Читать книгу Погост - Сергей Валентинович Антонов - Страница 1
1
ОглавлениеЗвуки. Даже самые тихие, самые невинные они имеют свойство раздражать и доводить до умоисступления, если повторяются. Дело, конечно не в звуках, а в тебе самом, но…
Виталик Коротаев с ненавистью взглянул на настенные часы. Дешевка, с претензией на произведение искусства. Коричневый пластмассовый короб. Стекло. Сверху, прямо под циферблатом позолоченный, рельефный храм Василия Блаженного. Внизу, в отдельном окошке – кораблик. По идее, он должен был вращаться. И поначалу вращался. Благодаря второй батарейке. Пару раз Виталий покупал питание. Потом перестал. Хрен с ним, с корабликом. Хватит и часов.
Так кораблик сел на мель. Или попал в штиль. Или просто пришел в порт, согласно… Как его? Фракту.
За такое святотатство по отношению к паруснику Коротаеву мстила его подружка – секундная стрелка.
Цок-цок… Цок-цок… Бег по кругу. Бесконечный бег. Цок-цок… Этот тихий звук по ночам превращался в удары кузнечного молота по наковальне. В удары подков коней, скачущих по булыжной мостовой его мозга. Цок-цок… Цок-цок… Пытка, блядь, настоящая пытка.
А если учесть, что из-за закрытой двери спальни доносились то хрипы, то стоны больной жены, впору было утопиться.
Идти к речке Коротаев не собирался. Пока, по крайней мере. Он боролся с омерзительными звуками с помощью телевизора. Увеличивал громкость. Цоканье секундной стрелки и хрипы-стоны заглушал бодрый голос диктора, рассказывающего о количестве заболевших ковидом. Или повествования о чудесах египетских пирамид. Или боевой клич человека-паука, совершающего очередной подвиг. Или соблазнительный баритон Джеймса Бонда, договаривающегося о безудержном сексе с очередной красоткой в перерыве погони за Блофельдом.
Виталик встал с дивана. Взглянул на две книжки, которые лежали на спинке раскрытыми. Эдгар По. Николай Гумилев. Его любимые авторы на данном отрезке жизненного пути.
Коротаев плюхнулся в кресло, поднял с ковра пульт и нажал кнопку с плюсиком.
Цоканье стрелки на этот раз потонуло в воплях жертв убийцы с бензопилой из Техаса.
Вопили очень реалистично, но что делалось в нижнем правом углу штата Техас Коротаев разобрать не мог: вместо изображения там были только разноцветные полосы.
Как-то в стельку пьяный Виталий додумался посмотреть какое-то политическое шоу. Не рассчитал мощи своего азарта. Категорически не согласился с кем-то из выступающих и запиздячил пустой бутылкой из-под водки в телевизор. Надеялся попасть в морду оппонента, но, слава Богу, промахнулся. Ненавистная рожа была в центре пятидесятичетырехдюймового экрана. Горе-снайпер угодил в нижний правый угол…
Весело, конечно, но… Что дальше? Полный и бесповоротный пиздец. В спальне – больная жена, которой по словам мордастой, пышущей здоровьем докторши, осталась неделя или месяц.
В карманах джинсов – жалкие остатки наличности.
Если он прекратит ночные походы за водкой и пивом и станет тратиться исключительно на еду, денег хватит на пару недель. Новых поступлений не ожидается. Из-под пера некогда ретивого журналюги Коротаева уже полгода не выходило ничего путного. Когда он садился за ноутбук и пытался что-то накарябать, все творческие потуги заканчивались нажатием сочетания клавиш шифт-делит. Получалась такая хуйня, что волосы вставали дыбом во всех местах.
А чего ждать? Он никогда не мог писать в плохом настроении. Никогда не мог построить из кирпичиков слов домики абзацев, если напивался. Не был ни Эдгаром По, ни Стивеном Кингом.
Первому достаточно было бахнуть виски или хлебануть настойки опиума, чтобы выдать «Убийство на улице Морг». Второй ширялся так, что не помнил, как написал своих знаменитых «Томминокеров». А Виталика Коротаева слепили из другого теста, использовав не пшеничную, а ржаную муку.
Онкология, превратившая красавицу-жену Светлану в худющего и очень капризного монстра, настроения Виталию, понятно, не подняла. Пьянство, помогающее заглушить депрессию, творческому подъему не способствовало.
Тупик, ебаный в рот. Тупик.
Месяц, как он перестал общаться с людьми. Месяц, как перестал бегать в аптеку за дорогущими и совершенно бесполезными лекарствами для Светы. Месяц, как перестал платить за квартиру. Сдался. Поплыл по течению реки невзгод, собиравшейся вынести его в море безысходности.
– Виталик…
Поначалу Коротаев решил, что слышит голос персонажа фильма про резню бензопилой. Не сразу сообразил, что его зовет жена.
О, черт! Проснулась. Будут проблемы. Светка обязательно услышит, как откроется входная дверь и ее благоверный отправится в свой еженощный поход на автозаправку за очередной порцией бухла.
Странное дело. С той поры, как жена стала подданной королевства, в котором безраздельно правил Его Величество Рак, она потеряла килограмм сорок в весе, с трудом ворочала языком, сделалась желтой, как подсолнухи на картине Ван Гога, но… Слух ее обострился.
Настолько, сука, что он не мог сделать шага по квартире без ее ведома. Она слышала все, включая бульканье наливаемого в эмалированную кружку пива, звон очередной бутылки водки, занимавшей свое место в батарее пустых пузырей, заполонившей уже процентов двадцать полезной площади кухни.
– Виталик? Виталик! Ты где?
Чего тебе, блядь?! Когда угомонишься?! Когда перестанешь донимать меня?! Когда опухоль твоего ебаного мозга отключит твои речевые и слуховые аппараты?! Отпусти меня, тварь! На волю! В пампасы!
Коротаев встал. Толкнул в дверь в спальню.
– Что, любимая? Я здесь…
Любимая… Лжец. Пиздабол. Никого не обманешь своим елейным голоском. Любимой она была… Дай Бог памяти… Ну, года этак два назад. Стройняшка, с длиннющими ногами, классной фигурой, задорной улыбкой и короткой, ассиметричной, идеально уложенной прической. Чего уж там! В те благословенные времена и он сам выглядел гораздо лучше, чем сейчас. Много работал. Получал приличные гонорары за статьи, в которых описывал всю никчемность и убогость белорусских властей. Клеймил позором толстозадых системных иуд. Слыл борцом за справедливость и получал не только деньги, но и несказанное удовольствие. Собирался даже замахнуться на роман. А потом все, ебана жизнь, все рухнуло. Светка стала обузой, тяжеленным жерновом на его бедной шее. И он, как последний гандон, желал своей любимой смерти. А может правильно делал? Смерть смерти – рознь. В нашем случае она – избавление. Благословение свыше. Там ведь ей будет лучше. А к нему, наконец, вернется… Что? Что вернется? Не пизди сам себе, дорогой Виталик. Нечему возвращаться. Неудачником ты был всегда. Неудачником сдохнешь. Болезнь Светки просто расставила все по своим местам. Говно останется говном, даже если намазать его слоем меда. Нечего валить с больной головы на здоровую. Ты, Коротаев, сам внушил себе, что являешься гением, а Светка поддерживала эту дурацкую иллюзию. Была подпоркой для ветхого плетня. Когда подпорка сломалась, плетень рухнул. Пиздец на холодец.
Коротаев присел на край кровати. Скорчил сочувственно-заботливую гримасу.
– Света?
– Пить…
– Сейчас. Секундочку.
Он потянулся к чашке и графину, который стояли на прикроватной тумбочке.
Блядство. Чем здесь так воняет? Смесь из ароматов мочи, пота, грязных простыней и лекарств заставила Виталия поморщиться. Он наполнил чашку, поднес ко рту жены. Жены? Существа. С растрескавшимися, бледными, как сырые котлеты губами. Впалыми щеками и острым, как наконечник копья, носом. Глазами, которые выглядывали из темных ямок, как снайперы из амбразур. Тонкими, как веревки, руками. Выпирающими, грозящими проткнуть кожу, ключицами.
Света, не отрывая голову от подушки, сделала несколько глотков. Причем большая часть воды попала не в рот, а на подбородок и грудь. Виталию пришлось вооружиться полотенцем.
– Ты напилась? Или еще хочешь?
Жена не ответила. Глаза ее были закрыты.
Отлично. Уснула. Не придется корчить из себя первоклассную сиделку. Не придется делать вид, что сочувствуешь. Все. Уходим. По-английски. Стоп-стоп. Поцеловать. Так поступают приличные мужья. Если она прикидывается спящей, будет знать, что он ее… Любит, сильно сказано. Жалеет и заботится. Итак, чмокнуть в щеку. Не в губы. Только не в губы. Однажды он сделал это и охуел от запаха изо рта своей боевой подруги. Настоящая выгребная яма. Так, должно быть, пахнет рак. Пиздежь, что он не имеет запаха и цвета. Цвет его желтый. А запах… Словарного запаса не хватит, чтобы его описать.
Виталик коснулся губами горячей щеки, встал и на цыпочках двинулся к двери. Он уже взялся за ручку, когда…
– Съебываешься, говнодав?!
Слово, произнесенное чужим, скрипучим, как несмазанное колесо телеги, голосом, прозвучал как выстрел. Выстрел в спину.
Начинается. Снова заскок. Докторша объясняла это скачком внутричерепного давления, вызванного опухолью. А он подобрал более точное определение. Заскок. Света никогда не ругалась матом. Критиковала мужа за использование того, что он называл ненормативной лексикой. А во время своих заскоков ругалась, как сапожник. Такими словами, что у видавшего виды Виталика шарики заходили за ролики и шуба заворачивалась. Вот опять…
– Думаешь, я не знаю, что творится в твоей долбаной голове, сучонок?! Хоронишь меня заживо, ебаный петух?! Я читаю твои мысли, козлоеб. Когда моя пизда еще функционировала, я была нужна. А теперь, выблядок, я уже не при делах?!
– Пошла на хуй! – не сдержался Виталик.
Он понимал, что говорит не со Светой, а с ее болезнью, но ничего не мог поделать с собой.
Жена нашла в себе силы привстать. Глаза ее сверкали. Губы кривила жуткая пародия на улыбку. Мокрые от пота, жидкие и какие-то бесцветные волосы облепили череп. Она вытянула в сторону мужа тонкую, как сухая ветка, руку, Пошевелила пальцами так, словно в них не было суставов.
– Я заберу тебя с собой, хуесос!
– Пошла на…
– В аду жарко. Ох, как жарко. Уж я-то знаю. Когда засыпаю, сразу попадаю на экскурсию по преисподней. Твоя кровь, бля буду, закипит. Ха-ха-ха! Закипит и польется через все дыры… Ха…
Каркающий смех перешел в кашель. Света упала на подушку и продолжила кашлять. Было видно, как под простыней дергается в конвульсиях ее тело. Виталик вышел, хлопнув дверью так, что вздрогнули стены.
Стерва, вот стерва. Читай мысли, экстрасенша херова, только оставь меня в покое! Уйди. Все равно куда. В рай или в ад, но уйди.
Коротаев бросил неприязненный взгляд на часы. Половина первого. Чудно. Самое время пройтись по свежему воздуху. Настал его час. Волчий час. Соседи видят десятый сон. Не придется ни с кем здороваться. Не придется отвечать на сочувственные вопросы. Пусть весь мир идет на хуй, а он пойдет на заправку, чтобы как следует заправиться…
Виталик осмотрел комнату в поисках футболки. Она валялась на полу. Последняя и относительно чистая. Остальные давно были в ванной, в корзине для грязного белья.
Ох! Столько дел. Коротаев мысленно усмехнулся. Столько дел, что не до стирки. Суток не хватает, чтобы успеть справится со всем, что на него навалилось. Глушить теликом стоны и хрипы Светки. Тупо пялиться в экран. Таскаться по ночам на автозаправку. Сосать без меры пиво и водку. По отдельности или в виде ерша. Дрыхнуть и…Повторять все сначала. Ну, ни одной свободной минутки. Просто трудоголик, еб ти.
Футболку Коротаев натянул перед зеркалом. Полюбовался собственным отражением. Покачал головой. Ему только сорок, а выглядит на всех пятьдесят пять. Темные круги под красными, как у вампира, глазами. Щетина. Припухшее лицо. Пить надо меньше. Или все-таки больше? Организм должен втянуться. Привыкнуть к постоянному допингу и прийти в норму.
А вот фигурой Виталик остался доволен. Если не считать брюшка, набрякшего от пива и малоподвижности, все было в норме. Рост – метр восемьдесят. Ниже он не стал и не вырос.
Свой туалет Коротаев закончил, пригладив пятерней растрепанные светлые волосы.
Красавчик. Порядок. Можно двигать.
В этот момент Виталий понял, что не слышит больше кашля жены.
Может, того-ентого, сдохла? Померла? Отправилась, как говаривают индейцы, в страну хорошей охоты? Ну, нет. Так просто она не уйдет. Еще помучает своего возлюбленного. А может и правда, заберет его с собой?
Ну, положим, насчет ада, Светка погорячилась. Ничего такого, чтобы попасть к чертям на сковородку, они не сделали. Просто коптили небо. И Бог, который не дал им шанса совершить в жизни что-то особенное, не станет запихивать их в геенну огненную только за то, что они лузеры. Ад не резиновый. Места для всех среднестатистических мудаков и мудачек там не хватит.
Свет в коридоре Коротаев включать не стал и тут же поплатился за это. Подставка для обуви, которая по идее должна была стоять у стены, почему-то оказалась в центре коридора. Полтергейст какой-то.
Виталик ударился коленом о деревянный угол и застонал от боли, пронзившей ногу.
С полочки настенной вешалки упало что-то картонное. Ударило по плечу. Ну, никакого сочувствия!
Коротаев посмотрел на предмет. Коробка из-под древней приставка «Денди». С Откуда она могла здесь взяться? Этой херней он увлекался в детстве и думал, что родители давно выбросили хлам на помойку. Не тут-то было! Коробка не просто осталась в квартире, она ухитрилась спрятаться между шапок и зонтов. Затаилась, ждала. И вот нанесла свой удар. Виталик пнул коробку ногой. Из неё высунулись какие-то бумаги.
Как можно ухитриться довести микроскопическую, по меркам нормального человека, двухкомнатную квартиру до такого состояния? Бардак здесь в принципе невозможен!
– Если хорошенько постараться…
Коротаев хмыкнул, все-таки включил свет, сунул ноги в разношенные и очень удобные тем, что не требовалось развязывать шнурки, кроссовки. Повернул дверную защелку и вышел на лестничную площадку.
Темно и тихо. Как у негра в жопе. То, что доктор прописал. Жаль, что спускаться приходилось все на два с половиной пролета. Виталик мог бы идти по такой лестнице бесконечно, но…
Коротаевы жили на престижном, с точки зрения опытных в жилищных вопросах соседей, втором этаже. Квартира досталась Виталию от родителей, которые переехали жить в дедовский дом и благополучно сгорели заживо, став жертвами неисправной проводки. Так сказали сотрудники МЧС. Впрочем, так они всегда говорили. О том, что произошло на самом деле, не знал никто. Жуткая смерть… Но было это достаточно давно, чтобы боль утраты притупилась. Они жили долго и счастливо. Умерли в один день. Пых и нет никого. Конец сказки. Зачем разбираться в истинных причинах того, что произошло?
Вот и выход. Виталика приветствовал красный глазок домофонной кнопки. Дверь распахнулась с нежной трелью и ночной пилигрим окунулся во мрак двора.
Фонари в этом гребаном городишке почему-то отключали в полночь. Для чего? Мутная, вывихнутая логика. Темень нужна была, чтобы отбить у людей охоту шляться по улицам ночью? Или для того, чтобы преступникам было проще сбежать?
Коротаев поежился от холода. Постоял на крыльце, позволяя глазам адаптироваться к темноте. Обвел взглядом ряд припаркованных у дома автомобилей и двинулся знакомой, не раз и не два проторенной тропой.
Рано с утра, пока темно
Пока темно – пока темно
Рано с утра, пока темно
И мир еще в постели
Чтобы понять, куда идти
Чтобы понять, зачем идти
Без колебаний прими сто грамм
И ты достигнешь цели.
В чем-то Борис Борисыч был прав. Только вот с целью у Виталия были проблемы. Проблемищи. Принять сто грамм – за милую душу. А цель, ебись она в жопу, отсутствовала. Хватит об этом. Не нужна ему никакая цель. Все, чего можно было достигнуть, он уже достиг. Поднялся на гору и теперь скатывался к ее подножию.
Коротаев свернул за угол дома и зашагал по дорожке, ведущей через что-то вроде парка. Липы и березы высаживали военные, которые до развала Союза базировались в его городе с более чем странным названием. Погост. Военно-воздушная база называлась Погост-1 и, согласно легендам, вызывала ужас у акул империализма тем, что на самолетах советских асов были установлены ядерные боеголовки. Никогда отребье НАТОвское не возьмете нас!
М-да. Погост. То еще названьице.
Он как-то пытался разобраться в происхождении этого… Заумное словечко. Астионима. Территориальная единица на Руси. Село, деревня. А еще – кладбище.
Оптимистично настроенная половина Виталика склонялась к территориальной единице. Коротаев-пессимист был уверен, что его городок – одно большое кладбище, где живые мало чем отличаются от мертвецов. Скорее всего, Погост был разросшимся селом, а статус города обрел после того, как был построен замок-крепость.
Виталик был коренным погостянином. Все его предки покоились на местном кладбище, в почетной его старой части. Почему почетной? По кочану. После аварии ЧАЭС кладбище разрасталось с неимоверной скоростью. Онкология стала самым популярным словом в лексиконе жителей Погоста. Люди мерли, как мухи, получали «гробовые», а затем и сам гроб. Могилы заняли всю гору, которая раньше была пустой. Лес крестов и мраморных надгробий начал спускаться к речушке Погостянке. Лежать на старом кладбище было здесь также почетно, как в Москве быть похороненным на Ваганьковском.
Такой вот, блядь, Погост. В прямом и переносном смыслах.
Шлеп!
– Твою мать!
Правая нога Виталика угодила в лужу, которую он не рассмотрел в темноте. Кроссовок наполнился водой.
Коротаев перешел дорогу и оказался перед входом на так называемую маленькую проходную. Она находилась между гаражами и досталась городу в наследство от летчиков. Маленькая или, если быть точным, пешеходная. Когда-то здесь стояла «вертушка» и граждан, желающих попасть на запретную территорию Погоста-1, встречал грозный солдат-стражник.
Турникет давно убрали, а маленькая проходная стала идеальным местом для засады. Любой, уважающий себя маньяк, именно там подстерегал бы свою жертву.
Виталий проходил, через арку в стене гаражей каждую ночь и всякий раз чувствовал себя неуютно. По позвоночнику скользила ледяная змея, а когда проходная оставалась позади, так и подмывало оглянуться.
На этот раз Коротаев раскритиковал себя за страхи без веского повода и вошел под своды проходной с видом Наполеона, вступившего в Россию. Зазвучало эхо шагов. У маньяка сегодня был выходной.
Виталик без помех прошел через проходную и сделал несколько шагов по мощеной плитками дорожке. Шаг, второй, третий… Шорох за спиной. Коротаев резко обернулся. Не головой, а всем телом. Хотел выругаться, но к горлу подкатил ком. Вышло только пошевелить губами.
В угрюмом сне застыли вещи,
Был странен серый полумрак,
И точно маятник зловещий,
Звучал мой одинокий шаг.
На проходной кто-то был. Виталик видел ЕГО доли секунды. И это хватило на то, чтобы испугаться. Не просто испугаться. Если не кривить душой и не пытаться обмануть самого себя, он чуть не обосрался.
Было отчего. Из темного прямоугольника двери проходной на него взглянуло существо с непомерно большой головой, мертвецки бледной кожей в оранжевой строительной каске. На месте глаз у монстра зияли две черные круглые дыры. Лоб прочерчивали глубокие борозды морщин. Усы щеточкой, рот, представлявший собой узкую линию с опущенными вниз концами и никакого намека на нос.
Не маньяк. Кое-что похуже. Даже самые безбашенные маньяки не могут так выглядеть.
А ты, знаток, разве видал маньяков? Доводилось. Одного, по крайней мере.
Лет десять назад Погост содрогнулся от известия о том, что неприметный мужичок-алкаш, работавший на скотобойне, зверски убил и зарыл у себя на огороде четырех женщин. Виталик присутствовал на суде и видел убогого распиздяя, который никак не мог взять в толк, за что его собираются расстрелять. Кличка у него была Мыка и выглядел он, как настоящий мыка – тщедушный, кривоногий, с кукольной мордашкой, на которую Создатель пришил глаза-пуговки.
Нет. На проходной точно не маньяк. Не человек вообще.
– Эй, кто там?
Коротаев дернулся от звука собственного голоса. Его неожиданно прорвало. Ком откатился от горла обратно в желудок.
– Кто там?!
Виталик сделал то, что делают все персонажи фильмов ужасов. То, чего категорически делать нельзя – вернулся на проходную.
Никого и ничего. Кроме грязной, местами отвалившейся штукатурки, обнаживший красный кирпич. Как и следовало ожидать, бледный урод был порождением его воспаленной, от беспробудного пьянства, фантазии.
– Гм…
Чтобы разрядить обстановку он начал насвистывать какую-то мелодию и повернулся, чтобы идти, но в этот момент его кто-то похлопал по плечу. Легонько. Почти нежно. Вот только рука хлопальщика, коснувшаяся кожи Коротаева, была ледяной и одновременно горячей, как кусок раскаленного металла. Боковым зрением Виталию удалось рассмотреть пальцы существа – толстые, прямоугольные, лишенные ногтей и какие-то мультяшные.
Наполеон спасался бегством. Виталик смог соображать лишь после того, как его и проклятую проходную разделяло больше сотни метров. Очень вовремя. Из-за поворота выехал автомобиль. Свет фар ослепил Коротаева. Он зажмурился и… С кем-то столкнулся. Ничего удивительного. Пешеходная дорожка повторяла траекторию дороги. Кто-то вышел из-за поворота.
Виталик открыл глаза. Чудище с проходной было не вымыслом, а суровой реальностью. Каким-то образом оно его обогнало, двинулось навстречу и теперь… Смотрело на свою жертву сверху вниз.
– Э-э-э, мужик… Ты че, ослеп?
Коротаев шумно выдохнул.
Человек. Ростом под два метра. Наголо стриженый. В разорванном почти до пупа бардовом свитере, синих спортивных штанах с белыми лампасами и резиновых сапогах. Он бережно прижимал к синей от татуировок груди двухлитровую бутылку «Боброва» и улыбался Виталику.
Что у него с правой рукой? Только два пальца – большой и указательный. Как можно получить такую травму? Ему, что отрезали их по отдельности? А еще татуировка, которая больше других бросалась в глаза. Пентаграмма. Пятиконечная звезда в круге.
Виталик не был знатоком тюремных наколок, но ему казалось, что пентаграмма на груди уголовника – это уж слишком.
– А-а-а, трубы горят… Понимаю.
– Горят…
Коротаев улыбнулся в ответ, обошел мужика и вытер тыльной стороной ладони выступивший на лбу холодный пот.
Допился. У него начались галлюцинации. Надо завязывать, иначе можно сдвинуться по фазе.
– Завяжу, – пробормотал Виталик себе под нос. – Видит Бог, завяжу. Только вот сегодня хорошенько напьюсь и… Завяжу, блядью буду.
Коротаев обернулся и увидел, что великан с бутылкой пива тоже смотрит на него. Что вылупился?
Обычный уголовник, который проводит на свободе не больше двух месяцев в году, но… Каков типаж! Чего только стоил массивный, словно вырубленный из камня подбородок и прищуренные, выглядывавшие из-под черных, густых, сросшихся на переносице бровей, глаза.
Будь он Фрэнсисом Фордом Копполой, обязательно взял бы этого великана на роль Дракулы. Такой чертяка оставил бы Лугоши без работы.
Все-таки правильно, что коммунальные службы Погоста отключали фонари. Нечего шляться по ночам. И ему, и таким, как он.
Через несколько минут Виталик увидел призывный свет автозаправки и подсвеченную надпись «Славнефть». Интересно, что она обозначала? Славная нефть? Еще бы. Для владельцев заправки нефть была славной. Золотой, мать ее так.
Коротаев нащупал деньги в кармане джинсов и спустился по ступенькам на площадку с синим модулем, в котором торговали живой водой в любое время суток.
Продавца, маленького, толстого, круглолицего паренька со смешной бородкой, наряженного в зелено-оранжевый комбинезон, он хорошо знал. Еще бы! Почитай, как полгода вместе. В одной, мать ее так, команде. В общей упряжке. Один наливает, второй пьет. Заправщик был очень похож на веселого гнома из детской сказки. Ему бы вместо форменной бейсболки колпак с бубенчиками!
Коротаев вывалил в пластиковую тарелочку на прилавке все, что было у него в карманах.
– Две двухлитровых «Охоты», две водки. И пакет.
Стандартный и очень убойный набор. Виталик особой фантазией в плане бухалова не отличался. Главное – градусы. Обороты. Объемные единицы содержания спирта. В них вся соль. Сладкое забытье. Перемещение из ебаной реальности в сладкий мир сказок и грез.
Веселый гном понимающе кивнул и принялся считать деньги. Ловко и сноровисто. Как и положено гномам, которые живут в подземных пещерах и многократно пересчитывают свои несметные богатства.
– Возьмите.
Теперь кивнул Коротаев.
Не любил, ох как не любил он этот момент. Гном пил в меру и наверняка не был знаком с абстинентным синдромом. А у Виталика предательски тряслись руки, когда он забирал монеты и купюры. Ныла спина и кружилась голова, когда наклонялся, чтобы достать «Большую охоту» из морозильного шкафа.
За время прохождения этих двух этапов Коротаев вспотел. А теперь, под пристальным взглядом продавца-гнома, ему предстояло раскрыть непослушными пальцами слипшийся пластиковый пакет и положить в него свою добычу. Та еще задачка.
Что пялишься, придурок? Помог бы лучше.
Гном словно услышал мысленный призыв Виталика, помог разлепить пакет и положил в него бутылки.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Ты бы еще добавил что-нибудь вроде «всегда к вашим услугам» или «это моя работа», слишком веселый гном. Займись делом. Не смотри мне в спину. Дай спокойно выйти.
Пакет с пятью литрами спиртосодержащей жидкости был тяжелым. Чтобы уменьшить вес, находчивый Коротаев остановился у ближайшего дерева, поставил ношу на траву, достал бутылку пива, отвинтил пробку и сделал несколько глотков. Полез было в карман за сигаретами, но достать пачку не успел.
– Дядь, а дядь…
Голос принадлежал девушке лет двадцати, которая стояла у соседнего дерева. Юное, но уже достаточно потрепанное лицо. Хорошая фигурка. Грязная блузка с чересчур большим вырезом на груди и вызывающе короткая юбка. Синяки на коленях. Пирсинг на крыле носа. И очень неуместные здесь и сейчас туфли на шпильках.
Красотка достала сигарету изо рта. Улыбнулась, показав отсутствие двух передних зубов.
– Чего тебе, теть?
– Да хоть одеколона. Совсем хреново. Помираю после вчерашнего.
Взгляд уперся в бутылку пива. Кончик розового языка облизал губы.
– Хоть одеколона…
– Нет у меня одеколона, дорогуша.
– А я отсосу. Я умею. Тебе понравится, дядя. Прямо здесь и отсосу.
Коротаев раздумывал, стоит ли обменивать початую бутылку «Охоты» на минет сомнительного качества, когда увидел еще одного персонажа. Из кустов выглядывал мужик. Явно спутник юной бляди. На вид – лет пятьдесят. Жалкое подобие сутенера. Тоже с похмелюги. Трясло его не по-детски.
Виталик завинтил пробку. Спрятал бутылку в пакет.
– У него отсоси.
Он вышел на дорогу. Позади послышался дробный стук шпилек. Девчонка нагнала Виталика, вцепилась пальцами ему в руку.
– Выручи. Иначе… Это – мой батя.
– Хороший батя…
– Два часа здесь пасемся…
Щеки девочки были мокрыми от слез. Потеки черной туши делали ее похожими на грустного клоуна.
– Он… Сказал, что если не достану выпить… Трахнет меня…
– Хороший батя…
– Я не хочу. Я боюсь. Нельзя так. Плохо. Лучше уж ты, – девушка выпустила руку Коротаева и провела пальцами по его ширинке. – Во все дыры. Тебе…
– Понравится? Слышали уже.
Виталий вздохнул, полез в пакет. Взял за горлышко бутылку «Охоты». Передумал. Протянул девчонке бутылку водки.
– Держи. Только имей в виду – он все равно когда-нибудь сделает то, что обещал. От такого папаши держаться подальше надо.
Последних слов попрошайка, наверное, не расслышала. Она схватила бутылку и стремительно понеслась к кустам, где ее поджидал поклонник инцеста.
Коротаев вернулся на заправку, чтобы пополнить запасы. Взял две бутылки водки.
Гном взглянул на него укоризненно. Или просто показалось. По херу гному сколько выжрет этот дядька. Гном кует железо, не отходя от кассы.
На обратном пути увидел папашу с дочуркой. Они идиллически сидели на автобусной остановке и поочередно прикладывались к горлышку трофейной бутылки. Девчонка помахала Виталию рукой.
А все-таки пусть бы отсосала. Хоть какая-то компенсация. Меценат хренов.
Коротаев пошел к дому другой дорогой. Рисковать с проходной, где его мог поджидать монстр, не захотел.
Как оказалось, и обходной путь имел свои неприятные фишки. Идти пришлось вдоль ограды больницы. Мимо морга, окна которого были закрашены белой краской. Морга, откуда он скоро будет забирать припудренную и наряженную в лучшее платье Светку. А может быть, она сдержит свое обещание, заберет его с собой. Тогда кто-то приедет и за ним. Тоже припудренным…
В этом весь городишко. Погост. Кладбищенские напевы. Отцы дербанят дочерей. Труженики бойни сажают в огороде вместо картошки трупы женщин. Спившиеся журналисты ждут, не дождутся смерти жены. Полные шкафы скелетов. Полный разброд и шатания. Погост он и есть погост.
Неожиданно для себя Коротаев сошел с тротуара. Присел у ограды на корточки, спиной к моргу.
Привал. Путь неблизкий. Надо бы хлебнуть пивка. Так будет легче анализировать сложившуюся ситуацию. Ситуевину.
Он зациклился на мыслях о смерти. Дошел до того, что видит чертей. Разве в этом виноват город? Нет. Только он сам. Надо взять себя в руки. Перестать таскаться по ночам на заправку и превращать квартиру в большой двухкомнатный гроб. Болезнь… Светка не первая и не последняя из тех, кого в Погосте сожрал рак. И остальные ведь как-то справлялись с этим. Почему он не может? Или не хочет?
Виталик отхлебнул пива.
Делом. Ему следует заняться делом. Он ведь выпивал и раньше. Но работал. Писал. И это заменяло ему алкоголь. А что сейчас? Секундная, блядь, стрелка мешает? Звуки из спальни не дают собраться? Чушь. Он все выдумал. Нашел ебаное оправдание. Пошел по пути наименьшего сопротивления. Займись делом, дружок. Займись, пока еще не поздно. Пока тебя и полный пиздец еще разделяет приличное расстояние.
Хорошо. Займусь. Только скажите на милость, чем именно? Снова писать о политике?
Ну, уж нет. Тупиковый вариант. Есть ведь и другие темы. Почему бы, например, не написать историю Погоста? Свою историю. О Чернобыле. Разросшемся кладбище. Сфальсифицированной статистике смертей от онкологии. О судьбах жителей маленького городка, которые здесь рождались и умирали. Чем не роман? Бестселлер, елы-палы! Ты ведь помнишь их лица. Ты ведь слышал их голоса. Так положи все это на бумагу, еб твою мать! Выдави из себя черные мысли, как гной из прыщика. Сразу полегчает. Да. Он так и сделает.
Коротаев собирался встать и выйти на тротуар, когда понял, что за больничной оградой что-то происходит. Не услышал, не увидел. Просто понял.
Он медленно повернул голову.
Происходило, не то слово, которым можно было бы описать то, что творилось на лужайке у морга. Вокруг здания, взявшись за руки, водили хоровод голые люди. Мужчины и женщины. Старики и дети. Все с у-образными разрезами от груди до живота. С одинаковыми, плоскими от лежания на прозекторских столах, задницами. Время от времени они синхронно подпрыгивали под слышимую только ими музыку, беззвучно разевали рты, исполняя немой гимн мертвецов.
Затянутое тучами небо прояснилось. Появилась луна. Полная, как бывает в подобных случаях. Призрачный ее свет падал на бледные, покрытые темными трупными пятнами лица, на волосатые груди мужчин, на их болтающиеся между ног причиндалы. На черные треугольники между ног женщин, на их сморщенные соски, на худенькие плечи детей и лысые головы стариков. На бирки, привязанные к лодыжкам.
Танец закончился после того, как луну закрыли тучи. Обитатели морга, постояли, словно над чем-то раздумывая. Потом выстроились в цепь и двинулись к ограде. Молча, медленно и очень сосредоточенно.
Виталик понял, что они идут к нему. Вскочил и попятился к тротуару. Трупы добрались до ограды и просунули через нее руки, словно надеялись дотянуться до Коротаева.
Виталик споткнулся о край тротуара, упал на спину. Отталкиваясь ногами от земли, выбрался на плиты и… увидел прямо над собой руки трупов. Пальцы их шевелились. Совсем, как у Светы. Отсутствие суставов делало их похожими на червей. Тротуар почему-то уже вплотную примыкал к ограде.
– Хватит! Вы меня не получите! Хватит! Убирайтесь в морг!
Последнее слово Коротаев выкрикнул, когда проснулся. Он по-прежнему сидел у ограды. Только уже не на корточках. Между раскинутых ног валялась пустая бутылка пива, а джинсы в районе жопы намокли от влажной травы. Никаких просунутых через ограду рук с пальцами-червями, никаких хороводов, никакой луны. Морг, как морг. Трупы, если они там были, в пляс пускаться не собирались.
Херня какая-то. Когда он успел выжрать пиво? Вот так завязка! Вот так трезвый образ жизни! Он начинает дрыхнуть на улице под забором. Как бы и не закончить на такой ноте.
Коротаев встал. Отряхнул, как мог, мокрые джинсы. Домой, домой. Опохмелиться, хорошенько выспаться и начать новую жизнь.
Сделав несколько шагов в направлении новой жизни, Виталий остановился.
А это еще что за хрень? На тротуаре лежало что-то белое. Не совсем. Белое с красным. Черт. Простыня, что ли? Окровавленная простыня? Вот так ночка сюрпризов! Он сходит с ума. Как пить дать сходит. Слетает с катушек.
Виталий медленно, с опаской приблизился к простыне. Простыня оказалась не вовсе простыней, а бело-красно-белым флагом. С гербом «Погоня». Кто-то швырнул его в лужу. Вот пидоры!
Коротаев в уличных протестах не участвовал. Предпочитал работать печатным словом, через интернет. Однако флаг уважал. Настолько, что поднял его и, расправив, повесил на ближайший палисадник. Полюбовался на свою работу. Хихикнул.
– Жыве Беларусь!
Чего доброго хозяев дома обвинят в нарушении белорусской стабильности. В нагнетании протестных настроений и нелюбви к всенародно избранному, восьмидесятипроцентному, бессменному и вездесущему президенту.
Ну и пусть. Жители этого городка в основной своей массе были трусами. Поэтому в Погосте и протесты были особенными. Пару недель по улицам метались люди с белыми атласными лентами на запястьях, белыми цветами и флагами с «погоней». Они хором кричали «Уходи!» и махали своими букетами в ответ на сигналы проезжающих автомобилей.
Местная милиция легко и элегантно справилась со сторонниками перемен: кто-то отсидел пару суток в изоляторе временного содержания, кого-то просто вызвали и легонько пожурили за участие в несанкционированных толковищах. Напомнили о размерах штрафов. И пиздец. Амба. Протестное движение затихло. Самыми живыми в городке-кладбище оказались стражи порядка.
Послышался рокот автомобильного двигателя. Помяни черта. Навстречу ехала машина, раскрашенная в белые и синие цвета. Милиция.
Вот ты и вляпался, мон шер. Пьяный, ночью, да еще под флагом оппозиции. Лакомый кусочек для цепных псов режима. Преступные намерения налицо.
Виталик постарался не сбавлять, ни ускорять шаг, чтобы ничем не выдать своего волнения.
Может, он законопослушный гражданин, который просто спешит на поезд. Хрен тебе на воротник, чтоб шея не потела, гражданин. До четырех утра поездов нет. Наеби вола, у него жопа гола.
УАЗ сбавил скорость. Коротаев, в ответ, сбился с прямой и выписал на тротуаре подозрительную, пьяную дугу.
Ссышь, когда страшно?
Машина проехала мимо.
Никому он не нужен, даже милиции. А ведь были времена, когда журналист Виталий Коротаев был в местном отделе внутренних дел своим человеком и знал все внутренние и внешние дела. Любил писать на криминальные темы, а милиционеры радовались тому, что им не придется самим описывать свои подвиги. Потом он ушел из «районки», подался на вольные хлеба и постепенно утратил все связи.
Из-за того, что все знакомые Виталику сержанты давно стали подполковниками, а подполковники вышли на пенсию. Молодежь же не имела ни малейшего понятия о том, кто такой Коротаев и, случились ему попасть в милицию, относились бы к нему, как к рядовому алкашу, каковым он, впрочем, и являлся.
За этими невеселыми раздумьями Виталик не заметил, как вышел на финишную прямую – свернул в свой двор. Здесь его встретило душераздирающее мяуканье невидимого, но очень голосистого кота.
Нет им покоя, нет им сна. Ни котам, ни людям. В коротаевской пятиэтажке уже светилось несколько окон.
Почему не спите, черти полосатые, вам ведь не надо на автозаправку?!
По лестнице Коротаев поднимался, держась за перила. Эту меру предосторожности он выработал после того, как однажды разбил целый пакет бухла прямо на ступеньках. Вот вони-то было!
И это от запаха, и от соседей. Пришлось брать половую тряпку и мыть лестницу. Под, сука, внимательными взглядами любопытных уродов. В тот момент Виталику очень хотелось ткнуть мокрой тряпкой кому-нибудь в ебальник. Едва сдержался.
Вот для чего нужны перила.
Коротаев воткнул ключ в замочную скважину и попытался открыть дверь бесшумно. Удалось. Правда, радость оказалась недолгой. Пакет зацепился за дверной косяк. Бутылки предательски звякнули.
Виталик остановился и прислушался. Ни звука, если не считать цокота верной подружки – секундной стрелки настенных часов.
Так. Теперь на кухню.
Коротаев вовремя вспомнил о подставке для обуви и обошел ее за мгновение до столкновения. Щелкнул включателем.
Вот она родимая кухонька. На ней было все, что джентльмену его лет и его размаха: полная пепельница окурков, доверху набитая грязной посудой раковина, усыпанный хлебными крошками стол, целлофановые и бумажные обрывки от сигаретных пачек, собственно сигаретные пачки. Безжалостно смятые. Микроволновка с распахнутой зачем-то дверцей. Бутылки, выставленные в несколько стройных шеренг так, что подойти к окну было невозможно. Высохшая пивная лужа на линолеуме.
Привычная обстановочка. Очень домашняя. Очень интимная.
Первым делом Виталик смахнул пепел с сиденья табурета, сгреб в кучу, отодвинул в сторонку мусор на столе и поставил на освободившееся место принесенные бутылки.
Бинго! Теперь закуска. Есть Коротаеву не хотелось, но из приличия… Из уважения к самому себе он распахнул дверцу холодильника.
Грустно, гуси-лебеди. Печально, голуби мои. Желтый и явно твердый, как камень, кусок сыра. Пара сморщенных помидоров. Надкушенный огурец. Тарелка супа с истекшим сроком годности. Тетрапак с томатным соком. Наверняка пустой. Десяток сосисок и четыре яйца. Не густо, но если учитывать то, что пиво очень калорийное, он сможет протянуть неделю. Светка – не в счет. Она уже дня три, как полностью отказалась от еды.
Виталик остановил свой выбор на сыре. Можно было расщедриться на яичницу с сосисками, но такой пир всерьез бы ударил по запасам съестного. Экономика должна быть…
Сыр оказался твердым на самом деле. А может, все дело в тупом, как жопа, ноже? Где-то в недрах кухонных шкафов прятался обломок точильного камня. Когда он справится с запоем, обязательно займется ножом. Честное пионерское.
Потребовалось несколько минут на то, чтобы распилить кусок сыра на дольки. Теперь пивасик. Для начала – из горла. Истинные знатоки утверждают, что только так можно прочувствовать весь букет запахов и вкусов «Большой охоты». Вторая часть марлезонского балета. Как там у Гребенщикова?
Ну-ка мечи стаканы на стол,
Ну-ка мечи стаканы на стол;
Ну-ка мечи стаканы на стол
И прочую посуду.
Все говорят, что пить нельзя,
Все говорят, что пить нельзя;
Все говорят, что пить нельзя,
А я говорю, что буду!
Жуя сыр, Коротаев увидел свой телефон, забытый на хлебнице.
Взял его в руки.
Так-так. Что мы имеем? Куча непринятых звонков и одно сообщение. Интересно, кто и о чем ему хочет сообщить?
Даша. Какая, нахуй, Даша? Ах, да. Жена его закадычного дружка Витька. Он был уроженцем Погоста, но где-то в восемьдесят девятом его родители не захотели жить в городе с запредельным уровнем радиактивного загрязнения. Они переехали в областной центр, а Витек, при первом удобном случае, возвращался в родные пенаты. Его визиты, как правило, заканчивались грандиозными пьянками. Светка звонила Даше, чтобы пожаловаться на Витька, сбивавшего Виталика с пути праведного. Но сама Даша никогда не звонила и не посылала сообщений Коротаеву.
Что на нее нашло?
Виталий переключился на сообщения.
Срочно перезвони. Аж три восклицательных знака.
Сообщение было отправлено в два тридцать. Сорок минут назад. Что еще за срочность? Почему ночью? Ну, уж нет. Никаких срочных звонков. Утро вечера мудренее. У него есть более безотлагательные дела. Пиво и водка ждать не станут.
Виталик, убавил до минимума громкость телефона, налил пива в кружку, выпил, закурил и с блаженством выпустил дым в потолок.
Еще одна кружка, еще одна сигарета, чтобы понять очевидное: жизнь удалась.
После рюмки водки Коротаев переместился в зал, к телевизору. Здесь вместо пепельницы у кресла стояла банка из-под «Нескафе».
Затягиваясь, Виталий нажимал кнопки пульта переключая каналы. Остановился на пару минут на порнухе, чтобы полюбоваться агрегатами двух рослых афроамериканцев, которые вместе и поочередно долбили, в хвост и в гриву, развратную блондинку.
В какой-то момент Коротаев понял, что не убрал звук и больная жена прекрасно слышит как сладострастные стоны блондинки, так и утробное урчание негров.
Виталик спешно переключился на другой канал.
Давали «Побег из Шоушенка». Седой старичок в старомодном костюме и тупоносых ботинках, вырезал перочинным ножом буквы на потолочной балке, продел голову в петлю и… Дергающиеся ноги крупным планом.
Он видел этот фильм раз сто. Знал наизусть все реплики, но сейчас переосмысливал «Побег» заново.
Самоубийство. Большой грех. И в тоже время сильный поступок, отличный способ избавиться от жизненных неурядиц. Может, ему не стоит раскатывать губу на новую жизнь, а покончить со всем одним махом?
Там не будет ни соседей, которых он ненавидел, ни Светки, к которой тоже не испытывал теплых чувств. Ни водки, ни пива, ни гнома на заправке, ни девчонки, которую собирался изнасиловать собственный родитель. Вообще ничего и никого. Он будет лежать на погосте в Погосте. Погост в квадрате. Во второй степени, выражаясь математическими терминами. Точно. Пошли они все к ебаной матери!
Единственным, что ему не нравилось в сцене самоубийства тюремного библиотекаря, была веревка. Не очень эстетично. Говорят, что при таком способе свести счеты с жизнью, можно наложить в штаны. И кому тогда, скажите на милость, будет интересно вытряхивать твое дерьмо?
Нет. Не петля. Благодарю покорнейше. Вот ножом по горлу – другое дело. Чик и… Ага. Особенно твоим ножом. Полчаса будешь пилить свой кадык. Заточи ножик, сынок.
Куда не кинь всюду клин.
Коротаев вернулся на кухню и опрокинул еще одну рюмашку.
Интересно, почему притихла жена? Надо бы сходить на разведку. Осторожненько, чтобы не разбудить лихо, пока оно тихо.
Для начала он подкрался к двери. Приложил ухо. Ни кашля, ни сопения. Виталик надавил на ручку и распахнул дверь. Кашлять и сопеть было некому. На пустой кровати лежали только скомканные простыни.
