Читать книгу Залечь на дно в Тагиле, или «В глаза смотреть!» - Сергей Семипядный - Страница 1

День, когда у него появилась цель в жизни, Дан запомнит навсегда. Цель – недостижимая. Однако кто сказал, что если шансов достигнуть великой цели нет, то стремиться к ней не следует? Ну, кто-то, может, так и считает, кто-то, но не Дан. Тем более если в стремлении этом и заключается смысл жизни. Два в одном – и цель, и смысл.

А сначала было предчувствие. Появилось оно из ниоткуда, однако в тот именно момент, когда из-за поворота выскочила нарядная, ярко раскрашенная, вся в наклейках и со сверкающими на солнце дисками колёс, LADA Niva Legend, она же LADA 2121 (4 х 4), она же – просто «Нива». Подлетела она к недавно возведённому дому неизвестного будущего жильца деревни и остановилась, как вкопанная. Дорога по-деревенски ухабистая, с ямами и надолбами, а автомобиль этот глубоко нездешнего вида такое вытворяет. Это – удивительно. Тем более удивительно, что водителем оказался седовласый старикан, одетый словно байкер, только без шлема.

А уж когда из салона автомобиля бодро скакнул маленький ослик, всеми четырьмя копытами вцепившись в придорожную травку, Дан был сражён окончательно. Он даже не заметил, что резко подался вперёд и почти наполовину высунулся из чердачного окна.

Ослик! Настоящий! А как стоит! Он стоит так, словно позирует для того, чтобы быть отлитым в бронзе. Голова, правда, не неподвижна – налево повернулась, затем направо. А взгляд… Нет, глаз не рассмотреть.

Строительство этого дома началось ещё в начале лета. И строили его, как выразилась Хельга Михайловна, бабушка Дана, набегами. Действительно, в первый раз приехавшие строители сделали лишь фундамент, во второй – возвели стены из бруса и увенчали их стропилами. А вот теперь уже почти совершенно понятно, что жить в этом доме будут этот дед и ослик. Ну а как? Два чемодана, огромный рюкзак и две клетчатые сумки, плотно чем-то заполненные доверху. Это только то, что было в пространстве экспедиционного багажника.

Если бы Дан был способен, он бы спустился с чердака и помог новым соседям занести вещи в дом. Это было бы правильно. Однако не всё правильное возможно. Поэтому Дан всего лишь мыслями и всей душой был с приехавшими, которые ему сразу понравились, но не готов был оказаться ими обнаруженным. И, вероятно, зря. Ведь если бы его заметили, а затем попросили помочь перенести извлечённый из автомобиля багаж, что, конечно, вряд ли, то он не сумел бы отказаться. И спустился бы с чердака, и вышел бы на улицу, и подошёл бы к ним.

И да, пришлось бы знакомиться. И называть своё имя. А вот это уже не просто. Он именовал себя Даном. Только лишь он сам – себя. И больше никто. Бабушка и другие обычно называли Даней, в случаях крайней необходимости – Данилой Грозушкиным. Без отчества. Которое было, однако упорно игнорировалось. Даня так Даня. Дан хмурился, но ничего не говорил. Просто молчал. Это было не трудно. Мучительно было чувствовать на себе чужие взгляды. А ещё – встречаться с кем-либо глазами. Кроме, разве что, бабушки. И то не всегда. Обычно и ей-то он в глаза не смотрел. И нарывался порой на свирепый окрик: «В глаза смотреть!» Но это лишь когда был либо виноват, либо подозревался в чём-то. И когда у Хельги Михайловны было скверное настроение.

Сколько времени прошло бы, прежде чем состоялось бы знакомство с новыми соседями, можно лишь гадать. Дан и гадал. Ну, думал, прикидывал, строил предположения. А потом в собственном огороде столкнулся с Карлосом. Так, со слов бабушки, звали ослика. Карлос неторопливо пощипывал морковную ботву прямо с грядки. Дан непроизвольно вскрикнул. От удивления и возмущения. Разве это допустимо – лишить морковочек, ещё молодых, совсем маленьких, возможности расти, набираясь красоты и силы от солнечного света?

– Да, несомненно, – как бы ответил ослик Карлос, подняв голову и открыто и прямо посмотрев на Дана. По крайней мере, именно такой ответ читался как в его весёлом взгляде, так и вообще во всей физиономии, кажется, слегка насмешливой.

– Нельзя! Уходи! – сказал Дан строгим голосом и для наглядности обозначил своё требование взмахом руки. – Если увидит бабушка…

Карлос перестал жевать и не без разочарования во взгляде, заметно посерьёзневшем, осмотрел Дана. Дан внутренне поёжился и отступил чуть назад. Ослик – это как лошадь, правда, маленькая. А лошадь способна и укусить, и ударить. И передними ногами, и задними.

– Ну, я могу нарвать моркови и отдать тебе ботву. Всё равно её прорежать надо, – сказал Дан. Подумав, добавил: – И сами морковки отдам. Нарву, помою в бочке…

Карлос ещё раз ощупал Дана внимательным взглядом, затем повернулся и пошёл. Дан хотел остановить ослика, но не знал, как это сделать. Кричать? Догонять? Забежать вперёд и попытаться остановить Карлоса и не пустить к задней калитке, к которой тот, судя по всему, и направлялся?

В общем, так, истуканом, Дан и простоял, пока Карлос не исчез из поля его зрения. Потом подошёл к отворённой задней калитке и остановился, крепко задумавшись. И было о чём. Калитка должна быть всегда закрыта. И её необходимо не просто затворить, но и проволочную петлю накинуть.

Однако если это сделать, то получится, что Дан выгнал из огорода ослика Карлоса, у которого умный, весёлый и необидно насмешливый взгляд. Дан попятился, затем повернулся и побежал. Он вернётся к себе на чердак, в свою резиденцию, и там ещё раз обо всём хорошенько подумает.

И всё-таки… калитка не может оставаться незапертой. Дан, прервав бег, перешёл на шаг, затем повернулся и побрёл обратно. Он прикроет калитку и… Да, прикроет калитку и петлю набросит. Наверняка же Карлос самостоятельно сбросил её. И если в первый раз у него вышло, то и во второй получится, несомненно.

– Вот и договорились. Договорился, – вслух подумал Дан и тотчас огляделся по сторонам. Да нет, он один, никто его мысли расслышать не способен, не существует ещё таких технологий.

Технологий не существует, а что-то другое существует. Это другое существует, и нет покоя в душе. А этот покой нужен. Ну, до того момента, пока скучно не станет. Но скука Дана практически никогда не одолевала. Так, касалась порою крылами слегка. Обмахнёт и улетучится, не мешая думать, тревожиться и мечтать. И читать, конечно.

А уж в дни, когда ему предстояло вынужденно общаться с большим количеством людей, было и вовсе тяжко. Но никуда не денешься. Можно лишь перед выходом подняться на чердак и осмотреть видимую часть деревни.

Аналогичным образом поступил он и в тот день. Однако лишь ступив за калитку палисадника, почти что нос к носу столкнулся с новым соседом, которого бабушка, в зависимости от обстоятельств, называла то дачником, то понаехавшим, а порой – или просто хипстером, или хипстером престарелым. И это при том, что знакома была с ним, знала его имя-отчество, а возможно, и фамилию. Дан тоже знал, что соседа звать Георгием Павловичем, однако как назвал его, лишь только увидев, стариком, так и именовал его в дальнейшем. Старик и старик. По-другому, в мыслях, во всяком случае, и не получалось.

– А-а, молодой человек! – воскликнул Георгий Павлович. – Не жалуете вы наш мир, не жалуете. А ведь я на вас рассчитывал.

Дан, и без того пребывающий в состоянии, близком к полуобморочному, окончательно впал в ступор.

– Чердак – это здорово, – после паузы доверительным голосом произнёс старик. – У меня у самого в детстве был оборудованный для автономного существования чердак. Но… пришлось расстаться с ним. Цирковое училище, далее – везде. Догадался, зачем ты мне нужен?

Дан еле приметно дёрнул головой. Не догадался, то есть. Он и о том, что «нужен», не успел сообразить.

– Тебя как звать? – спросил Георгий Павлович.

– Дан… я, – вымолвил Дан.

– А, да. Мне же говорили, – взмахнул рукой старик. – Даня. Ну да, Даня. Ты ведь уже знаком с Карлосом? Он – четвероногий и потому… Да ты понимаешь, о чём я. Так ведь?

Дан слабо кивнул.

– Ну вот. А у меня сейчас новое увлечение. Типа, хобби. – Георгий Павлович многозначительно помолчал. – Догадался уже? Я же пенсионер. Поликлиники, больнички, анализы, кардиограммы, таблетки, естественно, в немереных количествах по восемь с половиной штук в сутки. Это всё, я тебе скажу, до добра не доводит и ведёт на кладбище.

Дан испуганно округлил глаза и даже отступил чуть назад. Тема ухода стариков из жизни уже звучала в речах его бабушки неоднократно. Но, однако, не так отчётливо, размыто несколько и отвлечённо.

Георгий Павлович улыбнулся и продолжил:

– А Карлос и вообще-то не переносит одиночества. Среди людей всю жизнь.

– Вы хотите умереть и оставить Карлоса мне? – проговорил Дан взволнованно, и в голосе его прозвучала целая гамма чувств вплоть до невольной радости.

Старик сморщил немолодое лицо и дёрнул головой.

– Нет, умереть не очень хочу. Да и опеки подобного рода над моим приятелем никто не допустит. Ты же несовершеннолетний. Более того – малолетка. Давно ли из памперсов вырос?

– Давно, – выговорил Дан и впервые за весь разговор довольно-таки открыто посмотрел в глаза собеседнику. – Мне одиннадцать.

Старик удовлетворённо кивнул.

– Ладно, скажу Карлосу, что ты согласен. Утром нормально поднимаешься?

– Да.

– Всё, сговорились. К семи подходи.

Сосед ушёл, а Дан ещё некоторое время стоял, молча радуясь открывающимся перспективам. Сначала радуясь, потом радуясь и волнуясь одновременно, а затем – просто сильно волнуясь. В конце концов, Дан до такой степени разволновался, что даже бабушка, усаживающая его ужинать, на секунду замерла и с подозрением посмотрела на внука.

– Заболел? Вид твой меня смущает. Признавайся! – Лицо бабушки стало максимально строгим, даже чуть-чуть зверским. – Вот только попробуй у меня заболеть! Говорила им: закаливайте ребёнка, к правильной еде приучайте – нет, он у нас, видите ли, не такой, как все. А теперь что? Воспитывать надо, как раньше говорили, когда поперёк лавки. Да только кому? Один сбежал, вторая… Ну, с этой я сама маху дала.

Ворчание бабушки мешало Дану сосредоточиться, поэтому он постарался съесть полностью все три сырника, уложенные на его тарелку, и в несколько глотков расправиться с кислющим клюквенным морсом. Теперь оставалось лишь максимально скоро, с минимальными потерями покинуть кухню.

– Спасибо, бабушка, – отчётливо выговорил Дан, затем поднялся из-за стола и, быстро переставляя ноги, попятился к выходу.

– Наелся? Точно? – насторожилась бабушка.

– Да, – сказал Дан, а затем дважды, добавляя уверенности в голос, повторил: – Да. Да! – И выскочил из кухни.

– Стой! – крикнула бабушка, и Дан вынужден был вернуться. – Тут хипстер этот, ну, Георгий Палыч, собирался просить тебя за осликом своим присмотреть, так я отказала.

– Отказала? – удивился Дан.

– Он же наглец! – Хельга Михайловна ткнула пальцем в сторону окна.

– Кто?

– А оба.

– Нет, – возразил Дан.

Бабушка раздражённо взмахнула рукой и отвернулась.

– Ну да у вас, Грозушкиных, на всё своё мнение. Иди!

– А я согласился, – сказал Дан.

– Что?

– Присмотреть.

Бабушка, переполненная возмущением, по её мнению, наверняка праведным, не сразу нашлась, что сказать, и Дан благополучно покинул кухню.

Следующим утром, без четверти семь, Дан уже стоял у соседской калитки. Войти? А вдруг ещё не встали? Дан на собственном опыте знал, как дорога порой бывает каждая минута утреннего сна, отнимаемого пунктуальной бабушкой. В прежние суровые времена средневековья холопа, лакея или оруженосца, потревожившего хозяина в неурочный час, ожидали, вероятно, очень большие неприятности. Если и не голова с плеч, то, по крайней мере, хорошая трёпка вплоть до порки плетьми на конюшне.

Деструктивными мыслями терзаемый, Дан с некоторым запозданием обнаружил появившегося во дворе старика. На голове соседа была кожаная бандана, а в руках – коса с остро блеснувшим на солнце длинным металлическим лезвием. Георгий Павлович также увидел Дана и неторопливой, но упругой походкой, не похожей на походку умирающего, направился калитке.

– Привет! Заходи! – сказал он и пропустил Дана во двор. Затем кивнул на лавочку у входной двери. – Ты посиди, а я травки подкошу. Он немного избалован. Ну или коэффициент лени повышенный. Времени-то навалом – ходи, пощипывай. Ну и сразу, в качестве напутствия. Он, я бы сказал, излишне категоричен бывает. Ты с ним не спорь. Не обязательно во всём соглашаться, но… Да просто существуй рядом в автономном режиме. Будет обижать – прямо скажи, что не потерпишь, что будешь жаловаться. – Произнося эти слова, старик смотрел на Дана с некоторым смущением во взгляде, и в голосе его проскальзывали извиняющиеся нотки. – Главное – помни, что не обязан исполнять все его капризы.

– Обижать – это как? – максимально нейтральным голосом задал вопрос Дан.

– Ну как мы друг друга обижаем? Взять, хоть, твою бабушку. Наверняка же не всё гладко, а?

Бабушка временами бывает достаточно язвительна и не в полной мере сдержанна в своих высказываниях, отметил про себя Дан и почти успокоился. Он же, Дан, не бабушка, у него совсем иной характер. Он и вообще отличается от всех людей без исключения. Иначе у него был бы друг, возможно, и не один.

– Не буду, – сказал Дан.

– Что не будешь? – не понял старик.

– Обижать.

– Ты-то не будешь, – вздохнул Георгий Павлович и нахмурился. – Однако он уж больно не любит один оставаться. Ладно, пойду косить.

Старик ушёл, а Дан присел, как и велено было, на лавочку и принялся осмысливать только что состоявшийся разговор. Спустя минуту встал и прошёлся по двору, в одну сторону, в другую… Так и ходил, непроизвольно поёживаясь, пока из дому не вышел Карлос. Тут уж Дан остановился и почти что замер, поглядывая на не особенно приветливо рассматривающего его Карлоса.

– Хороший ослик, – произнёс Дан. Просто чтобы что-то сказать. Подумал и добавил не вполне уверенно: – Мы можем стать… друзьями.

Карлос выдохнул, словно вздохнул, и отвернул голову в сторону.

«Не хочет дружить!» – мелькнула мысль, и Дан вдруг осознал, что именно это и тревожило его с той самой минуты, как поступило от старика предложение остаться сегодня с Карлосом. Да и кто вообще когда-либо рвался дружить с ним? Да никто. А ослы – не глупые. Раз никто, то и они не будут. Этот Карлос, по меньшей мере. Уже понятно вполне.

Возвратившийся сосед окинул взглядом загрустившего Дана и, обернувшись к Карлосу, укоризненно покачал головой. Карлос фыркнул, развернулся и ушёл в огород.

– Пустой трёп не для него, – сказал Георгий Павлович Дану. – Да вы с ним два сапога пара. Очень упорный, что задумает – прёт, как танк.

Про ослов говорят, что они упрямые, а старик сказал – «упорный». Или это одно и то же в его представлении? Хотелось задать уточняющий вопрос, однако Дан промолчал.