Читать книгу Великое Нигде-2: Воины степей - Сергей Валерьевич Белокрыльцев, Сергей Белокрыльцев - Страница 1

Ранним и довольно-таки зябким утром в расплывах серого тумана, цвет которого как бы намекал, что у ночки выдалась та ещё ночка, на восточной стороне шахтёрского городка Брынцалы, в переулке Кованых сапог, из сиреневых зарослей супружеских уз, влажных от росы (автор поясняет: супружеские узы – это такое растение с крупными плодами и крупными колючками!), выглянула мордочка молодого степного грызуна, зюзика Хесмуса Менатао. Настороженно поблёскивая глазками, Хесмус оглядел окрестности.

Вроде никого. Нет припозднившихся прохожих. Те ещё скотобазы. Так и норовят пнуть или швырнуть в тебя чем-нибудь потяжелее. Просто за то, что ты зюзик. То есть за то, что ты есть ты. Да, его народ окутан аурой дурной славы, но он-то здесь причём? Он от своего народа отпочковался раз и навсегда.

Нет и псин этих дурацких, которые все как одна устроили ему судную ночь с целью перекусить хребет и отхватить башку своей вонючей пастью. Полчаса назад зюзик едва унёс ноги от целой своры таких вот гнидомразот, перебудивших лаем, поди, всю округу. Лишь забор, оказавшийся поблизости, спас ему жизнь. С грузом за спиной далеко не удрапаешь.

А по поводу маниакально одержимых зюзиком псин, будто в них вселился Весёлый Сатана, так то неудивительно. Одежда и слипшаяся шерсть Хесмуса перепачканы кровью. От него за версту разит металлическим зловонием смерти. Хищники и падальщики от такого в полном восторге. Ну конечно, беззащитный раненый грызун – достойнее добычи не сыщешь!

С рюкзаком за плечами благоухающий Хесмус выбрался из кустов, невольно прихватив с собой несколько колючек. Несмотря на самодельные, как и рюкзак, курточку и штанишки, зюзик из-за тумана и росы промок и продрог. Обувь же не признавали и домашние зюзики, коим Хесмус по факту и являлся, хотя сей факт горячо оспаривал, гордо называя себя истинным сыном Наших Степей и воином Фиолетового фонаря. И всегда требовал привести аргументы того, что он является домашним зюзиком, лишь затем, чтобы без малейших раздумий отмахнуться от любых приведённых аргументов. Впрочем, домашним зюзиком его дразнил только один типчик. Журба. А ведь в глубине души Хесмус считал себя неудачником, бракованным, домашним зюзиком. Зюзиком, негодным быть настоящим, степным зюзиком. И подначивания вредного Журбы изрядно его бесили.

Опустившись на четыре лапы, Хесмус перебежал асфальтированную дорожку, тускло блестевшую в свете фонаря, и юркнул в цветочную клумбу, росшую у стены одноэтажного домика. В предрассветных сумерках апельсиново-оранжевые бутоны казались ещё более сочными, чем днём. Зюзик немного прошёл между стеной и цветами по сырой траве и оказался под окном, которое нарочно оставил открытым.

Хесмус скинул рюкзак, заботливо приподнял его лямки, а сам очистился от колючек, задрал голову, присел и, вильнув пару раз по-кошачьи задом, прыгнул на стену. Оттолкнулся от выемки между кирпичами когтистыми пальцами ног, ухватился за край подоконника, подтянулся и, забросив ногу, перевалился на деревянную растрескавшуюся поверхность. Теперь от комнаты его отделяла только плотная зелёная штора.

Замер. Прислушался. Тихо. Журба спит. Отлично. Хесмус деловито пошурудил в складах шторы и вынул из её моток бечёвки с крючком, которым и подцепил за лямку оставленный внизу рюкзак. Вернув себе цель своего путешествия, зюзик в два лёгких прыжка через предательски скрипнувший ножками стул оказался на полу. Пригнувшись под свисающим краем коричневой скатерти, Хесмус шагнул под столешницу.

Расстегнул рюкзак и вытащил свою драгоценную добычу. Ею оказался самый заурядный свиной пятак, порядком потасканный и имеющий сходство с кожаной маской, предназначенной для карнавала или же для свершения многочисленных убийств с помощью бензопилы. Размерами “маска” как раз подходила мордочке Хесмуса. Его раскосые глаза в круглых отверстиях смотрелись бы весьма впечатляюще.

За этим треклятым свинячим носом пришлось топать пятнашку километров за город, на скотобойню. И обратно. Чудная прогулочка в чудное местечко получилась, ничего не скажешь. Хесмус, конечно, сперва оглядел витрины мясных магазинов, но так уж вышло, что именно тогда пятаков нигде не оказалось. Видать, разобрали хозяева домашних гнидомазот. И Хесмус решил, что пятаков в продаже вовсе не бывает.

Ещё он решил, что сперва свихнётся от вони, а потом задохнётся от неё, пока бродил по помещениям, разыскивая свиную башку. Нюх-то у него чувствительней, чем у тех, кто презирает зюзиков. Пробраться внутрь оказалось проще простого: подкопчик под воротами и прошмыгнуть мимо охранника, от которого приходилось периодически шкериться, дыханье затая. Неугомонный охранник беспрестанно рыскал по территории. Не спится же некоторым…

Хесмус отыскал не одну, а целую плеяду свиных бошек. Дело оставалось за малым: отрезать пятак… Зюзика передёрнуло от воспоминаний. И после всего пережитого он остался с носом. Ладно, все мучения позади. Свиной пятак являлся последним недостающим ингредиентом для свершения таинства. А помыться и постираться он успеет.

Сперва раздеться, отнести одежду в ванную и хотя бы чуточку избавиться от вони. Трудоёмкая ночь давала о себе знать усталостью, ноги болели после тридцатикилометровой пробежки, но очень уж не терпелось провести первый эксперимент. Между прочим, многие из тех, кто ненавидит зюзиков, способны отмахать тридцатку за ночь?

Стараясь перемещаться бесшумно, дабы не разбудить Журбу, зюзик приволок под стол остальные компоненты, предварительно заныканые в доме: рыбьи косточки, корешок кромехера, двеннадцать мёртвых мух в пакетике, щепотка крупной соли (искусно заныкана в солонке на кухне), использованный подсохший чайный пакетик и серебряная ложка. Хесмус очень надеялся, что с ложкой ничего не произойдёт. Журба пропажу ложки обязательно заметит. Её Хесмус, естественно, нигде не прятал, а вытащил из серванта, из объятий, так сказать, сервиза. Последней он притащил книгу. И эта книга содержала список заклинаний и требуемых предметов, служивших катализаторами.

Выбирая заклинание для призыва, Хесмус решил, что для первого раза надо бы призвать кого попроще. Например, кикимору карликовую или оглоеда необыкновенного. Они маленькие и безобидные. По крайней мере, так написано в книжке, в разделе рекомендаций.

Журба как-то вскользь упоминал, что раньше плотно практиковал магию, но многое переосмыслил, осознал, насколько всё это опасно, и всю магию оставил в прошлом. И о магах всегда отзывался с пренебрежением. Зато вот книга сохранилась. Правда, Журба в первый же день их знакомства категорически запретил читать ему любые ("подчёркиваю "любые"!") книги, найденные в его доме. Хесмус понимал, что, нарушая своё обещание, он обманывает друга. Но иногда соблазн столь велик, что невозможно устоять. Эх, гнилая зюзиковская порода, что ж ты со мной творишь?

Зюзик с трепетом в груди открыл книгу, пролистал до страницы с нужным заклинанием и критически осмотрел кучку предметов, сравнивая её со списком. Главное, не торопиться. Ничего не упустил? Вроде нет. Ну-с, можно приступать.

Немного заикаясь от волнения, Хесмус медленно прошептал заклинание и… ничего не произошло. Оглоед необыкновенный не явился. Хесмус прочитал заклинание вновь, уже без заикания. И снова вхолостую. Может, предметы не так лежат? Да нет, об этом в книге ничего не сказано, а значит без разницы. Главное – рядышком. Или необходимо читать с какими-то особенными интонациями? Но и об этом в книге ничего не сказано. Хесмус готов был расплакаться от обиды и разочарования. Столько усилий, надежд и ожиданий. И всё напрасно… Постой-ка, а может в написании именно этого заклинания вкралась опечатка?.. Ну тогда он самый невезучий зюзик во всех Наших степях! Или пойти лучше завалиться спать, а утром на свежую голову… Да, так будет лучше, но сначала следует попытаться ещё разочек… Итак. Хесмус тихонько прокашлялся.

Старик Журба Тушный спал. Согрев свою физическую оболочку одеялом и водрузив голову на подушку, как драгоценность в коробочке, разумом он пребывал в чудесном сне, наполненном ненавязчивой сиренью тумана, подобно тому, как женщины, знающие меру, тонко душатся запахом духов. То тут, то там переливались и таяли россыпи бирюзовых искорок. Сон мягко окутывал Журбу и образовывал шар, непроницаемый пузырь, подрагивающая поверхность которого выглядела так, будто его постоянно поливали разноцветными чернилами. Шаросон с покоящимся внутри Журбой неспешно дрейфовал по фантастическим и бескрайним владениям Гипноса, текучим, как расплавленное масло, сюрреалистическим, как картины Дали, и чарующим, как медленно всплывающие пузырьки в бокале с пивом, разумеется, холодным.

Таких шароснов в царстве Гипноса, как пылинок в пыльной комнате. Шаросон Тушного медленно плыл среди множества подобных шароснов. Впрочем, движение этих “пылинок” контролируют снующие между ними многочисленные погонщики снов, белые и чёрные песочные ящерицы-летуны (песочницы). Они следят за тем, чтобы шаросны не сталкивались. Однако всё же иногда такое происходит, и тогда шаросны сливаются в один шаросон (песочниц много, но снов куда больше), а двое людей (здесь под словом “человек” подразумевается любое разумное создание) или больше видят общий сон.

Правда, те, кому привидился общий сон, вряд ли узнают об этом, хотя вероятность этого существует всегда. Во-первых, сон надо вспомнить. Во-вторых, было бы желание его рассказать и было бы кому. В третьих, люди, которым приснился один и тот же сон, должны быть знакомы. Поэтому люди узнают о том, что их сон снился кому-то ещё… да почти никогда. Может, они даже встречались во сне, просто знать друг друга не знают и вообще не помнят, что им там за белиберда привиделась.

Вот если бы люди вели дневники снов и выкладывали их на каком-нибудь сайте с названием типа “Хранители снов против Песочного человека”, тогда вышел бы интересный опыт, ведь каждый сон – это потенциальный, хоть и труднодоступный вход во владения Гипноса, и сны, слитые в единый сон, делают этот вход шире, чего Гипносу очень бы не хотелось. Он вообще не терпит непрошенных гостей, шумихи и предпочитает одиночество. Все эти суматохи, толчеи, толпы любопытствующих и праздношатающихся или даже один-два праздношатающихся – это всё невыносимо. Гипнос так привык к покою, одиночеству и безраздельной власти, что любое вторжение в его сонное и устоявшееся царство могло бы напрочь выбить его из колеи.

Вот поэтому Гипнос решительно не хотел давать всем, кто видит сны, даже намёк на существование своего царства. Это его царство, видящим сны здесь не место! У видящих сны он считается мифом. Вот пусть и дальше считается. Это очень удобно. Можно творить всё, что душа пожелает, и при этом оставаться вне подозрений.

На самом деле, Гипнос, как и многие правители уединённых и закрытых территорий, имеющие достаточно долгий опыт авторитарной власти, подсознательно боится всего того, над чем не имеет власти, потому-то его владения недоступны, как ячейка швейцарского банка. А так, если бы не самоотверженная работа песочниц, люди бы видели общие сны куда чаще и даже иногда проникали в царство самого Гипноса…

Журбе же Тушному в сиреневой дымке и бирюзовых искорках являлись его знакомые, много знакомых, с которыми он вёл продолжительные беседы. Только знакомые, друзей у Журбы не было. Беседы протекали весьма просто, но очень интересно: Журба вещал истины, а остальные либо поддакивали, либо молча и благоговейно внимали. Просыпаться ему, понятное дело, вовсе не хотелось, однако ж, пришлось. Смутно ощутив кожей нечто холодное и липкое, Журба тревожно перевернулся на спину, нехотя помесил воздух руками и невнятно велел неведомым личностям:

– В тюрьму этих глупцов! Всех!! Навечно!.. Навечно… навечно… навеечнооо…

Повеяло кровью. Беседы со знакомцами приняли не очень приятный для Журбы оборот. Но тут его шаросон, как раз дрейфующий над зелёной волнистой равниной Безмятежности, лопнул и расплескал свою разноцветную сущность, заляпав ею идеально подстриженную траву и стёкла окон, вставленных прямёхонько в землю, за которыми красуются панорамы иных реальностей. Пара брызг попала и на пролетавшую под Журбовым шаросном песочницу. Ящерица, не прерывая полёта, гадливо отряхнулась и повернула к ближайшему водоёму смыть с себя остатки чужого сна. Некоторым такое пригрезится, что потом вовек не отмоешься.

Журба проснулся. Настроившись посмаковать сон воспоминаниями о нём, он разлепил веки и… ничего не увидел. В его зрачки впилась непроницаемая тьма. Великолепный сон тут же вылетел из головы. ”Я ослеп!!” – слепо пронеслось в голове у порядком не проснувшегося Журбы. В панике он поднёс кончики указательных пальцев к глазам. Пальцы незамедлительно погрузились в прохладную и вязкую субстанцию.

Завизжав, как полоумный, Журба вцепился пальцами в нечто, обосновавшееся на его лице и застилающее взор своим омерзительным на ощупь телом, содрал это нечто, швырнул куда придётся, – а пришлось в угол, – энергично протёр глаза, вскочил с постели и уставился на тварь, столь плотно обосновавшуюся на его лице. Журба вообще был категорически против того, чтобы кто-то ночевал на его лице, а уж тварям наподобие этой и подавно возбранялись такие действия! Отброшенное в угол создание выглядело как шестиногий брусок красного мармелада, разрисованный зелёными полосками. Ноги в жёсткой щетине волосков походили на "ершей" и подрагивали, однако сам кусок гель-пасты сохранял неподвижность. Видать, крепко приложился. Ничего не понимая, Журба пялился на непрошенного гостя.

Дверь в спальню распахнулась и показала Хесмуса Ментао, которого Журба приютил полгода назад. К 20 годам Хесмуса тошнило от непрекращающихся драк и захватов территорий, и он свалил из своего клана Крепких ветров, благоразумно посчитав, что выжить в одиночку у него куда больше шансов, чем в обществе себе подобных. Соответственно, покинул и свой народ; быть изгоем или посмешищем Хесмусу не хотелось. Пару лет он в своё удовольствие путешествовал по Ничейным степям, пока не набрёл на шахтёрский городок Брынцалы и не поселился в доме Журбы. Обычно жители степных городов питали к вороватым и наглым зюзикам холодную ненависть, но Журба питал холодную ненависть… просто питал. Скорее всего, он и приютил-то бродячего зюзика назло всем остальным. Впрочем, Хесмус не желал быть приедалой. Он помогал с уборкой дома и готовкой пищи, за то и получал свою порцию и крышу над головой.

Хесмус проследил за взглядом Журбы и увидел нечто, притаившееся в углу. Сложив дважды два, он получил четыре и всё понял. Неужели это и есть… Не сдержавшись, Хесмус благоговейно прошептал:

– Оглоед необыкновенный.

У него… получилось?! Значит, он… может стать магом?! И… больше не будет неудачником? Правда, этот оглоед необыкновенный не очень-то и похож на оглоеда необыкновенного, изображённого в книжной картинке в разделе иллюстраций. Впрочем, судя по каракулям, художником автор книги был таксебешным. Да и слова писал коряво.

Журба медленно повернул голову и свирепо уставился на зюзика.

– Оглоед необыкновенный? – злобно прошипел он. – Ты сказал, оглоед необыкновенный?!

На физиономии Хесмуса отразилась целая гамма чувств: радость, смущение, стыд, ликование, страх.

– Какой ещё оглоед необыкновенный? – моргнул Хесмус. – Я сказал… я сказал…

Как назло, на ум ничего не приходило.

– Я сказал, пот балетный.

– Пот балетный? Ты вконец ополоумел, грыздючина?! – Свирепый взгляд Журбы сменил взгляд подозрительный. Глаза сузились, а его лицо, и без того покрытое сетью морщин, стало ещё морщинистей. – А когда я думаю, что кто-то рехнулся, то этот кто-то либо точно рехнулся, либо наверняка что-то скрывает от меня. Ты рехнулся?

– Нет, – сглотнул Хесмус. – То есть да…

Грозный старик, не сводя взгляда с явно нашкодившего зюзика, недобро хмыкнул. Уж понятное дело, чего этот грызун сотворил. Просто так всякие сущности из ниоткуда не возникают.

Журба Тушный сделал шаг по направлению к двери. Хесмус не сдвинулся с места. Журба оценивающе оглядел зюзика с высоты своего роста под метр девяносто.

– Пройти дашь, малявка? Или так и будешь под ногами путаться? – сумрачно поинтересовался он, повёл носом и брезгливо произнёс: – Опять где-то шлялся всю ночь? Воняет от тебя, как от подохшей псины.

– А чего бы мне и не постоять, коли хорошо стоится, – храбро ответил Хесмус. – И не советую переть на того, от кого исходит тлетворный запах смерти!

– С дороги, степное отродье, пока не размозжил твою мелкую черепушку об стену! – рявкнул Журба.

– А вот не сойти мне с места не сойду я с места и всё тут! – заупрямился Хесмус и сложил руки на груди. – Никто не смеет мной командовать!

Журба вздохнул, взял зюзика за подмышки и, как куклу, переставил его на кровать.

– Эй, да как ты смеешь меня унижать?! – возмутился Хесмус.

Покинув спальню, Журба осмотрел комнату, немного подумал и направился прямиком к столу. Если что и происходило в комнате, скрытое от его внезапного появления, то только под столом. Тем более запашок смерти исходил именно оттуда…

Хесмус затравленно пискнул, с разгону взобрался на спину Журбы и в отчаянии закрыл ему глаза лапками за секунду до того, как Журба, присевший на одно колено, запрокинул край скатерти на стол.

– Убери свои вонючие лапы, зюзиковская мразь, – рыкнул Журба. Он второй раз за утро видел сплошную тьму. Это ему начинало надоедать. – От тебя так воняет, будто ты всю ночь с дохлой свиньёй обнимался.

– Не уберу.

– Хочешь выдавить мне глаза?

– Нет, но я не хочу, чтобы ты это видел!

– Но ведь, если ты не хочешь выдавить мне глаза, рано или поздно я это увижу, – рассудил Журба. – Или ты собрался жить у меня на спине?

Теперь вздохнул Хесмус. Он убрал лапки и тут же перепрыгнул с загривка Журбы на подвернувшийся стул, с него – на стол и приготовился, если что, выпрыгивать в окно.

Журба всё увидел. Всё, как он и представлял. Некоторое время он созерцал место преступления, потом переключился на виновника содеянного и голосом, раскалённым, как железо, произнёс:

– Я, кажется, запрещал тебе заходить в кладовку? Я говорил тебе, что если ты сунешь свою любопытную зюзиковскую харю в кладовку, то я вышвырну тебя из своего дома в тот же день? И разве это был не единственный запрет по отношению к тебе?

– Нет, не говорил. Ничего такого не запрещал.

– Разве? – вскинул бровь Журба.

– Не-не, точно не говорил, – уверенно закивал Хесмус. – Наверное, оттого, что если кому-то что-то запретить, рано или поздно он обязательно это сделает.

– Хм.

“Мелкий гадёныш относительно прав”, – подумал Журба.

Не прокатило. Взять на понт не получилось.

– Вот если бы зюзикам разрешили воровать, они бы и воровать перестали? – без умолку трещал Хесмус. – Да, перестали бы. Они тащили бы всё в открытую.

– И какого хрена ты полез в кладовку?

– Решил там прибраться.

– Ага, значит, прибраться…

– Ну да! У тебя там такая пылища, такой бардак!

– Ключи куда дел?

– Какие ключи?

Хесмус так искренне удивился, что Журба недоверчиво посмотрел на зюзика и сходил за связкой ключей, которую на ночь прятал под матрас. Там они и оказались. Вернулся, вставил ключ в замочную скважину и… не смог его провернуть. Журба нахмурился и вновь надавил на ключ. Поворачиваться ключ отказывался наотрез.

– Дверь открыта, – тихонько подсказал Хесмус.

Журба взялся за ручку и потянул на себя. Дверь открылась. Журба растерянно посмотрел на связку ключей и также растерянно на Хесмуса, тот пожал плечами и заискивающе улыбнулся. Журба почесал в затылке и неохотно заключил:

– Получается, ты не крал у меня ключей, чтобы выведать, что же такого хранится в кладовке?

– Неа, – мотнул головой Хесмус, чувствуя по тону голоса Журбы, что гроза миновала.

– Получается, это я забыл запереть кладовку.

– Точняк! Зато как теперь в кладовке чисто и порядочно, ты только гляньчо!

Журба включил лампочку. Убранство кладовой озарилось электрическим светом. Последний раз он заглядывал в кладовку неделю назад. Это она неделю открытой простояла. Пыли и паутины как не бывало, а вещи безупречно разложены вдоль стен. Оказывается, кладовка отнюдь не такая тесная, как был в этом уверен Журба все 20 лет, что жил в доме после переезда из старого города в новый, когда залежи лапиды окончательно истощились, и Старый городишко лишился своих самых преданных жителей.

– Ну как, нравится? – Хесмус преданно заглянул в глаза Журбы. – Я ведь и подумал, что для того ты и оставил кладовку приоткрытой. Как бы намекнул мне.

Журба ничего не ответил. Он забрал книжку и унёс её обратно в кладовку, вышел, запер помещение и на всякий случай подёргал ручку. Теперь он будет дёргать ручку всякий раз. Затем отправился на кухню, вскипятил чайник, сделал себе кофе с сахаром, разбавил его молоком и с кружкой в руке вышел на крыльцо. Там он уселся в кресло-качалку и принялся не спеша пить маленькими глотками. И предаваться мрачным размышлениям.

Дело в том, что книга, которую отыскал Хесмус, называлась “Пособие для вызова существ и духов”. Её автором был сам Журба Тушный, который собирал в книгу все узнанные заклинания Вызова, о чём Хесмус конечно же не знал. Журба так и не удосужился подписать книгу. Он не был тщеславным. Тридцать лет своей жизни Журба посвятил изучению магии, а именно заклинаниям школы Вызова. И за тридцать лет изучения ему ни разу не удалось призвать хоть одно создание, хоть одного духа. Журба Тушный был очень настырный человек, положивший жизнь на изучение магии, но при этом самый бездарный маг во всём Бесконечном мире.

А вот Хесмусу, пускай и не идеально, но удалось, причём без теоретической подготовки. Тем более книгу по предварительной теории Журба прятал на чердаке. На чердак грыздюк проникнуть не мог, ибо чердак Журба после приезда не открывал ни разу. А вот своё пособие иногда любил полистать по старой памяти.

Обидно. Чертовски обидно. Надо же, какой-то вшивый грызун, а такие способности в таком возрасте. И откуда, спрашивается?! Не будь он таким любопытным… Чёртова зюзиковатость, будь она неладна!

Хесмус тем временем тоже мыслил. Вето на посещение кладовки Журба бы и наложил, но побоялся, что любопытство и склонность к воровству, присущие всем зюзикам, возьмут над Хесмусом верх, и уж тогда тот наверняка постарается спереть ключи и проникнуть в кладовку. Однако ж книгу читать не следовало. Магия – дело тонкое и опасное. Бывший маг Журба это твердил при каждом удобном случае.

Журба поначалу не на шутку разозлился, а потом как-то резко сдулся и даже вроде бы огорчился. Последнее обстоятельство расстраивало Хесмуса сильнее всего. По-своему он привязался к старику и полюбил его. Было у них кое-что общее. Оба они не прижились среди себе подобных. И не стоит забывать, что далеко не каждый согласится приютить зюзика. Возможно, Журба такой единственный на сколько-то там степных поселений.

Стараясь загладить свой грешок перед стариком, Хесмус поднял оглоеда необыкновенного за его ершистые ноги и выбросил в окно. Оглоед, шлёпнувшись на землю, тут же рванул прочь, сломав три цветка, которые неуклюже протаранил боком.

Хорошо хоть, Журба не вспомнил о другом своём запрете.

– Эй, Хес, – окликнул Журба, наблюдавший с крыльца за тем, как Хесмус выбрасывает оглоеда необыкновенного в окно.

– А? – вздрогнул зюзик, занятый оглоедом и не ожидавший увидеть Журбу на крыльце.

– А ведь насчёт книжки я тебя предупреждал, – вспомнил Журба о другом своём запрете. – Теперь я точно припоминаю, говорил, что если тебе попадётся книжка в моём доме, любая книжка, ты ни в коем случае не должен её открывать и тем более читать. Говорил я тебе такое?

“Проклятье, всё-таки вспомнил”, – подумал зюзик и виновато прижал уши.

– И будь любезен, натяни портки.