Читать книгу Троллей Бусы - SevenSever - Страница 1

– Красиво… – отстраненно, ни к кому не обращаясь, произнесла Оля.

За окном было и в правду красиво. Осеннее солнце, уже совсем не жаркое и не такое высокое, как летом, садилось за четырнадцатиэтажку, там, вдалеке, на улице Моржатникова. Улица эта имела дурную славу, в особенности, после заката. Вальдемар Моржатников был видным деятелем бандитского движения почти столетней давности. Но какой-то не в меру ретивый историк-энтузиаст разглядел в сугубо криминальной личности Вальдемара Ибрагимовича пламенного борца за дело революции на местах, и именем Моржатникова назвали одну из улиц города. С тех самых пор на злосчастной улочке стал показываться призрак Вальдемара Ибрагимовича, светящийся в ночной бесфонарной тьме, и тщетно пытаясь снова покончить с собой, выпускающий одну за другой полупрозрачные пули из полупрозрачного «маузера» в свой полупрозрачный лоб. А, спустя некоторое время, на неспокойной улице начали активно множиться идейные наследники дела Моржатникова. По вечерам вся округа была засижена молодыми людьми в спортивных костюмах, и покрыта слоем шелухи семян подсолнечника. Этот «маслобойный цех» работал почти без выходных, а хронически сидящая на корточках постоянная публика, в полутьме напоминала унылых тощих кур, что-то тщетно высиживающих. Поговаривали, что, вдобавок ко всему, в эти недобрые места повадились регулярно наведываться орки – злобные варварские существа, чуждые всему доброму и возвышенному. Ну, и гигиене.

Ольга дождалась, пока солнечный диск пропадет где-то в районе нехорошей улицы, и, отвернувшись, соскользнула с деревянного подоконника. Комнатка её была совсем небольшой – шкаф в углу возле двери, две кровати на сетке, пара тумб и стол. Один. Сейчас за ним сидела Катя и, вглядываясь, в старенький ноутбук, похоже, тщетно, пыталась скачать реферат на очередную зубодробильную тему. Катя, не отрывая взгляд от экрана, что-то жевала, закуривала, снова жевала, отвечала на телефонные звонки и «эсэмэски». Екатерина Боброва училась на втором курсе на факультете социологии. В отличие от Оли, она была местной, и комнату снимала, чтоб наконец-то избавиться от родительского контроля (но не от денег, нет). Сама Ольга приехала из небольшого городка, училась на юриста, и привыкла философски относиться к периодическим дурацким заданиям по учебе и постоянным финансовым проблемам. Комнату заполнил полумрак. Интенсивно мигал, меняя картинки, тексты, сайты экран ноутбука, кажется, Катя даже не заметила, что стемнело, и также активно стучала клавишами и хлопала пальчиком по тачпаду. За стеной снова орала, общаясь по телефону, пожилая глуховатая и несколько неопрятная «хозяйка», известная всем лишь как «баба Люда». Её фамилии и отчества не знали, казалось, даже почтальоны. Равно, как и точного возраста. Вид, манеры и голос бабы Люды были скверены, и некоторые не удивились бы, если бы узнали, что баба Люда пускала в качестве постояльца ещё самого Моржатникова в те давние лихие времена. Оля легла на скрипучую, противно провисающую гамаком кровать и надела наушники. Музыка заглушила все звуки, даже поскрипывание видавшей виды койки, перед закрытыми глазами Ольги понеслись образы, картинки, последнее, что ей пришло в голову перед сном, это жуткое слово «бабалюда».

Под утро, часов в пять, телефон, наконец, разрядился, и музыка в наушниках смолкла. Оля тут же проснулась от тишины. Утро было ранним, тёмным и холодным. Спать не хотелось совершенно, Ольга встала, медленно и осторожно подошла к окну, которое было старым, деревянным и почти лишенным занавесок, если не считать полоски ткани, натянутой девчонками внизу окна. Оля Сергиенко любила ночь, по крайней мере, она любила смотреть на ночь через хрупкий прозрачный стеклянный барьер. Девушка открыла форточку до конца и не без удовольствия вдохнула свежий, холодный ещё ночной воздух. Она практически не курила, и поэтому ей оставалось лишь дышать в форточку. Стекла запотели от теплого дыхания.

– Ольчик, блин, холодно, закрой – пробубнила недовольно сквозь сон Катька. В её устах почти все имена трансформировались в какие-то неожиданно экзотические формы.

Ольга отреагировала не сразу, и с силой отведя взгляд от сверкающего, будто дрожащего, месяца, прикрыла форточку, и замерзшая нырнула в тёплую постель, но до утра так больше и не уснула. Наконец, в пять минут восьмого протрезвонил мобильник-будильник Катерины. Катя нащупала его в полусне, перетыкала все возможные кнопки, пока будильник не умолк. Она встала, озираясь, будто разбуженная днём сова.

– Оль, свари кофе, а? – без особой надежды предложила Катя.

Оля, которая, казалось, лежала неподвижно уже часа два, каким-то отстраненным тоном вяло ответила:

– Не, Кать, не хочется… тем более мне ко второй паре сегодня. Сегодня же вторник?

– Вторник. Давай-давай, не ленись, свари. Ну, как младшенькая, – игра в бесперспективные препинания Катю порой забавляла, а, главное, бодрила.

– На полгода – уже не так безучастно ответила Ольга.

– Зато я на втором курсе, а ты на первом – продолжала спорить ради спора Катька.

– А у нас что, дедовщина, что ли?

– У нас бабовщина – уже теряя интерес к словесной перепалке, вставая, произнесла Катя.

Тут из-за стены раздался кашель и ворчливые стоны несчастной бабы Люды.

Катя обернулась в дверном проёме, и полушёпотом выдохнула:

– Это ты бабу Люду разбудила. Не буди лихо, пока тихо – просмеялась она, и, недозакрыв скрипучую, как кашель бабы Люды дверь, вышла из комнаты.

Оля пару секунд полежала в тишине, а потом, как бы в след Екатерине изрекла:

– Это ты накаркала своей «бабовщиной»…

Тем временем, утреннее солнце, ещё холодное, но уже яркое тронуло город своими лучами. Однако, окно в комнате у девчонок выходило на северо-запад и солнышко заглядывало в него лишь ближе к вечеру. Вернувшаяся Катя что-то энергично дожёвывала и несла в руке недопитую чашку кофе.

– Что не встаешь? – отхлебнув из кружки, спросила она.

– Не знаю. Не охота.

– Э, совсем ты, мать, обленилась. Кому ж такие лентяйки и лодырницы нужны? – Катя рассмеялась.

– Никому… всё к этому и идёт, – безучастно выговорила Оля.

– Чего такая смурная с утра?

– Да, так, знаешь, проблемы. Маму вот с работы сократили, денег вообще нет.

– Бли-и-ин, а отец-то хоть работает? – спросила уже не таким подтрунивающим тоном Катя.

– Ну, типа работает на этом, на свинодробильном комбинате.

– А почему «типа»? Квасит что ли?

– Не, работает он конкретно. Зарплату платят типа. Задерживают, «кидают», он же без оформления…

– Оль, ну ты знаешь, у меня сейчас тоже с деньгами конфликт.

– Конфликт?

– Ну да, конфликт, я их люблю, они меня – нет, – натянуто весёлым голосом сказала Катя.

– Катюш, не парься, придумаю что-нибудь.

– Да, тут-то особо ничего нового и не придумаешь… –еле слышно проговорила Катерина, и уже громче добавила, – вот выучишься на супер-юриста, всё бабло, что отцу недоплатили, у этих козлин отсудишь. С процентами. Но если в течение получаса ты не встанешь на лекции, не быть тебе супер-юристом, Оляша.

Катя глянула на часы, и продолжила:

– Так, супер-социолог уже опоздала, убегаю, всё, пока, – и на ходу доодеваясь и донакрашиваясь, в конце концов, ушла.

Ольга какое-то время валялась в постели, потом с усилием встала, собралась, сжевала бутерброд, запила минералкой и вышла под усталым, мудрым, хотя и не слишком приветливым взглядом бабы Люды из дому.

Город уже проснулся. Было светло, шумно, людно и ветрено. Выйдя из подъезда, Оля на миг опешила от такого количества раздражителей. Придя в себя, она доцокала каблучками до ближайшей остановки, к которой неспешно подполз большой синий рогатый троллейбус. Войдя в него. Ольга с некоторым удивлением обнаружила несколько свободных сидений. Это могло означать только одно: основной пассажиропоток уже прошёл, а, значит, будущий супер-юрист О. Сергиенко опоздала и ко второй паре. Она села на одно из свободных мест, меланхолично повернулась к окну. Вместо привычного вида за стеклом её взору предстало огромное объявление, закрывающее окно как раз на уровне взгляда «Троллейбусному управлению требуются: водители, кондукторы, контролеры». «Как классно целый день кататься вот так, смотреть на улицу, на людей» подумала Оля. Троллейбус вяло переваливался, двигаясь вперёд, издавал нечто среднее между свистом и скрипом. Люди входили, выходили, хлопали двери, убаюкивающе покачивало. Ольга чуть было не пропустила свою остановку. От остановки до универа было совсем близко. Хотя осень прочно вступила в свои права, день выдался тёплым и светлым. Воздух уже был по-осеннему прозрачен, то здесь, то там жёлтые, бурые, алые листья срывались с веток, всецело предаваясь вольным ветрам. Ольга по пути сорвала ярко-жёлтый листик, и, покручивая его в левой руке, вошла в просторный, слабоосвещённый, высокий холл. Все звуки вмиг приобрели глубину, лёгкое эхо, а каблучки снова дерзко зацокали. Оля училась в универе всего лишь полтора месяца, но ей казалось, что студенческая жизнь – это целая эпоха. Переезд в другой город, на съёмную квартиру, масса новых знакомых – всё это сделало в восприятии Оли ещё совсем недавнюю школьную действительность, выпускной чем-то ужасно далёким, будто приснившимся ей в долгом-долгом сне.

Из коридора в холл вынырнул Мрачный Гоша, пугающе бледный и облачённый в чёрный длинный макинтош с поднятым воротником и солнцезащитные очки. Большинство ольгиных сокурсников думали, что Мрачный Гоша обычный гот. Но были и те, кто считал, что Гоша-гот таковым вовсе не является, и что на самом деле Гоша самый настоящий вампир. Многие студенты сначала посмеивались над этой байкой, но после того, как гота Гошу поймали на донорском пункте при попытке вынести свежесданную кровь, скептики как-то приумолкли. «Гот» Гоша молча и совершенно беззвучно прошагал, словно бы проплыл мимо. Оле сделалось как-то жутковато, озноб пробежал по спине.

Ольга поднялась на второй этаж, занятия уже шли, и она, извинившись, села на ближайшее свободное место. Утро постепенно перерастало в день, менялись аудитории, лекции, преподы. Она болтала с подружками в перерывах между занятиями и чуть-чуть на парах, информацию, которая ей казалась бесполезной и неинтересной, пропускала мимо ушей и конспектов, любопытное и полезное внимательно слушала и записывала. Под конец учебного дня деканат подготовил самый непростой предмет – математику, которую первокурсники не напрасно называли выносом мозга. Бредя в другой конец универа, Оля проворчала своей подружке-одногрупнице Тане Обуховой:

– Нет, ну слушай, ну зачем юристам математика?

– Деньги считать, – усмехнувшись, ответила Татьяна, не любившая математику ещё больше, чем Ольга.

– Ага, только это и остаётся.

Занятия кончились, студенты не спеша расходились, разъезжались. Кто-то ехал домой, кто-то на пьянки, на вечеринки, в гости, да как ни назови – собирались жить полноценной студенческой жизнью. Ольга не относилась ни к первым, ни ко вторым. Перейдя не в меру оживленную дорогу, она подошла к той остановке, к которой её утром подвёз синий троллейбус. Прождав довольно долго, пока, наконец, закачались провода, и к остановке причалил, на этот раз жёлтый троллейбус. Оля спешно вошла в него, отдала деньги за проезд немолодой полной кондукторше с добрым взглядом и с невыносимо рыжими крашеными волосами, завитыми в невероятных размеров кудрявый начёс, и села возле окна. Вечерний час пик еще не наступил, вокруг было несколько свободных мест, троллейбус полз по проводам, мерно покачиваясь, всё вперёд и вперёд. Наконец, водитель металлическим голосом объявил по громкоговорителю «Остановка лесопарк Лысогорье. Конечная». Ольга вместе с несколькими последними пассажирами вышла из троллейбуса.

Лесопарк Лысогорье, осколок некогда обширной чащи, сейчас же сократился до небольшого холма, с густо поросшими склонами и голой верхушкой. Много лет назад в народе место это называли «тролличья гора». Суеверные горожане распускали контрреволюционные слухи, де где-то в глубоких норах Лысой горы обитают злобные тролли, существа огромные и весьма опасные, особенно ночью. Хотя большинство прогрессивных граждан и воспринимали подобные байки, как пережиток тёмного прошлого, всё же редко кто отваживался прогуляться по Лысой горе даже в светлое время суток. В шестидесятые-семидесятые годы большую часть древних деревьев вырубили, и на этом месте возвели новый микрорайон из серых многоэтажек, обступающий последний оплот некогда дремучего леса – лысоверхий холм с трёх сторон. С четвёртой стороны к холму примыкала территория троллейбусного депо. У ворот депо стоял мрачного вида то ли охранник, то ли сторож с буро-зеленоватым оттенком лица и недобрыми искорками в черно-красных маленьких глубоко посаженных глазах. «Прям гоблин какой-то» подумала Оля, и, попытавшись улыбнуться, начала:

– Здравствуйте, я по объявлению о вакансии кондуктора – в троллейбусе прочитала…

– Тебе в Управу, Управа там, – охранник указал корявой лапой на трехэтажное кирпичное здание в глубине огромного двора.

Ольга, пролепетав в ответ нечто типа «спасибо», обойдя охранца, вошла в ворота. Большая часть двора была заставлена старыми, сломанными или ремонтируемыми троллейбусами. Из-за небольшого здания возле ворот навстречу Оле выскочил человек, скорее даже человечек ростом чуть более полутора метров, одетый в нестиранную и, местами рваную одежду. Он, обнимая пустое ведро, пугающе-вкрадчивым голосом спросил:

– Хочешь на рогатом кататься? Да-да, хочешь! Я знаю! Ты же хочешь? Покатаешься, поймешь, да, поймешь, – он разразился сиплым нездоровым смехом.

Ольга шарахнулась от него прочь, и чуть не попала под въезжающий в ворота троллейбус. Раздался громкий противный гудок, несчастная Оля, отпрянула в другую сторону. Из кабины высунулось лицо пожилого мужчины, обросшее седой щетиной.

– Витёк, чтоб тебе нос дверьми зажало, ты на кой девчонку пугаешь!

Витёк схватил ведро, которое до этого использовал, как барабан или бубен, и, размахивая им, нелепыми скачками удалился.

Лицо повернулось к Оле:

– А ты чего под колеса кидаешься? Каждого дебила бояться, это никуда не годится. Это Витёк-дурачок, тут типа уборщика, он относительно безвредный. Новенькая? На работу, небось?

– Да.

– Звать-то тебя как?

– Оля, – выдохнула она, и, придя в себя, добавила: – Ольга.

– А меня Алексей Иванович, а так все называют дядя Лёха, – ответило обретшее имя лицо, – будем знакомы.

Оля отошла, пропуская троллейбус дяди Лёхи, повернула за угол и направилась к красному кирпичному зданию Троллейбусного Управления.

За широкой двустворчатой дверью открывался длинный тёмный коридор, где-то вдали виднелась лестница, ведущая на второй этаж. Оля подождала, пока глаза привыкнут к полутьме, и увидела, что вторая дверь слева распахнута.

– Здравствуйте – сказала она, постучав согнутым пальчиком о косяк открытой двери.

– Девушка, вы что хотели? – спросила женщина лет тридцати, приятная внешность которой совершенно не вписывалась в обшарпанный интерьер.

– Здравствуйте, – повторила Ольга, – я по объявлению на работу…

– И кем же вы собираетесь работать, – довольно язвительно поинтересовалась собеседница.

– Ну там, в объявлении, – Олю выбила из колеи скептическая оценка её, как потенциального работника, – …кондукторы, водители. Я, вот, кондуктором хотела бы устроиться…

Кондуктором?.. Девушка, а вам сколько лет?

Оля, несколько помявшись, ответила:

– Семнадцать… скоро восемнадцать уже.

На самом деле до совершеннолетия Ольге Сергиенко оставалось ещё почти полгода, день рождения у нее был пятого апреля.

Олина собеседница, на бейджике которой было написано «Ангинина Оксана», многозначительно, посмотрев на Ольгу, изрекла:

– Вы сейчас пройдите прямо по коридору, там будет зелёная дверь с надписью «Не входить!», вы туда заходите, там чуть дальше у нас отдел кадров, там всё это и расскажите… да, там за дверью поаккуратнее, особо ничего не трогайте.

Коридор уходил вглубь здания, и справа, и слева находились двери самых немыслимых оттенков – нежно-сиреневая, пурпурная, алая, насыщенно-синяя, золотистая, а вот, наконец, и тёмно-зелёная с надписью «не входить!». Оля осторожно приоткрыла тяжелую скрипучую дверь. Внутри в полутьме зловеще гудела на все лады электроподстанция. Ольга подалась назад, и уже собиралась захлопнуть нехорошую дверь, но её внимание привлекла дорожка из резиновых ковриков, ведущая вглубь. На некоторых из них чем-то белым были нарисованы стрелочки и надпись «В отдел кадров». Оля, переступая с коврика на коврик вдоль стенки, с опаской обошла подстанцию, и, пройдя ещё несколько метров, очутилась в небольшой светлой комнатке. За столом, заваленным грудами бумаг, сидела женщина лет сорока пяти, одетая в какие-то странные одежды, и нервно теребила в руках карандаш. Но первым, что бросалось в глаза, была её чрезвычайно необычная причёска: вся пышная шевелюра дамы неведомой силой была поднята вверх, и теперь стоймя торчала в разные стороны, будто иглы безумного дикобраза.

– Здравствуйте… это не отдел кадров случайно? – медленно растерянным тоном спросила Ольга.

– А, да-да, отдел – женщина-дикобраз тревожно хихикнула – отдел кадров случайно, – карандаш выпал из её тонких нервных пальцев и беззвучно упал на один из множества резиновых ковриков.

Она нырнула за ним под древний огромный настоящий деревянный стол, и тут же вынырнула с блуждающей странной улыбочкой.

– Я по объявлению, я бы хотела… – начала Оля, но тут её бесцеремонно перебила начальник, а она же и единственный сотрудник отдела кадров.

– По объявлению? Девушка, вы что, хотите тут работать? – испуганным шепотом выпалила она, – такая молодая ещё.

– Вообще-то, да, – с опаской поглядывая на странную собеседницу, проговорила Ольга.

– И кем же? – печальным голосом спросила кадровичка, оперев свой острый подбородок о сплетённые кисти рук.

Ну, я хотела бы кондуктором…

– Хм… кондуктором?

– Да, кондуктором, но я днём учусь, можно в вечернюю смену?

– В вечернюю? – с ужасом в голосе повторила тётенька-дикобраз.

– Ну да, в вечернюю.

– Девушка, давайте на чистоту. У нас с работой кондуктора далеко не все взрослые матроны справляются, у которых куда больше жизненного опыта, боевой массы и физической силы. Вот на улице Моржатникова, например, по вечерам троллейбус вообще не останавливается. Вам-то куда?

Оля опешила от такого заявления. Некоторое время тишину в комнатке нарушало лишь жужжание подстанции и треск легких электрических разрядов. Наконец, она, собравшись с мыслями, продолжила:

– Ну, вы поймите, работа очень нужна, чем раньше, тем лучше.

На этот раз задумалась наэлектризованная начальница отдела кадров.

– Ну, вот что, есть у нас одна подходящая вакансия – младший помощник ночного диспетчера. Зарплата, конечно, совсем не высокая, зато работа не пыльная, – она закашлялась, и потом таинственно добавила, – в определённом смысле, – и снова глупо хохотнула.

– Ну, то, что ночью, это очень хорошо… – неопределённо начала Оля.

– Ага, хорошо-то оно, конечно, но… но лучше всего, что диспетчерская надёжно запирается, – невесело пробубнила кадровичка, и продолжила: – ваш паспорт, до этого нигде не работали?

Ольга до этого нигде не работала, и трудовой книжки у нее не было. Единственная сотрудница отдела кадров, долго рылась в ящиках своего древнего, просто таки раритетного стола, доставала пыльные папки с пыльными бумагами, заполняла какие-то формы, подсовывала под роспись Оле, осторожно, но сноровисто, перескакивая с одного резинового коврика на другой, выходила с бумагами, возвращалась с бумагами.

– Так, вот тут распишитесь и всё. Ну вот, теперь вы у нас работаете, – деланно бодрым голосом молвила кадровичка, имя которой растерянная Оля узнать так и не удосужилась.

– Ждем вас, Ольга, завтра в семь вечера, но лучше чуть пораньше, подходите к диспетчерской – это такой домик у самых ворот.

Вечер был тёплым, в воздухе пахло дымом и свежестью. «Ни ветерка» подумала Оля. Катя в очередной раз залила чаем клавиатуру, поэтому в комнатке тоже было тихо. Ночь наступала мягко и обволакивающе, солнечный диск утонул во тьме нехорошей улицы Моржатникова. Олю будоражил новый социальный статус, ей упорно не спалось, даром, что обстановка к этому более, чем располагала. Наконец, после почти часа бессонного ворочанья в постели, Ольга погрузилась в тревожную полудрёму.

Утро нового дня было холодным, серым и пасмурным. Проснувшись, Ольга долго валялась в постели, бесцельно глядела в потолок, гадая, сколько уже времени. Наконец, катин будильник резво протрезвонил, и спокойное олино утро переросло в скорый завтрак и сумбурные сборы. Снова троллейбус вёз её до универа, снова лекции, семинары, друзья и подружки. Обед на скорую руку в столовке, последняя лекция, в которой олин мозг окончательно отказался участвовать. Было около трёх, когда студенты начали группками выходить из универских ворот и неспешно разбредаться кто куда. До начала рабочей смены в «троллятнике» оставалось ещё довольно много времени, и Оля решила на пару часиков заехать «на квартиру», как она теперь называла своё нынешнее обиталище у бабы Люды. Успев перекусить, переодеться и даже немного почитать, Ольга выдвинулась в путь. Она снова села в троллейбус, увозивший её всё дальше от пусть и съёмного, пусть и временного, но всё же дома, в сторону Лысогорья и троллейбусного парка. Ольга снова чуть не угодив под только что везший её троллейбус, вошла во двор. Как и говорила накануне кадровичка, у самых ворот располагался небольшой шлакоблочный домик с единственным зарешеченным оконцем, мимо которого почти вплотную медленно проползали могучие и неповоротливые троллейбусы. Добротная металлическая дверь диспетчерской имела довольно странный цвет – розовый металлик и смотрелась на фоне невзрачного строения и грязноватого неухоженного двора вещью из иного измерения. На миг задумавшись, Ольга таки постучала и тут же повернула ручку, чтобы войти. Фантастически раскрашенная дверь была заперта. Однако, через несколько мгновений, кто-то внутри, вероятно, пристально поглядев в глазок, начал открывать замки. Был слышен звук поворачивающихся ключей, звякающих цепочек, скрипучих засовов. «Форт Нокс, блин» подумала Оля. Но, вот, скрипнул последний засовчик, и дверь отворилась. Пред олиным взором предстала женщина «лет, наверное, под сорок», как подумала Ольга. Довольно высокая, худощавая, с тёмными кругами вокруг больших необычайно ярко синих глаз на бледном лице. Волосы, окрашенные в чёрный цвет, как показалось Оле, были подстрижены слишком коротко и слишком молодёжно.

– Ты, наверное, новенькая? – спросила женщина, открывшая дверь.

– Да, я Ольга, Ольга Сергиенко.

– Проходи, – синеглазая женщина подалась чуть в сторону, освободив часть дверного проёма, чтобы Оля могла войти, но ручку двери, открывавшейся наружу, так и не отпустила. Ольга протиснулась в небольшой коридорчик, заканчивающийся основным помещением диспетчерской. За её спиной захлопнулась массивная дверь, и в комнате стало совсем темно. Лязгнул замок, потом ещё один, скрипнул засовчик.

– Меня зовут Алёна Николаевна, – представилась женщина, включая свет.

Помещение диспетчерской было небольшим, но всё же не тесным. Рабочий стол у окошка, старенький компьютер, пара стульев да большое потрёпанное кресло грязно-коричневого цвета. На боковых стенах располагались ещё две двери. На стенке с единственным окном висел большой календарь с изображением морского пейзажа.

«Уютненько» – с долей скептицизма оценила своё новое рабочее место Оля. Большую часть вечера Алёна с некоторой небрежностью рассказывала и показывала на собственном примере, что и как нужно будет делать новой сотруднице. К неприятному удивлению Ольги, работы было немало, и была эта работа исключительно нудной. Куча потёртых журналов, строго обязательных для заполнения, компьютер, куда было просто таки необходимо переносить все данные из журналов. И ещё бумажки, бумажки. Ольга честно пыталась всё это дело запомнить, но получалось так себе. От разговоров на рабочие темы, они постепенно перешли к обсуждению всего и вся. Алёна ненавязчиво спросила об олиной учёбе, Оля интересовалась порядками и традициями троллейбусного управления.

Дневной свет за зарешеченным оконцем начал заметно меркнуть, подул западный ветер, погнав стаи опавших листьев по двору депо. Первое ночное дежурство в диспетчерской показалось Оле одновременно будоражащим и скучным. Будоражила ночь, бьющая порывами ветра в стекло. Интересны были рассказы Алёны о нравах «троллятника», как сотрудники прозвали троллейбусное управление. Периодически почти вплотную к окошку подруливали усталые троллейбусы, подбегали измотанные кондукторы (почти всегда это были женщины старше сорока лет, плотные, с громкими грубоватыми голосами). Они здоровались с Алёной, та представляла им новую сотрудницу. Оля старательно заполняла бесчисленные амбарные книги, переписывала крайние номера билетов, скрученных с довольно толстые рулоны. Кропотливо заносила в журнал выезжающие и въезжающие троллейбусы. Водители, в отличие от кондукторов, почти никогда не покидали рабочих мест. Обычно, проезжая мимо диспетчерской, они чуть притормаживали, иногда подавали сигнал, иногда, высунувшись из кабины, кричали что-то типа «Алёнка, я пришвартовался» или «Всё, поехал бомбить!». Только высокий сухощавый мужчина, управлявший троллейбусом с номером «Т87» удосужился выбраться из водительского кресла, и лично подойти к окошку. Он постучал костяшкой пальца в окно диспетчерской, выбивая бодренький ритм. Когда форточка отворилась, он весёлым голосом начал «Алёнушка, это братец Иванушка…» и тут же осёкся, увидев перед собой олино лицо.

– Оля, иди отдохни, я сама оформлю, – мягко сказала Алёна, и подойдя к открытому окошку минут десять беседовала с водителем. Как позже узнала Ольга, этим водителем был Иван Козлов. Рассказывали, что у Ивана и Алёны был довольно пылкий, хотя и давний роман, приведший чету Козловых на грань развода. В комнатке диспетчерской стало уже ощутимо прохладно, когда Алёна, наконец, закончила болтать с Козловым и закрыла форточку.

Тем временем, вечер начинал переходить в ночь, а Ольга с Алёной заварили чаю. У Сергиенко с собой была початая пачка не слишком вкусного печенья, да и у Алёны кое-что съестное было припрятано.

– Не страшно будет одной тут ночевать? – взяв очередное печенье, спросила Алёна с лёгким подтруниванием, – следующую смену уже самостоятельно будешь дежурить.

– Да, наверное, нет, – после некоторого раздумья, ответила Ольга.

– Ну, правильно, тут нормально. Но всё же, из диспетчерской до рассвета лучше не выходить.

Немного озадаченная таким предостережением, Оля допивала чай в молчании.

Последний троллейбус заезжал в парк почти в час ночи. Обычно это был тридцать пятый маршрут «Лысогорье – Городской пляж». Городским пляжем некогда назвали берега озера на окраине города, неблагоустроенные и дикие. Впрочем, истомлённая летним зноем публика всё равно в своё время спешила туда, чтоб искупаться и отдохнуть от суеты города. Правда, за последние лет восемнадцать озерцо несколько обмелело, и медленно, но верно мутировало в болото. Желающих окунуться в зловонную жижу не находилось даже среди подвыпивших горожан, но местность та всё ещё гордо именовалась городским пляжем.

После возвращения последнего блудного троллейбуса в «стойло», охранник запер невысокие ворота. Этой ночью дежурил не тот противный стражник, похожий на гоблина, что так не понравился Оле, а высокий крепкий полноватый мужчина лет пятидесяти – пятидесяти пяти, которого Алёна называла Пётр Петрович. «Он хороший» – рассказывала о ночном охраннике Алёна, «если к нему по-человечески, он всегда навстречу идёт, если кого-то привести, там, на территорию надо, или ещё что…»

Ольга исписала своим красивым крупным почерком последние необходимые бумаги, заполнила все бесконечные и бессмысленные графы в компьютерной программе, и с чувством облегчения откинулась на спинку стула и бросила взгляд на часы – было начало второго. Первые троллейбусы покидали «троллятник» только в пять утра. У Ольги было в распоряжении почти четыре часа свободного времени.

– Пора спать, – деловито сказала Алёна, – ты только будильник ставь, а то вдруг проспишь. И да, у нас дедовщина, не обессудь, но, чур, я сплю на кресле. Ночёвки на стуле моя спина просто не выдержит.

– Бабовщина. У нас бабовщина, – неожиданно рассмеялась Оля, – конечно, спите на кресле, я тут возле столика прикорну.

Алёна ловким отточенным движением разложила кресло-кровать – получилось вполне приличное спальное место.

В «троллятнике» коротали ночь не только Оля с Алёной Николаевной. В тесной стеклянной сторожке ворочался, сидя в мягком кресле, охранник «дядя Петя» как про себя назвала Петра Петровича Ольга. Ночь была холодной, и хранитель «троллятника» согревался горячими, скорее даже горячительными напитками. В огромном ангаре троллейбусного депо работали три уборщицы и пара механиков. К утренней смене троллейбусы должны были стать чуть менее грязными, чуть менее замызганными и чуть менее разбитыми.

Алёна выключила раздражающее глаза и гадко гудевшее люминесцентное освещение. В помещении светила лишь старенькая настольная лампа. Оле не спалось. Преклонив голову на сложенные на столе руки, одним глазом она смотрела в окно. Светлые почти льняные волосы расплескались по столу. Одна прядь легла на клавиатуру компьютера, обвив, обняв собою затёртую кнопку «shift». За полупрозрачной преградой стекла пролетали гонимые ночным ветром осенние листья. Оле вспомнился институт. Ей там по-настоящему нравилось. Все эти новые важные вещи. Теперь уже не уроки, а лекции, семинары… студенты. Оля была прилежной студенткой, особенно в том, что касалось профильных предметов. «Наверное, Катька права, и я безнадёжная зануда». Во всех бесчисленных законах и подзаконных актах ей виделся способ хоть немного обуздать всю эту бесконечную неизбывную беспросветную несправедливость этого мира. Ещё со школьных лет она поняла: те предметы, что ей интересны, даются ей легко и успешно. Математики это правило не касалось никогда. Сейчас она особенно остро ощутила свои школьные годы эпохой, закончившейся резко и бесповоротно. Теперь она студентка. И хотя большинство радостей студенческой жизни пока проходили мимо Оли, кое-что всё же перепало и на её долю. В первые учебные дни первокурсникам устроили торжественное посвящение в студенты. Сначала проректор Семён Шлакер сказал несколько правильно-банальных и размыто-общих слов. К счастью, всего несколько. Затем был задорный и, порой, даже провокационный студенческий капустник. А в конце, уж совсем неформальная попойка-пирушка. Впрочем, Оля со своей новоиспечённой подружкой Таней Обуховой успели очень вовремя покинуть мероприятие, пока развесёлый сабантуйчик ещё не перерос в нечто, слегка напоминающее вакханалию. Одним словом, от мероприятия у Оли остались лишь положительные впечатления.

Ольга подивилась, до чего же быстро и крепко она сдружилась со своей однокурсницей Танькой. Таня была девушкой общительной, и в то же время чуждой любому панибратству, ставившей одной ей видимые, но совершенно непреодолимые барьеры, не пускавшие непрошенных гостей в её богатый внутренний мир. При всей улыбчивости и лёгкости в общении, Татьяна в некоторых вопросах была неожиданно серьёзной, принципиальной и совершенно непоколебимо убеждённой. Своих взглядов на жизнь она никому не навязывала. Максимум, могла осторожно высказать своё мнение, когда кто-то настойчиво просил её совета. Внутренний стержень Обуховой был, похоже, совершенно несгибаем, даром, что спрятан под чарами завораживающего всех и каждого доброго и жизнерадостного обаяния.

И всё же Ольге немножко не хватало всех этих студенческих балагурно-хмельных мероприятий. Особенно в те моменты, когда она слушала рассказы Кати, во всех подробностях живописавшей интересности очередной вечеринки второкурсников. «Катька… наверное, спит сейчас в настоящей постели. Настоящей постели…» Оля поворочалась на своём импровизированном спальном месте, пытаясь подобрать хоть сколько-нибудь удобную позу. «А, может, притащила к себе Юрку. Благо, что «занудная соседка по комнате» тут Оля слегка улыбнулась в полусне «впервые за полтора месяца не ночует дома». Квартирная хозяйка баба Люда, по слухам, имела за сутулыми согбенными плечами весьма бурное и распутное прошлое, и смотрела на ночные визиты к её постоялицам довольно лояльно. «Лишь бы не гадили и денюжку в срок уплочивали» говаривала она в беседах со своими соседками-ровесницами, которые, по старой памяти продолжали считать её «распущенной» и называли за глаза «Людкой-проституткой».