Читать книгу Синдром Далекого Острова - Сергей Орлов - Страница 1

О роли моей семьи в мировой революции

-Будь хорошим мальчиком и не грусти! Мы скоро вернемся!

Я чувствую, как рука скользит по волосам. А потом исчезает. Небольшая пауза и удаляющееся щелканье каблуков. Откуда-то издалека слышится пара отрывистых фраз и легкий смех. Громко хлопает дверь и становится тихо. Я просыпаюсь.

Сухое тепло постели. Темно-серая ткань похожа на неспокойное море, каким рисуют его страницы приключенческих романов. Я барахтаюсь в нем, продирая глаза; медленные первые движения вязнут в складках простыней и одеял. Мир вокруг начинает обретать форму.

За окном валит снег. Я всегда любил снег, с самого детства, но эта зима была особенной – по телевизору только и говорили, что про аномальное количество осадков. Снегопады и метели казались бесконечными. Сейчас была середина декабря, а солнечных дней, с самого начала зимы едва набралось бы на неделю.

Я смотрю в окно, сидя на постели. Сине-черную картину раннего зимнего утра разбавляют бледно-желтые пятна фонарей, сквозь которые косыми белыми линиями проносится снег. Вдалеке видны оранжевые огни колонны снегоуборочной техники. Спросонья пейзаж напоминает мне импрессионистскую мазню.

Колонна оранжевых огней продолжает движение. Огромные, ревущие на всю округу, машины проходят в окрестностях моего дома по нескольку раз в день. По сообщениям СМИ, коммунальные службы к такой погоде, как обычно, оказались совсем не готовы, и острые на язык журналисты говорили, что если рядовые обыватели были в первую очередь удивлены количеством снега, то коммунальщиков, видимо, шокировал сам факт его наличия.

Проводив взглядом чинно следовавшие машины, я встал с кровати. Что касается меня, то первоначальное ликование к данному времени уже несколько поугасло, сменившись ощущением некоторой пресыщенности. Я не перестал любить такую погоду, нет, но снегопад хорош именно как альтернатива солнцу; да и, кроме того, добираться до университета с каждым днем становилось все сложнее и сложнее, и это не могло не вызывать некоторой моей озабоченности.

Дотянувшись до стола, я поднял служивший будильником телефон. К яркому свету экрана я оказался готов еще меньше, чем коммунальщики к снегу. Когда глаза немного пришли в себя, то выяснилось, что можно было спать еще целых пять минут. Зевая и натыкаясь на мебель, путаясь в мыслях и пространстве, я побрел в ванную.

Последнюю пару месяцев я очень мало спал. Сначала это было связано с обычной загруженностью в университете, а потом добавилась подготовка к выступлению на конференции, которую я к настоящему моменту ненавидел уже всей душой, и которая высасывала из меня кровь, как заправский вампир.

Позавтракав, почистив зубы и собравшись, я вышел в холод зимнего утра и через снега и метели, в кроссовках – потому что ненавидел зимнюю обувь – потащился к автобусной остановке.

Все шло как обычно. Добравшись до остановки с уже ждущим там автобусом и заняв место в его заднем конце, я, опять же, как обычно, привалился к стеклу, размотал наушники (успевшие по закону бечевки сбиться в настоящий гордиев узел) и включил плеер.

Случайное воспроизведение. На сенсорном экране остаются следы от подушечек пальцев. Как же холодно.

Тихое вступление на пианино.

Женский голос запел:

Mein kleines Herz

Schlägt nur für dich,

Zählt die Stunden bis du wiederkehrst,

Dann umarmst du mich.

Места вокруг постепенно заполнялись людьми. Немного печальная мелодия органично сочеталась с не слишком счастливыми лицами моих замерзших попутчиков. Слушая песню, я почему-то вспомнил, что Берлин бомбили в 1941 году с базы где-то в районе Моондзунских островов. Для немцев, ослепленных непрекращающейся чередой военных успехов, это стало ведром холодной воды. Холодной…

Я поежился, пытаясь согреться.

Mein kleines Herz

Träumt schon vom Glück.

In der Heimat wartet es auf dich

Und weiß du kehrst bald zurück.

То, как автобус двинулся, я почувствовал уже сквозь дрему. За окном плыли размытые картины; серые и черные кляксы машин с пылающими фарами-глазами, утопали в поглощающем их море всех оттенков белого. Машины были похожи на плывущих по буйной белой реке огромных животных. Ярко-желтые пятна окон домов и неоновые вывески магазинов сливались в одно огромное яркое пятно. Я снова уснул.

***

Первой парой был английский, на котором я, расположившись по обыкновению на последней парте, решил продолжить то, что столь успешно делал ранее в автобусе. А именно – спать. Заверения англичанки о том, что тема “Higher Education in the USA” окажется чрезвычайно полезной для нас в будущем, почему-то совсем не встретили у меня понимания.

Мне снилось, что мои одногрупники похитили меня и, вывезя за город, решили линчевать. В тот момент, когда Вася, мой отсутствующий сегодня сосед по парте и по совместительству лучший друг, подносил к моему горлу нож, кто-то похлопал меня по плечу. Открыв глаза, я увидел склонившуюся надо мной англичанку и обращенные в мою сторону лица одногрупников.

–Well, I’ll be damned, – начала она. – Your attention is harder to catch than Osama Bin Laden. And it’s not the first time, you know. No, sir. I often wonder why you even bother leaving home and coming here!

Я готов был объяснить ей почему я это делаю, но, прежде чем я успел открыть рот, дверь вдруг распахнулась. И вошел Василий. В одной из рук он сжимал, готовый, казалось, треснуть мобильный телефон. Другая была просто сжата в кулак. Выражение его лица было отрешенным и немного… озабоченным?

Он молча прошел через всю аудиторию, задевая парты, и, аккуратно пододвинув англичанку, плюхнулся на место рядом со мной.

–Есть разговор, – бросил он мне, не поворачиваясь и полностью игнорируя смотрящих на него группу, англичанку и меня.

Мы с англичанкой непроизвольно переглянулись.

Никто не совершал ни движения и не издавал ни звука.

–Это подождет до перемены? – спросил я, стараясь выглядеть естественно.

–Думаю да, – по-прежнему не поворачиваясь, ответил Вася.

–Прекрасно, – я перевел глаза на англичанку. – На чем мы остановились?

Она посмотрела сначала на меня, потом на него, потом вздохнула и развернувшись направилась к доске:

–Alright, we have lost enough time already…

***

–Блумсбери Груп – слышал когда-нибудь?

Он говорил громко, но его голос все равно немного тонул в шуме оживленного коридора. Я помотал головой.

Он посмотрел на экран мобильника, который не выпускал из рук, с момента своего появления на английском.

–Хотя постой, мне казалось, я что-то такое слышал, – я не был уверен. – Мне кажется, я видел что-то подобное в списке клубов и кружков. Кстати об этом, если ты не забыл, то все первокурсники обязаны до Нового года куда-нибудь вступить, а мы до сих пор состоим только в обществе чистых тарелок!

–Ты состоишь, – сказал он, не отрываясь от экрана.

–Что значит, «я состою»? Ты тоже никуда не записан.

–Блумсбери Груп, – снова повторил он, так словно это было ответом. Хотя, если подумать, это, видимо, и было ответом.

–Мы же хотели идти пробоваться в MUN? Или вот в клуб химии.

–К черту Модель ООН и к черту химию! – он все еще смотрел в экран.

–Химики, между прочим, в прошлом году…

Он, резко оторвавшись от телефона, схватил меня за плечи и прижал к стене. Я осекся на полуслове, вспоминая недавний сон.

–Знаешь, почему я опоздал? Я встретил её в гардеробе.

–Кого «её»? – не понял я.

–ЕЁ.

–Её?

–Ну, ЕЁ! – он посмотрел на меня как на идиота.

–Ах, ЕЁ! – я, наконец, понял. – И что? Она внезапно разделила твои чувства и предложила вступить в эту твою группу?

–Соня сказала, что…

–Соня, значит, – ехидно улыбнулся я.

Он на секунду отвел глаза.

–Помнишь, ты как-то упоминал в разговоре, что что-то пишешь? – негромко спросил он.

–Это здесь еще при чем? – я сбросил его руки с плеч.

–Так пишешь или нет? – не унимался он.

–Ни слова из меня не вытянешь, пока не расскажешь все по порядку.

Он вздохнул.

И стал рассказывать.

Ее зовут Соня, она третьекурсница и она ему очень нравится, собственно эту часть (кроме имени) я уже знал, ибо практически с самого момента нашего знакомства, произошедшего в середине сентября прошлого года, являлся свидетелем того, как он строил ей глазки и всячески по ней страдал.

Вкусы обсуждать бесполезно (jedem das seine), однако, ее в любом случае стоит описать. Выглядела она, мягко говоря, необычно. Но к счастью речь идет не о пирсинге, гриндерсах и фиолетовой челке, а о чем-то несравненно более изысканном. О платьях. Но совсем не тех, что вы могли бы видеть летом или на каком-нибудь суаре. Это были чрезвычайно вычурные платья, изобилующие бантами и рюшами. Нечто среднее между модой 18 века и тем, что можно видеть на героинях японского анимэ про школу. Ну и конечно к платью прилагались туфли с чулками и соответствующая прическа. Присовокупив к такому наряду смазливую мордашку и стройные ноги можно было добиться неслабого эффекта. И Соня его добивалась.

Так вот, сегодня утром они случайно столкнулись в гардеробе и разговорились, причем инициатором выступила она. Так вышло, что разговор зашел о поэзии (я удивленно вздернул бровь) и она намекнула, что состоит в (ну кто бы мог подумать) Блумсбери Групп (непонятном литературно-поэтическом объединении с неясным составом и туманными целями), на что наш Василий, в свою очередь, также тонко намекнул (тончайше прям) о том, что пишет весьма неплохие стихи и рассказы. В ответ на это, Соня предложила ему явиться в xxx после первой пары и обсудить возможность его вступления в группу.

…

Шум вокруг понемногу стихал. Прозвенел звонок.

–Неплохие стихи и рассказы, – повторил я. – Что так и сказал?

–Ага, – озадаченно ответил он. – А что так не стоило говорить?

–Ну и о чем твои стихи и рассказы? Как правильно стоять мид? Наверное, у тебя уже и книга скоро выходит, да? Интересно, как назовешь? «Хилимся, живём»?

–Очень смешно. Обхохочешься просто. К твоему сведению определенный литературный талант у меня есть… – сказал внебрачный сын Дарьи Донцовой.

Я ухмыльнулся. Ну еще бы.

–Ты уверен, что это и была та самая девушка?

–Да.

–Платье было на месте?

–Да.

–И туфли с чулками?

–Ага.

Ничего что сейчас зима!?

–И смазливая мордашка?

–Я бы предпочел термин «красивая».

–Ты же понимаешь, что что-то здесь не так и у тебя нет шансов?

–Не переживай, мы пригласим тебя на свадьбу.

–О, прекрасно! А теперь можно я пойду на следующую пару?

Я, обойдя его с не меньшем изяществом, чем он, в свое время, англичанку, двинулся вперед по коридору.

Он догнал меня в два прыжка.

–Мне нужна помощь, – выпалил он. – Ты же понимаешь.

–Неа, – я был поглощен узором на потолке. Там был узор. Никогда раньше не замечал.

–Ты же рассказывал мне про свои рассказы, которые ты никому не показываешь!

Рассказывал про рассказы… Литературный талант у него есть, ага.

–Между прочим, парень из Кружка Любителей Теоретической Физики ездил в Германию два месяца назад. Он, кстати, как и я, будет послезавтра на этой самой конференции… – попытался увильнуть от разговора я.

–Ты же их НИКОМУ НИКОГДА не покажешь.

–И-и-и-и-и-и?

–А мне нужен хотя бы один! И пара стихов!

–Ты издеваешься? Даже если бы я согласился, они же все равно нужны тебе прямо сейчас – ничего не выйдет.

–Вот и нет. Если там потребуется что-нибудь, – скажу, что не помню наизусть и принесу завтра. Ну пожалуйста! Ты все равно пишешь в стол! У тебя наверняка найдется пара ненужных стихов.

–Отстань, – сказал я беззлобно; я вовсе не хотел отдавать кому-то то, что было создано моими стараниями, но, с другой стороны, не мог отказать ему в некоторой правоте. Я действительно писал в стол и не собирался в обозримом будущем как-либо обнародовать написанное. И я… Да, я абсолютно не имел на него планов. Я понятия не имел, что собираюсь делать со всем, что уже написал и еще напишу. На то, что в каком-то далеком будущем оно принесет мне деньги и\или славу я не рассчитывал, писал просто потому что писалось. Хм… А в конце концов – почему нет? Пусть хоть кто-то получит он написанного мной пользу. Разве не в этом высокая цель литературы?

–Я подумаю, – пробурчал я.

–Отлично, я побежал! – и он, молодецки хлопнув меня по плечу и радостно оскалившись, бросился бежать.

Провожая его взглядом, я, еще какое-то время стоял, рассуждая о месте писателя в современном обществе и обществе вообще, о его нелегкой доле и о количестве бумаги, потраченном на разного рода литературные экзерсисы тех или иных господ, далеко не все из которых стали-таки писателями.

Продолжая разглядывать странный узор на потолке, я, по опустевшему уже коридору, направился в сторону кабинета истории. Хорошо зная дорогу (ну или считая, что хорошо знаю дорогу), я мог позволить себе совсем не смотреть вперед, сосредоточившись на изучении странного узора, формировавшегося из расположения круглых ламп.

Присмотревшись, я приобрел полную уверенность в том, что расположение ламп на потолке, повторяет расположение Сфирот в Кабалистическом Древе Жизни. Однако, прежде чем я успел сделать из этого хоть какие-то выводы, кое-что произошло.

–Эй!

Я остановился как раз вовремя, чтобы не столкнуться с шедшей мне навстречу девушкой. Увлекшись потолком, я незаметно для самого себя, дошел до лестницы. Кабинет истории был этажом выше. А вот…

–Смотри куда идешь! – негодующе глядя на меня сказала девушка.

Могла бы просто обойти меня.

Вместо того, чтобы двинуться дальше, она остановилась и уставилась на меня, видимо ожидая ответа. Почему-то она показалась мне мало похожей на студентку, у нее не было никакой сумки (тоже мне улика) а в руках она держала потрепанную книгу. Это был детектив. «Мальтийский сокол» Дэшила Хэммета.

–Ты что оглох? – продолжала наступление она. – Эй!

Она мне положительно не нравилась.

Лестница была довольно близко. Довольно.

Мальтийский сокол, говорите?

–Сокол, которого они найдут окажется подделкой, а Арчера убила О'Шоннесси, – выпалил я и, прежде чем она успела ответить, в два прыжка оказавшись на лестнице, рванул наверх.

Не останавливаясь, я бегом проделал весь остаток пути до кабинета.

Прислушавшись, я убедился, что погони за мной нет и хотел было уже войти, когда вдруг заметил висевшее прямо на двери кабинета небольшое объявление.

Клуб химии набирает первокурсников.

Главный корпус, западное крыло, кабинет номер 88

Для записи на собеседование позвонить по номеру 8914ХХХХХХХ

Никогда не видел, чтобы объявление висело на двери кабинета.

Химия, значит? Никогда в ней не разбирался. Хотя, возможно, это как раз и есть мой шанс что-то изменить. Тем более теперь, когда Вася сбежал. Что ж – Every man for himself. Западное крыло, 88. Быстро сфотографировав объявление, я аккуратно открыл дверь.

…

Молодые преподаватели это почти всегда здорово, но иногда довольно странно. Здорово в том случае, если они, конечно, разбираются в своем предмете. А странно потому… Потому, что паровые трубы на кораблях это пусковые установки для ракет.

–Пусковые установки для ракет? – ошеломленно переспросил я, закрывая дверь и проходя на свое место.

–Именно, – ответил Валерий Евгеньевич, сопровождая меня взглядом, и, вновь обращаясь к аудитории, продолжил. – То есть, как вы видите, огромный гражданский и рыболовецкий флот, например, Южной Кореи, может мгновенно быть переоборудован в военный.

…

Молчание. Молчание в аудитории. Среди студентов, я имею в виду. Они точно его слышат?

–А как же средства связи, средства наведения этих ракет и, я не знаю, много чего еще? – я поднял руку.

Он отмахнулся, сделав насмешливое лицо.

–Подумаешь. Дело одного дня.

Дело одного дня. Впрочем, правда, что там делать-то?

Я огляделся вокруг, ища поддержки и не находя ее.

–Но ведь даже сотня таких корыт с ракетами не будет стоить и одного нормального, пусть даже небольшого, боевого корабля с обученной командой! – продолжал борьбу я.

–Задавят числом. Размеры невоенного флота РК и даже Японии вполне могут это позволить.

Валерий Евгеньевич был убежденным сторонником популярного сегодня тезиса о том, что (кхм-кхм), я цитирую, – «будущее за Азией» (конец цитаты). Мне, как профессиональному диванному теоретику, всегда было не совсем понятного кто именно в Азии имеется в виду? Единственная в Азии страна с реальным политическим весом это Китай (правда у него есть свои проблемы – территориальные противоречия со всеми соседями, сильные сепаратистские настроения в отдельных регионах, огромное количество бедных и т.д.); Япония давно уже не ведет самостоятельной внешней политики, а последние 20 лет еще и имеет нулевой рост экономики, усугубляющийся затяжным политическим кризисом и подходящим к критической отметке старением населения (и это я молчу про социальный кризис с хикикомори и всей фигней); КНДР имеет слишком слабую экономику для осуществления каких бы то ни было амбиций; РК примерно такая же американская марионетка, как и Япония, но только с чуть более дешевой рабочей силой, растущей экономикой и отмороженным на всю голову руководством (это у южан традиция); Индия это отдельная история – они себя называют субконтинентом и к Азии относиться не хотят; остаются бесчисленные Тайвани, Сингапуры, Малайзии и Вьетнамы, – страны с показывающей солидный рост экономикой, но не имеющие никакого ни политического, ни военного веса в мире и едва ли способные на серьезные научные прорывы.

Тоже мне хозяева будущего.

Я тяжело вздохнул.

***

Когда, после окончания пары, мы вышли из кабинета, объявление уже было кем-то сорвано. Порадовавшись тому, что не пожалел времени и успел его сфотографировать, я, набрав указанный номер и поднеся трубку к уху (надеясь услышать что-нибудь в окружающем шуме и гаме), отправился в Западное крыло.

Длинные гудки. Хмыкнув, я подумал, не позвонить ли Васе, но мысль о принесении моего творчества в жертву его личной жизни, немного постудила мое любопытство. Пусть сам звонит.

За время пути к кабинету номер 88, я еще дважды пытался дозвониться на указанный номер, но успеха не достиг. И более того задался вопросом, зачем вообще нужно куда-то звонить?

Зачем вообще нужно куда-то вступать? Вступать в какой бы то ни было клуб я не имел никакого желания, однако, бегать от этого вечно едва ли было возможно. Быть может, у кого-то, не знакомого с тем местом, где я учусь, могут возникнуть вопросы о том, с какой собственно стати студентам необходимо куда-то там вступать? Дело в том, что несколько лет назад, через пару лет после открытия, руководство университета, озабоченное созданием ВУЗа принципиального нового для России типа, решило пойти по пути заимствования тех или иных элементов, хорошо себя зарекомендовавших в иностранных ВУЗах. Так вот одной из «вещей», позаимствованных у японских учебных заведений стала практика создания кружков или клубов с определенным профилем, где студенты могли бы заниматься научной и не очень деятельностью. В принципе, все эти кружки можно было условно разделить на две большие группы – «серьезные» и «несерьезные». Кружок Любителей Теоретической Физики, кружок робототехники, кружок программирования и, например, клуб химии были серьезными. Профиль кружка здесь почти всегда совпадал с профилем студента, в кружках имелось весьма неплохое оборудование, закупленное университетом, а то, что происходило в самих кружках, можно было описать не иначе как «серьезный бизнес». Как я уже пытался рассказать обуреваемому чувствами Василию, в прошлом году двое ребят из клуба химии выиграли какой-то престижный международный конкурс в Китае, а один из наших любителей теоретической физики ездил с каким-то выступлением в Германию. Здесь, к слову, все не так просто – поговаривали, что он занимается своей темой уже довольно долго, и додумался до чего-то очень серьезного. По-настоящему серьезного. В среду, то есть послезавтра, должна состояться университетская конференция, на которой будут выступать, со своими докладами, студенты самых разных профилей, в числе которых должен быть и этот товарищ. Я там, кстати, тоже должен быть. Что на таком мероприятии делает второкурсник вроде меня – вполне разумный и закономерный вопрос. Виной всему была небольшая статья, которую я, написав, имел неосторожность подать в университетскую газету, публиковавшую ежемесячно некоторые работы студентов. Не спрашивайте меня – почему я это сделал – я и сам плохо понимаю. Видимо, жажды славы взяла своё… Но, так или иначе, на статью обратили внимание на кафедре и при всей своей спорности она была оценена положительно и в преддверии конференции я был неожиданно извещен о том, что буду представлять на ней свою работу. Можно сказать, что я фактически пал жертвой вечного кафедралного противостояния между историками и филологами, которые, взаимными интригами, повыбивали друг у друга кандидатов и, в конце концов, выбрали меня как компромиссный вариант.

…

Я снова вздохнул. Я вообще люблю вздыхать.

И все-таки. На чем мы там остановились? Ага, так вот, кроме условно-«серьезных» кружков были и условно-«несерьезные». Кружок любителей поэзии, университетский хор, плохо мне известное объединение певцов (скрывавшееся за аббревиатурой ПКМ), шахматная секция «Ход конем», литературный клуб, клуб Поиска Глубокого Смысла «Было холодно», клуб начинающих переводчиков «Переводим как могём», клуб сонь и все такое. Там собирались ребята самых разных профилей и интересов, кому-то действительно была интересна тематика клуба, в котором он состоял, а кто-то просто коротал время или числился там потому, что ему нужно было где-то числиться. В принципе, я и сам мог последовать их примеру, но почему-то этого не сделал. Поначалу я надеялся на то, что найду что-нибудь свое, а потом… Потом вот, неожиданно оказался у дверей клуба химии.

К слову сказать, было еще несколько объединений, которые сложно было однозначно к чему-то отнести. Собственно их было, как минимум, два. Модель ООН (косплей заседаний Организации Объединенных Наций) и… О да, – Блумсбери Групп туманное литературно-поэтическое что-то, о котором мало кто имел четкое представление. Они редко были на слуху – я пару раз видел в университетской газете их стихи на английском и статьи на общественные и ололополитические околополитические темы. Не вчитывался ни в то ни в то и поэтому никакой оценки их способностям дать не могу. Университетская газета была единственным источником информации о них, встретившимся мне, впрочем, я никогда специально и не занимался их поиском.

У меня завибрировал телефон. Это было СМС сообщение, пришедшее с номера, который я видел впервые. Текст был следующим:

Пропустить через него фтор. Вольфрам. Осмий.

Я понятия не имел, какого черта это значит. Кто-то ошибся номером?

Перечитав сообщение несколько раз, пристально изучив номер и убедившись, что я по-прежнему ничего не понимаю, я продолжил движение.

Итак, вернемся к клубу химии. Конечно, поначалу я рассчитывал найти что-то, что будет мне однозначно интересно и то чему я смогу с радостью посвящать свободное время. Но клуб любителей истории оказался заполнен, прежде чем я успел до него добраться, а в драмкружок и Клуб Любителей Порохового Оружия меня не взяли. Это весьма охладило мое желание вступать куда бы то ни было и на какое-то время вопрос был отложен в сторону.

Дни шли за днями, осень сменилась зимой, а я так ничего и не подыскал. Пару недель назад уже практически в отчаянии я попытался вступить в Кружок Любителей Теоретической Физики, считавшийся весьма престижным. Но одной из особенностей «серьезных» кружков было то, что каждый из них имел выборного руководителя, в число чьих обязанностей входила, в том числе и «экзаменация» желающих вступить.

История моих взаимоотношений с КЛТФ была еще короче, чем список любимых приемов Ронды Роузи. Я вошел, сказал, что хочу вступить, сидевшая за какими-то книгами рыжая девчонка подняла свое веснушчатое, с огромными зелеными глазами, лицо и произнесла три слова: «Почему небо синее?».

–Ты красивая, – сказал ей я. Она, правда, была красивая.

–Диффузное излучение неба, – сказала она. – А теперь – Департ. Энд би гон виз зэ винд.

И вот, теперь я стоял перед дверью с номером 88.

Все еще пытаясь следовать инструкции на объявлении, я в четвертый раз позвонил. Результат был тем же самым.

В этот момент за дверью что-то разбилось.

…

По-традиции вздохнув, я дважды постучал и вошел внутрь. Внутрь средних размеров комнаты, с дверью в дальнем от меня конце (видимо внутреннее помещение), в комнате было одно, выходящее неизвестно куда, окно, несколько заставленных разнообразными коробочками и склянками столов, вокруг которых, на полу, стояло еще больше коробок и склянок всех форм и размеров. На одном из столов стоял белый электрический чайник в компании некоторого количества разнообразной (чистой и не очень) посуды. Здесь и там стояли стопки книг и журналов, а дополняли картину полного хаоса разбросанные по всей комнате фрагменты различного химзащитного снаряжения и лабораторные халаты разной степени белизны.

Одушевленных предметов, не считая меня, в кабинете было трое (хотя, если быть честным до конца, я нисколько не был уверен даже в том, что душа была у меня, что уж говорить о какой-то троице, которую я видел впервые). Небритый молодой человек и девушка с совсем короткой стрижкой стояли рядом за одним столом, под ногами девушки лежали осколки кружки, и растекалось что-то напоминающее кофе. Еще одна девушка, рыжеволосая (опять) и очень симпатичная (опять!) (КЛТФ, видимо, будет преследовать меня до конца жизни), стояла чуть в стороне, возле окна. Все трое были в белых халатах. И все трое смотрели на меня, не обращая никакого внимания на разбившуюся только что кружку.

Just act cool.

Я был холоден как сосиска из университетской столовой.

–Добрый день, – сказал я. – Я хоте… Хочу вступить.

Они по-прежнему молчали. На мгновение мне показалось, что рыжая заговорит первой и задаст мне вопрос (естественно про небо). На который я, по доброй традиции, отвечу комплиментом и навсегда покину этот кабинет.

–Как поджечь снег? – спросил небритый.

Как поджечь снег? А что, его можно поджечь?

…

Можно полить его Everclear1 – там 95%. Вспыхнет от любой искры.

–Могу дать подсказку, – неожиданно сказала рыжая, достав из стоявшей рядом коробки небольших размеров таблицу Менделеева и улыбнувшись.

Небритый и коротковолосая прыснули от смеха.

–Давай же, все как на ладони, – сквозь смех произнесла стриженая.

Я снова посмотрел на рыжую, водрузившую таблицу на один из столов. Что-то в ней казалось странно знакомым. Нет, речь не о сходстве с девицей из КЛТФ. Оно было, но дело было не в нем. Она напоминала мне кого-то, кого я знал, до университета. Мысли почему-то уносило в сторону.

Университет. Столько всего поменялось. Почему я так плохо помню все то, что было раньше? Университет. Мне для него специально купили мобильный телефон, а до этого я жил как-то без него. Без звонков и СМСок. Без СМСок.

Сообщение!

Пропустить через него фтор! Вольфрам и осмий!

–Пропустить через него фтор…, – осторожно начал я, будучи готовым, при молчании с их стороны присовокупить к ответу вольфрам и осмий.

Девушки одобрительно закивали. Небритый приподнял брови.

–Неплохо, – согласился он. – Самый твердый металл?

Все вставало на свои места.

–Вольфрам, – сказал я.

–А самый тяжелый?

–Осмий.

Девушки посмотрели на небритого.

–Ну что вы на меня смотрите? – недоуменно произнес парень, отвечая на их взгляды. – Про кристаллическую решетку черного фосфора его что-ли нужно было спрашивать?

–Ты принят, – добавил он, глядя уже на меня. – Аплодисменты.

Никто не хлопал. Зато мои новообретенные коллеги женского пола добродушно улыбались.

–Как тебя зовут? – спросила рыжая, подходя ко мне.

Я представился.

–А я – Варя, очень приятно. Вопросы задавал Петя (она указала рукой на небритого, который безэмоционально кивнул), а стрижка а-ля «Эмма Уотсон периода творческих исканий» украшает голову Маши (Маша картинно запрокинула свою украшенную (украшенную ли?) этой самой стрижкой голову назад, а потом показала мне V пальцами (!?)).

«V has come to» – вспомнил я почему-то.

…

Итак. Петя и Маша. В кабинете номер 88. Я, конечно, не знаток химии, но шутку оценил.

–Очень приятно, – тщательно произнося слова, сказал я.

–Хочешь кофе? – рыжая Варя, видимо, решила взять на себя вопрос моей интеграции в коллектив. – Все равно придется делать еще.

Она кивком головы указала на упорно игнорируемую Петей и Машей лужу на полу.

–Не откажусь. Lots of cream, lots of sugar. Как в кино.

Варя, кивнув, переместилась к стоявшему слева столу с чайником и посудой, а Петя и Маша (стоявшая в луже кофе!), казалось, утратили ко мне интерес, погрузившись в прерванную моим появлением (или падением кружки, что впрочем, менее вероятно) работу. На столе, возле которого они стояли, громоздилось множество всевозможных…

Всевозможных…

Вздох.

Всевозможных химических штук. Я точно узнал знакомые мне по Морровинду реторты и по школьной химии мензурки со спиртовками, названия же всего остального оставались для меня загадкой.

По адресу пришел, ничего не скажешь.

Кроме стола Пети и Маши и того, за которым готовила кофе Варя, здесь был еще и третий стол, уже остальных, стоявший возле окна. На стене, справа от входа висела большая доска, на которой мелом было написано несколько непонятных мне химических формул и еще какая-то ерунда. На другой стене висело несколько плакатов с японскими видеоиграми, с грамматической ошибкой и порядковыми номерами 1, 2 и 3 в названии. Здесь же был календарь и небольшая гравюра с монахом Бертольдом Шварцем, изобретающим порох.

–Для европейцев, естественно, – мысленно успокоил я китаистов.

Стараясь не наступить в разлитый кофе, я подошел поближе к столу, за которым они стояли.

Ноль внимания. Абсолютно. Колбы в их руках изредка позвякивали, а халаты шуршали. За спиной слышалось, как Варя готовит кофе, что-то мурлыча под нос.

Я прислушался, не выпуская из глаз супругов Кюри.

Fly me to the moon and let me play among the stars

У нее неплохой голос.

Let me see what spring is like on Jupiter and Mars

У нее отличный голос.

В нем есть что-то знакомое. Или это песня? Да, дело в песне. Определенно.

In other worlds – hold my hand

In other worlds darling kiss me

…

Супруги Кюри по-прежнему не обращали на меня внимания.

–Радий получаете? – поинтересовался у них я.

Оба удивленно подняли на меня глаза. Несколько холодное удивление Пети компенсировалось искренним удивлением Маши. Мне показалось, что даже Варя сзади замолчала.

–С чего ты взял? – осведомился Петр.

–Хм. Давайте посмотрим, Петя и Маша в 88-м кабинете…

Ультратонкий намек от мастера ультратонких намеков.

–Твой кофе, – Варя вынырнула откуда-то из-за спины, засовывая мне в руки кружку горячего, дымящегося напитка. Вторую кружку она поставила на стол перед Машей.

–Спасибо – сказал я. Маша и Петя все так же смотрели на меня, видимо ожидая уточнений, но я благоразумно решил заткнуться и, повернувшись к ним боком и глядя в окно, принялся пить кофе.

Его вкус показался мне немного необычным. В хорошем смысле. Я никогда не был большим ценителем кофе, но этот стопроцентно был чем-то из ряда вон выходящим.

Мне даже показалось, будто, в голове все начало медленно проясняться. Как если бы я из снежной зимней ночи попал в ясное весеннее утро.

…

Парочка все еще смотрела на меня, но я упорно продолжал пить кофе, делая вид, что рассматриваю нечто важное через оконное стекло и еще через минуту они потеряли ко мне интерес, продолжив работу. Или чем там они занимались.

Разглядывая пейзаж в окне, я пытался понять, где именно расположено это окно, если смотреть с внешней стороны. Главный корпус университета представлял собой огромное строение причудливой формы, ориентироваться как внутри, так и снаружи которого оказывалось подчас не так просто. Прежде чем я успел составить первые догадки о месторасположении окна, ко мне вновь подошла Варя. В этот раз с блокнотом.

–Запиши свои имя и фамилию, группу и электронный адрес, – Маша вышлет тебе кое-какие материалы, чтобы ввести в курс наших занятий. Всю важную информацию тоже будешь получать по электронке, а личные данные мы внесем в список наших членов, – Варя протянула мне блокнот с ручкой.

Я, поставив кружку с кофе на стол, записал все, что было сказано, и протянул блокнот хозяйке. В этот момент у меня снова завибрировал телефон.

Второе сообщение за день. Я сегодня необычайно популярен. Пока Варя разбирала мои каракули, а Петя и Маша прокладывали дорогу к Нобелевской премии, я открыл сообщение. Оно было от Василия.

Библиотека, четвертый этаж, скорей.

Это серьезно.

Напиши, как придешь.

Это начинает напоминать эксплуатацию. Я поднял глаза и столкнулся взглядом с Варей, только что закончившей разбирать мои каракули.

–Отлично. В принципе, на сегодня это все. Материалы мы тебе вышлем, в списки тебя внесем, – Варя загибала пальцы, – Приходи завтра, посмотрим, что получится.

Что ж, мне даже не пришлось придумывать повода для бегства. Прекрасно.

Я кивнул. И залпом допил кофе.

Обжигающее тепло разлилось внутри тела.

–Было очень приятно познакомиться, – я улыбнулся Варе (так естественно как мог). Она все-таки очень даже ничего. И в ней есть что-то подозрительно знакомое.

Хм…

Anyways.

Попрощавшись с Варей (весьма мило) и с супругами Кюри (Маша сказала «пока», подняв глаза на секунду, а Петя просто поднял руку, не отрываясь от стола) я покинул кабинет номер 88. Начало было положено.

***

Снег. Опять.

Надо было спросить ее о подсказке, кстати. Не факт, что это она, но все может быть.

Черт. Ну ладно.

Библиотека, представлявшая собой большое шестиэтажное строение, которое было достроено только этим летом и эксплуатировалось относительно недавно. Оно располагалось на некотором отдалении от основной группы учебных корпусов, и добраться до него можно было двумя основными способами.

Первый – дорога, соединявшая все островные строения. Она проходила между главным корпусом и стадионом (находившимся чуть ниже – ближе к морю), далее шла мимо второго корпуса, с его лабораториями, затем поворачивала и, проходя мимо третьей группы общежитий, двигалась вглубь острова. Через какое-то время следовал, ответвляющийся от уходящей куда-то дальше дороги, поворот налево с указателем гласившим «Научная Фундаментальная Университетская Библиотека». Что находится дальше – в глубине острова – я совсем не знал. Согласно слухам, когда-то давно, еще в СССР, где-то здесь, на острове, была база ВМФ. А в ясную погоду почти отовсюду был виден большой старый маяк, возвышавшийся вдали, за университетом. Теоретически эта дорога вполне могла вести и к нему.

Второй же способ был несколько более «народным» и состоял в банальном движении прямиком к цели. Выйдя из главного корпуса, полагалось пройти между ним и вторым корпусом, а после чего пилить вперед, прямо через естественные препятствия в виде нескольких холмов и, конечно же, снега, пока не дойдешь до библиотеки (находящейся сразу же за холмами).

Я, как и множество людей до меня (о чем свидетельствовала основательно утоптанная дорога), выбрал второй путь. И выскочив из главного корпуса и повернув налево между строениями, устремился вперед.

Ветер хлестал меня по лицу. Снег засыпал за шарф.

Было холодно.

Взбираясь на холм, я увидел вдалеке силуэт маяка, но ветер и снег не позволяли хорошо его рассмотреть.

На его вершине, казалось, горел какой-то огонек.

Не задерживаясь, я побрел дальше.

Если сосредоточиться на мыслях, то холод не так чувствуется.

Ну же мысли! Где вы?

Поежившись, я вздохнул и постарался переставлять ноги быстрее.

А что мне еще оставалось делать?

Когда я, наконец, добрался до дверей библиотеки, то основательно замерз и был припорошен снегом. Пальцы на ногах казались ледяными. У меня всегда сильно мерзли ноги. Руки хоть можно спрятать в карманы, а вот ноги…

Библиотечные двери были зеркальными (такими, что изнутри можно было видеть происходящее снаружи, а снаружи ты видел лишь отражение своей мерзкой рожи, таращащейся на двери) и двойными. Точнее сказать, были просто «внешние» и «внутренние» двери, разделенные совсем небольшим пространством (такое часто бывает в торговых центрах).

Пройдя через двери (ага, насквозь), я оказался на первом этаже. Прямо напротив меня располагалась линия турникетов, сразу за которыми был гардероб, с вечно отсутствующей гардеробщицей. Слева и справа от гардероба были лестницы наверх, возле левой лестницы были кофейный автомат и столовая, а возле правой – библиотечная картотека и отдел выдачи книг.

Миновав турникет, используя кампусную карту, я повернул к правой лестнице, дверь отдела выдачи была открыта, и краем глаза я увидел несколько человек, стоявших возле стойки выдачи.

Лестница или лифт? Хм. Какой там этаж, он говорил?

Я сверился с телефоном. Четвертый.

К черту. Пойду пешком. Библиотечный лифт был весьма просторным, но довольно медленным, а я терпеть не мог медленные лифты.

Итак, четвертый этаж. Какого дьявола он мог там забыть и зачем ему я?

…

Мне вспомнилась наша сентябрьская экскурсия в библиотеку.

С первым этажом все понятно – выдача книг, картотека, столовая. Второй этаж это журналы, художественная и научная литература, отдел редкой книги и какой-то фонд имени чего-то там. Третий этаж – литература, связанная со странами АТР, что-то вроде площадки для выступлений перед прессой и несколько непонятных кабинетов с компьютерами. Четвертый – конференц-зал и архив с личными делами учащихся (сюда их перевезли из главного корпуса из-за нехватки места и из-за наличия в главном корпусе электронной версии всех этих личных дел). Также на четвертом был узкий коридор, уходящий неизвестно куда. Пятый этаж назывался «бизнес-инкубатором». Здесь было множество столов, стульев, кресел и диванов, которые можно было свободно перемещать. Этаж был местом непрекращающихся тренингов, мастер-классов и мини-семинаров. Еще здесь был какой-то кабинет с детскими игрушками и рисунками, хотя детей в здании мною замечено не было, а также кабинет с программистами. Вася рассказывал, что какой-то знакомый его знакомого со своими друзьями пишет там что-то под iOS. И, по его рассказам, они там даже что-то патентуют.

Единственное что я мог запатентовать это свои фирменные вздохи.

На шестом этаже я не был ни разу, но во время экскурсии, на которой я и подчерпнул основное количество знаний об устройстве библиотеки, нам сказали, что ничего интересного там нет. Скорее всего, так оно и было, однако, во время первого визита в библиотеку у меня сложилось о ней довольно странное впечатление, не покинувшее меня до сих пор. Никаких претензий к ее удобству у меня не было, наоборот она показалось мне более чем удобной. Недоумение вызывало другое. Во-первых, – гигантское количество непонятного назначения дверей. На них не было табличек и они всегда (на моей памяти) были закрыты, но замочные скважины или поворачивающиеся ручки были далеко не на всех. Во-вторых, – ведущие неизвестно куда узкие коридоры. Впрочем, если вопрос с дверьми был для меня неразрешимым (в силу их закрытости), то коридорами, как раз, можно было бы заняться (один был, как я уже говорил, на четвертом этаже, а где я видел второй точно не помню). И я обязательно этим займусь. Когда придет время. С этими мыслями я и оказался возле двери на четвертый этаж.

За ней было что-то вроде…

…

Надо было красноречие прокачивать, а не длинные клинки.

И все-таки. За ней было что-то вроде площадки, по форме близкой к букве Т. На месте верхней линии было окно, выходившее на улицу, где бушевала метель, а слева и справа от окна были левый и правый лифты, а также двери с левой и правой лестниц. Прямо напротив окна располагались стеклянно-деревянные двери (такие же, как и лестничные), которые в свою очередь, слева и справа от себя имели мужской и женский туалеты, находившиеся на небольшом расстоянии от дверей на лестницу. За этими, находившимися напротив окна дверьми, как раз и находились конференц-зал, архив и уходящий, видимо, в логово Смауга, коридор.

Встав возле лифта, я достал телефон, где неожиданно обнаружил несколько пропущенных сообщений. Видимо, беззвучный режим виноват. Хотя вибрация на нем тоже оставляла желать лучшего, а по моим субъективным наблюдениям вообще работала не всегда.

Пропущенные сообщения: 3.

Все 3 были от Васи.

Ну же!! Где ты там?

Это серьезно! Поторопись!!!

Оби-Ван Кеноби, ёр май онли хоуп!

Я, на всякий случай, включил звук назад, не рискуя полагаться на тактильные ощущения. Набирая Васе сообщение, я остановился у окна. Картина, которую можно было наблюдать через окно, была весьма меланхоличной. Впереди за заснеженными холмами виднелись главный и второй корпуса, казавшиеся отсюда почему-то очень далеким. От них к библиотеке тащились, борясь со стихией, несколько студентов. Они неуклюже двигались по сугробам.

За главным корпусом был виден кусок стадиона, почти сразу за которым начиналось бескрайнее море. Слева и справа от библиотеки было что-то вроде поросших лесом гор, тянущихся откуда-то из глубины острова.

Одинокий принц в высокой башне.

На месте.

Отправить.

В ожидании ответа я отвернулся от окна. В этот момент на встречу мне из дверей вышла довольно большая группа студентов, по большей части это были одиночки, хотя некоторые переговаривались между собой. Царившая еще секунду назад тишина, наполнилась звуками шагов и обрывками фраз. Однако, ребята довольно быстро распределились по туалетам, лифтам и лестницам и меньше чем через минуту все опять стихло. Как будто ничего и не было.

Ведомый любопытством, я направился к конференц-залу – через дверь и налево. Напротив зала (справа от двери) – были два закрытых кабинета, возле дальнего из которых находился тот самый узкий коридор.

Через раскрытые двери зала были видны ряды пустых кресел. Из глубины зала доносились голоса.

–…Вы имеете в виду то, что для абсолютного большинства людей современные технологии неотличимы от магии? – спросил женский голос.

–Дело не только в этом и даже не столько, хотя это, несомненно, вносит свою лепту, – отвечал мужской голос. – Исторически, процесс развития общества определялся взаимодействием двух факторов, первый из которых – «базис» – представляет собой средства производства, грубо говоря, материально-техническую часть, а второй, так называемая «надстройка», это совокупность господствующей в обществе идеологии и системы отношений между членами этого общества. Уровень развития базиса и надстройки не всегда одинаков. Подчас, идеология является более прогрессивной, нежели средства производства – отсюда возникают разного рода буржуазные революции. Также идеология бывает и менее прогрессивной… Что, впрочем, тоже ведет к революциям…

–А потом все винят Ленина, – вставил второй мужской голос. На порядок моложе первого.

Оба мужских голоса негромко рассмеялись.

Я вплотную прислонился к стене возле двери в зал, прислушиваясь.

–Неужели вам не жалко империи? – спросила девушка.

–Мне очень ее жаль, – ответил первый мужской голос. – Но здесь не в жалости дело. Она исчезла не потому, что её развалили злые коммунисты, а потому, что руководство, довело её до нежизнеспособного состояния. А большевики просто оказались первыми, кто подобрал валявшуюся без присмотра, после февральской революции, власть.

В принципе он был прав, вот только крах Июньского наступления я большевикам никогда не прощу.

–И все-таки, – вновь возник второй мужской голос.

–Да-да, и все-таки, – продолжал первый мужской голос. – Так вот, на определенном этапе, описанная мной схема развития общества, развития в смысле движения вперед, перестает работать. Сложно однозначно сказать, когда это происходит. Универсальным маркером, в принципе, можно назвать наступление эпохи постмодернизма в искусстве. Это примерно 90-е годы 20-го века. Массы населения развитых стран оказываются порабощены массовой культурой, производство, за исключением наиболее высокотехнологичного, выносится за рубеж…

–И появляется Интернет, – вставила девушка.

–Да, но не сразу, гиперреальность начинает существовать еще до его распространения. Ей, бесспорно, помогли масс-медиа и, в первую очередь, телевидение. Интернет же просто многократно усилил успевшую уже сложиться тенденцию. Он, в моем понимании, окончательно оформил смещение вектора развития. До определенного момента, человечество двигалось… Наружу, что ли. Вовне. Оно постигало мир вокруг себя; а потом, стало все больше и больше заниматься копанием в дебрях собственного сознания. То есть устремило взгляд вовнутрь себя. Так вот, возвращаясь к теме, – гиперреальность, сама по себе, в моем, естественно, понимании, является несколько искаженной копией реальности, сотканной из разного рода симулякров, которая существует в головах у населения развитых стран.

Последнюю фразу он произносил медленно, тщательно подбирая слова.

–Опять же, я не могу точно определить момента зарождения этой гиперреальности, однако, поскольку она состоит из симулякров, мы можем обратиться к ним. Нас, само собой, интересуют по-настоящему серьезные экземпляры, затронувшие большое количество людей и, что еще более важно, сформировавшие на своей основе некое искаженное представление о реальных событиях. Наиболее каноничным, если угодно, примером, предложенным самим Жаном Бодрийяром, является Война в заливе. Миллионы людей формировали свое представление о ней, на основе репортажей CNN, мало что общего имевших с реальностью.

–Хвост виляет собакой, да? – второй мужской голос.

–Именно. Отличный фильм, несколько, правда, упрощающий все, но все равно отличный. Впрочем, возвращаясь к примерам, лично мне кажется, что еще одним неплохим экземпляром симулякра второго рода могло бы стать…

–Простите. Что такое симулякр второго рода, еще раз? – снова спросила девушка.

Как своевременно. Я бы тоже был совсем не против узнать.

–Это некий, скажем, квазиинформационный посыл, содержащий отсылку к объекту, который либо не существует в принципе, либо, как с Войной в заливе, представляет собой этакий «черный ящик», содержимое которого реципиенты узнать не в силах. Симулякр первого рода это верная оригиналу копия, а симулякр третьего рода это самое интересное. Это копия, не имеющая оригинала. По сути дела, настоящие симулякры это симулякры второго и третьего рода.

–Настоящие симулякры – как трогательно звучит, – с деланным умилением произнесла девушка.

Настоящая подделка.

Или истинная копия?

После того, как я осознал, что я – гуманитарий, рассуждения о подобного рода вещах стали единственной отдушиной, благодаря которой у меня сохранялось хоть какое-то самоуважение.

Первый голос, тем временем продолжал.

–Сегодня мы существуем в окружении симулякров. Наши деньги – это напечатанная на принтере бумага с водяными знаками, не подкрепленная ничем. Наша одежда отвечает некой абсолютно абстрактной моде, которая неизвестно кем задается и неизвестно откуда берется. Бренды порождают огромные добавочные стоимости, искусно симулируя сложный технологический процесс. То же самое с общественным мнением.

–И с политикой, – вставил второй мужской голос.

–Именно, представительные органы власти представляют неизвестно кого. Во всех развитых обществах происходит примерно одно и то же. Меняются детали, но суть остается. Если у нас псевдодемократия пытается сделать вид, что она настоящая, то в Израиле, например, уже этнократия пытается выдавать себя за демократию.

Я проверил телефон. Ответа пока не было.

Голос продолжал.

–Прибавьте ко всему перечисленному ваш пассаж, про неотличимость технологии от магии – если то, как работает фотоаппарат, мы еще можем понять, то теория струн, особая теория относительности и многое другое, что стоит в основе современного представления о структуре мироздания – для нас находится совершенно за гранью осмысления. И не стоит считать, что это всего лишь недостаток образованности, нет. Мы все, вне зависимости от уровня образования и социального статуса, существуем в гиперреальности.

Единственный способ вырваться это…

Мой телефон издал короткий, но чрезвычайно яростный писк, от которого я, затаивши дыхание прислушивавшийся к диалогу за стеной, чуть не подпрыгнул.

–Мне жаль, но боюсь, я должен идти – у меня еще есть занятия, – сказал первый мужской голос. Звук шагов двинулся по направлению ко мне – Я ответил на ваш вопрос?

Голос прозвучал совсем рядом с дверью. Я сделал шаг в сторону.

–Эммм… Не совсем, – осторожно сказала девушка (она, видимо, тоже подошла к двери – голос звучал ближе). – Я все-таки спрашивала о синдроме одиночки.

–Ах, ну да. Меня немного унесло в сторону симулякров… Впрочем понятия-то смежные.

Щелкнул выключатель. Свет в зале погас.

–Синдром одиночки это… псевдофилософское понятие, обозначающее явление, когда… похожие, но не связанные между собой действия группы индивидуумов образуют некое…некое подобие сконцентрированных усилий, то есть кажутся составными элементами чего-то целого.

…

Шаги.

–Например, такое иногда происходит после сообщений о терактах или серийных убийствах, когда у террористов и маньяков появляются подражатели. Или, например, если в сообщениях в масс-медиа небольшой пожар будет выставлен поджогом, имевшим какую-то цель, и если этой теме будет уделено большое количество внимания, то в финале мы получим многократно увеличивающийся риск настоящих поджогов. Проще говоря, это похоже на эффект подражания или эффект присоединения к большинству. Однако главной разницей является то, что в случае с эффектом подражания всегда есть тот, кто начал цепочку, сделал первый шаг. В то время как синдром одиночки как раз подразумевает отсутствие этого элемента.

Из зала, не замечая меня, стоящего чуть в стороне, вышел мужчина средних лет, поправляющий очки и сжимающий под мышкой туго набитый бумагами портфель. Достав из кармана связку ключей, он повернулся спиной ко мне, по-прежнему не замечая. Видимо, он ждал, пока его собеседники выйдут, давая ему возможность закрыть зал.

И они вышли. Ими были двое молодых людей, на вид несколько старше меня. Брюнетка и блондин.

Они, не обращая внимания на меня (вряд ли они могли меня не заметить), встали с другой стороны двери, напротив мужчины.

–Так вот, – продолжил он, копаясь в ключах. – В синдроме одиночки отсутствует тот, кто задает тенденцию. Я делаю, потому, что делаете вы (он указал рукой на блондина), вы делаете, потому, что делаете вы (теперь на брюнетку), а вы делаете, потому что… – он указал рукой куда-то за спину.

Точно на меня.

Блондин и брюнетка с интересом меня разглядывали.

Мужчина, закрывая дверь, продолжал.

–Вы можете иметь какие-то догадки, могут быть какие-то слухи, может быть даже кто-то с навешенным ярлыком авторства, но все это не более чем видимость, существующая лишь в головах людей. Потенциальный подражатель должен верить, что он кому-то подражает, хотя в действительности это не так.

Он убрал ключи в карман.

–У меня вопрос, – подал голос я. – Так как все-таки вырваться из гиперреальности?

Мужчина посмотрел на меня, поправил очки и, повернувшись к блондину и брюнетке, вопросительно приподнял голову.

–Идеи?

–Третья мировая, – сказала брюнетка.

–Дауншифтинг, – сказал блондин.

–Спорно, хотя возможно. Я бы вот назвал возврат к ценностям индустриального общества, – поворачиваясь ко мне, произнес мужчина. – Хотя без костров из книг в любом случае не обойдется.

Он улыбнулся.

–А теперь позвольте откланяться, – он отвесил символический (как к месту) поклон сначала в мою, потом в их сторону и направился к двери.

Мы втроем проводили его взглядом. Уже открыв дверь, он вдруг замер и повернувшись к нам спросил:

–Чью книгу бы вы сожгли?

–Солженицына, – не задумываясь, ответила брюнетка.

–Виктора Ерофеева, – тоже не потратив ни секунды на размышление, сказал блондин.

Происходящее напоминало мне сцену в машине из финчеровской интерпретации Бойцовского клуба.

Все трое вопросительно смотрели на меня.

…

–Франц Кафка, – выпалил я.

Мужчина на секунду задумался.

–Интересный выбор… о многом говорит, – он, немного задумавшись, покивал головой, а потом исчез за дверью.

Мы остались втроем.

Некоторое время мы молчали, глядя друг на друга. Им обоим на вид было около 25, оба были в верхней одежде (короткая белая куртка у девчонки и красная, облепленная замысловатыми и не очень знаками и логотипами, не очень теплая на вид, у парня). На спине у брюнетки, когда она выходила из кабинета, я успел заметить небольшой рюкзак в форме кота.

Они оба были довольно симпатичными.

–Ты читал Кафку? – как бы между прочим спросила брюнетка, обращаясь к блондину.

–Не читал, но осуждаю, – он подмигнул мне и направился к выходу. – Пойдем, она будет здесь торчать еще пару часов.

–Откуда она вообще взялась? – спросила девчонка, следуя за ним.

–Не знаю, да и какая разница?

–Лучше обойтись без задержек.

–Угу.

Они исчезли за дверью. Какое-то время я еще их слышал, а потом звуки стихли, и я снова остался один.

Было очень тихо. Впрочем, это все-таки библиотека.

…

Ах да, сообщение.

Я достал телефон.

Сообщение было от Васи и содержало следующий текст.

Кабинет возле коридора.

Отвлеки ее.

Её. Опять какая-то «она».

Вася-Вася.

Подойдя к соседней с коридором дверью, я уже хотел было постучать, но, не удержавшись, сделал еще несколько шагов и остановился у коридора. Он уходил вперед метров на 25, упираясь в стену с небольшим, залепленным снегом, окном и поворачивал налево.

Похоже, раскрытие этой тайны придется отложить.

Я вернулся к двери. Из уже упомянутой сентябрьской экскурсии, я знал, что на четвертом этаже, помимо конференц-зала, находится еще и архив, но за какой он именно из двух дверей – я не знал.

Тут мне в голову, неожиданно, пришла мысль, что гораздо логичнее было бы расположить архив (который видимо был совсем не маленьким, раз ему не хватило места в главном корпусе) в помещении более солидных размеров, нежели обычный кабинет.

Возможно, тайна коридора не такая уж и серьезная.

Мда. А впрочем – черт с ним.

Постучав, я повернул ручку двери. По другую ее сторону оказалось примерно то, что я почему-то и ожидал увидеть, – средних размеров кабинет, с несколькими письменными столами, парой несгораемых шкафов и одним (зато довольно массивным) обычным шкафом. На стенах висело большое количество каких-то грамот и благодарственных писем в стеклянных рамках и одна картина – «Смерть Марата». Еще там было окно (удивительная особенность), неизвестные мне цветы в горшках (фикусы, наверное) и женщина в очках, сидевшая за одним из столов и, перебирая многочисленные бумаги на его поверхности, сосредоточенно что-то искавшая. Наверное, именно из-за этого она и не сразу обратила на меня внимание, позволив мне получше рассмотреть обстановку.

Хотя в последнее время меня что-то часто не замечают. Возможно, дело в…

–Я вас слушаю, молодой человек, – обратилась ко мне женщина, прервав мои размышления.

Мне нужно ее отвлечь.

И как именно я должен это сделать!?

–… – я промямлил что-то нечленораздельное.

Соберись. Нужно как-то начать разговор.

Нужен вопрос!

Вы верите в Иисуса? Кошелек или жизнь? Вы читали Франца Кафку?

Чудовищно.

Я окинул помещение взглядом в поисках подсказки.

Картина. Точно!

Решение пришло само собой.

Я закатил глаза и стал медленно сползать по косяку двери вниз.

–Отличный план, – сказал голос в моей голове.

–Заткнись и подыграй мне, – сквозь зубы прорычал я, поудобнее устраиваясь на полу.

…

Лежа в крайне неестественной позе и поддерживая глаза в закатившемся состоянии, я начинал переосмыслять, казавшийся мне еще недавно безупречным план.

Из школьного курса, я помнил, что один из постулатов теории относительности Эйнштейна, состоит в том, что восприятие времени зависит от наблюдателя. Теоретически, мы с этой женщиной должны принадлежать к одной системе отсчета, и все-таки, я готов был поклясться, что прежде чем она, подбежав, склонилась надо мной, прошла целая вечность.

–Что с вами? Вы в порядке? – она потрясла меня за плечо.

Итак, я отвлек ее. Что дальше? Я попытался вспомнить дальнейшие инструкции. Инструкции, которых не было.

–Эй! Эй! – она трясла меня все сильнее. – Скажите что-нибудь!

–Улу-мулу, – сказал я от безысходности, пустив немного пены изо рта.

В этот момент, краем одного из своих закатившихся глаз, я увидел, как из кабинета, аккуратно пролезая за спиной, склонившейся над моим холодеющим телом, женщины, выскальзывает Вася. Показав мне большой палец, он, прижимаясь к стене, подкрался к узкому коридору и юркнул внутрь.

Прежде чем я успел хоть как-то осмыслить произошедшее, продолжающая призывать меня к возвращению к жизни женщина, отвесила мне увесистую пощечину.

БАЦ.

Наверное, в продолжении пантомимы не было смысла.

Она, тем временем, занесла руку для второго удара.

В продолжении пантомимы определенно не было смысла.

Вернув глаза на место и убрав пену назад в рот, я принял вторую пощечину уже похожим на человеческое лицом. После чего поднялся и, сославшись на срочные дела, направился к двери, ведущей к лестницам.

–Вы точно в порядке? – окликнула меня она.

–В полном, – ответил я, оборачиваясь.

Она пристально посмотрела мне в глаза, после чего, пожав плечами, закрыла дверь. В ту же секунду из коридора выскочил Вася. Он, беззвучно аплодируя, приблизился ко мне и хлопнул по плечу. В руке он сжимал что-то вроде нескольких скрепленных вместе папок.

–Это было супер! – он картинно закатил глаза и, скривив рот, скрестил руки на груди. Я хотел было ответить, но он, улыбаясь, подтолкнул меня к выходу. – Пошли, пошли. Потом расскажу.

…

Вызвав лифт, он повернулся ко мне.

–Что ты так долго-то? Я уже замучался тебя ждать – знаешь, как спина болит! – с легким укором, но по-прежнему улыбаясь, спросил он. И, не дожидаясь ответа, хмыкнув, стал насвистывать Марсельезу, выбивая пальцами ритм на панели лифта и глядя куда-то в окно.

Я открыл было рот, чтобы ответить, но не нашел подходящих слов.

Спина у него значит болит?

С Васей, тем временем, происходили интересные метаморфозы. Улыбка становилась все шире, а насвистывание переросло в негромкое, но довольно четкое напевание.

Делая непонятные пассы рукой, которые по всей видимости, должны были придать ему облик оперного тенора. Вася, грассируя и коверкая слова, пел:

Озар-р-р-рмё ситуаен, ситуаен!

Формэ-э-э-э во батайон, батайон!

Маршо-о-он, ма-а-аршо-о-он…

Дальше он очевидно слов не знал, потому что снова принялся насвистывать.

–Qu’un sang impur abreuve nos sillons, – ледяным голосом подсказал ему я.

–Во-во, – сказал он, первым заходя в прибывший лифт.

…

Уже в лифте меня, наконец, прорвало

–Какого черта ты там делал!? Где ты там прятался!? Как ты там оказался!? И что все это вообще значит!?

Лифт негромко гудел. Большая красная цифра четыре сменилась цифрой три.

Вася приподнял нечто, напоминающее скрепленные вместе несколько папок.

–Это, мой друг, – торжественно сказал он, – Мой билет в Блумсбери Групп.

И тут же добавил.

–Моя просьба о стихах, тем не менее, остается в силе. Без них тоже никуда.

Я все еще плохо понимал происходящее.

–Что это?

–Понятия не имею, – пожимая плечами, ответил он. – Да и какая разница?

Красная цифра три сменилась не менее красной цифрой два.

Остро нуждаясь в ответах, я выхватил «это» у него из руки.

–Эй! Что за…

Я повернулся спиной к ему, блокируя его попытки вернуть потерянное, принялся развязывать бантик из тесемок, скреплявший конструкцию. Собственно, развязывать там особо было нечего. Достаточно оказалось потянуть за одну веревочек и конструкция открылась.

Вася, только что пытавшийся вырвать ее назад, замер, глядя через мое плечо.

Внутри было что-то вроде… Личных дел?

Несколько меньшего размера папок, скрепленных в одну и разграниченных закладками.