Читать книгу Сказка о Василинке и Ярославе-царевиче, сыне Дуба-великана - Сестры Жуковы - Страница 1

В некотором царстве, в некотором государстве жили-были старик со старухою. Много лет они вместе прожили, а детей так и не нажили. Вот и говорит однажды старик своей старухе:

– А что, старуха, пойду-ка я в лес, срублю там молодой дубок, вытешу из него сыночка маленького. Будем его растить себе на радость.

– Что ж, иди. – отвечала старуха. – Коли не дал нам Бог ребёночка, вырастим лесного сына. Будет нам отрада, да помощник в старости.

Сказано – сделано. Взял старик топор и пошел в лес. Выбрал он молоденький дубок, да стал примеряться, как бы срубить его половчее. И только занес он свой топор, как вдруг, будто гром среди ясного неба, прогремел над ним грозный голос:

– Почто ты, старый невежа, сына моего решил сгубить?!

Удивился старик, испугался, на колени упал пред голосом неведомым. А как поднял голову, то увидел, что стоит перед ним могучий Дуб-великан. Раскинул тот ветви свои с востока на запад, на каждой из них по доброй деревне легко уместится, да еще и место останется. Верхушка его в облаках теряется, а ствол такой толщины, что и всей их деревушкой не обхватишь.

«Откуда и взялся такой огромный? – подумал старик. – Отродясь, такого не видывал».

Зашумел листвою грозный великан, а после опустил самую тонкую веточку к земле, подхватил старика как пушиночку, оглядел со всех сторон.

– Хм! Вроде уж и не молод ты, не малец неразумный, а балуешь. Придется, видно, поучить тебя уму-разуму, чтоб в другой раз неповадно было. Будешь у меня до конца дней своих в услужении жить, да сынов моих растить. Вон их сколько – не счесть.

Глянул старик на землю – ахнул. Деревушка-то их размером с пирог, а домишко их со старухой – и вовсе с крупиночку. Где уж тут молодые дубки увидеть? Заплакал он с горечью, взмолился пред Дубом-великаном:

– Не губи меня, Дуб-батюшка. Жить мне осталось всего ничего. Проку с меня в услужении мало будет: больно уж стар я. Да и старуха без меня совсем закручинится. Одни мы друг у друга, ни сына, ни дочери не нажили. Потому и пришел я в твой лес за молодым деревцем. Думаю, вытешу из него сыночка, тем со старухою и утешимся. Ты уж прости меня, старого. Не со зла я дубок молодой срубить задумал, не ведал, что тебе он сыном приходится.

Задумался Дуб-великан, а после так молвил:

– Так и быть, отпущу я тебя.

Обрадовался старик, головой кивает, слезы с лица утирает, не знает, как и благодарить великана. А тот продолжает:

– Погоди благодарить, сперва выслушай. Не просто так отпущу тебя, а с условием. Глянь-ка, старик, сколько желудей на ветвях моих. Считать возьмешься – жизни не хватит. Но лишь один из них особенный: хранится в нем жизнь моего наследника, Ярослава-царевича. Возьми же тот желудь, посади его у себя в саду, поливай, да не простой водой, не колодезной. Сыну моему надобна водица особая: та, от которой силы столько прибавится, что станет расти он не по дням, а по часам. А кто, как не матушка родимая, силушку ту сможет своему дитятку дать? Потому станешь ходить ты за водой в самую чащу леса к Озеру Любви. Озеро это – Любушка-красавица – и есть матушка царевича. Там, в тишине лесной, разлила она свои воды светлые. Так вот, старче, станешь поливать ты жёлудь водицей из того лесного озера. Ровно через три месяца вырастет из него крепкий молодой дубок. Придешь тогда на это самое место, обернешься трижды через правое плечо, топнешь правой ногой, да скажешь: «Явился тот, кто сына твоего бережёт». Тут и увидишь меня. Расскажу тогда, что дальше делать. Теперь же ступай, да помни, что мне с моей высоты всё видно. Ежели увижу я, что заленился ты, да плохо за сыном моим ухаживаешь, худо вам со старухою будет. Ну, а коли сделаешь все, как я велю, то до конца дней своих не будете вы ни в чём нужды знать. Теперь скажи, согласен ли?

– А-то как же! – обрадовался старик. – Согласен.

– Вот и ладно, – довольно зашумел листвою великан. – А теперь, возьми желудь, да домой ступай.

С этими словами опустил он одну из своих веточек. А на ветке той и впрямь желудей видимо-невидимо, да только один средь них – золотой – ярче солнца светится. Сорвал его старик, завернул в тряпицу, спрятал за пазуху.

– Помни же, хорошенько ухаживай за сыночком моим, поливай водою из лесного озера, да береги его пуще глаза своего.

А старик уж и не чает, как бы на Землю-матушку спуститься, да домой воротиться.

– Ладно-ладно, – кивает в ответ.

Опустил его лесной великан. Поклонился старик до самой Земли-матушки, да скорей домой побежал старуху порадовать.

* * *

Вот воротился старик домой, стал старухе своей сказывать, что за чудо с ним приключилось. Поначалу не поверила она своему мужу, отмахнулась в сердцах:

– Все бы тебе, старый, байки сказывать. Выдумал невесть что.

Достал тут старик тряпицу из-за пазухи, развернул её. А на тряпице-то жёлудь лежит, ярким золотом глаза слепит. Удивилась она, так и ахнула:

– Батюшки! Вот так чудо! Желудь-то и впрямь из чистого золота. Неужто и сына из него вырастить можно?

– Можно, бабка. Только, повелел Дуб-великан, чтобы ухаживали мы за ним, как за царским сыном: ходить за водой к Озеру Любви надобно, тому, что в самой чаще от людских глаз спрятано; следить, чтобы не опалило жаркое солнышко дубочек-то; защищать от буйного ветра сыночка, пока маленький. И ежели сделаем все, как Дуб повелел, до конца дней своих ни в чем нужды знать не будем. А коли ослушаемся, да заленимся – не миновать нам с тобой беды.

Вздохнула старуха, да деваться некуда. Сами кашу заварили – самим и расхлебывать надо. Вышли они с дедом в сад, нашли хорошее место для молодого дубочка, чтобы солнышко его освещало, да буйным ветром не обдувало. За водою, как велено, к Озеру Любви сходили, землю взрыхлили, да и посадили золотой желудь. И как только полили они его водою из озера, тут же росток проклюнулся, прямо на глазах у стариков стал расти.

Ухаживали за молодым дубком старики с любовью да радостью. Все делали, как Дуб-великан велел: старик за водою к лесному озеру ходил, старуха землю у корней рыхлила. И рос дубок не по дням, а по часам. Человеческое дитятко год прибавит, а он тот год за день нагонит. Радуются старики и не замечают, как время летит. Оглянуться не успели, три месяца к концу подошли. Вырос у их дома крепкий молодой дубок. Назавтра уж и к Дубу-великану идти надобно, да вот беда, занемог старик: с утра лежит, не поднимается. Некому за водою идти. Вот старуха ему и говорит:

– А что ежели мы, дед, колодезной водой его поливать станем? Сынок-то уж окреп. Да и Дуб-великан неведомо где, глядишь, и не узнает. И чем это наша колодезная водица плоха? Чистая, ключевая, душистая. В жаркий день напьешься – жить хочется. Силы от неё прибавляется. Глядишь, и сыночку нашему понравится.

Покачал головой старик:

– Не велел Дуб-великан колодезной-то водицей дубок поливать. Строго-настрого наказывал к Озеру Любви за водой ходить. Матерью, говорил, оно ему приходится. Сил от этой воды у сыночка прибавляется, бережёт она его от лиха да беды всякой.

Долго убеждал дед бабку, чтобы к озеру за водой сходила, да разве остановишь женщину. Коли решила чего, непременно сделает. Взяла она ведро и к колодцу отправилась.

Только вышла из дому – потемнело небо синее. Глянула старуха на тучи черные да подумала: «К дождю, видно, небо хмурится. Поспешать надо, не то вымокну».

Подумала она так, да быстрей пошла. Но чем ближе старуха к колодцу подходила, тем темнее небо над нею становилось. И невдомек ей, что неспроста небо хмурится. То сердится на нее Дуб-великан.

Набрала старуха воды в колодце, обратно идет, торопится. Налетел тут откуда ни возьмись такой ветер, что с ног старую сбивает, ведра из рук вырывает. А старуха знай себе торопится, несет ведро с водою колодезной. Добежала до молодого дубочка, да полила его поскорее. Прогремел тут над её головою гром раскатистый, и явился пред старухою страшный Змей Огненный. Росту тот Змей огромного, алая чешуя огнём горит, из зубастой пасти дым валит, на спине чёрный гребень частым лесом стоит, а за спиною крылья сложены. Бьёт он хвостом по Земле-матушке – от ударов она сотрясается.

Глянул Змей на старуху глазами алыми, полыхнул огнем-пожарищем, опалил травушку шелковую. Еще бы малость, и от старухи мокрого места не осталось. Стоит она – ни жива, ни мертва, от страха слова вымолвить не может. А Змей горой над ней возвышается, смотрит на старую, да усмехается.

– Что, старая? Испугалась меня, Змея Огненного? Дрожишь предо мною, будто лист осиновый? То-то же. В другой раз изжарил бы тебя в один миг – и следа не осталось бы. Но сегодня великий день. Подарила ты мне знатный подарок – нарушила слово, Дубу-великану даденное, полила его сына водою колодезной. Нет теперь у него защиты материнской. Не обратится он в славного добра молодца, да не одолеет меня, великого Змея Огненного. Благодарствую за то, да щедрый подарок тебе жалую – жизнь твою беспутную.

Со словами этими взмахнул Огненный Змей крыльями, подцепил хвостом молодой дубок, вырвал его с корнями и скрылся в грозовых облаках. Лишь блеснула в тёмном небе чешуя огненная. А на том месте, где дубок молодой рос, только веточка с тремя листочками осталась.

В тот же миг стих ветер, улеглась буря. Да только что с того старухе-то? Упала она на землю, слезами горькими над веточкой дубовой залилась. Сколько пролежала так – не ведомо. Шла мимо девушка соседская, сиротка Василинка. Увидала она, что старуха плачет-причитает, подбежала к ней, встать помогла да в дом проводила. Усадила её на скамейку, стала спрашивать, что за горе приключилось, да о чём старуха так убивается.

Вот и стала бабка сказывать старику с Василинкою про Змея Огненного, да про то, как унес он их сыночка, Ярославом-царевичем названного. Уж она и прощенья просила у старика за то, что ослушалась, и о сыночке причитала, рыдаючи. Выслушал её старик, нахмурился, покачал головой с сожалением, да молвил:

– Ну, что ж, я слово Дубу-великану давал – мне и ответ нести. Дай-ка, старая, посох, пойду в лес, расскажу Дубу, что не уберёг сына его, Ярослава-царевича. Пожелает он сгубить мою жизнь, значит, так тому и быть. Повелит служить у него до конца дней моих – спорить не стану. Прощай старуха! И ты, Василинка, прощай! Помогай бабке-то: одна она остается. Видно, больше уж и не свидимся. Не поминайте лихом.

Стали старуха с девушкой уговаривать старика, да все без толку. Обнял он их, перекрестился и в лес отправился. Василинка же молвила старухе:

– Не плачь, бабушка. Я за дедом в лес отправлюсь. Вы у меня вместо отца с матерью – не дозволю вас никому обижать, а какому-то Дубу-великану – и подавно. Уж я ему покажу!

– Ступай с Богом, Василинка. Возьми вот веточку. Глядишь, она тебе и сгодится, – отвечала старуха.

Взяла Василинка веточку, спрятала за пазуху и пошла за дедом в лес. Идёт потихонечку, за деревцами да кустиками прячется, чтобы старик её не заметил. Пришел дед на полянку лесную, обернулся трижды через правое плечо, как Дуб велел, один раз ногою топнул, да сказал слова заветные:

– Явился тот, кто сына твоего бережёт.

Раздался гром. Поднял старик голову и увидел, что стоит пред ним Дуб-великан, раскинув ветви свои с востока на запад. На каждой из них по доброй деревне легко уместится, да ещё и место останется. Верхушка Дуба-великана в облаках теряется, а ствол такой толщины, что и всей их деревней не обхватишь. Стоит он, брови сдвинув, хмурится, сердито шелестит своею листвою. Увидал старика, скрутил его корнями крепкими – еле дышит старик. Взмолился он пред Дубом разгневанным:

– Ты прости, – говорит, – меня, старого. Каюсь, виноваты мы со старухою. Всего день за сыном твоим не доглядели, нарушили слово тебе даденное. Один только раз полили молодой дубок водою колодезною. Налетел тут Змей Огненный и унес сыночка в черные облака. Что теперь делать, не знаю, батюшка, заслужил на старости лет наказание. Поступай же со мной, как душе угодно.

– До слова – крепись, а, давши слово – держись, – молвил грозный Дуб. – Не сдержал ты своего обещания, не уберег наследника моего, Ярослава-царевича. Нет тебе за то пощады.

Сказал так Дуб-великан и ещё крепче сжал старика своими корнями. И только он его от земли оторвал, как выскочила из своего укрытия Василинка, закричала гневным покриком на обидчика:

– А ну, остановись, великанище! Опусти деда на Землю-матушку! Хоть и огромен ты, да не боюсь я тебя! Не дозволю тебе обидеть старого!

Удивился великан смелости девичьей, опустил старика на землю, да и спрашивает:

– Ты кто такая? Откуда такая защитница выискалась?

– Внучка я старикова – Василинка, – отвечала девица.

– Какая такая внучка? У старухи со стариком и детей-то не было, – молвил Дуб.

А старик уж и не знает, что делать ему, как уберечь девицу. Стал он просить-умолять:

– Ты прости, Дуб-батюшка, дитя горячее да неразумное. Не ведает она, с кем говорит. Соседская девушка это, Василинка. И впрямь, она нам со старухой, как внученька. Ступай домой, милая, не то и сама пропадешь, и меня не сбережешь.

– Никуда не пойду я, дедушка. И в обиду тебя не дам! Уйди-ка в сторонку.

Отодвинула девушка деда в сторону, сама вперед вышла, да Дубу так молвила:

– На что тебе дед, великан? Что проку с того, что сгубишь его? Сына этим не вернуть. Подумал бы лучше головой своей огромною, как вызволить его из плена змеиного.

Задумался Дуб, вздохнул горестно, а после так молвил девице:

– Твоя правда, Василинка, этим сына не вернуть. И хоть есть один способ, да ни дед, ни ты не справитесь. Молодому здесь ума не хватит, а старому – здоровья.

– А ты не суди незнаючи. Сказывай!

– Истину молвят старцы: «Пока молод, не страшны ни жар, ни холод». Молода ты еще, горяча больно. Здесь же, кроме молодости, терпение да ум надобны.

– Сказывай, Дуб-великан. А после поглядим.

– Ну, слушай, Василинка. История эта старая. Когда она началась, я еще молод был, да не Дубом-великаном, как сейчас, а добрым молодцем Алексеем-царевичем. Полюбилась мне красна девица Любушка свет Матвеевна. Краше ее свет не видывал. Где пройдет она – розы цветут алые, слово молвит – птицы поют райские. Русая коса струится по спине речкой ровною. А глаза, будто два синих озера. Как увидел я её – полюбил в тот же миг. И она меня полюбила. И все бы пирком, да свадьбою закончилось, да вмешался тут Змей Огненный, царь змеиный. Повадился он в ту пору к девицам нашим. Прилетит на крышу дома, да в трубу залезет. А как в доме-то окажется, стукнется об пол и обернется дивным молодцем. Станет он речи сладкие вести пред девушкой, околдует ее милую так, что позабудет она сон-покой, станет сохнуть по тому добру молодцу, на других ребят и не взглянет. Всю силушку забирал тот змей у девушек. Добрался и до моей Любушки. Да только опоздал змеище поганый. Полюбила уж меня зазнобушка, иного молодца ей и не надобно было. Не стала слушать она речи сладкие Змея Огненного, выгнала его с позором из дому. Сама же ко мне прибежала порою вечернею. Рассвирепел Змей, налетел на нас с Любавою, занес лапу свою когтистую. Да и я не из робкого десятка был: выхватил меч из ножен-то и отрубил ему ту лапищу. Только не знал я тогда, что простым-то мечом со Змеем не справиться. Тотчас у злодея новая лапа выросла.

– Да бывает ли такое? – удивилась Василинка.

– Бывает, девица, – молвил Дуб-великан. – Слушай, не перебивай. Сама велела сказывать. У Змея Огненного так-то сил не вымеришь, а колдовских и того больше. Потому с простым мечом против него идти, все равно, что с прутиком. От простого меча да от злости твоей, у него только сил прибавляется.

– Что ж дальше-то сталось? – спрашивает девица.

– А то и сталось. Посмеялся надо мной Змей Огненный, словно гром загремел. Насмеявшись же вдоволь, так молвил: «Не родился еще на свет тот молодец, чтоб со мной совладать мог. Тот меч, что сумеет сразить меня, так спрятан, что ежели и захочет молодец отыскать его – жизни не хватит. А за то, что посмел ты, человечишка, на меня, самого Змея Огненного, меч поднять, быть тебе Дубом стоеросовым, стоять великаном-чудищем веки вечные на месте дворца твоего в лесу дремучем. Ты же, красавица, за то, что мне воспротивилась, от людских глаз в том лесу будешь спрятана. Озером Любви станут звать тебя, Любовь свет Матвеевна. Чисты и целебны будут воды твои, да не каждый в тот лес идти захочет. Бурьяном зарастет тропа к тебе, позабудут тебя и други, и недруги. Не захотела женою мне стать, оставайся водою холодною, одиноким лесным озером. Со словами этими дунул жаром Змей Огненный. Закружил тот ветер нас с Любушкой. И как ни держались мы крепко за руки, разбросало нас в разные стороны.

– Что ж дальше-то, Дуб-батюшка? – заволновалась Василинка.

– А вот что было, девица. Очнулся я, шевельнуться не могу: ноги в землю-матушку вросли, тело корою дубовой покрылось, вместо рук – ветви крепкие. Хотел заплакать я, а вместо слёз листья полетели дубовые. Так и стою я здесь, вот уж, тридцать лет.

– А что ж с Любавою сталось?

– Все, как Змей Огненный обещал, так и сделалось: раскинулась она со своими целебными чистыми водами в самой чаще леса. Спрятано то озеро от глаз людских, поросла дорожка к нему колючим бурьяном. А только, как ни старался Змей, не сломить ему любви нашей. Тихим шелестом шепчу я своей любимой слова нежные, доносит ей те слова ветерок. Отвечает она плеском светлых вод – сердце радует.

Выслушала Василинка историю Дуба-великана, да и говорит:

– Грустная твоя история. Да только одного не возьму я в толк: для чего Змею Огненному сын твой Ярослав-царевич?

– А вот для чего. Увидало Солнце ясное, что со мной да Любавой приключилось, и решило нам помочь. Коснулось оно своим лучом одного из желудей, что на ветвях моих рос. Стал тот желудь золотым. Солнышко же так молвило: «Ежели посадит этот желудь добрый человек, да станет ухаживать за ним, как за своим сыном, то через три месяца вырастет из него крепкое деревце. Обернется оно добрым молодцем. Сила у того молодца будет дивная, сердце доброе, а мысли светлые. Звать его будут Ярославом-царевичем. Защищать станет он род человеческий. И только он единственный одолеть сможет Змея Огненного. И сбудется все так, как сказано, ежели получит он силу и от отца – Дуба-великана, и от матери – Озера Любви. Силу отец даст, а от бед да всякой нечисти защитят целебные воды матушки». Так молвило Солнце, коснувшись своим лучом желудя.