Читать книгу Классный час - Сергей Тамбовский - Страница 1

Классный час

Стартовый выстрел

Опять этот гул, причём непонятно, кто гудит – если посмотришь конкретно на каждого ученика, рот у него закрыт на замок, но такой вот фоновый шум, примерно как от пчёл возле улья, имеет место ежесекундно. Ничего не поделаешь, меня в этой школе считают тюфяком и неумёхой, который не может поставить дисциплину на должную высоту. Кстати, разрешите представиться – Антон Палыч… нет, не Чехов, а Колесов, учитель математики в средней школе номер 160 города Новокалининска. Средний учитель математики в средней школе. Думаю, вы догадались, какую кличку мне здесь приклеили – Колесо конечно. Иногда Мопедом зовут, это я уж не знаю почему.

У меня тут целых три класса – два восьмых и один десятый, где я преподаю алгебру с геометрией. Все классы выпускные, так что спрос с меня особенный, надо подготовить детей, чтоб они не ударили в грязь лицами перед приёмной комиссией в июне следующего года. Но какие ж они дети, особенно в десятых – мальчики здоровенные лбы за метр-восемьдесят, девочки вполне себе сформировавшиеся половозрелые особы, некоторые с бюстами 3-4 размеров. И всем им, и мальчикам, и особенно девочкам дела никакого нет до учёбы, им бы петтингом заняться или сразу уже хардкорными видами секса.

На дворе стоит осень 1972 года, сентябрь месяц, а если уж быть совсем точным, то сегодня третье сентября, про которое лет через двадцать споёт певец Шуфутинский. Огненно-жаркое лето закончилось три дня назад. Если кто забыл, то напомню – адская жара без дождей стояла два месяца с лишним. Урожай практически полностью пропал, вдобавок начались пожары… да что там объяснять – те, кто помнят 2010 год, перекрестятся и вздрогнут.

– Половинкин! – вычленил я товарища, неудачно открывшего рот, – хватит болтать, решай задачу.

– А я чего, Антон Палыч, – заныл Гена Половинкин, длинный и несуразный пацан весь в прыщах… понимаю я тебя, Гена, сам когда-то таким был – половое созревание штука сложная, – я ничего, Антон Палыч, это вон Пронин галдит, – попытался он свалить вину на соседа.

– И ты, и Пронин, быстро заткнулись! Решайте вон задачу, до конца урока десять минут осталось, – строго сказал я и опять ударился в воспоминания.

Итак, как меня зовут, я сказал, где работаю, тоже, что ещё? Ах да, где живу и на что. В однокомнатной изолированной квартире живу, прикиньте, причём живу один-одинёшенек. Родители у меня умерли один за другим пару лет назад, а жениться я как-то не собрался пока. Так что я завидный жених с жилплощадью и какой-никакой зарплатой. 160 рублей с копейками. Из чего она складывается, интересно? Тогда слушайте – стандартная ставка учителя это 12 часов в неделю, оценивается она в 100 рубликов. Ясен перец, что на одну ставку никто в школе не работает, у всех от полутора до двух, у меня лично полторы, 18 часов, по 6 на каждый из моих классов. Это выходит уже 150 рэ. Плюсом к этому проверка тетрадей у каждого из трёх классов, 8 умножить на 3 равно 24. И классное руководство 10 рэ, да, я еще и классный руководитель у этих вот оболтусов, у Половинкина и Ко.

И факультатив по математике, ещё 10 рублей – есть у нас и такое дело, раз в неделю по средам по окончании уроков. И на него даже ходит человек десять из старших классов, из моего подшефного, правда, ни одного. И что там в итоге-то вышло? 150+24+10+10=194 минус подоходный и бездетность, получается 160 рэ чистоганом на руки. Жить можно, конечно, но довольно скромно.

– Лосева, прекрати вертеться! – это я девочке во втором ряду у окна, яркая девчонка, а когда губы накрасит, особенно. – Скоро перемена, там и повертишься.

– А меня Обручев за спину щиплет, – обиженно сообщила она.

Ладно, что за спину, подумал я, а не за что-нибудь ещё, а ему сказал:

– А если я тебя щипать начну, Обручев, тебе понравится?

– Да я её пальцем не тронул, – подал голос тот, – это она не знает, как на себя внимание обратить, вот и выдумывает.

– А ну тихо все! – гаркнул я, – пять минут ещё терпим, потом сдаём тетради и делаем, что хотим!

Ну и самое главное про себя не рассказал – дело в том, что я родился в 1975 году и сейчас просто ещё не появился на свет божий. А как же так получилось, что ты учитель математики и лет тебе минимум 23-24? 25, поправлю я вас, а как так вышло, сам не знаю. Я спокойно и без приключений дожил до 47 лет, то есть до 2022 года, а потом в один осенний день заснул в своей кровати, а проснулся в чужой кровати… и в чужом теле, этого вот Антона Палыча. Дня три приходил в себя и выяснял, что тут и как, а потом вспомнил, что жизненный путь Антона Палыча в общем и целом повторяет то, как прожил мой отец. С небольшими отклонениями, но почти так. Вытащил из памяти все подробности отцовой жизни, которые знал, прочитал все документы, кои обнаружились в квартире Палыча, пообщался с учителями, кои работали в той же школе, с соседями даже перекинулся десятком слов, да и составил себе планчик-конспектик будущей жизни. И пошёл в школу, как и мой отец, таким же учителем, каким он был… 1 сентября красный день календаря и всё такое прочее.

– Резинкин, прекрати списывать у соседа!

– Кто списывает-то, никто и не списывает, – заныл было Резинкин, разгильдяй и рохля с постоянно открытым ртом, но тут прозвенел звонок.

Сейчас можно стало шуметь уже с полным на то правом, все и зашумели. Захлопали крышки парт (а вот представьте, у нас в половине классов стоят парты довоенного ещё типа, чёрные такие, с откидывающимися крышками), заклацали замки портфелей, дети потянулись сдавать тетради с контрольной работой и потом на выход. Через минуту класс очистился полностью… а нет, осталась Лосева со своим бюстом третьего размера, мини-мини школьным платьицем и ярко-алыми накрашенными губами.

– Чего тебе, Алла? – спросил я, складывая тетради в папку.

– Вы мне не поможете, Антон Палыч? – спросила она, искательно заглядывая мне в глаза.

– Это смотря с чем, – буркнул я.

– Ко мне пристаёт тут один хулиган, Волобуев его фамилия…

– Ну слышал я про такого, – ответил я и действительно вспомнил, упоминалась такая фамилия в учительской, причём в очень негативном контексте.

– Так он пообещал сегодня после уроков меня того…

– Чего того, выясняйся яснее, – попросил я.

– Ну вы ведь сами наверно знаете, что могут сделать взрослые парни с девушкой.

– Слушай, Лосева, а чего ты не попросишь заступиться кого-нибудь из своих поклонников, их у тебя только в нашем классе штуки три имеется.

– Ха, – тряхнула головой она, так что каштановые волосы разлетелись по сторонам, – толку с этих поклонников, как с козла молока. Даже меньше. А вы, как я знаю, человек спортивный и взрослый, укорот Волобуеву сумеете дать.

– Откуда ты знаешь, что я спортивный?

– Так вы же каждое утро на нашей спортплощадке занимаетесь, я в окно видела.

– Хм, действительно я там занимаюсь… но вообще-то изнасилование это статья в нашем уголовном кодексе, – начал размышлять я, – можно в ментовку заявить.

– Ой, да не смешите меня, Антон Палыч, что я, наших ментов не знаю – скажут «вот когда изнасилуют, тогда и приходи». Да и не занимаются они такой мелочёвкой, вот если б убили кого…

А и верно, подумал я, вспомнив все свои контакты с представителями правоохранительных органов за последние тридцать лет.

– Ну не знаю, не знаю, – сказал я, глядя в окно на рощицу лип возле нашей школы, – как-то всё это странно выглядит.

А Лосева тем временем придвинулась ко мне вплотную, уперев свой бюст в моё плечо.

– Я бы вас отблагодарила, Антон Палыч.

– Прекрати, Лосева, – встал я из-за стола, – тебе сколько лет?

– Шестнадцать, – ответила она, – в январе будет семнадцать.

– Воооот, – протянул я, – а в нашем родном уголовном кодексе возраст согласия определяется в восемнадцать.

– И что это значит? – спросила она в замешательстве.

– А то, что я, знаешь, предпочитаю чтить уголовный кодекс и больше ничего.

– Ладно, – покладисто переключилась Алла, – если вы поможете мне, тогда я обязуюсь делать все домашние задания и писать контрольные не меньше, чем на четыре балла. До самого выпуска.

– Это другое дело, – ответил я, – когда и где он тебя будет ждать?

– Я знала, что вы согласитесь, – подпрыгнула в воздух Лосева, – после шестого урока возле хоккейной площадки… знаете наверно, это рядом.

– Знаю, конечно, – отвечал я, – из школы после окончания шестого урока не выходи, жди меня в раздевалке. Всё понятно?

Вместо ответа она быстро чмокнула меня в щёку и исчезла из класса. А я сначала стёр помаду со щеки (не хватало ещё с таким компроматом на коридорам шляться), потом взял под мышку папку с контрольными, вздохнул и отправился в учительскую.

Учительская

Она у нас на втором этаже, занимает две комнаты, мне отведено место в дальней комнате возле стены. А вообще наша школа построена в начале шестидесятых по стандартному хрущёвскому проекту, в форме буквы П и в три этажа. Причем средняя планка у этой буквы длинная, там основные помещения расположены, а поперечины у этой буквы П сильно разные – левая с мастерскими и спортивным залом поменьше, а правая с актовым залом, он же столовка, побольше.

– Антон Палыч, – сразу же при входе в учительскую встретила меня завуч Валентина Игоревна, сильно за сорок и с насмерть выбеленными перекисью волосами, – вас директор хотел видеть.

– Перемена же вот-вот кончится, – заметил я, – не успеем мы ни о чём поговорить.

– Очень срочно, очень просил.

Ну раз очень, зашёл в директорскую, это соседний кабинет с учительской, и там даже предбанник есть с секретаршей.

– Меня тут видеть хотели, – сказал я секретарше Олечке, молоденькой и очень стеснительной девочке только что из пединститута.

– Да-да, конечно, – встрепенулась она, – заходите, Оксана Алексеевна ждет вас.

Я и зашёл в кабинет – директорша, дама очень средних лет с накрученным шиньоном на голове, это теперешняя мода такая, встретила меня укоризненным взглядом из-под очков с большими положительными диоптриями.

– Здравствуйте, Оксана Алексеевна, – вежливо сказал я, – вызывали?

– Присаживайтесь, Антон Палыч, – кивнула она на стул, – простите, что во время перемены – дело очень срочное.

– Слушаю вас со всем вниманием, – почтительно склонил голову я.

– Вы наверно знаете, что наша хоккейная команда вчера играла с канадцами?

– Вообще-то я не очень большой поклонник хоккея, но да, газеты читал, – ответил я.

– Так вот, они вчера уже сыграли первый матч, но из-за разницы во времени с Канадой его у нас покажут только сегодня вечером.

– Надо будет посмотреть, – пробормотал я.

– Однако уже просочились сведения, что мы победили, причём с разгромным счётом.

– Что вы говорите!?

– Так вот, хочу вам предложить организовать завтра какое-нибудь мероприятие в честь этой победы.

– А почему мне, а не физруку? У него кстати и фамилия хоккейная, Фирсов.

– Вы не хуже меня знаете Тимофей-Андреича, – ответила директорша, – и наверно понимаете, что организовать он ничего не сможет… разве что совместную пьянку, да и то сомнительно, в одиночку всё выпьет. А вы, насколько я знаю, человек молодой и спортивный, каждое утро на стадионе бегаете.

Надо ж, подумал я, и эта всё про меня знает.

– Понял, – ответил я, – мне надо подумать… до вечера я что-нибудь набросаю, а там вы пройдётесь рукой мастера по этим наброскам, и всё заиграет, – попытался я подлить немного елея. – В пять вечера, скажем, я к вам зайду, ладно?

– Хорошо. В помощь вам я думаю назначить Софью Ивановну.

– Англичанку?

– Ну да… в Канаде же на английском говорят, значит ей и карты в руки.

– Я не против, назначайте, – ответил я и убежал на следующий урок.

Англичанка эта, Соня которая, была единственной (не считая секретарши Оленьки конечно) более-менее молодой учительницей в нашей школе, а так-то тут преобладали либо старые грымзы или просто безобидные пожилые женщины. Даже пионервожатая у нас и та имела весьма солидный возраст и смотрелась с красным галстуком на шее очень странно. И ещё тут значились физрук с трудовиком, составлявшие вместе со мной мужской триумвират школы – вот собственно и весь наш коллектив. Школа расположена в новом микрорайоне города с гордым номером «7». Ну как новом… относительно – построен он лет 8-10 назад и состоит чуть менее, чем целиком, из стандартных четырёхподъездных хрущоб, элегантно выстроенных в каре и квадраты. О, а это англичанка Соня мне навстречу попалась.

– Антон Палыч, – жалобным тоном обратилась она ко мне, – меня тут директриса подписала на какое-то непонятное мероприятие завтра…

– Не волнуйтесь, Софья Ивановна, – бесит меня что тут всех надо по отчеству, но ничего не попишешь, дресс-код такой, – а лучше приходите к директору в пять часов, там всё и обговорим.

– Так я на вас надеюсь, Антон Палыч?

– Конечно, – улыбнулся я, – надежды, они не только юношей, но и девушек питают, как сказал товарищ Ломоносов.

Соня покраснела, но ничего отвечать не стала, а вместо этого быстро скрылась за поворотом – там у нас лингафонный кабинет значился. К слову от лингафонности в этом кабинете одно название, никакой техники, помогающей подрастающему поколению изучать иностранные языки у нас отродясь не было… ну стоят там на столах непонятные коробочки с гнездами для наушников, только ни к чему они не подсоединены, да и магнитофонов там никаких нет. Так что всё по старинке, всё с голоса.

А у меня сейчас урок геометрии в восьмом Б, это вот сюда, второй этаж прямо напротив пионерской комнаты. Звонок как раз звенит, заходим и осматриваемся.

Восьмой-Б

– Здравствуйте, ребята, – громко сказал я, проходя к столу.

– Здрасть… – на разные голоса ответили ребята.

Этот класс попроще, конечно, чем десятый, где Алла и Половинкин, но ненамного. И есть у него одна неприятная особенность – на последней парте по центру сидит двоечник и балбес Вася Дубин, который ненавидит меня, как… ну я не знаю, как Сальери Моцарта что ли. В категориях 21 века его бы назвали моим персональным хейтером. Ну и делает он всё, чтобы усложнить мне жизнь – вот и сейчас не встал, как остальные, приветствовать учителя, а продолжил сидеть, развалясь и выставив длинные ноги в проход. Да и хрен бы на тебя положить, Вася, подумал я, открывая журнал.

– Ну что, друзья мои, начнём что ли? – обратился я персонально к Анечке Сойкиной, отличнице и старосте. – Кого нет в классе?

– Все здесь, Антон Палыч, – встала она, – все тридцать семь человек.

Да, классы у нас большие, до сорока человек доходят, а букв в каждом потоке не А-Б и не А-Б-В, а даже и до Д случается – в жизнь вступает поколение детей, родители которых появились на свет в тридцатые годы. Тогда был взлёт рождаемости, в эти туманные тридцатые.

– Давайте проверим, как вы справились с домашним заданием, – и я углубился в журнал.

Знаю, что никому неохота к доске идти, сам таким был, но ничего не поделаешь, правила в жизни соблюдать надо… Сойкину бы вызвать, она всё оттарабанит за пару минут, да я её вчера вызывал. А Дубина ну его в задницу, дубину такую, он мало того, что ничего не знает, так ещё и выкинет какое-нибудь коленце у доски. Так что пусть это будет Ванечка Красногоров, твёрдый троечник и парнишка без единой отличительной особенности, весь средний какой-то.

– Красногоров, – провозгласил я, класс коллективно вздохнул с облегчением, а Ванечка с отчаянием. – Иди к доске, покажи свои знания.

Тот обречённо поплёлся, куда было сказано.

– Что было задано на дом? – спросил я.

– Так эта… – попытался потянуть время он, – про векторы чего-то… равенство и сложение…

– Правильно, – сверился я с журналом, – скажи нам, при каких условиях два вектора будут равны, и я тебя сразу отпущу.

Экая и мекая, Ванечка через пять минут сумел таки сформулировать теорему о равенстве векторов, и я сразу отправил его на своё место, занеся в журнал заслуженный трояк.

– Ладно, больше я спрашивать вас ничего не буду, а лучше запишите-ка новую тему – координаты векторов и их применение при решении различных задач.

Все дружно заскрипели руками, один только Дубин на задней парте не пошевелился.

– Дубин, – сказал я ему, – а ты чего сидишь, как роза майская? Писать нечем?

– Ручка у меня есть, Антон Палыч, – отозвался он, убрав, впрочем, ноги из прохода, – мне другое неясно…

– И что же тебе неясно – поделись с товарищами, – поднял я брошенную им перчатку – ясно же, что сейчас гадость какую-нибудь скажет, но и заметать мусор под ковер неправильно.

– Зачем нам эти векторы нужны, непонятно, – продолжил он уже с некоторым нажимом, – да и вся эта геометрия тоже. В жизни-то оно хоть раз пригодится?

– О жизни, значит, решил поговорить? – сказал я, – а что ты, собственно понимаешь в этой жизни?

– Да уж побольше, чем вы, – с вызовом ответил Дубин и опять выставил свои ноги в проход. – В институтах учиться я не собираюсь, а собираюсь стать рабочим классом и зашибать вдвое больше денег.

– Всё сказал? – с неприязнью отвечал я.

– В общих чертах да, – выдал он неожиданно умную фразу.

– Ну хорошо, давай поговорим о жизни, – согласился я, – ребятам, наверно, это тоже интересно, да?

Ребята дружно загудели в том смысле, что да, сильно интересно.

– Вот смотри, Дубин, родители у тебя кто?

– Будто не знаете, – вызверился тот, – рабочие с нашего Завода.

– И какие у них интересы, у родителей твоих?

– Будто не знаете, – повторил, как заевшая пластинка, Дубин, – у папаши нажраться и забить домино во дворе, а у матери закрутить сто банок огурцов на зиму, а потом перемывать кости знакомым с соседями.

– И ты что, точно хочешь повторить их путь?

– А что плохого-то в этом?

– Плохого ничего, но и хорошего немного. Советская власть даёт вам уникальный шанс стать практически кем угодно, вплоть до министра и космонавта…

– Не, в космонавты я не гожусь, – перебил меня Дубин, – ростом слишком большой, а я слышал, туда выше 170 см не берут.

– Ну ладно, от министра до народного артиста, в артисты с твоим ростом возьмут?

– Наверно, – в замешательстве сказал Дубин.

– Вот о чём я и говорю – а вы всё обратно в своё болото хотите залезть… а насчёт геометрии… так я вам честно скажу, пригодится она в будущей жизни процентам 10-15 из вас… ну там посчитать площадь стен при поклейке новых обоев или рассчитать, сколько нитрофоски понадобится на пять соток приусадебного участка. Но тут надо шире смотреть…

– Куда шире-то? – спросил Ванечка, слушавший до этого меня с открытым ртом, как и обычно, впрочем.

– Понимаешь, Ваня, – ответил я ему, – наш мозг это очень сложная система, которую надо время от времени тренировать. Вот если ты не будешь нагружать мышечную систему, то что наступит?

– Что? – эхом отозвался Ваня.

– Физическая деградация, вот что. Мышцы будут дряблые и обвислые и девушки тебя любить поэтому не будут.

Народ несмело засмеялся, представив Ваню, которого не любят девушки.

– А если не тренировать мозг, будет то же самое – вялость, дряблость, раннее слабоумие, называемое в народе маразмом. Значит что?

– Что? – это уже переспросил наглый Дубин.

– Тренировать надо мозг, вот что, а лучшая тренировка для него, это решение сложных задач, например геометрических. Понятно я изложил?

– Да уж куда понятнее, – Дубин даже спрятал свои ноги под парту, – а физическими упражнениями, значит, тоже надо заниматься?

– А то как же! – воскликнул я, – ещё древние римлянине говорили – в здоровом теле здоровый дух. Гармонию надо соблюдать.

– Угу, – буркнул со своей парты Дубин, – видел я, как вы по утрам занимаетесь.

– Кстати приглашаю всех, – неожиданно для самого себе объявил я, – у меня есть оригинальная система тренировок, основанная на восточных традициях, присоединяйтесь ко мне, хоть с завтрашнего дня. Начало в семь утра на нашем стадионе, знаете наверно, где это?

––

На этой звенящей ноте и закончилось моё общение с восьмым-Б классом, а далее меня ждала Алла и её неожиданные пикаперы.

Алла и все-все-все

Это был последний шестой урок, поэтому я положил журнал и всё остальное на своё место в учительской и спустился в раздевалку, она у нас в подвале под правым крылом была. Сначала для младших классов, потом для учителей, а совсем близко к выходу уже и для старших. Алла ждала меня, сидя на скамеечке в коридоре рядом с раздевалкой старших классов.

– Ну вот и я, – объявил я сразу, как увидел её. – Пошли разговаривать с твоим Отелло.

– А почему Отелло вдруг? – спросила она.

– Ну он же задушил свою супругу от ревности… подозреваю, что и здесь замешано это чувство.

– Да какая там ревность! – чуть не крикнула Алла, – ну подумаешь, поцеловались один раз… ну хорошо, не один, а три. Так он думает, что ему теперь всё можно…

– Ясно, – сказал ей я, – что ничего не ясно. А с ним сколько ещё коллег ожидается?

– Обычно он с Коляном и с Димоном ходит, – ответила Алла, – наверно они и будут.

– Лет-то им по сколько?

– В прошлом году закончили школу.

– А почему не в армии?

– Димон вроде в институте учится, а эти двое откосили.

– Ай, как не по-пацански всё это, – заметил я. – Ну идем, Дездемона Ивановна.

Звонок уже довольно давно прозвенел, так что большинство учеников уже успели разбежаться по домам, остались единицы. Одним из оставшихся оказался Половинкин из аллиного класса.

– Антон Палыч, – мигом вылетело из него, когда он видел нас вместе, – а куда это вы Алку повели? В детскую комнату милиции? – и сам заржал своей немудрящей шутке.

– Почти, – вежливо ответил я ему, – идём записываться в кружок авиамоделизма.

Эти слова на некоторое время отправили Половинкина в нокдаун, так что более ничего он сформулировать не смог и отстал от нас.

– Слава богу, – сказала Алла, – достал он меня, этот Половинкин… а нам вот сюда надо.

И она показала на узенькую тропку, идущую аккуратно между школьной оградой и забором соседнего стадиона без названия – хоккейная коробка и футбольное поле, а на краю снаряды для гимнастических упражнений. То есть, то, куда я по утрам бегаю.

– А по дороге не проще ли было бы? – спросил я у неё.

– По дороге дальше, и потом – Волобуев же здесь меня ждёт, а не на дороге.

– Как хоть его зовут-то, твоего Волобуева?

– Игорем… но так его никто не называет, он на Быка откликается.

– Что, такой же здоровый и с рогами?

– Здоровый, это да… но рогов нет… пока нет… а вот и он, они то есть.

Алла остановилась, как вкопанная, потому что за очередным поворотом тропинки, скрытым кустами сирени, нарисовались трое подростков… да что там подростков – трое парней, на вид довольно высоких и крепких физически. Все они курили что-то вонючее и выпускали в небо струи белёсого дыма.

– А кто это к нам пришёл? – так глумливо начал беседу тот, что был посередине, очевидно тот самый Волобуев. – Это Алка-целка к нам пришла, щас она у нас отсасывать будет.

Остальные двое загоготали, а Волобуев длинно и прицельно сплюнул, но не достал до нас.

– А после этого у неё уже целки не будет, – добавил второй парень и тоже длинно сплюнул.

– А ты, папаша, – это уже ко мне обращение было, – иди себе, к тебе у нас никаких претензий нету.

– Подожди, – попытался остановить его Колян, – это ж вроде Мопед…

– Какой Мопед? – переспросил старший.

– Учитель в этой школе… алгебры что ли…

– Да, – вступил в диалог я, – я учитель в этой школе, алгебре и геометрии учу.

– И чего дальше? – угрюмо глянул на меня исподлобья Волобуев.

– А дальше, Игорёк, будет вот что – если хотя бы кто-нибудь из вас тронет эту девочку одним пальцем, я, Игорёк, сделаю всё, чтобы вы все трое с осенним призывом отправились в ряды нашей Советской армии. В стройбат все трое.

– Я в политехе учусь, у меня отсрочка, – пробурчал Колян.

– А тебя сначала из политеха вышибут, с волчьим билетом, а потом уже в армию пойдёшь.

– Ша, пацаны, – сказал Волобуев, – тут реальная засада, валим.

И они как по команде повернулись через левое плечо и исчезли за кустами сирени.

––

– Спасибочки, Антон Палыч, – Алла ещё раз чмокнула меня в щёку, тут же, впрочем, стерев помаду платком. – А они опять не будут приставать?

– Маловероятно, – ответил я, – я вроде их качественно убедил. А если что-то вдруг сбойнёт, тогда и будем беспокоиться. Ну я обратно в школу, там ещё одно дело неотложное есть.

– Какое? – тут же начала пытать меня она с милой улыбкой.

– Коммерческая тайна, – отшутился я. – Завтра узнаешь.

– А почему коммерческая? – спросила она.

– Потому что связана с некоторой выгодой для носителей этой тайны, – туманно ответил я.

– В фильме по телевизору недавно такое выражение употребляли, – наморщила она лоб, – «Банда Доминаса», кажется, он назывался.

– Ну вот видишь, выражение значит расхожее, можешь употреблять время от времени.

И я развернулся передом к школе, а спиной к этому дурацкому перформансу.

Такой хоккей нам не нужен

Прошёл прямиком в учительскую, на своё рабочее место возле стены – все лучшие места возле окон были разобраны старослужащими товарищами. На часах половина третьего… что-то в голову ничего не лезло по поводу славной победы наших спортсменов, поэтому я открыл первую тетрадку из пачки контрольных в десятом-В. Мне лучше думается, когда выполняешь механическую работу – а что может быть более механическим, чем проверка каракулей наших учеников? Да ничего.

Выпал Обручев, тот который сидит сзади Аллы и щиплет её в спину, судя по её заявлению. Тэээк, математика, Витёк (а его Виктором, оказывается, звали), это явно не твоё… три ошибки в двух задачах… ладно, на три балла, будем считать, что нарешал.

– Антон Палыч, – раздался голос мне в спину, с заигрывающими, причём, такими интонациями, это была та самая завуч с пергидролевой причёской (у нас два завуча, у первой, которая учебными делами заведует, есть свой кабинет, а эта вот, по воспитательной части, сидит в общей учительской).

– Слушаю вас, Валентина Игоревна, – повернулся я лицом в ту сторону.

– Вы не поможете мне ящик у стола открыть – тут явно нужна грубая мужская сила, – и она потрясла ручку ящика, чтобы показать, что он заклинил.

Вот только для полного боекомплекта мне заигрываний завучей не хватало, с тоской подумал я, но встал и без слов начал проверять, что там стряслось у неё с ящиком. Ничего серьёзного там не произошло, простой перекос, у нашей советской мебели и не такое ещё случается. Ящик я выдвинул через десять секунд, после чего пояснил:

– Он и дальше заедать может, поэтому лучше бы смазать вот эти направляющие чем-нибудь типа солидола… можно обычным подсолнечным маслом, если солидола не найдётся.

– Спасибо вам огромное, Антон Палыч, – расцвела в улыбке завуч, – что бы я без вас делала.

Но тут в комнату вошла англичанка Софья и Валентина быстренько свернула свои благодарности.

– Антон Палыч, – обратилась англичанка ко мне, – ну как, надумали что-нибудь по завтрашнему мероприятию?

– Какому мероприятию? – встрепенулась завуч Валентина, – почему я о нём ничего не знаю?

– Оксана Алексеевна поручила нам с Софьей придумать что-нибудь насчёт нашей победы над канадскими профессионалами, – счёл нужным пояснить ситуацию я, если у директора тут такие тайны от своего заместителя, то я крайним быть не желаю.

– Ааааа, – сделала умное лицо завуч, – они и точно вчера должны были играть, у меня сын следит за этим делом, а я только краем уха слышала. И что, наши действительно выиграли?

– По информации директора да, – осторожно добавил я, – вечером будет трансляция по ТВ, народ сильно обрадуется, так что по мнению директора неплохо бы было трансформировать эту радость во что-то общественно полезное.

– Ну тогда конечно работайте, не буду вам мешать, – с некоторой грустью заявила Валентина и погрузилась в изучение чего-то методического на своём столе.

– Может, переместимся куда-нибудь в тихое место? – предложил я Софье, а она с видимой радостью согласилась.

– Сейчас же почти все классы свободны, давайте хотя бы… да в мой лингафонный кабинет перейдём.

И я согласился, и мы туда переместились.

– А что, Соня (можно без отчества? Да ради бога), вот эти коробочки на столах когда-нибудь работали? – указал я на приборы с гнёздами для наушников.

–На моей памяти нет, – ответила она, – хотя в кладовке у нас валяются какие-то железки, и завхоз даже говорил мне, что они предназначены именно для этого кабинета.

– Надо будет посмотреть, – отвечал я, – вдруг оно рабочее… но мы, собственно, здесь не для того собрались, а для чего?

– Для завтрашнего мероприятия, – улыбнулась Софья.

– Точно, по поводу хоккея, – ответно улыбнулся я и прошёлся вдоль парт туда-сюда, мне на ходу лучше думается. – Итак, сборная СССР-сборная Канады, победа нашего спорта с крупным счётом… если директорша нам не врёт.

– Как можно так думать, Антон, – округлила глаза Софья.

– Да, это я не туда зарулил, – поправился я, – однозначная победа социалистического образа жизни над капиталистическим. Это надо обыграть… предложения какие-то будут?

По лицу Сони было отчётливо видно, что никаких предложений, а равно проектов и открытий у неё нет и не предвидится.

– Понятно, – буркнул я, – тогда пойдём от противного.

– Это как? – удивилась она.

– Ну как-как… наши люди что делают? Ударно трудятся и приближают коммунистическое завтра. А канадские капиталисты что?

– Лодырничают?

– Ну не так уж прямо в лоб – эксплуатируют человека человеком и отбирают у сирых и убогих прибавочную стоимость. Наши добрые, те злые. Харламов, к примеру, широкой души человек, а этот… Фил Эспозито жлоб, за копейку, то есть за цент удавится.

– Ясно, – заявила Соня, – только как же мы эти факты переложим в формат нашего мероприятия.

– Элементарно, Ватсон, то есть Софья Пална – сейчас сядем и напишем задорные частушки на требуемую тему. В которых обыграем фамилии хоккеистов.

– Наших-то я всех почти знаю, – жалобно ответила Соня, – а вот канадцев не очень.

– А я тебе помогу, садись за стол и записывай. Значит номер раз – Фил Эспозито, он, кстати, натуральный жлоб и злостный антикоммунист, его в первую очередь надо использовать. Потом братья Маховличи, Питер и Френк.

– Тоже жлобы?

– Не, эти получше, но ненамного, этнические украинцы кстати. Далее – вратарь Драйден, защитник Бред Парк… у этого имя очень удачное, надо обыграть, нападающие Бобби Кларк и Пол Хендерсон. Хватит?

– Ещё паручку давай, для ровного счета.

– Тогда добавь туда Паризе и Перро… да, как у сказочника фамилия, только он не Шарль, а Жильберт. И слушай начало первого куплета:

Насмеёмся до упаду,

Я включил секундомер.

Там хвалёную Канаду

Победил СССР.

– Здорово, – Соня аж раскраснелась, записывая мои вирши, – а ещё?

– Можно и ещё, – задумался я.

Дело будет шито-крыто,

Пережив насмешек вал,

Злого Фила Эспозито

Наш Харламов обыграл.

-Ещё лучше, – поддакнула она, но ты давай дальше, не останавливайся.

Но дать дальше мне не было суждено, потому что в дверь просунулась директорша, которая дурным голосом завопила «Ну что вы тут сидите, идите помогать скорее!». Мы и сорвались с места вслед за ней. Идти оказалось недалеко, до мужского сортира на этом же этаже. Там на полу возле умывальников лежал Ваня Красногоров, средний троечник из среднего восьмого класса. И голова у него была основательно разбита… рядом суетилась наша штатная медсестра Ирина.

– Да что ж это такое делается, – причитала она, зажимая Ванечке рану тампоном из марли, – скоро убивать что ли начнут прямо в школе?

– Отставить причитания, – по-военному строго указала ей директорша, – Ванечка, говорить можешь?

– Могу, Валентина Игоревна, – писклявым голоском отчитался Красногоров, – только медленно и немного.

– Врачей надо вызывать? – это она уже медсестру спросила.

– Рана неглубокая, – ответила она, – заживёт и без врачей.

– Красногоров, что тут случилось?

– Упал, Валентина Игоревна, – еле слышно отвечал тот.

– Ясно, не хочешь никого сдавать, – резюмировала директорша, – имеешь право… только учти, дорогуша, что побили тебя один раз, могут и второй-третий тоже, причём гораздо сильнее. Антон Палыч, – неожиданно обратилась она ко мне, – вы, как единственный мужчина здесь, должны поговорить с Ваней.

– Пожалуйста, – пробормотал я, – поговорю, как мужчина с мужчиной. Бинтовать рану будете? – спросил я у медсестры.

– Заклею, – ответила она, – до свадьбы заживёт.

– Да, а что там у вас с завтрашним мероприятием? – вспомнила вдруг директорша.

– Мы с Софьей накидали возможных вариантов – тогда она вам всё расскажет, а я провожу Красногорова до дому, ладно?

– Ладно, – согласилась она и вместе с англичанкой скрылась за поворотом коридора.

А медсестра аккуратно приладила пластырь к повреждённому красногорову месту и мы вдвоём подняли его на ноги.

– Голова не кружится, идти сможешь? – спросила она его.

– Смогу, – уже более уверенным голосом ответил он.

– Ну и ладушки… Антон Палыч, я… то есть мы на вас надеемся.

– Постараюсь оправдать, – буркнул я и взял Ваню под локоть, вдруг шлёпнется ещё.

––

– Ну что, расскажешь чего-нибудь или продолжим в партизанов играть? – спросил я, когда мы вышли на школьный двор.

– А то вы сами не догадываетесь, – это всё, что смог ответить.

– Догадываться это одно, а знать совсем другое, – указал ему я, – Дубин что ли постарался?

– А кто ж ещё…

– Деньги хотел отобрать?

– Не, тут дело серьёзнее, – перешёл Ваня на деловой тон, – у него на вас огромный зуб вырос… клык даже.

– Это я, допустим, и так знаю, – отвечал я, – а ты-то тут при чём?

– А он захотел, чтоб я ему подыграл на завтрашнем уроке, когда он вас изводить начнёт, а я отказался…

– А почему ты отказался?

– Да вы вроде человек хороший, – посмотрел он на меня изучающим взглядом, – зачем, думаю, хорошему человеку гадости делать.

– Спасибо конечно за хорошего… а что за гадость – детали давай.

И Красногоров выдал мне все детали, которые успел узнать от двоечника и оболтуса Дубина.

Фил Эспозито и Валерий Харламов

У меня и телевизор в квартире имелся, как же без него – УЛПТ вариант Чайка-4 выпуска орденоносного Горьковского телевизионного завода. На длинных прикрученных снизу ножках. Показывал аж целых две программы, первую… центральная она ещё называлась, где и вторую, тут были «Спокойной ночи, малыши» и врезки местного Новокалининского телевидения.

Хоккейную трансляцию, естественно, надо было ждать на первом канале, на втором иногда показывали только хоккей местного многострадального «Калининца», обитающего во второй лиге союзного чемпионата. Соорудил себе бутерброд с российским сыром, вскипятил чайник, налил чая и приготовился ждать товарища Николая Озерова с сакраментальной фразой «Такой хоккей нам не нужен»…

Кстати, раз уж начал про Озерова – многие наверно слышали историю, как он выматерился в прямом эфире и его после этого отлучили от телевидения на год или два. Причём назывались даже и конкретные матчи, когда это произошло (от хоккея ЦСКА-Динамо в 69-м году до футбола СССР-Бельгия на чемпионате мира 70 года). А фразу, которая у него вырвалась впопыхах, все передавали одинаково – «гол…х-й… штанга». Так вот, заявляю совершенно ответственно – не было этого никогда, ни на хоккее, ни на футболе, ни в 69, ни в 70 годах. А в эфире его действительно не было некоторое время, так это, потому что лечился он полгода почти.

Я включил свой телевизор, выложил на стол в комнате недопроверенные контрольные десятого-В (восемь рублей за проверку получаешь, Антоша? Люби, значит, и саночки возить), и прослушал познавательную лекцию человека в белом халата под названием «Алкоголизм. Беседы врача». И тут раздался звонок в дверь.

– Привет, Антон, – сказал мне мужик в майке-акоголичке и отвислых трениках, я уже выучил, что это сосед дядя Петя из 25 квартиры. – У меня тилявизор накрылся, можно я у тебя хоккей посмотрю?

– Да ради бога, заходи, – сказал я ему.

– Ты не думай, – ответил он, проходя в комнату, – я с понятием, я вона чего прихватил.

И он вытащил из-за пазухи бутылку водки под народным названием «Коленвал»… буквы в этом Коленвале были на разной высоте, очень похоже на эту деталь машин и механизмов, преобразующую усилия от шатунов в крутящий момент.

– Да не надо, дядь Петь, – поморщился я, – у меня завтра с утра ответственное мероприятие.

– Ну не хочешь, как хочешь, – быстро согласился он и спрятал бутылку обратно. – Чего это идёт?

– Не видишь, лекция для алкоголиков, – ответил ему я. – Щас закончится и хоккей будет.

– Как там мой пацан-то? – перевел он разговор.

– Ээээ, – только и смог ответить я, потому что в упор не помнил его пацана, – в каком он классе-то учится?

– Дык в восьмом же… Васёк он…

– Дубин? – молнией пронеслась у меня мозгу догадка.

– Дык раз я Дубин, куда ему деваться.

– Учится твой пацан, – угрюмо продолжил я, – с тройки на двойку. И дисциплину нарушает – ты бы уж его подтянул бы… хотя бы с дисциплиной, а то сидит на уроках развалясь и ноги ещё в проход вывалит.

– Дык длинные они у него, под партой не помещаются, – начал оправдываться дядя Петя. – А насчёт дисциплины я поговорю, прям сегодня после хоккея и поговорю…

Лектор в белом халате быстро свернул свою речь про изменения печени у хронических алкоголиков, и вместо него на экране появилась заставка Интервидения с Кремлём на заднем плане. Если кто-то забыл, напомню – Интервидение это теле-объединение социалистических стран (куда входила, впрочем, и одна капстрана, Финляндия). Возникла где-то в 60-е году в пику такому же европейскому объединению под названием Евровидение с центром в Брюсселе. Отвечало это Интервидение, как понятно из названия, за связи телекомпаний соцстран… с капстранами тоже какие-никакие отношения поддерживало – в частности вот эту трансляцию из Монреаля сумело организовать.

А потом без дальнейших задержек на экране возникла картинка из большого хоккейного стадиона, где орган наигрывал Калинку, а потом сквозь эфирные шумы прорезался голос Николай-Николаича «Добрый вечер, дорогие телезрители. Говорит и показывает Монреаль».

– Чего это они? – удивлённо спросил дядя Петя, – наши песни играют.

– Это они так нас приветствуют, – пояснил я, – не враги же мы им в самом деле, вот и поставили русскую народную.

– А когда они к нам приедут, мы тоже канадское народное поставим? – задал логичный вопрос он.

Я надолго задумался…

– Ты знаешь, нет у них ничего такого… но можно что-то американское народное вместо этого выдать – у них там вроде бы стиль кантри популярен.

А Озеров тем временем начал представлять участников игры, сначала по правилам наши шли.

– А чего Фирсова-то нет? – спросил дядя Петя, – лучший же наш нападающий.

– У него, я слышал, какие-то тёрки с Бобровым случились, вот он и отцепил его в последний момент.

– Ох, зря он это сделал, – только и успел сказать он, как Эспозито закатил первый гол Третьяку, а чуть позже Хендерсон повторил его успех. – Ну нихрена ж себе начало, это дело требует смазки, – и дядьпетя полез открывать свой Коленвал.

– Ты погоди, дядьпеть, – остановил его я, – тут разведка донесла, что в конце всё должно сложиться удачно – тогда и выпьешь, но не с горя, а с радости.

– А не врёшь? – подозрительно посмотрел на меня он.

––

По окончании матча дядя Петя сорвал голос, радуясь успехам Харламова и Ко, и выдул в одно горло всю бутылку – я проводил его до двери его квартиры, а то бы сам он не дошёл. Сдал с рук на руки Васе Дубину… надо ж, пропустил я этот момент, что он живёт в одном подъезде со мной…

Утро туманное

Проснулся в шесть, как и обычно… полежал немного на своём диване и поразмышлял о делах своих скорбных. Нет, тактически всё ясно, что предпринимать – сейчас вот идти на стадион на разминку, потом в школу проводить занятия и сочинять постановку по поводу нашей победы в Канаде. А вот со стратегией у тебя беда, дружок…

Согласен, ответило моё второе полушарие, отвечающее за обработку поступающей информации и выработку оптимальных решений, если брать картину в целом, то совершенно непонятно, какие у тебя долгосрочные цели, а не вот-то уроки и классные часы… кстати завтра у тебя предстоит он самый, классный час в десятом-В, подготовился?

Об этом я подумаю завтра, заторможено ответил я этому полушарию, а пока давай тактикой займёмся. Окей, обрадовалось другое полушарие, а я уж думало, про меня забыли совсем. Что будешь делать с дубиной Дубиным? – спросило оно меня.

Профилактическую работу проводить, ответил я, да и хватит меня грузить – в классах грузят, в учительской грузят, соседи тоже вон не отстают, теперь и вы взялись? Всё, иду на стадион.

А вот вы наверно будете смеяться, но вчерашнему моему призыву присоединяться к моим тренировкам последовало аж трое – Ваня Красногоров, это понятно, почему, а ещё две девочки, отличница Аня Сойкина из 8-го класса и (трам-та-дам) Алла Лосева в спортивном костюме в обтяжечку.

– Мы пришли, – сказала за всех Алла, – вы же всех приглашали.

– Очень хорошо, – только и придумал я, что им ответить, – давайте сразу и приступим.

Технологию тренировок я в своё время почерпнул в одной группе Вконтактике, она универсальная, для всех возрастов и видов спорта годится, вот и сейчас тоже…

– Встали в ряд… отлично, ноги на ширине плеч. Руки в стороны… вверх… вперёд… назад… плавные махи, как я показываю.

Ну и показал, как это делают в ушу… потом размяли ноги… потом поясницу и плечевой пояс. Далее пошли приседания и прыжки. Полчаса очень быстро пролетели. Выпуклости и впадины Аллы отвлекали меня, конечно, от руководства тренировкой, но пришлось взять себя в руки.

– А когда мы к чему-нибудь более существенному перейдём? – спросил Ванечка.

– Через неделю примерно, если не отвалитесь по дороге, – ответил я. – А пока подготовительную работу будем проводить. На сегодня всё, через сорок минут уроки начинаются.

И мы разбежались по своим домам. А через полчаса я уже сидел в кабинете директора и выслушивал её рекомендации по проведению мероприятия.

– Проводить всё это мы будем в спортзале, больше негде. После шестого урока, длительность полчаса… ну или сколько у вас там получится. Освобождаю вас и Софью Ивановну от последнего шестого урока – подготовите всё, как следует.

– Нам бы ещё учительницу рисования, – попросил я, – плакаты какие-никакие сделать бы, а художественные способности только у неё имеются.

– Хорошо, Ираиду Львовну тоже подключаем. А сейчас идите, звонок вот-вот прозвенит.

Первый урок у меня был в восьмом, там где Ванечка и Дубин, взял журнал с учебником геометрии и поплёлся на свою Голгофу.

– Как наши вчера ихних! – встретил меня восторженный голос с задних рядов.

– Все смотрели? – спросил я у класса.

– Ага, да, а как же, – загомонили ребята на все голоса.

– Тогда по окончании уроков можете проследовать в спортивный зал, там будет акция по этому поводу.

– Чего будет? – настороженно спросил Красногоров.

– Ну акция, – пошевелил пальцами я, – не та, которая на бирже торгуется, а такая форма современного искусства. Торжественная линейка по поводу победы советского хоккея.

– Понятно, – так же на разные голоса раздалось отовсюду, а чёткую мысль сформулировала только отличница Анечка:

– Антон Палыч, так это только один матч прошёл, а всего-то их восемь будет… так что про окончательную победу говорить рано.

– Верно, – заметил я, – но первая выигранная битва даёт хороший задел всем военным действиям. Так что надо радоваться тому, что есть, и не забивать голову дальнейшим. А сейчас давайте уже займёмся геометрией.

И тут Дубин привёл в действие свой зловредный план – у стула, на который я собрался сесть, оказалась то ли подломана, то ли подпилена одна ножка. Красногоров мне вообще-то про другое говорил, наверно Вася поменял методику на ходу. Упасть я не упал, потому что координация у меня неплохая и при этом я ещё уцепился за крышку учительского стола, но и сесть мне не удалось, стул свалился на левый бок, а я остался в полуприседе. Ученики рассмеялись, но сдержанно и далеко не все.

– Ну и кто это сделал? – спросил я, не рассчитывая на честный ответ, но Дубин меня удивил – встал и ответил:

– Ну я.

– Это ты молодец, что признался, за это хвалю. Раз уж начал, продолжай – зачем ты ножку у стула отломал?

– Не отломал, а надломил, – угрюмо поправил меня Вася.

– Это меняет дело, – саркастически заметил я, – и зачем ты её надломил?

– Чтобы вы на пол упали, – достаточно логично продолжил он.

– А если б я и точно упал и при этом что-нибудь себе сломал, тогда что?

– Об этом я не подумал.

– А ты подумай, – безнадёжно махнул рукой я, – родителей твоих я вызывать не буду, всё равно рядом живём, но видеть я тебя больше не хочу. Сегодня, по крайней мере – свободен.

Дубин молча забрал свой портфель и вышел из класса.

– А мы продолжим про векторы, – объявил я остальным.

Торжественная линейка с сюрпризом

За время, которое нам высвободила директорша, мы с Софочкой успели сочинить ещё три куплета частушек, где в частности рифмовались Маховлич и торговля. И вдобавок с помощью учительницы рисования изготовили плакат с ударной надписью «Советские хоккеисты лучшие!» и рисуночком абстрактного нападающего с буквами СССР на фуфайке.

– По-моему этого вполне достаточно, – оценил я крепёж плаката к двум шведским стенкам. – Но сначала пусть директор скажет пару слов от себя – идея-то её, так что отсиживаться в сторонке неправильно будет.

– Поддерживаю, – синхронно кивнули головами Софья и Ираида, которая в пику своему дурацкому имени имела вполне даже привлекательный вид.

Тут прозвенел звонок, и я поспешил в кабинет директора донести до неё, что все приготовления сделаны и можно собирать народ.

– Речь, говоришь, сказать? – задумалась она. – Это можно, только ты бы мне хотя бы тезисы набросал, а то тема для меня новая, боюсь сбиться.

– И учеников надо бы аккуратно перехватить по дороге, а то разбегутся все, – добавил я.

– Верно… я иду перенаправлять народ в спортзал, а ты пиши тезисы… трёх-четыррёх достаточно будет.

Сложилось всё вполне удачно, всех ребят и девчат, конечно, загнать в зал не удалось, но около половины собрались и построились. Директриса торжественно объявила цель собрания, а потом зачитала, сверяясь с бумажкой, мои тезисы. А далее на передний план выступили мы с Софьей и на два голоса и на известный народный мотив исполнили свои куплеты. Ученики откровенно ржали, а в конце дружно поаплодировали.

– Может, кто-то хочет ещё что-нибудь добавить? – неожиданно спросила директриса вместо того, чтобы закруглить собрание.

– Я хочу, – немедленно поднял руку Вася Дубин.

Оксана Алексеевна поморщилась, видимо у неё тоже были какие-то свои разборки с ним, но махнула рукой.

– Выходи к микрофону, – разрешила она, – и выкладывай всё, что там у тебя накопилось.

И он вышел и вполне профессионально пощёлкал пальцами по микрофону. Но сказать ничего не успел, потому что в коридоре, примыкающем к спортзалу раздались вдруг невнятные крики, а потом в дверь громко закричали «Пожар!» и «Горим!». И дымком оттуда пахнуло, из коридора.

– Кто горит? Где горит? – это первой среагировала директорша.

– Кабинет Эн-Вэ-Пэ горит! – заорала учительница пения Лариса Степановна, – на третьем этаже всё в дыму!

– Спокойно, – начала распоряжаться директор, – без паники. Отсюда есть чёрный выход на спортплощадку, дети выходят через него.

– Ключ от него в учительской, – напомнил физрук Фирсов.

– Бегом в учительскую за ключом, – скомандовала она ему.

– И пожарных бы надо вызвать, – вставил своё слово я, – телефон в учительской и у вас есть.

– А Софья бегом в мой кабинет звонить 01, – крикнула она мне. – Остальные стоят на своих местах и не дёргаются.

– Тут парочка огнетушителей есть на каждом этаже, может, попробуем своими силами что-то сделать? – продолжил делать предложения я.

– Тоже верно… иди проверь, есть ли на третьем этаже кто-нибудь, если есть, немедленно спускай их сюда, а сам попробуй свою идею с огнетушителем.

– А можно я с ним пойду? – к нам сзади незаметно подкрался трудовик Антонов, всю беседу он поэтому хорошо слышал.

– Я не возражаю, – ответил я, – одна голова хорошо, а две лучше.

– Идите уже скорее, – махнула рукой она, и мы быстренько вымелись в коридор второго этажа.

– Проверяй все двери, – сказал я Антонову, звали его кстати Егор Кузьмич, – не спрятался ли кто там, а побегу искать огнетушитель.

Искать его пришлось недолго, пожарный щит красовался на самом видном месте напротив туалетов. Егор тем временем присоединился ко мне.

– Всё заперто, – шмыгнул он носом.

– Тогда на третий этаж пошли… стой, вот тебе платок, если там сильное задымление, дышать будешь через него.

– А если нет?

– Тогда можешь как обычно.

Коридор третьего этажа оказался не так, чтобы совсем в дыму, но пованивало конкретно. Горело, как и было сказано, за дверью с табличкой «Начальная военная подготовка».

– А что там вообще может гореть? – спросил я у напарника.

– Как что, – ответил он, – парты, доска, подоконники.

– Это понятно… а ничего взрывоопасного там не может быть, как считаешь?

– Там же всё учебное, всё просверленное и распиленное, – посмотрел на меня, как на несмышлёныша, трудовик.

– Ну тогда попробуем выбить дверь, она тут внутрь открывается…

Я вынес дверь с первой же попытки, замок очень хлипкий оказался – внутри было больше дыма, чем до этого, но видимость имелась.

– Вон оно чего горит! – заорал Егор, показывая на кучу ветоши между учительским столом и доской.

Я немедленно направил на источник огня огнетушитель и врубил его… попытался то есть врубить, течь из него ничего не хотело.

– Да не так, дай сюда, – отобрал у меня огнетушитель Егор и проделал какие-то манипуляции с запорным механизмом.

Это сразу помогло, струя была сильной, но недолгой… этого, правда вполне хватило. Куча зашипела и угасла…

– Надо пойти пожарников встретить, – заметил я, – на всякий случай.

– Иди, а я тут покараулю, – согласился трудовик, – стой… как думаешь, откуда тут эта куча взялась и кто её поджог?

– Не знаю, – пожал плечами я, – но она явно не сама сюда прибежала…

Забежал сначала в спортзал, увидел, что всех школьников эвакуировали на улицу и доложил по начальству о проведённой работе.

– Ой, молодец, Антоша, – перешла на более приземлённые тона директорша, – надо будет тебе премию выписать в квартал.

– А я не откажусь, – скромно ответил я, – выписывайте. Ну я иду встречать пожарников, они же всё равно когда-то должны до нас добраться.

Пожарники (они же пожарные, как любят указывать отдельные граждане) прибыли довольно споро, я их тут же проводил на третий этаж к кабинету НВП и показал место происшествия.

Методический день

Разбирательства по поводу пожара продлились чуть ли не до ночи – по умению писать бумажки, прикрывающие задницу, пожарники стоят, наверно, впереди всех прочих служб и организаций. Хотели между делом и следователей подключить, но директорша отстояла честь мундира, ущерб небольшой, всё закончилось успешно, накажем виновных и наградим отличившихся мы сами в рабочем порядке.

А вот насчет виновных вопрос оказался интересным… военрука, как ответственного за кабинет, в коем произошло возгорание, в нашей школе не оказалось. Как класса, не было его, военного руководителя. Потому что предыдущий ушёл на заслуженный отдых в мае, а нового пока не нашли.

– Ну и на кого теперь этот дело списывать? – строго посмотрела на всех по очереди директорша.

Все мялись и пожимали плечами, и в самом деле, кто ж тут виноват, кроме высшего руководства, но ему вот так прямо в лицо этого не скажешь, себе дороже.

– А давайте на того, кто отвечает за пожарную безопасность всей школы, – предложил выход я.

Оксана порылась в стопке приказов и распоряжений, нашла нужный и оказалось, что этим крайним назначили в прошлом году меня, вот так новость…

– Что будем делать, Антон Палыч? – по-прежнему строго спросила она меня, глядя осуждающим взглядом из-под очков с диоптриями.

– Охохо, – только и смог ответить я, – объявите мне выговор с занесением что ли и на этом закроем тему. Я создал проблему, я её и устранил.

– Тогда премия отменяется, а выговор будет без занесения, – резюмировала директорша. – Да, и надо б разобраться, откуда в этом кабинете куча мусора образовалась, и кто её зажёг…

– Разберёмся в рабочем порядке, – опять-таки вылез с предложением я, потому что все остальные не мычали и не телились. – А теперь давайте уже расходиться по домам, надо к завтрашнему дню подготовиться, тем более, что у меня классный час намечен.

– Какой ещё классный час? – спросила Оксана, – у вас, Антон Палыч, завтра методический день и обучение в городском метод-кабинете.

Не может быть, мысленно воскликнул я, залезая в расписание… оказалось, что директорша кругом права – завтра четверг, а это методический день для всех учителей математики города. Вместо субботы, они же тут учебные сейчас, вот и сделали для каждого профильного учителя такие отдушины. Раз в месяц по этим четвергам обучение в городе, а в остальные дни просто выходной.

Для полного счастья не хватало только узнать, где и когда это методобучение состоится, но при всех я уж задавать такой вопрос не стал, отложил на потом. Вышли из школы вместе с англичанкой Софьей.

– Ты такой молодец, Антон, – немедленно начала она высказывать наболевшее, – так ловко с этим пожаром разобрался, я бы так не смогла.

– Угу, – промычал я, – и получил в итоге взыскание.

– Это ерунда, у нас у каждого по 2-3 штуки взысканий в году бывает, на итоговую премию они не влияют.

Тут мне надо бы было, наверно, уцепиться и вытащить из неё подробности этого итогового премирования, но голова у меня была занята другим.

– Слушай, Соня, у меня вот совсем из головы вылетело – где этот городской кабинет находится и ко скольки туда ехать?

– Провалами в памяти страдаешь? – участливо спросила она.

– Не так, что очень, но бывает иногда, – осторожно пояснил я.

– Переулок Обозный, пять, начало в девять, конец в час. Как доехать, рассказать?

– Если можно…

– Возле Дворца культуры садишься на тридцатку и едешь до конца. Там разберёшься, – коротко пояснила она. – А мы уже пришли, я вот здесь живу, – и она махнула рукой в сторону дома, для разнообразия это была не хрущоба, а двухэтажный барак из брёвен, такое добро у нас строили ещё до войны, но почти всё снесли.

– Мда, – сказал я, посмотрев на барак, – жильё малокомфортабельное… наверно и воды с газом тут нету.

– Газ есть, на кухне плита стоит, – ответила она, – а с водой плохо. С ведрами до колонки приходится бегать.

– И помыться можно только в субботу в бане… – полуутвердительно продолжил я.

– Угадал… но по средам тоже можно, у нас баня два раза в неделю работает.

– Так приходи ко мне, – нагло предложил я, – у меня ванна есть и горячая вода, если колонку зажечь.

– Ага, всё брошу и побегу, – весело ответила она, – это как-то не очень прилично будет, если молодая девушка пойдёт к холостяку ванну принимать. Что люди-то скажут?

– Да, об этом я и не подумал, – почесал голову я, – ладно, как-нибудь приведём этот вопрос к обоюдному согласию.

На лестнице встретил Васю Дубина, тот искоса посмотрел на меня, но сказать ничего не сказал, а только поскакал козлом на выход.

Поутру у нас опять была тренировка на стадионе (кроме вчерашних трёх школьников, ещё парочка добавилась из десятого класса), а затем я собрался и отбыл на остановку тридцатого автобуса типа «Икарус». Нет, не известного жёлтого варианта 620-й модели, который заполнил все города страны в конце 70-х, а его синего предшественника, с дурацкой фигурчатой решёткой радиатора, салон у него, впрочем, почти такой же был. А пока стоял на остановке, два моих полушария мозга опять начали баттл насчёт стратегии и тактики.

– Ученики там, ученицы, – начало левое, аналитическое, а правое, эмоциональное, тут же добавило «с третьим бюстом», – алгебра, методические кабинеты, классные часы – это всё замечательно. Но не собираешься же ты всю свою вторую жизнь вариться в этом тихо булькающем котле… или собираешься?

– А что в этом плохого? – возразило правое, – сделать несколько сотен подростков немножко лучше, чем они раньше были?

– Плохого ничего, но и хорошего тоже немного, – немного сбавило тон левое, – тем более, что есть шанс сделать кое-кого немного хуже, чем до этого. А надо бы на какую-то большую тему выплыть, а потом вспахивать и засевать её… квадратно-гнездовым способом. Чтобы сделать счастливыми чуть больше людей, чем те, что в периметре школы номер 160 сидят.

– Слушайте, – сказал я сразу обоим полушариям, – чем лаяться друг с другом, лучше б объединились и посоветовали мне чего-нибудь общественно полезного.

– Был такой… ну то есть есть Шаталов, Виктор кажется, – подумав, начало правое полушарие, – разрабатывал принципиально новые методы обучения… у него, если не ошибаюсь, двоечников вообще не было, все были чуть ли не отличниками.

– Не пойдёт, – быстро возразило левое, – он уже засветился, в прошлом году Комсомолка о нём огромную статью тиснула. Так что только если в последователи записаться. Да и потом – широкого распространения его система так и не получила, всё осталось локальным в пределах… ну города, где он работал.

– Значит, Шаталова вычёркиваем, – со вздохом объявил я, – о, мой автобус едет, загружаемся и продолжаем наш диспут внутри.

Сидячие места все были заняты, да я особенно на них и не стремился, мало что ли сидеть в течение дня приходится. Встал на задней площадке, пробил талончик в настенном компостере и уставился в окно на проносящийся мимо городской пейзаж. А правое полушарие тем временем выдала на-гора такую вот штуку:

– Антоша, а зачем это ты там заикнулся про секцию авиамоделизма?

– Когда? – не понял я.

– Брось придуриваться – когда с Аллой на разборки шёл и Половинкин спросил, куда это вы собрались.

– Аааа, – вспомнил я, – так это… ляпнул первое, что в голову пришло. Ни к чему не обязывающее.

– А мысль тем не менее была интересная, – продолжило правое, а левое подхватило, – оно дело говорит, Антон, прислушайся.

– Так-так-так, – начал собираться с мыслями я, – на беспилотники что ли намекаете?

– Точно, на дроны-квадрокоптеры-БПЛА, – ответило левое, – что за слово, кстати, дурацкое «дрон», не знаешь случайно, что означает?

– Случайно знаю, – любезно пояснил я им обоим сразу, – это от английского drone, то есть «трутень».

– Странное название англичане для них придумали… – задумчиво сказало правое, – но ладно, сейчас не об этом. Направление перспективное, сварганить рабочие модели можно чуть ли не на коленке… ну с помощью авиамодельного кружка конечно. Выхлоп будет существенный, засветишься по полной программе, если всё пойдёт, как надо.

– Да понял я, понял, – ответил я им, – накидайте ещё чего-нибудь, раз уж начали идеи генерировать.

– Нинтендо, – тут же откликнулось левое, – это название тебе ничего не говорит?

– Говорит, – отвечал я, – электронные игры они делали, первыми в мире, но там же микросхемы нужны и эти… жк-экраны, а у нас и с этим, и с тем пока туго.

– Да есть уже и то, и это, просто места надо знать, где брать – институт тут недалеко стоит, профильный, надо только придумать, как туда зайти. А при институте завод, называется телевизионным, но это для отвода глаз – так-то он разную военную радитехнику клепает. Там точно все запчасти найдутся.

– Хорошо, это я уяснил (хотя как пробраться обычному учителю на секретный военный завод, это большой вопрос) – дальше давай жги.

– Уокмэн, – выдало уже правое.

– Угу, – тут же включился я, – революционное изделие фирмы Сони, лет через 5-6 появится.

– Есть шанс забить Сони баки… если подсуетиться, конечно – это ж обычный магнитофон, только сильно миниатюризированный. Все детали можно найти в кружке «Юный радиотехник», наверняка рядом с авиамодельным такой есть.

– Хорошо, но это всё занятия для мальчиков, – сделал я ремарку, – а девочкам чем заняться?

– Так известное дело, красотой, – тут же парировало правое. – Тренажёры для занятий физкультурой пусть изобретают. Заодно фитнес можно развить лет на 20 раньше, чем он появился.

– Ну вы сегодня ударно поработали, – похвалил я полушария, – надо вам премию какую выписать… а мы, кажется, уже и приехали.

А правое полушарие перед тем, как уйти на заслуженный отдых, ехидно заметило:

– Но для начала ты бы разобрался с личными проблемами – с Васей Дубиным, который тебя инвалидом мечтает сделать, с Аллочкой Лосевой, которая к тебе неровно дышит, и с кучей мусора, коя в кабинете НВП вдруг воспламенилась.

– Кончай грузить уже, – сердито цыкнул я на него, – и так у меня перегруз наблюдается, так что ко дну могу пойти.

Тридцатый автобус остановился на разворотной площадке в старой части нашего города – кругом была сплошная старинная застройка, характерная для российской провинции прошлого века. Справился у прохожего, где здесь Обозный переулок, оказалось совсем близко, два перекрестка прямо и один направо. На часах была половина девятого, есть время купить мороженого, подумал я и подошёл к киоску с незамысловатой надписью «Мороженое» с трёх сторон периметра. С четвёртой, может, тоже было, но она вплотную примыкала к кирпичной стене.

– Мне пломбир, пожалуйста, – попросил я, – с розочкой.

– Девятнадцать копеек, – бросила продавщица, выдала мне изрядно помятый стаканчик, а потом добавила, – ну здравствуй, Антоша.

 Встреча с песней

Я поднял голову от прилавка (обычно же на продавщиц в униформе внимания не обращаешь, они все какие-то одинаковые) и увидел Марину Шершень… мы с ней вместе в пединституте учились, судя по фотокарточкам, кои я нашёл в отцовской квартире. А если вспомнить письма, которые эта Марина отцу писала, у них было что-то вроде большой дружбы, местами переходящей в любовь. Но так почему-то и не перешедшей.

– О, привет, Марина, – ответил я ей, а потом задал глупый вопрос, – а ты что тут делаешь?

– Ты сам не видишь что ли? – грустно ответила она, – мороженое продаю.

– А как же пед? Ты же там отличницей вроде бы числилась.

–Ты не помнишь что ли, Антоша, на пятом курсе пришлось мне в академ уйти, да так и не восстановилась.

Была эта Марина не сказать, чтоб писаной красавицей, но что-то такое, удерживающее внимание мужского населения, в ней имелось. Ферромоны наверно…

– Понятно, – протянул я, – ты сегодня до скольки работаешь?

– До часу, потом у нас пересменка.

– И я тоже до часу в методическом центре занимаюсь, – обрадовался я, – давай после этого сходим куда-нибудь? Да, забыл спросить – может у тебя муж есть?

– Нет у меня никакого мужа, – отрезала она, – а у тебя жена есть?

– Аналогично, – коротко ответил я, – не нашёл пока. Ну так значит я сюда подхожу в час и мы по ходу дела определимся с направлением движения, лады?

– Лады, – улыбнулась она, – подходи.

И я отправился на встречу с прекрасным… в смысле на методические занятия. Вы никогда не посещали такие мероприятия? Завидую вам от всей души, потому что ничего, кроме смертной тоски, я в последующие четыре часа не испытал. Пока нам втолковывали о деталях преподавания тригонометрических функций и физическом смысле производной, это было ещё туда-сюда, но вишенкой, так сказать, на торте тут явилось выступление старшего методиста Коваля на тему «Повышение идейного уровня советских работников образования в свете решений 24 съезда КПСС». Тут уже от тоски мухи начали дохнуть.

Да и коллеги, собравшиеся на это мероприятие, были какими-то тусклыми и бесцветными, не на кого посмотреть с интересом даже было, не то что беседы заводить. В перерыве все толпой подались в буфет, да, и такой здесь имелся, а я не пошёл, ну его… вместо этого прогулялся туда-сюда по Обозному переулку, переходящему в центральную улицу Дзержинского. И посмотрел на нынешнюю моду, в чём сейчас люди ходят.

Ну, допустим, у мужиков всё просто и незамысловато – брюки из советской торговли, бессмысленные и беспощадные, почти обязательно расклешённые, приталенные рубашки самых невероятных расцветок, иногда джинсы плюс водолазка, но это редко. У женщин одежда выглядела посложнее, преобладали при этом мини-юбки, иногда очень-очень мини, и брючные костюмы типа того, в котором появлялась героиня Селезнёвой в фильме «Иван Васильевич». Некоторые вещи были из не вышедшего пока из моды кримплена, однако преобладали всё же натуральные ткани плюс замша с вельветом.

Джинсы пока ещё не стали мечтой миллионов, их было относительно мало, хотя в кино эта одежда уже просочилась – вспомним «Человека в проходном дворе» с Корольковым, который ловил уцелевших фашистких недобитков, или сразу уже «Золотую мину», там в джинсах ходили и положительные герои (Киндинов) и отрицательные (Даль).

На ногах преобладали тяжёлые неудобные ботинки фабрики Скороход у мужчин и самые разные варианты у женщин, от почти что открытых босоножек до сапогов до колен. Кроссовок, как и джинсов, тоже практически не встречалось, а те, что мелькали, выглядели смешно, отчётливо проглядывало родовое клеймо обувной фабрики в городе Кимры.

Однако все или почти все выглядели до безобразия счастливыми и уверенными в своём будущем, в отличие от постсоветского мира… ну ещё бы, родная советская обует, оденет, накормит, выучит и пристроит к какому-нибудь, но делу. Безработица тут явно никому не угрожала. Даже за злостные нарушения дисциплины. Даже если ты заработал судимость. Даже если ты сидишь на стуле и тупо полезного ничего не производишь. Единственное исключение тут, это антисоветчина, этого не прощают никому и никогда, что есть, то есть.

– Но мы же с тобой, Антон Палыч, в несистемную оппозицию пока не собираемся? – это вылезло на первый план правое эмоциональное полушарие.

– Честно говоря – нет и не хочется, – ответил ему я, – только в самом крайнем случае. Когда ничего другого не останется. А теперь брысь обратно в подсознание, – скомандовал я полушарию и вернулся к своим баранам.

Но не сразу, по дороге мне встретился киоск «Союзпечать», это дело сложно было обойти стороной. Выложенные на видное место газеты особого интереса у меня не вызвали, ну «Правда», ну «Известия», ну «Труд» с «Советской Россией». Сразу вспомнился замшелый неполиткорректный анекдот на эту тему – «Правда есть? – Правды нет. – А Известия? – Известия старые. А Советская Россия? – Продали. – А что же есть? – Есть Труд за 3 копейки».

По углам висели и лежали журналы, тоже мягко говоря непроходные, какие-то лиловые «Коммунисты», «Агитации и пропаганды» и почему-то «Наука и религия». Всё это не вызвало у меня прилива энтузиазма, была бы хоть «Наука и жизнь», а не религия, это ещё куда ни шло, а так… Но неожиданно под правой рукой киоскёрши я заметил мелькнувшие «Вокруг света» – это совсем же другое дело, граждане, это такой уже не «Агитатор и пропагандист», что выходит на уровень, грубо говоря, «Нэшнл джиографик».

– А можно мне вот этот журнальчик? – осторожно спросил я. – Вот этот, который Вокруг света?

– Конечно, – ответила дебелая киоскёрша с умерщвленными в ноль перекисью волосами (совсем не то, что в киоске с мороженым), – с вас шестьдесят копеек, молодой человек.

Отдал деньги и тут же открыл журнал… ого, Гарри Гаррисон и «Неукротимая планета», это ж лучшая вещь мэтра, если будем честными. Жалко, что продолжение следует, но ничего, ещё не вечер, соберём и полный комплект…

Всё на свете когда-то заканчивается (ну не считая, конечно, поющей Аллы Борисовны – где, кстати, она сейчас? ау… до конкурса в Варне, где она со своим Арлекином взлетит в небо, ещё пара-тройка лет осталась), закончились и методические занятия. Слушатели обрадовались финальному звонку нисколько не меньше, чем их ученики – как ветром всех сдуло из аудитории, включая меня. В основном все потянулись в кольцо автобусов, чтобы по домам разъехаться, ну а у меня на сегодня было запланировано дополнительное приключение.

В киоске «Мороженое» уже сидела совсем другая продавщица, на порядок менее привлекательная. Я в растерянности покрутил головой, никого не увидел и напрямки спросил у этой «А где Марина-то?». Та хмуро изучила мою внешность и буркнула что-то типа «сменилась и ушла». Ладно, подождём… прогулялся вдоль улицы Коммунистической, переходящей в Интернациональную, зашёл в хлебный магазин без особой надобности, чисто посмотреть, что там и как.

Здесь было организовано что-то вроде самообслуживания в облегчённом варианте – доступ к хлебным полкам был свободный, причём мягкость хлебопродуктов предлагалось проверять двузубой вилкой довольно устрашающего вида. А все остальные товары, как-то: сахар, муку, конфеты и печеньки, уже выдавала продавщица из-за прилавка в дальнем правом углу помещения. Предварительно взвешивая на механических весах с двумя платформами и с прилагающимися чугунными гирьками… бог ты мой, подумалось мне, как давно я не был в таких заведениях, аж на слезу пробило.

Раз уж зашёл, купил два кренделя, видимо только что испечённых, за пять копеек каждый. Полиэтиленовых пакетов здесь даже в проекте не значилось, попросил листок серой обёрточной бумаги и завернул крендели в неё – а что, очень даже экологично, зелёная экономика и всё такое, эта бумага за год разложится в земле, а полиэтилен веками там лежать будет. Я вернулся на место встречи… а не было там никакой Марины. Окей, дорогая, мысленно сказал я ей, честно жду ещё десять минут и уезжаю… вон как раз тридцатка с нашей стороны подкатила, на неё и сяду, когда шофёр свой путевой лист отметит.

Марина подошла сзади, так что я её в самый последний момент увидел.

– Извини, задержалась, – сказала она, беря меня под руку, – надо было кассу сдать.

– Ничего, – ответил я, – я вот пока кренделей прикупил – хочешь один? Горячие ещё…

Марина не отказалась от кренделя, и мы пошли вдоль по Интернациональной, на ходу закусывая, чем бог послал.

– Расскажи про себя, – попросила она, – три года ведь прошло, как мы последний раз виделись.

– Говорить-то особенно нечего, – ответил я, – как закончил пед, так и работаю в одной и той же школе. Номер 160 в Заводском районе. Веду три класса, восьмые и десятый.

– А семья?

– Родители умерли два года назад, один за другим…

– Извини, я не знала.

– Подругу жизни как-то не нашёл… вот собственно и всё в сухом остатке. А ты как?

– Тоже ничего интересного. Три года сидела с больной матерью, из-за неё и институт не закончила. Устроилась по ходу дела в горпищеторг, там свободные места только по этому направлению были, по мороженому.

– Сочувствую…

– В марте отмучилась мама, а отец у меня давно умер, когда мне три года было, так что я теперь тоже одна на всём белом свете.

– Вот и встретились два одиночества, – пробормотал я.

– Что-то? – переспросила она.

– Это из песни… Кикабидзе поёт, – пояснил я и понял, что ничего он ещё не поёт, да и песня эта скорее всего пока не написана. – Грузинский артист такой.

– Не слышала… а полностью песню можешь напеть?

– Увы и ах, но голосом меня природа обделила, могу пару куплетов прочитать –

«Не сложилось у песни начало,

Я не знаю, кто прав, кто неправ,

Нас людская молва повенчала,

Не поняв, не поняв, ничего не поняв.

Просто встретились два одиночества,

Развели у дороги костер,

А костру разгораться не хочется,

Вот и весь, вот и весь разговор»

– Хорошие стихи, – задумчиво сказала Марина, – надо будет запомнить. А куда мы идём?

– Как куда, – подколол её я, – в кафе-мороженое конечно.

– Ты что, издеваешься? – остановилась она, – я его видеть уже не могу, это мороженое.

– Да пошутил я, успокойся. Пошли в кино тогда, тут недалеко целых три кинотеатра стоят.

– Правильно, – сразу согласилась она, – сто лет в кино не была, что там хоть сейчас идёт-то?

– А это мы узнаем из местной прессы, – ответил я и развернул свежий выпуск «Новокалининского рабочего», – в «Октябре» дают «Рам и Шиам», жуткая индийская мелодрама.

– Сразу мимо, – откликнулась Марина, – не переношу индийские страсти… а уж когда они все вместе запоют, совсем страшно становится.

– Я в общем тоже, – кивнул я, – хотя культура у них раза в три древнее нашей. Идём дальше по списку – в «России» показывают «Старики-разбойники», новая комедия Эльдара Рязанова.

– Ну может быть, – поморщила нос Марина, – хотя у этого Рязанова каждая следующая картина хуже предыдущей оказывается.

– Наверно ты права, – ответил я, – хотя всё может измениться в один момент. «Москва» – здесь вчера стартовали «Джентльмены удачи» с Леоновым, Вицыным и Крамаровым.

– А это самое то, что надо, – обрадовалась она, – обожаю Крамарова. Только может так сложиться, что билетов нет.

– В кино? – удивился я, – в середине дня?? – но вовремя вспомнил, где я живу, тут ещё и не такого может не быть.

Кина не будет, электричество кончилось

– Сейчас проверим, – сказал я, уверенным шагом двигаясь по направлению к Москве… не к столице нашей Родины и городу-герою, а к широкоформатному кинотеатру, раскинувшемуся на краю старого города, там где он переходил в панельные девятиэтажки.

По бокам от входа в кинотеатр висели, как это и было положено в те времена, две здоровенные афиши, – слева то, что сейчас показывают, «Джентльмены удачи» то есть, с придурковатым Савелием и угрюмым Леоновым, а справа то, что ожидается в скором времени. А скоро ожидались «Ромео и Джульетта» итальянского производства.

– Джульетта какая-то страшная тут нарисована, – толкнула меня локтем в бок Марина, – с трудом верится, что от такой крышу могло снести у Ромео.

– Да, – вздохнул я, – художника-оформителя тут похоже по объявлению набрали.

А над окошечком касс (их тут целых три было) я увидел унылый листок клетчатой бумаги с корявой надписью «На сегодня все билеты проданы».

– Ай-яй-яй, – сказал я, чтобы не молчать, – кто бы мог подумать…

– И что будем делать? – невесело спросила меня Марина, – в другое место пойдём?

– Попробуем что-нибудь предпринять, – не слишком уверенно ответил я, – посиди пока на лавочке… мороженое хочешь?

Она ответила гневным взглядом.

– Да понял я, понял, что у тебя с ним сложные отношения… тогда хоть газировки выпей, а я пока разберусь с этим вопросом.

И я пошёл решать вопросы. Это оказалось не простым делом, а очень простым. Примерно, как батон простой из хлебного магазина стоимостью 13 копеек. С правого бока от входа мялись целых два гражданина характерного вида… за километр можно было опознать в них спекулянтов-перепродавцов. Я подошёл к тому, который был пониже и попроще на вид, и тихо спросил:

– Есть чо?

Тот воровато поозирался в обе стороны, а потом так же тихо ответил:

– На девятнадцать часов по рублю, на пятнадцать по два.

– А чего так дорого на пятнадцать-то? – не удержался я от этого вопроса.