Читать книгу Рассказы о Бааль-Шем-Тове - Шмуэль-Йосеф Агнон - Страница 1

«Рассказы о Бааль-Шем-Тове» были задуманы Шмуэлем-Йосефом Агноном в соавторстве с М. Бубером в 1921 г., рукопись была подготовлена к печати в 1924 г. и в том же году погибла в пламени; автор ее так и не восстановил, но в 1997 г. она была опубликована, а в 2003 г. переиздана – в заметно расширенном виде (именно с этого, расширенного, издания и выполнен русский перевод). Однако отвлечемся пока от истории появления этой книги, коротко расскажем о ее авторе и о герое и, возможно, прольем свет на ее необычную судьбу.

Биография автора (а точнее – составителя) этой книги не богата событиями, но, несомненно, отмечена знаками свыше. Шмуэль-Йосеф Чачкес, известный миру под псевдонимом Агнон, родился в 1888 г. в галицийском городке Бучач в религиозной семье и с ранней юности писал стихи и рассказы на идише и на иврите. В возрасте 20 лет он приехал в Палестину и, опубликовав новеллу «Безмужние жены» (Агунот), взял себе псевдоним Агнон (мужской род от агуна – «безмужняя жена»), впоследствии ставший его официальной фамилией. В Земле Израиля молодой Агнон служил чиновником в одном из немногочисленных учреждений в Яффо; он отошел от еврейских традиций, но не смог в полной мере разделить сионистские идеалы. От большинства сверстников, приехавших из Российской империи, в частности ивритских писателей того времени, Агнона, уроженца Галиции, отличал круг культурных предпочтений: немецкая литература ему была ближе и понятнее, чем русская.

В 1913 г. Агнон уехал в Берлин, где сблизился с кружком еврейских интеллектуалов, в который входили философ Мартин Бубер и исследователь еврейской мистики Гершом Шолем. В Германии Агнон выпустил три сборника рассказов, которые были тепло приняты читателями и сразу же переведены на немецкий язык. Там же он встретил свою будущую жену Эстер Маркс и познакомился с меценатом Залманом Шокеном, который неизменно поддерживал его на протяжении всей последующей жизни.

В 1924 г. сгорел дом Агнона в Баден-Гомбурге. В огне погибла огромная библиотека, в которой было множество редких книг, и весь архив писателя, в том числе и рукопись уже объявленного к печати первого тома антологии хасидских рассказов – «Рассказов о Бааль-Шем-Тове». Агнон воспринял это событие как кару за то, что он предпочел удобную жизнь в изгнании. Он принял решение вернуться в Землю Израиля и вести традиционный еврейский образ жизни, строго соблюдая заповеди.

В 1924 г. Агнон поселился в Иерусалиме, через год к нему приехала семья. В 1929 г. во время арабского погрома был разграблен его дом в районе Тальпиот; вновь погибли рукописи, но семья не пострадала. Заново отстроив дом, Агнон до своей смерти в 1970 г. вел тихую и размеренную жизнь, воспитывая сына и дочь, публикуя новые рассказы и романы и заново редактируя старые. В 1954 г. и в 1958 г. он был удостоен Государственной премии Израиля, а в 1966 г. получил Нобелевскую премию по литературе.

Среди ивритских писателей, увлеченных идеей революционного преобразования еврейского народа посредством освоения Земли Израиля, Агнон всегда был белой вороной: его не привлекал образ «нового человека», он не стремился к созданию новой литературы. Его творчество в полной мере продолжает традицию еврейской книжности. По отзыву Гершома Шолема, его близкого друга, а иногда – непримиримого оппонента, «проза Агнона не стилизована под старинную благочестивую литературу, но написана так, как писали бы авторы прошлого, будь они великими художниками… Это первые произведения светской литературы на иврите, в которых традиция стала средством чистого искусства – без посторонних примесей, будь то критика или апологетика еврейского общества»[1].

С юности Агнон испытывал огромный интерес к хасидским рассказам, которые считал непревзойденным литературным идеалом. Рассказы эти – особый жанр, органично связанный с фольклором евреев Восточной Европы, но в окончательном виде сложившийся только в среде последователей мистического движения – хасидизма, – возникшего во второй половине XVIII в. Рассказам (коротким новеллам, своего рода анекдотам), в большинстве своем посвященным деяниям хасидских учителей – цадиков*[2] (букв. «праведников») и содержащим, обычно в скрытой форме, духовное или этическое поучение, придавалось в хасидской среде огромное значение: как рассказывание, так и выслушивание их считались одной из важнейших духовных практик. По словам одного из великих хасидских учителей, вдохновенного рассказчика и, в свою очередь, героя множества хасидских историй, рабби Исраэля из Ружина: «Единственный путь служения Богу, к которому Сатана ни в кои веки не сможет прикоснуться, – это говорить речи, по видимости совсем пустые и незначительные, и так совершать великие и святые единения* для Господа благословенного»[3]. Ш.-Й. Агнон, остававшийся человеком глубоко религиозным даже в тот период своей жизни, когда он отходил от соблюдения предписаний иудаизма, всегда воспринимал свое литературное творчество как религиозное служение и, обращаясь к читателям, сколь бы то ни было далеким от религии, ощущал себя в первую очередь хасидским рассказчиком.

Агнон не раз говорил о своей особой любви к Бешту – основателю хасидизма, первому и наиболее популярному герою хасидских рассказов. Но привлекал его не исторический рабби Исраэль бен Элиэзер, прозванный Бааль-Шем-Товом (сокращенно – Бешт; ок. 1700 – 1760), изучением жизни и деятельности которого занимаются академические исследователи, а герой хасидского фольклора – мистик и чудотворец, один из величайших духовных учителей в еврейской истории, самой своей жизнью стерший границы между физической реальностью и духовным переживанием. Любовь Агнона становится вполне понятной после знакомства с мифологизированной биографией Бешта, которую мы здесь коротко изложим.

История Бешта начинается не с рождения, а намного раньше. Душа его была создана задолго до Сотворения мира и дважды нисходила на землю прежде – в образах мудрецов, раскрывших сокровенные тайны Торы: рабби Шимона бен Йохая, составителя Зоѓара, – величайшей книги еврейской мистики, и святого Ари – рабби Ицхака Лурии, чье учение впоследствии стало называться лурианской каббалой. Когда пришел срок этой душе воплотиться в Бешта, выступил в Небесном собрании Сатана и потребовал не допустить его рождения, ибо, если явится на свет Бааль-Шем-Тов, не останется Сатане места. Успокоили его, пообещав, что не исполнит тот своего предназначения сполна, пока не придет Машиах, а тогда Сатана все равно останется не у дел. И сам Бешт не желал рождаться на бренной земле; лишь когда показали ему страдания, которые претерпевает народ Израиля в отсутствие верного пастыря, согласился он спуститься с горних высот.

За величайшую праведность свою удостоились родители его привести в мир столь великую душу, но потребные для того заслуги обрели они лишь в старости: отцу его исполнилось к тому времени сто лет, а матери – девяносто. Ребенок их рос всем на удивление – в три месяца он уже ходил и разговаривал, а к полутора годам, когда скончался отец его, вошел уже в полный разум. Сатана поклялся извести чудо-ребенка, но завещал тому отец перед смертью не бояться никого, кроме Бога, да и присматривали за ним с самого рождения скрытые праведники, так что не мог Сатана причинить ребенку никакого зла.

Сызмальства обучался Бешт в высших чертогах, потому-то и сбегал он частенько из хедера* и предавался уединенной молитве в лесах и полях. Окружающим казалось, что учение не идет ему впрок, и держали его за блаженного дурачка. Повзрослев и сделавшись служкой в синагоге, хранил он от людей свой секрет – все свободное время спал или притворялся спящим, ночью же, оставшись один, молился, изучал Тору, явную и сокрытую, и проникал в сокровенные тайны, недоступные прочим людям. До восемнадцати лет учил его пророк Ахия Шилониянин, вышедший вместе с Моше из Египта и доживший до времен пророка Элияѓу, а затем удостоился Бешт стать учеником самого Машиаха, хоть и первого своего учителя не оставил. Вдобавок передал ему таинственный чудотворец рабби Адам рукописи, из которых открылись Бешту глубины каббалы.

Когда отправился Бешт странствовать, приняли его к себе скрытые праведники и чудотворцы, чьи заслуги, не видные людям, хранили в ту пору народ Израиля от злых приговоров, и поделились с ним всем, что знали, а затем и назначили своим главой.

До тридцати шести лет хранил Бешт свою тайну, душа же его возносилась все выше и приникала к сокровенным источникам, пока не осталось для него в сотворенном мире ничего сокрытого. И когда пришел урочный срок, не желал он открываться миру, но принудили его с Небес, и излились вовне воды его источников. Он прославился как бааль Шем* – врачеватель, исцелявший физические и душевные расстройства молитвами, заговорами, амулетами и различными снадобьями, прозревавший сокрытое от глаз и изгонявший силы нечистоты. Тогда же его прозвали Бааль-Шем-Товом, «Повелевающим добрым Именем». Бешт поселился в подольском городе Меджибож, в котором оставался до конца дней своих. Деяния его были исполнены удивительных чудес. Он исцелял больных, изгонял злых духов, приводил к раскаянию закоренелых грешников, прозревал прошлое и грядущее, возносился в горние высоты, беседовал на равных с ангелами служения, душами праведников и мудрецов минувших эпох и с самим Машиахом, не раз предотвращал безмерные опасности, грозившие народу Израиля. Вместе со своей дочерью, Аделью-чудотворицей, и писцом Цви-Ѓиршем Бешт отправился в Святую землю, чтобы там привести в мир Машиаха, но был остановлен указом свыше и, добравшись до Стамбула, вынужден был вернуться домой. За годы жизни в Меджибоже вокруг него сплотилась группа преданных учеников, многие из которых сами были известными раввинами и учеными, желавшими научиться истинному служению Богу; к нему стекались паломники, стремившиеся увидеть учителя и прикоснуться к нему. Но проповедь Бешта была обращена только к избранным – лишь после его кончины рабби Дов-Бер из Mежеричей, Великий Магид (Проповедник), смог на основе эзотерического учения создать поистине массовое движение, развивающееся и в наши дни. В первый день праздника Шавуот* 5520 (1760) года, двести пятьдесят лет назад, Бааль-Шем-Тов скончался.

В центре учения Бешта лежала не теория, а личность. Конкретный человек, р. Исраэль бен Элиэзер, Бааль-Шем-Тов, воплощал в себе новый путь к Богу, путь, основанный на осознании величайшей ценности человеческой жизни и судьбы, в которых заключены Божественные тайны. На этом настаивает печатник первого в истории сборника хасидских историй – Шивхей Бешт («Хвалы Бешту»)[4], впервые изданного в Копысе в 1814 г., в доказательство приводя слова ученика Бааль-Шем-Това, р. Менахема-Мендла из Витебска:

Слово Того, Кто велик Именем, обрело бытие в руках того, кто владел Именем, один он был такой, и прежде не появлялся подобный ему, и после него кто восставит из праха…[5]

Бешт не выступал с публичными проповедями, не писал книг и не разрешал записывать беседы, которые вел в узком кругу последователей. В своих «Рассказах о Бааль-Шем-Тове» Агнон приводит следующую историю:

Однажды увидел Бешт беса, а в руке у него – книга. Сказал ему: «Книга эта, что у тебя в руке, что это?» Сказал ему: «Это книга, что ты сочинил». Понял Бешт, что есть кто-то, кто записывает поучения, которые слышит из его уст. Собрал всех своих людей и расспросил их, кто из них записывает его поучения. Встал один и признался, что он записывает. Сказал ему Бешт, чтобы принес ему записи. Принес ему. Просмотрел их Бешт и сказал: «Ни одного моего речения нет здесь». (Рассказ «Подложная книга»)

Понятно, что при таком отношении к записям поучений именно устные рассказы о деяниях учителя занимали важнейшее место в процессе передачи учения хасидизма. Естественно также, что мистическое благоговение перед такого рода рассказами было особенно близко Ш.-Й. Агнону – прирожденному рассказчику и вместе с тем выдающемуся писателю, достигшему в литературном мастерстве больших высот.

В творческом наследии Агнона не последнее место занимают составленные им многочисленные антологии. Об их значении свидетельствует Гершом Шолем:

Ему всегда были присущи склонность к исследованию и страсть к изучению первоисточников. Его чутье к важному и забавному в бескрайнем царстве литературы на иврите и способности к синтезу достойны восхищения. Антологии эти – в своем роде выдающиеся образцы творческой работы… Много лет назад Агнон планировал также выпустить, в сотрудничестве с Мартином Бубером, антологию хасидских историй. Он приступил к работе, но первые части рукописи погибли при пожаре в Гомбурге, и он никогда не возвращался к этому замыслу. Однако его изыскания продолжались…[6]

В неопубликованных воспоминаниях о Бубере Агнон рассказывает, что после пожара, уничтожившего уже подготовленную к печати рукопись, друзья уговаривали восстановить сгоревшую книгу, в то время как хасиды убеждали не скорбеть о потерянном, но писать новые вещи, которые будут лучше прежних[7]. Можно сказать, что Агнон последовал обоим советам: на протяжении всей жизни он продолжал заниматься собирательством хасидских рассказов, а в 1961 г. даже опубликовал небольшую антологию «Рассказы о цадиках: сто и один рассказ о книгах учеников Бешта и учеников его учеников», которая позднее была включена в сборник «Книга, писатель, повествование» (1978). Но «Рассказы о Бааль-Шем-Тове» он к печати так и не подготовил, хотя работать над ними продолжал до конца своей жизни. Книга, лежащая перед вами, – это подготовительные материалы, найденные дочерью писателя, Эмуной Ярон, в архиве отца и ею же опубликованные. История подготовки их к печати подробно изложена в послесловии к данному изданию.

Агнон не объяснял, почему столь важное для него собрание хасидских рассказов так и осталось неизданным, но мы можем попытаться проанализировать причины такого решения. Нет сомнений в том, что этот поступок (а точнее – отказ от поступка) связан с коренящимся в еврейской духовной традиции отношением к миру и к собственному творчеству.

Неоднократную гибель рукописей и, что не менее болезненно, библиотеки Агнон воспринимал как часть общего несовершенства мира в соответствии с учением почитаемого им великого каббалиста святого Ари. Согласно этому учению, за актом Божественного Творения последовала космическая катастрофа – «разбиение сосудов», распад творения и деградация Божественного света, а затем новое Творение, цель которого – исправление предвечного ущерба. Человеческие поступки напрямую влияют на происходящее в горних мирах, любые его действия, как праведные, так и греховные, приводят к последствиям космических масштабов. Грехи народа, вызвавшие разрушение Иерусалимского Храма и изгнание народа Израиля из Земли обетованной, отражаются и на сущности Творца, отделяя мужскую ипостась Творца, Пресвятого Благословенного, от его женской стороны – Шхины*, в то время как заповеди и добрые дела способствуют глобальному исправлению мироздания – сближению Шхины со своим Возлюбленным. Но пока не явится Машиах, исправление это не может быть завершено. Символы ущербности мироздания: разорванная нить, потерянный ключ, недописанный свиток, разрушенный дом – сквозные мотивы в произведениях Агнона. Сгоревшие и невосстановленные книги – из этого ряда символов, определявших не только творчество Агнона, но саму его жизнь.

Еще один мотив, возможно побудивший Агнона не восстанавливать погибшую рукопись «Рассказов о Бааль-Шем-Тове», связан с образом сгоревшей книги в еврейской классической литературе. В Талмуде приводится история о рабби Хананье бен Терадионе, которого римляне сожгли вместе со свитком:

Уличили римляне рабби Хананью бен Терадиона в том, что сидит он и занимается Торой, собирает общественные собрания, и свиток Торы лежит у него за пазухой. Привели его к месту казни, завернули в свиток, окружили обрезками лозы и подожгли. Принесли также очески хлопка, намочили и приложили к сердцу его, чтобы подольше не расставался с жизнью. Сказала ему дочь: «Отец, я не могу этого видеть». Ответил ей: «Если бы я сгорал в одиночестве, то страдал бы, но вот я сгораю, и свиток Торы со мной, поэтому всякий, кто ищет унижения Торы, ищет и моего унижения». Спросили его ученики: «Рабби, что ты видишь?» Ответил им: «Тора – огонь, и не пожирает огонь огня, вот буквы отлетают, оставляя огню лишь пергамент…»

Тора создана из Божественного огня и сохраняет огненную природу даже в своем материальном воплощении. Об этом говорит мидраш*:

Тора, которая дана Моше, пергамент ее – белый огонь, по которому написано черным огнем, обернута в огонь и огнем запечатана. Когда же Моше ее переписывал, то вытирал стило своими волосами, и потому лик его стал светиться[8].

Текст Откровения был не скопирован, но повторен Моше, который тем самым стал автором и одновременно главным героем книг Торы, частью Божественного пламени. Так же и рабби Хананья, жертвующий жизнью ради Божественной книги, в последнем порыве сливается с ней без остатка.

Истории о читателях, уничтоженных вместе с книгой, продолжают рассказы об авторах, уничтожающих свое произведение, – и эти рассказы, несомненно, также повлияли на Агнона. В еврейской книжности широко распространены предания о главной книге, сожженной, похороненной или уничтоженной великим мистиком, обычно без объяснения причин. Если припомнить хотя бы наиболее известные из этих преданий, получается весьма внушительный список. Приведем здесь два наиболее ярких примера.

Правнук Бешта, рабби Нахман из Брацлава, на протяжении жизни дважды приказывал ученикам уничтожить свои труды, уже подготовленные к печати. Они известны под названиями «Книга сожженная» и «Книга сокрытая». Кроме того, он завещал сжечь все написанное им собственноручно сразу же после его смерти, не дожидаясь похорон, что и было исполнено преданными учениками. Его наследие, включающее как философские произведения, так и мистические сказки, сохранилось только в записях, сделанных его ближайшим учеником.

О другом хасидском наставнике, рабби Менахеме-Мендле из Коцка, рассказывают, что он десятки лет писал один-единственный труд – «Книгу человека». Книга эта должна была умещаться на одном листе и описывать всего человека. Так как достичь этого не удавалось, он каждый вечер сжигал все, что писал в течение дня.

Похоже, что уничтожение (или равнозначное ему сокрытие) книги понимается еврейскими мистиками как последний и необходимый акт реализации ее предназначения. Ведь чтобы вести диалог с героем своей книги, автор должен дистанцироваться от него; издавая книгу и тем самым отделяя ее от себя, он воздвигает между собой и героем непреодолимую преграду. Только написав книгу, но скрыв ее от читателя – лишив самостоятельного бытия, – автор может попытаться преодолеть преграду, отделяющую его от героя. Похоже, что и Ш.-Й. Агнон, отказавшись восстанавливать сгоревшую рукопись, тем самым сохранил истинную близость со своим любимым героем, Бааль-Шем-Товом.

Тот факт, что Агнон так и не подготовил эту книгу к печати, определяет многие ее особенности. По свидетельству Эмуны и Хаима-Йеѓуды Ярона, Агнон при работе с рассказами, взятыми из многочисленных письменных источников, ограничивался минимальной правкой, сохраняя все достоинства и недостатки оригинала. Рассказы эти несут отпечаток устной речи, иногда они многословны и велеречивы, иногда отличаются почти телеграфной краткостью, но в них всегда слышна речь живого хасидского рассказчика. Мы надеемся, что эти особенности удалось сохранить и в русском переводе.

Оригинальное ивритское издание 2003 г. сопровождено обширным послесловием наследников и душеприказчиков писателя, Эмуны и Хаима-Йеѓуды Ярона. Это послесловие мы сочли правильным привести без сокращений.

«Рассказы о Бааль-Шем-Тове» по жанру ближе к классической еврейской книжности, чем к современной литературе, поэтому названия библейских книг и имена персонажей даны в еврейском написании, в соответствии с правилами, принятыми при издании еврейских классических текстов. Поскольку еврейские названия библейских книг не совпадают с принятыми в русской традиции, издание снабжено таблицей, где они приведены в соответствие. Курсивом в тексте выделены не вошедшие в русский язык слова из иврита и других еврейских языков, «звездочкой» при первом упоминании помечено слово, объяснение которого дано в глоссарии в конце книги.

Учитывая, что книга эта обращена к широкому кругу читателей, мы ограничились только необходимыми для понимания текста комментариями и биографическими справками о самых существенных из упомянутых личностей. Объяснение специфических терминов и понятий еврейской традиции вынесено в глоссарий в конце книги, где приведены также именной и географический указатели. Полный комментарий к тексту Агнона превратил бы данное издание в энциклопедию хасидизма, которая вряд ли уместилась бы в одном томе.

Менахем Яглом