Читать книгу Крещение Новгорода. Часть 1 - Сергей Пациашвили - Страница 1

Калинов мост.

Крещение Новгорода.

Часть 1.

Глава 1.

Волховская школа.

В десятом столетии от рождества Христова в великом и молодом посаде Новгороде было три конца: Славенский, Неревский и Людин конец. На правом берегу реки Волхов находились Людин и Неревский концы, а на левом – Славенский. Издревле в Неревском конце селилась нерва, в славенском – славене, а Людинском – люди. Позже всё перемешалось и перепуталось. Нерва была племенем угро-финским, в других городах Русской Державы жили родственные нерве угры, мурома, меря, именуемая так же чудью. Славене были племенем славянским, в державе русов родственные полянам, древлянам, северянами и пр. Люди были толпой без роду и племени, чужаки и приезжие, либо изгнанники из других концов. Славенский конец находился на торговой стороне, Людин конец всегда был его тенью. В Славенском конце торговали по закону, здесь в ходу были гривна и резана, в Людином конце скупали и сбывали краденное, жили ростовщики, торговали рублями и медью. Но ни один из этих концов Новгорода не мог жить без второго, поскольку ради наживы нередко приходилось нарушать закон, а ради приличий приходилось закон соблюдать. Лишь самые богатые купцы могли позволить себе не иметь дело с людинами. В каждом конце Новгорода было своё вече, но лишь в Славенском конце была своя школа, в которой боярские и купеческие дети обучались грамоте и счёту, а сверх того и врачеванию.

Обучали детей волхвы – чародеи, достигшие мастерства в целительстве и воспитании, поклонявшиеся древним богам и духам предков. Среди них главным был верховный волхв – Родим – старец с длинной белой бородой и громким могучим голосом. Когда он появлялся в училище, все дети замирали перед ним, а все волхвы склоняли головы. И лишь двоим мальчишкам было всё ни по чём. Настоящие непоседы, на которых никто не мог найти управы. Одного из них звали Василием, был он сыном знатного, хоть и не богатого боярина Буслая. То ли нарочно, то ли нет Буслай дал своему сыну греческое имя. Тогда в Новгороде пошла мода на такие имена, купцы много привезли всяких вещиц из Ромейской Державы, много рассказывали про её великую столицу – Царьград, про странную веру ромеев, про распятого Бога и помазанника его – цареградского василевса и императора. Другой мальчишка – друг Василия, сын боярина Бориса Вольги, носил имя славенское – Святослав. Василий и Святослав были нерадивыми учениками и всегда больше уделяли внимания военному ремеслу, которое было больше в чести у княжеской дружины. Эта дружина помогла новгородскому князю стать князем киевским, и как князь сразу двух великих городов, он собирал теперь со своих владений немалую дань и взял под контроль добрую часть торгового пути «из варяг в греки». Его пример вдохновлял новгородских мальчишек, и они предпочитали сутки напролёт заниматься упражнениями в военном искусстве, за что были не раз пороты своими отцами. Родители требовали от нерадивых сыновей послушания и усидчивости, но в конце концов Василий и Вольга нашли способ, как им хитростью обойти наказы отцов. Был в волховской школе мальчик совсем не знатного рода – Костя Новоторжанин. Он помогал и подсказывал друзьям, решал за них примеры, писал за них сочинения. За эту услугу Костя получал не просто дружбу боярских детей, но и нечто более важное – их защиту.

Дело в том, что Костя жил не в Славенском конце, а в Неревском, на другой стороне реки. Отец его – Никита Новоторжанин был богатым торговцем из Людина конца неизвестного происхождения, который потом перебрался в Неревский конец. Поговаривали, что Никита был либо еврей, либо хазарин, в любом случае, вера у него была не такая, как у всех. Его единоверцы поддерживали его и жили единой общиной на границе Неревского конца. Немалую плату отдал Никита Новоторжанин за то, чтобы его сына взяли в недавно открывшуюся волховскую школу. Костя учился прилежно, стараясь оправдать траты отца. Каждый день он переходил через Волхов мост в оживлённую часть города, видел богатых бояр и купцов, разъезжающих верхом на знатных конях, видел могучие бревенчатые строения, расписанные с невероятным мастерством. Прежде Новгород назывался Славенском, эта часть города была, по сути, всем городом. Людин и Неревский конец же были лишь пригородами по ту сторону реки. Когда Костя возвращался домой со школы, то всегда наталкивался на мальчишек из Людина конца. Дети охотников, воров, разбойников, видимо, завидовали ему, а, может, просто прогуливались по берегу и, видя одинокого беззащитного мальчишку, всегда набрасывались на него, поднимали на смех, отбирали деньги, если находили, рвали берестяные свитки, выливали в реку чернила. Так случалось несколько раз, пока однажды вместе с Костей не пришли Василий и Святослав с прочими своими товарищами. Оба товарища были крепки телом, оба натренированы. Они перебили всех хулиганов Людина конца и обратили их в бегство, а после этого следующие пару дней провожали товарища до дома. На второй день никто на них не напал, на третий появилась толпа в три раза больше них числом и перебила всех друзей Кости и обратила в бегство. Но прирождённых воинов это не заставило сдаться. Пошли они с Костей и на следующий день, и на этот раз встретили толпу людинских мальчишек лишь взглядом, а те грозными взглядами проводили их. Так длилось ещё несколько дней подряд, затем толпа стала уменьшаться, и когда людинские хулиганы совсем потеряли интерес к славенским гостям, тогда Костя и стал ходить снова один, теперь уже совершенно спокойно. Но однажды путь ему преградил один людинский мальчишка. Он с виду был не похож на других детей из Людина конца: красивый, светловолосый, худощав, но не по возрасту высок. При желании с ним можно было справиться, и Костя сжал кулаки.

– Оставь это, – усмехнулся людинский мальчишка, – я не хочу с тобой драться.

– Чего же тебе нужно? – оттолкнул его плечом Костя и продолжил путь.

– Моё имя – Садко, – проговорил тот, догоняя школьника, – я видел каракули, что нарисованы у тебя на бересте. Что они значат?

– Это лишь буквы, слова, предложения. Они могут значить, что угодно, зависит от того, что ты хочешь сказать.

– Интересно, а зачем тебе этому учиться?

– Отец говорит, что это нужно, чтобы вести хороший торг.

– Вот как? А что сам тебя не научит? Времени нет? А меня сможешь научить?

– А зачем тебе? – удивлённо взглянул Костя на Садка. Гордо смотрящий мальчишка в грязной измятой рубахе, которая явна была ему велика и сползала аш до колен.

– Торговать буду, богатым стану, – отвечал Садко, – вот, возьми.

Людинский мальчишка задрал рубаху, запустил руку в складку широких штанов и достал небольшой кожаный мешочек.

– Твои гривны. Я у брата старшего стащил, у Щегла, а он украл их у тебя. Щегол их спрятал, чтобы отец не отобрал, а я проследил, где он их спрятал.

– О, слава богам, – обрадовался Костя, забирая монеты.

– Я тебя больше в обиду не дам, – говорил Садко, – от собак буду защищать, да от наших, ты только научи меня этим каракулям. Кстати, а как этих двоих здоровяков зовут?

– Василий и Святослав, – отвечал Костя.

– А они мощные, не всякий сможет с Щеглом справиться, а Васька справился. А сколько этому Ваське лет?

– 12.

– Ой ли? А моему брату – 14. Я, правда, тоже как-то его заборол, давно уже. Он не такой сильный был тогда, но уже злой. В тот же день с толпой друзей меня избил от души, у меня ухо потом весь день свистело и потом ещё неделю болело.

Садко и Костя Новоторжанин очень быстро подружились. Людинский мальчишка как мог учился и действительно защищал своего нового товарища. Садко был сыном людинского торговца-варяга – Зигмунда, бывалого моряка и воина. Так случилось, что часть воинов-варягов в Новгороде вошли в дружину и пользовались большим почётом. Прочие же остались наёмниками, и поселились в Людином конце. Многие здесь занялись торговлей и за короткий срок стали наводить в конце свой порядок, подчиняя и сметая всех, кто вставал у них на пути. Садко плохо помнил своего отца, но помнил, что жили они очень богато. Долго такое продолжаться не могло, и однажды местные мужики устроили людинским варягам жестокую и подлую расправу. В честном бою они не могли одолеть немногочисленных викингов, ночью же перерезали почти всех. Зигмунд храбро сражался и ранил двоих врагов, но их было слишком много, и уже израненному и обессилевшему викингу залили в горло расплавленную медь. Нападавшие поделили имущество торговца между собой. Кому достались рубли, кому – изба, а разбойнику по прозвищу – Волрог, раненному Зигмундом, досталась его жена. Вместе с женой он получил и её малого сына, которому теперь должен был стать отцом. У Волрога уже была жена и много сыновей и дочерей от неё. Люба – женщина Зигмунда, стала его второй, а после смерти первой, единственной женой. Детей с новой женой Волрог не нажил, объясняя это тем, что он и Люба были слишком из разных племён. Садка отчима не любил. Мальчишка рос не в викингов плутоватым, отвагой порой напоминал собой отца, в работе же от него было мало толку. Правда, Садко всем нравился своей находчивостью и невероятным артистизмом, имел хороший певчий голос и слух. Сводные братья быстро полюбили Садка, насколько их сердца вообще позволяли им любить. Но мальчик помнил ещё своего отца-варяга, помнил, как тот говорил с людьми, как вёл торг, как записывал что-то чернилами на бересте, совсем как на свитках Кости. Зигмунд владел грамотой и счётом, значит, и Садко должен был ими владеть. Ещё в самом юном возрасте он решил для себя, что когда вырастет, станет богат, как отец, только умнее и сможет выжить. Хитростью и неслыханной дерзостью Садко уже в раннем возрасте научился получать, что хотел, и тем ещё больше напоминал Волрогу пресловутого Зигмунда, за что не редко был битым.

И всё же теперь сын Зигмунда вопреки всем взялся постигать грамоту и счёт, хоть наука эта давалась ему очень тяжело, а времени на занятия почти не было. Но летом легко было отлынивать от домашней работы, когда ребятня большую часть времени проводила на улице. Случалось, что они не появлялись дома даже не обед, а питались плодами с деревьев, отстреливали из луков дикую птицу или ловили рыбу. Здесь же, на улице они разводили костёр и готовили себе пищу. В этом людинские мальчишки имели гораздо больше свободы, чем их аристократические сверстники. Садко большую часть лета провёл на улице, и лишь когда с братом украл коня, отец побил их и запер по замок. Но через три дня они смогли сбежать и ещё несколько дней не появлялись дома. Спали они под открытым небом, слушая приятный хруст веток в костре, прерывистый гул сов и протяжный писк летучих мышей. Вскоре Садко и нового друга – Костю затянул в эту лихую жизнь. Поначалу Костя боялся, но потом настолько одичал, что как только покидал Славенский конец, тут же снимал обувь и дальше шёл босиком. Любил он ночью купаться в реке, когда вода была теплее, чем днём, и так не хотелось выходить на берег. Можно было нырнуть и исчезнуть для целого мира, погрузиться в приятный мрак. А наутро снова с товарищами искать себе пропитание, лазать по деревьям, царапая ветками до крови кожу, удить рыбу, охотиться, красть что-нибудь мелкое, мириться и ссориться, ездить верхом и дышать, дышать полной грудью.

Мальчишки из Славенского конца позволить себе такой жизни не могли, достаточно было лишь одному из них пропасть из дому, как поднималась тревога, вскакивала вся младшая дружина князя и принималась искать пропавшего. Лишь когда дети аристократии вырастали в юношей, они начинали позволять себе то, чего не позволял себе никто. Теперь не нужно было проводить время за учением, можно было верхом разъезжать в любой конец города, брать всё самое лучшее и ничего не отдавать взамен или отдавать, но лишь для того, чтобы похвастаться перед товарищами своей щедростью. И так могло длиться довольно долго, пока какая-нибудь война не взывала к их долгу, и тогда не было в Новгороде более отважных и доблестных воинов. Но всё это ждало школьников впереди, когда закончатся долгие годы обучения, а жить-то хотелось сейчас, и потому летом боярские дети чаще всего отлынивали от посещения училища. Бывало, даже Костя следовал их примеру.

Однажды, после очередной ночёвки под открытым небом он чуть не забыл, что следующий день – учебный. Спешно Костя прибежал домой, выслушал упрёки матери, собрался и почти бегом пошёл в Славенский конец. Здесь же уже вовсю началась потеха. Васька со Святославом затеяли новое развлечение – соорудили летающего воздушного змея, и каждый хотел этим змеем хоть немного поуправлять. Но просто так мальчики ничего никому не давали, и получали от кого калач, от кого – наливное яблоко в качестве платы. Но с Кости никто и не думал взымать платы. Ему дали змея даром, вне очереди.

– Хорошая вещь, – говорил меж тем Василий, – вот если бы такой змей мог бы воина поднять от земли, цены бы ему не было.

– Зачем же ему поднимать воина? – скептически возражал Святослав, – чтобы он упал, разбился насмерть или сломал себе чего?

– Да с помощью такого змея любое войско врага можно увидеть, как на ладони. Можно увидеть, сколько там человек, как расположены и где. И без труда потом всех перебить.

– Нашему князю не нужна такая ерунда, чтобы всех побеждать.

– Наш князь уже почитай полгода в Новгороде не появляется. Как взял Киев, так там и остался, а про нас и думать забыл.

– Ничего, вернётся наш князь. По что ему этот Киев? Там все чужие, а здесь его родная земля, здесь все его знают.

– Волхвы идут! – прокричал Никита – младший брат Васьки.

– Бежим! – скомандовал Василий.

Костя вынужден был оставить летающего змея и побежать вместе с товарищами. Двое волхвов, не застав своих учеников на лавках, принялись их искать и нашли на заднем дворе училища. Теперь мальчишкам было не избежать наказания: их наказали бы либо учителя, либо отцы. Они сочли, что лучше потом получить от своих отцов и бросились врассыпную.

– Встречаемся у моста! – послышался лишь голос Святослава.

– Стоять, леший вас побери! – кричали далеко позади волхвы. Но вскоре их ученики затерялись уже меж домов на новгородских улицах. Костя один из первых прибыл к Волхову мосту, затем стали появляться и другие, прибежали и заводилы – Василий и Святослав, которые успели уже где-то стащить петуха. Птица неистово била крыльями, пытаясь вырваться, но часы её были уже сочтены. Мальчишки забрались под мост и принялись разводить костёр. Здесь, на небольшом клочке земли возле толстых деревянных свай под мостом уже была насыпана целая горсть залы, что говорило о том, что здесь часто устраивали посиделки. Место тут было укромное, из Славенского конца их было почти не видно, зато из Людина и Неревского концов их мог увидеть каждый. И вскоре, не успели они развести огонь, их действительно увидела горстка мальчишек и направилась к ним. Боярские дети насторожились, даже петух перестал кудахтать и притаился. Доски на мосту заходили ходуном в тех местах, где проходили незваные гости. Они приближались. Вот уже стало слышно, как сыплется земля с горки – они спускались. И вот рядом возникла группа мальчишек, вместе с которыми Костя ночевал сегодня на берегу реки. Садко совсем босый и по пояс голый держал за жабры огромную метровую щуку, которая иногда ещё била хвостом, намереваясь вырваться на свободу.

– Костя, айда с нами, смотри, какое чудище мы поймали, – вымолвил Садко, – можно весь город накормить.

– У нас уже есть добыча, – кивнул Василий на петуха, нахмурившись.

– Да это разве добыча? Нате, угощайтесь, славенские дети, здесь на всех хватит.

С этими словами Садко бросил рыбу на землю. Щука вильнула хвостом и дала им смачную оплеуху одному из мальчишек, который от неожиданности даже упал на спину. Рыба рванула к воде, но боярские дети схватили её, не давая ей убежать. В этой сутолоке петух снова забил крыльями и на этот раз смог-таки вырваться на свободу. Забравшись на мост, он воинственно прокукарекал гимн своей свободе и направился домой.

– Чёрт бы вас побрал, – выругался Святослав.

– Придётся теперь вашу щуку есть, – смирился с судьбой Василий.

И вскоре они принялись готовить себе пищу. Общая трапеза быстро подружила их. Детьми они ещё не знали, что такая дружба между сословиями является для них запретной.

– А теперь купаться! – снова произнёс Василий, и все мальчишки как по команде разделись и бросились в реку. Плавали они долго, некоторые даже начали дрожать и покрылись гусиной кожей, у других кожа на пальцах сморщилась, как у стариков. Но близился вечер, нужно было расходиться по домам. Расстались они друзьями. Костя и Садко ушли на другой берег, Василий и Святослав остались на этом и пошли домой. Они с тревожным трепетом представляли, что их ожидает дома от их отцов, как вдруг один из мальчишек не на шутку расплакался.

– Ну чего ты, Макар? – приобнял его за плечи Святослав.

– Князь-то к нам не вернётся. Бросил нас, не нужны мы ему. Как же Новгород теперь будет без князя-то?

– Вернётся князь, никуда не денется, – успокаивали его боярские дети, – не может Новгород жить без князя, а князь без Новгорода, что дерево без корней.

Все понимали Макара, ведь его отец вместе с князем Владимиром пошёл войной на Полоцк и Киев, и не известно было даже, жив ли он. Известно было, что князь новгородский стал могущественнее, чем любой из князей Новгорода до него, но какое дело до этого было мальчику, который ждал с войны своего отца?

Глава 2.

Перун.

В тот год князь Владимир так и не вернулся в Новгород, а вместо него с княжеской грамотой на пергаменте приехал боярин Добрыня. В грамоте было написано повеление князя, которое смутило многих гордых бояр. С одной стороны, Владимир требовал от бояр назначить посадником Новгорода Добрыню, который даже не был родовитым новгородцем. Старый Добрыня происходил из рода древлянского, более того, приходился сыном бывшему древлянскому вождю Малу. Тому самому вождю, который поднял восстание против деда князя Владимира – Игоря и убил его. Жена Игоря жестоко покарала древлян, но Малу сохранила жизнь, как и его детям – Добрыне и Малке. Пока Мал томился в заточении в Любече, дети его были холопами в княжеском доме. Но со временем их положение улучшилось. Малка родила от князя Святослава сына – Владимира, и тем самым род древлянский породнился с ненавистным им варяжским родом Рюрика. Так, Добрыня приходился князю Владимиру родным дядькой, а, значит, по обычаю мог замещать князя на посту. Но Добрыню никогда не любили в вольном городе Новгороде. Бояре привыкли сами выбирать себе князей, посадников, тысяцких, а если нужно, и воевод. Одних назначала боярская дума, других из боярских родов выбирало новгородское вече из Славенского конца. Когда-то Владимира так же избрали князем, больше от страха перед его братьями и войском его отца, но потом полюбили, как родного. Чего нельзя было сказать про Добрыню. Древляне не любили викингов, а викинги не любили за это древлян. А многие боярские роды в Новгороде были связаны с варягами. Иные же, как варяг Сигурд и вовсе стали боярами при Владимире.

Но даже не это смутило новгородских бояр, сколько другая часть послания, писанного на пергаменте и заверенного великокняжеской печатью. Говорилось там, что князь Владимир установил в Киеве новую веру, заключив союз с четырьмя чародейскими кланами: кланом Вепря, кланом Сокола, кланом Быка и кланом Змея. Эти чародеи называли себя колдунами, потому как использовали самые тёмные и боевые чары, а потому наводили страх на все славянские земли. И теперь они объединились и стали друзьями князя. Верховным же богом признавали бога Перуна – бога войны, который теперь стал ещё и богом молнии.

– Во владениях князя и когана Владимира везде должна быть одна вера, – говорил Добрыня на собрании боярской думы, – а иначе враги наши нас сломят. Нельзя нам сейчас давать слабину, враги сильны и их много.

– А ежели кто не захочет чужой веры принимать? – вопрошали дружинники, – как с теми быть?

– Тех мы раздавим, – отрезал Добрыня.

Такие слова встревожили знатных людей.

– Нельзя так, Добрыня, – выступил старый боярин Дамир, – у нас столько разного народу живёт, и все разным богам поклоняются. Купцы, земщина, служилые, люди вообще чёрт пойми кого чтут. Как ты всё это приведёшь к единству?

– С вашей помощью приведём, – спокойно продолжал Добрыня, – если назначите меня посадником и поддержите своим оружием.

– Нет, Добрыня, не поддержим, – возражал Дамир, – у нас, знати, другая вера испокон веков. Мы чтим Рода, Даждьбога, Макошь, Стрибога. Варяги чтут Тора. Так у нас заведено.

– Напрасно вы мне противитесь, – начинал гневаться Добрыня, отчего скулы его напряглись, а ноздри расширились, голос же стал ещё громче, – со мной князь послал не малое войско, а с ним клан Змея, который возглавляет известный вам вождь Усыня. Вы сами знаете, как колдуны не любят вашу волховскую веру. Только дай им волю, весь город в крови утопят.

– Крови хочешь, древлянский недобиток? – злобно прокричал Дамир и бросил на пол шапку, глядя прямо в глаза Добрыне. Далеко не каждый выдерживал его гневного взгляда, а сейчас взгляд Добрыни пылал гневом, лицо залилось краской, и в конце концов он поднялся на ноги и хотел уже наброситься на боярина. Но сразу несколько рук обхватили Добрыню, а ещё с десяток рук сдержали Дамира. Очередной раз бояре порадовались, что старинным обычаем было положено оставлять оружие в прихожей и в думе выступать без него. Иначе сей же час началась бы страшная сеча.

– Я здесь выступаю не от своего имени, – кричал Добрыня, чтобы перекричать поднявшийся в избе шум, – и не от имени древлянской знати, а от имени вашего князя, избранного вами, и который по вашему согласию и с вашей помощью взял Полоцк и Киев. За ним правда, и вы это знаете. Мы не смеем идти против этой правды. К своим врагам великий князь беспощаден, а со своими друзьями он щедр и ласков. Решайте сами, кем вы хотите ему быть: друзьями или врагами.

И с этими словами он вырвался из рук держащих его дружинников и вышел вон из избы. А бояре крепко призадумались. В глубине души все они понимали, что Добрыня прав, за князем Владимиром была великая правда, и именно эта правда привела его на киевский стол. Правда эта была довольна проста – месть. Когда отец Владимира, князь Святослав возвращался из похода против ромеев, войско его задержалось на днепровских порогах. Именно здесь им и бросили вызов печенеги. Святослав отправил своего дружинника – Свенельда за подкреплением, а сам остался ждать врагов. Свенельд уговаривал Святослава, что тому стоит уйти вместе с ним, что печенеги бесчестный народ и уничтожат его. Но Святослав стоял на своём. Ему был брошен честный вызов, а он всегда принимал вызов на поединок. Святослав знал, что печенегов числом больше, но считал, что раз им хватило благородства бросить честный вызов, то они дождутся, когда Свенельд придёт с подкреплением из Киева, чтобы встретить врага в честном бою.

– Если же они меня обманут, – молвил тогда Святослав, – им же хуже, мои сыновья тогда придут и отомстят за меня.

Так и случилось, печенеги поступили бесчестно, большим числом уничтожили малое войско и погубили князя. Из черепа Святослава вождь печенегов сделал себе чашу, из которой пил вино. В тот же год три сына Святослава: Ярополк, Олег и Владимир встретились в Киеве и поклялись перед богами и дружиной, что отмстят печенегам. Князем киевским стал старший сын – Ярополк. Значит, большая часть груза мести ложилась на его плечи. Но Ярополк не спешил выполнять данную клятву, и тогда другой сын Святослава – Олег, заспорил со страшим братом, призывая его в поход на печенегов, и когда тот отказался идти в поход, сам стал собирать войско, чтобы идти без него. В результате ссоры между братьями Олег был убит, а Ярополк захватил земли обоих своих братьев, в том числе и Новгород – вотчину младшего Владимира. Василий бы тогда совсем ещё ребёнком, но он прекрасно помнил, какие были настроения в Новгороде. Все говорили, что правда была за Владимиром, поскольку Ярополк нарушил клятву перед богами и дружиной, предал память своего отца. Именно поэтому Владимир вскоре вернулся в Новгород с дружиной и захватил Новгород. Новгородцы сами радостно молодого встречали князя, за которым была правда. Многие князья тогда шли за князя Владимира, включая черниговского князя Всеволода, поскольку чувствовали за ним правду. Но полоцкий князь Рогволод отказался занять сторону Владимира. И тогда Владимир разорил Полоцк, а теперь захватил и Киев. Вероломный Ярополк был убит, и клятву мести стал нести на себе Владимир. Пришло время мести печенегам, пришло время правды. Именно для этого князь Владимир теперь сделал верховным богом Перуна – бога войны. Это говорили лишь об одном, вскоре начнётся великая война, и она не закончится, пока не будет уничтожена последняя орда печенегов. Колдуны, князья, народ поддерживали князя в этой войне, все шли за его правдой. Но новгородская дружина боялась, что, идя за правду, потеряет свободу, а Новгород потеряет славу вольного города. Новгородские бояре по природе своей были очень горды и не хотели терпеть своё зависимое, подчинённое положение. Боярин Дамир считался одним из самых родовитых и старых в новгородской дружине, и теперь он выступил резко против Добрыни. Дружинник лично наведывался в гости к знатным людям, и убеждал их так же не подчиняться и стоять на своём. Наведался он в гости и к дружиннику Буслаю, и был встречен радушно и приветливо. Старший и единственный законный сын Буслая – Василий, спрятался в укромном месте, откуда ничего не видел, но хорошо слышал, о чём говориться в гостиной.

– Плохи наши дела, Буслаюшка, – говорил Дамир, – я знаю, что князь Владимир наделил тебя не малыми землями. Но этому городу ты обязан большим, здесь ты вырос, здесь росли твои отец и дед, и все поклонялись одним богам. А теперь нас хотят заставить верить в чужих, жестоких богов. Хотят заставить поклоняться Перуну.

– Говорят, великий князь Святослав отдавал почести Перуну, – отвечал Буслай, – это бог воинов, он дарует удачу на поле брани.

– Святослав на нашей земле не жил, – возразил Дамир, – он всегда воевал на чужой земле, а правила его мать и дружина, которые верили совсем в других богов. Правили мудро, чужих богов никому не навязывали. И Ярополк – сын Святослава, чтил родных богов.

– Ярополк – клятвопреступник, – отрезал Буслай, – он отказался от мести за отца, и за это поплатился. За нашим князем правда. Вспомни, Дамир, как мы сами на руках несли его в этот поход на Киев. Владимир держит своё слово, именно поэтому он выбрал своим богом Перуна – бога войны.

– Уж не отрёкся ли и ты, Буслаюшка, от родной веры? – строгим голосом спрашивал Дамир.

– Я всегда был и буду верен своим богам, – отвечал Буслай, – я не змея, своей шкуры не меняю. И коли уж надел одну шкуру, то всю жизнь в ней ходить буду, пока не помру. Но если ты, Дамир, хочешь воевать против Владимира и против правды нам с тобой не по пути.

– Я не собираюсь воевать против Владимира, что ты Буслай. Я лишь хочу напомнить ему о том, что Новгород – это вольный город, и с нами нельзя там грубо обращаться. Я хочу воевать против Добрыни, если угодно.

– Можно и по-другому. Почему мы должны напоминать князю о своей свободе сейчас, когда он одержим своей клятвой, когда за ним правда и все князья? Можно напомнить ему позже, когда он осуществит свою месть печенегам.

– Позже? А до той поры мы должны терпеть этого выскочку Добрыню, бывшего холопа? Нет, Буслай, ты как знаешь, а его терпеть не буду.

Дамир был полон решимости, и юный Василий, подслушивая разговор взрослых, даже почувствовал, как сердце его сжалось от напряжения. Казалось, воздух в комнате стал густым как студень. Дамир приходился двоюродным дядькой Буслаю, их роды недавно породнились, хоть род Буслая и не так давно стал знатным. Его дед всю жизнь был простым кузнецом, но мастерством своим превосходил всех других. Однажды он выковал меч для самого князя. Затем князь ушёл на войну с хазарами. Сталь тогда была плохого качества, и многие переломали свои мечи и так и погибли на поле боя. Но меч князя не сломался, более того, сломал меч врага, собиравшегося его убить. В благодарность за спасённую жизнь князь определил кузнеца в дружинники и пожаловал ему землю. Кузнец быстро, пока князь не передумал, поспешил породниться с другими знатными родами. Так, отдал свою дочь замуж за брата Дамира, женил отца Буслая на девушке из знатного рода. У Буслая было много братьев и сестёр, но сёстры вышли замуж, а братья все ушли на войну вместе с князем, оставив Буслая за старшего в роду. И вот теперь на нём лежала тяжкая ноша и ответственность за весь свой род. Тяжкая дума одолела Буслая и не давала ему покоя. На следующий день он отправился за советом к волхвам. Местным чародеи традиционно были врагами колдунов и потому заняли сторону Дамира. Редко между волхвами из разных родов наблюдалось такое единодушие, как сейчас, в борьбе против новых обычаев. Верховный жрец Рода волхв Родим был готов идти на смерть за своего бога. Буслай пуще прежнего расстроился, понимая, какой раздор ожидает в ближайшее время Новгород.

Тем не менее, новых идолов поставили на капище, причём намеренно в пятницу – торговый день, когда большинство людей ушли на торжище. Старых идолов не убрали, и потому поначалу никто не почувствовал произошедшей перемены. Но за внешним дневным спокойствием горожан скрывалось волнение готовящегося мятежа. Скандинавские и русские бояре в заговоре не участвовали, как и многие бояре из других племён, все они единодушно приняли новую веру. Но при этом они сохранили за собой право поклоняться и своим богам. Старые капища в Новгороде никто не сносил, и всё же большое капище на центральной площади не давало покоя Добрыне. Всё яснее становилось для него, что народ не хочет исполнять волю князя Владимира и выступает против реформы. Это могло означать лишь одно – на предстоящих выборах новгородцы могли выбрать себе совсем другого посадника. А там и до восстания против Киева не далеко. Новгородцы были народом вольным и далеко не робким. И в конце концов Добрыня принял решение и навлёк на себя большую опасность. В один из пасмурных осенних дней огромная процессия двинулась от дома Добрыни к соборной площади, многие ехали на повозках, запряжённых лошадьми. Народ, надо сказать, уже сразу нутром почуял, куда движется толпа и под руководством волхвов двинулся на площадь к главному капищу. Затем стали подтягиваться и знатные люди, кто верхом, а кто пешие, иные даже в кольчугах с щитами и копьями, готовые хоть сейчас ринуться в бой. Сражаться, сидя на коне, было не удобно, но сверху было всё прекрасно видно. Так, Дамир разглядел в толпе пешего Буслая, тот был без оружия, но, если присмотреться, можно было увидеть под рубахой кольчугу. Значит, он ещё не знает, зачем пришёл, просто посмотреть или сражаться за своих родных богов. Было и много других именитых горожан, из самых разных племён. Когда народа начал окружать площадь, вся процессия во главе с Добрыней была уже там. Идолов старых богов они перемещали, чтобы освободить место для бога войны, некоторые из них при этом падали в грязь, и, изваляв в грязи кумиров, рабочие ставили их на новое место. И в конце концов на холме осталось лишь несколько чистых идолов, среди которых возвышался суровый лик Перуна. Грозный бог не добрым властным взглядом смотрел на толпу, и от этого взгляда многим становилось не по себе.

– Ой, да что же это делается! – закричали в слёзы женщины, а затем сотрясли рыданиями всю площадь. Народ начал роптать и тесниться, но люди Добрыни стояли плечом к плечу в круг, сомкнув щиты и выставив вперёд копья. Никто не прошёл бы через эту стену. Будто специально, не спеша, дружинники в стороне от капища стали разводить костёр, в котором, очевидно, должны были сгореть жертвы новому богу. Добрыня ухмылялся и лишь изредка встречался взглядом с Дамиром. Решится ли старый боярин поднять мятеж против великокняжеской власти? Кончилось время, когда Дамир мог, не снимая шапки, в княжеских палатах перечить самому князю. Теперь наступило иное время, княжеская власть в Новгороде усиливалась, власть бояр ослабевала. Где-то позади толпы собралась группа городских мальчишек. Среди них были и Садко, и Василий Буслаев, пока ещё никому не известные, совсем юные, но уже тогда лидеры и любимцы сверстников. И всё же, в Славенском конце они не подавали виду, будто они были приятелями, для боярских детей это было стыдно. Василий, пользуясь своей силой, помогал товарищам забраться на крышу ближайшего дома, откуда всё было прекрасно видно. Мальчишки из Людина конца, так же просили им подсобить, но получали лишь отказ и насмешки от детей знати. Тогда Садко схватил за рукав Костю Новоторжанина, и на какое-то время оба исчезли из виду, а спустя какое-то время появились с украденной с большим риском лестницей. И вот вскоре все мальчики расселись на соломенных крышах, словно птицы на ветках, и, не отрываясь, глазели на происходящее.

– А Дамир-то мешкает что-то, – проговорил Васька.

– А ты бы на его месте не мешкал бы? – спросил Святослав, – правильно, не гоже поперёк княжеской власти лезть.

– Эка ты князя нашего полюбил, – говорил Василий, – может, ты в дружину к робичичу захотел?

Эти речи были очень смелые, даже безрассудные, и услышь их Буслай, непременно выпорол бы своего неразумного сына. Святослав в ответ на его слова лишь покачал головой. А тем временем события на площади развивались своим чередом. Народ теснился и уже едва не прыгал на копья, но тут в один момент расступился, и все увидели старого волхва Родима с посохом в руках. Не спеша он пошёл прямо к копьеносцам. Сам Добрыня при виде верховного волхва замер в ожидании.

– Не разумеете, что творите, – произнёс Родин, поднимая свой посох, – родных богов наших перепачкали, обидели. А рядом развели огонь, но наши боги в огне и родились. В огне Вселенной под молотом Сварога. И от огня мирового их сила.

А затем с силой ударил посохом по земле, и из костра, в котором горели идолы, поднялся столб пламени. Добрыня едва успел отскочить в сторону, чтобы не воспламениться. А огонь в костре стал менять цвет и становился каким-то синим.

– Взять его! – прокричал Добрыня, – скорее, ну же.

И стена копьеносцев двинулась вперёд. Здесь уже сам Дамир слез с коня и повёл за собой верных товарищей, и мечи их со звоном встретились с копьями.

– За Рода, за Сварога, – прокричал боярин.

– За Перуна, – прокричали в ответ дружинники.

И вот два отряда столкнулись, Дамир едва успел закрыть собой волхва Родима. В его щит тут же ударилось вражеское копьё. А в это время с пламенем в костре творилось что-то не ладное, никто уже не сомневался, что это проделки волхвов, а то и самих богов. Какие-то огоньки начали плясать и вырываться прочь, струи огня выстреливали в разные стороны, и несколько дружинников уже воспламенились от них и бросились к воде. Защитники новых богов стали падать духом и уступать неприятелю. Дамир изо всех сил сдавил эфес меча в руке, чтобы нанести очередной удар, но тут один из дружинников вырвал у него щит. Теперь старый боярин был беззащитен перед несущимся на него копьём. Но в последний момент чья-то рука отвела вражеское копьё в сторону. Это был Буслай. В руках он держал огромную дубину. Лишь на мгновение он встретился глазами с благодарным взглядом Дамира, а затем замахнулся своей дубиной и переломил сразу несколько вражеских копий. Следующим ударом он разломал щит дружинника и повалил его на землю, а затем размозжил ему череп.

– Да, отец, так его! – радовался Василий.

– Гудмунда убили! – послышался вдруг рядом чей-то крик, – Буслай убил Гудмунда, Буслай – предатель.

Василий повернул голову и увидел на соседней крыше Щегла – старшего брата Садка. Людинский мальчишка теперь во всё горло поносил отца Василия.

– Замолчи! – прокричал оскорблённый сын, сжимая огромные кулаки.

– Змею князь пригрел на своей груди! – не унимался Щегол, стараясь кричать как можно громче, – Буслай князя предал.

Единственное, что защищало сейчас Щегла – это то, что он и Василий сидели на разных крышах. Но Василий не поленился и спустился на землю. Людинские мальчишки, видя это, затащили лестницу наверх, и теперь боярскому сыну не было никакой возможности добраться до них. В одиночку он не мог забраться на соседнюю крышу и вынужден был терпеть насмешки над своими нелепыми попытками. Это помешало Василию разглядеть, чем кончилось дело на площади. А меж тем в бой вступил уже сам Добрыня.

– Перун, отец дружин, не оставь нас, помоги своим верным слугам, – произнёс он, – вся кровь, что будет пролита здесь нами, будет нашей жертвой тебе.

И едва эти слова были произнесены, как все почувствовали, что ветер усилился. Откуда-то с севера поползли серые тучи и стали заволакивать всё небо. А затем пошёл редкий дождь, который, однако, смог потушить пламя костров.

– Вот и наши боги пришли к нам на помощь! – прокричал Добрыня и с копьём в руке и диким рёвом ринулся в самую гущу схватки. И враг тут же потеснился, а дружина Добрыни пошла в наступление. Василий Буслаев тем временем уже висел на одной руке под крышей, демонстрируя тем самым свою невероятную силу, но едва он пытался положить на крышу другую руку, как её спихивали ногами мальчишки. Людинские мальчишки наступали ему на пальцы ногами, и боярский сын вынужден был убирать то одну, то другую руку. Дождь только усиливался, и вскоре сидевшая на крышах ребятня начала промокать. Добрыня раскалывал щит и протыкал копьями своих врагов, мало кто мог устоять перед его яростным натиском. В свалке куда-то пропал волхв Родим, и не ясно было, жив он или погиб. Буслай отважно сражался, его невероятно тяжёлая дубина отбрасывала врагов и раскалывала щиты. Но неприятелей было слишком много, и своей массой они всё-таки задавили боярина-кузнеца и повалили на землю. Под ударами вражеских ног в кожаных сапогах Буслай совсем обмяк и лишился чувств. Василию повезло, что он этого не видел, так как в этом момент висел под самой крышей избы и уже вот-вот готов был сдаться и свалиться вниз. Но тут один из мальчишек допустил ошибку и слишком далеко вниз запустил свою ногу, пытаясь спихнуть сына Буслая. Василий тут же свободной рукой ухватился за его ногу, подтянулся и оказался на крыше. Часть Людинский мальчишек тут же набросились на него, другие, включая Садко, принялись их оттаскивать. Василий стоял крепко и твёрдо был намерен добраться до Щегла. Только бы доползти, только бы ухватить негодяя за горло. Но Щегол специально близко не подходил к этому безумному силачу, лишь издалека наносил удары и пытался ногой спихнуть Василий вниз. В конце концов Васька из последних сил подпрыгнул вместе с уцепившимися в него мальчишками, схватил Щегла и вместе с ним рухнул с крыши. Боярский сын придавил своим весом людинского мальчишку и гневно ударил ему по голове кулакам. Но едва он замахнулся для второго удара, как его оттащили в сторону. Среди держащих его Василий узнал Святослава.

– Надо уходить, Вася, твоего отца схватили, – произнёс он.

– Не может быть! – всё ещё в гневе прокричал сын Буслая. Но его глаза сами говорили, что друг прав. Василий видел отступающую в панике толпу, перед которой в рассыпную с криком разбегались куры, гуси, собаки и прочая дворовая живность. Крик же толпы превратился в неразборчивый гул, в котором иногда издавались крики ярости или боли. Лишь немногие ещё сражались против приверженцев нового бога, среди них был и старый боярин Дамир. Возраст играл против него, он уставал, к тому же, он сражался уже без щита, его закрывали другие дружинники, но ряды мятежников редели. И вот Добрыня с силой ударил копьём и проткнул насквозь Дамира. Кто-то вскрикнул, но это был не Дамир, старый боярин мужественно перенёс страшный удар.

– Как ты сказал? – злорадствовал Добрыня, – древлянский недобиток?

И с этими словами поднял умирающего Дамира на копье над собой, чтобы все могли видеть.

– Перун, приношу тебе эту жертву!

И с этими словами швырнул тело Дамира к идолу Перуна. Так было покончено с властью старых богов в Новгороде, отныне там правил другой бог.

Глава 3.

Расправа.

Вскоре соборная площадь в центре Славенского конца Новгорода полностью очистилась от живых людей. Остались здесь лежать только мёртвые, коих, нужно сказать, было не много. В основном мятежники и дружинники отделались ранениями, а многие бунтовщики и просто были побиты и схвачены. И всё же зелёная трава и земля во многом теперь были перепачканы кровью, а у подножия идола Перуна лежало мёртвое тело боярина Дамира. И всё же два человека ещё были на поле боя. Точнее сказать, они пришли сюда после. Оба ещё мальчишки, в знатных одеждах, впрочем, на одном перепачканных и местами порвавшихся. Если бы на пощади ещё остались люди, то многие из них могли бы узнать сына Буслая с его товарищем – Святославом, сыном Бориса. Они что-то искали здесь, и вскоре нашли. Огромная дубина Буслая валялась на земле, прямо в том месте, где его схватили.

– Это точно было здесь? – спрашивал Василий.

– Да, это здесь, – отвечал Святослав, – я помню.

– И что теперь будет с моим отцом?

– Он совершил убийство знатного человека, его будут судить. И существует только одно наказание за убийство дружинника.

Василий крепко сжал кулаки. Он знал, что даже князю было запрещено убийство бояр, старый закон гласил: бояре делают, что хотят, но не могут идти против боярства. За это начиналась либо кровная месть между двумя родами, либо суд, который наказывал виновных. Но зачастую и такой суд не мог остановить кровной мести.

– Я отомщу за своего отца, – злобно промолвил Василий и схватился за дубину. Оружие его отца оказалось невероятно тяжёлым. Василий смог поднять лишь один конец, но даже не смог оторвать всю дубину от земли. Святослав пришёл ему на помощь. Вместе они взяли оружие и отнесли его на повозку. Василий всё это время оглядывался на идол Перуна. Бог войны с золотыми усами стоял прочно и казался непобедимым. И всё же Василий не боялся смотреть прямо на него и даже ненавидеть его. Когда уже оружие Буслая было погружено на повозку, запряжённую конём-тяжеловесом, на площади появились и другие люди. В красивых светловолосых мужчинах легко можно было узнать викингов, и их вождя Сигурда. Вместе с викингами пришли и слуги, которые под надзором воинов стали погружать тела мёртвых в повозку. Сигруд был верным дружинником новгородского князя Владимира. До того, как Владимир стал князем Новгорода, он служил здесь наёмником, помогал собирать дань. Новый князь сделал его боярином, наделил своим высоким доверием, и теперь Сигруд входил не просто в дружину, а в старшую дружину. Все прочие викинги были либо его личной дружиной, либо простыми наёмниками, живущими в разных концах или переплывающими с места на место. Когда князь Владимир начала свою войну против Киева, именно эти наёмники под предводительством Сигурда составили основную часть его войска. Были и другие варяги в дружине, но никто из них больше землёй не владел. И вот теперь Сигурд вместе с Добрыней вернулся в Новгород и стал его опорой в принуждении города к верности новым богам. Сигурда здесь боялись и уважали, и потому одно его присутствие развязывало Добрыне руки. Но были ещё и другие. Поначалу мало кто обращал внимание на странных молчаливых приближённых Добрыни, закутанных в балахоны, в складках которых они прятали мечи. Но теперь скрывать уже не было смысла. Гости перестали скрываться под балахонами, теперь они вырядились в переливающиеся на солнце кольчуги, позади за спинами развевались большие чёрные плащи. Мечи же, спрятанные в ножнах, открыто повесили на поясе. И теперь всем стало ясно, что это есть никто иные, как колдуны. По городу поползли нехорошие слухи, будто теперь эти колдуны станут новгородскими дружинниками, а землю они получат ту, что Добрыня отберёт у дружинников из сторонников старой веры. Но страхи эти были беспочвенны. Обычай колдунов запрещал им иметь крупное личное имущество. Всё имущество, какое принадлежало им, принадлежало и всему клану в целом. Так они добивались полного равенства друг с другом, в отличии от волхвов, которые при желании могли иметь немало личного добра и земли, и долгое время жить не в своём клане.

Как выяснилось чуть позже, колдуны совсем не спроста вырядились в свои типичные чёрные плащи. Они готовились к встрече гостей. Вскоре все увидели приближающийся к Новгороду отряд всадников в серебристых кольчугах. Высоко над собой они поднимали знамя, на котором было изображено две змеи, которые стояли на своих хвостах и переплетались возле голов так, что на самом верху мордами были обращены друг ко другу. Знамя клана Змея. Колдуны торжественно вошли в Новгород, сам Добрыня вместе со старшей дружиной вышел их встречать. Впереди чародеев верхом на вороном коне ехал длинноволосый колдун. Всем горожанам запомнились его большие глаза на выкате и длинные, свисающие усы на бритом лице. Подъехав к дружинникам, он слез с коня, прикоснулся ладонью к своему сердцу и поклонился.

– Добрыня, воевода новгородский, приветствую тебя, – проговорил он.

– И тебе привет, Усыня, вождь клана Змея, – кланялся в ответ Добрыня.

И они прилюдно заключили друг друга в объятия и прошли в терем. Знаменитый вождь Усыня только прибыл из Киева, где находились другие великие вожди богатырского воинства: Дубыня – вождь клана Вепря, Горыня – вождь клана Быка и Ураган – вождь клана Сокола. Четыре крупнейших клана колдунов заключили между собой союз и приняли в качестве верховного бога Перуна. Их общим вождём стал верховный жрец Перуна – Кривша. Все прочие колдуны и чародеи, что не вошли в союз, теперь должны были либо в него войти, и признать верховенство Перуна, либо объявлялись врагами. Первым таким врагом стал клан Серого Волка, который находился недалеко от Новгорода и уже высказал своё недовольство реформой. В клане этом жили чародеи-оборотни, и именно с ними теперь предстояло сражаться богатырям Усыни вместе с его кланом. Перед походом колдуны должны были принести жертву богам, иначе удачи в бою не будет. Добрыня настаивал, чтобы это была именно человеческая жертва.

– Пусть это будут бунтовщики, поднявшиеся против Перуна, – уговаривал он вождя, – думаю, так мы очень угодим могучему богу.

– Я так не думаю, – возразил Усыня. – Мы знаем, Перуну иногда приносят человеческие жертвы, чаще всего это делают на войне. Но если это происходит не в бою, а в спокойное время, то обычай запрещает приносить в жертву свободных людей.

– Они не свободные люди, они заперты в темнице, они враги.

– И всё-таки, они знатные люди, Добрыня. Наш обычай, да и обычаи других колдунов запрещают казнить знать. Ты ведь знаешь, чем такое может обернуться. Кровная вражда. Мы не хотим, чтобы знатные роды воевали против нашего клана.

– Так что же, мне нужно продать их в рабство, чтобы их можно было принести в жертву?

– Если они станут кощеями, тогда да, мы сможем совершить ритуал.

– Но кто возьмёт к себе в кощ бывших бояр? Ведь новгородская знать так же боится кровной вражды.

– Не знаю, Добрыня, я уже сказал своё слово, и кончим на этом. Давай лучше поговорим о том, кто станет новым верховным волхвом в Новгороде.

– Как? Усыня, разве ты откажешься от этой чести?

– Я вождь своего клана, Добрыня, и я должен оставаться со своим кланом. Нам предстоит ещё много сражений. На место верховного волхва я предлагаю своего старого друга – Богомила. Он не жрец Перуна, но он хороший чародей и владеет даром красноречия.

– И сколько колдунов ты хочешь с ним оставить, любезный вождь?

– Дюжины, я думаю, хватит, воевода.

– Дюжины? – даже подскочил на лавке Добрыня, – прости, великий вождь, но это слишком мало, мы не сможем подавить бунт в случае необходимости.

– Для этого у тебя есть дружина, у тебя есть Сигурд. Разве нет? А колдуны не должны подавлять мятежи, мы должны преобразовывать природу.

– В таком случае, Богомил не сможет стать верховным волхвом, – возражал Добрыня, – городское вече отвергнет его, бояре, понимая это, тоже его не примут.

– И что же ты предлагаешь, мудрый воевода? Оставить Новгород без верховного волхва?

– Нет, у Новгорода будет верховный волхв, и им буду я.

– Невозможно, – отвечал Усыня, и его большие глаза на выкате стали ещё больше, – ты даже не чародей, и ты уже занял должность воеводы.

– Воеводой меня никто не избирал, я сам взял себе эту власть. А, значит, я могу взять и другую власть – власть верховного волхва. Понимаю, ещё ни один человек в Новгороде не имел столько власти, народ может подняться. Но это всё временно. Как только мы закончим обращение в новую веру, я стану посадником, и Новгород изберёт нового верховного волхва.

– Что ж, в таком случае не зови меня на помощь, когда поднимется бунт, – лишь отвечал могучий вождь Усыня. Дальнейшие переговоры шли вяло, и вскоре и вовсе закончились. Когда колдуны покинули избу, Добрыня жестом подозвал к себе слугу.

– Поедешь к Вахрамею, передашь ему послание, – вымолвил воевода. – Он должен принести в жертву бунтовщиков, когда колдуны покинут город. Усыня не согласился, а Вахрамей согласится, я знаю.

– Но, владыка, не навлечёшь ли ты тем на себя гнев людей?

– Людей нужно припугнуть. Где-то в Новгороде ещё скрываются волхвы старой веры, среди них и Родим-собака. Я знаю, они ещё в городе, а никто их не выдаёт. А так, испугаются, да, может, и выдадут. Ступай, передашь всё Вахрамею на словах. Да, вот возьми мой перстень, по нему он узнает, что ты от меня.

И с этими словами Добрыня снял с пальца большой перстень с княжеской печатью и передал его своему слуге. Тот поклонился и тут же исчез за дверью. Чародей Вахрамей на заставил себя долго ждать и вскоре тайно прибыл в Новгород. Его клан хоть и не был колдовским, но входил в союз Перуна вместе с другими четырьмя великими кланами. Вахрамей был вождём в своём волховском клане и верховным волхвом в Чернигове, а потому давно был знаком с Добрыней. Как и предполагал Добрыня, за щедрую плату чародей согласился исполнить ритуал и принести в жертву свободных людей. И вот в назначенный день, когда колдуны отбыли в поход, свершился суд на Буслаем и другими злостными мятежниками, коих оказалось ещё трое. Все они были из знатных родов, все были приговорены к позорной смерти. Семьи их по решению Добрыни лишались всего имущества и должны были покинуть Новгород. К счастью, Буслай заранее был готов к такому решению, и уговорил своих знатных родственников забрать к себе его детей. Поэтому никто из его дочерей не присутствовал на суде, не было и его сына Никиты. Но Василий, как самый старший, оказался самым упрямым и отказался уходить в другую семью, а потому, когда провозглашался приговор, мальчик был ещё на площади. Сжав зубы и кулаки, он вслушивался в каждое слово, но когда услышал приказ покинуть город, то на лице его застыло выражение боли и отчаяния.

– Ничего, ничего, – взял его за руку Святослав, который был в этот момент рядом, – поселишься у родных, тебя усыновят, а потом, может, и вернут в дружину.

– Но мать-то мою выгонят, – возражал старший сын Буслая, – нет, я её не оставлю. Поселимся в Людином конце, оттуда нас выгнать не смогут.

– Как знаешь.

– Но я теперь не дружинник, – казалось, Василий вот-вот расплачется.

– Всё ещё образуется, не волнуйся. Пойдём, Вася, не нужно на это смотреть.

– Нет, я не могу!

Но тут Василия сзади схватил отец Святослава – Борис, и буквально силой потащил с площади.

– Отец! – вырывался Василий, и теперь уже слёзы брызнули из его глаз, отчаяние овладело им. Буслай взглянул на своего сына, и печально наморщил лоб. Вахрамей в это время был уже на помосте и готовился казнить первого мятежника.

– Дай время, Вася, – говорил Борис, уводя сына Буслая с площади, – Добрыня успокоится, я уговорю его вернуть тебя в дружину. А сейчас нужно собираться. Бери всё самое необходимое, пока ваше добро не разобрали, и уезжай в Людин конец. Есть там у меня знакомые, они помогут вам устроиться.

Вскоре все троя: Василий, Святослав и Борис подошли к дому Буслая. Мать Василия была здесь, бледная, как мрамор, с заплаканными глазами. Борис рассказал ей о приговоре суда и велел спешно собираться. Вскоре появился наездник на повозке, запряжённой крупным волом. На повозку стали погружать все пожитки бывших бояр, взяли не мало и ценных вещей: мехов и монет, что позволило бы им как-то жить первое время. Василий волоком по полу вытащил за собой дубину своего отца.

– А это ещё зачем? – возразил Борис.

– Позволь отец, – попросил его Святослав, – это память от его отца.

– Давайте, давайте, только быстрее.

И дубину так же погрузили на повозку, которая вскоре понесла бывшую знать через Волхов мост в Людин конец. Теперь они лишились всего, были изгнаны и опозорены. Всё, ради чего Вася воспитывался с раннего детства, потеряло всякий смысл. Он был отвергнут, был не нужен. Невероятно горько было на душе, и лишь одна надежда тешила мальчика, что отец Святослава сможет уговорить воеводу вернуть его в дружину. Сейчас же жизнь потеряла всякий смысл. Просторные светлые палаты сменились ветхой полуземлянкой. Не было слуг, всё приходилось делать самим, не было никакого уважения и почёта, и, главное, не было никакой цели впереди. Все друзья Василия остались на том берегу реку, все самое красивое и светлое умерло там, вместе с его несправедливо замученным отцом. Не было теперь и волховской школы, так как все волхвы старой веры теперь были вне закона. Дети Буслая почти сразу были отданы на воспитание каким-нибудь родственникам из Славенского конца, но Василий, как самый старший, остался с матерью.

А Борис уже на следующий день отправился к Добрыне, рассчитывая, что тот уже удовлетворил свою жажду крови и немного успокоился. Борис сам по себе был дружинник из старого, но не богатого рода. Земли у него было мало, и находилась она далеко, возле берега реки Волги, потому и самого его называли – Борис Вольга. И всё же Вольга не бедствовал, потому как успешно занимался ремёслами и торговлей, щедро и регулярно отдавал часть своих доходов волхвам бога Велеса, за что бог ему благоволил. Больше всего дохода Борису приносила его конюшня, так же он имел свою кольчужную мастерскую, которая считалась в городе одной из лучших. Войдя в палаты воеводы, боярин поклонился в пояс. Добрыня сидел на кресле на возвышении, как настоящий князь, все пришедшие должны были говорить с ним стоя.

– Ну, говори, с чем пришёл, – поторопил его Добрыня

– Скверные дела творятся, воевода, – заговорил Борис, – не успел свершиться суд над Буслаем, как дом его разграбили местные люди. Забрали всё, ничего не досталось новгородской казне.

– За семью Буслая беспокоишься, Борис, или за городскую казну? С казной всё в порядке. Земли Буслая мы забрали и отдаём их клану Змея, его золото по большей части хранилось не дома, и уже всё у нас. А все эти мелочи, доставшиеся черни – ерунда. Семья Буслая сам виновата, что оставила его дом прежде времени, до кого как их изгонят. Кстати, не знаешь, где они? Я слышал, ты их родственник.

– Это верно, – отвечал Борис, – но очень дальний. А семья Буслая ушла в Людин конец. Там они молятся новым богам о своём прощении. Василий – сын Буслая – крепкий малый, он станет достойным дружинником и очень сожалеет о том, что не может служить князю и Новгороду.

– Эх, Борис, Борис, не слушаешь ты меня. Я же уже кажется сказал, земли Буслая мы отдали клану Змея, монеты его в новгородской казне, никто их точно не считал, и не знает, сколько там было. Даже если бы я захотел вернуть всё это семье Буслая, я бы не смог.

– Но возьми Василия хоть в младшую дружину, воевода, – взмолился Борис, – он достоин этого. Дай ему шанс смыть позор его отца. Вспомни, ведь княгиня Ольга проявила к тебе милосердие, когда ты был в таком же положении, в каком сейчас находится Василий.

– Это ты называешь милосердием? – поднялся с кресла Добрыня, вид его был страшен, – Да ты знаешь, через что мне пришлось пройти, чтобы попасть в дружину? Да лучше бы меня изгнали, это было бы куда милосерднее. Уходи, Борис, я уже принял решение, и я его не изменю.

И Борис, опечаленный, вышел прочь, и велел своему сыну пока не рассказывать о решении воеводы Василию. Вскоре он узнал о новых установлениях, которые были приняты Добрыней, и в значительной степени ущемляли права знатных людей, да и остальных новгородцев тоже. Во-первых, воевода распорядился, что теперь за убитого знатного человека можно заплатить специальный налог – виру, и тем самым избежать кровной мести. Виру платили и раньше, за убийство или причинение вреда незнатным людям, а так же за знатных, если так велели бояре, чтобы избежать кровной вражды между родами. Теперь же их мнение для разрешения откупиться не требовалось, достаточно было решения суда. Второй закон тревожил пуще первого. Добрыня наказал, чтобы все, кто ещё не обратились в новую веру, теперь, чтобы обратиться, должны были найти себе кого-то вроде крёстного отца, и обратиться только через него. Так исключалась возможность ложного крещения и пресекались любые попытки бунта.

Вскоре после этого Борис в совершенном одиночестве, закутавшись в балахон, отправился в Людин конец. Несколько раз по дороге он оборачивался, чтобы проверить, не следит ли кто за ним. К счастью, Добрыня никого не подослал на эту работу. Борис проходил мимо бедных дворов и старых домов, по грязной грунтовой дороге с огромными лужами. Порой они были так широки и глубоки, что казалось, здесь может утонуть целая повозка. Но вскоре Борис дошёл до места. Хлипкий плетень окружал небольшой участок земли, заросшей высокими сорняками. Старый, покосившийся дом стоял одиноко, наполовину врытый в землю. Борису стало тяжело на сердце, когда он увидел, в каких условиях живёт семья бывшего боярина. Прежде к знати в городе было гораздо больше уважения. Но когда Вольга вошёл вовнутрь, он погрузился в полумрак, и глаза его уже не тревожил вид местной бедноты. Когда он уселся за стол, куда его любезно пригласила мать Василия, то заговорил о вестях, которых от него давно ожидали. Каждое слово его было словно нож по сердцу семье Буслая, с каждым словом будущее становилось более мрачным и ужасным.

– Что же делать, Борис? – опечалилась вдова Буслая, и опираясь локтями о стол, спрятала своё лицо в ладони.

– Не печалься Амелфа, – отвечал Борис, – я знаю, как помочь твоему сыну. Я могу обратить его в веру Перуна, и тогда он породнится со мной, хоть и не кровью, но духом.

– Принять веру, погубившую моего отца? – возмутился юный Василий.

– Пойми Вася, твоего отца сгубила не это вера, а уговоры Дамира, сбившего его с истинного пути. Если бы Буслай понял суть новой веры, он и сам бы принял её.

– Это почему же? Что такого особенного в этой вере?

– Что ж, попробую объяснить, хоть ты ещё и юн, и многого не понимаешь. Раньше мы поклонялись живым богам, но очень страшным, безразличным к человеку. Они делали людям благо, но делали и зло. Да и благо они делали не потому, что хотели этого, а как бы случайно. Так бог Коловрат, который есть тоже самое, что солнце, даёт нам свой свет, но ему всё равно, получим ли мы этот свет или нет, вырастут ли деревья, взойдут ли посевы, наступит ли день. Он просто сияет, потому что это его природа, как для человека дышать. Дыхание может быть и приятным, и зловонным, так и свет Коловрата может быть полезным, а может порождать засуху и прочие бедствия.Так же и Сварог, который есть живой огонь, Род, который есть могущественное животное, отец всего живого. Природа повелевала человеком, а не человек природой. Этому, думаю, тебя учили и волхвы в вашей школе. Природа мудра, а человек слаб. Так? А новые боги имеют человеческое лицо. Старые боги были могущественны, но были не разумны, как животные, новые боги разумны, как и человек. У Перуна есть лицо, у Симаргла, у Хорса есть лицо. Новая вера превозносит человека, и не просто человека, а высшего человека, знатного и сильнейшего. Словом, прекрасного и телом и духом, и умом, и вообще всем. Перун – это уже не сам гром, а повелитель грома, Стрибог – это не сам ветер, а повелитель ветра, Макошь – это не сама земля, но мать земли. Новые боги повелевают природой и побеждают старых богов. Конечно, не всех. Ведь и колдуны поклоняются природным богам. Вот и клан Змея больше всех богов почитает Купалу – речного зверя. Но они уже признали над собой власть Перуна. Те старые боги, которые подчинились новым, остались жить, остальные же были свергнуты в навь, на тот свет, который от нашего света отделяет река Смородина. И сторожить реку поставлен бог Велес, который наполовину бог природный, а наполовину нет. Бог скота, но и пастух его, наполовину зверь, наполовину – человек. Лишь в одном месте можно перейти из нашего мира в навь и из нави обратно в явь – по Калинову мосту. Каждый раз после смерти люди по этому мосту переходят в навь, а спустя время возвращаются обратно в наш мир. Охранять этот мост поставлен бог Симаргл. Видишь, как хороша эта вера, она учит нас обуздывать, побеждать природу, побеждать неразумную толпу, в которой ещё больше природных сил, чем человеческих. Печенеги поклоняются природным богам, они есть та самая неразумная толпа. Именно поэтому наш князь принял новых богов, только они теперь помогут ему одолеть печенегов.Потому Перун – бог войны – наш верховный бог.И сильному человеку теперь будут поклоняться как богу. Да, правда, сильнейшие теперь сидят в Киеве, а мы обязаны им подчиниться. Но и мы можем стать сильнейшими, если примем веру новых богов, и сможем дать отпор Киеву и всем нашим врагам. Так что теперь, Вася, у тебя только один способ отомстить своим врагам и вернуть своё положение – это вера в Перуна. Поначалу ты будешь жить в Людином конце, и, клянусь Перуном, тебе будет очень тяжело. Но ты справишься, я знаю, ты сможешь, ты силён, и бог заметит тебя и одарит тебя удачей, если ты одаришь его своим почтением. Так что же ты скажешь на это?

И Василий, выслушав этот красивый рассказ о новых богах, согласился принять новую веру. Прежние боги были кумиры и природные стихии, новые боги были гении, они всячески восхваляли человеческий гений, и стремились взращивать его и возводить на вершину власти. Таковы были боги и в древней Греции и в Риме. Теперь вот такие боги появились и на Руси, под влиянием жрецов, которые когда-то пришли сюда из других стран и создали здесь свои кланы. Русь становилась могущественной централизованной страной. И вот в назначенный день был приглашён волшебник, жрец Перуна для проведения обряда. Чародей зарезал жертвенного петуха, и тёплую кровь вылил на руки Борису Вольге. Затем Борис подошёл к юному Василию, проведя руками по его щекам и лбу, измазал кровью всё лицо.

– Именем Перуна, – проговорил волшебник, – именем Макоши, именем Велеса, Симаргла и других великих богов, нарекаю тебя, Василий, сын Буслая, сыном истинных богов, отныне и во веки веков.

После этих слов жрец бросил тело жертвенной птицы в костёр, взял горсть земли и насыпал её на кровь, покрывающую лоб Василия. Огонь и земля освятили юношу, теперь дело было за оставшимися двумя стихиями: воздухом и водой. Василия поставили у костра с той стороны, откуда дул ветер. Здесь он стоял и какое-то время дышал едким дымом. А затем жрец зачерпнул из ковша воды и вылил её на голову Василию.

– Земля, огонь, воздух, вода – четыре тела природы, не которых стоит мир, и кровь, соединяющая эти стихии воедино и дающая жизнь, одухотворили твою плоть благодатью всемогущих богов и властелинов Вселенной.

Василий вытер своё лицо полотенцем. Борис умыл руки. Отец Святослава улыбался, он считал, что спас сына Буслая. Сам же Святослав не смог сдержать эмоций и крепко обнял своего друга. Теперь он и Василий были крёстными братьями.

Глава 4.

Садко.

В день, когда казнили Буслая, отчим Садка – Волрог внезапно исчез из дому. Его позвал сам старшина Чурила. Быстро собралась шайка из Людина конца и отправилась в Славенский конец. Именно они разграбили боярский дом, и взяли оттуда много ценных и редких вещей. Волрогу достался красивый настенный ковёр, старшина угнал себе доброго боярского коня. Чурила был самый влиятельный и самый опасный старшина из Людина конца. Его братчина насчитывала больше всего бойцов – отпетых разбойников, воров и охотников. Были и другие старшины, но по одному никто из них не мог противостоять Чуриле. Прежде в Людином конце так боялись только варяжскую общину, но после её истребления новая братчина стала действовать более скрытно и более жестоко. Никто не знал настоящего имени старшины, прозвище «Чурила» он получил за шрам на лице, который искривлял его в выражении некоторой брезгливости, а левый глаз будто бы всё время щурился. И именно он теперь стал владельцем коня, на котором некогда разъезжал отважный Буслай.

Дети Волрога получили от отца щедрые подарки, но Садко не получил ничего. Он уже давно привык к такому унизительному положению в семье и потому старался как можно меньше времени проводить дома. Волрог редко называл своего пасынка по имени, в основном же обращался к нему как «мальчишка», «малой» или «щенок». Когда он приходил пьяный, заставлял Садка стаскивать с себя сапоги, а иногда, под действием хмельной браги становился чересчур разговорчив и принимался учить пасынка жизни.

– Мать слишком жалеет тебя, слишком любит, – твердил Волрог, – хочет, чтобы ты вырос бабой, наверное. Эх, глупая баба. Запомни, малой, наша жизнь – это навозная куча. Никто тебе не подаст руки и не поможет, никто не пожалеет. Чтобы выжить, обманывай, кради, убивай. Но знай – кого, и не попадайся. И, главное, доводи всегда дело до конца. Если уж взялся за что, то не отступай, не робей, даже если будет совсем тошно и невмоготу. И всегда помни, кто ты и откуда произошёл. Помни о своих хлопцах из Людина конца.

Но хлопцы из Людина конца не вызывали у Садка доверия и всегда казались какими-то странными. Они постоянно предавали друг друга, дрались, воровали и вообще совершали друг другу всякие подлости. Но, что удивительно, потом снова виделись и общались, как ни в чём не бывало. Как будто вчера с раскрасневшимися мордами не стояли с ножами в руках и не грозились друг друга зарезать, как будто один и не взял силой сестры другого накануне, как будто пьяные они не избивали друг друга до полусмерти вчера вечером. Нет, они не прощали и не забывали, народ здесь был очень злопамятный, но почти напрочь лишённый какого-то самоуважения. Были какие-то запреты, переступать через которые было нельзя, как мужеложство или убийство, во всём остальном же здесь люди были напрочь лишены чести. Оттого местные вожди всегда были тиранами, управляли силой и кровью. Все предавали друг друга, а потом, после предательства вдруг смотришь, а уже вместе пьют и обнимаются. Здесь всегда можно было ожидать удара в спину, и к этому нельзя было привыкнуть. Но Садко каким-то невероятным инстинктом выживания нашёл способ выжить и здесь. Пришёл на помощь его невероятный артистизм и чувство юмора. Ещё с детства Садка считали настоящим шутом. Ему было легко смеяться над жителями Людина конца, ведь он презирал их всех. Но мало кто мог это разгадать, и потому принимали его насмешки за простое поясничество или просто за безумие. После обращения Новгорода в веру Перуна из всех богов Садко больше всех стал почитать Симаргла, который сам считался богом-шутом, как и Велес, и был известен ещё под прозвищем – Переплут. Но если Велес был ещё старым стихийным богом, который помирился с новыми богами, как титан Прометей, подаривший грекам огонь, то Симаргл был с самого начала был братом-близнецом и отражением в кривом зеркале Велеса. Он охранял мост между миром живых и миром мёртвых, в который теперь были низвергнуты самые влиятельные из старых богов, он шутил с человеческими жизнями, одним даруя удачу, другим – несчастье, всячески пакостил богам и стравливал их друг с другом. И именно Симаргл выпускал из мира мёртвых злых духов, которые приходили в мир живых и устраивали здесь свои бесчинства. При этом ему всегда удавалось убедить богов, что духи вырываются из мира мёртвых совершено случайно и против его воли. Симаргл не просто стоял на заставе между миром живых и миром мёртвых, он сторожил старых богов в их тюрьме, охранял их сон и мог на время даже пробуждать кого-то из них, чем периодически развлекался, отчего на земле происходили наводнения, землетрясения, извержения вулканов и прочие стихийные бедствия. Впрочем, Переплут же чаще всего и погружал их обратно в сон. Его нельзя было причислить ни к старым богам-стихиям, ни к новым богам-гениям. Бог-шут занимал промежуточное положение между стихией и гением, между старыми и новыми богами, между животным и человеком, между живыми и мёртвыми.

По преданию, именно Симаргл погубил князя Святослава – отца князя Владимира. Святослав поклонялся Перуну, и Перун поддерживал его, помогая побеждать печенегов и ромеев. Не было в мире воинов, равных Святославу. Но однажды Переплут от лица печенегов бросил князю вызов на бой. Святослав решил, что степняки хотят сразиться с ним в честном бою, и не стал уходить от схватки, хоть его воины и были малы числом и измотаны после войны. Но печенеги и не думали ни о какой чести, а лишь шли на поводу у Симаргла. Завязалась схватка, и много печенегов тогда полегло, но число их было слишком велико, а жажда крови была неутолима. Так они одолели Святослава – любимца Перуна. Перун прогневался, навлёк на Симаргла молнию и сделал так, чтобы тот не мог сойти с Калинова моста. Тогда Переплут отрастил себе крылья и стал летающим псом. До этого он уже превращался в собаку, и потому был наполовину животным, и лишь наполовину разумным, как и Велес. Иными словами, страж Калинова моста был оборотнем и научил чарам оборотня некоторых чародеев, от которых пошли все оборотни на земле. Симаргл иногда в образе прекрасного юноши занимался любовью с земными женщинами, и они рожали ему самых причудливых монстров. При этом изначально они рождались людьми, а позже их магическая природа брала верх. Монстры эти наводили страх на людей и не давали покоя чародеям. Даже боги иной раз не могли справиться со страшными порождениями Симаргла. И всё же, Переплут был одним из новых признанных богов, которых в пантеоне в Киеве, а теперь и в Новгороде было 6: Перун, Макошь, Стрибог, Даждьбог, Хорс и Симаргл.

Что же касается Садка, то лишь одного человека его шутовство никак не веселило, а только злило. Это был его старший сводный брат Щегол. Тот самый, что постоянно натыкался на кулаки Василия Буслаева. Он всегда ходил угрюмый и озлобленный, всегда отвешивал подзатыльники младшим и трусливо трепетал перед старшими. Щегол был из тех, кто считал Садка просто сумасшедшим, дурачком, и в этом с ним соглашались очень многие. Иной раз юный Садко мог улыбаться каждому встречному, часто разгуливал по местности с распущенными до земли рукавами, которые, бывало, доставали до земли и оттого все были перепачканы в грязи. Летом бывало измазывался в грязи и сам и так долго ходил, пока не смывал её с себя. Или, например, разъезжал по улице верхом на корове или на огромном матёром хряке под всеобщий хохот. Порой он вовсе брался парадировать людинских хлопцев, и в своей комичной манере повторял поведение даже Чурилы. Как-то Садко насадил свиную голову на палку и объявил её идолом неизвестного бога, которому он якобы поклонялся. Голова уже провоняла, а глаза её выели мухи, но юный пересмешник исправно приносил ей каждый день в жертву мёртвых лягушек, ящериц и рыб. Пока в один прекрасный день свиная голова куда-то не пропала. Нередко Садко и других мальчишек подначивал на свои смешные проделки. Так, однажды, после большого улова на рыбалке он затеял настоящее фехтование на рыбах и отвесил нескольким мальчишкам мощные оплеухи щукой по шее. Или в тот день, когда он накормил огромной щукой боярских детей и так подружился с Василием Буслаевым. Тогда тоже Садко увлёк всех за собой. Увлёк он и Костю Новоторжанина, и многих других, и всё же никто из них не смел слишком далеко заходить за ним. До тех пор, пока в Людином конце не поселился Василий Буслаев.

На следующий день после обращения Васьки в веру Перуна, небольшая процессия мальчишек направилась прямо к избе, в которой он проживал. Когда Василий вышел на улицу, то увидел сидящего верхом на огромной свинье Садка, за которым следовала пешая компания. Некоторых из них сын Буслая знал, особенно – Костю Новоторожанина, другие были ему не знакомы.

– Здрав будь, боярин, – заговорил Садко.

– Чего надо? – не добро нахмурился Василий.

– Мы привезли тебе дань, владыка. Не побрезгуй, возьми и стань другом в нашем братстве.

Один из мальчишек подошёл к Василию и, поклонившись, протянул к нему руки с лежащей в ней рыбой. Сын Буслая подозрительно взглянул на подарок, хоть и был голоден, и ничего не ел с утра.

– Бери, бери, Вася, – говорил Садко, слезая со свиньи, – мы своих не бросаем. Князь тебя выгнал, а мы принимаем. Будь нам братом.

На этот раз Василий даже улыбнулся и принял подарок. А после вместе с мальчишками отправился на реку. Людинская ребятня казалась ему слишком чужой и дикой, с другой стороны, высокая речь Василия так же вызывала у них насмешку, но не злую, потому как боярский сын ещё был для них авторитетом и вызывал много любопытства. Мальчишки засыпали его вопросами о том, как так случилось, что его отца казнили, почему князь Владимир не приехал в Новгород, что будет дальше, и т.д. Как будто Василий знал ответы на все на свете вопросы.

– Раньше был закон, – говорил он, – дружина делает, что хочет, а кто вред причинит дружине, тот не жилец. Теперь Добрыня наказал платить за убийство знатного человека виру. Тиранит боярскую волю, а вместе с ней и Новгород под ноги кидает Киеву.

– Так вам и надо боярам, – проговорил какой-то прыщавый мальчишка, – а то больно вольно жить стали, а простой люд и помнить забыли.

– Да как ты смеешь! – хотел уже накинуться на него Василий.

– Не горячись, Вася, – остановил его Садко, – ты теперь не в Славенском конце, твоих знатных речей здесь никто не поймёт. Здесь народ простой, нет племён и родов, всё вперемешку.

– Что же в этом хорошего? Лошадей по несколько поколений тренируют и отбирают, чтобы отобрать нужную породу? Так же и у человека, чтобы отобрать нужную породу, нужны роды, нужно боярство. Иначе конец Новгороду, как вы не понимаете.

– Ну и чёрт с ним, с этим Новгородом, – заголосил горбатый мальчишка по имени Хома, – наш дом – чистое поле, нас кормят нож и твёрдая рука. А коли живот набит, то и чего ещё надо?

Людинские мальчишки были слишком грубы, их речи поначалу задевали Василия, но он научился не подавать виду. Он понял, что говорят они это не с каким-то злым умыслом, а лишь потому, что слабы умом, и многого не могут понять. Но Садко был не таков. В первые дни он удивил Василия тем, что хоть и плохо, но владел грамотой и продолжал в этом совершенствоваться. За внешним шутовством его скрывалась хорошая смекалка, которую можно было бы использовать с пользой. Но самое главное, общение с Садком и Костей Новоторжанином позволило Василию отвлечься от настигшей его беды и снова начать радоваться жизни, несмотря на положение, в котором он оказался. В боярском сыне мальчишки сразу почувствовали большую силу, а так же явную склонностью к лидерству, хоть он был ещё и очень юн. От Василия Садко научился играть на гуслях. Случилось это так. Однажды Садко пришёл к Василию, держа у себя под рубахой какой-то предмет. Когда Васька спросил, что там, Садко достал жирного белого гуся.

– Это не просто гусь, – пояснил он, – в эту птицу вселился злой дух. Ни с того, ни с сего он вдруг напал на меня и начал щипать. Нужно изгнать из него злого духа.

Пошли изгонять злого духа из гуся. Снова собрались мальчишки понаблюдать за странным ритуалом. Садко произнёс какое-то заклинание в стихах и пролил воду на животное. Затем собирался обмазать его грязью, но тут появилась хозяйка гуся с хворостиной, и мальчишкам пришлось разбежаться врассыпную.

– Хорошо это у тебя получилось, с заклинанием, – переводя дух, говорил Василий, – сам придумал?

– Сам, – улыбался в ответ Садко.

– Пойдём.

Вскоре они оказались во дворе Василия. Сын Буслая вынул из дома гусли и вместе с другом отправился в тихое место возле реки.

– Давай, я буду играть, а ты пой что-нибудь.

– Что петь-то?

– Не знаю, сам придумай.

И Василий принялся играть звонкую степенную мелодию. Садко какое-то время молчал, перебирая в голове слова, а затем запел чистым звонким голосом, без нотки фальши:

Как по Волхову, по реке, гуляла рать дружинная,

Пила крепкое вино, пивом запиваючи.

Понабили животы так, что всех повырвало.

Поползли они домой, ругаясь и рыгаючи.

Песня эта рассмешила Василия, и всё же он не мог не удивиться тому, как складно и быстро смог Садко придумать такую песню, а особенно тому, как хорошо он её исполнил.

– Тебе, брат, нужно в сказители идти, – заключил боярский сын.

– Какая мне нужда быть сказителем? – недоумевал Садко, – я и так могу всякие байки рассказывать. Хочешь, расскажу про Ротана, сына Симаргла. У него два рта было, один, как у людей, а другой – вместо задницы.

– Да погоди. Я слышал, хорошие сказители неплохо зарабатывают. Голос у тебя хороший, научишься играть, цены тебе не будет. Только если петь будешь не такие смешные стишки, а что-нибудь серьёзное.

– Серьёзное – это слишком скучно. Но играть на гуслях я, так и быть, выучусь. Это ремесло доброе, я слышал, всех боярских детей этому учат.

И Садко принялся играть на гуслях. Василий лишь удивлялся, как быстро его новый друг делал успехи. Садко же очень быстро понял, что получил в руки сильное оружие – гусли, которым может покорить сердца очень многих. Изначально, в детстве песенки его были всегда смешные, высмеивали знать или кого-нибудь из жителей Людина конца. Острый язык юного сказителя порой очень сильно задевал простой люд, и тогда только защита Василия спасала его от чужих кулаков, в том числе и от кулаков его брата – Щегла. Волей-неволей Щеглу пришлось смириться, что его младший брат перестал быть простой жертвой, и изменил стратегию, стал теперь без конца жаловаться отцу на разнузданное поведение пасынка. Волрог же, когда руки у него доходили, наказывал Садка, когда нет, ругал его мать. Так мальчишки росли и крепчали, и вместе с тем крепла их дружба. Василий однако очень скоро стал испытывать сильную нужду в деньгах. Отцовские монеты уже закончились, бедное хозяйство, которое они завели с матерью, прокормить их не могло. И здесь на помощь пришёл Костя Новоторжанин. Он определил Василия подмастерьем в кузницу к кузнецу Людоте. Известно, что род Буслая происходил из кузнецов, и сын его так же как и отец в своё время обучался кузнечному делу. Теперь это ремесло ему очень пригодилось. Василий вспомнил всё, чем его учили и принялся усердно работать. Но он тут же столкнулся с тем, что был ещё слишком мал, а Людота требовал от Васьки, чтобы тот работал как взрослый мужчина. Из-за этого сын Буслая поначалу оказался плохим работником и часто получал от своего мастера подзатыльники и пинки. Всё это оскорбляло его боярскую гордость, и всё же, пустой желудок заставлял терпеть и это. Руки у Людоты были сильными, от подзатыльников его порой звенело в ушах. Но Василий стиснул зубы и продолжал работать. Он не успевал, ошибался, ужасно уставал, но каждый рабочий день снова приходил в кузницу. И в конце концов за это упрямство Людота зауважал маленького боярского сына и стал учить его немного по-другому, больше разговорами. Василий вместе с тем мужал и становился сильнее. Вскоре, не смотря на свою юность, он научился управляться с работой взрослого человека. Но, не смотря на это, он ещё не мог оторвать от земли дубину своего отца. Стало быть, Буслай был ещё сильнее, а, может, знал какой-нибудь чародейский секрет, как можно поднимать такие тяжести.

За работой и шутками с местной ребятнёй время проходило быстро. Минуло уже два года. Василий был силён не по годам, а Садко не по годам был смышлён и красноречив. И вот однажды они вместе с Костей Новоторжанином и другими приятелями собрались вдали от всех в своём тайном месте.

– Вот что, братцы, – заговорил Садко своим всегда задорным и немного смешливым голосом, – думаю, пора нам свою братчину создавать. А что, чем мы хуже Чурилы или других старшин? Да, мы ещё дети, но если мы сейчас выберем себе старшину и объединимся, то вскоре станем настоящим братством, и будем наводить страх на всех в округе.

– И как назовём наше братство? – спрашивал Хома.

– Мы будет называться шутовским братством, и богом нашим будет Симаргл. Чтобы никто не догадался, что мы – настоящая братчина. Будут думать, что это шутка, а за этой шуткой будет крепнуть настоящая сила.

– Дело говоришь, – смекнул Костя, – и кого старшиной изберём?

– Как кого? Это же и так, думаю, ясно. Самый сильный из нас – это Василий, ему и вести нас к победе.

Никто особо и не возражал, и все единогласно избрали Василия своим лидером. Затем Садко велел всем произнести клятву, повторяя за ним:

– Именем Симаргла – бога шутов и вождя безумцев мы клянёмся, что всегда будем вместе, всегда будет стоять друг за друга горой, а если погибнем, наш бог встретит нас как добрых гостей и щедро наградит. Отныне мы братья друг другу, и никакие беды не разрушат нашего братства. Клянёмся всегда смеяться смерти в лицо и всегда пить вино. Клянёмся, клянёмся, клянёмся!

Мальчишки с радостью произнесли эту клятву, даже те, которым идея братства показалась лишь очередной шуткой Садка. Тогда их было немного, не больше дюжины, но эта странная клятва в зарослях у реки навсегда связала их судьбы и определила их дальнейшую жизнь.

Глава 5.

Купала.

Осенью того же года колдуны вновь появились в городе. Незадолго до этого из изнурительной войны с печенегами вернулся Добрыня. Колдуны в это время вели другую войну. Они, наконец-то одолели в войне клан Серого Волка. Хотя, первую победу они одержали ещё в самом начале похода, и, возможно, добили бы своего врага ещё тогда, но они понадобились князю в другом месте. Русь захватывала много земель, воевала с поляками, печенегами и многими другими. А меж тем повсюду на окраине Руси вспыхивали восстания чародеев, к которым нередко присоединялись и враги из соседних племён и стран. Подавлять их были призваны кланы, вошедшие в чародейскую дружину. Клан Волка за это время оправился от поражения, набрался сил и решил, не дожидаясь нового удара, первым напасть на ослабленный клан Змея. Говорят, в бою они активно использовали своих цепных упырей и потеряли почти всех их. Клан Змея потерпел поражение и вынужден был отступать, но черниговский князь Всеволод выдвинулся с войском на помощь к своим старым друзьям и помог окончательно разбить оборотней. Тех оборотней, что не успели сбежать и не были убиты, в большом количестве взяли в плен. В Новгороде их заставили принести клятву верности чародейской дружине и тем самым вступить в союз. Тех не многих, что отказались это сделать, ждала печальная участь, они были принесены в жертву. Добрыня за эту победу щедро наградил клан Змея и дал ему обширные земли из новгородских владений. И снова он стал уговаривать вождя остаться в Новгороде, и снова Усыня вежливо отказался. Но теперь в боярскую думу вошли несколько колдунов. При этом сами они боярами не были, поскольку не имели личных владений, но были поставлены здесь как управляющие землями клана, и потому получили право на равных советоваться с дружинниками. Возглавлял их компанию всё тот же друг Усыни – колдун Богомил – второй человек в клане Змея.

Осень сменилась зимой, а зима – весной. Время неумолимо шло вперёд, и вот минуло уже два года с великой победы клана Змея над кланом Серого Волка. За это время шутовское братство Людина конца пополнилось новыми людьми. Отчасти в шутку, отчасти из дружеских побуждений вступил сюда и боярский сын Святослав, который сейчас уже нёс службу в младшей дружине. Василий же окреп не по годам и стал опасным противником даже для привыкших к опасностям обитателям Людина конца. К своему великому счастью однажды он смог поднять тяжёлую дубину своего отца и даже научился ей орудовать. Василий быстро понял, какие мышцы устают больше всего в этой работе и разработал для себя несколько упражнений, которые должны были позволить ему развить эти мышцы. Упражнения были очень не обычными и чрезвычайно тяжёлыми. Но Василий со своим характерным упрямством истязал себя изо дня в день, пока не достиг результата и не стал владеть тяжёлой дубиной, как обычной палкой. Вскоре он сделал её ещё тяжелее, снабдил металлическими шипами и тем самым превратил в настоящую палицу – мощное оружие, которым всем на диво свободно мог владеть только один человек. Работа в кузнице и тяжёлые упражнения не могли не отразиться на теле Василия. Плечи его стали воистину огромными, руки сильными и жилистыми, живот покрылся кубиками, как у прекрасных древнегреческих скульптур. Но при этом невероятная физическая сила у Василия теперь сочеталась с ловкостью и быстротой, которую он тоже в себе тренировал. Он был гибок и проворен в бою так же как силён, и потому не смотря на его малый возраст, очень мало кто решался из молодёжи связываться с Василием Буслаевым, а если и решались, то не по одному, а толпой. Таких подлецов, как правило, потом наказывало братство шутов, которое пока ещё оставалось тайным.

Однажды случилось Василию идти по улице в свободный от работы день. Могущее тело требовало какой-нибудь работы, какого-нибудь напряжения. «Эх, добрая драка сейчас бы не помешала», – подумал юноша, но другая мысль тут же догнала первую и заговорила в голове уже голосом отца, – «кулачные драки – это для черни, знатный человек должен сражаться с оружием в руках». И только Василий об этом подумал, как услышал крик нескольких мальчишечьих голосов. Он пошёл на звук и вскоре увидел, как трое мальчишек избивали одного хромого юношу. Тот, нужно сказать, неплохо оборонялся, не смотря на свою хромоту, падал, снова быстро поднимался на ноги и бросался в атаку. Василий на мгновение задумался. Стоит ли ввязываться в такой низкий способ боя, как кулачная драка? Но тело словно выпрашивало у него испытания, будто хотело проверить, на что оно способно. Василий потянулся, хрустнул пальцами, а затем схватил одного из мальчишек за подол рубахи и швырнул на землю. Второй, собрав всю силу в кулак, ударил молодого кузнеца по лицу. Василий пошатнулся, но не упал, а в следующий миг одной рукой схватил врага за горло, а второй рукой словно молотом сверху дал ему по голове. Хулиган тут же обмяк и без чувств свалился на землю. Третий не успел опомниться, как получил кулаком в челюсть и оказался без чувств на земле. К тому времени первый хулиган уже поднялся на ноги, но атаковать пока не решался.

– Ты чего, Васька, за него заступаешься? – с обидой в голосе проговорил он, вытирая рукавом из-под носа кровь, – это же сын Чурилы-старшины, который коня твоего отца украл. Это он сам Потаню хромым сделал, переломал ему ноги, знать, было за что.

– Собака! – прокричал сын Чурилы, вскочил на ноги и уже снова готов был ринуться в бой, но Василий его остановил.

– Он сказал правду? – спросил сын Буслая.

– Правду, – отвечал сын старшины, глядя ему прямо в глаза. Один глаз уже заплыл и не открывался, губы и нос были разбиты в кровь. Мальчишка еле держался на ногах, но и не думал сдаваться.

– Я – Потамий, сын Чурилы, а теперь прочь с дороги, а не то пожалеешь.

И он попытался оттолкнуть Василия, но тот крепко держал отважного хромого. Наконец, Потамий вырвался у него, но не в ту сторону. Теперь его от врагов отделял Василий, и сын Чурилы понимал, что не пройдёт через него.

– Ладно, – заговорил он, – если хочешь биться со мной, скажу сразу, я не готов сейчас, сам видишь. Назначь время и место, встретимся один на один с тобой, и померимся силой.

– Добро, – отвечал Василий и назначил час и место встречи. Он дал сыну Чурилы неделю времени, чтобы тот как следует смог оправиться. Василий тогда был бойцом не опытным, и нужно сказать, серьёзно опасался опыта и отваги Потамия. К тому же сын Чурилы был старше его и по сути был уже взрослым мужчиной лет 20-ти. И всё же сын Буслая не выдавал своего страха. Он не должен был терять своего лица, ведь он был знатным человеком, и даже перед лицом смерти не должен был терять своего достоинства. К слову, когда кузнец Людота узнал о грядущем поединке его ученика, лишь оскалился и проговорил:

– Будет тебе дураку, урок.

И вот в назначенный день под холмом в укромном месте встретились две компании. Одна – ещё неизвестное никому шутовское братство, другая, чуть ли не в два раза больше – друзья Потамия, все из старших мальчишек, кто даже с плёткой или палкой в руках. Были здесь и некоторые из братьев Сбродовичей, в том числе и старший из них – Клим.

– Ну и заварил ты кашу, Вася, – тревожно твердили его товарищи.

Но сын Буслая сохранял спокойствие, рассчитывая на благородство врага. Ведь уговор был биться один на один. И вот от одной компании отделился сын Чурилы с зажившими ранами, из другой – Василий.

– Ну что, готов, боярский сынок? – спрашивал Потаня, потирая руки.

– А ты готов? – не уступал ему Василий, на что друзья Потамия дружно рассмеялись.

– Ты, мил человек, вот что мне скажи, – продолжал сын Чурилы, – ты почему за меня вступился в драке? Зачем мне помог?