Читать книгу Инцидент с инженером Ёжиковым - Сергей Семенов - Страница 1

Оглавление

Если вы живете в большом городе и, более того, делаете это с самого рождения, хотите вы того или нет, вы неизбежно становитесь его частью. Воздух, отравленный автомобильными выхлопами, вид бетонных конструкций, напитки, употребляемые вами в столовых, кофейнях и ресторанах, и многое другое, все это постепенно трансформирует ваш организм в такое сочетание химических функций, которые позволяют вам наиболее эффективным способом потреблять, усваивать все вышеперечисленное. И называется это средой обитания. Ни четвергом, заметьте, и даже не воскресением, а именно средой. Как эндемичный вид животных, приспособленный только к одной определенной экосистеме, человек становится зависим от благ и пороков большого города. И если этого самого человека поместить, скажем, посреди поля с васильками, он от избытка кислорода ноги протянет.

Так думал инженер Ёжиков. И почему бы ему так не думать, раз у него для этого было время. Он шел с работы, голова его была опущена и глаза видели только заснеженный тротуар под ногами. Поднять голову и выпрямиться ему мешала елка, которую он пёр на хребте. Приближался Новый год.

Первое отделение промышленных связей, (ПОПС), в котором тридцатилетний Ёжиков работал инженером, стараниями тамошнего завхоза Капитона Аменподесповича, закупило в местном лесничестве ели по числу подавших заявки инженерно-технических работников отделения. Поскольку к инженерно-техническим работникам относился и он, Иннокентий Павлович Ёжиков, то ель, в количестве 1 (одного) экземпляра (распишитесь вот тут), досталась и ему, и теперь он ее пёр. «Увесистая, зараза», – подумал И.П.Ёжиков, останавливаясь, чтобы перевести дух. Жил Ёжиков всего в трех кварталах от работы и поэтому решил не уплотнять деревом и без того переполненный после рабочего дня автобус, а идти пешком.

Чтобы не мешать прохожим, Ёжиков отошел на край тротуара. Стащив новогоднее дерево со спины, он прислонил елку к металлическому забору какого-то пыльного одноэтажного строения, напоминающего лабаз, со вздохом выпрямился и достал из кармана сигареты.

Вдруг он заметил, что, никому не мешает. Люди, только что мелькавшие вокруг него, стояли на тротуаре и смотрели в небо. «Что за черт», – промелькнуло в голове у Ёжикова, и он машинально повернулся.

На фоне темного неба двигалось светлое пятно. Оно плыло бесшумно, казалось огромным и напоминало освещенное изнутри облако. Смотреть на него почему-то было неприятно. Туман или облако плыло по направлению на восток и, наконец, скрылось за домами.

Очнувшись, Ёжиков заметил, что всё стоявшее вокруг него пришло в движение. Он осмотрелся по сторонам и увидел, что люди, как ни в чем не бывало, шли по своим делам. Иннокентий, он же инженер Ёжиков, не спеша, сделал две затяжки, бросил окурок на тротуар и поднял елку.

Добравшись до дома, Ёжиков втащил проклятущую елку в прихожую, с грохотом закрыл дверь и, не раздеваясь, сел на мягкую, недавно купленную, скамейку, стоявшую рядом с зеркалом. В квартире было тихо. Никто не встретил инженера, уставшего после трудового дня. Это было и понятно. Совсем недавно Ёжиков развелся, и еще не привык к новому, одинокому состоянию бытия.

«На кой ляд я елку притащил?», – Ёжиков тоскливо посмотрел на дерево, испускавшее заметный хвойный аромат. Он вздохнул. Посидев неподвижно еще какое-то время он, кряхтя, полез в карман за сигаретами. В голову пришла мысль: «Странно, я кажется сегодня видел НЛО. Хм. И никаких эмоций.»

Это и правда было странно. «Или я так устал за этот год?» «К черту все, год закончен.», – подумалось через силу. Ему расхотелось курить, и он начал расстегивать пальто.

Стоя на кухне, Ёжиков следил как закипает чайник и, не торопясь, курил. На столе стояла медная рельефная пепельница. Они с Катькой привезли ее из Таиланда, сувенир из отпуска. После развода она досталась ему. Пепельница напоминала ему о жене. Теперь уже бывшей. Квартира, где он находился, принадлежала матери. Раньше она квартиру сдавала внаем, но теперь, когда Ёжиков развелся, решительно расторгла все договоры найма. Не оставлять же любимого сыночка на улице. Ёжиков представил себя, стоящего посреди тротуара с пепельницей в руках, с тупым выражением лица, и идущих мимо равнодушных прохожих.

С трудом выкинув из головы этот щемящий образ, Ёжиков лениво отпустил мысли, и они потекли в разные стороны, то и дело возвращаясь к тому, что он видел по пути с работы.

«Вот интересно, – думал Ёжиков, – а если бы это произошло где-нибудь в Европе, или, скажем, в Америке? Наверняка их СМИ шум подняли бы. Обязательно, это уж как водится. Братья по разуму! (Может, сестры, почему обязательно братья.) Что делать, акулы пера. Менестрели, блин. Капитализьма. А у нас? У нас народ занятой. Ну НЛО, ну дела у них тут, и что? Что у нас, своих дел нет? Новый год на носу.»

«Однако, раздумьями сыт не будешь», – резонно заключил Ёжиков, выключил закипевший чайник, достал из холодильника открытую банку консервированной говядины и, не садясь, поужинал.

На следующий день, сразу после пробуждения, Ёжиков осознал, что начались длинные Новогодние выходные, что на работу идти не надо, годовой план выполнен, и до десятого января государство предоставляет персонально ему, Ёжикову, возможность ну ничегошеньки не делать. «Даааа…, – мысленно протянул Ёжиков, – что-то в этом есть», имея ввиду, конечно же, свою, вновь неженатую, жизнь. Он бодрым рывком поднялся с кровати, расставил руки по сторонам и, более для проформы, проделал несколько физкультурных упражнений. Не прерывая, звучавшей в его голове советской радиомелодии «На зарядку становись!», Ёжиков зашагал в сторону уборной. Проходя мимо прихожей, мельком увидел себя в зеркале, заметив только всклокоченные волосы на голове, подумал: «Надо искать бабу», и в ту же секунду забыл об этом.

Позаботившись о своих телесных функциях и, совершив все обязательные гигиенические процедуры, Ёжиков, подсмыкнув трусы, прошел на кухню.

На кухне что-то было не так. Это Ёжиков почувствовал сразу. Какая-то мелочь, отмеченная краем рассудка, была лишней. Ёжиков оглядел кухню. Все на месте, шкафы, плита, холодильник, стол, табуре…. И тут он заметил… Небольшой белый предмет, похожий на брелок от машины, лежал на кухонном столе.

Вчера его не было.

Никто вчера не приходил, Ёжиков машинально оглянулся в сторону прихожей, дверь закрыта. Вроде бы. Окна, разумеется, тоже. Стоя в одних трусах, он бы открытое окно точно заметил. Да и шестой этаж…

«Черт, провалы у меня в памяти, что ли?», – подумал Ёжиков. «Может, я его вчера из кармана выложил и забыл? А в карман оно как попало?» Надо сказать, что Ёжиков не привык к загадочным происшествиям. Их в жизни Ёжикова не происходило вообще. Если, конечно, не считать согласия Катьки выйти за него замуж. Он наклонился и, не дотрагиваясь, начал рассматривать таинственный предмет. Предмет лежал себе на столе и на вид не представлял из себя ничего необычного. Так, гладкий полированный камешек, только без крапинок. Совершенно белый и совершенно гладкий, как пластиковый бильярдный шар.

«Как же ты сюда попал?», – Ёжиков курил, сидя около стола, поглядывал на предмет и пытался сложить этот пазл. Пазл упорно не желал складываться. «Я вчера пришел с работы, его еще не было, – неуверенно подумал Ёжиков. «Или был?» «Может, я его не заметил?»

Зазвонил, лежащий на столе, телефон. Ёжиков ткнул пальцем в зеленую кнопку:

– Привет, мам.

Мама звонила узнать придёт ли Ёжиков в гости на Новый год. Она уже купила гуся какого-то ненормально слоновьего размера, и теперь переживает войдет ли он в духовку, и кто такую прорву утиного мяса съест.

– Гусиного, – сказал Ёжиков.

– Что?

– Гусиного мяса. Ты сказала утиного.

– А, ну все равно. Гусиного. Так ты придешь?

– Не знаю. Конечно, – Ёжиков посмотрел на часы.

– У тебя все нормально? Катя не звонила?, – спросила мама.

– Почему она должна звонить, – Ёжиков слегка повысил голос, – Мы развелись, всё. Забыла?

– Ну позвонить то можно же! Вы же все-таки пять лет без малого прожили.

«Странная логика», – подумал Ёжиков.

– Ладно, мам, загляну обязательно.

Они попрощались.

Каждый год одно и то же, думал Ёжиков. Гусь слоновый (где она их берет?), гости. Только раньше приглашение было во-множественном числе.

Ёжиков посмотрел на стол. Белый предмет лежал на том же месте, что и раньше. Сделав глубокий вдох, Ёжиков поднялся и пошел одеваться. Надо было выйти, проветрить голову. Нормальные люди в такое время в магазинах делают Новогодние закупки, а не странные булыжники стерегут.

На улице шел снег. На улице шел снег, ветра не было, а была зимняя свежесть. Стихии баловали. Люди сновали во всех направлениях и отовсюду. Почти все были с сумками и пакетами, явно наблюдалась предновогодняя суета.

Ёжиков без всякой цели шел вдоль дома, пропуская людей, входящих в магазины.

Около входа одного из магазинов, миловидная девушка раздавала прохожим рекламные флаеры. Она сунула Ёжикову в руки один рекламный листок и тут же забыла о нем. Посмотрев на листок, Ёжиков остановился. На нем была изображена какая-то промысловая рыба. Под рыбным изображением было написано крупными буквами: СПАСИБО ЗА РЫБУ И ПОКА! Явная отсылка к известному произведению Дугласа Адамса. Сбоку красовалась цена: 220 руб. за 1 кг. А на заднем фоне, отнюдь не дельфин, но типовой киношный пришелец с большими черными глазницами тянул руку (лапу?) к покупателю со сжатым кулаком и загнутым вверх большим пальцем.

Ёжиков оглянулся. Девушки, раздававшей флаеры, не было видно. Ёжиков хмыкнул, скомкал флаер и выбросил его в железную урну.

Подходя к перекрестку, Ёжиков решил свернуть направо, к скверу, где можно, не толкаясь, побродить и насладиться теплой зимней погодой, но подумал: «Надо все-таки в магазин зайти, купить к Новому году хоть коньяку, что ли. Может, Любимцевы заявятся. Неудобно получится, если у меня пожрать нечего будет.»

«Но потом, потом! Будет у меня еще время для суеты», – Ёжиков дошел до перекрестка и свернул к скверу.

В сквере было тихо. Людская суета осталась за углом, где-то позади, крашеные лавочки припорошило снегом. По пустым асфальтовым дорожкам прыгали воробьи и синицы, оставляя на снегу дорожки следов. Ёжикову стало сугубо уютно. Сев на лавочку, он смотрел, как жирные голуби клевали упавшие на землю ягоды рябины. Солнце по-зимнему ненавязчиво напоминало о своем присутствии. На короткое время Ёжикову показалось, что время остановилось, воздух затрепетал и до него донесся слабый запах прелых листьев. Странное чувство охватило Ёжикова. «Я что, блин, кошелек дома забыл?, – пронесся в его голове вопрос со слегка истерическими нотками.

Легкий порыв ветра коснулся его щеки.

Ёжиков встрепенулся, встал и пошагал в сторону дома.

Новогодние закупки заняли у Ёжикова изрядное время. Доставив домой три пакета с едой и один с напитками, Ёжиков чувствовал себя измотанным неандертальцем, притащившем в пещеру мамонта. «Это ж никаких человеческих сил не хватит!», – стенал Ёжиков, опуская на пол пакеты с покупками. Бутылки звякнули, как бы соглашаясь с нытьем Ёжикова.

Особенно порадовал взор французский коньяк с неудобным для русского слуха названием: Курвуазье. Холодильник начал заполняться сырами, маслинами, мясными деликатесами и фруктами. Шампанское, кьянти, пиво, минеральную воду Ёжиков также затолкал в холодильник. Коньяк не глядя отставил на стол. Вроде бы все.

Опустив зад на табурет, Ёжиков попытался прикинуть, сколько же он потратил денег. В списке купленного он стал карандашом напротив каждой позиции проставлять примерную цену.

Задумавшись о цене оливок, Ёжиков поднял от списка глаза, и взгляд его остановился в месте, где лежал тот самый белый предмет.

Должен был лежать.

Но не лежал.

Его там не было.

Он исчез.

Ёжиков не мог поверить собственным глазам. Он протянул руку и пощупал стол в том месте, где лежал предмет. Заглянул под стол в надежде на то, что белый камешек свалился и теперь лежит на полу. Нет… и там его не было. В голове зашумело, и предметы сделались нечеткими. В Ёжикова стал предательски заползать страх…

Едва ли соображая, он сорвался с места и осмотрел все комнаты, коих было две и лоджия, стандартная застройка, никого, естественно, не обнаружил, и прибежал обратно в кухню.

«Что же это происходит, а?», – спросил себя Ёжиков, подрагивающими пальцами вытащил сигарету из пачки и закурил. Что делать, и нужно ли что-нибудь делать, он не представлял совершенно. «Может, это какая-то хрень из фильма про пиратов, типа камень превращается в краба? Уполз куда-нибудь в угол и сейчас сидит там. Ночью заберется на меня и глотку перережет. Или еще что-нибудь перережет.»

Мыслить здраво Ёжиков уже не мог. Это было что-то, похожее на панику. Самое худшее, что может быть. Может, не совсем та паника, в которой при пожаре закрывают наглухо окна, двери и балконы, а при наводнении набирают ванну, но все же это была паника.

«Нужно успокоиться, прийти в себя и успокоиться. Вот что нужно сделать.», – твердил Ёжиков. Он вскочил и, скорее по наитию, открыл кран в раковине и засунул голову под холодную воду.

Вода принесла облегчение. Когда холод стал нестерпимым, Ёжиков закрыл кран, взял полотенце и вытерся. Все вокруг опять встало на свои места. «Я цел?, – спросил себя Ёжиков, – цел, – ответил сам же, – Пока цел.»

«Да, чертова штука пропала, это надо признать. Воспоследует что-нибудь за этим? Возможно.»

Тут Ёжиков заметил на столе коньяк. «Хоть он не пропал». Взяв бутылку, Ёжиков достал из шкафа рюмку и плеснул. Одним махом опрокинув рюмку в рот, Ёжиков почувствовал, как живительная влага благотворно разливается по организму.

«Ну ладно, и что же делать? И ведь не расскажешь никому, посмеются. Суки. При здравом рассуждении остается только одно. Ничего не делать. Не в полицию же ты пойдешь! Камешек пропал! Лоботряс чертов.» «И вот надо же, как раз на Новый год…»

До Новогодней ночи оставалось чуть больше суток.

«Интересно день прошел», – Ёжиков ел бутерброд с сыром, запивал кофе и размышлял. «Хорошо, что меня никто не видел. Вот позор был бы. Ведь если убрать всю эту мистику, что остаётся? Бритва Оккама остается, мать твою. «Не следует множить сущее без необходимости». Золотые слова. Кто-то решил надо мной подшутить. Принес-унес камень, а я сразу в панику, заячья душа. Так, ключи есть у матери, у меня. И все. Значит, мама. Не похоже на нее. Какой смысл ей меня пугать? Решила молодость вспомнить? Вряд ли. Тогда кто? Кто-то украл на время ключи и провернул эту дурацкую аферу? Кто на это решится? Да еще так, чтобы мать не заметила. Ольга! Стерва. Эта точно на такое способна. Ну погоди, как говорится… Я тебе устрою праздник».

Ольга была младшей сестрой Ёжикова, и, как всякие брат с сестрой, они с детства устраивали друг другу разнообразные встряски. «Ладно, завтра позвоню, спрошу. А лучше на Новый год, когда в гости приду. Если это она, тогда уж точно не отвертится.»

Ёжиков вдруг почувствовал острую необходимость выпить коньяку, как говорили в старые времена. Он потянулся к бутылке, как в дверь постучали.

«О, – подумал Ёжиков, – Ромка. Как всегда вовремя». Роман и Галка Любимцевы были его друзьями. Еще со школы. Поженившись, друзьями Ёжикову они быть не перестали. Галка работала старшей медсестрой в поликлинике, поэтому дома у них всегда был запас чистейшего, со слезой, медицинского спирта, который, как известно, надо еще уметь пить. В связи с этим, у Ромки было безошибочное чутье на приличный коньяк. Ёжиков любил своих друзей, поэтому с радостью пошел открывать дверь.

Распахнув дверь, Ёжиков уже было открыл рот, чтобы сказать заготовленную фразу, но… за дверью никого не было.

– Хм, – выглянув за порог, Ёжиков посмотрел направо, потом налево… Никого нет.

Не производя шума, Ёжиков стал прислушиваться. Может, постучали и убежали на площадку ниже?

– Придууркии!!!, – протяжно позвал Ёжиков, – Я дверь закрываю», – он прикрыл дверь, еще раз прислушался и медленно ее закрыл совсем. Замок щелкнул, а Ёжиков, постояв секунду, пошел обратно. «Странно это все, – подумал Ёжиков. – Послышалось. Это все Новый год виноват. Если теперь не выпить – повеситься можно, как говорил капитан Мышлаевский».

Проходя по прихожей в сторону кухни, Ёжиков кинул взгляд в комнату и замер. Медленно повернув голову, он увидел сидящую за столом… бабу, лет сорока. Ёжиков зажмурился и потряс головой. Медленно открыв глаза, он еще раз обомлел: та неуловимым образом трансформировалась в девицу немного за двадцать. Талия ее собралась внутрь, как бы усохла, сделавшись тоньше; волосы стали гуще, а черты лица в один миг сделались элегантнее и моложе. Ее облик как бы подстроился под восприятие Ёжикова. На ней было надето кружевное белое белье. И ничего, кроме белья не было. В руках у нее была ручка Паркер, а на носу – очки в темной оправе. Ноги она сложила одну на другую. Склонившись над столом, девица что-то писала на листке бумаги. Ни дать ни взять – порнуха про строгую училку.

Подняв на Ёжикова большие глаза, она постучала ручкой по листку и заговорила, почему-то скрипучим низким стариковским басом:

– Это я стучала, извини. Пришлось в дверь зайти, если ты не против, сынок.

Громко откашлялась и, не обращая внимания на неясность сказанного, заговорила уже мелодичным женским голосом:

– Время уже почти не осталось.

Ёжиков чувствовал себя… Точнее сказать, он себя никак не чувствовал. Ноги подгибались, он ухватился за дверной косяк и стоял, открыв рот с дурацкой кривой ухмылкой.

Девица внимательно и спокойно смотрела на Ёжикова.

– Как твое имя?, – спросила она

– И..иннокентий, – почти прошептал Ёжиков.

– Кеша, что ли?, – улыбнулась девица. Она сдвинула очки на нос и уставилась на Ёжикова поверх них.

– Павлович, – Ёжиков кивнул. Он заметил, что возле руки девицы лежит та белая, пропавшая из кухни, штука, которая чуть не лишила его рассудка.

– Этот вот белый…, – Ёжиков потыкал в воздухе пальцем в сторону предмета, – это ваше?, – он избегал смотреть на ноги девицы.

Не отводя взгляда, она сказала:

– Ну да, – и продолжала молча смотреть.

– А что это?, – тихо прохрипел Ёжиков.

Девица опустила взгляд:

– А, это? Это вибратор. В секс-шопе вашем вчера купила и в твоем восприятии забыла. Вот голова моя…. э-э-э, садовая, да. Так, где у меня голова, – она завела глаза наверх, – а, вот, – постучала пальцами по лбу и показала на предмет, – Вот видишь, здесь кнопочка, ты не заметил, нажимаешь и…

– Да, я понял!, – с натугой проговорил Ёжиков. «Гос-споди, – подумал он, – ведьма-нимфоманка! Вот уж воистину, либо красота, либо добродетель. А я чуть с ума не сошел. Или она… кто? инопланетянка?»

– Но вы ж его это?, а как же… заберете? «А то меня засмеют», – продолжил Ёжиков в уме.

Девица сохраняла спокойное серьезное лицо.

– Не засмеют!, – зло сказала она, – Не успеют.

«Я что, умер в сквере и попал в рай? Почему это со мной происходит?», – молча проныл Ёжиков и еще подумал: «Или это ад?» И потом: «А бабы там есть?» Но вслух он сказал:

– Вы кто?

– Мы Крии, – деловым тоном ответила девица, сворачивая листок, на котором писала, – Все вопросы потом.

Ёжиков проснулся и открыл глаза. И снова их закрыл. Яркий белый свет слепил его. Даже с закрытыми глазами он чувствовал этот свет, веки не справлялись и Ёжиков закрыл глаза ладонями.

Минуту или две он не двигался, затем медленно приоткрыл сначала левый, а потом и правый глаз, не отрывая ладони от лица. Сквозь пальцы свет казался не таким слепящим. Он был, скорее, матовым.

Медленно опустив руки, Ёжиков осмотрелся. Он находился в ярком белом ничто. Ни сверху, ни снизу, ни спереди, ни сзади не было ничего. Он посмотрел на свои ноги. На ногах были его тапочки. Сам он был одет в знакомую домашнюю одежду: белую футболку с красной надписью – СССР на груди и синие удобные шорты. На левом запястье – часы Штурманские, Катькин подарок на годовщину свадьбы. «Я, наверное, сплю все еще», – подумал Ёжиков. Как только он это подумал, раздался голос, похожий на голос той самой девахи, что заявилась в белье прямо из ниоткуда к нему в квартиру.

– Это не сон, это сновидение – сказала она тоном его классной руководительницы в школе. А потом продолжила более проникновенным голосом:

– Ты находишься в сновидении. Моем сновидении, – и добавила:

– Кеша.

Хихикнув, она сказала серьезным, но нисколько не враждебным голосом:

– Сновидения – это врата в энергетическую вселенную, – и снова хихикнула.

Видимо, почувствовав, что Ёжиков снова начинает впадать в панику, голос произнес что-то не совсем понятное:

– Не волнуйся, мы вернем тебя в знакомые образы.

В мгновение ока Ёжиков оказался у себя на кухне, сидящем на знакомом табурете. Он почувствовал твердость того, на чем сидел, и это придало ему, если не спокойствие, то некую уверенность в незыблемости физических законов. Стол стоял рядом, а на столе, о чудо!, все еще находилась слегка надпитая бутылка французского коньяка. Ёжиков осмотрелся. Да, это была его кухня: плита, шкафы и прочее барахло. Холодильник. Он встал. «Я дома. Но тогда откуда этот голос? Бабы мерещатся. Что же происходит?» Что-то слишком часто в последнее время он стал задавать себе этот вопрос. Ёжиков лихорадочно искал объяснение этим нелепым, странным, пугающим событиям чтобы иметь возможность удержать свой рассудок от помрачения. Объяснение, конечно, было, он держал его на задворках ума, и оно не радовало: он сходил с ума. «Да, это так», – с горечью подумал Ёжиков, легонько постукивая по бутылке с коньяком ногтем. Он посмотрел на бутылочную этикетку, там вместо Курвуазье на французский манер, было на писано: CAMUS. Сорвавшись с табурета, открыл холодильник: тот был пуст. Подняв руки, сжал кулаки Ёжиков хотел закричать, но не закричал, медленно сел на табурет обхватив голову руками.

«Крыша едет, – подумал Ёжиков, – Почему же я тогда до сих пор сознание не потерял? Например, от страха? Или это только в кино так? Чуть что, – брык и без сознания валяешься. Хоть бы эта сучка появилась, объяснила бы что-нибудь.»

Сучка появилась. В голове раздался тот же, но уже строгий, голос:

– Вам, Ёжиков, пора премию дать за драматизм. С ума схожу! Помрачение рассудка!, – знакомая хихикнула, – Не велика потеря! Разум ваш дерьмом набит, его не грех и потерять. Вот ты, например, думаешь, что находишься в своей квартире.

Ёжиков поднял голову: «А что, это не так?», – он уже понял, что говорить вслух необязательно.

– Ты находишься во втором восприятии, дорогой, а твоя квартирка – в первом. Как, впрочем, и весь твой мир.

– Так я не дома?, – уныло спросил Ёжиков.

– Ты в гостях, – ответ прозвучал явно издевательски и Ёжиков услышал смех, – Мы взяли тебя в свое восприятие из-за необычной конфигурации твоего энергетического тела.

Не понимая ничего, Ёжиков с вызовом спросил:

– Что это значит? Что я у вас вроде заключенного?

– Ни в коем случае! Мы понимаем эмоциональную ранимость биологической жизни. И чтобы тебе не было одиноко, я буду с тобой. В знакомом тебе образе. Хотя у нас не биологическая природа. Это тебя успокоит, и сделает легче твою адаптацию во втором восприятии.

– Первое восприятие, второе восприятие! Мы что, в школе?

Знакомая девица появилась на кухне. Просто вошла и сказала:

– Не совсем. То есть, это совсем не школа. Скажем, второе восприятие – это океан. Первое же восприятие подобно ручейку, в него впадающему. Чувствуешь разницу?

На ней были надеты футболка и шорты, как на Ёжикове. Но одного цвета – темно-зеленого.

Ёжиков взбеленился:

– Нет, не чувствую! Хватит нести чушь, скажешь ты мне что происходит или нет? Кто ты такая? Как ты здесь оказалась? С другой планеты прилетела?

Девица присела на табурет рядом с Ёжиковым, вытащила откуда-то длинную сигарету и прикурила от зажигалки, тоже не понятно откуда взявшейся.

«Фокусница нашлась, блин. Вольфмессинг хренов», – он еще злился на нее, на них на всех, если уж на то пошло. На себя он злился тоже и хотел, чтобы ему все объяснили. Немедленно. Волшебные пассы с сигаретой и зажигалкой уже не производили на Ёжикова впечатления.

Тем временем, девица со вкусом затянулась, стряхнула пепел в пепельницу и сказала:

– Тебе надо успокоиться. Встревоженный ум будет не способен осознавать вещи, которые я тебе хочу рассказать. Выпей коньяка, тебе станет легче.

– Да не хочу я, – Ёжиков ждал продолжения.

– Как знаешь. А я выпью.

Она не схватила, нет, она аккуратно взяла бутылку и стала глотать коньяк прямо из горлышка. Зрелище было то еще. Ёжиков завороженно смотрел на то, как она это делает. Отпив примерно половину, девица поставила бутылку, сказала: ууухх!!!, залезла в пустой холодильник, вытащила оттуда ломтик какой-то копчености и стала с аппетитом жевать, держа сигарету в другой руке.

– Приятная жидкость, – с удовольствием сказала она, обращаясь к Ёжикову.

«Сигареты, коньяк, – подумал Ёжиков, – Кажется, ничто человеческое, как говорится… что еще?»

– А, – сказала девица, – наш … ну скажем, наставник, так тебе понятней будет, советует не привязываться ни к чему, быть свободными от любых желаний, а особенно избегать всего, что приносит вред. Мы конечно следуем советам, но когда бываем у вас, в первом внимании, сдвигаем сознание, и вы начинаете видеть нас как биологические тела. А ему, телу, кое-что нравится, не всегда полезное. Ну, мы и отрываемся, пока здесь. Вот, вибратор на днях купила. А, ну да, ты знаешь. «Боже, вибратор», – подумал Ёжиков.

– Кто это «мы», вообще?, – он скривился.

– Мы Крии, я тебе уже говорила, – с нажимом, как неразумному школьнику, сказала девица, – когда то и мы жили в первом восприятии, в мире твердых объектов, были привязаны к планете. Нас называли – древние Крии. Но это было давно. Сейчас мы просто Крии. А меня зовут Таа. Красивое имя, правда?

– Правда. Очень приятно, блин. Наставник, это ваш начальник? И как, к примеру, вы размножаетесь? Делением, что ли? Если вы теперь не… биологические, – Ёжиков поёжился.

– Мы не можем формировать сознание сами, это правда, – сказала Таа, – Сознание зажигается энергетической вселенной. Мы называем ее Аквилой. Именно Аквила формирует сознание посредством своих энергетических полос. Когда то давно, в первом внимании, мы увидели, что великое энергетическое нечто напоминает образ из сферы известного, уходящий в бесконечность, ну мы и назвали его Аквилой. Так и прижилось.

Девица, назвавшаяся именем Таа, сладко потянулась всем телом, отчего все изгибы тела ясно обозначились под одеждой.

– Отвечая на твой второй вопрос, – она протяжно зевнула, – скажу, что наши вечные сознания не нуждаются в увеличении их количества. И тем не менее, нам иногда попадаются экземпляры, типа тебя, болваны с подходящей энергетической структурой. Мы их обучаем, наставляем, то, сё. В общем, ты все поймешь. Со временем.

– Э-э, не гони лошадей, подруга, мне на работу десятого, – Ёжиков сердито посмотрел на девушку.

Таа махнула рукой:

– Ай, успокойся. Решили, что ты будешь обучаться во сне. Познавать, так сказать, искусство сновидения, без отрыва… от подушки. А давай еще выпьем, а? Иску-у-усство сновидения, иску-у-усство сновидения, – пропела она на мотив Травы у дома.

– Что-то я не понял, – слегка возмущенным тоном сказал Ёжиков, оставив без внимания ее просьбу, – вы решили меня чему-то там учить, а меня спросить что? Забыли? Вот хрен вам, не буду я учиться, – Ёжиков впал в подростковое буйство.

– Мне говорили, что ты упрямый, – девица внимательно рассматривала оставшийся кусочек копчености, – Энергетическая структура у тебя такая. Четырехкамерная. Такие не становятся знающими по доброй воле.

«Ага, четырехкамерная. С электронным впрыском. Плюс коробка-автомат», – Ёжикову начинал надоедать этот тихий дурдом.

– Верни меня домой!, – потребовал Ёжиков.

– Расслабься, никто тебя насильно удерживать здесь не собирается. Вот выпьем и…

– Подожди, – Ёжиков подозрительно посмотрел на Таа, – ты говорила, что мы можем видеть вас в биологическом теле только в первом осознании.

– Восприятии, – поправила Таа.

– Восприятии. Тогда почему я тебя сейчас вижу?, – он даже не заметил, когда перешел на «ты».

– А ты не такой уж и тупой, Ёжиков, – смеясь, сказала Таа,– просто ты еще не привык. Твое энергетическое тело осознает пока только образы из известного. Но все впереди. Ну так что?

– Нет, – сказал Ёжиков, – У меня дела. «Любимцевы, наверное, заходили. А я вот инопланетянку клею».

– Надо еще маме поз…, – начал фразу Ёжиков, но получил хорошую затрещину чуть пониже плеча, на уровне лопатки. В ушах зазвенело, а из носа вытекла струйка крови… и он тут же оказался в своей кухне. На столе стоял французский коньяк Курвуазье.

«Вот хабалка драная, – Ёжиков закашлялся, – наглая невоспитанная баба. Больно же».

Ёжиков посмотрел на часы. Без двадцати четыре. «Четыре чего? Ночи? Или дня?» Он совершенно не представлял сколько прошло времени с того момента, как он оказался в гостях у этой чокнутой. Не от мира сего. В прямом, самом непосредственном, смысле. Ему казалось, что пролетела уйма времени. Он прошел в комнату и открыл балкон. С улицы потянуло зимой. Было темно. «Ночь, – констатировал Ёжиков, – значит маме звонить не время, надо поспать, завтра суетливый день». Он вернулся на кухню, взял коньяк в руку, убедился, что это все еще Курвуазье, аккуратно налил в пузатую рюмочку. «Что мы, инопланетяне какие-то, из горла пить». «Ну, – Ёжиков поднял рюмку. Что «ну» он так и не придумал, и пришлось просто выпить.

«И правда приятная жидкость». – Ёжиков уселся на табурет, закурил и в тишине начал прислушиваться к своим ощущениям. «Ну и ну, – протянул в уме Ёжиков, – надо же, правду и ту никому не расскажешь. Не поверят, хоть из штанов выпрыгни. Еще и издеваться начнут. Таа. Он вспомнил, как она пила коньяк, и усмехнулся, – А она ничего, фигуристая, – Ёжикову припомнились ее слова: «тогда вы видите нас как биологическое тело», – Оболочка, понятно. Но все равно. Вот бы мне так. Аполлон Ёжиков! – это звучит гордо. Когда захотел, тогда и аполлон. Да, еще какие-то объяснения были. Что-то насчет восприятия. Второго. И Первого. Океан какой-то.»

Память Ёжикова снова заволокло туманом.

«Нет, все-таки я устал. Надо поспать».

Он лениво и медленно почистил зубы, пришел в спальню и устроился под одеялом, раскинув руки и ноги на полкровати.

Завтра превратилось в сегодня, ночь стала днем, солнце пробивалось сквозь шторы, знаменуя наступление последнего дня в году. Часы на прикроватной тумбочке показывали 11:55. «Почти обед. Сколько же я проспал?, – думал Ёжиков, натягивая штаны, – а, ладно. Время… иллюзорно, время обеда… еще иллюзорнее». Он встал, потянулся и, делая на ходу взмахи руками, пошел на кухню варить яйца. Холодильник, его холодильник, слава богу, был полон. Ёжиков достал лоток яиц, фруктовый творог, включил чайник и, наконец, позвонил маме.

У мамы все давно было на мази. Гусь-гигант со вчерашнего дня размораживался и уже просился в духовку, салаты, под шубой и без, резались, заливное ждало своего часа на балконе, а шампанское, Советское полусладкое, разумеется, охлаждалось в холодильнике.

– Ты во-сколько придешь?

– Не знаю, мам, я еще с Любимцевыми не созванивался. Ты же знаешь, мы там Новый год встречаем, – Ёжиков сделал акцент на слове «там», – А потом я к тебе.

– А давай наоборот. Сначала ко мне зайдешь, а потом пойдешь к своим Любимцевым.

«А что, в этом есть… соль. И перец, – подумал Ёжиков, – хотя…»

– Вполне возможно мы у меня начнем. А там как получится. Вы, если что, начинайте без меня.

– Как же мы без тебя начнем. Сыночка, давай приходи. Надо посидеть вместе, старый год проводить. Оля придет.

– Ольга?!, – Ёжиков взвился, – ты ей передай… Тут он вспомнил, что Ольга в этот раз ни в чем не виновата и сбавил тон.

– Ладно, ма, еще созвонимся в течение дня. Я в любом случае буду.

Следовало сделать еще один важный звонок.

– Аааааааа. Объявился, мать твою, – голос у Ромки был бодрее обычного.

«Похмелился уже», – понял Ёжиков.

– Ну и где ты шлялся весь вечер, Ежидзе? Я весь телефон оборвал, – продолжал Роман.

– Что же ты там оборвал, – сказал Ёжиков улыбаясь, – я занят был.

– Слышь, Галка уже рагу приготовила, а он где-то шляется.

– Я сейчас не могу, матери обещал зайти. А ты смотри там, не нажрись раньше времени, имей совесть.

– И не собираюсь, – сказал Роман, – меня Галка с подтяжками сожрет. До прихода тёщи мне надо быть огурцом.

«Ну ладно, голос, вроде, бодрый», – облегченно подумал Ёжиков и они распрощались до вечера.

«Таак», – Ёжиков пошел в прихожую за щеткой, он хотел почистить пиджак, и увидел елку. Она одиноко стояла в углу с тех пор, как Ёжиков ее припер с работы, связанная белыми нитками по ветвям и лапам.

«А я про тебя забыл, – думал Ёжиков, – давай-ка мы тебя распеленаем». Он сходил за ножом, разрезал нитки, и ель сразу приобрела объемный вид. «Зря что ли я тебя тащил через весь город».

В комнате нашлось для елочки место, рядом с балконной дверью, в углу около шкафа. «Где-то у меня был… была… крестовинка пластмассовая, кажется в спальне». Ёжиков пошел в спальню и долго там копался под кроватью, как Винни Пух в поисках горшочка с медом, пока, наконец, среди прочего барахла ни обнаружилась крестовина. «Надо бы верхушку добыть, звездочку, например, – Ёжиков посмотрел на елку, – ладно, пока и так сойдет».

Ёжиков наскоро побрился, придал себе легкий аромат итальянской туалетной воды и отправился в гости к маме.

Прежде чем зайти, Ёжиков в соседнем цветочном павильоне купил букет чего-то красного с белым и желтым и, поднявшись на второй этаж, позвонил в дверь. Открыла сестра Ольга.

– О, – она весело глянула на Ёжикова, выхватила из его рук букет и упорхнула в комнату.

Ёжиков разделся, зашел в комнату, прошипел: Дай сюда!, – отобрал у сестры букет, который она нюхала, сделал ей «страшные глаза», и с букетом пошел на кухню поздравлять маму.

Виктория Аркадьевна Ёжикова пятидесяти двух лет, она же мама Иннокентия Ёжикова, была без сомнения человеком твердого характера. В своем доме чувствовала себя хозяйкой, была ею и никому не позволяла в этом усомниться. После рождения дочери, нареченной Ольгой, она развелась с мужем, растила детей одна, старалась о бывшем муже, которого считала моральным уродом, не упоминать, но и не препятствовала вопросам детей о папе, и фамилию его оставила. Дом, в широком смысле слова, создавала и хранила с учетом ее собственного советского прошлого, чтобы для детей, неважно в каком возрасте, он всегда оставался местом, куда можно вернуться, несмотря на любые жизненные невзгоды. Как, например, сейчас, когда с любимым сыночком Кешенькой случилась жизненная невзгода в виде развода, ни секунды не задумываясь, было подставлено мягкое мамино плечо (квартира была обеспечена, и в неплохом районе), и проблема, стараниями Виктории Аркадьевны, как всегда, была решена.

Приняв букет, мама подставила щеку для поцелуя и вручила Ёжикову тарелку с нарезанной копченой рыбой:

– На стол, я сейчас иду.

В комнате сестра, по ее словам, создавала Новогоднюю атмосферу – копалась в телефоне. В результате ее усилий, найденная Новогодняя радиостанция издавала мелодичные праздничные звуки.

– Что делал вчера? – спросила Ольга брата.

Ёжиков с подозрением уставился на сестру. Помыслить было страшно, чтобы рассказать ей о том, что происходило с Ёжиковым. Он же знал ее, как никто. Через час Ёжиков будет мечтать оказаться на вершине горы, набитый издевательскими сентенциями о том, что ему надо выспаться, что ага, вся вселенная только и думает, как заполучить Ёжикова, что в галактике Квантовых кроликов на планете Овощной бульон принцесса Морковка мечтает выйти замуж за Ёжикова и т.д. и т.п. С ее сумрачной фантазией, восприимчивостью и количеством прочитанных книг, остановить ее будет невозможно.

Ёжиков заметил, что давно уже, замерев, смотрит на сестру. Она с интересом наблюдала за Ёжиковым.

– С тобой что-то происходит, – уверенным тоном сообщила Ольга.

– Ничего со мной не происходит, – Ёжиков постарался придать голосу спокойный уверенный тон, – на´вот, – он отдал сестре тарелку с рыбой, взял бутылку минеральной и откупорил, – чего пристала?

Ольга придвинулась вплотную к Ёжикову, обхватила его локоть и нежным голоском стала упрашивать его:

– Кешенька, ну скажи своей единственной сестренке, что с тобой случилось?

Эти лицемерные поползновения Ёжиков помнил с детства. Еще он любил свою сестру, поэтому сказал, разделяя слога:

– Ни-че-го, – поцеловал ее в макушку и налил в бокал минералки.

– Ну и ладно, – Ольга с обиженным видом отодвинулась, – вот напьешься, все мне расскажешь.

Ёжиков удивленно помотал головой:

– Я не собираюсь напиваться, – он отпил минеральной, – по крайней мере у мамы.

Потом пришла мама, и начались уютные семейные разговоры, когда никого чужого нет, всё у всех, вроде бы, хорошо, все здоровы и, даст бог, в наступающем году ничего дурного – скверного не предвидится. Они выпили шампанского, кто-то посмотрел на часы, и все засобирались: Ольга к своим пенатам: с собакой Гердой – таксой полутора погонных метра и приятелю; мама договорилась с тетей Верой встречать Новый год, Ёжиков подозревал, что ему чего-то не договаривают; ну а он, Ёжиков, как и запланировал, заторопился к Любимцевым.

От автобусной остановки до дома, где жили Любимцевы, по прикидкам Ёжикова, было не больше двухсот метров. Зато в эти двести метров умещалась прорва всяческих магазинов: продуктовых, винных, фруктово-овощных, хозяйственных и даже один кожевенный, магазин Цветы был красиво украшен букетами из разных цветов. Ежиков постоял около витрины, полюбовался, подумал: не взять ли цветов Галке. Решил, что не дело, вроде бы, покупать цветы чужой жене, направился в винный и взял бутылку Кьянти. Около тротуара веселая девушка в костюме Снегурочки с какой-то передвижной тумбочки продавала не то апельсины, не то мандарины, Ёжиков купил килограмм, поздравил девушку с Новым годом и зашагал в сторону дома Любимцевых, вполне готовый к встрече Нового года: с бутылкой вина в одной руке, с пакетом не то апельсинов, не то мандаринов в другой.

Дверь открыла Галка, разгоряченная от плиты. В кухонном переднике в цветочек и с половником в руке она была особенно хороша. Они расцеловались, Ёжиков с пожеланиями отдал вино и апельсины-мандарины, прошел в кухню, где люди проводят большую часть жизни. На кухне за столом, над тарелкой рагу сидел Роман. Он был в тренировочных штанах и в майке, которую интеллигентные люди называют «алкоголичкой». Около него стояла початая бутылка коньяка Дербент.

– Знаешь, на кого ты сейчас похож?, – Ёжиков протянул руку поздороваться.

– Здоро´во, – рожа у Ромки была серьезной. Он потянулся за бутылкой. Галка поставила на стол вторую рюмку и бокал для вина.

– Вы что, уже Новый год встречаете?

– Не шкни, – сказал Ромка рабочим тоном, – давай по маленькой. Это аперитив. Давай, – он подал Ёжикову рюмку.

– Погоди, – Ёжиков взял бутылку вина и штопор, – эх ты, жентельмен недоделаный.

Пробка выскочила с оглушительным звуком. Потянув носом запах, Ёжиков налил две трети бокала и подал Галке. Потом взял рюмку коньяка и они выпили.

–Чё такой кислый?, – Ёжиков посмотрел на Ромку.

Галка боком присела на табурет и оперлась локтями на стол. Сделав глоток вина из бокала, она с улыбкой кивнула на мужа:

– Он мне про инопланетян рассказывает.

– Правда?, – брови Ёжикова поползли вверх. Он посмотрел сначала на Романа, потом на Галку. – И что же он тебе наплёл?

– Говорит, что инопланетян не бывает. Говорит, что это все происки американцев, – Галка улыбалась.

– А что, разве не так?, – тоном спорщика обратился к Ёжикову Роман, – каждое своё фиаско как страны, а их было немало, фи… фиасков, они прикрывают сказками про инопланетян.

– Кто?, – спросил Ёжиков. Он думал об одной конкретной инопланетянке.

– Кто, америкосы! Неудача с военным зондом в сорок седьмом – это инопланетяне прилетели, не смогли создать нормальное ПВО, – инопланетяне у них перед белым домом приземлились. Даже в глобальном своем провале с полетом на Луну не смогли без них обойтись. Пусть лучше народ о пришельцах думает, чем размышляет о том, почему их правители не способны ничего создать.

– Ладно. Может, начнем на стол накрывать?, – Ёжиков посмотрел на часы.

– Зачем было Арнк…Арм..стронгу, – Роман, наконец, осилил фамилию, – если он действительно, значит, по Луне ходил, рассказывать, будто он видит инопланетян? Им что, значимости события не хватило бы?, – Ромка тыкал сигаретой в пепельницу и говорил, – Они поэтому инопланетян и прилпе… приплели, блин, что не хватило им значимости. События никакого не было! Не было никакой Луны! Вот так, – он опять потянулся к бутылке.

– Придержи коней, – Ёжиков накрыл руку Романа, – так ты до Нового года не дотянешь. Он посмотрел на Галку.

Галка села рядом с мужем, нежно положила ладонь на его щеку и что-то зашептала ему на ухо. Она знала как с ним обращаться. Через минуту Романа было не узнать. Он встал и сказал трезвым, почти бодрым голосом:

– Да, останемся человеками.

Ёжиков сказал:

– Аминь, брат, – и они пошли раздвигать стол.

Минут через десять, Галка, с тарелками салатов в руках застала в комнате следующую картину: стол так и не был раздвинут, Ёжиков и Роман, стояли обнявшись, лицом к балкону, раскинув в стороны свободные руки, в полный голос горланили песню покорителей космоса:

– Заправлены в планшеты

космические карты

и штурман… э-э направляет, нет… объясняет….

– Черт… все время спотыкаюсь в этом месте.

Галка поставила тарелки на не раздвинутый стол, подошла к мужу, обняла его за талию и пропела:

– И штурман уточняет

– В последний раз маршрут, – грохнули они хором. Они допели куплет про 14 минут, уже раздвигая стол. Потом оба подумали о том, что Галка, несомненно, была редкой женщиной.

Уже собираясь садиться за накрытый стол, Ёжиков предложил:

– Давайте-ка ребята, покурим перед стартом, – и они пошли на кухню прихватив с собой уже изрядно отпитую бутылку коньяка.

Спустя полтора часа, когда Галка, в связи с Новым годом, разрешила курить в комнате при открытой балконной двери, за столом шел неторопливый разговор. Речь шла о женщинах. Роман, склонный к теоретизированию, пытался объяснить свою мысль:

– Женщины, – он поднял указательный палец, – хитры от природы. И дело здесь не в уме. Вернее, в уме, но особого рода, выработанного в результате эволюционных процессов. Их хитрость, – говорил он, – всегда прагматична. Это хитрая прагматичность. Или прагматичная хитрость, если хотите. Ты понимаешь меня?, – обратился он к Ёжикову. Роман время от времени прибегал к ораторскому приему для удержания внимания и спрашивал собеседника понимает ли он его.

– Вот взять хотя бы тебя, конкретного Ёжикова, – продолжал Роман, – ты думаешь почему от тебя Катька ушла? Из-за того, что вы ругались? Вот фиг тебе, – он скрутил дулю и показал ее Ёжикову, – то есть, это, конечно, был повод, но только для того, чтобы на него сослаться в удобный момент. На самом деле, – он кинул взгляд на Галку, – ты просто приносил в пещеру мамонта не того артикула, который ее устраивал.

– Если ты такой специалист по женскому вопросу, скажи зачем было ждать так долго? Мы все-таки пять лет прожили вместе, – сказал Ёжиков и выпил.

– Это…, – Ромка посмотрел в свою пустую рюмку и поставил ее, намекая на то, что пора налить, – это потому, что ты такой спокойный в жизни. Она не могла тебя понять. Им эмоции подавай. Если твои слова не сопровождаются эмоциями, они думают, что тебе на них плевать. А еще она опыта набиралась.

Ёжиков хотел сказать, что знает существо, для которого не эмоции главное, а разум, правда она не человек, но сдержался и промолчал.

Галка взяла бокал и сказала:

– Женщина знает, что врет, но врет во благо семьи, и поэтому хочет, чтобы ей поверили, отсюда эмоции. К тому же вы не знаете что такое месячные.

Ёжиков негромко произнес:

– Как же можно верить существу, которое семь дней каждый месяц истекает кровью и при этом не дохнет?

Роман собирался выпить, но остановился, посмотрел на Ёжикова и заржал.

И вот Новый год пришел! С шампанским, с боем курантов и поздравлением президента, объятиями и пожеланиями, телефонными звонками и веселыми разговорами. Ёжиков перепробовал все Галкины салаты, был восхищен ее кулинарными ухищрениями и сказал ей об этом. Веселый и поддатый Ромка с фужером джина в руке, коньяк давно кончился, притворно-официальным тоном поблагодарил Ёжикова за его гребаный визит в их гребаную квартиру и выразил надежду от лица всей семьи Любимцевых на ответный визит, никак не менее гребаный, что, однако, не помешает им со всем гребаным уважением выпить все запасы алкоголя у Ёжикова дома, а заодно и опустошить окрестные винные магазины до степени полного осушения. В знак одобрения сказанному все выпили стоя.

Ёжикову вдруг ни с того, ни с сего стало грустно, он почувствовал, что пора бы начать и домой собираться.

– Ну ладно, – сказал он и встал, – как выспитесь, я вас жду, – и уже пошел в прихожую надевать пальто и шапку, как Галка, после перемигиваний с Романом, вышла из кухни с жостовским подносом, на котором стояла рюмка водки. На посошок. Что ж, Ёжикову надо было соответствовать. Он по-ямщицки стянул с головы шапку, вытянулся, поклонился, сказал почему-то чинным окающим Вологодским говором:

– Благодарю, хозяйка, – взял свободной рукой рюмку и опрокинул ее в рот. В рюмке, конечно, был неаутентичный буржуйский джин, но все равно было весело. Ёжиков по этому поводу вспомнил старый анекдот, за который предложил выпить всем вместе. Стало еще веселей. А через пятнадцать минут решили, что всё, по самой что ни на есть предпоследней и всё! Когда стало ясно, что Галка пошла стелить Ёжикову в комнате на диване, он все-таки распрощался и двинулся домой.

Домой Ёжиков добирался в такси. Озверевшие таксисты, как всегда в новогоднюю ночь, ломили втрое, и, как всегда, никто не возмущался, все безропотно расплачивались, потому что выбора не было. Предположительно неженатые гаишники с гастритом, дежурившие в Новогоднюю ночь, отыгрывались на потерявших осторожность веселых водителях. Добравшись, наконец, до дома, Ёжиков захлопнул за собой дверь. Постоял, прислонившись к двери спиной, взял себя в руки, поборол почти непреодолимое желание раздеться, разбросав вещи по всей квартире, и начал аккуратно снимать с себя пальто. Туфли, которые он не снимал почти сутки, особенно были ненавистны. Тем не менее, Ёжиков сел на скамейку, которую он решил называть кушеткой, с превеликими стараниями расшнуровал обувь и аккуратно поставил туфли на место. Выдохнув, он встал и пошел на кухню. Открыл балкон, закурил и с минуту стоял, вглядываясь в темноту ночного города. С улицы слышался женский смех, громкие, но неразборчивые разговоры, хлопанье петард. Ночное небо то и дело освещалось разноцветным салютом. Новогодняя ночь продолжалась.

Спать расхотелось. Ёжиков повернулся и убедился в том, что на столе все еще стоит почти забытая бутылка Курвуазье. Он открыл холодильник, достал оливки, сыр, буженину, хлеб, Кьянти и быстренько организовал себе мировой закусон. Он понял, что проголодался. Так с ним бывало всегда, после застолий вне дома, где приходилось больше пить, чем есть. Открыв бутылку вина, достал граненый стакан, бокал доставать не стал, потом взял бутылку коньяка, налил в рюмочку и выпил для аппетита. Поглощая бутерброд с бужениной, Ёжиков запивал Кьянти из стакана и думал, что нет на свете ничего более подходящего для Кьянти, чем бутер с бужениной. Идеальная пара. И Кьянти чтобы из граненого стакана. Никаких буржуйских бокалов. «Или что? Вы со мной не согласны? Так обоснуйте свою позицию. Сознание у них вечное, видите ли», – Ёжиков не заметил, как монолог превратился в диалог с инопланетянкой. «И у меня, между прочим, уникальная конфигурация энергетическая, сама говорила. Структура классная, четырехкамерная. Может, для вечности тоже подходящая? Нам с детства твердят, что душа у нас бессмертна – она же вечна. А у меня структура подходящая. Надо спросить ее об этом обо всем. Где она ходит?»

Ёжиков вздохнул и посмотрел на часы. Поспать все-таки надо. Зазвонил телефон.

Звонила Галка.

– Вы чего там, уже выспались? А я еще не ложился, – сказал Ёжиков и зевнул.

– Я тоже, – голос у Галки был серьезный и совсем не сонный, – Ромка спит. Как только ты ушел, он сразу отключился. Как утюг. Ты дома?

– Дома, – ответил Ёжиков, – у вас все в порядке?

– Да. Можно я к тебе приеду? Поговорить надо.

– Э-э-э… да, давай, – Ёжиков встревожился, но Галка уже отключилась.

«Странно, – Ёжиков не любил, когда у друзей возникали проблемы. Всегда старался помочь и переживал, – Ладно, ехать до меня минут двадцать, ну, может, пятнадцать без пробок, успею взбодриться», – сказал себе Ёжиков и пошел под душ.

Потом он стоял в ванной комнате в банном халате и тапочках перед зеркалом и причесывался, когда раздался звонок в дверь. Это была Галка.

Она прошла в прихожую и Ёжиков жестом пригласил ее на кухню. На кухне Галка увидела новогодний спонтанно-холостяцкий завтрак Ёжикова.

– Иногда я тебе завидую, – Галка повернула коньяк этикеткой к себе, – о, французский коньяк.

– Хотел взять к вам, но он уже отпитый, – слегка сконфуженно объяснил Ёжиков и зачем-то добавил: – Давно здесь стоит. Будешь?

– Давай, – согласилась Галка. У нее был растерянный вид.

Ёжиков достал еще одну рюмку, налил ей и себе.

– Ну, за паруса?, – это был старый институтский тост. Они все, включая Ромку, заканчивали энергетический, но Галка на два года позже. Галка выпила полрюмки, сказала:

– М-м-м…. вкусно, – и допила остальное. Они сели и их ноги соприкоснулись. Галка ногу не убрала.

– Кеша, пойми меня правильно, – сказала она, глядя в стол, – я люблю Ромку, у нас все хорошо, и я…. я… хочу, чтобы так и осталось, – она подняла на Ёжикова глаза, – и у меня не так много времени, – ровно сказала она, придвинула лицо Ёжикова и поцеловала в губы долгим чувственным поцелуем. Когда поцелуй кончился, Ёжиков спросил:

– Галка, может, не надо, а? А если он проснется?, – Ёжиков имел ввиду мужа.

– Я ему записку написала и положила рядом с подушкой. Я сейчас у Людки Селезневой, помнишь ее, вся в веснушках ходила на практике? Мы сейчас на горку идем, там такой шум, даже телефон не слышно, когда звонит, – негромко говорила Галка, развязывая пояс на халате Ёжикова.

– Ты все предусмотрела, – сердце Ёжикова билось где-то около горла, – пойдем. Он потащил Галку за руку в сторону спальни.

В следующие полчаса они отключились от всего, что было за пределами Ёжиковой кровати. Ёжиков был нежен и настойчив, Галка была благодарна и уступчива. Стоны были наградой.

Когда Галка пришла в себя, Ёжиков лежал, обнимал ее, и курил. Он дал ей два раза затянуться из своих пальцев и сказал:

– С Новым годом, – в его голосе звучала нежность. Галка поцеловала Ёжикова, сказала: – Мне пора, – соскочила с кровати и начала одеваться. Ёжиков полюбовался ею, накинул халат.

– Давай еще по рюмочке?, – спросил Ёжиков.

– Давай, – легко согласилась Галка. Она выглядела счастливой.

Ёжиков метнулся и налил.

Когда Галка ушла, Ёжиков сел на кухонный табурет и подумал: «Может, вообще спать не ложиться? Нет, все-таки надо поспать, денек будет тот еще. А материть себя я буду позже.»

Он пошел в спальню, завалился в кровать и мгновенно заснул.

Проснувшись, Ёжиков решил секундочку глаз не открывать, а полежать так, с закрытыми, торопиться все равно никуда не надо. Он лежал, а перед глазами плыли картинки, одна приятнее другой. Он вспоминал, что с ним случилось, и пока совесть покоилась на дне самого глубокого колодца его души.

– Господин выспался?, – прозвучал знакомый голос. Ёжиков от неожиданности вылетел из-под одеяла, быстро подобрал одеяло обратно и вжался в спинку кровати. Около кровати с улыбкой на лице стояла Таа.

– Как ты сюда…, – пробираешься, хотел спросить Ёжиков, но остановился, – Ты что, опять меня в свое восприятие затащила?

Подняться наверх