Читать книгу Свет далекой звезды - Сергей Недоруб - Страница 1

Пролог

Задумывались ли вы когда-нибудь, что такое Темнота?

Я не говорю про Тьму, которую каждый воспринимает по-своему. Тьма – это, наверное, что-то такое, что можно увидеть. Тьму можно представить. Это злое, разгневанное, бушующее нечто. Но оно улавливается зрением – если не обычным, то хотя бы душевным.

И я не имею в виду черный цвет. Говорят, он поглощает лучи. Но зрение – это не только лучи. Я это знаю, я могу рассказать вам об этом лучше, чем любые ученые.

Впрочем, извините меня – я не представилась. Зовут меня Алекса, и я слепая. Это не кличка, потому что мое настоящее имя – Алексия Венжега. Это не ярлык, потому что инвалидом я себя не чувствую. А с недавних пор я им не являюсь… это трудно объяснить. Наверное, я и начинаю свой рассказ затем, чтобы посмотреть на себя со стороны. Божена говорит, это иногда нужно. Но она, хоть моя сестра и знает меня лучше, чем кто-либо, все же забывает, что для меня нет иного мира, кроме Темноты. Любая девушка скажет вам, что конец света наступит, когда все зеркала в мире затянутся черным цветом. Для меня весь мир – такое зеркало. Зеркало из Темноты. Куда бы я ни посмотрела, я вижу лишь ее – Темноту. Вижу себя. Я замкнута сама на себя уже многие годы.

Поэтому я знаю, что такое Темнота. Это отсутствие. Вы можете представить себе отсутствие? Мой вам совет – не старайтесь. Я так и не научилась. И потому это страшно.

Я должна исповедаться, но не стану. Должна разобраться в себе, и тратить на это время тоже не хочу. И все же я рассказываю свою историю просто потому, что теперь не боюсь этого. Потому что это самое подходящее время. Раньше я не могла – Темнота обволакивала меня. Позже я тоже не сумею, так как вернуться к этому уже не будет сил. Моя текущая жизнь доживает последние часы. А потом…

Простите, я жуткий нытик. Дайте мне пару секунд – я соберусь с силами. Так, вроде все.

Начну с самого начала.

Бог мне поможет.

Я надеюсь.

Глава 1

Думаю, вы не очень огорчитесь, если я признаюсь, что не помню, когда все произошло. С одной стороны, миг, в который солнце навсегда гаснет для тебя, врезается в память намертво. С другой, этот момент не из тех, о которых хочется вспоминать. Кажется, мне тогда было четырнадцать. Даже самой немного смешно, что не могу сказать точно. Обычно, если нужно что-то вспомнить, начинаешь рыться в себе, искать какие-то точки отсчета. А тут я не могу вспомнить самый главный ориентир, разделивший мою жизнь на «до» и «после».

В общем, все началось давно – когда зеркала говорили правду. Вот свое отражение в тот день я, как ни странно, запомнила. Разумеется, в то утро оно меня не устроило, как и во все предыдущие дни. Я уже начинала пользоваться тушью, и она, конечно, размазалась, а исправлять положение мне было лень. Огромные солнечные очки меня выручили. Полезная вещь в женском арсенале, я вам скажу. К тому же глаза скрывают. Я не считаю свои глаза некрасивыми или, наоборот, очаровательными. Но, стоит надеть очки, как сразу чувствуешь желание парней увидеть, что же за ними – страсть, уверенность или безразличие. Прекрасно понимаю тех девчонок, которые годами ходят в джинсах, чтобы выйти в мини в нужный момент.

Сейчас мне немного жаль, что из-за моего увлечения очками так мало людей запомнили мой взгляд. Думаю, ничего особенного в нем не было. Порою хочется спросить: а что же было? Я уже не знаю. И не прошу чего-то такого, лишь мечтаю посмотреть на ту девчонку, которая исчезла в тот день. Я так мало знаю о себе.

День был ярким и солнечным. Да, это я заметила, хотя тогда не оценила. Зачем ценить дни, похожие друг на друга, как две капли воды? Обыкновенная улица в выходные. Я бродила по городу, наверное, думая об очередной безумно важной вещи, вроде возможности то ли подстричься, то ли наоборот. Тогда я была шатенкой, волосы у меня спадали чуть ниже плеч, и мне постоянно хотелось их нарастить. В четырнадцать лет терпения не хватает ни на что, особенно на ожидание птицы счастья. Рядом проплывали люди и дома, машины проносились мимо, и, кажется, на меня иногда оборачивались парни. Я осваивала важную науку – постоянно чувствовать оценивающие взгляды, не обращая при этом на них внимания.

Куда я шла тогда? В банк, к Божене? Нет, к ней я заглянула после звонка. Должна же я была иметь других тараканов в голове, выгнавших меня в тот день на улицу. Не помню. Зато помню сам звонок.

Как будто это случилось минуту назад. Я стою у газетного киоска. Ощущаю запах типографской краски, шелест бумаги на ветру. Необъяснимую тревогу. Не люблю газеты – вечный символ потерянного времени и плохих известий. Откуда-то доносится запах апельсинов, на дороге скрипит упавший рекламный щит, и меня все это жутко нервирует. В голове стандартный сумбур. Хочется уйти домой, но дома нет будущего, а в будущем нет дома.

Мелодия Энии отвлекла меня от тягостных мыслей. Я вытащила трубу.

– Мяу, – сказала я тягучим, томным голосом.

– Мяу, – отозвалась Боженка. – Ты где сейчас?

– Гуляю, – ответила я, потирая лоб.

– Ты на ногах твердо стоишь?

Я посмотрела на свои ноги. Не лань, но и не бегемотиха.

– Вроде да, – ответила я. – А что?

– Мне зарплату повышают.

Я завизжала, перепугав газетчика.

– Сильно? – спросила я, чуть отвернувшись.

– Долларов на шестьдесят.

– Это целых два грина в сутки?

– Цыпа, ты считать научилась? В каком классе уже?

Я захохотала.

– Ты выставляешься, – сообщила я. – Вечером.

– Ага. Вот, уже за свечами бегу.

– Звать кого-нибудь будем?

– Зачем? – удивился голос Боженки. – Мы же благовоспитанные дамы.

– Да-да? Ты хочешь об этом поговорить?

Трубка издала несколько шипящих звуков.

– Андрюха тебе привет передает, – сказала трубка.

– И ему тоже.

– Мяу!

– Мяу!

Я спрятала трубу в сумочку и подставила лицо солнцу.

Наверное, надо сказать, почему маленькая прибавка к зарплате моей сестры стала для нас таким ярким событием. Дело в том, что мы к тому времени жили вдвоем. Сами. Я не стану распространяться о том, как так вышло, что мы остались без родителей – это не имеет никакого отношения к делу. Жизнь иногда бьет вместо того, чтобы гладить, а одни самолеты падают, чтобы другие приземлялись. Наверное, в этом есть какой-то жестокий баланс. Не надо мне говорить об опекунстве и попечительстве – я эти понятия выучила наизусть, как и много других нехороших слов. Думаю, будет достаточно их не использовать.

В то время Божене стукнуло девятнадцать или двадцать, где-то так. Когда она устроилась кассиром в банк, не имея образования за плечами, это была сказка. Ей предстояло дотерпеть года два до диплома, и невероятно, что она умудрилась его заполучить, когда у нее на шее висело то, что оставалось от меня. Боженка – мой герой.

Шестьдесят дополнительных долларов в месяц (плюс к моим восьмидесяти, что я зарабатывала в интернет-кафе в свободное от школы время) открывали перед нами безграничные возможности. Например, вы не представляете, до чего мы обе любим котлеты. Мы поступали очень хитро: покупали килограмма четыре мяса и держали его в морозилке до тех пор, пока не наступит пора полного безденежья. А она, поверьте, наступала стабильно в последнюю неделю месяца. И тогда мы вскрывали ледяной сундук с сокровищами, и наполняли наши желудки нежной мякотью, а души – блаженством.

Теперь мы могли себе позволить те же развлечения, но – чуточку чаще. Не слишком часто, а то удовольствие приедается.

Вы удивлены, о чем могут мечтать молодые девчонки? Мы тоже.

Должно быть, после того разговора я и решила сходить в банк. Мне хотелось видеть выражение лица Женьки. Я даже не знаю, как это объяснить… в общем, я ревновала немного. Понимаете, у нее не было парня. Божена все деньги тратила на себя и на меня. А когда денег становится больше, возникает желание что-то менять в жизни, хотя бы чуть-чуть. К тому же Боженка вполне себе ничего на вид. Так что она могла начать искать себе кого-то. Тогда я постоянно боялась, что она выйдет замуж и забудет про меня.

Сейчас я понимаю, что все это дичь полная, да и вообще – ей так и следовало поступить. Она бы все равно меня не бросила. Но где был тот человек, который мог бы дать мне это понять в то время?

Так что я потопала к банку. Хотела увидеть лицо Божены и понять, я ли все еще ее основная семья. Мне так не хотелось, чтобы меня кому-нибудь было мало.

Рядом с банком была стоянка, которой пользовались все, кому не лень – от таксистов до велорикш в летнее время. В тот день там тесно пристроились три-четыре знакомые машины, ни одна из которых не относилась к самому банку или его сотрудникам. И еще стояли два невзрачных автомобиля. Их я бы и не заметила, потому что они были обшарпанными. Но они все же привлекли мое внимание. Во-первых, они были чужими. А во-вторых, от них исходила совсем плохая энергетика. Так что я прошла мимо. Хоть трясите, не знаю, что еще можно было сделать. Не писать же докладную прокурору, что мне в моем городе стало некомфортно.

Об этом тяжело вспоминать, но мне нужно сказать хоть пару слов о том банке. Это было маленькое отделение неподалеку от центра города, и в нем постоянно работало не больше четырех человек. У входа скучал Андрюха – охранник, милашка и просто хороший парень. У него были жена и двое детей, чему я поверила, лишь когда он предъявил документы. Андрей носил воинственную фамилию, которая при ударении на другой слог превращалась в марку какого-то ружья. Впрочем, это не сильно помогло.

Еще в банке обычно находилась милая тетушка, которая всем заправляла, но в тот день она куда-то отлучилась. При ней вечно находился задерганный программист с полными мучения глазами, который, разумеется, тогда умотал вместе с тетушкой. Надо было, конечно, хоть раз поинтересоваться его жизнью, однако вид у него не особо располагал к общению.

Божена сидела за окошком единственной кассы, располагавшейся слева от входа. Касса не впечатляла. Красивая отделка поверх деревянных рам. Окошко из пластика. Что еще? Не знаю, никогда не была по ту сторону. Тревожная кнопка под столом – само собой, совершенно бесполезная. При нажатии на кнопку потолок должен обрушиваться и выпускать три взвода спецназа, скользящего по тросам с черных вертолетов с гранатометами наперевес. Что мне до отряда милиции, который, как там говорится, – выедет на место происшествия, чтобы засвидетельствовать состав преступления?

У Андрюхи не было даже пистолета. В нашей стране количество филиалов разных банков на душу населения является чуть ли не самым большим во всей Европе. Ставить повсюду вооруженную охрану – себе дороже. Видимо, чья-то умная голова решила, что дешевле будет стерпеть ограбление раз в миллион лет.

И, конечно, никаких видеокамер. Бюджет не резиновый. Находилась там обычная «вэбка», которой Божена иногда фотографировала клиентов. Постоянная запись никогда не велась.

Я зашла в банк, стараясь производить как можно меньше шума. Андрей сидел на стуле. Завидев мою персону, он попытался заграбастать меня своими ручищами, но получил нежный щелчок по лбу. Я приложила палец к губам и мило улыбнулась.

Божена сидела на своем месте, перелистывая какие-то бумаги. Через открытое окошко кассы я слышала сопение допотопного монитора, который давно уже нужно было выкинуть в форточку. Подойдя к окошку, я ткнула пальцем в сестру и пробубнила:

– Всем стоять, это ограбление.

Божена подняла на меня глаза, в которых я прочла, что я дура.

– Куда только охрана смотрит? – вздохнула она.

Я мило улыбнулась, отступила и покружилась на месте. Андрюха, конечно, косился на меня. Должно быть, жизнь в браке – худшая пытка для мужчины.

– Меня тут посетили смутные сомнения, – сказала я Боженке. – Надо тебя развести на новую куртку. Я буду в ней очаровательна. Правда?

– Угу. Капуста в новой обертке.

Я ликовала. Да, я играла дурочку, ну и что с того? Не хотела я никакую новую куртку. Вернее, хотела, но не в этот день. Раз уж об этом зашла речь, то я непривередлива в том, что касается новой одежды. Вот хорошие, прочные вещи, которые можно таскать годами – это для меня. Но и от нового тоже никогда не отказываюсь.

А Боженка все глядела на меня, и я подумала, как я ее люблю. Знаете, это тот оттенок любви, который по отношению к родственникам обычно осознается редко – основанный на благодарности, восхищении, признательности. Может, момент такой подобрался, когда я посмотрела на все свежими глазами. Не знаю. У Божены часто был такой взгляд: из-за окошка кассы, когда я приходила в гости, или когда она готовила на кухне, оглядываясь на меня через плечо. Вешала белье, смотрела телевизор, занималась на беговой дорожке, которая осталась от родителей. Только моя Божулька могла в любой миг обернуться и посмотреть на меня вот так.

И я счастлива, что на следующие несколько лет запомнила свою сестру именно такой – нежной, любящей, заботливой. Запомнила как не отступающую от своего дела, но всегда находящую момент, чтобы посмотреть на меня и безмолвно сказать: я тут, Алька, не бойся. Все будет хорошо.

Знали бы вы, как грела меня эта мысль в Темноте. Ведь это был последний раз, когда я видела Божену.

Я еще не закончила кружиться, как двери распахнулись с треском. Обернувшись, я…

Кстати, хороший пункт. Не могу точно описать первую реакцию.

В общем, представьте себе шестерых мужчин в масках и с пистолетами.

Нет, не отряд накачанных альфа-самцов в черных комбинезонах. Все было куда более прозаично. Неприметные городские плащи, небрежно завязанные на поясе, какие-то нелепые чулки на головах. И их было шестеро.

Верно, вспомнила. Это и было моей первой мыслью. Почему шестеро? Так грабят только в кино, и только крупные банки. При чем тут наше маленькое отделение, в котором и хранилища-то нет, да и сейф можно выдернуть из стены и утащить в одиночку?

Ступор пришел позже, и длился он недолго. Андрей вскочил с места, но его ударил в живот тот, что зашел вторым. К его голове приставили два пистолета, и мне показалось, что его сейчас убьют ни за что. О Божене подумала во вторую очередь, за что мне совестно по сей день. Странно, но за себя мне страшно не было. Наверное, я не верила в существовании смерти. Просто стояла на месте, опустив руки, и смотрела, как избивают Андрея. И все происходило в полном молчании.

Затем передо мной выросла фигура, уставившаяся на меня. Я лишь заметила, что в масках не было прорезей, и удивилась, как он что-то видит.

– Ложись, – потребовал он и ударил меня по щеке рукояткой пистолета.

Я только успела осознать, что лежу на полу, а мои очки слетели. Меня ни разу не били до этого. Даже сам удар не восприняла. Будто резко температура в голове повысилась. Страх еще не пришел, лишь в голове крутились какие-то дурацкие мысли: очки слетели, они же разобьются, меня увидят с размазанной тушью, как нехорошо.

– Кассу, – произнес кто-то другой. Я не видела его, так как продолжала лежать лицом вниз, нелепо раскинувшись на полу и поджав локти под себя. Щека горела пламенем, зубы свело ноющей болью. Мне очень хотелось отползти подальше, и я не могла собрать достаточно храбрости, чтобы это сделать. Андрей хрипло дышал, меня мучило желание обернуться, но я лишь прижалась больной щекой к холодному полу.

Я понимала, что Божене сейчас нужно скорее собирать деньги в одну кучу, однако шелеста денег не слышала. Прозвучал какой-то щелчок.

– Кассу, – повторил голос.

Не утерпев, я посмотрела назад. Легко сказать, посмотрела – я неуклюже перевернулась на спину, стараясь привлекать как можно меньше внимания и занимать поменьше места. Кто-то наступил мне ногой на плечо и тут же отошел. Я поняла намек и застыла, глядя, как один из грабителей сует пистолет в окошко.

– Быстро! – зарычал он.

Раздался сигнал тревоги.

Знаете, что было самым обидным? Этот чертов ремонт. Окошко месяца за три до того располагалось чуть левее, а с ним и место кассира. После небольшой перепланировки стол переместили, но тревожную кнопку оставили на месте. Для ее перемещения нужны были какие-то дурацкие документы, надо снимать пломбу, вызывать человека. И сделать это еще не успели. Словом, незаметно нажать на кнопку Божена не могла. Для этого ей пришлось наклоняться и тянуться в сторону – под дулом пистолета. Я так и не поняла, как у нее хватило смелости сделать это, но вызвать тревогу другим способом было невозможно.

Так что теперь всем было понятно, что Божена все же привела сирену в действие.

Никто из шестерки не подскочил на месте – они продолжали стоять, где были. Громила, стоявший у кассы, качнул головой. Его чулок неестественно растянулся по сторонам, и я поняла, что он улыбается.

– Венжега, – произнес он, и громыхнули три выстрела.

Это было по-настоящему громко. Кажется, я закричала, потому что не видела Божену, но понимала, что, кроме как в нее, в окошке стрелять было некуда. Двое грабителей обежали меня, выбили дверь в пристройку кассы и заскочили внутрь.

– Следить за входом! – рявкнул все тот же бандит у окошка. Похоже, он был главным. Один из нападающих присоединился к напарнику, стоявшему у входа, еще один держал пистолет у лба Андрея, глядя ему в лицо. Еще двое, судя по звукам, выдергивали сейф из стены. А главный подошел ко мне, задумчиво помахивая пистолетом. Вел он себя странно, хоть я и не понимаю, как должны вести себя грабители: в какой-то задумчивости оглядывался на одного из напарников и снова поворачивался ко мне, сжимая оружие.

И тут меня прорвало.

Я завизжала так, что он невольно отступил назад, и изо всех сил пнула его по стопе. От этого я чуть не прокатилась по полу в обратную сторону, но и он, похоже, не ожидал нападения. Отскочив назад, главарь чуть не потерял равновесие. Я уже поднялась на ноги, схватила стул и ударила его по голове.

Если вы думаете, что у меня случился приступ храбрости, то это не так. Страх был такой, что я сама не знаю – то ли была на грани потери сознания, то ли уже потеряла его к тому времени и двигалась механически. К моему горлу подступали рыдания. Если Божену убили, то и мне незачем жить. Так я думала.

Стул разлетелся, и у меня в руках остались две ножки. Главарь рухнул на пол, не выпуская оружия. Один из бандитов, стоявших у входа, нацелился в меня из пистолета, и случилось совсем непонятное – тот, который держал Андрея, отвел пистолет от его головы, повернулся, схватил за руку своего напарника и съездил ему по морде.

Андрей пнул его ногами и в результате сшиб обоих.

Не знаю, что было дальше. Последнее, что я успела сделать, это швырнуть обе ножки от стула в третьего, стоявшего у двери.

Затем мир взорвался радужными кольцами.

Я упала и больше не поднялась. Затылок вопил немилосердной болью, я куда-то ползла, обламывая ногти о пол под истошный вой сирены. Женские крики заполнили помещение, и я узнала Божену. Ты еще жива, сестренка, подумала я. У меня так болит голова, приди и посмотри, что со мной, я умираю.

И включите кто-нибудь лампочку, наконец.

Радуга исчезла, растворившись во тьме без следа.

– Алекса! – рыдал голос Божены в кромешной мгле. – Алекса! Ты меня видишь?

Я кое-как подняла руку и нащупала ее локоть.

– А что, светло? – спросила я, и мой слабеющий голос прозвучал откуда-то со стороны.

Громкие всхлипывания сестры не смогли разбить мглу на части. Ее волосы коснулись моего лица и открытых глаз.

С того времени бесполезных.

Глава 2

Как такое может быть? Весь мир сразу потемнел, и ничего светлого в нем больше не существует. Так зачем же кричать, что теперь в нем темно? Теперь это просто нормальный мир.

Вот только кому он нужен?

И боль. Странно. Что такое боль в мире, который состоит из боли? Обычное дело.

Движение. Меня куда-то везут, и я не пойму, куда.

Головы нет. Я не чувствую ее. Только тупая ноющая боль где-то в далекой части Темноты. Тебе тоже больно, стерва ночная?!

Раз головы нет, значит, болит что-то другое.

Остановка. Поток свежего воздуха. Так хочется вздохнуть полной грудью, но больно. Меня несут по ступенькам в двери. Я не вижу этого – Темнота мне услужливо подсказывает все, без чего я могла бы обойтись.

Врата чистилища. Огромная арка, уходящая в фиолетовое небо. Сейчас меня основательно почистят.

Добро пожаловать в Темноту, Алекса. Предъяви глаза, две штуки. Выиграй стильные очки.

Сознание, похоже, решило надо мной жестоко приколоться – начало возвращаться. Продавец боли, щелкнув пальцами, развернул передо мной расширенный ассортимент своего товара на любой вкус. Уйди, проклятый. Я знаю, у тебя на это дело круглогодичные скидки.

Здравствуй, доктор. Что ты прячешь свой скальпель? Я же вижу, он у тебя есть. Темнота не даст соврать. Я не могу ей не верить – мне больше общаться не с кем.

Что это у тебя в руке? А, всего лишь шприц… Давай…

Спасибо…

Почему подушка такая горячая?

Я поднимаю голову и тут же выгибаю шею, дергаясь на кровати под отвратительное бульканье. Что это за трубка в моем горле?!

Подушка снова бьет мне в затылок подобно молоту. Нет, это слишком несправедливо.

Пойду погуляю. У меня бессрочный абонемент в Темноту. Надо сходить посмотреть, что там интересного.

Вы не поверите: ничего. Даже кровать негде поставить. Прямо ложись и помирай.

Не хочу. Пойду обратно. Должно же тут быть хоть что-то еще.

Опять Темнота.

Как расколоть тебя на части? Где тот белый свет, из лепестков которого составляются цветы радуги? Покажите мне семь цветов. Покажите мне миллионы. Сейчас я смогла бы их увидеть. А когда все закончится, я нарисую их простым карандашом на листке.

Покажите мне хотя бы черное. Я хоть представляю, что такое черное. Снимите этот мрак. Хотя бы черное пятно на фоне Темноты. Я увижу в нем краски, о которых ни одно пятно не мечтало.

Темнота, раскрой себя, и я раскроюсь для тебя. Нарисуй мне барашка, дай образ морских волн. Поднеси меня чуть ближе к небесам, и отпусти в полет, который не закончится, пока взмах крыльев не услышу я вдали. Небрежно брось снежинки мне в лицо, и я почувствую их раскаленный поцелуй. Пусть ледяное пламя коснется моих рук, даря рисунок лучших нот, а нежный аромат цветов подарит ласковый покой. Направь ко мне кристаллы водопада, напои меня дождем. Дай мне понять, что я еще жива, еще цела, еще кому-нибудь нужна.

И заберите эту боль.

Темнота, ты почему молчишь? Я обращаюсь, ты отвечай. Не унижай меня. Дай мне понять, что я еще хоть что-то значу. У тебя нет ответов – так и скажи. Ты мучаешь меня – но где же хохот? А если не нужна я тебе, то отпусти меня. Я нарисую тебе множество дверей, и я согласна на ключ от любой из них, даже если там не то, что я хочу увидеть.

Я лишь хочу увидеть мир.

Если в чем-то есть моя вина, то я готова слушать. Не надо адвоката, ведь только Бог судья. Если я была слишком слепа, чтобы видеть знаки, то сейчас готова я смотреть во все глаза. Молчите все? Я поняла, что нет ко мне претензий. Ну, я пойду?

Где мой журнал, где моя жизнь описана? Что сделала я такого, что мне отключили свет? Какой же из грехов не оплатила? Я просмотрю журнал, затем сознаюсь. Но не могу читать я в Темноте.

Ведь боль – такой намек, да? Я должна сама все вспомнить? И что же именно я так должна понять?

Я раскалываю боль на части – сейчас это единственное, чем я могу заняться. На глыбы тяжести, на сгустки пламени, на ниточки агонии. Ищу себя и все, чем я являюсь.

Но там ничего, ничего нет!

* * *

Время, что с тобой? Ты вообще существуешь?

* * *

Я медленно открыла глаза.

Похлопала ресницами.

Тяжелое одеяло навалилось на меня вместе с больничными запахами. Зубы были разжаты, во рту стоял мерзкий вкус пластика. Трубка все еще позволяла мне дышать. Лампы светили прямо в лицо, их раздражающее сипение встало на слуховую вахту, заменяя звон в ушах.

Божена сидела рядом, глядя на меня. Ее побледневшее лицо повернулось в мою сторону, и губы задрожали.

– Алька, – произнесла она и обняла меня, сотрясаясь от рыданий.

Я попыталась что-то сказать, но трубка мешала.

– Сейчас, – сказала Божена, вытирая слезы. – Не двигайся, подожди. Я врача позову.

Она нащупала кнопку вызова и стала лихорадочно вдавливать ее.

Никогда не любила докторов. Надо сказать, не люблю и сейчас. Вроде бы и благородное дело делают, а все равно. Мне крутили голову в разные стороны, что-то спрашивали. Можно подумать, я была в настроении. Оставалось только лежать и мычать в ответ на все вопросы. Казалось, что я говорю осмысленно, но уже через пару секунд я начинала в этом сомневаться. Тем не менее, за одно только освобождение воздуховода я была готова отдать все карманные.

Несколько минут спустя мы с Боженкой снова остались одни, зная, что это ненадолго.

– Сколько я тут лежу? – спросила я, откашливаясь. Меня предусмотрительно обкололи какой-то дрянью, но боль она все же снимала не полностью. С каждым слогом кто-то словно вкручивал мне в голову огромный винт.

– Шесть дней, – ответила Женя.

Однако.

– А на седьмой Бог заново создал Алексу, – пробормотала я.

Божена сжала мою руку в своей ладони. Я ощутила легкий укол. Совесть, это ты?

Нет, это всего лишь игла капельницы.

– Что произошло? – подумала я вслух.

– Ограбление, – сказала Женя. – Ты помнишь?

Мой чайник покипел еще немножко, пока не пошли бульки.

– Да, – произнесла я, подавив желание кивнуть. – Женя… в тебя стреляли.

Боженка замотала головой.

– Нет, – ответила она. – Меня хотели напугать. Выстрелили куда-то над ухом. А тебя ударили чем-то. Пистолетом, наверное, я не видела.

Мамочки.

– За что? – спросила я, приготовившись услышать самые разные ответы. Женя положила голову мне на грудь, обхватив меня руками. Слезы покатились по ее щекам.

Спасибо, сестренка. Я все поняла.

– Что со мной? – прошептала я. – Почему на мне повязка?

Я попыталась поднести руки к голове, но смогла пошевелить ими лишь настолько, чтобы зарыться пальцами в спутанные волосы сестры.

– На тебе нет повязки, – ответила Женя тускло.

Я моргнула еще раз. Ничего не изменилось.

– Что? – задрожала я. – Как это…

Это что же, я все это время лежала с открытыми глазами?

– Ты смотришь на лампу, – сказала Божена, поднимая голову. – В упор.

Только сейчас я поняла, что с момента пробуждения не видела ровным счетом ничего.

Воображение и обострившиеся чувства воссоздавали мне картину происходящего.

– Женя, – позвала я жалобно.

Я впилась ногтями в ее руку. Шмыгнув носом, Божена погладила меня по голове.

– Я тут, сестренка, – сказала она. – Теперь я тебя не оставлю. Никогда.

* * *

Меня выписали через три недели.

Вам интересно, что я делала все это время? Вы уж простите – ничего.

Лежала почти без движения, вся обколотая с головы до ног. Почти не поднимала голову, поскольку от этого буравящий ее винт сразу приходил в негодность, и затем на его место приносили новый. Чувства были ярче всяких слов.

Темнота развлекалась мною, как ей было угодно. Я готова прозакладывать свою коллекцию комплексов, что Темноте было очень даже хорошо известно, где у меня находится перегородка между «вижу» и не «вижу». Все, что было снаружи, бесцеремонно отсекалось без разговоров. Зато внутри меня ожидала целая феерия красок, словно в качестве издевательской компенсации за пребывание во мраке. Все эти крутящиеся спирали, мерцающие круги и плавающие черточки надоели до такой степени, что я навсегда возненавидела геометрию.

Люди! Вы не представляете, до чего хорошо иметь глаза! Закрыл – и ничего не видно.

Поначалу я даже не думала, что все это надолго. Вообще не представляла, сколько времени продлится этот тихий ужас. Тишина длилась до тех пор, пока я не научилась орать внутрь себя, да еще так, чтобы никто снаружи не слышал. Затем и был сплошной крик. Из тех, что никогда не становятся белым шумом. Крик, который слышен непрерывно, эхом отражаясь внутри меня. Я лежала неподвижно и молча орала так, что потолок порывался улететь.

Кто-то отнял у меня право выбирать, что смотреть, а что нет – вот что давило больше всего. И я не поняла, что мне хотели показать. Внутреннее зрение не имело фокуса – сплошное боковое со всех сторон. Куда бы я ни смотрела, все расплывалось, затухало, увядало и исчезало. Пытаясь смотреть сквозь ничто, я натыкалась на Темноту. За эти годы я так и не поняла, как она выглядит. Она очень умело скрывалась, но не покидала меня никогда.

* * *

Многие люди не могут запомнить показатели своего зрения. Со мной все намного проще.

Левый глаз – ноль, правый глаз – ноль.

У меня даже бумажка соответствующая есть. Мне очень повезло, что я не могу ее прочитать. А то так и не набралась бы духу, честное слово.

Атрофия зрительных нервов.

Оперировать меня не стали. С чем тут возиться? Нервы были сожжены почти полностью. Было сказано: если и появится шанс, то в ближайшие годы. А эти годы еще дай Бог прожить.

Женя, прости меня.

* * *

Первое, что я сделала, когда пришла домой – включила свет.

Тупо, да?

Туфли, тем не менее, снять не забыла. Пока Женя закрывала дверь, я попробовала пройти в свою комнату. Не хотела я расстраивать Боженку своим исхудавшим лицом в огромных темных очках. Я не знала, как выгляжу, но понимала, что не так, как раньше.

Оказалось, что найти что-либо в собственной квартире с закрытыми глазами, прямо скажем, нелегко. Я трижды споткнулась обо что-то, чего даже не сумела припомнить. Но добраться до кровати раньше, чем Женя мне в этом поможет, было делом чести.

На это чести пока хватило.

Я упала на кровать, слушая, как Боженка сидит неподвижно на трескучем стуле у стены. Старалась угадать, что именно ее сейчас одолевает. Была уверена, что обе мы думаем об одном и том же – что каждая из нас не выдержала бы на месте другой. Пыталась себя пожалеть ради приличия, но почувствовала отвращение. И все ждала момента, когда же сестра все-таки поднимется. Была готова к тому, что она уйдет. Я не допускала такой мысли – но мне нужно было быть готовой ко всему. Даже к тому, что никогда не настанет.

Часы тикали особенно громко, отмеривая тянущиеся секунды. Господи, дай мне сил правильно описать этот момент! Божене предстояло не просто что-то сказать или сделать – она должна была взвалить на себя огромный груз с первого же дня и на всю жизнь. И все слова мира, которые она не могла уместить в предложения, все свои перемены в планах на личную жизнь и собственное будущее – все это должно было влиться в один жест. Просто встать.

Мне оставалось лежать, обняв подушку. И слушать.

С еле слышным вздохом Божена поднялась.

Я тут же соскочила с кровати. Это было даже проще, чем лечь – я предусмотрительно по памяти прикинула, как нужно вставать, чтобы сделать это легко и свободно.

– Аля, – выдохнула Божена. – Ложись.

– Нет, родная, – сказала я, безошибочно положив руки ей на плечи. – Я помогу тебе. Я очень старательная.

* * *

В банке Женя больше не работала.

Мне очень хочется сказать, что она отделалась легким испугом, но это неправда. Примерно месяцев шесть ее постоянно дергали различными допросами, не стесняясь вламываться к нам домой без приглашения. Наверное, если бы человек в маске не разбил мне затылок рукояткой пистолета, Божену засудили бы как соучастницу. Я теперь за Женю отвечаю головой.

Расследование, конечно, было серьезное, и проводилось оно отнюдь не ради нас. Из банка было похищено чуть более десяти тысяч долларов. Цена моего зрения. Что желаете приобрести на эти деньги, господа шестеро? Дешевую китайскую развалюху, участок под земледелие, путевку в круиз по Средиземному морю на всю компанию? Не стесняйтесь, клиент всегда прав. Я посижу с закрытыми глазками. Вы же того хотели.

Банк лишился не только замечательного кассира, но и отличного охранника. Андрею пришлось не легче, чем Божене. Ему постоянно ставили в вину то, что он остался в живых и даже практически невредим. Сволочи. Хотите безопасности – снабжайте охранников оружием и усиливайте защиту ваших чертовых банков. Андрей стал чуть ли не единственным человеком, которого Божена была рада видеть в нашей квартире. Я тоже была рада, когда он приходил. Больше ко мне не приходил никто. Где все мои друзья, куда подевались? Теперь я вам не нужна? Вы даже не можете прийти и сказать, что не нужна. Вы заставляете меня самостоятельно догадываться об этом. Жестокие.

Руководство банка, ясное дело, выехало на тормозах. Из моей трагедии сделали себе рекламу. На предмет героизма клиентов. Никогда не буду пользоваться вашими услугами.

Еще месяца через три мне назначили пенсию. Жить можно, если всего лишь жить. Ничего другого мне и не остается в любом случае.

Божена к тому времени сдала экзамены и перешла на четвертый курс заочного. Умничка. Я потратила кучу времени на то, чтобы изучить хоть что-то из ее программы и помочь ей. Времени, сами понимаете, мне было не жалко. А из затеи ничего не вышло – меня хватило лишь на то, чтобы кое-как справляться с собственной школьной программой. Женя оформила меня в школу для незрячих на домашний курс. Очень удобно. Сидишь себе, забравшись с ногами на диван, и слушаешь голос любимой сестры, каждый день рассказывающий тебе что-то новое. Экзамены – устные, в школе.

Как проходила моя жизнь? Ответ прост – мимо. Я тщательно подбирала все, что она оставляла на своем пути. Книги больше не были мне доступны. Зато музыка стала моим спасением. От того, что случилось, и что могло случиться. Еще слушала телевизор. Боженке тоже требовался отдых от меня, и я это прекрасно понимала. Я тихо заходила в комнату и садилась в дальнее кресло, так, чтобы не отвлекать сестру. И слушала.

Гуляли мы с Боженой редко, но регулярно. Преимущественно по вечерам, чтобы никто не заметил ничего странного в моей походке. Я одевалась, причесывалась, даже накладывала косметику – все полностью самостоятельно. Я должна была научиться приводить себя в порядок без посторонней помощи. Да и не только это. Все, что можно было сделать самой, я училась делать сама. Женя лишь иногда контролировала и указывала, что я делаю неправильно, и я тут же исправлялась.

Далеко от дома мы не заходили. Район у нас тихий, спокойный, много пространства, по которому обычно бегают маленькие дети и катаются на скейтах дети постарше. Я тоже всегда хотела попробовать, но никогда не находила для этого времени. Даже не помню, для чего я его вообще находила до удара. Божена выбирала маршрут, по которому я могла пройти, не опасаясь упасть. Она держала меня под руку, а не наоборот, чтобы я сама была ведущей. Я должна была чувствовать, что хожу сама, куда хочу, а не плетусь хвостом. Если нам встречался кто-то из прохожих, Женя отпускала меня, и мы немного замедляли шаг, пока снова не оставались наедине. Если же нам приходилось идти куда-то днем, мы просто держались за руки, прекрасно понимая, за кого нас принимают. Нам доставляла удовольствие мысль о том, что мы можем шокировать людей. Да, в начале двадцать первого века еще попадались те, кто этому удивлялся.

* * *

Понимание того, что теперь я ослепла навсегда, навалилось на меня резко и внезапно. Так же неожиданно, как умирают самые близкие люди.

Это чертово время тянется, как жгучая, мерзко пахнущая резина. Божене больно каждый день, и я это отлично чувствую. Темнота всегда со мной, играет мною, как куклой. Как же все достало! Я не намерена жить вот так. Верите или нет, я перебрала в голове все вызовы, которые была способна бросить. И подходил мне только один.

Три коротких шага к окну – и я свободна. Ловите меня, если сможете.

Растворюсь в Темноте и поминай, как звали.

Нет, вы не подумайте, я не склонна к самоубийству. Я очень люблю жизнь. И была готова прожить ее всю во время полета. Жить так, как не жил никто до меня.

Три шага дались мне сложнее, чем тридцать три в другую сторону. Надо же. Я открыла окно. Мне в лицо дунуло свежим ветром. Ты унесешь меня в небеса?

Или позволишь свалиться в Темноту, которая будет знать, что победила?

С этой мыслью я остановилась. Деревья принялись дружно покачиваться из стороны в сторону, тревожась за меня.

Не переживайте, мои родные. Я обязательно сделаю это… в другой раз.

А сейчас мне немножко страшно.

И… и еще я хочу есть.

Я буду держаться, сколько смогу. Теперь, надеюсь, мне будет проще – я всегда буду помнить, что окно останется на прежнем месте, ожидая моего решения.

* * *

Любые решения нужно со временем принимать.

То, что я вам сейчас расскажу, может вам не понравиться. Возможно, вы станете меня презирать, начнете негодовать, отвернетесь от меня окончательно. Но я хочу быть честной.

Женя, я устала. Устала от вечного «все будет хорошо». Кому хорошо, каким образом?! Если бы все было так просто – захотела, получила… Я больше не могла строить воздушных замков, мне нужно было настраивать себя на худшее, чтобы потом иметь возможность легче его пережить.

Я не хочу воскресных пельменей на завтрак. Пожалуйста, убери тарелку. Если любишь меня, не суй ее мне. Не заставляй просить, а то я закричу так, как никогда не кричала. Уткнусь в тебя лицом и просижу так сутки, гася криком одно пламя и подпитывая другое. У ада нет кругов, только спирали, а пройденные витки остаются за твоей спиной, разрывая твой, с таким трудом сохранившийся мир, в агонизирующие клочья.

Ты не оставишь меня, и я грубо прогоню тебя в свою комнату. Ты уйдешь, мне будет стыдно, но я не найду сил позвать тебя снова. Я буду лежать и смотреть в одну точку. Точка – это то, часть чего есть ничто. Точка – это все вокруг. Это волшебные парусники на фоне сверкающих берегов, покачивающиеся на волнах. Я разрисую ими все стенки в своей комнате. Я буду рисовать ночью, потому что ночью темно. Потому что ночью я становлюсь полноценной.

Интересно, что же получится, если слить воедино все капельницы и ампулы, засаженные в меня? Получится ли что-то путное? Например, озеро, в которое можно запустить белых лебедей и смотреть, как они плавают, обнимаются шеями и чистят перья. Попросить их увезти меня далеко-далеко, на другую планету, где нет Темноты, а есть лишь свет и небо, где можно играть с кроликами, то и дело пересекаясь взглядом со своими любимыми людьми.

Но замок оказался из песка, который развеялся в воздухе после первого же толчка. Жаль, что я не развеялась с ним. Зачем я нужна? Я всего лишь тень, пятно Темноты в мире зрячих. Я умерла в том банке и продолжала скитаться по Земле беспокойным духом. Но разве я не могу сама найти дорогу к покою?

И еще было стыдно. Стыдно притворяться живой и бодрой. Мне казалось, я не имела на это права. Отрывала кусок от общего торта счастья, прячась на вечеринке, на которую меня не приглашали.

Не на энтузиазме и не на вере я жила эти месяцы – на притворстве. Притворство меня поддерживало. Притворялась перед судьбой, стараясь унять трясущиеся коленки, притворялась перед Женей, чтобы скрыть дрожь в голосе. Притворялась перед зеркалом, разговаривая с ним вслух, дразня его, что оно грязное и заляпанное, и ничего не показывает. Притворялась перед собой, что продолжаю бороться, что у меня есть будущее. Не было у меня ничего. Прямая шкала времени закончилась на мне, застряла и продолжила волочиться за мной мертвым хвостом, превратившись в кривую, по мере того как я петляла в потемках из стороны в сторону, рисуя кошмарную фигуру на полотне художника. Я сжала волю в кулак, а когда ее осталось слишком мало, добавила к ней слабость, отчаяние, страх и сжала изо всех сил, уже не надеясь раздавить, а хотя бы удержать, не дать вырваться наружу и обсмеять меня.

Вот почему я захотела уйти. Просто уйти.

Я хочу туда, где, как говорят, зеленые луга, синие озера и цветущие сады, где все счастливы. Если на паруснике нет места, то, может, я смогу дойти туда сама? Ведь там нет слез, нет боли, нет ничего, лишь пустота и безмятежность. К чему ждать? Я так и не смирилась с тем, что я инвалид, калека, слепая. Боль не пройдет никогда, а время не лечит. Оно не доктор, оно – безжалостный палач, ежедневно, ежечасно напоминающий о былом и безвозвратном. Лучше бы вдобавок ко всему меня лишили памяти, чтоб не терзали воспоминания о красочности этого мира, который я больше не увижу. Пусть все поскорее закончится.

И я решила поставить точку. Но… у меня ничего не получилось.

Вы хотите знать детали? Если нет, то я все равно должна рассказать об этом.

Оказывается, резать вены – это просто лишь в кино, а кто-то даже скажет, что в этом есть своя извращенная эстетика. Нет в этом ничего, а тем более красоты. Я тоже думала, что будут красивые алые струи в воде, а через минуту полное забвение. Нет. Руки дрожали, нож тупой, мне было больно. Куча мелких кровоточащих порезов. Я вылезла из ванны и уселась на холодной плитке пола, давясь бессильными слезами. Наверное, я просто не смогла найти вены, так как ничего не видела. Какая же я жалкая. И жить не хотела, и умереть не смогла.

Но я не сделала никаких выводов. Просто не желала ничего переосмысливать. Я не хотела умирать, я лишь хотела не жить. Мне казалось, что только там мое спасение, я хотела вырвать живую душу из своего мертвого тела. Таблетки меня точно спасли бы. А таблеток у меня было полно. Остались после операции, для восстановления, для процедур, сердечное для Жени. Много всего, должно было хватить. Я и так принимала их ежедневно, словно отжившая свое пятнадцатилетняя старушка. Таблетки – это не больно. Просто чуточку увеличить дозу…

Женя пошла в магазин, обещая вернуться поскорее. Не торопись, сестренка. Я приступила к делу рассудительно, не глотая все одним махом, а делая перерывы, принимая порциями, чтобы не вырвало. Меня все равно стало тошнить, я вернулась к себе и осторожно легла на кровать, закутавшись в одеяло от внезапного холода. Комната начала кружиться, мне было плохо. Затем в какой-то момент стало легко, тепло и приятно. Все ушло. Я улетала, я была свободна.

Однако меня не пустили в страну желанную, я не обрела ни избавления, ни покоя. Меня били по щекам, совали в рот шланг и вливали воду, меня рвало, а вокруг летал плач Божены. Я висела, перегнувшись через ванну, и мои сияющие берега вырывались из моего горла, падая в шумящую воду и сливаясь в решетчатое отверстие вместе с мечтой о свободе. Все, что я чувствовала, было лишь дикой ненавистью к себе, что я такое ничтожество, даже покончить с собой не могу.

Ливень. Это ливень меня спас, заставив Женю вернуться назад, не дойдя до магазина.

Снова эти разговоры, ликбез по выживанию. Что я могла сказать? Молчала, уткнувшись лицом в подушку и изображая побитую собаку. Мне в самом деле было интересно, на что Женя рассчитывала. Хотела спросить у нее, что бы она сделала, будь на моем месте, но не отважилась. Потому что это бы означало, что в таком случае на ее месте была бы я сама. И что бы я делала тогда? Позволила бы Жене уйти, стоит мне отвернуться?

Мне по этой теме осталось сказать совсем немного, так что я скажу прямо. Я сделала третью попытку. Не сразу, так как после таблеток Женя не отходила от меня недели две, даже спала со мной вместе. Как же мне хотелось убежать, мчаться вдаль, не разбирая дороги, стирая ноги в кровь…

И я снова начала притворяться. Старалась казаться живой, радостной, делала вид, что усвоила урок, хотя даже не поняла, в чем была его суть. Да, нормальный человек не может хотеть смерти. А кто сказал, что я нормальная? Меня же против моей воли выбили из нормы, изо всех рамок общества и терпимого существования. Вы же отторгаете таких, как я, потому что боитесь не меньше, боитесь прикоснуться к моему миру и представить, что завтра можете оказаться на моем месте. Завтра? Я ошиблась. Вы можете оказаться на моем месте сегодня. Я это знаю. Вы можете мне не верить, но это ничего не изменит.

Так что все. Да, я сломалась, батарейки сдохли и потекли, медленно плавя меня кислотой. Но я всех перехитрю, и Женю тоже. Я подожду, время у меня есть.

Бог любит троицу. Момент настал. Женя поверила мне и ушла. Ливня не было – он отгремел накануне, так что ничто не могло заставить сестру вернуться назад. Я собралась лететь. На душе у меня лежал антигравитационный камень, тянущий вверх.

Но у меня оставался лишь один шанс сделать все как следует. И это было проблемой.

Простой математический расчет. Мы живем на пятом этаже. Этого может быть недостаточно, чтобы… сделать все наверняка. Я боялась, что не умру, что стану еще большей калекой. Представляла, как хрустит спина, как дикая боль вгрызается в меня раскаленной иглой и не уходит, как бессильный крик вырывается из моей груди, растворяясь в равнодушном небе. Нет, пятый этаж – это слишком ненадежно.

Решение пришло быстро. Наш дом – это высотка на четырнадцать этажей. Я вылезу на крышу и поставлю наконец точку. Взлетной площадки должно хватить для любого полета.

Подорвавшись на месте, я быстро оделась и вышла за парадную дверь, осторожно прикрыв ее. Ключа у меня не было, так что я не стала запирать. Боже, ну зачем?! Я же не собиралась возвращаться. Одевалась зачем? Кому какое дело?

Держась за грязные перила, я медленно шла вперед, молясь, чтобы навстречу не вышел никто из соседей. Пронесло. Я считала этажи, поднимаясь все выше, набирая спасительные метры. Сердце колотилось так, словно хотело отбить свой ритм, отпущенный на десятки лет вперед, на годы, которых у него скоро не будет.

Мое путешествие закончилось лестницей. Хорошо, что она доходила до нужной высоты, на которой я могла добраться до нижней скобы. Я залезла, чувствуя холодную ржавчину под ногтями.

И все.

Какая же я тупая…

Мне и в голову не приходило, что на крышу не так-то просто попасть. Люк был заперт на огромный навесной замок. Я в отчаянии дергала и ворочала его, бессильно рыдая. Скреблась наверх, моля небеса выпустить меня из этого погреба. Этого не могло быть! Ну что же я такая никчемная, что даже умереть не умею?!

Я уже не плакала, а выла, как раненый зверь, посаженный в клетку. Сорвалась с лестницы и упала на пол, ударившись локтями и ободрав их до крови. Вернулась домой. Заперлась, отползла к окну, прислонилась щекой к углу с облезлой штукатуркой, обняла колени и уставилась невидящим взглядом через стекло.

Почувствовала тепло на лице. Нет, не стыд и не горячие слезы. Очевидно, солнце выглянуло сквозь недавние облака. Его лучи скользнули по мне.

И меня пробрала крупная дрожь.

Я увидела радугу.

Господи, я не знаю, что это было. За последующие годы так и не поняла. Огромная, прекрасная радуга выглядывала из Темноты, безумно красивая, протянувшись ко мне изящной дугой и уходя далеко вниз. Божественная арка, сияющая семью цветами, уходящая в небеса. Я узнала ее, я уже видела эту радугу давным-давно, в далеком детстве. Протянув к ней руки, я продолжала смотреть, боясь моргнуть, чтобы она не исчезла. Счастье наполнило мою душу, слезы мигом высохли, и я, как завороженная, смотрела на мост к небесам. Поспешно открыв окно, я впустила в себя свежий, животворящий воздух.

И тут же мне стало ясно, что меня оберегали все это время, хранили и заботились. Не знаю, кто это был, Господь Бог или ангел-хранитель, но я была благодарна и счастлива! Спасибо тебе, спасибо от всего сердца!

* * *

На следующий день Божена принесла мне Метрошку.

– Аленький, у тебя теперь есть новый друг! – сообщила она прямо с порога.

– Кто? – спросила я, принимая у нее баулы с продуктами и относя их на кухню.

– А вот кто, – ответила она, шурша целлофаном.

Я вернулась на запах ее духов, и мне вручили плюшевый комочек.

– Что это такое? – спросила я, ощупывая подарок, который оказался вполне приличных размеров.

– Это бегемот, – сказала Женя, сбрасывая туфли и направляясь в ванную. – Он будет тебя защищать.

Я уселась на диван и стала изучать бегемота. А он вполне ничего.

– Как его зовут? – спросила я, когда Боженка вернулась.

– Он не сказал, – вздохнула Женя. – Спроси сама, когда проснется. Я буду на кухне. Приходите в гости.

Я включила телевизор, выставив звук как можно тише. Когда Божена дома, он у нас вообще не выключается, чтобы не создавать лишнюю для Женьки давящую тишину. Это для меня тихо никогда не бывает, но она-то совсем другое дело.

Бегемот смотрел на меня, не мигая. Его взгляд я чувствовала как присутствие нового гостя в квартире.

– Да ты не спишь, – догадалась я. – Ты все притворяешься.

Темнота внезапно расступилась.

Мама родная…

Было все еще темно, разумеется. Но что-то неуловимо изменилось. Я так привыкла к отсутствию изображения, что даже подсознание меня им не радовало. Однако в ту минуту все фрагменты мысленной картинки начали складываться в одно целое – наверное, впервые с тех пор, как Темнота нарисовала мне врата больницы.

Вот он, бегемот. Он смотрит на меня огромными блестящими глазами. Кончики моих пальцев сами пробежались по его мягкой шерсти. Разве у бегемотов бывает шерсть? Это не имело значения. Главное, что у этого была. Повернув его лапки, я услышала приятное шуршание. Наклонилась к его большому носу и втянула носом запах свежего материала. Бегемот оброс кучей деталей, взмахнул хвостом, перевернулся на другой бок и довольно заурчал.

– Ты покажешь мне выход из темноты? – взмолилась я.

Бегемот косо взглянул на меня и заурчал еще громче.

– Мне одиноко, – прошептала я ему на ухо. – Покажи мне выход… пожалуйста.

Нет ответа.

Я зарылась лицом в его спину и зарыдала.

– Ты жестокий, – всхлипывала я. – Ты рассеиваешь Темноту только для того, чтобы напомнить мне, чего я лишена.

– Это не так, – ответил бегемот и зевнул. – Ты сама рассеяла ее. Просто пришло время.

Я подняла голову и вытерла слезы с лица.

– Ты со мной разговариваешь? – спросила я.

– Как я могу? – удивился бегемот. – Я всего лишь плюшевая игрушка.

Яркая вспышка света пронзила мои глаза.

Выронив бегемота на кровать, я закрыла глаза руками и тихо взвыла.

– Ты хочешь света? – поинтересовался мой друг, небрежно смахивая пылинку с левой лапы. – А ты готова к нему?

Я сжала кулаки, в отчаянии глядя, как вспышка медленно потухает.

– Да, – ответила я. – Что мне нужно сделать?

Бегемот снова начал зевать.

– Сейчас тебя позовут есть, – сказал он. – Когда будешь готова, возвращайся.

Я медленно устремила взор невидящих глаз к двери.

– Кстати, – произнес мой защитник. – Будем знакомы. Метатрон.

– Метатрон?

– Зови меня «Метрошка», – махнул ухом бегемот.

– Алекса! – крикнула Женя. – Иди ужинать!

Я продолжала сидеть на месте. Меня трясло, я схватилась за голову, стараясь разорвать сгущающуюся Темноту.

– Я не выдержу! – зашептала я. – Здесь слишком темно!

– Да. Это не совсем то место, где ты должна быть, Малика, – согласился Метатрон. – Существует несколько дверей отсюда.

Как он меня назвал? Малика?

– Ага, – кивнул бегемот, прочтя мои мысли. – Малика, ангел света.

– Что за двери? – затрясла я его. – Где они?!

– Сейчас ты видишь лишь одну, – ответил бегемот. – Она в окне за твоей спиной. Но это путь в вечную Темноту. Когда ты захлопнешь эту дверь навсегда и позабудешь про нее, мы с тобой начнем искать новые.

Чувствуя вину, я медленно положила Метрошку на место.

– Метрошка, ты проводишь меня к выходу? – спросила я.

– Я не могу, – ответил бегемот. – Малика сама находит выход, и даже ведет за собой других. Я лишь могу показать свет далекой звезды.

– Покажи, – попросила я. – Я пойду за ним куда угодно.

– Это далеко, – ответил Метрошка, не разжимая глаз. – Лететь надо. А ты еще крылья не расправила.

– Алекса! – снова крикнула Боженка.

Бегемот захрапел. Я медленно поднялась на ноги, убирая с лица волосы.

– Да, – осоловело сказала я. – Сейчас приду.

Выходя из комнаты, я посмотрела за окно.

Разумеется, там было совершенно темно.

Глава 3

К окну мои мысли больше не возвращались. Каждый раз, когда я открывала его, чтобы проветрить помещение, а заодно и себя, на меня нападало чувство вины. Метрошка постоянно лежал так, чтобы видеть меня в любой части комнаты. Однако все же молчал, и я этому могла только радоваться. Не то чтобы я была против разговора с умным бегемотом, но…

Вы скажете, я сошла с ума? Или, наоборот, станете успокаивать? Мне не нужно ни того, ни другого. Я могу рассказать только то, что знаю сама. Например, то, что после знакомства с Метрошкой я обрела способность складывать детали воедино. Если до него при каждой попытке изучить что-либо без помощи зрения я натыкалась на собственное бессилие, то затем я научилась улавливать вещи, на которые и глаз не у каждого хватает.

Вы можете представить себе банку энергетика? Я вам расскажу о ней чуть больше. Она цилиндрической формы, высотой с мою ладонь, с острыми краями. Пальцы плавно скользят вдоль поверхности банки, металл мягко прогибается с тихим, приятным треском. Вы можете заставлять его издавать этот треск сколько угодно, и ни разу не услышать одни и те же звуки. Если вам кажется, что они всегда одинаковы, прислушайтесь еще раз. Можно часами сидеть и издавать эти звуки, и они будут казаться вам то неприятным шуршанием, то прекрасной музыкой. Выбирает не банка, а вы.

Банка прохладная, без четко выраженного центра тяжести – ведь внутри нее находится жидкость. Встряхните банку, и вы услышите, как жидкость бурлит. Одно дно у банки неровное, вогнутое к центру. Другое, что на противоположном конце – ровное, с самооткрывающимся замком. Вы думали, у банки только одно дно? И один верх? Уверена, вы даже не пробовали ее перевернуть!

Вскрываю банку. Как вы цепляете язычок замка – ногтем или пальцем? Если вы не испытывали при этом каких-нибудь особых ощущений, то вы наверняка сами не помните. Я это делаю пальцем. Слышится шипение. В воздухе появляется слабый аромат гуараны. Семена гуараны на самом деле пахнут по-другому, но в сочетании с подсластителями дают именно тот аромат, который испускает вскрытая банка энергетика. Я вам говорю.

Начинаю пить. Шипение становится громче, мелкие пузырьки смешно ударяют по носу. Аромат начинает нести с собой легкой чувство прохлады. Глоток – жидкость несется к желудку, и уже затем происходит реакция. В ограниченных дозах энергетик творит чудеса, а в завышенных не приносит ничего хорошего. Природа мудрее нас.

После того, как банка опустеет, можно повременить с последним глотком, посидев с надутыми щеками, и уже потом сказать «буль». Еще можно бросить оторванный язычок замка в банку и подсчитать, как долго он будет лететь…

Вам неинтересно? Простите.

А что о банке энергетика знаете вы? Цвет и кучу надписей? Которые либо не читали, либо уже давно позабыли? Всего-то?

Вот видите. Я знаю больше вас.

Как же часто во время дневных прогулок я слышала отголоски проблем посторонних людей! В их словах, интонации, дыхании, отчаянии. Люди – те же банки с неизвестной начинкой. Одни содержат свежую энергию, но постоянно закрыты, и к их замку еще нужно подобрать ключ. Другие преисполнены яда, однако не гнушаются брызгать им на окружающих. Если бы они знали, что нужна одна малость – очиститься!

Я вас очень прошу – тщательнее отбирайте, что в себя вливать. И дозируйте с умом.

Надеюсь, теперь вы имеете представление о том, как я жила следующие пять лет.

И жалеть меня не надо – иначе я начну жалеть вас.

И все же я должна сказать еще кое-что, даже если после этого вы начнете кидаться помидорами. Я всегда мечтала о банке энергетика для своих глаз. К сожалению, не всегда спрос рождает предложение. Даже если спрос сильнее любой мечты.

* * *

Желания делились на две части. Всю первую часть занимало, сами понимаете, желание видеть. Оно было огромным, как дирижабль, парящий над маленьким островком моего существования. Сюда же я старалась запихнуть все моменты бессилия, с которыми была бы и рада бороться, да вот только противопоставить было нечего. Приходилось просто выжидать, пока это пройдет.

А вторая часть моих желаний свелась к простой вещи – жить максимально полноценно, насколько было можно, не имея ни нормальных глаз, ни денег. И снова мне помогла Женя. Мой ангел земной.

Я сидела в центре ковра и пересчитывала свои пальцы на правой руке. Насчитала пять. Большой палец пусть будет зрением. Остаются еще слух, вкус, обоняние, прикосновение или как оно там называется… Четыре полностью здоровых пальца. Каждый из них слабее большого, но все вместе они сжимают сильнее. Я сжала кулак и так сидела, а затем Божена подошла поближе, села рядом со мной и мягко разжала его. Сестренка, ты прелесть.

* * *

После ближайшей получки мы долго бродили по местному книжному, где накупили кучу дисков с книгами, которые можно было слушать в наушниках. На второй раз удалось договориться о том, что нам будут записывать бесплатные копии. Это было просто чудесно! Я расчехлила свой плеер и углубилась в мир литературы.

Скучно не было, ни разу. Никогда бы не подумала, что бывают занятия, одновременно и увлекательные, и полезные. Я даже не знала, что на свете столько хороших книг. Мужские и женские голоса, профессионально читающие тексты мировых классиков и современных авторов… люди, зачем вы изобрели телевизор? Вам что, было мало радио?

Мягкое прикосновение кнопки – и я уже там. На роскошном балу, где все так красиво говорят и еще лучше выглядят. Прослушала описание одного платья, которое, если верить автору, носили более ста лет назад. Поняла, что напрасно эмо-девочки хвастаются своей прогрессивностью. Сплошной винтаж!

Пролистываю следующий трек. Тридцатые годы прошлого века, гангстер нанимает джаз-бэнд для игры на свадьбе своей сестры. Будь это фильм и тремя годами ранее, я переключила бы на что-то более интересное. Сейчас это очень яркий и запоминающийся образ. Это бизнесмен, сколотивший состояние на нелегальной торговле спиртным, ему за пятьдесят, он слегка полноват, но все еще в крепкой форме. Костюм в вертикальную полоску, шейный платок – на улице жарко, хотя близится вечер. Он не персонаж, а живой человек, и он не является частью прошлого. Для него это настоящее, как мы не считаем себя устаревшими в глазах еще не родившихся потомков.

Прослушала, сделала паузу, обдумала. До меня постепенно доходило, что сам текст является лишь частью книги – есть еще определенное послевкусие, когда надо поразмыслить над прочитанным или услышанным. Понять, что это было, и решить, что именно намотать на косичку.

Решила и намотала. Вам не признаюсь все равно. Или читайте сами, или приходите ко мне в гости с конфетами, тогда и поговорим о разных вещах.

Следующая книга. Мамочки, что это?! Обстрел с вертолета, какая-то зона, мутанты. Это вообще что за жанр? Орущий полтергейст, любящий шоколад… Чушь какая-то. Диск выбрасываю в форточку.

Не все книги мне подходят, как видите. Надеюсь, я правильно их сортирую.

Общение, Алекса. Слушай внимательнее, как люди разговаривают. Изучай лексикон методом погружения. Слушай, какие слова употребляют люди, и учись говорить так же, только не копируй никого. Лови нить разговора, прежде чем он закончится. Управляй беседой в нужную сторону, когда надо, и просто слушай, если больше ничего не требуется. Твой словарный запас плоский, как блин. Запомни по два синонима к каждому слову, и блин станет оладушком. Добавь себе красок. И перестань разговаривать сама с собой!

* * *

Прошло, наверное, не менее двухсот подзарядок батарей, прежде чем мы с Боженой начали скупать не только художественные книжки, но и образовательные. Я вроде уже говорила, что посещала заочную школу для слепых. По крайней мере, письменный текст не забыла. Почерк изменился, вот только я не знала, каким он стал.

Школьная программа была насыщенной ровно настолько, чтобы не надоесть. Хотя я не думаю, что не сумела бы осилить курс сильнее того, который нам давали. С этой мыслью и успокоилась. Азбуку Брайля, конечно, освоила. Какое счастье, что в нашем городе для слепых не существует занятий по какой-нибудь квантовой механике, иначе пришлось бы искать оправдания, чтобы ею не заниматься. Так что я смогла позволить себе прослушивать только те книги, которые мне нравились. Психология давалась легче всего. Никогда бы не подумала, что мою личность, оказывается, настолько просто разобрать по кирпичикам. И у меня появилась мечта – жить так, чтобы про меня можно было написать собственную книгу, а не просто заполнить бланк с пунктиками биографии. По крайней мере, за бланк мне точно не стыдно.

К тому времени я отчитывалась уже не перед школой, сами понимаете, а перед Творцом и собою. А перед этими двумя никакую лень на здоровье не спишешь.

* * *

Я нашла работу.

Слепому человеку это тяжело, но мне крупно повезло. Я кучу предложений отклонила, среди них восемь вакансий сексуального характера и одно место на заводе. Собирать по четыреста телефонных розеток в день я просто не смогла бы. Бррр!

Зато я нашла целых две работы, после которых поняла, что завод был бы не так уж плох. Фотомоделью на несколько сессий и массажисткой в центре для детей с нарушениями двигательной системы. Первая работа была ничуть не легче второй – меня постоянно наряжали во что-то, что не поддавалось оценке без зеркала. Божена говорила, что все прилично. Фотограф тоже оказался девушкой, очень приятной в общении. Я понимала, что и я, и она всего лишь наемный персонал, и все это часть общего дела. После приготовлений мне оставалась самая малость – смотреть в одну точку, пока камеру не подстроят под нужный фокус. У меня пальцы тряслись, до того хотелось посмотреть снимки. Женя внимательно вчитывалась во все контракты, прежде чем ставила подпись. Платили за это неплохо, хотя поначалу и намного меньше, чем другим девушкам. От рекламы себя как слепой модели я отказалась наотрез.

Одно хорошо – я не боялась вспышки, так как не реагировала на свет. Это был мой плюс. К тому же я работала, как заведенная, иногда по четыре часа без перерыва. А стоять, сидеть или даже лежать в неудобных модельных позах не каждый сумеет. И еще со мной было мало неудачных дублей. Процент брака среди фотографий в моем случае не превышал двух третей, и я была ошарашена, узнав, что это очень высокий показатель профессионализма. Наверное, потому, что я замирала с тонкостью статуи, молниеносно. И могла изобразить кого угодно, от металлистки до Клеопатры. Величественные, недоступные образы у меня получались лучше, хотя я бы не сказала, что они соответствуют моей натуре. Мне ближе балерина. Женька говорила, дело в моих глазах. На фото они словно смотрят внутрь, при этом не впуская никого в себя.

И вообще, как оказалось, модельный бизнес я представляла себе неправильно. Думала, там всегда фотографируют если не на выходе с лимузином, то в роскошном павильоне, в котором обязательно собирается огромная съемочная группа и глазеет на тебя, отпуская восторженные вздохи. Мечты, мечты. Судя по рассказам Божены, с моделями порою работают от силы человека два, а павильон может оказаться наскоро декорированным уголком обшарпанного коридора, через который постоянно снуют посторонние. От себя могу добавить, что еще там противно гудит светильник, вокруг которого летают мухи, а макияж неприятно перекашивает щеки во время любого выражения лица, кроме самого ненатурального. Все смотрят на тебя как на вещь или куклу, чья задача – подчиняться голосовым командам и говорить «мама!», когда ее наклоняют.

По крайней мере, ни ко мне, ни к Божене там не приставали. Да и то, мне кажется, лишь потому, что остальные модели оказались более раскованными. Или же у меня на лице написано, что со мной ни у кого нет шансов.

Да пусть думают, что хотят. Что угодно, лишь бы не жалели.

А вот массаж был тихим, спокойным занятием. Чище, чем модельный бизнес, во всех отношениях – от почти стерильных условий работы до самой ее сути. Здесь я действительно ощущала, что приношу пользу кому-то, кроме себя. Мое прикосновение было более мягким и чувствительным, чем у зрячих профессионалов. Я проработала больше года, поставив на ноги кучу детей, так что диплом массажистки получила.

* * *

Одного пальца мало.

Нужно было чаще пользоваться еще чем-нибудь, кроме слуха, найти новые виды досуга. Решение нарисовалось быстро – кулинария. Как только я совместно с Боженой начала участвовать в приготовлении ужина, дело пошло на лад. Мало того, что она успела поработать поваром какое-то время после банка, так я еще и взяла на себя контроль качества. Я запоминала нужный состав любой смеси просто на запах, да так, что Женя не могла отличить друг от друга два варианта своего фирменного блюда, между которыми я находила значимую разницу. А когда запаха было мало, я использовала вкус. Мы гурманили просто по-страшному, делая из бутерброда с маслом произведение искусства, добавляя туда… Нет, пусть это останется нашим маленьким секретом.

Готовить полностью в одиночку я научилась, как и полагается, лишь со временем. В первый раз, когда я надумала устроить Божене сюрприз и самостоятельно приготовить обед, можно сказать, все получилось. В смысле, сюрприз получился. Чистить потолок после этого Женя мне не доверила. Но через несколько недель стал получаться и сам обед. И, вы знаете, оно того стоило.

О работе поваром вместе с сестрой, конечно, не могло быть и речи, хотя мы были бы счастливы работать на одном месте. Однако я, выходит, все же нашла себе очередное любимое занятие, и это меня вполне устраивало.

* * *

Время текло в три ручья. Если Божена была на работе, а мне было скучно и не хотелось ни о чем думать, я просто ложилась на пушистый ковер, растягивалась и выключала ум. Ковер у меня постоянно чистый и свежий, а вот ум не всегда. Слушать звуки в соседних квартирах и на улице, пропускать через себя весь мир и тянуться, пока суставы не затрещат… В этом что-то было. Порою нападало необъяснимое веселье, я начинала смеяться и танцевать, танцевать так, что мебель, казалось, подскакивала на месте.

А плюшевым бегемотом, оказывается, очень удобно промокать слезы.

Чем еще прикажете заниматься? Паркуром? Мне доступны только блайнды.

С музыкальным творчеством я не дружу. Кто-то на ухо наступил, да так, что медведь при этом, наверное, припустил через бурелом с выпученными глазами. Жаль. Темнота одарила меня всеми остальными задатками к музыке: усидчивостью, терпением и отличной координацией. При желании я могла попасть пальцем в десятикопеечную монету, которую ранее нащупала в метре от себя час назад. Надо было бы изучить акупунктуру, но здесь уже без зрения не обойдешься.

* * *

Говорить о том, что мне запомнилось, нелегко. Не в том смысле, что было тяжело. Это еще как посмотреть. Проживи я две жизни в период с четырнадцати лет до девятнадцати, одну зрячей, другую слепой, – и я смогла бы рассказать, чем они отличаются. Мне часто хочется сравнить то, чего не было, с тем, чего могло не быть.

Так что нет, дело не в этом. Мне нелегко вспоминать просто потому, что я не знаю, что вспомнить. События в моей жизни не были ни хорошими, ни плохими, они просто были. А окрашивала я их самостоятельно. Что можно выделить? В самом деле, что? Что бы выделили вы в своей жизни?

Я помню торт, который Женя купила, когда мне исполнилось шестнадцать. Помню потому, что недооценила его запах и наклонилась слишком близко. Так что свою первую маску на лицо я тоже помню.

Мне запомнилось, как я порезалась во время мытья посуды. Не стоит ругаться, что мне доверили иметь дело с кухонным ножом. Порезаться один раз за пять лет – разве это о чем-то говорит? Люди с двумя работающими глазами режутся гораздо чаще. И не всегда случайно.

Помню поход нашей школы в музей археологии, где устроили выставку для посетителей с нарушениями зрения. Все можно было потрогать руками, проверить на тяжесть. Было здорово.

В театр сходили с Боженой, Андреем и его семьей, только я до конца не высидела. Слишком громко. Потом все же сходили еще раз на то же представление, а то стало интересно, чем все закончится.

Помню, как в городе иногда отключалось электричество. Я часами сидела на диване, обнимая бегемота или расчесывая волосы сестры, такие длинные и шелковистые. Слушала тишину и рассказывала Божене, что сумела разобрать в Темноте.

Темнота… С ней у нас установились неопределенные отношения. Я так и не привыкла ни к ней, ни к ее стремлению навевать образы. Иногда мне казалось, что она помогает мне сохранять свежесть восприятия. Наверное, года два минуло, прежде чем я поняла, что без ее образов мне было бы на редкость тоскливо. Мне все еще казалось, что я должна принять какое-то решение, а то данных накопилось более чем достаточно. Этот экзамен мне было некому сдать, поскольку Темноту никто не преподает.

* * *

Дни не отличались друг от друга. Я была рада тому, что они просто были. Для незрячей точно так же существует разница между днем и ночью. Ведь я тоже разделяю поток времени на состояние сна и многочасовые попытки пробуждения.

Чем была для меня ночь? Временем, когда мир за пределами Темноты обновлял одни сутки на другие, чтобы по-новому взглянуть на радость и печаль. Мне же ночь ставила минус один к числу оставшихся дней. И ничего более.

А день напоминал, что сегодня каждый человек возьмет от жизни что-то свое. И что почти все возьмут больше, чем достанется мне. Зато я получу то, чего не будет ни у кого.

Ночь была вопросом, день – ответом. Смыкая веки перед сном, я отправлялась на поиски света далекой звезды. И я летала – каждую ночь. Я росла, Малика расправляла крылья все шире и увереннее. Метатрон больше не произносил ни слова. Он и так дал мне больше подсказок, чем получают другие.

А днем я сверяла свое состояние с тем, что чувствовала вчера. Если ничего не менялось, то я понимала, что сделала недостаточно. Значит, нужно было что-то переосмыслить, или же поубавить амбиций. Просто смириться. Но как смириться, если бегемот постоянно рядом? Постоянно смотрит…

Да. Именно в тот день меня словно кто-то взял за шиворот и хорошенько встряхнул.

Я сидела на подоконнике с отвратительным настроением, настраиваясь на перемену погоды. Затылок у меня заткнет за пояс любой барометр. При перепадах давления голова начинает раскалываться, особенно на затылке, куда пришелся удар.

Так вот, я сидела и тихо депрессировала. Все это не зря, думала я. И удар, и Темнота. Даже если Темноте не нужна я сама, но она ведь для кого-то существует, да? И в мире каждый день разбивают очередную голову. Значит, это кому-нибудь нужно? Должен же быть смысл во всем этом.

Я искала его. Искала каждый раз, когда у меня было свободное время.

Свободное время?

Я что, стала занятым человеком?

Далекая звезда ласково подмигнула мне из Темноты. Крылышки на спине дернулись.

Кто-то нарисовал улыбку на моем лице, я вполне оценила работу художника.

Во как! А смысл существования все время был рядом.

Метатрон, ты моя бегемоха!..

* * *

И только когда я стала дни любить больше, чем ночи, я поняла, что жизнь налаживается.

Наверное, в этом и была основная проблема. Жизнь в Темноте была не пустой и не скучной. Любое внешнее впечатление усиливалось во много раз, а при их отсутствии источником впечатлений становилась я сама. Но все это было бы чудесно только для зрячей Алексы. Не могу представить, как это раньше я находила время для скуки. С обоими здоровыми глазами! И скучать?! Дергаться из-за проблем, которые имели свойство исчезать самостоятельно? Да, мне казалось, что проблемы были величиной с Вселенную. И так было на самом деле. Просто для меня мир казался намного меньше размером, чем кажется сейчас. Наверное, для любого человека мир велик настолько, насколько велики его текущие проблемы.

Как-то я попробовала поговорить с Боженой на эту тему. Она внимательно выслушала, конечно.

– Алька, – сказала она устало. – Мой мир – это ты. Будешь мелкой – мне будет тесно. Хочешь для меня свободы – стань великой.

Боже, как все просто!

Вы не подумайте, будто я стараюсь рассказать вам в точности, каково мне было. Это бесполезно, к тому же я не настолько жестокая.

Я не могу передать вам мир, в котором жила, и вы тоже этого не познаете, просто походив с повязкой на глазах. Даже если вас при этом хватит на несколько лет, вы будете постоянно помнить, что можете в любой момент эту повязку снять.

И не думайте, что ко мне эта повязка приклеилась намертво – нет. Ее на мне просто не было.

Вот и вся разница.

* * *

Я проколола бровь. Приблизительно выяснила, как это будет выглядеть. И правильно, а то уже казалась сама себе слишком однообразной, и начинала думать, что никогда не повзрослею. Хотела еще проколоть язык, но стало боязно, и я передумала. А то было бы так классно во сне стрекотать серьгой по зубам.

Хотелось внешних изменений. Я люблю наряжаться. Гардероб обновляли каждый раз, когда случалось попасть на толкучку. Оденешься во все новое и красивое, и на улицу. Понимаете, я очень хорошо чувствую взгляды и заложенный в них посыл. Приятно общаться с людьми на более высоком уровне, чем слова. На словах у меня получалось не очень хорошо. А так выйдем с Женькой в коротких юбках и дарим ослепительные улыбки. Да, я каждое утро чищу зубы. И еще не ношу чулки, никогда. Точнее, уже лет пять. Позвольте не объяснять, почему.

Дома мне становилось тесно. Гулять мы с Боженой не переставали, но мне хотелось чувствовать себя частью общества. Вот только про общество я знала не так уж много. Слушала новости по телевизору каждый вечер, и они из года в год были жутко однообразными. Я уже не слышала текст, а сходу вникала в смысл: кто чем недоволен, кто с кем вступил в союз и с кем поссорился. Мир меняется очень медленно. Но я все равно старалась не пропускать ни одного выпуска: так мне было проще переживать мысль о том, что не одна я медленно меняюсь.

* * *

А затем наступила весна. Не та, которая в Темноте не отличается от осени, а особенная. Такая, какая наступает раз в жизни и запоминается надолго. Когда в душе зажигаются гирлянды и начинает жужжать маленький моторчик.

Именно той весной, четыре месяца назад, все и случилось.

Простите меня за волнение, но я не могу без дрожи вспоминать про тот удивительный день.

День, когда наступило зрительное чудо.

Глава 4

Вспомнить все – для меня вопрос чести. И это самое сложное. Для меня воспоминание о любом событии, случившемся с момента удара, это всего лишь смесь того, что произошло на самом деле, и того, как я это восприняла. Но даже если отбросить в сторону мою фантазию, то объективные факты, которые останутся, просто не укладываются в голове. По крайней мере, в моей.

Постараюсь передать все максимально точно.

Был выходной день, и мы традиционно пошли гулять. Жара еще не наступила, хотя вот-вот могла свалиться с небес, знаменуя скорое пришествие лета. Дул прохладный ветерок, приятно щекоча кожу. На небе не было ни облачка, так что дождя мы не опасались. Мой встроенный барометр не ошибается.

Я топала по асфальтовой дорожке, Божена держала меня под локоть, как обычно. Наша тихая, ухоженная улочка в спальном районе была из тех, на которых почти никогда не увидишь машин. Кроме отдельных, которые всегда припаркованы у подъездов своих хозяев на одном и том же месте, со временем становясь частью пейзажа, и никто не замечает, когда же они успевают куда-то уезжать и возвращаться. Мне было хорошо известно, где стоят эти памятники цивилизации, чем пахнут, и на какой высоте о них можно стукнуться коленкой.

За пару кварталов к северу находилась трасса, простиравшаяся через весь город. Я так привыкла к реву машин, что уже не замечала их, когда хотела. Из года в год звуки двигателей приобретали новые оттенки – верный признак того, что скорости увеличиваются. Мир постоянно торопится, не зная, что кто спешит, тот не успеет.

Дома были залиты нежно греющими меня лучами заходящего солнца. По четным дням солнце принадлежало Боженке, по нечетным мне. Такой был у нас договор. Хотя на самом деле это все шутка, конечно. Солнце всегда было только моим. И я честно делилась им со всеми.

На танцующей листве дерева щебетали воробьи, чуть дальше тусовались голуби. На дороге играли дети – три девочки и два мальчика, заново рисуя «классики» цветными мелками. Справа слышалось хлопанье мяча о землю. Из кустов вышел пес, скромно молчавший о том, что он там делал. Породу я не разобрала, но, судя по дыханию, веса он был приличного.

Я люблю прогулки на дальнее расстояние по прямой дороге. Поначалу немного боязно, ведь приходится запоминать каждый шаг. Но затем в уме вырисовывается маленькая тропинка. Она состоит из участков, в которых я уверена – вот тут ямка, там кочка, а здесь ступеньки. Чем чаще по ней ходишь, тем больше деталей запоминаются. Тропинка обрастает границами, полотном, становится ухоженной дорожкой в моей голове. Она только моя, и я могу гулять по ней, сколько вздумается. Я веду с собой Божену, которая держит меня за руку – ведь она не видит этой дорожки. Можно понастроить любых декораций, которые, конечно, окажутся лучше невидимых стен. Раньше у меня стояли аккуратные домики со ставнями, у каждого были деревянный забор, крыльцо и труба, из которой шел гостеприимный дым. Сейчас я заменила их на ровные ряды лесных елок и сосен. Через каждые сто шагов между стволов деревьев показываются олень, или барсук, или белка свесится с ветки, взмахнув пушистым хвостом и показав мне путь. А когда через дорожку проскачет заяц, значит, мы пришли на полянку – основной пятачок нашего района, где полукругом стоят ларьки со всякой всячиной.

* * *

Помнится, пару лет назад мне захотелось прокатиться в этом месте на роликах. Вот приспичило, и все тут. А что – погода стояла чудесная, голова не болела совсем, и я желала мчаться сквозь пустоту, рассекать воздух, чувствовать движение и скорость, азарт и освобождение. Конечно, я понимала, что без глаз буду на роликах как корова на льду. Но мне было плевать, я устала от однообразия. Я уже напридумывала кучу всяких способов, как можно сделать это с минимальными потерями – то есть ограничиться синяками, ссадинами и расстроенными нервами окружающих, а также сбить не более семидесяти процентов встречных строений. В общем, от трости я отказалась сразу, от вьючной собаки – по причине ее отсутствия, и пришла к тому, с чего и следовала начинать. С запрашивания совета у Божены.

К моему изумлению, она согласилась.

– Давай, – сказала она. – Только я буду держать тебя за руку.

– Конечно! – закивала я. – Можешь хоть на цепь посадить! Я на все готова!

На том и порешили.

Когда пришли в парк, я уже находилась на вершине эйфории. Если и говорят, что предвкушение это всегда половина наслаждения, то в моем случае – полтора.

Прокат роликов стоил денег, но, к моему радостному визгу, их нам уступили бесплатно, хотя и предупредили, что снимают с себя всю ответственность. Я сидела на пластиковом стуле, стараясь не болтать ногами, так как Женька надевала мне ролики.

– Теперь перестегни их сама, – велела она. – Чтобы было удобно.

Когда с приготовлениями покончили, я осторожно встала и тут же мягко наехала на фонарный столб. Обхватив его руками, я чуть не задохнулась от восторга.

– Далеко не укатывай, – предупредила Божена. – А то я тебя не догоню.

Дождавшись, когда сестра возьмет меня за руку, я медленно оттолкнулась и покатила по дороге. Колеса почти гасили колебания, однако я все же чувствовала приятную вибрацию, идущую от асфальта.

– Вперед, – довольно сказала Божена. – Смелее!

Я приободрилась и оттолкнулась сильнее, чуть не мурлыча от радости. С углами и наклонами я справилась на удивление быстро – чувство равновесия у меня отменное. Верная рука самого близкого человека на свете, природа и движение. Что может быть лучше?

– Ты что, бежишь? – спросила я, сообразив, что мы как-то быстро едем.

– Нет, – лукаво ответила сестра.

Только тогда я поняла, почему звук роликов кажется мне странным.

– Ты что, тоже на колесах?! – обалдела я.

– Ага. Думаешь, ты одна такая?

– Мамочки! Я же упаду!

– Спокойнее, Аленький, – Божена умеет говорить так, что кажется, будто ее голос исходит со всех сторон сразу. – Ты сама этого хотела. Ты справишься. Просто продолжай катиться, чувствуй дорогу.

Мы продолжали набирать скорость, и я отчаянно попыталась сообразить, что делать дальше. Тут же до меня дошло, что я даже в мыслях не отрабатывала этот прием. Как вообще замедляться на роликах?! Я думала, Божена меня будет придерживать. А теперь она и советов не дает. Может, она и сама не знает?

– Ай-яй-яй, Женька, я сейчас врежусь куда-нибудь! – заверещала я.

– Куда ты врежешься? Мы на нашей аллее, тут ничего нет. Забыла?

Мне стало гораздо легче.

Все мои страхи и слабости мигом улетели. Представив себя со стороны, я увидела девчонку, которая долго готовилась к неизвестности будущего, годами осваивала все, что ей было доступно, вплоть до совершенного владения своим телом и дара предвидения. И которая забыла обо всех своих навыках, стоило ей совсем немного вырваться из привычного уклада жизни.

И я высвободилась. Повернула ногу, оттолкнулась и стремительно понеслась вперед. Божена не отставала ни на шаг, прочно удерживая мою ладонь. Дорога вибрировала под ногами, унося меня вдаль, приближая неизведанные земли, необъятные поля, безграничные луга и, если мне не изменяла память, металлический лоток с пончиками.

– Женя, пончики, пончики! – завопила я на весь парк.

– Поворот налево, – спокойно сказала Божена. Ее немного начало подводить дыхание – скорее всего, из-за волнения, так как в ее физической форме я не сомневалась.

Не расцепляясь, мы слегка наклонились в сторону и зашли на пологий поворот. Ветер свистел в ушах, сердце кувыркалось в адреналине. Сестра потянула меня на себя, когда мы снова выкатились на прямой участок. Я и без того мысленно чертила в уме траекторию нашей гонки, но все равно сдала чуть правее – мало ли что Женька увидела впереди.

– Венжега-два – Венжеге-один, прошу разрешения на взлет! – произнесла я, ловя улыбкой воздух.

– Венжега-два, взлет разрешаю, – одобрил диспетчер.

Полоса для взлета простерлась вперед, сузив мир до рамок воздушного коридора. Дав полный вперед, я слегка наклонилась…

И с шумом влетела в широкий фонтан, стоявший точно посередине парка. Шасси пролетели три нисходящие ступеньки, теплая вода обеспечила мне относительно мягкую посадку. От неожиданности я охнула, завертела головой и меня тут же подняла Божена, которая окунулась в фонтан вместе со мной. Просто поразительно, что мы ни обо что не стукнулись.

– Ах ты, медуза, это ты все придумала! – крикнула я, выплевывая воду.

– Что заказывали, то и получили! – послышался смех Божены. Я подхватила его, затем обняла сестру, чувствуя, как слезы радости катятся по моим щекам и сливаются со струями воды на лице.

– Спасибо, – выговорила я, кое-как выбираясь на ступеньки. Колеса роликов увязали в песке. Мы обе промокли до нитки, но я была счастлива.

* * *

Да, есть что вспомнить. Ну, это было тогда, а сейчас это сейчас.

Мы прошлись до продуктового, накупили вермишели и пошли обратно.

Вот тут-то меня и торкнуло поговорить на серьезные темы.

– Женя, – сказала я, идя по дорожке. – Дальше что?

Это мне и нравится в сестре (впрочем, мне в ней нравится все) – с ней необязательно заводить разговор издали и трещать о погоде, когда хочется поболтать за жизнь. Даже если ляпнуть что-то позаковыристее, Боженка все сразу понимает.

Но в этот раз не поняла.

– Домой, варим макарошки, ставим кино и спать, – ответила Женька.

Это меня даже разозлило. Мало того, что она думала о чем-то другом, так еще сбилась с такта и стала шагать не в ногу.

– Я вообще говорю, – добавила я. – Так и буду торчать мертвым грузом?

Божена уставилась на дорогу. Не на мою, а на бледно-серое полотно асфальта. Да, я такие вещи просекаю с ходу.

– Есть предложения? – спросила она.

Я проводила взглядом зайца, остановившегося на середине своего кросса, и переступила через него. Почувствовала, как губы напрягаются, чтобы изобразить подобие кривой улыбки, однако сдержалась.

– А поискать? – поинтересовалась я.

– Считаешь, я об этом не думала?

– И что надумала?

– Ничего. Я бы сказала.

Плохо.

– И что теперь? – я потерла внезапно зачесавшийся нос.

– Идем домой, варим макарошки, ставим кино и спать, – произнесла Женька с безразличной грустью.

Мои щеки налились теплотой. Я опять ступила. Боженка отлично меня поняла, оказывается.

– Женя, так нельзя, – я попыталась придать себе примирительный тон, но получилось не очень удачно. – Носишься со мной, как… как… я не знаю.

– Тебе скучно? – спросила она.

– Да! То есть, нет! Мне тебя жалко.

– Алька, тебе со мной тесно? Ты хочешь разведать новые границы одиночества?

– Тьфу на тебя!

Я отвернулась. Снова мы ни к чему не пришли. Я и не надеялась, если честно. Тема была больно скользкая и противная. Но молчать о планах на будущее – значит похоронить даже мечту.

– Гуляй без меня, – предложила я. – Честно, я побуду сама! Ходи по кафешкам, библиотекам, заведи знакомства.

– Я уже думала, – ответила Божена, и я заткнулась. – Не хочу. Мне и тебя достаточно.

Насупившись, я шла молча, ожидая, что она еще скажет.

– Точно не хочешь? – спросила я.

– А тебе зачем?

– Потому что я хочу.

– Алька, я пока не думаю о собственной семье.

– Нет, я сама хочу. Встречаться с кем-то. Перестать быть одной.

Настала ее очередь молчать. Это всегда меня нервировало. Я очень боялась обидеть сестру.

– Тогда что ты меня тоже тащишь? – задала вопрос Божена.

– Ты же мой поводырь. А это, может быть, самая важная дорога, которую ты могла разведать. Для себя и… для меня тоже.

Наши переплетенные пальцы сжались. Живительная энергия любви наполнила меня. Спасибо, сестренка.

– Я не знаю, Алюнь, – неуверенно произнесла она.

– Жень, мне уже не страшно. Если ты не хочешь из-за меня, то не надо.

Божена поправила сумку, съехавшую с моего плеча.

– Молодая славянская женщина, не замужем, двадцать четыре года, ищет непьющего парня для серьезных отношений, – сказала она. – В спонсоре не нуждается и не хочет им быть. В наличии капризный ребенок, девятнадцать лет, сорок восемь килограммов.

– Сорок семь.

– Съешь кило апельсинов, и будет сорок восемь.

Я отпустила ее пальцы, остановилась, сунула руку в пакет и пошарила там.

– Мы апельсины не брали? – спросила я.

– Не сегодня. Получка не скоро.

– Я и в самом деле захотела апельсин.

– Я же говорила. Капризный ребенок.

Наткнулась на яблоко. Жить можно.

Грызя беззащитный фрукт, я пошла дальше. Рука Божены привычно переместилась на локоть.

– Ну как? – спросила я. – Принцы на белом коне появились?

– Пока не слышно.

– Слух я на себя беру. Ты смотри.

– Нету их.

– Что, никому не нужна девушка с ребенком?

– Таких рыцарей даже в старые времена не было.

Я швырнула огрызок в лесную чащу. Судя по звуку, попала прямехонько в мусорку.

Из леса выполз Метатрон. Взгляд у него был более чем офигевший.

– Прости, – сказала я и смутилась выше крыши. – Я не хотела мусорить.

Иллюзия рассеялась. Я вспомнила, что иду по своей улице.

– Божена, – позвала я.

– Что, Алененок?

– Я сошла с ума?

– С каким из моих «я» ты говоришь?

Дикий хохот вылупился в моем животе и со скоростью молнии вылетел наружу через горло. Я хохотала так, что упала бы, если бы не опиралась на Боженку. Она, как всегда, просто продолжала поддерживать меня и ждала, когда мой псих закончится.

– Нас никто не видит? – спросила я, пытаясь перейти на нормальную речь.

– Какая разница? – уклончиво произнесла Божена.

– Да, в самом деле. В мире ведь, кроме нас, никого нет.

Я успокоилась, сняла очки и вытерла слезы.

– О-хо-хо, – выдохнула я, проведя руками по лицу. – Божена, нельзя так, честно. Я так двинусь. Надо что-то менять. У меня уже глюки пошли.

– А как менять?

– Да не знаю я. Но знаю, что зрение тут не при чем. Что за прикол жить, как я?

– Аля, успокойся.

– Не хочу!

Я почувствовала на запястье захват сестры.

– Давай не здесь, – предупредила она. – Дома выговоришься.

Дернувшись, я вырвалась. Я была слишком возбуждена.

– Алька! – строго сказала Женя, пытаясь меня поймать. Но это не так просто, как она думала. В своем лесу я единственная фея. Скоростная и неуловимая.

– Ну что ты делаешь? – произнесла Божена, оставаясь на месте.

Было поздно. Как говорится, Малику понесло.

– Ха! – победоносно закричала я, пятясь куда-то назад. – Я могу сама ходить!

– Можешь, можешь, – поспешила успокоить меня сестра. – Угомонись, я тебя очень прошу!

– Зачем?!

Я снова сорвала с себя очки и подставила обнаженные глаза вечернему небу. Ветер играл с моими распущенными волосами, подгоняя прохладный воздух к горячему телу. Заходящее солнце нежно поцеловало меня на прощанье, наполнив сладострастным томлением. Я кружилась, вскинув руки к небесам, я смеялась и плакала, высматривая наверху прячущегося от меня Творца, чтобы призвать его к ответу. Я так много сделала для него! Выстояла и выжила! Где моя награда?

– Я буду жить! – орала я на всю планету, двигаясь по дороге в сторону немыслимыми траекториями. – Я хочу летать!

– Алекса!

– Дайте мне крылья!

Не к тому человеку обращалась Боженка. Алексы больше не было. Я стала Маликой. Я должна вести за собой других!

– Это мой мир! – кричала я, сжимая и разжимая кулаки. – И только мой!

Малика высвободилась окончательно. Белый, ослепительный, щемящий свет окутал Вселенную. Роскошные крылья с белоснежными перьями расправились за моей спиной, издавая божественный свист. Я вздохнула полной грудью и оторвалась от земли. Мне было плевать, что под моими ногами должен находиться все тот же пыльный асфальт. Меня здесь вообще не было. Не хочу.

Я слышала крик сестры, но не собиралась спускаться. Что ждет меня внизу?! Куда мне бежать?! Бегемот был тысячу раз прав. Из Темноты можно только улететь.

Мысли из головы – выстроились в цепочку! Настроение – встать рядом! Сейчас вы пройдете капитальный учет. В моем лесу мне не нужно гнилья и сорняков! Светлое беру с собой, остальное к черту. Я улетаю.

Малика полетела вверх. Быстрее, выше! Крылья неторопливо хлопали за спиной. Им незачем нервничать – они исправно несут меня куда нужно. Еще, дорогие мои. Чуть выше к небесам. Вот и первое облако. Я же вроде помнила, что облаков не было. Но тут все возможно.

И еще тут, наверху, шел снег. Огромные снежинки разной формы и размера проносились мимо, рассыпаясь на множество мелких, а затем и на невидимую пыльцу, которая оседала на перьях крыльев, переливаясь при свете волшебного сияния. Небо светилось непередаваемой красотой. Трудно было представить себе что-то столь же прекрасное.

А вот и первая остановка.

На приличной высоте, на пушистом облаке, напоминавшем огромное кресло, сидел Метрошка. Примерно моих размеров – конечно, в высоту, так как толщина его не уступала самому облаку. В лапах бегемота была ивовая удочка, с конца которой свисала бесконечно длинная лиана. Он болтал ногами и задумчиво поглядывал вниз, то и дело приоткрывая огромную пасть и захлопывая ее снова. Зрелище было еще то.

Малика присела рядом, изящно сложив крылья.

– Привет! – сказала она.

– Это все, что ты можешь сказать? – бегемот неодобрительно покосился. – Просто «привет»?

– С привета обычно начинают.

– Ну да, ну да. Я и забыл. Вы всегда начинаете с привета, полагая, что того, что достаточно для начала, будет хватать и для конца. Потому вам так часто и приходится прощаться.

Малика сложила руки и набрала в ладони огромную горсть облачного пуха.

– Не злись на меня, – ласково сказала она, вытянула красивые губы трубочкой и выдула пух на Метрошку. – Я тут новенькая. Расскажи мне, что делать дальше.

– Странная просьба, – ответил Метатрон, отмахиваясь от пуха. – Странно слышать ее от той, кто уже умеет летать.

– Но я прилетела к тебе.

– Значит, было какое-то желание?

Малика подумала.

– Я могу загадать только одно? – спросила она.

– Если правильно загадать одно желание, то второе не понадобится.

– Дай мне зеркало.

Бегемот схватил неуклюжей лапой барабан удочки и с треском принялся наматывать лиану. Когда он закончил, на ее конце висело небольшое зеркало в искусно сделанной деревянной раме.

– Раз ты хочешь именно этого… – буркнул он, кое-как отвязывая лиану и передавая подарок.

Малика провела по обратной стороне зеркала кончиками чувственных пальцев.

– Что ты делаешь? – спросил Метрошка, снова спуская лиану вниз.

– Привычка, – ответила Малика. – Я изучаю предметы на ощупь.

Бегемот снова хмыкнул что-то неопределенное.

– Ты не посмотришь на свое отражение? – спросил он.

– Я не для себя просила, – ответила Малика.

– А для кого же?

– Для людей.

Метрошка заулыбался, показывая отдельно стоящие кирпичики зубов. Улыбка у него была шире, чем рука Малики от локтя до кончиков пальцев.

– Это было хорошее желание, – крякнул он. – Я думал, ты хочешь для себя.

– Очень хочу, – призналась Малика, любуясь красивой рамой подарка. – Но пока не стану.

– Почему?

– Теперь я знаю, что есть вещи важнее этого.

Бегемот просвистел какую-то задорную мелодию. Ни слуха, ни голоса у него не было, но старался он от души.

– Тогда ты заслужила право взглянуть, – сказал он. – Переверни его.

Малика осторожно перевернула зеркало и всмотрелась в отражение.

– Но здесь ничего не видно, – пожаловалась она. – Я не отражаюсь.

– Конечно, – подтвердил Метатрон. – Зеркала всегда показывают, кто ты есть.

– И кто же я есть?

– То, что ты видишь в отражении.

– Здесь меня нет.

– Здесь то, что ты из себя представляешь. Как всегда.

Малика покрутила зеркало в разные стороны. Ничего не изменилось.

– Значит, я ничего из себя не представляю? – спросила она. – Меня нет?

– Ты есть. Но никто пока не знает, кто ты. У тебя есть крылья, однако ты еще нигде не была. Только тот, у кого есть свой образ, будет отображаться в зеркале.

Девушка с крыльями продолжала смотреть на зеркало, которое медленно покрывалось снежинками.

– Откуда здесь снег? – спросила она.

– Это не снег, – ответил бегемот. – Посмотри внимательнее.

Малика подняла глаза. Снежинки покрыли ее ресницы.

– Это небесный пух, – объяснил Метатрон. – Он обволакивает все вокруг. Когда пушинки летят в одну сторону, образуется свет. Если они притягиваются, и их много, то получается облако. Мы как раз сидим на таком. Облако света.

Протянув руку, Малика поймала несколько «снежинок» на ладонь. И улыбнулась.

– Почему они никогда не долетают до земли? – спросила она, отпуская пушинки на волю.

– Они долетают. Но люди их не замечают. Они слишком поглощены поисками своего отражения, не зная, что, пока их мир наполнен Темнотой, зеркало ничего показывать не может. Многие ищут свет, но лишь единицы могут создавать его и освещать дорогу другим.

– Так значит… – Малика задумалась на мгновение. – Чтобы мне увидеть свет, я должна породить его сама?

– Конечно. Разве я не объяснял это раньше?

– Как? Научи меня, Метрошка!

– Ты уже знаешь все, что нужно, Малика. Ты сама попросила зеркало.

Малика осторожно заглянула в пропасть под облаком.

– Я должна освещать людям путь, – сказала она. – Я должна показать людям их отражение, чтобы они поняли, кто они есть. И тогда я увижу свет далекой звезды и смогу указать дорогу тем, кто пожелает за мной отправиться.

– «Должна» – не то слово, – поправил бегемот. – Увы, в современном мире каждый считает, что ему кому-то должен. Но в остальном ты права.

– Если я сделаю это, то смогу увидеть мир?

– Да. Именно так.

Малика взмахнула головой, стряхивая свет с ресниц.

– Я не знаю, с чего начать, – призналась она. – Я же обитаю в Темноте.

– Ты уже начала. Расправила крылья. По-твоему, это не начало?

– Того, что достаточно для начала, может не хватить для конца.

Бегемот снова улыбнулся.

– Ты усвоила все, на что я тебе намекал столько лет, – сказал он. – Теперь ты готова вернуться вниз. Но помни: там множество людей, бредущих во мраке. У них здоровые глаза, но они все равно окутаны Темнотой, спотыкаются на каждом шагу, делают ошибки при каждом выборе. Помоги им.

– Я готова! – воскликнула Малика, чувствуя радость в душе.

– Это еще не все, – покачал массивной головой бегемот. – Среди них есть и те, которые никогда не выйдут из Темноты. Им показывать свет бесполезно – они знают про него, и добровольно от него отказались.

– Как такое может быть?! Кто эти несчастные люди?

– Например, тот человек, который разбил тебе голову.

Малика умолкла. Одинокая слезинка прокатилась по ее щеке.

– Не плачь, – утешил ее бегемот. – От этого снежинки угасают. Не плачь по себе, и не плачь по тому, кто заставил тебя плакать. Не обвиняй его, и, если тяжело простить, можешь пока помедлить с прощением. Просто не думай. Рано или поздно он попадет ко мне, а уж я-то с ним разберусь, обещаю тебе. Это лучший выход. Главное, что у тебя светлое сердце, а его никто не заберет.

– Как мне узнать, кому помогать, а кому нет? – спросила Малика, погрустнев.

– Ты поймешь это в момент первой встречи. Если, конечно, будешь внимательна.

Малика кивнула, проглотив слезинку, достигшую ее губ.

– Ой, Божена! – ахнула она. – Я здесь, а Божена осталась одна, ждет меня!

– Не переживай, – Метатрон на миг поднял уши торчком и снова расправил. – Когда ты вернешься, внизу не пройдет ни секунды.

– Все равно! – Малика поднялась и прочно встала на облако, готовя крылья к полету. – Мне пора!

– Подожди, – остановил ее бегемот, глядя, как удочка из ивы задергалась. – Я поймал тебе кое-кого в помощь.

– Кого?

– Ты хотела избавиться от одиночества?

– Да, – ответила Малика, глядя вниз, на уходящую вдаль лиану. – Кого ты поймал?

– Судя по тому, как клюет… – бегемот призадумался. – Это городской внедорожник. Кажется, «Форд Фьюжн».

– Я не понимаю…

– Поймешь, когда вернешься. Раз ты твердо решила освещать путь другим, то заслуживаешь на избавление от Темноты уже сейчас.

– Но как…

– Оно будет не совсем таким, как ты хочешь. Чтобы выстоять, ты должна будешь постоянно чувствовать Темноту рядом, помнить о ней и обо всех, кто в ней увяз. Это не даст тебе забыть о предназначении, которое ты выбрала. Иначе ты утратишь ниточку к свету.

– А это обязательно?

– Конечно! Ведь только в Темноте видны звезды.

Несколько раз кивнув, Малика произнесла:

– Хорошо! Я поняла тебя, Метрошка!

Бегемот заворочался в облачном кресле, стараясь удержать удочку, вырывающуюся из рук.

– Поспеши! – сказал он. – Он соскакивает! Хороший кандидат попался, сразу чувствуется сила. Тебе повезло, что он проехал по твоей улице. Да и «Форд» – машина упрямая.

Малика снова посмотрела в зеркало, лишенное отражения.

– Внизу его у тебя не будет, – добавил Метрошка. – Стань сама зеркалом. Стань светом. И удачи тебе.

– Спасибо! За все тебе огромное спасибо!

Виртуозно взмахнув рукой, Малика бросила зеркало вперед. Покрутившись в воздухе, оно на мгновение отразило мощное сияние и разлетелось на миллионы небесных пушинок.

Малика прыгнула, расправив крылья. Она неслась вниз, на землю, ожидавшую ее дольше, чем живет надежда на свет.

Ниже, ближе, сквозь пространство. Догоняя снежинки, смеясь, чувствуя, как они щекочут лицо и шею. Теперь я знала, что жить по-настоящему, в самом деле, можно лишь в полете. В полете, не имеющем ничего общего с падением.

Изображение исчезло, зато вернулись звуки, которые принесли нарастающий вопль Божены и трезвон клаксона автомобиля.

Я перестала кружиться, опуская руки.

Я снова на земле.

Медленно раскрыла глаза.

Чтобы увидеть мир.

Своими глазами увидеть родную улочку. Дома спального района, такие знакомые. Заходящее за них прекрасное солнце и розовое небо. Столбы линии электропередач. Тротуар, почему-то находящийся в опасном отдалении от меня. Канализационный люк посреди дороги, прячущийся за толстой крышкой всего в полуметре.

И приближающийся капот матового автомобиля, врезающегося в меня на малой скорости.

Глава 5

Ну, все. Белки попрятались в дуплах, зайцы разбежались.

Ощущение было такое, словно на меня из лесу налетел от души хлестанутый лось, которому дополнительно подпалили копыта. Непорядок. Крупных рогатых мы не заказывали.

Я грохнулась на дорогу, сумка слетела с моего плеча. Яблоки позорно разбежались в разные стороны. Машина остановилась почти рядом со мной, угодив в поле моего бокового… зрения.

Эээ, что?

Таращась в небо, я продолжала лежать на спине, потеряв от открывшейся картинки и дар речи, и дар мышления, и соображения, и вообще все дары на свете. Картинка того стоила. Я боялась пошевелиться, чтобы она не исчезла. Или у меня открылась на редкость точная фантазия, или же я только что выиграла джек-пот, который никогда никому не выпадает.

Хлопнула дверца автомобиля. Зачем же так громко хлопать? Не надо мне в глаза пыль пускать.

Рядом со мной села испуганная девушка, казавшаяся до боли знакомой. Если бы не измученный вид и выражение отчаянного страдания на прекрасном, одухотворенном лице, я бы сказала, что это Божена.

Кое-как взмахнув руками, я вцепилась в ее ногу.

– Не уходи, – попросила я. – Не исчезай.

– Лежи тихо, Аля, – прошептала она. – Не шевелись. Я здесь, рядом.

Я послушалась и лежала неподвижно, наблюдая, как покрасневшая от волнения сестра осматривает меня. Она делала это так, словно я спала, – поспешно ощупывая, не глядя мне в лицо, не пытаясь пересечься взглядом или что-то дать мне понять. Но я не думала об этом. Мне больше ничего в мире не хотелось, только лежать на дороге и смотреть на Боженочку во все глаза.

Идиллию прервал грохнувшийся рядом парень с испуганным выражением. Раз уж он сюда влез, я оглядела и его тоже. Надо сказать, не без любопытства. Обычный шатен. Сейчас его взъерошенные волосы стояли чуть ли не дыбом. Не особо впечатляющего телосложения, хотя казался вполне подтянутым. Я не могу описать нормальным языком – мне не с кем было его сравнивать. Просто обычный парень, наверное, ничем не хуже других.

И он стал вторым человеком, которого я увидела со времен удара. Почему-то сразу подумала, что никогда ему не быть первым. Кем бы он ни стал для меня, он не будет мне дороже Божены. Второе место в списке самых дорогих мне людей – это максимальная планка, которой можно достичь.

О чем это я?

Я села на дороге, крутя головой по сторонам. Божена сидела рядом, прижав ладони к лицу с такой силой, что ее пальцы побелели. Я не раздумывала – протянула руки к ней, обняла и прижалась подбородком к ее волосам, продолжая глазеть дальше. Очень хотелось сидеть вот так, вечно рассматривать то, что для тебя роднее всего на свете. Но я обязательно позже рассмотрю Боженку повнимательнее, никуда она не исчезнет.

– Вы целы? – спросил парень, и его голос от страха подскочил на октаву.

Меня это развеселило. Почему он обращается ко мне на «вы»? Молодой человек, да ты вряд ли младше меня!

– Мы целы, – успокоила я его, глядя исподлобья. А что вы хотели?! Ценность взгляда – не только в получении данных, но и в их передаче.

Он совершенно растерялся.

– Я вас не заметил, – начал он оправдываться.

– Бывает, – сказала я, внутренне ликуя от того, как продвигается сказка. – Я тебя тоже не заметила.

С помощью парня я поднялась на ноги. Отряхнулась уже без помощи. Божена встала, всхлипнув разок, пытаясь достать из моего кармана на груди очки, которые никак не желали вытаскиваться.

Какие-то люди прогуливались неподалеку, косясь в нашу сторону. Никто не подбежал ко мне, когда я упала. И именно это меня и успокоило. Значит, я еще не труп. Ничего серьезного.

Водитель от избытка эмоций схватил мою сумку и принялся собирать в нее яблоки. Кажется, он что-то говорил, но я не уверена. Я же тем временем вылупилась на панораму своего района, что расположен на окраине города. Вид был прекрасный, в Темноте такого не увидишь. Хотя, что я говорю – плохих видов не существует, существуют невнимательные люди без капли фантазии.

Божена вытащила, наконец, мои очки и попыталась надеть их мне на переносицу. Я остановила ее руку решительным жестом и взглянула ей в глаза.

Слов всех языков мира не хватит, чтобы описать состоявшийся между нами безмолвный диалог. Торопливость в ее взгляде сменилась страхом, затем беспокойством, которое перешло в неуверенность – но до чего же прекрасные то были варианты страха, беспокойства и неуверенности! До чего искренними они были, чарующими, полными любви и заботы!

Сестренка застыла, глядя на меня в невероятной догадке.

Я млела. Сбылась еще одна Алькина мечта – хоть на миг почувствовать себя старшей сестрой.

– Привет! – радостно прощебетала я.

Женька смотрела на меня, хлопая ресницами. Мне они показались накладными. Я осмотрела ее уже более придирчиво.

– Ты покрасилась? – произнесла я изумленно.

– Аля? – выдохнула Божена.

Я сфотографировала ее глазомером. Досье на Божену в моем личном архиве было безупречным и многократно заверенным всеми возможными печатями, но фотокарточку следовало обновить.

Парень снова оказался рядом, подавая мне сумку.

– Вот, возьмите! – сказал он.

Я приняла подношение царственным жестом всемогущей жрицы. Верьте или нет, стараться для этого мне не пришлось.

– Благодарю, – ответила я, глядя на парня. Бедолага даже не представлял себе, что он стал первым мужчиной, которого я увидела за свою взрослую жизнь.

Раскрыв пакет, я пересчитала яблоки. Одного не хватало. Ну да, я же его съела.

– Восемь, – резюмировала я, вытащила одно яблоко и вручила водителю. – Это тебе.

Снова раздался грохот. Это упал пакет Божены. Хоть макароны на этот раз не рассыпались. Глядеть на то, как парнишка их собирает, было бы выше моих сил.

Я взглянула на Женьку, игриво улыбнувшись.

– Алекса! – завопила она в ступоре, перепугав парня окончательно.

– Угу, – ответила я на этот вопрос, и заодно на тот, который не был задан.

Господи, и это все, что я смогла ответить! Угу! Но это было правдой.

Парень стушевался дальше некуда. Глядя на меня и Боженку, он, видимо, запутался, кого из нас сбил.

Как вам описать ту картину? Метрошка не дал мне акварель. Ощущение было таким, каким я представляла себе в своих мечтах первый в жизни вальс. Как в момент встречи с самым любимым человеком после пятилетней разлуки. Или при возвращении на родную планету после долгого блуждания в темных просторах космоса без единой звездочки в иллюминаторе. Все было таким знакомым, и таким новым. Впечатления переполняли меня, и я не успевала осознать их все, меня хватало лишь на то, чтобы принимать события как данность и пытаться уместить их в себе.

– Вас подвезти? – предложил водитель «Форда», вломившись в мои мысли.

Божена взволнованно посмотрела на него. Мамочки, как же она преобразилась в ту минуту! Выпрямившись сильнее, она из-за своей худобы стала казаться еще меньше размером. Выражение шока на ее лице сменилось жесткой строгостью, с готовностью в случае чего выплеснуть гнев.

– Нет, – ответила она тоном, после которого я всегда переставала скулить и начинала слушаться. – Мы сами дойдем.

Я посмотрела на «Форд». Машина как машина – маленькая, аккуратная. Конечно, я таких никогда не видела. Ничего не выступает. И за что ее, интересно, бегемот подцепил?

Схватив Женьку за руку, я произнесла:

– Нам было бы очень приятно!

Парень обернулся, но нас не обнаружил – я уже залезала на заднее сиденье, затаскивая Божену за собой.

Она захлопнула дверь и снова уставилась на меня.

– Ну что ты? – ласково шепнула я. – Алька снова видит.

– Но… как? – еле слышно спросила она, прикрывая рот пальцами.

– Просто обыкновенное чудо. Ничего особенного, Женя.

Вот так вот. Обыкновенное чудо. А что вы хотите услышать?

– Куда вас? – спросил молодой человек.

Однако, вопрос какой двусмысленный.

– Куда нас что? – уточнила я.

– Отвезти куда?

Я уже было собиралась отчеканить подробный адрес, который помнила лучше, чем свою кровать, но вовремя захлопнула рот. Боженка чуть наклонилась к сиденью водителя.

– Вперед, пожалуйста, до второго поворота, – сказала она.

Откинувшись на мягкое сиденье, я стала смотреть в окно. Хорошая машина, места для ног много.

Господи, какое блаженство! Тепло, комфортно, мягко гудит климат-контроль. И я все это вижу. Вижу. Как сказать иначе? Цветопередача и насыщенность на максимуме, неимоверная полнота трехмерной картинки. Вон стоит кипарис, а под ним мусорка. Настоящая, красивая! И из нее торчат бутылки. Ха-ха!

А чуть дальше внезапный порыв ветра кружит изогнутые листья, которые трепещут и заворачиваются в вихрь, вперемешку с пылью. Мне кажется, что я могу рассмотреть отдельные пылинки. Это все мелочи, из которых состоит мир. Иллюзия, переросшая в мечту, или наоборот.

Распластав пятерню по стеклу, любуюсь проносящимися мимо видами. Бедные вы мои, не было на вас моей оценки. Наверное, ни один строитель, возводивший дома нашего района, не смотрел с такой любовью на свою работу, как смотрела я. Считаю этажи, снизу вверх и сверху вниз, считаю окна, водосточные трубы, кондиционеры. Любуюсь родным городом, как ошалелая туристка. До чего же красиво…

– Зачем ты выбежала на дорогу? – спросил водитель.

Я медленно перевела взгляд на зеркало заднего вида. По отразившемуся лицу парня пробежала тень чего-то, очень похожего на страх, но им не являющегося. Он наверняка уже пожалел, что перешел на фамильярность, хотя я ничего плохого в этом не обнаружила. Вероятно, я просто посмотрела на него так, словно не замечала, или его здесь не было.

Точно. Взгляд незрячей. Не знала, что он может настолько пробирать.

– По зову души, – ответила я.

Если он и хотел что-то добавить, то теперь точно от этой идеи отказался. Ну, извините. С момента прозрения я еще не произносила ни слова лжи. И не намерена говорить ее в будущем.

– Я Макс, – представился водитель.

– А я Алекса, – ответили мои губы.

Женька не стала себя называть. Видимо, ей и так впечатлений хватало.

Снова смотрю за окно. Стекло, мои пальцы на нем, аккуратные ногти, браслет из можжевельника на запястье, капроновая нить, снова стекло, искажение обзора из-за изгиба материала, радужные разводы света, следы сбившейся пыли на границе с дверцей, дорога, яма, бордюр, свисающие с него травинки, узкое дерево, сидящий на ветке воробей, момент зеленого луча, на миг блеснувшее солнце между домами, балкон, развевающиеся на ветру детские штаны, пенсионер поливает кактусы с сигаретой в зубах… Фона нет! Нет ничего, что мозг отсеивал бы за ненадобностью, ничего, за что взгляд мог бы зацепиться, не затрагивая при этом сотен таких же деталей. Моя голова не выдерживает, тягучее умиротворение охватывает меня. Как же много всего!

Закрываю глаза, тут же заставляю себя раскрыть их вновь. Не затем я просила выход, чтобы имитировать Темноту.

Смотрю на Божену. Бездонные глаза с океаном любви и тоски, слегка вздернутый нос, покрасневшие уши, тихое дыхание. Дрожащий подбородок сигнализирует о попытках скрыть плач, не выпустить нервное напряжение, пока мы не попали в свой мир, где его можно выпускать, не боясь никого – нашу квартиру. Румяна, покрывающие без того покрасневшие щеки, черные ресницы, вьющиеся волосы, выкрашенные в светлые разнообразные тона. Ком подкатил к моему горлу. Ну почему же ты лукавишь, сестренка?! Ты же стараешься стать еще красивее. Ты хочешь, чтобы к тебе на улице подошел высокий, стройный и добрый молодой человек, улыбнулся и подарил букет цветов, от запаха которых сердце застучало бы быстрее. А затем разнообразил твою жизнь и позволил создать ваш собственный мир. Но я понимаю, что ты не могла сказать этого мне, и знаю, почему.

Теперь я не стану мешать. Видит Метатрон, я готова сделать все, чтобы сохранить зрение, лишь бы позволить тебе стать самостоятельной. Тебе уже двадцать четыре года, и я отдам тебе одно из крыльев, чтобы ты начала искать человека, который подарит тебе второе.

– Приехали, – доложил Макс, останавливая машину.

– Спасибо, – сказала я, нащупывая ручку двери. – Еще яблоко хочешь?

Парень замотал головой. Ручка все не желала нащупываться, и Божена открыла дверь со своей стороны. Я полезла вслед за ней.

– Спасибо, что подвез, – улыбнулась я, стараясь смотреть как можно нормальнее. – Не сочти за дуру, если что. У меня сегодня день был критический.

Макс словно прикипел к рулевому колесу. Видать, я опять что-то ляпнула не так.

Встав на землю, я выпрямила спину, потянулась и зевнула. Судя по взгляду Божены, Макс все еще таращился мне вслед. Затем, очевидно, решив, что с него хватит, он надавил на газ, колеса прохрипели, и «Форд» тронулся с места.

– Домой? – спросила я. Женька кивнула, тихо шмыгнув носом, взяла меня под локоть.

Вот это определенно было не зря.

Только я занесла ногу над ступенькой, как картинка перед глазами исчезла. Продолжая улыбаться с довольным видом, я от неожиданности наступила на край решетки для вытирания обуви и чуть не грохнулась наземь. Божена не дала мне упасть, я схватилась за нее, обхватив руками, как дерево.

– Что за нафиг? – не поняла я. – Женя… я ничего не вижу!

– Алька… – прошептала Божена. – Домой! Просто пойдем домой! Это все сон, это просто страшный сон!

– Нет, – мычала я, мотая головой. – Нет, не хочу…

«Форд Фьюжн» развернулся на пятачке и поехал в обратном направлении. Урча двигателем, он медленно прокатился мимо нас.

Изображение вернулось.

Помню, в тот момент я решила не раздумывать, в чем тут истина – то ли я попросту спятила, то ли прозрения никогда не было, а восемь яблок в сумке были простым попаданием в яблочко. Но, черт возьми, если то была лишь мечта, то за нее стоило пободаться.

Оттолкнувшись от Божены, я заорала и прыгнула наперерез «Форду», который уже было начал набирать скорость. Звук удара лбом о капот сделал меня даже в чем-то довольной жизнью…

– Мать твою! – завопил Макс, глуша мотор и вылезая из салона. – Ты конченая?! Или катались мало?

Я отмахнулась от Божены, шагнула к парню и схватила его за воротник.

– Слушай сюда! – проорала я. – Мобильник есть?

– А? Что?…

– Мобильник, я говорю!

– Тебе врача вызвать?

Красный от гнева, Макс извлек трубу из кармана куртки. Я отняла ее, отвернулась и принялась вслепую набирать свой номер.

– Эй, погоди-ка… – начал парень, но я прервала его:

– Помолчи, пожалуйста.

Мой собственный сотовый зажужжал в сумке, и я сбросила вызов.

– Держи, – сказала я, возвращая телефон Максу и игнорируя его возмущенный взгляд. – Завтра ты чем занят?

– Ничем, – оторопело ответил парень.

– Сиди дома и жди звонка.

– Что?!

– Жди звонка, говорю! – рявкнула я, вытаскивая телефон и сохраняя входящий номер в памяти, не глядя на экран – управляться с мобильником я могу свободно и без глаз. – Нет, не так! Лучше позвони сам! Завтра мы с тобой встречаемся.

– В смысле?

– Завтра и узнаешь. Сейчас не смогу объяснить, извини. Все завтра.

Похоже, у Макса не хватило слов, чтобы высказать все, что он думает. Он посмотрел на Божену, очевидно, ища поддержки. Он ее не обрел. Еще бы.