальные занялись другими делами. Каха рубил полено на узкие плашки, а Лёша и Борис ножами нарезали из них тонкие лучины, которые Гриша аккуратно складывал возле стола. Вечером он зажжёт их от костра, и будет поддерживать праздничное освещение.

Наконец, наступил долгожданный вечер. Как только стало темно, старик приступил к приготовлению пищи. От костра было тепло и светло. Блики костра придавали торжественность всему происходящему. Было уютно и покойно. Малыши, привыкшие в это время засыпать, задремали на своих лежанках. Старшие молча наблюдали за процессом, изредка подавая или убирая ингредиенты и посуду. Когда все приготовления были завершены, старик объявил о начале Нового года. Бульон был разлит по маленьким плошкам из высушенной тыквы (Старик использовал для этого недозревшие маленькие плоды. Ребята вырезали сердцевину, и получалась посуда, не долговечная, но всё же посуда). Чуть дрожащим от волнения и эмоций голосом старик произнёс тост:

– Пусть Новый год принесёт нам удачу, так же, как год уходящий. Да поможет нам Бог не сбиться с пути. И дай нам Бог силы по нему пройти. Ура!

–Ура! – заорали ребята и дружно опустошили плошки.

Первым блюдом был винегрет. С ним расправились быстро. По окончании первой перестановки старик затянул песню. Все дружно подхватили. Когда все известные куплеты допели, старик разлил остатки отвара по плошкам и поставил на стол картофель.

– Дай Бог нам в Новом году найти Страну обетованную, – произнёс он.

– Ура! – опять обрадовались дети, не задумываясь о смысле сказанного.

Настало время действовать Грише. Он зажёг первую лучину, и старик объявил о начале танцев. Начали с хоровода. Они ходили вокруг разукрашенной палки и пели «В лесу родилась ёлочка». Они часто спрашивали его, что такое "лес" и "ёлка", но он никак не мог объяснить им этого, не имея реальных объектов. Однажды он показывал им группу высохших стволов, объясняя им, что это были когда-то деревья, а когда их много, так много, что не видно конца – это "лес". А вот, что такое "ёлка", он объяснить никак не мог. Так и орали они эту песенку, понимая в ней лишь, что такое «зелёная». Пропев пару раз песенку, перешли к танцам. Старик изображал игру на гитаре, ему помогал Гриша, а Лёша колотил по котелку, поддерживая ритм. Молодежь с удовольствием вытанцовывала, а девчата прыгали рядом и пытались напевать. Было очень весело, но лучины заканчивались, и старик позвал всех к столу. Он поставил на стол кисель, и все принялись его смаковать. От тыквы он имел сладковатый вкус и был подходящим завершением праздничного ужина. Последняя лучина была зажжена, и все стали укладываться спать.

– Дедушка, расскажи нам про то, как люди жили раньше хорошо, – попросила Настя.

– Хорошо, слушайте, – с грустной улыбкой сказал старик и начал свой рассказ.

9.

После службы в армии он возвращался домой полный радостных надежд. Он не был из тех, что рвут на груди тельняшку, вопя на каждом углу о том, как героически кровь проливал вёдрами. А потому и не запивался в хлам, как многие, возвратившиеся «из-за речки». Он просто вернулся, и всё. Отметили в кругу семьи возвращение, и, отдохнув неделю, пошёл устраиваться на работу. Хотя рабочие руки требовались всюду, но найти хорошо оплачиваемую работу было не легко. Ему удалось устроиться на стройку водителем. Но оказалось, что работа вроде бы и денежная, но самосвальчик ему достался такой раздолбанный, что он больше лежал под ним, чем сидел в кабине. Везде существовала своего рода «дедовщина», новые машины доставались «старикам», машины похуже опытным, но ещё не заматерелым водителям, а всё остальное старьё вручали молодёжи. И тут нахрапистые и нагловатые успевали перехватить лучшее. Он не отличался напористостью, а потому и получил "рыдван". Промаявшись, месяц и получив втрое меньше обещанного, он решил встать на ремонт и привести автомобиль в порядок. Иначе к зиме, рассуждал он, его вообще невозможно будет завести. Рембаза была отличной, и, получив наряд, он приступил к разборке. Разбирал поочерёдно все агрегаты и вникал в суть всего. Спокойный и вроде бы застенчивый, он дотошно доводил дело до конца, замучив всех слесарей и инженеров. Он так им надоел, что они убегали от него, едва завидев. Его ругали и угрожали увольнением, если он срочно не закончит ремонт, но он не забирал ни один агрегат, пока последний винтик не будет установлен в нужное место. Наконец автомобиль был собран, лишь аккумулятор требовал замены, но начальство не хотело выдавать новый. Пришлось «дать на лапу». Честный по натуре, он никак не мог решиться на это. Ему казалось, что все люди честные, и он обидит их своим предложением. И только через посредничество одного ушлого водилы он всё-таки аккумулятор получил. Зарплата, правда, вышла мизерная, зато теперь он был готов, как говорится, "к труду и обороне". Наряды, конечно, ему давали паршивые, но заработок стал достойным.

Едва личная жизнь стала налаживаться, как жизнь в стране начала меняться, не заметно на первый взгляд, но отчётливо, если приглядеться. Уходили в никуда понятия чести, справедливости и любви, их место начало занимать стремление к наживе, к материальному благополучию. Честный труд утрачивал почёт и уважение, а на первый план выходило умение достать, крутиться и иметь связи. И чем меньше товаров оставалось на прилавке, тем больше их появлялось под ним. Чем больше становилось дефицита, тем большее уважение оказывалось кручёным и изворотливым. Выработался первый парадокс социализма: в магазине ничего нет, а у всех (ну, у многих) всё есть. Болезненное состояние души родителей передавалось детям. Уже девчата встречали парня по одёжке, им в принципе было плевать, какой у него ум, а, точнее, нравственные качества. Лишь бы он умел «делать деньги». А потому, как бы он ни напрягался, его заработка не хватало на то, чтобы шиковать. Как и любой молодой человек, он искал общения с прекрасной половиной, но почему-то робел при этом. А поэтому с женщинами ему не везло. Не богатый, не вёрткий и не наглый, он не пользовался успехом у женщин. То, что он не увлекался спиртным, не имело особого значения, потому что в юности никто не предаёт этому особого значения. Юность сопровождается вечеринками, танцами, пикниками и прочим, что не имеет отношения к серьёзной семейной жизни. Невнимание со стороны женского пола постепенно начало вырабатывать в нём синдром неполноценности, который сыграл с ним нехорошую шутку. Однажды его позвали на вечеринку по поводу какого-то праздника. В шумной компании гостей он выделялся не модной одеждой, и от этого почувствовал себя неловко. Его зарплата не очень позволяла идти в ногу с модой и покупать дорогие вещи. Девчата строили конкретные планы на кавалеров, и на несколько попыток пригласить их на танец, отвечали ему отказом. Настроение у него совсем упало, и он присел на своё место за столом и начал подливать себе спиртного. Вдруг рядом с ним приземлилась одна молодая особа.

– Что пьёшь в одну харю? – весело спросила она и, протянув свою рюмку, приказала: – Наливай.

Он налил, они выпили, и как-то, слово за слово, завязался разговор. После ещё нескольких рюмок беседа оживилась, и он пригласил её на танец. Затем ещё и ещё…

Это было началом знакомства. Окрыленной вниманием, он видел в ней чуть ли не богиню, не замечая в ней ни пороков, ни недостатков. Чем ближе она допускала его к себе, тем безумнее становился он. Ему казалось, что она самая красивая, самая нежная, самая лучшая девушка на свете, и всё в ней идеально.

Закончилось всё свадьбой. Молодых приняла у себя тёща, и жизнь потекла в новом качестве. Он работал, тащил в дом деньги. Она заканчивала учебу, должна была стать учителем. Всё, вроде бы, шло хорошо. Через год она окончила институт, он получил однокомнатную квартиру, и ещё через полгода их семья стала ждать пополнения сыном. Беременная Лиля, так звали жену, залегла на диван и до родов не часто с него поднималась. На его робкие замечания о том, что могла бы немного поработать по хозяйству, следовали упрёки в нечуткости и бессердечии. Причём наседали с двух сторон. Тёща чуть ли не переселилась к ним. После родов ничего не изменилось, да и у тёщи пыл остыл. Так он и не заметил, как кухня и убаюкивание ребенка перешли в его обязанности. Ребёнок особо любил покричать по ночам, но почему-то нянчить его приходилось ему. Не выспавшийся, он шёл на работу, а жена благополучно досыпала всё утро до обеда. За полгода он так измотался, что начал худеть. Он и не заметил, как основная работа по дому перешла к нему. Постепенно пришло время отдать ребёнка в садик. Но разговор о работе Лиля как-то ловко уводила в сторону. В конце концов, она всё же отправилась искать работу, даже устраивалась, но каждый раз задерживалась на рабочем месте не долее первой получки. То ездить на работу далеко, то дирекция слишком придирчивая, то ученики её изводили. В конце концов, она снова легла на диван. Уставшего мужа Лиля встречала с работы не горячим ужином, а вечным сборищем подружек. Эти бездельницы курили на кухне да выпивали аперитив. Однажды он сорвался и побил её, не выдержав поведения «благоверной». Тут налетела тёща. Дня два грозовые тучи носились по квартире. В результате было доказано, что он и копейки в дом не принёс, а всё, что они имеют, это её кровное, ею заработанное и ею же отданное им. По факту было так, но куда же девались его заработки? Лиля спускала их в неизвестном направлении буквально за неделю, остальное время они тянули на подножном корме. Но тогда ему казалось, что он, действительно, мало зарабатывает, что он виноват в том, что в доме нет достатка. Тем более, что саму мысль расстаться с Лилей он всякий раз отбрасывал. Эйфория влюбленности прошла, серьёзное чувство не зарождалось. Однако и комплекс неполноценности всё ещё не покидал его. Он боялся остаться один.

Тут подвернулась работа в геологии. Работа вахтовая, но летом был аврал, и работали безвылазно. Заработок увеличился почти вдвое.

Одеждой его стала спецовка, и он почти не пользовался цивильным костюмом. Однако всё равно деньги исчезали бесследно, как вода сквозь песок. Даже самый терпеливый не выдержит. Однажды он потребовал от жены отчёта, но никакого отчёта Лиля давать не собиралась. Тогда он даже пробовал сам распоряжаться деньгами. Но невозможно всё делать самому. Бегание по магазинам тоже требует времени. Начались скандалы, от которых он сильно страдал. Ругань не была свойством его натуры и вызывала в его душе тупое раздражение. Он начал понимать, что нужно принимать какие-то меры, какое-то решение. На смену былой влюбленности приходило раздражение и отчаяние. После каждого скандала следовал визит тёщи и долгие разборки со слезами и стенаниями. Но почему-то, в конце концов, виновником всегда оставался он. Так потянулись годы совместного существования. Однажды он заболел на вахте, и его отправили на базу. Пролежав неделю в больнице, он вернулся домой раньше, чем его ожидали. Ещё на лестнице он услышал громкую музыку из своей квартиры. Неприятное чувство охватило его. Он открыл ключом дверь и вошёл в квартиру. Запах перегара и дыма неприятно ударил в нос. Ребёнок один ползал в комнате. Он открыл дверь на кухню и застал там весёлую компанию пьянющих полуобнажённых мужчин и женщин. Они вальяжно сидели за столом. Вид его настолько был ужасен, что за столом наступило смятение. Все протрезвели и быстро куда-то исчезли. Он молча двинулся на жену. В этот момент он готов был убить её. А она вдруг начала орать, обвиняя его в том, что он не мужик, никудышный неудачник и ещё всякую гадость. Он с размаху ударил её в лицо, и она, снеся со стола посуду, вылетела в коридор. Он схватил её и одной рукой поднял с пола. Дикий ужас был в её глазах, она вся сжалась и стала какой-то жалкой и убогой. Он замахнулся, чтобы снова ударить, но в комнате разревелся ребёнок. Он кинулся к матери и обхватил её ноги. Рука его медленно опустилась. Всё клокотало в нём, и он, повернувшись, вышел из квартиры. Долго бродил по улицам, а затем поймал такси и поехал на базу. По дороге купил водки у того же таксиста. На базе были вахтовые домики. Туда селили командировочных. Сторож знал его и пустил в одну из комнат. За бутылкой водки он изливал старику душу. Почти до утра они просидели, наконец, сон сморил его, и он уснул. Четыре дня он жил в вахтовке, а потом пошёл домой. Там уже оправились от шока и ждали его во всеоружии. Но на этот раз он был непреклонен. Разрушена была вера и унижено достоинство, и он не желал её подле себя. Тёща на этот раз не была так убедительна. Он собрал её вещи, выставил в коридор и сказал, что, если не заберут до завтра, то он их просто выбросит, а сейчас предложил им убраться. Они тихо исчезли, забрав всё. Потом он много работал и вычеркнул бывшую жену из жизни.

Вопрос о разводе как-то не возникал сначала, а потом, через некоторое время, тёща намекнула, что при разводе начнут делить квартиру, и ему, скорее всего, ничего не достанется. Так вопрос о разводе как-то сам по себе растворился.

Время меняет приоритеты, а поэтому и на людей начинаешь смотреть по-другому. Те, кто в молодости были фаворитами, отходили на второй план, а те, которые были в тени, наоборот, становились востребованными. Хлебнув семейной жизни с разбитными парнями, многие женщины обратили взоры на мужчин спокойных, трудолюбивых, которые не выкинут фортель, не побьют по пьянке и не пропьют получку. Им нужна была стабильность в семье. Поэтому в его жизни начали появляться другие женщины, но не было любви. Где-то в глубине души он чувствовал, что все они строят на нём свои планы. Да, они были порядочные, правильные, но чувствовалось, что все они хотят лишь устроить свою жизнь. Да и не понимали они его. Постепенно и неприязнь к жене стала угасать. Эти прощелыги почуяли потепление и потихоньку стали наведываться к нему. Вроде как попросят посидеть с ребёнком, или помочь выбрать вещи. Потом стали приходить постирать, убраться. И как-то так не заметно переселились навсегда. Ничего не просили, и ничего не требовали. Встречали горячим ужином. Постепенно он оттаял, простил и смирился. И всё потекло по-прежнему. Из старых привычек у Лили осталась только привычка курить, всё остальное куда-то исчезло. Она даже устроилась на работу. В общем, всё, как у людей, и он даже проникся к ней симпатией. Медленно и осторожно возвращалось чувство привязанности.

Всё постепенно стало налаживаться, но тут грянула «перестройка». Сначала страна боролась с пьянством и алкоголизмом, а потом всё пошло кувырком. В раз исчезли вклады, потом пошла чехарда с ценами, потом начало лихорадить производство. Деньги успевали обесцениться раньше, чем их получали в кассе. По привычке он продолжал работать, осознавая, что, в конце концов, это станет бесполезным. Одна за другой закрывались великие стройки, и как грибы после дождя появлялись базары. Страну охватила безумная страсть к наживе. Продавали всё и вся. Откуда брались деньги, до сих пор остаётся загадкой, но люди избавлялись от них, сметая с прилавков всё подряд.

Изменить жизнь помог случай. Однажды, возвращаясь, домой, он встретил своего одноклассника. Он не видел его со времён окончания школы. Взяли пива и сели в сквере. Вспомнили былое, расспросили друг друга о настоящем. Приятель предложил ему заняться коммерцией. Даже пообещал помочь взять ссуду. Было страшно брать в долг сумму, составляющую его годовую зарплату, но он рискнул. Двое суток на верхней полке – и они прибыли в Москву. В Лужниках кипела непривычная жизнь, но друг его чувствовал себя здесь, как рыба в воде. Они пошли по рядам, вооружившись большими клетчатыми сумками. Он доверился другу и лишь дублировал его выбор, кладя в свои сумки то же, что тот клал в свои. Как они ехали назад, лучше не вспоминать. Вагон напоминал плотно утрамбованный склад, где между вещами были втиснуты и люди. Первый выход на рынок вызвал неприятное чувство стыда, но постепенно оно стало проходить. И он уже смело предлагал свой товар. Дела пошли, иной раз он зарабатывал за день больше, чем за месяц на работе, а долг его гас вместе с обесцениванием денег. Тюки, вагоны, базары стали привычной средой обитания. Но эйфория не могла продолжаться долго. В стране буйным цветом рос бандитизм, а человеческая жизнь обесценивалась. Появились рэкетиры, дань, «счётчики». Бритоголовые мерзавцы постепенно становились героями нашего времени. Однажды они в очередной раз возвращались из Москвы. Поезд шёл по степям Казахстана, когда его стала догонять группа всадников. «Вот, чингачгуки!» – подумал он тогда с ухмылкой, наблюдая за ними. Но поезд вдруг начал сбавлять ход и остановился на каком-то разъезде. А «чингачгуки» с визгом и руганью ворвались в вагоны. Вооружённые обрезами и ружьями, они, стрельнув для острастки вверх, начали выбрасывать баулы в выбитое окно. Грабители методично выворачивали карманы пассажиров, забирая все ценности. Двое пассажиров попытались оказать сопротивление. У них оказался обрез. Началась стрельба. Одного ранили в ногу. Бандитам такой поворот событий был не по душе, и они ретировались. Поезд снова начал движение. Раненому парню наложили жгут и промыли рану. Через полчаса появилась милиция. Начали допрашивать свидетелей. Паренька ссадили на ближайшей станции, а его товарищ отправился с баулами дальше. Ему как-то удалось замять дело с обрезом. А они с другом продолжили путь уже налегке, без баулов и без денег. Потом он снова начал «подниматься», даже Лиля встала на рынке, почуяв прибыльность лоточной торговли. Он подвозил, она продавала, вроде всё шло хорошо. Но быстрые деньги быстро развращают, и эта чаша не миновала их семью. Лиля вновь начала прикладываться к бутылке, появились друзья-подруги. Вновь возобновились вечеринки. И бизнес начал давать сбои. Снова начались скандалы, которые переросли бы в разрыв, если бы не изменившаяся обстановка в стране. Кроме разнуздавшейся преступности, активизировались националисты, террористы и прочая шваль. Шёл передел власти и собственности. По существу, официально дискриминации, конечно, не было, но в повседневной жизни это проявлялось повсеместно. Конечно, можно было сделать вид, что всё спокойно и продолжать жить, робко отстаивая свои права. Но кто гарантировал вам то, что в один прекрасный день вам не проломят голову, не убьют детей, не сожгут жилище? Они продали всё и поехали на историческую родину. Денег хватило только на то, чтобы купить домик в деревне. Это была небольшая хибара с печным отоплением и удобствами на улице. Началась новая, доселе не очень знакомая жизнь, точнее – борьба за выживание. Работы не было, колхозы стремительно разорялись, а имущество разворовывалось. Пьянство было поголовным, и он, не склонный к ней, стал изгоем в этом обществе. Однако он продолжал искать и, в конце концов, нашёл работу водителя. Хозяин занимался коммерцией, и часто ездил в Москву. Заработок был мизерным, но сводить концы с концами было можно, так и перезимовали. Постепенно жизнь начала приобретать какую-то устойчивость. Он перешёл на другую работу, на железную дорогу. И заработок был больше и вроде бы дома. Поддержку давал огород. Постепенно собрал небольшую сумму и вновь взялся за торговлю. Но как только начали появляться деньги, стали появляться и потребности. Лиля вдруг начала требовать то одно, то другое, то третье, растранжиривая не очень богатые запасы. Кроме того, возобновились выпивки. И чем больше он стремился повысить материальный достаток, тем загульнее становилась жена. После очередной попойки начинался скандал. Она обвиняла его в том, что он неудачник, и всю жизнь ей испортил. Появились какие-то подозрительные друзья. В конце концов, скандалы утратили своё действие, и женщина пустилась в загул. Был развод, делёж имущества, и снова он остался "у разбитого корыта", почти без денег и без жилья. Зато был свободен. Свободен и волен, распоряжаться своей судьбой. Сняв небольшой домик, он начал жить один, как это ни покажется странным на первый взгляд, но он не мог найти себе спутницу жизни. Резко менялись нравственные приоритеты. Теперь человек оценивался лишь кошельком или силой, всё остальные его качества в расчет не брались. Алчность стала движущей силой общества. Эта алчность очень сильно воздействовала на женский пол. Нет, конечно, они не вымогали денег, но возник какой-то материальный барьер, планка, по которой оценивался объект вожделения, и эта планка оставляла ему женщин простых, даже слишком простых, чтобы питать к ним какие-то сильные чувства. Все хотели разбогатеть на халяву, правда, хитрые и коварные знали, как это делать, а глупые и ленивые надеялись, что кто-то им эти деньги заработает. Он же не принимал душой ни хитрость и коварство, ни стремление к халяве, честный же труд не приносил большого достатка. Поэтому он отбросил мысли о женитьбе и занялся трудом.

10.

Вспоминая свою жизнь, старик задавал себе вопрос: "А когда же я жил счастливо?" И не мог найти ответа. Вся жизнь его заключалась лишь в добыче денег, которых никогда не хватало. Он не испытывал радости от работы, от семьи, не имел единомышленников и настоящих друзей. Это была пустая возня. Какое-то тупое зарабатывание денег, которые тут же куда-то уходили. Присматриваясь к событиям в стране, он всё более и более убеждался, что путь этот опасен и кончится печально. Человечество уже давно перешагнуло грань, когда оно боролось за существование. Трудно вспомнить, когда мы перешли грань разумной достаточности потребления. Труд начал утрачивать практический смысл, реальную нужность, а стал способом «делания денег». Деньги стали единственным богом, которому поклонялись. Количество труда, который непосредственно необходим для обеспечения жизнедеятельности, резко сокращалось, а труд, удовлетворяющий всевозможные страсти, неуклонно разрастался. Огромный выбор продукции, по-существу, не нужной, но соблазнительной, принуждал искать средства на её приобретение и содержание. Потребитель, обретя имущество, постепенно начинал работать на него. Он работал, чтобы оплатить стоянку любимого авто, его ремонт и заправку, содержание дома, той дорогой престижной техники, которую он притащил в своё жилище. И стоило ему остановиться, как денег переставало хватать на что-либо из этого имущества. Страх потерять нажитое гнал его вновь и вновь зарабатывать деньги. Человек потерял радость жизни, превратившись в робота, работающего на чётко обозначенные социальные приоритеты. Человечество постепенно превращалось в раба собственных вещей. Чем больше становилось имущества, и чем дороже оно было, тем больше средств требовалось на его содержание. И люди всеми способами искали средства, чтобы приобрести и содержать эти машины, телевизоры, телефоны, интернеты… Бесконечный и бессмысленный бег за соблазнительной морковкой, которую, словно перед ослиной мордой, сами себе и подвесили.

Производство всех этих вещей всё наращивалось и наращивалось, подхлёстываемое безудержным спросом на всё новые и новые «блага цивилизации». Вся мощь технического прогресса обрушилась на мир, выколачивая из него деньги. Нефть, газ, руда, лес, животные, рыбы, человек, да и сама земля, всё уничтожалось ради одной цели – сделать деньги и пошло их растранжирить. И, чем извращеннее одни тратили деньги, тем больше другие хотели им подражать.

Он начал понимать, что когда-то это дойдёт до абсурда, заклинит. Вся эта гонка приведёт в тупик, или гонщики растратят силы. Но разве мог он объяснить обезумевшим от этой гонки, что они ведут себя к гибели? Кто бы его слушал, ничтожного муравья? Да и сам он не мог выпрыгнуть из этой упряжки. А мог ли кто-либо не только заявить об этом, а, действительно, отказаться от материальных благ в пользу погибающей природы? Да, бегало много «зелёных» и прочих борцов и защитников природы. Но, защищая её на словах, они продолжали при этом жить в городах, ездить на автомобилях, есть колбасу и смотреть телевизор. Они не пошли пахать землю сохой, а стремились устроиться в офисе, где тепло и уютно. В такие минуты они забывали, что тепло и уют загрязняют атмосферу и засоряют землю.

Невозможно даже представить, что будет с человечеством, если оно остановится в этой безумной гонке, ведь если остановить половину производств, миллионы жителей планеты останутся без средств к существованию. Никто такого себе не желал, а потому каждый продолжал гонку за наживой, кляня при этом олигархов и завидуя ближним. Лишь когда вся картина бытия была им осознана, он начал понимать величину религиозного подвига, когда человек отказывался от материальных благ. Он начал понимать смысл заповедей, однажды данных нам Богом, но так и не исполненных нами. Он начал понимать, что путь, которым идёт человечество, ведёт его к апокалипсису и гибели. И не боги погубят его, не инопланетяне, а собственные необузданные страсти.

11.

Дни становились длиннее, и постепенно снег перешёл в град, а затем в дождь. Теперь они ждали окончания осадков. Вода покрывала не успевший растаять лёд и быстро поднималась. Подъём этот беспокоил старика. Если он неправильно рассчитал место стоянки, то она может подняться и затопить их жилище, а это равносильно катастрофе. Мокрые, они просто замёрзнут и погибнут. Шум дождя периодически нарушали взрывы лопнувшего льда. Сдавливаемый водой, он ломался, и огромные льдины, как белые огромные рыбы, с шумом и треском выпрыгивали на поверхность. Опора, поддерживавшая крышу, начавшая подозрительно потрескивать, теперь не вызывала тревоги. Лёд постепенно сходил, облегчая кровлю. Земля покрылась скользкой коркой смоченного водой льда, и выйти наружу было просто опасно. Даже просто стоять на поверхности было невозможно. Воду они добывали, выставляя под дождь котелок, привязанный к палке. По его расчётам, дней через пятнадцать дожди должны прекратиться, и установится солнечная погода, тогда начнётся напряженная работа. Пока будет спадать вода, и земля немного просохнет, им надо будет снять слой земли с кровли и разобрать её. Прикрепить к осям жерди и установить на них ящики. На них закрепить кровлю, плёнку и прочее обиходное имущество и, как только земля просохнет на столько, что колёса не будут проваливаться, они тронутся в путь. За год они проходили примерно триста-четыреста километров, значит, в этом году они выйдут к Иртышу. Там они пойдут вверх по течению, где найдут Страну – землю, не тронутую всемирной катастрофой, где растёт трава, землю, которая приходила ему в видениях. И он, старик, должен успеть довести их до этой земли, чтобы они продолжили человеческий род. Он верил в это, и вера давала ему силы и поднимала в путь. И было удивительно, где этот семидесятилетний старик находил в себе силы преодолевать все тяготы и лишения. Скудная еда и холод, от которого любой крепыш должен был умереть, жара, от которой выгорело всё кругом, не свалили его. Каждый день он поднимался, долго растирая одеревеневшие от ночного холода ноги, и шёл исполнять свою работу. Сегодня он ещё раз решил провести ревизию своего хозяйства. Надо было точно знать запасы продовольствия и распределить их на три группы. На повседневные нужды, на дорогу и на время до нового урожая. Лёгким это кажется на первый взгляд, на самом же деле продукты должны быть распределены так, чтобы сушёные и лёгкие остались на потом, а сырые и тяжёлые были съедены на начальном этапе. В путь они должны взять самое необходимое, столько, сколько смогут тащить. Идти придётся две недели, долгих и трудных триста километров.

Вода между тем подымалась, и подступала к порогу, её уже можно было потрогать рукой с порога. Льдины проплывали мимо их землянки, периодически ударяясь в обводной бруствер. Он приказал рыть посредине, откидывая землю к стене. Таким образом, им удалось поднять полы на полметра. Опору они окопали и теперь полы представляли собой два острова разделённые траншеями. Если вода проникнет внутрь, то была угроза подтопления опоры и обрушения кровли. Но ничем в этом случае они помочь себе не могли. Оставалось ждать и надеяться.

Дожди начали слабеть, но вода неуклонно прибывала. Поднималась она уже медленно, но прибывала. Проплывающие льдины загоняли её за порог, и она струйками стекала на пол. Прикрепили жерди к осям и поставили ящики на колёса, приподняв ещё на двадцать сантиметров. По расчетам оставалось дней пять до конца дождей, но погода не менялась. К обеду вода перевалила порог и начала заполнять траншеи. Через полчаса они уже сидели на ящиках окружённые водой. Свободного пространства оставалось сантиметров тридцать впереди ящиков, и всё, что им оставалось, это сидеть и ждать. Прошли сутки, затем другие. От вынужденного безделья дни и ночи тянулись невыносимо долго. Хотелось размяться, пройтись, но они могли лишь сидеть или лежать. Земля неуклонно пропитывалась влагой и становилась мягкой. Надо было что-то предпринимать или они погибнут под рухнувшей крышей. Старик засучил штанины и стал пробираться к двери. Холодная вода обжигала ноги. Он открыл дверь и выглянул наружу. Дождь стал слабее, но не это заботило его. Он осматривал землю. К радости его последний лёд сошёл, и на землю можно было наступать смело. Он вернулся на место, вытер ноги и залез под одеяло. Согревшись, старик сел и рассказал свой замысел детям. Они будут снимать грунт с крыши. Сначала они снимут землю с противоположной от них стороны, а затем, если потребуется, и ту, что над ними, чтобы максимально облегчить конструкцию. Работать они начнут прямо сейчас. Сначала он и Лёша, а потом Каха и Юсуп. Он разделся до гола и приказал сделать тоже Алексею. Сушить одежду было негде, а мокрая она была бесполезной. Воздух был прохладным, и моросящий дождь колол спину. Земля ещё не взяла солнечного тепла, и ноги ощущали её холод. Старик работал кайлом, Лёша откидывал грунт в воду. Проработав с полчаса, они окончательно замёрзли. Весь грунт не снимали, оставляя часть, для того, чтобы защитить землянку от непогоды. Они вернулись в землянку, тщательно обтёрлись и легли на ящики. Каха и Юсуп отправились наружу. Девушки растёрли их сухими тряпками и укрыли одеялами. Они сделали две вылазки, закончив работы к закату, когда воздух начал быстро остывать. Ещё три дня они потратили на эту работу, очистив всю крышу, но дождь не унимался, то, усиливаясь, то, ослабевая. Вода поднялась ещё на пять сантиметров. Насыпь их начала раскисать, и перемещались они уже только по ящикам. От воды в землянке стало холодно и сыро. На беду начала течь кровля, размытая дождём, правда с противоположной от них стороны. Наступила очередная ночь. Они улеглись спать, но сна не было ни у кого. Они уже три дня только и делали, что лежали или спали.

– Дедушка, расскажи что-нибудь, – попросила Настя.

И он начал рассказывать им, как он разводил кур, уток, свиней и доил корову, как косил сено.

–Деда, а куры это животные? – спросила Мила.

– Нет, куры это птицы. У птиц вместо шерсти перья, а вместо рук – крылья.

– А как же они без рук кушают?

– спросила Ира

.

– Птицы клюют, у них клюв. Они им хватают зёрна и глотают. Они едят зёрна, а свеклу не едят. Животные суют морду в чашку и едят, у них рот большой и едят они много.

–

А как же они работают без рук? – спросил Алексей.

– Они не работают, им это не дано. Творить дано лишь человеку, только он может работать.

– Но, если они только едят, зачем же ты их держал у себя дома? Они всю еду у тебя съедали?

– Мы их убивали и ели, а куры давали нам яйца, и мы их ели. А корова давала молоко, и мы его пили. Это была наша еда.

– А что такое убивать? – спросила Ира. – Вы раньше всех убивали?

– Мы убивали всех и, в конце концов, всех убили, но лучше тебе этого не знать, милое дитя. Дай Бог, чтобы ты этого не знала никогда, – сказал старик, и снова мысли возвращали его к тем событиям, которые стали началом конца.

Чеченский конфликт вроде примяли, вроде бы и страна развивалась, но что-то было фальшивое в браваде официальных СМИ. Как-то не стыковался рост благосостояния с реальной жизнью. Отсюда, из самой глубины глубинки это было особенно заметно. Власть постепенно подминала под себя всю экономику страны. Постепенно все сферы деятельности монополизировались и становились под контроль маленькой кучки власть имущих. Честность, справедливость, доброта не давали дохода, а потому отбрасывались напрочь. Они ушли с экранов телевизоров, на сцену вышли новые герои – бандиты, дельцы и проститутки. Сюжеты фильмов утратили всякий нравственный смысл, который подменили сцены убийств и разврата. Лихие парни виртуозно проламывали черепа, жрали водку и мяли проституток в постели. Создавался новый фетиш сладкой жизни, когда всё достигается грубой силой и воровством. И молодежь жадно впитывала в себя эту новую мораль, чтобы потом, подражая героям боевиков, строить свою жизнь. Алчность, разврат и жестокость прочно вошли в нашу жизнь. Сколько бы не боролась власть с преступностью, она распространялась, как ржа. Честный труд был настолько принижен, что начал утрачивать смысл. И молодые люди не хотели работать. Они хотели жить «в кайф» и брать всё сразу и много. Дорогие машины носились мимо убогих деревень, вызывая в душах у кого зависть, у кого ненависть, и это раздражение изливалось на близких или топилось в водке. Это были два мира, тихий и убогий и шикарный и стремительный, и эти два мира, сосуществуя рядом, ненавидели друг друга. Подливали масла в огонь иноплеменные дельцы, промышляющие всевозможными аферами. Их наглые рожи и хамское поведение вызывало не просто раздражение, а ярость, и полунищему народу уже не было дела до дружбы народов.

Размышления старика прервал угрожающий треск. Брёвна, подпирающие потолок, сползли в сторону, и кровля начала прогибаться в середине. С треском и хрустом она прогибалась всё ниже, пока не начали падать углы. Он крикнул детям, чтобы падали под ящики, и сам шлёпнулся в грязь. Перекрытия обрушивались то возле них, то в противоположном углу. Комки грязи падали на них, ударяя по спинам, ногам, головам, брызги холодной воды обливали их. Наконец, всё прекратилось. Старик осторожно поднялся. Грязь сползала с его одежды, было темно и холодно. Он ощупывал перекрытия, пытаясь определить оставшееся пространство. Заднюю тележку привалило, но выход уцелел, и, главное, уцелела бесценная плёнка. Он приказал детям взять её и укрыться. Они влезли на ящики и укрылись плёнкой. Струйки воды и грязи лились теперь на пленку, одежда и постель были все в грязи. Дети прижались друг к другу, пытаясь согреться. Так они встретили рассвет. Теперь можно было осмотреться, но ничего хорошего осмотр не дал: дождь продолжался, вода прибывала, а кровля превратилась в беспорядочное нагромождение жердей и брёвен. Было необычно светло. Солнце начало прогревать воздух, и они вскоре перестали дрожать от озноба. Одежда просохла, и они принялись тереть её, чтобы очистить от грязи. С постелью дело обстояло сложнее. На очистку ушёл весь день. Коротая время в окружении воды, старик вновь предался воспоминаниям.

Глава 2.

1.

Ханс проснулся поздно. Так просыпался он уже неделю. Каждый день начинался примерно одинаково: холодное пиво и сигарета. Утолив жажду, он поднялся и направился к холодильнику, но ничего пригодного к моментальному потреблению там не обнаружил. Все запасы в нём истощились, потому что, не забывая поесть, он забывал пополнить запасы провианта. Порывшись на полках, он нашел пачку «быстрой» лапши. Выходить на улицу было лень и, поворчав, Ханс поставил воду на плиту. Пожевав лапши, он включил телевизор и принялся переключать каналы пультом. Наконец, нашёл новости и уселся на диван. Вяло, смотря на экран, он оживился только тогда, когда началась хроника происшествий. Жизнерадостный репортёр вёл репортаж с места событий. Два араба были убиты в результате нападения скинхедов. Это всё, что хотелось услышать Хансу, и ко всему остальному он утратил интерес. Краем уха он слушал прогноз погоды. Говорили о приближающемся шторме, но он уже вспоминал события минувшей ночи.

Папаша его занимался торговлей цветами и был довольно солидным бизнесменом. Он мог обеспечить безбедное существование своему сынку. Отец мечтал, что посвятит сына в тонкости своего бизнеса, но избалованный с детства Ханс, не особо стремился к учёбе, зато любил шляться по кабакам и приударять за весёлыми и доступными девками. Чтобы тянуть деньжата из родителей, Ханс вынужден был податься в учёбу, однако последняя двигалась с трудом. Отец ругался, но его ругань особо не действовала на наглого здоровяка. Избыток своей молодой энергии он тратил на другое. Сильный и задиристый, он нашёл подходящую себе компанию. Сначала они просто дебоширили и пару раз попадали в полицию, но однажды по пьянке сцепились с бритоголовыми. Конечно, скинхеды их отметелили, но как-то по-джентельменски. Убедившись, что противники уже не хотят драться, они предложили им отметить мировую. Так, за кружкой пива, начали формироваться его убеждения. Идея национального превосходства быстро овладела им, а строгая дисциплина и натренированные соратники вдохновляли. Здесь всё было строго и имело вполне конкретную цель, это был мирок крепких и решительных мужчин. Он усиленно тренировался и постигал тонкости уличного боя. Единственным неудобством было то, что оставалось мало времени на пиво и женщин. Недостаток этого он компенсировал пропусками занятий в колледже. Ему удалось выбить из папаши денег на жильё и питание, но на пиво ему катастрофически не хватало. Нужны были деньги, но мысль, что их надо зарабатывать, Хансу в голову как-то не приходила. Отсутствие денег раздражало, и когда он видел лавки турок или арабов, или встречал на улице респектабельных азиатов, ненависть к ним только росла. Он был уверен, что они разворовывают и грабят его страну и его народ. Однажды, слоняясь по городу с друзьями без денег, но с диким желанием выпить, они встретили молодого богатенького турка, пытавшегося снять девчонку. Решение пришло быстро. Одним ударом в ухо Ханс сбил турка с ног, а друзья нанесли ему несколько ударов ногами. Быстро вывернув карманы, они вытащили бумажник и бросились наутёк. Убедившись, что убежали на достаточное расстояние, они исследовали содержимое бумажника. На их счастье там оказалась хорошая сумма наличности. Парень, похоже, не привык пользоваться магнитными картами. В этот вечер они хорошо погуляли на другом конце города. Денег хватило не только опохмелиться, но и продолжить попойку на следующий день. Лёгкость победы и безнаказанность быстро вскружили голову Хансу. Он напрочь забросил учёбу и разругался с отцом. Конечно, он понимал, что действовать надо осторожно, и даже догадывался, что они превращаются в обычных грабителей. Но он всячески убеждал себя, что бьют и грабят они тех, которые приехали сюда, чтобы грабить его страну. Он понимал, что полиция их ищет, и им нельзя действовать опрометчиво. Днём они прогуливались по городу, выискивая потенциальные жертвы. Он даже не брил голову, чтобы не выделяться. Выбрав жертву, они по очереди следили за ней, чтобы выбрать удобное место и время для нападения. Пока им везло, и они безбедно существовали и весело проводили время. Большой город позволял грабить в разных местах и тем самым усложнял работу полиции. Последний раз они разгромили лавку какого-то армянина и взяли очень приличный куш. Решили не светиться и, набрав выпивки, пива и закуски, засели у него на квартире. Прихватив с собой каких-то проституток, парни устроили длительную оргию. Силы и запасы кончились на третий день. Выгнав надоевших красоток, они отправились развеяться. День посвятили бассейну и бесцельному «отдыху». Ханс даже вновь «затарился» пивом и провизией. Однако приятелям надоело бездельничать, и они вновь собрались на дело. На этот раз банда экспромтом ограбила таксиста. Выручки было не много, но погулять было на что, и они отправились транжирить деньги. Компания просидела в ресторанчике до самого закрытия, и когда их выпроводили, отправилась искать приключений. Приключения долго не заставили себя ждать. В паре кварталов пути от ресторана они встретили двух прогуливающихся азиатов. Недолго думая, они бросились на них. Но те оказались не робкого десятка и умели драться. Понимая, что им не убежать, они решили принять бой. К тому же, откуда-то появился третий. Он с ходу сбил с ног Яна и нанёс прямой удар в лицо Вольфгангу. Подвыпивший Вольфганг не смог уклониться и упал. Двое других быстро управились с ними ударами ног. Теперь они были двое против троих, и впервые Ханс почуял, что его сейчас отделают по полной программе. Он быстро нанёс апперкот ближайшему противнику и отскочил в сторону. Но Себастьян был не так быстр и получил удар ногой в грудь. Азиаты решили не распыляться и дружно бросились на него. Он отбивался, но ударов было много, а Себастьян не менял позицию. Ханс, охваченный страхом и ненавистью одновременно, выхватил нож и нанёс несколько ударов увлекшимся азиатам. Один упал сразу, второй развернулся, как бы не сообразив, что произошло, и Ханс нанёс ему ещё один удар в грудь. Третий, оцепеневший от случившегося, внезапно бросился бежать. Двое косоглазых недвижимо лежали на тротуаре, а сотоварищи Ханса еле смогли подняться. Все внезапно протрезвели и, превозмогая боль, покинули место событий. Им хватило сообразительности поймать такси и уехать на другой конец города. Там они вышли у первого попавшегося дома, и спрятались в подъезде. Когда такси уехало, они поймали другое такси и ещё раз заехали в другой район. Проделав те же мероприятия конспирации, они, наконец, вернулись в свой район и собрались у Ханса, проникнув в квартиру по одному. Там они осмотрели себя и принялись обсуждать, что же делать дальше. Решили "залечь на дно" по домам и на время прекратить вылазки и разборки. Выпив всё спиртное в доме, они разошлись по домам.

2.

И вот теперь он, Ханс, с ужасом вспоминал случившееся происшествие. Но не ужас от содеянного им охватил его, он боялся расплаты. Его одичавшую душу не трогало то, что он лишил жизни ни в чём не виновных парней, которых толком не разглядел. Он даже внушал себе, что действовал правильно, защищая себя и своих друзей. Правд, как-то не очень походило это на подвиг, скорее на подлость, но не привык он корить себя, а потому просто об этом не думал. Теперь он хотел лишь знать, что ему угрожает, и выйдет ли на их след полиция. Подкрепившись лапшой, он снова уселся у телевизора и стал искать местные новости. К его радости пока ничего нового о происшествии не сообщалось.

Быстро приняв душ, Ханс переоделся и, собрав всю наличность, отправился в магазин за провиантом. Набрав побольше дешёвого товара, он прикупил на оставшиеся деньги пива и отправился домой. Снова, усевшись возле телевизора, он откупорил банку пива и стал ждать новостей. Убедившись, что пока ему ничего не угрожает, он включил другой канал и принялся смотреть боевик. Он повизгивал от спецэффектов и трюков и даже несколько успокоился, ассоциируя себя с героями боевика. Снова переключил на новости, и тут его ждали неприятности. Показывали фоторобот предполагаемых убийц. Портрет оказался достаточно точным. Себя он узнал вполне определённо. Холодный пот выступил на лбу. Он начал метаться по комнате. Захотелось есть. Ханс достал пачку холодных сосисок и начал механически жевать. Если его опознают, то быстро найдут, где он скрывается. Но и выходить на улицу было опасно. Он почувствовал, что ему тесно в этом большом городе. Мысли мелькали как кадры мультфильма, но ничего умного его мозг выработать не мог. Что делать, куда бежать? Он не находил решения и решил подняться на чердак и спрятаться там, а ночью попытаться скрыться за городом. Он ещё не знал, куда именно отправится, но герои боевиков делали именно так: отсиживались в лесу или пещерах, а, значит, и он поступит так же. Он осторожно вышел из квартиры. Соседи, наверное, были на работе, и никто им не интересовался. Он поднялся наверх и попытался проникнуть на чердак, но дверь оказалась закрытой.

Ханс вернулся в квартиру и начал рыться в шкафу. Конечно, он не был ремесленником, но хозяин квартиры обслуживал жилище сам, и у него в шкафу хранился инструмент. Порывшись, он нашёл пилку по металлу. Вооружившись инструментом, он вновь поднялся наверх. Кое-как спилил замок и поднялся на чердак. Через смотровые окна пробивался свет. Он выглянул из одного из них наружу. Амстердам хмуро взирал на него. Небо заволакивали грозовые тучи, сильный порывистый ветер переходил в настоящий ураган. Если кто-то догадается, что он здесь, то бежать будет не куда, подумал Ханс. И с грустью вернулся обратно. Начался дождь, быстро перешедший в ливень. Он посмотрел на улицу, было тихо. Время тянулось медленно. Опять включил телевизор, но не мог сосредоточиться, не понимая, что смотрит. Вдруг его осенило, что ему надо подготовиться к побегу. Погода, как назло, ухудшалась. Дождь лил, как из ведра, а ветер с завыванием свирепо бросал потоки воды в окно. Он собрал в рюкзак всё, что, по его мнению, ему может пригодиться. Ещё раз выглянул в окно и к своему ужасу увидел подъезжающий к подъезду полицейский автомобиль. Не долго думая, Ханс схватил рюкзак и, прикрыв дверь, тихонько поднялся наверх. Он сидел на верхней лестничной площадке и слышал, как полицейские поднялись и вошли в квартиру. Он тихо открыл люк и поднялся на чердак. Он крался, как мышь, и, пробравшись в дальний угол, затаился. Сердце стучало в горле, мешая слушать. Так он просидел довольно долго, так долго, что начал думать, что полицейские уехали. Вдруг он услышал, как люк чердака открылся, и луч фонаря стал шарить в темноте.

– Он где-то здесь, – сказал полицейский своему напарнику, – наследил хорошо.

С ужасом Ханс ждал развязки. От этого ужаса он не заметил странного нарастающего гула. И вдруг дом вздрогнул от мощного удара. Всё задрожало и затрещало. Преследователи остановились.

–

Что там, Йохан? – спросил недоумённо обеспокоенный голос полицейского.

– Бог мой, это конец! Беги наверх! Вода, много воды! Кажется, море прорвалось через дамбы! – последовал взволнованный ответ.

Послышались торопливые шаги. Какие-то люди лезли на чердак и, похоже, им уже не было дела до него. Ханс сидел в углу, не дыша. Он не знал, что случилось, а потому, не знал, чего бояться больше. Шум нарастал, и дом как-то напрягся, его перекрытия трещали. Теперь даже слепому было ясно, что виной всему вода, бурлящая снаружи. И внезапно дом тронулся с места и стал крениться набок. Ханс метнулся к окну, бросив свой рюкзак. Остальные тоже пытались вырваться наружу. Дом уходил под воду, и крыша погребала под собой всех, кто не успел выбраться наружу. Всё, что увидел Ханс, было море стремительно несущейся по улицам. Всякий хлам проносился мимо, калеча попавших в воду несчастных людей. Он вцепился в окно, чтобы не скатиться в воду. Дом медленно опускался в воду. С треском деревянная крыша отделилась от строения и поплыла по течению. Дождь лил, как из ведра, и Ханс моментально промок. Ветер бил в лицо, и он начал мёрзнуть. Ему едва удалось, взобрался на конёк и, вцепившись в него, сидел, не шевелясь. Куда бы он ни глянул, везде простиралась бушующая вода. Их несло куда-то вдаль от моря. Пока их "плот" держался, но впереди было много препятствий, о которые они могли разбиться. Множество людей плыли в воде, пытаясь за что-нибудь ухватиться. Многие тонули на его глазах. Криков почти не было слышно, всё перекрывал мощный гул воды и вой ураганного ветра. Их импровизированный плот несколько раз ударялся о какие-то подводные препятствия, стряхивая с себя несчастных. Ханс сам чуть было не слетел в воду при одном из таких внезапных ударов. Теперь он сидел, уцепившись обеими руками за раму окна и моля лишь о том, чтобы быстрее всё это кончилось.

Прошла ночь, начало светать, а они всё неслись в безбрежном океане воды. Уже и мусора стало меньше, да и крупных предметов попадалось мало. Ветер стал тише, но вода не замедляла своего течения. Ханс немного пришёл в себя и осмотрелся. На крыше их было пятеро: два полицейских, сидевших на дальнем конце, какой-то старик по середине и девушка, уцепившаяся за соседнее окно. Так они плыли до полудня, не проронив не слова. Вдруг впереди замаячил остов какого-то здания. Их крыша уверенно неслась на него. Все замерли, ожидая развязки. Мощный удар расколол крышу пополам. Полицейские оказались на одной половине, они с девушкой на другой, пожилой мужчина, сброшенный ударом, исчез под обломками. Теперь их «плот» потерял прочность. Перекрытия разъединились и представляли собой груду брёвен, связанных между собой металлочерепицей. Они сидели, держась за свои окна и ожидая самого худшего.

На рассвете они напоролись на останки то ли маслобойки, то ли мельницы. Удар был не сильный, но и его хватило, чтобы развалить их утлое плавсредство. Брёвна окончательно рассыпались, и крыша ушла под воду. Девчонка отчаянно барахталась. Она, похоже, не умела плавать. Оказавшись в воде, Ханс почувствовал, что одежда тянет его вниз, и отчаянно стал грести к ближайшему бревну. Девчонке в какой-то момент удалось ухватиться за Ханса, но он ударил её в лицо и, вырвавшись, быстро отплыл подальше. Девчонка отчаянно боролась за жизнь. Она не кричала, просто, что есть силы била по воде худенькими посиневшими от холода руками. Проплывавшее мимо бревно ударило её в затылок, и она мгновенно скрылась под водой. Ему удалось ухватиться за бревно и, подтянувшись, навалиться на него грудью.

Плевать на девчонку! Он был жив и хотел жить, и это было главным для него, а на остальное – плевать. Не смотря на позднюю весну, вода была холодной, и Ханс начал замерзать. Он налёг грудью на бревно и пытался грести руками и ногами, чтобы хоть как-то согреться, но это мало помогало. Он чувствовал, что теряет силы, его, трясло, как в лихорадке, пальцы рук и ног кололо неприятной болью. Он отчаянно грёб, пока судорога не свела ногу. Боль несколько привела его в чувство, но ногу тянуло к ягодице, и, как бы он не пытался разогнуть её, это ему не удавалось. Борясь с судорогой, он соскользнул с бревна, которое быстро удалилось, оставив его один на один со стихией. Ханс отчаянно начал грести руками, в тщетной попытке догнать бревно. Нога мешала плыть и ужасно болела. Сил грести уже не было, и он остановился. Тело приняло вертикальное положение, и он вдруг почувствовал почву под ногами. Это было неожиданно и вселяло надежду. Хотя течение всё ещё было довольно быстрым, его не сносило. Он начал тереть и мять сведенную судорогой ногу, и, в конце концов, мышцы расслабились.

Ханс огляделся вокруг, пытаясь отыскать хоть что-нибудь, торчащее над водой, но повсюду виднелось только море. Он начал медленно двигаться вперёд. Воды было по грудь, местами и глубже. То пешком, то вплавь он двигался наугад, чтобы не замёрзнуть. Через час он почти совсем выбился из сил, но, кажется, стал выбираться на возвышенность. От переохлаждения ноги не слушались головы, сознание затуманилось. Он уже плохо соображал и брёл, словно запрограммированный робот с садящейся батареей. Смеркалось. Ханс плохо различал, куда идёт. Вдруг, как из-под земли, перед ним появилось дерево. Оно было корявым и низкорослым, но имело достаточно толстый ствол. Из последних сил Ханс вцепился в ветки, и, подтягиваясь руками и толкаясь ногами, влез на него. Он выбрал меж ветвей удобное место и повис в развилке обессиленный. Было прохладно, но намного теплее, чем в воде. Он долго лежал без движения в полной апатии ко всему. Так он заснул и проснулся почти к полудню. Его знобило, страшно болела голова. Он собрал все силы, всю свою волю и заставил себя спуститься в воду, чтобы продолжить движение. Воды стало несколько меньше, чем вчера, похоже, она начала сходить. Он брёл по колено в воде, не понимая, что делает. В висках стучало, в глазах мельтешили зелёные мошки. Наконец, он уже не мог идти и упал, пытался ползти на коленях, но падал в грязь. Словно в тумане, двигались какие-то тени. Он услышал голоса, но угасающее сознание лишь вяло отметило: «Глюки». Потом оно и вовсе отключилось, словно из розетки выдернули штепсель.

3.

Это был первый удар, покалеченной цивилизацией, природы. Пока учёные и дилетанты всех мастей спорили о глобальном потеплении, о естественных или техногенных причинах изменения климата, этот самый климат неумолимо менялся, причём темпами, превосходящими самые пессимистические прогнозы. Не заметное на первый взгляд повышение температуры, подтопило льды Арктики и Антарктики, «чуть-чуть» повысив уровень воды в океане. Мощнейший ураган, нагнавший огромные приливные волны, спровоцировал катастрофу. Океан прорвал в нескольких местах систему дамб и похоронил под водой Бельгию и Нидерланды. Средства массовой информации взахлёб описывали результаты катастрофы, перечисляя количество жертв и сумму материального ущерба. Но кто мог сосчитать их, погибших в этом страшном водовороте?

Старик ещё помнил, какая была шумиха в мире по поводу глобального потепления. Многочисленные саммиты и конференции собирались то тут, то там, Но, кроме шума в СМИ и имитации кипучей деятельности политиками, никаких реальных действий за этим не следовало. Были предложения срочно закрыть особо «грязные» производства то в одном государстве, то в другом, чтобы сократить выбросы «парниковых газов», даже какой-то Киотский протокол подписали, а толку? Наоборот, даже трагедию Нидерландов и Бельгии транснациональные корпорации пытались использовать, чтобы задушить конкурентов. Всё это вызвало обострение обстановки в мире, да пару локальных конфликтов. Жажда власти и наживы не померкли даже перед лицом глобальной катастрофы. Нет, власть имущие тоже были обеспокоены назревающей угрозой, но разрешить проблему все хотели чужими руками и деньгами. В связи с этим старик вспоминал анекдоты от Насреддина, когда тот спасал богатого бая:

"Бай упал в хаус и тонул. Сбежавшиеся на его крики люди протягивали ему руки и кричали: «Давай руку!» Но тот упорно тонул, а руку не давал. Тогда Насреддин подошёл к берегу хауса и сказал: «Эх вы, не умеете спасать богатых. Смотрите, как надо». С этими словами он повернулся к утопающему и крикнул: «Держи руку!» В ту же секунду бай ухватился за неё".

Похоже, это уже врождённое у них, на уровне подсознания: даже перед угрозой гибели думать о доходах. А по сему всё осталось по-прежнему: рост экономики, развитие производства, валовой доход и прочее, прочее… Как и прежде, человечество плавило металл, штамповало машины, носилось на них по автобанам, объясняя это жизненной необходимостью, загаживая и без того грязную атмосферу. Все продолжали куда-то мчатся, но уже без небольшой части Европы.

4.

Ханс очнулся под вечер. Взглядом ощупал стены и потолок. Он был, слаб и не хотел шевелиться. Он был обвешан капельницами и проводами. Через несколько минут появилась сестра милосердия в белом халате и шапочке. Она улыбнулась, и что-то спросила, но Ханс не понял её, ведь девушка говорила не по-фламандски, а других языков он не знал. Девушка смерила ему температуру и давление, проверила приборы и, приветливо улыбнувшись, вышла. Через некоторое время она вернулась с мужчиной. Ханс понял, что это врач. Мужчина осмотрел его более тщательно, и что-то сказал девушке. После этого они вышли из палаты. Ханс некоторое время лежал один, разглядывая место, в котором он оказался, и пытался вспомнить, как он сюда попал. Раздумья его прервала вернувшаяся в палату девушка. Она закатила в палату столик и, сев на стул напротив Ханса, сняла салфетку. На столике стояли чашки с ужином. Устроив его поудобнее, девушка начала кормить больного. Только сейчас Ханс почувствовал, как он голоден. Жидкая овсяная каша и бульон из курицы, были для него верхом кулинарного изыска. Пища проваливалась в желудок, наполняя всё тело благодатным теплом. Едва закончив приём пищи, он почувствовал, как засыпает.

Несколько дней его никто не трогал. Потом прибыл какой-то тип, который пытался его расспрашивать, но, убедившись, что тот его не понимает, ушёл. На следующий день он вернулся, но уже с переводчиком, и они принялись выяснять его личность. Его по долгу расспрашивали, кто он и откуда, где родился, кто его родители. Ханс на всякий случай выбрал фамилию одноклассника, будучи уверен, что правда погребена под слоем воды. Люди эти появлялись всю неделю, расспрашивая его каждый день о чём-то новом. Но и он постепенно узнал многое. Узнал, что нашёл его один фермер, живущий неподалёку от города. Никто не ожидал, что так далеко его занесёт. Все искали людей на территории Нидерландов, но спасти удалось не многих. От первого удара стихии большинство людей погибло. Многометровая толща воды, обрушившись на страну, в несколько минут снесла всё, что стояло на её пути, не оставляя шансов на спасение никому. Спасательные работы начали через два дня, была не лётная погода, и спасти удалось совсем не многих, тех, кто сумел укрыться на крышах уцелевших зданий. Это просто чудо, как он преодолел такое расстояние. Город, в котором он находился, назывался Эссен, что в Германии.

Приходили тот самый фермер с женой. Простые, добрые люди, принесли сметану, домашней колбасы, что-то смешно пытались ему объяснить, но он толком ничего не понял. Похоже, они рассказывали ему, как они его нашли и спасали.

Дело быстро шло на поправку, и он уже начал выходить в больничный дворик. Пришёл мужчина с переводчиком и с семьей фермера. Мужчина объяснил ему, что эти добрые люди примут его к себе в дом, пока оформят ему документы, а потом государство выдаст ему пособие и предоставит бесплатные курсы немецкого языка.

Так Ханс оказался на ферме. Хозяйство было не большим: несколько коров и свиньи. Каждый день к ним заезжал небольшой автомобильчик и забирал надой, свиней они держали на откорм от мясного заводика, который располагался в городе. Ещё были куры и гуси, кроликов держали для себя. Жизнь здесь была до безобразия проста и однообразна. С утра до вечера они кормили и чистили коров и свиней, доили и собирали молоко. Домой заходили за полночь. Это однообразие сильно раздражало Ханса, привыкшего к бесшабашным гулянкам, но ничего поделать не мог, надо было дождаться документов.

Минуло три месяца, как он поселился на ферме. Усилиями хозяев он не только выздоровел, но и окреп. Подходило время сенокоса, и хозяин решил попросить помощи у крепкого своего подопечного. До этого они не обременяли его работой, стеснялись, и он бездельничал дни на пролёт, даже не помышляя самому попросить какое-либо дело. Но сенокос требовал много физической силы, потому что за короткое время надо было скосить высушить, затюковать и сложить сено. При этом текущая работа по хозяйству не отменялась. Та же дойка, кормление и уборка помещений, всё оставалось, как и прежде. А потому дополнительная пара крепких рук была нужна, как никогда. На пальцах и с помощью набора слов, которые они оба смогли выучить, пока жили вместе, хозяин всё-таки сумел объяснить Хансу, что от него требуется. Ханс никогда не занимался сеном, но ему казалось, что это что-то похожее на зарядку – поднимай и кидай, а потому быстро согласился. Молодой организм требовал физической нагрузки, кипящая энергия требовала выхода. Рано утром, усевшись на трактор, они отправились на луг. Хозяин вчера ещё накосил клин, и требовалось поворошить и собрать сено. Ворошить оказалось легко, потому, что всю работу делал трактор, ему приходилось лишь подправлять сено на поворотах. Но когда пришло время грузить, то эта работа оказалась тяжёлым и нудным трудом. Сначала хозяин показал, как брать и закидывать сено в тележку, потом, как его в тележке приминать и укладывать. Первую укладку он еле- еле одолел. Оказалось, что в отличие от спортзала, где тебя никто не неволит, здесь надо было работать долго и беспрерывно. Солнце нещадно палило, плечи ныли от непривычных движений, в пояснице периодически возникала тупая боль. Это сильно раздражало молодого человека, не привыкшего утруждать себя работой. Отдыхали они только тогда, когда ехали до усадьбы, а там, выгрузив сено из тележки, снова отправлялись на луг. Часам к трём, когда они привезли вторую тележку, и наступила жара, хозяйка позвала их обедать. После обеда мужчины часок вздремнули и снова отправились на луг. Загрузили последнюю тележку, и хозяин радостно показал ему жестом, что на сегодня хватит. Был шестой час, и падающий от усталости парень решил, что это действительно всё. Час он продремал на тележке, пока хозяин обкашивал новый участок и вёз его домой. А тут его ждало разочарование. Неутомимый крестьянин подключил и трактору пресс-подборщик и, показав ему, как забрасывать сено в приёмник, отправился кормить скотину. У бедного Ханса ломило спину, но он как-то постеснялся отказаться. Он уже ненавидел эту ферму, этот труд и этих людей, у которых жил. Наконец вернулся хозяин, но вместо того, чтобы взять у него вилы, начал откидывать в сторону готовые тюки. Наконец и эта работа была сделана. Хозяин показал ему жестами, что надо, мол, занести всё в сарай, но Ханс жестом ответил, что уже не хочет работать. Хозяин понимающе закивал, показывая на руки, болят мол. Он похлопал Ханса по плечу и отпустил. Сам же позвал жену, и они вместе стали грузить тачку и затаскивать тюки в сарай, складывая там стопками. Глядя на них, Ханс подумал, неужели они собираются набить сеном весь сарай. На следующий день он категорически отказался от работы, всё тело болело. Хозяин был явно разочарован, но настаивать не стал. Он взял с собой жену, и оба отправились делать работу. Ханс же, послонявшись по двору, зашёл в дом и стал разглядывать утварь. Вдруг в его голову пришла мысль. А в каком ящичке эта простодушная хозяйка хранит деньги? И он начал аккуратно, чтобы не нарушить порядок вещей, вынимать ящик за ящиком из серванта, пока не нашёл заветный коробок, в котором хранились деньги. Он видел, как приёмщик молока ежедневно с ней рассчитывался и мог предположить, что сумма должна скопиться порядочная, но к его разочарованию, там же он нашёл и пластиковую карту. Похоже, что часть денег они хранили на депозите. Денег оказалось около трёх тысяч евро. Если их прибавить к тому, что ему даст государство, получится неплохая сумма. Тут же у него появился план. Он мечтал попасть в город, на этом план пока кончался, но в город он должен был попасть с деньгами. Если он выкрадет их незаметно, то, пока они спохватятся, пройдёт день, а потом ищи его, как ветра в поле.

Оказалось, что хозяева и вправду набили сарай сеном под завязку. Время приближалось к сентябрю, а значит подошло время уборки урожая. Эти люди, кроме того, что держали скотину, ещё имели огород, для собственных нужд. Конечно, эта работа не была такой тяжёлой, и Ханс решил всё же помочь им, но больше для того, чтобы втереться в доверие, нежели из добрых побуждений. За работой он осторожно выяснил о них всё. Узнал, что у них есть сын, но он в Бонне, и к ним наведывается редко (сын работает клерком и навещает их на рождество, да иногда в отпуск). Узнал он так же, что они сдают молоко и яйца за деньги, а свиней забирает мясной цех, даёт им поросят и корма, а остаток перечисляет на депозит. Эти деньги они тратят на крупные покупки. Конечно пин-код узнать ему не удастся, не вызывая подозрений, поэтому он решил остановиться на наличности. Через неделю появился чиновник и торжественно вручил ему документы, с ним был корреспондент местной газеты. Пришлось позировать перед объективом. Осталось исполнить формальности в департаменте социальной помощи и получить деньги. Хозяин радовался за него так, как будто он сам получал паспорт. Он привёз целый бочонок пива, жена наварила свиных сосисок, и, пригласив какого-то своего друга с семьей, закатил пир. Оказывается, эти простые крестьяне отдыхали, как работали, долго и с размахом. Два дня пили и плясали, а потом друзья уехали, и жизнь потекла своим чередом. Хансу даже понравилось, он тоже пытался плясать этот незнакомый танец в компании этих не молодых людей. Было весело. Он даже проникся симпатией к приютившим его людям.

Ханс собрался ехать в город автостопом, но хозяин выкатил из гаража свой старенький «Фольксваген» и отвёз его. Пособие он получил довольно быстро. Всё было готово к отъезду, оставалось лишь выбрать время, чтобы выкрасть деньги и скрыться. Он сказал им, что хочет съездить в город, поискать работу, что он какой-то умный специалист, и ему надо работать по специальности. По его расчёту женщина сдаст молоко часов в шесть и спрячет деньги, потом будет готовить завтрак. После завтрака хозяин курит и читает минут пятнадцать-двадцать и идёт чистить, убирать, таскать, то есть до обеда не появляется. Жена убирает и моет посуду и тоже идёт во двор. У неё там свои женские дела. В это время, прихватив деньжата, он и поедет якобы в город искать работу.

Всё шло по плану. После завтрака он пошёл в свою комнату одеваться, а хозяева, прибравшись, вышли по своим делам. Ханс пробрался в зал и открыл ящик. Он аккуратно достал из него коробок с деньгами. Деньги положил в карман, а коробочку вернул в ящик, прикрыв полотенцами так, как они до этого лежали. В этот момент в зал вошла хозяйка. Добрая женщина собрала ему в дорогу еды, но, закружившись по делам, забыла её вручить, а сейчас, спохватившись, вернулась в дом. Она сразу всё поняла и онемела от неожиданности. Ханс метнулся к ней и ударил в лицо, но как-то неудачно. Она отлетела в сторону и начала кричать. Он бросился к ней и ещё раз ударил в лицо, но она орала не переставая, и тогда он вцепился ей в горло. Прибежал хозяин. Ошеломленный вероломством, он на миг замер, а затем бросился на Ханса. Отпустив женщину, Ханс, отскочив в сторону, с разворота нанёс удар в ухо. Хозяин, получив дополнительное ускорение, пролетел по инерции мимо него и ударился о сервант всей массой. Разбившееся стекло сильно порезало его, и всё лицо залила кровь. Разъяренный, он вновь бросился на Ханса, но тот встретил его прямым ударом ноги в живот. Крепкий мужчина был хорошим работником, но драться совершенно не умел. От боли мужчина упал на колени, и Ханс нанёс ему удар по почкам. Тот захрипел и упал на бок. Женщина, хрипя, ползла на четвереньках к выходу. Он бросился к ней, но поскользнулся на рассыпанных по полу стаканчиках и рюмках. Он упал плашмя, разбив локти и колени и больно ударившись грудью. Женщина добралась до выхода и побежала во двор. Она кричала, но соседей по близости не было, и никто не мог её услышать. Похоже, и она это понимала, потому, что забежала в сарай и схватила вилы. Ханс кое-как выбрался наружу и увидел её, идущую на него с вилами в руках. Она отдышалась и была полна решимости. Сходу она нанесла ему удар, но умеющая работать, она не умела воевать, и Ханс легко уклонился и схватился за вилы. Но она нанесла ему удар в пах, от которого он чуть было, не отключился. Он выпустил вилы, и она снова попыталась его ударить ими. Корчась от боли, он всё же сумел отбить рукой удар, и вилы воткнулись в землю. Развернувшись на спине, он ударил её в живот ногами. Она упала на спину, выпустив вилы. Озверевший от боли, Ханс вскочил и вонзил вилы ей в грудь. На пороге появился хозяин. Он ещё не отошёл от боли, и движения его были медлительными. Он, как бык, ринулся на Ханса. Но тот ещё раз ударил его ногой в живот и, выхватив вилы из тела женщины, вогнал их в спину её мужа. Мужчина упал и, несколько раз дёрнувшись в конвульсиях, затих.

Теперь все планы полетели к чертям. Ханс затащил тела в сарай и привалил их тюками. Вернувшись во двор, он постарался скрыть следы, присыпав кровь, где соломой, где песком. Затем вернулся в дом, умылся и переоделся. У него была лишь рабочая одежда, так что пришлось довольствоваться ею. Забрав деньги и документы, он закрыл дверь и отправился на дорогу. Ехать в город теперь уже было опасно, надо было уходить как можно дальше от этого места и затеряться. Ханс понимал, что утром, когда приедет сборщик молока, всё откроется, и его начнут искать. Значит у него менее суток, чтобы скрыться. Но куда ехать, он толком не знал. В географии Ханс разбирался настолько, что вряд ли отличил бы Австрию от Австралии, а потому просто поехал в сторону, противоположную Эссену. Сначала его подобрал водитель небольшого грузовичка, который ехал в Дюссельдорф. Водитель оказался любителем поболтать, но, убедившись, что Ханс плохо его понимает, начал задавать ему короткие вопросы, интенсивно используя жестикуляцию. Ханс прикинулся путешествующим автостопом, тем более затрапезный вид и рюкзак с провизией и одеждой, создавал такое впечатление. На вопрос, куда он едет, он ляпнул первое, что пришло ему на ум – в Париж. Водитель пришёл в восторг и начал перечислять достопримечательности французской столицы: Эйфелева башня, Лувр, и почему-то упомянул Иностранный легион. Что-то щёлкнуло в подсознании Ханса. Он начал копаться в памяти, вспоминая, где он слышал это словосочетание и, наконец, вспомнил. Боевики с участием Жан Клод Ван Дама! Точно: легион принимает всех и не выдаёт никого. Так было в боевике. И решение было принято: он едет в Париж. На въезде в Дюссельдорф он вышел и отправился вдоль трассы, до ближайшей заправки. На заправке он купил карту дорог и набил себе маршрут. Сейчас ему надо было добраться до Висбадена, а затем двигаться на Саарбрюккен. Там он планировал заночевать и с утра уже быть во Франции. Ему везло, и он быстро нашёл фуру, которая и повезла его в намеченном направлении. Водитель предпочитал больше жевать и слушать музыку, чем разговаривать, и это было на руку Хансу. Водитель лишь спросил его, откуда он едет и давно ли, и, удовлетворившись полученным ответом, врубил музыку и начал что-то жевать. Шли они довольно споро, и уже к четырём подкатили к Саарбрюккену, заправились и продолжили путь. Водитель лишь сходил в туалет, да прикупил какой-то еды в дорогу. Теперь он попытался узнать, кто его попутчик, но, узнав, что тот фламандец, был озадачен и не знал больше, что сказать. Этнические познания его заканчивались на неграх. Он знал, что есть немцы, поляки, французы и негры. Еще он знал, что где-то есть русские и исламисты, но чтобы ещё существовали какие-то фламандцы, он и предположить не мог. Он ещё поупражнялся в знании языков, но, убедившись, что оба они не полиглоты, успокоился и включил музыку. Через некоторое время водитель кое-как объяснил Хансу, что решил доехать до Нанси, а там он пойдёт на юг, на Дижон, а ему надо будет двигаться на северо-запад. После этого он снова врубил музыку и принялся жевать. В Нанси попали к десяти. Водитель уже переезжал временной лимит работы, но никто их не останавливал, и потому всё прошло без эксцессов. Попрощавшись с водителем, Ханс уже собирался, было снять комнату в мотеле, но на заправке стоял грузовик, водитель которого завтракал в кафе. Он видел, как Ханс вылезал из фуры, поэтому, когда тот обратился к нему, знаками показывая, что просится в попутчики до Реймса, быстро согласился. Слегка перекусив, Ханс уже сидел в машине. Ночью интенсивность движения значительно снизилась, и ехали они довольно быстро. Вскоре он уснул и проснулся уже в пункте назначения. Было три часа ночи. Водитель приветливо попрощался с ним и он, ёжась от утреннего холода, пошёл в мотель. Заплатив сонному владельцу за комнату, он прыгнул в постель и моментально уснул. Проснулся Ханс почти в обед, умылся, привёл себя в порядок. В кафе он взял пива и бутербродов и принялся просматривать каналы телевизора. Он чувствовал себя прекрасно, практически не вспоминая ужасных событий вчерашнего утра. Вернее, он помнил их лишь в плоскости потенциальной угрозы для личной безопасности, но не испытывал душевных мучений. Сами жертвы не вызывали никаких переживаний, никаких угрызений совести, а убийство – раскаяния. Он наслаждался жизнью здесь и сейчас. Доев мясо и допив пиво, Ханс уже собрался, было уходить, как на заправку подрулил микроавтобус, из которого вывалилась весёлая компания молодых людей. Два долговязых хилых парня и три довольно развязанных девушки. Они, весело галдя, направились в сторону кафе, только одна из девушек осталась заправлять машину. Кампания с шумом ввалилась в кафе и заняла столик у окна. Ханс решил изменить свои планы. Он остался на своём месте и взял ещё пива. Молодые люди ели и веселились. Он молча наблюдал за ними. Девчонки были симпатичные, он даже не мог решить, какая из них ему больше понравилась. Через пять минут подошла третья девушка, но она ограничилась лимонадом. Она, конечно, поддерживала кампанию, но ей явно было неуютно. Как неуютно любому трезвому, в уже хорошо подвыпившей компании. В помещении не было других посетителей, и Ханс с незнакомкой стали приглядываться друг к другу.

– Привет, – сказал Ханс. На этом его познания французского закончились. Он перешёл на язык жестов, пытаясь показать, что едет автостопом, повторяя при этом слово «автостоп» по-фламандски.

– Ты едешь автостопом? – спросила девушка, догадавшись о смысле его знаков. – Ты не француз? Ты говоришь по-немецки?

Ханс отрицательно мотнул головой.

–А по-английски? – спросила она.

– Не знаю, – пожал плечами Ханс. – В школе немного учил. Я – фламандец, Голландия, Нидерланды.

– Нидерланды? Нидерландов больше нет, большая трагедия. А куда ты идёшь?

– Париж, – ответил он, с трудом поняв её вопрос.

– Ты едешь автостопом в Париж? Как тебя зовут?

– Ханс. А тебя?..

– Моё имя Джо, Джозефина. А это Сюзанна, Лиза, Жак и Жан, – показала она на свою компанию. – Мы тоже едем в Париж. Хочешь с нами? Они напились, мне с ними скучно.

– О, кей. Я согласен, – ответил Ханс, довольный тем, как всё удачно складывается. Джо ему нравилась, а на остальных ему было плевать. Тем более что эта встреча приближала его к осуществлению планов.

Они посидели ещё немного, пока он допил пиво, а она доела свой обед, вегетарианский обед. Джо начала выгонять из кафе своих друзей и грузить их в машину, а Ханс отправился за вещами. Через пятнадцать минут они уже мчались по автобану под весёлую музыку магнитолы. Пьяная компания продолжала резвиться и куражиться, но к нему не приставали, и они с Джо, вспоминали английские слова для общения. Часов в семь вечера они въехали в город. Красота и размеры города поразили Ханса. Он не представлял, что город может быть таким большим.

– Тебе негде жить? Куда ты здесь хотел попасть? – спросила Джо.

– В иностранный легион, – ответил Ханс. – Ты знаешь, где он есть?

– Иностранный легион? Знаю, а зачем ты туда идёшь? Тебе плохо? Ты что-нибудь сделал?

– Сделал? Нет, просто хочу.

– Хочешь? Давай я покажу тебе город, а потом пойдёшь туда, если не раздумаешь. Хочешь, останься у меня, я здесь снимаю комнату. Соглашайся.

– Хорошо, я согласен.

Хансу уже совсем не хотелось идти в какой-то легион, ему хотелось быть с ней, тем более что и она, по всей видимости, желала того же.

Неделя пролетела как один день. Они наслаждались жизнью. Ханс впервые почувствовал, что хочет её, что это больше, чем половой инстинкт, но всё же он хотел от неё удовольствий. Через неделю деньги почти закончились, запас слов, и темы для разговора тоже иссякли, и Джо стала ему надоедать. Но у него не было жилья и денег, а самое главное, он не представлял, где их достать, потому вынужден был с этим мириться. Ещё через неделю и он ей тоже наскучил и стал раздражать, потому что у него не было денег, мозгов, а самое главное – он не знал, где и как добыть денег. Она предложила расстаться, он избил её. Джо вызвала полицию, но он убежал в неизвестном направлении. Так закончился их роман.

Теперь Ханс скитался по улицам, ставшего вмиг неуютным, города, не представляя, где проведёт ночь. Незаметно для себя он оказался в каком-то районе, который нельзя было назвать привлекательным. То здесь, то там появлялись какие-то арабы. Вдруг, откуда ни возьмись, перед ним выросли две хмурые фигуры азиатской внешности. Без лишних разговоров они принялись бить его. Скорее всего, им тоже нужны были деньги. Он получил несколько серьёзных ударов и был сбит с ног, прежде чем сумел собраться для ответных действий. Упав на спину, он смог сделать кувырок назад через голову. Один из напавших парней в этот миг нанёс удар ногой, но промахнулся, и Ханс, поддев его ногу рукой, резко потянул вверх. Противник упал на асфальт затылком. Он коротко крякнул и остался лежать недвижимым. Сделав прыжок вперед, Ханс нанёс второму прямой удар рукой в пах и тут же, выпрямившись, удар ногой в лицо, уже согнувшемуся от боли противнику. Тот рухнул рядом со своим товарищем. Ярость вдруг овладела Хансом, и он остервенело начал бить их ногами. Лежащие не подавали признаков жизни, и ярость быстро сошла на нет. Он быстро пошарил в их карманах и нашёл немного денег, нож и ещё какую-то мелочь. Сзади себя он услышал шум, и, оглянувшись, увидел бегущих к нему людей. Вид их не сулил ничего хорошего, и Ханс бросился наутёк. Было трудно дышать, при вдохе от боли у него подкашивались ноги, но он бежал, что есть мочи, сам не зная куда. Один из догонявших почти настиг его, но Ханс резко отскочил в сторону и на миг остановился, а затем бросился вперёд. Резвый парень теперь оказался один на один с Хансом . Резко развернувшись, молодой араб замахнулся для нанесения удара. В руках у него был кусок трубы, или арматуры, Ханс не разглядел, но применить это орудие ему не удалось. Одним прыжком беглец оказался у него под правым плечом и воткнул нож в печень. Теперь ему оставалось лишь уносить ноги. И Ханс бежал и бежал, не оглядываясь, пока не стихли крики преследователей. Только теперь, когда опасность миновала, он почувствовал боль. В груди клокотало. Каждый вдох вызывал такую боль, что мутнело в глазах. Левая нога на голени горела и ныла, зубы не хотели сходиться вместе. Левая бровь отвисла так, что прикрывала глаз. Кое-как отдышавшись, он, как мог, привёл себя в порядок. Теперь и встреча с полицией не сулила для него ничего хорошего. Без денег, без жилья, вынужденный скрываться от полиции, он не знал, что делать. А боль и усталость побуждали если не прилечь, то хотя бы присесть. И тут он снова вспомнил про легион. Решение было принято. Безысходность ситуации, помноженная на ненависть к иноземцам, быстро нарисовали в его сознании картину мщения. Он уже видел себя борцом за справедливость, защитником униженных и оскорбленных, он видел, как крушит полчища этих «чёрных», «азиатов» и арабов, которые, как тараканы, заполонили Европу. С этими мыслями он поймал такси и отправился к новому этапу своей жизни.

5.

Наконец и это закончилось. Дожди, которые лили и лили день и ночь, внезапно прекратились. Небо стало чистым. Днём припекало, а ночью слегка подмораживало. Старик и дети вылезли из своего убежища и занялись сушкой. Снова ящик за ящиком всё имущество было просушено и уложено. Вода медленно отступала, и они прорыли канаву под дверью, чтобы спустить воду. Через два-три дня вершины холмов просохнут, и они тронутся в путь. Теперь у них было много работы. Они выкатили тележки из землянки, сняли дверь, прикрепили к ней ось и жерди. На неё они сложат перекрытия землянки и камышовые щиты. Ничего нельзя было оставлять, всё это будет использовано на новой стоянке. Теперь они поставили в два ряда уже снаряжённые тележки, уложи между ними снятые перекрытия, и накрыли всё плёнкой. Между тележками расстелили маты и поверх них постель. Это сооружение стало их временным убежищем. Всё было тщательно уложено так, чтобы то, чем они будут пользоваться в пути, находилось сверху, остальное же – внизу. Особенно тщательно увязали перекрытия. Длинные жерди далеко свисали сзади тележек и, если верёвки ослабнут, могли начать елозить и даже вывалиться. В этом случае пришлось бы снимать всё имущество и заново укладывать и увязывать. А это растраченное время. Перекрытия они добыли случайно, наткнувшись на брошенный военный аэродром. Среди брошенной техники они нашли лопасти от вертолетов. Изготовленные из пластика, лопасти были лёгкие и прочные, именно то, что надо, при их кочевой жизни. Там же были подобраны и оси с колёсами от какой-то аэродромной техники. Лёгкие, на резиновом ходу, они были просто подарком судьбы. Тогда вся их маленькая община прожила на аэродроме всю зиму. Старик потерял год, но зато теперь у него была удобная техника, ящики и инструменты. На колёсах они значительно прибавили в дальности и скорости переходов и могли перевозить больший запас продуктов и имущества.

Настал день отправления. Старик поднялся рано. На остатках топлива он сварил картошки и, как только на горизонте засветлело, поднял всех. Быстро позавтракали и отправились в путь. Впереди пошли Каха и Юсуп. Они тянули тележку с перекрытиями. За ними пошли по двое остальные дети с тачками. Последним двинулся в путь старик. Он заведовал ящиком с инструментами и посудой. Ему помогал Гриша.

Первый день они прошли по графику, подойдя к стоянке дружно, без больших разрывов. Вечерело, воздух начал приходить в движение, неся с собой прохладу. Расставив тележки, они приступили к оборудованию ночлега. Парни сняли несколько жердей и накрыли вырытую ими осенью щель. Старик взял лопату и сделал сбоку небольшое углубление для очага. Они свалили обрубок бревна, за которым ходили осенью, и пока ребята укрывали щель и стелили маты, распилил его и расколол на чурки. Солнце зашло за горизонт, забирая с собой последний свет прошедшего дня, а в очаге уже горел огонь, и в котелке, весело булькая, варилась картошка. Старик варил сразу две порции, чтобы не тратить время и топливо утром. Поужинав, ребята вповалку разлеглись на матах и уснули. Уснул и старик.

На четвёртый день дети изрядно утомились. Дорога постоянно шла на подъём, и движение отнимало много сил. Добравшись до очередной стоянки, Каха и Юсуп, как обычно, сразу приступили к оборудованию ночлега, а Оля с Борисом отправились обратно, помогать отставшим. Ребята так измотались, что еле волочили ноги. Да и сам старик чувствовал, что идёт на пределе. Уже в темноте все добрались до стоянки. Старик решил весь следующий день посвятить отдыху и исследованию деревни, которую ребята обнаружили неподалёку.

Вволю, выспавшись, они позавтракали и отправились порыться на развалинах. Младшие остались на стоянке. Это была обычная деревня, каких было когда-то множество в этих местах. Похоже, что её покинули ещё до войны, потому всё здесь сохранилось в хорошем состоянии. Покосившиеся избы, крытые замшелым шифером, смотрели в мир пустыми глазницами окон. Старик обходил оставшиеся строения, пытаясь найти всё, что могло бы пригодиться в быту. Они тщательно выгребли сундук, где ребята нашли рис. Получилось ещё две горсти, так что продовольствия прибавилось. Нашли немного проса и пшеницы. На краю деревни обнаружили сарай, в котором отыскали овёс и гречку. Это были новые для их плантации злаки. Их запасы пополнились небольшим количеством одежды, одной миской, пачкой соли, баночкой керосина, невесть как сохранившейся с тех времен. Но главной удачей было то, что он нашёл большую коробку спичек. Коробка была открыта, но почти полная. Спички хорошо сохранились, были сухими и хорошо зажигались. Хоть кровля почти везде была трухлявой, но ещё на многих избах была прочной, и это спасло многую утварь от уничтожения. Бродя по улицам бывшего поселения, старик невольно предался воспоминаниям.

Воспоминания возвратили его в пятнадцатый год. Именно тогда начали проявляться последствия неуёмной алчности человечества. Именно тогда сработал капсюль-детонатор, который запустил процесс в ускорительной трубке. Оставалось совсем не много времени, когда распространяющаяся реакция распределится по всем внутренностям снаряда, и мощная энергия взорвавшегося тротила вырвется наружу, сокрушая всё на своем пути. Капитализм оказался не таким уж рациональным, каким его представляли апологеты свободного предпринимательства. Он совсем не ставил перед собой цель созидания нужного, он лишь занимался наиболее выгодным. А выгодное сегодня, не всегда полезное завтра, даже наоборот, выгода могла стать губительной для всего общества. Как не напрягались власти, но поток миграции из села не только не ослабевал, а из года в год всё нарастал,… Идиотская идея производства биотоплива, сулившая не столько экологическую чистоту, сколько баснословные прибыли, толкала «денежные мешки» к захвату земель. Используя всю мощь бюрократического аппарата, они всеми способами прибирали к рукам земельные участки, чтобы засеять их рапсом и получить дешёвое топливо, совершенно не задумываясь о том, что продуктов становится всё меньше и меньше. Люди, лишённые источников дохода, мигрировали в города, в поисках лучшей доли. К своим сорока пяти годам он остался практически один трудоспособный мужчина в своей деревне, не считая пенсионеров, которые доживали свой век, ни на что уже не претендуя. В то время как с карты страны одна за другой исчезали деревни, крупные города раздувались от перенаселённости. Множество людей, когда-то кормивших себя и других, сами превратились в потребителей, а освободившиеся после них территории запахивались под технические культуры. Энергонасыщенная техника не требовала большого количества работающих, а потому отток населения заботил воротил чисто формально, теоретически. Тем более что увеличивающееся количество едоков создавало спрос на продукты. Ну, а раз спрос превышает предложение, значит, и цены ползут вверх. Все эти огромные комплексы работали на полную мощь, давая баснословные прибыли. Город облепили птицефабрики и животноводческие комплексы, которые интенсивно гадили и прибавляли к рекам человеческих нечистот горы дерьма животных. На карте страны постепенно оставались огромные гнойники мегаполисов и редкие прыщи мелких городков. Этот период своей жизни старик тоже не мог назвать счастливым. Растущая стоимость топлива не позволяла сбыть свою продукцию в городе, а здесь, в глубинке, она никому не была нужна. Он кое-как сводил концы с концами, продавая всё, что только мог вырастить. Чтобы сохранить урожай, он вырыл несколько погребов. Он делал сыр, колбасу, творог. Продавал продукты на трассе. Его штрафовали, отнимали товар, но он снова шёл продавать, потому, что надо было как-то жить. А город всё больше потреблял продуктов и всё больше гадил вокруг себя. Начались проблемы с овощами, которые стали возникать из-за дефицита орошаемых земель, точнее из-за растущей стоимости воды. Большое удаление от города делало овощи дорогостоящими, да и мест для их выращивания оставалось всё меньше. Все пашни занимали зерновые поля. Но зерно выращивали для того, чтобы делать топливо или экспортировать. А город продолжал мыться, купаться, спускать нечистоты, использовать воду на технические нужды. И как-то вдруг простая чистая питьевая вода стала товаром, который можно было купить только в магазине. Её, чистой воды, просто не хватало на всех. А потом обнаружилось, что даже грязной и отравленной отходами производств воды тоже поубавилось в реках. Начал мелеть Каспий. Изменение климата приобрело устойчивую и угрожающую тенденцию. Череда жестоких засух быстро выпила воду из водохранилищ. Энергетики, стремясь сохранить объемы воды в них, практически прекратили водосброс. В низовьях Волги начались суховеи. Вода исчезала в колодцах. Началась новая волна миграции.

Снова поднялся шум, снова учёные умы ломали головы над решением проблем, но всё шло, как и прежде, потому что тем, кто заправлял всем, нужна была прибыль, которую называли «экономической целесообразностью». И кому, какое дело было до этих калмыков? Истинно, прыщ в собственном носу волнует человека больше, чем гибель тысяч в каком-нибудь Гондурасе. Пока же властителям жизни было сытно и уютно в собственных особняках, а, чтобы жить и содержать эти особняки, нужны деньги, очень большие деньги. И, если ради этих денег должны умереть какие-то осетры или калмыки, то так тому и быть. Так было всегда, со времен Адама и Евы.

События в Европе косвенно коснулись и страны. Уровень воды в Балтике поднялся, а вместе с ним поднялась вода в Неве и во множестве каналов города на Неве. Он просто умирал от бесчисленных наводнений, от которых не спасала даже грандиозная дамба. Но народ копошился в этом тонущем муравейнике, как будто на шестой части суши не было больше места для жилья. Да куда они могли податься, привязанные к метрам жилой площади, работе и благам цивилизации. Многие деятели нашли плюсы во всей этой череде трагических событий. Многие вопросы действительно отпали сами собой. За отсутствием деревень отпала проблема их газификации, энергоснабжения, водоснабжения и строительства дорог. Огромные средства высвободились в бюджете. А газ можно было продавать хоть на запад,, хоть на восток. Множество малых городов тоже постигла печальная участь, их бюджеты просто не справлялись со всеми проблемами, которые навалил на них технический прогресс, и пришли в запустение, доживая свой век вместе со стареющим своим населением…

6.

Завершив поиски, все они отправились на стоянку. Время близилось к обеду, солнце пригревало так, что хотелось раздеться, но они знали, что этого делать нельзя. Загар быстро переходил в ожоги из-за сильного ультрафиолетового излучения. С собой из деревни дети прихватили немного дров, теперь у них было всё, чтобы приготовить хороший суп. Пообедали свёклой, а на ужин старик решил побаловать всех похлёбкой. С обратной стороны холма имелась ложбина, в которой собралась талая вода. Полуметровая полоса земли отделяла её от большой воды и потому вода в ней уже была тёплой. Как только солнце начало клониться на запад, дети вылезли из своего укрытия и отправились к этому крохотному озерцу. Вершина холма отбрасывала тень, и они весело плескались в этой луже. Вода быстро превратилась в грязную жижу, но они всё же успели обмыться. Вернулись в своё укрытие. Девушки принялись расчесывать волосы, а парни принялись бороться. Дети играли в камушки, а старик принялся колдовать над ужином. Он отварил немного риса, бросил туда немного картошки, мелко нарезал луковицу и, сняв с огня, посыпал варево сухим укропом. Всё это он приправил солью. Ели дружно и с удовольствием. Воздух был тёплым, а запах костра и похлёбки напоминал старику давно забытые походы на природу. «Как давно это было, – подумал старик, – и будет ли когда-нибудь ещё? Увидят ли эти дети тот счастливый мир детства?..»

7.

Первые признаки беды обозначились к двадцатому году. Астрахань неумолимо удалялась от мелеющего моря. Вместе с ней перестали быть портами Гурьев, Шевченко и Красноводск. Море уходило, открывая ветрам свое солёное дно. Тысячи тонн солёной пыли, уносимые ветром, двинулись по низовьям Волги, достигнув Ахтубы. Всё, что некогда было плодородной долиной, превращалось в соленую пустынь. Огромный город остался один на один с пустыней. Теперь, когда ушла вода, он оказался никчёмным, со своей экономикой, портом, электростанцией и предприятиями. Сотни тысяч людей оказались на грани гибели. Но хуже всего пострадал Шевченко, с его опреснителями, которые лишились даже солёной морской воды. Обмелевший Урал едва обеспечивал водой Гурьев. Эта была катастрофа, справиться с которой уже никто не мог.

Но человечество продолжало делать деньги, не помышляя о том, что пришло время остановиться. Оно готово было делать всё, что угодно, идти на любые жертвы, но перестать делать деньги, оно не могло никогда. Это святое.

Мир тоже не пребывал в благом расположении духа. Земля, словно разумное существо, взбунтовалась от безобразий, творимых людьми, и стала мстить. Ураганы, землетрясения, наводнения и цунами, пандемии всё более страшных болезней и прочие катаклизмы происходили всё чаще. Море поедало Европу метр за метром, ушли под воду половина Бельгии, почти вся Голландия и Лазурный берег Франции, многие другие прибрежные районы и островные мини-государства по всему миру.

Саммит за саммитом, комиссия за комиссией, принимали решения, но всё оставалось по-прежнему в основе своей. В тиши высоких кабинетов продолжалось озабоченное ничего не делание…

8.

После дня передышки движение несколько улучшилось, и хотя они продолжали двигаться на подъём, шли относительно быстро. Солнце ещё не набрало той испепеляющей мощи, когда пребывать под ним было невозможно, но всё же ближе к полудню пришлось делать привал и выставлять камышовые щиты, для того, чтобы укрыться от его лучей. В тени было хорошо, они дремали, восстанавливая силы для нового перехода.

В конце девятого дня пути они вышли к предпоследней стоянке. Здесь, по рассказам юных разведчиков, они нашли пещеру. Местность была холмистая, и им пришлось пропетлять в поисках дороги. Не везде можно было с ходу преодолеть балки и ложбины. На север холмы становились всё выше и круче, переходя в горы, на юге ещё постиралась бесконечная гладь воды. Но талая вода значительно спала, тут и там уже появлялись островки возвышенностей. Стоянку ребята оборудовали между двух холмов, но не учли, что они были окончанием главенствующей высоты, и талая вода попросту размыла их сооружение, превратив его в небольшой овраг. Собрав свой табор вблизи этого оврага, старик взял парней и отправился осматривать пещеру. На лысых, без признаков растительности горах, отыскать её было не трудно, и вскоре они уже проникли в узкое жерло. Как и предполагал старик, это были заброшенные копи. Что добывали здесь люди, можно было лишь гадать, да это им было и не нужно. Он осмотрел шахту, лишь как пристанище для ночлега, и остался доволен. Здесь было сухо и довольно просторно. Пещера уходила вглубь горы метров на двадцать, а затем выработка сужалась. Узкий вход и свод укрепляли деревянные подпорки. Дерево было прочным и, похоже, не сильно пострадало от времени. Из темноты тянуло холодом и каким-то особым запахом подземелий, от которого тревожно становилось на душе. Старик распорядился перенести сюда постель, а тележки связать вместе на всякий случай. Ребята отправились в лагерь, чтобы привести остальных, и принести всё необходимое для ночлега. Он же, расположившись у входа, снял сандалии, размотал опорки и расстелил их на солнце, чтобы просушить.

Эти останки человеческого труда снова вернули его к воспоминаниям. Они ещё раз напомнили о той тонкой грани, которая лежит между творческим созиданием и жаждой наживы, нужностью и выгодностью труда, той мерой действительной потребности и пресыщенности, когда всё творимое становится не жизненной необходимостью, а лишь потребностью удовлетворения самых низменных желаний и страстей. Сколько человеческого труда и жизней было отдано во благо удовлетворения алчности, тщеславия, гордыни, сколько поднято из недр и перелопачено, сколько выловлено и убито, сколько спилено и вырублено лишь для того, чтобы показать всем, что у меня больше. Когда-то и здесь бедолаги рылись, как червяки, губя здоровье и жизнь ради того, чтобы богатый бездельник не дал им умереть с голоду, ради какой-то красивой, но не нужной безделицы, которую сделают из руды, добытой ими. Открывая новые возможности, человек не давал миру ничего, он только брал и брал. И чем больше он брал, тем больше хотел взять. Чем больше хотел взять, тем больше развивал этот поглотительный механизм, называемый "цивилизация". Но нельзя брать, не отдавая, это закон, о котором забыли.

Глава 3.

1.

Мушарраф родился в Карачи. Но не в том Карачи, где улицы по ночам сияют огнями реклам, где каждый день тысячи людей устремляются на работу, заполняя улицы автомобилями, а в южной его части, где запах моря, тухлой рыбы и нечистот, текущих рекой из многомиллионного города, сливаются в один, неподражаемый своей мерзостью, букет. На той стороне этой реки, вдали начинались улицы одноэтажных лачуг. Он ходил туда с отцом относить пойманную рыбу и крабов, ракушку и черепашьи яйца. В этих лачугах жили продавцы и ремесленники. Рыбу и крабов они сдавали торговцам, которые затем обрабатывали её и продавали на маленьких базарчиках в городе. Раковины покупали ремесленники. Из них делали сувениры и продавали в порту. Они же принимали засушенные морские звёзды и морских коньков. Рыбу у них брали дёшево, потому что у них не было лодки, и ловили они в рифах, бреднями, всякую мелочь, которую ели такие же бедняки, как и они. Краб тоже не давал много прибыли, потому что был мелкий, и поймать среди скал его было не легко. За долгие годы тяжёлого труда отец заработал только лачугу у этой реки с нечистотами, мозоли и узлы на суставах, которые вечно его мучили. С утра и до ночи он ходил с бреднем у скал и добывал себе хлеб насущный, чем они худо-бедно перебивались. Он даже не смог перебраться подальше от этой зловонной реки и всю жизнь нюхал запах человеческих испражнений, потому что это был единственный кусок земли, за который не надо было платить, и у которого не было хозяина. У Мушаррафа было три сестры и брат. Отец мечтал взять неплохой калым с сестёр, конечно неплохой по его бедняцким меркам. Потому как девочки хоть и были привлекательные на лицо, но родниться с ними у живущих там, вдали от вонючей реки, желания особого не было. В их же городке завидных женихов тоже по пальцам можно было перечесть. Брат Мушаррафа, Халил, был тщедушный, слабый паренёк, и толку от него было мало. Он не мог удержаться на скалах, и его вечно смывало волной, да и долго ходить по колено в воде он не мог, начинал кашлять, так что на рыбалке с ним были одни проблемы. Но он хорошо резал ножичком на бамбуке, и отец мечтал отдать его в ученики к ремесленникам. В своих мечтаниях он даже доходил до того, что видел сына хозяином лавки с бронзовой утварью. Может быть, Халил бы и стал хорошим чеканщиком, да кто его даром учить будет? А денег хватало лишь на то, чтобы семью кормить, да приданое собирать, о калыме для сыновей они пока и не мечтали. Но отец ещё не был самым бедным в районе. Хибара их была сделана из фанерных ящиков и разделена на два отсека. В одном спали они, мужчины, а в другом женщины. Ели они на улице. У них была маленькая печурка на керосине, на которой женщины варили похлёбку из рыбы, разных водорослей и трав. Иногда им удавалось купить риса и хлеба, бобов или пшена. Топили печурку соляркой, которую выменивали в порту на кораллы. Но попасть в порт было трудно, и ходили они туда зимой, когда медуза шла к берегу, и ловить рыбу было очень опасно. Медуз собиралось столько, что вода становилась похожей на студень. Медузы были агрессивны и могли своими щупальцами зажалить до смерти. В это время они с отцом брали с собой баночки из под моторного масла и отправлялись в порт. Но бывало, что найти работу не удавалось. Слишком много было желающих. Если же везло, и их брали грузчиками, то они не только могли заработать денег, но и поменять кораллы на солярку у матросов. Продавать их было бесполезно и опасно, потому как их могли избить люди, нанятые владельцами ларьков, окружающих порт. Эти ларьки были набиты подобным товаром: кораллами, поделками из ракушек, и прочих даров моря. Здесь не терпели убогих конкурентов. Долго продержаться на работе не удавалось никогда, потому что всегда находился повод придраться и недоплатить за работу, а взамен нанять других. И как бы ревностно вы не трудились, всегда было и будет так. Лучше всего было тюковать на загрузке или растюковывать при выгрузке. Платили больше, хоть и спину ломило от мешков. Хуже было на выгрузке рыбы, платили мало и солярку не поменяешь. Ночевали на берегу, за портом, собираясь в группы. Ночью могли напасть собаки, и они дежурили по очереди, отгоняя их палками. Здесь собирались огромные стаи собак, промышлявших на берегу всем, что выбросит море и порт. Голодные и одичавшие, они представляли серьёзную опасность, особенно ночью. Много бедолаг погибло от их острых зубов, но такими людьми мало кто интересовался, а потому и ничего с этими собаками не делали. Поэтому по ночам дежурили несколько человек с гарпунами или баграми, а то и просто с палками. Как только медузы уплывали, они возвращались домой.

За время работы в порту они отвыкали от этого запаха нечистот, и первое время их мутило от него, но потом вновь привыкали. Жили они здесь не потому, что им нравился этот запах, а потому, что это была единственная полоска земли, где их никто не трогал и не гнал. Всё остальное кому-то принадлежало, и надо было иметь деньги, чтобы иметь право расположиться на этой земле. Но и здесь была своя градация. Ближе к каналу жили те, кто мог построить себе дом лишь из картонных коробок, дальше обустраивались те, у кого хватало средств на фанеру, и уже ближе к морю жили те, у кого лачуги были из нескольких отсеков, и внутри имелось хоть какое-то имущество.

К весне наступал период, когда черепаха шла на яйцекладку. Рано утром эти морские гиганты выползали на берег и рыли в песке ямы, в которые откладывали яйца. В одном гнезде можно было найти до десяти-пятнадцати яиц. Они напоминали шарики от пинг-понга. Раньше сборщиков яиц никто не трогал, но в последнее время их начали периодически гонять. Ещё им вредили бродячие собаки, которые вынюхивали яйца в песке и пожирали их до того, как они выходили на промысел. В этот короткий период они хорошо питались, ели собранные яйца, а иногда удавалось убить черепаху и сварить хороший бульон и суп. Но черепаха, животное осторожное и чуткое. При приближении людей или собак сразу уходит в море.

Яйца они не только ели, но и продавали. Ещё Мушарраф знал, где находится городской аквариум. Там покупали разных рыб, которых показывали и продавали туристам. Но принимали не всё подряд, а лишь редких и красивых рыбёшек. Если удавалось поймать таких рыб и донести до аквариума живми, то можно было хорошо продать.

Он был уже большой парень и научился хитрить. У него под циновкой была спрятана банка, в которую он складывал деньги. Выкраивая десять, двадцать пайсов, он клал их в банку. Потом менял на рупии и снова складывал. Он тоже хотел чему-то научиться, но не знал чему именно. Больше всего ему хотелось сидеть в своей лавке и продавать товары, но только не рыбу. Ткани или часы, ну на крайний случай благовония и пряности. И он копил, в наивности полагая, что накопит денег на лавку. Был у них в лагере один странный тип. Говорят, раньше тот был большой человек, но грешил, пил вино, и Аллах его покарал, сделав нищим. Он и сейчас пил, но редко, потому что не на что. Этот мужчина умел считать и писать. Многие водили к нему детей, чтобы он научил их этому. Все здесь жили мечтой о лавке, или о лодке, или о рикше, но для этого надо было уметь читать и писать. Этим и жил странный человек. Он, может быть, и жил бы лучше, но пил. Мушарраф сам ходил к нему, а потому быстро постигал науки. Он уже мог читать всякие вывески и подбирал на улицах газеты, чтобы их читать. Правда, он плохо понимал смысл прочитанного, но, главное, мог читать.

Однажды они с отцом околачивались в порту, в поисках работы. Получилось так, что взяли отца, а он остался не у дел. Там он познакомился с парнем, который тоже был без работы. Парень жил в северной части города, вернее, жил в пещерах с северной стороны от города. Там, в скалистой местности, тоже особо не трогали бедняков, потому что земля эта ни к чему не была пригодна. Подрабатывал он случайными заработками на базаре, да резал камыш для циновок. Но одно дело он знал, которое по его словам, могло их обогатить. Только дело это опасное, и много людей погибли, но он знал много таких, которым удалось разбогатеть и выйти в люди.

Когда наступит весна, по рекам пойдёт угорь на нерест. За одного угря дают от ста до двухсот рупий. Если всё будет удачно, то за день можно поймать штук пять, шесть. За сезон сто пятьдесят. Это пятнадцать тысяч! Целое состояние! У Мушаррафа от этих мыслей зачесалась спина.

Но, если поймает полиция, то тюрьмы не миновать. Кроме того, угрей могут отнять другие люди, которые контролируют этот бизнес. Могут и убить, никто и искать не станет. В общем надо было думать.

Мушарраф продолжал ходить в порт, пытаясь пристроиться на работу, но удавалось заработать по мелочи, да иногда с корабля что-нибудь перепадало. Это лишь укрепляло его желание рискнуть. И, чем меньше шансов было заработать, тем больше чаша весов склонялась в пользу рискованного предложения. Сезон подходил к концу, а заработка так и не было. Отец тоже не долго продержался на работе, так что домой они, скорее всего, вернутся с пустыми руками. Мушарраф ходил угрюмый, не зная, как сказать отцу о своём решении, да и само решение ещё окончательно не принял. Было страшно бросить привычную жизнь, даже если это было нищенское существование, и даже если это не надолго. А вдруг сезон рыбалки будет удачным, и они наловят много рыбы? А вдруг его поймают или убьют? Юноша окончательно потерял покой и стал худеть. Это заметил отец. Он стал расспрашивать его, но Мушарраф хранил свои мысли в тайне. Наконец, пришло время возвращаться домой, и надо было дать ответ своему новому приятелю.

Они сидели у костра и варили какую-то бурду из того, что нашли на портовой свалке. Мушарраф смотрел на руки отца, помешивающие в котелке варево. Они были худые и жилистые, покрытые, как чулком, почерневшей кожей. Он сидел, подогнув костлявые ноги под себя, и его ступни с покорёженными пальцами белели в наступающих сумерках. Внешне отец походил на старика, хотя по возрасту, был ещё молод. Ему было чуть за сорок. Мушарраф вспомнил своего тщедушного, больного брата и бедных сестёр, и он вдруг подумал, что, если отец умрёт, то все они погибнут, он не сможет их прокормить. И он решился. Он сразу в лоб рассказал отцу о своём замысле. О том, что не вернется к ним домой, а пойдёт в браконьеры. Отец вдруг стал каким-то жалким. Он сидел и молчал. Мушарраф ждал ответа, но этот простой человек не мог ничего посоветовать, потому что никогда в жизни не принимал рискованных решений. Он лишь работал и работал.

– Что скажешь мне, отец? – спросил тогда Мушарраф.

Отец в ответ лишь беззвучно заплакал. Он боялся за него, за себя и своих детей. Ему не хотелось терять помощника, но где-то в глубине души он понимал, что так жить больше нельзя, и хотел для своего сына лучшей доли. Он боялся, что если Мушарраф не вернется, то, вряд ли он прокормит семью один. Но и желать сыну такой жизни, которой жил он, ему тоже не хотелось. И Мушарраф принял решение. Он уйдёт с другом.

Для того чтобы начать дело им надо было немного денег, и Мушарраф оставил свою долю себе. Но, глядя на отца, он вдруг почувствовал к нему такую жалость, что рассказал о своём тайнике. «Если вдруг я не вернусь, – подумал он, – у них будут мои деньги». А скопил он почти триста рупий.

2.

На следующий день Мушарраф простился с отцом, братом и сёстрами и отправился в путь. Город был не маленьким. Карачи раскинулся на шестьдесят километров в длину. Они шли и шли, продвигаясь вглубь огромного человеческого муравейника. На смену лачугам с их закоулками, пришли улицы с одноэтажными домами. Их сменили улицы с двухэтажными постройками, огороженными заборами и, наконец, им открылся центр, с его проспектами и многоэтажными офисами. По проспектам медленно двигались плотным потоком автомобили. Мушарраф никогда не видевший всего этого, был испуган и страшно боялся потеряться или потерять нового друга. Но тот вёл его уверенно, ориентируясь свободно, чувствовалось, что он здесь, как рыба в воде. Он повёл его в сторону от проспектов, и они вышли на тихую улицу, поднимающуюся, куда то вдаль. Мимо, пыхтя, проехал грузовик, и друг его, крикнув, чтобы он цеплялся, побежал вперёд и ухватился за выступы борта. Мушарраф последовал его примеру. Повиснув на заднем борту, он нащупал под ногами раму, и кое-как пристроился рядом. Так они провисели минут десять, пока руки не начали деревенеть от напряжения. Тогда они спрыгнули и снова побрели пешком. Им ещё раз удалось зацепиться за грузовик, но проехали они не долго, машина свернул на ближайшем перекрестке. Постепенно улицы становились беднее и через час они уже брели среди глинобитных лачуг. Ещё через час, когда солнце начало клониться к закат, лачуги стали редеть и в конце концов кончились.

Они вышли к подножью холма. Земля здесь была усыпана мелкими кусочками базальта и слюды, и на солнце горела огнем. Потрескавшаяся на солнце, она почти не имела растительности, и только беркуты, парящие высоко в небе, были единственными представителями живого мира на этой земле. Едва приметная тропа вывела их в лощину. Здесь по отрогам холмов были вырыты пещеры. Перед входом в каждую был сделан навес из бамбуковых палок, крытых камышом и листьями банановой пальмы. Сбоку к навесам примыкали очаги. Женщины копошились возле них, готовя еду. Голые пузатые от рахита детишки с визгом носились, играя в свои игры. Друг подвёл его к одной из пещер и сказал:

– Здесь живёт мой старший брат. Он приютит нас на время, но мы должны дать ему немного еды, чтобы жена его могла нас накормить. Здесь под навесом, мы будем спать. Завтра брат отведет нас к людям, на которых мы будем работать. Он раньше сам ходил, но когда женился и завёл детей, стал бояться, что его поймают, и дети останутся без кормильца. Теперь он возит глину в гончарню. У него есть арба, но нет ишака. Он сам вместо ишака, но зарабатывает двести рупий и может, есть каждый день лепёшку.

С этими словами он извлёк из своего мешка маленький пакетик маша и отдал вышедшему им на встречу брату. Мушарраф приветствовал всех, брат пригласил их под навес. Побеседовали, женщины накрыли стол. Поужинав кусочком лепешки, которую мочили в какой-то, не ведомый Мушаррафу соус, и, выпив по пиале чая, легли спать. На утро был чай с таким же ломтиком лепёшки, после которого, они отправились сначала в карьер, где накопали две арбы глины и отвезли гончару. А после этого, оставив у гончара арбу, пошли в город, точнее на один из базаров пригорода, где среди множества духанов и ларьков нашли лавку торговца пуговицами. Мушарраф никогда не был на таких базарах и испытывал потрясение от всей этой массы товаров, которые были выставлены на показ. Здесь легко было заблудиться в узких проходах между лавками, и он старался не отставать от своих спутников. Заставь его сейчас проделать путь в обратном направлении, он бы никогда этого не сделал. Брат друга поздоровался с хозяином и, зайдя в лавку, о чём-то долго с ним беседовал. Потом вышел и позвал их внутрь. Хозяин – пузатый и мордастый мужчина, лет пятидесяти – внимательно осмотрел юношей, спросил, как их зовут, где живёт Мушарраф, кто его родители, и после этого удовлетворённо кивнул. Он сказал им, чтобы приходили через три дня. С собой они должны иметь пятьдесят рупий каждый, для того, чтобы купить снаряжение и оплатить проводника. У Мушаррафа было всего двадцать, и он чрезвычайно расстроился, но друг, Рамиз, успокоил его, пообещав что-нибудь придумать. Они вернулись в гончарню за тачкой, и брат обратился с просьбой к гончару, рассказав ситуацию. На счастье у того был заказ и нужен был месильщик. За шесть рупий в день он взял парня месильщиком, а Рамиз помогал брату подвозить глину, так как потребовалась лишняя арба. В углу двора высыпалась глина, и, сделав посередине углубление, Мушарраф наливал туда воду, а затем мял ногами, потихоньку подливая воды и подсыпая глины, пока масса не становилась однородной и похожей на тесто. После этого он кетменём отгребал глину и делал новый замес. Мятую мокрую глину накрывали циновками и оставляли так на время. После того, как второй замес убирался, его место занимал первый, и он снова тщательно мял и мял, пока глина не становилась, как пластилин, и не имела пор. После чего он тащил глину под навес, где орудовал сам хозяин. Он трогал глину руками и, если оставался, не доволен, гнал парня пинками домешивать, если же всё было, как надо, то приказывал оставить на столе. Между делом Мушаррафу приходилось рубить саксаул и выносить остатки глины и черепки от треснувших кувшинов и горшков. Не легко доставались ему эти шесть рупией в день. Непривычная работа очень утомляла, и к вечеру Мушарраф еле волочил ноги. Но по всему было видно, что хозяин им доволен. На один рупий Мушарраф покупал еды, которую отдавал приютившим его родственникам приятеля, остальные откладывал. К концу третьего дня, гончар не только выполнил заказ, но и наделал посуды с запасом. На радостях он дал парню ещё два рупия сверху. Утром им предстояло идти к «мордатому», но не хватало восьми рупий, чтобы набрать требуемую сумму. У брата Рамиза нашлось ещё три. Пришлось идти к «старшему». Как и во всех стихийных поселениях, у них тоже была своя «мэрия», которая негласно управляла жизнью поселка. Сюда обращались за защитой, помощью или поисками справедливости. Всё это здесь делалось быстро, но не безвозмездно. Ссудив, пять рупией, они должны были вернуть десять через неделю. Всё это ложилось на плечи брата Рамиза, потому что они уходили до конца сезона. Утром они пришли в лавку. Там, кроме хозяина, их ждал угрюмый суховатый мужчина. Он спросил, как их зовут, и всё ли они с собой взяли. Они показали деньги. Хозяин лавки взял из них по двадцать рупий и вручил им по холщевому мешку со странной пробкой сверху. К мешку были пришиты лямки наподобие сидора. Остальные деньги перекочевали в карман «угрюмого». Проводник жестом указал им следовать за ним, и они, простившись с братом, вышли. Пройдя ряды торговцев, они оказались на маленькой улочке, ведущей на запад от города. Там их поджидала арба с арбакешем. Молча уселись на арбу и тронулись в путь. Дорога шла вниз, и примерно через час стали появляться поля, сменившиеся рисовыми делянками. Проехав ещё час, они оказались в небольшом кишлаке. Здесь они слезли с арбы и, пройдя по проулку, вышли на окраину. Чувствовалось, что река где-то рядом. Тянуло свежестью. Пройдя между деками, они действительно вышли к реке. Здесь простиралась пойма, бесконечная, заросшая травой и камышом, изрезанная сетью рукавов. Двинулись вдоль реки вверх по течению. Чем дальше они уходили, тем безлюднее становилась местность. Наконец они вышли к месту, покрытому мелкими озерцами. Здесь проводник, наконец, заговорил. Он объяснил им, что здесь начинается нерестилище, сюда поднимается угорь раз в год, а затем он уйдёт в море. Поросшая травой местность, таила в себе большие опасности. Можно было провалиться в небольшие болотца, а комары, с заходом солнца, пожирают всех, кто там находится. Сюда полиция не ходит, но с началом сезона патрули рыскают вдоль берега и ловят всех, кто оказывается поблизости. Если поймают с угрём, посадят в тюрьму за браконьерство. Поэтому они будут жить здесь, среди болот, две недели или чуть больше. У них будет укрытие. Рано утром, пока реку покрывает туман, они будут ходить на отлов. Добычу будет забирать специальный человек, который и будет с ними рассчитываться. Если он узнает, что они ведут свою игру, их убьют.

После инструктажа он повёл их вглубь поймы. Через полчаса пути они оказались на небольшом бугре. Приподняв щит, проводник открыл вход в небольшое помещение, с метр высотой и метра два на два площадью. Стены и пол были выстланы матами, в углу стоял ящик. Они влезли внутрь. Угрюмый достал из ящика две коротких палки, напоминающие щипцы, и показал, как им ловить угря, после этого достал из своего мешка лепёшку, и ещё раз напомнив, что ловить надо только утром, когда их будет скрывать утренний туман, ушёл.

В ящике друзья обнаружили баночку мази от комаров. Это оказалось как нельзя, кстати, потому что эти вампиры начали, усилено жужжать в поисках добычи. Ночь прошла незаметно. От усталости спали крепко.

Проснувшись рано утром, они осторожно выбрались из своего укрытия. Над рекой стоял туман, и они не видели ничего дальше нескольких метров. Чтобы не заблудиться, они не стали закрывать вход в своё укрытие и решили далеко не уходить. Вооружившись орудием лова, они стали ждать. Светало, и видимость стала улучшаться. Вдруг Мушарраф услышал справа от себя лёгкое шуршание. В тот же миг он увидел что-то тёмное, быстро мелькнувшее в траве. Он бросился туда и увидел быстро уползающее что-то чёрное длинное тело угря. Прыгая, он тыкал своими щипцами, но угорь умудрялся ускользнуть. Мушарраф проваливался в болотистую почву, падал, но не упускал из виду свою жертву. В конце концов, он бросился вперёд и ухватил этот чёрный живой шланг руками. Угорь извивался, пытаясь вырваться, но парень держал его крепко. Он снял со спины мешок и, открыв пробку, затолкал угря туда. Заткнув отверстие пробкой, он принялся искать утерянную палку. Ему повезло, она воткнулась в землю и торчала над травой. Туман простоял ещё часа два, но поймать удалось ещё лишь одного угря. Но и это был не плохой улов. Рамизу повезло меньше, он поймал одного, да и то не крупного. До сумерек они сидели в своём укрытии. Слышали, как несколько раз вдали проезжали машины, но из укрытия не высовывались. Ночью пришёл человек, осмотрел добычу и отдал деньги. Мушаррафу досталось сто пятьдесят, а Рамизу сорок рупий. Три рупия пришелец забрал за лепёшку, миску холодного риса и маленький термос чая. Но они не возражали против такого грабежа. Молодые люди, изголодавшись за день, были рады любой еде, даже если за неё пришлось платить больше в втридорога нормальной цены. Следующий день принёс удачи меньше, но всё равно не пропал даром. Так потянулись дни жизни на пойме. Им пришлось купить ещё мази, так как атаки комаров не прекращались, и приходилось натираться несколько раз за день. В постоянной сырости он чуть не заболел, и посыльный принёс ему хинин, за который не преминул высчитать. Худо-бедно, дни шли и накопления росли. Чтобы не обижать, друг друга, они решили поделить деньги поровну, не взирая на то, кому удача улыбалась больше. Наконец пришли дни, когда угря не стало. После нескольких порожних ходок посыльный сказал, что пора уходить. Ночью они покинули стоянку и долго шли по мокрой траве. Наконец проводник вывел их на твёрдую землю. Кто-то рядом издал непонятный звук. Проводник резко остановился, и знаком показал им лечь. Так они пролежали минут двадцать, пока мимо них не прошла группа людей. Выждав ещё некоторое время, они поднялись и продолжили путь, пока не добрались до кишлака. Проводник привел их в какой-то двор и предложил им дождаться здесь утра. Он показал им сарай, в котором им суждено было провести остаток ночи, и ушёл в свою лачугу. Спать не хотелось. Пять тысяч рупий грели грудь, и ребята лежали, глядя в потолок и мечтая. Мушаррафу вдруг приспичило до ветру, и он тихонько вышел за сарай. Только он собрался сделать дело, как услышал осторожные шаги. Кто-то крался с внешней стороны дувала. Он осторожно вернулся обратно и, сделав знак молчать, позвал своего друга наружу. Едва они завернули за угол сарая, как услышали, как трое неизвестных спрыгнули во двор. Они затаились. Эти люди, крадучись, стали огибать сарай. Мушарраф подсадил Рамиза, и тот взобрался на дувал. Нагнувшись, он подтянул друга. Затем оба тихо, чтобы никто из пришельцев не заметил их, спустились вниз. За забором послышалась беготня. Видно, не найдя жертв, грабители метались по двору в их поисках. Парни не стали дожидаться, чем всё это кончится, и бросились наутёк.

Покинув кишлак, они ещё некоторое время бежали по дороге, пока окончательно не устали. На всякий случай, они свернули с дороги и, поднявшись вверх по склону, продолжили путь несколько в стороне. И, как оказалось, они не зря подстраховались. Обострённый слух уловил приближающийся топот. Они легли на землю и замерли. Внизу, по дороге кто-то пробежал. Они дождались, когда шаги затихли в темноте, и снова продолжили путь. Начинало светать. Силуэты начали приобретать более явственные очертания, и это было не в их пользу. Они упорно продвигались вперёд, стремясь быстрее добраться до города. Но они недооценили своих преследователей. Пробежав ещё с пару километров, те возвращались назад, но уже развернувшись в цепь. Один шёл ближе к реке, второй по дороге, а третий выше, по предгорью. Он то и заметил их. Ребята бросились бежать, стремясь вырваться вперёд, но тот, что шёл верхом, бросился им наперерез. Двое других, вынужденных подниматься вверх, заметно отставали.

Страх охватил всё существо Мушаррафа. Он понял, что эти люди их ограбят, и пощады от них ждать нельзя. Мужчина бежал на них, а они рвались вперёд. На какой-то миг приятели опередили преследователя, и тот оказался сзади. Мужчина держал в руках бамбуковую палку, и она заметно мешала ему бежать. Вдруг он остановился и бросил палку в спину Мушаррафу. Палка больно ударила его чуть выше лопаток, и, потеряв равновесие, парень упал наземь. Он разбил колени и локти, но вскочил и снова бросился бежать, но споткнулся и вновь упал. Он чувствовал, как преследователь пытается его схватить, но вырывался и вновь пытался вскочить на ноги. Наконец преследователь ухватил его за ногу и потянул к себе. Мушарраф перевернулся на спину и изо всех сил ударил его в лицо свободной ногой. Мужчина отпустил ногу и упал. Кровь хлынула из его носа. Мушарраф вскочил на ноги. Но второй преследователь уже замахнулся для нанесения удара. Он не мог потом объяснить себе, как он это сделал, но тело его метнулось в сторону и, сделав кувырок, он вновь оказался на ногах, но уже с камнем в руках. Палка просвистела рядом, и нападавший, по инерции, развернулся к нему в вполоборота. Мушарраф со всей силы бросил ему камень в лицо. Он так и упал, набок, рядом со своим подельником. Но Мушарраф уже мчался дальше, не оглядываясь назад. Кровь стучала в висках, во рту был какой-то медный вкус. Его начало мутить, дыхание стало прерывистым, он начал задыхаться. Больше он не мог бежать. Ноги стали, как ватные, и он упал.

Очнулся он оттого, что кто-то бил его по щекам. Он открыл глаза и увидел склонившегося над ним друга. Тот был несказанно рад, тому, что друг, наконец, очнулся. Лишь только Мушарраф смог встать на ноги, они продолжили путь. Третий преследователь не рискнул гнаться за ними, и, похоже, остался спасать своих пострадавших приятелей. Как бы там ни было, но они поспешили убраться подальше. Путь до города пешком оказался значительно длиннее, нежели на арбе, и до пригорода они добрались, когда уже почти стемнело. Пропетляв по закоулкам, они, наконец, добрались до жилища брата Рамиза. Там уже спали, поэтому они улеглись под навесом голодными.

Утром принялись осматривать раны. Мушарраф пострадал серьёзно. Колени, локти и кисти рук были ободраны и начали гноиться, ступни было разбиты о камни и распухли. Женщина поставила кипятить воду, а брат Рамиза отправился в город за лекарем. Через час он вернулся с каким-то худющим мужчиной. Тот молча осмотрел раны, глянул в глаза, пальцами оттягивая веки вниз, потрогал лоб. Мушаррафа знобило. Лекарь всыпал ему в рот хинин и дал запить. После этого он начал мочить тряпки в кипяток и прикладывать их к ранам, пока корки из грязи, смешанной с кровью и гноем, не отмокли. Он соскабливал их, вытирал раны и мазал какой-то мазью. Сначала раны жгло, а потом становилось тепло, только пульс некоторое время стучал в ранах. Лекарь провозился с больным около часа и, закончив, что-то долго объяснял брату и его жене, показывая какие-то склянки и пачки. После этого он ушёл, а Мушарраф уснул и проснулся лишь под вечер. У него был жар. Женщина всыпала ему в рот хинина и дала запить. Горечь была не переносимой, и Мушаррафа чуть не вырвало. После этого женщина промыла ему раны и смазала мазью. Потом его накормили рисовым отваром, и он вновь уснул.

Неделю пробыл он у брата Рамиза, пока не встал на ноги. Пришло время прощаться. Поблагодарив хозяев, Мушарраф потребовал счёт. Он намеревался оплатить свё лечение и тот долг, который взял на себя этот добрый человек. Начались долгие пререкания, брат совсем не хотел брать сумму, которую давал Мушарраф, возвращая часть денег назад. В конце концов, он вернул им деньги за лечение и половину долга. Отдав двести рупий, он остался, удовлетворён и, простившись со всеми, отправился домой. Рамиз проводил его почти через весь город, опасаясь, что он или заблудится, или попадет под машину. Прощаясь, друг с другом, они решили, что на следующий год вновь встретятся в порту. Родители уже и не рассчитывали, что он вернётся, и все были неописуемо рады его возвращению. Дела у них совсем были плохи. Один, отец не мог прокормить семью, а те запасы, что он отдал им, они постепенно истратили. Когда же он показал им деньги, мать чуть не упала в обморок, она никогда столько не видела. Все принялись обсуждать, как они будут жить дальше, но Мушарраф быстро пресёк их разбушевавшуюся фантазию. Он сказал, что они будут жить, как жили, и ни на рупий лучше. Но Халил пойдёт учиться на резчика по кости. Когда он выучится, он купит ему инструмент, и Халил будет делать сувениры. Это будет его кусок хлеба, не может же он всю жизнь кушать из рук отца. По сто рупий он даёт каждой сестре, чтобы не понукали ими женихи. Как потратить остальные деньги, он пока не решил, а потому отложит.

Отец слушал сына и поражался мудрости его суждений и открытости души. Сын не думал о своих желаниях, он, как хозяин, мудро распоряжался добром. Если бы у них была лодка, они бы ловили хорошую рыбу, но самая утлая лодчонка стоит тысяч шесть или семь, а ещё снасть и разрешение на лов. Нет, им не осилить лодку, думал старик.

И они вновь принялись бродить с бреднем меж скал. Правда, Мушарраф где-то высмотрел, как ловят с помощью маски и подводного ружья. Он где-то умудрился купить снаряжение за пятьсот рупий. После всех расходов у них осталась тысяча рупий, и они спрятали их в своей лачуге, которую они расширили на метр. Мушарраф ходил на подводную ловлю после их совместной ловли бреднем и ловлей крабов. Иногда ему удавалось поймать большие рыбы, которые они тут же тащили на базар. Это давало неплохой доход, и рацион их заметно улучшился. Но охотиться в одиночку было опасно, потому что подводные течения могли унести увлечённого охотника в открытое море, и тогда прощай любимый берег навсегда. Нужен был страховщик, который бы в такой ситуации мог придти на помощь. Обычно это делалось так: человек, подвязавшись капроновым шнуром, вплавь догонял уносимого течением, а потом они вместе подтягивались по этому шнуру к берегу. Отец был уже слаб и вряд ли смог бы спасти сына, если вдруг тот попадёт в беду. Те, кто этим занимался, охотились группами, и у них были специальные люди с лебёдкой. Один цеплял к поясу трос и плыл на помощь утопающему. Когда же он его догонял, то тот, кто оставался на берегу тянул их лебёдкой к берегу. Им же всё это было не по силам, а потому охотились они осторожно, стараясь не заплывать далеко.

3.

Наступила осень, а за ней пришла зима, и они с отцом подались в порт. Халил продолжал учиться. Он уже делал самостоятельно разные поделки, но это ещё были работы дилетанта, не отличающиеся тонкостью и изыском, как работы мастеров резьбы по ракушке. Те на небольшой площади круглых ракушек создавали целые картины, причем линии были тонкими и ровными и поверхности отполированы до безупречного блеска. Пока Халилу ещё только предстояло всему этому научиться. Но всё же кое-какие поделки его производства им удалось выменять у матросов на солярку. В этот сезон им везло больше, чем в прошлом, может быть потому, что они выглядели лучше своих товарищей, ведь этот год они питались лучше, чем раньше. А упитанных и крепких работников брали охотнее. Им даже удалось немного денег отложить про запас. Зима подходила к концу, а Рамиз не появлялся, и это обстоятельство волновало парня, ведь он уже замыслил вновь идти на угря. Но однажды Рамиз появился. Почти год Мушарраф не видел друга и поразился переменам в нём. Это уже был юноша с пушком на щеках и нотками баса в голосе. Он пришёл вечером на место ночлега, и у них было много времени рассказать друг другу о себе. Рамиз тоже потратил деньги с умом. Он купил брату ишака, и теперь брат не только возил глину, но и занимался подвозом товара на рынок, возил саман и овощи с полей. В общем, ишачок трудился исправно, кормя семью, а они работали, чтобы накормить ишака. Вот только закончили заготовку сена. Рамиз поделился с другом, что хочет заняться продажей овощей, но для этого ему надо купить тележку, место на базаре и иметь немного денег на покупку самих овощей. Как ни крути, нужны хорошие деньги, и он готов был снова рискнуть. Мушарраф имел работу в порту и хотел её закончить, тем более что у них ещё было время до начала сезона. Рамиз не возражал, и они пробыли в порту ещё четыре дня. После чего простились с отцом и отправились на другой конец города. Мушарраф уже привык к толчее и шуму большого города и чувствовал себя более уверенно. К вечеру они уже были на другом конце города и прежде чем идти в пещеры, заглянули на базар и купили гостинцев детям. Вся семья брата с радостью их встречала. Дети были в восторге от гостинцев, и Мушаррафу долго пришлось рассказывать о себе за пиалой чая. На следующий день они отправились вербоваться. Всё было так же, как в прошлый раз, только теперь вместо мешков они приобрели две хорошие бамбуковые трости и нож. Сезон начался удачно, и они быстро собрали приличную сумму. Чтобы уменьшить риски, они разделили деньги на три части. По одной части они носили при себе, а третью часть прятали в укрытии. Посыльный был тот же, что и в прошлом году, и они попытались расспросить его о том, что он слышал о происшествии с ними, но тот как-то неохотно отвечал, пробормотав лишь, что ничего толком не знает. Исходя из этого, они решили, что здесь не обошлось без его участия, и держали с ним ухо востро. Всё шло неплохо и без приключений. Приближался конец сезона, и угря становилось всё меньше и меньше. Они уже начали подумывать о том, чтобы свернуться.

В один из таких дней, Мушарраф вышел на охоту и сразу поймал трёх крупных угрей. Вдохновлённый успехом, он не заметил, как туман рассеялся, и он оказался вблизи берега, как раз напротив патруля. Первой мыслью Мушаррафа было бежать, но окрик и короткая очередь, заставили его переменить планы. Его заставили выйти на берег и скрутили. Быстро обыскали, после чего все накопления Мушаррафа перекочевали в карман начальника. Затем его принялись бить бамбуковыми палками по спине, кистям рук и пяткам, требуя показать укрытие и выдать сообщников, но Мушарраф твердил, что он один и у него нет никакого укрытия. Его били, пока он не потерял сознание. Очнулся он в кузове джипа. Его привезли в участок и закрыли в камеру. На следующий день пришёл человек и начал задавать ему те же вопросы, но не бил его, а всё записывал. Потом заставил его поставить отпечаток пальца под написанным в протоколе.

4.

Дней через пять Мушаррафа отвезли на суд. Судья зачитал обвинение и решение. Получалось, что он поймал одного угря, но всё равно ему дали год. Через неделю его, вместе с другими бедолагами, загрузили в грузовик и повезли на север, в Джайпур. Здесь добывали мрамор. Им предстояло подбирать куски мрамора, остающиеся после механизированной выработки. Техника вырезала большие глыбы мрамора, из которых вырезали плиты. После выработки оставалось большое количество мелких кусков, которые шли на производство мраморной крошки. Эту работу выполняли заключенные. Их поселили в барак, предварительно переодев и выдав тюфяки с соломой. Вдоль стен барака располагались три яруса нар. Народу было много, и Мушарраф кое-как нашёл себе место на третьем ярусе. Здесь было жарко и воняло человеческими испарениями, к тому же, было тесно. По началу жара и непривычный труд выматывали парня так, что он буквально вылился с ног. Но постепенно он вошёл в колею и уже не засыпал после ужина. В основном здесь сидели за мелкие кражи и долги, но были и такие, которые явно сидели не в первый раз. Они вели себя нагло, занимали лучшие места и забирали лучшие куски, но никто им не перечил. Но были здесь ещё двое, которые вели себя с каким-то спокойным достоинством, ни во что не вмешивались, никого не задирали, но даже охранники не решались это их достоинство ущемлять. Они никого не трогали, но и их никто не решался задевать. Однажды к Мушаррафу подошёл неприятный тип и сказал ему, что его зовут. Неприятный холодок закрался в душу, но парень встал и поплёлся за ним. В дальнем углу барака возлежали уголовники. Перед ними стоял кумган с чаем и пиалы. Оглядев его, один из рецидивистов сказал, что сегодня пятница, и время для мусульман совокупиться с женщиной. Сегодня женщиной предстоит быть ему. На миг Мушарраф оцепенел, и двое заключённых, схватив его за руки, положили грудью на нары. Третий встал и, подойдя к нему сзади, стянул с него штаны. Его крепко держали за руки, не давая шевельнуться. Мужчина похлопал его по ягодицам и принялся, не спеша, расстегивать шаровары. Он отпустил какую-то сальную шутку, и все остальные заржали. В этот момент Мушарраф изловчился и лягнул его ногой в пах. Мужчина, скорчившись, упал на колени. Мушарраф ещё раз ударил его в лицо ногой. Державшие его заключённые, опешив от случившегося, несколько ослабили хватку, и он вырвал одну руку, но вторую вновь крепко схватили и начали скручивать. В свободную руку ему попался кумган и Мушарраф со всей силы огрел наседавшего по лицу. Горячий чай выплеснулся ему на руку и в лицо нападавшего. Он отпустил руку Мушаррафа и схватился за лицо, а Мушарраф в ярости бил его по голове кумганом, пока сам не получил удар в ухо. Он свалился с нар на пол и увидел ногу, летящую ему в лицо. На какую-то долю секунды он опередил её и увернулся от удара. Нога пролетела выше, а он вскочил на ноги, увлекая эту ногу на своём плече вверх. Противник с грохотом упал на спину, и Мушарраф, как кошка, прыгнул ему на грудь, нанося удары кулаком в лицо. Он чувствовал, что жизни его угрожает опасность и, не зная, как защититься от этой опасности, бил, что было сил, не давая противнику подняться. Бил всем, чем придётся, и куда попало. Прибежала охрана, его схватили и уволокли в зиндан.

Десять суток провёл он в зиндане на хлебе и воде. Когда же его выпустили, и он вернулся в барак, то был встречен сокамерниками, как обречённый. События не заставили себя долго ждать. Какой-то хмырь тут же, как бы случайно, подставил ему ногу, и он, споткнувшись, упал на пол. Хмырь явно провоцировал конфликт, но Мушарраф поднялся и залез на своё место. Принесли ужин, Мушарраф слез и, получив свою порцию похлёбки, хотел уже было пристроиться, чтобы поесть, как кто-то выбил у него из рук миску. Горячая похлебка вылилась на колени. Мушарраф вскочил, корчась от боли, и ярость вновь охватила его. Он ударил обидчика миской по голове . Началась потасовка, перевес в которой был не на стороне парня. Его свалили и начали бить ногами, но охранники не появлялись. Изловчившись, Мушарраф ухватил за пятки одного, и тот грохнулся на пол. Несколько ударов по инерции досталось и упавшему. Этого хватило, чтобы Мушарраф успел отскочить в сторону и нанести несколько ударов нападавшим заключённым. Ещё один упал на пол, но Мушаррафа снова сбили с ног, и удары посыпались со всех сторон.

Вдруг нападавшие стали разбегаться. Всё, что успел увидеть Мушарраф, это то, как двое спокойных мужчин, как жнецы траву, уложили нападавших возле себя. Прибежала охрана. Их вытащили из барака и облили водой. Но никого никуда не увели. Отсидевшись, они вернулись в барак. Там было тихо и спокойно, все занимались своими делами, как будто ничего не произошло. Мушарраф еле волочил ноги, всё тело болело от побоев. Один из суровых мужчин сделал ему знак подойти и, когда Мушарраф приблизился, сказал:

– Не бойся, тебя больше никто не тронет. Как тебя зовут?

– Мушарраф.

– Откуда ты, Мушарраф, и как сюда попал? Присаживайся и расскажи нам подробно.

Мушарраф рассказал им всё о себе, и о том, как здесь оказался.

– Нелёгкая у тебя жизнь, Мушарраф, и попал ты сюда потому, что жизнь твоя не лёгкая. Ты отчаянный парень, и это мне нравится, но ты один и потому любой тебя обидит. Вот ты говорил, что тебя били, чтобы ты сознался и выдал, где прячется твой друг. Почему ты его не выдал?

– Он мой друг.

– А ты хочешь быть моим другом?

– Я вас не знаю, но вижу, что все вас бояться. Вы заступились за меня, и я вам благодарен. Но дружат не по желанию, а по духу, по велению Аллаха.

– Ты оказывается ещё и мудрец. Меня зовут Эльдар, его Абдул. Придёт время, ты будешь знать о нас всё, а сейчас реши, примешь ли ты нашу дружбу?

– Я принимаю, – ответил Мушарраф и протянул ему руки.

Он вдруг почувствовал симпатию к этому суровому человеку, то ли оттого, что нашёл в его лице защитника, то ли потому, что он был ему симпатичен, Мушарраф объяснить не мог. Они пожали руки друг другу, и с этого момента жизнь Мушаррафа потекла в другом направлении. Он переместился с верхнего яруса вниз, хоть и продолжал работать, как и раньше, но у него появилось больше свободного времени. Его новые друзья посвящали это время беседам на разные темы. Теперь перед юношей появлялись вопросы, на которые он пытался найти ответы, и чем больше он находил ответов, тем больше появлялось новых вопросов. Он не был истым мусульманином, ему просто некогда было исполнять все суры и искать их толкование. Он даже об этом не задумывался. Теперь же несправедливость мира всё отчетливее проявлялась в его сознании, поднимая бурю в душе. И он стал ревностно учить то, чему учили его эти два уравновешенных человека. Так незаметно прошли полгода. Он уже многое понял, но ещё многое ему предстояло понять, он уже чётко понимал, что есть мир неверных, которое посылают беды на них, мусульман. Но и в мире мусульман есть много таких, которые служат неверным и едят крохи с их грязных рук. Что есть воины, которые несут знамя ислама и борются с неверными, стремясь изгнать их с родной земли.

Подходило время прощаться. Его учителя должны были скоро выйти на свободу. Мушарраф опасался, что уголовники отыграются на нём после их ухода, но Эльдар успокоил его, пообещав, что и на свободе он напомнит им о себе. Наступило время прощаться. Эльдар, прощаясь, протянул ему руку, спросив при этом, хочет ли он найти его и присоединиться к ним. Получив согласие, рассказал, как искать его. Если же Мушарраф хочет вступить в борьбу за ислам, то по освобождении пусть идет в Джайпур. Там есть базар. Пусть спросит Фарраха. Фаррах сведёт его с ними. Они простились, и Мушарраф остался один.

Действительно, его больше никто не трогал, и даже несколько побаивались. Вскоре его перевели на транспортёр. Эта работа не требовала большой отдачи физических сил. В его обязанности входило осматривать ленту, смазывать ролики и следить за тем, чтобы в дробилке не образовывался затор. Работа эта считалась хорошей и поднимала его социальный статус.

5.

Пришло время выходить на свободу. Мушаррафу не трудно было сделать выбор. Его жизнь до сих пор не приносила ему радости и в ближайшей перспективе вряд ли изменится к лучшему, а потому он готов был идти за такими, как Эльдар. Не долго думая, он отправился в Джайпур. Это был маленький городок, больше напоминающий большой кишлак. Здесь в основном занимались мрамором. Статуэтки, сувениры, перила и ограды, это не полный перечень того, что делали местные умельцы. Базар здесь был один и не очень большой. Он без труда нашел Фарраха и представился. Тот принял его радушно, как почётного гостя, накормил ужином и уложил спать. Утром боча с арбой повёз его из города. Два дня они тряслись по горным дорогам, пока не вышли к Инду. Могучая река с шумом несла свои воды внизу. Здесь в небольшом кишлаке они подъехали к одной мазанке и спешились. Боча постучался, и выглянувший из двери мужчина пригласил их войти. Боча пригласил войти Мушаррафа, а сам тронулся в обратный путь. Мушаррафа хорошо покормили и постелили под навесом, чтобы он мог отдохнуть. К вечеру пришла машина, и Мушаррафа отправили с ней. Через день он уже был в Фейсалабаде, где его встречал Эльдар. Они обнялись, и Эльдар повёл его в своё жилище. Это был не очень большой дом с небольшим двором, окруженным высоким дувалом. За добрым ужином с пловом и фруктами разговор зашёл о деле.

– Означает ли твой приезд то, что ты решил посвятить свою жизнь священной борьбе во имя ислама, друг мой?

– Именно такое решение я принял, Эльдар.

– Это отрадно, мой юный друг. Мне думается, что из тебя выйдет хороший воин. Но что-то печалит тебя, откройся, какие чёрные мысли гнетут тебя?

– Я не видел год своих родных. Я не знаю, живы ли мой отец и моя мать. Что сталось с моим братом и сёстрами? Это беспокоит меня. Да и они мучаются неизвестностью, жив ли я.

– В твоих словах я слышу слова мужчины. Позаботиться о родителях – обязанность мусульманина. Если ты согласен стать воином Аллаха, то можешь навестить своих родителей. У нас есть время, а врагов на всех хватит. И если ты чуть позже начнёшь свой джихад, большого греха не будет. Скоро наши люди поедут в Хайдарабад, и ты поедешь с ними. Оттуда тебя переправят в Карачи. Но долго там не задерживайся, тебе предстоит много учиться.

После этого они поговорили о других вещах, и хозяин пригласил гостя ко сну. Через два дня Мушарраф уже ехал домой. Дорога оказалась приятной. Он сидел на крыше грузовика и смотрел, как лента асфальта исчезает под колёсами. Дорога до Хайдарабада заняла два дня. Ночью они стояли на стоянках. В Хайдарабаде он помог выгрузить автомобиль, после чего они поставили автомобиль на постоялом дворе и там же заночевали. Утром пришёл какой-то человек и проводил Мушаррафа на какой-то склад. Здесь его уже ждал другой автомобиль, который и повёз его в Карачи. К вечеру они уже объезжали город. На место подъехали, когда стало уже темно. Они поплутали по каким-то закоулкам и въехали в небольшой двор. Откуда-то, как из-под земли, возникли люди и приступили к выгрузке. Они быстро таскали тюки и ящики, причём все эти ящики относили в определённой последовательности и в разных направлениях. Мушарраф был удивлен такой оперативности, но ни о чём не стал спрашивать. Его проводили к хозяину. Это был невысокий, худощавый мужчина, с открытым, волевым лицом. Он объяснил Мушаррафу, что они завтра будут грузиться и ночью тронутся в обратный путь. Эльдар просил его не задерживаться и вернуться с ними. Ещё он просил передать ему пакет. Мушарраф принял пакет и развернул его. Там была тысяча рупий и записка от Эльдара, в ней он просил принять подарок для его родителей. Слёзы умиления потекли из глаз юноши. Никто и никогда ещё не заботился ни о нём, ни о его семье. Мушарраф решительно настроился идти домой, но хозяин его отговорил. Он предупредил, что по ночам здесь много грабителей, и ходить в одиночку опасно. Он пообещал разбудить его с рассветом и проводить до порта. Оказалось, что они находились недалеко от порта.

Хозяин спросил его, где он живет, и когда узнал, сокрушённо покачал головой. Рано утром, только небо начало сереть, он помчался домой, и через час уже подходил к лагерю. Он был приятно удивлён, когда не обнаружил своей хижины на месте, и соседи сказали, что старик перебрался ближе к морю. Когда он нашёл новую хибару отца, обитатели её только проснулись и готовились к завтраку. Отец был ошеломлён, и только похлопывал его по плечу, мать кинулась причитать и плакать. Сестры бегали кругами, не зная, как себя вести. Наконец все успокоились и накрыли на стол. Все ждали его рассказа, о том, что с ним приключилось за год. Мушарраф принялся рассказывать. Его много раз переспрашивали, вздыхали и охали. Когда же он закончил и объявил им, что уходит, мать вновь принялась плакать. Отец заметно загрустил, но не стал перечить сыну. Мушарраф протянул ему деньги и просил принять подарок от его друга. Это приободрило старика. Теперь пришло время ему рассказать о том, как они жили здесь без него. После того, как его схватили, его друг спрятался в камышах и ночью ушёл в город, бросив улов. Он добрался до них и рассказал о том, что случилось. Потом он появился ещё раз и принёс деньги. На них отец сумел купить себе лодку, правда, старую, но теперь он ловил рыбу в море и улов носил уже на большой базар. Он переехал ближе к морю и взял себе в помощники сына одного из родственников. Халил доучился и работает в мастерской. Мастерская правда не его, но хозяин доволен им и платит не плохо. Он там же и живёт, копит деньги на калым и ещё хочет купить себе инструмент, чтобы работать самостоятельно. Иногда они находят кораллы и ракушки, которые передают Халилу. Мушарраф рассказал им о мраморе и предложил, что, если удастся подкопить денег, брату было бы выгодно заняться обработкой мрамора. Пока они завтракали, позвали Халила, и братья долго обнимались.

День пролетел незаметно, и настала пора прощаться. Опять мать начала плакать и причитать. Мушарраф обнялся с отцом и братом, поцеловал сестёр и мать, и пошёл обратно. То, что дома всё было хорошо, его успокоило и придало уверенности в себе. Он готов был посвятить себя борьбе. Вскоре он уже был в Файзалабаде. Эльдар встретил его радушно, дав передохнуть день, отправился с ним в Танн. Там, в горах, находился лагерь. Лагерь этот был так замаскирован, что Мушарраф и не заметил бы его, если бы Эльдар не объявил, что они прибыли. В узкой расщелине меж скал имелся узкий проход, скорее даже лаз, проникнув в который, они попали в пещеру. Пещера тянулась вглубь скалы и, чтобы пробираться дальше, им пришлось включить фонарь. Пройдя минут пятнадцать, они попали в большой зал, освещавшийся сквозь несколько отверстий вверху. В стенах пещеры виднелись десятки крохотных келий. Они были пусты. Откуда-то из темноты появилась фигура, которая приблизилась к ним, и в его облике Мушарраф признал Абдулла.

– С этого дня твоим отцом, братом и учителем будет Абдулл. Тебе предстоит многому научиться и многое понять. Лучшего места, чем это, никому не найти. А я с вашего позволения вынужден вернуться, дела.

И, распрощавшись, Эльдар скрылся в темноте.

6.

Началась новая для Мушаррафа жизнь, строго очерченная распорядком. С раннего утра он читал суры из Корана, слушал уроки философии. Но кроме этого он занимался бегом и физическими упражнениями. Его учили владеть ножом, дубинкой, он изучал рукопашный бой и подрывное дело. Лишь стрелять ему пока не приходилось. В пещере вместе с ним жило человек тридцать курсантов и пять учителей, которые преподавали каждый свой предмет. От долгих физических нагрузок и хорошего питания он окреп и приобрёл гибкость. Через полгода занятий он уже хорошо владел приёмами ближнего боя, разбирался в основах Корана и мог преодолевать большие расстояния бегом. Занятия подходили к концу, и им объявили, что скоро предстоят экзамены. В чём они заключались, никто не знал, и когда они будут тоже. В один прекрасный день они вышли на пробежку, но, когда пробежали километра три, на них напали вооруженные люди. Это было так внезапно, что многие не смогли оказать сопротивления. Но Мушарраф успел отскочить назад и теперь оказался один против трёх вооруженных дубинками и ножами людей. В руках у него не было ничего, и бежать ему было уже поздно. Мушарраф понял, что сейчас ему надо отделять противников друг от друга и атаковать их по одному. Он сделал несколько прыжков в сторону, и когда противники кинулись за ним, резко бросился назад. Один из нападавших успел развернуться и погнался за ним. И вот, когда он уже готов был огреть, его палкой, Мушарраф резко присел и закрыл голову руками. Нападающий, споткнувшись об него, по инерции перевернулся в воздухе и растянулся на земле. Через мгновение Мушарраф нанёс ему удар в голову и завладел палкой. Теперь он был вооружен и мог увереннее вести бой. Он кинулся на двух скучившихся противников и, повернув вправо в самый последний момент, нанёс одному из них удар палкой по ногам. Мужчина взвыл от боли и, упав, стал кататься по земле. Мушарраф сделал несколько прыжков в разных направлениях и сбил с ног третьего ударом палки в грудь. Поверженные противники ещё пытались подняться, но, получив ещё несколько ударов, отказались от сопротивления. Мушарраф огляделся и бросился на помощь товарищам. В схватке ему нанесли несколько ударов ножом, но раны были поверхностными и не причинили ему большого вреда. Несколько выстрелов, раздавшихся сверху, остановили бой. Сверху к ним спускался Абдулл. Он вывел нескольких человек. Среди них был и Мушарраф.

– Вы прошли испытания, и завтра вас переведут в другую школу, а сейчас возвращайтесь в лагерь.

Утром они, в сопровождении какого-то человека, отправились в путь. После дня пути, они вышли на маленький кишлак, которого и на картах то не было. Там их поджидал автомобиль неизвестного происхождения. Похоже, что он был собран из деталей, которые хоть мало-мальски подходили друг другу. Вместо кабины стояла деревянная будка с балкончиком на крыше. На нём-то они и продолжили путь. Не взирая на ненадёжный вид, драндулет уверенно двигался вперёд, с лёгкостью забираясь на кручи. К вечеру они прибыли в небольшой кишлак, где их встречал Эльдар. Грузовичок, разгрузившись, скрылся, а их проводили в один из домов на ночлег. Не смотря на убогость снаружи, дом оказался не бедным. На полу лежали ковры, и был накрыт достархан. Ужин тоже был сытным, и после последней чашки чая, Эльдар предложил всем лечь спать, так как завтра им предстоял долгий и трудный путь. Ещё до рассвета их подняли, и они тронулись в путь. Они двигались в горы по едва заметным тропам. Как и предупредил Эльдар, путь оказался трудным. Крутые подъёмы сменялись такими же крутыми спусками. Солнце припекало так, что пот катил с них градом. Камни местами были мокрыми от проступавшей из земли влаги, и надо было быть крайне осторожным, чтобы не поскользнуться и не полететь вниз. К вечеру они вышли к небольшому ущелью. Здесь, возле небольшого ручья, они сделали привал. Из кустов и засохшей травы соорудили костёр и отварили немного риса и чай. Поужинав, легли спать. Дневная жара быстро сменялась суровым ночным холодом. Мушарраф укрылся с головой пледом, но к середине ночи это уже не помогало. Проворочавшись с час, он всё же уснул, но через час их разбудил Эльдар. Кружка чая немного согрела, но ноги задеревенели, и их пришлось разминать и растирать, чтобы они начали работать. Было ещё темно, но как только они поднялись на вершину, солнечный свет ослепил их. Солнце уже поднималось над горной грядой, освещая их вершины. Утренняя прохлада бодрила, и идти было приятно. Чем выше поднималось светило, тем сильнее спина ощущала его тепло. К полудню, когда тепло уже переросло в зной, они поднялись на очередную гряду, с которой открывался вид на долину, скрывающуюся за расщелинами скал. Здесь чувствовалось присутствие человека. Множество тропинок пересекали её вдоль и поперёк. Но это было единственным признаком, говорившим о присутствии человека. Начали спускаться, и только внизу Мушарраф увидел сооружения, скрытые маскировочной сеткой. Это был военный лагерь, со всеми своими атрибутами и структурами. Их остановил невесть откуда взявшийся патруль, но, получив ответ на пароль, их проводили к начальству. Под навесом из маскировочной сети сидели трое, с которыми поздоровался Эльдар и представил своих спутников. Он протянул им бумаги, и один из сидящих называл их по именам и внимательно осматривал, после чего дочитывал написанное и переходил к следующему. Закончив осмотр, он вызвал посыльного и отдал распоряжения.

– Я прочитал ваши личные дела и рекомендации и надеюсь, что вы их оправдаете здесь. Сразу скажу, что здесь вам будет не легко, но воин ислама не должен бояться трудностей и опасностей. Он даже не должен бояться смерти, если эту смерть примет в священной борьбе. Трудности только укрепляют дух и усиливают веру. А вера и дух – это наше знамя, это наша сила. Сейчас вас проводят в подразделение. Вашим командиром будет Селим, – один из сидящих поднялся, и сделал небольшой поклон. – Он всё вам покажет и объяснит. Сейчас он вам покажет ваше место и проводит на обед, а с завтрашнего дня вы приступите к занятиям. Отдыхайте.

С этими словами он дал знак Селиму, и тот повёл их в своё подразделение. Казарма их представляла отрытое в склоне горы укрытие, вход в которое маскировал навес из маскировочной сети. Стены были отделаны ящиками от боеприпасов. Вдоль стен располагались нары с соломенными тюфяками, укрытыми одеялами. Перед нарами имелся ящик для личных вещей и скамейка. Укрытие было рассчитано на десять человек, так что они как раз все там и разместились. Уложив вещи, они пошли на кухню, где получили порцию шурпы и большой кусок свежей лепёшки.

"Кормят не плохо", – отметил про себя Мушарраф. После обеда их проводили во что-то, похожее на душ. Это было сооружение из камышовых матов, в который подвели несколько шлангов с кранами. Чуть выше стоял бак. Вода в него поступала прямотоком из ручья. Ручей этот был источником водоснабжения всего лагеря. Вода в баке успела прогреться за день, и мыться было приятно, тем более что они этого не делали уже давно. Эльдар пробыл в лагере до утра. Всё это время он провёл с начальником, о чём-то беседуя и читая какие-то бумаги. Так что у Мушаррафа не было возможности поговорить с другом. Но утром Эльдар всё же нашёл его и попрощался, пообещав, что они скоро увидятся.

7.

Началась учёба. Она сильно отличалась от той, что была у них раньше. Он учился читать и писать, его заставляли учить не только арабский шрифт, но английский и русский. Они бегали по пятнадцать километров. Ползали и бегали на четвереньках, окапывались и маскировались, варили, можно сказать, "суп из топора" и стреляли, чуть ли не из пальца. Он узнал, что такое компас и топографическая карта. Его научили стрельбе из всех видов стрелкового оружия и миномётов. Он учил устройство машин и учился вождению, он скакал на лошади и водил верблюда. Иногда появлялся Эльдар и проводил экзамены по всем этим предметам, и всегда оставался, доволен Мушаррафом. Оставалось ещё полгода обучения, и самый трудный предмет – подрывное дело. Здесь, в лагере, он узнал о мире больше, чем тогда, когда жил на воле. Кроме изучения Корана, они ещё получали политическую информацию. В них ковали патологическую ненависть к западному миру. Здесь он узнал о том, что Нидерланды ушли под воду. Он никогда не видел этих людей и даже не знал, где эта страна, но он был уверен, что эта кара Аллаха, которая обрушилась на головы неверных, за их разврат. И он искренне был рад этому. Здесь он познал, что неверные стремятся поработить их, истинных мусульман, и сеют зло и разврат в их стране. Что власть продалась им и угнетает свой народ за то, что неверные им платят и помогают удерживать власть. И все беды, которые несёт он и его семья – от неверных. Постепенно решимость Мушаррафа укреплялась, и он был полон решимости вести борьбу и даже погибнуть во имя Аллаха. Теперь это был уже не худенький безграмотный парень, это был сильный и ловкий молодой человек, умелый, но пока ещё не опытный боец, уверенный в правоте дела, которому себя посвятил.

Наконец настал день, когда надо было показать всё свое умение, но каков будет экзамен, ещё никто не знал. Однажды в лагере появился Эльдар, он долго беседовал с начальником и с Селимом. Наконец Селим, построил своё подразделение и поделил его на три группы. Эльдар встал перед строем и зачитал приказ.

– Друзья мои, – начал он, – Великие воины Аллаха! Пришло время на деле показать свою решимость и вступить в схватку с врагом. Мы долго учили вас быть воинами. Я уверен, что научили вас многому, но воин становится воином только в бою. Только убивший врага, может сказать честно: «Я – воин». И сегодня вы пойдёте в бой и победите врага. Мы сделали всё, чтобы обеспечить вам победу, вам же предстоит победить. Сегодня наши ряды ещё редки, но это лучшие люди страны. Вы – наша смена, и я думаю, что и наша гордость. Сегодня вы отправляетесь в бой с кяфирами, но в другой стране. Это будет репетиция перед великой схваткой. Вам предстоит проникнуть в Кандагар и произвести диверсию на объекте. Пойдёте тремя группами с разных направлений. Точную задачу получат командиры групп.

8.

Эльдар назвал фамилии командиров. Мушарраф был одним из них. После того, как подразделение распустили, Эльдар собрал командиров в штабе и каждому в отдельности поставил задачи. Получив карту, Мушарраф отправился в казарму и приступил к подготовке. Он получил трёх мулов и снаряжение. Получил оружие и боеприпасы, рацию и позывные, продукты и медицинские препараты. Всё это они уложили в тюки. Поужинав, они легли спать и на рассвете тронулись в путь. У них был самый длинный маршрут. Им предстояло зайти в город с юго-запада. Точнее, не в сам город, их целью был аэропорт. Их задачей было атаковать транспортные самолёты или вертолёты. После завершения операции они должны были уйти в город и оттуда в горы. Вся сложность заключалась в том, что аэропорт располагался на ровной, как тарелка, равнине, где практически не было естественных укрытий. Четверо суток они пробирались по горным тропам, пока не вышли к конечной точке своего маршрута. Мушарраф стоял на вершине горы, а внизу простирался древний город. Он достал бинокль и стал осматривать местность. Узкие улочки выходили к предгорью. Их было настолько много, что затеряться в них не составляло труда. Но это не входило в планы его группы. Они должны были выйти к аэропорту. Мушарраф понимал, что их караван довольно приметен, а потому думать о том, что они беспрепятственно подберутся к аэропорту, было бесполезно. Внимательно осмотрев местность, он повернул группу назад и, пройдя километра четыре, повернул на восток. Теперь они должны были выйти к аэропорту с юга. Сделав привязку к местности, он определил, что они удалены от объекта примерно на семь километров. Выбрав самое неудобное для ходьбы место, он сделал привал. То, что местность была не пригодна для прохождения даже вьючным животным, гарантировало, что на них никто случайно не наткнётся. Развьючив животных, они установили маскировочную сеть, укрыв ею лощину. Теперь, даже глядя с соседней вершины, было не легко заметить их присутствие. Укрыв животных и имущество, они приступили к оборудованию лагеря. Сначала они вырыли несколько щелей, куда были уложены оружие и боеприпасы. Землю вынесли и разбросали за соседними холмами. Прикрыв входные отверстия камнями, они так замаскировали их, что найти что-либо было практически невозможно. После этого были спрятаны мешки с одеждой и снаряжением. Теперь, одетые в обычную одежду пуштунов, они могли сойти за мелких торговцев, идущих в Пакистан за товаром.

Рано утром он отправился в город и купил несколько вязанок дров. Навьючив это на ишаков, он вышел на дорогу и направился в сторону аэропорта. Не спеша, он добрался до первого КПП. Это была техническая зона. Два ряда колючей проволоки, ров и речка отделяли склады от внешнего мира. На КПП изнывали от жары трое солдат. Они постоянно прикладывались к фляжкам, и пот катил с них ручьем. Напротив КПП располагался духан. Старый духанщик выложил все товары и, скучая, поджидал покупателей. Туда и свернул Мушарраф. Привязав ишаков, он расположился под навесом. Попросил чая, и когда хозяин принёс чайник и пиалу, пригласил его составить ему компанию. Поговорив немного о жизни, он выяснил, что духан этот ещё помнит русских. Старик с сожалением рассказал, что тогда его дела шли лучше. Русские покупали всё, а эти янки почти ничего не покупают, им всё привозят из Америки. Они даже воду пьют американскую. Он бы бросил всё, да стар уже, чтобы начинать с начала. Между делом Мушарраф узнал, что два раза в неделю приходит борт, а вертолёты делают облёт утром и вечером. Старик оказался просто находкой для шпиона. Он был зол на янки за то, что дела его шли плохо, а потому болтал, поливая их грязью, обвиняя в тупости и нерадивости. Через полчаса Мушарраф уже примерно знал расположение объектов на аэродроме. Попрощавшись с духанщиком, он прикупил у него спичек, говяжьей тушёнки и кашу, чем ещё больше расположил к себе старика. Гарнизон его особо не интересовал, поэтому он обошёл ограждение и направился в степь. Справа располагался кишлак, поэтому никто из солдат не обратил на него внимания. Миновав кишлак, он вновь повернул к аэропорту. Часовой на вышке храпел, разморённый жарой, и Мушарраф спокойно прошёл вблизи ограждения. Он дошёл до конца ВПП, отсюда аэродром хорошо просматривался. На бетонке стояли ряды авиатехники. Он хорошо рассмотрел эскадрилью вертолётов, десяток истребителей и пару транспортов, но не больших. Чтобы не привлекать внимания, повернулся и начал удаляться от аэропорта в сторону гор. Метрах в трёхстах местность делала как бы небольшую складку, небольшой овражек, глубиной сантиметров шестьдесят – восемьдесят и шириной метра три. Это было единственное укрытие в радиусе пяти километров. Мушарраф прошёл это расстояние, размышляя о том, как выполнить поставленную задачу. На этой плоской местности он был, как на ладони, и скрыться было практически невозможно. Гибкий ум его работал и строил комбинации одну невероятнее другой. Но в этом и сила диверсанта, что он делает невероятное возможным. Здесь, где не было естественных укрытий, и охрана была слабее и не такой бдительной. Лучше всего и было нанести удар именно здесь.

Он вспомнил охоту на угрей, и решил оборудовать замаскированное укрытие, с которого будет произведён удар, но как выйти из зоны и скрыться, когда этот удар будет нанесён, пока оставалось загадкой. Он вооружился курвиметром и склонился над картой. Замерял и считал, снова замерял и пересчитывал, но явно что-то не стыковалось.

Утром Мушарраф вновь отправился в город, но теперь он вышел с юго-восточной части и зашёл к аэродрому с тыла, минуя кишлак. Возле кишлака его обогнали два мальчика на мопедах. Они пронеслись мимо, оставив после себя столб пыли. И Мушарраф понял, что искал. Он повернул в горы и, оставшись незамеченным, добрался до лагеря. Он расстелил карту и вновь начал пересчитывать. На этот раз расчёты его удовлетворили. Он подозвал своих товарищей и начал объяснять им план. С заходом солнца, вооружившись лопатой, небольшим ломом и вещмешком, отправился в путь. С ним пошёл ещё один боец, который тащил кусок брезента и вязанку хвороста. Они пробирались в темноте, без ориентиров, а потому Мушарраф каждые десять минут сверял компас. Наконец они вышли к аэродрому. Он определил это по свету прожекторов. Пригнувшись, они быстро пробирались вперёд, пока не вышли к лощине. Теперь они на четвереньках пробирались вдоль неё, пока не вышли в створ ВПП. Мушарраф обнаружил её по едва заметным фонарям дежурного освещения. Он снял мешок, отцепил лопату, достал из мешка ломик. Осторожно ткнул ломиком в землю. Убедившись, что не производит много шума, начал рыхлить землю. Он копал и грузил землю в мешок. Его напарник отползал с ним метров на пятьдесят и рассыпал в лощине. Так они копали, пока не стукнуло три часа. Уложив хворост на укрытие, они накрыли его куском брезента и аккуратно присыпали землей и камушками. После этого осторожно спустились по лощине и, обогнув кишлак, ушли в горы. На следующую ночь они вернулись и углубили сооружение, после чего собрали инструмент и тщательно замаскировали свою работу. Они выждали сутки, а потом ещё раз проверили всё вокруг. Убедившись, что их деятельность не обнаружена, перенесли в укрытие ПЗРК «Стингер», автомат и две дымовых шашки. После того, как всё было готово, они отправились в город и купили мопед. Теперь осталось ждать объект. Для этого был оборудован пост на одной из вершин. Самолёт будет заходить из Пакистана, а потому мимо них не пролетит. Прошло несколько дней, прежде чем наблюдатель заметил грузовой «Боинг», заходящий на посадку. Мушарраф снял пост и собрал группу. Он отдал последние распоряжения и ещё раз, посекундно, распределил обязанности и действия каждого бойца. Как только начало темнеть, они сняли и спрятали всё в укрытие, где когда-то было спрятано оружие, собрали весь мусор и закопали. После чего каждый из них отправился своим маршрутом. Мушарраф шёл в сторону аэропорта. Время у него было достаточно, борт вылетит обратно утром, поэтому ему можно занять укрытие перед рассветом. Надо было занять его как можно позже, чтобы обычные естественные надобности не создали проблему. Лишь только начало светать, он аккуратно приподнял брезент и вполз в укрытие. Прикрыв за собой вход, он приподнял немного брезент спереди, так, чтобы можно было наблюдать через бинокль. Часовой на вышке от безделья плевал вниз, наблюдая, как слюна совершает полёт. На аэродроме было тихо. Мушарраф прислонился спиной к брустверу и стал ждать. Клонило ко сну. Он растёр себе щеки, покрутил нос, поворочался, чтобы привести себя в норму, но напряжение последних дней измотали его. Окрик привёл его в чувство. Это пришла смена караула. Мушарраф выглянул. Смена обошла периметр, и новый часовой полез на вышку. На аэродроме началось движение. Проехал заправщик, ещё какая-то машина. Вот запустили двигатели вертолёта, затем ещё одного. Через пятнадцать минут они поднялись в воздух. Мушарраф понял, что это охранение, сейчас они облетят периметр в поисках диверсантов, а затем выведут на ВПП борт. Через полчаса вертолёты вернулись, и тут же тягачи подтянули на рулёжку лайнер. Подошли спецмашины, и лайнер ожил. Поревев моторами, тяжёлый «Боинг» вырулил на взлёт. За ним выруливали два штурмовика. Мушарраф приподнял край брезента и улёгся поудобнее. После этого он приподнял задний край укрытия. Теперь всё было готово для стрельбы. С вышки его можно было увидеть, если точно знать, где искать, но часовой, похоже, не собирался бдительно нести службу. Мушарраф дослал патрон в патронник автомата и положил его рядом. Затем, не спеша, взял в руки ПЗРК и стал прицеливаться. Взяв на прицел лайнер, он стал ждать. Машина начала свой разбег. Как только колёса оторвались от земли, Мушарраф нажал на спуск. Ракета устремилась навстречу самолёту, а он уже целился в часового. Короткой очередью Мушарраф сбил его с вышки. Всё произошло настолько быстро, что никто не понял, от чего рухнула машина. Лайнер же упал на брюхо, потеряв правый двигатель. Полные баки взорвались, окутывая всё чёрным дымом и клубами огня. Штурмовики, рванувшие на взлёт, попытались затормозить, но попали в полосу огня. В это время Мушарраф уже бежал по лощине. На мгновение, остановившись, он поджёг дымовую шашку. После чего он нёсся уже со всех ног без оглядки. В аэропорту забегали. Выскочил БТР с охраной. Его заметили и открыли огнь из пулемета, но из-за дыма вести прицельный огонь не удавалось. Он видел, как появился парень на мопеде. Бросив мопед, парнишка побежал обратно в город. Мушарраф всё же оглянулся. Вот БТР прорвал ограждение аэродрома и устремился за беглецом. Их разделял километр и сто пятьдесят метров до мопеда. С БТРа открыли шквальный огонь, но бегущий менял направление, а качка машины сбивала прицел. Наконец мопед был в руках Мушаррафа. Горячий мотор завёлся сразу, и он помчался по степи на предельной скорости. Теперь скорости передвижения сравнялись. И мопед, и БТР мчались параллельно друг другу по разные стороны кишлака. Мушарраф скрылся за дувалами. БТР прекратил стрельбу, так как солдаты потеряли его из вида. Когда же БТР вышел на линию огня, Мушарраф уже заезжал в город. Узкие улочки пригорода пропускали лишь двухколесный транспорт, не позволяя проехать остальным. Поплутав по закоулкам, он вышел к базару, где его поджидал третий член группы. Они прошли в караван-сарай, где были привязаны ишаки. Мушарраф зашёл в хлев и разделся. Умывшись с мылом, он вытерся и переоделся. Теперь его одежда и волосы не имели даже запаха пороховых газов. К этому времени появился ещё один соратник, который перегонял мопед, и группа, взяв под уздцы ишачков, спокойно отправилась вдоль улицы. Ишаки были навьючены какими-то кувшинами, и ещё бог знает чем. Они пересекли город и остановились на другом его конце, на постоялом дворе. Мимо них носились вооружённые люди, но никто не обратил на них внимания. Несколько дней они скитались от одного постоялого двора к другому, но Кандагар, город не большой, и, в конце концов, крутиться здесь становилось опасно. Везде и всегда были люди, готовые за деньги и маму родную продать. Поэтому они вышли из города, но отправились не в сторону границы, а в Кишкинахуд, а оттуда в Гиришк. Продав по дороге товар в местные духаны, они повернули на юг и отправились вдоль реки Гильмент. Добравшись до Лашкаргаха, они повернули на восток и по левому берегу Лары вновь зашли в Кандагар, но не в город, а, обойдя Гундиган, садами, вышли к южным окраинам древнего города. Не входя в город, они по склонам прошли на восток, и вышли к месту своей стоянки. Осмотрев местность Мушарраф, выставил дозор и расположился на привал. Дождавшись сумерек, они открыли тайники, погрузили остатки имущества и тронулись в обратный путь. Он хотел в темноте уйти подальше от Кандагара, потому, что днем их могли заметить с вертолетов. Им это почти удалось. Пройдя километров тридцать, они уже собрались, было остановиться на привал, как внезапно наткнулись на секрет. Эти янки оказались умнее и терпеливее, чем он ожидал. Всё произошло мгновенно. Как только они обогнули уступ, как тут же оказались под прицелом. Они даже не успели взяться за оружие. Но везёт осторожным. Один из его соратников выполнял обязанности ГПЗ и двигался не по лощине, а по вершине. Услышав окрик, он залег и взял на мушку одного из патрульных, который вышел на встречу каравану. Как только солдат оказался в створе прицела и одновременно закрыл собой стоявшего сзади, он произвёл выстрел. Солдат отлетел назад. Этого было достаточно, чтобы Мушарраф и его сотоварищ начали вести огонь из положения лёжа. Огнём они принудили противника спрятаться в укрытие. Швырнув пару гранат, они завершили бой. Всего в секрете было четверо, но, похоже, не дружных и не опытных солдат. Будь они опытнее, не им бы сейчас лежать на земле, а Мушаррафу и его ребятам. Быстро проверили укрытие. Обнаружили включённый радиомаяк. Значит, их будут искать. Ишаки теперь становились обузой. Взяв с собой оружие, боеприпасы и самое необходимое они тронулись в путь. Маскировочную сеть они порвали на три части и взяли с собой. Сейчас нужно было перехитрить противника, поступить не логично, так, как он не рассчитывает. Поэтому Мушарраф повёл свой отряд наверх, на вершину горных круч. Не успели они подняться, как услышали гул моторов. Они распластались среди камней и накрылись сетью. Вертолёт пролетел прямо над ними, но, как и предполагал Мушарраф, искали их по лощинам, где по логике и должны были прятаться диверсанты. Вертолётов было три, они шли на расстоянии ста метров друг от друга. Конечно, они будут дефилировать, прощупывая местность влево и вправо, поэтому вертолёты вернутся, и опасность не миновала. Несколько раз вертолёты возвращались, но им удавалось укрыться. Наконец вертолёты улетели в сторону аэродрома. Это насторожило Мушаррафа. Скорее всего, они сбросили десант, который будет прочёсывать местность. Это была серьёзная опасность. Десант вряд ли пойдёт низом, опасаясь быть зажатыми сверху. Значит, встреча с противником весьма вероятна. Для боя их силы были весьма слабы. В этих условиях лучшим будет разделиться и постараться просочиться через цепи десанта по одному. Так они и поступили. Попрощавшись, разошлись в разные стороны. Мушарраф поднимался по склону, стремясь быстрее выйти к вершине. Там, на верху, он имел преимущество перед противником. Он был легко снаряжён, а потому ему было легче взбираться на кручи. Хорошо экипированные американцы вряд ли полезут на труднодоступные утёсы. Он выбрал самый отвесный утёс и, взобравшись на него, лёг в расщелину. Внизу послышались голоса. Несколько человек, тяжело дыша, прошли под ним. Один из них обошел утёс и, убедившись, что вокруг никого нет, вернулся, и они продолжили движение. Мушарраф выждал минут десять и осторожно спустился. Он осмотрелся, затем лёгким бегом устремился в противоположную сторону. Пробежав с километр, он услышал выстрелы. Бой длился минут десять, затем всё стихло. Кто-то из его подчинённых, скорее всего, погиб, но, возможно, второй ещё жив и вырвался из окружения. Он продолжал идти вперёд, осматривая местность всякий раз, когда поднимался на вершину. В надежде, что кто-то из его товарищей тоже пробирается в Пакистан, он старался выйти на тот маршрут, которым они шли сюда. Ближе к вечеру Мушарраф спустился в лощину, в которой они делали привал. По едва заметным признакам он определил это. Преследователи вернулись на базу, и можно было немного отдохнуть. Мушарраф снял оружие и снаряжение и начал вращать плечами, чтобы их размять. После этого он снял обувь и сел, вытянув ноги. Только сейчас он почувствовал, как устал. Отдохнув минут десять, он оделся и, взобравшись на вершину, начал осматривать местность через бинокль. Не обнаружив ничего подозрительного, он встал и тут заметил тень, двигающуюся с того же направления, откуда пришёл и он. Мушарраф резко присел, выхватил бинокль и начал искать объект. Наконец он увидел его в окуляры. Человек двигался очень осторожно, почти крался, всё время, скрываясь за складками местности и другими укрытиями. Колебание разогретого воздуха и надвигающиеся сумерки мешали разглядеть объект чётко. Но, как бы то ни было, пока он не будет знать, кто это, он не предпримет ничего. Мушарраф стал ждать, когда человек приблизится. Неизвестный продолжал двигаться, периодически пропадая из поля зрения. Значит, это не пастух, подумал Мушарраф. Но кто? Человек скрылся за склоном и теперь двигался вне поля зрения. Надо было менять позицию. Пригнувшись, Мушарраф перебежал вперёд, в начало лощины. Теперь человек двигался прямо на него. Мушарраф навёл бинокль и, наконец-то разглядел своего товарища. Он окликнул его, и когда тот остановился, помахал ему автоматом. Они поднялись на вершину и, растянув сеть между валунами, сделали себе надёжное укрытие. Ужинали кашей из консервных банок, боясь развести огонь. Допили остатки воды, и легли спать. Уснули моментально и проснулись, когда начало светать.

9.

После долгих шести дней пути у них осталась лишь вода, и последние два дня они шли, отпивая лишь воду из фляжек, но благополучно добрались до лагеря. Как он потом узнал, из пяти групп вернулись лишь они вдвоём. Через два дня приехал Эльдар. Он долго тискал в объятиях Мушаррафа, после чего почтили память погибших. Мушарраф попросил друга отпустить его домой, ведь он три года не видел родных. Эльдар не только не возражал, а, наоборот, с радостью согласился. Ему выдали деньги не только за работу, но и «отпускные». Утром они с Эльдаром покинули лагерь и направились на юг. В Мултане расстались. Здесь его пересадили в грузовик, на котором он добрался до Хайдарабада. Там его снова пересадили на другой грузовик, который шёл до Карачи. Всё было, как и в первый его приезд. Прощаясь с Мушаррафом, хозяин двора передал ему, что через десять дней он будет его ждать у себя, есть работа. Мушарраф уточнил, какого числа ему надо быть, и отравился к родным. Тех денег, что были у него, могло хватить, чтобы купить несколько домов, по меркам Мушаррафа вполне приличных. Потому он был намерен переселить родителей в достойное жилье. Когда же он пришёл в посёлок, то не нашёл лачуги отца. Соседи рассказали ему, что отец его утонул. При ловле рыбы лодка разбилась о прибрежные скалы. После этого брат забрал мать и сестёр к себе. Живут они где-то за каналом. Халил стал хорошим мастером и продаёт свои поделки в порту. Мушарраф отправился в пригород. Он разыскал на базарчике мастера, который учил Халила, и от него узнал, где искать брата. Оказалось, что брат снимает лачугу недалеко отсюда. Брат жил в небольшой глинобитной лачуге. Дверь закрывалась камышовой циновкой, окна полиэтиленовой пленкой. Это были даже не окна, а просто дыры в стене. Правда, при лачуге был небольшой двор, огороженный дувалом. Здесь, под навесом, располагалась мастерская, где Халил точил и полировал свои ракушки, обрабатывал кораллы и делал другие поделки. Все были ошарашены его приездом. Родные бросились обнимать его. Мушарраф дал сестре пятьсот рупий и отправил её на базар, приказав купить продукты и обновки для себя.

Когда все собрались за столом, и пиршество началось, он подробно расспросил обо всём мать и брата. Оказалось, что после смерти отца, кормильцем остался Халил, и его заработка едва хватало, чтобы кормить семью. Ни о новом доме, ни о мастерской не могло быть и речи. До позднего вечера они вспоминали о своей жизни, но никто не решался спросить, Мушаррафа рассказать о себе. Наконец, мать всё-таки решилась, но Мушарраф отрезал:

– Лучше будет, если вы не будете знать ничего.

Мать украдкой заскулила, и Мушарраф принялся утешать её. Утром он отправился навестить Рамиза. Его брата он нашёл довольно легко, но сам Рамиз, как, оказалось, переехал в пригород. Он купил себе моторикшу и подрабатывал извозом. Брат лишь знал, где он обычно поджидает клиентов. Мушарраф долго искал район, а потом и место, долго поджидал трёхместный мотороллер, но, в конце концов, тормознул рикшу и приказал везти за город. Водитель был сильно удивлён и обернулся, чтобы разглядеть клиента. Когда же он узнал Мушаррафа, восторгу Рамиза не было предела. Он бросился обнимать Мушаррафа.

Друзья долго беседовали о жизни. Мушарраф не стал скрывать, что он – воин Аллаха, и жизнь его в руках Всевышнего. Но не стоит спрашивать его о том, чем он занимается. Лучше им этого не знать. Наступила минута неловкого молчания, которую прервал брат Рамиза, сказав, что это дело святое, и Мушарраф прав, лучше для них не знать всего.

Утром Мушарраф отправился домой. Оставшееся время он посвятил поискам жилья. Он подобрал неплохой дом, удобный для ремесла Халила и для размещения семьи. Оформив сделку, он взялся за переселение. Всё рваньё и старьё он приказал оставить на месте и купил новые циновки, ковры, немного посуды и утвари. После этого они пошли с братом в магазины, чтобы купить оборудование и инструменты для его ремесла. Теперь Халил мог точить не только ракушки, а работать и на камне, и на кости. Убедившись, что все обустроены, Мушарраф мог спокойно оставить их. Напоследок он приодел сестёр и купил им приданое. Теперь Халилу осталось только получить калым и выдать их замуж. Теперь они уже были вполне завидные невесты и могли рассчитывать на завидных женихов.

10.

Десять дней пролетели быстро, и, простившись с родными, Мушарраф, отправился в порт. Его уже ждала машина, и как только он сел в кабину, она помчалась из города. Водитель сказал Мушаррафу, что его уже ждут и на месте встретят. Путь оказался не долгим. В Хайдарабаде его ждали люди Эльдара. Его проводили в какой-то дом, где ждал человек. Он представился Собиром, доверенным человеком Эльдара. Собир приказал принести ужин, пригласив гостя к достархану, и начал беседу.

– Уважаемый Мушарраф, нам известно об успешной операции, проведённой тобой. Неверные долго визжали от злобы. Но это лишь начало борьбы, её малая часть. Перед нами великие цели. Наши ряды растут, а мощь крепнет. И мы решили, что ты достоин, выполнить более важную задачу, чем те, которые мы поручали тебе ранее.

– Мои достоинства сильно преувеличены. Пока я выполнил лишь одно дело, да и то, не такое великое.

– Не скромничай, дорогой друг. Нами оценено то, как ты его исполнил, а потому руководство предлагает тебе провести более серьёзную операцию. Ты возглавишь небольшой, но хорошо подготовленный и оснащённый, отряд. Если согласен, мы сейчас же перейдем к сути дела.

– Конечно, я согласен, – ответил Мушарраф, вспомнив ту убогость, в которой он прожил всю жизнь, отца, который никогда не ел ничего, кроме полутухлой рыбы и мелких крабов. Он винил во всём этих надменных американцев и за свою нищету, и за смерть отца, и за тщедущность брата , и за незавидную участь сестёр.

– Хорошо, – сказал Собир. – Мы готовим проведение нескольких одновременных операций. Это будут серьёзные удары по войскам противника. Мы должны показать американцам, что мы – серьёзная сила, что с нами придётся считаться. Народ должен понять, что есть те, кто, борется за их достоинство и счастье. От успеха операции зависит, к кому будут склоняться политические силы, как поведёт себя оппозиция, а, в конечном итоге, – устоит ли режим, или его сметёт волна народного гнева. Тебе предстоит совершить диверсию в Карачи. Город ты знаешь, да и море – твой родной дом. Тебе мы даём десять человек. Это надёжные и проверенные люди, но несколько горячие, так что придётся с ними работать, подчинить их своей воле. Я знаю, ты справишься, только научись отбрасывать скромность. И приучи себя к мысли, что твоя воля есть закон для них, который должен исполняться беспрекословно. Пока не добьёшься того, чтобы твои приказы выполнялись как должное, без размышлений и обсуждений, не берись за основное дело. Теперь о деле. В порт идёт американский эсминец в сопровождении двух противолодочных кораблей. По нашим сведениям он встанет на рейде, на входе в порт. Его задача – контролировать порт и передвижения в Аравийском море. Эсминец – ваша цель. Вы должны его уничтожить или серьёзно повредить.

– Какими средствами мы будем располагать?

– Атаковать его вы сможете только с моря, поэтому мы предлагаем или ракетную атаку или торпедный удар. Это решать тебе. Пока мы имеем лишь задачу, но у нас нет плана операции. Учитывая, как ты провёл операцию в Кандагаре, мы очень надеемся, что решение найдёшь сам. Скажу честно, задача на грани не решаемой, очень серьёзное охранение.

– Я не работал с торпедами и, можно сказать, что не знаю, что это такое. Ракетный же удар с моря провести не возможно, да и корабль ракеты сильно не повредят. Он, наверное, оборудован защитой. Мне надо ознакомиться с торпедами, чтобы принять решение.

– Хорошо, утром все документы и специалист будут у тебя. Он подробно ознакомит тебя с характеристиками корабля и его возможностями, а так же с возможностями наших средств поражения.

Ужин закончили небольшой порцией вина и философской беседой. С утра Мушаррафа уже ждал человек с большой папкой. Он повёл специалиста в комнату и попросил принести завтрак. Они сразу же приступили к сути вопроса. Мушаррафа интересовало мощность, порядок запуска и способы наведения на цель, возможности корабля по противодействию атаке. Изучив всё подробно, он поинтересовался тем, как может быть обнаружена торпеда и способы защиты от торпедной атаки. Когда на все вопросы он получил ответы, то отпустил человека и стал размышлять. Было понятно, что запустить торпеду со стандартной установки невозможно. Для этого нужен как минимум торпедоносец. Значит, нужно придумать такое устройство, которое можно незаметно подтащить на рубеж атаки и произвести прицельный пуск. Что-то кружило в мозгу Мушаррафа, но это что-то не имело ещё чётких очертаний. Он чувствовал, что решение уже созрело, но ещё не проявилось. Не хватало какой-то малости. Он ходил взад и вперед по комнате, и в его воображении постепенно всплывало море, прибой и запах водорослей, горячий песок и полоска пены на берегу. И вдруг он вспомнил, как они катались на морских черепахах, свою маску с ластами, и решение начало всё отчетливее и отчетливее проявляться в сознании. Именно, как на черепахе, можно подтащить и закрепить для стрельбы торпеды.

Наконец план созрел в его голове до мельчайших деталей. Он попросил позвать Собира, и когда тот явился, посвятил его в свою идею. Собир был в восторге и приступил к немедленному её изучению. Они подробно записали, какие материалы и оборудование им потребуется, где и когда всё будет готовиться и собираться. После того как с материальным обеспечением было покончено, приступили к подбору исполнителей. Когда и этот вопрос был в основном утрясён, Собир попросил Мушаррафа держать всё в строжайшем секрете, в целях его же собственной безопасности. Но это было излишним, потому, что молодой человек сам прекрасно понимал необходимость конспирации. Напоследок он внёс предложение оборудование изготовлять в разных местах и собрать потом на месте, а судно фрахтовать уже сейчас, чтобы к ним привыкли в порту. Собир с этим согласился. Он отдал распоряжение человеку, и тот немедленно отправился в Карачи. Теперь предстояло решить вопрос финансирования, которым он и занялся, дав Мушаррафу два дня отдыха.

11.

Ровно через два дня вернулся Собир, и дело закрутилось. Мушарраф отъехал в Карачи и поселился в небольшой лачуге вблизи порта. Он осмотрел две рыбацких лодки, которые зафрахтовал Собир. Это были хорошие лодки, оснащенные парусом и небольшим надёжным мотором. Они имели устройство для траления и лебёдки для ловли акул. Но Мушарраф попросил ещё две, для того, чтобы запутать вычисление их военными контрразведчиками. Собир после согласования с руководством, согласился и с этим. Часть команды наняли в его родном лагере. Всё получилось вполне естественно, он нанял знакомых людей, и эти люди занимались ловом рыбы, не подозревая об истинном предназначении лодок. Они были рады тому, что их земляк дал им работу, и не задавали никаких вопросов.

Рыбу принимал один из членов организации, и это давало возможность курсировать из порта в город и в Хайдарабад, не вызывая подозрений. По замыслу Мушаррафа, установка для транспортировки и пуска торпеды представляла собой платформу, на которой будет установлено крепление для снаряда и устройство для запуска моторов торпеды. Сама платформа крепится к двум резервуарам, расположенным справа и слева. В них через трубопроводы, будет подаваться воздух, или через клапаны вода, для регулировки уровня погружения. Кроме того, на платформе будут установлены два анкерных устройства для фиксации платформы при пуске. Конечно, конструкцию разрабатывали инженеры, но идею подал Мушарраф. Ёмкости были заказаны на одном предприятии, а платформы на другом, крепления на третьем, а якоря на четвёртом. Всё это было свезено в несколько складов и лишь спустя несколько дней доставлено на побережье, где и было смонтировано.

Доставку и сборку Мушарраф проводил вдвоём с одним из своих новых подчиненных. Когда устройство было смонтировано и испытано, они притопили его, надёжно закрепив якорями. Теперь нужно было установить крепление для платформы под килем лодки. Работу необходимо было провести так, чтобы даже рыбаки этого не заметили.

Когда всё было готово, Мушарраф доложил Собиру. Тот лично осмотрел платформы и лодки. Настал самый ответственный момент – доставка торпед к платформам. Когда и где, кто и каким образом доставит их в залив, держалось в строжайшей тайне. Собир уехал и приказал Мушаррафу потихоньку сменить команды на судах. Эти действия не вызывали подозрений, потому что так делали все, чтобы не доплатить или не заплатить вовсе. В конце концов, он оставил на судах по три хороших рыбака, которые и обеспечивали лов.

Маршрут судов был спланирован таким образом, чтобы проходил вдоль фарватера. Постепенно они примелькались береговой охране, и их даже не останавливали для проверки лицензии и квоты. Наконец вернулся Собир. Операцию нельзя было доверить никому, столь высока была степень ответственности, и он решил, что операцию по доставке торпед проведут они вдвоём. Они купили лодку и, переодевшись в рыбаков, начали ловлю рыбы вдоль побережья. Они даже соорудили себе лачугу из фанеры на окраине. Никто не обратил особого внимания на появление лачуги и новых поселенцев. Здесь часто появлялись новые люди, так же часто они и исчезали. Собир никогда не был рыбаком, что было заметно, поэтому они выходили в море рано, а возвращались поздно, забирались в лачугу и ни с кем не общались. Вонь, жара и не очень чистая постель явно доставляли мучения Собиру, но он старался не показывать виду. Единственно, чего они оба опасались, что не привыкший к таким условиям начальник, мог загнить или заболеть кишечными болезнями. Но, слава Аллаху, они дождались назначенного времени. Однажды раздался звонок по мобильному телефону, и Собир коротко переговорил с кем-то. Быстро собравшись, они спустили лодку на воду и налегли на вёсла, направляясь к скалам. Здесь, в тайнике хранился подвесной мотор и две канистры топлива. Мотор был довольно мощный для такой лодки. Закрепив мотор, они взяли курс в открытое море. Через час пути они увидели судно, с которого поступил сигнал. Ответив фонарём, Собир направился прямо к нему. С судна лебедками спускали в воду два контейнера. Когда они пришвартовались, Собир поднялся на судно, а четверо матросов принялись крепить контейнеры по бортам лодки. Через пять минут вернулся Собир, и они поплыли обратно. Ход лодки заметно упал. Даже мощный мотор не мог разогнать её до прежней скорости, так что назад добирались на час дольше. На их счастье, береговая охрана не появлялась. Подплыли к месту притопления платформ. Мушарраф несколько раз нырнул, прежде чем их обнаружил. После этого он ещё раз нырнул и извлёк из воды контейнер с небольшим компрессором. Соединив компрессор шлангом с резервуарами платформы, они начали закачивать туда воздух. Как только платформа появилась, они отсоединили один их контейнеров и, надвинув его на платформу, принялись извлекать из него торпеду. Закрепив торпеду на платформе, контейнер утопили, а платформу вновь притопили. В той же последовательности подготовили к пуску и вторую торпеду. Уже начало темнеть, когда они добрались до скал. Там они сняли мотор и спрятали его в тайник. Осторожно вывели лодку из скал и попытались плыть вдоль берега, но усиливающаяся волна всё время прибивала их к берегу, угрожая разбить лодку вдребезги. Надо было или уходить в море, или выходить на берег. Ночь – не время скитаться по морям на такой посудине, поэтому они подплыли к берегу и вытащили лодку. В принципе она им была не нужна, но на всякий случай они решили её не бросать. Добравшись до лагеря по берегу, они сразу легли спать, а утром перегнали лодку в другой посёлок и продали за полцены. Всё было готово к завершающей стадии, но Собир приказал ещё просчитать всё по времени и проверить по расстояниям, сам же куда-то исчез. Мушарраф добросовестно проверил время пути каждого из судов, распорядок на эсминце и выбрал наилучшие места для атаки. Всё это он проделал так, что никто и не понял, чем он занимается. Рыбаки бросали невод, рулевой удерживал лодку на курсе, в общем, это выглядело как обычная рыбная ловля, которой занимались десятки таких же лодок. Наконец появился Собир и объявил время начала операции.

Утром лодки вышли в море уже с командой диверсантов на борту. Две лодки «пустышки» управлялись людьми Мушаррафа. Они должны были крутиться рядом, прикрывая две основные лодки. Они шли к месту хранения платформ. Как только Мушарраф дал знак, они приступили к ловле. А Мушарраф с напарником спустились в воду и, найдя платформы, выставили буйки. На эти буйки завели лодки. После этого начался процесс подгонки платформ к креплениям. С помощью компрессора их подняли на нужную глубину и подвели к креплениям. Работа заняла почти час. Всё это время команда бросала невод, изображая ловлю. Как только работа была закончена, лодки пошли на прежнее место ловли. Их возвращению никто не придал значения. Многие рыбаки меняли место лова в поисках удачи. Выйдя на фарватер, лодки разделились на две группы. Одна пара вышла по правому борту корабля, другая – по левому. Как только они вышли к точке стрельбы, лодка – «пустышка» сделала разворот и закрыла корпусом лодку Мушаррафа. Мушарраф спрыгнул в воду. На нём был лёгкий костюм аквалангиста. Нырнув под киль, он сбросил анкеры и отцепил платформу от крепления. После этого он отцепил от пояса капроновый шнур и прикрепил конец к платформе. Затем он подал знак: «отплывать». Лодка медленно стала удаляться. Шнура должно было хватить на восемьсот метров. Когда весь шнур был стравлен, лодка остановилась. Теперь её удерживали на месте рулями и мотором. Мушарраф вынул перископ и развернул торпеду на цель. Перископ был маленьким и почти не отличался от поплавков рыбацких сетей. Затем он подал сигнал и стал ждать. Нервный озноб потихоньку овладевал им, как бы он не старался быть спокойным. Через несколько секунд на пульте вспыхнула маленькая лампочка. Он разжал крепления и нажал «пуск». Моторы заработали, и торпеда устремилась к цели. Мушарраф вновь прицепил к поясу трос и снял специальную лыжу, делать это он пытался спокойно, но всё равно движения его были нервными. После этого он открыл клапан, и воздух из резервуаров устремился вверх, платформа начала медленно погружаться на дно. В этот момент мощный удар всколыхнул воду. Взрывной волной сдавило грудь и голову. Если бы не специальные наушники, он бы, наверное, лишился барабанных перепонок. На мгновение Мушарраф потерял ориентировку. В голове гулко застучало. Тут он почувствовал, как трос натянулся, и он начал плыть. Чтобы его не подняло на поверхность, он всё время наклонял лыжу вниз. Спустя несколько секунд второй взрыв сотряс акваторию. На эсминце началась паника, но Мушарраф в это время плыл под водой, приближаясь к лодке, и ничего не видел. Когда он оказался под бортом лодки, он бросил лыжу, снял ласты и баллоны. Маску он скинул в последнюю очередь. Ему сбросили веревочную лестницу, и он взобрался на борт. Лодка шла малым ходом, но всё равно она оказалась на значительном удалении от точки стрельбы. Лебёдку тоже скинули в воду. Теперь на судне не было ничего, кроме рыболовных принадлежностей. Даже крепления были сняты, пока Мушарраф готовился к стрельбе. На эсминце уже начался сильный пожар. Вдруг он как-то вздрогнул и разломился пополам, и обе его части заглатывая воду, погружались в океан. Через пару секунд грохот мощного взрыва докатился до них. Завыли сирены, противолодочные корабли мчались, закольцовывая выход из бухты. Началось беспорядочное бомбардирование водных глубин. Появились вертолёты и катера береговой охраны.

«Американцы вообще любят шум, – подумал Мушарраф. – У них много оружия и боеприпасов, вот они и тратят их бездумно. А, может, они это делают от страха?»

Катера быстро начали сгонять все лодки в группы и ставить на якорь. Началась тотальная проверка. Перевернули всё, не щадя ни снасти, ни улова. У них забрали документы на судно и личные документы. Но у большинства рыбаков документов не было никогда, документы были лишь у владельцев лодок. Ничего, не найдя, документы им вернули, но всех препроводили в порт.Там уже стояли полицейские кордоны. Их повели в ангар, но такой поворот событий не входил в планы Мушаррафа. В этой сутолоке скрыться было не сложно, и Мушарраф, улучшив момент, проскользнул между двух стопок тюков. Быстро взобравшись наверх, он навалил на себя пару мешков и стал ждать. Он слышал, как между тюками прошли какие-то люди, потом сверху по нему прошлась пара сапог, но его никто не заметил. Когда всех задержанных провели в ангар, и на пирсе стало тихо, он потихоньку спустился на палубу и крадучись добрался до причала. Здесь он незаметно спустился в воду и вплавь, прячась за лодками, выбрался за территорию порта. Ещё через час он уже был на базе, где его ждал Собир. Он бросился обнимать Мушаррафа.

– Наша удача, это первый шаг борьбы, сегодня ты узнаешь, как горит земля под ногами неверных. А сейчас давай помолимся Аллаху, за то, что он помогал нам в нашем святом деле.

Они предались молитве. Закончив её, Собир приказал накрыть обед. Хороший плов, фрукты и вино привели единомышленников в благостное состояние духа. Собир включил телевизор. Новостей оказалось так много, что передача несколько затянулись. Теракты были совершены в столице, Хайдарабаде и в одном из гарнизонов вдоль иранской границы. Это были не глупые акции запугивания правительства, с убийством мирных граждан, а вполне чёткие боевые действия против американских войск и войск правительства. Сотни солдат стали жертвами этих боевых действий. Несколько дней они провели, не выходя из дома. По всюду действовал комендантский час, шли повальные обыски и чистки. Тех, кого взяли в порту, перевезли в тюрьму, и судьба их пока была не известна. Четверо из его команды тоже сумели скрыться в суматохе первых часов. Остальные были арестованы. Мушарраф пребывал в безделье, но другого выхода не было. Телевизионные новостные сообщения кричали о всё новых и новых терактах, но уже не в Пакистане, а в Афганистане, Ираке и Ливане. Чувствовалась рука мощной организации, членом которой он состоял. Этот приводило его в особое чувство восторга и гордости за себя и своих товарищей. Ещё его радовал Иран, который всё смелее и смелее шёл на конфликт с американцами. В самой же стране чувствовалось смятение власти. Там уже начали осознавать, что имеют дело не с местными экстремистами, а мощной международной организацией, имеющей не только чёткую структуру, но и хорошее финансовое и материальное обеспечение. Три недели они не высовывались из дома. За это время к ним наведывались с проверкой раза четыре, но домик, с виду простенький, имел систему тайных комнат, вырытых глубоко под землей. Там они отсиживались, когда к ним приходила полиция.

12.

Наконец страсти поулеглись. Кого-то расстреляли, кого-то выпустили на свободу. Из его группы не вернулись двое. Куда они делись, никто не знал. Правда, были накрыты ещё три конспиративные квартиры для мелких агентов, но там никого не взяли. Прибыл человек от Эльдара и на словах передал поручение и новые документы. Им предстояло отбыть в Кветту, где их ждёт новое задание. На следующий день они тронулись в путь и на удивление спокойно добрались до места. Там их ждал Эльдар. Он вкратце рассказал им маршрут и цель задания. Им предстояло вновь пройти до Лашкаргаха, а затем по реке спуститься до Заранджа. Там их встретят и помогут переправиться в Иран. Всё остальное они узнают на месте. Несколько дней ушло на подготовку каравана и стыковку с афганскими местными бандами. Они должны были выйти в Кандагар, а там их брали помощниками водителей до Гиришка. В Гиришке местный главарь, Абдулла, должен был встретить их и отправить с караваном в Лашкаргах. Там же они разыщут людей Джабара, и уже с их помощью доберутся до Заранджа. Здесь их будут ждать люди, которые обеспечат им переход в Иран.

Всё было ясно и понятно, и, потратив два дня на подготовку, Мушарраф и Собир отправились в путь. И на этот раз всё прошло гладко. В Лашкаргахе они задержались на два дня. Караван не подоспел во время, но в знак уважения к гостям, Абдулл дал им в утеху пару наложниц, которые там имелись ещё со времён войны. Когда-то он организовал там тайный притон для шурави, так он и остался, этот притон, обновляясь лишь новыми наложницами. В Зарандже они без труда нашли нужных людей. Здесь был небольшой военный гарнизон, но американцы не особо стремились проявлять себя и занимались лишь обеспечением собственной безопасности. Они без особого труда пересекли границу вплавь по реке, и, добравшись до небольшого городка, остановились на ночлег. Утром за ними прибыл джип и доставил их в лагерь, который был удачно скрыт в этой гористой местности. Недалеко от лагеря находилось озеро, довольно больших размеров. Их встретил крепкий высокий мужчина, который представился начальником лагеря. Он поинтересовался, как поживает Эльдар, и задал ряд вопросов, для проверки. Это были своего рода пароли, после чего проверил документы и передал какие-то распоряжения помощнику. Тот сразу же скрылся. Мужчина ещё поговорил с ними о чём-то, пока помощник не вернулся и не показал ему какие-то бумаги, после этого он улыбнулся и перешёл к делу.

Мужчина представился Ахмадом и объяснил им, что они назначены инструкторами по подготовке диверсантов. Его подразделение готовит в основном боевиков для работы в горной местности, ориентируясь на Афганистан и северный Пакистан, но есть подразделения по подготовке людей для работы в пустынной местности. Сейчас ему поручено сформировать подразделение для диверсий на море. Для этого они и были приглашены сюда. Он сам слышал о дерзкой операции в Карачи, и очень рад общению с людьми, её организовавшими. Пока он точно не знает основных целей, но вскоре должен прибыть офицер из Тегерана, и всё подробно объяснить. После этого он проводил их в помещение, отведённое для них, и приказал накормить гостей.

К вечеру прибыл иранский офицер из службы разведки. На встречу с ним был приглашён один Мушарраф. Офицер поздоровался и сразу перешёл к делу. Акция имеет статус совершенно секретного мероприятия. Чем он будет заниматься, никто не должен знать. Сейчас он посвятит его в замысел, а он, Мушарраф, как только разработает план, ознакомит с ним его лично. Когда всё между ними будет согласовано, план пойдёт на утверждение в Тегеран. После чего он получит в своё распоряжение все необходимые средства.

– Мы планируем нанести серию серьёзных военных акций на территории США. Но нанести удар отсюда мы не можем, в силу ряда причин. Но эти акции будут продолжением тех, что мы с вами провели здесь, в Центральной Азии. Цель их – развеять миф о том, что Америка обладает подавляющей военной мощью. Американцы должны знать, что покоя им не будет ни здесь, ни там, у себя дома. Мы должны сделать так, чтобы они потеряли покой и сон, чтобы земля горела у них под ногами. Ты будешь организовывать один из эпизодов этой акции. Ваша задача – нанести ракетный удар по одному из городов восточного побережья. Ты должен разработать реальный план и подготовить его к осуществлению.

– Значит, я не буду непосредственно участвовать в его осуществлении?

– Нет, у нас будут другие задачи. Скоро нас ждут великие дела, и ты понадобишься здесь.

– Я никогда не имел дела с большими ракетами. Я должен хотя бы видеть, с чем буду иметь дело. Как я понял, удар должен быть нанесён с моря, значит, необходима полная информация о размерах и весе. И мне нужны будут специалисты.

– Что ж, это резонно. Завтра вечером я убываю, и возьму тебя с собой. На месте и будешь "мозговать". У нас есть подходящая ракета, так что ты её воочию изучишь. Есть и спецы. Главное – обеспечить надёжный и тайный запуск

Через два дня Мушарраф прибыл в Иран на ракетную базу. Молоденький офицер был придан ему в помощь. Мушарраф исследовал и ракету, и пусковую установку, он задал офицеру множество вопросов об её устройстве, порядке запуска и технических характеристиках. По сути дела безграмотный парень, обладал каким-то уникальным даром понимать всё это грозное железо. Он схватывал всё с лёту и через несколько дней знал о ракетах столько, сколько другие начинают узнавать за годы. Когда на все интересующие его вопросы он получил ответы, Мушарраф уединился и начал думать.

Ракета – не торпеда, и её не затопишь для маскировки, значит, на линию огня она должна выйти открыто. Но как это сделать там, во вражеском стане, где подступы просматривают самые новейшие технические устройства? Как доставить её к берегу, как подступиться к целям? Что-то опять витало в его сознании, но нужна была картинка, чтобы это что-то проявилось. Ему нужен был большой город у моря, чтобы понять, чего ему не хватает. Об этом он и попросил своё начальство. Оно долго совещалось, обсуждая просьбу Мушаррафа, и наиболее подходящим был признан Эль-Кувейт. Через день Мушарраф уже был на побережье столицы Кувейта. Ему льстило, что о нём так заботятся и ценят, исполняя любое желание. Он находился в таком расположении духа, что готов был горы свернуть. Он долго всматривался в море, но ничего не поднималось в его сознании. Тогда он отправился в порт. Там, где стояли у причалов роскошный яхты, он вдруг увидел катамаран, и сразу в сознании что-то щёлкнуло, и воображение начало рисовать картины, анализируя каждую и отбрасывая не нужное или не реальное, собирая рациональное в единый замысел. Он понял, что можно возвращаться, и сообщил об этом своему патрону. Пока они ехали в аэропорт, план уже обрёл реальные очертания. Через день Мушарраф доложил замысел своему новому начальнику.

План был прост, а потому и гениален. Две прогулочные яхты соединялись между собой каркасом, на который будут крепиться направляющие для ракет. После пуска этот каркас откреплялся и утапливался. Вся конструкция может быть сделана на месте. Каркас – это две металлические фермы, соединённые перемычками. Направляющие – швеллеры, которые можно замаскировать под тали или лебедки. Двумя ботами или катерами их можно доставить на место сборки. Оставались лишь ракеты. Их предложено было замаскировать в контейнеры, изготовленные в виде шлюпок или лодок. Люди арендуют яхты, выйдя на линию огня, они встречаются с катерами, снаряжёнными каркасами и направляющими, монтируют пусковую и осуществляют залп. После чего сбрасывают пусковую установку и таким образом избавляются от улик. Нанести удар можно в непосредственной близости от побережья, по крайней мере, почти в территориальных водах. План был принят быстро и так же быстро утверждён. И дело закрутилось. Инженеры принялись за разработку проектов. В лагерь прибыли дюжина китайцев и переводчик. Их вместе с Мушаррафом поселили на озере. Всё побережье вокруг озера было оцеплено в радиусе десяти километров. Через несколько дней прибыли крытые тяжёлые тягачи. Шестидесятитонные машины привезли две прогулочных яхты и два бота, которые тут же спустили на воду. Мушарраф был поражён дисциплиной и организованностью исполнителей. После того, как были выгружены суда, начало поступать снаряжение. К концу недели они приступили к сборке конструкции. Все проблемы тут же обсуждались, находились новые технические решения, а подвижные мастерские тут же всё воплощали в металле. Когда конструкция и вспомогательное оборудование были сделаны и опробованы, приступили к тренировке команды. Китайцы оказались очень кропотливыми и дисциплинированными. Обучение шло быстро, и через две недели были отработаны все штатные и нештатные ситуации. Оставалось провести реальные боевые пуски. В лагерь прибыли ракетчики, которые провели замеры и направление стрельбы. Наконец был назначен день пуска. Китайцы отрабатывали всю операцию полностью. На полигоне не было оставлено никого, кроме исполнителей и принимающих проверку. Китайцы с точностью роботов выполнили сборку, погрузку и пусковой комплекс, и даже провели тренировочный пуски, поразив намеченные цели. После этого конструкция была затоплена, а лагерь свёрнут. На следующий день исчезли и китайцы.

Всё это время Мушарраф работал один и не знал, чем занимается Собир и другие обитатели центра. Но и сейчас, когда работа была закончена, его не спешили выводить "в свет"". После двух дней откровенного безделья, к нему вновь приехал офицер и сообщил, что теперь у него будет новая работа. Это была обычная диверсионная работа, но возглавить ему предстояло небольшую группу подрывников. По предположению руководства, после известных событий начнётся ротация войск, как в Афганистане, так и в Пакистане. Вот именно Мушаррафу и предстояло спланировать и организовать диверсионную работу так, чтобы эта ротация не проходила без потерь со стороны противника. Времени у него на подготовку отводился месяц, поэтому работы было много, а вот времени в обрез. Офицер развернул карту и показал предполагаемые маршруты движения. Понятно, что такой театр военных действий одному охватить невозможно, а потому офицер попросил Мушаррафа разбить эти маршруты на зоны наиболее удобные для диверсий и определить способы нападения на объекты, а так же количество групп, необходимых для выполнения этих задач. Одну из зон ответственности Мушарраф должен был выбрать себе по своему усмотрению. Он долго изучал карту, рассматривал её через лупу, но ничего определённого решить не мог. Ему понятна была лишь та местность, по которой он ходил. Глядя на карту, он живо представлял её и мог понять о ней всё, глядя на карту. Там же, где он не был, она совершенно не всплывала в его воображении, сколь долго он ни вглядывался в рисунки на карте. Поэтому он быстро разбил на зоны юг Афганистана и юг Пакистана, оставив нетронутыми остальные территории. Он не выделил в зоны и города, потому что не любил их. Для него больше по душе были просторы, не зависимо от того, были ли это степи, или горы, или водная гладь. Там он чувствовал себя, как рыба в воде. Определив себе зону ответственности, он опять впал в состояние, когда мысль кружила вокруг идеи, но не находила зацепки, чтобы реализоваться в план. Утром пришёл офицер и внимательно изучил всё, что он пометил на карте и выслушал предварительные намётки по каждой зоне.

– По нашим разведданным, концентрация войск будет проходить в районе Герата и Шинданта. Отсюда удобнее всего выйти на Мешхед. Значит, дорога Кандагар – Герат будет основной для передвижения войск. В Пакистане будут задействованы более крупные силы, а потому выбери себе зону в районе Кандагар – Фарах. Тебе необходимо создать две-три группы и продумать, как будут осуществляться диверсии, каким образом будет осуществляться материальное обеспечение и прикрытие. Пути подходов и отходов. Людей мы тебе подберём, всё необходимое вооружение и боеприпасы, а также технику, тебе дадут, а обеспечение всем прочим тебе придётся взять на себя. Времени у тебя меньше месяца, чтобы всё продумать и подготовиться, поэтому приступай незамедлительно. Всё, что тебе необходимо, тебе дадут по первому требованию.

– Мне необходимо изучить местность, чтобы организовать схроны и подготовить места для нападений. Для этого мне нужна небольшая машина или мотоцикл, а лучше то и другое, а так же контакты с местными лидерами.

– Что ж, это резонно. Когда тебе всё это потребуется?

– К вечеру. И ещё, нужна легенда, и необходимо сделать так, чтобы я без большого шума оказался в Гиришке.

– Задачи ты ставишь большие. Мне уже кажется, что не я начальник, а ты. Но, тем не менее, всё будет сделано.

С этими словами офицер удалился, а Мушарраф начал собираться в дорогу. Он приготовил одежду, продукты и посуду, сделал запас воды. После чего он отправился в лагерь. Найдя начальника лагеря, он попросил показать ему людей, которых планировали отдать в его распоряжение. Через пятнадцать минут Ахмад собрал полтора десятка парней. Среди них Мушарраф обнаружил троих, с которыми работал в Карачи, и одного, с которым работал на первой операции. Последнего звали Джамил, и лучшей кандидатуры для работы Мушарраф и не желал. Отпустив остальных, он вкратце объяснил тому задачу и отправил готовиться. К вечеру прибыл офицер и передал ему деньги, адреса и дал проводника. Машину и мотоцикл они купят в Фарахе. Там уже об этом знают. Через границу пойдут пешком, а там, в ближайшем кишлаке, им дадут лошадей. В Фарахе они их вернут, когда будут покупать машину. Навьючив на себя имущество, они тронулись в путь.

Глава 4.

1.

Переночевав в пещере, «путешественники» вернулись на стоянку и, запрягшись в тачки, продолжили путь. Оставался последний переход. Дорога шла под уклон, поэтому двигались они споро, и часам к четырём, добрались до места. Местность действительно была выбрана удачно. Два сходящихся у вершины холма были хоть и довольно высокими, но и пологими. Внизу виднелась вода. Можно было предположить, что это действительно была когда-то река. Если расчёты были верны, то река эта – Тобол. Расчёты старик вёл с помощью школьной карты, календаря и листка бумаги, на котором он помечал годовой переход. Чтобы не сбиваться с пути, он шёл вблизи русел рек, ориентируясь по останкам бывших посёлков. Теперь, когда они вышли к Тоболу, им следовало повернуть на север. Там, в месте слияния с Иртышем, должна находиться земля, которая приходила ему в видениях. То место, куда он вёл этих детей.

Старика вела призрачная надежда, что привидевшееся ему, как откровение, реально существует, и только эта надежда давала ему силы жить. Хотя, если бы он не поверил в существование оазисов, и не повёл детей за собой, они всё равно бы погибли. Ничто не вечно. Когда-то плёнка рассыплется в труху, сломаются перекрытия, кончатся дрова, и они не смогут противостоять этому солнцу, этим ультрафиолетовым лучам, морозам и воде. Они не смогут противостоять стихии и уберечь то, что они ежегодно так бережно выращивали.

У них не было другого выхода, как верить в то, что пришло ему однажды в видениях и уже десять лет вело их вперёд. Расставив тачки, они приступили к работе. Взрослые рыли укрытие, а малыши выбирали камни и складывали их в кучи. Переночевали, расположившись табором. Было тепло, и все выспались хорошо.

С утра работу продолжили. Вырыли землянку и вынесли землю, после чего приступили к оборудованию стоков. Вокруг землянки вырыли ров, который спускался вниз, чуть дальше входа. Закончив работу, стали разбирать тележки. Установили опору и поставили перекрытия.

На следующий день все снова принялись за работу. Взрослые девочки укладывали маты на перекрытия и таскали землю наверх. Гриша, Борис и Лёша таскали камни и укладывали их в обводную траншею. Они подбивали камни так, чтобы те лежали как можно плотнее, создавая жёлоб. Старик с парнями приступили к строительству теплицы. Они разметили площадку и начали вкапываться в землю. Мила, Настя и Ира отбирали камни. К обеду девушки засыпали землей крышу и начали помогать младшим девочкам. Они просеивали землю между пальцами, отбирая мелкий камень.

Ещё день они засыпали мелким камнем крышу землянки и долго притаптывали его. Затем снова начали засыпать крышу землёй. Мальчики начали укладывать переднюю стену, а старик с юношами продолжал копать. Когда, наконец, они вкопали теплицу на два метра в склон, в землянке уже стояла дверь, печь и ямы для хранения овощей. Освободившиеся тачки разобрали, и ящики занесли внутрь.

В землянке было прохладно, поэтому днём они отдыхали внутри, а ночью спали снаружи. Теперь все работали на теплице. Ещё не все работы по обустройству были закончены, а старик уже разбил внутреннюю площадку на квадраты и приступил к посадке. Времени было мало. Солнце поднималось выше, и день увеличивался. Днём температура доходила уже до тридцати градусов, и вода быстро уходила. Пока ещё ночью воздух успевал остыть до восемнадцати градусов, но, как только вода уйдёт, перепады температуры будут расти. К середине лета воздух будет прогреваться до шестидесяти градусов, а ночью остывать до десяти. Разрушенный озонный слой свободно пропускал жёсткий ультрафиолет и тепловую энергию солнца, так же легко отдавал тепло в космос ночью. Поэтому нельзя было терять ни минуты благоприятного времени. За эти десять с лишним лет они уже выработали технологию выращивания растений. Сначала они высаживали всё в теплицу, которая была нужна не столько для того, чтобы согреть, а, наоборот, чтобы удержать прохладу. Для полива использовалась паводковая вода, когда уже все водоёмы пересыхали, они использовали воду из вырытого бассейна. Перепад температуры вызывал конденсацию паров, конденсат этот собирался в резервуар с помощью плёнки. К концу лета это был единственный источник воды. Только в конце июля обычно несколько дней шли проливные дожди, которые так же неожиданно прекращались, как и начинались. Нельзя сказать, что дождей не было вовсе. Часто на небе собирались грозовые тучи, но капли не достигали земли, а испарялись в воздухе. Эта влага из воздуха ночью конденсировалась, выпадая обильной росой, но с восходом солнца моментально испарялась. Чтобы уберечь посадки от излишнего тепла и ультрафиолета, они применяли камышовые щиты, которые расставляли так, чтобы они отбрасывали тень на теплицу на всем пути солнца. Просеянную землю разбили на квадраты, в которых высадили рассаду и зерновые. Вдоль стен высадили кукурузу. Отдельный участок занимали корнеплоды. Можно было вырастить и больше, но размеры их огорода были ограничены размерами жердей и количеством припасённой по случаю плёнки. Когда сев был завершен, наступил период небольших каникул. Утром и вечером было тепло, и вода ещё полностью не сошла, но уже нагретая солнцем была тёплой. Ребята бегали к реке, а старик обходился небольшим прудом, образовавшимся после схода воды. Юсуп, хоть и был худой от недоедания, но широкоплечий и коренастый. Мышцы его были чётко очерчены и рельефны. Каха же наоборот был строен и тонок в кости. Тело его было не рельефным, но в нём чувствовалась сила и ловкость, какая- то кошачья гибкость.

2.

Старик стал замечать, что ребята ведут себя не так, как дети. Они начали смущаться изменений в своём теле, но более всего это проявлялось в девчатах. Они всё чаще стали заглядываться на парней, и откровенно смущаться, когда те обращали на них внимание. Это тревожило старика. Он ожидал, что всё это произойдет раньше, но видно недоедание и трудные условия несколько притормозили половое созревание, точнее, инстинктивное осознание его, но жизнь берёт своё, и когда-то любовь должна придти в их сердца. Пока они ещё не осознавали своих чувств, но гормоны уже клокотали в них и бурлили, смущая и тревожа.

Марина явно была не равнодушна к Юсупу. Она с утра и до вечера крутилась возле него, заигрывая с ним, и злилась, когда парень уделял внимание Оле. Женский инстинкт побуждал девушку как-то выделиться, чтобы понравиться ему. Она стала украшать себя, но делала это не умело, и от этого выглядела несуразно. Как ни странно, Оля тоже заглядывалась на Юсупа, но не так откровенно. Но всё равно это было заметно. Сначала Юсуп смущался от этого внимания, но было видно, что это ему тоже нравится. Каха же делал вид, что ему всё равно, хотя старик чувствовал, что его расстраивает предпочтение девушек его товарища.

Отношения между подростками стали накаляться, и старик не знал, что делать. Он понимал, что чувств не удержать, и инстинкт возьмет своё. Но сейчас это было совсем не вовремя, ведь всё это могло вылиться в беременность, а как быть потом, он даже не мог и представить. Хорошо, что они не знали, что такое секс, и потому старик решил помалкивать. Хотя и парни, и девушки несколько раз неожиданно и в лоб спрашивали его о различиях между ними, но он умудрялся уклониться от ответа. Старик отвлекал их различной работой, даже отправлял парней на разведку, и пытался как-то их поругивать, чтобы отношения не перешли в конфликт. Занявшись работой, особенно вдали от девчат, парни успокаивались и работали дружно. Поэтому он посылал их разведывать окрестности. Разведка к тому же дала результат. Они нашли несколько стволов упавших когда-то давно деревьев, которые перетащили на стоянку и распилили. Год начинался удачно. Дров они запасли в четыре раза больше, чем обычно, а, значит, зимовать им будет намного легче. Вскоре посадки дали всходы, и жизнь приняла нормальное русло. Днём они отлёживались в землянке, а утром и вечером поливали, рыхлили и окучивали. Приближалась середина лета, но река не усохла, а стала маленьким ручейком. Они вырыли небольшой бассейн, и у них появился дополнительный источник воды. Обильный полив позволил получить лучший урожай. К июлю ручей почти высох, а к августу от реки осталось лишь сухое русло, но всё же воды у них было достаточно, чтобы всё успело вырасти и созреть. Старик даже рискнул вторично высадить корнеплоды и огурцы, и теперь молодые кустики зеленели на грядке.

Приближалось время отправлять парней на разведку маршрута. Старик даже был рад, что парни будут отсутствовать. Может, страсти несколько поутихнут. Он развернул свою карту и ещё раз долго мерил пройденный путь. Сомнений не было, они вышли к Тоболу. Теперь их путь должен лежать на север. Он промерил оставшийся путь. Получалось, что до цели им ещё предстояло идти год или два.

Тщательно собрали и снарядили разведчиков. Парни, смущаясь усиленным к себе вниманием, пытались уклониться от заботы, но это им не очень удавалось. Настал день выхода. Рано утром старик поднял всех и накормил "обильным" завтраком. Потом все вышли наружу и стали прощаться. Старик крепко обнял сначала одного, затем другого. Потом ребята обняли малышей. Когда же дело дошло до прощания с Олей и Мариной, то девушки бросились к ним в объятия и разрыдались, Марина вцепилась в Юсупа, и слёзы катились у неё по щекам. Старик строго прикрикнул на неё и оттащил за руку. Она продолжала плакать, а затем резко развернулась и побежала в землянку. Оля хоть и не так бурно проявляла эмоции, тоже плакала. Парни мялись, не зная, что делать. Наконец, перекрестив их, старик произнес:

– С богом.

Ребята, взвалив на плечи мешки, и пошли прочь от лагеря.

Глава 5.

1.

Майкл Фроксон проснулся рано, хотя сегодня он мог всласть выспаться. Была суббота, и впереди два дня выходных, но молодой человек имел немало планов. Он хотел съездить в Бостон навестить сестру. Она вышла замуж и переехала туда четыре года назад. Муж её имел бизнес на побережье, и жили они довольно не плохо. Поэтому Майкл и решил совместить полезное с приятным – и повидаться с сестрой, и отдохнуть на море. Расстояние от Вустера до Бостона было не большое, километров сто двадцать, а потому он рассчитывал оказаться на месте часам к одиннадцати. Перекусив бутербродом и чашкой кофе, он завёл свой автомобиль и выехал за город. Машин было не много, похоже, что все наслаждались утренней дрёмой, поэтому ехать было легко и приятно. Солнце уже поднялось, залив горизонт золотистой полосой, но в воздухе ещё стояла утренняя свежесть. В это время вся природа как бы набирала жизненную силу. Лёгкий ветерок колыхал траву, какие-то мелкие птички то летели на встречу, то пересекали путь, занятые одним лишь им ведомыми делами. За окном мелькали поля, животные и строения ферм. Многие горожане всегда с завистью смотрели из окон своих автомобилей на эту размеренную сельскую жизнь. Они завидовали этой неспешности, тишине и простору. Но, как ни странно, никто из них уйти в эту жизнь не собирался, предпочитая тесноту квартир и шум оживленных улиц. Майкл включил музыку и прибавил скорости. Солнце, зелень, музыка и скорость делали мгновения жизни прекрасными, и он наслаждался этими моментами.

Вскоре мягкие и спокойные, почти пасторальные, пейзажи постепенно сменились на городские. Пригород, с его промышленными постройками всегда выглядел угнетающе. Множество заводов и фабрик создавали безобразный колорит мощи и убожества, прогресса и разрухи. Чем ближе продвигался он к центру, тем наряднее становился город, приобретая ту свою красоту и привлекательность, которую мы держим в подсознании, вспоминая о том или ином мегаполисе. Объехав центр, он свернул на юго-восток и вскоре оказался возле небольшого, но достаточно респектабельного дома.

На звонок дверь открыла сестра. Она бросилась на шею Майклу, и радость её была неподдельной. Они прошли в дом. Навстречу им уже шёл Джим – муж сестры. Поздоровавшись с деверем, он пригласил всех в зал. Пока Майкл отвечал на вопросы сестры, Джим соорудил коктейли и простую закуску. Поговорили на общие темы, после чего Джим на некоторое время их оставил, занявшись своими делами. Они не виделись почти два года, хотя вроде бы и жили рядом. Повседневные дела и заботы, леность, да и просто разнящиеся интересы, всё это отдаляло их, и они редко общались. Но всё же наступали моменты, когда одному из них вдруг нестерпимо хотелось увидеться. Конечно, Майклу было проще. Не отягощенный семейной жизнью, он был более мобилен. Вот и на этот раз инициатива исходила от него. Сестра сначала расспросила о том, как он живёт, и он самым подробным образом рассказал ей об этом, потом разговор зашёл о родителях. Они жили в Вустере, не далеко от дома Майкла, поэтому он часто их навещал и мог многое о них рассказать. Правда, сейчас они уехали в Детройт к друзьям, но через неделю собирались вернуться. Так за разговорами время подошло к обеду.

Джим уже успел подсуетиться, и всё было готово к тому, чтобы накрыть на стол. Не хватало только хозяйки. Дженнифер, так звали сестру, отправилась на кухню, и вскоре стол уже был накрыт. Джим был мужчина весёлый и лёгкий в общении. Он беспрерывно подшучивал над женой и сыпал анекдотами. Так что обед прошёл весело. Майкл предложил съездить на пляж, а потом прогуляться. Так и решили. Ужин провели в кафе, после чего отправились спать.

Следующее утро выдалось солнечным, и Майкл решил ещё раз окунуться в море, а после обеда ехать домой. Но эта идея не нашла поддержки у хозяев дома. У Джима появились дела, а Дженнифер просто было лень ехать в такую даль. После долгих уговоров, Майкл, не имевший возможности каждый день купаться в море, решил сделать это в одиночку. Он отправился на пляж, оставив остальных заниматься своими делами. Вода была тёплой, и народу на пляже было много. Он нашёл себе местечко и, раздевшись, бросился в воду.

2.

Накупавшись вволю, он уже собрался отправиться домой, как вдруг услышал какой-то шипящий звук. Этот звук быстро нарастал, и в следующее мгновение где-то в городе появились клубы дыма и пыли. За ними последовали глухие взрывы. Что-то тревожное закралось в душу Майкла, и он, схватив одежду, побежал к машине. В городе уже царила суета и растерянность, многие улицы были перекрыты полицией. Он, петляя по проулкам, оказался на знакомой улице. Дом сестры был почти в центре улицы, но там уже стояли пожарные и санитарные машины. Тревога закралась в душу парня, стягивая её холодным поясом. Подъехав, ближе, он увидел, что там, где ещё утром стоял дом сестры, была груда щепок и кирпича. Соседние дома тоже были разрушены, но ещё имели подобие строений. Всё похолодело в нём, ноги подкашивались. Он сел на асфальт и тупо смотрел на развалины. Подбежали какие-то люди, его отвели к машине скорой помощи, сделали укол.

Постепенно Майкл начал приходить в себя и реагировать на окружающее. Он бросился к полицейскому и начал кричать, требуя сказать, где сестра. Его успокаивали, но ничего толком не говорили. Появился какой-то мужчина, он начал тихо расспрашивать его, задавая вопросы вразброс. Это заставило Майкла концентрировать внимание, и он успокоился. Мужчина ещё долго расспрашивал его, а потом сообщил, что все обитатели дома погибли на месте. Узнать их трудно, сильно обезображены, особенно мужчина. Майкл попросил провести его к ним. Его провели к стоящей в стороне машине и, пустив внутрь, расстегнули по очереди два пластиковых мешка. Узнать Джима было действительно невозможно, но Дженнифер он опознал. Разорванное тело было без руки и ноги, половина головы снесена, но лицо было почти не повреждено. Майкл почувствовал, как комок подкатывается к горлу. Он резко отстранился и попытался выйти из машины, но его вырвало прямо на порог. Кто-то подхватил его и отвёл в сторону. Ему дали воды. Он выпил, и его вновь стошнило, он выпил ещё, и это его успокоило, спазмы в желудке прекратились. Умывшись, Майкл окончательно пришёл в себя. Он подписал бумаги и долго сидел в машине, не зная, что делать. Наконец, он решил позвонить родителям. Он набрал номер, но не знал что говорить. Телефон не отвечал, Майкл набрал ещё раз, но тоже безрезультатно. "Может и к лучшем", – подумал он. Тогда он набрал телефон шефа и сообщил ему о случившемся. Тот даже не знал, что сказать от неожиданности, но, помедлив немного, сказал, чтобы Майкл не волновался на счёт работы.

Его поместили в каком-то помещении, накормили, всё происходило, как будто не с ним, словно в дурном кошмарном фильме. Он ощущал себя как бы по ту сторону экрана, вдали от происходящего. Через сутки все формальности закончились, и ему передали трупы родных людей. Его беспокоило то, что он не мог дозвониться до родителей, оба телефона по-прежнему молчали.

Дома его ждал ещё один удар. Страну захлестнула серия терактов. Одновременно с Бостоном взрывы потрясли Чикаго, Денвер, Новый Орлеан и Детройт. По страшному стечению обстоятельств, судьба не пощадила и его родителей. Они случайно оказались рядом с взрывом и были убиты осколками. Так в его судьбе появились четыре могилы, а он разом потерял самых близких ему людей.

Америка переживала шок, а он никак не мог пережить утрату. Всё потеряло смысл. Он жил, не зная зачем. Дела на работе шли всё хуже и хуже, шеф его жалел, но бизнес есть бизнес, и постепенно стало очевидным, что он лишний здесь, где жизнь текла по своим жёстким и чётко прописанным правилам. В конце концов, он сам ушёл из фирмы.

Депрессию свою он начал заливать спиртным. Однажды, в очередной раз, напившись, он столкнулся с группой смуглых мужчин. В его пьяном сознании они вдруг стали причиной всех бед. Он не особо разбирался в арабах, персах и мулатах. Все смуглые были для него на одно лицо. И лицо это было лицом врага. Он бросился на них, но они так его отметелили, что он надолго попал в больницу. Лёжа на больничной койке, он определил себе дальнейшую цель жизни. Он пойдёт в армию, и будет громить этих черномазых, где бы те ни скрывались.

3.

Выписавшись из больницы, он отправился на призывной пункт и записался в десант. Парень он был довольно крепкий и не глупый, поэтому все тесты сдал по почти максимальному баллу и был зачислен в курсанты. Началась учёба. Непривычная жизнь сначала шокировала его, и хотелось всё бросить, но постепенно он втянулся и вошел во вкус. Он даже начал стремиться преодолеть барьер своих возможностей, тренируясь с усердием. Так прошли два года его новой жизни. Обстановка на Ближнем Востоке и Центральной Азии накалялась. В страну шли гробы и росли протестные настроения, а он был рад, что ему найдётся дело. Он был полон решимости действовать, и даже умереть за родину и демократию. Он даже подал рапорт, с просьбой отправить его в "горячие точки". Рапорт некоторое время ходил по инстанциям, и неожиданно для него самого, был подписан. Он получил предписание отправиться в Афганистан. Здесь вновь поднимали голову моджахеды движения Талибан, и обстановка на юге и юго-востоке обострилась. Руководство приняло решение усилить группировку войск. Мало того, что стало не спокойно в Афганистане, нарастал конфликт с Ираном. Майкла, в составе отдельного батальона, отправляли в район Фарахруда, для обеспечения прохождения колонн. Через день самолет доставит их в Кандагар. Эти названия ничего не говорили ему. Конечно, им доводили сведения о вероятном противнике, но это всё не оставалось в сознании, потому что не было испытано собственной шкурой. А потому всё виделось, как некий вестерн, приключенческий боевик. Горы, хмурые бородатые мужчины, верблюды и он, стреляющий с колена по врагам. Похоже, что и все остальные его соратники мыслили точно так же.

Наконец, настал день погрузки. Батальон был поднят по тревоге и доставлен на грузовиках на аэродром. Взревели моторы, и тяжёлые машины поднялись в воздух. Делали посадку на западном побережье и где-то в Индонезии. В Кандагаре сели под вечер. Их расположили в казармах. Вода имелась лишь в умывальнике. Единственным островком цивилизации была столовая. Модуль был доставлен сюда не так давно и выглядел вызывающе на фоне всех остальных зданий. Утром было построение, и их отправили на участки ответственности. Каждая из рот была расквартирована в разных населённых пунктах и занималась тем, что вела разведку, обеспечивала охрану колонн и ходила в засады, выслеживая и уничтожая группы диверсантов и караваны с оружием. Его взвод был расквартирован в Чаре. Когда-то это был кишлак, но после всех военных лихолетий здесь не осталось ничего, кроме небольших холмиков глины. Это всё, что осталось от мазанок и дувалов. Но зато была застава. По всей видимости, она служила укрытием для многих поколений воюющих. Когда-то это была застава русских, потом она досталась северянам, потом ею овладели Талибы, а теперь здесь расположились они. Каждое "поколение" оставило здесь свои следы. Что-то было разрушено, что-то достроено, что-то переоборудовано. Скалы вокруг заставы были исписаны надписями на разных языках мира, храня память о тех, кто когда-то нёс здесь нелёгкую ратную службу. Помнили они и о тех, кто сложил здесь свои головы, а сложено их здесь было не мало. Мрачное строение внешне походило на то, что он видел в боевиках, но когда он окунулся в здешнюю повседневность, энтузиазм его начал угасать. Большая бочка, зарытая в землю, был единственным источником воды, если не считать питьевую, которую доставляли в пластиковых бутылях. Пыль покрывала всё, включая и постель, и посуду. И, прежде чем приступить к еде, приходилось вновь её мыть.

Началась занудная повседневная служба. Они выставляли секреты, в дни прохождения колонн проводили разведку и выставляли охранение. Отделение сапёров проверяло дорогу собаками. Иногда присылали тральщик, если транспортировали ответственный груз или большую колонну, но собаками проверяли всё равно. Бывало, что находили фугасы. Эти мерзавцы умудрялись вкопать мины почти у них под носом. Как это им удавалось, оставалось загадкой, но они это делали. Пока всё обходилось без потерь, но и успехов особых тоже не было.

4.

Сегодня Майкл заступал в секрет на ночь. Утром его должны были сменить. Отделение его на боевой машине вышло из Чары и направилось на два километра ниже. Здесь ущелье выходило к дороге, и уходило, извиваясь на восток, к иранской границе. Там оно разветвлялось на несколько каньонов. Ущелье было наиболее удобным путём подхода к позициям, и им предстояло охранять этот участок, а, если придётся, то и оборонять. Поставив машину в укрытие, сержант отправил два секрета вверх, на гребни справа и слева от лощины. Майкл уже не раз бывал там. Конечно, в засаде было спокойней, мощь боевой машины вселяла уверенность, но приказ есть приказ. Получив сухой паёк, они взвалили на себя оружие и боеприпасы и отправились наверх.

Взобравшись на гребень, они сменили наряд и заняли место товарищей в окопе. Майкл проверил работу ПНВ и осмотрел местность в бинокль. Сменив аккумулятор в приборе, он отдал старый уходящей смене и, расспросив о случившемся, отпустили парней. Как только они ушли, бойцы бросили на пальцах, кому дежурить, и занялись своими делами. Майкл поставил пулемёт, снарядил ленту и разложил запасные ящики с патронами. Проверив сектор обстрела, он убрал лишние камушки, которые могли мешать при стрельбе, и снарядил гранаты. После этого он уложил гранаты в нишу так, чтобы случайно не задеть их при стрельбе. Покончив с этим, он ещё раз осмотрел местность в бинокль и вышел на связь с сержантом. Доложив о готовности, он отключил рацию и прошёлся по окопу. Что-то ему не нравилось. Он ещё раз прицелился и проверил сектор обстрела. После этого оглянулся назад и ещё раз осмотрел всё в бинокль. Вот, что беспокоило его, подсознательно. Не участвовавший в боях парень, каким-то образом умел оценивать обстановку, и сейчас он увидел, что валун, расположенный на соседнем гребне, был отличным местом для стрельбы. Если оттуда вести огонь, то их спины становились отличными мишенями. Он сказал об этом товарищу, но тот только отмахнулся, и, достав нож, вскрыл банку с консервами. Притулившись к стенке окопа, он начал наворачивать тушёнку с хлебом и запивать холодным чаем. Поглотив банку, он довольно крякнул и, поправив вещмешок, отошёл ко сну. Майкл отстегнул лопатку и начал углублять окоп у себя под ногами. Землю и камень он укладывал сзади. Иногда он бросал своё занятие и осматривал местность в бинокль. Темнело. Майкл посмотрел на часы. Прошло два часа и пришло время сменяться. Он разбудил напарника, тот долго возился и ворочался, но, наконец, проснулся и принялся осматривать местность в бинокль. Но в бинокль было видно плохо, а ПНВ включать было нельзя, слишком светло. Поворчав, напарник вышел на связь и доложил сержанту, о том, что принял дежурство. Майкл ещё полчаса покопал, подровняв то место, где спал боец. Теперь окоп стал немного глубже, а бруствер сзади чуть выше. Теперь край бруствера был на одном уровне с валуном. Таким образом, можно было, и укрыться и вести огонь в тыл. Удовлетворённый, Майкл сел на дно окопа и немного перекусил и задремал.

Время пролетело быстро, и он вновь принял дежурство. Теперь ПНВ работал исправно, и местность просматривалась, как днём. Никаких движений не обнаруживалось. Смена прошла спокойно. Сменившись, он прилёг на дне окопа. Утренний холод не давал крепко уснуть, и он находился в полудрёме, ёжась от холода.

Вдруг страшный взрыв сотряс землю и воздух. Напарник подпрыгнул так, что чуть не вывалился из окопа. Похоже, он закемарил стоя, и был, застигнут врасплох взрывом. Он ухватился за пулемёт и старался обнаружить цель. Майкл схватил ПНВ и судорожно осматривал местность. Внизу мелькнули какие-то тени. Застрочил пулемет с противоположного холма, одновременно с ним застрочил и их пулемет. Трассеры рассекали низину красными струями. Вдруг напарник как-то дёрнулся вперёд и сник. Из-под каски у него текло что-то чёрное. Шестым чувством Майкл понял, откуда стреляли. Он приподнялся и стащил пулемёт в окоп. Резко поднявшись, он установил пулемёт на бруствер и открыл огонь по валуну. Все заволокло дымом и пылью. Майкл отпустил спусковой крючок. Через секунду со стороны валуна раздалась короткая очередь. Затем ещё одна. Что-то ударило в лицо и горло. Майкл дал длинную очередь по валуну. Трассеры рассыпались мелким бисером, а бронебойные со звоном крушили камень, превращая его в щебень. Пуля со звоном ударила в каску, отколов кусок. От удара в голове звенело. Инстинктивно он присел, несколько пуль ударились в бруствер. Тут только он понял, что обстрел идет не сзади, а сбоку. Он подкинул вещмешок, и несколько пуль прошили его. Майкл увидел короткие вспышки с вершины холма, на котором располагался их окоп. Он догадался, что те люди, что бежали по низу, скорее всего, ушли из-под обстрела и поднялись по склону наверх. Теперь они прикрывали того, который стрелял Майклу в спину. Значит, он будет уходить, и стрелять ему будет некогда. Он уйдёт, так как расположен вне зоны досягаемости. А этот, стрелявший сбоку, просто хочет его грохнуть или запугать, глумится. Он вновь сдёрнул пулемет вниз и подавшись вперёд, к боковому краю окопа, привстал и дал очередь туда, откуда шли выстрелы. Трассеры ровно легли в камень, в ответ плеснули коротенькой очередью. Но уже где-то сбоку метрах в двадцати от того места, куда стрелял Майкл. Пули просвистели рядом. Майкл вновь дал очередь, но она оказалась короткой, в ленте кончились патроны. В горячке он не понял, что случилось, и продолжал нажимать на спусковой крючок. Наконец, до него дошло. Он отпустил крючок и стащил пулемет вниз. Схватил короб с лентой и принялся перезаряжать. Наступила тишина. Он схватил рацию и запросил сержанта, но никто не отвечал. Он начал догадываться, что подорвали их машину. Попытался выйти на связь с заставой, но мощность рации была мала, и горы заслоняли, так что его никто не слышал. Он выпустил ракету, с противоположного холма ему ответили тем же. Значит, там есть кто-то живой. Он вытер лицо рукавом и почувствовал боль. Рукав был в крови. Он ощупал лицо. Несколько глубоких порезов распороли щеку, но хуже всего было то, что больно было глотать. Он потрогал кадык. Что-то торчало из него. Он зацепил это пальцами и выдернул. Это был окровавленный осколок камня. Похоже, его посекло осколками камня. Начало светать. Он включил рацию на радиомаяк и снял каску. В ней была дыра размером с пятак. Пуля отскочила рикошетом, выбив кусок металла. Голова была тоже порезана, но всё это были мелочи, никаких серьёзных ранений у него не было. Вот напарнику повезло меньше. Майкл хотел, было спустить его вниз, но передумал и, ухватив его за ноги, уложил на бруствер. Солдату снесло полголовы. Другая половина хранилась в каске. Майкл сел на дно окопа развернул ИП и начал обрабатывать рану. Промыв раны водой, он наложил на них пластыри. Через полчаса он услышал позывные и включил рацию. Это прибыло подкрепление. Майкл доложил обо всём, вскоре прибыли солдаты с носилками. Его сменили, а напарника унесли. Спустились вниз к дороге. На месте боевой машины стояла искорёженная дымящаяся груда железа. Она подорвалась на мощном фугасе, или противотанковой мине.

«Как же они смогли допустить, чтобы им под брюхо уложили фугас? – думал Майкл. – Не такие уж дураки эти простые на вид люди, что так дерзко проводят операции».

Из десяти человек их осталось в живых трое. А из семи лишь одного положили в гроб, остальные были даже не трупы, а так, фрагменты. Только теперь Майкл почувствовал страх за свою жизнь. Он впервые начал задумываться о том, что он будет делать, если ему оторвёт руку или ногу. Но он всячески отбрасывал эту мысль. Он приехал сюда, чтобы бороться со злом, он должен убивать этих щуплых душманов, и он будет их убивать. Прибыли на заставу. Фельдшер осмотрел раны и принялся их обрабатывать. Больше всего его беспокоил кадык. Был поврежден хрящ, и рана начала гноиться. Он принял решение отправить Майкла в госпиталь.

5.

В госпитале он пробыл почти месяц. Гниение долго не удавалось локализовать, а это мешало глотать пищу. Такая мелкая рана создала столько проблем для врачей и мучений для самого Майкла, сколько не создавали ранения средней тяжести. Наконец раны залечили, шрамы придавали ему суровый вид. На правой щеке, было, пять коротких шрамов, а шею пересекал один. Пока он валялся в госпитале, его взвод укомплектовали, поэтому он попал в другое подразделение.

Это было десантное подразделение, и занималось оно поиском и уничтожением диверсантов и караванов. Майкла встретил командир взвода. Он быстро просмотрел его личное дело и определил в отделение. Сержант, командир отделения, выдал ему постель, указал место и представил отделению. Ребята здесь уже были бывалые, имели не один десяток походов, поэтому к новичку отнеслись с прохладной сдержанностью. Долго грустить не пришлось. К вечеру командир получил приказ, и они погрузились на БТР и отправились в горы. По данным разведки, намечался переход каравана с оружием. В районе действовала банда Мушаррафа. Новый полевой командир был весьма изворотлив и хитер. Его подручные не давали покоя колоннам в районе Кандагара, устраивали засады и диверсии. Десантники не раз выходили на него в засады, но пока не только уничтожить, а даже обнаружить бандитов не удавалось. Мушарраф стал почти легендой.

Наконец разведке удалось установить, что караван пойдёт из Ирана в районе Гиришка. Рота десантников получила задачу найти и уничтожить караван. Майк с взводом отправились в обход, через Кишкинахуд, чтобы вдоль Гильмента выйти к Лашкаргаху, другие подразделения обходили со стороны Гиришка. Разведка хоть и выследила караван, но постоянно теряла бандитов. В горах авиация была не достаточно результативной, а множество естественных укрытий позволяло легко спрятать и батальон. Тем не менее, и дорог в горах не слишком много, а потому поиск упрощался. Основные маршруты были известны, поэтому и решили блокировать все.

Машины неслись, поднимая тучи пыли, а они сидели на броне, готовые в любой момент спрыгнуть и начать бой. Равнина сменилась холмами, а затем и горами. Моторы ревели, преодолевая подъём, дорога же постепенно сужалась и, в конце концов, перешла в тропу. Теперь они уже двигались медленно, выбирая места для проезда. Машину кидало на камнях так, что они еле удерживались на броне. Взводный отправил вперёд группу солдат, для разведки. Теперь они уже не ехали, а крались. Машины с трудом преодолевали препятствия. Наконец подъём закончился, и должен был последовать спуск. Внизу лощины можно было провести технику, но она была там беззащитной. Её легко было уничтожить сверху, поэтому взвод спешился, и, взвалив на себя оружие и боеприпасы, разбился на отделения. Несколько цепочек десантников потянулись по правому и левому хребтам, осматривая все укрытия. Машины медленно стали спускаться вниз. Вдруг вышел на связь разведывательный дозор. Они засекли караван. Караван шёл прямо на машины. Порядка двадцати верблюдов. Взводный дал команду спрятать машины, и отделения стали быстро занимать позиции. Два отделения залегли с боков, а одно оттянулось назад, за боевые машины. Замаскировались и стали ждать. Прошло полчаса, когда появился первый верблюд. Погонщик шёл сбоку, а верблюд был навьючен ящиками. Метров в пяти от первого шёл второй, тоже гружёный ящиками. Пропустив их вперёд, взводный стал ждать сообщения с БМП. Как только караван появится перед ними, они начнут атаку. Вдруг первый верблюд остановился. Караван начал скучиваться, а люди повели себя как-то странно. Они начали сгонять животных, создавая толчею, а затем вся эта куча начала двигаться вперёд. Как только они вышли на линию огня БМП, караван вдруг остановился. В этот момент застрочили пулемёты, два передних верблюда упали, остальных же погонщики успели посадить. Люди спрятались за ящиками и верблюдами и вступили в бой.

У них было преимущество в силе и выгодности позиции, но спускаться вниз никому из рейнджеров не очень хотелось, а стрельба сверху оказалась не очень результативной. Моджахеды спрятались за животными и вели огонь снизу. Взводный растерялся, не зная, что предпринять. В это время прозвучал залп гранатомёта, и первая машина вспыхнула. Похоже, «духи» быстрее ориентировались.

– Мочите их гранатами! – крикнул сержант.

Но, похоже, что они имели дело с бывалыми воинами. Один за другим «духи» стали разбегаться, меняя укрытия. Вдруг вторая машина содрогнулась и вспыхнула. Дым начал заволакивать низину, играя на руку врагу. Но Майкл успел заметить, что машина получила повреждение не спереди, а сзади. Страшная догадка мелькнула в его сознании, и он рванул наверх.

В этот момент пули раздробили камень на том самом месте, где он сидел. Взводный упал, как подкошенный. Майкл бросился на землю и дал очередь. Но не попал, человек метнулся в сторону. Наступил кромешный ад. Стреляли отовсюду, началась паника, солдаты спасали себя и беспорядочно метались. Про караван уже никто не вспоминал. Майкл сделал несколько прыжков и укрылся за камнем. Осмотревшись, он перебежал выше и залёг в ложбинке. Моджахеды вели огонь короткими очередями, значит, прицельно. Парни оказались в безвыходном положении. Сверху их теснили одни, снизу обстреливали другие. Правда, это мешало им решительно атаковать, так как бандиты сами могли перестрелять друг друга. Та же тактика, как и тогда, когда он был в секрете. Одни идут снизу, а другие прикрывают сверху. Но как они их переиграли? Думать об этом было не время, надо было спасаться. Майкл осторожно огляделся. На его счастье, часть солдат, сброшенных с вершины, успели сгруппироваться и начали прорываться вдоль склона. Они передвигались вперёд от укрытия к укрытию, прикрывая друг друга. Противник начал усиленный обстрел, пытаясь разделить их или выбить из укрытий. Бой начал стихать и удаляться. Вдруг, вдалеке, послышался равномерный свист, который нарастал и дробился. Да, это был звук лопастей. Это шли вертолёты. Через минуту грозные машины ворвались в ущелье. Они сходу нанесли удар по каравану, но это было бесполезной тратой боезапаса, там никого не было. «Апач» пошёл на разворот, но в этот момент резкие хлопки разорвали воздух. Это строчил ДШК. Пилот начал маневрировать и дал очередь из автоматической пушки. ДШК замолчал, но шквал автоматных очередей обрушился на винтокрылую машину, которая, петляя, бросилась прочь. Лишь Майкл воспользовался моментом и перебежал в другое укрытие. Бой затих, слышна была лишь перекличка афганцев и какая-то возня внизу. Потом всё стихло. Майкл ещё пролежал некоторое время, а потом вылез из своего укрытия. Осторожно спустился вниз. Он бродил между камнями, пытаясь отыскать кого-нибудь живым. Ему не куда было идти, и он решил дожидаться подхода помощи на месте.

Майклу удалось отыскать среди трупов несколько раненых, которым он оказал медицинскую помощь, позднее подошли ещё двое, сумевших укрыться. Они собрали всех раненых и стали ждать. Через два часа пришло подкрепление. Самое удивительное было то, что они никого не встретили. Моджахеды как сквозь землю провалились. Проверили ящики, что были навьючены на убитых верблюдов, но там оказалась всякая ерунда и никакого оружия. Отправили раненых, погрузили убитых, собрали оружие и тронулись в обратный путь. В роте был траур. В батальон понаехало куча начальства. Несколько дней продолжалась суета, потом всё стихло. Его вновь перевели в охранение, но не далеко от Кандагара, в Гундиган. Они ежедневно патрулировали участок дороги и охраняли мост. Снова потянулись будни, нудные и однообразные.

Глава 6.

1.

Боча плёлся по пыльной дороге. Солнце клонилось к закату и дневной зной начал спадать. Он уже прошёл изрядный путь и хотел пить. В его фляжке было почти пусто, поэтому он не спешил её открывать. Оглядевшись по сторонам, он решил прибавить ходу. Солнце уже наполовину скрылось за холмом, и тени от него стали длинными. Паренёк явно куда-то опаздывал, поэтому он вновь ускорил шаг. Когда он преодолел ещё километр, солнце окончательно скрылось за горой, стало быстро темнеть. Парень, наконец, открыл фляжку и сделал глоток. Вдруг его кто-то окликнул. От неожиданности парень вздрогнул и оглянулся. Возле него стоял мужчина. Он возник как из-под земли.

– Мирсаид? – осторожно и неуверенно спросил парень.

– Мирсаид заболел и не может идти, – ответил мужчина, внимательно рассматривая путника.

– Отец будет расстроен.

– Ему не надо беспокоиться, болезнь не опасна.

– Иди за мной, – сказал человек и, повернувшись, пошёл в сторону холма. Боча поплелся за ним. Они молча взобрались на холм и спустились с другой его стороны, затем пошли вдоль лощины. Пройдя с километр, мужчина издал звук какой-то ночной птицы, и через секунду, перед ними уже стояли двое с автоматами.

– Посыльный пришёл, – сказал мужчина и указал на парня.

– Иди за нами, – сказал один из них, и паренёк увидел узкий проход в скале. Они протиснулись сквозь щель и оказались в узкой пещере. В полной темноте они сделали шагов пятнадцать, после чего один из провожатых включил фонарик. Проход этот вывел их в большое помещение. Тусклый свет трех керосиновых ламп освещал его. Помещение было частью большой пещеры. В углу были сложены ящики, в другом привязаны ишаки, а в третьем лежали и сидели люди. Сопровождающие подвели мальчика к молодому человеку.

– Боча от Джабара, – сказал один из них.

– Здравствуй, – сказал молодой человек. – Подойди ближе и скажи мне всё, что передал мне Джабар.

– Джабар просил передать, что сегодня он ждёт гостей с подарками. Все шакалы успокоились и не рыщут в темноте. Но, всякое случается в этом мире, поэтому люди Джабара будут их встречать. Узнать их можно по паролю, – паренёк наклонился ближе, и что-то прошептал на ухо молодому человеку.

– Хорошо, когда нам выходить?

– В полночь. Джабар приказал мне проводить вас.

– Скажи мне теперь, как здоровье уважаемого Джабара, и как его дела?

– Слава Аллаху, у него всё хорошо, болезни его обходят, а враги боятся. Он же силен и отважен.

– Ты, наверное, устал с дороги и голоден. Пройди к огню, пусть тебя накормят.

Боча поклонился и направился туда, куда указал ему собеседник. Там на керосинке стоял казан. Один из мужчин уже накладывал ему миску риса. Мальчик принял пищу и с жадностью всё съел. Сухой рис с трудом проглатывался, поэтому он попросил чая. Выпив две пиалы, он поблагодарил всех и, отойдя в сторону, сел на корточки. Мужчины о чём-то разговаривали, но он плохо понимал, о чём именно. Ему стало скучно, поэтому через некоторое время он начал клевать носом. Один из мужчин дал ему щелбан в лоб, отчего подросток свалился на спину. Все захохотали. Паренёк вскочил на ноги, ошалело, вращая глазами.

– Иди вон туда, на солому и поспи, а то ещё заснёшь по дороге и заведёшь нас не туда, – сказал один из бородачей.

Паренёк не стал ждать, когда повторят дважды, и через минуту уже спал сном младенца. Его разбудили уже тогда, когда ишаки были навьючены грузом. Они вышли из пещеры в другом месте. Несколько валунов были отодвинуты, и в узкий проход протиснулись сначала погонщики с ишаками, а затем группа вооружённых людей. Тропа выходил на дорогу, удивительно было то, что вход в пещеру отсюда был незаметен. Группа направилась в сторону кишлака. Несколько вооружённых людей ушли вперёд. Луна была ущербной и освещала местность не очень ярко, но достаточно для того, чтобы не сбиваться с пути. Два часа прошли в полной тишине. Горы становились положе, и дорога стала шире. Это было не очень удобно для странников потому, что в случае тревоги не куда было укрыться. Хотя никто не подавал виду, но напряжение ощущалось, оно витало в воздухе, читалось в напряжённых лицах, в нервных движениях рук. Прошло ещё полчаса, когда за спиной раздался крик совы. Неприятный, он заставил вздрогнуть всех. Главарь ответил криком удода, после чего сова дважды ухнула. Главарь остановил караван. В то же мгновение появились четверо мужчин в тёмных одеждах. Приблизившись, они назвали пароль и, получив ответ, тихо переговорила с главарём. Через некоторое время группа продолжила в путь. Когда очертания кишлака начали просматриваться, караван был разделен на четыре группы и встречающие повели груженых животных в разные стороны, сам же главарь с бочей и группой вооружённых людей отправился к местному главарю. Остальные остались ждать их возвращения. Пройдя по узким улочкам, они вышли на улицу, по которой мог проехать транспорт. Вдоль улицы тянулся высокий дувал, в центре которого были тяжёлые деревянные ворота. В них и постучал боча. Калитка в воротах открылась, и их пропустили внутрь. Внутри был большой двор, а посреди двора находился солидный дом. В удалении имелось ещё несколько построек. Их встретили вооружённые люди и проводили в дом. На пороге их встречал хозяин. Он обнял главаря и поприветствовал остальных. Пригласив всех в дом, он провёл их в зал, где уже был накрыт достархан. Гости расположились вокруг достархана, и началась беседа. Они угощались вином и фруктами.

– Слава Аллаху, Мушарраф, что он наделил тебя мудростью, и ты вновь обманул неверных. Я слышал о том, как ты сокрушил их в горах, а, главное, сумел доставить всё в сохранности. Хоть я и старше втрое, но преклоняюсь перед твоей мудростью. Ты истинный предводитель.

– Мне приятно слышать твои слова, уважаемый Джабар, но и о твоих подвигах слагались легенды.

– Да, когда-то и я был ястребом. Но уже не тот, годы берут своё.

– Однако руки ещё не сложил, коль ждёшь подарки, – с нажимом сказал Мушарраф.

– Жизнь заставляет. Тот, кто не держит в узде других, сам становится в узде. Да и дело наше такое, что все туда хотят нос сунуть. Чтоб не совали, или совали реже, их надо периодически поджаривать.

– Значит, ты воюешь лишь возле дома?

– Я много воевал. И с шурави воевал, и с ними против талибов, и с талибами против северян, и с северянами против янки, теперь с вами против них. Но всё время на своей земле и, слава Аллаху, люди мои на меня не в обиде и готовы за меня идти в бой. А хотим мы, чтобы нам не мешали жить здесь, а на чужое добро не заримся. Коль не дал Аллах силы больше, так и не берём больше того, что можем. Ну, а раз живы ещё, значит, Аллах дал ума, чтобы заставить врагов уважать нас и считаться. Ты молод, кровь твоя горяча, а ум не обременён заботой о близких, потому и пытаешься осудить меня, но у всех есть свои причины. Коль сегодня мы нужны друг другу, значит такова воля Аллаха, и надо молиться, чтобы завтра он не сделал нас врагами.

Мушарраф был смущён и молчал.

– А теперь поговорим о деле. Значит, вы даёте оружие и боеприпасы при условии, что мы проведём несколько подрывов. Но у нас условие. Мы будем подрывать по своему выбору в тех местах и в то время, когда и где нам будет удобно.

– Хорошо, но не позже намеченных сроков. И оплата по результату. Чем серьёзнее объект, тем выше оплата. Можете разом подорвать гарнизон, и тогда мы вам будем должны. Этот человек останется у вас наблюдателем, если вы, конечно, не против. О суммах мы уже договорились, не так ли?

– Совершенно верно, уважаемый Мушарраф, значит, мы обо всём договорились.

– Да, это так. А сейчас нам надо идти. Пусть будет мир в Вашем доме.

С этими словами Мушарраф поднялся и, простившись с хозяином, направился к выходу.

– Да, как зовут мальчика, который ходил посыльным?

– Мамуч, он внук моего брата.

2.

Майкл проверял снаряжение. Сегодня он шёл в охранение колонны. Его отделение должно патрулировать участок в десять километров. Он разрядил магазины и промыл их, тщательно протёр, затем протёр патроны. Вычистил и насухо протёр оружие. То, чему его учили там, за океаном, можно было забыть здесь. Он помнил, как разорвало ствол у одного молодого бойца. Пыль, которая здесь проникала везде, сыграла с ним злую шутку. Обильно смазанный ствол быстро собрал её, и, когда тот выстрелил, пуля застряла в стволе. Даже это было не так, как у них. Смазка вместо пользы приносит вред.

Здесь были свои законы и свои нравственные принципы, другое отношение к вещам. То, что было ценным там, не имело значения здесь, и наоборот. Нельзя было даже загадывать на завтрашний день, даже на сегодня. Странно, вроде и войны настоящей не было, и противника, а люди гибли и машины взлетали в воздух. Они постоянно боролись с врагами, но кто эти враги, никто не мог точно сказать. Взять и ткнуть пальцем – вот это враг, уничтожай его. Никто никого не называл определённо. Есть какие-то моджахеды, а кто они, где живут – не известно. Ежедневно, заступая на дежурство, он испытывал чувство постоянной угрозы, и это постоянное ожидание нападения изматывало. От этого он становился нервным, вспыльчивым. Он спал короткими отрезками, проваливаясь в сон минут на двадцать, и просыпался, потом опять засыпал, как будто проваливаясь в небытие. Больше всего не любил он патрулирование. Езда на солнцепеке изматывала больше всего. Броня машины раскалялась на солнце так, что обжигала руки, каска и бронежилет нагревались тоже. Было ощущение, что ты принимаешь сауну, но сауна эта длится порой с утра и до вечера. Куртка после патруля от пота стояла, покрытая белыми разводами. Здесь он даже пить учился заново. Рано утром выпивал литр воды и больше не пил, пока солнце не сядет. Так меньше потеешь, а, значит, и преешь. Закончив с оружием, он проверил сигнальные ракеты, индивидуальный пакет, налил во фляжку свежей воды.

Подали команду на построение. Получив приказ, они взобрались на броню, и вышли на маршрут. Сапёры уже прошли и проверили трассу. Они объехали участок, осматривая опасные подступы. Потянулись «бурбухайки» – что-то среднее между автомобилем и арбой. Собранные из различных агрегатов эти транспортные средства имели ужасающий вид. На них возили всё, что можно было возить. Прошла арба с глиной. Старик с лопатой сидел сзади, а мальчик вёл мула. Бедное животное еле передвигало ноги от того груза, который на него взвалили. Майкл глядел на них, и думал: «Странно, у них какая-то своя жизнь, а у нас своя, совершенно отличная от них».

Пройдя весь маршрут, вернулись обратно. Появилась головная машина колонны. Они встали на левую сторону дороги, чтобы не мешать движению. Прошла первая машина, обдав их пылью и дымом. Майклу вдруг захотелось по нужде, он спустился с брони и повернулся к обочине. Не успел он закончить процесс, как сзади прогремел взрыв. Ударной волной его отбросило вперёд, и он упал лицом в придорожную пыль. Что-то торчало в ягодице, причиняя страшную боль. В голове шумело, и перед глазами плыли круги. Он хотел подняться, но не мог, конечности плохо слушались его. Тогда он развернулся ползком и увидел впереди себя развороченный остов машины. Кабина её опрокинулась на бок, видимо снесённая передним колесом, которого не было на месте. Вместо него торчала железяка, которая была когда-то то ли осью, то ли рессорой. Горел бак и задние колёса. Пламя охватывало бак всё сильнее и сильнее, ещё немного и бак взорвётся, но страшнее всего было то, что машина была загружена бочками с топливом, и пламя неуклонно подбиралось к ёмкостям. Из них уже струйками стекало топливо. Видимо, осколки сделали пробоины в бочках. То, что могло произойти, легко предсказать. Водитель машины валялся метрах в десяти, рядом лежало ещё несколько тел. БТР взревел мотором и рванул вперёд, но движения его были резкие. Водитель тоже плохо управлялся со своими конечностями.

Майкл понял, что сейчас придёт смерть, и начал загребать руками и ногами, пытаясь отползти подальше. Но тело плохо слушалось команд. Он находился в полуобморочном состоянии, и всё происходящее выглядело, словно в замедленном кино. Он полз и полз, понимая, что делает это очень медленно, но ничего не мог изменить. Сзади раздался взрыв, и его обдало жаром. Он понял, что это взорвался бак. Пламя охватило машину и горело, шипя, как большая сковородка. Майкл полз, не замечая боли в ягодице. Бронежилет упирался в песок, мешая ползти. Наконец до него дошло, что его надо сбросить. Он попытался отстегнуть лямки, но пальцы не слушались его. Гул пламени напомнил ему, что времени жизни у него осталось не так уж много. Он напряг все силы и встал на четвереньки. Боль резко пронзила всё тело, и он чуть не потерял сознание, но заставил себя сделать шаг. Затем другой, третий…

Каждое движение вызывало приступ дикой боли, но сейчас он двигался быстрее. Сзади снова ухнуло. Столб пламени устремился вверх, принимая форму гриба. Пламя скручивалось вместе с чёрным дымом, и двигалось в стороны от машины. Всё заволокло гарью. Майкл чувствовал, как жар гонится за ним, неумолимо приближаясь, и он почти побежал на четвереньках. Слёзы заволакивали глаза, искры и зелёные яркие мошки притупляли зрение. От боли он сжимал челюсти так, что хрустели зубы, но продолжать бежать на четвереньках. Жидкий огонь достиг его, охватив ботинки. Майкл почти бежал на руках и коленях. Он чуял, как загорелись ботинки, но останавливаться было нельзя. Пламя гналось за ним по пятам. Наконец он почувствовал, что жар спадает. Оглянувшись, он увидел, что пламя больше не движется, а горит огромным кольцом вокруг бесформенной груды железа. Он принялся тушить ботинки. Хорошо, что армейская обувь довольно грубая, и ноги не успели получить большой ожог. Случайно он задел рукой ягодицу, и от резкой боли в глазах у него помутнело. Майкл потерял сознание.

3.

Мальчик завёл арбу во двор. Старик слез с неё и отдал лопату мальчику. Тот принялся разгружать глину. Когда он выгрузил глину и распряг мула, в калитку вошли двое. Они прошли в дом и сделали знак ему следовать за ними. Когда все расположились в комнате, один из пришедших сказал:

– Мамуч, ты хорошо поработал сегодня. Двое отправились на небеса, а двое ранены. Одна машина уничтожена. Ты заработал триста тысяч за убитых, сто за раненых и двести за машину, всего шестьсот тысяч. Но отец твой должен Джабару за оружие двести пятьдесят тысяч, за керосин и зерно сто, поэтому ты получишь двести пятьдесят. Но ещё есть бахшиш пятьдесят тысяч, потому остаётся двести тысяч. Вот деньги, получи и поставь крестик здесь. Ты молодец, Мамуч, как это ты придумал не закапывать мины, а присыпать землей? – Просто я подумал, зачем рыть ямки в бетоне, если много ям от былых подрывов. Надо положить мину в воронку и засыпать её землей, это можно сделать быстро. Когда сапёры прошли, и проехал патруль, мы уложили мины в ямы на дороге. Потом присыпали глиной, сверху покатали пустым колесом, чтобы были следы, как будто здесь уже много машин прошло, и уехали. Вот и всё, а деньги пусть отец возьмёт, ему надо кормить семью.

4.

Очнулся Майкл, когда его уже на носилках тащили к вертолёту. Жилет с него уже сняли, каски тоже не было. Он лежал на животе, пристёгнутый к носилкам. Через пятнадцать минут его уже заносили в операционную. Выбежала медсестра, глянула на Майкла

– Что с ним? – спросила она.

– Кажется, мне в задницу попала заноза, – попробовал пошутить Майкл, – если можешь, вытащи её побыстрее.

Девушка приподняла покрывало. Из одной ягодицы торчал здоровенный кусок металла. От этого ягодицу так раздуло, что она была, чуть ли не вдвое толще другой. Девушка засуетилась, куда-то убежала, через минуту зашёл врач, видимо хирург, за ним появилась и девушка – медсестра, но уже с набором инструментов. Она ловко разрезала штаны вместе с трусами, так, что их сняли, даже не поднимая при этом самого их владельца. На ходу вколола пару шприцев и принялась натирать его задницу чем-то жидким. Операция оказалась серьёзной, несмотря на пикантность ранения. Кусок какой-то автомобильной детали прошил всю мягкую ткань и слегка повредил кость, но сама железяка была грязной, и началось заражение. В общем, раскроили ему задницу основательно, всё промыли и зашили. Ещё несколько мелких осколков застряли под кожей, на спине. Но их можно считать царапинами. Пока они преодолели сталь бронежилета, сила их была не велика, и они застряли в коже, не проникнув даже в мышцы. После операции Майкл уснул, и проснулся лишь под утро. Рана ныла нестерпимо. Обезболивающие препараты перестали действовать, и рана ныла и пульсировала, любое движение лишь усиливало боль. Он вызвал медсестру и, скрипя зубами, пожаловался на боль. Девушка вышла и вернулась со шприцем. Сделала укол, и Майкл снова провалился в сон. На следующий день он проснулся поздно, почти к завтраку. Вошла сестра, которая принимала его. Она подошла к его кровати и протянула градусник.

– Ну, привет, герой, попа с дырой, – сказала она и засмеялась. – Выспался, наконец? Как себя чувствуешь? Только не ври мне, я этого не люблю.

Говорила она это так, как будто он был её старым близким другом, и знает она его давным-давно. Майкл даже не сумел обидеться, а лишь пробормотал:

– Ладно, врать не буду, если скажешь, как тебя зовут.

– Да здесь большого секрета нет. Зовут меня Энн, а тебя Майкл, если ты не забыл, а то многие после такого ранения обычно забывают, как их зовут.

– А что, у меня тяжёлое ранение?

– Да нет, просто многие думают этим местом, а когда в него пуля попадает, напрочь перестают соображать. А у тебя, я смотрю, и в верхние полушария попадания были, – сказала она и показала пальцем на шрамы у него на лице.