Читать книгу Девушка у моря - София Малий (Arina Kulesza) - Страница 1

На часах без десяти минут сентябрь, и это означает, что всё – конец лету, беззаботным денькам, лишней копейке в кармане (которая появлялась с завидной частотой из-за щедрости тётки по материнской линии – или же по отцовской? А, к чёрту), вечерним прогулкам с Инной, потому что число первое, месяц девятый, и это означает, что ржавые двери школы снова откроются и как будто скажут: «Ну, чё, скучала?»

И ты в безысходности рявкнешь: «Нет!».

Хотя, по сути, твой ответ ничего не изменит.

Учиться оставался год, а если чистыми, то девять месяцев. За такой срок может появиться ребёнок, думает Майя.

И спешно смотрит на часы. Там ровно четыре нуля, и рука, как по команде, тянется к календарю – август перечёркивается кривой красной линией, страница переворачивается.

А там, привет, сентябрь. Будешь гореть?

***

– У тебя траур, что ли? – вопрошает с наигранным ужасом Инна и заливается смехом, который очень похож на скрип старой калитки.

Майя хочет ответить: «Да. По хорошей жизни», – но молчит и смотрит на сборище хромых и убогих, что оживлённо что-то обсуждают. А ведь с этими даунами ей ещё, опять же, девять месяцев дышать одним воздухом. Слишком долго. Поскорей бы откреститься.

Но в итоге говорит:

– Да не, просто я белый ненавижу.

И это правда; пошло ещё с детства. На линейке она как ворона, только чёрная, потому что все в белом – как под венец. Майе плевать с высокой колокольни.

Поэтому, когда один парень из параллели звучно сплёвывает ей под ноги, она улыбается совсем чуть-чуть и, крутанувшись, заезжает поставленным ударом в нос. Кость хрустит, дробясь настолько, что пацанчик-то начинает походить на свинью, у которой на рыле пятак сплюснутый до максимума.

Все стоят в онемении, и никто даже не додумывается провести пострадавшего в мед.пункт.

– Так закрыто там, – как бы между прочим замечает Костя и начинает откровенно ржать со всей этой недо-сцены.

Вот она – актриса Погорелого театра.

Действие одно, антракта не будет. Занавес.

Майя разворачивается и бредёт подальше отсюда. Нет, она не сбегает, а просто уходит. Её никто не останавливает, а в спину летит восхищённое улюлюканье.

То ли актрисой осталась, то ли в клоуна превратилась – ей так никто ничего и не сказал. А самой… Ну, лишний плевок с колокольни, благо, что высокая.

***

И снова, всё берётся из детства.

Она никогда не дралась, но почти всегда дела доходили до той точки кипения, когда нутро чуяло, что вот, сейчас ей вобьют носовую кость в лицо. А там уже месиво.

Большинство перепалок заканчивалось взаимными оскорблениями. Тут так случалось, что, когда она входила в раж, то её уже было не остановить. Вроде бы неплохая девчонка, но явно с пулей в голове. А кто вообще нормальный в этом гадюшнике?

– Эй, бусинка, как дела? – орёт Стас через весь коридор, такой длинный и страшный, как человеческая кишка.

– Ещё не родила.

– Правильно, и не надо, – встревает Карина, потому что считает, что просто обязана вставить свою копейку.

– Я тоже так думаю.

Майя спешит уйти, почти бежит, но пресекает этот порыв на корню. Стас как будто не замечает её нежелания вести беседы, даже если они всегда происходят на «отмахись» – шагает рядом, в ногу, не запыхавшись и не моргая.

– Чё ты, куда такой летящей походкой?

– Дела есть, но тебя они не касаются.

– Да погоди или как, ты типа из той категории, кто жить торопится и чувствовать спешит? – и улыбается, падла, слишком дружелюбно. Но Майю таким не проймёшь.

– В спешке только кошечки родятся, да и то слепые. И что делать тогда, Стас?

Он смотрит прямо, пронзительные водянистые глаза даже не блестят, и взгляд выглядит искусственными, как у сломанной пыльной куклы. Майя выдерживает его, и тут его губы вновь разъезжаются в улыбке, которая волшебным образом сглаживает неровность зубов.

– Ну, как что, утопить, разумеется, – Отвечает Стас и в момент оказывается ближе, чем был.

– Тогда себя утопи, ублюдок, – бросает Майя и как змея выкручивается из его хватки.

Дальше он за ней не пошёл.

***

На телефоне восемь пропущенных. Все от Инны, кроме одного – то Никита. Пальцы проехались по сенсору, а там уже гудок, и десять секунд ожидания.

– Я звонил, чтобы узнать, пойдёшь на Песчанку?

Майе кажется это странным – они никогда толком не общались. Сказывалось всё: и разные полюса характеров, и разный круг общения, и мировоззрение. Так на кой-чёрт он её приглашает погулять, как выразился?

– А кто будет? – спрашивает тем не менее она, чтоб если что, был весомый повод отказать. Мол, с теми мудаками общаться никак не получается, а значит и встречаться не стоит, она же не мазохист, в конце концов.

– Да много кто, – тушуется Никита, но быстро берёт себя в руки, – Инна точно придёт, ведь туда тот папаша подъедет.

Майя чувствует, что проглатывает язык, хотя ответить что-то нужно.

– Ради одной Инны я не пойду. Удачи, – бросает она и почти отключает звонок, когда Никита успевает сказать, что туда придут ещё несколько ребят из параллели.

Синий экран светит прямо в глаза, но Майя настырно вглядывается в него, и не видит там ничего, кроме аватарки Никиты, где он копирует Стича из мультфильма, засовывая язык в нос.

«А сопли ничё такие на вкус» – сказал он тогда, прежде чем получить оплеуху от Карины. Просто так, для профилактики.

«Тот папаша» – это пятикурсник Денис, у которого квартира в центре, клёвая тачка, длинные патлы и своя мастерская где-то у моря. Для вдохновения, как выразился он.

И угораздило же эту овцу в него влюбиться. Он только на горизонте, а у Инны словесный понос, и всё – звёзды в глазах такие, что ночное небо меркнет на её фоне.

Ему было скучно. Возможно, даже интересно глянуть, что из этого эксперимента выйдет. Дал ей шанс, и после этого она стала повёрнутой. Да, совсем ку-ку. Да покуда на ходу и на плаву. Он игриво называл её «нимфеткой», но тут по губам читайте – шаболда, и никак не иначе.

Единственный вопрос, который Майя постоянно задавала себе, был: почему она до сих пор с ними всеми якшается?

Ответ не появлялся, как не появлялась надежда на улучшение.

***

На Песчанке было как никогда людно. В основном, всякая шпана разбилась на кучки и теперь все с жаром что-то друг другу доказывали.

Майя устало закатила глаза. Вот вечно с говна пену снимают, а на деле ничего из себя не представляют.

Взгляд выцепил Инну, пьяную и хохочущую, на коленях у своего «папаши», такого же подшофе, совсем румяного. Больше ничего интересного не было. Точнее, никого.

Все, как один, блеклые, страшные, скучные и, скорее всего, тупые. Никита, и тот, готовый настолько, что толкни его – упадёт плашмя, даже не подставит руки. Посмотреть на его разбитое лицо стало почти осязаемым желанием.

Отказывать себе в таком удовольствии Майя не стала.

Она подошла к нему шагом выверенным, чётким, какой обычно бывает у людей военных и, остановившись аккурат напротив белобрысого идиота, двинула ему локтём в грудину.

Красильников упал, как и предполагалось, словно мешок с дерьмом, – также грузно, стремительно, по ровной траектории впечатываясь лицом в землю. Разбил он себе не только нос, судя по всему, но и такого зрелища было достаточно.

Майя улыбнулась совсем чуть-чуть, и снова уже собралась заворачиваться, когда случайно мазнула взглядом по стоящей впереди кучке.

Её словно взяли на прицел: просканировали рентгеновским зрением, пробрались вглубь – самую душу – вывернули наизнанку и разглядели каждый синеватый сосуд, коих много, и отдают они бордовым, если внимательно присмотреться.

Время остановилось, вокруг ничего и никого, звуков нет никаких, даже болезненный вопль Никиты раздаётся как сквозь вату.

Глаза в глаза, не мигая.

Зрительный контакт прерывается, как только Майя, наконец, ощущает почву под ногами и додумывается уйти, пока буйная орава не решила её смести.

– Блин, да чё ты делаешь? Почему? – гундосит Красильников, продолжая лежать на земле и как будто не собираясь вставать.

– По приколу.

Ноги несут её так, что волосы назад.

А там, среди этой шелухи – остался он, даже не повернув голову в её сторону. Лишь к уголку разреза скатывается, как по рельсам, глаз, наблюдая из-под укрытия, не прямо. А то много чести.

Веки прикрываются, окончательно стирая обзор. На губах улыбка, в пальцах тлеет сигарета. Пахнет ментолом, хотя на вкус – обычный дерьмовый табак. Фильтр отдаёт горечью, и он думает в сотый раз, что стоит бросить курить. Но затягивается.

Сентябрьским днём она впервые видит его возле заброшенных складов, и отчаянно понимает, что тонет, как Титаник в океане.

***

Ему идёт девятнадцатый год, он курит ментоловые сигареты, иногда катается на тачке Дениса, потому что они в кентах, иногда встречается с девушками, хотя бы той причине, что они вешаются на него, как мухи на липкую ленту. И зовут его по-особенному – Мирон.

И вот тут-то выясняется, что он из тех типочков, о которых мамочки заранее предупреждают своих дочек.

Майю это не останавливает.

Она считает, что у каждого свой путь, а она не ищет лёгких. Значит ли это, что она тоже из такой вот категории, когда папаши предупреждают своих сыночков заранее?

Рано утром – на часах только пять: ноль-ноль – приходит sms от Никиты. Причина банальна и проста: ему лучше, хотя лицо, да, опухло, будто пчёлы жалили пару часов кряду.

В открытом конвертике: «Он спрашивал про тебя. Интересовался, будешь ли ты на Песчанке в эти выходные.» И смайлик, который всегда её раздражал на раз-два.

Она улыбается, но только чуть-чуть. Пишет, что да, будет и откидывает телефон. Его интерес она чувствует аж отсюда, а к добру ли это, не задумывается.

Майя считает, что всё будет так, как должно, поэтому не удивляется, когда снова приходит сообщение от Красильникова.

«Ну, смотри, не просри возможность!» И, конечно же, ненавистный смайлик.

Майя также считает, что за услугу нужно платить услугой. Никита выступает информатором по воле своей, но явно не из-за аттракциона щедрости. Просто он знает, что Вишневская не скупится отдавать долги, так почему бы и да?

Телефон выключается. Сон продолжается.

Из неотправленного: «Ну, и жизнь, в целом, тоже не просри».

И, смайлик.