Читать книгу Грёзы Космоса - Сергей Николаевич Кропотин - Страница 1

Грёзы Судьбы

Фантастическая повесть

Пролог.

Павлос полагал, что его уже ничего никогда не сможет удивить. Он знал, что происходило, происходит и произойдёт во всех мирах Земли. Мало того, Павлос принимал непосредственное участие в этих событиях. Единственный человек, про которого он ничего не знал и никак не вмешивался в его судьбу, стоял сейчас перед ним.

– Здравствуй, Павлос.

Он нервно кивнул:

– И как тебя теперь зовут?

– Летящая над Волнами, сокращённо – Лена.

Павлос непроизвольно вздрогнул:

– С этим именем у меня связаны противоречивые чувства.

И, как бы извиняясь, добавил:

– Просто, за множество жизней со мной много чего произошло.

– Да, со мной тоже.

Приход той, что теперь, став простой смертной, звалась Летящей над Волнами, смутил Павлоса до глубины души. Лена смотрела Павлосу прямо в глаза, а тот отводил свой взгляд, боясь прочитать в её взоре приговор для себя. У него давным-давно исчезла даже мимолётная тень эфемерной надежды, а теперь… Он никогда о ней не забывал, но все эти воспоминания относились к прошедшим жизням. Только чувства оставались прежними.

– Как получилось, что я ничего о тебе не знаю?

Лицо её приобрело неуловимость, но всё-таки она не изменилась. И она улыбалась.

– Давным-давно я оттолкнула тебя, и жизнь пошла своим чередом в стандартном русле: семья, работа, дети. Я иногда с грустью вспоминала тебя. Что-то изменить было невозможно, да и никому не нужно. Но затем принялись происходить странные и ужасные вещи, и, когда я стала другой и вспомнила свои параллельные жизни, я поняла, что это шанс. Это судьба.

– Но Судьба – это я! – Воскликнул Павлос.

– И я тоже, – тихо произнесла Лена.

Павлос практически перестал соображать:

– Но откуда ты об этом узнала?

– Я же сама себе всë и объяснила.

Павлос понял. Это было самым невероятным событием в его жизни, а уж невероятного с ним происходило предостаточно. Он впервые за встречу взглянул в её глаза внимательно и не увидел там ничего, кроме открытой навстречу души. Павлос обнял Лену, и та прижалась щекой к его щеке. Огрубевшее сердце Павлоса растаяло в неге и замерло:

– Я миллион лет назад мечтал об этом.

Она для него была всем, он же для неё был никем. Сегодня это изменилось.

– И твоя мечта сбылась? – Она слегка отстранилась и пристально взглянула на него.

– Да.

Глава первая. Идиллия в Мёртвом городе.

1.

Он сидел в кухне, опираясь левой рукой о стол, держа в правой початую бутылку дешёвого вина. Его лицо было покрыто трёхдневной щетиной, и Он начинал всерьёз подумывать, не отрастить ли бороду, так как бриться каждое утро уже надоело. Он в принципе был весьма ленивым человеком, о чём свидетельствовала гора немытой посуды на столе и на старинном, видавшем виды, буфете. В кухне всё было раскидано, и пыль не тревожили, казалось, с начала третьего тысячелетия. Да что говорить о кухне – весь дом был завален всяческим хламом, который никто в ближайшем будущем и не собирался разгребать. Дом был небольшой, очень старый, но, несмотря на хаос, царивший в нём, хозяину всего этого он очень нравился, потому, как здесь Он родился и жил и покидать родной дом не собирался. Этот дом уже не раз хотели снести, предлагая Ему более удобные апартаменты чуть ли не в центре города. Но Он, будучи настолько тяжëлым на подъëм, каждый раз отказывался по примеру своих соседей, которые также не хотели менять обжитые места. Раньше Его родной посёлок располагался на окраине города, теперь же вокруг него высились однотипные, но красивые многоэтажки. Некоторое время Он жил в таком вот новом доме, но чувствовал себя там, как птица в клетке, и, в связи с этим, очень быстро оттуда съехал. И теперь продолжал наслаждаться свободой, какую ему предоставлял Его личный домик с небольшим огородом. Огородик этот находился в постоянном запустении, но, тем не менее, каждый год приносил определённый урожай. По сравнению с квартирой, Ему не докучали стуки соседей, особенно невыносимые по ночам, перебранки молодожёнов, убойный лязг водопроводных труб и много ещё того, что мешает покою в густонаселённом доме.

Однако наслаждаться жизнью Ему не давали мрачные воспоминания, которые заставляли Его иногда напиваться, не спать ночами, грустить и наплевательски относиться к жизни. Даже в самые весёлые минуты Его глаза говорили о том, что Он ни о чëм не забыл, и всё произошедшее, как бы кому ни казалось незначительным, Его постоянно гложет. Вот и сейчас Он такими же глазами неопределённого цвета смотрел на Ленку, сидящую за столом. Он придвинул к ней тарелку с нарезанными апельсинами и сказал:

– Ты знаешь, у меня сегодня день рождения.

Рука Ленки, потянувшаяся за апельсином, повисла в воздухе, в воздухе повисла также и её челюсть:

– И почему ты молчал?! Если бы я сегодня не пришла, ты так и не сказал бы мне ни слова?

– Но ведь ты пришла. – Он закрыл тему.

– Вот что значит это так называемое застолье, – вполне доброжелательно, но с долей иронии кивнула Ленка в сторону стола, где вперемешку с тарелками, наполненными салатами из магазина, стояла грязная посуда с давно уже засохшими остатками еды.

– Именно, – подтвердил Он, поставив на стол бутылку.

Ленка тут же взяла её и сделала глоток.

– Не могу понять, почему ты так себя ведёшь?

С Ленкой Он был знаком давно, но вряд ли бы смог вспомнить, где и как они познакомились. Ленка помнила, но Ему на это было наплевать.

Его самолюбию, конечно, льстило, что Его мрачная сущность ещё, оказывается, может кому-то нравиться, но Он, тем не менее, не стремился развивать дальнейшие взаимоотношения, скорее даже наоборот, Он старался отталкивать от себя подобных людей, и очень часто сие Ему удавалось.

Однако в этот раз отношения с Ленкой магическим образом продолжались.

Благодаря Ленкиной любви. Об этом Он думал неохотно и относил успех на личном фронте за счёт какой-то неизвестной Ему замечательной черты своего характера.

– Я неудачник. – Он начал вновь плакаться в жилетку, иначе бы сварился в собственном соку самокритики.

– Почему ты неудачник?

– Да потому что: меня выгнали с работы, у меня нет денег, только долги, я один. У меня нет сил, чтобы начинать всё заново.

Он говорил, не смотря на Ленку, но не потому, что она была для Него совсем безразлична. Он не любил, чтобы собеседники видели Его глаза и ту боль, что отражалась в них.

– У меня такое впечатление, что жизнь закончена.

– Но ведь всё ещё образуется, – скорее спросила, чем ободрила Ленка, – если хочешь, я… помогу тебе.

Она боялась, что Он окончательно оттолкнёт её. Ленка чувствовала, что Он, по крайней мере, не любит её, но она была готова просто находиться рядом с Ним, переживать то, что переживает Он, думать то, о чём думает Он.

– Если бы ты могла! – Он с горечью выдохнул воздух. – Понимаешь, ты просто не та, которая мне нужна.

Он привык из-за своих эгоистичных принципов говорить прямо то, что думал, забывая о чувствах других. Ладно бы, если ещë всегда говорил то, что думал и думал то, что говорит. Но Он и сам не мог разобрать, о чём думает на самом деле.

Ленка на Его последние слова обиделась, но не настолько, чтобы тут же встать и уйти. Она слишком многое поставила на карту – свою любовь – и не имела права придавать значения своим минутным эмоциям.

– Значит, я тебе совсем-совсем не нравлюсь? – О любви не могло идти и речи.

– Да нет, ты мне очень нравишься, но не это главное, главное – это любовь.

Ленка не поняла или не захотела понять, хотя Он имел ввиду, конечно же, только себя.

– Понимаешь, я хочу, чтобы между нами не было недомолвок. Надо раз и навсегда разобраться в наших отношениях. Ты очень милая и красивая. – В Его устах это не звучало комплиментом, Он просто констатировал неоспоримый факт. – Ты мне нравишься, но не более того. Вряд ли моё отношение к тебе изменится. Ты просто не знаешь всего. Может, это и глупо, но для меня очень важно, очень…

– Но для меня нет. Я не хочу ничего знать, важно это или не важно – это для меня не важно. Пойми ты, наконец, я тебя люблю! И для меня достаточно того, что я тебе нравлюсь, что признаёшь меня красивой и милой – всё! Всё!

Всё!!!

Ленка взмахнула рукой и случайно скинула бутылку на пол. Он кинулся под стол, чтобы спасти остатки вина и уткнулся в Ленкины ноги.

– Я тебя люблю, – прошептала Ленка, – мне всё равно, как ты ко мне относишься… Всё равно.

Ленка таким тоном произнесла последние слова, что он плюнул на бутылку и обнял её ноги, поцеловав колени. Он вылез из-под стола, обнимая тело Ленки, стукнулся о столешницу макушкой и пробормотал в перерыве между поцелуями:

– Ты делаешь… большую… ошибку,.. ты пожалеешь…

– Я сказала… что мне всё равно…

– Тебе будет больно…

– Всё равно…

Они прошли в большую комнату, не позволяя отдалиться друг от друга дальше расстояния поцелуя, снимая на ходу одежду…

***

Ленка проснулась с ощущением какого-то фантастического счастья, оно настолько переполняло её, что улыбка не могла сойти с усталых губ. Через миг она вспомнила прошедшую ночь, вернее самую бурную её часть, и радость увеличилась ещё на пару порядков. Лёгкий шум в голове только усиливал эту радость. Ленка некоторое время рассматривала таракана, чинно ползущего по потолку с хозяйским видом и наслаждалась своим отличным настроением, пока не проснулась окончательно. Она услышала какие-то булькающие звуки, Его рядом уже не было. Ленка, стараясь не шуметь, вылезла из-под одеяла, обнаружила, что на ней ничего нет, и пошла, как была – обнажённая – на кухню, откуда доносились эти звуки. Он стоял спиной к Ленке и тщательно чистил зубы, что бывало с ним нечасто. Ленка усмехнулась. Она подошла к Нему, едва касаясь пола, умудрившись не скрипнуть ни одной половицей, и нежно приложила свои ладони к его глазам.

– Милый, ты бы лучше побрился, – сказала Ленка вместо приветствия, почувствовав под своими руками Его щетину.

Он отложил зубную щётку и обернулся, уставившись на Ленкино тело.

Она улыбнулась:

– Что, нравлюсь?

Он закивал головой и промычал ртом, полным зубной пастой:

– О-ошень.

Лёгкая тень пробежала по её лицу, но Ленка, отогнав грустные мысли, поцеловала Его в губы. Вкусовые рецепторы её языка ощутили мятный удар, и она застонала. Уж кем-кем, а аскетом Его назвать было нельзя…

Завтракали они, чем бог послал. Бог, в лице Ленки, послал им на завтрак омлет с ветчиной и помидорами. Его мучили угрызения совести. Пусть Ленка сама настояла на углублении их отношений (в прямом и переносном смысле), пусть она говорила, что ничего не хочет от Него взамен, всё равно Он понимал, что в Ленке проснулась надежда. Сие Он знал на собственном опыте. На миг Ему казалось, что у них может что-нибудь получиться, но в следующую секунду Он понимал, что подобные отношения обречены на провал, и нужно закончить с ними быстрее, пока они не зашли слишком далеко. Ленка доедала свою порцию с опаской – что-то в Его глазах заставило её насторожиться. Она была счастлива, и Он, вроде бы тоже, но Ленка чувствовала, что Ему чего-то не хватает, и она даже понимала, чего. Вернее, кого. Он любил Её так, как Ленка любила Его. Ленка подумала, что лучше прекратить терзать себя, всё прояснится со временем, надо лишь набраться терпения. Допив чай, Он взял её за руку и сказал:

– Нужно поговорить.

Внутри у Ленки всё оборвалось.

– Может, не надо? – Жалобно прошептала она, опустив глаза.

– Нет! Надо всё обговорить, пока мы не наделали ещё бОльших глупостей.

– Глупостей?! Ты считаешь: то, что было между нами, глупости?! – Ленке стало невыносимо больно, но Он этого не заметил.

– Отчасти. Я не то хотел сказать… Я… Мы, я думаю, не сможем быть вместе.

– Но почему?! Я люблю тебя, несмотря на то… – Ленка хотела сказать: несмотря на то, что ты такой эгоист, но Он прервал её:

– В этом-то всё и дело! Если бы ты меня не любила, то я бы и не начинал этот разговор. Но ты меня любишь. Я не могу быть с тобой, так как не люблю тебя. Я причиню тебе только страдание и боль. Лучше я сделаю это сейчас, чем потом, когда эта боль станет невыносимой.

– Она и теперь невыносима, – еле слышно, одними губами, прошептала Ленка, стараясь не заплакать.

– Прости… Лучше сразу во всём разобраться, чем обманывать себя. Позже мы всё равно прозреем, и будет ещё больнее….

– Поверь, мне плевать!

– Но мне не плевать! Пойми, я хочу уберечь тебя от ошибки. Пусть ты возненавидишь меня сейчас, чем будешь презирать потом.

– Потом?! Я уже презираю тебя! Ты не дал мне и шанса! – Ленка закричала, обливаясь слезами. – Ты эгоист! Ты свинья! Всё же было хорошо! Ты всё разрушил! Ты не дал мне даже ненадолго обмануться! И всё из-за твоей скотской принципиальной честности! Что?! Не мог хоть раз в жизни соврать?! Пускай это бы была ложь! Но я хоть какое-то время была бы счастлива с тобой! Но тебе нужно обязательно!.. Ну, и люби свою ненаглядную! Она тебе взаимностью никогда не ответит! Пострадай! Пострадай, как и я! Так тебе и надо, эгоист!..

Ленка захлебнулась собственным криком, и зарыдала так, что не смогла вымолвить больше ни слова. Он сидел, словно пыльным мешком ударенный, ошарашенный, не зная, что и делать. Истерика Ленки спутала Его мысли. Он хотел было обнять её, чтобы успокоить, но Ленка с силой оттолкнула Его:

– Не прикасайся ко мне!!!

– Лена-а-а… – протянул Он жалобно.

– Лена умерла! Прощай!

Она действительно вскочила, пролетела в большую комнату и сграбастала там оставшуюся одежду. Он не в силах был что-либо придумать. Обманывать теперь, что Он её любит, бесполезно, Ленка не поверит. Просить остаться – не имеет смысла, так как ей всё равно позже придётся уйти. Стоять столбом нельзя, но ничего путного в голову не приходило. Ленка пронеслась мимо Него и повторила ещё раз, чтобы до него дошло:

– Прощай!

Он обессилено опустился обратно на стул и прошептал:

– Прости, я не мог иначе, не мог…

2.

Татьяна подошла к Его дому. До какой же степени Он умудрился его запустить! Полуразвалившееся крыльцо с облупившейся краской, немытые окна, проржавевшая местами крыша. Татьяну эта бесхозяйственность раздражала до белого каления. Она постучала в обшарпанную дверь. Даже звонок не может приделать! Через минуту послышалось шлёпанье босых ног – дома Он предпочитал ходить босиком. Татьяна улыбнулась – всё такой же, как и всегда. Он открыл дверь, и Татьяна перестала улыбаться: перед ней предстало ужасное зрелище в виде взлохмаченного существа, обросшего многодневной щетиной, с пустыми глазами. Они поздоровались друг с другом. Татьяна знала Его немного хуже, чем Ленка, и потому решила, что Он совсем не рад её видеть – так равнодушно Он её поприветствовал. На самом же деле Он очень даже обрадовался. Он очень ценил своих друзей. Вбив себе в голову, что никому не нужен, Он радовался любым проявлениям тёплых чувств к себе. Однако при этом Он никогда не показывал своих.

Татьяна прошла в большую комнату и села на диван. Он опустился на стул напротив. Молчание длилось недолго.

– Теперь ты ко всему прочему решил перестать бриться, – констатировала Татьяна.

– Скоро перестану мыться, и меня все окончательно бросят, даже ты.

Он шутил, и эта шутка напомнила Татьяне о том, ради чего она, собственно, и пришла.

– Вчера мне звонила Ленка. Она сказала, что ты эгоист и свинья.

Он мрачно усмехнулся:

– Мне об этом она сообщила первому. Что ещё Ленка сказала?

– Много чего. Но моё воспитание не позволяет передать тебе все её слова.

Он смутился. Зная, что ты эгоист и свинья, всё равно неприятно слышать это от других.

– Что ты молчишь? Что ты сделал с бедной девочкой?

– Ничего. Я её не люблю.

– Что, обязательно любить? Она что, тебе не нравится?

–Ну, нравится… – Он окончательно смешался.

Ненавидел Он разговоры о своей личной жизни, в особенности, с представительницами противоположного пола. Они Его не понимали, а Он, пытаясь объяснить, только запутывался сам.

– Тогда чего ты ещё хочешь?

– Так ведь она-то меня любит! – Ответил Он, заранее зная, что Татьяна Его не поймёт.

– Ну и отлично! Что тебя не устраивает?

– А ты сама когда-нибудь любила?

– Да. Ну и что?

– Тогда ты испытывала чувство беспомощности перед любимым человеком, думала о нём днём и ночью, тосковала по нему, пыталась прогнать пустоту в душе, когда его не было рядом, ощущала хроническую неудовлетворённость жизнью и хандрила, когда тебе не оказывали взаимность.

– В общих чертах. Но ведь Ленка…

– Да при чём здесь Ленка?! – Голос Его сорвался, и глаза блеснули. – Не она мне даёт чувство душевного покоя, никто мне не может его дать, кроме Неё. Но Она мне его никогда не даст, потому что не любит и никогда не полюбит… Поверь, мне очень тяжело, и никто мне не сможет помочь. Я остался ни с чем. Как и Лена сейчас. По моей вине. И по Её вине. Я ничего не могу с этим поделать. Наши отношения с Ленкой обречены на провал, ей будет ещё хуже, чем сейчас. Пойми это. А, если не можешь понять, просто поверь мне, что иначе быть не может.

Татьяна очень удивилась Его словам. Она никак не ожидала, что Он любит безответно какую-то незнакомку. Татьяна считала, что мужикам от них, женщин, нужно только одно, и им, мужикам, в сущности, не важно, кто им это даст. Была бы внешность ничего, да характер не вредный. И уж от Него-то она никак не ожидала какого-то глубокого чувства. Татьяна быстро сопоставила Его вечный цинизм, Его безумные веселья, Его постоянно угнетённое состояние, Его наплевательское ко всему отношение с наличием у Него неразделённой любви. Сразу всё встало на свои места.

– Кажется, я тебя понимаю, – тихо произнесла Татьяна,

– Постольку поскольку.

Жёсткость, с какой Он произнёс последнюю фразу, уже не обманывала Татьяну. Теперь она знала, что это просто маска, кою Он надел, дабы скрыть собственные чувства. Татьяна взглянула в Его глаза, как будто впервые, и увидела в них затаённую боль и усталость. Татьяна закурила. Хотелось расспросить Его обо всём, но она понимала, что Ему это будет весьма неприятно.

– Выглядит со стороны всё, конечно, глупо, – заговорил Он, разгоняя рукой сигаретный дым.

– Ты о чём? – Не поняла Татьяна, затянувшись.

– Да всё о том же. Ведь я Её полюбил довольно давно. – Он слегка запнулся. – Очень давно. В девятом классе. Сначала Она мне просто нравилась, но потом я осознал, что просто не могу жить без Неё. Довольно-таки стандартная схема. Я трусил признаться – намного легче тешить себя напрасными надеждами. Наконец я сделал главную глупость: признался Ей во всём, причём, в стихах. Вышло не так, как я планировал. Ответа я не получил. Возможно, Она ждала дальнейших моих действий. А я расценил Её молчание неправильно. И сделал вторую глупость: написал ещё одно неуклюжее признание. И что-то сломалось. Она стала меня избегать. И не просто избегать, а ненавидеть меня и презирать. Я пытался это исправить, оказывал неуклюжие знаки внимания, но Она мне дала ясно понять, что я полный болван. – Он горько усмехнулся. – Я опустился до того, что стал писать идиотские стихи. И приносить их в школу друзьям, чтобы Она хотя бы случайно могла их увидеть. Она лишь надменно фыркала над ними. Я отчаялся и стал превращаться в то, чем я являюсь сейчас. Как же всё глупо!

Татьяна молча курила. Он принёс ей пепельницу. Сам не курил, но держал для друзей. Татьяна стряхнула пепел. Действительно, как-то глупо: стародавняя школьная любовь, вдобавок, неразделённая, мешает Ему сейчас встречаться с Ленкой. Татьяна, вроде начинавшая понимать, вновь запуталась. Он это почувствовал и сказал:

– Мне самому временами не верится, что это происходит со мной и наяву. Я не был готов тогда, много лет назад, и до сих пор не могу распутать клубок своих чувств.

Татьяна откинулась на спинку дивана. Он хмуро глядел на неё. Она крутила бессознательно в пальцах пачку сигарет, и ей в голову лезли всякие банальные мысли о несправедливости и человеческой тупости. На душе стало паршиво от безысходности, думала-то: даст этому ленивому лоботрясу пару подзатыльников, Он извинится перед Ленкой, они помирятся, и будут жить счастливо. Хотя бы какое-то время. Почему же всё не бывает таким простым, как в твоих мыслях? Татьяна поздравила себя с тем, что подобных историй с ней не происходило, и очень надеялась, что не произойдёт. Она вздохнула, достала из пачки ещё одну сигарету и снова закурила.

3.

Он вынырнул из чёрной бездны и осознал себя бредущим по развалинам города, города, который ещё вчера прочно занимал своё законное, а, может, и незаконное, место под Солнцем. В голове царила гудящая пустота, разрывающая голову, и Он не знал, радоваться Ему или нет тому, что она не раскололась в буквальном смысле. Он ничего не понимал. Он брёл, спотыкаясь о бесчисленные обломки, падал, обдирая кожу на ладонях и коленях в кровь, вставал и снова шёл, не зная, куда и не зная зачем. Его окружали догорающие развалины, трупы людей и животных, от которых исходил чудовищный запах страха и смерти. Мозг перерабатывал увиденное с задержкой, Он шёл как во сне, с запозданием удивляясь царившему хаосу. Мысли вязли словно в молочном киселе. Только через некоторое время он обратил внимание на то, что одет лишь в майку и трико, и Его трясёт от холода. Ветер бил в лицо, забрызгивая каплями холодного свинцового дождя. Солнца не было и в помине. Небо было пасмурным и тяжёлым. Казалось, что оно вот-вот упадёт и придавит собой единственного выжившего человека. Он со страхом поднял руки над головой, защищаясь от падающего неба, и застонал, осознав, что сходит с ума. В мозгу уже несколько минут крутилась фраза, будто заезженная пластинка: «онивсётакиэтосделалионивсётакиэтосделалионивсётакиэтосделали»… Так и не вникнув в смысл этих слов, Он заплакал от исходившего от них стойкого прелого запаха чёрной безнадёги.

Веки были чугунными и норовили захлопнуться. Некоторое время Он боролся с ними, но в конце концов сдался и брёл с закрытыми глазами, приоткрывая их лишь затем, чтобы иметь представление в каком направлении движется. В ушах зазвенело от кричащей тишины, лишь подчёркнутой стуком дождя и треском пожаров. Этот звон болью ударил в голову, и боль, казалось, не помещающаяся целиком в ней, норовила просочиться наружу. Запахов Он практически не ощущал, так как нос был напрочь заложен, и Он дышал ртом, судорожно глотая мёртвый воздух, отчего во рту образовался горьковатый металлический привкус.

Ему было страшно, страшно как никогда. Он часто думал о смерти, а сейчас, оказавшись у неё в гостях, испугался до безумия. Смертельно захотелось жить. Однако желание это было вызвано лишь инстинктом самосохранения, разум был настолько обескуражен, что не участвовал ни в чём, изолированный от остального организма болью и отупением.

Спустя некоторое время сознание немного прояснилось, и Он обнаружил себя стоящим перед огромным котлованом. С сознанием вернулась и боль, мешавшая понять, откуда взялся этот объект. Но Он всё-таки сообразил, что это всё, что осталось от большого искусственного пруда, использовавшегося на нужды металлургического завода. Он машинально поискал глазами плотину. Её не было, как и самого завода. Вода куда-то испарилась, и теперь бывший водоём представлял собой безобразную яму, похожую на огромную гнойную язву. Он долго стоял и тупо смотрел на мёртвый пруд и невнятные останки завода, пытаясь понять, что произошло с городом. Глаза горели, в голове что-то постоянно обрывалось, живот периодически схватывало до слёз, и какая-то гнилая слабость растекалась по всему телу. Он не понимал, почему не умер вместе с остальными людьми. Внезапно каждой клеточкой своего измученного существа Он ощутил безысходное чувство абсолютного одиночества. Все Его друзья и враги мертвы, стёрты с лица Земли. Теперь уже не с кем будет поспорить, выпить пива, некому поплакаться, некого любить и некого предавать. Он обхватил голову руками, сглотнул слюну и взглянул на пасмурное небо, с которого на Его разгорячённое лицо падали радиоактивные капли дождя. Ни Солнца, ни голубой полоски неба –только свинец, свинец и свинец, и его раскалённые брызги, бьющие по лбу, щекам, рукам и судорожно вздымающейся груди, обжигающие до боли Его кожу. Он закрутился на месте и закричал, раздирая своим жутким криком мёртвую тишину…

Очнулся Он, когда уже начинало темнеть. От зверского холода бил озноб. К головной боли Он уже немного привык. Он надсадно закашлялся, чувствуя, как разрывает бронхи. Он скривил растрескавшиеся губы в кривом подобии улыбки – происходившее начинало Его веселить. Он ощутил мощную волну голода. Пытаясь её отогнать, Он только ещё больше растормошил дремавший до сих пор живот. В животе очень сильно скрутило, и Он согнулся пополам, схватив его руками. Стал искать глазами укромное местечко, и это Его позабавило – в полном одиночестве в погибшем городе, а всё равно необходимо уединение для совершения конечного акта метаболизма. Он спрятался за стену, на вид достаточно прочную, чтобы не похоронить под собой человека, ощутившего необходимость удовлетворить одну из своих биологических потребностей. Легче Ему не стало. Есть захотелось ещё сильнее, жить – тоже. Но Он не имел представления, как сие осуществить. Стемнело окончательно. Он доплёлся до догорающих разрушенных домов, чтобы хотя бы чуть-чуть согреться. Он повалился прямо на холодную землю поближе к огню. Пахло почему-то пригоревшим мясом. Когда Он понял, почему, не было уже сил встать и отойти подальше. Его вырвало и почти вывернуло наизнанку. Он сидел на земле и смотрел пустыми глазами на огонь и обуглившиеся трупы. В темноте разрушенный город светился пятнами и точками пожаров, став царством теней и призраков. Каждую секунду Он ожидал зловещего воя, но ни один живой звук не доносился из чрева убитого града. Вот где-то обрушился дом, снова застучал мелкий противный дождь, взвыл ветер, свободно носившийся теперь наверху, так как не было больше деревьев, в верхушках которых он смог бы запутаться, и высоких зданий, о которые разбивались бы все его усилия. Ни звёзд, ни Луны видно не было, словно некий небесный электрик отключил их, оставив чёрную пустоту. Без звёзд было ещё паршивей. Он забылся тяжёлым полусном-полубредом, иногда вскакивая, боясь куда-то опоздать, и тут же погружаясь обратно в тяжёлую тёмную воду кошмара, который смешивался с не менее кошмарной действительностью.

Дёрнувшись всем телом, Он проснулся. По земле стелился туман, и было невыносимо холодно. Он весь закоченел, зубы дрожали, выбивая мрачную мелодию. Он закашлялся вновь так же мучительно, нос совсем не дышал. С трудом поднявшись, Он принялся прыгать на месте, пытаясь разогнать кровь. Мутило страшно. Несколько раз вырвало, и несколько раз пронесло. Пожары потухли, и от завалов струился дым. Голова болела меньше. Скорее всего, просто выключились некоторые болевые рецепторы, чтобы мозг не сошёл с ума от постоянной боли. Он представил себе огромную кружку горячего крепкого сладкого чая и тут же пожалел об этом, так как её образ накрепко запечатлелся в воспалённом сознании. Чувство жажды и желание согреться притупили остальное. Он взмолился хотя бы об одной малюсенькой кружечке, и не дождавшись исполнения чуда, сплюнул густую мокроту и побрёл в противоположную от бывшего пруда сторону.

Он не рассчитывал спастись, Он отдавал себе отчёт в том, что жив лишь формально, что смерть только вопрос времени, и, видимо, времени весьма короткого, но нужно же хоть как-то бороться. Он решил уйти подальше от смердящего города. Единственная пришедшая на ум причина катастрофы – это атомная бомба, упавшая, по всей видимости, прямо на завод, и было бы логичным постараться покинуть зону наибольшего радиоактивного заражения. Хотя, судя по всему, этот шаг Его уже вряд ли спасёт.

Он тащился, тупо осматривая окрестности остекленевшим взглядом. Снова стала мучить гнусная боль, выворачивающая все внутренности наизнанку. Он брёл и бессознательно бормотал: «какбольнокакбольнокакбольнокакбольнокакбольнокакбольно»… Он качал головой в такт своим словам. Хотелось лечь и в тот же миг умереть, но Он всё равно упрямо шёл, превозмогая себя. Он часто спотыкался и падал. Вставать не хотелось, хотелось вот так лежать на мостовой, вдыхая смрад расплавленного асфальта и впадать в беспамятство. Но Он, пересиливая себя, вставал и плёлся дальше, временами отключаясь, продолжая двигать ногами. Когда был в сознании, Он проклинал эту дурацкую жизнь. Голова трещала, живот крутило, кожа гноилась, грудь болела от постоянного кашля, бил озноб, с угрожающей периодичностью рвало, хотелось жутко есть, ноги гудели. Он превратился в машину, в которой абсолютно все системы вышли из строя, но, которая, чертыхаясь и разваливаясь, ещё функционировала с грехом пополам.

Очнувшись в очередной раз, Он обнаружил, что больше не идёт, а лежит в грязи, уткнувшись разбитым лицом в камень. Встать уже не было никаких сил. Солнце не собиралось выглядывать из-за серого монолита туч, и Он даже примерно не мог определить, сколько прошло времени. Оглянувшись назад, Он увидел, что прошёл не так уж и много, и до выхода из черты города оставалось всё также прилично. Он уткнул лицо в ладони и заплакал. Вдруг Он услышал вскрик, полный усталости и отчаяния. Кричавший уже не надеялся на помощь и лишь изредка вскрикивал, так как большего ему не оставалось. Крик доносился глухо, словно из-под земли, и Он бы его не услышал, не будь так тихо в этом мёртвом городе. Он вскочил и кинулся к завалам, откуда доносился звук, забыв о боли и смертельной усталости. Он не одинок больше в этом адском догнивающем городишке!

Он принялся оттаскивать обломки, чувствуя внезапный прилив сил. Более мелкие элементы Он просто расшвыривал в разные стороны. Он изрезал все руки об острые края завалов, но не обращал на это ни малейшего внимания. Человек, взывавший о помощи, услышал Его возню и закричал, преодолевая сопротивления руин:

– Я в подвале! Слышите? В подвале! Ищите люк! Люк! Слышите?

Он слышал, но не мог ответить, так как не хватало дыхания. Пот с Него катил в три ручья, и Он мимоходом пожалел, что не может утолить жажды этими ручьями. Он умотался в конец, и если бы сию секунду не обнаружил крышку люка, то, наверное, свалился бы замертво на эти развалины. Из последних сил Он за кольцо рванул крышку на себя. Люк поддался лишь с третьего раза. Он, шатаясь от изнеможения, отдуваясь, кое-как выговорил:

– Выходите… свои!

5.

Сперва Он не чувствовал ничего, даже того, что ничего не чувствует. Вокруг и изнутри Него царила какая-то глубокая чёрная, но в то же время бесцветная пустота. Через какой-то миг Он понял, что до этого не воспринимал эту пустоту, а, значит, находился без сознания. Тут же пустота сжала его в кулак, бесформенный и безразмерный, и принялась душить. Хотелось кричать, дрыгать ногами и руками, которых он не чувствовал, но нервные импульсы вязли в пустоте и не доходили до адресатов. Но, в конце концов, рухнула неведомая преграда, и эти импульсы всем своим неудержимым табуном достигли конечной цели. Его скрутило в дугу, и Он окончательно очнулся. Давящая пустота отступила, и Он открыл глаза. Умеренно яркий свет, льющийся сверху, не слепил глаз, и Он увидел сияющий белизной потолок. В первый момент Он решил, что Его окунули в молоко, но несложно было догадаться, что это на самом деле была больничная палата. Он сел, и в глазах потемнело. Замерев, Он ждал, когда отхлынувшая из мозга кровь вернётся на место.

Услышав звук открывающейся двери, Он повернул голову в её направлении. В дверь вошёл рослый широкоплечий мужчина средних лет с оформившимся брюшком в военной форме. В звёздочках на погонах Он не разбирался, но что-то явно указывало на высокую должность вошедшего. Военный немного вздрогнул, увидев, что Он смотрит на него.

– Где я? – Спросил Он немедленно, вдруг осознав, что не чувствует больше никакой боли. – Что случилось?

Военный сел на стул рядом с койкой и ответил:

– Под землёй на секретной военной базе Л-34.

– Я и не надеялся, что окажусь в раю. – Он слабо усмехнулся.

– Я Григорий Власов. Полковник. Главный на базе.

Ничего, кроме формы, в полковнике не было военного. Вид у него был уставший, в глазах затаилась смертельная печаль. Казалось, что он чего-то стыдится.

Он назвал себя и спросил:

– А каким чудом я попал сюда?

– Наши солдаты объезжали окрестности, ища выживших. Они уже возвращались на базу без утешительных известий, как вдруг наткнулись на вас.

– А девушка?! Девушка, которая была со мной, вы Её спасли? Как Она?

– Она в соседней палате. Пока так же, как и были вы, без сознания. Но наш врач говорит, что Она быстро отойдёт от интенсивной терапии, и будет в порядке.

– Стойте-ка! Мы же с Ней были практически в эпицентре взрыва, мы получили смертельную дозу радиации, как это мы будем в порядке?

Говоря это, Он провёл рукой по волосам, наткнувшись на голый череп.

– Да не такая уж и сильная была доза облучения…– смущённо принялся врать полковник.

– Не вешайте мне лапшу на уши! – Он резко оборвал военного. – Мы с Ней умирали там, в мёртвом городе. Сейчас же я чувствую себя отменно. Как это возможно? От острой лучевой болезни не существует чудодейственного лекарства!

Он с подозрением уставился на полковника. Как ни крути, ядерная война – это дело рук военных. Как знать, война, может, ещё ведётся, а Он стал жертвой эксперимента жестокой правительственной машины?

– Вы ошибаетесь. Методики лечения уже разработаны. Благодаря им вы сейчас живы. Но это лечение не успело пройти всех нужных официальных подтверждений и комиссий, а в армии мы им уже потихоньку пользовались.

Он откинулся на подушку. Э-эх, военные, военные…

– Кстати, а что там с третьей мировой? – Как можно язвительней спросил Он. – Я немножко … э-э…оторвался от событий.

Власов помрачнел пуще прежнего и уставился в пол. Да, совсем не настоящий полковник. Наконец он поднял на Него глаза, полные боли и ужаса:

– Это конец! Конец всему миру! Катастрофа планетарного масштаба! Ни одна, даже маломальская страна не избежала ядерного удара! Мы даже не смогли понять, кто начал первым. Вся война длилась десятки минут. Все страны, имевшие потенциал ядерного оружия, разрядили все свои арсеналы на ближайших врагов. Били практически наугад, так как агрессор не был опознан.

Военный помолчал, глотая слюну:

– Перехватить ракеты, выпущенные на нас, уже было нельзя. Одна ударила в наш стратегический завод, вторая с нейтронной боеголовкой, так называемой «чистой», упала в районе нашей базы. Куда вы с девушкой и вышли случайно. Из Москвы нам приказали ударить по Китаю всеми боеголовками… Хотя я лично был уверен, что китайцы здесь ни при чём. Но приказы не обсуждаются. Другие базы атаковали США, страны Европы и так по мелочи… Предупредить мирное население было невозможно. Никто бы не успел спрятаться. Нельзя было никого спасти… Сейчас мы начисто лишены связи, ни один город не отвечает. Это означает лишь то, что отвечать некому. Спаслись, возможно, лишь базы, подобные нашей, но поднявшаяся радиоактивная пыль сейчас глушит все сигналы. Мы в мышеловке! Воздуха и продуктов хватит лет на пять, но потом мы погибнем. Помощи ждать неоткуда. На поверхности уровень радиации зашкаливает, и без средств защиты там не выжить даже с нашим уровнем медицинской помощи. Неизвестно, сколько сейчас осталось в живых от шести миллиардов. Я приношу вам, как гражданскому лицу, глубокие извинения от лица всех военных…

Он зло пробормотал:

– Засуньте эти извинения себе куда подальше! Раньше надо было думать! Какой кошмар! Какой кошмар…

Власов взглянул на Него исподлобья и вышел. Конечно, зря Он так с ним. Собственно, лично полковник виноват не был, он и сам переживает не меньше, но косвенно, всё-таки Власов участник всей этой бессмысленной, кровавой и ужасающей по масштабам заварухе, уничтожившей всё живое на Земле.

Не успела дверь за военным закрыться, как в палату влетел врач, видимо, в томлении ожидая в коридоре, пока " товарищ главнокомандующий" наговорится с очнувшимся пациентом. Датчики показывали, что у Него всё в норме, потому врач и разрешил Власову первым поговорить с гражданским, спасённым в мёртвом городе. Вообще-то, врач, Андрей Олегович, ненавидел военных, хотя сам, по сути, им и являлся, закончив Военно-Медицинскую академию в Саратове. Да чёрта-с два он бы перевёлся в неё из обычной медакадемии, не посули военные безбедное будущее и гарантированное жильё. Андрей Олегович, голь перекатная, повёлся на речи представителей военной академии, и закончил её. При чём, военных медиков в армии за настоящих военных не считали, а на гражданке их не считали за настоящих врачей. В итоге, он, конечно, получил и жильё и обеспечиваемую работу, но жил в основном в общежитиях и практически на чемоданах, так как, не имея семьи, его чаще других переводили на другие места службы. Так, полжизни он и провёл в переездах от одного до другого военного городка, пока не осел на этой треклятой базе, как крот под землёй. Единственная радость врача – это факт, что именно сие и спасло его от смерти. Хотя и не надолго – они так и так обречены.

Всё это и многое другое рассказывал Ему Андрей Олегович впоследствии, истосковавшись по «нормальным не военным мордам». Также он делился с Ним информацией о Его и Её здоровье. Дела у Них шли отлично, все последствия лучевой болезни удалось скомпенсировать благодаря новым медицинским разработкам. И через неделю врач разрешил Ему покинуть больничный блок.

***

Её Андрей Олегович выпустил ещё раньше, лишив Его надежды навестить Её в палате. Нет, естественно, Он желал Ей скорейшего выздоровления, но это был Его единственный шанс попытаться с Ней сблизиться. Теперь Она Его не подпускала к себе ближе, чем на пять метров. Даже самый последний рядовой знал про Их специфические отношения, и не упускал возможности отпустить сальную шуточку в Его адрес. Огрызаться Ему до смерти надоело, и Он шастал по базе, вперив взгляд в пол, всем своим печальным видом показывая, как Ему всё до смерти надоело. Это вызывало новую волну шуточек. Обедали на базе все вместе в столовой, причём Она садилась всегда подальше от Него, чтобы не видеть Его глупой рожи. От этого Он чувствовал себя ещё хуже. Не раз Он видел, как флиртуют с Ней – единственной девушкой на базе – подвешенные на язык военные, и как Она отвечает им любезностью. Он жутко ревновал, понимая, что на ревность не имеет никаких прав, как не имеет никаких прав на Неё. И Он очень трусил подойти к Ней и выяснить, наконец, отношения. Каждый раз Он откладывал это назавтра, чувствуя, как с каждым днём Его и без того никудышные шансы тают, но ничего не мог поделать со своим страхом.

На решительный разговор Его подтолкнула фраза рядового Дмитрия:

– Слушай, приятель, если тебе Она не нужна, отдай Её нам, мы истосковались по женскому обществу!

Он ему ничего не ответил, и лишь рассеянно улыбнулся сомнительной шутке, твёрдо решив сегодня же объясниться с Ней раз и навсегда.

Как обычно и бывает, к Нему принялись именно в этот момент приставать со всякой ерундой, мешая выполнить задуманное. Сперва притащился Андрей Олегович, предлагая перекинуться в шахматы. Он сослался на головную боль, чем вверг врача в профессиональное беспокойство. Андрей Олегович попытался тут же утащить Его в диагностический кабинет, но Он отбился, клятвенно пообещав, что завтра зайдёт туда сам. Врач отстал, сунув Ему на прощание таблетку анальгина. (Вот ведь медицина – уже научились лучевую болезнь лечить, а лучше анальгина от головной боли ничего не придумали!) Затем зашёл полковник, обеспокоенный усиливающимся упадническим настроением на базе. Он не стал долго напрягать мозг, предложил личному составу чемпионат базы по боксу и вежливо выпроводил Власова вон.

После, собрав своё мужество по крупицам, Он направился к Ней в комнату. Он шёл и вспоминал, как много лет назад также шёл к Ней. Тогда ничего не вышло. Зачем же пытаться вновь?

– Привет, – сказала Она холодно и удивлённо, явно не ожидая увидеть Его.

– Привет, – ответил Он машинально, рассматривая подтаявший снег, – пойдëм, прогуляемся.

– Не пойду, – Она просто испепелила Его своим взглядом.

– Ну, не упрямься, – взмолился Он, осознавая, что говорит глупость.

– Сказала: не пойду! Забудь меня! – В Её словах было столько уверенности, что Он не посмел ослушаться.

Пробормотав: «ну, ладно», Он поплёлся домой, пиная свою ни в чём не повинную шапку и падая в мокрый снег…

Так было много лет назад, в другой, уже нереальной, жизни. Не хотелось повторения. Воспоминания чуть было не заставили Его повернуть назад, но Он, обливаясь потом, всё-таки добрёл до Её двери и быстро, чтобы не передумать, постучал. Тут же Он пожалел, но было поздно. Преодолевая желание сбежать, Он ждал. Она открыла дверь. Как и тогда, Она совсем не ожидала увидеть Его. Она холодно посмотрела на Него, загородив собой вход.

– Надо поговорить, – буркнул Он, скрывая бешеный галоп собственного сердца.

– О чём? – Сухо спросила Она.

– О…нас.

Воцарилось минутное молчание.

– А тебе что-то ещё неясно? – С издевкой, наконец, откликнулась Она.

Он почувствовал внезапную слабость, но не ушёл, как хотел, а мягко отстранил Её и вошёл в комнату. Она, хмыкнув, зашла за Ним и присела на койку. Он, помявшись, сел на стул.

– Ну, и чего же ты мне скажешь? – Насмешливо спросила Она.

Он не знал. Он с ужасом понял, что здесь Ему ничего не светит, но отступать было глупо. Он поглядел на Неё измученным взглядом и почти прошептал высохшими губами:

– Ты что, совсем не понимаешь, что я до сих пор люблю тебя? Я за все эти годы понял, что мне тебя никто не может заменить… Я… Без тебя жизнь пуста…

Она молчала.

– Неужели ты ни капельки меня не любишь?!

Она взглянула на Него и больше не отводила взгляда. Уголки Его рта опустились, Он смотрел на Неё с надеждой, тщетно пытаясь проглотить противный комок в горле. Вглядываясь в Её глаза, Он находил для себя новые оттенки их блеска. Когда Её губы дрогнули, Он медленно пересел к Ней, дрожащей рукой обняв Её за плечи. Она прижалась к Нему, чуть помедлив, словно решаясь, и тихонько всхлипнула. Пала Её холодная гордая маска, скрывавшая даже от Неё самой Её чувства к Нему. Она в голос разревелась, вложив в свой плач всё пережитое за последние недели, горькую судьбу погибших ужасной смертью людей, непоправимую гибель Земли, свою собственную судьбу и несправедливость злой тётки, имя которой любовь. Он обнимал Её и, глотая слёзы, улыбался, судорожно дыша. Теперь Они вместе, вместе навсегда, и даже не столь далёкая смерть не разлучит их, потому что Они не отпустят друг друга дальше, чем на шаг. Он не мог объяснить для себя этот чудесный оборот событий, да и не сильно пытался, упиваясь Её близостью. Дав Ей выплакаться, Он принялся нежно вытирать Её слёзы. Всхлипывая, Она приговаривала:

– Ну, почему ты всегда был таким ослом? Почему никогда не мог понять? Я же тебя ненавидела за твою…

За что Она Его так ненавидела, Он узнать не успел, так как из селектора раздалось недружное:

– Горько!!! – Закончившееся дружелюбным ржанием.

– Отвалите, – негромко, но чтоб было слышно, не менее дружелюбно огрызнулся Он и, отключив вредный селектор, поцеловал Её в губы, чувствуя как серый страх перед монстром ядерной войны исчезает, и появляется приятное томление…

4.

Из погреба по ступенькам поднималась Она. У Него ёкнуло сердце. Такого Он никак не ожидал. Нечто подобное Он представлял себе в полубредовых мечтах. Ну, уж никак не думал, что это случится наяву. Она с надеждой подняла на Него перепачканное осунувшееся лицо, и у Него подпрыгнуло сердце, и так уже добрые три четверти часа молотившееся о грудную клетку, но тут же замерло, когда Он увидел, какое разочарование отразилось на Её тем не менее очаровательном лице. Он протянул Ей свою дрожащую окровавленную руку и помог Ей выбраться на поверхность.

– Это просто кошмар какой-то. – Она отряхивала пыль со свое одежды. – Я чуть не умерла со страху. Что случилось?

Она огляделась, и вид мёртвого города сковал Ей ужасной догадкой сердце. Наконец Она выдавила из себя:

– Все умерли?

Он кивнул, стараясь не глядеть в Её сторону.

– А вы кто? – Спросила Она, не в силах оторваться от нереальной картины всеобщей гибели.

Он кашлянул, и Она посмотрела на Него.

– Ты?! – Она просто задохнулась от такой иронии судьбы. Пожалуй, Его появление потрясло Её не меньше разрушенного города.

– Приношу глубочайшие извинения, что это всего лишь я, – ответил Он с трудом, разглядывая мрачный пейзаж.

Она не обратила на Его слова никакого внимания, пытаясь осознать масштабы катастрофы. Город погиб, погибли все люди, в том числе и Её друзья. Возможно, и Её родителей, уехавших в гости к родственникам в другой город, нет в живых. Это никак не укладывалось в голове. Поверить во всё происходящее мозг просто отказывался, и Она ещё не ощутила ту волну горя от невозвратимой потери, которая настигнет Её позже вместе с пониманием этой ужасающей беды. Сутки Она находилась в плену подвала собственного дома и представить себе не могла размеров трагедии. Мало того, тут ещё и Он свалился Ей на голову для полного счастья. Теперь и за спасение Ему обязана. При других обстоятельствах Она бы, ни секунды не задумываясь, тут же покинула бы Его, но на данный момент Они, похоже, пока единственные выжившие в этом аду, и придётся держаться вместе. Такого Она точно даже в страшном сне не представляла.

Он пялился на пальцы собственных ног, и в голове Его царила дурацкая пустота. Он первым решился нарушить мёртвую тишину:

– Надо же, Солнце выглянуло!

И действительно, в разрыве тяжёлых грязных туч показалось дневное светило, серое и измождённое, такое же разбитое, как и Он. Сейчас Ему было паршиво не только от физических страданий. Он просто не мог представить себе, как поступить в этой ситуации, что говорить, что делать. Раньше Он вёл себя с Ней довольно-таки по-идиотски, совершал нелепые поступки, а иногда, когда как раз было нужно, не делал ничего. И теперь Его снова вогнало в ступор. Однако, собравшись с духом, Он продолжил:

– Я думаю, что нам лучше будет держаться вместе. Личное не нужно вмешивать, только вместе мы имеем хоть какой-то шанс выжить.

Он замолчал, хлюпая носом и кашляя. Она рассеянно пожала плечами:

– Я и не думала возражать.

Оба опять замолчали. Он с завистью уставился на Её свитер. Когда разбирал завалы, согрелся, сейчас же пронизывающий ветер вновь выдул из Него остатки тепла. Он перевёл взгляд на Её лицо. Оно сохранило всю свою юношескую прелесть, Она также надменно поджимала губы, как и прежде, находясь рядом с Ним, но теперь в лице сквозила боль и растерянность. Оказывается, Она постригла волосы и перекрасила их в рыжий цвет. Ему больше нравилось, когда они были длиннее и естественно чёрными. Нужно было предложить какой-то действенный план к спасению, но в голову ничего не приходило; молчание становилось тягостным. Вновь вернулись жажда и холод.

Она смотрела в сторону Солнца, которое опять скрылось за свинцом ядовитого неба, намеренно не глядя в Его сторону. Ей хотелось есть, и в голове что-то неприятно зашумело. Ей было неловко из-за Его присутствия, и Она невольно изображала из себя гордую неприступность. Странная судьба, в которую не верили ни Она, ни Он, свела их вместе и заключила в символическую связку до тех пор, пока смерть не разлучит их. Глупая шутка, при чём двусмысленная. Она ненавидела Его, но пора прекращать эту игру в разобиженных друг на друга детей. Она всем телом повернулась к Нему, заметив, как Он вздрогнул от неожиданности и отвёл глаза, но тут же вернул взгляд обратно, понимая, что глупо притворяться, будто не любовался Ею.

– Ну, и каков твой план? – Она заговорила нарочито грубо. – Стоять, дожидаясь смерти? Если так, то я пойду одна, ты мне не нужен.

Он ответил невпопад:

– Знаешь, пока я тут бродил, у меня родилась частушка:

Из еды вторые сутки

В рационе только бэр,

Ну в правительстве и шутки

С расщеплением ядЕр.

Она неожиданно с холодной яростью процедила:

– Частушки, значит? Ты совсем ополоумел? Тысячи людей погибли, а ты стишками забавляешься? У тебя сердце-то есть?

– Сердце-то есть…– начал отвечать Он, но Она так испепеляюще на Него зыркнула, что поспешил заткнуться. Такого безнадёжного идиота Ей в своей жизни ещё не приходилось встречать. Он молча чертыхнулся и незаметно лягнул себя пяткой по пальцам левой ноги, будто та была в чём-то виновата. Да Он в не меньшей степени горюет по своим близким, да что там, Он не представляет, как теперь жить без внимательной Татьяны, без влюблённой Ленки, без болтуна Сашки, без идеального Мишки и всех остальных. Как вообще смириться с тем, что погиб их город, и, наверняка, не он один. В Его душе зияла рана величиной с арбуз, а Он, как всегда, выставил себя грубее и пошлее, чем был на самом деле.

Она стояла к Нему спиной, и Он не решался окликнуть Её. В конце концов, Он подошёл к Ней и тронул за плечо. Она отдёрнулась, словно Его прикосновение ожгло Её. Он стушевался и пробормотал:

– Прости, я не хотел… Нам надо уходить.

– Наконец-то ты это понял. – С сердитым облегчением проговорила Она. – Куда пойдём?

– Для начала надо найти более менее сохранившийся магазин с продуктами, я страшно голоден. В еде, конечно, радиации ещё больше, но если не поем, точно помру.

–Плакать бы не стала. А потом?

– Уйти от города, чем дальше, тем лучше, где заражённость не такая сильная.

Она промолчала. У Неё разболелась голова, создавалось впечатление, что череп чешется изнутри. Хотелось залезть в голову и обхватить её с внутренней стороны руками.

– Ну, так мы идём? – Вымученно спросил Он.

– А если попробовать в бомбоубежище? – Без особого энтузиазма предложила Она.

До такой, казалось бы, простой мысли, Он не додумался, но тут же всплыли доводы против:

– Я и сам об этом думал, но всё произошло слишком быстро, оповещения никакого не было, думаю, там никого нет. Самостоятельно же проникнуть в бомбоубежище мы не сможем.

– Что ж, пошли за покупками.

– Слушай, а у тебя нет лишнего свитера?

– Нету, – угрюмо ответила Она.

Он вздохнул и поплёлся за Ней.

– Разве не чудо, что мы выжили?

– Заткнись, прошу тебя.

Относительно целый магазинчик оказался не так близко. Они осторожно отодвинули кривобокую дверь в сторону и вошли внутрь. Первым делом Он выпил две банки пива, утоляя невообразимую жажду. Пиво отдавало металлом, и с него затошнило. Зато Он напился. Набивая рот тушёнкой, Он посоветовал Ей есть поменьше, напоминая, что в продуктах полно радиации, да и желудок может не выдержать излишней нагрузки. Со словами: "самый умный что ли", Он был послан к чёрту.

***

Утолившие жажду и голод, Они брели прочь из города по мёртвому шоссе с расплавившимся, но уже остывшим, асфальтом. Они практически не разговаривали. Вернее, Он пытался завязать разговор, но Она, мучимая болью в голове и желудке, не отвечала Ему. И вообще, Она обрадовалась, если бы не Он явился для Её спасения. Он обиделся на Неё за это и старался больше не смотреть в Её в сторону. Его также продолжали мучить кашель, насморк, спазмы в животе, головная боль, неимоверная слабость, но Он продолжал упрямо плестись вперёд.

Через несколько часов Они начали просто валиться с ног от усталости. Мёртвый город был далеко позади. Автобусные остановки вдоль дороги покосились, но выстояли, лес был начисто выжжен. Она смилостивилась и ненадолго поделилась с Ним свитером. Устала Она немного меньше, чем Он, бесцельно шатавшийся по развалинам, и двигалась впереди. Он, боясь выглядеть в Её глазах ещё бОльшим ничтожеством, старался не отставать. Они свернули на просёлочную дорогу и отдалились от шоссе, надеясь, что хоть здесь есть живые люди. Она забрала свитер обратно, и теперь Ему вновь было холодно. Но для Неё Он был готов пожертвовать своей последней майкой. Они устроили привал, и Она прошлась насчёт Его запрета прихватить с собой продукты.

– Так ведь там же…

– Знаю, знаю, радиации больше. Зато бы померли сытыми.

Её вытошнило. Он не стал спорить. Она была рядом – и это главное. Пусть Она ворчит, не общается с Ним, но Они были вместе! Он рассматривал Её, силясь запомнить каждую Её черточку, Каждый Её жест, зная, что это невозможно. Она ощутила на себе Его взгляд и поднялась. Она побрела, и Ему ничего не осталось, как следовать за Ней. Вечерело. У обоих крутило животы, и приходилось по очереди углубляться в выжженные заросли, что замедляло и так черепашье их продвиженье. Она тоже стала заходиться в кашле, как и Он.

– Пневмонии нам только не хватало, – пробормотал Он.

Она молча сплюнула ржавую мокроту.

Через пару минут Они вышли к небольшой деревушке, дома в ней почти не пострадали, но тишина стояла такая же мёртвая, как и в городе. Они дошли до первого дома и распахнули дверь. Прямо на них вывалился труп молодого мужчины. Она вскрикнула и отскочила. Он вздрогнул, но овладел собой. В тот же миг неизвестно откуда выскочила обезумевшая собака и с диким воем вцепилась Ей в ногу. Она закричала от боли и страха.

– Помоги же!!!

Он вышел из оцепенения и что было сил врезал ногой собаке по рёбрам. Та взвыла и отскочила в сторону. Он взял Её в охапку и затащил в дом, заперев дверь. Труп остался на улице, и через некоторое время оттуда послышались противные чавкающие звуки. Из Еë левой икры кровь лилась пульсирующей тёмной струёй. В комнате на кровати лежала мёртвая старая женщина. Стараясь не обращать на неё внимания, Он кинулся к шкафу и, выбрасывая всё оттуда, наткнулся на то, что искал: подобие аптечки в виде полиэтиленового пакета с лежащими внутри бинтами, пузырьками и таблетками. Он открыл флакон с перекисью водорода и без промедления плеснул её в рану. Кровь в ране зашипела, и Она тоже:

– Ты что?! Больно ведь! Предупреждать надо!

Он молча принялся туго обматывать рану бинтом, кровотечение приостановилось. Если бы Он в этот момент взглянул в Её глаза, то увидел бы в них благодарность, но Он был занят повязкой. После этого Он, порывшись в кульке, достал блистер баралгина, дал Ей две таблетки и выпил сам.

– Может, башка меньше болеть будет.

– Ты что, врач? – Спросила Она, морщась от вкуса таблеток.

– Для этого не обязательно быть врачом.

Критически осмотрев повязку, пропитавшуюся кровью, Он намотал поверх ещё один слой бинта.

– Пойдём.

– Куда это? – Воспротивилась Она.

– Нужно уходить быстрее. Эти люди наверняка умерли от радиации. Здесь заражение не меньше, чем в городе.

– Никуда я не пойду!

– Ну, не упрямься, – сказал Он и помрачнел, вспомнив что-то неприятное.

– А как же собака? – Спросила Она неуверенно.

– Она сейчас занята.

Собака была действительно занята – она увлечённо грызла труп. Когда Они вышли из дому, несчастное животное подняло на них глаза и долго, мучительно долго смотрело. Они замерли в страхе. Но тут собака вспомнила удар по рёбрам и решила не искушать судьбу и заняться более лёгкой добычей. Когда она возобновила трапезу, Они тихонько обошли её и двинулись в противоположную сторону. Баралгин нисколько не помог, голова, казалось, заболела ещё сильнее. Она хромала на прокушенную ногу, рана снова стала подкравливать. Внезапно вскрикнув, Она повалилась на землю. Одичавшая собака резко повернула к Ним голову, хищно сверкнув глазами. Он хотел броситься к Ней на помощь, но ноги не пожелали Его слушаться, и, сделав только один шаг, Он упал на колени. Из-за безумной головной боли сил бороться не было, и Он рухнул на бок в шаге от Неё. Её затухающий взгляд молил о помощи, но Он был бессилен. Собака рванулась к Ним, рассчитывая поживиться свежим мясом. Сквозь пелену Он увидел, как собака склонилась над Ним, и Он нечеловеческим усилием поднял руку, тщетно пытаясь прогнать хищника. Собака не стала лишний раз рисковать и направилась к Ней, уже потерявшей сознание. Он, впадая в беспамятство от боли, очень-очень медленно пытался подползти к Ней. Собака обнюхивала Её, и Он, собирая все свои силы и волю в кулак, постарался дотянуться до Неё, но чёрная пелена закрыла Ему глаза и тут же разлилась до размеров Вселенной. В последний миг на Его глазах от бессилия выступили две слезы, о чём Он уже не узнал. Не увидел Он и того, что собака, уже разинувшая пасть в намерении перекусить Ей горло, повалилась на землю с простреленной головой, и приближающиеся шаги человека в тяжёлом антирадиационном скафандре оставались единственным звуком после сухого пистолетного выстрела в этой мёртвой, уже никогда не оживущей местности…

Глава вторая. Всё это.

Осень Его убивала. Дожди, ветер, холод и пасмурное небо не способствовали хорошему настроению. Жёлто-красные и голые деревья резали глаза. Их вид напоминал об увядании и смерти. Он с раздражением отвернулся от окна и пошёл готовить завтрак. В холодильнике обнаружилась лишь почти пустая бутылка подсолнечного масла, пять яиц, горбушка белого хлеба и кружка чая, которую Он засунул туда вчера, чтобы остудить и забыл о ней. Он с сожалением подумал о том, что деньги на исходе, и надо уже найти работу. Правда, в ящике кухонного стола лежало несколько пачек вермишели, что Его несколько успокоило. Он налил на сковородку масло и разбил туда три яйца. Хлеб оказался чёрствым (и какого чёрта он делал в холодильнике?), и Он уже хотел его выбросить, но передумал. Пока Он с трудом пилил буханку, яичница из подлости подгорела. К тому же, Он вспомнил, что забыл её посолить. Чертыхнувшись, Он отодрал глазунью со сковороды и переложил на тарелку. Скептически осмотрев свой так называемый завтрак, Он принялся нехотя уплетать несолёную подгоревшую яичницу с чёрствым хлебом, запивая холодным вчерашним чаем.

Что-то изменилось в Его жизни. Изменилось кардинально. Но, что именно, Он помнил плохо. Вчера всё было по-другому, возникали отрывочные, но довольно яркие воспоминания, совершенно не похожие на Его теперешнее существование. Эти воспоминания не были сном – слишком уж они были последовательны – но, глядя на сегодняшнюю действительность, они были совершенно невероятны. Он смотрел на стену с отвалившейся штукатуркой и пытался хоть чего-нибудь уразуметь. Проведя рукой по голове, Он наткнулся на взъерошенную шевелюру. А ведь вчера волосы только-только начинали отрастать. Исподволь подкралась головная боль. Она не была сильной и резкой, скорее, ноющей, тупой. Локализовалась, в основном, в правой половине и иногда заползала на левый висок. Сейчас заныло где-то под темечком. Создавалось дурацкое впечатление, что кто-то осторожно пытается проколупать в голове дырку изнутри. Он старался не обращать внимания на эту боль. И почти свыкся с ней. Если кто-то из знакомых пожаловался Ему на подобное, Он непременно отправил бы его к врачу, хотя сам ни под каким бы предлогом не пошёл на обследование и не стал глотать таблетки.

Он покачал бедовой головой и вздохнул. Какой-то бред. Что же всё это было? Сон? Ничего подобного. Параллельная реальность? Хорошо только для пошлых научно-фантастических произведений. Видение будущего? Ни чем не лучше. Галлюцинация, порождение Его больного разума? Тогда где гарантия, что сейчас Он живёт реальной жизнью, а не лежит в больничной палате на базе Л-34 и не бредит? Очень может быть. А, может, и не может. Он осмотрелся вокруг, пощупал стол, себя – слишком всё это реально, чтобы быть бредом сумасшедшего. А вдруг, это всего лишь кажется реальным? Ведь так бывает во сне: чтобы там невероятного ни происходило, пока мы спим, нам всё это представляется настоящим. Логичная мысль. Но, если эта мысль Ему только кажется, то полагаться не неё нельзя, и мысль, что Ему всё окружающее только кажется, Ему только кажется. «Какой ужас!» – Подумал Он и пошёл мыть посуду.

Ладно, не важно, что всё это – сон, будущее, другая реальность или бред шизоида – важно, что настоящее: те воспоминания или эта жизнь. И что было на самом деле (в этом мире), а что нет. Город цел, значит, войны не было, а была ли Ленка? И был ли Он с ней близок, а потом расстался? Прогонял ли Он Ленку из своей жизни или нет? Закончив отскребать со сковородки остатки глазуньи, Он отправился на свидание со своим верным другом – жёстким, но вполне удобным диваном.

Сон был настолько идиотским, что Он не сомневался, что спит. Но вынырнуть из сновидения никак не мог. «А если я так и останусь в этом сне? – Подумал Он – Мало того, что нахожусь не в своём мире, так ещё в этом мире во сне застрять, вот засада!» От этой мысли Он тут же проснулся, чтобы всё это не зашло слишком далеко. Куда может зайти, Он не знал, но проверять не хотелось. Проснувшись окончательно, Он обнаружил, что пиликает сотовый. Он резко поднялся с дивана, ощутив головокружение и странный чужеродный холодок.

– Иду я, иду! – Заорал Он, словно на том конце трубки Его могли бы услышать.

Пока Он искал мобильник, тот перестал верещать.

– Ну и ладно, – так и не найдя его пробурчал Он, намереваясь снова завалиться.

Но телефон вновь запел. Выругавшись, Он всё-таки его нашёл. Звонила Ленка.

– Да, – ответил Он, лихорадочно соображая, как себя с ней вести.

– Привет! Не забыл, что я к тебе сегодня приду? А то у тебя вечно что-то случается!

«Тонко подмечено»! – Подумал Он и ответил:

– Конечно, не забыл! Жду с нетерпением.

– Ну, сегодня ты уж не отвертишься, – загадочно сказала Ленка и отключилась.

«Оч-чень интересно, – подытожил Он, – хоть бы уточнил, во сколько она придёт.»

В другой жизни Он отверг Ленкину любовь, не пора ли всё это изменить здесь? Как бы только опять не сделать ей больно. Хотя, почему опять? ЭТОЙ Ленке Он пока больно не делал. Быть или не быть? С Ленкой? Ленка Его бесспорно любит. Ему Ленка нравится, но Он её не любит. Он любит Её. Внезапно, Он вспомнил всё, что произошло в мёртвом городе. И то, что там Они были вместе. Он застонал. Именно из-за своей любви к Ней, Он расстался с Ленкой, и Он в этом раскаивается. Её больше нет, как больше нет того безумного мира, в котором Она Его полюбила. В этой жизни Она всего лишь Его недосягаемая мечта, Она не дала Ему шанса и вряд ли уже даст, разве что не начнётся Третья Мировая война… Вряд ли здесь Она кинется Ему на шею. Пора быть честным с самим собой. Ленка любит Его и прощает Ему Его невнимание и Его свинство, ни одна девушка не относится к Нему так хорошо, как Ленка, и ни одна так плохо, как Она. И Он нашёл веский аргумент в пользу того, что находится сейчас в своём настоящем мире, а того, что было в мёртвом городе никогда не происходило и не могло произойти лишь по одной причине: Она никогда не влюбилась бы в Него. Как Он мог всерьёз поверить в то, что Они были вместе на базе Л-34? Что же это всё-таки было, Он не хотел думать – какая разница? Ответа всё равно не найти. Он отогнал от себя эти воспоминания и стал думать о Ленке, что далось Ему легко. «Почему я должен страдать из-за Неё? Я буду счастлив, а Она…чёрт с Ней!»

Тут Он вспомнил, что в холодильнике яйцом покати. Он сгрёб все скудные запасы денег и отправился в супермаркет. У входа в магазин находился автомат по выдаче кредитных карт. Нужно было опустить туда то количество денег, которое ты намеревался потратить, и автомат выдавал тебе кредитку. (Проще было расплачиваться банковскими картами, но таковых Он за отсутствием постоянной работы не имел). На выходе автомат считывал с купленных продуктов стоимость и выдавал сдачу. Продавцов в магазине не было. Он с важным видом разгуливал по торговому залу, как будто намеревался скупить все продукты. На самом же деле, Он пытался соизмерить свои потребности со своими возможностями. У отдела спиртных напитков Он застоялся неприлично долго, так, что им заинтересовался автоматический охранник.

– Гражданин что-либо желает? – Поинтересовался у Него робот.

– Чего? – Он вздрогнул, выходя из задумчивости.

Охранный робот стоял наизготовку с парализатором.

– А, так ты переживаешь, не бандит ли я? – Он засмеялся. – Успокойся железяка! Всё это чушь!

И щёлкнул охранника по силиконовому носу. Выстрелом Его отбросило в кондитерский отдел…

Очнулся Он в подсобке, когда фельдшер скорой помощи вводил Ему кофеин в плечо.

– Не волнуйтесь, это просто лёгкий стимулятор.

– Да я и не волнуюсь, не успел ещë. Что случилось?

– На эту тему с вами очень страстно хочет побеседовать управляющий, – фельдшер понизил голос, – они совсем посходили с ума от угрозы терактов, настроили своих болванчиков на максимальную боеготовность. Вы уже не первый, кто пострадал от излишне бдительных роботов охраны. Вон, кстати, он стоит.

Фельдшер указал рукой на переминающегося с ноги на ногу управляющего с красным от смущения лицом.

– Мы можем побеседовать наедине? – Попросил управляющий неуверенным голосом, обращаясь к фельдшеру.

– Да пожалуйста. – Пожал плечами тот, собирая чемоданчик. – Паспортные данные я записал, так что уже закончил.

Когда медик удалился, управляющий усадил Его бережно на стул, отряхивая с Него несуществующую пыль, и пробормотал:

– Извините, пожалуйста, произошло ужасное недоразумение. Надеюсь, мы сможем урегулировать всё неофициальным путём…

– Что?! – Как можно более грозно спросил Он.

– Я имею ввиду, – управляющий окончательно стушевался, – полюбовно договориться.

– Что же вы можете мне предложить? – Он сразу же взял быка за рога.

– Э… вы ведь собирались у нас отовариться?

– Нет, просто любовался витринами! Конечно же, я собирался сделать покупки.

– Можете взять, что захотите, – пролепетал управляющий, – за счёт заведения.

– Э нет, так просто вы от меня не отделаетесь! Ваш охранник напал на совершенно безвинного человека, нанёс ему увечья…

– Ка-какие увечья? – Управляющий побледнел.

– Верните скорую, и фельдшер вам расскажет.

– Что же вы хотите?

– Кредитку вашего магазина с открытой суммой на год!

– На полгода…

Он притворно вздохнул:

– А так не хотелось обращаться в суд, эта бюрократическая волокита…

– Хорошо, хорошо, на год, – поспешно пролепетал управляющий и испарился.

Он не успел удивиться тому, куда это подевался сей незадачливый предприниматель, как управляющий уже вернулся, неся в вытянутой руке кредитную карту.

– Вот, то, что вы просили.

– Не поленитесь записать её на моё имя, – напомнил Он мило.

Управляющий закивал и тут же, сунув кредитку в компьютер, забил её на Него.

– А теперь заверим ваш дар юридически, – Он лучезарно улыбнулся, – давайте оформим договорчик.

Управляющий посерел…

Возвращался домой Он с огромными пакетами и в отличнейшем расположении духа. Ещё бы, на целый год Он обеспечен всем, чем пожелает, и можно не искать работу. Ведь в супермаркете продавали не только продукты, но и всё, что душе угодно. Можно целый год бездельничать и жить припеваючи. Вместе с Ленкой. Вспомнив о ней, на душе потеплело, и Он поспешил домой.

Он в кои-то веки перемыл горы грязной посуды, выставил стол на середину комнаты и накрыл его. Хотел постелить скатерть, но нашёл вместо неё какую-то невзрачную тряпку всю в пятнах, и после некоторых раздумий решил обойтись без неë. Попытался прибраться, но хватило Его лишь на смахивание пыли. После этого Он уселся на диван и принялся усиленно нервничать. Перезванивать ей Он почему-то трусил. Несколько часов назад Он был на сто процентов уверен, что не сделает Ленке больно, а сейчас принялся вновь сомневаться в своём выборе. Хотя понимал, что если теперь снова расстанется с Ленкой, то будет рвать на себе волосы. Раздался стук в дверь, и сердце упало в область желудка, сбилось с ритма и раздумывало, не остановиться ли вообще. Он сделал глубокий вдох и пошёл открывать.

– Привет, – улыбнулась Ленка. Выглядела она потрясающе.

– Привет. Входи.

Ленка прошла в комнату с грацией кошки, а Он плёлся следом, сглатывая вязкую слюну.

– Прекрасно выглядишь, – выдавил Он из себя.

– А тебе не мешало бы побриться.

Ленка осмотрелась и увидела накрытый стол. Вино, шоколадные конфеты, холодные закуски, фрукты и тому подобное шокировали её.

– Ты что, ограбил магазин?

– М-м… В принципе, да. Присаживайся.

Ленка присела на диван, Он, не зная, как себя вести, сел в отдалении.

– Я вижу, ты меняешься к лучшему, – Ленка улыбнулась.

– Ага, сам в шоке.

Несомненно, это была Ленка, но она чем-то неуловимо отличалась от той, другой, которую Он знал прежде. Но в принципе, какая разница? Он хотел, чтобы Его оставили в покое и больше не приставали с различными глупостями типа атомной бомбы, чтобы Его любили. Он был в двух шагах от счастья и боялся, как бы оно не оказалось фальшивкой. Ему хотелось сжать Ленку в объятиях, но вместо этого Он пригласил её к столу. После второго бокала вина разговор расклеился совершенно. И Он в конец растерялся. Всё это шло совсем не так, как Он рассчитывал. Ленка со скорбным лицом, наконец, решилась прервать неловкое молчание:

– Знаешь, я должна тебе кое-что сказать…

– Предупреждаю сразу – это коё-что мне совсем не понравится!

– Очень может быть. – Ответила Ленка, не совсем в это веря. – Понимаешь, лучше сказать всё это сегодня и не тянуть резину…

Он почти физически почувствовал пощёчину.

– В общем, я думаю, нам пора…

– Расстаться, – кивнул Он, с трудом сохраняя спокойствие.

– Ну, не совсем так… Мы будем, как и прежде друзьями. У меня никогда раньше не было такого замечательного друга, как ты. Ты мне нужен. Я не хочу тебя терять. Ты ведь не бросишь меня?

Он помотал головой. Что всё это, чёрт возьми, означает?!

Ленка сморщилась:

– Я такая нехорошая! Я не должна была просить тебя стать моим парнем. Но мне необходимо было избавиться от Виктора! Тогда я думала, что не люблю его. Алка сама виновата… Теперь Виктор только мой!

Нет, всё это не могло быть Его жизнью. Да и не знает Он никакого Виктора, никакой Алки, и Ленка с самого начала показалась Ему чужой.

– Хорошо? Ты не в обиде? Мы снова верные друзья!

Он о многом хотел поговорить, но мысли вязли в киселе бредовой действительности. Он хотел объяснить Ленке, что она дорога Ему и нужна, но не как друг, а вместо этого сказал:

– Верные друзья…

Взгляд Его не отрывался от бокала, душа ныла, как будто туда кто-то плюнул. Ленка не замечала произошедшей с Ним перемены и непринуждённо щебетала о всякой всячине, до которой Ему не было дела. Холодное спокойствие овладело Им, Он понял, что ничего уже изменить нельзя. Ленка ещё немного беззаботно поболтала, потом сказала, что сегодня Он на редкость скучный, и вообще пора идти, а то Виктор ждёт. Она ушла, на прощание попросив, чтобы Он в следующий раз не был таким нудным.

Он в ступоре поискал сигареты, потом вспомнив, что бросил курить, махнул рукой и залпом выпил вино. Какой болван! Как раскатал губу! Ага, кинулась Ленка тебе на шею, как же! Идиот! Ещё боялся, как бы не причинить ей боль! Ты просто жалок! Верные друзья, ха-ха! Он рассмеялся долгим вымученным смехом, больше похожим на рыдания без слёз. Он принялся хлебать вино, пытаясь заглушить боль. Как я устал от всего этого! Сколько ещё мне платить за свои ошибки? Ведь уже нечем… Я всегда хотел чего-то необычного, и вот оно, я в нём по самые уши! И что-то меня всё это не радует. Да любви я хочу! Просто любви! Если будет рядом со мной любимая, вот тогда пусть и происходит всё это необычное. Вот когда найдётся девушка, которая разделит со мной мои мысли и чувства, с которой станет легко стоять на грани реальности, вот тогда и не страшно будет переступить эту грань. А пока это всё…

Глава третья. Лунный сон.

Когда ты спишь, тебе кажется, что это наяву, когда ты наяву, ты в этом уверен, а как узнать, спишь ты или бодрствуешь?..

***

«Пи-пи-пи…» Писк электронного будильника поведал Ему о том, что Его сон не был реальностью. А Он уже было поверил в обратное. Ещё до конца не проснувшись, Он протянул руку и привычным движением вырубил надоедливый будильник. Вставать до ужаса не хотелось. Он ещё не отошёл от волнений, преследовавших его во сне. Зная, что, если сейчас вспомнить все подробности сна, тот будет преследовать весь день, Он просто лежал с закрытыми глазами, пытаясь вернуться в мир реальных людей. Время у Него ещё было. Будильник, как всегда, Он настроил с запасом, чтобы утром после пробуждения оставалось несколько минут поваляться в кровати. Хотелось растянуть эти минуты в вечность. Вот странно, когда по утрам нет дел, то и спать-то не очень хочется, и ты не ценишь, как же замечательно: никуда не идти и лежать, лежать, то поднимаясь из глубин дремоты, то вновь погружаясь в них. Сейчас единственным желанием было на всё плюнуть и снова заснуть. Но, чёрт возьми, если Он хочет успеть на рейс, пора вставать! Проявить силу воли, однако, никак не удавалось. Второе «я» – ещё более ужасное и ленивое, чем первое – завладело сейчас положением, но Он знал, как его перехитрить. Убедив второе «я», что вставать и не собирается, Он расслабился и, нежась, поёрзал под одеялом для пущей убедительности. Второе «я» приняло эти действия за чистую монету и тоже расслабилось, потеряв контроль над телом. Он, почувствовав это, скатился на пол, в последний момент изогнувшись и встав на ноги. Второе «я», поняв, что его провели, обиделось и окончательно затерялось в глубинах сознания.

Он скорее кинулся к стулу, где висела в беспорядке одежда, так как стоять в одних трусах было довольно прохладно. Надевая футболку и джинсы, Он чертыхнулся и принялся одевать более приличествующий костюм. Немного подумав, от пиджака Он отказался и надел поверх рубашки свитер. Умывшись, Он принялся за завтрак. Он давно уже научился есть по утрам про запас, в такую рань аппетит отсутствовал напрочь по причине ещё не проснувшегося желудочно-кишечного тракта. Завтраком сегодня Ему служила вчерашняя варёная картошка, которую Он поджарил на сковородке, умудрившись перелить масло и обжечься. Ел Он, бездумно уставившись в пустоту и еле ворочая челюстями. Он ещё до конца не проснулся, и потому в голову совершенно самостоятельно лезли какие-то бредовые мысли. Он не останавливался ни на одной из них, а просто методично жевал уже осточертевшую картошку и не мог дождаться того, как сковорода опустеет.

Вдруг Он почувствовал: что-то стало не так, что-то неуловимо изменилось. Вроде бы всё обычно: и этот буфет с синей занавеской и стол… Стоп! Буфет же стоял в Его старом доме, на новой квартире мебель на кухне была намного современнее. И вообще, Он не может ухватить в поле зрения предмет, который хочет рассмотреть поподробнее…

Кто-то толкнул Его легонько в плечо. Он открыл глаза и обнаружил себя в сумрачном месте, где мелькали вдоль стен с окнами огни, раздавался постоянный шум и стук.

– Молодой человек, объявили, что подъезжаем к станции «Космодром». Вам выходить.

В голове прояснилось. Он едет на метро. И это сумрачное место – вагон подземного поезда. Он стряхнул остатки сна. Да, не важно Он сегодня выспался. Огни за стёклами замедлили свой бег. Пора собираться. Он взялся за ручку единственного чемодана и приготовился вставать.

– Позвольте полюбопытствовать – сказал сосед, разбудивший Его, – куда собираетесь улететь?

Он повернул голову в сторону говорившего. Ничем не примечательная серая личность. Хотя иногда именно за подобной неуловимой внешностью скрываются люди, от которых зависят судьбы других людей.

– На Лунную станцию в Море Нектара.

– А, простите за нескромный вопрос, зачем?

– Бюро трудоустройства направило.

– Не думаю, что это лучший вариант.

– Да, но с моим резюме на большее не приходится надеяться. Извините, мне пора. Спасибо, что разбудили.

Он взял чемодан и направился к тамбуру.

– Молодой человек! – Окликнул Его назойливый спутник. – Счастливого пути!

– Вам тоже, – буркнул Он.

Ему показалось, что этот вообще-то тоже не старый человек как-то нехорошо усмехнулся на прощание. Хотя, может, и нет – всё-таки Он жутко не выспался. Поезд затормозил, и Он вместе с немногочисленными пассажирами вышел на перрон. Эскалатор прямо со станции метро вёл в вестибюль космического вокзала.

«Тоже мне, космодром! – презрительно подумал Он про себя. – Только и научились, что до Луны летать, а возомнили, что покорили весь Космос! Зла на них не хватает! Вон и тётка в кассе смотрит на тебя с таким чванливым видом, будто каждый день самолично перегоняет звездолёты в соседнюю Галактику и обратно, а сама и не представляет, сколько миллиардов парсек лежит за этим никчёмным спутником. Тьфу»!

Народа в зале ожидания скопилось немало. Уровень жизни на Луне был без преувеличения раз в сто хуже, чем на Земле, там всё ещё шло строительство куполов, жили в тесных каморках, пайки пищи и воды были строго ограничены, но именно там были самые большие зарплаты, что привлекало многих авантюристов и отчаявшихся заработать себе кусок хлеба на Земле. Люди продолжали тянуться к этому символу любви, как мотыльки к огню, и обжигались. Образ, созданный романтиками, при ближайшем рассмотрении разбивался в пух и прах жёсткой действительностью. Человек опошлял всё, к чему притрагивался. Так он разрушил и сказку о Луне, превратив жизнь на ней в рутинное и тяжкое существование. То же самое случится и со звёздами, если человек до них доберётся. И не важно, какие будут у него намерения, итог будет один: уничтожение сказки о далёких и счастливых мирах…

Он расположился на одном из неудобных кресел и от нечего делать незаметно задремал…

Раньше Он считал, что в невесомости движения не ощущаешь, теперь же Он явно чувствовал, как Его прижимает к сиденью, словно едешь в автомобиле на большой скорости. Он взглянул в иллюминатор. Звёзды не двигались. Ему вдруг показалось, что этот полёт будет длиться вечно и никогда не закончится. Ему стало страшно. Наверное, первые признаки космической болезни. Он где-то читал о ней. В волнении Он попытался встать, но не смог. Он напряг все силы и поднялся, оставшись сидеть. Что же это такое? Он испугался ещё сильнее. Краем уха Он услышал резкие повторяющиеся через равные промежутки звуки, похожие одновременно на карканье и на крики детей. Но Ему было не до них. Он всё ещё пытался встать. Это стало смыслом Его жизни, но теперь Он не мог даже пошевелиться. Его кинуло в жар. Ужасное состояние, когда тело тебе неподвластно. Откуда Ему знакомо это ощущение беспомощности? Что с Ним происходит? Он почувствовал внутреннюю дрожь. Ему стало казаться, что Его вот-вот разорвёт на куски. Он бросил все свои силы на последнюю попытку подняться…

Дёрнувшись всем телом, Он глубоко вздохнул.

– Внимание! Объявляется посадка на рейс номер два. Прямой перелёт до Моря Нектара. Внимание…

Он взял чемодан и пошёл на посадку. Кроме билета и паспорта на входе с Него потребовали медицинскую справку.

– Счастливого пути! – Пожелал Ему контроллёр, возвращая бумаги.

Он кивнул головой. Вспомнился тот сосед в метро, сказавший Ему то же самое. «Интересно, откуда он узнал, что мне нужно на космодром»? – Подумал Он запоздало, проходя сквозь систему безопасности. Оружия, наркотиков и взрывоопасных веществ у Него при себе не оказалось, и Он беспрепятственно проследовал на взлётное поле. Ракета стояла величественная и огромная. Потому и огромная, что расходует слишком много горючего. Пассажиры и экипаж ютятся в небольших помещениях, а баки с горючим вольготно располагаются на сотнях кубометров. Как же недалеко человечество шагнуло с первого полёта Гагарина и первого полёта на Луну. Да и прилунялись ли вообще американцы? Ведь до сих пор не найден их дурацкий флаг и монументальная плита. Они сослались на непредвиденные климатические условия. Ага, климатические условия. На Луне. Лучше бы свалили на инопланетян – и то более правдоподобно. На наружном лифте кроме Него в пассажирский отсек поднималось ещё человек сорок. Больше за один полёт ракета взять не могла. Кроме пассажиров на ней перевозились грузы для русской станции в Море Нектара. Он боялся высоты, поэтому старался держаться подальше от края платформы, защищённого барьерами. Лифт со стуком остановился, и люк в шлюзовой отсек отъехал в сторону. В ракету заходили группами по десять человек, После системы шлюзов стюардесса повела всех по короткому коридору в салон, очень похожий на салон самолёта, только с очень массивными противоперегрузочными креслами. Он сел и пристегнулся. Объявили пятиминутную готовность перед стартом. И Он лишь сейчас понял, что вступает в новую жизнь, которая Ему поможет забыть прошлое. Он надеялся, что на Луне наконец-то обретёт счастье.

Пять минут длились вечно. Он внезапно испугался, что ракета на старте разлетится в тартарары и унесёт Его изгрызенную душонку в вечный покой. Но обошлось. Обратный отсчёт положил начало силе, что с грохотом и огнём оторвала, казалось, незыблемую громадину ракеты от Земли, которая не так уж и легко отпускала на волю своих детей. Он почувствовал огромную тяжесть, давящую на грудь и плечи, расплющивающую Его тело по креслу, делавшую Его мягким и однородным как кисель. Голос стюардессы с экрана говорил что-то успокаивающее. Человек, сидевший справа, презрительно улыбался. Видимо, не в первый раз летит. Внезапно тяжесть отступила, и тело наполнилось такой божественной лёгкостью, что Он перестал его ощущать. Этот резкий перепад давления сказался отрицательно. Он на секунду потерял сознание. Стюардесса что-то продолжала говорить с экрана, но Он её не слушал.

– Что-нибудь желаете?

Он повернулся и увидел стюардессу, плывущую меж рядами.

– В смысле? – Он ещё плохо соображал.

– Еда, напитки?

– Они входят в стоимость билета? – Спросил Он, так как за душой у Него не осталось ни копейки, а этот рейс к месту работы оплачивался государством.

– Конечно.

– Тогда пиво и сыр.

– Секунду.

В последнее время Его жизнь текла до тошноты обыденно. Не мог найти работу, не мог разобраться, что с Ним происходит. Ничего Его уже не удивляло и не интересовало. Даже к этому полёту на Луну Он не отнёсся с должным уважением. Как на автобусе. И ничего не изменилось бы, лети Он на Луну первым из людей. Отчего Он так относился ко всему, Ему самому было непонятно. Как будто Он читал книгу о ком-то другом, причём читал её не впервые. Он выглянул в иллюминатор. Звёзды кружились вокруг. Конечно, вращалась ракета, но со стороны казалось, что они медленно вращаются вокруг тебя, как будто бы ты центр Вселенной. Полнеба занимала так же вращающаяся Земля, затянутая облаками. Неужели Он только что оттуда? Кажется, что провёл в этой ракете всю жизнь, а воспоминания о Земле лишь обрывки снов. Чужих снов.

Стюардесса, порывшись в лотке, подала Ему тюбик и пакет с прилагавшейся к нему соломинкой. Он удивился, но молча взял их. На пакете была этикетка знаменитого пива, на тюбике было написано: «сулугуни». Он вздохнул, Он и не подумал о том, что в невесомости нельзя пить и есть, как на Земле. Пить пиво через соломинку было непривычно, и сыр был слишком мягким, чтобы мог выдавливаться из тюбика, но достаточно вкусным. Он разглядывал плывущие звёзды и страстно желал оказаться инопланетянином и улететь к себе на родную планету от этой опостылевшей людской жизни. К сожалению, Он человек, и единственный другой мир для Него – это загробный, в существовании которого Он сомневался. Навалилась усталость, и Он заснул, как и делал часто за сегодняшний день.

– Внимание! Объявляется посадка! Готовность пять минут! Внимание…

Он вынырнул из цепких лап сновидения и долго соображал, где находится. Да что ж это такое, весь день как сонная муха! Началось прилунение. Он выглянул в иллюминатор. Свет невидимого отсюда Солнца озарял поверхность Луны. Внезапно снова навалилась тяжесть, меньшая, чем при взлёте, но такая же неприятная. Катастрофически близкая поверхность Луны понеслась куда-то в сторону с огромной скоростью, которая постепенно погасилась, и ракета стала спускаться. Он увидел необычно близкую линию горизонта, которая по мере снижения слегка отдалялась, и изъеденную метеоритами поверхность Луны. Очень чувствительный толчок возвестил о конце путешествия, которое Он так бессовестно проспал. Капитан корабля поздравил всех с удачной посадкой и пожелал всем удачи. Народ стал потихоньку собираться на выход. В шлюзах всем выдали скафандры не первой свежести. У Него никак не получалось приладить шлем, смотровое окошко упрямо оказывалось напротив то правого, то левого уха. Он начал выходить из себя, но вовремя подоспела стюардесса и помогла Ему. Лифт спустил всех пассажиров, неотличимых теперь друг от друга, на космодром. В некотором отдалении от ракеты ожидали шесть грузовиков и четыре лунохода. Он поискал глазами тот, на котором была потёртая эмблема нужной Ему базы. Вблизи луноходы не внушали доверия. В машину Его будущего купола начал заходить народ, и Он тоже подсуетился, опасаясь, как бы ненароком Ему не досталось места. В суете Он не выполнил того, о чём мечтал, собираясь на Луну, а именно: подпрыгнуть повыше и медленно, как во сне, опуститься обратно. «Ладно, не беда, решил Он, занимая свободное кресло – у меня ещё будет время это сделать». Вопреки Его опасениям места достались всем и даже ещё остались. Водитель повернулся к пассажирам лицом, всё равно не видимым за стеклом шлема и в наушниках раздался его голос:

– Приветствую вас от имени нашего купола «Советский». Мы рады вас видеть, рабочие руки нам ужас как нужны. Меня зовут Валерий Карпов, и сегодня я управляю этой колымагой. Ну что, поехали!

Карпов отвернулся, и через мгновение они тронулись. Асфальт был неплохой, но трясло нещадно. Вибрация была просто потрясающая, и, если бы они передвигались на Земле, то уже, наверное, оглохли бы от грохота и лязга. Окон не было, за исключением водительского, но в него было ничего не разглядеть из-за света внутри машины, и, несмотря на нещадную болтанку, Он опять задремал. Салон не был герметичным, и скафандры в нём не снимали. Зато не нужно было тратить энергию на отопление. Он проснулся от холода. Сперва Он пытался съёжиться и согреться, не желая прерывать сновидение, но скоро понял, что это не помогает. Оказалось, что Он просто-напросто забыл перевести на автоматическую регулировку обогревательную систему своего скафандра, и она не реагировала на понижение температуры внешней среды. Устранив досадное недоразумение и согревшись, Он осмотрелся. Половина людей тоже дремали, что было видно потому, как безвольно мотаются их головы в шлемах. Он с хрустом потянулся и чуть было не слетел с кресла от очередного крена лунохода. Неплохо бы узнать, долго ли ещё трястись, ну да ладно, потерпим. Не то ещё переживали. Впрочем, скоро они добрались до места назначения. Луноход нырнул в транспортный шлюз купола и остановился.

– Приехали! – Бодро сообщил Карпов, глуша двигатели.

Люди стали потихоньку выходить. Он вышел одним из последних. На стоянке располагались ещё несколько луноходов и пара грузовиков. Валерий уверенным шагом повёл всю к группу к пассажирскому шлюзу. В шлюзе Карпов стал снимать скафандр, велев остальным сделать то же самое.

– Складывайте скафандры в эту нишу, – сказал он, – их потом вернут на ракету.

Разоблачившись, вновь прибывшие стали присматриваться к друг другу, ведь им предстоит работать вместе бок о бок. Для Него, однако, первое впечатление ничего не значило, так как в людях Он всё равно не разбирался.

– Пойдёмте, я вас представлю начальнику купола, а потом покажу вам ваши комнаты.

Новые жители лунной станции двинулись за Карповым по узким корридам. Навстречу попадались усталые люди, которые приветливо здоровались с новичками. Валерий толкнул одну из дверей, и они очутились в приёмной начальника. Карпов кивнул секретарше и сказал:

– Сообщи Ильину, что новенькие прибыли.

Секретарша улыбнулась и сказала по селектору:

– Пётр Давыдович, они пришли.

– Пусть заходят.

Валерий показал им на дверь:

– Прошу, я подожду вас здесь.

Пётр Давыдович встал из-за стола и поприветствовал рабочих:

– Здравствуйте, товарищи! Мы рады, что в нашем полку прибыло! Каждый человек у нас на счету. Работы много, а Луна в последнее время утратила популярность. Вы нам просто необходимы. Наша стройка – самая масштабная за последнее время. Возможно, в недалёком будущем, с Луны двинутся космические корабли покорять далёкие звёздные миры. Переоценить значение лунных станций просто невозможно. Мы все здесь понимаем значимость своей работы. Надеюсь, скоро вы тоже проникнетесь нашим духом. Сегодня отдыхайте с дороги, осматривайтесь, располагайтесь. Кстати, скоро обед, мы все кушаем в общей столовой. А завтра вас распределят по участкам, проведут инструктаж, и вы приступите к работе. На базе для вас есть комната отдыха, небольшой кинотеатр, спортзал и баня. Надеюсь, вам у нас понравится.

Ильин пожал каждому руку и пожелал приятного отдыха. Карпов развёл всех по комнатам и напомнил, что через полчаса обед. Он осмотрелся и осклабился. Комнатка была ещё меньше, чем Он себе представлял. К стене была прикреплена откидная койка, стоял небольшой столик, стул, над столом была полка, у противоположной стены стоял маленький шкаф для одежды. Но, впрочем, довольно уютно. Санузел и душевая, понятно, были общими. Он поставил чемодан на пол. Разбирать вещи пока не хотелось. Он присел на стул. Тело было необычайно лёгким, и на душе было так же легко. Что ж, вот Он и вступил в новую жизнь. Теперь Он окончательно остался один. Конечно, и раньше Он не был окружён большим количеством людей, но сейчас у Него не осталось никого. Он покинул свой дом. Ещё садясь в метро, Он знал, что никогда не вернётся туда. Туда, где Он остро ощущал своё одиночество. Туда, где друзья не понимали Его. Туда, где любимая девушка не позволяла даже приблизиться и постепенно превратилась в иллюзию, которой на самом деле не было и не могло быть. Туда, где человек, с которым хотел связать свою жизнь, сказала, что для неё Он всего лишь друг. Туда, где Его не любили те, кого Он любил. Туда, где Он смирился с тем, что Он никто. Подходило время обеда, Он почувствовал голод и направился искать по указателям в коридоре столовую.

Следующий день выдался очень суматошным. Их тщательно инструктировали по технике безопасности, так как работа велась в скафандрах. Необходимо было соблюдать максимальную осторожность, чтобы не повредить их. Напоминали, чтобы не слишком надеялись на сниженную силу тяжести. Первое время посоветовали слушаться более опытных товарищей. Потом их распределили на объекты, и непосредственно началась сама работа.

Купол «Советский» всё ещё достраивался. Работа, в основном, требовала физических усилий, и Ему, в принципе, нравилась. Обожал Он работать снаружи. Его вдохновляли лунный пейзаж, звёзды, особенно красивые здесь на Луне, и такая далёкая Земля. Все беды Он оставил там, на этом шарике, который теперь казался всего лишь спутником Луны. Несмотря на низкую силу тяжести, после смены Он сильно изматывался. Работали по восемь часов в четыре смены. После работы Он то ходил в кино, где крутили новинки наряду со старыми фильмами, то торчал в комнате отдыха, где были библиотека и комната с игровыми автоматами. Также в комнате отдыха находился бар, который обслуживал только тех, кому на следующий день не в смену. Иногда Он выпивал. Паёк на алкоголь ограничивали, но Он часто Его и не расходовал полностью. Спортзал Он игнорировал, в баню сходил один раз, но Ему не понравилось, так как Он не привык обнажаться перед незнакомыми людьми. Пока Он старался ни с кем не сближаться, Его устраивало одиночество, и ни друзья, ни девушки Ему были не нужны. Так Он прожил месяц и настолько привык, что не мог представить себе другой жизни и не желал иного.

Он внимательно следил, как кран осторожно опускает двадцатиметровую балку. Ему и ещё троим строителям необходимо было поймать её и подвести к вертикальным опорам, где балку приварят. Настроение было отличное, через полчаса смена закончится, и Он пойдёт в бар. Сегодня захотелось расслабиться. В носу не вовремя засвербело, и Он чихнул, слегка забрызгав стекло шлема. Внезапно в шлемофоне раздался чей-то крик:

– Осторожнее!!!

Он взглянул на кран, тот неестественно кренился и падал прямо на купол. Противовес крана валялся на земле, и вокруг него поднялось облако пыли. Видимо, подвели крепления. Он не успел испугаться и заворожено смотрел на приближающуюся к Нему балку. В шлемофоне раздавались крики, но Он не мог выйти из оцепенения.

Он очнулся оттого, что голова билась в конвульсиях. Во рту стоял солёный привкус крови. Дышал Он с трудом, что-то невообразимо тяжёлое давило на грудь. Было темно. Взгляд невозможно было сфокусировать. Внезапно Он почувствовал ужасную боль во всём теле, которая пронизывала, казалось, каждую клеточку. Он застонал. Он понял, что лежит на спине и намертво зажат рухнувшей прямо на Него балкой. Первым побуждением хотелось начать размахивать конечностями в попытке скинуть с себя многотонный вес, но Он взял себя в руки и постарался заглушить в себе тошнотворный ужас. Это удалось с трудом. Тело стало мелко дрожать, усиливая и без того болезненные ощущения. Сознание затуманилось. По крайней мере, скафандр был цел, и кислород ещё поступал. Но не было сил пошевелиться. Через миг Он понял, что истошно кричит. В замкнутом пространстве шлема Он этим криком оглушил себя и не услышал голосов спасателей, ищущих под завалами выживших потерпевших. Снова Он ощутил на себе дыхание смерти, Он в двух шагах от неё. Он почувствовал, как задёргался рот, и струйки крови потекли по лицу. Похоже, что в этот раз смерть уже не отпустит. Да и зачем? Однажды Он победил смерть, но, оказалось, что зря. То, ради чего Он с ней боролся, оказалось всего лишь грëзами. Он сам не раз думал порвать с жизнью, но у Него не хватало мужества, а, может, трусости сделать это. Но как же страшно умирать. Он почувствовал могильный холод. Конечно же, система обогрева скафандра вышла из строя. А снаружи меньше двухсот градусов ниже ноля. Он засмеялся сквозь сжатые зубы жутким смехом:

– Хы-хы-хы! На! Получи меня! Подавись! Ты же хотела меня!

Страшный жгучий холод обдал Его тело, сведённое судорогой. И у Него не осталось сил смеяться. Он дрожал и дышал раскалённым воздухом. Ощущение небывалого холода постепенно проходило, и одновременно с этим Он проваливался в чёрную тяжёлую воду всё глубже и глубже…

***

– Дай мне шанс.

– ЧЕГО ТЫ ДОБИВАЕШЬСЯ?

– Ты знаешь.

– А ЗНАЕШЬ ЛИ ТЫ?

– Узнаю, когда добьюсь. Непременно узнаю…

Глава четвёртая. Повелитель Ветра.

Он окончательно и бесповоротно запутался в окружающем. Он не понимал, что с Ним происходит. И что происходит с миром. Единственное, чего хотелось, так это покоя. Его продолжали душить тяжёлые сны, после которых Он не высыпался. Всё вокруг казалось чужим. Вроде бы всё своё, но, в то же время, не то. Как сон, схожий с реальностью. В нём тоже всё в целом знакомо, но есть частности, выбивающиеся из нормальной действительности. Однако, чтобы понять, что ты спишь, необходимо проснуться, что Ему, казалось, никак не удавалось. Хотя, в одном из своих снов Он хотел бы остаться навечно. Кругом было голубое-голубое небо с белоснежными мягкими облаками и больше ничего. Ни Солнца, ни усталой Земли, одно лишь небо, и Он, летящий или падающий в эту голубую вселенную в бесконечном движении, которое не ощущалось. И чувство небывалого восторга и великой радости. К сожалению, Он, испугавшись приступа агорафобии, тогда проснулся, и больше это волшебное место Ему никогда не снилось.

С памятью творились тревожные вещи: Он помнил, то, чего с Ним никак не могло происходить. Одно только путешествие по мёртвому городу, погибшему в жерле атомной войны, чего стоило! Или Его смерть на строительстве лунной станции. Насколько Он понимал, ни атомной войны, ни заселения Луны никогда не было. Да и Он сам, собственно, вроде бы вполне живой. И всё же, Он эти события помнил. От всех этих псевдореминисценций хотелось стать маленьким-маленьким, сжаться в тугой комочек и забраться куда-нибудь поглубже. Он жил, постоянно цепляясь за реальность, потому что, стоило Ему расслабиться, как сознание проделывало с Ним странную штуку: то ли раздваивалось, то ли улетало куда-то в другие действительности. Он ощущал себя чужим, как бы вмонтированным в этот мир. Он старался принимать это за игру, выдуманную Им же самим, чтобы не сдохнуть от скуки. Болезненный мир переживаний не давал покоя. Не раз приходили мысли, что Он просто-напросто сошёл с ума. Версия эта была очень правдоподобной и объясняла все странности. Но она Ему не нравилась по причине излишней простоты, так просто никогда ничего не бывает. Да и быть психически больным – сомнительное удовольствие. Разобраться Он не мог и потому предпочитал вообще не думать об этом.

В последнее время Его стал больше волновать более приземлённый вопрос: что же, в конце концов, Он будет кушать? Деньги заканчивались, а Он не помнил, где работает и работает ли вообще. Поэтому однажды утром Он вышел в свет. Морозный воздух быстро вскружил голову. Интересно, сколько же времени Он провёл, не выходя из дому? Снега было мало. Зима нынче оказалась жадной. Зато температура с лихвой окупала недостаток осадков. Солнце, отражаясь от тонкого белого покрывала, вызывало пароксизмы чихания. Голые деревья стойко боролись с морозом, не обращая внимания на такие мелочи, как муниципальные службы, обрезающие их раскидистые ветви. На центральном рынке, как всегда, царило суетливое оживление. Потолкавшись между рядами, Ему пришло в голову обратиться в администрацию рынка. Загаженные задники не вызывали положительных эмоций и напоминали Ему о собственной квартире. Администрация сегодня, видимо, не работала, так как двери были закрыты. Проходивший мимо забулдыга в засаленной спецовке грубо обратился к Нему:

– Чего здесь отираешься?

– Работу ищу. Где начальство?

– Ты б ещё министра торговли поискал! Пойдём к бригадиру, с ним потолкуешь.

Пьяный в хламину бригадир уставился на Него красными белками глаз и, тыча указательным пальцем, грозно спросил:

– Пьёшь?

– В обязательном порядке.

– Так вот, – заявил бригадир заплетающимся языком, – у нас на работе не пьют и пьяниц презирают!

Он помолчал, пытаясь ухватить нить разговора, но в конце концов махнул рукой.

– Паспорт давай.

– Ага! Всенепременно! Я что, похож на гастербайтера?

– Ладно, счас напишем заявление, – не стал спорить бригадир.

– Вы сначала скажите, сколько платить будете.

– Умный, я смотрю, интеллигент что ли?

– Что вы, что вы, такое же быдло, как и вы.

– Чего?! – Бригадир побагровел и попытался подняться.

– В смысле, не умнее вас.

– Да? – Бригадир туго соображал. – Не сбивай. Зарплата хорошая, но маленькая.

После ещё получаса этого бесполезного разговора, сошлись на том, что Он завтра пойдёт в отдел кадров с подписанным бригадиром заявлением и заключит трудовой договор. А сегодня, если хочет получить эту работу, пусть наденет робу и дует к третьему контейнеру.

Бригада попалась хорошая: Стёпа – олигофрен, Юрий – бывший зека и Макс – студент мединститута. Несмотря на бесконечные перекуры, за день они перетаскали не одну тонну барахла. Он, не привыкший к таким нагрузкам, быстро умаялся. Юрий постоянно отлынивал и норовил спихнуть свою работу на Стёпу. Макс, пытавшийся восстановить справедливость, постоянно получал от Юрия подзатыльники. Весь трудовой процесс сопровождался обильным принятием на грудь национального напитка спирт «Рояль» без закуски.

Домой Он вернулся, смертельно уставший и смертельно пьяный. Хорошо, что завтра понедельник, и рынок не работает. Не приходя в сознание, Он уснул, впервые за последнее время не увидев снов. Проснулся Он, одолеваемый болью в мышцах и голове. Ещё целый час Он боролся с нежеланием вставать, но в отдел-то кадров ползти нужно однозначно. Поэтому Он с трудом, как старичок, встал из тёплой постельки и высунулся на мороз. В отделе кадров, к счастью, долго не мурыжили, и Он сразу же бросился к ларьку – живительному оазису в пустыне трезвости. Пиво тут же оживило Его. Купив ещё несколько бутылок, Он вернулся домой и решил устроить уборку. Такое приходило в Его безумную голову нечасто, о чём живописно говорило Его загаженное жилище, больше напоминающее свинарник. Для начала Он собрал весь мусор, пропылесосил старым умирающим пылесосом пол и сгрёб разбросанную по всему дому одежду в одну кучу. Потом Он, превозмогая отвращение, вымыл посуду, которая неровной горкой скопилась в ржавой раковине. Подогреваемый пивом, Он решился на ещё более решительные действия – прибраться в шкафах. В первом шкафу оказались школьные тетради и так и не сданные в библиотеку учебники за пятый класс. Он с наслаждением вывалил всё содержимое полок на пол и уселся в центре этого бумажного хаоса, принявшись разгребать тетради с целью выявления ненужных и отправления их в мусорное ведро. Уже на пятой тетради дело застопорилось, так как Он принялся внимательно просматривать их содержимое, с ностальгией вспоминая о таких ненавистных школьных годах. Правда, в памяти хранились лишь отрывочные воспоминания, словно бы и не жил вовсе. Так пролетел час и бутылка пива. И тут Он наткнулся на небольшую тетрадь с вырванными листами. На обложке была надпись: «геометрия. Шестой класс». Однако внутри вместо треугольников и параллелепипедов было написано Его почерком: «Мой личный дневник». Прихлёбывая пиво и ничего не понимая, Он принялся читать дневник, который до сего момента и в глаза никогда не видел.

«Запись первая. Хотелось начать писать дневник по всем правилам, то есть с датой, но я её не знаю, а календаря нет. И телевизора нет. И телефон потерял. А компьютера сроду нет. Поэтому буду просто нумеровать каждую новую запись. О чём писать, собственно, не знаю тоже. Просто скучно. Друзья не заходят. Была только Татьяна недавно, отругала за беспорядок, как всегда. Я осторожно поинтересовался, как там Ленка, а Татьяна так выразительно на меня посмотрела и осторожно спросила:

– Какая Ленка?

Я замял для ясности, но всерьёз забеспокоился о своём психическом здоровье. Татьяна тоже, и ушла озадаченной. Хорошо, что я ещё не спросил у неë, какое число. Она бы точно решила, что я рехнулся. Я попытался припомнить всё, что было у меня с Ленкой, но в голове царила потрясающая каша. Я решил, что без бутылки не разобраться. Вот, сейчас пишу дневник и пью пиво. Каша в голове осталась, но зато настроение поднялось»…

Он, тоже ничего не понимающий, посмотрел на пустую бутылку, которая оказалось последней, и сбегал до ларька уже более бодро, нежели чем с утра. Потом Он продолжил читать сие увлекательное чтиво. Да и как не увлекательное – не каждый день читаешь про себя свою писанину, которую ты не писал.

… «Я так рад, что отдыхаю. Работать не надо, вставать рано не надо, ещё бы денег давали побольше, а то, как всегда, до конца отпуска не хватит. Как же потом опять неохота на эту обрыдлую работу возвращаться!

Иногда у меня возникает чувство, что я занимаю чьё-то место. Не на работе, а вообще, так сказать, в этом мире. Будто бы вокруг меня чужая жизнь, в которой мне не место. Вроде, всё моё, но всё же. Вот почему Татьяна совершенно не знает Ленку? Ведь они подруги, вроде. Ничего не понимаю. Чувствую себя не в своей тарелке. Ощущение, словно забыл нечто важное. Голова просто пухнет. Психиатру, что ли показаться? Нет, не хочу, ну его на фиг! Мысли какие-то бредовые.

Запись вторая. О, голова моя бедная, прости меня, дуру старую! Сколько пива ни бери, всё равно мало, а с утра понимаешь, что последняя бутылка была лишней! Пить люблю, но не выношу похмелья, как бы так без него? Таблетки не хочу глотать – всё равно не помогут. Надо бы по идее опохмелиться, но мысль о пиве вызывает тошноту. Трясёт всего, весь на измене. Покурил сдуру, не удержался, так чуть тут же не помер»…

Он оценил количество пустых бутылок вокруг и понял, что движется к подобным последствиям. А завтра вообще-то на работу. И там ещё придётся пить. Воспоминание о работе настолько испортило Ему настроение, что этот дневник стал казаться Ему чем-то зловещим. Даже читать расхотелось. Страшно. Он отложил тетрадь в сторону и пьяно уставился на отклеивающиеся обои. В пустой голове носилась пара бессвязных мыслей, мешая сосредоточиться. Ему хотелось всё обдумать, но пиво совсем не способствовало ясности мыслей. Жизнь катилась в неизвестном направлении ко всем чертям при минимальном Его участии. Мог ли Он предположить некоторое время назад, что настолько в ней запутается, что будет считать себя чужим в собственной жизни? Всё перемешалось и спуталось. Он продолжал жить по инерции, и Его мало что интересовало.

…«Запись третья. Сегодня ни к селу, ни к городу вспомнил о Ней. Собственно, я о Ней и не забывал, но сегодня стало особенно больно. Я продолжаю Её любить и ненавидеть. Как мне стать счастливым, если я не могу Её забыть? Да и помню, я, скорее всего, не Её, а Её образ, созданный моим воображением. Но, тем не менее, Она навсегда в моём сердце, ей Богу, как заноза, которая иногда начинает нарывать, изъедая гноем душу. Благодаря Ей я знаю, что любовь существует, но лучше бы я продолжал до сих пор считать любовь бреднями романтически настроенных эрофантастов. Ненавижу ли я Её? Да. Нет. Из-за Неё жизнь пошла кувырком, но я сам себе её испортил. Я придумал любовь к Ней, я придумал Её любовь к себе. Она не виновата, что не смогла соответствовать моим мечтам. Иногда я задумываюсь, а была ли Она на самом деле? Не знаю. Я уже давно ничего не знаю. Но, если бы Её не было, я бы всё равно Её придумал»…

Алкоголь способствовал лабильности эмоционального статуса, и Он поймал себя на том, что шмыгает носом. Ему стало жутко жалко себя. К тому же стало жалко и другого себя. С ресницы левого увлажнившегося глаза упала солёная капля. Легко расчувствоваться от грустной истории, если эта история о тебе. Через пару минут, растерев глаза до красноты, Он устыдился собственной слабости и выкинул эти глупости из головы.

…«Запись четвёртая. Сегодня я смотрел на звёзды. Какими сразу мелкими по сравнению с ними кажутся мирские дела! Все проблемы меркнут под холодным сиянием чужих солнц. Какое дело этой Вселенной, бесконечность которой не укладывается в моей голове рядового пэтэушника, до такой мелкой сошки, как я? Я просто не существую со своими глупыми проблемами для Универсума. Я растворяюсь в звёздном океане, я теряю индивидуальность и приобретаю умиротворённость. Сознание расширяется, и я становлюсь ближе к звёздам. Кажется, что вот-вот растворюсь среди квазаров и пульсаров, потеснив тёмную материю Космоса. Мысли мои рассеиваются, моими органами становятся короны далёких солнц, я забываю, кто я и как пользоваться старым телом. Ещё немного, и я стану всем и одновременно ничем… Но у меня затекает шея, и наваждение испаряется. Вселенная вновь сужается до размеров меня, и космическое настроение пропадает. Жить-то приходится на Земле с её проблемами. Хочешь, не хочешь.

Запись пятая»…

Он машинально прочитал следующий абзац, и лишь через несколько секунд до Него стал доходить смысл написанного. Он вернулся к началу пятой записи и лихорадочно «впился» глазами в текст.

…«Здравствуй! Если всё, рассказанное Повелителем Ветра, правда, то ты сейчас наверняка читаешь мой дневник. А если я просто сошёл с ума, то ничего страшного, я, так или иначе, беседую сам с собой, поэтому, всё равно здравствуй. Хотя довольно необычно заниматься подобным общением через дневник. К тому же, твою реальность я всё равно не смогу проверить. Тебе (если ты всё-таки есть) сейчас хуже – так как ты-то знаешь, что я существую. Согласен, в это трудно поверить. Такого не может быть на самом деле. Но постараюсь всё рассказать по порядку.

Во-первых, он – простой смертный, и его зовут Повелитель Ветра, во-вторых, он путешествует по различным мирам. Появился он внезапно посреди комнаты. Странный тип. Одет в кожаный пиджак и джинсы, а его лицо! Ты знаешь, что описывать людей я не умею, но дело даже не в этом. Его черты неуловимы, но в то же время кого-то напоминают. Лицо у Павла (это сокращённо от Повелителя Ветра) расплывчатое что ли какое-то, как будто видишь его во сне и никак не можешь толком разглядеть, хотя смотришь прямо на него. Я даже и в памяти не могу воссоздать его образ. Ну да ладно, это дело десятое (хотя подтверждает моё умопомешательство)»…

Он с готовностью с этим согласился, и решил, что у Него раздвоение личности, при чём одна из половин явно сошла с ума.

…«– Ты кто? – Спросил я, так испугавшись, что сердце чуть было в малый таз не свалилось.

– Повелитель Ветра.

Объяснил, называется.

– Ну и что?

– Ну и всё.

Как в анекдоте, только мне что-то не до смеха.

– Юмор понял. Ладно, ты пошутил, я посмеялся.

– Не ёрничай. Дело к тебе имею серьёзное. Будем разговоры разговаривать.

Это я, значит, ёрничаю? А в голове какой-то криминал всё мерещится. Может, перебежал кому дорожку, меня заказали, и сейчас примутся на счётчики свои ставить. Но, хоть убей, не помню, кому успел насолить, правда, с моей памятью не мудрено и забыть.

– С этого момента ты никогда не будешь жить прежней жизнью.

Ну, точно, бандит какой-то.

– А паяльники будут?

– Не понял, – не понял Павел.

– Не обращай внимания. Может, чаю хочешь или чего ещё?

– Нет, спасибо. Обойдусь. Ты не заметил, что в последнее время тебя окружает много странных вещей?

– Ага, одна сейчас стоит передо мной. Кстати, присаживайся, не стесняйся.

И ведь не постеснялся, сел на стул, скинув с него мои вещи на пол. Как дома у себя.

– Я серьёзно спрашиваю.

– А я серьёзно отвечаю. А вообще, конечно, много странного: помню то, чего не могло быть, помню свою смерть, при чём не одну. И вообще живу какой-то не своей жизнью.

– Думаю, я смогу тебе помочь.

– Вы доктор?

– Я Повелитель Ветра.

Вот заладил со своей кличкой. Но бояться я почему-то перестал.

– Я путешествую, так сказать, летаю по различным мирам.

– В ступе?

– Кончай тупо прикалываться, а то уйду.

Думал, я расплачусь.

– Ну, летаешь ты по мирам, так и летай себе дальше, я-то здесь при чём?

– При том.

В общем, посоветовал мне Павел заткнуться и воздержаться от своих неуместных комментариев. Когда я начал вникать в смысл его рассказа, то перебивать охота отпала сама собой. Для начала Повелитель Ветра прочитал мне краткий вводный курс о строении Мироздания. Оно, это Мироздание, очень ревностно относится ко всему сущему. Будь то человек, либо какое животное, дерево ли, минерал ли, вирус, бактерия, в общем, ко всему. У Мироздания для каждого уготована определённая функция, пусть и мизерная, но без её выполнения нарушится мировой гомеостаз. Эти даже незначительные нарушения Вселенная тут же стремится восстановить, чтобы не разлететься в итоге в тартарары.

– Значит, эта функция для человека является чем-то вроде судьбы? – Спросил я.

– Судьбы, как таковой нет. Есть только закон Природы. Как, допустим, электрон притягивается к электромагнитному полю, и сам электрон этого изменить не может, не нарушив закона. Но ведь это нельзя назвать судьбой. Судьба предусматривает наличие сценария. Для Мироздания же не нужны рабы сцены, ему нужны её работники.

Во-от. Ещё он мне поведал, что Вселенная не однозначна, не прямолинейна в пространстве-времени, то есть, проще говоря, существует бесконечное количество параллельных миров, которые повторяют друг друга, но с какими-либо изменениями. Иногда эти изменения достигают глобальных различий. Вплоть до миров, где звёзды – это не ядерные топки, а живые существа, живущие высоко в небе (жалко, что я до такого бреда сам не додумался, а то бы стал знаменитым, как Клайв Льюис). И почти в каждом мире есть я, только в каждом – свой, вот как ты, например. И, оказывается, о, счастье, что я тоже нужен Мирозданию! А я (в смысле я в одном из миров) умудрился помереть раньше срока, не успев выполнить своей функции. Уж не знаю, что там произошло – Павел не уточнил, но в итоге в стройной схеме Мира появилась брешь величиной с меня. И Вселенная, стремясь восстановить гомеостаз, попыталась заткнуть эту «дырку». Догадайся, чем. Конечно, мной! Мной, но из другого мира. Тело несвоевременно убиенного меня быстренько рассыпалось на атомы, так как место для его гниения в природе ещё не было предусмотрено, а вернуть тело в круговорот веществ было необходимо. А вот сознанию гнить не положено, деваться, правда, ему некуда, вот оно и болталось в мировом Эфире без дела (и без тела). Пока не появился я из другого мира. Моё бездомное сознание из этого мира, не медля, устремилось в новое тело, смешиваясь там с уже официально прописанным эго. Потому-то мы и помним то, что с нами в родном мире произойти не могло. Отсюда и ощущение чужеродности всего окружающего. Но это ещё не всё. На месте меня, перемещённого в другой мир, также возникла брешь, и Вселенная закрыла её по тому же принципу: то есть, переместив сюда ещё одного меня из другого мира. И так бесконечно, благо миров великое множество. Мы с тобой существа и без того нежные и нервные, а тут ещё с сознанием непонятые вещи твориться стали, поэтому многие из нас наложили на себя руки, что подстегнуло и без того неуправляемую «чехарду между мирами.

Возникает резонный вопрос, а при чём здесь, собственно говоря, Повелитель Ветра? Павел – это представитель породы существ, именующих себя простыми смертными.

– А кто тогда мы? – Спросил я у него.

– Вы – просто смертные. Чувствуешь разницу?

Так вот, эти скромняги «простые смертные» на самом деле очень даже не простые. На Земле их всего несколько тысяч. Они путешествуют по земным мирам, но ни в одном из них не могут оставаться подолгу – их гонит «Ветер, дующий между мирами», и нет у них собственного мира. Зато они могут также перемещаться в любую точку Земли и перемещать материальные объекты на расстоянии. Прилетят, допустим, в Париж, и, чтобы не отставать от моды, перекинут на себя одежонку из магазина, даже на километр к нему не приближаясь. Вот так и мотаются всю свою, кстати, довольно-таки долгую жизнь из мира в мир без определённого места жительства. Как сказал Павел, я управляю Ветром, а Ветер управляет мной. Кроме простых смертных, существуют также непростые смертные, бессмертные, простые бессмертные и непростые бессмертные.

Непростые смертные живут ещё дольше простых, и, кроме их умений, могут перемещаться в миры других планет, обладают телепатией, левитацией, репарацией и чёрте чем ещё, чему я названия не знаю. Могут управлять также нематериальными объектами. Как это выглядит, я так и не понял до конца. Вроде как могут работать с информацией непосредственно без её материального субстрата.

Про бессмертных я понял только то, что это очень круто. Возможности их практически неограниченны – этакие заместители Бога. Про простых бессмертных и подумать страшно, а про непростых – кто это может быть и что он может, не хотелось бы и представлять. Как я понял, вся эта иерархия касалось не только миров Земли, а охватывала и всю Вселенную.

Так вот, я, наконец, подошёл к самому главному. То, что сейчас происходит со мной – со всеми нами – в конце концов, приведёт к тому, что все наши сознания из разных миров соединятся в одно в одном нашем теле, и больше не будет отдельного меня в каждом мире, а буду один я, но для всех миров Земли. Я буду простым смертным как Повелитель Ветра. Если я не сошёл с ума, то процесс уже запущен, и его не остановить. Рано или поздно «чехарда между мирами» закончится объединением всех нас и поднимет Меня на ступень выше, хочу ли я этого или не хочу. Скорее всего, я хочу. Ведь это необычно и увлекательно, больше похоже на сказку. Это идеальный шанс обрести смысл жизни и отбросить всё нехорошее, что произошло со мной и, собственно, привело к этому.

Но, знаешь, я устану ждать. Я уже устал. Единственное, что меня держало, так это ожидание чего-то хорошего и необыкновенного, и вот, оно произошло! Уходя, Павел намекнул, что есть способ ускорить «чехарду». Я знаю, что он имел в виду. И, если ты – другой я – сейчас это читаешь, то, значит, я сделал это.

Запись последняя. Я закончил дневник. Мне страшно. Но я всё решил. А что меня здесь держит? Но я не прощаюсь. Я надеюсь возродиться уже в новом качестве. А, если честно, не так уж и плохо было быть просто смертным. До встречи».

***

Татьяна дочитала Его дневник до конца. Он всегда был не от мира сего. Но чтобы до такой степени! В последнее время Он иногда переставал узнавать друзей, в том числе, и её, начинал изъясняться на каком-то странном наречии, не узнавать родного дома, пугаться выходить на улицу, рассказывать, что живёт на самом деле в другом городе и тому подобное. Периодически Он становился более нормальным, но, в конце концов, Он пропал. Ни в больницах, ни в моргах она Его не нашла. Если бы Он собирался уехать, то всё равно бы предупредил Татьяну, да и взял бы кое-какие вещи с собой. А так пропал, не оставив даже записки, кроме вот этого бредового дневника. Из-за неаккуратного, как и Он сам, почерка Татьяна разобрала не всё из Его записей, но суть поняла. Поверить в это было сложно, хотя и объясняло Его нелепое поведение в последнее время. Татьяна не хотела думать о том, что Он просто-напросто сбрендил, но дневник говорил именно об этом. Татьяна забрала тетрадь и решила никому, даже милиции, её не показывать.

Больше Его так никто и не видел. Близких родственников у Него не было. Он пропал, словно Его и не существовало. Что с Ним сталось, так и не узнали, да не сильно и хотели. Существовал, правда, ещё Его дневник, но кто в здравом уме поверит в те бредни? Да к тому же при переезде на новую квартиру дневник потерялся, и Татьяна вскоре начала сомневаться, был ли он. И был ли Он? А действительно, жил ли такой человек, или же всё это были просто чьи-то грёзы?

Глава пятая. Игры на воде.

Стоял поздний осенний вечер. Моросил холодный дождь. Небо было затянуто тяжёлыми ночными тучами, не пропускающими ни единого лучика света. Лишь в окнах нескольких одноэтажных домиков горел тусклый свет. Большинство лачуг были погружены во тьму: либо они пустовали, либо хозяева уже ушли на боковую. Под ногами противно хлюпала грязь. Было довольно паршиво, но я чувствовал к этому агонирующему миру тусклый отголосок привязанности. Большинство своих прежних жизней я прожил в подобном городишке.

Мир этот определённо пережил ядерную войну – это чувствовалось в воздухе, в грязи, в тёмных окнах мёртвых домов. Город переживал упадок, как и весь этот догнивающий мир.

Я пришёл несколько мгновений назад. Не знаю, сознательно или нет, я решил навестить родной город, но «Ветер, дующий между мирами» привёл меня именно сюда. Я Скит, Скиталец. Не очень-то оригинальное имя, как у других простых смертных, например: Беспутник (сокращённо, Ник), Мировая Девчонка (Мира), ЛайфЛонг (Эл) и так далее, но зато наиболее подходит к моему душевному состоянию. Я скитаюсь по мирам. Я обрёл новые способности. Я погиб как просто смертный, но возродился как простой смертный. У меня появился шанс начать всё заново.

Я направился к двухэтажному дому, выделяющемуся на фоне остальных. Он выглядел не столь убого, как остальные хибары. С освещённой веранды неслась перебранка, и, приближаясь, я стал различать отдельные реплики. Высокий мужской голос с хрипотцой надрывался:

– … правда! Я никуда не уйду! Это мой дом!

Женский голос, менее противный, но такой же визгливый, вопил в ответ:

– Это дом моего отца! Не смей называть его своим! Проваливай!

– Нет! Я твой муж!

– Муж?! То, что ты трахал меня три года, не даёт тебе права называться моим мужем! За свои деньги я найду мужика моложе и здоровее тебя! Проваливай!

– Сучка! Ты хочешь выкинуть меня на улицу без гроша в кармане! Так ты мне отплатила за эти три года!

– Это ты мне отплатил! Я не ожидала от тебя такой низости! Ведь Сандра больна! Убирайся, не хочу тебя видеть!

– Пять тысяч!

Я поднялся по ступеням. Парочка, занятая выяснением отношений, меня до сих пор не замечала. Толстая спина мужчины мешала мне пройти. Я взял его за воротник и дёрнул вниз. Мужчина от неожиданности, перелетев через все ступеньки, плюхнулся в грязь. Из его горла раздался сдавленный визг. Я вынул из кармана пачку банкнот и кинул толстяку на грудь.

– Уходи, – бросил я через плечо.

Даже не оборачиваясь, я был уверен, что он дрожащими от возбуждения пальцами схватил деньги и, не пересчитывая, засунул их себе в карман, собираясь уходить. Я его недооценил. Толстяк развернул меня и сжатой в кулак рукой врезал мне в челюсть. В глазах вспыхнули белые звёзды. От неожиданности я чуть не потерял равновесие. Мой ответный удар был к стыду очень слаб и не помешал толстяку вновь ударить, что разбудило во мне холодную ярость. Несколько моих быстрых ударов кулаками заставили противника сменить тактику. Толстяк стал пытаться свалить меня в грязь, пользуясь своим преимуществом в весовой категории. Я врезал ему коленом в живот, и, когда он согнулся пополам, принялся лупить его локтём по спине. Его мощных ударов в пылу драки я не чувствовал. Он обхватил своей сильной рукой мою шею и стал пригибать меня к земле, я рывком кинул своё тело назад, и мы вместе упали на спину, подняв фонтан грязных брызг. Встали мы одновременно. Его ужасный удар лбом в переносицу чуть было не вырубил меня. Я всё же устоял и умудрился накинуть ему на голову его же куртку и принялся бить по ней. Толстяк с трудом вырвался, и я проводил его пинком. Он увернулся и остановился слегка в отдалении. Несколько секунд, тяжело дыша, мы обменивались мрачными взглядами. Наконец, толстяк, видимо, удовлетворённый дракой и полученными деньгами, повернулся к женщине, которая с веранды наблюдала за боем, и сказал, задыхаясь:

– Ты ещё об этом пожалеешь!

После этого он удалился в темноту медленной гордой походкой непобеждённого человека. Женщина снизошла ко мне с веранды и ровным голосом спокойно сказала:

– Благодарю вас.

Ростом она была вряд ли выше меня, что мне невольно льстило. Лица я не мог разглядеть, так как источник освещения находился за её спиной.

– Пустяки, – отмахнулся я, пытаясь восстановить дыхание.

– Для вас пять тысяч пустяки? – Таким же ровным голосом удивилась она.

– Кто же вы такой?

– Скиталец, – ответил я честно.

– Вот как? А как вас зовут?

– Скит, – я улыбнулся.

– Очень странно, но, тем не менее, приятно. Я Аманда. Идёмте в дом, вам необходимо привести себя в порядок.

Похоже, эта женщина привыкла, что бы её волю выполняли неукоснительно. Что ж, подобные просьбы я готов выполнять без пререканий. Мы поднялись по ступеням в прихожую, и Аманда обернулась ко мне. Я почувствовал разочарование: у моей покровительницы было некрасивое мальчишеское лицо, покрытое веснушками, пронзительные глаза серого цвета, редкие медные волосы. Впрочем, что-то в ней меня притягивало, и я вновь расплылся в улыбке. Аманда с интересом рассматривала меня.

– Сбросьте всю вашу одежду здесь у порога.

– Что, уже?

Уголки её губ дрогнули.

– Вы перепачкаете мне весь дом. Раздевайтесь.

Действительно, грязь с меня буквально лилась. Я быстро разоблачился, оставшись в плавках. Аманда обвела меня оценивающим взглядом:

– Смущение точно не является вашим пороком.

– По-моему, пора переходить на «ты», пока я всё ещё в трусах.

Аманда рассмеялась:

– Пойдём в ванную, любитель плоских шуток.

«Та ещё Джоконда», – подумал я и двинулся за ней.

Роскошью дом не изобиловал, но, вероятно, по здешним меркам достаток этой семьи был выше среднего. В ванной висело большое зеркало, и у меня появилась возможность разглядеть собственную разукрашенную физиономию.

– Да, Руслан тебе неплохо начистил.

– Руслан – это тот приятный милый толстячок, с которым у меня буквально пару минут назад возникли небольшие разногласия, которые пришлось решать методом приложения определённого физического воздействия? – Утвердительно проговорил я, оценивая ущерб, нанесённый моей внешности «приятным милым толстячком». Ущерб был немалым, и ещё не скоро я могу появляться в приличном обществе. Пока, впрочем, мне хватало общества Аманды.

– Ничего! – Бодро произнёс я. – Ему тоже неплохо досталось. Он твой муж?

– Был. Вот мыло и полотенце. Приводи себя в порядок. Я пока подыщу тебе чего-нибудь из отцовских вещей. В Руслановых тряпках ты точно утонешь.

Аманда вышла. Я ещё немного поглазел на то, что осталось от моего лица, и полез под душ. Когда Аманда вернулась, я ещё только намыливался.

– Фу! Какой ты медленный, – возмутилась Аманда из-за двери, – в армии никогда не был?

– Да разве теперь упомнишь, где я был? Я прожил гораздо больше жизней, чем ты думаешь.

– Ага, ты сторонник теории переселения душ.

– Вообще-то, нет. Кстати, про душ, я выйду через пять минут.

– Тогда я тоже успею переодеться. Как закончишь, проходи в комнату.

Закончив плескаться, я приоткрыл дверь, увидел горку одежды на полу, и, воровато озираясь, втащил её в ванную. Рубаха и штаны оказались по длине чуть велики, но в них было уютно. Следуя просьбе новоиспечённой знакомой, я прошёл в комнату. Обставлена она была со вкусом: диван, кресла, посреди столик, у стен книжный шкаф и буфет с фарфоровой посудой. Я подошёл к книгам, изучая корешки. Пушкин был знаменит и в этом мире. «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» Потом я опробовал на мягкость диван. Испытание диван выдержал на «отлично», и я решил его не покидать до появления моей некрасивой, но милой повелительницы. Ждать долго не пришлось. Аманда переоделась в длинное красное платье на бретельках с впечатляющим вырезом и распустила волосы. В руке она держала бутылку красного вина. Я опять растянулся в улыбке. Похоже, так часто я ещё не улыбался со времени всех своих смертей.

– Я подумала, что ты не откажешься немного расслабиться после всех волнений. Это вино разлито ещё до войны.

– В такой чудесной компании я готов пить и не столь дорогие напитки, – я не переставал улыбаться.

Аманда, поставив вино на столик, достала из буфета бокалы. Когда я разлил вино, она спросила:

– За что пьём?

– За синяки Руслана. Пусть их окажется больше, чем у меня.

Аманда рассмеялась. Моё мальчишество её веселило. Она сделала глоток, а я осушил бокал до дна. Вино было приятным и крепким.

– А твой отец не обидится, что я в его одежде?

– Не знаю, он давно умер.

– Прости.

– Ничего. Мы привыкли к смерти. Отец умер во время бомбёжки, а моя мама через полгода от лучевой болезни. Мы живём вдвоём с сестрой, но после всех ужасов войны она сошла с ума. И Руслан этим воспользовался…

– Мой город тоже бомбили.

– И что?

– Я погиб.

Аманда предпочла пропустить мои слова мимо ушей. Она сидела рядом со мной. Я вновь налил вина.

– За всех погибших в этой страшной войне, – сказал я.

Аманда на этот раз выпила до дна.

– Ты очень странный, – сказала Аманда, вертя в пальцах пустой бокал, – мне кажется, я тебя знаю, но ты какой-то неуловимый. Ты кажешься простым, но в тебе есть что-то, ускользающее от внимания. Что это?

– Не знаю, – я, помимо желания, улыбнулся.

– Ты хитрый.

– Я? Честный. Я всегда говорю только правду.

– Тогда скажи обо мне. – Аманда поставила бокал на стол.

– Ты устала. Тебя трудно удивить. В душе у тебя пустота. – Я сознательно не касался её внешности.

– А ты можешь заполнить эту пустоту?

В вопросе, на мой взгляд, прозвучала некая двусмысленность, но я предпочёл отнести её на счёт собственной фантазии.

– Не могу ничего обещать, – я придвинулся к ней, – у меня у самого в душе дыра…

Моим опухшим губам губы Аманды показались резиновыми. Внезапно она отстранилась. Я повалился на диван. Я превратился в немой вопрос.

– Подожди здесь. Я должна присутствовать лично. Я скоро.

Она спорхнула с дивана и выскочила из комнаты. Выглядела она взволнованной. Я, ничего не поняв, выпрямился на диване и увидел на стене напротив маленькую белую коробочку, светодиод которой настойчиво мигал красным огоньком. Меня неведомой силой подбросило с дивана, я напялил какие-то тапочки и устремился за Амандой. В дальней комнате я увидел лестницу, ведущую вниз. Я принялся спускаться по ней, перепрыгивая сразу по четыре ступеньки. Лестничных пролётов было несколько. На последней площадке я увидел дверь, которую охранял высокий крепкий мужик в камуфляже.

– Вы кто? Сюда нельзя! – Грозно проревел охранник, потянувшись за резиновой дубинкой.

– Я ищу туалет, – ляпнул я то, что первым пришло в голову.

Мужик в камуфляже чуть не задохнулся от такой нелепой лжи. И тут издалека из-за незакрытой двери раздался голос Аманда:

– Слава, пропусти! Пусть посмотрит.

Аманда как-то странно рассмеялась в конце. Слава недовольно посторонился, и я очутился в длинном-длинном узком коридоре. Где-то вдали маячило красное платье Аманды. Я побежал, шлёпая тапками по обветшалому коричневому кафелю, чтобы нагнать свою проводницу. Пыльные слабые лампы накаливания освещали ржавые худые трубы и грязные толстые кабели, идущие вдоль всего потолка. Я как в дурном сне не мог нагнать Аманду. Внезапно коридор закончился лестницей наверх. Я поднялся по ней и оказался перед дверью. Я дёрнул дверь, и та открылась с чмокающим звуком. Я вошёл, а дверь автоматически закрылась. Помещение освещалось лампами дневного света, и после полумрака коридора свет бил в глаза, мешая смотреть. Стены и пол были выложены белой плиткой. Я остановился как вкопанный. Голова кружилась, взгляд, как в кошмаре, не мог остановиться на какой-нибудь определённой детали. Я за свои, в общем-то, похожих друг на друга миллион жизней повидал многое, но ничего ужаснее этого видеть не приходилось. На всём протяжении стены впритык друг к дружке стояли койки, на которых лежали страшные люди: толстые женщины в исподнем, сморщенные старики в нижнем белье, и многие другие. В глаза бросались обширные гнойные язвы, деформированные и распухшие конечности, выпученные глаза, сухие струпья, обезображенные лица. У очень худой женщины не было одной груди. У одного старика была огромная толстая шея. Я медленно двинулся вдоль этой галереи человеческих страданий. У кого-то капельница торчала в вене. Кто-то лежал на скелетном вытяжении. Кто-то был перебинтован грязными чёрно-красно-жёлтыми бинтами. У кого-то были свищи, из которых торчали испачканные в гнойном экссудате дренажи. У одной старушки из дыры в животе торчала петля посиневшей кишки. Все эти люди лежали плечом к плечу на грязных, сбитых в гармошку простынях, кто-то лежал на койке вдвоём, а кто-то даже на полу. В помещении стоял жуткий смрад застоявшихся испражнений, гниющего мяса, мочи, грязной крови. Я шёл, задыхаясь и шатаясь, к противоположной двери. Не сразу я понял, что не вписывалось в общую картину ужаса, а, поняв, ужаснулся ещё больше: все люди спокойно беседовали, улыбались, кто-то смеялся шутке соседа. Никто не обращал внимания на свою боль и своё бедственное положение. Даже агонирующий больной пытался вставить словечко в разговор.

Мне казалось, что прошло несколько часов, пока я не очутился у двери. Она не была герметичной и открылась без чмоканья. Лучше бы я её не открывал. Там был точно такой же коридор, в котором продолжались ужасы предыдущего. Только там ещё были и палаты, забитые больными до невозможности. На подоконниках тоже распологались несчастные. В коридоре маячил охранник в камуфляже. Я не мог больше смотреть на эти страшные язвы, гниющую плоть и прочее, но взгляд отвести было некуда, так как всюду сохранялась та же картина. Пройдя мимо поста медсестры, я встретился с ней глазами. Её до боли знакомое лицо блаженно улыбалось, несмотря на то, что она на кушетке перевязывала культи безногому пациенту. Культи напоминали протухший салат оливье. Я поперхнулся тошнотворным кислым комком, внезапно подкатившим к горлу. Но что-то странное стало происходить со мной: я успокаивался, и все эти мерзкие ужасы переставали вызывать во мне отвращение, я начинал находить в окружающем долю юмора. Я лихорадочно осмотрелся – ни у кого из даже самых тяжёлых больных ни на лице, ни в глазах не читалось ни боли, ни страха, ни обречённости, ни страданий. Все выглядели умиротворёнными, и никто не кричал, не стонал, во всяком случае, громко, все вели себя так, будто они на отдыхе в санатории, а не в лечебнице для безнадёжных больных. И что меня больше всего пугало, так это то, что я начинал окунаться в эту неправильную блаженную умиротворённость. Мои эмоции становились с каждой минутой всё позитивнее, наперекор окружающей действительности. Почти бессознательно я бросился к окну. На подоконнике восседал истощённый мужчина жёлто-зелёного цвета с огромным животом, исчерченным синими дорожками вен, который выпирал из-под грязной полосатой рубахи. Он с улыбкой взглянул на меня добродушными жёлтыми белками. Он заговорил, и мне в нос ударил резкий запах сырой печени:

– Ты чего, братец, такой беспокойный?

– Как вы себя чувствуете? – Я не придумал лучшего вопроса.

– Великолепно! – С энтузиазмом произнёс больной. – Здесь отличная еда, отличный персонал! Я обязательно буду приходить сюда в гости после того, когда меня выпишут.

Весь его внешний вид говорил о том, что выпишут его отсюда разве что в морг. Ещё не до конца оболваненный, я принялся дёргать приржавевший оконный шпингалет.

– А что это ты, братец, задумал? – С живым интересом спросил у меня этот говорящий труп.

Охранник обернулся к нам, но смотрел кротко и без злобы, не делая попытки вмешаться.

– Давай-ка, братец, я тебе помогу, а то ты прям как умирающий.

Я не выдержал и заорал что мочи на всё отделение:

– Немедленно открывайте окна! Открывайте все окна! Воздух отравлен!

Умирающий с готовностью присоединился к моим воплям. И через миг мой призыв возымел действие. Все, словно очнувшись от дурмана, кинулись распахивать окна, даже те, кто по определению не мог пошевелиться. Да, им давно не хватало трезвомыслящего человека. Я, несмотря на мешающего мне помощника, наконец, распахнул раму, и холодный осенний воздух ворвался в коридор, мгновенно изгнав своей свежестью из моей головы туман приторного благодушия. Я несколько раз с наслаждением глубоко затянулся ночным воздухом, в котором не было этого тошнотворного больничного смрада, и обернулся. Охранник помогал больным бороться с окнами, и через минуту по отделению загулял сквозняк, выметая гнилые миазмы и окончательно меня отрезвляя. Я взглянул на своего обречённого помощника. Тот ясным взором окидывал окружающее, и лицо его на глазах темнело. Губы сардонически изогнулись, и, посмотрев на меня, как мне показалось, осуждающе, он замертво рухнул. Я двинулся по коридору. Свежий воздух приводил в чувство больных и персонал, одновременно вселяя панику в людей. Стали раздаваться крики боли, предсмертные стенания, рыдания и проклятия, люди метались и мучительно умирали у меня на глазах. Медсестра, которая только что беззаботно улыбалась, билась в истерике. На кушетке рядом с ней корчился безногий инвалид, срывая с себя бинты. Я со страхом понял, что натворил нечто ужасное и в корне неправильное.

Внезапно нос к носу я столкнулся со своей Амандой. Волосы её распустились, глаза грозно сверкали. Она заговорила своим леденяще спокойным голосом, не обращая внимания на царивший кругом хаос:

– Мы распыляем лёгкий наркотик с эйфоризирующим эффектом через систему вентиляции. Его подача постоянна.

Я, перестав себя контролировать, сжал Аманду за плечи и заорал ей в лицо:

– Что здесь происходит?! Что это?!

– Не надо было разрешать тебе идти за мной, – сказала Аманда, морщась и ёжась от боли, – на этом этаже больницы вышли из строя распылители. Я, как хозяйка больницы, вынуждена была лично проконтролировать ситуацию.

Набежавшие охранники в респираторах принялись деловито закрывать окна, не отвлекаясь на метающихся больных.

– Ты же одурманиваешь людей!!! – Я принялся трясти Аманду.

– А чего ты хотел?! – Рявкнула Аманда и тут же продолжила ровным голосом. – Думаешь, много людей в здравом уме вынесут подобные страдания?

Я начал понимать. Я отпустил Аманду. Она принялась массировать плечи.

– Война закончилась, но раны от неё никак не могут затянуться.

– И что, они знают, что их окуривают какой-то дрянью?

– Все предпочитают не задумываться об этом. Мы это делаем только для того, чтобы облегчить мучения.

Она помолчала и продолжила:

– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. И если кому-то суждено утонуть, то пусть он сделает это с улыбкой на лице.

Я тоже помолчал и сказал:

– Это как игры на воде.

Аманда непонимающе взглянула на меня. Я продолжил:

– Игры на воде хороши только тем, кто умеет плавать, для них это забава. Для тех же, кто не умеет, эти игры могут закончиться смертью.

Аманда поняла меня:

– Да. Мы все тут только и занимаемся тем, что играем на воде. Выплывают лишь те, кто умудрился забраться соседу на голову.

Я тоже играл на воде. Не умея толком плавать, я нырнул с головой в новую для меня роль Скитальца. Я оглянулся. Охранники закрыли последнее окно.

– Сейчас заработают распылители, – сообщила Аманда и прижалась ко мне.

Я её обнял. Это выглядело дико: вокруг нас кричали, рыдали, стонали и умирали люди; медики, оправившиеся от шока, пытались помочь не столь безнадёжным, а мы стояли и обнимались среди всего этого кошмара. Я отстранил Аманду и взглянул ей в глаза. Я ещё не знаю, что хорошо, а что плохо, что правильно, а что – нет, где правда, а где ложь. Я не знаю, что будет завтра, но я знаю, что сегодняшнюю ночь я проведу с этой некрасивой женщиной, а потом покину этот умирающий мир с его неразрешимыми проблемами. Наши губы слились. В этот момент раздался монотонный и почти неслышный гул распылителей. Вопли и рыдания стали стихать, а наша сладострастная истома усиливаться.

Играя на воде, необязательно тонуть, ведь можно научиться плавать. Кажется, я скоро пойму, что ищу в этой паршивой жизни. Я нащупал верный путь, которому предстоит быть долгим, но в конце которого я обрету, наконец, абсолютное счастье и смогу умереть с улыбкой на губах. Сегодня же мне достаточно той толики счастья, которую я получаю с Амандой. С сердца упал неподъёмный груз, я больше не буду тыкаться, как слепой котёнок, теперь я знаю, в какую сторону мне идти. Я тратил много времени на глупости, но теперь я вижу конечную цель и мне уже не страшно играть на воде.

Глава последняя. Повелитель Судьбы.

1.

Всё началось из-за моего двоюродного брата. Андрей был старше меня на четыре года и в этом году оканчивал нашу школу. Школу-интернат закрытого типа номер одиннадцать. Уже вот-вот он должен был выйти в большую жизнь за пределы школьной ограды, за которой никто из нас, начиная с раннего детства, не был. Сколько я помню брата, он всегда ввязывался в неприятности, но обычно справлялся с ними благодаря своим впечатляющим физическим данным, разбивая пару физиономий и отсиживая несколько дней в школьном изоляторе. Виделись мы нечасто – Андрей жил бурной практически взрослой жизнью со сверстниками на своём уровне, насколько это позволяла строгая школьная дисциплина. Отношения между нами, несмотря на разницу в возрасте, отличались теплотой и взаимной симпатией. Он не раз выручал меня из неприятных ситуаций, к которым в отличие от Андрея, я не стремился, но которые сами меня находили. А способностей к дракам я не имел.

Сегодня Андрей вновь не поделил что-то с очередным своим одноклассником, и они устроили после уроков выяснение отношений подальше от административного отсека. Я не понял сам, как очутился в толпе зевак, так как шёл в свою комнату, а она находилась совершенно в другом крыле. От драк у меня всегда холодело внутри и сосало под ложечкой. Совершенно не выношу насилия. Боюсь до темноты в глазах и слабости в коленях. Одной такой драки, в которой я участвовал лично, и которая закончилась для меня благополучно только благодаря брату, мне хватило на всю жизнь. Хорошо ещё, что директриса меня тогда строго не наказала, а ограничилась выговором, в чём несомненная заслуга была моей классной руководительницы.

Толпа школьников с первобытной радостью ревела после каждого удачного удара, а у меня начинали ныть зубы, когда Андрею доставалось. Драться больно. Чувствовал я себя крайне неуютно среди этой стаи шакалов. Мой брат и его оппонент тем временем разошлись не на шутку и лупили друг друга почём зря, разбрызгивая вокруг себя кровь. Наконец, Андрею удалось свалить противника, и болельщики моего брата взревели пуще прежнего, заработав себе злобные взгляды от товарищей того парня. Моё сердце бешено колотилось о грудную клетку, гоня пульсовую волну по всему телу и стуча в висках. Брат навалился сверху на своего обидчика и стал его душить. Пот и кровь лились ручьём с обоих, на полу валялся чей-то зуб, надеюсь, не Андрея. Парень извивался и пытался упереться коленом в «агрессора» в лице моего брата, но ему не удавалось. Победитель, в принципе, был уже определён. Однако в сей триумфальный момент в конце коридора показался электроцикл сторожа. Как не вовремя занесло сюда патрульного! Сторож, увидев толпу, принялся издали сигналить и, наверняка, вызвал подмогу по рации. Школьники раздались в стороны и принялись потихоньку исчезать в боковых коридорах. Разгорячённые соперники не слышали и не видели приближающегося сторожа. Они продолжали возиться на полу. Кто-то истошно завопил:

– Берегитесь! Рожа едет!

Андрей услышал и повернул голову к подъезжающему квадроциклу. Сторож свирепо пялился из-под шлема. Те, кто не успел смыться, угрюмо попятились, прижимаясь к стенам.

– Всем оставаться на местах! Не двигаться! Немедленно прекратить драку! – Гаркнул сторож, останавливаясь и спрыгивая с электроцикла.

Андрей разжал руки и принялся с трудом подниматься на ноги, стирая сохранившимся рукавом кровь с лица. Сторож встал между драчунами. Соперник Андрея лежал на полу и не делал попыток встать, восстанавливая дыхание и сплёвывая кровавую слюну. Андрей ещё до конца не распрямился, когда, видимо, уже кем-то заведённый сторож пнул его в бок тяжёлым армейским сапогом. Все возмущённо загалдели. Сторож резким движением выхватил из кобуры парализатор и всех обвёл его дулом:

– Молчать, не то вырублю!

Андрей от удара откатился в сторону и снова стал подниматься. Парень, с которым он дрался, решил, что хватить валяться, но встать не успел, так как сторож неожиданно свободной рукой вытащил из-за пояса резиновую дубинку и ахнул ею его по спине. Тот скорчился на полу, выдавливая сквозь сжатые зубы стон и матюги.

– Ублюдки! Я вам покажу, как драться в школе!

Мы мрачно смотрели на эту рожу, искажённую злобой и ненавистью, и понимали, что благополучно эта история для всех нас не окончится. Я содрогнулся, опасаясь за судьбу брата. Да и мне, как свидетелю потасовки, тоже могло достаться. Андрей медленно выпрямился во весь свой двухметровый рост и расправил широкие плечи, исподлобья наблюдая за сторожем, который казался по сравнению с ним просто шавкой. Рожа наставил на Андрея парализатор и зарычал:

– Давно не вырубали?!

Я видел, как по мокрой от пота спине Андрея пробежала серия судорог. Он был просто взбешён и еле сдерживался. Я мысленно умолял брата успокоиться. И он, может быть, и справился с собой, если бы сторож не занёс руку с дубинкой для удара. Андрей молниеносно выбил ногой парализатор из руки рожи и ладонью со всей дури врезал сторожу в нос. Рожа рухнул в нокауте, и обезумевшая толпа детей с криками бросилась на него. Сторож закрылся руками и ногами, когда его принялись пинать ногами. Я стоял, вжавшись в стену, и не мог пошевелиться. Вокруг словно сгустились сумерки, и страх серыми волнами толчками изливался в душу. Андрей выбрался из толпы и поднял парализатор. Я попытался окликнуть его, но язык меня не слушался, во рту всё пересохло, и я смог лишь бессильно поднять руку. Брат меня увидел и расплылся в зловещей улыбке. Я вздрогнул и одними губами сказал: умоляю, не надо. Но Андрей уже отвернулся от меня в сторону приближавшихся на максимальной скорости двух истошно сигналящих электроциклов. Школьники бросились врассыпную. Избитый сторож без движения лежал в луже собственной крови. Я продолжал стоять, оглушённый, и не мог поверить, что оказался втянутым в такую заварушку. За нападение на сторожа изолятором не отделаться. За это подвергали «перевоспитанию». Но Андрей не мог здраво рассуждать, он превратился в зверя. Он безумными глазами смотрел на мчавшихся на него сторожей. Я в ужасе видел, как Андрей плавным движением прицелился из парализатора и нажал на курок. Один из сторожей на полном ходу вылетел с электроцикла и, будучи уже парализованным, закувыркался по полу по инерции, ломая кости, чей хруст был слышен сквозь рёв двигателей. Андрей прицелился во вторую рожу, но тот успел выхватить свой парализатор и на ходу выстрелил в моего брата. Как при замедленной съёмке я видел, что Андрей покачнулся от попадания и стал оседать. Но перед этим он всё-таки умудрился выстрелить. Сторож крутанул руль, и квадроцикл двумя боковыми колёсами проехал по стене коридора. От этого манёвра рожа не удержался и вывалился из седла, чуть было не угодив под свой опрокинувшийся электроцикл. Андрей уже лежал без чувств.

В мозгу у меня что-то щёлкнуло, и я, заорав до рези в горле, что было мОчи побежал по коридору. В голове не было ничего кроме животного ужаса. Справа от меня пронёсся еле заметный бледно-жёлтый заряд парализатора. Видимо, сторож после падения поспешил с выстрелом и не успел толком прицелиться. Следующим выстрелом он меня точно снимет. Я нырнул головой вперёд, и надо мной пролетела маленькая молния. Я больно ударился об пол и кубарем перекатился через голову. Не снижая скорости, я вскочил и припустил дальше, взяв правее. Заряд пролетел слева. Сторож промахнулся три раза подряд. Так не бывает. Мне же до бокового коридора оставалось несколько метров. Дыхание сбилось, но я побежал ещё быстрей. Я успел свернуть, схватившись за угол рукой, чтобы не пролететь поворот. За моей спиной сверкнуло – рожа промахнулся в четвёртый раз. Я должен убраться как можно дальше. Я старался чаще сворачивать в боковые коридоры, чтобы спутать преследователей. Я не мог больше бежать, но и не мог останавливаться. Мне блазнилось, что рожи преследуют меня по пятам, но я не в силах был обернуться, и постоянно ожидал неминуемого выстрела в спину, но его всё не было и не было. Я перешёл на шаг и начал уже было верить в то, что оторвался, как впереди показался электроцикл. Я свернул за угол и вновь побежал, хотя это было уже невозможно. Без конца сворачивая, я добежал до лестницы между уровнями, чтобы не замедляться, я скатился по пандусу для квадроциклов, Уже без сил я ткнулся в первую попавшуюся дверь, услышав, как по пандусу грохочет электроцикл. На моё счастье, дверь послушно отворилась, и я ввалился в комнату. Кто-то быстро и бесшумно притворил за мной дверь. Наверное, целую минуту я был без сознания.

Чья-то участливая рука помогла мне подняться с пола и отвела к дивану. Я рухнул головой в подушку, хрипло дыша. В глазах было темно, и мельтешили мелкие мушки, сливаясь в причудливые фигуры. Голова кружилась, словно на карусели, в боках кололо, а лёгкие были готовы разорваться на части. Мой мягкотелый организм никогда не подвергался подобным нагрузкам.

– Что произошло? – Услыхал я сквозь вату голос своей доброй классной учительницы.

– Н-н-н-не … вы … ух … д-давайте м-ме… большего из себя я не смог выдавить.

– Успокойся, спокойно, отдышись, – пухлая рука классной нежно опустилась мне на лоб.

Почти четверть часа я приходил в себя. С трудом я сел на диван, ощутив внезапный приступ дурноты. Откинувшись на спинку, я взглянул на Татьяну Фёдоровну.

– Что случилось? – Спросила она.

– Меня ищут сторожа! – Разревелся я.

Немного успокоившись, я сбивчиво поведал ей о недавних событиях. Она удручённо выслушала меня, не в силах поверить, что это приключилось с одним из её способных учеников.

– Что мне теперь делать?! – Отчаянно возопил я, зная заранее, что мне она не поможет, ведь она всего лишь учительница. В случае её пособничества ей придётся намного хуже моего. У Татьяны Фёдоровны и так будут проблемы, если до начальства дойдёт то, что я укрывался в её комнате. А у классной даже не было собственных детей. Мне стало так жалко её, что я снова захлюпал уже красным носом. Татьяна Фёдоровна печально взглянула на меня, погладила рассеянно по голове и вздохнула:

– Горе ты луковое.

Я уткнулся в её мягкий бок и понял с удручающей ясностью, что моя жизнь из-за этого происшествия теперь никогда не будет прежней.

– Я думаю, что тебе надо сдаться и рассказать всю правду. Ведь ты не виноват в затеянном нападении на сторожей. Они тебя не накажут сильно.

Я ожидал подобных слов. Да и был ли более разумный выход? Сбежать из школы невозможно, как и вечно прятаться в её закоулках. Да и куда бежать? В большом мире я не проживу и суток. Но, если я сдамся, мне так просто не отделаться. Я свидетель небывалого доселе преступления. Классная знала об этом, но ничего лучшего посоветовать не могла.

– Я не могу сдаться, – тихо ответил я, – сами понимаете, что я подвергнусь перевоспитанию.

Моя учительница вздрогнула. « Перевоспитание» самое страшное из школьных наказаний. Медработники начисто стирают память провинившихся, и их приходится всему учить заново, даже как ходить. Правда, обучаются они в несколько раз быстрее, но уже никогда не вспомнят о прошлой жизни. Андрей меня больше никогда не узнает. Как и я его… Это конец. Но я же ни в чём не виноват! Как мне ни жаль брата, жаль до спазмов в горле, но он всё-таки преступил закон, а я-то ни при чём! Я застонал. Похоже, опять впадаю в забытье.

Но спокойно потерять сознание мне не дали. По учительскому уровню пронёсся усиленный динамиками властный голос сторожей:

– Жители двенадцатого сектора девятого уровня секции эф! Это сторожевая служба! В одном из жилых отсеков укрывается преступник, ученик восьмого класса! Он обвиняется в нападении на сторожей и сопротивлении при задержании! Немедленно выйдите из своих комнат и оставьте двери открытыми! Благодарим за содействие!

Я побелел как полотно. Татьяна Фёдоровна схватила меня за локоть и потащила в санузел. Я одеревенел, и учительнице пришлось силком тащить меня в ванную комнату. И я, и она осознавали тщетность этой попытки спрятаться. В дверь на фоне поднявшегося шума требовательно постучали. Классная сделала несколько незавершённых движений, находясь в крайней степени замешательства. Через пару секунд дверь слетела с петель. В комнату влетел сторож, замедлив своё стремительное движение, столкнувшись с учительницей. Она рефлекторно оттолкнула его. Сторож быстрым движением выхватил дубинку и наотмашь ударил ею Татьяну Фёдоровну. Из уголка её рта потекла струйка крови. Я, не осознавая, что делаю, в приступе внезапной ярости схватил первое, что мне попалось на столе, и бросился на помощь. Классная, утратив всю свою мягкость, звонко залепила роже пощёчину. Сторож в упор всадил моей учительнице заряд парализатора. Татьяна Фёдоровна стала валиться на рожу, тот, не догадавшись посторониться, стал валиться назад под тяжестью её тела. Я, не в силах затормозить, чтобы не споткнуться, перепрыгнул падающих, сжимая до боли в костяшках рукоятку кухонного ножа. Оказавшись в коридоре, я потерял рассудок. Смутно я видел учителей, прижавшихся к стенам коридора. Бежавшего ко мне сторожа я не заметил среди плывших перед глазами цветных кругов. Я резко повернулся и оказался лицом к лицу с рожей. На уровне его живота что-то противно чавкнуло. Сторож охнул и уткнулся грудью мне в нос. Я не удержался на ногах, и он уронил меня на спину. Я медленно опустил глаза. Лезвие ножа, ручку которого я всё ещё крепко сжимал, целиком скрылось в теле сторожа. Когда кровь из раны толчком обагрила мои пальцы, я беззвучно заорал в ужасе. В умирающих глазах сторожа я прочёл недоумение. Сзади послышался топот ног. Я выхватил парализатор из ослабших рук сторожа, с небывалой силой скинул его с себя и, вскочив, выстрелил в набегавшего сторожа, продолжая орать, не издавая ни звука. Сторож, в которого я всадил полный заряд, словно бы наткнулся на невидимую стену, и опрокинулся на спину, хрустнув затылком. Я развернулся в сторону дверного проёма и поразил парализующим лучом выбирающегося из-под неподвижного тела учительницы сторожа. Больше ни одной рожи вокруг не было. Учителя в шоке смотрели на эту невероятную сцену. Я выкинул парализатор из онемевших пальцев и прыгнул в седло ближайшего электроцикла, вдавив педаль газа до упора. Квадроцикл, взревев ротором, встал на задние колёса, чуть не сбросив меня на пол. Учителя вжались в стены. Управление электроциклом было максимально простым, и с ним мог справиться любой психованный школьник, каковым я сейчас и являлся.

Я мчался, как ужаленный, по коридорам и пандусам, едва обращая внимание на шарахающихся в сторону людей. В голове царила пустота и паника, животный ужас. Надсадный рёв электромотора я не слышал, квадроцикл шёл на пределе возможностей, как и я. Я видел перед собой лишь длинный тёмный тоннель с небольшим пятном света впереди, в котором мелькали повороты. Не знаю, сколько времени продолжалась эта безумная гонка по школьным лабиринтам, время для меня тогда умерло. Мчавшийся навстречу электроцикл я заметил в последний момент. Моё тело в попытке предотвратить столкновение, крутануло руль в сторону. Квадроцикл, жалобно заскулив, всё же выполнил манёвр, не снижая скорости, и перед ним неожиданно выросла стена. Электроцикл смяло в гармошку, а я, так ничего и не почувствовав, умер. В первый раз…

2.

В последнее время Он всё чаще погружался в воспоминания о жизнях, в которых Он был просто смертным. Они начинали казаться Ему более спокойными и безмятежными, чем теперешнее существование в качестве простого смертного. Да, несомненно, в Его настоящем у Него были неоспоримые преимущества, как-то: способность перемещаться между мирами, телепортация, обладание, если не бессмертием, то очень длительной продолжительностью земной жизни, телекинез; но были и минусы: прошлые жизни начисто перечеркнуты, и ни один мир не является теперь Его домом. Любой из миров рано или поздно исторгал Его из своего лона. Жаль, что счастье находиться в одном родном мире Он осознал слишком поздно. Чехарда между мирами прервала сию идиллию. Но когда же она началась? Он искал, но не находил ответа.

Он давно потерял ход времени. Для Его организма, постоянно перемещающегося между мирами, больше не существовало устоявшейся схемы смены времён года и времени суток. Его биологические часы шли намного медленнее, чем у просто смертных. Однако по Его субъективным понятиям, Он уже довольно долго находился в шкуре Скитальца. Он полагал сперва, что нащупал верный путь, но тот никуда не вёл. Ему уже осточертели эти такие разные и такие одинаковые миры. Он хотел домой, домой в свой мир, в одном из которых обитала Его прежняя сущность. Ветер, дующий между мирами, Его начал раздражать. Он старался как можно длительней находиться в одном мире, который походил на Его прежние миры, но ветер гнал Его вперёд. И Он принялся убегать в воспоминания. В памяти всплыли многие из прошлых параллельных жизней, но ни одно воспоминание не приблизило Его к ответу на вопрос, отчего Он стал таким. Отчего кто-то из прежних Него погиб не в своё время и запустил цепную реакцию чехарды между мирами. Как же Он намучился во время этой дурацкой чехарды! Он не мог понять, почему, проснувшись утром, Он не узнаёт окружающую Его действительность, отчего Он помнит то, чего в этом мире не могло с Ним произойти. Он думал, что сходит с ума. Он жил, как в тумане, смутно ощущая то, что занимает чужое место. Пока Повелитель Ветра не объяснил Ему всё, и Он, поняв, что превращение в Скитальца неизбежно, не ускорил сей процесс первым пришедшим в голову способом – самоубийствами. Он снова устал…

***

В своих прошлых смертных жизнях Он всегда мечтал питаться исключительно в кафе, барах и ресторанах, но денег для этого не имел. Став Скитальцем, Он воплотил эту мечту в реальность и первое время не вылезал из всякого рода различных кафешек, ресторанчиков, баров, забегаловок, пельменных, блинных, закусочных, фастфудов, кулинарий и прочих общепитов. Вскоре, это, правда, наскучило, и Он всё чаще обедал в одиночестве в гостиничных номерах или в съёмных квартирах. В этот же раз Он забрёл в заводскую столовую. Обстановка там была довольно неуютной, но Он не обращал на неё внимания. Угрюмые рабочие, многие в своих несвежих робах торопливо поглощали стандартный обед и скользили по Нему равнодушными взглядами. Он давно заметил, что Его черты как бы смазались, и зацепиться взглядом в Его внешности стало не за что. Вроде с первого взгляда ничего необычного, но со второго становилось непонятным, отчего ни одна Его черта не запечатлевается в памяти, моргнёшь – и Его образ куда-то улетучивается. Хотя на месте и нос, и губы, и глаза, и уши – всё осталось прежним. Первое время Он очень этому удивлялся и много времени торчал у зеркала, но вскоре махнул на это странное обстоятельство рукой.

Он тщательно пережёвывал котлеты. В отличие от трудяг, время на обед у Него не было ограничено, и Он, лениво работая челюстями, снова и снова рылся в своей памяти, пытаясь отыскать ответ на мучивший его вопрос «предтечи Скитальца», попутно отмечая картонный привкус котлет во рту. Почему-то опять вспомнился мир, в котором Он проходил обучение в школе-интернате и погиб в глупой потасовке со сторожами. Что-то там произошло не то, и подозрительно много провалов в памяти о том дне. Он сосредоточился и тут же поперхнулся. Он вспомнил, почему тогда после уроков Он пошёл не в свою комнату, а другой дорогой и натолкнулся на ту роковую драку…

3.

Сегодня у нас проходило первое занятие по классической русской поэзии. Учитель оказался нам не знаком. Меня, как остальных, поразила несколько странная внешность преподавателя: неуловимые черты лица, и абсолютно никаких признаков возрастной принадлежности. Не представившись, учитель начал занятие. Он рассказывал про стихотворные размеры, про рифмы, приводил в пример стихотворения, которые никогда ранее на уроках литературы мы не слышали. Я сперва вслушивался внимательно, но затем меня посетила, как мне тогда показалось, удачная идея. В течение недели я никак не мог решиться признаться Ей в том, что я в Неё влюбился. Такое чувство меня посетило впервые, и я просто не знал, куда с ним деваться. Моя нерешительность весьма способствовала моим мучениям. Сегодняшний же урок подтолкнул меня к мысли сделать признание в стихах. Очень романтично. Ага! Я тихонько выдернул двойной листок в клеточку из учебной тетради, сунул ручку в зубы и стал ждать вдохновения. Учитель в это время продолжал декламировать странные стихи. Наконец, муза снизошла до меня, и я принялся пачкать бумагу. Больше учителя я не слушал. Стихотворение вышло корявым и банальным. Я выдернул ещё один листок. Никогда не предполагал, что стихоплётство такое трудное занятие. Я кидал взгляды на Неё, чтобы вдохновение не покинуло меня. (Не думал я тогда, что это невинное чувство, в конце концов, бросит меня в пучину невероятных изменений в моей судьбе). Сосед по парте попытался взглянуть, чем я там занимаюсь, но я стыдливо прикрыл листок руками и посоветовал ему не лезть. Переписав в муках рождённое стихотворение начисто, я подписался снизу и, довольный собой, перечитал ещё раз. Тут прозвенел звонок. Урок литературы был последним, и класс, радостно галдя, принялся собираться. Учитель громко кашлянул и произнёс:

– Всем до свидания, а вас, молодой человек, я бы хотел немного задержать.

С холодом в душе я понял, что этот молодой человек – я. Вот сейчас я получу выговор за неправильное использование учебной тетради и за невнимательность. Было глупо думать, что учитель не заметит моей провинности. Ноги ослабели, и я сел обратно за парту. Одноклассники, посмеиваясь, постепенно расходились. Я вперил глаза в пол и нахохлился. Когда мы остались одни, учитель сказал:

– Подойди ко мне.

Я, шаркая ногами, медленно подошёл к столу.

– Ну и чем ты там увлечённо занимался? Поделись со своим учителем.

Я молча сопел, не смотря на него.

– Уж не стихи ли ты там писал?

Уши у меня начали гореть. Ещё чего не хватало.

– Да ведь я не ругаюсь вовсе. Мне просто любопытно, что ты написал. Между прочим, весь урок я читал свои собственные стихи.