Читать книгу Кольцо смерти - Сергей Мартин - Страница 1
ОглавлениеСергей Мартин
«Кольцо смерти»
Глава 1.
В тихий и ясный весенний вечер под сводами выставочного комплекса собрались пять сотен представителей столичного бомонда, получивших приглашение на презентацию. Огромный ультрасовременный зал был красочно украшен разноцветными гирляндами шаров и полотнищами с логотипами одной из крупнейших нефтяных компаний страны и менее известной общественности, но уже снискавшей добрую репутацию и славу, фирмы, которую, впрочем, хорошо знали истинные знатоки автоспорта. Презентацию устроили спнсоры и владельцы лучшей команды страны по кольцевым автогонкам, и это мероприятие было организовано по случаю открытия нового сезона в серии международных соревнований Гран-При и представления новинки, на которую возлагались особые надежды, и о которой ходили самые невероятные слухи в довольно узком кругу профессионалов и наиболее осведомленных болельщиков. Сама виновница торжества и предмет пристального внимания собравшихся покоилась на вращающемся подиуме почти в центре зала, но пока стыдливо скрывалась от любопытных взглядов под покровом белоснежного чехла, под которым угадывались ее обтекаемые стремительные формы. Толпа разодетых в вечерние наряды мужчин и женщин фланировала по залу с бокалами в руках и угощалась под негромкую музыку живого оркестра у длинного "шведского" стола, заставленного всевозможными изысканными блюдами и напитками. Все ожидали начала презентации и коротали время в непринужденных разговорах.
Наконец, на подиуме появился жизнерадостный ведущий вечера.
– Минутку внимания, уважаемые дамы и господа! – излучая лучезарную улыбку, объявил в микрофон "рубаха-парень". – Мы рады приветствовать вас на нашем скромном празднике и надеемся, что в этот вечер вам не придется скучать. Мы приготовили для вас немало приятных сюрпризов, но сначала позвольте представить вам гостеприимных хозяев…
Ведущий, сыпля искрометными шутками и не скупясь на комплименты, вызвал владельца команды и хозяина фирмы "Дрим-Моторс" – господина Дремина. На подиум под сдержанные аплодисменты поднялся грузный мужчина лет пятидесяти пяти в строгом черном смокинге и с бабочкой на короткой мощной шее, которая явно душила его. Однако, страдальческая гримаса на его круглом широком лице тут же исчезла, а губы расплылись в приветливой и радостной улыбке, когда он появился перед публикой. Поприветствовав собравшихся, Дремин произнес небольшую речь о роли автоспорта в развитии промышленности и прогресса, об успехах команды и об оптимистичных надеждах на будущее. Говорить он не умел и потому поспешил закончить свое формальное выступление, объявив в зал с искренней гордостью:
– Ну, а сейчас, дамы и господа, мы представим вашему вниманию нашу последнюю модель…
Дремин взмахнул рукой, и свет в зале погас, но через мгновение вспыхнули софиты и огни рампы вокруг подиума, залив со всех сторон потоками света сверкающий лаком автомобиль. Вздох восхищения пронесся под сводами. Оркестр грянул торжествующими аккордами, и подиум тут же облепили репортеры с видео и фотокамерами, первыми заметившие появление главных героев – пилотов команды. Зал взорвался рукоплесканием и восторженными возгласами, когда на подиум вышли Серж Гранин и Ник Князев и встали перед гоночным "болидом", позируя перед камерами со сдержанными улыбками. Оба гонщика были одеты в строгие одинаковые костюмы, и ни ростом, ни комплекцией почти не отличались друг от друга, но львиная доля внимания все же была обращена на Гранина. Такое неравноправие было вполне объяснимо, ведь именно Гранин, впервые в истории российского автоспорта стал в прошедшем сезоне чемпионом мира в одном из самых престижных классов машин – гоночных прототипов. Это была самая яркая сенсация, всколыхнувшая всю мировую индустрию автоспорта и миллионы его поклонников, и фотографии нового кумира не сходили с глянцевых страниц специализированных журналов вот уже почти полгода.
Две-три минуты непрерывно сверкали фотовспышки и работали видеокамеры, а потом со всех сторон посыпались вопросы журналистов.
– Господин Гранин, журнал "Авторевю". Скажите, довольны ли вы новой машиной, и, если можно, несколько слов о ее характеристиках…
– Спасибо, – ответил Гранин, – но я не привык к такому обращению. Зовите меня просто Сержем… Что касается вашего вопроса, то новая модель, которую вы все здесь видите, создана в содружестве с фирмой "Порше". Она уже прошла все испытания на полигонах "Порше" и ВАЗа, и результатом тестирования лично я доволен. Машина претерпела существенные изменения по сравнению с прошлогодней версией, на которой, как вы знаете, мне удалось завоевать чемпионский титул. Новый двигатель стал значительно мощнее, конструкция подвески и всего шасси изменена коренным образом, впервые применено управляемое антикрыло – хороший подарок наших военных авиастроителей…
– Господин Гранин! Серж!.. – перебивая других и протискиваясь ближе, выкрикнул шустрый малый по прозвищу Вампир из журнала "Мотоспорт". – Значит ли это, что вы станете чемпионом и в этом году?
– Я не столь самоуверен, чтобы заявлять о своих притязаниях так безапелляционно. Наша новая машина превосходит прежнюю по многим параметрам, но ведь и конкуренты не стоят на месте. Все команды готовят к новым стартам свои сюрпризы. Битва за лидерство не прекращается ни на минуту и ведется она не только на треках… А вообще, любой пилот мечтает стать первым. Без этого гонки не были бы гонками.
– Сергей Иванович, ходят слухи, что фирма "Дрим-Моторс" ведет подготовку к участию в "Формуле 1". Когда вы намерены дебютировать?
– Этот вопрос скорее к господину Дремину, – со смущенной улыбкой ответил Гранин. – Я всего лишь пилот…
– Да, но в прошлом году вы даже были приглашены в "Вильямс" на место тест-пилота.
– Только на два уик-энда. Я подменял их штатного "тестера".
– Но не значит ли это, что на вас "положили глаз" гранды? – не унимался дотошный журналист. – По нашим сведениям уже состоялись предварительные переговоры, и вполне вероятно, что в будущем сезоне мы увидим вас в одной из команд "формулы".
Гранин переглянулся с Дреминым, и тот молча кивнул, как бы давая разрешение приоткрыть завесу тщательно скрываемой тайны.
– Ну, от вашего брата ничего нельзя скрыть! Откуда вы только черпаете такую информацию? – воскликнул Гранин и впервые позволил себе снять непроницаемую маску невозмутимости и выдержки. – Вы правы, меня приглашали не просто так. Это были "смотрины". Но пока рано говорить о моем переходе в "формулу" как о свершившемся факте. Есть и другие предложения, не менее интересные. И потом, у меня контракт, а впереди нелегкий сезон, и я намерен сделать все, чтобы укрепить позицию команды в рейтинге.
– Но в России будет своя команда 1-й формулы?
– Обязательно будет, я уверен. Теперь это вопрос лишь времени и денег. А как скоро мы покорим этот "Эверест", зависит от заинтересованности наших уважаемых спонсоров. Прежде всего, нужно поскорее построить собственное кольцо мирового класса и вложить миллионы в создание собственных конструкций машин, способных конкурировать с теми же "Феррари", "Вильямсом", "Маклареном"… В России для этого есть и мозги, и гонщики, и энтузиазм… В конце концов, ради престижа страны и компаний можно и не поскупиться, тем более, что все затраты окупятся с лихвой. На мой взгляд, это лучше, чем покупать английский футбольный клуб за сотни миллионов.
В зале одобрительно зашумели, и толпа перед подиумом расступилась. К возвышению решительно подошел плотный, коренастый, лысоватый мужчина и протянул руку Гранину, желая подняться на подиум. Сергей крепко ухватил потную ладонь мэра и втащил его наверх.
Мэр был взволнован и горд. По-отечески обняв за плечо Гранина, он взял микрофон и твердым голосом сказал:
– Друзья, все мы можем гордиться, что в России, наконец, есть свой герой, свой "властелин колец", свой чемпион! Наши успехи в рейдах уже никого не удивляют. Дакар давно стал русской трассой, потому что все знают, что в России дорог нет, и нам сам бог велел быть лучшими там. Но побить Запад на идеальном асфальте треков до недавнего времени считалось нереальной утопией. Но времена меняются, и у нас все больше и больше дорог европейского уровня. Будут и свои автомобили, не хуже зарубежных. Серж правильно сказал: если все мы будем вкладывать деньги в свою страну, поднимать свою промышленность, то Россия сможет сделать рывок вперед и удивить весь мир…
Мэр еще долго говорил в своей, хорошо знакомой всем, манере, призывая олигархов, коих было немало в зале, к патриотизму и, убеждая их в выгодности инвестиций в собственной стране, а в конце пламенной речи вдруг поразил всех сенсационным заявлением.
– Дамы и господа, я обещаю, что московское кольцо будет закончено уже к зиме, и оно будет лучшей трассой мира. Я слов на ветер не бросаю. Все это знают. Так что давайте, пожелаем нашим героям новых побед. Пусть набираются опыта, а годика через два-три мы еще утрем нос и "Феррари". Я очень надеюсь, что это произойдет именно в Москве. На тебя вся надежда, парень.
Крепко стиснув руку Гранина, мэр попозировал вместе с чемпионом перед камерами и спустился вниз. Гранин бросил взгляд на своего партнера и почувствовал неловкость, заметив хмурую мину на его лице. Чтобы загладить свою "вину" перед ним, он сказал, обращаясь к репортерам:
– Господа, команда – не только я. Ник тоже внес лепту в нашу победу. Этот парень еще покажет себя. Уверен, скоро вы увидите на подиуме нас обоих. А теперь извините меня, что-то в горле пересохло… Оставляю его в вашей теплой компании… – дружески похлопав по плечу Князева, Гранин негромко сказал ему: – Давай, Коля, они – твои.
Спрыгнув вниз и пробираясь сквозь толпу журналистов, облепивших его, как мухи, он не слышал за своей спиной
злобного шипения товарища, процедившего сквозь зубы:
– Спасибочки… Снял сливки и свалил, весь в зефире и помаде. Еще бы – чемпион! А я всего лишь "номер два". Ничего, чемпион хренов, я тебя еще уделаю…
Пробираясь через зал и отвечая на приветствия, сыпящиеся со всех сторон, Гранин заметил за одним из столиков, расставленных повсюду вокруг подиума, устремленные на него голубые глаза девушки. Когда он встретился с ней взглядом, она быстро спрятала их под завесой густых ресниц, и со смущением отвернулась. Девушку звали Валерией, и Гранин хорошо знал ее. Она была дочерью владельца команды и большой почитательницей автоспорта, как и ее младший брат, сидящий рядом с ней за столиком и не скрывающий своего отношения к кумиру, каким являлся для него Сергей. Гранин по-дружески улыбнулся подростку и хотел пройти мимо, но не тут-то было. Дремин-младший явно горел желанием пообщаться с чемпионом, пользуясь своим особым положением, и, вскочив со стула, радостно и призывно замахал рукой.
– Сергей Иванович! – окликнул он Гранина. – Вы не присоединитесь к нам?
Гранин подошел к их столику и пожал протянутую руку, сказав Дмитрию по-свойски "Привет!", потом взглянул на девушку и вежливо поздоровался с ней:
– Здравствуйте, Лера.
– Здравствуйте, Сережа, – ответила она, и на ее щеках появился легкий румянец. – Присаживайтесь, пожалуйста.
Гранин сел на свободный стул и молча обвел взглядом обоих. Он не был словоохотливым, а в присутствии братца и вовсе онемел перед его сестрой.
– Как дела, молодежь? – спросил он нейтрально, не зная, с чего начать разговор.
– У нас все ол райт! Отец обещал, что возьмет нас с собой на европейскую часть чемпионата. Жаль, что каникулы начнутся не скоро. Пропустим четыре гонки.
– Может, это и к лучшему? Есть ведь вещи и поважнее гонок. Учеба, например.
– Ха, учеба! Ерунда! Отец мог бы нанять учителя, и оставшийся курс я бы выучил самостоятельно. Но он же хочет, чтобы мы с Леркой были как все…
– Дима!.. – одернула брата Валерия и укоризненно посмотрела на него. – Сходи лучше и принеси что-нибудь Сергею Ивановичу.
– И, правда, что вам принести?
– Соку, – ответил Гранин.
– И все?
– Да.
Дмитрий отошел, а Лера сказала:
– Извините его, Сережа.
Он улыбнулся и кивнул, глядя на нее по-дружески, но за этим мягким взглядом Сергей тщательно скрывал свои истинные чувства.
– Когда вы уезжаете в Японию? – спросила Лера, скорее чтобы поддержать разговор, как и Гранин, не решаясь заговорить о личном.
– Как и все, через неделю. Завтра проведу последнюю серию тестов в Жуковском, потом отдых и в путь, – ответил он.
– А можно мне приехать на испытания? Я очень хочу посмотреть, какова ваша новая машина в деле.
– Ну, конечно, Лера. Если хотите, я заеду за вами утром, и мы поедем вместе. Разумеется, если разрешит ваш отец.
– О, Серж, это правда?! Я… я согласна.
Они обращались друг к другу на "вы", но называли по имени,
и у этой несуразности были свои причины. Гранин был почти вдвое старше Валерии, и именно разница в возрасте и положении заставляла его соблюдать дистанцию в отношениях со своей юной подругой, носивших совершенно невинный характер с момента их знакомства три года назад, когда он впервые появился в доме Дреминых.
– Тогда я буду ровно семь.
– Так рано?!
– Что поделаешь, полосу нам дали только на три часа. Это же аэродром, и там нельзя гонять когда угодно.
– Я буду ждать вас, Сережа… Потанцуем?.. – смущенно предложила она, когда в зале зазвучала красивая мелодия, и несколько пар закружились в медленном танце.
– С удовольствием. Только, боюсь, из меня танцор никудышный.
Он встал из-за стола и, галантно подав ей руку, вывел в зал. Девушка робко прильнула к его груди, и они начали танец, во время которого не проронили ни слова. Рядом с Лерой Гранин чувствовал себя скованно и неуверенно, что было совсем не свойственно его характеру. Словно мальчишка, он терялся и робел, встретившись взглядом с ее немного печальными и удивительно красивыми васильковыми глазами, светившимися нежностью и… чем-то большим, как ему казалось.
Дмитрий уже вернулся к столу с бокалом сока и наблюдал за ними с ироничной улыбкой, чем еще больше смущал свою сестру. Когда танец закончился, и Гранин с Лерой направились к столу, к ним подошел Дремин-старший.
– Я вам не помешаю? – спросил Иван Михайлович.
– Нет, что вы… – ответил Гранин. – Вот, Лера попросила меня взять ее на испытания нашей новинки. Вы позволите?
– Ну, завтра воскресение, почему бы и нет… Пусть едет. С кем другим не отпустил бы, но с вами – можно. К сожалению, завтра я не смогу присутствовать на аэродроме, так что…
Дремин не досказал фразу и отвел взгляд куда-то в зал, но Гранин успел заметить в его лице и тоне некую тревогу.
– Не беспокойтесь, Иван Михайлович, Лера будет под моей опекой.
– А?.. Что?.. Ах, вы об этом!.. Нет-нет, за нее я не беспокоюсь.
– Вы хотели поговорить со мной? – вежливо предположил Гранин, почувствовав внутреннее напряжение, сковавшее мощную фигуру Дремина.
– Ну, в общем, да…
– Извините, Лера, – сказал Сергей девушке и отошел вместе с ее отцом в сторону.
– Сергей, я вот о чем хотел поговорить с вами… – задумчиво начал Дремин, но было видно, что ему мешают посторонние мысли, от которых он никак не мог отделаться. – Да, так вот, раз уж нам пришлось расколоться перед прессой… относительно вашего приглашения в "формулу", то этим и ограничьтесь. Сейчас ни к чему поднимать ажиотаж вокруг команды. Наши спонсоры уже обеспокоены. Вы же понимаете, что они дают деньги под ваше имя и заинтересованы в долгосрочных вложениях в рекламу. А без вас…
– Я все понимаю, Иван Михайлович. Я – человек слова, и не уйду из команды до истечения контракта. В этом вы можете быть совершенно уверенным.
– Я и не сомневался в вашей порядочности, Серж. Я лишь хотел
предупредить вас, чтобы вы… ну, не давали повода для сплетен. Прошу вас, не давайте в интервью никаких подробностей.
– Хорошо, буду нем, как рыба.
– Вот и ладно… Ну, идите. Отдыхайте, танцуйте…
– А вы что же один, Иван Михайлович? Почему без супруги? Я давно не видел Марию Владимировну…
Сергей вдруг осекся, увидев, как собеседник изменился в лице при упоминании о супруге. Дремин замялся в смятении и долго жевал губы, но, наконец, решился и ответил мрачно:
– Марии нет.
– В каком смысле? – не понял Гранин. – Что-то случилось?
– Случилось… – упавшим голосом выдохнул Дремин. – Вам, Сергей, я доверяю, но обещайте, что все останется только между нами.
– Конечно, обещаю…
– Видите ли… как бы это сказать… моя жена пропала.
– То есть?..
– А то и есть, что исчезла без следа.
– Давно?
– Уже пять дней. В прошлое воскресение я говорил с ней по телефону. Она была на нашей даче. Обещала, что вернется в понедельник в Москву, но… так и не вернулась. Я обзвонил всех знакомых, ее подруг, сам сгонял туда…
– И что?
– Она нигде не появлялась. На даче все в порядке. Я сам все осмотрел и расспросил соседей. Охранник сказал, что Маша выехала, как и обещала, в понедельник утром на своем "Ауди", но домой-то не вернулась! Господи, я обзвонил все больницы, морги – все безрезультатно!
– А в милицию заявляли?
– Конечно! Но что милиция?! Сказали – будем искать… Никаких намеков на криминал нет… Ума не приложу, что могло случиться с Машей?
– Я могу вам чем-то помочь, Иван Михайлович?
– Чем?.. Нет, Сережа, спасибо, конечно, но с этим вы мне не поможете… Мне посоветовали нанять частных детективов. Завтра я еду в агентство и, вероятно, пробуду там долго. Нужно успеть организовать поиски до нашего отъезда. Может, если повезет, получу хоть какие-то результаты… Вы уж позаботьтесь о Лере. Она в вас души не чает. И Димка тоже.
– Да, непременно…
Глава 2.
Новый сезон открывала гонка в Японии на треке Сузука. Всю технику команды "Дрим-Моторс" заранее отправили поездом из Москвы до Владивостока, потом перегрузили на зафрахтованный корабль и доставили в японский порт. Гранин вместе с Князевым, Дреминым, Лукиным, большей частью технического персонала и менеджмента прибыли на место самолетом за два дня до начала официальных стартов.
Уже на следующий день по прибытию Гранин приступил к подготовке своей машины, отстраивая регулировки шасси под особенности трассы. Все шло, как обычно. Целиком поглощенный предстартовой подготовкой, Сергей, избегал контактов с назойливыми журналистами и репортерами, домогающимися интервью с прошлогодним чемпионом мира. Многие уже знали его характер и просто наблюдали со стороны за его тренировочными заездами в надежде на то, что он сам подойдет к ним, чтобы сказать пару слов, если будет в хорошем настроении от своих результатов. И они не ошиблись. Результаты, действительно, были впечатляющими и весьма обнадеживающими. Остановив машину у бокса, Сергей с довольной улыбкой сказал окруживим его журналистам:
– Господа, вы ждете от меня заявлений? Их не будет. Не в моих правилах хвастать перед гонкой. Есть мудрая русская поговорка: «Не говори "гоп", пока не перепрыгнешь».
– Вы суеверны, господин Гранин? – с ироничной улыбкой спросил один из журналистов.
– Ничуть! Но гонка есть гонка, и вы все хорошо знаете, что могут произойти любые сюрпризы. Потому зрители и ходят посмотреть на нас, что нельзя заранее определить, кто придет на финиш первым. Бывает, что и фавориты сходят с трассы, а выигрывает аутсайдер… Это я к тому, что давайте, не будем забегать вперед, и не спрашивайте, буду ли я победителем Сузуки. Первая гонка во многом непредсказуема, так что наберитесь терпения…
– Господин Гранин, а что вы можете сказать о своих конкурентах? Насколько они сильны сейчас?
– Не менее чем в прошлом году, я думаю. Основная борьба по-прежнему будет между "Заубером", "Феррари", "Хондой" и, разумеется, обеими командами "Порше". Но я не сбрасываю со счетов никого. От "Ауди", "БМВ", "Ламборджини" и "Мицубиси" тоже можно ожидать значительного прогресса. У "Рено" очень интересная и перспективная машина. Так что, наберитесь терпения. Прошу прощения, господа, пока это все, что я могу вам сказать…
Первая гонка и впрямь преподнесла сюрпризы. Квалификацию и Гранин, и Князев провели очень хорошо, но все же им достались только третье и шестое место на старте. Как и предсказывал Гранин, в группу лидеров прорвались два "середнячка", доказав всем, что ни одна из команд не стояла на месте, а упорно готовила свои технические новинки к новому сезону.
И вот, настал день главного старта. Весна в Японии выдалась чудесной – тихой и теплой, и уже расцвела пышным цветом сакура, но иногда набегали неожиданно тучи, и проливались дожди. Предугадать эти осадки было практически невозможно, поскольку облачность была не сплошной, и дожди шли локально. Это вносило некоторую нервозность в предстартовую подготовку, и командам приходилось прогревать в электрических "одеялах" сразу по два, а то и по три комплекта покрышек. Большинство машин вышло на стартовые позиции, обувшись в псевдослики. Такой выбор резины был вполне оправдан. Пилоты и руководители команд рассчитывали на то, что дождь, если и будет, то не долгим и не сильным, и тогда их гоночные "болиды" смогут продержаться на трассе, сохраняя достаточно высокую скорость. Конечно, на гладких сликах они могли бы мчаться гораздо быстрее, но только на совершенно сухом асфальте, каким он оставался до самого старта. Гранин и сам выбрал бы такой же вариант, исходя из наименьшего риска, но именно нестандартные решения зачастую и приводили его к победе. После недолгого, но жаркого, спора ему удалось убедить Дремина и Лукина поставить на старт слики, но держать наготове и "дождевую" резину. Он рассчитывал сразу оторваться со старта от своих конкурентов и, если начнется дождь, пойти на быстрый пит-стоп.
Когда "Порше" Гранина встал на свою позицию, многие обратили внимание на гладкие широкие покрышки, чему были очень удивлены, а некоторые сочли это за явный просчет или безрассудство.
Сидя в кабине, Гранин предельно сосредоточился, держа в поле зрения обе впереди стоящие машины и кося взгляд на зеркало, в котором виднелся его сосед по второй стартовой линии, на полкорпуса позади от "Порше". Он пытался предугадать, какую стартовую тактику изберут его соперники, исходя из знания их характеров и стиля вождения, изученных им досконально. Когда в шлеме прозвучала команда готовности, он положил руку на кнопку автоматической старт-системы и устремил взгляд на стартовые огни. Загорелись два красных, потом еще два красных и, наконец, два зеленых, разрешающие старт. В то же мгновение он нажал кнопку, и, работающий на холостых оборотах, двигатель взревел так, что заложило в ушах. "Порше" сорвался с места, словно ракета, прорываясь сквозь клубы дыма от пробуксовывающих покрышек и выхлопов. Сергея сразу же вдавило в анатомическое сидение с ужасающей силой, которая на несколько мгновений исказила до неузнаваемости его лицо, но он, как и все другие гонщики, давно привык к этим стартовым перегрузкам. В эти первые секунды руки будто наливались свинцом, и было особенно тяжело управлять машиной. Даже самое простое движение требовало большого усилия и напряжения, а ведь все манипуляции нужно было производить мгновенно, и потому именно на старте случалось большинство аварий. На этот раз никто из гонщиков не сплоховал, и все обошлось благополучно.
Гранин сразу же прорвался вперед, воспользовавшись преимуществом сликов, и уже на первый поворот вошел лидером. С каждым кругом он наращивал отрыв, привозя своим соперникам по две с лишним секунды.
Однако погода решила испытать на прочность гонщиков. Когда Сергей заканчивал свой двенадцатый круг, имея в запасе почти пятнадцать секунд преимущества перед идущим вторым "Феррари", над треком наползла большая темная туча, и хлынул сильный дождь. Очень быстро на асфальте появилась сплошная водяная пленка, местами достигающая несколько сантиметров толщины, и "Порше" на сликах "поплыл", став почти неуправляемым. Лишь невероятным напряжением Сергею удавалось удерживать машину на треке, но скорость снизилась так сильно, что его стали быстро настигать соперники. Впрочем, и всем остальным было несладко. Машины заносило на самых неожиданных местах, и организаторы гонок, с беспокойством наблюдающие за эффектными, но неприятными, пируэтами на дороге, уже задумывались над тем, стоит ли их продолжать, как вдруг дождь прекратился, и снова выглянуло ласковое солнце. Но то была обманчивая передышка. Вслед за первой тучей надвигались другие, не предвещая ничего хорошего. Все: и зрители, и руководители команд, и сами гонщики с беспокойством поглядывали на небо.
– Готовьте дождевую, – хмуро сказал в микрофон шлема Гранин и осторожно свернул с трека к боксам.
Вслед за ним менять резину направились и большинство других гонщиков.
Когда Сергей остановил машину у пункта обслуживания, "Порше" сразу же облепила со всех сторон бригада механиков и моментально подняла машину над полотном дороги подкатным подъемником. Все четыре колеса были заменены в считанные секунды, но, снова выехав на трассу, Гранин утратил лидерство, пропустив вперед двух своих главных соперников.
– Спокойно, Серж, – прозвучал в наушниках успокаивающий голос Лукина, – все нормально. Главное – не заводись. Пять секунд ты отыграешь. Используй преимущество на поворотах.
Лукин мог бы и не подсказывать ему то, что и так прекрасно знал Сергей, но слова старого друга были весомой моральной поддержкой.
Идя по трассе третьим, Гранин долго не предпринимал попыток атаковать своих соперников, но и не допускал увеличения их отрыва от себя. Однако к лидирующей тройке подтянулись еще несколько гонщиков, среди которых был и его товарищ по команде Николай Князев, о чем Гранину сообщили по радио. Это известие воодушевило всех в команде "Дрим-Моторс". Еще бы, ведь появились реальный шанс и надежда на то, что обе машины смогут совместными усилиями пробиться на первые места и сразу принести в копилку команды максимум очков. Вести тактическую борьбу парой намного легче, чем биться в одиночку с очень сильными соперниками, чьи машины ничуть не уступали по своим характеристикам машинам российской команды. В "штабе" "Дрим-Моторс" быстро разработали тактический план, выбрав из множества заготовленных вариантов наилучший в данной ситуации, и сразу же сообщили его обоим гонщикам. План был неплох, но, чтобы воплотить задумку в жизнь, требовалось приложить немало усилий.
Еще в течение пятнадцати кругов Гранин, как привязанный, висел на заднем колесе "Заубер-Мерседеса", испытывая на прочность нервы немца Фишера, затерзав его ложными атаками, но, так и не завершив ни одну из них решительным обгоном, хотя на это у него были два-три верных шанса. Он выжидал, когда Князь подтянется к нему вплотную, и тогда дружной связкой в паре они бы начали восхождение к вершине "Олимпа". Первым этапом задуманного был парный обгон Фишера, который начал бы Гранин, заняв на одном из виражей, после очередного ложного выпада, выгодную позицию. Князев же должен был проскочить в образовавшуюся брешь вслед за партнером, а затем взять на себя функции ведомого и отбивать контратаки немца. По замыслу Лукина они должны были выйти на второе и третье место за три-четыре круга до второго пит-стопа, чтобы затем побороться и за главный приз со знаменитым экс-чемпионом Алексом Моррисом. Топлива в баках оставалось все меньше и меньше, однако, Князев все еще никак не мог пробиться со своего седьмого места на четвертое и безуспешно топтался в плотной группе амбициозных "середнячков". Напряжение нарастало. Пора было принимать решение: отказываться от тактического плана командной борьбы и биться дальше самому, или все же ждать, рискуя упустить возможность занять более высокое место. Гранин хотел, было уже попытаться всерьез обойти Фишера в одиночку, как в шлеме раздался слегка взволнованный голос Лукина:
– Серж, наш Ник все же прорвался! Он идет вместе с Бразаускисом в три и две от тебя. У вас есть еще время. Сделайте Фишера вместе!
– Лады, Макс!
Еще через два круга Князев сумел подтянуться, и теперь его бело-красный "Порше" был хорошо виден в зеркалах машины Гранина. Когда дистанция сократилась до минимума, Сергей перешел к активным действиям. Он уже давно нащупал слабое место в защите немца, который проходил один из поворотов слишком широко, что давало шанс проскочить по малому радиусу.
– Ник, делаем его на "шпильке", – сообщил он партнеру и взглянул в зеркало.
Князев подтянулся к нему вплотную, и теперь обе бело-красные машины мчались по треку, словно сцепленные, буквально наступая на пятки "Зауберу". Перед поворотом Гранин еще раз взглянул в зеркало и с удивлением заметил, что за Князевым увязался и синий "Макларен" Бразаускиса из команды "ИНТЕР-РА". На том самом повороте, который Гранин наметил для атаки, они обошли Фишера именно так, как и было задумано, но вместе с двумя "Порше" в образовавшуюся лазейку втиснулся и "Макларен". Правда, Бразаускис прошел его не чисто, допустив довольно жесткий контакт и повредив антикрыло на машине Фишера. Этого инцидента Сергей не видел, но интуитивно почувствовал, что сзади что-то произошло, по реакции зрителей, когда он промчался мимо главных трибун.
На приборном щитке вспыхнула красная лампочка, а указатель уровня топлива показывал, что его осталось от силы на круг.
"Странно, – подумал Сергей, – я рассчитывал еще на три. Перерасход или недолив?.."
Это неприятное открытие заставило Гранина немедленно отправиться к боксу. Когда он затормозил на самой линии пит-стопа, его лицо ничем не выдавало обеспокоенности. Он лишь сказал по радио, чтобы в бак залили дополнительно пять литров сверх рассчитанной нормы, что привело к некоторому замешательству и суете в бригаде механиков. И опять, как и на первой остановке, его машину обслужили на пять секунд медленнее норматива, отработанного на бесчисленных тренировках.
Когда Гранин вернулся на трассу, Моррис, Князев и Бразаускис уже давно промчались мимо, и он бросился наверстывать упущенное. Вслед за ним от бокса отъехал и Фишер, которому тоже пришлось затратить дополнительное время на устранение неисправностей заднего крыла. Теперь уже "Заубер" преследовал "Порше", но оба значительно отставали от лидирующей тройки. Через два круга эти трое один за другим отправились на пит-стоп, но лидерство Гранина продолжалось недолго. Ни Князев, ни тем более Моррис не потеряли лишнего времени на обслуживании и выехали из боксов, сохраняя преимущество в шесть-семь секунд перед Граниным. Бразаускис же проскочил у него перед самым носом на выезде из пит-лайна. Такой расклад не устраивал Сергея. Он быстро подтянулся к "Макларену" и стал беспрерывно атаковать его, но тот умело отражал все его попытки обгона.
Когда до финиша оставалось десять кругов, снова пошел сильный дождь. Видимость снизилась, а полотно дороги стало мокрым и скользским. Местами машины буквально глиссировали по лужам, которые не успевали стекать в дренажные канавы. От заносов и внезапной потери управления не спасала даже "дождевая" резина. Темп гонки существенно упал. Никто не хотел рисковать на ставшей опасной трассе. Лукин, понимая сложность ситуации, передал по радио Гранину, чтобы тот не предпринимал больше попыток обгона и постарался лишь доехать до финиша, сохранив свое четвертое место. Но не таков был Гранин, чтобы сдаться без борьбы, не использовав малейший шанс для победы. Еще пять кругов он действительно не предпринимал атак на синий "Макларен", и Бразаускис, должно быть, решил, что прошлогоднего чемпиона вполне устраивают и те очки, которые он получит. Усыпив бдительность латыша, Сергей на одном из сложных поворотов вдруг резко прибавил скорость и стал обходить его по внешнему радиусу. Это был чертовски рискованный маневр, ведь сразу за этим поворотом начинался другой, и все гонщики проходили коварную связку, сбрасывая скорость до ста двадцати на первом, в который входили по малому радиусу, а затем по большой дуге входили во второй и сразу набирали скорость. Гранин мог не вписаться в этот зигзаг и вылететь с трассы, но худшего не произошло. "Секретное оружие" сработало надежно. Одновременно со спуртом Гранин перевел антикрыло на критический угол атаки и включил форсаж двигателя. Прижимная сила на машину резко возрасла, и он сумел пройти по самой бровке, сразу оторвавшись от конкурента на сотню метров. Зрители на трибунах взревели от восторга. Теперь перед его бело-красным "Порше" маячил только партнер по команде, а ярко-красный "Феррари" смог далеко оторваться и от Князева, и от Гранина и уже находился вне досягаемости.
Совершив смелый обгон, Гранин и не думал сбрасывать скорость. Напротив, на длинной прямой он развил просто чудовищные при таких условиях три сотни километров в час, продолжая выжимать из двигателя все возможное и рискуя сжечь топливо раньше окончания гонки. На этой прямой он почти настиг своего партнера, и теперь их разделяли всего два корпуса.
Всем казалось, что на этом Гранин и остановится, но вопреки здравому смыслу он сразу же стал атаковать Князева, попытавшись обойти его на вираже, перед которым оба резко затормозили.
То, что произошло в последующие секунды, вообще не поддавалось логичному объяснению, и впоследствии явилось предметом горячих споров среди ярых поклонников автоспорта и спортивных комментаторов. Кто-то уверял, что всему виной оказалась скользкая дорога, другие подозревали скрытное, но жесткое, соперничество между пилотами команды "Дрим-Моторс", третьи склонялись к обычному спортивному азарту, который всецело охватил партнеров по команде, заставив забыть об ее интересах. Как бы то ни было, но Князев не уступил "Пилоту Номер Один" и опасно подрезал его машину, что едва не привело к столкновению. Гранин среагировал мгновенно, но был вынужден съехать на, успевшую раскиснуть от дождя, "зеленку". Его "Порше" выскочил на стриженый газон и с трудом выбрался по прямой на твердое покрытие трассы, срезав угол, но потеряв несколько секунд. Наверстать упущенное было уже невозможно. Кроме того, воспользовавшись ситуацией, Бразаускис и Фишер смогли опередить Гранина, и в итоге Сергей пришел на финиш лишь пятым.
Когда Гранин остановил машину у бокса команды и вылез из нее, на его лице трудно было прочесть, какие мысли одолевают Сергея. Только губы, плотно сжатые в прямую линию, выдавали далеко не радужное настроение. Он даже не подошел к Князеву, которого окружили едва ли не все члены команды и целая толпа репортеров, чтобы поздравить партнера с успехом, лишь бросив в его сторону короткий пронизывающий взгляд, говорящий о многом. Он прошел в бокс и тяжело опустился в раскладное кресло, попросив кого-то из механиков принести "Колы". Потом он с жадностью выпил всю бутылку, обтер полотенцем потное лицо и, как ни в чем не бывало, с улыбкой, встретил подошедшего к нему Дремина.
– Ничего, Серж, всякое бывало, – попробовал ободрить его хозяин команды. – Пятое место тоже неплохо… для начала.
– Да, первый блин – комом, – ответил Гранин с грустной шуткой и развел руками. – Я сделал все, что мог.
– Знаю, знаю… Чуточку не повезло.
– Везение здесь ни при чем. Не хочу никого винить, но механикам еще нужно поработать над слаженностью…
– Да, конечно. Если бы не те секунды, потерянные на пит-стопах, Гран-При был бы у нас в кармане. – Дремин замолчал, задумчиво глядя на него, а затем слегка нахмурил брови и спросил: – А что там у вас произошло с Князем?..
– Ничего, – сухо ответил Гранин.
– То есть как "ничего"?.. Все видели, что вы сцепились…
– Иван Михайлович, интересы команды, конечно, превыше всего, но я не намерен впредь тащить Князя на подиум такой ценой.
– Что вы хотите этим сказать, Гранин? – еще больше нахмурился Дремин.
– Только то, что у меня украли Кубок. Пустяк, не правда ли?
– Я не понимаю… Вы же сами сказали, Сергей, что никого не вините в своей неудаче.
– Не виню, поскольку не имею веских оснований. То есть доказательств. Но, согласитесь, не слишком ли много случайностей для одной гонки? Два отвратительных пит-стопа у меня, плюс недолив горючего, у Князя все – о, кей! И вообще, мне не нравится поведение нашего Ника. Партнеры не должны так поступать.
– Вы на него обижены? Но ведь вы оба… слишком завелись.
– Я не девица, чтобы обижаться. Просто я хочу поставить вас
в известность, что больше со мной этот номер не пройдет.
– Ну-ну, остыньте, Серж! Вас можно понять, но, право, не стоит так резко реагировать на случившееся. Это – досадное недоразумение, и только!.. Не забывайте, что вы оба – одна команда, как и все остальные. Не хватало только, чтобы между вами возникла склока.
– Не беспокойтесь, разбираться с ним я не намерен.
– Вы даете мне слово?
– Да. Но оставляю за собой право самостоятельно принимать решения на треке… сообразно ситуации.
– Вам никто в этом праве не отказывал.
Гранин промолчал, потом повернулся и пошел вглубь бокса.
– Куда вы, Сергей?
– В душ, – коротко бросил тот через плечо.
Дремин задумчиво потер подбородок рукой, и на его лице промелькнула тень недоумения и досады. Лукин, подъехавший к нему на коляске, с тревогой спросил:
– Что это с ним? Я никогда не видел Сержа таким раздраженным.
– Его можно понять… – снова повторил Дремин. – Надо провести дополнительные тренировки с бригадой. Механики работают не стабильно.
Через две недели двенадцать команд переплыли океан, чтобы начать американскую серию гонок. Им предстояло провести сначала две гонки в США – в штате Алабама на треке Талладега и в Индианаполисе на гигантском "овале", положившем начало легендарным гонкам "Индикар", а затем переехать в Канаду на не менее известный трек Монреаля.
Эта серия тоже не обошлась без неожиданностей и аварий, но в целом для Гранина она сложилась удачно. Сначала он занял второе место на треке Талладега, пропустив вперед только Ханса-Йохима Штука на "Ауди турбо-кваттро" – главную сенсацию нового сезона, но затем, в Индианаполисе, победил уверенно и с большим отрывом от всех основных соперников, взяв первый Гран-При.
Гонка в Монреале сложилась драматично. Опять, как и на треке Сузука, Гранин ощутил на себе давление злого рока. Казалось, сам дьявол строил козни, желая помешать ему выиграть очередной кубок, но Сергей не верил в мистику и все больше подозревал, что все это – чей-то злой умысел. И впрямь, трудно было найти другое объяснение неоправданному замешательству и несогласованности действий в команде механиков при обслуживании на пит-стопах его машины и молниеносной смене колес и дозаправке машины Князева. И если бы только это! Кое-кто из коллег-гонщиков вел себя на треке не адекватно и весьма странно. Как профессионал с большим опытом, Сергей тонко чувствовал, что борьба ведется не совсем честно. Впрочем, кроме подозрений, Гранин не располагал достоверными фактами, что все это делается умышленно и кем-то организовано, а потому держал свои мысли при себе. В Монреале он победил вопреки всему, показав сотне тысяч зрителей действительно экстра-класс вождения и несгибаемый характер, хотя с самого старта гонка, как говорится, не заладилась.
После американской серии гонок чемпионат в классе гоночных прототипов переместился в Европу. И вновь Гранин выиграл подряд три кубка Гран-При. Всем казалось, что теперь ничто и никто не сможет помешать ему во второй раз завоевать чемпионский титул, пока не настал черед гонок в Монце…
Глава 3.
Был жаркий июльский день. В лазурной синиве неба – ни облачка, а зной стоял такой, что плавилось и размягчалось даже асфальтовое покрытие трека, закатанное до идеально гладкой и выверенной до миллиметра поверхности из особопрочного материала.
Гранин сидел на краю трека, на густой зеленой траве газона, и его руки в перчатках крепко сжимали сверкающий на солнце шлем. Казалось, Гранин пытался раздавить его, словно спелый арбуз. Руки неудержимо дрожали, и временами все его тело сводила мучительная судорога.
Машина, из которой лишь чудом его выбросило в последний момент, перед тем, как она перевернулась в очередной раз и в немыслимом кульбите перемахнула через разделительный газон, теперь, по иронии судьбы, лежала на крыше возле самого бокса команды "Дрим-Моторс". Ее колеса все еще крутились. Струйки дыма выползали из мотора, уже погребенного под пеной огнетушителей, и было ясно, что взрыва бензобака можно не опасаться.
Артем Видов, в числе первых прибежавший к месту катастрофы, заметил, что Гранин смотрит не на свой автомобиль, а, словно завороженный, не сводит широко раскрытых глаз с того места, где – в ста метрах от него – человек по имени Алекс Моррис догорал в белом пламени погребального костра, пожирающего то, что до недавнего времени было его прославленной гоночной машиной. Над пламенем почти не было видно дыма. Жар, исходящий от горящих магниевых дисков колес был настолько высок, что все сгорало в нем без следа. Когда случайный порыв ветра разрывал порой высокую завесу пламени, в колышущемся мареве можно было видеть Морриса, сидящего в единственно уцелевшей части машины среди всей этой бесформенной, неузнаваемой массы покореженной стали. По крайней мере, Видов знал, что это – Алекс Моррис, ибо то, что представилось его взору, было почерневшее до жути обугленное человеческое тело.
Скоростной автомобиль пожарных прибыл к месту катастрофы спустя двадцать секунд, карета "скорой помощи" десятью секундами позже. Но и этих ничтожных мгновений хватило костлявой старухе Смерти, чтобы пожать свой урожай. Спасатели в огнеупорных костюмах работали быстро и профессионально грамотно, заливая пеной пылающие останки и отчаянно пытаясь добраться до автомобиля Морриса, но ни у кого из этих храбрых парней, рискующих попасть под взрыв бензобака, уже не было сомнений в том, что спасают они труп. Неослабевающий огонь, вновь и вновь вырывающийся из-под огромных пенных сугробов, словно издевался над ними. Их усилия были столь же тщетны, как бесполезно было и присутствие "скорой помощи". Алекс Моррис находился уже там, где для человека нет ни помощи, ни надежды.
Тысячи людей на трибунах и вдоль трека, застыв в безмолвии и ужасе, еще не веря своим глазам, смотрели на горящую машину. Судьи на трассе отчаянно размахивали черными флажками, давая сигнал к прекращению гонок. Через пару минут мотор последнего из восемнадцати оставшихся на трассе "болидов" замер у боксов, и все потонуло в молчании.
Видов перевел взгляд на человека в комбинезоне, сгрбившегося рядом с ним. Руки, сжимающие шлем, все еще дрожали, а глаза, неподвижно прикованные к теперь уже затушенному остову автомобиля Морриса, напоминали глаза ослепшего орла. Видов протянул руку и слегка потряс его за плечо, но Гранин словно не заметил этого. Тогда Видов спросил, не ранен ли он, потому что трясущиеся руки и лицо Гранина были переамзаны кровью (он перевернулся пять или шесть раз, прежде чем его выбросило из машины на газон, и она рухнула на крышу как раз на месте обслуживания на пит-стопе). Гранин не шевельнулся и взглянул на Видова как человек, с трудом приходящий в себя после кошмарного сна. Потом он покачал головой.
К ним подбежали два санитара с носилками, но Гранин, опираясь на руку Видова, с трудом поднялся на ноги и отмахнулся от них, однако не оттолкнул поддерживающую его руку. Оба они медленно направились к боксу – все еще оглушенный, не сознающей всей полноты случившегося Гранин и Видов – высокий, худой, с густой темной шевелюрой, аккуратно уложенной в модную прическу, и в затемненных очках, скрывающих его истинные чувства, отражавшиеся в задумчивом и мрачном взгляде темно-карих глаз.
У входа в бокс им повстречался Дремин, все еще не выпускающий из рук огнетушителя. Владелец фирмы и создатель ее гоночной команды всегда присутствовал на треке во время проведения гонок, но сейчас он покинул свое привычное место на командирском "мостике", где у мониторов остался лишь главный конструктор машины, прикованный к инвалидной коляске и потому не имеющий физической возможности быть на месте катастрофы вместе с другими. За спиной Дремина механики команды все еще возились возле дымящейся машины, в то время как за ними бригада медиков из "скорой помощи" выполняла свои куда более сложные и ответственные функции. На краю пит-лайна, потеряв сознание, лежала Валерия – двадцатилетняя красавица-дочь владельца "Дрим-Моторс". Склонившись над ней, врачи осторожно разрезали ножницами от лодыжки до колена правую брючину. На белоснежных брюках девушки расплылось большое винно-красное пятно, и Гранин успел заметить это перед тем, как Дремин взял его за руку и заслонил от него своей широкой спиной дочь. Не говоря ни слова, он решительно увлек Сергея за собой и провел через бокс, раздевалку с душевыми и комнату отдыха в небольшой павильон на внутренней площадке, где стояли трейлеры и личные автомобили членов команд. Сейчас здесь было безлюдно, и это место лучше всего подходило для уединения, которое было крайне необходимо Гранину. Со стороны Дремина, человека твердого, жесткого и властного, обладающего в полной мере всем набором качеств, принесших ему успех в большом и весьма криминальном автобизнесе и сделавших его миллионером, такая забота о своем пилоте была редким проявлением тщательно скрываемых человеческих чувств, в которых никто из деловых партнеров не посмел бы его заподозрить. О доброте и чуткости Ивана Михайловича знали лишь самые близкие и родные люди.
В легком павильоне, служащего чем-то вроде кафе-самообслуживания, стояли холодильники, набитые пивом и всевозможными тонизирующими напитками, автоматы с кофе, сигаретами и шоколадом и пара комплектов пластмассовых столов и стульев. Всеми этими запасами в основном пользовались механики команд и прочий обслуживающий персонал гонок, чья многочасовая напряженная работа на жаре вызывала сильную жажду. Здесь же в особом холодильнике с замком хранились и большие пятилитровые бутылки с шампанским, предназначенные для ритуального омовения победителей Гран-При на подиуме.
Гранин доковылял до небольшого бара в углу, где хранилось спиртное, и, не глядя, вынул бутылку бренди. Пластиковые стаканчики стояли стопкой на стойке, и он налил полстакана. При этом горлышко бутылки так плясало в его руках, что бренди пролилось больше на стойку, чем попало в стакан. А чтобы поднести стакан ко рту, ему пришлось взять стакан обеими руками. Сергей сделал глоток, но большая часть все же стекла по испачканному кровью подбородку на белый комбинезон, оставив на нем пятна того же цвета, как и на одежде раненой девушки. Гранин тупо уставился на опустевший стакан, тяжело рухнул на стул и снова потянулся за бутылкой.
Дремин бесстрастно посмотрел на Видова.
За всю свою карьеру гонщика Градов пять раз попадал в серьезные передряги. Последняя катастрофа, происшедшая два года назад, едва не оказалась для него роковой. Но даже тогда, находясь почти в агонии, он улыбался, когда его клали на носилки и вносили в вертолет, чтобы отправить в госпиталь, где он провалялся три месяца, пока врачи не собрали его по частям и не вернули истерзанному телу былую подвижность. Тогда его правая рука с поднятым вверх большим пальцем была тверда, хотя и сломана в двух местах. Но еще более зловещим было то обстоятельство, что, если не считать символического глотка шампанского в честь одержанных им побед, Гранин никогда не прикладывался к спиртному.
"Все они к этому приходят, – часто говаривал Дремин, – рано или поздно, но все они к этому приходят. Неважно, насколько они хладнокровны, смелы и талантливы, они все равно придут к этому. И чем тверже их ледяное спокойствие и самообладание, тем легче они ломаются".
Дремин знал, о чем говорил. Сам – бывший автогонщик, Иван Михайлович повидал немало, хотя порой любил преувеличить. Гранин мог бы поспорить с ним. В мире было немало выдающихся гонщиков, в прошлом неоднократных победителей Гран-При и даже чемпионов мира, которые ушли из спорта в расцвете физических и духовных сил и, таким образом, могли бы начисто опровергнуть утверждение Дремина. Но с другой стороны, кто же не знал о водителях-виртуозах, которые пришли к полному краху или так устали от нервного и умственного напряжения, что превратились в пустую оболочку своего былого "Я", и кто же не знал, что среди нынешних завоевателей Гран-При есть пять или шесть человек, которые уже никогда не выиграют ни одной гонки, так как утратили всякое желание добиваться победы и продолжают участвовать в гонках только ради поддержания своего фасада – уже давно опустевшего обиталища гордости. И все же в мире больших гонок есть свои законы, и одно из них гласит: нельзя вычеркивать человека из славной когорты участников Гран-При только потому, что у него сдали нервы.
Печальная истина, однако, заключалась в том, что Дремин чаще был прав, чем неправ, о чем ясно свидетельствовал вид дрожащей фигурки, поникшей рядом с ним за столом. Если какой-нибудь человек и одолевал вершину, достигал и перешагивал пределы возможного, прежде чем низвергнуться в бездну самоотрицания и приятия конечного краха, то этим человеком, несомненно, был Серж Гранин – надежда российского автоспорта и до этого дня – выдающийся гонщик мирового класса. Ведь, несмотря на то, что в прошлом году он стал чемпионом международных гонок и что, выиграв уже подряд пять Гран-При в нынешнем сезоне, он мог, по всем прогнозам, снова завоевать чемпионский титул, его нервы и воля, очевидно, были непоправимо надломлены. И Дремин, и Видов ясно понимали, что – проживи он хоть сто лет – обугленный призрак Алекса Морриса будет преследовать его до конца дней.
По правде говоря, те, кто имеет глаза, чтобы видеть, могли и раньше заметить кое-какие признаки, а у гонщиков и механиков глаза что надо. Эти признаки появились уже после после второй гонки, выигранной им в этом сезоне.
Гранин никогда не отличался особой общительностью, но после происшедшего на трассе инцидента стал еще более сдержанным и молчаливым, а если и улыбался, что случалось все реже, улыбка эта была пустой, как у человека, который не находит в жизни ничего, чему бы стоило улыбаться. До сих пор самый хладнокровный из гонщиков, учитывающий любую мелочь, и враг любого лихачества, цена которому – человеческая жизнь, он стал понемногу отступать от своих высоких принципов и все меньше заботился о безопасности, хотя и продолжал свой триумфальный путь на мототреках Европы и всего мира. Но теперь он завоевывал один за другим трофеи Гран-При с риском для себя и своих товарищей, словно вопреки всему, что мешало поставленной цели. Его езда стала неосторожной и даже порой опасной, и другие гонщики, при всей их крепкой профессиональной закалке, явно испытывали перед ним некий страх, ибо вместо того, чтобы оспаривать у него повороты, как это было прежде, почти все они теперь предпочитали без борьбы пропускать его вперед, когда сзади появлялся бело-красный "Порше". Правда, последнее бывало редко, поскольку Гранин придерживался простой и эффективной формулы успеха: сразу проскочить вперед со старта и оставаться до конца лидером.
Теперь все больше людей заявляли, что его самоубийственное соперничество на гоночных трассах означало битву не против равных, а против самого себя. Становилось все очевиднее, что эта битва была единственной, которую он никогда не сможет выиграть, что его последняя отчаянная ставка против сдающих нервов ни к чему не приведет, что настанет день, когда поток удач иссякнет. И вот теперь такое случилось – с ним и с Алексом Моррисом, и Серж Гранин на глазах у всего мира проиграл свою последнюю битву.
Не исключено, конечно, что он останется на треках и будет еще сражаться, но одно казалось совершенно очевидным: никто не понимает с большей ясностью, чем сам Гранин, что его лучшие дни уже позади.
Гранин снова потянулся к бутылке, уже наполовину опорожненной, но руки по-прежнему дрожали, и лишь малая часть жидкости попала по назначению – настолько неуверенными и неуправляемыми были его движения.
Дремин мрачно взглянул на Видова, пожал плечами – жест не то отречения, не то принятия неизбежного, и выглянул из павильона. За его дочерью уже прибыл фургон "скорой помощи", и он поспешил туда, так и не сказав ни слова.
Видов подошел к умывальнику, налил воды в пластиковое ведерко и принялся обмывать лицо Гранина губкой. Казалось, Сергею было все равно, что будет с его лицом. О чем бы ни думал он в те минуты, а при данных обстоятельствах только полный идиот не прочитал бы его мыслей, все его внимание сосредоточилось на этой бутылке бренди. Гранин был сейчас воплощением одной единственной потребности, одного неумолимого желания, а именно – немедленного забвения.
Пожалуй, оно и к лучшему, что ни Гранин, ни Дремин, ни Видов не заметили человека, стоящего за трейлером и всем своим видом показывающего, что больше всего на свете ему хочется, чтобы Гранин вообще перешел в мир вечного забвения. Лицо сына Дремина, этого улыбчивого и дружелюбного подростка, сейчас омрачала грозовая туча – выражение как будто и немыслимое для человека, вот уже несколько лет до последних минут считавшего Гранина своим кумиром.
Дмитрий перевел взгляд на машину "скорой помощи", куда внесли его окровавленную сестру, и немыслимое перестало казаться немыслимым. Он повернулся, чтобы еще раз бросить взгляд на Гранина, и в этом взгляде было столько ненависти, сколько вообще может выражать взгляд шестнацатилетнего подростка.
Официальное расследование трагического инцидента, проведенное почти сразу после несчастного случая, как и предполагали, не выявило никакого злого умысла со стороны Гранина, чья машина послужила причиной катастрофы. Официальное расследование Федерации почти никогда не выявляло конкретного виновника. Так было каждый раз, когда кто-то из автогонщиков погибал или калечился на трассах, что происходило едва ли не каждый сезон, хотя в последние годы катастроф со смертельным исходом случалось все меньше благодаря все более ужесточаемым требованиям безопасности, принимаемым после каждого такой трагедии. Но какими бы жесткими не были правила, как бы тщательно не готовились машины, а техника, испытывающая колоссальные перегрузки, порою все же подводила пилотов. Водителей четырехколесых монстров не даром звали именно "пилотами". На скорости в триста километров в час, чтобы правильно среагировать на нештатную ситуацию, судьба отводила ничтожные доли секунды, да и то не из каждой такой ситуации можно было выйти без потерь. Если же приплюсовать еще и огромные физические и психологические нагрузки, испытываемые этими парнями в течении многочасовых гонок, то даже пилоты сверхзвуковых истребителей вряд ли подвергались такому же прессу. Во всяком случае, профессия автогонщика давно считалась одной из самых опасных (и потому одной из самых высокооплачиваемых). Ни один здравомыслящий человек не посмел бы заподозрить злой умысел кого-нибудь из гонщиков при столкновении с товарищем. Любой такой контакт был чреват непредсказуемыми последствиями как для одного, так и для другого. Только самоубийца мог бы пойти на преднамеренное столкновение, хотя "война нервов" велась на треках постоянно. Профессионалам было хорошо известно, что в подавляющем большинстве случаев катастрофы случались из-за поломок техники или ошибок пилотов, реже по какой-то иной трагической случайности, но все равно причина должна быть найдена, и именно в этом состояла задача следствия.
Конкретного виновника не нашли и на этот раз, хотя несколько тысяч зрителей на главных трибунах, не колеблясь, возложили бы вину на плечи Гранина. Но еще больше его обличали многочисленные видеозаписи. Все происшедшее на трассе зафиксировали несколько камер, в том числе и та, что была установлена на машине Гранина. Развитие ситуации длилось не больше двадцати секунд, и именно этот отрезок времени комиссия экспертов, судей и представителей международного комитета очень внимательно просмотрели несколько раз, прежде чем вынести предварительный вердикт. Он звучал довольно обтекаемо и нейтрально, но смысл витиеватой формулировки сводился всего к двум словам: "ошибка пилота", то есть Гранина.
Из видеозаписей было видно, что, лидировавший на протяжении двух третей дистанции, Гранин со своего второго пит-стопа ушел с большой задержкой, растеряв все преимущество перед идущим вторым Алексом Моррисом на специальной версии "Феррари F-50", существенно измененной по сравнению с базовой моделью и адаптированной именно для гонок в классе прототипов. Механики команды почему-то провозились с заменой колес на целых десять секунд больше норматива, и это заставило Гранина если не занервничать, то, во всяком случае, потерять чувство уверенности. Сразу от своего бокса он ринулся вперед, пытаясь восстановить утраченное преимущество, однако все же пропустил Морриса на первую позицию. Князев же заехал на пит-стоп двумя кругами раньше. Замену колес и дозаправку команда провела блестяще, и Князь смог прорваться в группу лидеров, выйдя на пятую позицию. Следующие три круга стали настойщим полем битвы между этими двумя выдающимися пилотами, реально претендующими на чемпионский титул. "Порше" Гранина мчался по трассе как никогда прекрасно, штампуя на каждом круге лучшее время и постепенно приближаясь к ярко-красному "Феррари". Уже через два круга после пит-стопа он висел у Морриса на заднем колесе, а на третьем предпринял несколько атак, но Алекс был не из тех, кто уступает. Обе машины вышли на длинную прямую "ноздря в ноздрю", и ни одна из них не могла опередить другую ни на метр. Обе так и мчались на пределе мощности двигателей, развив перед поворотом скорость в триста двадцать километров в час и настигнув отставшего на круг Ито Сузуки на прототипе "Мицубиси-HSR-W4". Обычно этот скоростной поворот гонщики проходили примерно на ста восьмидесяти, а затем на довольно коротком прямом отрезке старта-финиша перед главными трибунами и боксами снова разгонялись почти до двухсот семидесяти. Поскольку Гранин шел слева от Морриса и со своей позиции мог войти в поворот лишь по малому радиусу, ему еще предстояло обойти "Мицубиси" японца, движущегося тоже по внутренней стороне трека. Было ясно, что на повороте Моррис сможет оторваться от Гранина за счет большей скорости на внешнем радиусе и отсутствия помехи. И вот тут Гранин и допустил роковую ошибку, решившись на рискованный маневр. Когда его "Порше" почти уперся в зад "Мицубиси", он чуть притормозил, пропустив вперед "Феррари", а затем буквально выстрелил из-за спины японца, включив форсаж турбокомпрессоров. В поворот Гранин вошел, отставая от Морриса на корпус, но не спешил сбрасывать скорость. Дилетанты восприняли бы это как самоубийственное безрассудство, но Серж не был дилетантом. Он прекрасно изучил возможности машины и рассчитывал на свое "секретное оружие" – новое антикрыло, которое должно было изменить угол атаки на вираже и еще сильнее прижать машину к асфальтовому полотну, увеличив сцепление шин. Моррис же, как и ожидалось, был вынужден притормозить, чтобы не вылететь с трассы. Когда обе машины почти сравнялись, произошло невероятное. "Порше" вдруг резко потащило вправо к внешней обочине трека, и от его покрышек сразу же повалили клубы сизого дыма. На скорости в двести километров в час Моррис не имел ни малейшей возможности ни затормозить, ни уклониться от столкновения, что могло бы спасти его. В момент столкновения правое переднее крыло "Порше" ударило в колесо машины Морриса, и его волчком завертело на вираже. Последствия для Гранина были весьма серьезными, для Морриса же они оказались фатальными. Даже сквозь рев моторов и визг шин звук лопнувшего колеса "Феррари" прозвучал орудийным выстрелом, и в этот миг Алекс был обречен. Его ярко-красный "болид", полностью потеряв управление, превратился в бездушное механическое чудовище, стремящееся к самоуничтожению. Оправдывая свое прозвище, машина, словно выпущенный из катапульты камень, метеором пронеслась над зеленой лужайкой, перемахнув по воздуху сотню метров, рухнула на широкую щебенчатую полосу, дважды перевернулась и, встав на колеса, тут же вспыхнула факелом. Все это время Моррис продолжал сидеть в машине, пристегнутый ремнями к креслу и запертый в машине, как в ловушке. Скорее всего, он уже был мертв еще до того, как "Феррари" загорелся, ведь при таком резком боковом ударе шейные позвонки так легко ломаются (примерно так погиб и великий Сенна на довольно простом и сотни раз пройденном им вираже).
То, что Гранин явился непосредственной причиной гибели Морриса, не вызывало сомнений. Но Гранин – чемпион мира, и на его счету почти два десятка выигранных Гран-При. И по очкам, и по общим характеристикам он был лучшим водителем в мире, и кто же осмелится осуждать такого человека. Такое не принято в мире автоспорта. Поэтому все это трагическое происшествие определили как гоночный эквивалент божьего деяния и, скромно опустив занавес, дали понять, что все закончено.
Глава 4.
Темпераментные итальянцы не скрывали своих истинных чувств. Плотная толпа, что собралась в этот день на трассе Монца была крайне возбуждена и напряжена. Когда Гранин, опустив голову, скорее плелся, чем шел, вдоль трека, направляясь из зала, где велось следствие, к пункту обслуживания фирмы "Дрим-Моторс", выражение чувств толпы стало громогласным. Вопли, сопровождаемые энергичной жестикуляцией, свист и просто гневные выкрики были не просто страшными, но и угрожающими. Зрелище было отнюдь не из приятных. Казалось, не хватает только искры, чтобы разгоряченная толпа не учинила расправу над Граниным. Очевидно, именно этого и опасались полицейские, которые взяли его в кольцо и оттесняли наиболее ретивых, хотя по выражению их лиц было понятно, что и они разделяют чувства своих соотечественников.
Отставая на несколько шагов от Гранина и окруженный по бокам Дреминым и Видовым, шел еще один человек, мнение которого явно совпадало с мнением зрителей и полицейских. Гневно дергая за ремешок свой шлем, как и Гранин одетый в белый с красным комбинезон, Николай Князев кривил свое красивое и мужественное лицо, растиражированное многими журналами как секс-символ автоспорта, в злобной гримасе. Князев по своему характеру был заносчив и имел слишком высокое мнение о самом себе, считая всех окружающих его людей, в том числе и товарищей-гонщиков, недоразвитыми подростками. Разумеется, круг его общения был ограничен. Но обиднее всего Князю, как прозвали в профессиональной среде Николая, было то обстоятельство, что, каким бы блестящим водителем он ни был, он все же чуть-чуть не дотягивал до Гранина. И это обострялось сознанием того, что, как бы долго и отчаянно он ни старался, ему никогда не удастся преодолеть это "чуть-чуть". Князь завидовал Гранину черной завистью и тихо ненавидел его. И сейчас, разговаривая с Дреминым, он не делал ни малейшей попытки понизить голос, что при данных обстоятельствах не имело никакого значения, так как из-за воплей толпы Гранин все равно не смог бы расслышать, что говорит о нем его товарищ по команде. Правда, было ясно, что Князев не понизил бы голос и при других обстоятельствах.
– Божье деяние! – горькое удивление в его голосе было почти искренним. – О, боже ты мой! Вы слышали, какое определение дали эти кретины?! Непреднамеренная ошибка пилота!
– Ты не прав, Ник, – Дремин положил руку на плечо Князева, но тот в раздражении стряхнул ее. – Если посмотреть только с внешней стороны, то можно говорить лишь о непреднамеренном убийстве. Но и эта формулировка слишком строга. Никто не застрахован от роковой случайности, от ошибок, в конце концов. На каждом Гран-При две-три машины теряли управление. – Он вздохнул.
– Теряли управление! – Не находя слов, что было ему несвойственно, Князев театрально возвел глаза к небу, словно ища подсказки свыше. – О, боже! Вы же сами все видели на экране. Несколько раз прокрутили, с разных точек… Он и не думал тормозить, потому что зарвался. А вы говорите – божье деяние! Ну, конечно, конечно, божье деяние! А все потому, что он взял подряд пять Гран-При, и потому, что в прошлом сезоне стал чемпионом и в этом, похоже, станет снова!..
– Что ты имеешь в виду?
– Как будто вы сами не знаете, что я имею в виду! Отлично знаете, черт бы вас побрал! Ведь если вы снимите его с дистанции, на команде можно ставить крест. Равнозначной замены ему не найти, тем более в разгар сезона, да и спонсоры не обрадуются. Убрать чемпиона! Как бы не так! В рекламу вложены миллионы, а без Гранина команда не будет стоить и гроша! Нам же нужны такие гранины, разве не так? Даже если они убивают людей…
– Я думал, что он – твой друг.
– Само собой! Но ведь и Алекс был моим другом. Как все…
На такую реплику нечего было возразить, и Дремин промолчал. Князев, видимо, высказал все, что хотел, и тоже замолк, скривив гримасу отвращения и презрения.
Молча и без происшествий под усиленной охраной полицейских все четверо добрались до бокса. Ни на кого не глядя и не сказав никому ни слова, Гранин устремился через помещения к павильону на площадке. В свою очередь никто из присутствующих – а здесь собралась вся команда, включая механиков, администраторов, инженеров и водителей трейлеров – не попытался остановить его или заговорить с ним. Никто даже не обменялся с другими многозначительными взглядами – к чему подчеркивать то, что и так бросается в глаза? Главный механик Варламов просто сделал вид, что не видит Гранина, и подошел к Дремину. Главный механик, признанный мастер- виртуоз совего дела, был уже не молод, и его изборожденное глубокими морщинами и покрытое густым загаром лицо имело такое выражение, будто он тяжело страдал несварением желудка. Он спросил:
– Гранина, конечно, оправдали?
– Конечно?.. Я вас не понимаю.
– Ну вот! Неужели не ясно, что, если осудить Профессора, это значит отбросить автоспорт на десять лет назад? Кто же такое позволит? Ведь в команду вложены миллионы и только с одной целью – сделать всех этих иностранцев на их же треках! Разве не так, босс?
Ничего не ответив, Дремин задумчиво посмотрел на Варламова, потом бросил мимолетный взгляд на все еще не убравшего злобную гримасу Князева и, наконец, отвернулся и подошел к искалеченной машине Гранина, которую механики уже поставили на колеса и затащили вглубь бокса к подъемнику. Дремин не спеша осмотрел ее, обойдя вокруг, задумчиво постоял склонившись над водительским сидением и даже попробовал повернуть штурвал. Рулевое колесо вращалось плавно. Потом он выпрямился, потер подбороток и протянул:
– Н-да, интересно!..
Варламов холодно взглянул на него. Его глаза выражали неудовольствие и скрытую подозрительность. Он произнес:
– Эту машину готовил лично я, босс.
Дремин лишь пожал плечами, последовала долгая минута молчания. Наконец, он сказал:
– Знаю, Василич, знаю… Знаю и то, что лучше вас этого никто не делает… Вы у меня с первых дней, так что не станете молоть чепухи. Я должен знать, что же произошло на самом деле? Сколько вам нужно времени?
– Вы хотите, чтобы я начал немедленно?
– Разумеется…
– Пять-шесть часов, – Варламов говорил сухо: он был обижен и не скрывал этого. – От силы – восемь.
Дремин кивнул и, взяв Видова под руку, хотел, было уйти, но в последнее мгновение остановился. Князев и Дремин-младший тихо разговаривали о чем-то, и хотя слов не было слышно, враждебные жесткие взгляды, которые они бросали внутрь павильона на Гранина и на его бутылку с бренди, были достаточно красноречивы. Дремин отвернулся и с сожалением вздохнул.
– Сегодня у Сержа друзей не прибавилось, не так ли?
– Да, все ополчились на него… А вон еще один, жаждущий мести, – сказал Видов, кивком указав в сторону человека в голубом комбинезоне, решительно шагающего к боксу с таким видом, будто у него было что-то на уме. Это был латыш Валдис Бразаускис – гонщик "номер один" второй российской команды, пробившейся в число "грандов" автоспорта благодаря щедрости компании-конкурента, чье название красовалось на груди и спине его комбинезона. В этом сезоне он выиграл лишь один кубок Гран-При, но всегда приносил своей команде очки и, деля четвертое-пятое место с немцем Акселем, после гибели Морриса имел неплохие шансы в борьбе за чемпионскую корону. Как и Князев, это был холодный и недружелюбный человек с манией величия и потому весьма заносчивый и надменный. У него было мало друзей, если таковые вообще были, и неудивительно, что эти два человека, самые непримиримые соперники на трассах, в жизни были близкими приятелями.
Бразаускис явно кипел от гнева, и его настроение отнюдь не улучшилось, когда на его пути возникла массивная фигура Дремина.
– Ох, боже ты мой! – Вздохи явно становились второй натурой Дремина. – Кажется, у Валдиса действительно что-то на уме.
– Прочь с дороги! – прошипел сквозь зубы тот.
Дремин с кротким удивлением взглянул на него.
– Простите, что вы сказали? – вежливо спросил Иван Михайлович, но от его слов повеяло ледяным холодом.
– Извините меня, господин Дремин… Где этот мерзавец?
– Оставьте его в покое. Ему и без вас тошно.
– А Моррису считаете не тошно?! Не знаю, какого черта вы носитесь с этим Граниным! Правда, мне наплевать на это. Но с какой стати этот маньяк должен оставаться на свободе? Ведь он же самый настоящий маньяк! И вы это отлично знаете. Мы все это знаем. Сегодня он меня дважды едва не спихнул с трека. И я мог быть на месте Морриса. Я вас предупреждаю, господин Дремин! Если этот мерзавец снова пявится на треке, я поставлю вопрос о его дисквалификации в дисциплинарном комитете. Гранина должны снять с соревнований!
– Кому-кому, но только не вам поднимать такой вопрос, Валдис, – сказал Дремин, положив руку на плечо Бразаускиса. – Вы не можете позволить себе показать пальцем на Гранина. Вы отлично знаете, что, после гибели Морриса и в случае снятия с соревнований Гранина, вы можете реально претендовать на чемпионский титул. От Грэга Мэйсона вы отстаете только на три очка, а впереди еще восемь гонок…
Бразаускис широко раскрыл глаза. Ярость почти погасла на его лице, и он с удивлением уставился на Дремина. Его голос упал почти до шепота, когда он заговорил снова:
– Вы подумали, я действительно поступил бы так?
– Нет, Валдис, я этого не думаю. Я просто хочу сказать, что большинство людей подумали бы так.
Наступила долгая пауза, за это время Бразаускас почти совсем успоколся и, наконец, сказал:
– Но он же убийца. Он и еще кого-нибудь убьет.
Мягко сняв руку Дремина со своего плеча, он развернулся и пошел прочь. Видов проводил его задумчивым и тревожным взглядом.
– Может, он и прав, Иван… Я понимаю, Гранин взял уже пять Гран-При, но с ним явно что-то происходит… Да что говорить, вы и сами это хорошо знаете…
– Взял пять кубков, а вы меня пытаетесь убедить, что у него сдали нервы?
– Я не могу сказать, что там у него сдало. Просто не знаю. Я знаю только одно: если самый осторожный гонщик стал неосторожен и опасен, то это ненормально. Другие просто боятся его. Они уступают ему дорогу, потому что предпочитают остаться в живых, чем оспаривать у него хотя бы метр пути. Поэтому он и продолжает выигрывать.
Дремин пристально посмотрел на Видова и покачал головой. Ему было не по себе. Это правда, он, Дремин, а вовсе не Видов, – признанный мастер в подобных делах. Но Дремин относился к самому Видову и к его мнению с глубочайшим уважением. Что ни говори, а Видов чрезвычайно умный и проницательный человек. В спортивную журналистику он пришел всего два года назад, как говорится "ниоткуда", но за это короткое время смог сделать себе имя благодаря острой проницательности, незаурядной способности наблюдать и анализировать и, конечно же, своей компетенции во всех тончайших нюансах автоспорта и бизнеса. Даже для Дремина он оставался во многом человеком-загадкой, хотя их и связывала крепкая дружба. Будучи корреспондентом одного из известнейших немецких журналов, Видов сотрудничал еще с целым рядом подобных издательств по всему миру, в том числе и российских. Он приобрел репутацию одного из немногих действительно крупных обозревателей мирового автомобильного спорта и бизнеса. Добиться всего этого всего лишь за два года было бесспорным достижением. Его успех был настолько велик, что он даже навлек на себя зависть и неудовольствие, если не сказать злобу, со стороны многих, не столь преуспевающих, собратьев по перу. Не возвысило его в мнении коллег и то обстоятельство, что он, по их выражению, прилип, как пиявка, к команде фирмы "Дрим-Моторс", сделавшись их постоянным комментатором. Нельзя сказать, что существовали какие-нибудь писаные и неписаные законы на этот счет, но, во всяком случае, до него так не поступал ни один журналист. Его задача, – утверждали другие, – состоит в том, чтобы беспристрастно и без предубеждений писать обо всех автомобилях и гонщиках на трассах Гран-При, и их возмущение отнюдь не уменьшилось, когда он вполне разумно, с неопровержимой логикой и точностью доказал им, что именно этим он и занимается. Злые языки поговаривали даже, что Дремин приплачивает ему, но это было полнейшей чушью. В действительности, конечно, их глубоко задевало, что во время гонок он первым из всех комментаторов получал материалы у команды фирмы "Дрим-Моторс", расцветшей и уже прославленной компании спортивного и потребительского автобизнеса, и трудно было бы отрицать, что все статьи, которые он вообще написал – частично о команде, но главным образом о Гранине, – составили бы в целом внушительный том. Не исправила положения и книга, которую он написал в соавторстве с Граниным.
Дремин сказал:
– Боюсь, что вы правы, Артем… То есть, я знаю, что вы правы, но не хочу признаваться в этом даже себе. Он прямо страх на всех наводит. И на меня – тоже. А теперь еще это…
Оба посмотрели в сторону павильона, где за столом сидел Гранин. Совершенно не заботясь о том, видят его или нет, он наполовину наполнил стаканчик из быстро опустошаемой бутылки. Даже издали можно было с уверенностью сказать, что руки его все еще дрожат, хотя протестующие крики зрителей поутихли, и толпа стала понемногу расходиться, покидая трибуны автодрома. Гранин сделал быстрый глоток, оперся локтями на колени и, обхватив голову, не мигая и без всякого выражения уставился на свою искалеченную машину, стоящую в глубине бокса.
Видов сказал:
– А ведь еще два месяца назад он бы ни за что не притронулся к спиртному. Что вы собираетесь предпринять, Иван?
– Сейчас? – грустно улыбнувшись, переспросил Дремин. – Навестить дочь. Надеюсь, теперь-то уж меня к ней пустят.
Он в последний раз бросил взгляд на Гранина, потом на механиков, собравшихся в углу бокса на небольшой перекур и чей вид был столь же удрученным, как и у Видова, на Варламова, Князева и сына, с одинаково злобными лицами поглядывающих в известном направлении, потом тяжело вздохнул, повернулся, бросив неопределенный жест рукой, и пошел прочь к своему "Мерседесу".
Валерии Дреминой весной исполнилось двадцать лет. Еще, будучи совсем ребенком, она не выглядела угловатой и нескладной девчонкой, а многие подмечали в ней не детскую женственность и обворожительность, способные в недалеком будущем свести с ума любого мужчину. И вот, незаметно даже для отца, нежный бутон однажды расцвел и явил на свет редкостной красоты девушку с большими фиалковыми глазами и пышными, вющимися ниже лопаток густыми волосами цвета спелой пшеницы. Глядя на ее правильные и утонченные черты лица, отнюдь не делающие его "кукольным", никто бы не нашел ни малейшего сходства с отцом, но никто и не усомнился бы в отцовстве Дремина, хоть раз увидив его жену. Валерия внешне была почти точной копией своей матери, только ростом повыше и с прекрасно сложенной спортивной фигурой. Она могла бы сделать карьеру супер-модели, что было бы несложно при ее задатках, а также связях и финансовых возможностях отца, но предпочла поступить на филфак МГУ, в тайне мечтая стать писательницей. Все летние каникулы, а часто и пропуская занятия в университете, Валерия проводила вместе с отцом и командой на треках, путешествуя из страны в страну, что давало ей не только массу очень ценных впечатлений и знаний, но и возможность практиковаться в языках. Она всерьез "болела" автоспортом, и отец, зная это, не отказывал дочери.
Все в команде были, так или иначе, влюблены в Валерию. Ее обворожительная и при этом совершенно естественная улыбка не оставляла равнодушным даже Варламова с его ужасным характером, который звал ее не иначе, как "принцесса". Лера осознавала это, принимала как должное и с достоинством, но без тени насмешки или снисхождения. Во всяком случае, она рассматривала уважение, которое к ней питали другие, лишь как естественный отклик на то уважение, которое она питала к ним. И все же, не смотря на живой ум, сообразительность и высокий интеллект, Лера Дремина в некоторых отношениях была еще совсем ребенком.
В тот вечер, лежа в безупречно чистой и безжизненно стерильной VIP-палате итальянского госпиталя, Лера выглядела еще более юной, чем обычно. И без того бледная от природы кожа сейчас казалась совсем белой, а большие глаза, которые она открывала на мгновение, выражали страдание и были затуманены от боли.
Эта боль отразилась и в глазах Дремина, когда он посмотрел на свою дочь, на ее перевязанную ногу, лежащую поверх простыни.
Он наклонился и поцеловал дочь в лоб, потом сказал:
– Тебе надо хорошенько выспаться, родная. Спокойной ночи.
Она попыталась улыбнуться.
– После всех этих таблеток и уколов, что мне дали, я, конечно, засну… И еще, папа…
– Да, малышка?
– Сережа не виноват… Я знаю, он не виноват. Это все из-за машины. Я точно знаю.
– Откуда ты можешь знать?.. Мы это выясним. Варламов уже занялся машиной. Он найдет причину, если дело в технике…
– Вот увидишь… Ты попросишь Сергея навестить меня?
– Только не сегодня. Боюсь, что он тоже не совсем здоров…
– Он… Он не… здоров? – забеспокоилась Лера.
– Нет, нет, просто шок, – поспешил успокоить ее отец. Дремин вымученно улыбнулся. – И его тоже напичкали таблетками.
– Шок?.. У Сержа Гранина шок?.. Не могу поверить! Он же трижды разбивался и был на волосок от смерти и, тем не менее, ни разу…
– Он видел, что с тобой произошло, родная, – Дремин с нежностью сжал руку дочери в своих огромных ладонях. – Я еще зайду сегодня, попозже. Ну, а ты отдыхай и будь умницей. Все обойдется…
Он вышел из палаты и направился в кабинет дежурного врача, у дверей которого тот разговаривал с медсестрой.
– Скажите, это вы лечите мою дочь? – спросил Дремин.
– Мистер Дремин? Да, я. Доктор Ванетти.
– У нее очень плохой вид.
– Никакой опасности нет, мистер Дремин. Она просто находится под действием анастезии. Мы были вынуждены сделать это, чтобы уменьшить боль. Вы понимаете?
– Понимаю. А как долго она…
– Две-три недели. Потом вы сможете перевезти ее в Россию.
– Еще вопрос, доктор Ванетти. Что с ее ногой? Почему вы не сделали ей вытяжение?
– Мне кажется, вы сильный человек и не боитесь правды. Вытяжка применяется при переломе костей. А у вашей дочери голень не просто сломана, она – как это по-английски – раздроблена в районе щиколотки. Вы можете взглянуть на снимок. Немедленная операция пользы не принесет. Придется соединять воедино то, что осталось от кости.
– Значит, она никогда не сможет сгибать лодыжку? – спросил Дремин, и доктор кивнул. – Вечная хромота? На всю жизнь?
– Вы можете созвать консилиум, пригласить лучших ортопедов. Вы имеете все права…
– Нет, не нужно. Мне все ясно, доктор.
– Я глубоко сожалею, мистер Дремин. У вас прелестная дочь. Но я только хирург. А чудес на свете не бывает. К сожалению. Правда, у вас в России, я слышал, есть первоклассные специалисты, делающие подобные операции и весьма успешно. Попробуйте обратиться к ним. Это все, что я могу посоветовать.
– Спасибо, доктор. Вы очень добры. Я зайду снова часа через два.
– Лучше не надо. Вашей дочери нужен покой и сон.
Дремин кивнул в знак согласия и вышел.
Видов отодвинул тарелку, так и, не притронувшись к еде, посмотрел на тарелку Дремина, тоже нетронутую, и перевел взгляд на погруженное в тяжелые раздумья лицо собеседника.
– Оказывается, Иван, ни один из нас не такой уж крепкий, как мы думали, сказал он.
– Возраст, Артем. Он догоняет нас во всем.
– И с большой скоростью, – Видов снова придвинул к себе тарелку, горестно посмотрел на нее и снова отодвинул. – В конце концов, это лучше, чем ампутация. Привезем Лерочку в Москву, а там…
– Вот именно. Вот именно, – Дремин оттолкнул стул и поднялся. – Может быть, пройдемся?
– Для аппетита? Не поможет. Во всяком случае, мне.
– Мне – тоже. Я просто подумал: может быть стоит взглянуть, не нашел ли Варламов что-нибудь интересное?
В боксе команды было безлюдно и тихо, когда Дремин и Видов открыли металлическую дверь и вошли внутрь. В ярком свете ламп они увидели Варламова, копающегося в останках искалеченной машины Гранина, поднятой на подъемнике на человеческий рост. Главный механик обернулся и поднял руку в знак того, что заметил их появление, и снова нырнул под днище.
Видов прикрыл дверь и спросил:
– А где остальные?..
За Варламова тихо ответил Дремин:
– Василич всегда любит заниматься пострадавшими машинами в одиночку. Суета и мельтешение мешает сосредоточиться, и можно не заметить важной детали.
Они прошли вперед и стали молча наблюдать, как Варламов возится с тормозной системой, сантиметр за сантиметром проверяя каждый трубопровод, каждый стык и узел.
За всем этим наблюдали не только они: прямо над ними, в открытой фрамуге стеклянного "фонаря", невидимо для стоящих внизу, тускло поблескивало что-то металлическое. Этот предмет был портативной цифровой видеокамерой, и держащие камеру руки были совершенно тверды. Это были руки Сержа Гранина, еще два часа назад дрожавшие, как в лихорадке. Его лицо было совершенно бесстрастным, спокойным и сосредоточенным, а глаза предельно внимательными, не упускающими ни одного движения главного механика. Это было лицо совершенно трезвого человека.
– Ну, что? – наконец спросил Дремин, не выдержав томительного ожидания.
Варламов вылез из-под машины, тщательно протер руки ветошью и, бросив тряпку в ведро, ответил:
– Ничего. Абсолютно ничего. Подвеска, тормоза, двигатель, коробка, управление – все в норме.
– Но управление…
– Разрыв протектора. На такой скорости боковая сила запредельная, вот и вырвало кусок, а дальше… сами понимаете, что произошло. Ничего другого я не вижу.
– Но покрышка могла лопнуть чуть позже, когда его потащило на Морриса. На записи я что-то не заметил, чтобы машину тряхнуло в начальной фазе…
– Ну и что? Он же шел по "грязной" стороне трека, а скорость была почти три сотни, да на малом радиусе. Его выкинуло на чистый асфальт, и боковое сцепление резко возрасло. Вот шина и не выдержала.
Дремин с сомнением покачал головой.
– Значит, мы все еще блуждаем в потемках, – как бы оставляя путь к отступлению, задумчиво вымолвил он.
– Для меня ясно как божий день. Водительский просчет! Старейшая из всех причин, – безаппеляционно заявил Варламов.
– Водительский просчет? – Видов тоже покачал головой. – Гранин никогда не допускал водительских просчетов. Это гонщик от бога. Недаром его прозвали Профессором. Он все просчитывает до мелочей, даже пятна на солнце.
Варламов улыбнулся, но глаза его смотрели холодно.
– Хотел бы я услышать, что по этому поводу думает дух покойного Морриса.
– Все эти разговоры ни к чему, – заметил Дремин. – Пошли в гостиницу. Вы сегодня даже не поели, Василич. – Он взглянул на Видова. – Думаю, что стаканчик на сон грядущий нам не помешает, а потом на минуту зайдем к Сергею.
– Напрасно потеряете время, босс. К вашему приходу он будет совсем невменяем.
Дремин внимательно посмотрел на Варламова, потом, после долгой паузы, очень медленно сказал:
– Он все еще чемпион мира. Он все еще Номер Один в команде.
– Ах, вот как?!
– А вы хотите, чтобы было иначе?
Варламов направился к умывальнику и стал мыть руки. Затем, не оборачиваясь, произнес:
– Вы здесь босс, господин Дремин.
Тот ничегео не ответил.
Когда Варламов вытер руки, все трое молча вышли из бокса, закрыв за собой тяжелую стальную дверь.
Стоя на крыше огромного блока боксов обслуживания, Гранин наблюдал, как эти трое прошли на ярко освещенную охраняемую площадку, сели в машину Дремина и выехали с территории автодрома. Когда "мерседес" скрылся из вида, он осторожно приблизился по скользскому настилу к "фонарю", протиснулся сквозь открытую фрамугу внутрь и, нащупав ногой стальную былку с талью, встал на нее. Осторожно балансируя на балке, Гранин вынул из кармана электрический фонарик (Варламов, уходя, выключил свет) и направил луч вниз. До бетонного пола было метров пять, и он просчитал возможность своего пути назад, прежде чем, присев на корточки и ухватившись руками за балку, повис на ней и спрыгнул вниз. Приземлился он мягко и без шума. Потом прошел к двери, убедился, что она закрыта на замок снаружи, включил все лампы и приблизился к "Порше". Кроме видеокамеры он прихватил и цифровую фотокамеру со вспышкой. Гранин не стал тратить время на изучение всех узлов и агрегатов автомобиля, а, опустив подъемник, сразу же приступил к тщательному обследованию антикрыла, вернее, той искореженной конструкции, что осталась от него. Он даже несколько раз прикладывался к мощной лупе, чтобы получше разглядеть мельчайшие повреждения на некоторых участках, а потом каждый из них сфотографировал несколько раз.
Закончив свою миссию, Гранин снова поднял машину на подъемнике и, осмотрев бокс, постарался убрать все следы своего пребывания. Затем, выключив свет и освещая фонарем пространство бокса, он взял кабель с пультом управления талью, опустил трос и, прихватив с собой пульт, повис на крюке, нажав кнопку подъема. Добравшись до балки, Сергей сначала перекинул через нее пульт, потом забрался сам и привел таль в исходное положение. Пульт он тоже осторожно опустил вниз и только после этого выбрался наружу.
Дремин и Видов сидели в одиночестве в почти опустевшем баре. Оба молча приняли принесенные две порции водки "Смирнофф" и переглянулись. Дремин поднял свой стакан и невесело улыбнулся.
– За конец этого чертового дня! О, господи, как я устал!
– Итак, вы сожгли за собой все мосты. Гранин остается на своем месте в команде.
– А что мне еще остается?.. У меня нет выбора.
От самого автодрома до городка, на самом краю которого находилась гостиница для автогонщиков и членов команд, Гранин бежал вдоль ярко освещенной дороги. Бежал он быстро, не сбавляя темпа, пока не выскочил на улочку, ведущую к отелю. Улица была пустынной в этот поздний час, но неожиданно, возле самой гостиницы, впереди появились две фигуры. Гранин сразу узнал в них Князева и Бразаускиса и на мгновение остановился в нерешительности. Быстро оглянувшись, он метнулся к небольшой нише в стене перед входом в какой-то магазинчик и, прижавшись к двери, стоял не шевелясь, пока эти двое не прошли мимо. Оба были поглощены тихой и, видимо, очень важной беседой. Они не заметили Гранина и свернули за угол, и только тогда Сергей вышел из-за своего укрытия, с опаской огляделся по сторонам и снова бросился бежать.
Дремин и Видов осушили стаканы.
– Что ж, я полагаю, иногда приходится принимать и такие решения, – сказал Видов.
– Видимо, да, – ответил Дремин.
Они поднялись со стульев у стойки бара, кивнули бармену и, не торопясь, вышли на улицу.
Сергей сменил бег на быстрый шаг, перешел на другую сторону улицы, где светилась неоновая вывеска гостиницы, и, миновав главный вход, свернул в переулок. Окна его номера выходили на эту сторону здания, и еще по приезде он заметил пожарную лестницу, стоящую в трех метрах от балкона. Дойдя до лестницы, он быстро огляделся по сторонам, подпрыгнул, ухватился руками за нижнюю ступеньку, подтянулся и ловко взобрался на поднятую над тротуаром конструкцию. Перешагивая через две ступеньки, Гранин быстро взобрался на четвертый этаж, уверенно встал на узкий карниз и двинулся к балкону. Движения его были выверенны и легки, как движения горной козы, а лицо не выражало никаких эмоций. Выразительными были только глаза. В его спокойном ясном взгляде можно было бы прочесть сосредоточенную решимость. Это было лицо человека, целиком посвятившего себя одной цели и отлично сознающего, на что он идет.
Дремин остановился перед дверью с номером 515 и с минуту потоптался в нерешительности, словно раздумывая, стоит ли его затея с разговором свеч. На его лице читались гнев и озабоченность. Как ни странно, Видов был равнодушен. Правда, это было равнодушие с крепко сжатыми губами, но ведь Видов принадлежал к той породе людей, которые вообще редко разжимают губы.
Дремин громко постучал в дверь костяшками сжатых в кулак пальцев. Никакого эффекта. Бросив взгляд на спутника, словно ища поддержки, он снова атаковал дверь, но с тем же результатом. Видов не проронил ни слова, а только пожал плечами. Комментарии были излишними.
Гранин быстро достиг балкона, перемахнул через перила и скрылся за дверью. В номере он оставил свет настольной лампы на тумбочке у кровати, и сразу же прошел к ней под грохот непрекращающегося стука в дверь.
Из-за двери донесся разгневанный голос Дремина:
– Гранин откройте! Откройте, или я разнесу к чертям собачьим эту дверь!
Гранин сунул обе камеры под кровать, стащил с себя куртку и тонкий черный свитер и закинул их туда же. Потом он взял наполовмину початую бутылку водки, стоящую на тумбочке, плеснул немного на лодонь и обтер лицо. Дверь под напором Дремина распахнулась, и оба ввалившихся в номер мужчины остановились на пороге, рассматривая открывшуюся перед ними неприятную картину. Гранин в сорочке и брюках лежал ничком на кровати, не сняв даже ботинок, а вокруг по комнате были разбросаны в беспорядке вещи. В руке он сжимал горлышко бутылки, находясь, по-видимому, на грани комы.
Дремин с угрюмым видом подошел к кровати, склонился над Граниным, с отвращением принюхался и вынул бутылку из бесчувственной руки. Потом посмотрел на Видова, который ответил ему бесстрастным взглядом.
– И это – надежда России! Величайший гонщик страны!
– Прошу вас, Иван. Идемте отсюда. Вы же сами говорили, что все они рано или поздно приходят к этому. Помните?
– Но Серж Гранин!
– И Серж тоже.
Дремин кивнул. Оба повернулись и вышли из номера, прикрыв взломанную дверь.
Гранин открыл глаза, сел на кровати и задумчиво потер подбородок. Потом рука его остановилась, и он понюхал ладонь, с отвращением поморщив нос. Вскочив с кровати, он быстро прошел в ванную комнату и долго мыл руки и лицо с мылом, а потом, обтеревшись полотенцем, заглушил остатки запаха изысканным парфюмом.
Глава 5.
На наручном хронометре Гранина было около часа ночи, и он сомневался, стоит ли наносить визит в столь поздний час единственному человеку, которому можно было довериться в сложившихся обстоятельствах. И все же, после недолгих колебаний, он тихо вышел из своего номера и быстро прошел по пустому коридору в противоположное крыло здания гостиницы. Перед дверью номера 533 Сергей с минуту постоял в нерешительности, словно еще раз раздумывая о правильности принятого решения, оглянулся и тихонько постучал. Вскоре за дверью послышались шаги, и мягкий женский голос спросил:
– Кто там?
– Это Гранин, – ответил он. – Извините, Елена Николаевна, мне нужно поговорить с вашим мужем.
– Сережа? – удивленно воскликнули за дверью. – Минутку подождите…
Возникла пауза. Видимо, супруга главного конструктора пошла сообщить своему мужу о ночном визитере и одеться, и Гранин, ожидая, с беспокойством озирался по сторонам. Никто не должен был видеть, что он заходил сюда, но, к счастью, вскоре дверь открылась, и Гранин ступил за порог.
– В чем дело, Сережа? – без тени недовольства спросила Елена Николаевна, с некоторым удивлением рассматривая его.
– Еще раз прошу прощения за беспокойство. Вы, наверное, уже отдыхали… – виновато вымолвил Гранин, видя на хозяйке халат.
Его лицо было озабоченным и мрачным, что не осталось незамеченным хозяйкой.
– Ничего, ничего… Проходите, Сережа. Я же знаю вас. По пустякам вы бы не пришли.
Гранин без лишних слов прошел в комнату. Лукин сидел в глубоком гостиничном кресле возле стола в мешковатом спортивном костюме (он терпеть не мог пижам), а его кресло-каталка стояла в дальнем углу, задвинутая с глаз долой. По растрепанным волосам и помятому лицу своего старого друга Гранин понял, что поднял его с постели. Однако, сейчас ему было не до извинений.
– Ты хотел поговорить со мной, Серж? – спросил Лукин, приглашая к разговору, и окинул гостя проницательным взглядом своих мудрых печальных глаз. – Садись.
Гранин придвинул ближе другое кресло и сел.
– Я слышал, ты запил, – сказал Лукин. – Это правда?
– Запил, запил, – ответил тот и горько усмехнулся. – Запил по-черному. На меня ведь всех собак повесили. Как не запить?..
– Я ничего не понимаю. Мы с тобой уже пятнадцать лет знакомы, но что-то не припомню, чтобы ты…
– Подожди, Макс, это все – дым. Так надо. Я ведь пришел поговорить с тобой о происшедшем. Все говорят – моя ошибка. А хочешь знать, что произошло на самом деле?
– Конечно. Я думал, ты придешь ко мне раньше.
– Раньше не мог, извини.
– Ладно, выкладывай.
– Макс, я бы хотел, чтобы разговор был тет-а-тет. Все настолько серьезно, что… Это не вопрос доверия. Надеюсь, ты понимаешь?
Лукин взглянул в глаза друга, потом на жену и сказал ей:
– Аленушка, сваргань-ка нам чайку покрепче. Ну, как ты умеешь. Нам с Сержем надо потолковать.
Елена Николаевна без лишних слов молча удалилась в соседнюю комнату, оставив мужчин наедине.
– Ну, так что ты хотел рассказать?
– Официальную версию ты знаешь. По их мнению, я зарвался и на входе в поворот превысил предельно допустимую скорость. Как следствие – мою машину занесло, и произошло столкновение…
– Да-да, я знаю. Но, по телеметрии, ты не превысил тестовых характеристик, хотя и был на пределе…
– Вот именно! Японец за двести метров до поворота шел со скоростью двести восемьдесят. Я шел на трехстах десяти, потом притормозил чуть-чуть и сразу включил форсаж, как только Моррис проскочил вперед. На вираж я вошел где-то на тех же трех сотнях. Но ведь на радиусе в сто пятьдесят в начале поворота для нашей "игрушки" это допустимо. Я столько раз на тестах делал это, и машина ни разу не срывалась в занос.
– Возможно, это произошло из-за "грязи".
– "Грязь" здесь ни при чем. Да, я шел по накатанному маршруту, потому что не мог сместиться правее из-за Морриса. Но ты же знаешь, Макс, что система обратной связи отслеживает не только скорость и ускорения, но и коэффициент сцепления с дорогой. Все работало штатно, пока я не начал тормозить на втором участке этого проклятого поворота. Вот тут-то все и началось…
– Сбой в приводе антикрыла? – с ужасом и удивлением предположил Лукин.
– Другой причины я не вижу. Во всяком случае, ощущение было такое, что оно не среагировало на торможение. Сначало потащило заднюю ось, а потом и вовсе закрутило…
– Может, ты и прав, – задумчиво произнес Лукин. – Если угол атаки не соответствовал режиму, то и прижимной силы могло не хватить для надежного сцепления с покрытием. Но почему не сработала система? Мы довели конструкцию до совершенства, она не могла отказать. Я завтра же разберусь с этим.
– Не нужно.
– Что "не нужно"? То есть как?..
– А так – не нужно, и все.
– Я не понимаю тебя… Объясни, что все это значит?
– Видишь ли, Макс, сейчас было бы крайне нежелательно дать понять кое-кому, что мы знаем об истинной причине аварии. Это может спровоцировать их на крайние меры, а я очень не хочу подвергать тебя такому риску.
– Постой, ты что же, намекаешь, что… все это подстроено кем-то умышленно?!
– Я не намекаю. Я в этом уверен. Послушай меня, Макс. Все, что я тебе скажу, должно остаться только между нами. Никто не должен знать, что я вообще приходил к тебе сегодня. Понимаешь, никто? Даже Дремин. Ты должен обещать мне это ради нашей старой дружбы.
– Ну, конечно, обещаю. Но объясни, наконец, что, черт возьми, происходит?!
– Я пытаюсь в этом разобраться. Пока и сам многого не знаю. Есть лишь догадки и предположения… Все началось не сейчас, много раньше. Когда – точно сказать не могу, но подозреваю, что еще в прошлом году. Кому-то я встал поперек горла.
– Ты?! Это чем же и кому ты мог помешать?
– Хороший вопрос. Я бы многое дал, чтобы найти на него ответ. А пока мне известно почти совершенно точно, что это меня сегодня должны были везти в морг, а не беднягу Алекса.
– Вот, значит, как?..
– Именно так. Сначала мне пытались вставлять палки в колеса, но у них не очень-то вышло. А теперь они решили разделаться со мной капитально. Если и не убить, то уж покалечить надолго.
– Кто "они", Серж?
– Сейчас дойдем и до персоналий. Где твой компьютер?
– Зачем тебе?.. Он там, в тумбочке, – сказал Лукин, указав рукой.
Гранин быстро встал с кресла, достал из тумбочки у кровати ноутбук, и положил его на стол рядом с другом.
– Запускай свою машинку и скинь в нее вот это, – сказал он, выкладывая на стол две маленькие дискеты.
– Что здесь? – спросил Лукин, раскрыв ноутбук и приготовив компьютер к работе.
– Увидишь, – с интригующей ухмылкой ответил Гранин. – Как думаешь, мог ли попасть под эксцентрик привода антикрыла посторонний предмет?
– Куда?.. Под эксцентрик?.. – удивленно переспросил Лукин и, не задумываясь, решительно ответил: – Что за бред! Нет, конечно… То есть, сам по себе – нет, но…
– То-то и оно!.. Скачал? – спросил Сергей, наблюдая за манипуляциями друга на клавиатуре компьютера. – А теперь посмотри-ка на это, – он привстал, указав пальцем на появившейся на экране снимок. – Увеличь этот участок… Видишь?
– Похоже на царапины, – неуверенно сказал Лукин, долго и внимательно разглядывая изображение.
– Царапины и есть. Я снял их час назад.
– Да, странно… Если что-то находилось на толкателе, то ты не смог бы пройти и пары кругов.
– А я и сковырнулся на третьем, после второго пит-стопа. Мог бы и раньше, если бы тормозил резко. Но ведь я жал на железку до упора, и крыло почти всегда отклонялось не больше, чем на три-четыре градуса. А здесь потребовалось все семь, вот эксцентрик и заклинило.
– Значит, кто-то свой?! – потрясенный логическим выводом, воскликнул Лукин.
– "Свой"! – желчно ответил Гранин. – Ты взгляни, кого я снял на видео…
– Не может быть! – с ужасом и отвращением выдохнул Максим, просмотрев видеозапись.
– Да, кажется невероятным, но против фактов не попрешь. Здесь, правда не очень хорошо видно, что он там делает у стойки крыла. Но заметь, Макс, первым делом эта гнида занялась именно крылом, а уж потом, для вида, всем остальным.
– Но об этом надо заявить в комитет, в полицию, наконец…
– Ни в коем случае. Этой записи никто не поверит, она ничего не доказывает. Царапины, кстати, тоже. И потом, я должен вывести на чистую воду всю банду. Ведь ты же понимаешь, что такие дела не делаются в одиночку.
– Да, пожалуй… Чем я могу помочь тебе?
– Пока ничем. Сохрани записи и помалкивай. Ты – мой страховой полис, Макс. Если что со мной случится, тогда поступай, как сочтешь нужным. Но только, ради бога, будь осторожен и никому не доверяй…
В комнату вошла Елена Николаевна с подносом в руках, на котором стояли чашки и чайник.
– А вот и чай, мальчики, – с улыбкой сказала она. – Вы уже насекретничались?
– Да, – ответил Гранин. – За чай – спасибо, но мне пора. Извините за беспокойство, Елена Николаевна.
– Как же так, Сережа? Останьтесь с нами хотя бы не надолго. Выпейте чаю. Я специально заварила ваш любимый со смородиной и…
– Мне сейчас не чай надо пить, а что-нибудь покрепче, – с сарказмом сказал Гранин. – Пусть все думают, что я сломался.
Глава 6.
Недели, пролетевшие после трагедии в Монце, не внесли существенных изменений в поведении Гранина. Всегда сдержанный, замкнутый и одинокий, он таким и оставался, разве что стал еще более одиноким.
В дни своего триумфа, находясь в расцвете сил, таланта и на вершине славы, он был почти ненормально спокоен, держа свое внутреннее "я" под железным контролем. Таким же спокойным он казался и сейчас, так же сторонился других и замыкался в себе, как и раньше, и его замечательные глаза, замечательные по своему феноменальному зрению, а не по красоте, смотрели так же спокойно, ясно и не мигая, как и прежде, а его лицо оставалось совершенно бесстрастным.
Его руки теперь тоже были спокойны. По ним можно было предположить, что человек находится в мире с самим собой. И все же руки эти говорили неправду. Гранин не был в мире с самим собой и никогда уже не достигнет внутреннего равновесия и покоя. Ведь сказать, что с того дня, как он не по своей вине убил Алекса Морриса и покалечил Валерию, его счастье неумолимо пошло на убыль, было бы очень мягко. Его счастье рухнуло самым, что ни на есть, роковым и бесповоротным образом, как для него самого, так и для друзей, знакомых и почитателей.
Спустя две недели после злосчастной гонки в Монце, Гранин пережил позорную неудачу, если не сказать унижение, сойдя с дистанции на трассе в Сильверстоуне. В Британии его неплохо знали, и публика была к нему благосклонна, ведь спортивная пресса восторженно писала о восходящей русской звезде, которую не прочь были приобрести такие великие британские команды, как "Вильямс" и "Макларен". Какого же было разочарование болельщиков, когда уже на втором круге после старта Гранин вылетел с трассы. На этот раз все обошлось без травм, но его машина получила серьезные повреждения. Поскольку обе передние шины при осмотре оказались лопнувшими, многие сочувствовали невезению Профессора. Правда, мнение это не было всеобщим. Варламов, как и следовало ожидать, высказал в узком кругу свою точку зрения. Он считал, что ссылка большинства на роковое невезение – просто образец милосердия. Теперь Варламов довольно часто повторял свою излюбленную фразу: "водительский просчет".
Еще через две недели на гонках в Германии, на одном из самых трудных состязаний, общепризнанным героем которых Гранин стал в прошлом году, блестяще выиграв в жесткой конкурентной борьбе с очень сильными гонщиками, выступающих на великолепных машинах, настроение уныния, нависшее подобно грозовой тучи над боксом команды "Дрим-Моторс", стало почти физически ощутимо. Гонки заканчивались, и лидирующие машины пошли на последний круг, а бело-красного "Порше" Гранина все еще не было видно.
Дремин, стоящий на "мостике" в окаменевшей неподвижной позе, с убитым видом посмотрел на Видова. Тот опустил глаза, прикусил губу и покачал головой. Дремин отвел свой горький взгляд и задумался. Рядом, на складном шезлонге сидела Лера. Ее нога все еще была в гипсе и покоилась на покрышке, а возле спинки стояли костыли. Девушка наотрез отказалась возвращаться домой до завершения сезона, стоически терпя свою травму (правда, по заявлению врачей, с операцией можно было подождать, и их мнение давало ей козыри в непростом разговоре с отцом). В одной руке Валерия держала авторучку, в другой – хронометр, а на коленях лежал раскрытый блокнот. Она в отчаянии грызла ручку, и по ее лицу было видно, что она вот-вот расплачется. За ее спиной стоял Варламов и брат. Главный механик бесстрастно следил за ходом гонок, и только саркастическая ухмылка изредка выдавала его мысли. На лице же Дмитрия не было ничего, кроме холодного презрения.
– Одиннадцатый! Ну и водитель! – с безмерным раздражением воскликнул он, взглянув на огромное табло. – Ничего себе рекорд для чемпиона мира!
Варламов пристально испытующе взглянул на него, скривил губы в довольной усмешке и изрек:
– Еще месяц назад он был твоим кумиром.
Дмитрий покосился на сестру. Та еще покусывала авторучку, а глаза были полны слез. Переведя взгляд на Варламова, Дмитрий сказал:
– То было месяц назад.
Бело-красный "Порше" лихо подкатил к боксу и, резко затормозив, остановился. Шум его мотора затих, и из кабины выбрался Николай Князев. Сняв шлем и взяв полотенце из рукодного из механиков, он утер лицо и начал стягивать перчатки. Он явно был доволен собой и широко улыбался, словно рекламируя зубную пасту. Причина была весомой: он пришел на финиш вторым, совсем немного уступив лидеру – немцу Фишеру на более мощном "Заубер-Мерседес С11" последней версии.
Дремин подошел к нему, похлопал по спине и радостно воскликнул:
– Великолепно, Ник! Ваш лучший результат, да еще на такой трудной трассе. Второе место и уже дважды в этом сезоне. – Он улыбнулся. – Знаете, я начинаю думать, что мы еще сделаем из вас первоклассного гонщика.
Князев снова расплылся в самодовольной улыбке.
– Вы еще не то увидите! До сих пор я еще не мог показать всех своих возможностей. Я просто пытался улучшить ход машины, которую наш главный механик приводит в негодность между гонками. – Он с хитрой улыбкой взглянул на Варламова и подмигнул. Тот ответил ему усмешкой. Между ними, несмотря на разность в возрасте, различие характеров и интересов, было что-то общее. – На следующих гонках буду первым, – без тени сомнения заявил Князев.
Дремин снова улыбнулся. Улыбка давалась ему с трудом, и виновником этого был не Князев. За один короткий месяц Дремин сильно постарел, потерял в весе и, хотя все еще не производил впечатление человека худощавого, однако лицо его осунулось, морщины стали глубже, а седины в волосах прибавилось.
Трудно было предположить, что одно лишь падение его суперзвезды, даже такое внезапное и неожиданное, могло вызвать в нем столь драматическую перемену. Но предположить, что была и другая причина, было также сложно.
Он сказал:
– Если не учитывать, что Валдис Бразаускис и еще трое-четверо отнюдь не слабых парней заявляют о том же самом, я готов поверить вам.
– Валдис Бразаускис! Сегодня я привез ему минуту! И в Венгрии он будет глотать мою пыль, – заносчиво ответил Князев.
– Ну-ну… Дай-то бог. Не сглазьте свою удачу, Ник. Она нужна не только вам, но и команде, – сказал Дремин и повернулся на шум подъезжающей к боксу машины.
Из "Порше" вылез Гранин, стянул шлем и, взглянув на свою машину, сокрушенно покачал головой.
– Ну и ладно, Серж! – сказал подошедший к нему Дремин, и в его голосе не было ни горечи, ни гнева, ни осуждения, только на лице его можно было прочесть выражение безнадежного отчаяния. – Нельзя же все время быть первым, в конце концов!
– На этой машине – нет. Не могу…
– Что вы хотите сказать?
– Черт-те что творится с движком!
– А что такое? – с беспокойством спросил Дремин.
– Сам не пойму. Не развивает полной мощности.
Подошедший к ним в этот момент Варламов с бесстрастным лицом выслушал ответ Гранина.
– С самого старта? – спросил он.
– Не волнуйтесь, Василич. К вам это не имеет никакого отношения. А чертовски забавно было все это – то захлебывается уже на десяти тысячах, то раскрутится до двенадцати. То поддаст, то снова спустит. Я выжимал из него полную мощность раз пять или шесть, но ненадолго. – Он повернулся и снова хмуро и задумчиво посмотрел на автомобиль, словно пытаясь разгадать причину странного поведения техники.
Варламов и Дремин переглянулись.
Когда сгустились сумерки, трек легендарного Нюрбургринга был уже пуст. Только редкие дежурные служащие еще оставались здесь, приводя в порядок многочисленные помещения на главной трибуне и вокруг огромного комплекса автодрома. У бокса, все еще занимаемого командой "Дрим-Моторс" виднелась одинокая фигура Дремина. Он стоял, засунув руки в карманы костюма, глубоко задумавшись. Однако он не был так уж одинок, как ему, возможно, казалось. Неподалеку от бокса команды "Заубер-Мерседес", соседствующего с ним, в тени притаился кто-то в темной куртке. Гранин обладал способностью сохранять абсолютную неподвижность и беззвучие, и эта способность позволяла ему сейчас оставаться незамеченным. За исключением этих двух фигур на протяжении всего трека, казалось, вымерло все живое. Все, кроме звука. Сначала где-то далеко, но все ближе и ближе нарастал вой мощного двигателя, и вскоре из-за поворота на прямой появилась гоночная машина с включенными фарами. "Порше" сбросил скорость как раз напротив того места, где притаился Гранин, затем стала резко тормозить, раскалив диски тормозов до красного свечения, и остановилась у бокса "Дрим-Моторс". Из машины вылез главный механик и снял шлем.
Дремин спросил:
– Ну, как?
– Чушь собачья! – Голос Варламова не выдавал никаких эмоций, но глаза смотрели жестко и холодно. – Машина летела как птица. У нашего чемпиона слишком развито воображение. Я вам скажу вот что, хозяин, тут уже что-то больше, чем водительский просчет.
Дремин в нерешительности потер подбородок. То, что Варламов безукоризненно сделал пробный круг, еще ничего не доказывало. По сути дела, он никоглда в жизни не смог бы развить такую скорость, с какой ездил Гранин. К тому же машина могла барахдлить только тогда, когда мотор нагревался до критических значений, а сейчас такого случиться не могло. Один круг, это только один круг, а не целая гонка на пределе возможного. Наконец, все эти гоночные двигатели, стоимостью в сотни тысяч долларов, настолько капризные создания, что вполне способны приходить в расстройство и тут же самовосстанавливаться без какого либо вмешательства человека, ведь по сложности и точности механических систем они мало чем уступали ракетным или авиационным двигателям, а одной электроники и датчиков было напичкано не один десяток килограммов.
