Читать книгу Призрачный супруг - София Берест - Страница 1

Глава 1

СТРАННОЕ ЗНАКОМСТВО

Еще пять лет назад я не могла даже вообразить себе, что очень скоро большинство моих знакомых будут считать меня старой девой. Еще меньше я была способна предвидеть тот факт, что я и сама, в конце концов, стану так думать.

Я родилась и выросла в России, в маленьком провинциальном городе Тихом, уютной неприметной дыре, расположенной в двухстах километрах от Сочи. Город мой вполне соответствовал своему названию. Это было место, можно прямо сказать, без новостей, но достаточно кипучее и энергичное, со своей давно устоявшейся внутренней жизнью.

И традициями, одна из которых гласила, что если ты девушка, тебе больше двадцати лет и ты все еще не замужем, значит, твоя жизнь кончена, у тебя больше нет шанса благополучно устроить свою судьбу и ты, попросту говоря, существо пропащее и абсолютно безнадежное.

В моей ситуации этот закон действовал особенно остро, так как мне уже давно исполнилось двадцать пять, а свадьбы пока даже не предвиделось.

Но, надо заметить, мои родители начали переживать по этому поводу задолго до того, как мне исполнилось двадцать. Иногда я думаю, что они беспокоились об этом еще до моего рождения, с той самой минуты, как им сообщили, что у них будет девочка. По крайней мере, сколько я себя помню, я всегда слышала ворчливые высказывания в духе «Все читаешь, читаешь. Лучше бы вышла погулять, может, приглянулась бы кому-нибудь. Вот досидишь до тридцати, тогда посмотрим, как тебе книжки помогут».

Эта навязчивая идея относительно тридцати лет уже до того въелась в мамин лексикон, что и двух дней не проходило, чтоб она ее не озвучила, а вспоминала она о ней, мне думается, каждые полчаса.

Раньше я относилась к этому вполне хладнокровно, скорее всего, потому, что и родители еще не испытывали должного отчаяния, но после того, как мне стукнуло двадцать, напряженность по поводу моего замужества достигла своей критической высоты.

Дело в том, что именно в тот период огромное количество моих ровесниц начало активно выскакивать замуж. А так как город наш был небольшим и, следовательно, такое крупное событие, как свадьба, ни от кого не могло укрыться, всякий раз, как мама узнавала о свадьбе очередной моей бывшей одноклассницы или подружки по двору, она переживала тяжелейший стресс, и со временем ее паника, естественно, ничуть не ослабевала.

Отец держался лучше, но зато не прилагал никаких усилий, чтобы образумить маму; вместо этого он притаскивал домой очередные убийственные новости о намечающихся бракосочетаниях и тем самым только накалял обстановку в семье.

Мама требовала, чтобы я немедленно нашла «здорового, непьющего парня» и вышла за него замуж как можно скорее. Она находилась в таком нервном полу-истерическом состоянии, что я даже не осмеливалась возражать ей. И я действительно старалась исполнить ее просьбу, вот только мои усилия, к ее великому несчастью, не приводили к желаемым результатам.

Дело было не во внешности. Я, конечно, никогда не считала себя умопомрачительной красавицей, но и дурнушкой отнюдь не была. Меня никогда не считали похожей на кого-либо одного из родителей: по их собственному мнению, у обоих я взяла самое лучшее. Например, глаза мне достались папины – очень большие, яркие, насыщенного темно-серого цвета, которыми я могла говорить не хуже, чем языком, до того они были выразительные. Форма бровей также передалась от отца вместе с тонкими, но довольно изящными губами.

Однако нос мне достался мамин – недлинный и аккуратный, совсем не такой, как у отца, похожий на изгибистую картофелину. Светлая и гладкая кожа также перешла от нее вместе с красивыми, пушистыми, светло-русыми волосами.

Короче говоря, я не отличалась неземной красотой, но и уродливой меня никак нельзя было назвать. Я была красивой, но в меру, и не то чтобы никому не нравилась… дело в том, что никто не нравился мне.

В тот год, когда мама только-только стала жертвой этой проклятой «свадебной чумы», я лишь посмеивалась над ее страхами. По всей откровенности могу сказать, что я не завидовала ни одной из тех многочисленных невест, которыми мама старалась запугать меня. Я не радовалась, но и нисколько не волновалась. Меня просто не интересовали их судьбы. Я с удовольствием утопала в прекрасных, фантастических мирах, о которых мне рассказывали мои драгоценные книги, и не видела ничего привлекательного в унылом внешнем мире.

Что скрывать, я всегда была немного странной. Когда мои тринадцатилетние подружки обсуждали мальчишек и алчно выведывали, кто кому нравится, я со скукой отворачивалась и погружалась в воспоминания о недавно прочитанной книге, в которой обязательно фигурировали могущественные волшебники, отважные принцы, благородные королевы, ну и, понятное дело, эффектные злодеи.

Размышлять об этих мирах мне всегда было в тысячу раз приятнее, чем слушать жаркие дискуссии сверстниц о том, как правильно целоваться, и их рассказы о собственном чаще всего воображаемом опыте. Вернее сказать, в последнем вовсе не было ничего приятного.

Мама, которую уже тогда мое равнодушие к подобным вещам начинало беспокоить, успокаивала себя тем, что моя женственность (по какой-то непонятной причине она считала озабоченность парнями женственностью) проснется, когда я стану чуть старше. Но и тут ее постигло жестокое разочарование. С годами я не только не менялась, но как будто еще больше костенела в своем «женственном безразличии».

Я не испытывала ни малейшей потребности в мужском внимании и, если б не настоятельные увещевания со стороны родных, наверное, никогда бы и не вспоминала о нем.

Что касается поклонников, то они у меня были; не слишком много, но были, и, откровенно говоря, я бы уже давно могла быть замужем, если бы обладала трезвым и расчетливым взглядом на жизнь. Таким взглядом обладали почти все мои сверстницы, приносившие столько страданий моей бедной маме. Они не задумывались о своих чувствах, они принимали во внимание только то, что у них будет, если они пойдут замуж за того-то или того-то, и наиболее выгодный результат подобных вычислений, в конце концов, и решал их выбор.

Я никогда не имела склонности судить кого-либо, признаюсь, иногда меня даже обуревала зависть к подобной «моральной легкости», но, что бы я там ни думала, поступить точно также я не могла себя заставить. Не могла и все. Мне становилось дурно от одной только мысли о том, что я посвящу свою жизнь человеку, в котором меня привлекает только его квартира, дача или зарплата. И даже страх перед тридцатью годами не мог сделать меня сговорчивее.

Я была бы рада влюбиться, полюбить всем сердцем, на всю жизнь (а разве не это подразумевает брак?), но никому так и не удалось пробудить во мне такие чувства. Кто бы ни ухаживал за мной, я всегда оставалась равнодушной, как асфальт. Таким образом, за очень короткое время я упустила множество обладателей приличного наследства, множество «ребят с будущим», как частенько выражалась моя мама, но, к счастью, ни разу мне не пришлось пожалеть об этом. Я всегда считала и буду считать, что лучше быть совсем одной, чем обречь целых две жизни на вечный обман.

На маму, к сожалению, такая философия нисколько не устраивала. С годами она становилась все более несчастной и, как следствие, все более свирепой по отношению ко мне, так что я уже решительно не знала, что делать. При любом удобном случае она обвиняла меня в жестокости, твердила, что я хочу загнать ее в могилу, и что она жалеет о том, что я родилась девочкой. Конечно, я понимала, что в действительности она так не думает – в ней говорил страх за меня, но все же ее поведение порой приводило меня в бешенство.

Особенно тяжело на меня действовал шантаж с ее стороны. «Если я хоть немного дорога тебе,– обиженно сморщившись, говорила она,– то ты не откажешь этому очаровательному молодому человеку…» А этот «очаровательный молодой человек» – сорокалетний бык, успевший поменять уже около семи жен. Иногда я даже начинала бояться мамы, во мне поселялась тихая ненависть по отношению к ней. Но это быстро проходило, ведь, пускай и довольно своеобразно, но она желала мне только добра.

Она никогда не переставала давить на меня, а я никогда не переставала бороться с ней. Хотя вообще я с детства отличалась довольно покладистым характером, в этом вопросе я была тверда, как кремень. Однако жить с ней в одном доме становилось невыносимо.

К своему ужасу, я вскоре заметила, что ее панические атаки обладали заразительным свойством. Медленно и как-то совершенно неуловимо они начали воздействовать и на мое мироощущение. Меня вдруг стала приводить в ужас мысль о том, что я могу так и остаться незамужней, хотя еще совсем недавно та же самая вероятность вызывала во мне лишь едкое презрение. Я поняла, что если не хочу превратиться в депрессивную истеричку, то должна немедленно что-то предпринять.

Поэтому, окончив в двадцать один год университет и сразу же устроившись на работу, я съехала от родителей. Это было нелегкое решение, но оно оказалось благотворным для всех нас.

Я не считала свой отъезд жестокостью, так как у родителей оставался Артем – мой младший брат, необычайно веселый мальчишка, которому ничего не стоило возместить с лихвой мое отсутствие. По правде говоря, если мне и было грустно уезжать из дома, то только потому, что это означало разлуку с Артемом. Преданней друга у меня никогда не было и, наверно, никогда и не будет. Но я не сильно огорчилась, так как теперь он мог в любое время приходить ко мне в гости, в мою собственную уютную квартирку, а это было в какой-то степени даже еще приятнее.

На работу я устроилась в Анастасию – самый крупный торговый центр Тихого; моя должность меня вполне устраивала – администратор магазина одежды. Можно сказать, здесь и утекли мои последние четыре года. Время, когда, с точки зрения мамы, у меня еще были шансы «стать человеком»; время, когда я уставала объяснять, почему до сих пор не замужем; и время, завершившееся тем, что все наконец смирились с моей странной беспечностью пребывания в статусе старой девы и оставили меня в покое.

Мне кажется, никогда еще я не чувствовала себя такой удовлетворенной, как сейчас. Да и не удивительно. Родители, наконец, перестали за меня волноваться (мне удалось убедить их в том, что я не собираюсь расставаться с жизнью из-за отсутствия мужа), зарабатываю я даже больше, чем мне требуется, на работе меня ценят и уважают – чего, спрашивается, еще желать? Наверное, только одного: чтобы мои замужние коллеги учитывали тот факт, что их социальный статус не дает им права выливать на меня, одиночку, свои бесчисленные семейные испытания.

Вот и теперь ко мне с унылым видом подошла Таня, двадцатилетняя девчонка, выскочившая замуж два года назад и с тех пор не прекращавшая сетовать на своего супруга.

– Арин, скажи, что мне делать. Я уже не могу, просто не могу! – Таня ласково сжала мой локоть и заглянула в лицо с таким видом, словно была уверена, что мне ничего не стоит решить все ее беды. Признаюсь, мне частенько бывало жаль ее, но и с периодическим раздражением я, увы, ничего не могла поделать.

– Ну что опять случилось?

– В последнее время он орет на меня еще больше, чем обычно. Что бы я ни делала, как бы ни вела себя, я всегда плохая! Он вечно придирается, критикует абсолютно во всем! Я, конечно, не говорю, что я святая, но все же не настолько плохая, чтобы так обращаться со мной. Я боюсь его, просто видеть не могу! Как ты думаешь, что мне делать?

– Ну не знаю. Постарайся, наверное, как-нибудь смягчить его. Хотя нет: я не могу ничего сказать. Ты же знаешь, я не советчица в таких делах.

– Нет, умнее тебя я никого не знаю, ты все должна знать.

– Неужели? – я мягко улыбнулась. – Мне придется разочаровать тебя. Я совсем не так умна, как ты думаешь.

Таня испустила тяжкий вздох.

– Как я тебе завидую, Арин. Хотела бы я быть на твоем месте.

Когда мне раньше говорили подобные вещи, я всегда думала, что меня стараются утешить, но со временем поняла, что тут не было и тени лицемерия.

– Ну а кто заставлял тебя выходить замуж за того, кого ты не любила? Да еще так рано?

– Ну не знаю. У меня не было другого выхода. Так принято.

– Заметь, на меня это не повлияло.

– Я знаю. Но тебе как-то подходит быть одной. Я бы выглядела ущербно, что ли…

– Ты бы выглядела ущербно, если бы сама так о себе думала! – я положила руки ей на плечи. – Тань, ну в чем дело? Ты же такая красивая, такая молодая. Неужели не было никого, кто любил тебя, и кому ты отвечала тем же?

– Был, но родители запретили мне выходить за него.

– Это еще почему?

– Потому что у него не было ни квартиры, ни денег, а у Игоря все это было.

Она, похоже, и сама поняла, как вздорно и нелепо все это прозвучало, потому что ее голос сорвался, и она в отчаянии мотнула головой. Я едва сдержалась, чтобы не спросить «И ты им подчинилась?!» Это было лишнее. Она уже и так получила наказание за свою слабость.

Я обняла ее и успокаивающе провела рукой по волосам.

Слабая, бесхарактерная девочка. Несчастное создание. И моя мама – от этой мысли я вздрогнула – желала мне того же!

– Все, хватит! – я отстранилась от Тани и с ободряющей улыбкой посмотрела ей в лицо. – Все будет хорошо, ты же знаешь. Надо просто немного потерпеть.

Она устало вздохнула, кивнула головой и, пожав мою руку в знак благодарности, отошла.

Моя улыбка уже не была такой оптимистичной, когда я смотрела ей вслед. Как всегда в подобных случаях, меня съедала горькая, болезненная грусть. Нет, все-таки я была права: лучше всю жизнь провести в одиночестве, чем связать себя навеки с тем, к кому не испытываешь ни малейшей теплоты. Мама считала это убеждение признаком неизлечимого слабоумия, но с годами я все острее и острее осознавала всю ошибочность ее суждений.

Мне не повезло, я так и не смогла никого полюбить и вряд ли уже полюблю когда-нибудь, но, по крайней мере, я не испортила жизнь ни себе, ни кому-либо еще. Я одна, это верно, но я свободна, мне не приходится выносить постоянные упреки и жалеть о том, что могло бы быть, если бы в свое время я проявила твердость.

Я свободна.

Наверно, именно поэтому такие девушки, как Таня, одинокие и несчастные в замужестве, всегда вызывали во мне смешанное чувство гнева и удивления. Тот факт, что большинство из них гораздо несчастнее меня, законченной старой девы, всегда неприятно поражал меня. Так кто из нас ущербен: я или они?

Возвращаясь домой, я продолжала размышлять об этом. Надо сказать, в последнее время меня частенько посещали подобные мысли. Гнетущие, неотвязные рассуждения, которые не могли принести никакой пользы, но от которых я никак не могла избавиться.

Почему мир так изменился? Скис, потускнел? Почему не осталось ничего настоящего, истинного, надежного? Расчет и безвольное подчинение – что в этом хорошего? Мы живем в цивилизованном мире, но законы в нем первобытные. Во всяком случае, некоторые из них.

Может, я напрасно до двадцати трех лет мечтала о настоящей любви, той любви, ради которой и жизни не жалко? В последнее время я все чаще склонялась к выводу, что такой любви, вероятно, никогда и не существовало. Это выдумка умных людей, понявших, что на ней можно заработать много денег. А с другой стороны, может, это только в Тихом мир закостенел в традициях восемнадцатого века? Может, в других городах России дело обстоит совсем не так? Например, в Москве, в Петербурге?

А как насчет всего земного шара? Я ведь почти ничего о нем не знаю, так какое я имею право судить о столь глобальных предметах? Уж не потому ли, что моя собственная одинокая жизнь стремится убедить меня в том, что разложение бесчувствия давно завладело не только Тихим, но и всей планетой?

Нет, Арина, признайся: ты все преувеличиваешь. Ты просто наивная мечтательница, много лет грезившая о великой любви до гробовой доски и так и не нашедшая ее. То, что тебе не повезло, не означает, что настоящей любви не существует. Имей мужество признать это и смириться.

Таким выводом обычно заканчивались все мои размышления о жизни и любви, в которых я, в общем-то, почти ничего не знала. Но они имели один значительный плюс: с их помощью всегда можно было незаметно убить время.

Именно так вышло и теперь. В своих глубокомысленных рассуждениях я и не заметила, как подошла к своему дому, свежевыкрашенной, ярко-розовой пятиэтажке.

Открыв дверь в квартиру, я сразу же услышала громкое требовательное мяуканье. Лютик – толстенный, рыжий кот, подаренный мне Артемом года два назад – выбежал встречать меня, ну и, конечно, уведомить о том, что его миска давным-давно опустела.

При виде его я засмеялась. Да и трудно было удержаться, глядя на его пухлую усатую физиономию и необыкновенно хитрые темно-зеленые глазищи. Уже котенком Лютик удивлял меня и Артема своими размерами, а, достигнув зрелости, превратился в настоящего лохматого гиганта. Но при этом он был совершенно безобиден, хотя, если ему уж очень хотелось есть или играть, он мог начать легонько кусаться, что, впрочем, никогда не причиняло серьезного вреда.

Не желая его томить, я немедленно направилась на кухню. С громким, предвкушающим урчанием Лютик последовал за мной. Насыпав ему кошачьего корма, я поставила чайник и сделала себе несколько бутербродов с маслом и медом. После чего направилась в свою комнату – довольно просторный светлый зал, где было решительно все, в чем я нуждалась.

Темно-красный раскладной диван, высокий шкаф вдоль правой стены, стол с множеством выдвижных ящичков, стул перед ним и большой телевизор на изящной, светло-коричневой подставке. Здесь все было устроено так, как мне нравилось, хотя, по мнению мамы, у меня был отвратительный вкус (с чем я, конечно же, никогда не соглашалась). В свое время она приложила массу усилий, чтобы оформить мою квартиру по своему вкусу.

Например, она почему-то утверждала, что я непременно должна купить обои ярко-красного цвета, хотя я уже решила брать оранжевые. Еще ей хотелось, чтобы я спала на кровати, а не на диване, мол, диван – это плохой знак, как будто я уже смирилась с одиночеством.

Но, по моему мнению, все это было полной бессмыслицей. Красный цвет мне никогда особо не нравился, а кровать в такой небольшой комнате смотрелась бы громоздко, не говоря уж о том, что заняла бы чересчур много места. Так что я и в этом вопросе сохранила твердость и уже несколько лет пожинала ее приятные плоды.

Переодевшись в домашнюю одежду, я села за стол и включила компьютер. Мне нужно было сделать один важный отчет по работе, что вообще-то не входило в мои обязанности, но меня изредка просила об этом Аня, главный менеджер магазина, так что отказаться я не могла, да и, признаться, не испытывала острой необходимости. Этот отчет не отнимал много времени, да, к тому же, Аня обращалась ко мне не чаще, чем раз в три месяца, так что грех было не отозваться.

Подключив интернет, я сразу же вошла в почтовый ящик, так как именно туда Аня должна была отправить необходимые для подготовки отчета документы.

Надо сказать, почту я не проверяла уже месяца три, с тех пор, как в последний раз делала отчет, поэтому рассчитывала обнаружить около семи-восьми писем, включающих всевозможные рекламные рассылки, неотвязный спам, ну и, конечно, документы от Ани. Но, к моему великому изумлению, писем оказалось не восемь, а целых сто двадцать!

В первый миг я впала в полное недоумение, но вскоре догадалась, почему так вышло.

Несколько месяцев назад, когда я была в гостях у родителей, мама ни с того, ни с сего объявила, что я должна попытаться хотя бы через интернет найти себе мужа. Она так и сказала: «Чем эти глупые книжки читать, лучше займись полезным делом!» Думаю, если мама и считала какое-то дело в жизни полезным, так это только поиски мужа.

Как ни странно, я решила ей подчиниться. Но не потому, что действительно надеялась выйти замуж, а просто из любопытства. В последнее время сайты знакомств обрели такую популярность, что мне захотелось узнать, что это, собственно говоря, такое. С таким же успехом я могла бы заинтересоваться какой-нибудь игрой или сериалом.

Но мое любопытство очень скоро было удовлетворено и одновременно уничтожено.

Пожалуй, мне следовало проявить больше терпения, чтобы выкопать в этой Гоморре кого-нибудь более-менее достойного, но за те два дня, что я там провела, кроме всяких развратных предложений и грязных комплиментов, мне так и не удалось ничего получить. А поскольку о настоящей любви я уже давно не мечтала и, следовательно, замуж выходить не собиралась, я выбросила из головы эти унизительные два дня и на тот сайт больше не заходила.

Вообще-то я решила удалить из него свой профиль (во всяком случае, фотографию), но как-то все время забывала и вот теперь убедилась, что зря. Но это, конечно, не было неразрешимой проблемой.

Поэтому, отложив ненадолго Анин отчет, я зашла на сайт и открыла свою страницу. Ого! Моя фотка собрала целых три тысячи знаков «мне нравится»! Ну спасибо, спасибо. В «поклонниках» засело сорок три «молодых человека» (на редкость расплывчатая фраза), а сообщений накопилось целых двадцать пять.

Ну что ж, ладно, так и быть, прочитаю сообщения и удалюсь.

Хотя, должна заметить, первое меня не особенно привлекало. Опять, наверно, всякие извращенцы и озабоченные подонки… Ну ладно, решила так решила.

И я начала читать. Одновременно прислушиваясь к свисту чайника на кухне, который вот-вот должен был достигнуть своей наивысшей громкости.

Как я и ожидала, большая часть сообщений носила тот грубый, отвратительно развязный характер, за который я бы с удовольствием прикончила авторов. Остальные содержали одно или два слова: «привет» и «как дела?» Тоже не самый мудрый вариант. И, главное, совершенно непродуктивный. Даже если ты говоришь в ответ «привет, как дела?», тебе чаще всего отвечают «нормально» и больше не прибавляют ни слова.

Сначала я удивлялась. Мне даже приходило в голову, что, возможно, проблема тут во мне, но вскоре я отбросила эту мысль. Просто эти люди ожидали, что я возьму на себя всю инициативу разговора, так что им не придется тратить никаких усилий для поддержания беседы. Но мне такой расклад, естественно, ничуть не понравился, тем более что я влезла в этот сайт исключительно ради забавы и, уж конечно, не имела ни малейшего желания тратить на него какие-либо моральные силы. Но этот тип «молчаливых собеседников» (если, конечно, так можно выразиться) очень глубоко врезался мне в память.

Два сообщения из полученных двадцати пяти представляли собой восьми строчные стихотворения (понятное дело, я их даже читать не стала), и было одно до того пафосное, странное и необычное в той груде хлама, что я уже оставила позади, что я прямо-таки опешила, читая его, не зная, смеяться мне или настораживаться.

Письмо было написано полмесяца назад. Вот его доподлинный текст:

«Милая Арина. Возможно, вы сочтете меня инфантильным и странным, но я твердо уверен в том, что вы предназначены мне судьбой. Поверьте, это не шутка, я не пытаюсь обмануть вас или ввести в заблуждение. Вы моя судьба, я понял это, как только увидел ваше лицо на фотографии, и я намерен доказать серьезность своих намерений в самое ближайшее время. В сущности, как только вы дадите мне такую возможность. Знайте, Арина, ничего еще в жизни я не желал так сильно, как встречи с вами. Пожалуйста, ответьте мне, как только сможете! Я жду. Все время жду. Не думайте обо мне ничего, пока не узнаете меня. Пожалуйста».

Некоторое время я тупо созерцала это немыслимое послание, а потом громко расхохоталась. Я была вне себя от изумления и восторга.

Нет, вы только подумайте! Какая страстность, какая убедительная мольба! А главное – какой изящный слог и потрясающая грамотность. «Милая Арина», «сочтете», «ввести в заблуждение», «серьезность намерений» – да что вы говорите? И какое слово умное знает – «инфантильный»!

Я снова захохотала на всю комнату. Нет, ну надо же – ни разу не обратился ко мне на «ты»! Кто только мог это написать? Наверное, какой-нибудь восьмидесятилетний литератор, а может, ехидный мальчишка лет пятнадцати, обожающий всякие розыгрыши. Ну слишком уж это походило на шутку. Все признаки указывали на то, что этот текст был вырезан из какого-нибудь старинного романа. Без сомнений, скопирован и бесшабашно вставлен. Единственный труд, который пришлось приложить отправителю, это изменить имя неведомой героини на имя Арина. Вот и все. Поверить в то, что в наше время кто-то еще писал в таком стиле, да, к тому же, на полном серьезе, я бы не смогла себя заставить.

Это было невозможно.

Абсолютно исключено.

Но все же меня заинтересовал автор этой замечательной цидулки (что было, на мой взгляд, вполне естественно), так что я, недолго думая, зашла на его страницу.

Итак, Владислав Рахманов, двадцать семь лет, не женат, зарабатывает больше среднего, из увлечений – книги и музыка. Фотография на стене отсутствует. Каких-либо описаний внешности я также не обнаружила.

Хм, а чего это мы прячемся?

Ни одной новости на странице – абсолютная пустота. Видно, пользователь не очень активный. Информации о себе минимум, да и та, что есть, не показалась мне особенно интересной. Кроме одной маленькой, но очень важной для меня детали.

Книги.

Этот тип обозначил всего два хобби – книги и музыку, значит, и то, и другое имеет для него большое значение, раз уж он соизволил упомянуть об этом в своей скудной анкете. Мне стало любопытно, какие книги он читает? Может, спросить? А что, ничего страшного не случится. Если только он не объявит, что указал книги только ради того, чтобы произвести впечатление умного и разностороннего человека. Это было бы не слишком приятно. Но и не смертельно.

В конце концов, чего я колеблюсь? Ясно ведь, что этот тип… вернее сказать, Владислав Рахманов (а фамилия-то какая аристократичная!), большой шутник и весельчак, следовательно, что мне мешает притвориться, будто я попалась на его розыгрыш?

Да, спрошу, пожалуй. Тем более что мы оба сейчас онлайн – самое время. Занятно будет получить ответ. И я быстро, не обдумывая, напечатала:

«Ну привет. Извини, что поздно отвечаю, просто я вообще забыла о том, что зарегистрировалась на этом сайте. Ты молодец, оригинально вступаешь в разговор. Но о судьбе я, конечно, говорить не хочу (тут я поставила три хохочущих смайлика). Мне вот что интересно: в твоем профиле указано, что ты увлекаешься чтением. Мне бы хотелось узнать, какие именно книги тебе нравятся».

К счастью, в своей собственной анкете я не отметила того, что обожаю фэнтези и классику, так что у него не было возможности под меня подмазаться.

Отправив сообщение, я побежала на кухню, так как в это время вскипел чайник, и, кроме того, мне нужно было проверить, не заинтересовался ли Лютик моими бутербродами. Этот кот любил сладкое не меньше, чем соленое и жирное. Но тревога моя была напрасной. Все обошлось благополучно. Бутерброды оказались на месте, а Лютик мирно облизывался, сидя возле своей миски.

Вернувшись в комнату, я с удивлением обнаружила, что ответ от Влада уже прибыл. Я почему-то была уверена, что ему потребуется минут двадцать на то, чтобы составить подходящее высказывание.

«Здравствуй, Арина. Тебе не стоит извиняться, я бесконечно рад, что ты вообще мне ответила. Читаю я разное: всего понемногу. Иногда классику, иногда детективы, иногда ужасы, иногда фантастику, иногда приключения. Мои любимые авторы: Джек Лондон, Чарльз Диккенс, Марк Твен, Федор Достоевский, Джон Толкиен и многие другие. Как я понимаю, ты любишь читать, да? Неожиданное увлечение для нынешней эпохи. Я буду очень рад, если ты расскажешь мне о своих любимых произведениях. Спасибо, что ответила».

Его ответ ошеломил меня. Как, как он умудрился перечислить всех моих избранных авторов!? Абсолютно точный список, как будто выписанный из моей головы. Что это может значить? Я ведь не раскрывала ничего в анкете, у него не было ни единой подсказки.

Мистика какая-то! Неужели у нас настолько схожие вкусы? Я не могла в это поверить, ведь до сих пор мне даже ни разу не встретился человек, которому было бы знакомо имя Чарльза Диккенса.

Нет, не может быть, чтобы ему было двадцать семь лет! Вне всяких сомнений, это древний старец, пытающийся запудрить мне мозги! Двадцатисемилетние парни в нашу эпоху (очередное «немолодое» выражение) Диккенса не читают. Им интересны куда более приземленные вещи. Например, игры, боевики и пошлые видео. Так что вам, уважаемый Владислав, меня не обхитрить! «Молодой и начитанный»! Да это понятия несовместимые!

Но разговор я решила пока не прерывать. Ничего, понаблюдаем.

«Да не за что, в принципе. Я и сама рада пообщаться с грамотным и адекватным человеком. Не поверишь, мне и добавить-то особо нечего. Те авторы, которых ты перечислил, и мои избранные тоже. Причем это определилось уже довольно давно. Странно, да?»

«Действительно, необычное совпадение. Но, я думаю, оно лишь подтверждает тот факт, что мы предназначены друг другу судьбой».

Я нахмурилась. Опять он за свое! Вот негодный старый хлыщ!

«Да нет, ты что? Книги многие читают. Что тут сверхъестественного?»

«Послушай, Арина, я знаю, что ты не воспринимаешь меня всерьез. Но я не шучу! Нам действительно суждено быть вместе. Навечно. Пожалуйста, разреши мне увидеть тебя. Мы должны поговорить с глазу на глаз. Тогда ты поймешь».

Вот это да! Похоже, ему и в самом деле двадцать семь лет. Будь он стариком, то не осмелился бы настаивать на встрече. Да что с ним такое? Неужели… он действительно серьезен?

«Вряд ли получится. Я живу в маленьком городке под Сочи. Ты сейчас наверняка где-то далеко».

«Вовсе нет. С некоторых пор я всегда там, где есть ты, Арина».

Тут уже мне стало совершенно не до смеха. С каких это таких пор? Что он несет? Может, он ненормальный?

И тут меня осенила более правдоподобная причина столь странного поведения. Наверное, он очень-очень, просто ужасающе страшный. Некрасивый до безобразия. Поэтому ему каждый раз приходится прилагать неимоверные усилия, чтобы убедить девушку пойти с ним на свидание. Он старается околдовать ее всякими средневековыми примочками вроде этой неестественной причудливой речи и смелых рыцарских заявлений. И это всегда срабатывает, но когда они видят его физиономию, отвращение превозмогает слабость к красивым словам.

О, как же я сразу не догадалась! Несомненно, он просто редкостный уродец. И этот его замысловатый слог – вовсе не сердечный порыв, а давно испытанная техника. Я – лишь одна из сотен. А может, все-таки нет?..

«Что ты имеешь в виду?»

С каких таких пор? Что он мелет, в самом деле? Но мой вопрос остался без ответа. Влад не обратил на него никакого внимания или сделал вид, что не обратил. Ему во что бы то ни стало хотелось встретиться со мной, и он действовал исключительно в этом направлении.

«Пожалуйста, Арина, дай мне шанс. Когда у тебя будет свободное время?»

Меня это уже стало раздражать. Он спрашивает, когда у меня будет свободное время, но даже не интересуется тем, хочу я его видеть или нет! Похоже, ему все-таки не двадцать семь лет, а сорок пять. И ему срочно нужна баба, причем, мне думается, отнюдь не для «серьезных намерений». Поэтому он и прицепился ко мне, старой деве, которая уж наверняка не сможет отказать…

Да еще чего! Ха-ха, разбежался! Никуда я с тобой не пойду, наглец!

Все это прокручивалось в моей голове около трех минут, так что мой собеседник, видимо, догадался, что решение складывается не в его пользу, потому что, ничего не ответив, я сразу получила следующее:

«Прошу тебя, не бойся меня. Я вовсе не страшный, честное слово. Не думай обо мне ничего, пока не увидишь меня. Тогда ты поймешь, что я заслуживаю доверия. А даже если я тебе не понравлюсь, ты ведь можешь просто уйти, я ничего не смогу поделать. Дай мне шанс, Арина. Ты не пожалеешь, обещаю тебе».

Да сколько можно твердить про этот пафосный «шанс»? Заладил…

И как это он догадался, что я решила, что он страшный? Хотя это, наверно, было не так уж и трудно…

Но что касается его мольбы, нет, пожалуй, нет. Надо его послать. Слишком уж мягкотелый. Слишком странный и настойчивый. С таким лучше не связываться. Да, надо послать.

А с другой стороны, давно у меня не было никаких приключений. Если так подумать, это ведь забавно: идти на свидание вслепую. Жутковато, конечно, но весело. Без сомнений, это риск, тем более что я еще ни разу ни с кем так не встречалась, но ведь он прав: ничто не помешает мне уйти. А если разочарование окажется уж очень сильным, даже убежать во весь дух. Все равно об этом никто не узнает.

Я сильно колебалась. Между тем последовало следующее сообщение:

«Как насчет Никольского парка на Красной улице? Завтра в семь часов вечера? Мы могли бы сначала погулять, а потом зайти в ресторан поблизости? Пожалуйста, ответь, Арина».

Хм, а ведь это неплохой вариант. Завтра суббота, а по выходным в парке всегда полно людей, так же, как и во всех близлежащих кафешках. Видно, он не темнит, раз предлагает такую безопасную для меня программу.

Но, черт побери, кто же он такой? И неужели он сейчас в Тихом? Владислав Рахманов… Если ему действительно двадцать семь лет, и он не женат, о нем бы весь город галдел, как о потенциальном женихе. До меня бы такая информация уж точно дошла, хотя бы через маму. Но я никогда о нем не слышала. Вероятнее всего, он не местный. Но тогда что он тут делает?

«Арина, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь!»

Я вдруг осознала, что все это перестало быть для меня пустой забавой. Что-то тут определенно было не так, но я не могла понять, что именно. Одно мне было совершенно ясно: от этого типа надо избавиться и избавиться как можно скорее!

Давай, Арина, соберись, тебе это под силу! Ты же видишь, что человек невменяем, так пошли его к чертовой бабушке и ее племянникам!

Но я уже знала, что не смогу так поступить. Что-то во мне яростно требовало, чтобы я согласилась на эту глупую аферу.

«Ладно, давай. Завтра в семь часов я буду у входа в парк».

Господи, как он обрадовался! Меня никогда еще никто так не благодарил. Под конец я даже почувствовала неловкость, ведь, в сущности, я не сделала ему ничего хорошего. Всего лишь согласилась пройтись с ним и поужинать (а это в какой-то степени было приятно и мне самой), но он был необорим в своих изъявлениях признательности, так что я окончательно уверилась в том, что мне предстоит завтра встретиться с каким-то неописуемым страшилищем.

Так благодарить девушку за согласие пообщаться мог либо полный дурак, либо невыразимый урод. Этот дураком вроде не был, следовательно, оставалось второе. И во что я только влезла! Надо было все-таки послать.

А хотя, кто знает, вдруг это как раз то, над чем я буду смеяться в старости? Впрочем, до старости и ждать не придется. Уже теперь все это походило на какую-то юмористическую повесть. «Повесть об Арине и ее уродце».

Я затряслась от сдерживаемого смеха.

В этот момент «уродец» соизволил попрощаться со мной:

«Спокойной ночи, Арина. До завтра. Не сомневайся, я не разочарую тебя».

Еще и самоуверенный уродец. Ну да ладно. Никакой беды не случится, если я увижу его. Каким бы безобразным он ни оказался, вернувшись завтра вечером домой, я буду весело смеяться. И не от того, что перепью вина за ужином, а потому что я твердо решила отнестись ко всей этой ситуации с юмором и полнейшей беззаботностью.

Однако этот Рахманов сумел сбить меня с толку. Я совершенно забыла об Аниных документах и своем намерении удалиться из сайта. Но это не было проблемой. И то, и другое я могла сделать прямо сейчас. Знакомство с этим чудаком не нарушит моих планов.

Так я и поступила. Зашла в настройки и удалила свою страницу. Наслаждение, которое доставил мне этот поступок, нельзя выразить словами. Думаю, так чувствует себя опрятный и аккуратный человек, принимающий ванну после двухлетнего перерыва.

Это было мне приятно еще и по другой причине.

Теперь единственной ниточкой, связывавшей меня с Рахмановым, была назначенная на завтра встреча. То есть, можно сказать, связи больше не было почти никакой.

Я не могла заставить себя серьезно смотреть на это свидание. Оно было для меня глупостью, ошибкой, недоразумением, над которым я собиралась от души посмеяться.

И я действительно смеялась.

Пока делала отчет; пока раскладывала диван; пока стелила постель. И даже глубокой ночью, свернувшись под одеялом, крепко обнимая Лютика, я продолжала смеяться над собой и над той авантюрой, в которую сама себя втянула.

Тогда я еще ничего не знала. Не могла даже представить себе, что это было вовсе не авантюрой. Это было чем-то неведомым и непреодолимым.

Чем-то, что кое-кто привык называть судьбой.

Глава 2

ЭТО – ОН

На следующий день я освободилась с работы в четыре часа (по субботам мне это всегда разрешалось) и, не заходя домой, направилась сразу в «Магнит». Мне нужно было пополнить запасы кукурузных хлопьев, молока, сметаны и некоторых других продуктов, которые уже давно не радовали своим присутствием мой холодильник.

По случаю субботы людей в магазине было очень много, к счастью, в основном незнакомых; у двух работающих касс выстроились очереди в десять метров длиной. Я несколько переоценила свои силы. Мне бы следовало взять тележку, а не металлическую корзину, и теперь, загруженная до предела, я едва тащила ее к кассе. С каждым шагом тяжесть становилась все более неподъемной, мои руки буквально дрожали от непомерных усилий.

Я уже решила было опустить корзину на пол, чтобы немного передохнуть, как вдруг какой-то человек быстро обогнал меня и выхватил из рук мою ношу. Я в изумлении подняла глаза и увидела Ярослава, одного из моих бывших поклонников, которому несколько лет назад пришлось получить от меня отказ в ответ на его предложение руки и сердца.

Я страшно смутилась, и в этом не было ничего удивительного. Я всегда приходила в крайнее замешательство, когда сталкивалась где-либо с парнями, самолюбие которых было когда-то мной ранено.

– Арина, Арина, – с усмешкой покачал головой Ярослав, – все сама, да? Независимость превыше всего?

– Да при чем тут независимость? – растерянно пробормотала я. – Вообще-то я уже почти справилась…

– Ну да, конечно. Поэтому у тебя было такое лицо, как будто ты сейчас родишь?

– А откуда ты знаешь, какое у меня было лицо? Ты ведь сзади подошел!

Ярослав засмеялся:

– Я понял это по тому, как была согнута твоя спина. И по бешеному хрипу, который ты издавала.

– Ага, ага, выдумывай!

– Это правда. Ты хрипела, как объевшийся носорог.

Я закатила глаза:

– Гениальное сравнение!

Ярослав, улыбаясь, задумчиво смотрел на меня.

Он был хорошим парнем. И очень умным, не таким, как другие мои поклонники, воспринявшие мой отказ как оскорбление.

В отличие от них, он не возненавидел меня, и лицо его даже не перекосилось от злобы, когда я сказала ему «прости, но нет».

Другие, женившись вскоре после моего отказа, всякий раз, замечая меня где-нибудь, с демонстративной страстностью целовали своих жен, вероятно, надеясь вызвать во мне муки сожаления. Они не понимали, что я отказала им вовсе не потому, что считала их недостойными себя, а потому что не хотела их обманывать. Не хотела, чтоб они страдали из-за меня. Так же, как и я из-за них.

Но Ярослав, мне кажется, понял это сразу. Поэтому видеть его мне всегда было особенно тяжело. Он знал меня лучше, чем кто бы то ни было. Знал, что я отказала ему из жалости. Трудно выразить, какое неизмеримое чувство вины я испытывала каждый раз, когда он заговаривал со мной!

Было время, когда я ненавидела себя за то, что не смогла полюбить его. В нем не было ни единого изъяна. Он был и красив, и умен, и трудолюбив, самое главное – добр и честен. Разумом я понимала, что лучше его мне никогда никого не найти, но сердцем… сердцем оставалась бесчувственной, как всегда.

Мама тоже была о нем очень высокого мнения:

«Ты бы хоть красотой его соблазнилась, Арина! Он бы моделью мог работать, если б захотел! Ноги у него длинные, стройные, как плинтусы, а плечи широкие, сильные, как у борца – да он просто греческий бог! Волосы цвета переспелой пшеницы, а глаза, боже мой, что это за глаза! Такое ощущение, что он целыми днями смотрит на небо, до того они у него синие да ясные. Ты только подумай, какие дети красивые будут! Но это все ладно, хотя вам, девкам, по-моему, только это и надо. Он ведь и человек на редкость хороший! Не пьет, не курит, пашет, как отец семерых детей, и ведет себя порядочно, что сейчас вообще феноменально! Ну что же ты, Арина?»

Что я могла ей возразить? Ничего, ведь она говорила одну только правду. Но все же я отлично знала, что не имею права поддаться ей. Я всегда искренне уважала Ярослава и потому была неспособна солгать ему. Сделать вид, будто люблю, хотя на самом деле не любила. Не единожды я проклинала свое черствое ледяное сердце, заковавшее во мне всякую способность привязываться, но даже в такие гнетущие минуты я знала, что поступила правильно, отказав ему. И теперь я была в этом уверена, что, к сожалению, нисколько не облегчало моего душевного состояния при случайных встречах с ним.

– Как у тебя дела, Арин? – спросил Ярослав, встав в очередь рядом со мной.

– Да пойдет, жаловаться не на что, – насколько могла непринужденно ответила я. – Ты как?

– Неплохо. Собираюсь в Петербург переезжать.

– Да ладно? Что будешь там делать?

– Работать, что ж еще.

– Да ты ведь и тут нормально зарабатываешь.

– Да, но там размах больше.

Я усмехнулась:

– Значит, здесь тебе скучно?

– Есть немного.

В этот момент очередь значительно продвинулась вперед, и мы ненадолго замолчали. Ярослав поднял мою корзину и подтянул ближе к кассе. Затем спросил:

– А что, ты не хочешь, чтоб я уезжал?

Я быстро повернулась и испуганно уставилась на него. Он поспешно улыбнулся:

– Да ладно, забей. Это я так, к слову.

Но его взгляд выражал совсем другое. Он неспроста задал этот вопрос. Ответ был ему очень важен.

Я была в шоке. Мне вдруг вспомнилось, что Ярослав, единственный из всех моих отвергнутых женихов, за прошедшие пять лет так и не женился. Почему бы это? Неужели потому что… Нет, этого не могло быть! Это совершенно исключено! Я все придумываю!

Наконец, настала моя очередь (не прошло и века). Я быстро рассчиталась и вместе с корзиной прошла к длинному металлическому столу вдоль стены при входе. У Ярослава была только коробка чая и две упаковки рисовой крупы. Я стала торопливо распределять продукты по двум целлофановым пакетам, надеясь управиться до того, как он освободится. Естественно, мне это не удалось. Второй пакет я уже собирала вместе с Ярославом, причем за целых две минуты мы не произнесли ни слова.

Взяв по пакету в каждую руку, я толкнула ногой дверь и неуклюже вывалилась на улицу. Ярослав тут же попытался отнять у меня мой груз. Я мягко отстранила его:

– Не надо, Яр, я справлюсь. В пакетах нести не тяжело.

– Провожать, как я понимаю, тоже не надо? – со вздохом сказал он.

– Не обязательно, – я попыталась улыбнуться, но, боюсь, у меня ничего не вышло. Вместо улыбки выдавилась какая-то болезненная гримаса, я сама это ясно почувствовала. – Спасибо, что помог. Удачи тебе в Питере. Пока.

Я развернулась и быстро пошла прочь вдоль здания «Магнита». Мне было не по себе. Ведь я точно знала, что Ярослав в это время пристально смотрит мне вслед. Это ужасно меня угнетало. Но еще хуже мне стало, когда я услышала позади себя торопливые шаги и, обернувшись, увидела его напряженное, пугающе серьезное лицо.

Твердо глядя мне в глаза (что явно давалось ему с большим трудом), он тихо и спокойно произнес:

– Я люблю тебя.

У меня замерло сердце. Но не от волнения, а от нестерпимого ужаса. Я открыла было рот, чтобы что-то сказать (совершенно не представляя, что именно), но Ярослав немедленно перебил меня:

– Ничего не говори! Не надо. Я знаю все, что ты можешь мне сказать. Наверное, поэтому я тебя так и уважаю. Но я хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя. Никогда не переставал любить. Так что, если ты вдруг когда-нибудь почувствуешь, что способна ответить мне тем же, знай, что я жду тебя.

– Ярослав, не говори глупостей! – воскликнула я, мотнув головой. – Ты не обязан ждать! Ты достоин лучшего!

– С тех пор, как ты мне отказала, прошло четыре года, – с грустной улыбкой сказал он. – За это время я так и не встретил никого достойней тебя. Иногда я думаю, что в этом мире вообще больше нет девушек, для которых любовь так важна, что даже общество не может их сломать и заставить действовать по расчету. Так что извини.

Он нежно коснулся рукой моих волос, после чего, не прибавив больше ни слова, развернулся и ушел.

А я не ушла. Я продолжала стоять на месте в полном оцепенении, не замечая ни людей, проходивших мимо, ни мучительной тяжести, отягощавшей мои руки.

Несомненно, если бы Ярослав говорил со мной злобно, яростно, с отчаянием, если бы пытался надавить на меня, ему бы не удалось причинить мне той боли, что вызвал во мне его кроткий, сердечный тон. Как бы я хотела избавить его от этого! Ну почему он такой упрямый? Да чем же я лучше других, что за вздор он себе выдумал? Как глупо, глупо!

Всю свою жизнь, с самого раннего детства, я ненавидела причинять кому-либо страдания и до сих пор мне, в общем-то, и не приходилось этого делать. Но Ярослав… он просто убил меня. Убил наповал своим признанием. Своей болью, в которой виновата была я одна.

После встречи с ним от моего хорошего настроения осталось одно лишь воспоминание. Я была так подавлена его словами, так уничтожена обрушившимся на меня чувством вины, что даже не заметила, как добралась до дома, хотя это был совсем нелегкий путь из-за беспрецедентного груза, который мне приходилось на себе тащить.

Однако в подъезде меня ожидал утешительный приз, который хотя и не помог мне забыть о моей беде, но, во всяком случае, вынудил подумать о чем-то еще, помимо нее. Этот приз был воплощен в лице моего брата Артема, стоявшего возле двери с большущим планшетом в руках. Увидев меня, он широко улыбнулся и немедленно спрятал планшет в чехол.

– Так вот оно в чем дело! – воскликнул он, заметив в моих руках пакеты. – А я уж думал, тебя похитили!

– О да, – пробормотала я, вручая ему свою ношу. – Больно я нужна кому-то… А ты почему ждешь? У тебя ведь ключ есть.

– Да я его забыл, – Артем пытался рассмотреть содержимое пакетов сквозь небольшой верхний проем. – Копченая колбаса, шоколадная паста, Твикс, коробка Барни – обожаю тебя, Ариш! Ничего не забыла из того, без чего я жить не могу!

– О да, – повторила я, открывая дверь и входя в квартиру. Артем, не переставая шумно радоваться, ловко обогнал меня.

Через несколько секунд мы уже были на кухне, причем из нас двоих продукты разбирал только мой младший брат; я же сидела на подоконнике, отрешенно наблюдая за ним.

Несмотря на то, что я была искренне рада его видеть (хотя по-другому и быть не могло), я с большой неохотой ждала неминуемых с его стороны вопросов. Артем только на первый взгляд казался легкомысленным и беспечным, в действительности же он был чрезвычайно умен и проницателен. Поэтому я даже не пыталась скрыть от него свое состояние. Он бы все равно вывел меня на чистую воду, притворство бы только оттянуло неизбежное разоблачение. Да и, что скрывать, актриса из меня была, мягко говоря, бесталанная, так что нечего было и пытаться.

Разобравшись, наконец, с продуктами, Артем устремил на меня пронизывающий взгляд. Этот взгляд смотрелся очень странно на его тоненьком мальчишеском лице, обрамленном густой копной темно-русых волос. В другое время я бы посмеялась над такой устрашающей серьезностью, но только не сейчас.

– Поговорить не хочешь? – спросил он, не отрывая от меня своих проникновенных дымчато-серых глаз, так мало походивших в эту минуту на глаза пятнадцатилетнего мальчишки.

Я уныло усмехнулась. Он еще в подъезде понял, что я чем-то сильно огорчена, понял, едва только увидев меня. Но заговорил об этом только сейчас. Должно быть, рассчитывая, что я уже настроилась на разговор. Но я не настроилась. По правде говоря, даже не пыталась настроиться.

– О чем? – спросила я устало.

– Да хотя бы о том, почему у тебя такое лицо, как будто ты вот-вот расплачешься?

– О нет, только не об этом. В другой раз как-нибудь. Не обижаешься, Тем?

Он возмущенно фыркнул:

– Да я бы перестал уважать сам себя, если бы обижался на такие вещи. Но раз ты не хочешь говорить, давай тогда посмотрим. Я накопал в интернете кучу короткометражек, которые могут просто убить своим юмором. Один мой одноклассник реально чуть не умер от смеха! У него под конец челюсть заела, так что он не мог рот закрыть. Так и просидел всю алгебру. А ты же знаешь Олега Дмитриевича, это самый бешеный препод во всей школе. Да даже во всем городе. Он не мог поверить, что у Кира действительно лицевой паралич и поэтому весь урок орал на него, а тот только мычал, еле языком передвигая. Мы там все чуть под столы не попадали. Я думал, у меня тоже вот-вот челюсть сдвинет.

– И что, он таким и остался? – спросила я с невольным удивлением.

– Кто?

– Ну, этот Кир.

– Да нет, через несколько часов пришел в норму, но с тех пор его уже никто Кириллом не называет.

– А как называют?

– Челюстью.

При всем моем депрессивном состоянии я не смогла удержаться от хохота.

– Бедняга. Мне его жаль.

– А ему себя нет. Он вообще не злится, даже доволен этой кликухой. Ну, согласись, это ведь лучше, чем иметь прозвище Нос.

– О господи!

– Ну да. Один пацан из параллельного класса с начальной школы страдает. У него и впрямь очень длинный нос, и к нему только так и обращаются. «Эй, Нос, подай карандаш!», «Эй, Нос, не загораживай дорогу!» и так далее и так далее.

– Это жестоко.

– Что поделать? – с философским смирением вздохнул Артем. – Такова жизнь. Вернее сказать, юность. Хотя я не думаю, что дальше дело пойдет лучше.

– Я что-то не пойму, ты у нас кто: оптимист или пессимист?

– Я позитивный пессимист, – улыбнулся тот. – Вижу все плохое, но стараюсь не паниковать.

– Не слишком ли ты мудрый для своих лет, а?

– А ты не слишком ли унылая, а?

Мы оба рассмеялись. Затем я спрыгнула с подоконника, подошла к нему и с благодарностью чмокнула в лоб.

– Уже не такая унылая, какой была до того, как увидела твою сияющую физиономию.

Хотя я произнесла эти слова шутливо, он ответил мне серьезным взглядом:

– То, о чем ты не хочешь говорить… это ведь не очень страшно?

– Нет, это вообще не страшно. Только очень печально.

Кажется, он понял. Во всяком случае, больше не задавал вопросов на эту тему. За что я, конечно, была ему бесконечно признательна. Что и говорить, я не знала в своей жизни человека более удивительного, чем Артем. Он был младше меня на целых десять лет, но иногда я чувствовала себя рядом с ним наивной, беззащитной девочкой, ничего не понимающей и ни на что не способной. К счастью, такое случалось крайне редко, иначе я бы совершенно растеряла всю свою и без того не слишком обширную уверенность в себе.

Фильмы, которые так хвалил Артем, действительно оказались очень смешными. Настолько смешными, что я даже забыла на какое-то время о своей трагической встрече с Ярославом. А благодаря шоколадной пасте, намазанной на хрустящие ломтики свежего хлеба, и ароматному чаю мое настроение почти полностью восстановилось, хотя в глубине души я знала, что когда Артем уйдет домой, чувство вины вновь протянет ко мне свои острые влажные щупальца, от которых я не смогу уклониться, что бы ни делала.

Но пока я наслаждалась весельем и старалась не думать о том, что будет дальше.

Время промелькнуло очень быстро. Я уже совсем разомлела на диване в компании брата и планшета, как вдруг первый предложил включить телевизор, ибо вот-вот должен был начаться его любимый сериал – как всегда, очередной детектив с элементами мистики. Он также добавил, что сериал обычно начинается в половине седьмого.

Это замечание – в половине седьмого – пробудило в моей памяти какое-то смутное, неопределенное движение. В первый миг я ничего не поняла, а затем резко вскочила на ноги.

– Эй, ты что? – ошеломленно воскликнул Артем.

Я приложила руку ко лбу:

– Ой, черт, я же совсем забыла.

– Что забыла?

– Я скажу, если пообещаешь, что не будешь смеяться, – я подбежала к небольшому трюмо в углу комнаты и стала поспешно приводить себя в порядок (не особенно, впрочем, стараясь).

– Да не буду, не буду! В чем дело?

– Я вчера познакомилась в интернете с одним парнем и сегодня в семь часов иду с ним на свидание.

Теперь Артем взвился на ноги, точно подброшенный ураганом. Он не засмеялся, нет, но его реакция оказалась еще ужаснее. Он разозлился.

– Арин, ты что, серьезно???

Я заставила себя не смотреть на него.

– Абсолютно.

– Сейчас же скажи, что это шутка!

– Да что такого? Сейчас все так поступают.

– Да мне плевать! Я твой брат и не могу позволить, чтобы ты моталась неизвестно с кем!

– Да что ты несешь, Тем? – я ласково ему улыбнулась. – За кого ты меня принимаешь, в самом деле? Ты же знаешь, какая я. Мне все это не дано. А сейчас я просто шучу.

– В смысле – шутишь?

– Мне хочется вырваться ненадолго из обыденности. Сделать что-то такое, чего я обычно не делаю. А потом посмеяться над этим. Ты понимаешь меня?

Артем долго думал, прежде чем ответить. Наконец, он заявил:

– Не уверен!

Я рассмеялась:

– Да не бойся ты за меня! Ничего с твоей бестолковой сестрой не случится.

– А вдруг это какой-то маньяк?

– Ну, если б это был маньяк, вряд ли бы он стал приглашать меня в такое людное место, как Никольский парк.

– Хм… куда ни шло. А во сколько ты вернешься?

Я закатила глаза:

– Ты хуже нашей мамы, тебе это известно?

– Возможно, и все-таки?

Я расчесала волосы, закрепила передние пряди на затылке (это была самая простая прическа из всех, которые я знала, придававшая мне несколько строгий и вместе с тем изящный вид) и накрасила губы светло-розовой помадой.

– Это зависит от наружности моего кавалера. Если окажется страшным, тут же убегу, если более-менее – может, пообщаюсь часика два.

– Так ты что, его еще даже не видела???

– Ну, нет.

– У него на стене не было фотки???

– Не было, – со вздохом призналась я.

– Арин, да ты с ума сошла! Вдруг это какой-то…

– Леший, что ли?

– Да не леший, а кто-нибудь похуже!

– Да успокойся ты. Чем безобразней он окажется, тем больше смеха нам потом будет.

– Арин, ну не иди, прошу тебя!

Я удивленно взглянула на него. Мне еще никогда не приходилось видеть на его лице такое молящее, испуганное выражение. Я с недоумением вспомнила, что еще совсем недавно он казался мне необыкновенно взрослым и рассудительным, чуть ли не умнее и опытнее меня. Да это же сущий младенец, пугливый и беспокойный, как брошенный котенок!

– Да расслабься ты, глупыш! Я тебе все время буду писать!

– А в чем ты пойдешь? – тревожно осведомился он.

Вероятно, он боялся, что я надену что-нибудь открытое и вызывающее, чего он, конечно, допустить никак не мог. Но ему не о чем было волноваться.

– Да вот так и пойду, – сказала я, указывая на свои матовые черные брюки и коралловую блузку с длинными рукавами и высоким горлом. В этой одежде я вернулась с работы и так и не сменила ее.

Артем внимательно осмотрел меня и как будто остался доволен увиденным. Но, впрочем, тут же заметил:

– А помада не слишком ли яркая?

– Да ты что? Это самый бледный оттенок розового, какой только можно найти.

– Ну ладно, ладно. Возвращайся быстрей. И пиши мне, слышишь?!!

– Да буду, буду, обещала же.

Я взглянула на часы, у меня оставалось еще пятнадцать минут. Вполне достаточно, чтобы дойти до парка. Плохо только, что я глаза накрасить не успела… но ничего, так даже лучше. Выпендриваться-то все равно не перед кем. Хватит и того, что есть. Тем более что и так я выгляжу вполне сносно.

Взяв сумку, я направилась в коридор. Артем, естественно, последовал за мной. Он не отрывал от меня взгляда, пока я надевала туфли и в последний раз прихорашивалась перед зеркалом. Но когда я уже вышла за порог и хотела было закрыть дверь, он вдруг вцепился в мою руку и жалобно произнес:

– Ты сказала, что это шутка, да? Ну, так я тоже люблю посмеяться. Давай я пойду с тобой!

– Артем, ну ты вообще, – я притворилась рассерженной (во всяком случае, предприняла такую попытку).

– Ну пожалуйста!

– Я что-то не пойму: тебе пятнадцать лет или пять? Возьми себя в руки! Я взрослая баба, ничего со мной не станется.

– Ты не баба, ты моя сестра!

– Не капризничай! Ах, да, я еще хотела попросить тебя: не говори ничего родителям. А то мама мне опять сцену устроит…

Артем коварно сощурился:

– Не скажу, если ты возьмешь меня с собой.

– Артем! – сурово произнесла я.

– Да, да, да!

– Артем!

– Эх, ладно! – тут он тяжело вздохнул, видимо, почувствовав, что его игра в «своенравного ребенка» уже переходит известную черту. – Но ты хоть представляешь себе, каково мне будет сидеть тут до твоего прихода!

Я мягко улыбнулась:

– Даю слово, я быстро вернусь. А ты развлекайся. Смотри свой сериал. Можешь съесть хоть всю пасту, я не обижусь.

– Да уж не сомневайся, я так и сделаю! – объявил он, после чего, состроив мне рожу, захлопнул дверь.

Я перевела дыхание (мне уж казалось, что он от меня не отстанет), натянула сумку на плечо и, наконец, двинулась прочь из подъезда.

Идти мне предстояло совсем недолго. Путь мой пролегал через две улицы: Владимирскую и Зимнюю, которые, в конце концов, упирались в горизонталь Красной, где и был расположен Никольский парк.

Несмотря на то, что август еще не закончился (сегодня было двадцать третье число), в воздухе уже отчетливо ощущался осенний холодок – слабая колючая прохлада, которая не была неприятной, но и особого удовольствия не доставляла. Быстро смеркалось, и по мере того, как солнце уходило за горизонт, вечерняя свежесть нарастала.

В своей тоненькой шифоновой блузке я вскоре начала зябнуть, но возвращаться домой за курткой было слишком поздно. Во-первых, у меня не было желания в очередной раз травмировать своим уходом Артема, а во-вторых, я хотела прийти на встречу вовремя; пунктуальность всегда была одним из моих наиболее выдающихся качеств. Раз уж обстоятельства так сложились, попрошу своего кавалера обойтись без прогулки и сразу зайти в ресторан – там и согреюсь.

Как я и предполагала, у входа в парк было очень оживленно. Обыватели Тихого наслаждались выходными. Большинство только направлялось на прогулку, но некоторые уже шли обратно. Вследствие этого маленькая белая площадь перед входом все время была переполнена людьми. Но так как все беспрестанно двигались, и на месте никто не стоял, я легко нашла себе наблюдательный пункт возле самых ворот, где никто не мог меня толкнуть, и где я никому не могла помешать.

Ворота, так же, как и стены, окружавшие парк, представляли собой высокий решетчатый забор из гладких серебристых балок, имевших необычайно достойный, прямо-таки аристократический вид. Каждая была преобразована на конце в замысловатую металлическую фигуру, напоминавшую семилистный клевер или какой-то другой цветок с крупными лепестками однообразной формы. Со стороны это выглядело очень красиво и даже оригинально.

Что касается самого парка, то это место не зря считалось самым очаровательным в городе. Представьте себе небольшой ухоженный лес, в котором нет ни мусора, ни бурелома, но зато всюду мелькают прекрасные цветы самых разных оттенков, высятся белоснежные статуи маленьких ангелов, сделанных с исключительным мастерством, и петляют во все стороны чудесные узенькие тропинки, выложенные крохотными светло-серыми камешками, кажущиеся до того загадочными и волшебными, что по ним можно проблуждать несколько часов и даже не заметить этого.

Если вам удалось нарисовать в своем воображении такое место, ты вы теперь знаете, что собой представлял Никольский парк. В сущности, это был лес, но лес необыкновенный – лес удивительной чистоты и восхитительной красоты. На первый взгляд в нем не было ничего незаурядного или сверхъестественного, но все же это был своего рода фантастический мир, который никого не мог оставить равнодушным.

Лично я обожала проводить здесь время и делала это нередко, особенно в зимнюю пору, когда снега еще не было, но лес уже застывал в какой-то особенной зачарованной неподвижности. Более подходящего места для размышлений и восстановления душевного спокойствия я бы не смогла себе выбрать.

Ресторан, прилегавший к парку, находился на другой его стороне и назывался «Тихой дубравой». Еще одно изумительно уютное место, которое я также особенно любила посещать зимой. Артем, правда, не соглашался с названием «Тихой дубравы». Вследствие того, что оформление ресторана содержало огромное множество старинных русских ковров (они же заменяли и скатерти), мой брат завел себе привычку называть его Ковриком. Сначала меня это раздражало, но вскоре я и сама стала применять это наименование.

В последний раз я приходила сюда весной, где-то в конце апреля. С тех пор мало что изменилось, но все же я чувствовала себя очень напряженной. Хотя, конечно, ни к парку, ни к Коврику это не имело никакого отношения. Во всем была виновата причина, которая привела меня сюда сегодня.

Сейчас, уже явившись на место встречи, я была в ужасе от собственной храбрости. Я не могла поверить в то, что действительно решилась на такой бесшабашный поступок. Это ведь так мало было на меня похоже! Как мне только в голову пришла такая мысль? Назначить свидание человеку, которого я ни разу в жизни не видела и о котором решительно ничего не знала? Это, наверное, сделала не я, а кто-то другой, кто-то, помутивший мой рассудок.

И что я буду говорить, хотелось бы знать? Как мне вообще следует вести себя при встрече? Держаться естественно я уже не смогу, так как слишком взволнована. А что я обычно делаю, когда нахожусь в подобном состоянии? Совершенно верно – несу всякий бред и превращаюсь в полную идиотку!

Я так забеспокоилась, что даже вспотела. Но, к счастью, у меня было утешение. Какую же облегчительную радость доставила мне мысль, что человек, которого я жду, без всяких сомнений, неказист и жалок на вид! Безусловно, это придаст мне уверенности в себе и поможет вести себя достойно. Что и говорить, это был мой вечный страх в жизни: показаться легкомысленной или глупой. Увидеть себя такой я не могла позволить даже самому безобразному парню.

Между тем время шло, а мой кавалер все не появлялся. Во всяком случае, я не видела поблизости никого более-менее подходящего. Люди, шумя и весело переговариваясь, входили в парк и выходили из него. Подъезжавшие то и дело машины выпускали очередных посетителей и забирали уже отгулявших свое. А я все стояла у ворот, обхватив себя обеими руками, иззябшая, одинокая и беспокойная, как волк, отбившийся от стаи. Может быть, это и не очень удачное сравнение, но именно так я себя и чувствовала.

Я была растеряна. С одной стороны, меня дико раздражала вся эта ситуация, в особенности тот факт, что я ждала какого-то неизвестного наглеца, заставившего меня промерзнуть до костей, хотя вообще-то он должен был быть здесь задолго до меня, но уж точно не позже. А с другой стороны, я всем сердцем желала, чтоб он так и не появился. Это было бы, конечно, довольно унизительно, но зато до чего спокойно!

Кроме того, я и так уже унизила себя тем, что прождала целых десять минут, хотя должна была уйти сразу после того, как увидела, что меня никто не ждет. Вероятность того, что меня не заметили, была исключена. Я стояла на видном месте, у самого входа в парк, как и было условлено; к тому же, на мне была яркая огненно-коралловая блузка, которую просто невозможно было не заметить. И прическа у меня была та же, что и на фотографии в интернете, так что какая-либо ошибка была немыслима.

Если бы Рахманов был здесь, он бы немедленно узнал меня и подошел. А раз он не подошел, значит, еще не появлялся.

Это и оскорбляло и обнадеживало меня в одно и то же время.

А вечер между тем все стремительнее вступал в свои права. Колючий холод, усиливаемый приближающейся ночью, с каждой минутой царапал меня все глубже и беспощаднее.

Я стояла, вздрагивая от холода, на прежнем месте и проклинала себя за то, что не ушла сразу после того, как пробило семь вечера. Но так как роковая ошибка уже была совершена, я решила потерпеть еще несколько минут и уже тогда уйти с твердым осознанием того, что я сделала все, что могла, и моей вины в несостоявшемся свидании нет и быть не может.

Я решила подождать до семи двадцати, хотя здравый смысл подсказывал мне, что это было даже слишком много. Тот же здравый смысл шепнул мне, что я пустоголовая двадцатипятилетняя идиотка, которая ничего другого и не заслуживает, кроме как стоять здесь и мерзнуть в ожидании черт знает кого, а если быть точнее – убивать время на явного афериста. Все эти его изящные выражения, старинные словечки – так сейчас никто не говорит! Похоже, меня действительно развели. Я бы, если честно, совсем не удивилась, если б узнала, что прямо сейчас кто-то тайно за мной наблюдает и помирает со смеху.

Эта мысль не казалась мне такой уж маловероятной. И, странно, она совсем меня не разозлила. Хотя и была довольно обидной. Выходит, не я буду смеяться над кем-то в старости, а надо мной кто-то. Унизительно! До чего же унизительно!

Я нетерпеливо взглянула на часы. Еще две минуты, и можно будет отправляться домой. Неважно, пусть Артем насмехается надо мной, сколько ему угодно, главное, что я наконец-то буду в тепле и уюте. Скорее бы…

И в этот момент произошел неожиданный эпизод, мгновенно приковавший к себе всеобщее внимание, в том числе, конечно, и мое.

Возле парковой площади, чуть правее от входа, затормозил самый настоящий (а не декоративный) серебристо-белый роллс-ройс, длинный и могучий, как гребнистый крокодил. Зрелище это было до того небывалое для Тихого (как, впрочем, и для любого другого провинциального города), что все вокруг прямо-таки остолбенели от изумления. Я тоже была несколько шокирована. До сих пор мне приходилось видеть подобные автомобили исключительно в кино, в реальности же – никогда.

Но самое поразительное было еще впереди. Вместо ожидаемого мной почтенного старика в деловом костюме, сурового и морщинистого, как дон Корлеоне, из машины вышел человек, окончательно повергший толпу наблюдателей в благоговейный трепет. Во мне же он вызвал чувство, на которое я до сих пор не считала себя способной.

Надо сказать, несмотря на то, что мне уже давно исполнилось двадцать пять лет, я все еще хорошенько не знала, какие парни в моем вкусе. Брюнеты – блондины, светлые – смуглые, сероглазые – кареглазые – у меня никогда не было каких-то особых предпочтений. Все мужчины, которых я когда-либо видела, неизменно сливались для меня в одну сплошную, бесформенную массу, из которой никто никогда не выделялся. И даже если мне случалось встречать действительно незаурядного красавца, я никогда не могла понять, почему все вокруг им так восхищаются; я не видела в нем решительно ничего особенного. Но если я высказывала это мнение вслух, на меня смотрели, как на слабоумную.

Я никогда никем не восхищалась. Я даже не понимала, что это такое.

Но то чувство, которое овладело мной теперь, даже трудно было назвать восхищением. Это была скорее какая-то жуткая, восторженная боль, неистовое, но сладостное отчаяние, которое так ошеломило меня, что я едва не покачнулась от слабости. Моментально, в одну секунду, это чувство смешалось с лихорадочной паникой.

Никогда еще в жизни со мной не происходило ничего подобного! Я не могла контролировать свои эмоции! Не могла ясно мыслить и принимать логические решения! Я вообще ничего не могла! Мой внутренний мир впал в необратимый хаос! А все дело было в нем…

Попытаюсь описать его как можно явственнее.

Это был высокий худощавый брюнет примерно одного со мной возраста, одетый в черный деловой костюм. Три вещи в нем поразили меня до такой степени, что на какую-то неуловимую секунду я подумала, будто передо мной не человек, а некое мифическое существо из древней легенды.

В самый первый миг, когда я только-только увидела его, мой взгляд зацепили его волосы. Ни у кого прежде: ни у мужчин, ни женщин, я не видела таких волос. Необычайно густые, блестящие, они напоминали свежую смолу, вылитую на раскаленный асфальт в жаркий знойный день. Это был до того мощный чернильный цвет, что, кажется, и в безлунной ночи он бы выделялся из общего покрова непроницаемости, подобно тому, как более глубокие тени порой накладываются на более светлые. Несмотря на то, что стрижка у него была не очень длинная, его волосы неумолимо приковывали к себе внимание и поражали не только своей загадочной своеобразной красотой, но и той удивительной естественностью, которую они имели при всей своей необычайности. На голове любого другого человека такой цвет смотрелся бы вычурно и нелепо, но в данном случае трудно было бы представить более подходящий вариант. И это тоже в некотором роде было невероятно.

Следующее, что меня ошеломило в таинственном обладателе серебристого роллс-ройса, было его лицо. Если до сих пор я еще толком не знала, какие парни мне нравятся, то теперь все мои сомнения были развеяны. Вот такие. Вернее сказать, вот такой.

Стоило мне один раз взглянуть на его лицо, как оно будто вонзилось в мой мозг, отпечаталось в сознании, словно шрам от смертельного удара, так что каждый нерв во мне зазвенел и содрогнулся.

Ни одна живая душа во всем мире не смогла бы назвать этого человека смазливым. Несомненно, он был красив и красив незаурядно, но в его красоте было что-то мрачное, жесткое и бесконечно мужественное, так что никто не осмелился бы взглянуть на него с презрением. Кожа у него была очень светлая, но не болезненная, я бы сказала: аристократически бледная; губы тонкие, спокойные, неподвижные; на редкость правильный нос без малейшего изъяна: не слишком крохотный, но и не длинный – абсолютно идеальной формы; суровые, но не грубые скулы и выразительные черные брови, почти сливавшиеся с падающими на лоб волосами.

Во всем его облике было что-то невыразимо сильное и благородное, хотя и в равной степени пугающее. Думаю, пугающим было выражение его лица, до того серьезное и сосредоточенное, что можно было легко предположить, будто он явился сюда с целью убить кого-то. Мне бы очень хотелось узнать, что его так беспокоило, но я не успела хорошенько подумать над этим, так как мне вдруг со страшной отчетливостью удалось разглядеть его глаза.

Я и без того уже пребывала, мягко говоря, в неустойчивом душевном состоянии, но стоило мне со всей ясностью рассмотреть его глаза, как я едва не позабыла собственное имя, до того меня потрясло увиденное.

Это были не глаза, нет, это были огромные изумруды, омытые в кристально чистой ледяной воде и каким-то непонятным образом очутившиеся на его лице. Поверьте, это впечатление вовсе не было преувеличенным! Я действительно видела то, о чем сейчас говорю – мистические глаза-кристаллы с непроницаемыми черными зрачками.

Это зрелище оказалось для меня самым шокирующим. Оно было одновременно и прекрасным и ужасным, но в нем определенно не было ничего человеческого. Этот зловещий взгляд окончательно лишил меня власти над собой. Я все также стояла сбоку от ворот и, наверное, со стороны казалась совершенно банальной и ничем не примечательной, но в душе у меня творилось такое, что если бы я вдруг обрела возможность выплеснуть все это наружу в виде стихийного бедствия, Тихий в одно мгновенье оказался бы погребенным под многометровой массой земли.

Но поскольку я не могла этого сделать и, следовательно, город был защищен от подобной угрозы, я была вынуждена принимать весь ее удар на себя. И это – поверьте мне – было совсем нелегко!

Ведь я утратила над собой всякий контроль! Меня обуревали желания, которым не было никакого объяснения, но которые терзали меня так сильно, что я никакими способами не могла их подавить. Например, мне дико хотелось подбежать к этому странному незнакомцу, крепко обнять его и не отпускать до тех пор, пока это только будет возможно. И я действительно прилагала все усилия, чтобы задавить в себе этот безумный порыв!

Кроме того, я испытывала какую-то непреодолимую и совершенно бредовую тягу защищать его. Хотя мне самой было очевидно, что это редкостный вздор, я чувствовала неукротимое желание быть рядом с ним, чтобы в случае чего броситься ему на помощь. Спасти от неведомого врага, который может отказаться где-то поблизости. Загородить собой, если будет нужно…

Нет, это явно была не любовь с первого взгляда! Тяжелейшей формы умопомешательство, вот что это было такое! Я потеряла рассудок – похоже, что иного объяснения моему нынешнему состоянию не было и быть не могло.

Однако сути это не меняло. Ведь я все еще была здесь, и о моем критическом положении никто не знал. Я должна была любой ценой привести себя в чувство, но, к сожалению, все мои попытки достичь этой цели были тщетны. В полном смятении чувств я увещевала себя:

«Арина, успокойся! Успокойся, истеричная девчонка! Этот парень не твой! Он приехал забрать свою жену или девушку! Ты для него не существуешь и никогда не будешь существовать! Пойми это и возьми себя в руки! Этот мужчина не для тебя! Ты сама прекрасно знаешь, что он никогда на тебя не взглянет! Так о чем вообще переживать?»

Все это было разумно и обосновано, но абсолютно бессильно против той неудержимой бури чувств, что овладела моим сердцем и рассудком. Я ничего не могла с собой поделать. Мне чудилось, что этот парень – самый близкий и родной человек в моей жизни, просто ненадолго забытый. Я бы, наверно, точно также смотрела на Артема, если б не видела его несколько лет. Хотя, думаю, и тогда бы мое состояние не было таким хаотическим.

Я знала, что этот человек никогда меня не заметит, никогда не узнает о моем существовании. Но все же при мысли о том, что он сейчас подойдет к какой-нибудь посторонней девушке, поцелует ее и равнодушно уведет мимо меня, я готова была разрыдаться прямо посреди этой толпы, без всякого страха за неизбежный в таком случае позор.

И то, чего я боялась, свершилось.

Мой столь неожиданно обретенный кумир внезапно увидел кого-то в толпе и стал быстро подниматься на парковую площадь. Я обернулась и увидела в той стороне, куда он смотрел, роскошную длинноногую блондинку в ярко-алом платье. Что уж тут говорить, я бы не смогла с ней конкурировать. Но, странно, когда я ее увидела, мое отчаяние не только не ослабело, но напротив – многократно возросло. И дело было не в том, что она неизмеримо превосходила меня и по росту, и по красоте, нет, эта боль была вызвана не завистью и даже не ненавистью. Просто я точно знала, что она не может любить его так, как любила бы я.

Ей нужно было от него все что угодно, но только не то, чего желала я: иметь твердую уверенность в том, что он счастлив, и что его жизнь и душа находятся в полной безопасности. Она ничего подобного не чувствовала. При всех своих внешних достоинствах она стоила его не больше, чем я. А, скорее всего, гораздо меньше.

И, думая так, я ничуть себя не возносила. Просто я знала это. Знала так же, как и то, что мне двадцать пять лет, и что меня зовут Арина. Откуда-то во мне было это понимание, такое же чистое и неоспоримое, как вера древних христиан в Бога.

Но если бы я могла ненадолго преодолеть свое помраченное состояние духа и ума, если б я хоть на секунду обрела способность трезво мыслить, я бы наверняка спросила себя: какое я имею право судить, кто его достоин, а кто нет, если я решительно ничего о нем не знаю? В конце концов, мне даже имя его неизвестно!

Но такой вопрос не пришел мне в голову. Впоследствии я поняла, почему, но тогда мой разум не был способен на рациональные выводы.

Тем временем блондинка вышла на площадь и, чересчур подчеркнуто виляя бедрами, двинулась к дороге, прямо навстречу моему темноволосому кумиру. Я уже внутренне подготовилась к неминуемой сцене их страстного поцелуя (во всяком случае, попыталась подготовиться), как вдруг случилось нечто, чего я никак не могла себе представить.

Глава 3

ВСЕ УДИВИТЕЛЬНЕЙ И УДИВИТЕЛЬНЕЙ

Вместо того чтобы остановиться и обнять, брюнет хладнокровно обогнул блондинку и спокойно пошел дальше. Он даже не одарил ее ни одним взглядом! Почему? Да потому что он ее не знал. Я поспешила с выводами. Она была для него таким же пустым местом, как и я.

Несколько мгновений это открытие доставляло мне поистине сумасшедшую радость, которая, конечно, продлилась недолго. Ведь произошедшее все-таки ничего не значило. Не эта блондинка, так другая. Я-то все равно для него никто.

И вдруг он оказался совсем близко, чуть ли не в нескольких шагах от меня.

В этот же миг мой внутренний взор словно прояснился, с него будто спал невидимый покров умопомешательства, и я все поняла.

Мне вдруг открылось то, чего в своем душевном затмении я не могла осознать сразу. До меня наконец дошло, кого он высматривал, когда только вышел из машины. Дошло, что являлось объектом его пристального сосредоточенного взгляда, когда он стремительно шел сквозь гущу изумленных наблюдателей. Или, вернее сказать, кто. Он смотрел не на какую-нибудь сногсшибательную красотку, как я думала, и не на предполагаемую жертву. Нет.

Он смотрел на меня. И направлялся он в мою сторону.

В мою сторону.

Меня пронзил жестокий озноб. Если еще несколько секунд назад я всей силой своей души желала, чтобы все было так, как оно и было, то теперь я с той же силой мечтала, чтобы эта действительность оказалась обыкновенным сном или, в худшем случае, обманом психики. Но я не могла на это рассчитывать. Не могла идти против реальности.

А этот парень явно был реален, пожалуй, я еще никого в своей жизни не встречала реальней его. Это подтверждали не только многочисленные очевидцы, видевшие его также ясно, как и я, но и тот жуткий апокалипсис, который вызвало во мне его появление.

И тут он подошел ко мне вплотную и с каким-то непонятным выражением, то ли встревоженным, то ли разгневанным, уставился мне в лицо. Избежать этого взгляда я не могла, да и, честно говоря, не пыталась. Я только молча стояла перед ним, изо всех сил стараясь преодолеть охвативший меня трепет ужаса. Наверное, секунд пятнадцать он не говорил ни слова, напряженно и пытливо вглядываясь в мое лицо, а затем обеспокоенно спросил:

– Тебе холодно? Ты вся бледная и почти дрожишь.

У него был очень приятный, глуховатый баритон и весьма располагающие манеры: он держал себя просто и вместе с тем уверенно. Я была так ошеломлена его вниманием, что не осознала сути вопроса. Все, что я могла сейчас делать, это испуганно смотреть на него: на большее меня пока явно не хватало и меньше всего на поддержание разговора. Он, видимо, это заметил, потому что, ничего больше не спрашивая, взял в ладонь мою правую руку. Мне даже в голову не пришло ее отдернуть, хотя я понятия не имела, что у него на уме.

Неожиданно он посмотрел на меня с глубокой горечью и невыразимым сожалением во взгляде:

– Арина, пожалуйста, прости меня! Я не хотел опаздывать, честное слово. Это вышло невольно, я кое-чего не рассчитал по глупости, и из-за этого был вынужден задержаться. А ты все это время стояла тут и мерзла. Прости меня, пожалуйста! Даю слово, это было в первый и в последний раз!

Теперь при ближайшем рассмотрении я увидела, что его глаза были не такими уж страшными, как мне показалось вначале. Несомненно, их оттенок был крайне необычен; они были не зелеными, а именно изумрудными, и этот холодный чистый цвет невольно наводил на предположение о линзах, которое, конечно, еще предстояло проверить. В любом случае, они больше не казались мне пугающими. Наоборот, теперь я находила их исключительно красивыми, а благодаря той выразительности, которой они обладали, даже мистически прекрасными.

Я видела в них какое-то необъяснимое раскаяние, мольбу и подавленность. Я ничего не понимала. В моей голове, будто сонные черви, копошились тупые, бессмысленные вопросы.

Чем он так расстроен? Что его мучит? Он перед кем-то извиняется? Перед кем же? Кто осмелился его огорчить?

Тут мой внутренний голос, еще сохранивший кое-какие крохи здравого смысла, бешено завопил на меня:

«Да перед тобой он извиняется, тупица ты этакая! И, между прочим, по делу! Из-за него ты вся промерзла и теперь наверняка простудишься. Так что нечего растекаться! Давай, открывай рот и принимай извинения! Тупица несчастная!»

Как ни странно, эти безжалостные наставления помогли мне несколько прийти в себя. Я сглотнула и через силу попыталась исполнить приказ своего внутреннего «я», как вдруг мой нежданный собеседник решительно заявил:

– Я сейчас же все исправлю. Идем!

С этими словами он схватил меня за руку и настойчиво потянул к воротам парка. И тут во мне впервые за все это время блеснул разумный вопрос:

– Подожди! А ты вообще кто?

Он остановился и мягко взглянул на меня (это был взгляд учителя, удивленного глупостью ученицы):

– Я Влад. Влад Рахманов. Это мне ты назначила здесь встречу.

Другого ответа и быть не могло, но все же я отказывалась его принимать. Влад Рахманов? Какой Влад Рахманов? Я ждала совсем другого человека. Где мой уродец? Я хочу видеть моего уродца!

Но никакого уродца не было. Я ошиблась в своих предположениях. Человеком, которого я ждала все это время, оказался стоящий передо мной темноволосый парень – самый красивый и, во всяком случае, внешне удивительный мужчина, который мне только когда-либо встречался. Это был неоспоримый факт, с которым я ничего не могла поделать при всем моем желании.

– Арина, пожалуйста, идем, – сказал Влад, ненавязчиво подталкивая меня к воротам. – Тебе надо согреться.

Он был прав, и у меня не было никаких оснований возражать ему.

И мы пошли. Причем, надо заметить, с того момента, как он сжал мою руку, чтобы увести меня с площади, он ее больше не отпускал. Трудно сказать, почему я не пыталась ее высвободить. Ведь согласно моим старомодным принципам это было непозволительной вольностью, тем более недопустимой при первой встрече. Но я все же не пыталась ничего изменить.

Наверно, благодаря его крепкой надежной руке, заставлявшей меня идти гораздо быстрее, чем я была сейчас способна, мне было намного легче поддерживать такой темп, и, кроме того, я была почти уверена, что тепло его ладони незаметно просачивается в мою собственную кожу и быстро распространяется по всему телу. Несомненно, это была всего лишь выдумка моего помраченного ума. Я согрелась, потому что наконец начала двигаться, и его ладонь тут была не причем.

Но освобождать руку мне не хотелось не только в целях личной выгоды. Была еще одна причина. Я не хотела отстраняться от него… потому что не хотела. Эта связь не вызывала во мне ни раздражения, ни неловкости, ни досады. Напротив, я чувствовала себя естественно и спокойно, как никогда. Мне было совершенно легко на душе, и я точно знала, что этот контакт не представляет для меня никакой опасности.

Другие парни, с которыми я раньше встречалась, беря меня за руку, сразу же, хотя и негласно, предъявляли на меня какие-то непонятные права собственности, которые с их точки зрения были вполне объяснимы. Я же глубоко ненавидела это ощущение безволия и вынужденной покорности и незамедлительно прилагала все усилия, чтобы от него избавиться (что всякий раз приводило к неизбежному разрыву с нетерпеливым ухажером).

Но сейчас, хотя ситуация, по сути, была такой же, я не испытывала ничего подобного. Я не чувствовала себя безвольной или принуждаемой к чему-либо. Нет, моя душа была расслаблена и не взывала к столь ценной для меня свободе. Почему? Этого я не знала и могла только удивляться странному миролюбию своего обычно воинственного сердца.

Впрочем, нельзя было исключать и ту вероятность, что я все еще находилась под действием обрушившегося на меня эмоционального хаоса, и он-то и притупил мои душевные реакции. Это было вполне вероятно, однако что-то мне подсказывало, что на этот раз причина была в чем-то другом.

Как бы то ни было, до Коврика мы добрались, не рассоединяя рук, что еще совсем недавно представлялось мне чем-то совершенно немыслимым. Хотя в дороге я уже успела несколько обогреться, все же переход в теплый, ярко освещенный зал ресторана оказался для меня приятным событием. Я только теперь осознала, как сильно замерзла за время ожидания!

Не мешкая ни секунды, Влад отвел меня в уютный отдельный кабинет (один из тех, в которых мы частенько сиживали зимой с Артемом), бережно усадил на стул, сам сел напротив и принялся отрывисто диктовать заказ подоспевшему официанту. Я не слышала ни слова из того, что он говорил, хотя его голос, твердый и ясный, как драгоценный камень, обволакивал мое сознание, подобно легкому дурману, и мой слух с необъяснимой жадностью поглощал его звучание.

Правду сказать, тепло меня сильно разморило. Я чувствовала усталость, и в то же время мне было неописуемо хорошо в этой яркой светло-зеленой комнате, огороженной от основного зала плотной темно-коричневой занавеской. Я не знала, что будет дальше, и не строила никаких предположений. Меня почему-то больше не беспокоило, что я должна говорить, как вести себя – все это больше не имело никакого значения.

Я успокоилась. Вероятно, так на меня подействовало тепло или уютная обстановка, а может, та неясная энергия, которая проникла в меня через крепкую сильную ладонь этого парня. Я ничего точно не знала, но больше не испытывала ни тревоги, ни волнения. Я была собрана и невозмутима, хотя и не сомневалась, что предстоявший мне разговор обещал оказаться самым необычным, напряженным и странным из всех, которые я когда-либо вела в своей жизни.

Так оно и вышло, но тогда я еще даже вообразить себе не могла, какое огромное влияние окажет этот разговор на всю мою жизнь, и какие тотальные последствия вызовет! Тогда я еще ничего не знала.

После того, как официант ушел, Влад повернулся ко мне и виновато спросил:

– Ты согрелась?

Я кивнула.

– Точно?

– Точно. Мне теперь даже жарко.

– Вот и прекрасно. Я не дам тебе заболеть, можешь быть уверена. Снаружи ты уже прогрета, осталось еще протопить изнутри, и ты в полной безопасности.

Его тон, когда он говорил все это, был так серьезен и решителен, что я невольно рассмеялась. Рассмеялась и тут же пожалела об этом. Ведь он мог обидеться на меня, решив, что я насмехаюсь над его попытками добиться моего прощения!

Но я ошиблась. В ответ на мой смех Влад улыбнулся, и в этой улыбке сквозила немалая доля облегчения:

– Я не вижу в твоем взгляде ни гнева, ни неприязни. Значит ли это, что ты не сердишься на меня? За то, что я опоздал на целых двадцать минут?

Я прочистила горло и постаралась как можно внятнее произнести:

– Ни в коем случае. Разве я могу сердиться на человека, который так раскаивается, да еще и делает все, чтобы меня смягчить?

Эта фраза оказалась для меня слишком длинной. Под конец мой голос дрогнул и зазвучал тоненько и жалко, как писк новорожденного котенка (по крайней мере, мне так показалось). Хуже того, я вдруг решила, что брякнула какую-то глупость, и теперь меня одолевал страх, как бы мой собеседник не принял меня за манерную, ничего не соображающую курицу. Но и в этот раз я мыслила ошибочно. Влад не увидел в моих словах ничего глупого или смешного. Наоборот, они его заметно успокоили.

– Я рад это слышать. Не все девушки умеют прощать, в особенности пренебрежительное к себе отношение. В какой-то степени это, возможно, и правильно, но иногда бывает очень жестоко и несправедливо. Ведь в большинстве случаев ими пренебрегают не нарочно, а по воле неизбежных обстоятельств.

Мне кажется, я хорошо понимала, о чем он говорит, но не знала, что ему сказать на это. Но, как вскоре выяснилось, говорить ничего и не нужно было. Он как будто читал все по моему лицу. Я убедилась в этом, заметив, что его взгляд наполнился радостным удовлетворением, когда он, ища ответа на свои слова, внимательно посмотрел мне в глаза. Это было как-то странно. Я невольно смутилась и почувствовала непреодолимое желание срочно что-то сказать, чтобы нарушить эту странную, наэлектризованную тишину.

– А что ты заказал? – вымолвила я в болезненном стремлении произнести хоть что-то.

Между прочим, это был вполне обоснованный вопрос, так как он даже не соизволил осведомиться у меня, чего бы мне хотелось: сделал заказ, не спрашивая моего мнения. Но, с другой стороны, лучше бы я ничего не говорила. Ведь теперь он поймет, что я не слышала ни слова из его разговора с официантом, а значит, догадается, что какое-то время я находилась в полной прострации. Но даже если так и случилось, внешне он не выразил ни малейшего удивления:

– Не волнуйся, тебе обязательно понравится мой выбор.

– Откуда ты знаешь? Я ведь не рассказывала тебе о своих любимых блюдах.

– Не рассказывала, но я слышал, что в этом ресторане очень вкусно готовят. Что-нибудь ты непременно оценишь.

– Я не понимаю. Что ты заказал-то?

Он тихо рассмеялся и взглянул на меня с некоторой неуверенностью, как бы пытаясь определить, что я скажу в ответ на его следующие слова:

– Арина, дело в том, что я заказал… все меню.

– Чего???

– Ну да, – со смехом ответил он. – А что? Вышло всего двадцать четыре блюда, несколько десятков пирожных и семь порций мороженного.

Я вытаращилась на него с откровенным ужасом:

– Ты что, серьезно?

– Абсолютно.

– Нет, этого не может быть. Сейчас же скажи, что это шутка!

– Боюсь, я не могу этого сделать, – с притворным огорчением заметил Влад. – Заказ уже сделан.

И как раз в этот момент, наглядно подтверждая его слова, в комнату вплыли сразу три официанта, двое из которых несли восемь роскошно оформленных мясных блюд, а третий – поднос с тремя чайниками. Как я позже узнала, в одном было кофе, в другом зеленый чай, а в третьем горячий шоколад.

Вот теперь я действительно впала в прострацию. Никогда мне не забыть, какое мучительное чувство стыда я испытывала, искоса поглядывая на официантов, которые наверняка подумали, что это я, обжора, потребовала столько мясных блюд! К уже доставленным восьми вскоре присоединилось еще шестнадцать, и стол на четырех человек, который занимали мы с Владом, спустя двадцать минут превратился в стол на пятьдесят человек, но уж никак не меньше.

Мне было до смерти неловко, а мой спутник только весело посмеивался, глядя на мою несчастную, уничтоженную физиономию.

Когда, наконец, последнее блюдо было водружено на стол (не без труда, как можно с легкостью представить), и официанты окончательно нас покинули, я уставилась на Влада с нескрываемым возмущением, на что он только еще веселее засмеялся:

– Ты сумасшедший! – твердо заявила я. – Абсолютно ненормальный.

– Вовсе нет, – сказал Влад, мягко улыбаясь. – Я просто делаю все, что навсегда вытеснить из твоей головы воспоминание о моем опоздании.

– Ну, если так, то тебе это удалось – поздравляю! А теперь попытайся-ка вытеснить из моей головы тот факт, что целая толпа людей приняла меня за феномен переедания!

– Ничего такого они не подумали, ты напрасно беспокоишься. А даже если б и подумали, какое нам до этого дело?

– Может, и так, но это все равно безумие. Ты ведь понимаешь, что мы не сможешь съесть столько еды за один вечер?

– Конечно, понимаю. Но в чем беда? Попросим завернуть с собой.

– На зачем это вообще нужно?

– А разве ты не понимаешь?

– Нисколько.

– Я хочу произвести на тебя незабываемое впечатление.

– Вот уж действительно незабываемое, – сказала я с тяжелым вздохом. – Этот свадебный стол, накрытый для двоих человек, я уж точно никогда не забуду.

Влад с улыбкой покачал головой:

– Это всего лишь попытка удивить тебя. Я не хочу казаться банальным.

Я посмотрела на него с невольным недоверием, которое даже не попыталась скрыть. Мне бы очень хотелось спросить его кое-о-чем, но я не находила в себе храбрости задать интересовавший меня вопрос. Он сейчас же заметил мое замешательство, и его улыбка мгновенно погасла:

– Тебя что-то беспокоит, Арин?

– Нет, ничего, – пробормотала я неуверенно. – Я только хочу сказать, что если ты из тех парней, которые привыкли, чтобы половину ужина оплачивала девушка, то, боюсь, у меня нет с собой таких денег. Я даже четверть вряд ли смогу покрыть…

Лишь произнеся эти слова, я поняла, какую глупость совершила. Несколько секунд Влад смотрел на меня с какой-то удивленной растерянной усмешкой, видимо, считая, что я сказала все это в шутку, но поняв, что я и не думала шутить, он побледнел, и лицо его словно окаменело, черты, до сих пор казавшиеся мягкими и подвижными, обратились в твердый, непробиваемый мрамор.

Я с мучительной тоской осознала, что мои слова глубоко оскорбили его. Но он не стал возмущаться, не стал обрушивать на меня свое негодование, только тихо и спокойно произнес:

– Не тревожься, Арина. Я вполне способен оплатить этот ужин самостоятельно. Иначе я бы и не стал его заказывать. А те парни, о которых ты говоришь, я даже не знал, что такие существуют. Для меня подобное поведение немыслимо.

– Влад, прости меня, пожалуйста! – взмолилась я, чувствуя себя неискупимо виноватой перед ним. – Я не хотела тебя обидеть, честное слово! Просто… я ведь совсем тебя не знаю. А по натуре я очень мнительная, с детства привыкла смотреть на людей только с черной стороны…

Я была уверена, что Влад еще какое-то время поломается, прежде чем простить меня, но стоило ему услышать мои извинения, как он бурно им воспротивился:

– Никаких извинений, Арин! Ты ни в чем не виновата. Я не прав, что так среагировал. Но ты знай: у меня и в мыслях не было ничего подобного. Я даже представить себе не мог, что ты так обо мне подумаешь.

– Извини, правда, – сказала я, пристально глядя на него: мне хотелось убедиться, что он действительно больше не чувствует себя оскорбленным. – Просто не у всех такие нормы морали, как у тебя.

– Нормы морали? – усмехнулся он. – С каких пор обыкновенное поведение обыкновенного мужчины считается какой-то редкостью?

Я задумалась:

– Наверное, с тех пор, как Советский Союз распался.

Мы оба рассмеялись. Я с внутренним облегчением заметила, что Влад полностью расслабился и стал таким же веселым и непринужденным, каким был до того, как я влезла со своими неуместными подозрениями.

– Да, с планетой происходит что-то странное, – сказал он с шутливой серьезностью. – Но, знаешь, теперь, подумав об этом, я вижу, что не имею права судить тех парней, о которых ты говорила. Не каждая девушка способна вызвать к себе уважение. И не каждой хочется угождать. Но, впрочем, нет, нет, все это ничего не значит. Какой бы ни была девушка, мужчина, пригласивший ее на свидание, обязан рассчитывать исключительно на собственный кошелек, и дело тут даже не в стыде перед ней, а в чувстве собственного достоинства. Ведь это просто унизительно для мужчины – идти на встречу с девушкой в расчете на ее средства.

– Не все так думают, – заметила я. – Для многих парней свидания напополам в порядке вещей.

– Мне их жаль, – тряхнул головой Влад. – Но ты не отвлекайся, Арин. Пей, пей шоколад. Ты должна согреться.

К слову говоря, он уже заставил меня опустошить весь чайник с чаем и теперь принялся проделывать ту же операцию с кофейником горячего шоколада.

– Да не беспокойся ты! – сказала я со смехом. – Я уже сама как чайник – у меня внутри все горит.

– Отлично. Не останавливайся, продолжай пить.

– Я больше не могу.

– Ты должна. Пока все это не выпьешь, я тебя в покое не оставлю.

Я испустила тяжкий, тоскливый вздох (притворный, конечно) и храбро взялась за чашку. И тут Влад произнес нечто такое, что заставило меня взглянуть на него с удивлением и непроизвольной настороженностью. Он сказал:

– Я не могу допустить, чтобы ты заболела. Тогда я точно никогда не прощу себя за то, что опоздал.

Я отложила чашку и внимательно посмотрела на него. Мне было не по себе от той серьезности, с которой он произнес эти слова. Я не понимала его.

– Мы ведь, кажется, уже закрыли эту тему?

– Она будет закрыта только после того, как я удостоверюсь в том, что ты не простудилась по моей вине.

– Знаешь, Влад, на самом деле тут вообще нет твоей вины. Я сама виновата. Мне надо было взять с собой куртку. Я ее не взяла, а потому и замерзла.

– Но если б я не опоздал, ты бы не успела замерзнуть, – сказал он с обреченной улыбкой. – Так что я виноват в любом случае.

– Ты со всеми девушками так обращаешься? – спросила я и тут же поразилась собственной храбрости: вопрос был далеко не самый вежливый.

Но Влад спокойно спросил:

– Как?

– Ну, с такой нереальной заботой, внимательностью, что ли.

Мне показалось, что я его снова рассердила: в его глазах как будто мелькнуло нечто вроде досады, но я не была хорошенько уверена. Как бы то ни было, ответил он вполне дружелюбно, хотя и без особой теплоты:

– Нет, не со всеми.

Интонация его голоса мне не понравилась. Она была какой-то уж слишком серьезной, уж слишком прямолинейной. Меня охватила тревога. Этот парень как-то странно на меня действовал. С одной стороны, мне было удивительно хорошо рядом с ним, так хорошо, как не было еще ни с кем, а с другой, я все время чувствовала какой-то смутный, непонятный страх, находясь в его обществе. Я заставляла себя не верить каждому его слову и взгляду, но это было совсем не так легко, как мне бы того хотелось. Если раньше я почти с удовольствием ставила крест на своих ухажерах, то теперь мне приходилось прилагать колоссальные усилия, чтобы, по крайней мере, вести себя осторожно.

Я чувствовала себя как-то не так. Не так, как обычно. Мне было и хорошо и страшно в одно и то же время, и это сильно меня угнетало. Я стала какой-то другой и сама ясно это видела. Особенно я терялась в те моменты, когда Влад вдруг переходил вот на такой мрачный и серьезный тон, каким он проговорил слова «Нет, не со всеми». Тут я вообще забывала себя и уже решительно не знала, что мне делать. А ведь это совсем было на меня не похоже!

Я всегда была известна, как человек, умеющий сохранять хладнокровие в любых, даже самых критических обстоятельствах. Теперь же со мной происходило что-то из ряда вон выходящее. Я еще не понимала, как следует, чем это было вызвано, но одно знала совершенно точно: этот парень опасен для меня. Каким-то неведомым образом он сумел захватить надо мной власть, которую я всю свою жизнь старалась удержать только за собой. Причем он сделал это без всякого труда, я даже не заметила, как это произошло.

Поэтому не было никаких сомнений в том, что он представлял для меня большую опасность; пускай еще не вполне осознанную, но явно крайне зловещую. Мне следовало помнить об этом и не подпускать его к себе слишком близко. Во всяком случае, стараться изо всех сил. Изо всех сил. Вопреки безумной тяге, которая уже сейчас вынуждала меня поступать наоборот. Той самой тяге, которая едва не свела меня с ума при первых минутах нашей встречи.

Тут я заметила, что Влад пристально, не отрываясь ни на секунду, изучает мое лицо, как бы следя за каждым ходом моих размышлений. Скорее всего, это было признаком надвигающейся паранойи, но я вдруг испугалась, а не догадался ли он действительно о моем беспокойстве относительно его способности влиять на меня? Он смотрел так пристально, так глубоко и проницательно…

Я почувствовала, что бледнею, а затем мне в лицо резко бросилась краска. Что это за выражение у него на лице? Уж не лукавая ли это усмешка Дьявола?

– Ты считаешь меня ловеласом? – спросил он, укоризненно качая головой. – Неужели я произвожу столь отталкивающее впечатление?

«Как раз наоборот. Пожалуй, ты даже слишком хорош». Хотя его лицо казалось серьезным, я почему-то была уверена, что он смеется надо мной втихомолку.

– Нет, я пока еще никем тебя не считаю. Ведь я ничего о тебе не знаю.

– Но ты сомневаешься в моей надежности, не так ли?

– Можно подумать, ты уверен во мне на сто процентов, – хмуро заметила я.

– Почти, – ответил он, спокойно глядя мне в глаза. – Но у меня больше на то оснований, чем у тебя.

– Что ты имеешь в виду?

– Об этом я расскажу тебе позднее. А сейчас я хочу, чтобы ты перестала меня бояться. Вернее, перестала бояться меня обидеть. Расскажи, что тебя во мне смущает, и я постараюсь развеять твои сомнения.

– Какой в этом смысл? – спросила я недоуменно. – Тебе ведь это совсем не нужно.

– Ты ошибаешься, – ответил Влад, и его голос снова обрел ту мрачную серьезность, которая так сильно меня волновала. – Я хочу это знать. Я должен это знать.

Сказав это, он устремил на меня выжидающий взгляд, и я поняла, что откровенного разговора не избежать. Чувствуя мучительную неловкость, я нерешительно произнесла:

– Ну, я просто тебя не понимаю. Твои действия кажутся мне нелогичными и, прости, немного подозрительными…

– Какие именно действия?

– Ну, ты же сам видишь, мы друг другу совсем не подходим.

– Почему? – угрюмо спросил он.

Как же трудно мне было преодолеть смущение! Но я все-таки заставила себя продолжать:

– Мы с тобой из разных миров. И если уж на то пошло, я не твоего уровня.

И что за горечь в сердце? Почему мне стало так больно от этих слов? Я ведь ему не доверяю. Он мне никто. И я ему никто. Это не должно меня ранить. Но почему же мне так больно? Если бы только Влад хотя бы на несколько секунд перестал так проникновенно смотреть на меня! Я бы, возможно, успела взять себя в руки. Но он и не думал избавлять меня от этого жестокого ига! Какой слабой я чувствовала себя под его взглядом!

И тут он спросил не то грустно, не то обреченно:

– Значит, ты считаешь меня недостойным себя?

Я уставилась на него почти с отчаянием. Мне хотелось стукнуть его чем-нибудь по лбу. Как, как он умудрился понять все наоборот?!

– Нет же, не в этом дело! Я не знаю, как объяснить…

– Скажи прямо, не мучай себя.

«Да я-то себя не мучаю. Это ты меня мучаешь!»

– Ну ладно. Я же вижу, что совсем не подхожу тебе. Я для тебя, как бы это сказать, слишком невзрачная, что ли. Вот почему я не могу взять в толк, что тебя во мне так привлекает!

Я выпалила все напрямую и сразу же почувствовала огромное облегчение. Последствия меня не пугали. Я должна была высказаться, этого требовала моя недоверчивая сущность, которую не могло подавить даже всепроникающее обаяние Влада. Но его реакция оказалась совсем не такой, какой я ее себе представляла. Вопреки моим ожиданиям, он нисколько не рассердился и даже ничуть не растерялся. Нет, он поступил совсем иначе.

Он рассмеялся. Громко, весело и непринужденно, как будто я сказала что-то на редкость забавное.

Я так удивилась, что даже рот приоткрыла от неожиданности.

– Арина, Арина, – пробормотал он спустя некоторое время, все еще довольно посмеиваясь. – Какая же ты милая и глупенькая!

– Чего-чего? – возмущенно осведомилась я.

– Смени гнев на милость, это комплимент. Я невероятно рад тому, что только что понял.

– И что же ты понял?

– Этого я тебе сказать не могу, ты все равно не сможешь меня понять.

– Вот еще! Не такая уж я и глупая – говори!

– Нет, я лучше скажу тебе другое: я совсем не считаю, что ты мне не подходишь. Почему ты вообще так решила?

– Ну, это же ясно. Ты крутой парень на шикарной тачке, любая красавица побежит за тобой, стоит только пальцем поманить. А я… ну, не совсем красавица и, к тому же, не совсем девочка. В следующем году мне исполнится двадцать шесть. Я не самый выгодный для тебя вариант. Это-то меня и смущает. Почему ты так со мной возишься?

Влад с улыбкой покачал головой:

– Значит, ты считаешь себя старой?

– Не то чтобы старой, скорее, не первой молодости…

– Неужели ты действительно так думаешь?

– Не знаю. Все так думают.

– Кто – «все»?

– Да все, кого я знаю. В том числе и моя мама.

Неожиданно Влад перегнулся через стол, так что его лицо оказалось в полуметре от моего. Я невольно отпрянула, а он серьезно, но, к счастью, не мрачно произнес:

– Возможно, тебя это огорчит, но ты не такая уж и старая. Если бы ты действительно была взрослой и мудрой, какой себя считаешь, ты бы уже давно поняла, что «все» – это толпа глубоко несчастных ничтожеств, старающихся любой ценой сделать несчастной и тебя. А раз ты этого до сих пор не осознала, значит, ты все еще наивная девчонка, которой еще только предстоят умозаключения старости.

Тут он откинулся обратно на спинку стула и сложил руки на груди.

– Не знаю, поверишь ты мне или нет, но то, что я сейчас расскажу – чистая правда, какой бы невероятной она ни казалась. Хотя сверхъестественной я бы ее также не назвал, скорее, необычной и неправдоподобной. Видишь ли, я происхожу из очень древнего русского рода, в котором все мужчины испокон веков были однолюбами. Однажды полюбив одну женщину, они хранили ей верность до конца своих дней, даже если она умирала раньше их. Чтобы отыскать свою единственную любовь на всю жизнь, моим предкам приходилось тратить много лет, порой даже десятилетия. Но зато, когда их поиски завершались успехом, они обретали не пустой холодный брак, а вечное неизбывное счастье, уничтожить которое была способна только смерть. Смахивает на сказку, верно?

– Да, есть немного, – пробормотала я неуверенно.

– Тем не менее, это правда. Еще в дворянской России Рахмановы были известны, как мудрейшие деятели государства, вернейшие друзья и надежнейшие мужья. Способность любить только одну женщину может показаться несколько странной, даже отдающей мистицизмом (кое-кто в былые времена так и считал), но Рахмановы на собственном опыте убедились, что от нее не уйти. И я тоже это знаю, поскольку являюсь таким же Рахмановым, как и мои предки, пускай и живу в двадцать первом веке. Знаешь, я ведь уже почти смирился с тем, что в этом мире не существует женщины, которую я могу полюбить, которая предназначена мне на всю жизнь. Ты не ошиблась, я знал множество ослепительных красавиц, которые считали, будто я им нравлюсь, но я испытывал к ним то же, что испытываю сейчас вот к этим стенам – да, они красиво оформлены, и на них висят чудесные картины, но я бы не хотел посвятить им всю свою жизнь. Найти тебя мне помогла обыкновенная случайность, случайность, за которую я никогда не перестану благодарить Бога. Я даже не был зарегистрирован на том сайте, мой друг однажды наткнулся на него и стал в моем присутствии просматривать анкеты понравившихся ему девушек. Один из профилей был твоим. Я совершенно случайно оторвал взгляд от книги, которую читал тогда, и увидел тебя. И сразу же понял, что нашел то, что искал столько лет. Об этом таинственном внутреннем наитии мне рассказывал еще мой дед. Необъяснимое, не подтвержденное никакими фактами осознание того, что этот человек – тот, кто тебе нужен. И знаешь, что самое поразительное? Это чутье еще никого не обмануло. Поэтому я сразу же создал собственный профиль и вступил с тобой в переписку. Но ты не заходила на сайт еще целых две недели, и в это время я узнал, что такое муки неведения. Теперь ты понимаешь меня? Понимаешь, почему я так беспокоюсь о тебе и почему убежден, что ты моя судьба? Ты мне веришь?

Я готова была ему поверить. Я не могла ему не верить. И в то же время мне было страшно. Я боялась довериться этому неожиданному течению, так как понятия не имела, куда оно меня приведет. Все, о чем говорил Влад, казалось вполне возможным и вместе с тем нереальным. Я чувствовала себя совершенно потерянной.

– Арина, ты мне веришь? – повторил Влад свой вопрос, и я заметила мольбу в его глазах.

Нет, он не мог так искусно притворяться. Я поняла, что мне легче поверить в его историю, чем в то, что он затевает против меня какое-то зло. И это в очередной раз подтвердило тот факт, что он представлял для меня огромную опасность.

– История, конечно, не самая правдоподобная, – сказала я, стараясь не смотреть ему в глаза, – но, как ты и говоришь, сверхъестественной ее также назвать нельзя. Мужчины-однолюбы существуют, хотя я никогда не думала, что дело тут в наследственности. Но, знаешь, Влад, я все-таки не уверена в том, что тебе нужна именно я. Ты вполне мог что-то перепутать, обмануть сам себя. Вряд ли я та, кого ты ищешь.

– О нет, Арина, – сказал он с уверенностью, от которой мне стало жутко, – я не мог ничего перепутать, и не мог ошибиться. И уж тем более я не мог обмануть самого себя. Если б я был способен это сделать, я бы не ждал столько лет. Но у меня не было такой возможности. Потому что мне всегда была нужна только одна женщина, единственная, которую мне суждено было искренне полюбить. И это ты.

Он сказал это так спокойно и непоколебимо, что я ясно увидела: возражать ему бессмысленно. Он знал то, что знал, и теперь никакая сила не смогла бы отнять у него это знание. Но если ему от этого было радостно, то мне – дико и странно.

Я все еще сильно сомневалась в том, что ему можно верить. Уж слишком неестественной и замысловатой была его история, слишком много в ней было надуманного и необъяснимого. Кроме того, меня почему-то не покидало чувство, что в ней сквозил какой-то незримый подтекст, скрывавший нечто, в чем и заключалась истинная суть всего сказанного. Хотя, возможно, это был лишь плод моего расстроенного воображения.

Как бы то ни было, я не могла заставить себя так легко ему поверить. Не могла, потому что боялась. А боялась, потому что хотела этого больше всего на свете.

– Послушай, Влад, я не думаю, что… – начала было я, но он с мягкой решительностью прервал меня:

– Я знаю, что тебе трудно вот так взять и поверить во все это. Я прекрасно понимаю, как фантастично все это звучит. Но я собираюсь доказать тебе обоснованность своих слов. Я сделаю так, что тебе будет легко мне поверить. Потому что ты убедишься в том, что я говорю правду.

– Я вовсе не хочу, чтобы ты мне что-то доказывал, – сказала я без особой уверенности: я чувствовала себя загнанной в угол. – Ты совсем не обязан это делать.

– Конечно, обязан, – сказал он с нежностью, от которой у меня мурашки побежали по спине, – иначе как я смогу добиться твоего доверия?

– Но почему ты так уверен в том, что я заслуживаю всех этих забот?

– Первую причину я уже тебе объяснил, а вторая… я просто вижу, что ты лучшая девушка из всех, которых я когда-либо знал.

– И что же тебя в этом убеждает? – скептически спросила я.

– Да хотя бы то, что тебе интересен я, а не мои деньги.

Я впала в еще больший скептицизм:

– Откуда ты знаешь? Может, я смотрю на тебя и только и думаю о том, сколько ты зарабатываешь в месяц?

– Если б это было так, я бы сразу это понял, – сказал Влад со смехом. – Ты не представляешь себе, как хорошо я умею отличать корыстных девушек от бескорыстных. Так вот, к твоему великому несчастью, ты принадлежишь к числу последних, я это знаю также верно, как и то, что у тебя серые глаза, а не голубые.

– Ты ничего не можешь знать, – упрямо возразила я. – То, что происходит в моей голове, знаю только я и больше никто.

– Естественно, я не могу читать твоих мыслей, но это и не нужно. У тебя очень выразительное лицо. Хоть ты и считаешь себя пожилой женщиной (он усмехнулся), но ты все еще не научилась скрывать свои эмоции, владеть своей мимикой. Все, что ты чувствуешь, о чем думаешь, ясно отражается у тебя на лице. Достаточно обладать лишь самой малой проницательностью, чтобы читать тебя, как открытую книгу.

– Вот так обрадовал, – угрюмо заметила я.

– Твой лоб говорит об упрямстве и твердости характера, ты не из тех, кто легко поддается влиянию. Маленькая морщинка между бровями повествует о глубоком уме, о способности долго и напряженно думать о чем-то сложном и непонятном. Твои губы редко улыбаются, но именно в них твоя главная сила. Ты не даешь им свободы из скромности и сдержанности, но когда улыбаешься, становишься похожа на ребенка, невинному простодушию которого невозможно не поверить. Твоя улыбка рассказала мне о многом: об искренней доброте, о самоотверженности, о глубокой преданности и в то же время о страхе быть обманутой. Также дело обстоит и с глазами. Они смотрят слишком внимательно, слишком участливо, чтобы быть глазами эгоиста. Видно, что ты привыкла больше думать о других, чем о себе, привыкла больше радоваться, чем огорчаться, но при этом не вызывает сомнений тот факт, что в тебе есть какая-то тайная неугасимая печаль, с которой ты живешь много лет и от которой уже не надеешься избавиться.

– Хватит, хватит говорить об этом! – сказала я, закрывая лицо руками.

Мне становилось все более и более не по себе. Я чувствовала, что уже не владею собой так, как раньше. Так, как владела до встречи с Владом. Теперь значительная часть этой власти принадлежала ему. И я была бессильна это изменить.

Он, очевидно, догадался, что в своем изучении моего характера зашел слишком далеко, потому что тихо и робко произнес, облокотившись обеими руками на стол:

– Прости меня, Арин. Я не хотел на тебя давить. И я не собираюсь больше этого делать. Все будет так, как угодно тебе. Просто знай: тебе нечего бояться. Ты будешь счастлива со мной, как ни с кем другим.

Я подняла на него смятенный взгляд:

– Мы же только встретились!

Он невозмутимо пожал плечами:

– Иногда одной встречи бывает достаточно, чтобы все понять.

Его лицо было таким искренним, таким спокойным и открытым… Я все меньше и меньше была способна противиться силе его очарования. И вдруг меня посетила ужасная мысль.

Как всегда, не в силах скрыть свои эмоции, я резко вздернула голову и испуганно воззрилась на Влада. Мне было дурно от охватившей меня догадки, но не принять ее во внимание я не могла. Влад, естественно, тут же заметил мой ошеломленный взгляд, мое изменившееся настроение, и встревоженно спросил:

– Что случилось, Арина? Что тебя напугало?

Я не ответила. Я продолжала молча смотреть на него, охваченная самыми гнетущими подозрениями. Надо сказать, они не были лишены оснований. Все эти аморфные рассказы Влада, чрезмерная забота обо мне – без подвоха тут явно обойтись не могло! Он явно что-то скрывал, что-то очень некрасивое и неприглядное, о чем не собирался мне говорить раньше времени. И, кажется, я догадалась, что именно. Все дело в том, что он, что он…

– Ты извращенец? – бухнула я, таращась на Влада во все глаза. Его лицо отразило такое жестокое изумление, что я сочла нужным пояснить. – Ну, как тот миллионер из фильма, поклонник всяких сексуальных дикостей? Хочу сразу сказать: мне такое не надо! Может, кто-то бы и не отказался, но мой ответ нет, нет и еще раз нет! Так что если ты действительно из таких…

Я уже протянула руку к сумке, намереваясь в случае чего немедленно удрать, но тут Влад сделал нечто, на что я, признаться, горячо надеялась, хотя и не могла думать об этом без мучительной неловкости.

Ему уже не раз приходилось надо мной смеяться, но никогда еще его веселье не было таким долгим и безудержным. Мне казалось, он никогда не успокоится. Наверно, минут десять я была вынуждена терпеть эту пытку, а когда Влад наконец успокоился, то с нарочитой серьезностью (чтобы окончательно меня низвергнуть) проговорил:

– Спешу тебя успокоить: я не извращенец. Мои сексуальные потребности вполне обычны и не превышают естественных.

– Мог бы уже этого не говорить! – процедила я сквозь зубы. – Твой дикий хохот поведал мне об этом более чем красноречиво.

– Ну прости. Я лишь хотел, чтобы между нами не осталось никаких недомолвок.

– Я в восторге от твоей честности!

Влад мягко улыбнулся:

– Арина, Арина, твой лоб вполне оправдывает мое суждение о нем. Но я действительно не пытаюсь обмануть тебя. Почему бы тебе просто не поверить мне?

– Да уж, похоже, ничего другого не остается, – мрачно заметила я.

– Впрочем, можешь и не верить, – неожиданно заявил Влад. – По крайней мере, сейчас. Я не хочу, чтобы ты ломала себя, переступала через свои привычки и убеждения. Со временем ты сама поймешь, что мне можно доверять, и тогда все образуется само собой.

– Не знаю, может, ты и прав, – сказала я все также хмуро, – но пока я в этом далеко не уверена. И еще хочу сразу сказать кое-что, чтобы потом не возникло никаких претензий. Дело в том, что у меня очень строгие нравственные принципы. Что бы ты там не думал, знай – до брака я не даю! Можешь на это даже не рассчитывать.

Ну вот и все, теперь он точно покажет свое истинное лицо – решила я и отвернулась, абсолютно уверенная в том, что его настойчивость в эту самую минуту переживает неизбежную кончину.

Мне было страшно тяжело, и мое сердце билось так, словно отстукивало последние секунды, но я все же не сомневалась в правильности своих действий. Я не могла позволить себе быть безрассудной – довериться безоглядно человеку, о котором решительно ничего не знала. Он уже обрел надо мной власть, которая просто приводила меня в ужас (и это всего-то за несколько часов после первой встречи), так что я обязана была проявлять максимальную осторожность в общении с ним.

Я всегда была такой. Какие бы чувства меня не одолевали, я никогда не забывала о разуме. И сейчас я также помнила о нем, хотя и знала, что мне будет невыносимо больно увидеть на лице Влада презрение или разочарование, которые, как мне казалось, были неминуемы. Мне будет больно, даже несмотря на то, что в таком случае оправдается мое изначально недоверчивое отношение к нему.

Я упорно буравила глазами край столешницы, выглядывавший из-под цветастой скатерти, мучительно боясь взглянуть на Влада, но он, по-видимому, и не думал прерывать молчание, так что, в конце концов, не выдержав гнетущей тишины, я бросила на него быстрый, несмелый взгляд. Его лицо не показалось мне ни презрительным, ни разочарованным, так что спустя несколько секунд я решилась взглянуть на него снова.

Нет, он определенно не насмехался надо мной. Хотя я не смогла бы определить с полной точностью, о чем именно он думал, глядя на меня в этот момент, но явно не о моей отсталости, старомодности или о чем-то подобном. Он был серьезен и задумчив, хотя его взгляд показался мне несколько странным. Помимо безграничного уважения, в нем также был виден острый интерес, которого прежде я не замечала.

Я вдруг с изумлением догадалась, что Влад проверял меня, хотел убедиться в том, что я сказала правду. И если бы ему пришлось обнаружить, что я лгу, тогда бы его и постигло столь пугавшее меня разочарование.

– Знаешь, Арина, – прервал он наконец затянувшуюся тишину, – я вижу, что ты считаешь меня очень странным парнем, но, поверь, для меня ты самая странная девушка из всех, кого я знаю.

Я сделала вид, будто меня очень развеселили эти слова:

– Странная в том смысле, что веду себя словно девушка из девятнадцатого века?

– Не совсем. В тебе есть абсолютно все, что я хотел видеть в своей спутнице жизни. Вот что мне кажется невероятным.

– Этого ты еще не знаешь, – возразила я. – Мы всего два часа беседуем. Вполне возможно, недостатков во мне куда больше, чем достоинств.

– Главный твой недостаток я уже обнаружил, – сказал Влад с усмешкой. – Ты чересчур упряма и недоверчива. Кроме того, у тебя есть склонность делать поспешные выводы. Это довольно серьезный минус.

– Вот видишь, какая я твердолобая истеричка! – воскликнула я с невольной обидой. – Тебе надо поискать более податливую и уравновешенную девушку.

– Какая же ты глупышка! – сказал он, снисходительно качая головой. – Во-первых, у меня нет выбора, а во-вторых, даже если б и был, я бы ни за что от тебя не отвязался. Потому что твои достоинства настолько велики, что многократно превосходят ничтожные недостатки. В то время как обычно бывает совсем наоборот. Повторяю: ты лучшая из всех, кого я когда-либо знал. Другой такой, как ты, больше нет, я знаю это также верно, как и то, что меня зовут Влад Рахманов, и поэтому я ни за что тебя не оставлю.

– Так чего же ты от меня хочешь? – спросила я, чувствуя себя разбитой об утес беспомощной лодчонкой.

– А разве ты еще не догадалась?

– Ты думаешь, у меня еще есть силы о чем-то догадываться? – хмуро поинтересовалась я.

Влад виновато улыбнулся:

– Да, действительно: за последние два часа тебе пришлось пережить немало потрясений. Но никакой тайны тут нет. Я хочу от тебя лишь одного: чтобы ты стала моей женой.

Хотя вам, читатель, наверное, кажется, что к этому все и шло с самого начала, но для меня такой ответ стал настоящим шоком. Я даже не попыталась как-либо на него отреагировать. Я только молча и тупо смотрела на Влада, еще не вполне осознавая всю серьезность его заявления.

– Естественно, – поспешно заговорил он, увидев мою осоловелую физиономию, – я не собираюсь делать тебе предложение прямо сейчас. Я отлично знаю, что ты мне на это ответишь. «Я совсем тебя не знаю!» или «Мы ведь только встретились!», но уж точно не скажешь «Да, я согласна». Поэтому я не буду торопить события. Дождусь более благоприятного случая. А теперь хватит о серьезном! Я не могу допустить, чтобы ты посчитала меня занудой и вышла отсюда с чувством неимоверного облегчения. Больше ни слова о нас! Пришло время говорить о чем-то отвлеченном, что одинаково нравится и тебе, и мне.

По правде говоря, я совсем не верила, что что-то могло отвлечь меня от всех тех шокирующих заявлений, которые я только что услышала, но Влад умел управлять разговором так, как ему было угодно, и очень скоро я убедилась в этом в полной мере.

Он заговорил о книгах – предмете, которым было очень легко соблазнить меня. Не прошло и десяти минут, как я уже с огромным энтузиазмом рассказывала ему о своих любимых героях и с удовольствием слушала его ответы, которые при всей своей оригинальности удивительно совпадали с моими собственными суждениями.

Впоследствии я не могла понять, каким образом ему удалось так легко отвлечь меня от всех моих страхов и подозрений, которые были так сильны во мне, что собственными силами я бы никогда не смогла их усмирить. Тем не менее, он сделал это и, по-видимому, без малейшего труда.

Никогда еще в моей жизни время не шло так быстро, как в разговоре с ним. Мне казалось, что проходят минуты, но в действительности часы, громыхая, уносились в прошлое, пока я в восторженном самозабвении упивалась своей излюбленной темой. Но хотя этот разговор был совершенно невинен, я смутно чувствовала, что и он каким-то неведомым образом все крепче и крепче привязывает меня к Владу. Да что там говорить, каждая минута, проведенная с ним, являлась своего рода нитью, приковывавшей мое сердце к нему все сильнее и сильнее. Но я не особо тревожилась по этому поводу. Мне было слишком хорошо в его обществе и, что скрывать, я уже была не в силах относиться к нему с недоверием. Во всяком случае, не этим вечером.

Как я нашла в себе силы заявить, что уже слишком поздно, и мне пора домой – этого я, наверно, никогда понять не смогу. Но я это сделала, и Влад, нисколько не возражая (хотя мне на секунду показалось, будто он очень расстроился), предложил подвезти меня. После минутного спора, в течение которого я старалась убедить его в том, что могу без всяких затруднений добраться до дома пешком, чего он не пожелал даже слушать, я была вынуждена принять его предложение.

Ехали мы в основном молча, только я время от времени указывала, куда нужно повернуть. Но напряжения не было ни малейшего. Я чувствовала себя такой взволнованной и возбужденной всем случившимся, что даже не обратила особого внимания на роскошный интерьер роллс-ройса, в котором ехала. Я даже не заметила, какого цвета были сиденья! Думаю, если бы Влад ездил на какой-нибудь облезлой, дребезжащей шестерке, и тогда бы я не обратила на нее никакого внимания.

Мной владела какая-то странная эйфория, бессмысленный восторг, с которым я ничего не могла поделать. Все, что мне оставалось, это изо всех сил стараться сохранить внешнее спокойствие, потерю которого я бы просто не вынесла.

Надо сознаться, я испытывала тайный страх перед прощанием с Владом, но ничего страшного не произошло. Он невозмутимо пожелал мне спокойной ночи и сказал, что завтра обязательно позвонит (мой номер был ему известен уже несколько часов). Я вышла из машины с твердым осознанием того, что если он не сдержит своего обещания, со мной случится самый настоящий припадок.

Я была словно в бреду, в горячке. В бреду я наблюдала, как исчезает за углом его машина. В бреду терла пальцами переносицу, стараясь прояснить околдованный ум. В бреду входила в подъезд, в бреду поднималась на свой этаж…

Но если бы кто-то спросил меня в эту минуту, хочу ли я избавиться от этого бреда, я бы мгновенно ответила «нет». Ибо, несмотря не все неудобства, которые оно приносило, это было самое изумительное и невыразимо сладостное ощущение из всех, которые я когда-либо испытывала.

Глава 4

ДРУГОЙ МИР

Проснувшись на следующее утро, я долго пыталась убедить себя в том, что все случившееся накануне мне не приснилось, а произошло в действительности. Надо сказать, это была не такая уж и простая задача. Ведь Влад, мягко говоря, не был совсем обычным парнем. А если говорить по всей точности, он был в высшей степени незаурядной личностью.

Дворянин, богач (а кто еще мог себе позволить гонять на роллс-ройсе?), интеллектуал и, к тому же, воспитанный прямой человек с самыми серьезными намерениями. Разве удивительно, что я сомневалась в его реальности? Тем не менее, существовали кое-какие признаки, неопровержимо указывавшие на тот факт, что вчерашний вечер, проведенный с этим необыкновенным парнем, имел место быть в моей жизни.

Одним из этих признаков служило воспоминание о бешенстве Артема, которое тот обрушил на меня, когда я ввалилась вчера домой незадолго до полуночи с пьяной улыбкой во всю физиономию. Брат не мог простить мне моей безответственности.

– Ты же обещала писать мне! – кричал он, потрясая кулаками.– А я так и не дождался ни одного сообщения! Вообрази, каково мне тут пришлось! Неужели нельзя было уделить хоть полсекунды? И почему так долго?! Ты же сказала, что вернешься быстро! Если бы тебя и после двенадцати не было, я бы заставил тебя пожалеть об этом! Заставил бы – не сомневайся! Сначала позвонил бы в полицию и только потом побежал бы в ресторан – тебе назло!!!

Ничто его не могло успокоить – даже пакеты с элитной снедью, которая осталась после нашего с Владом ужина (я отказывалась ее принять, но Влад сказал, что если я буду упрямиться, он выбросит ее в ближайшую мусорную урну).

В конце концов, мне удалось вымолить прощение Артема, но я не смогла заручиться его прежним доверием, и мне было ясно, что хоть он и перестал на меня рычать, но все же простил меня не до конца, во всяком случае, не так, как мне бы того хотелось. Вероятно, он был разгневан на меня еще и за мои сухие лаконичные ответы относительно того, как я провела вечер, но по какой-то необъяснимой причине я не могла рассказать ему о той буре чувств, которую вызвало во мне это свидание.

Я только сказала, что Влад необыкновенно умный, занимательный парень, с которым очень интересно общаться, из-за чего я и забыла поддерживать с ним, Артемом, переписку. Но он был крайне недоволен столь скудной характеристикой и настойчиво требовал подробностей, которых я решительно не могла из себя выдавить. В конце концов, я объявила, что нестерпимо хочу спать, и, если ему так уж интересно, пусть потерпит до утра, благо завтра воскресенье, и я буду полностью в его распоряжении. Думаю, этот план, казавшийся мне таким благоразумным и самоотверженным, еще больше восстановил Артема против меня.

Но сейчас, лежа в постели, я с интересом прислушивалась к подозрительным звукам, доносившимся из кухни, которые наводили меня на очень и очень утешительные выводы. Треск разрываемой оберточной бумаги, звон микроволновки, исполнявшей свою утеплительную миссию, и громкий шелест фольги, в которую обычно завертывают мясо – все это не оставляло никаких сомнений. Артем лакомился остатками пиршества, устроенного вчера Владом в Коврике.