Читать книгу Исповедь группис - София Мин - Страница 1

17.11.2020

Глава 1

Андрею под стать было называть себя именно Андрюшей, этаким вечно молодым и вечно пьяным, как завещал сам малыш Пимп, а, значит, по заветам нужно было начать уже свое священное писание, открыть в головушке чистый блокнот и вписать туда реплики от персонажа.

Вот, пожалуйста, выходит у него вот такая срань.

Андрюша

Я не торчок, но…

Андрюша

Марку послал Амфетаминку, и они, взявшись за руки, пошли кататься по венам.

Андрюша

В двадцать три, я как в пьяные восемнадцать.

Андрюша

Но я не даун.

Посмотрите на эти цветные прядочки волос, образ с сигаретой на фотке в инстаграмчике – ну натурально тот чудак на букву «М» из песен Алёны Швец. Да-да, прямо из "14", такой, что старше неё, конечно, но выглядящий достаточно по-мальчишески и, «а н д р о г и н н о» блять. Такой, что и вполне себе лесбиянка подойдёт, на полижи мой персик.

Нет, стой! А как же «ЛГБТ» подростки, а?! В братскую могилу закинь «мальчики не плачут», ведьм на расстрел.

Позовите-ка сюда научрука, тут у обиженного Андрея буковки не сходятся, какие уж там циферки?! На себя орёт и видит в зеркало молодого панка, а не бородатого мужика в два раза толще всех, эмо-мальчиков и панков, но со все ещё с ультрамариновыми волосами, в тонкого же он должен был превратится к 25-ти?

И чего сидит он за компом, опираясь на локоть, прячется от самого же себя через отражение в окне за белыми полупрозрачными занавесками.

Обросший ещё сильнее. Аквамариновая челка вымывается, и сквозь нее проступает желтизна обесцвеченного хакера, с пока еще зеленоватой дымкой.

И с пепельницей на самом краю стола, что отодвинул туда сам же неосторожными движениями— того и гляди, перевернет, осыпав серым пеплом линолеум. Дыру ведь прожжет в рыжем цвете покрытия с имитацией досок.

И человечек, которым ты так сильно дорожишь, наконец, сказал то, что было у всех под языком, последний год – «Андрюша, ты клоун. Самый настоящий». Пьяный угар на концертах не хуже Вани Дремина, истерики, ебучие истерики со слезами и соплями, что так красиво вписываются в грустные песенки.

Будь это посыл нахуй с хуем во рту – Андрей не обиделся бы совсем. На попытки обсмеять фиты с другими кумирами малолеток, из тех что два слова в жизни не свяжут, ни на треке не сведут, один пердёжь в микрофон и пигмент прямого действия в волосах. Творчество в целом туда же и все баллады про трушность, махнул бы рукой, потому что, ну, не похуй ли?

Самооценка собственная даже в худшие дни весело тычет факом во всех, кто смеет сомневаться в треках Андрюши и самом слабом звене – в нескольких стихах для своего сборника на пост-рэповый период, переписанных уже с десяток раз – слюной капает на незадачливых критиков, приговаривая, мол, искусство дерьмо, его высирают, а после культяпками лепят, смачно сплевывая и втыкают сухие ветки.

Пьян ли ты, Андрюша, раз гоняешь одни и те же пустые мысли с претензией на глубокий смысл, занимаешься ментальным онанизмом, натравливая мозг сам на себя же, разговаривая с кривыми отражениями?

Ну, на кухню этот панк ходил пару раз, подливал себе вина в кружку до краев и хлестал залпом, закусывая сигаретами и игнорируя заботливо нарезанный сыр, возвращался в просторный зал, старому ковру на полу прямо под люстрой. И там лампочка одна не горит – сменить руки никак не доходят, а углы комнаты уже в тени тусклого света прячутся, филигранно в тон светлых обоев расползаясь на место.

Андрюша, один раз сбившись и назвав себя просто Андреем, (или, ещё лучше, от первого лица, да так, чтобы не якать) обижен до слез, что никак не могут скатиться по щекам.

Больно, влажно в уголках глаз, а рассмотреть за пеленой слез экран компа уже невозможно. И чтоб заплакать по-настоящему и навзрыд чего-то не хватает.

Сердца трогательного и слабого?

Так вот же и оно, бьет глубоко в груди отрывисто и даже не пачкается чернилами угольного цвета от судьбы тяжелой поэтишка.

Так в чем же дело?

Почему уже битый час не можешь написать твит или хоть какое-нибудь сообщение, оставшись тем, каким тебя привыкли видеть фанаты в самых дальних уголках необъятной?

Ты, Андрюша, психуешь, судорожно перебираешь личку с множеством словестного мусора в сообщениях датой дня своего триумфа, надеясь зацепить хоть чье-нибудь важное слово.

С улыбкой на лице ты разжигаешь себя до хохота, скручиваешься пополам, да так, чтоб лбом влажным проехаться по гладкому столу. От холодного света монитора и оформления приложения уже резь в глазах.

И условный Слава сливается с Олегом и Кириллом

А перед глазами, печатью на зрачках твиты Славы без смысла:

ОЧЕРЕДНОЙ СМЕШНОЙ ПИЗДЕЦ НИКНЕЙМ В ТВИТТЕРЕ

Идите в очко и…

ОБХОХОЧЕШСЯ, КАКОЙ ТЫ ОСТРОУМНЫЙ ДО КОЛЛИК

Тут места для рассуждений о ком-то, разъезжающем на такси в свои 35

у него же были такие твиты? Или народное творчество…

Переходит по вкладкам с Твиттера на любимый ВК с уже другими оттенками ненавистного голубого цвета и наконец отправляет хоть одно сообщение, с силой нажимая пальцем бледным по клавише мышки. Диалог с другом (вроде как уже бывшим?) и сообщения ему по полной херне.

Андрюша Сукачев

– Да присылай, хули нет то.

Андрюша Сукачев

– Только перестань мне выкать, когда волнуешься.

Андрюша Сукачев

– Бесишь пиздец.

«Ещё одна томбойка» пригласившая Андрюшу еще в далеком 19 году на прогулку через свою лучшую подругу-однокурсницу.

Смотрит популярные ютуб шоу со своим любимым лысым мэном и, спрашивает его, засирая беседу скринами, не хочет ли он, Андрюша, посмотреть ещё больше этой хуйни с приписками шутливыми «когда сказали, что твой блокнот никому не нужен», «когда сказали че ты так вслушиваешься в эти ваши текста, а ты судья » и похожее дерьмо с приложением забавных скриншотиков.

А Андрей, блять, наконец смеётся до слез, вздыхает как-то не совсем правильно и кашляет сизым дымом, ломая сигарету пополам, чудом не уронив её на ковёр.

Глава 2

За черным свертком Андрюша собирается быстро. Что странно, ведь не намеревается закинуть в заклад ни экстази, ни какие-нибудь переоцененные соли, да даже родненькие марки по итогу брать передумывает…

Итого остаётся в заказе пока одна трава. Детское баловство.

Ради этого пиздовать на другой конец Питера в нищие районы – идея так себе, но Сукачев стерев с ресниц влагу рукавом чёрного лонга до сухости и ощущения песчинок в глазах, отступать уже не намерен.

Соответствующий сайт для подобных покупок все ещё открыт на компьютере, когда Андрей поверх домашних шмоток накидывает парку не застегивая (только капюшон натягивает до носа), и, встретившись глазами с зеркалом в коридоре, отворачивается от присутствия странного чувства.

Подошвой кроссовка на здоровой ноге без болевых ощущений по зеркалу жирно мажет, оставляя грязные разводы, и выпархивает из квартиры, забыв выключить свет в коридоре.

Возвращаться обратно через порог – к беде, а Андрей в плохом настроении на удивление самому себе верит в приметы. Но что-то безвольно заставляет чуть позже снова шагать по ступенькам подъезда вниз, под ливень на улице.

Ведь не глазей Сукачев несколько долгих секунд на Сашу со скринов, а после залипнув на особенно красноречивый камбек Саши Григолюк, он бы в даркнет за закладкой не полез.

А в коридоре под бесящим жёлтым светом лампочки (досталась от бережливой экономной хозяйки) Андрей лезет в телефон и кликает на все, что когда-либо принимал или видел, как принимают при нем, но за исключение опиатов.

Шерстит препараты с невольно разнузданной ухмылочкой, сквозь пелену слез отчаянья перед глазами. Одну траву взять не вышло, а приметы не врут.

Подъезд пролетает на сверхзвуковой, когда Андрюшу таксист уведомляет, что ждёт на белом рено логан во дворе.

Дождь барабанит по крыльцу, а Андрюша шагает вперёд, перемахивая через ступеньку у подъезда, и спешит к уберу, заваливается на сидение, о дверь запинается, неловко закидывая ноги в салон, и устраивается между пассажирских сзади, бездумно пяля в зеркало заднего вида.

Перед ними какая-то старая мелкая тачка едва трогается со своего места, а водила таксишки вот-вот врезается в ее капот под матерные оры пацанов внутри какой-то развалюхи.

– Развелось вас сук и блядей. – заканчивает тираду таксист почти спокойно и тихо, ни к кому конкретному не обращаясь, пока Андрея от резкого торможения припечатывается в спинку кресла напротив, справа от водилы, и едва не ломает выставленные вперёд пальцы на ладонях.

Когда приходит время платить, Андрюша протягивает купюру и просит без сдачи, растерянно почесав макушку под «выблядки из пизды, сели за руль батькиной Волги».

Андрюша был вежлив, хоть голос на нескольких фразах от себя и подрагивал.

Он попрощался и вышел, пока машина за его спиной резко умчала за поворот, а парень заметил, что дождь за время поездки слегка стих, и немедля двинулся по координатам на нужную точку через неприглядные бетонные домики малоэтажные.

Жёлтые стены домишек, деревянные окошки совсем небольшого размера и соответствующие настроению всего района гирлянды на шторах за стеклом. Страшные куклы на белых подоконниках внутри стеклянными глазами его провожают и приводят в дикий восторг – Матвеевич аж останавливается, чтоб получше рассмотреть голубые платьишки на куколках и кружевные чепчики, как и пухлые розовые губки в изгибах нежной пугающей улыбки, не показывающей белых молочных зубов. Щеки, как и кончик носа, порозовели от смущения, и волосы их рыжими кудрями спускались по узким фарфоровым плечикам и рукавам-фонарикам из шелка вниз.

Пол бутылки вина недостаточно для таких отходов, чтоб идти за годовым запасом мескалина, засматриваясь на замерших в питерскую ночь фарфоровых кукол в чьих-то квартирах.

В следующем дворе, облюбованным уличными художниками, Андрюша бессильно приваливается к стене у очередного падика и ждёт, думая лишь о том, прошел ли платёж и будет ли у него целый пакет, достаточный для того, чтоб заскочить лет на восемь к Янгу Траппе

Андрей достаёт телефон, ещё раз проверяя координаты, а чувствует себя вместе с тем заебавшимся и выжатым как лимон, до горькой цедры с тонкой пленкой без мякоти и сока, опустошённым морально и физически.

Глубоко обиженный Андрюша находит прикрытую камнем выбоину и ногой отодвигает смело, раскопав за обнаружением нескольких черных пакетиков, плотно обмотанных изолентой, и сразу отписывает анониму в личку, мол, нашел, что искал.

Подозрительный мужик в капюшоне, прошедший за спиной другого точь-в-точь такого же, любующегося куколкой, повидался Андрею неподалеку от себя не сразу. Стоило глаза поднять – слезы выступили от морозного воздуха и яркого света гирлянды на окне дома напротив. Закладка в кармане и подозрительный мужик недалеко, смотревший на все эти украшения к празднику буквально в каждой квартире.

Под ногами, стоило Андрею оступиться и почти раздавить подошвой какой-то мелкий объект, у самого камня и лунки под закладку пультик лежал, что-то вроде деткой игрушки, какого-то плеера, что ли… Кислотный желтый цвет точно опознать своей праздностью эту мелочь так и не дал, но и ее Андрюша за неведомой надобностью поднял и в карман пихнул, к закладке. Дома разберется, что это вообще может быть и нахуй оно ему надо.

На обратном пути Андрюша все реже встречал вокруг себя малоэтажные бетонные домики с отвесной крышей, рассуждая сам с собой о том, что ж за вещицу ему удалось найти и откуда на обратной дороге, пока не доходя даже до своего района, найти бумагу для самокруток за полным неимением ее дома.

В голове все реже крутились странные события и череда неудач за этот вечер, зато всплывали новые образы на будущее, как охуенно Андрюша раскурит косяк и откинется с него в мягкую пелену полного эмоционального спокойствия.

Удивительно, но он в настолько ватном и непонятном состоянии, что не следит за временем, ощущая себя во сне. На улице темно, экран мобилы напоминает, что всего десятый час вечера, а Андрюша смотрит на эти цифры и думает, что день уже однозначно проебан.

Табачка круглосуточная по пути приносит Андрею бумажки для косяков как еще одним предметом странным в карман. В магазине он странновато-ошалело просит продавщицу дать что-нибудь подороже, чтоб без мерзкого вкуса бумаги или присущей ей горечи.

И ползет до самого подъезда Андрюша в сумме еще часа полтора, своевременно врубив через наушники что-то веселенькое на фон, чтоб отвлекаться от тянувших на самое дно мыслей.

Пешком через часть Питера, навстречу влажному колючему ветру, отморозив все свои ноги в летних кедах .

Дома тоска, меланхоличные мысли и Каста через аудиозаписи вконтактике. Андрей уже греет ноги в дурацких синтетических и невозможно душных тапках, подаренных той самой девочкой-томбоем, влюбленную в Андрюшу ещё не крашенного, так, первокурсника с трек и на коленки и битами не хуже чем у Янг Траппы, да и зачем этот Траппа нужен, если Андрюша вам такого рэпа под старую гитару забацает – оторвитесь от своего винишка в пакетиках! Когда он и сам выглядел пай мальчиком, носил чокер подаренный девушкой и ешки с завидной регулярностью кидал.

Детский плеер покоится на столе совсем недалеко – рукой только потянись, но отчего-то Андрей боится, а занимает руки более взрослыми и интересными вещами, как, например, закладка с травой, ищет по полкам все того же письменного стола остатки табака в каком-то зипе и упорно и долго скручивает длинный и тонкий, чтоб с первого же раза толкнуло.

Ему беспорядочно часто в личку прилетают самые разные предложения залететь на стрим, перепихнуться (и иногда даже за деньги), приехать в бар просто бухнуть… Но он прикусывает нижнюю губу и дрожащими руками алкоголика с не настолько большим стажем крутит, как в первый раз, ощущая все то же приятное волнение.

"Я в Пермь на выхах, бро, может, увидимся?"

Бла-бла-бла, Андрею до пизды на все эти желания лучших друзей пересечься, когда он себя, блять, вытащил из дома за закладкой по экстренной нужде. И ни с кем, даже настолько близким, видеться в ближайшие дни абсолютно не хочет.

Гораздо интереснее отвечать малознакомым людям, чтоб наводило общение обе стороны диалога на некие новые мысли.

Андрею интересно поглощать в себя повадки и поведение социума, находить новое и необычное, питаясь эмоциями толпы, так что он открывает первый попавшейся диалог и печатает ответ на банальное «привет))».

И тем же временем ярким пламенем от зажигалки подкуривает, затягиваясь так глубоко, как может, но тут же кашляет с ощущением снова привычно слезящихся глаз.

Зато в голову густой и сладковатый на запах дым дает уже через несколько минут, Андрей девочку неизвестную из интереса бессовестно клеит, прекрасно понимая, что ей лет 17, и она же в свою очередь скинет диалог всем подружкам, мысленно поставит себя на новый статус в обществе таких же бестолковых фанаток и разгордится настолько, что едва ли не лопнет по причине «меня почти выебал Андрюша».

Ещё один его друг в это же время записывает пару отвлеченных голосовых, предупреждает о нескором приезде обратно в Питер, а от Андрея в ответ получает гнетущую тишину, пока в личке с той малолеткой…

Андрюша Сукачев

– Милая, все бывает сказочно просто)

Андрюша Сукачев

– И звезды с твоего неба падают на землю.

Андрюша Сукачев

– Как насчет, в бар?

Но не собирается же бухать со школьницей. Докуривает косяк, в пепельницу самый кончик бросает, улавливая боковым зрением среди всех вкладок страницу Сани. Был в сети вчера в 13:09.

Глава 3

Синдром беспокойных рук – сам себе выкручивает пальцы, портит суставы, и указательный палец ноет – соли ещё не накопилось; Андрей же давил, пока боль не стала совсем уж невыносимой и всё, чего он мог этим добиться – лишь выбить сустав.

Крутит между пальцев уже найденную детскую игрушку, сам того не замечая; сознание, казалось, гасится косяком так мягко; чьи-то руки, истерика бледной кожи в татуировках разбрасывают мысли по коробкам, засоряя ненужным интеллектуальным мусором, или правильнее вставить словечко «ментальный»?

Под травой слова мешаются в вязкий кисель, и синонимы, антонимы, омонимы уже не имеют значения, самости; все эти умные словечки пятиклассника теряют сакральное значение, пока левая рука тянется к детской игрушке, рассмотреть находку.

Жёлтый корпус.

Лёгкий.

Пластмассы пожалели, вставили картонку вместо экрана и синенькие кнопочки, как у настоящего взрослого плеера. Запах пали перебивает дым от косяка, а на улице в свежем воздухе казалось, что кто-то сжег его и нассал сверху, а Андрюша, возьми и схвати – не было же жёлтого снега вокруг, он внимательно осмотрел под светом фонарика.

Палец соскальзывает на серединку и синюшная западает.

Андрей вдыхает косяк поглубже и выдыхает дым прямо на игрушку, в тенях на картоне уже мерещатся цифры. Андрюша откидывается на кресло, блаженно закрывая глаза, улыбается, скалится прямо в экран ноутбука, на открытую на кой-то черт страничку Сани. Зачем он на неё зашёл, нахуя ему смотреть, сколько у того подписчиков, и думать то, запустить стрим на твиче по индюшатине, и просмотреть там портфолио Сани как , раз после его единственного трека тот выпустил ещё один, записал. На студии! И закликбейтить это дело.

Закликбейтить.

Пара секунд проходит спокойно, пока Андрея не окатывает омерзение. От густого дыма в лёгких морщится, сжимая вместо косяка плеер сильнее – ему похуй. Похуй на фансервис, на объёбывание своей аудитории ради хайпа.

Андрюша, бухающий в туре, и сам частенько проверял лояльность аудитории. Да, вёл себя как клоун, засматриваясь, какие ведомые любители хорошей лирики, его депрессивные подростки, угашенные студенты, маргиналы, с виду благополучные. Их любовь завораживает, и сам он отвечает на эти чувства как умеет.

Вот такой Андрюша хороший, а ещё Андрюша понимает, что искусство – параша, и делает то, к чему лежит сердце, и накидывание говна на вентилятор туда не входит.

И едва не тушит косяк об стол, в последнее мгновение останавливаясь, резко одергивая руку вниз, и пепел падает на голые колени – совсем немного – до крика – потому, что там, где стояла пепельница, её нет, а на столе стоит тарелка с «пастой карбонара», тонкой, недоваренной, засохшей по краям – два дня назад он выбирал из неё бекон – единственное, что ему удалось, хотя готовил трезвым, на вино не налегал ни до, ни после, в процессе – тоже, блять, нет!

Андрей закрывает глаза – пульс набатом звенит в ушах, их закладывает, в горле – тоже отдаётся, попробуй коснуться языком неба, сверни и запихай его в горло, коснёмся предсердия!

Считает до десяти, туда и обратно, туда и обратно,

«Сучья… Ебанная… Трава… Сука…»

Жмурится, приоткрывает глаза, но тарелка, эта блядская тарелка все ещё там!

Закрывает глаза ещё раз, нет, сначала бьёт по столу кулаком, с замахом, так, чтобы хуйня зазвенела, перевернулась и пропала.

Она переворачивается, и лапша слизким соусом валится на стол, Андрей захлебывается болью, костяшки простреливает, угол проходится до кости, врезается в мясо и остаётся только укачивать её в руках, но что-то дурацкая пьяная упертость мешает ему закричать.

И то, что Андрюша должен сейчас быть в отрубе на кухне, и вселенная схлопнется, если они встретятся.

Какую гадость, Андрюша, ты думаешь, сидишь и глазеешь в пустоту, в никуда, угашенный, обработанный какой-то травой, или она, сука, отсырела.

Какая ебланская эта твоя идея, что ты переместился в прошлое, Андрюш.

Вскакивает, запинается о стул и чудом остается стоять он на ногах, пока рукой толкает стул, здоровой рукой, проходится по касательной, по гладкой стороне шлепает, яростно так, и несётся в туалет блевать.

На пушистом коврике стоит на коленях, пока его выворачивает – да какой там, накручивает себя больше, слюну одну выплевывает, и глаза жмурит, когда суёт два пальца в рот – не помогает нихуя.

Тянется подрагивающей рукой к смыву, кашляет надрывно, но уже не смешно ни капельки, и весь раскрасневшийся, грузной тенью, мрачнее тучи, возвращается в свою комнату: отъехавший по ковру стул, лапша там же, где её оставил; и от этой картины его снова тянет выплюнуть содержимое легких, очиститься от примесей крови.

Мышка весит на проводе, красный мигает, и никто не прибежал на шум. Да потому, Андрюша, что некому бежать, пока ты корчишься на полу, и, видно, так и сдохнешь, Сукачев, один, в соплях, отравившись шишками; и этот маленький мирок в укуре станет домом потухшего разума. Кушай, слюнявчиком подтирайся, пару минуток позавчерашнего дня – твоя могилка, и бессмертная душа вот-вот покинет тело, и боженька выключит тебе свет, низвергнет в ад, натянет на колесо сансары…

Руки тянутся к глазам, прячет лицо в ладошках. И Андрюха-плакса, с сухими глазами только зрачок мечется, крутит белок.

Стагнация не может длиться вечно, и глаза приходится открыть, и уговорить себя по шажочку двигаться на кухню, а потом плюнуть на все, бежать вприпрыжку, сваливаясь на бабушку снизу шумом после десяти, и старушка вот-вот дотянется до батареи, и звон батареи разбудит несуществующего, прикорнувшего на кухне Андрея.

Прежде взгляд бросает на игрушку-катализатор бэд-трипа и на дисплеи, снова мерещится «24.11.2020», и Андрей придирчиво по широкой дуге обходит, скосив взгляд с синего картона, что сделать было не так-то и просто, цифры поступают в смятой бумажке, а приклеена она на славу, уже скомканной, и между пластмассой и дисплеем наполнена воздухом.

А с чего он, собственно, решил, что на кухне никого нет, если его так кроет, что тарелки несуществующие опрокидывает, почему там не быть второму Андрею?

На кухне включён свет, и пустота, в раковине сковородка, и чистые тарелки расставлены рядышком, открыт шкафчик с вином, и открытая бутылка стоит ровно так, как ее оставил, на самом краешке. Осталось в ней на пару глотков, но Андрюша упорно возвращал её на место – успела постоять и под столом, и в холодильнике, и около солонки – вечер 24 вспоминается – тогда, до полуночи не знал, куда себя деть – руки, бутылку.

И, в конце концов, отрубился на кухни, убрав с пола многострадальную бутылку.

Похуизм сменяется, истерика – тихой сапой подкрадывается, дыхание учащает, шумно и через нос, до боли в лёгких, прощупывает карманы, телефон ищет, пока задыхается, а за всей горячностью, за всей паникой, ватой и пустотой бьется жилкой единственная мысль:

«Нужно найти телефон, нужно проверить дату, я её не менял я её не менял, просто зайди в интернет, просто спроси, просто…

Блядь»

– Блядь, Блядь, блядь! – сипло хватает ртом воздух бессмысленно, слезы застилают глаза, возведёнными к потолку, руки сводят судороги, хватаются за грудь, давят на ребра и весь Сукачев собой представляет задыхающегося мужика; желтые волосы растрепаны, прядка лезет в глаза.

– Нет. Его нигде нет, – с кем он говорит? Кому дрожащим голосом обращается, пока сердце пропускает удары? С ритма сбивается, и провалится на пол, рухнет во второй раз на колени, и опустится на пол так, чтобы голову не разбить.

И резко, сшибая все углы, поддерживая сверх идею, Андрей возвращается в комнату, хрипит, и никак не может надышаться. Хватается за стул, протаскивает его по ковру, но колёсики с трудом катятся, по одному отрываясь от пола, пока на противоположной закатываются к столу, он тянет спинку на себя и падает с грохотом, вместе со стулом и рука с наливающейся гематомой проезжается по ворсу.

Кричать Андрюше не стыдно. Какая разница? Место каждого словечка ласкового заменяет боль, боль, не покидающая ни на секунду, боль, разводящая влажное месиво из-за попавшей в глаз ресницы, боль, заставляющую перекосить лицо, боль. Он трепетно проводит большим пальцем по синеющей коже, чернеет синяк, наливается кровью, тонким рубцом.

На полу лежит, когда наконец от удара в лёгкие начинает поступать кислород, резко, а голова начинает кружиться, – она же лёгкая, как воздушный шарик.

Андрюша лежит щекой на пыльном ковре сломанной куклой, компьютерное кресло чудом не придавило зеленую макушку, не навалилось сверху, лишь прошло по плечу, содрав кожу на шее, и осталось лежать. Он встаёт на ноги, и его штормит так, что ноги подгибаются, и не за что опереться, только о стол, но нужно сделать пару шагов, оторвать носки, будто прибитые к полу. И, шоркая весёленькими носками в полоску, тяжело опирается о пол, ещё раз осматривая стол в поисках телефона.

– Но сучьей машины нигде нет! – громко восклицает он сквозь зубы, с выражением, и повисшую черную мышь возвращает на заляпанную столешницу и проводит ею. Загорается экран, открытый недописанный трек, в альбом не вошедший, будущий сингл, зацикленный, на повторе, тысячу раз прослушанный, так что в голове начал светиться белой гирляндой текст и к сорока секундам добавить ещё сотню.

Тяжело опираясь о стол, Андрей окликает на сафари и пишет заученное на кухне «Какой сегодня день?»

Сегодня вторник, 24 ноября.

И ещё раз.

«Какой сегодня день?»

Сегодня вторник, 24 ноября.

А ДАВАЙТЕ, МАЛЬЧИКИ, УЗНАЕМ, КАКОЙ СЕГОДНЯ ДЕНЬ, А??

Сегодня вторник, 24 ноября.

Андрей оседает на пол в звенящей тишине, от крика. И отвечают ему противно звеня по батареи,

– Наконец-то!

Обессилено прикрывает глаза и смотрит в одну точку, болезненно улыбается и рукой незаметно накрывает детский плеер.

Галава 4

К жизни возвращается одномоментно.

Заляпанный человеческими пальчиками-червями «миллениум», выплевывает его, изрыгает, им испражняется, подтирается.

И тут бац, и Андрею голову воздушный шарик протыкает иголкой, оставляя резиновую тряпочку.

Ее перевязывает ниточка

Но тут мысль прерывает престранное рассуждение, о том, что он