Оглавление
Шарон Ротбард. Белый город, Черный город. Архитектура и война в Тель-Авиве и Яффе
Часть I: Белый город
Книга бумажная и каменная
Писатели и строители
Выставка «Белый город»
Изобретение нормальности
Сохранить для потомков
Отбеленный город
Невинная ложь
Круглые углы
Старая добрая Эрец-Исраэль[39]
Белее белого
Построенный на дюнах
Часть II. Черный город
Черное пятно
Война
Прочь из Яффы
В обход Маншии
Пространственное противоречие
«Эти поляки Востока»
Отделение
Британские 1930-е
Убийство города
Чистка
Яффа – Тель-Авив
Оккупированный город
Ивритизированный город
«Большая зона»
Античная Яффа
Зеленые дюны
Надругательство над «невестой моря»
«Оранжевый маршрут»
Дети Яффы
Менора
Часть III. Белый город, Черный город и радуга
Некритические модернисты
Голубой и белый
Мультикультурный город
Послесловие
Благодарности
Библиография
Отрывок из книги
Ил. 1. Обложка выставочного каталога «Жизнь в дюнах», куратор Ница Смук. Тель-Авивский музей изобразительных искусств, павильон Елены Рубинштейн, отдел современного искусства, 2004. Источник: Тель-Авивский музей изобразительных искусств.
В июле 2003 года комитет ЮНЕСКО рекомендовал внести Белый город Тель-Авива в список объектов Всемирного наследия. В официальном заключении[2] в поддержку этого предложения говорилось:
.....
В последующее десятилетие в Германии появилось множество статей, книг, выставок, в которых прослеживалась связь между Тель-Авивом и Баухаусом и признавались заслуги немецких архитекторов еврейского происхождения, бежавших в Палестину.
Такая эксплуатация памяти о Второй мировой войне была характерна и для другой, гораздо более важной тенденции в израильской культуре 1980-х – культуре так называемого второго поколения. Идея заключалась в том, что потомки евреев, выживших после Холокоста, хоть и опосредованно, но тоже переживали душевные травмы. Как культурный феномен синдром «второго поколения» впервые проявился в 1986 году – он был отмечен в самом, пожалуй, известном романе Давида Гроссмана «См. статью: “Любовь”»[10]. Здесь образ Холокоста присутствует в четырех различных эпизодах из жизни Момика, иерусалимского мальчика, отец которого, пережив Холокост, стал литератором, одержимым судьбой польско-еврейского писателя Бруно Шульца. Произведение принесло Гроссману славу не только главного романиста своего поколения, но чуть ли не святого. И хотя в израильском обществе после 1940-х к жертвам Холокоста обычно относились неприязненно, чуть ли не с презрением, тему второго поколения израильтяне («белые», ашкеназы) подхватили с энтузиазмом. В конце 1980-х эту же тему развивали многие израильские художники и писатели, она стала популярным предметом академических исследований в психологии, педагогике и социологии – израильское общество получило возможность упиваться жалостью к себе, в то время как армия Израиля по-прежнему оставалась в Ливане, а на оккупированных территориях зрела первая интифада.
.....
