Читать книгу Долгий путь скомороха. Книга 2 - Софья Орех - Страница 1

ДОЛГИЙ ПУТЬ СКОМОРОХА

Книга 2

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ – РЕЗНЯ В ДЕВИЧЬЕМ МОНАСТЫРЕ

Глава 1

Огромная Торговая площадь перед Собором Покрова Пресвятой Богородицы была заполнена городским людом, запружена лошадиными повозками разных размеров, заставлена широкими деревянными прилавками. На прилавках тех высились самые разнообразные товары: от деревянных ложек, туесков, глиняных горшков и рулонов белёного холста и сатина в цветочек до деревянных коробов с орехами, берестяных бочонков с душистым мёдом и кусками янтарных сот, предлагаемых горластыми торговцами. Мимо торговых рядов протискивались добропорядочные граждане города. То поодиночке, то парами, то целыми шумными семействами. Бояре в дорогих одеждах, посматривая свысока на московских и заезжих купцов, придирчиво разглядывали объёмистые, отливающие на солнце полотна бархата, парчи. Тискали толстыми, украшенными тяжёлыми золотыми и серебряными перстнями пальцами красивые сафьяновые сапожки и туфельки, подбирая наряды для своих жён и дочерей. Долго разглядывали, поцокивая языком, булатные сабли и кинжалы, обрамлённые витиеватой арабской вязью и украшенные восточным самоцветами.

Здесь же, вдоль рядов, с озабоченными лицами, сжимая в потных ладонях медные монетки, пробирались служащие разных приказов, мастеровые, кухарки, ремесленники… Мужчины и женщины разного возраста и сословия и их шумные, орущие и плачущие дети – все пришли на рынок на площади с одной целью – что-нибудь купить. Кому что-то для пропитания, а кому – для рукоделия или для умственных занятий, или по хозяйству.

Красные кирпичные стены Кремля были обнесены глубоким рвом и с них начинались загоны для лошадей и другого домашнего скота, привезённого для продажи на рынке. Стойкий запах навоза соседствовал с ароматами только что выпеченных в переносных печах пирогов с грибами, брюквой, щавелем и мясом. Неподалёку от торговых рядов ремесленников стояли палатки с дорогостоящими специями и восточными благовониями. На их фоне скромно смотрелись небольшие палаточки торговцев украшениями из золота, серебра и меди. Здесь зажиточные горожане чинно рассматривали в руках продавцов кольца, серьги, монисто и прочие украшения с переливающимися в лучах солнца самоцветами.

Только вездесущие мальчишки и девчонки носились между рядами с громким смехом и просто радовались жизни.

– Эй, народ, подходи! На представление посмотри! Мы вам фокусы покажем, да всю правду и расскажем. Песни грустные найдём, и станцуем, и споём! Вы такого не видали! Скоморохи к вам примчали! – неожиданно зазвучал в одном из уголков площади, перекрывая стоящий шум и гам звонкий мальчишеский голос. Услышав это, народ оживился и многие поспешили в сторону стоявшего неподалёку от красной кремлёвской стены разноцветного, яркого шатра, откуда доносился весёлый мальчишеский голос. Кто же не любит скоморошьи потешки?

На мужской половине шатра крепкий телом старик Никифор, стоя у распахнутого баула, натягивал на себя разноцветный костюм итальянского скомороха:

– А почему мы сегодня выступаем с итальянскими потешками, Ратмир? На площади мало людей, кто понимает по-итальянски.

– Так надо, Никифор. Да и итальянские потешки мы будем говорить не по-итальянски, а по-русски. А вот петь и танцевать придётся на итальянский манер, – усмехнулся Ратмир, застёгивая последние пуговицы на красно-синем атласном костюме итальянского менестреля. Он достал из другого баула картонную маску Арлекина с грустным выражением лица. Откинув назад ладонью со лба волнистые тёмные волосы, приложил её к своему лицу и закрепил на затылке шёлковыми шнурами. – Что там с нашими дамами, Василий? Готовы к выступлению?

– Готовы-то готовы. Да только у Дуньки моей всё глаза на мокром месте, – вздохнул почти двухметровый с огненной шевелюрой здоровяк Василий. На нём был такой же костюм итальянского скомороха, только на несколько порядков больше, чем у Ратмира и Никифора.

– Пора бы ей уже угомониться, – покачал головой старик Никифор. – Все мы смертны. Да и не роднёй же ей Лукерья приходилась!.. Что уж так убиваться-то?

Ратмир помрачнел лицом, но ничего не сказал. Он достал из баула лютню, бережно провёл рукой по туго натянутым струнам:

– Иди Василий, объявляйте с Теодоркой начало.

Тот кивнул и вышел из небольшого шатра наружу. Прямо перед шатром находилась небольшая площадка, огороженная кольями с разноцветными лентами, за которыми стояли зрители. Первые ряды занимали радостно улыбавшиеся мальчишки в отцовских картузах и девчонки в платочках. За ними теснились нарядно одетые бабы и девки. Далее, сдерживая напор подходивших зрителей, стояли плечистые мужики, мастеровые, боярские холопы и сами бояре. Всем были интересны выступления скоморохов или потешников, как они называли их между собой.

– А-а, расступись, народ честной! Да встречай сегодня как бы итальянских скоморохов! Мы покажем вам сегодня, как живут людишки в Италии, какие песни поют, да танцы танцуют, да какие стишата читают! – встав на одно колено, взмахнул рукой здоровяк Василий и подставил стоявшему тут же в ярком разноцветном костюме тринадцатилетнему Теодорке свою большую ладонь. Теодорка живо упёрся одной рукой о протянутую ладонь Василия, второй – на его предплечье, и уверенно вытянулся в стойке вниз головой. Народ ахнул и радостно засмеялся, наблюдая, как Василий осторожно встал на ноги и прошёлся со стоявшим вниз головой Теодоркой по кругу.

Тут на круг из другого входа в шатёр появился ещё один акробат в итальянской маске, и только по густым каштановым волосам можно было узнать в нём мать Теодорки Елену. Она приветственно махнула рукой зрителям и, подскочив к Василию с другого бока, быстро и ловко забралась к нему на плечо.

– Во даёт! Смотри, что делает! – радостно закричали зрители, наблюдая, как второй акробат тоже встал вниз головой, опираясь руками на плечо и голову силача Василия. Последний, важно выпятив грудь колесом, пошёл по второму кругу под радостные крики зрителей, держа на своих широких плечах двух акробатов.

Ратмир положил лютню на баул с вещами и прошёл на женскую половину маленького шатра. Карлица Авдотья в костюме итальянского скомороха смотрелась забавно. Но лицо её выражало такую боль и грусть, что ей не нужна была никакая маска. Завидев Ратмира, она поспешно стала утирать слёзы и размазала по лицу яркий грим.

– Подожди, Дуняша, – Ратмир опустился перед ней на колени. – Давай я тебе краску-то подправлю. Всю слезами залила.

– Так мне её жаль, Ратмир. Так жаль! – Авдотья приложила к лицу тряпицу и высморкалась.

– Дуняша, ну уже ничего не поделать. Смирись с этим. Мне тоже очень жалко Лукерью, – Ратмир другой тряпицей заботливо подтёр грим на лице карлицы. – Она же мне жизнь спасла в тот день.

– Вот видишь! А ты всё сомневался, что она тебя любит, – с укоризной всхлипнула Авдотья.

– Да, Дуняша, и теперь очень сожалею об этом, – кивнул Ратмир и вздохнул: – Ну, ладно, я смотрю, что ты совсем не можешь сегодня представлять. Сиди уж тогда в шатре, отдохни. А Андрейку пока отправлю к зрителям деньги собирать.

– Как это – отдохни?! – воскликнула Авдотья. – Вы, значит, там работать будете, а я должна здесь слезами обливаться. Мне, может, легче, когда я работаю с вами. Я тогда и про Лукерью не вспоминаю.

– Тогда, конечно, иди – работай, – сочувственно посмотрел на неё Ратмир и пошёл на мужскую половину шатра. Там он глянул на сидевшего на корточках у входа в шатёр худенького подростка Андрейку. Последний в щёлочку наблюдал за выступлением скоморохов и радостно улыбался.

– Андрейка, держи, – Ратмир протянул мальчишке итальянскую широкополую черную шляпу: – Как в прошлый раз ходи по кругу и протягивай зрителям эту шляпу. Люди будут туда денежки кидать, да только держи её покрепче. А то какие-нибудь грабастики отнимут, и прощай наши денежки.

Мальчишка, смущённо улыбаясь, взял шляпу и нерешительно вышел из шатра. Он посмотрел на выступавших скоморохов и медленно пошёл по кругу, протягивая шляпу. Через несколько мгновений в ней зазвенели первые медяки.

– Ну, что, Никифор, наш выход, – Ратмир протянул старику Никифору заранее заготовленные факелы.

– Слава Богу, хоть дожди начались, – улыбнулся тот. – А то такая засуха стояла, что нас за эти факелы могли бы распять прямо на площади.

– Так я тебе и не дал бы их зажигать, если бы засуха не закончилась, – усмехнулся в свою очередь Ратмир. – Крутили бы просто так, без огня…

– А вот сейчас мы вам, добрые люди, представим огненные упражнения! – воскликнул Василий, завидев выходящих из шатра старика Никифора и Ратмира с факелами в руках. Зрители заволновались, стараясь устоять под напором напиравших сзади желающих увидеть огненное представление. Теодорка и Елена, спрыгнув с Василия, картинно помахали руками и, раскланявшись, удалились в шатёр.

Вот Ратмир чиркнул огнивом и по очереди поджёг все факелы. Они загорелись ярким, цветным огнём. Зрители ещё больше оживились, и стали обсуждать происходящее, указывая пальцами на скоморохов.

Ратмир передал четыре пылающих факела старику Никифору и, держа ещё четыре в левой руке, отошёл от него на приличное расстояние. По сигналу силача Василия оба начали жонглировать горящими факелами. В кругу зрителей наступила тишина. Сначала Ратмир и Никифор жонглировали сами по себе. Дальше по сигналу Василия они стали жонглировать между собой, чем вызвали бурное оживление в толпе. Но вот здоровяк Василий опустился на корточки. Ратмир, продолжая жонглировать с Никифором, легко ступил одной ногой на колено, затем второй на плечо силача и, быстро подтянувшись, уверенно встал обеими ногами к нему на плечи. Силач медленно поднялся во весь свой рост, и тут же зрители разразились воплями восторга и удивления, наблюдая за жонглирующими скоморохами. Василий, стоя в центре круга с Ратмиром на плечах, стал осторожно крутиться вокруг собственной оси. При этом Никифор мелкими шажками двигался вслед за ним, продолжая жонглировать горящими факелами с Ратмиром. В этот момент Ратмир краем глаза вдруг заметил тёмную группу всадников на черных как смоль скакунах, явно направлявшихся в их сторону.

– Баста! – громко скомандовал он и, убедившись, что Никифор приостановил жонглирование, остановился сам и мягко спрыгнул с плеч Василия. Тихо произнёс:

– Василий, быстро мне лютню, а ты, Никифор, аккуратно туши факелы. Позже продолжим. Я сегодня говорю голосом Арлекино.

Привыкшие понимать его с полуслова скоморохи, молча, кивнули и кинулись выполнять указания Ратмира.

– А теперь наш грустный итальянский кабальеро исполнит для бабского сословия душещипательную песенку про любовный жар. Петь он будет по-итальянски! – воскликнул Василий, стараясь перекричать недовольные возгласы зрителей, разочарованных быстрым окончанием огненного представления и добавил: – А упражнения с горящими факелами покажем ещё, только чуть позже.

– Да хоть по-немецки! Один чёрт, что всё одно ничего не поймём. Лучше бы с огнём продолжили показывать картинки, – начали возмущаться мальчишки и мужики. Женская же половина с любопытством смотрела на стройного скомороха в итальянской маске и с лютней в руках.

В этот момент позади толпы послышались шум, ругань, щелчки от плетей. Народ кинулся было врассыпную, но, пропуская всадников, тут же вновь смыкал за ними тесные ряды. Опричники во главе с рыжебородым Малютой Скуратовым подъехали к самому кругу, огороженному цветными лентами.

Ратмир нежно коснулся длинными, сильными пальцами туго натянутых струн, и послышались чарующие звуки лютни. Скоморох запел. Печальная баллада на чудесном итальянском языке зазвучала над толпой. Народ опять стал подтягиваться поближе к выступавшим. В первых рядах зрителей наступила тишина. Далее стали умолкать последующие ряды. Малюта Скуратов, остановивший коня в первых рядах, внимательно прислушиваясь к пению скомороха в итальянской маске, нетерпеливо помахивал хлыстом. Неожиданно он взмахом руки прервал его пение:

– На итальянском же языке ты поёшь, потешник?

– На итальянском, сударь, – деревянно-мальчишеским голосом подтвердил тот и поклонился опричнику.

– А потешки на итальянский манер представлять можете? – оживился Малюта Скуратов.

– С нашим большим удовольствием, – опять поклонился скоморох.

– И людишки твои могут изъясняться по-итальянски?

– Могут, сударь, могут, не извольте беспокоиться, – в третий раз деревянным голосом ответил скоморох и вновь поклонился.

Малюта Скуратов довольно оскалился:

– Кто у вас тут за старшего? Живо ко мне! Разговор есть, – скомандовал он.

– Сию минуту, сударь. Я вам сейчас пришлю старшего, – опять поклонившись ему, ответил скоморох и исчез за занавеской шатра. Там Ратмир кивнул ожидавшим его скоморохам и подошёл к старику Никифору:

– Никифор, сегодня ты за старшего. Так надо, – тихо произнёс он, не снимая маски. – Иди, разговаривай с ним. Это – Малюта Скуратов. Но ты его зови Григорием Лукьяновичем, так ему больше нравиться…

– Почему не ты сам? – растерялся тот.

– Он меня знает как другого человека. Никак нельзя ему открыться. И так он уже ранее меня за шпиона принимал.

– Что нужно-то от него? – заволновался Никифор.

– Думаю, что будет звать представлять потешки на царском пиру.

– На царском пиру?! – тихо ахнули скоморохи.

– Ты должен дать ему согласие и узнать, когда туда нужно явиться. И запомни всё, что он тебе скажет, – Ратмир взял старика Никифора за плечи и вытолкал его из шатра.

– Что-то ты долго собирался, старый чёрт! – раздражённо прикрикнул на старика Никифора Малюта Скуратов. – Поди сюда и слушай меня внимательно. Вы тут итальянские картинки и песни представляете. Язык знаете.

– Да мы, барин Григорий Лукьянович, на разных языках представлять можем, – поклонился ему в пояс старик Никифор. – Хочешь – на итальянском, хочешь – на аглицком или немецком…

– Откуда меня знаешь? – прищурился тот.

– Так добрая молва – она быстро в народе разносится, – опять поклонился старик Никифор.

– Добрая?! Обо мне?! – настороженно посмотрел на него царский опричник. – Ты, старый пень, ври да не завирайся. Мне мои людишки докладывают, какая молва обо мне в народе идёт. Да только меня это не сильно печалит.

– Прости, Григорий Лукьянович, хотел как лучше, – старик Никифор, подобострастно сложив руки лодочкой на груди, приблизился к черному скакуну, на котором величественно сидел Малюта.

– Жизнью, видать, хорошо битый. Потому и ведёшь себя разумно, – ухмыльнулся тот. – Слушай меня внимательно, старик. Через день к царю прибывает посланник папы римского на поклон. Так наш кормилец-государь желает потешить его при своём дворе разными итальянскими штучками. Певцы, художники там и прочая итальянская нечисть. И приказал найти скоморохов, представляющих на итальянский манер. А вас мне сегодня, видать, сам Бог послал. Потому готовьтесь быть через два дня при дворце. Всем быть и представлять так, чтобы наш Великий государь и посланник папы римского были довольны. Понял?! Иначе узнаете у меня почём фунт лиха! – Малюта Скуратов погрозил старику Никифору большим кулаком.

– Не изволь беспокоиться, батюшка Григорий Лукьянович! – поклонился ему старик Никифор. – Всё будет в наилучшем виде.

– Завтра к вечеру быть у первого поста на Александрову слободу со всем вашим скарбом. Мои людишки уже будут предупреждены и проводят вас куда надо. Эх! – воскликнул Малюта Скуратов и, резко повернув коня, вместе со своими конниками направил его в завизжавшую и кинувшуюся врассыпную от ударов плетей толпу.

Спустя несколько часов после окончания выступления на городской площади скоморохи сидели за большим деревянным столом и ужинали, возбуждённо обсуждая предстоящие представления в царском дворце.

– Вот ведь не зря ты, Ратмир, учил нас разным фразам иноземным! Вот в который раз уже как пригодилось! – звонким детским голоском радостно произнесла карлица Авдотья.

– А ты не хотела никак учить их, – рассмеялась Елена, ласково теребя сына Теодорку за вихры. – Зато вон мой сынок лучше всех нас на трёх иноземных языках говорить может.

– Так он же дитё! – развела руками Авдотья. – А у них, у дитёв, память-то ещё ого-го какая! Да и Ратмир с ним всегда больше занимался.

– Не переживайте, бабоньки! Всё представим в наилучшем виде! – весело произнёс силач Василий, беря с тарелки большой кусок пирога с тыквой. – А ты, Елена, готовься с Ратмиром ту песню петь на итальянском, от которой даже мне плакать хочется.

– А это уж как Ратмир скажет, – пожала плечами черноглазая Елена. – Думаю, что фроттолу представим обязательно. Так ведь, Ратмир?

Ратмир, вполуха слушавший разговор своих товарищей, согласно кивнул и отпил из глиняной кружки горячего сбитня. Затем встал из-за стола и посмотрел на старика Никифора:

– Пойдём, Никифор, разговор у меня к тебе.

Тот сразу поднялся с лавки и пошёл за Ратмиром. Остальные скоморохи, обрадовавшись, что Ратмир позвал не их, продолжили наслаждаться ужином в освещённой факелами корчме.

– Я тебе уже сказал, Никифор, что Григорий Лукьянович знает меня в лицо и знает мой голос, – обратился Ратмир к старику Никифору, закрыв за ними входную дверь в их комнату.

– Я понял, Ратмир, и почему-то это мне не в новинку, – улыбнулся тот, присаживаясь на свою лавку. – Говори, что нужно делать.

– Ничего особенного – просто выступать, как мы и раньше выступали, когда проезжали по Италии, – Ратмир лёг на свою лавку и положил руку под голову. – Хотел попросить тебя повнимательнее посмотреть, что будет происходить вокруг нас и вокруг царя и потом рассказать мне. Я буду мало говорить и в основном голосом Арлекино.

– Так я же не знаю почти никого, кто будет при царском дворе, – возразил Никифор.

– Там, скорее всего, будут некоторые из уже знакомых нам бояр, тот же Малюта Скуратов… Просто понаблюдай за ними, как сможешь, – пробормотал Ратмир и неожиданно чихнул.

– Не буду даже спрашивать для чего тебе это нужно, – задумчиво произнёс старик Никифор. – Если ты что-то просишь – значит нужно для дела. Только скажи мне честно, Ратмир: мы ведь сегодня выступали на площади в итальянских видах не просто так? Ты же знал, что Малюта Скуратов проедет этой дорогой?

– Знал. Давно приметил, – не сразу ответил Ратмир. – И сегодня мне было нужно, чтобы он увидел, как мы выступаем, – Ратмир прикрыл глаза и стал наматывать тёмный локон на указательный палец правой кисти. – Надоело, Никифор, мотаться только по городским площадям да боярским дворам. Хочется уже и при дворах начинать выступать, да получать побольше деньжат.

– А, если бы он вдруг не стал бы сегодня проезжать этой дорогой? Как бы тогда мы попали бы на царский пир? – прищурил глаз старик Никифор.

– Пришлось бы обращаться к товарищам-боярам, – вздохнул Ратмир. – Мы должны быть на этом пиру, Никифор. Любыми путями…

– Верю тебе, Ратмир. С то поры как ты с нами – подлости от тебя ни разу не видел. Одна только польза для нас была, – улыбнулся его собеседник.

– Стараюсь, Никифор, – усмехнулся Ратмир и двумя пальцами правой руки потёр переносицу. Странная гримаса пробежала по его лицу.

В комнате наступила тишина, которую опять прервал старик Никифор.

– А в другие страны мы поедем выступать нынешним годом? Наши-то меня уже который раз спрашивают об этом, – спросил он.

– Обязательно! Вот как только начнутся холода, да земля морозом схватится, так и поедем в тёплые края. Думал я сначала на зиму от бескормицы на Север податься, на верфи государевы. Да, боюсь, что не каждый из нас выдержит те холода. А потому постараемся съездить в Италию да в Испанию. Документы вот только всем выправлю новые.

– Андрейку с собой берём? – озабоченно спросил старик Никифор.

– А как же! Он мне, Никифор, жизнь спас. По гроб жизни я ему обязан. Вот и хочу помочь Андрейке стать достойным человеком в этой жизни. Слава Пресвятой Деве Марии, что у него есть дар к рисованию. А в Италии мы покажем его рисунки известным художникам, глядишь – там и останется в учениках, если захочет. Будет усерден – тоже станет известен и богат. В Италии даровитым живописцам привольно живётся.

– Повезло парню, что он тебя встретил, – улыбнулся Никифор.

– Нет, Никифор. Это мне очень повезло, что он встретился на моём пути. Иначе не разговаривали б мы с тобой сейчас.

– Что правда – то правда, – согласился собеседник Ратмира.

Глава 2

На постоялом дворе уже стояла глубокая ночь, когда откуда-то издалека послышался стук копыт. Несколько всадников проскакали в огороженный высокими кольями двор. Тут же истово залаяли сторожевые собаки, будя постояльцев и всю округу. На крыльце показался заспанный корчмарь с горящей свечкой в руке. Увидев незнакомых ратников, он встревожено спросил их:

– Вы по делу али как? Корчма моя до утра закрыта. Только постояльцев принимаю без перерыва.

– Вот и скажи, корчмарь, не на твоём ли дворе остановились потешники?

– А вы кто такие, чтобы я вам про своих постояльцев рассказывал? – зевнул корчмарь.

– А мы по велению боярина Федоскина. Потешник нам нужен, Ратмиром кличут, – придерживая разгоряченного коня, ответил один из ратников.

В комнате, где спали Ратмир и старик Никифор, было темно. Сквозь открытое окно проникал загадочный лунный свет, и было слышно всё, что происходила во дворе.

– Слышишь, Ратмир? По твою душу, – прошептал старик Никифор.

– Слышу, – ясно прозвучал озабоченный голос Ратмира. Фамилия «Федоскин» ему показалась смутно знакомой, но не более. Он в темноте рывком сел на лавке и прислушался: – Вроде фамилию эту уже где-то слышал. Но я не знаю никакого боярина Федоскина… И мне это всё очень не нравится.

– Может быть, пока не поздно, предупредить наших? – напрягся старик Никифор.

– Боюсь, что уже поздно, – чутко вслушиваясь в приближающиеся к их двери чьи-то осторожные шаги, пробормотал Ратмир. Он бесшумно поднялся со своей лавки и, взяв что-то с изголовья своей постели, крадучись подошёл к двери и замер.

Кто-то тихонько постучал в дверь. Ратмир чуть расслабился – лихой человек едва ли стал бы стучаться.

– Ратмир…Ратмир, проснись. Тут к тебе с делом посыльный от боярина Федоскина прискакал, – зашептал в щель между дверью и стеной заспанный корчмарь. – Очень, говорит, срочно тебе нужно до боярина ехать.

Ратмир резко распахнул дверь. Корчмарь, стоявший за дверью со свечкой в руках, даже отшатнулся от неожиданности.

– Где этот посыльный, Митроха? – недовольно посмотрел на него Ратмир.

– Здесь я, – из темноты коридора шагнул коренастый ратник с лицом в глубоких рубцах от оспы. – Собирайся скорее, потешник, да со мной поедешь. А там, глядишь, я ещё и соснуть успею, – нещадно зевая, поторопил он скомороха.

– Никуда не поеду пока не узнаю в чём тут дело, – твёрдо ответил Ратмир. – Не знаю я никакого боярина Федоскина. И нет у меня с ним никаких дел.

– Экий ты борзый, потешник! – изумился ратник. – Или спросонья тебе малость разум отшибло? Сам боярин тебя кличет, а ты тут ерепенишься. Давно плетей не получал?

– Пошёл вон, и боярин твой мне не указ, – нахмурился Ратмир и попытался прикрыть дверь.

– Э-э, нет, шалишь! – ратник резво всунул свою ногу в грязном, кожаном сапоге в дверной проём. – Ишь ты, смелый какой! Я кому сказал – живо собирайся, чернь! А то сам же и отхлещу тебя прямо здесь плетью.

– Нет, так не годится, милок! – послышался из-за спины Ратмира голос старика Никифора. Никифор уверенно отодвинул в сторону удивлённого Ратмира и доверительно склонился к возмущённому ратнику. – Некогда нашему Ратмиру и нам вместе с ним ко всяким там боярам по неизвестным надобностям добираться.

– К-к-как это – ко всяким боярам?! – аж поперхнулся от негодования ратник.

– А так, милок, что назавтра мы званы к самому царю-батюшке потешки показывать. Сам понимать должен, что для хорошего представления нам сегодня отдых нужен и добрая еда. А всякие незнакомые бояре нам сегодня и взаправду не указ, – почесал себе нос старик Никифор. – Так что бывай, милок. А нам дозволь дальше почивать да силы беречь для батюшки-царя.

Он неторопливо прикрыл дверь перед застывшим с открытым ртом ратником боярина Федоскина. Ратмир только покачал головой и со смешком произнёс: – Тебя, Никифор, по дипломатической части надо было определить. Умеешь ты убедительные речи говорить, да нужные слова находить.

– А что? – пожал плечами тот, направляясь к своей лавке. – Разве же я неправду сказал?

– Всё так, Никифор, – усмехнулся Ратмир, также заваливаясь на лавку. – Молодец!

В коридоре послышались чьё-то перешептывание, и потом звуки удалявшихся шагов.

Через несколько минут к ним в дверь кто-то поскрёбся, и раздался тихий, тоненький голосок карлицы Авдотьи: – Эй, мужики, у вас там всё в порядке?

– В порядке, в порядке, – успокоил её старик Никифор. – Иди спать, Дуняша. Завтра всё расскажем.

– Ну, хорошо. А то мой Василий собрался идти вас выручать, – прошептала карлица в щёлочку двери и отправилась в свою комнату.

Глава 3

– Ну, что же? Не вернулся ещё Прохор-то? – встревоженный старческий дребезжащий женский голос послышался из угла богато обставленной большой кельи. Там, в полумраке горящих свечей, среди раскиданных по обтянутой атласом широкой перине подушек сидела, опершись спиной на несколько пуховых подушек седая, простоволосая грузная женщина семидесяти пяти лет. Её широкое, с нездоровой бледностью лицо блестело от мелких капелек пота. Опухшими глазами, полными отчаянья и ужаса, она смотрела на свою помощницу – келейницу Ефросинью и, тяжело дыша, то и дело проводила рукавом исподней рубахи по взмокшему лбу.

– Да нет, схимница Серафима, не видать пока, – утирая слёзы, отвечала ей та, также не сводя с хозяйки полных горя глаз. И вдруг резко кинулась к маленькому оконцу, заделанному слюдой. – Ай, вот-вот, слышу отпирают ворота…Ага… Вот они уже скачут сюда, матушка!

Через несколько минут в келье показался тот самый ратник, что приезжал какое-то время назад к Ратмиру, и упал на колени: – Не гневайся, схимница Серафима! Не привёз я тебе того скомороха, что мой боярин тебе описал.

– Ах ты, Боже мой! Что же так, Прохорушка?! – сдавленным голосом воскликнула тяжело дышавшая женщина, в отчаянии простирая к нему трясущиеся руки. – Как же быть–то теперь?! Иль не нашёл ты его, Прохорушка?!

– Да нашёл, матушка, нашёл. Только ведь он отказал мне.

Келейница Ефросинья охнула и, обхватив лицо руками, тихонько завыла.

– Цыц, Фроська! – прикрикнула на неё матушка и вновь обратилась к ратнику: – Как же простой смерд посмел отказать боярскому посланнику? – искренно удивилась она. – Ты бы его вожжами отхлестал, да, связав по рукам-ногам, сюда бы и доставил!

– Думал я про то, мать Серафима. Только их старший сказал мне, что званы они на завтра на царский двор свои потешки представлять, и потому сегодня будут отдыхать, да готовиться к тому представлению, – развёл руками ратник. – Какие уж тут вожжи?

– Прямо к самому царю званы?! – поразилась женщина. – Знаю, что царь Иоанн привечает скоморохов и сам с ними подчас вытанцовывает-куролесит – нечистого тешит. Что же за оказия такая – что этот жалкий скоморошишка так вдруг всем понадобился ?! Как же быть-то мне теперь?

– А, может, я тебе сгожусь для помощи? – осторожно спросил ратник Прохор.

– Ты?! – изумлённо округлились опухшие глаза женщины. – Ты же ратник!

– Ну, скоморох, чином много ниже, чем ратник боярина, – уязвлено пожал плечами Прохор. – Ты же ищешь его помощи. Так какая беда-то приключилась у тебя, схимница Серафима?

– И думать не смей! – неожиданно прикрикнула на него фальцетом женщина и крикнула своей келейнице: – Фроська, подавай одежду, да вели повозку запрягать.

– Куда же ты, матушка, в такое время собралась?! Едва дышишь вон, – всплеснула руками зарёванная келейница Ефросинья.

– Не твоё собачье дело! Прости меня, господи! – воскликнула тяжело дышавшая женщина, сползая с перин на деревянный, добела скоблённый ножом пол. – А ты, Прохор, поедешь со мной стражником моим.

– Как скажешь, схимница Серафима, – согласно поклонился тот. – Так я пойду на двор. Там тебя буду ожидать у повозки. А куда поедем-то схимница Серафима?

– Так к нему же и поедем. К скомороху этому. Ты же сам сказал, что знаешь, где он живёт…

– Знаю, схимница Серафима. Только как же ты сама к нему поедешь? – пришла очередь дивиться ратнику Прохору.

– А что же мне делать прикажешь?! Вот сейчас сама поеду и в ноги к нему кинусь. Просить, умолять буду, чтобы он помог мне в этом страшном деле, – тяжело дыша, женщина присела на лавку и протянула одну опухшую ногу своей помощнице: – Давай быстрее, Фроська. Обувку мою доставай из-под лавки. А ты, Прохор, иди к повозке, да жди меня там со своими товарищами.

Ратник Прохор недоумённо хмыкнул и шагнул за дверь кельи.

– Ишь, любопытный какой, – недобро проговорила женщина и сама себе пояснила вполголоса: – Ежели этот скоморох и впрямь такой умелец по сыску, то я не только умолять его буду. Я в ногах у него валяться стану, чтобы только помог он мне в беде моей. Только бы чтобы никто о том не узнал… Господи, да как же ты позволил такому совершиться?! – неожиданно для себя воскликнула женщина и, поймав, удивлённый взгляд келейницы, запричитала: – Да что же ты смотришь на меня с укоризной, дура окаянная?! Чего только в сердцах не скажешь! А тут горе такое – любой разума лишится, увидев этакое! И себя мне жалко, и тебя, и их в первую очередь.

– Да, матушка, прости меня, если что не так подумала. Я ведь тоже до сих пор в горести от увиденного. Всё же родная кровь! – запричитала в свою очередь келейница, трясущимися руками пытаясь натянуть на распухшие ступни своей хозяйки вязаные шерстяные чулки.

Через короткое время повозка с женщиной и её помощницей пронеслась по залитой лунным светом степи от мощного деревянного забора, уставленного пиками, в сторону Москвы. Рядом с ней проскакали вооружённые ратники боярина Федоскина…

Ратмир опять проснулся от того, что на деревянный настил постоялого двора со скрипом стала заезжать какая-то повозка, и послышался глухой стук копыт верховых лошадей. Раздались мужские и женские голоса, опять появился отсвет от зажженной корчмарём свечи.

Ратмиру показалось, что он вновь услышал своё имя и, прикрыв глаза, прислушался. Но подъехавшие уже зашли в корчму и провожаемые корчмарём, стали подниматься по лестнице на второй этаж.

Ратмир присел на лавке и каким-то чутьём понял, что люди направлялись в сторону их комнаты.

– Что, Ратмир? – встревожено прошептал старик Никифор. Тот не успел ничего ответить. В этот момент они услышали за дверью чьё-то тяжёлое дыхание. Раздался негромкий стук. Ратмир бесшумно подошёл к двери, встал боком ближе к стене, держа в правой руке кинжал.

– Кто стучит? – спросил он, прислонясь спиной к стене.

– Потешник Ратмир мне нужен. Разговор у меня к нему очень важный. Отворите, тогда скажу – кто я, – раздался взволнованный, дребезжащий женский голос. Удивлённо хмыкнув, Ратмир быстро вернулся к лавке, взял с изголовья серый кафтан и, надев его, открыл дверь. Неяркий свет от горящей свечи заставил его прищуриться. В полумраке коридора он увидел перед собой грузную женщину за семьдесят в чёрном монашеском одеянии. Рядом с ней стоял корчмарь со свечкой в руке. За ними высилась фигура ратника Прохора. Чуть поодаль темнела ещё одна женская фигура. Пожилая женщина жадно взглянула на него: – Не ты ли тот самый потешник Ратмир будешь? Боярин Федоскин сказывал про молодого…

– Ну, я – Ратмир, – настороженно смотрел на неё скоморох. – А тебя-то сюда нелёгкая зачем принесла? Кто ты?

– Дозволь войти в твою комнату и переговорить с тобой наедине? – не дожидаясь ответа, женщина, молча, отобрала горящую свечу у корчмаря и, шагнув в комнату, прикрыла за собой дверь. Ратмир недоумённо следил за ней.

– А это кто? – женщина ткнула указательным пальцем в сторону лежавшего на лавке старика Никифора. – Вели выйти ему. При нём я не буду разговаривать.

– Это мой товарищ и место его здесь. А ты пришла сюда незваной, женщина, и хочешь здесь командовать? Не выйдет, – недовольно посмотрел на неё Ратмир. Он почему-то с первого взгляда проникся непонятной неприязнью к неожиданной гостье. Её поведение только усугубило эту неприязнь. Ратмир распахнул дверь: – Иди, откуда пришла. Не желаю иметь с тобой никаких дел.

– Погоди, Ратмир. Ты же видишь, что это человек монашеского сословия, – неожиданно вступился за женщину старик Никифор и, накинув на себя кафтан, подошёл к ней и участливо спросил: – Что за беда приключилась с тобой, матушка? Присядь вот сюда на лавочку, да расскажи нам. Или мне уйти-таки?

– Спаси тебя Бог за радушие твоё, добрый человек! Но у меня и впрямь разговор один на один с товарищем твоим. Не обессудь!– воскликнула женщина, ободрённая его поддержкой. Она перевела взгляд на Ратмира: – Прости, что ненароком обидела твоего товарища, потешник Ратмир. Беда у меня приключилась страшная. И не знала я, как мне быть. Да только поверенный мой – боярин Федоскин – рассказал мне про тебя. Вот я и приехала просить тебя о милости – помоги мне в беде моей. Я в долгу не останусь.

– Да кто ты? – по-прежнему сухо спросил Ратмир, глядя исподлобья на незваную гостью. Что-то сильно беспокоило его в этой женщине. А что именно – он никак не мог понять.

Матушка промолчала, проводив взглядом закрывшего за собой дверь старика Никифора, и после повернула голову к Ратмиру:

– Я – схимница Серафима из Девичьего монастыря. Игуменья наша матушка Евникия отбыла на днях на богомолье во Владимир. Оставила меня приглядывать за монастырём и сестрами нашими. А сегодня вот такое горе у нас… И к кому обратиться-то? – она поднесла дрожащей рукой свечку так близко к лицу Ратмира, что тот даже отшатнулся назад.

– Поберегись с огнём-то так! – воскликнул раздражённо он и, отойдя в сторону, присел на лавку, указав ей рукой на другую лавку: – Присаживайся, в ногах правды нет.

– Спаси Бог тебя, сынок! – с облегчением присела на другую скамью схимница Серафима. Она поняла, что этот строптивый скоморох всё-таки решил снизойти до её беды. Поставив свечку на стол и достав из кармана монашеского одеяния белый с вышивкой рушник, она утёрла им взмокшее лицо: – А не видела ли я тебя раньше, потешник Ратмир? Уж больно мне лицо твоё знакомым кажется.

– Не знаю. Нет у меня времени на пустые разговоры. Говори, что за беда у тебя. Выслушать – выслушаю, но не обещаю, что смогу помочь, – резко прервал её Ратмир. Он с усилием потёр пальцами переносицу и недовольно уставился на нежданную собеседницу.

– Ехать тебе сейчас со мной нужно. Там всё сам увидишь, – неожиданно залилась слезами женщина.

– Ехать?! – воскликнул раздосадованный Ратмир. – Я не желаю сейчас никуда ехать. Просто расскажи, в чём дело и всё.

– Три послушницы монастыря …страшную погибель свою нашли сегодня в нашей кладовой… – сдавленным голосом сквозь слёзы, тяжело дыша, прошептала матушка Серафима.

– Убили? – вскинул голову Ратмир.

– Порешил их кто-то…страшно порешил. Не пожалели душегубы девиц невинных наших, – женщина преданно уставилась в глаза Ратмиру. – Я поначалу хотела обратиться к покровителям своим при дворе. Остались у меня ещё несколько родственников. Да только потом до меня дошло, что негоже нашему монастырю такие известия в народ пускать. Тайно нужно бы сыск провести, да найти обидчиков и наказать примерно. Чтобы неповадно было такое вытворять.

Ратмир помолчал и неожиданно спросил:

– А кем ты была в миру? Только правду говори мне.

– А мне и скрывать нечего, – приосанилась женщина. – В миру я звалась княгиней Натальей Вельяминовой.

– Кх-м …вот оно как. Значит, не показалось мне, – каким-то странным голосом произнёс Ратмир. Лицо его окаменело, глаза приобрели стальной оттенок. Он прищурился, глядя куда-то мимо незваной гостьи.

– Что скажешь, потешник Ратмир? Нужно тебе ехать туда самому и всё смотреть, – с надеждой склонилась в его сторону женщина.

– Что тут говорить… – каким-то чужим голосом продолжил Ратмир, переведя на неё холодный взгляд. – По убийствам Разбойный приказ должен следствие производить. В Судебнике так сказано. Я не могу поперёк закону идти. Можешь ехать сразу в Разбойный приказ, и там тебе дадут знающих людей.

– Ох, нет! Я же тебе пояснила, потешник, что негоже нам такие истории в народ пускать. Игуменье нашей матушке Евникее и монастырю какой урон будет нанесён! Смотри, я вот тут серебряных монет тебе принесла. Если мало – скажи. Ещё принесу. Только уж не нужна монастырю такая огласка, а тебе и твоим товарищам всякая денежка пригодится, – торопливо зашептала растерявшаяся схимница Серафима.

– Нет, – твёрдо ответил Ратмир и указал на дверь. – Иди, откуда пришла.

– Сынок, да не отказывай ты мне в просьбе моей! Смотри, на колени встаю перед тобой – только помоги! – воскликнула в отчаянии пожилая женщина. Она грузно сползла со скамьи и, тяжело дыша, встала перед Ратмиром на колени. – Да если бы не молва, что только ты можешь верно отыскать татей, разве ж встала бы я на колени перед всякой чернью!

– Чернью, – усмехнулся одними губами побледневший Ратмир и с прищуром посмотрел на стоявшую перед ним на коленях женщину: – Незачем тебе с чернью дела иметь, женщина. Вот и ступай себе с Богом в свою обитель и посылай за дьяком Разбойного приказа.

– Никуда я не пойду, пока не услышу твоего согласия, – твёрдо заявила схимница Серафима, не спуская с Ратмира горящего взора.

– Тогда я пойду отсюда, – пожал плечами скоморох и быстрыми шагами вышел за дверь. Он прошёл во мраке длинного коридора мимо растерявшегося корчмаря и ратника Прохора. Стоявший поодаль старик Никифор кинулся за ним.

– Что ей нужно от тебя, Ратмир? – возбуждённо спросил старик Никифор, догнав Ратмира у конюшни.

– Ты же всё слышал, Никифор! – раздражённо ответил тот.

Никифор пристально посмотрел на своего товарища. Давно он не видел его в таком состоянии. Вернее – никогда ранее.

– Ты не хочешь помочь этой монашке?

– Нет!

– Так и не помогай. Никто тебя не может принудить к этому. Только я не пойму, что это ты так расстроился из-за этого? Ты и раньше отказывал некоторым, но никогда так не переживал, – пожал плечами старик Никифор.

– Прости, Никифор, что накричал на тебя, – с досадой произнёс Ратмир. – Кому понравится, когда ему спать не дают и за ночь дважды будят почём зря?

– И то, правда, – согласился старик Никифор. – Тогда как быть-то?! Я таких баб знаю – будет стоять из упрямства на коленях, пока не свалится замертво.

– А по мне – так пусть стоит, хоть до второго пришествия, – холодно отозвался Ратмир и направился к белевшей в ночном сумраке лестнице, ведшей на сеновал. – Пойдём, Никифор, вот здесь и отоспимся до утра.

Чей-то жалобный всхлип в ночи заставил их замереть на месте.

– Кто здесь? – настороженно спросил Никифор, вглядываясь в темневший в дверном проёме женский силуэт.

– Эт-то я…б-батюшка… – запинаясь и едва сдерживая рыдания, произнесла женщина. Сделав несколько шагов в их сторону, она остановилась.

Мужчины узнали в ней помощницу схимницы Серафимы.

– Ну, чего тебе? – недовольно спросил Ратмир, догадываясь, о чём пойдёт речь, и сильно досадуя из-за этого.

– Д-дочь т-там….т-там моя дочь…Настенька, – не в силах больше сдерживаться, глухо зарыдала женщина и опустилась на колени.

Ратмир отвернулся, с раздражением простонал и с силой ударил кулаком по ошкуренному деревянному столбу, служившему опорой для сеновала в конюшне. Зафыркали и заржали испуганные звуком удара лошади в своих яслях. Старик Никифор вздрогнул и повторно с удивлением посмотрел на Ратмира.

– Простите, люди д-добрые, – продолжила рыдать келейница Ефросинья. – Только душа моя и сердце в клочья рвутся, как вспомню кол, торчащий из шеи моей Настюши…

Ратмиру показалось, что он ослышался, и резко повернулся к женщине:

– Кол из шеи?!

– Ох, батюшка! – прошептала обессилевшая от рыданий женщина. – Всё так, голубчик. И помочь-то мне некому в поисках… Их же там три…наши послушницы… в рясофоры два года как пострижены были…

– И все на кол посажены? – почему-то шёпотом спросил потрясённый старик Никифор.

– Моя Настюша и ещё Олимпиадушка… А третья-то, племянница матушки Серафимы – Полинушка. Та на дыбе смертушку свою приняла… И ножом они все покромсаны как …

– Это уже слишком! – ошеломлённо воскликнул Ратмир. Секунду подумав, он тряхнул головой и, подойдя к стоявшей на коленях женщине, протянул ей руку: – Вставай, женщина. Иди за своей хозяйкой и скажи, чтобы живо садилась в повозку и ехала в монастырь. Я поскачу следом за вами.

– Так ты поможешь нам, потешник? – не веря своим ушам, неуверенно произнесла келейница.

– Постараюсь, – уклончиво ответил Ратмир. Женщина мигом встала на ноги и метнулась вон из конюшни.

– Доброе всё же у тебя сердце, Ратмир. Который раз убеждаюсь, – тепло произнёс старик Никифор.

– Обычное, человеческое, – хмуро отозвался тот и вздохнул: – Иди, Никифор, отдыхай. До утра тебя уже никто не побеспокоит. А я постараюсь побыстрее там управиться, да вернуться ко времени нашего отъезда в Александрову слободу.

– Я, Ратмир, если ты не против, поехал бы с тобой, – просительно произнёс старик Никифор.

– Ты, действительно, этого хочешь? – почему-то не очень удивился Ратмир. Он понимал, что старик Никифор беспокоится за него, и ценил это.

– Очень хочу! – горячо воскликнул тот.

Через короткое время повозка с двумя женщинами и несколько всадников поспешно направились обратно в сторону Девичьего монастыря.

Глава 4

В это же время с другой стороны Москвы по мягкой после прошедших накануне дождей, накатанной колее проехали несколько богато украшенных, на крепких немецких рессорах, больших дорожных карет в сопровождении большого каравана обозов охраны, прислуги и прочей челяди. В одной из них дремал, прислонившись к спинке мягкого дорожного кресла, крепкий, гладко бритый мужчина лет шестидесяти в тёмной сутане с белым воротничком. Сквозь начинающие редеть волосы поблёскивала в свете свечей бледная кожа головы. Гусиные лапки на коже вокруг глаз выдавали в нём человека улыбчивого и приветливого. Напротив него лежал, скрючившись, на небольшом, обитом мягким бархатом сиденье, его молодой помощник Себастьян.

Неожиданно карета остановилась, и в резную дверь кто-то тихонько постучал и произнёс по-итальянски:

– Ваше преосвященство, мы у ворот Кремля.

Его преосвященство викарий Лоренцо Романо вздрогнул от неожиданности и, приоткрыв глаза, заморгал, подслеповато щурясь в полумраке кареты. Отблески огня от двух свечей в стеклянных лампах весело играли в драгоценностях, усыпавших его перстни и массивный католический крест.

– Хорошо, Базилио. Пусть же нас скорее встретят русские вельможи, и мы отправимся в нашу резиденцию при итальянском посольстве, – на латинском ответил ему Его преосвященство. – Столь длительный путь требует нормального отдыха.

Встреча Его преосвященства с русским Дьяком Посольского приказа Андреем Щелкаловым была дружественной, хлебосольной, но недолгой, так как основная часть встречи столь высокого гостя должна была состояться в Александровой слободе вечером с участием Великого государя Ивана Четвёртого.

В каменных палатах итальянского посольства Его преосвященство викарий Лоренцо Романо первым делом забрался в белую фарфоровую ванну, наполненную благоухающей цветочными маслами горячей водой. Он с восторгом облегчённо вздохнул: « О-о, пресвятая дева Мария! Благодарю тебя за это блаженство!». Потом с головой окунулся в воду и, вынырнув через несколько мгновений, обратился к своему собеседнику, сидевшему поодаль в роскошном кресле на ножках в виде звериных лапок:

– Ну, мой друг, Антонио, рассказывай, как у нас идут дела. А то вечером будет не до этого, сам понимаешь. И… мы же по-прежнему можем здесь спокойно говорить? Ты ведь здесь всё проверил, мой друг?

Его молодой, красивый как бог, собеседник с готовностью ответил своим чудным бархатным голосом:

– Конечно, Ваше преосвященство! Здесь некому подслушивать. А так – всё готово, как мы и договаривались. Наши миссионеры будут на сегодняшнем пиру в вашу честь.

– Значит все успели приехать… Это очень хорошо.

– Да, все. Даже из самых дальних уголков, где также была определена наша миссия, – красавец Антонио в парчовом камзоле с нежным кружевным жабо на шее держал на коленях небольшой прорезной серебряный поднос, на котором переливались яркими разноцветными бликами драгоценные камни на больших перстнях и массивная золотая цепь с крестом Его преосвященства. Он неторопливо перебирал украшения красивыми, длинными пальцами и внимательно слушал Его преосвященство.

– Итого будет десять человек вместе с крестниками Учителя, – поиграл бровями Его преосвященство и опять с наслаждением ушёл с головой под воду.

Кареглазый Антонио тряхнул густой, тёмной шевелюрой и, дождавшись, когда из-под воды показалась фыркающая голова Его преосвященства, поспешил добавить: – Только крестник Учителя не будет иметь возможности общаться с Вами в открытую. Он же для всех остальных в этой стране не является итальянским подданным. А крестница как всегда будет блистать в своих нарядах и радовать взоры присутствующих мужчин.

– Мне достаточно убедиться, что они живы и здоровы. Это очень важно для Учителя. Всё остальное для его крестника я передам через тебя, мой друг, – неторопливо произнёс Его преосвященство Лоренцо Романо, поливая себя водой из небольшой белой фарфоровой вазы.

– И ничего пока не известно по поводу дальнейшей судьбы крестника Учителя? У него же через год заканчивается срок миссии в этой стране, – осторожно спросил молодой человек, внимательно следя за выражением лица Его преосвященства.

– Ты становишься излишне любопытным, мой дорогой друг, – усмехнулся тот. – Но я тебя понимаю. Любого из вас сейчас интересует, что с ним будет дальше. Не волнуйтесь, Учитель не обидит никого. На каждого из вас у него свои, весьма достойные планы.

Он помолчал и добавил: – В каждой из стран, где этот крестник проходил очередную миссию, он выполнял очень важные задания Учителя и справлялся с ними превосходно. Так и здесь, на Руси, как мне известно, он должен выполнить ещё одно чрезвычайно важное поручение Учителя помимо тех, что он уже успел исполнить. Тем не менее, я полагаю, что Учитель готовит его себе в преемники. И вам придётся считаться с этим.

– Вот как! – казалось, безразличным голосом произнёс красавец Антонио. – А ничего, что его крестник даже не итальянского происхождения?

Его преосвященство викарий Лоренцо Романо повернул голову в сторону собеседника и внимательно посмотрел на него. Затем тихо произнёс: – Не говори глупостей, Антонио. Учитель слишком много сделал для тебя лично, чтобы мы сейчас здесь обсуждали его решения.

– Простите, Ваше преосвященство, – встрепенулся молодой человек. – Вы совершенно правы – Учитель сам знает как лучше для нас. Я очень надеюсь, что этот разговор останется между нами? – добавил он с просительной интонацией в голосе.

– Разумеется, – кивнул тот и снисходительно добавил: – Кто из нас не делал ошибок в молодости…

Глава 5

Повозка со схимницей Серафимой и сопровождавшими её и её спутницу всадниками прибыли к Девичьему монастырю через час. Уже начинало светать, и звёзды в небе постепенно теряли свою яркость, а край чернильно-тёмного небосвода стал светлеть, окрашиваясь в нежно-голубые и розовые тона.

Ратмир окинул внимательным взглядом окрестности монастыря. Глубокий ров окружал высокие деревянные стены с заострёнными вверху кольями. За ними виднелись очертания относительно недавно выстроенного Смоленского собора. Также за забором темнели деревянные, покатые крыши теремов.

Перед самим монастырём расстилалось огромное поле, местами заросшее камышом и конским щавелем, которое в народе называли Девичьим. По широкой наезженной колее в сторону монастыря уже шли первые богомольцы, жаждущие преклонить свои колени перед Смоленской иконой Божией Матери «Одигитрией». Добирались они и пешком, и на лошадях, в повозках и без, в одиночку и группами по несколько человек, с благоговением глядя на отливающие золотом в предрассветном полумраке купола Смоленского собора и без устали кладя крёстные знамения. Вокруг стояла тишина, изредка нарушаемая чириканьем потревоженных полевых птиц и ржанием лошадей.

В это момент раздался едва слышный звон одного малого зазвонного колокола. Тут же следом вступили второй, третий… Богомольцы замедлили шаг и устремили умильные взоры на собор, откуда поплыл над всем Девичьем полем ясный, нежный перезвон малых колоколов. Вот в их небесное звучание вступили подзвонные колокола, добавив звучанию красоты и разнообразия звуков. Невидимый звонарь, искусно управляя колоколами, извлекал из них божественные звуки, каждый раз звучащие по-разному и по скорости, и по громкости.

– Господи, благодать-то какая! – старик Никифор без устали крестился, всей душой внимая божественному перезвону, плывшему над землёй. Ратмир внимательно посмотрел на него и тоже несколько раз перекрестился. Звучание колоколов, помимо его воли, почему-то стало беспокоить и завораживать его.

В этот момент невидимый второй звонарь ухватился за верёвку, привязанную к языку самого большого – благовестного колокола, и в малиновый перезвон малых и средних колоколов добавился низкий звук, внеся в общую картину колокольного звона мощь и благолепие.

– Прямо внутри у меня всё переворачивается, когда я слышу колокольный звон! – с восторгом произнёс старик Никифор, продолжая умильно смотреть на собор и креститься. – Чувствую, как короста какая-то с души каждый раз сползает и так хорошо становится. Душа очищается от грязи всякой…

Вскоре они подъехали к самому монастырю.

По условному стуку и паролю деревянные, массивные ворота основного входа распахнулись, и их встретили ратники с горящими факелами в руках, охранявшие монастырь.

– Ты здесь бывал раньше, Ратмир? – тихо спросил старик Никифор, с едва заметным усилием спешившись с лошади.

– Нет, не приходилось. А ты? – в свою очередь спросил Ратмир, поглаживая гриву своей лошадки и внимательно разглядывая всё вокруг.

– Откуда?! Это же бабский монастырь! – негромко воскликнул старик Никифор, но вышедшие из повозки женщины всё равно услышали их и оглянулись.

– Иди со мной, потешник Ратмир. А товарищ твой пусть здесь останется. Ни к чему нам лишние глаза, – по-хозяйски твёрдо заявила схимница Серафима.

Ратмир недобро посмотрел на неё и, подойдя вплотную, тихо произнёс, глядя поверх её головы:

– Слушай меня внимательно, схимница Серафима или кто ты там ещё. Я больше повторять не стану. Здесь я не по твоей воле. Скажи спасибо своей помощнице. Только из-за неё взялся за это дело. И помогать буду только ей и по её просьбе. Тебя интересует, кто совершил преступление, о котором я ещё ничего сам пока не знаю? Так вот, ответ ты, скорее всего, получишь. Раз уж так получилось с вашими послушницами… Но командовать мною ты не будешь. Забудь про свои мирские замашки, накомандовалась аж на два ада вперёд…

– Что ты такое говоришь, потешник? – неуверенно попыталась воскликнуть схимница Серафима, чувствуя, как слабеет её воля под обезоруживающими звуками голоса этого необычного скомороха. Она вскинула голову и встретила его взгляд, полный ненависти. – Кто ты, потешник Ратмир? Откуда я тебя знаю?.. Я вспомнила эти глаза… – прошептала она одними губами и, почувствовав резкую, сильную боль в голове, упала без чувств.

– Эй, отнесите её в келью, – махнул рукой Ратмир стоявшим поодаль монашкам. – Да приложите лёд к голове, пока не очнётся. А ты, мать Ефросинья, показывай дорогу в ваши кладовые.

Та всхлипнула, кивнула и пошла вперёд, освещая дорогу одним из факелов. Остальные монашки засуетились вокруг схимницы Серафимы и, подхватив грузное тело, потащили его в длинное, деревянное здание, где располагались монашеские кельи…

Ратмир и старик Никифор в сопровождении келейницы Ефросиньи подошли к широким, деревянным ставням, расположенным под углом неподалёку от других деревянных построек, откуда доносилось мычание коров, ржание лошадей, кудахтанье просыпающихся кур и визг потревоженных поросят.

Она с усилием стала поднимать одну из ставен. Ратмир тут же помог ей, и увидел перед собой деревянные ступеньки, ведшие куда-то вниз, в темноту. Они стали осторожно спускаться вниз. На них пахнуло холодом, запахом земли, овощей и чем-то ещё. Тонкие крылья носа Ратмира расширились на вдохе, и он покачал головой: « Кровь».

– Я тоже чувствую, – согласно кивнул старик Никифор.

Келейница Ефросинья громко всхлипнула и чуть не упала со ступеньки. Шедший за ней старик Никифор придержал её за руку: – Ну, будет, будет, милая. Показывай, где случилось…..

Старик Никифор не успел договорить. Они спустились до конца лестницы и завернули за угол кладовки.

– Ох, ты же, матушка моя небесная!!! – охнул старик Никифор и даже прикрыл глаза рукой. Ратмир побледнел от увиденного. А келейница Ефросинья с рыданиями кинулась к обнажённой девушке, стоявшей на полусогнутых ногах почти посередине большой комнаты, заставленной бочонками, ящиками, корзинами со всякой снедью.

– Доченька моя, Настюшечка-а-а!!! – завыла женщина, боясь прикоснуться к телу дочери.

Ошеломлённый увиденным Ратмир постепенно приходил в себя, и лицо его стало темнеть от гнева.

– Мы считаем зверей жестокими и безжалостными тварями, – глухо произнёс он, обращаясь в никуда. – А как назвать тех, кто решился такое сотворить с молодыми девицами?! – Ратмир на несколько секунд спрятал лицо в ладони и что-то там прошептал. Потом отнял ладони от лица, и старик Никифор увидел прежнего Ратмира – сосредоточенного и внешне спокойного.

Ратмир отошёл в сторону и окинул взглядом всё помещение. В центре по чьей-то злой воле было сделано импровизированное место для казни. На двух вкопанных отёсанных колах находились обнажённые девичьи тела со связанными за спинами рукам. Тот, кто насаживал свои жертвы на остро заточенные колья, по всей видимости, торопился и сделал это кое-как, не соблюдая центровки. Ещё живые жертвы под тяжестью собственного тела сползли по колам так, что вскорости заточенный конец кола у одной оказался прямо в надключичной ямке. А у второй кол, действительно, торчал прямо изо рта запрокинутой назад головы. Они обе как бы стояли на полусогнутых ногах, поддерживаемые теми самыми кольями. Третья обнажённая послушница висела на самодельной дыбе с выкрученными назад руками и разрезанным от горла до низа животом. Уже подсохшая тёмно-бурая кровь на ее, вывалившихся к ногам, кишках блестела в свете огня горящего факела. У всех девушек также были почерневшие со временем следы от множества ножевых ран. Выражения страшной боли и ужаса застыли на лицах мёртвых послушниц.

– Лучше бы я остался на постоялом дворе, – придушенным голосом произнёс старик Никифор, которого уже мутило от увиденного. – Страшные дела нынче стали твориться….

– Да во все времена, Никифор, случались подобные дела, – вздохнул Ратмир и посмотрел на рыдавшую у тела своей дочери женщину. – Зря я пообещал ей провести сыск. Тут в любом случае нужен дьяк Разбойного приказа. Слишком страшную и мучительную смерть приняли эти послушницы, чтобы можно было втайне всё это оставить. Схимнице-то вашей, конечно, такая слава не нужна. Кто же тогда пойдёт сюда служить, да богатые пожертвования делать…. – констатировал он и повернулся к женщине: – Придётся всё же известить дьяка разбойного приказа.

– Как скажешь, батюшка. Тебе виднее… – сквозь рыдания с трудом проговорила та. – Только чтобы найдены были эти изверги. Чтобы я сама, своими руками могла бы им зенки их повыцарапывать, да глотки им перегрызть.

– Уверен, что дьячки Разбойного приказа сумеют их найти. Слишком много следов они здесь оставили, – произнёс Ратмир, медленно проходя по страшному месту. Он с факелом в руке обошёл вокруг каждого места гибели послушниц, внимательно разглядывая их с головы до ног и всё вокруг них.

Потом вернулся на место и обратился к старику Никифору: – Ну, всё. Пойдём, Никифор, нам здесь больше делать нечего. Скажем тем ратникам, чтобы скакали за дьяком Разбойного приказа.

Они поднялись наверх по тем же ступенькам. Ратмир подошёл к ратнику Прохору и что-то несколько минут объяснял ему. Тот нехотя кивнул и, махнув рукой паре своих товарищей, ускакал вместе с ними в сторону Москвы. Затем Ратмир вернулся к старику Никифору. Тот всё ещё был бледен и растерян.

– Так зачем же ты там досмотр проводил, если всё равно решил, что быть здесь служащим Разбойного приказа?– спросил он, с усилием забираясь на свою лошадь.

– Привык уже. Мало ли что, – пожал плечами Ратмир и легко запрыгнул в седло.

Через несколько минут они оба направили своих лошадей в сторону Москвы.

Глава 6

Завтракали в то утро скоморохи без Ратмира и старика Никифора. Те спали в своей комнате без задних ног после пережитых ночных событий.

– Я, мамушка, схожу, деда Никифора тихонько разбужу. Он сам сказал, чтобы я за ним зашёл, когда пойду лошадок наших выгуливать. Хотел у них что-то в копытах подправить, – подошёл к Елена сытый Теодорка.

– Сходи, сынок, сходи. Да и Андрейку с собой прихватите, чтобы ему тут одному грустно не было, – подшивая суровой ниткой низ кафтана деда Никифора, кивнула Елена.

– Андрейку? – нехотя переспросил сразу поскучневший мальчишка. – А, может, он с Василием лучше потренируется какие-то упражнения выполнять?

– Опять? – недовольно на него глянула Елена. – Ты, Теодорка, не дури. Парень вон мать какой уже день не видит, скучает. А ты ему даже помочь не хочешь тоску эту побороть. Что это ты так на него взъелся?! Я же вижу. А он каждой твоей улыбке радуется.

– Ну, ладно, ладно, – недовольным голосом прервал её тот. – Возьмём мы с собой твоего Андрейку.

– Не «твоего», а нашего, – твёрдо поправила сына Елена и покачала головой. – Нельзя так с простыми людьми, Теодор. Ты ему сейчас поможешь, а потом, глядишь – и он тебя выручит. Ты же всегда говорил, что хочешь брата. Вот и прими Андрейку как брата.

– Брат Андрейка, – хмыкнул Теодорка. – Не-а, мамушка… Не дорос он до моего брата. Мне брат нужен такой, как я, и чтобы говорил как следует. А у этого как будто каша во рту. Ничего не понимаю, что он говорит.

– Сказал же тогда Ратмир, что он раньше говорил нормально. А после того как его сильно избил тот мерзкий боярин Скобелев, он и не может говорить как все…

– Да помню я, помню, – нехотя выдавил из себя Теодорка. – Ладно, мамушка, пошёл я за дедом Никифором. Скажи этому Андрейке сама, что он с нами пойдёт.

– Ладно, скажу, – заканчивая шить, ответила Елена и задумчиво посмотрела вслед сыну.

Подойдя к нужной двери, Теодорка тихонько приоткрыл её и шёпотом позвал:

– Дедушка Никифор… а дедушка Никифор…

– Чего тебе, пострелёнок? – также шёпотом отозвался тот.

– Ты вчерась говорил, что пойдёшь со мной лошадок выгуливать. Так пошли вот теперь.

– Хорошо, сейчас спущусь. Возьми только там для меня поесть чего-нибудь, – вздохнул старик Никифор.

– Там мамушка уже приготовила нам туесок с пирогами, – Теодорка посмотрел на тёмный затылок спавшего на лавке лицом к дощатой стене Ратмира. – И ещё она сказал, чтобы мы с собой Андрейку взяли.

– Андрейка не пойдёт с вами, – неожиданно послышался сонный голос Ратмира. Он, повернувшись на спину, прикрыв рот ладонью, глубоко зевнул. Затем, не открывая глаз, потянулся всем телом и добавил: – Пришли его ко мне с пирогами, Теодор. Буду с ним заниматься.

– Опять?! – воскликнул мальчишка и, пройдя до середины комнаты, возмущённо воскликнул: – Ты с ним, дяденька Ратмир, и так каждый день занимаешься!

– Теодор, делай, что тебе сказано, – неожиданно жёстко отозвался скоморох. – У меня сейчас не самое лучшее настроение и я могу испортить его и тебе.

– Беги быстрее, Теодорка, за Андрейкой. И много тут не разговаривай, – засуетился старик Никифор, подталкивая мальчишку к выходу. – А я тебя внизу подожду.

– И чтобы все через два часа были здесь. Будем повторять итальянский язык и песни. У нас завтра важное выступление на царском дворе, – донёсся им вслед тот же жёсткий голос Ратмира.

– Ох, ты, Боже мой! – воскликнул старик Никифор и крикнул в дверь: – Будем, Ратмирушка. Обязательно будем.

Через короткое время с постоялого двора вышли старик Никифор и Теодорка. Они вели под уздцы двух крепких степных лошадей. Старик Никифор держал одной рукой поводья, а в другой у него был кусок курника, который он быстро доедал, чтобы не раздражать взоры бродивших неподалёку нищих.

Теодорка шёл радом с ним с туеском в руке и с недовольным видом продолжал возмущаться:

– Дяденька Ратмир носится с этим Андрейкой, как с писаной торбой. Каждый день по столько времени с ним занимается, а этот как говорил кое-как, так и продолжает!

– Ты, Теодорка, что так на Андрейку-то взъелся? – покачал головой старик Никифор. – Мальчонке и так вон как досталось. Или ты злишься, что Ратмир уже не столько времени с тобой возится, сколько с ним?

Теодорка, поджав губы, промолчал.

– Понятно, – вздохнул старик Никифор. – Только ведь тогда и мы все должны сейчас на этого мальчишку обижаться. С нами со всеми сейчас Ратмир меньше разговоры разговаривает. Но и ты его пойми. Этот Андрейка ему жизнь спас. А Ратмир – человек слова и дела. И если сказал, что поможет Андрейке стать достойным человеком, так он в лепёшку расшибётся, но сделает это.

– Если бы я там был, я бы сам дяденьке Ратмиру жизнь спас, – упрямо проговорил Теодорка.

– Спас бы, конечно. Никто и не сомневается в том. Только вот так получилось, что оказался там Андрейка. И, Слава Богу! А то сейчас без Ратмира нам ой, как тяжко пришлось бы, – покачал головой старик Никифор.

Выведя лошадей на большую поляну с пожухлой после стоявшей жары растительностью, старик Никифор и Теодорка стреножили их и, отпустив на выпас, сами сели в теньке раскидистой ивы неподалёку от берега реки.

– И смотри, Теодорка, Ратмир – он же очень приметливый. Ты думаешь, что он не видит, как ты с Андрейкой не хочешь дружить? И я уверен, что ему это очень не нравится. Может ещё и поэтому он теперь с тобой меньше стал разговаривать, – открыл туесок со снедью старик Никифор.

– Ты так думаешь? – поднял на него расстроенный взгляд Теодорка. – Но как же? Ведь Ратмир с нами уже столько лет! А этот Андрейка появился вот только! Как же он мог нас на него променять?!

– Эх, какой же ты ещё глупый, Теодорка! – улыбнулся старик Никифор. – Ратмир тебе ни отец, ни брат. И нам он тоже ни разу не родня. А вот так иногда случается в жизни, что чужой человек становится ближе, чем родня. Он столько для нас сделал, пока был с нами. Вот за это и нужно его ценить и благодарить.

– А я и ценю. Я очень даже ценю! – с жаром воскликнул мальчишка. – Но только так хочется, чтобы он был только мой.

– А вот этого, Теодорка, увы, не будет никогда, – развёл руками старик Никифор. – Он – не наша вещь, и командовать мы им не можем. Хочешь ты, Теодорка, чтобы он продолжал к тебе хорошо относиться – значит уважай то, что он уважает. Он-то сам всегда к нам прислушивается…

– Да я всё понимаю, дедушка Никифор… – опустил голову мальчишка. – Я постараюсь хорошо разговаривать с Андрейкой. Может и взаправду мне его братом своим начать считать?

– Только если ты сам этого захочешь, – понимающе усмехнулся старик Никифор.

– Я попробую, – Теодорка устремил куда-то вдаль не по-детски серьёзный взгляд. – Я ведь, дедушка Никифор, очень хочу быть как дяденька Ратмир. Он же столько знает и умеет. К примеру, какой вопрос я у него не спрошу, а у него уже готов ответ. Вот откуда?!

– Так он говорил же тебе, что с детства читал много и учился всякому разному, – усмехнулся старик Никифор. – Я вот понимаю так, что ему и жить приходилось в разных странах. И там многому он, видать, научился у тамошних умельцев. Сам-то он давно уже твердит, что тебе тоже учиться пора.

– Знаю, дедушка Никифор, – опустил голову мальчишка. – Только вот страшно мне так далеко одному от вас уезжать.

– Но он и матушке твоей разрешает там же остаться, да присматривать за тобой. А нас ты всяко-разно будешь видеть. Мы же с Ратмиром почти каждый год в Италию приезжаем, да всю зиму там представления даём.

– Вот именно, что почти, – вздохнул Теодорка.

– А тебе трудно особо там и не будет. Если только первое время. Так-то ты на итальянском уже славно разговариваешь…

– А я и писать могу уже много и по-итальянски, и по-английски, и по-немецки! Дяденька Ратмир много со мной занимался до этого Андрейки, – хвастливо перебил его мальчишка.

– Вот видишь! Молодец! Так что ничего не бойся, Теодорка, и давай этим разом, что мы в Италии будем, оставайся-ка ты учиться там же, где сам Ратмир учился, – заключил старик Никифор, надкусывая кусок пирога с капустой.

– Так мы всё-таки поедем этой зимой в Италию?! – радостно воскликнул Теодорка.

– Да, Ратмир сказал, что выправит нам всем новые документы и когда земля морозом схватится – поедем в Италию, – улыбнулся старик Никифор и довольно потянулся всем телом. – Эх, хорошо же там!

– Ура-а! Гип-гип, ура-а-а! – радостно закричал Теодорка и, вскочив на ноги, побежал вприпрыжку кругами, раскинув руки и распугивая птиц и стреноженных лошадей.

Глава 7

Во дворе Девичьего монастыря царила суматоха. Бородатые служащие Разбойного приказа в суконных формах с озабоченными лицами шныряли по застроенной деревянными постройками территории монастыря. Испуганные таким количеством мужчин, монахини шарахались от них в разные стороны.

На высоком деревянном крыльце недавно отстроенного терема матушки игуменьи Евникеи толпился чиновничий и монашеский люд. Сам митрополит Филипп в окружении своих помощников-монахов мрачно поглядывал вокруг из-под густых, кустистых бровей. Высокий, худой дьяк Разбойного приказа Лаврентий хмуро выслушивал первые доклады своих подчинённых. Он недовольно осматривался по сторонам и то и дело откидывал рукой лезшие ему в рот кончики блекло-рыжих, жиденьких косм, торчавших из-под высокой соболей шапки.

– Ну, что, Высокопреосвященнейший Владыко, похоже, что самой матушки игуменьи-то сегодня и не будет? – с раздражёнием обратился он к митрополиту.

– Не успеет она сегодня вернуться, дьяк Лаврентий, – слегка склонился к нему тот и добавил: – Как отбыла она днями ранее на богомолье во Владимир, так и ждали мы её не ранее будущей недели. Кто же знал, что такое приключится?!

– Так что мы здесь тогда торчим?! – разозлился ещё больше дьяк Лаврентий и прикрикнул на стоявшего тут же престарелого духовника Девичьего монастыря отца Павла: – Давай, отец Павел, мне скорее добрые хоромы, чтобы я мог там расположиться, да сыск продолжать. Великий государь с митрополитом меня спрашивать станут скоро. А мы ещё никого и не начали пытать. Я уже дал указание никого без моего ведома из монастыря не выпускать.

– Хорошо, хорошо, дьяк Лаврентий! Как же я и сам-то не додумался?! – залебезил отец Павел и крикнул старческим голосом стоявшим в стороне монашкам: – Ведите скорее дьяка Лаврентия в богатые хоромы, да стол для него и его людей накройте изрядный.

Монашки быстро подбежали к дьяку Лаврентию, и повели его в соседний терем.

Отец Павел тут же низко поклонился митрополиту: – И вам, Высокопреосвященнейший Владыко, у нас хоромы готовы самые лучшие. Сам провожу вас.

Митрополит Филипп кивнул, недовольно посмотрев вслед дьяку Лаврентию.

В это время в большой келье схимницы Серафимы продолжали гореть свечи. Пахло ладаном, мятой и эвкалиптом, и тяжёлым духом больного человека. Несмотря на солнечный день, в келье стоял полумрак.

На широкой смятой постели, раскинув руки и ноги в разные стороны, лежала горой, тяжело дыша, сама схимница Серафима. В беспамятстве она громко стонала и мотала головой из стороны в сторону. Сухими губами она периодически что-то шептала, и тогда сидевшая рядом келейница Ефросинья склонялась над ней, пытаясь разобрать, что она там шепчет.

– Вот опять, – развела она руками, обращаясь к сидевшему за широким деревянным столом помощнику дьяка Лаврентия – дьячку Николаю. – Опять бормочет, дескать «позовите его да позовите его». А кого позвать-то?! Никак не говорит.

– Да как же с ней такое приключилось? – хмуро глянул на неё тот.

– Так она же сама поехала за тем скоморохом. А я ей говорила, мол, зачем ты, матушка, сама-то поедешь? На то при монастыре есть посыльные. Опять же ей после того, как она увидела наших мёртвых послушниц в кладовой, сразу нехорошо стало.

– Ну, и зачем она поехала сама? – торопливо записывал за ней в толстую тетрадь помощник дьяка Лаврентия.

В этот момент в коридоре послышались быстрые, лёгкие шаги, и в проёме двери показалась худая мужская фигура в богатом кафтане. Мужчина пригнулся и шагнул в келью.

– Ох, дьяк Лаврентий! – соскочила с кровати келейница Ефросинья и поспешила припасть сухими, тонкими губами к костлявой руке дьяка.

– Ну, будет, будет, – недовольно отмахнулся от неё тот и пристально посмотрел на лежавшую на постели схимницу Серафиму. – Удар у неё, однако, похоже, случился. Все под богом ходим, – торопливо перекрестился он.

– Мы тоже так подумали, батюшка, – покорно отошла в сторону схимница Ефросинья, крестясь вслед за ним.

– Я-то сюда спешил, думал, что она хоть что-то сможет рассказать мне. Ан нет. Вижу, что толку сейчас от неё ни на грош, – раздосадовано покачал он головой. – Лучше бы остался себе в хоромах. Так и что – в себя ни разу и не приходила?

– Нет, батюшка, ни разу, – суетливо стала подправлять одеяло на больной келейница Ефросинья. – Только и бормочет одно: «Позовите его, да позовите его» А кого звать-то и не называет.

– А как удар-то с ней приключился? – поднял на неё сумрачный взгляд дьяк Лаврентий.

– А при мне и приключился, батюшка. Скоморох-то этот отказал ей. Вот у неё удар и приключился. Она же, матушка моя, вся испереживалась, что прознают в народе про эти убийства и перестанет народ в монастырь дары нести, да в монашество поступать, – торопливо пояснила келейница Ефросинья.

Дьяку Лаврентию показалось, что он ослышался: – Скоморох отказал?! Какой такой скоморох?! В чём отказал?

Монашка вжала голову в худенькие плечи и жалостливо изобразила на лице подобие улыбки:

– Так её поверенный боярин Федоскин рассказал про какого-то скомороха, знающего толк в сыскном деле. Вот она к нему и ездила – помощи просить. Только он ей отказал. И после у неё от того отказу и случился удар.

Дьяк Лаврентий пристально посмотрел на неё и тихо спросил: – А скомороха того случаем не Ратмиром кличут?

– Так ты его, батюшка, тоже знаешь?! – изумилась монашка.

–Тэк-с-с…Интересное дело получается. У нас теперь скоморохи сыскарями заделались. А дьяк Разбойного приказа – это для вас теперь, тьфу – пустое место?! Так что ли?! – с угрозой в голосе посмотрел он на монашку.

– Ой, батюшка, только не гневайся на меня! Не моё это было указание. Схимница Серафима так решила. Не хотела сор из избы выносить. Хотела найти убивцев тихонько и наказать их примерно, – умоляюще сложила руки лодочкой монашка.

– А скоморох, стало быть, отказал ей, – с сарказмом констатировал дьяк Лаврентий.

– Как есть отказал, батюшка. Сказал, что такое страшное злодеяние только дьяк Разбойного приказа должен решать. Что, мол, в каком-то Судебнике про то правила писаны важные, и он им должен подчиниться.

– Ишь, ты! – приподнял брови дьяк Лаврентий. – Грамотный какой скоморох оказался! Грамотней всех вас вместе взятых. Я даже зауважал его после этого.

– А он обходительный такой, с пониманием, – вздохнула монашка.

– Ну-ну… – недовольно посмотрел на неё собеседник. – Ты сама давай-ка подходи в крайний терем. Всё, что вчера было – подробно расскажешь, чтобы мой писарь всё записал. К схимнице Серафиме лекаря позвали?

– Нет ещё, батюшка. Сейчас пошлём и за ним, – приложила к своим сухим губам белый платочек келейниц Ефросинья.

– Вот дурни-то! В первую очередь-то и надобно было лекаря позвать после удара-то. Глядишь и выжила бы схимница-то ваша. А так – готовьтесь отпевать, – махнул он рукой, пригибаясь, и выходя из кельи, добавил: – Даже я про то знаю.

Келейница Ефросинья, молча, посмотрела ему вслед и собралась выходить из кельи, чтобы найти себе замену на время ухода к писарю дьяка Лаврентия. Неожиданно шумное дыхание за её спиной прекратилось. Она быстро развернулась и подбежала к постели. На неё в упор смотрели какие-то стеклянные глаза схимницы Серафимы.

– П-п-ом-м-ираю я, Ф-ф-рось-ка, – едва слышным придушенным голосом, задыхаясь и запинаясь, прошептала она. – Ус-спею ли с-сказать?.. С-скажи ему …ч-что…н-нет в т-т-ом… м-м-оей в-вины… А г-глаза-то у н-него м-ма-т-терины… Я-я…с-сра-зу при-з-знала…

– В чём вина твоя, матушка? – припав ухом к лицу умирающей, рыдающим голосом спросила келейница Ефросинья. – И кому передать-то, матушка? Ты же так и не назвала – кому передать.

В ответ на это лицо схимницы Серафимы страшно перекосило, на губах запузырилась пена, глаза закатились. Сделав три судорожных, поверхностных вздоха, она замолчала навсегда. В келье наступила звенящая тишина, и было слышно только, как в слюдяное окошко бьётся неизвестно откуда взявшаяся маленькая мушка.

Глава 8

– Что там, Теодорка? – шёпотом взволнованно накинулись на мальчишку потешники. Разодетые в костюмы итальянских скоморохов, они ожидали в специально выделенной для них комнатушке приглашения для выступления перед самим Великим государем и его высоким гостем – посланцем папы римского. В соседних комнатушках также толпились певцы, танцоры, музыканты. Но по приказу опричников, охранявших царские покои, везде царила тишина. Разговаривать можно было только шёпотом. В каждой комнатушке стояли массивные, деревянные столы с бочонками воды, кваса, тяжелые серебряные подносы, заставленные пирогами, кусками отварного мяса, жареной рыбы, пареной репы и брюквы. Куски колотого сахара переливались всеми цветами радуги в отсвете горевших в большом количестве белых, толстых свечей. Разноцветные сахарные петушки на палочках мирно соседствовали с разноцветной россыпью разнообразных лесных ягод.

– Ой, едва мимо охраны-то я и проскочил, – запыхавшись, стал торопливо шёпотом рассказывать мальчишка, одетый как все они, в разноцветный костюм итальянского скомороха. – Кругом понаставили этих царских опричников с саблями в руках. Грозные такие – ни разу мне не улыбнулись. Шугают всех только почём зря…

– А я тебе и говорил, что не стоит лишний раз в таких местах высовываться, – с досадой произнёс шёпотом Ратмир. Он сидел немного в стороне, в маске Арлекино, намертво приклеенной к его лицу яичным белком. Ратмир должен был быть уверен, что маска ни при каких обстоятельствах не слетит с его лица. На неподвижном белом картонном лице живо блестели только его серые с тёмным ободком густых ресниц глаза. Ратмир озабоченно посмотрел на Теодорку. – Ну, говори уж, раз всё равно там побывал.

– Ага… так вот, в самом большом зале я не смог побывать. Народу там уйма по главному входу идёт в царские палаты, а опричники прямо чуть ли не каждого ощупывают, чтобы, значит, с оружием кто не прошел. С ножом там или с кистенём каким, – горя глазами, продолжил тот. – А кто из приглашённых – так те разодетые, важные. Бояре собольими шубами полы подметают. Полно людей аглицких, немецких, в камзолах да кафтанах, кунтушах богатых. И дамы – сплошь красоты невиданной в заморских нарядах. Аж глаз слепит!

– Говорили что-нибудь они? – спросил тихо Ратмир.

– Я ведь, дяденька Ратмир, языки-то ещё не совсем знаю. Может где что-то и не так понял. Только запомнил один раз, как очень красивая боярыня в заморской одёже сказала по-итальянски, что Великого государя ждут большие перемены. И что он сам о них пока не знает.

– Покажешь мне потом тихонько ту боярыню, – усмехнулся в маску Ратмир, но взгляд его при этом был серьёзен.

– А ещё там по-немецки сказал один сударь в кунтуше другому, что наш царь зря согласился встретиться с папой. Потому как обманет его этот самый папа. А почему этот папа обманет нашего Великого государя, дяденька Ратмир? – неожиданно шёпотом спросил Теодорка.

Ратмир хмыкнул и тихо ответил:

– Ну, во-первых, никакого папы здесь нет. Приехал только посланник папы римского из Италии. Ты, наверное, Теодорка, неверно расслышал.

– Может быть, – кивнул тот. – Я ведь только учу эти языки. А почему он должен обмануть нашего царя-батюшку?

Ратмир обвёл взглядом своих товарищей. Они все смотрели на него в ожидании ответа.

– Понимаешь, Теодор, политика – это всегда игра. Ты же играешь с ребятами в лапту? – полуутвердительно шёпотом спросил Ратмир.

– Ну да, играю, когда в хорошее место приезжаем и там есть с кем поиграть.

– Ну, вот. Ты же знаешь, что в игре некоторые пытаются то время затянуть, то движения обманные сделать или как-то ещё обмануть других, чтобы первыми прибежать…

– Точно-точно! Я и сам иногда так делаю, хотя знаю, что нельзя, – тихо рассмеялся мальчишка.

– Вот именно. Политика – это тоже игра. Только очень большая и важная. И, чтобы победить в этой игре, царям и королям, и их помощникам приходится делать много разных обманных шагов и говорить неправду, – Ратмир продолжил шёпотом. – Здесь очень важны умения быстро мыслить и принимать нужные решения. И, возможно, что посланник папы римского и не думает про Русь ничего плохого. Но действовать он будет только в интересах своей Италии.

– А мы будем действовать в интересах нашей Руси – матушки! – подала тихий голос карлица Авдотья. – Так ведь, Теодорка?

– Конечно! – кивнул тот и вопросительно посмотрел на свою мать Елену. Та, сидя на скамье в костюме итальянского скомороха, весело улыбнулась ему.

– А я вот считаю… – шёпотом начал, было, старик Никифор, повернувшись к карлице лицом, но в этот момент в дверном проёме их комнатушки показалась крепкая фигура одного из опричников:

– Вы что ли итальянские потешники будете? – неожиданно громко пробасил он, обводя присутствующих цепким взглядом.

Ратмир кинул взгляд на старика Никифора и тот тут же кивнул:

– Да, это мы.

– Тогда живо все за мной. Да, и сразу все свои вещи с собой берите для представления. Чтобы не бегать с вами туда-сюда каждый раз. Я за вами следить приставлен. Так что ни шагу в сторону без моего ведома! Ясно? – нахмурил он свои редкие белесые брови.Ратмир перекинулся взглядом с силачом Василием и дедом Никифором и, молча поднявшись с места, подхватил баул с разными вещами для выступления. Остальные скоморохи последовали его примеру. Опричник повёл их узкими длинными коридорами, заполненными почти бесшумно пробирающимися вместе с ними или в обратную сторону разряженными, с накрашенными лицами певцами, музыкантами, танцорами. Почти через каждые три метра вдоль стен высились истуканами молчаливые, рослые фигуры опричников с саблями наперевес. Они зорко присматривали за приглашенными. Ратмир только подивился про себя тому, как Теодорке удалось проскочить мимо такой охраны и добраться аж до самого тронного зала.

Через несколько минут опричник остановился и махнул им рукой. Скоморохи встали как вкопанные, молча следя за каждым его движением. Из-за плотных деревянных резных дверей, оббитых железными узорами, глухо доносились мужские и женские голоса, удалые переливы балалайки, звон серебряной и хрустальной посуды.

– Ждите, – коротко бросил он им и, с усилием приоткрыв дверь, исчез за ней. На мгновение скоморохи громко услышали весёлые звуки застолья и почувствовали густой, дурманящий запах еды, винных паров и каких-то благовоний. Двое крепких, рослых стрельцов, охранявших дверь, безразлично смотрели на них. Последние переглянулись и улыбнулись друг другу. Один Ратмир стоял в маске грустного Арлекино. В этот момент дверь опять приоткрылась, и вновь в узенький коридор ворвались звуки и запахи шумного богатого царского застолья. В проёме двери показалась красная от напряжения физиономия боярина Фёдора Басманного, ведавшего в тот день всеми музыкантами и потешниками. – Эти что ли итальянские потешники? – недовольно прошептал он стоявшему за его спиной бородатому опричнику, окинув презрительным взглядом скоморохов. – Что такие неказистые? Получше не могли найти? Ну, да ладно, леший с вами, проходите вон туда в ближний угол. Сейчас девки допляшут, и вы начнёте следом представлять, – прошептал он скоморохам. Те, молча, просочились в дверь, из-за которой доносились оглушительные звуки происходящего веселья…

Скоморохи оказались в большом зале с высокими овальными сводами. Выкрашенные в жёлтый цвет стены зала были разрисованы цветными замысловатыми узорами. Горевшие ярким огнём толстые белые восковые свечи находились прямо над головами пирующих, на подвешенных цепями к потолку тяжёлых медных подсвечниках. Вдоль стен были расставлены большие деревянные столы, накрытые искусно вышитыми скатертями. Сами столы ломились от обилия еды, выложенной на золотых и серебряных блюдах. Серебряные же и хрустальные кубки пенились заграничным рубиновым вином и ядреным русским сбитнем. В маленьких, отливающих серебром стопках, прозрачной слезой отдавала пшеничная водка. Куски жареного мяса всех сортов аппетитно румянились, обложенные янтарно-оранжевыми и ярко-жёлтыми дольками привезённых из южных стран апельсинов и лимонов. Огромные пироги, украшенные искусно испечёнными листочками, цветами и журавлями, источали необыкновенно вкусный аромат мясных, грибных и прочих начинок. Выложенная на длинных подносах отварная и жареная рыба разных сортов была украшена овощами, зеленью и красными раками с янтарными большими виноградинками в клешнях.

Сгрудившись за широкой колонной в правом углу большого зала, скоморохи с нескрываемым изумлением оглядывались вокруг себя. Ратмир, стоявший в грустной маске Арлекина, казалось, был спокоен и безразличен к происходящему. Лишь чей-то внимательный взгляд мог бы заметить, с какой живостью его серые глаза разглядывали присутствовавших в зале людей.

Вот он несколько секунд рассматривал людей, сидевших за самым большим столом, находившимся на возвышении около центральной стены. Стол был покрыт белоснежной скатертью, украшенной золотыми кистями по краям, и заставлен сплошь золотой посудой со снедью и напитками. В центре стола сидел сам Великий государь – царь Иван Четвёртый. На голове у него была богато украшенная драгоценностями соболиная шапка. Поверх неё была надета золотая корона с острыми, длинными зубцами. Он то и дело обтирал рукавом обшитого золотыми нитями кафтана взмокший от духоты лоб и, кидая внимательные взгляды на важных гостей, сидевших за соседним столом, что-то шептал на ухо четырнадцатилетнему сыну – царевичу Ивану, сидевшему по левую руку от него. Второй же царевич – сытый, одиннадцатилетний Фёдор, сидел рядом с братом. Он, зевая, посматривал по сторонам, явно скучая от всего происходящего. За спиной царя стоял один их двух толмачей-переводчиков, позванных на данную ассамблею, Дениска Матвеев. Свободно владея итальянским, немецким, татарским и арабским языками, он справно переводил царю все речи, с которыми выступали здесь приглашённые гости.

По правую руку от царя сидела его жена – двадцатитрёхлетняя Мария Темрюковна. Темноволосая, темноглазая красавица в украшенной драгоценными каменьями тоже соболиной шапке, натянуто улыбаясь, зорко следила за правой стороной зала, где за столами трапезничали и изображали веселье приглашённые бояре. Последние явно чувствовали себя не в своей тарелке, стараясь не встречаться с ней взглядом. Царица же нехотя ковырялась золотой вилкой в своей золотой тарелке, пытаясь при этом расслышать хоть что-нибудь из того, что шептал своему сыну государь. Стоявший за их спинами стольник Василий Хомутов внимательно следил, чтобы на этот стол подавали только проверенные блюда и напитки. Также за царским столом сидели наиболее приближённые лица государя, среди которых Ратмир тут же узнал боярина Саврасова Луку Дементьевича. Последний сидел с озабоченным лицом, и, казалось, мало обращал внимания на происходящее в царских палатах. Митрополит Филипп, сидевший рядом с ним, также безрадостно ковырялся вилкой в своей тарелке, искоса бросая взгляды на веселившихся бояр. За их спинами не спеша прохаживался сам Малюта Скуратов со своим племянником – молодым невысоким Богданом Вольским. И у самой стены стояли, словно вросшие в стену, здоровенные опричники с пистолями наперевес.

Прямо перед царским столом на свободной площадке статные, румяные девки под балалайку выплясывали «Лебедушку». По кругу с ними, забавляя народ ужимками и неуклюжими прыжками, с шутовским колпаком на голове и с бубном в руках кружился придворный царский шут – князь Осип Гвоздёв. Стоявшие по краям площадки, щедро заставленные разнообразной снедью, столы занимали послы разных государств со своей свитой и приглашённые государем сановники.

Дольше всего Ратмир задержал свой взор на людях, сидевших за столом для высоких гостей. Взгляд его стал веселее и он, не торопясь, поочерёдно рассматривал каждого из них. Вот сам посланник папы римского – Лоренцо Романо – с довольным видом, поглядывая на плясуний, переговаривался с сидевшим по правую от него руку молодым красавцем в богатом камзоле Антонио. Склонялся он с улыбкой на гладком, безбородом лице и к сидевшей слева графине Терницкой. Также за их столом находились, внимая каждому слову посланника, около восьми молодых, гладко бритых мужчин. Принимали участие в оживлённой беседе и другие представители итальянского посольства. Не отходили от их стола польские, литовские дипломаты. Каждый из них с почтением обращался к посланнику папы римского. Как приклеенный стоял прямо за креслом посланника царский толмач-переводчик Алексей Кумачёв, выполнявший также обязанности соглядатая.

В этот момент девки закончили плясать и, размашисто откланявшись красными платочками в руках, степенно удалились гуськом друг за другом из трапезной.

Озабоченный Фёдор Басманов подбежал к царскому столу и что-то быстро проговорил Великому государю. Тот хитро посмотрел в сторону дорогих гостей и кивнул. На лице Басманова тут же расплылась улыбка и он, перекрывая все голоса и шумы в зале, громогласно объявил:

– Толмач, переводи. А теперь, дорогие гости, у нас для вас подарочек. Повеселить вас на ваш итальянский лад позвали мы скоморохов-потешников, – и, кинувшись в угол зала за колонну, поманил рукой скоморохов к себе и тихо их предупредил, погрозив увесистым кулаком: – Ну, ребята, только не осрамитесь. Иначе быть вам под плетью! Сам Малюта за вас поручился.

Ратмир видел, как толмач, склонившись к уху посланника, перевёл ему слова Басманного. Посланник, улыбнувшись, кивнул и выжидательно уставился на площадку для выступлений.

– Всё будет хорошо, – тихо произнёс Ратмир и первым шагнул в сторону площадки, играя на небольшой, вытянутой, узкой гитаре весёлую мелодию валланеллы «Chi la gagliarda».

Следом за ним, выстроившись парами и вытанцовывая, вышли в разноцветных костюмах скоморохов Елена с Теодоркой, карлица Авдотья с богатырём Василием и старик Никифор с Андрейкой. В зале раздались громкий смех и крики.

– Эй, ты только глянь на этих потешников! Ай да карлик-скоморох! А старый-то, старый-то как ногами кренделя выделывает! – послышалось с разных сторон.

Только за столом с высокими гостями царило лёгкое оживление, а сам посланник папы не сводил глаз со стройного, грустного Арлекино, игравшего на гитаре. В этот момент толмача Алексея Кумачёва Басманный на минутку отвлёк каким-то разговором и посланник, воспользовавшись моментом, прикрыл как бы случайно рот рукой и подтолкнул локтём соседа:

– Почему он в маске? – тихо спросил он у Антонио на латинском языке.

– Предупредил, что в зале, возможно, будут люди, знающие его в лицо и под другим именем, – охотно пояснил тот, также, не сводя глаз со скоморохов.

Ратмир закончил играть, скоморохи прекратили танцевать и все дружно, красиво, поклонились зрителям.

– Мы – скоморохи русские, пришли специально поприветствовать дорогих гостей нашего Великого государя. Дозволишь ли, Великий государь, обратиться к твоим гостям на итальянском языке и говорить с ними так и далее? – обратился Ратмир к царю кукольным, деревянным голосом и поклонился ему большим обычаем.

– Валяй, скоморох, талдычь с ними на их языке. Вас для этого сюда и позвали, чтобы приятное сделать нашим дорогим гостям. Переведи посланнику, толмач, – обратился Великий государь к стоявшему за спинами дорогих гостей толмачу Алексею Кумачёву. Тот закивал и подобострастно склонился к гостям из Италии. Посланник чуть откинулся спиной к нему, выслушивая перевод. Затем благосклонно улыбнулся и приветственно помахал рукой Великому государю.

Ратмир опять поклонился большим обычаем царю, затем в пояс – столу с итальянскими гостями и, вернувшись к своим скоморохам, кукольным деревянным голосом громко скомандовал: «Ап!»

И скоморохи начали выступление…

Зрители не успевали поражаться их мастерству и ловкости. Калейдоскопы акробатических трюков сменялись силовыми упражнениями. Коронный номер с факелами привёл в неописуемый восторг присутствовавших. Сыновья Великого государя – царевичи Иван и Фёдор, открыв рот, наблюдали за происходящим на площадке. Даже, казалось, ко всему привычные стрельцы и опричники, стоявшие, словно вкопанные вдоль стен зала, не могли сохранять видимость безразличия и с нескрываемым любопытством следили за номерами скоморохов. Всё это сопровождалось итальянскими фразами, которыми обменивались все скоморохи, за исключением Андрейки.

Ратмир периодически обращался к высоким гостям на итальянском своим кукольным, деревянным голосом, комментируя выступление своих товарищей. Толмач Дениска Матвеев тут же негромко переводил все фразы на ухо Великому государю. Посланник Папы в свою очередь периодически кидал на Ратмира внимательные взгляды и с довольным видом переговаривался со своими соседями по столу.

– И в конце нашего представления мы сейчас споём для всех гостей известную итальянскую балладу о любви, – деревянным голосом объявил Ратмир. Подбежавший Теодорка подал ему гитару. Ратмир провёл сильными пальцами по туго натянутым струнам и запел красивым, низким голосом. В зале неожиданно наступила тишина, такой красивой и печальной показалась всем эта песня на прекрасном итальянском языке.

– Один из его козырей, – едва слышно произнёс Антонио, склонившись к посланнику. Но по лицу последнего пробежала гримаса неудовольствия, и он всем видом дал понять, что хочет послушать балладу. Антонио поджал губы и чуть отстранился от своего высокопоставленного соседа.

Ратмир в маске Арлекино продолжал петь. От его внимания не ускользнула эта маленькая сценка. В этот момент из-за колонны показалась фигурка Елены в костюме скомороха. Она запела нежным, высоким голосом в унисон с Ратмиром. На глазах у многих женщин и некоторых мужчин заблестели слёзы.

Сидевшие вместе за праздничным столом бояре Усов Семён Иванович и Пешков Антон Спиридонович переглянулись.

– Наш пострел везде поспел, – тихо произнёс Семён Иванович, чуть склонившись в сторону боярина Пешкова. – Я-то вначале сомневался, но, увидев эту карлицу с рыжим великаном, вспомнил, что это его люди. Ты им помог сюда попасть?

– Ратмир ко мне не обращался, – покачал головой тот.

– Хм, интересное дело… Каким же макаром они здесь очутились? – удивлённо поползли вверх брови боярина Усова.

Песня закончилась, но неожиданно для всех посланник папы попросил повторить её. Исполняя её вместе с Еленой повторно, Ратмир вдруг обратил внимание, каким цепким, жадным взглядом смотрит на красавца Антонио царица, и понял, что этот взгляд ему совсем не нравится. Ратмир стал быстро соображать, как ему предупредить Антонио. И во время небольшого музыкального проигрыша на гитаре он отрывисто бросил Елене: «Сейчас я допою, а ты бегом переоденься в женское». Елена вскинула на него удивлённый взгляд, но кивнула и, красиво раскланявшись, исчезла за колонной.

Ратмир немного потянул с проигрышем, закончив петь в одиночестве. Затем вновь поклонился и обратился к царю Ивану Чётвёртому своим кукольным, деревянным голосом:

– Великий государь, вот все здесь видели, как танцуют танцы на Руси. А не покажут ли наши гости, как танцуют ныне в чужестранной Италии? А мы с нашим большим удовольствием помогли бы им.

– Хм, почему бы и нет, – усмехнувшись, пожал плечами царь Иван Четвёртый. – Пусть покажут, коли захотят.

Высокие гости, которым толмач Алёшка тут же всё переводил, оживились, с недоумением глядя то на царя, то на скомороха.

– Если он предложит танцевать Bizzaria d' Amore, значит что-то хочет мне сказать, – прикрыв рот ладонью, быстро прошептал Антонио в сторону посланника папы и, широко улыбнувшись, громко спросил по-русски:

– А какой танец ты нам предлагаешь станцевать, скоморох?

– Самый любимый танец в Италии – Bizzaria d’ Amore,. – деревянным голосом произнёс Ратмир и махнул рукой Василию и Теодорке. Те быстро забежали за колонну и выбежали оттуда с флейтой и маленьким барабаном. Следом за ними из-за колонны показалась Елена в нарядном платье и подколотыми вверх волосами, украшенными маленькими розочками.

– Графиня, прошу вас составить мне пару, – поднимаясь с широкой лавки, накрытой тёмно-вишнёвым бархатом, произнёс Антонио и протянул молодой женщине руку. Та пожала плечами и с озорной улыбкой вскочила со своего места. Посланник папы римского довольно улыбнулся, сложив ладони на животе.

Далее Ратмир встал напротив Елены, а Антонио в линию с ним – напротив графини Терницкой. Ратмир сделал знак правой рукой, и зазвучала флейта. К ней присоединился барабан. Танцевавшие дамы и кавалеры вначале поклоном на одно колено поприветствовали друг друга, а затем, чуть подпрыгивая на каждом шагу, стали выполнять незамысловатые па. Присутствующие в зале замолчали, с интересом наблюдая за танцем. В какой-то момент Ратмир с Антонио оказались в паре.

– Царица с тебя глаз не сводит. Может всё плохо кончиться, – негромко прошептал Ратмир. Его лица не было видно из-за маски.

– Я уже почувствовал это, – задержав руку возле рта, быстро отозвался Антонио

– Здесь очень любят сажать любовников на кол.

– И это мне известно. Что предлагаешь?

– Только одно. Она не выносит противоестественный блуд. Могу подыграть, – серые глаза Ратмира в маске были серьёзны и тревожны.

– Эх, прощай моя репутация! Давай, – шёпотом отозвался красавец Антонио, убедившись в этот момент, что мрачно-пристальный взгляд царицы, действительно, опять нацелен именно на него.

– Тебе начинать, – усмехнулся в маске Ратмир.

Антонио обречённо вздохнул и начал изображать пробуждающийся интерес к стройному скомороху. Он сделал несколько якобы шутливых попыток заглянуть под его маску, одновременно как бы случайно дотрагиваясь руками до его рук, спины и бёдер. Ратмир, в свою очередь, стал изображать беспокойство и недоумение.

– Гляди-ка, а этот итальяшка-то, похоже, ещё тот фрукт! – с изумлением глядя на танцующих, произнёс боярин Пешков.

– Вот тебе и фунт изюму! – вторя ему, усмехнулся боярин Усов. – Я всегда говорил, что эти иноземные гости ничему хорошему не обучены. Толку от них ни на грош. Одни танцы, да песенки, да разврат на уме. Тьфу!

– Как Ратмир-то это терпит?! – тихо возмутился боярин Пешков. – Я на его месте уже давно бы этому поганому итальяшке по зенкам вдарил бы.

Шёпот и смешки побежали по залу. Приглашённые, изумлённо переглядываясь, перешёптывались между собой. Теодорка с Василием продолжали машинально наигрывать мелодию. Елена с невозмутимым лицом продолжала выделывать па, изредка поглядывая на графиню Терницкую. Последняя, раскрасневшись от едва сдерживаемого смеха, также старательно выполняла танцевальные фигуры, стараясь не смотреть на танцующих мужчин. Лицо посланника папы римского было каменным.

Ратмир повернулся в пируэте и кинул быстрый взгляд на царицу. Та сидела, поджав губы. Её лицо выражало такое отвращение, что у Ратмира не осталось никаких сомнений в том, что весь этот спектакль сейчас они с Антонио разыграли не зря. На лице царя при этом отображалась целая палитра эмоций – от изумления, брезгливости до беспокойства и нерешительности.

– Просьба к тебе, Антонио, – поворачиваясь в пируэте, тихо произнёс по-итальянски Ратмир. – Пусть помощник спросит разрешения для меня у Учителя на исполнение главного для меня дела. Учитель знает, о чём речь. Я ведь теперь так близок к цели.

– Я обязательно передам, брат, – в поклоне ответил Антонио.

– Вижу, что царице уже не до тебя, – усмехнулся под маской Ратмир.

– Благодарю, брат, – шепнул Антонио Ратмиру напоследок и, отскочив в сторону на заключительном па, послал ему воздушный поцелуй. Ратмир жестом отправил этот поцелуй в сторону графини Терницкой и, раскланявшись, ушёл за колонну, где его уже ждали все скоморохи вместе с Басманным.

Пир продолжался. Царица сидела с угрюмым выражением лица и старательно избегала смотреть на высоких гостей из Италии, увлечённо переговаривавшихся на мелодичном итальянском языке. Пригубив хрустальный бокал с наливкой, она уставила свой мрачный взгляд в другой угол палаты, где за столами расположились бояре.

Внезапно какая-то мысль сверкнула в её тёмных глазах и она, резко склонившись головой к плечу царя, что-то негромко начала говорить. Великий государь вначале слушал её с полнейшим безразличием, но затем его лицо вначале налилось краской от гнева. Ещё через несколько мгновений выражение гнева сменилось озадаченностью, после чего глаза его прищурились и губы растянулись в хищной улыбке…

– Быстро, быстро взяли свои котомки и за дверь! – тихим недовольным голосом скомандовал скоморохам Басманный и сочувственно посмотрел на Ратмира. – Да, брат, досталось тебе от этого поганца. Ну, молодца, что вытерпел, а то не миновать бы политического скандалу. Нам сейчас только этого не доставало.

Скоморохи под его командованием, молча, цепочкой быстро вышли в узкий коридор и направились в свою комнатёнку. Неожиданно дверь, из которой они только что вышли, опять распахнулась, и в дверном проёме показалась коренастая фигура Малюты Скуратова:

– Эй, скоморохи, стоять! – рявкнул он, держа в руке наполненный водкой серебряный кубок.

Скоморохи встали, лицо Ратмира побледнело под маской. Опричник быстро нагнал их.

– Держи, скоморох, это тебе, – неожиданно Малюта Скуратов протянул Ратмиру отливающий серебром в отсвете горящих свечей кубок. – Великий государь тебе посылает холодной водочки прямо со своего стола. Сказал, что молодец, что не дал итальяшке возможности допустить скандал.

– Так я сейчас не выпью, – кукольно-деревянным голосом ответил Ратмир, опустив глаза и не торопясь брать кубок. – Вдруг опять позовут петь, а мне холодное для горла очень некстати.

– Эх, дурашка ты, скоморох! Радуйся, что живым оттуда вышел. Больше тебя уже точно туда не позовут. А вот маску свою мне отдай. Царь веселиться надумал, – Скуратов потянулся было другой рукой к его лицу, но Ратмир ловко увернулся и схватился обеими руками за маску.

– Не могу тебе эту отдать, – кукольным голосом запричитал он. – Клеена она у меня прямо на лицо, отдирать больно, только отмачивать. Давай я тебе другую дам – поновее и почище. Василий, скорее достань из котомки белую с красным маску.

– Ну, ладно, – пожал плечами Малюта Скуратов, продолжая держать в правой руке полный серебряный кубок. – Давай другую, только поскорее. А кубок этот забери.

– Так как же мне его потом вернуть царю? – не поднимая глаз, спросил тем же голосом Ратмир, протягивая Малюте красивую итальянскую карнавальную маску. Взамен он взял протянутый тяжёлый кубок с царскими вензелями.

– А и не нужно тебе кубок возвращать. Это щедрый дар тебе от нашего кормильца, – усмехнулся Малюта.

– Низкий поклон Великому государю, – поклонился Ратмир в пояс Малюте Скуратову и, как бы между прочим спросил: – А что собирается Великий царь делать с этой маской?

– А это уже не твоего ума дело, – неожиданно раздражённо ответил тот, но нехотя пояснил: – Хотя, какая теперь разница. Сейчас наш кормилец кое-кого из бояр уму-разуму будет учить. Из тех, кто больше всех плевался, глядя на то, как ты унижение принимал от этого итальяшки. Сам теперь в маске скомороха просидит сегодня всю трапезу.

Ратмир опять побледнел под маской, но промолчал. Скоморохи зашли в свою комнатушку и тихо расселись по лавкам.

– Я же не знал, что так получится, – неожиданно произнёс Ратмир и прижал руки к маске на лице.

– Невозможно всё угадать, Ратмир. Глядишь, обойдётся, – присел рядом с ним старик Никифор и прикрикнул на остальных: – Что зенки-то вылупили?! Ешьте, давайте, да пейте. Пока до постоялого двора доедем – успеем сто раз изголодаться.

Глава 9

Пока скоморохи трапезничали в своей комнатушке, в большой царской палате продолжался пир. Приглашённые гости оживлёнными возгласами приветствовали очередную смену блюд. Стольничий Василий Хомутов негромко командовал своими помощниками в красивых кафтанах и мягких ичигах, обносивших золотыми тарелками со снедью царский стол. Кравчий следил за тем, чтобы бокалы и фужеры гостей не пустовали, и самолично подливал сладкой сливовой наливки в хрустальный бокал царицы, которая в этот момент что-то увлечённо нашёптывала на ухо Великому государю, кося недобрым глазом в сторону столов с боярами. Те же несколько расслабились – царская водка сделала своё дело. Бояре с раскрасневшимися, потными лицами весело переглядываясь, хватали с золотых тарелок куски мяса, пирогов. Серебряными ложками зачерпывали из больших серебряных ваз отварных раков вместе с кусочки фруктов на грушевом взваре. Серебряными вилками, помогая себе краюшками пышного белого хлеба, перекладывали с огромного золотого блюда куски богато украшенной зеленью и лимонами астраханской осетрины… Они гулко хохотали над шутками боярина Пешкова, увлечённо изображавшего сценку танца скомороха Ратмира и итальянца Антонио.

Вот Великий государь сам зловеще расхохотался в ответ на какие-то последние слова молодой царицы и громко крикнул, обращаясь к сидевшим в углу боярам:

– Эй, вы там – Сёмка Пешков да Антошка Усов, выходите сейчас на круг передо мной.

В зале почти сразу наступила тишина, только посланник папы римского продолжал переговариваться на итальянском со своими соседями по столу, но и он быстро замолчал после нескольких тихо сказанных слов красавчика Антонио. Все присутствующие молча наблюдали за тем, как тяжело, неуверенно выбираются из-за стола бояре Усов и Пешков. С багровыми, растерянными лицами они прошли в центр круга и предстали перед Великим государем и его приближёнными и поклонились ему в пояс.

– А что, поклона большим обычаем я уже не достоин? – насмешливо спросил Иван Четвёртый.

– Прости, Великий государь, – спохватился боярин Пешков и, торопливо сняв левой рукой шапку с головы, правой коснулся левого плеча и поклонился низко, коснувшись рукою пола. Боярин Усов также воскликнул: «Прости, царь-батюшка» и тоже истово поклонился большим обычаем. Сидевший за одним столом с Великим государем боярин Саврасов опустил глаза, чтобы не выдать себя взглядом.

– То-то же! А то я смотрю, вы развеселились не на шутку, не хуже скоморохов, – усмехнулся Иван Четвёртый и заговорщицки переглянулся с царицей. Потом резко хлопнул по столу: – Ну, так тому и быть. Дозволяю одному из вас сегодня потешить нас, повеселить моих гостей. Вот тут у меня припасена дивная шутовская маска. Сказывают, что прямо из Италии, – в руках царя появилась итальянская бело-красная, шелковая маска. – Решайте теперь сами, кто из вас в этой маске всю ассамблею будет наш народ честной веселить. А своему главному шуту – князю Осипу Гвоздеву – дам-ка я на сегодня выходной. Пусть за вашим столом, да на вашем месте попирует всласть. Эй, Осип, иди, садись на боярское место, да пируй там сегодня, – крикнул царь, обращаясь к опешившему тщедушному в шутовском колпаке князю Осипу Гвоздеву: – Давненько ведь среди бояр не сиживал. А нас сегодня позабавит другой боярин. Ну, вы там решили, кто из вас сегодня шутом царским представлять будет?

Багровые от смущения и злости бояре Усов и Пешков старались не смотреть друг на друга. Они стояли, молча, тяжело дыша и опустив глаза в пол.

– Негоже так, Великий государь, уважаемых бояр принижать. Они ведь тебе честно служат, – негромко произнёс сидевший за боярским столом боярин Саврасов Лука Дементьевич. – Зачем на бесчестие верных тебе людей выставляешь?

В палате наступила звенящая тишина. Слышно было только, как потрескивают горящие свечки, и шёпот сидевшего рядом с посланником папы римского Антония, переводившего тому слова боярина Саврасова к явному неудовольствию царского толмача Алёшки Кумачева. Посланник папы пристально посмотрел на боярина Саврасова.

– Кх-м… – только и произнёс Великий государь. Брови его удивлённо поползли вверх, и он медленно повернул голову в сторону боярина Саврасова. Тот смело встретил изумлённый взгляд царя.

– Говоришь, уважаемых бояр принижаю. Верные мне люди, говоришь… И чего это я тогда сюда – в Александрову слободу – перебрался от верных-то мне бояр?! Не знаешь, а, Лука Дементьич? – зловеще тихим голосом спросил Великий государь, не спуская с боярина Саврасова прищуренных глаз.

– На то была великая твоя воля, государь, – не отводя глаз, ответил тот. – А про бояр я правду говорю. Вернее псов они тебе служат, а ты их, Великий государь, на такое позорище выставляешь.

– Ой ли… Позорище, говоришь, потешить царя-батюшку… – царь Иван Четвёртый также медленно отвернулся от боярина Саврасова и пожал плечами. – Ну, тогда сам выручай своих товарищей, Лука Дементьич. Избавь их от позорища. На-ка, держи вот эту масочку и иди сам в круг. Сегодня ты будешь у меня на пиру главным шутом. Да весели народ как следует, иначе не миновать тебе плетей за неподобающее представление, – и царь, не глядя, протянул маску боярину Саврасову.

Бояре Пешков и Усов испуганно переглянулись и, опустив головы, вперили свой взор в пол. Остальные бояре, находившиеся в царских палатах, также опустили глаза и прекратили жевать, боясь привлечь хоть какое-то внимание Великого государя. С большим интересом и вниманием следили за происходящим представители посольств и иных служб, приглашённые на пир.

Белое как мел лицо боярина Саврасова начало синеть. Он не сводил глаз с протянутой в его сторону царской руки с бело-красной шутовской маской и ловил ртом воздух, чувствуя, как невидимый железный обруч сковал его грудь и не давал вздохнуть.

– За что ты так со мной, государь? – внезапно осипшим голосом произнёс он, переводя ошеломлённый взгляд с царской руки на его лицо. – И я, и родители мои, и прадеды мои служили верой и правдой и предкам твоим, и твоему отцу, и тебе, Великий государь.

– Вот и послужи мне сегодня шутом верным! – неожиданно взвизгнул царь и махнул рукой с маской стоявшему рядом Малюте Скуратову. – Вон его из-за стола, да и в маске на круг тащите. Пусть начинает забавлять меня и моих гостей. А то слишком много стал себе позволять, выкормыш боярский.

Лёгкий шёпот пронёсся по царским чертогам. Изумлённые гости в растерянности наблюдали за происходящим. Никто из ближайшего окружения даже и не пытался больше заступиться за бояр. Дьяк Разбойного приказа Лаврентий довольно ухмыльнулся.

Малюта Скуратов, хищно ощерившись, махнул рукой дюжим опричникам, и те, молча вцепившись с обеих сторон в руки и плечи боярина Саврасова, одним махом вытащили его из-за стола, и только треск рвущейся парчи и хрип сопротивлявшегося боярина нарушили установившуюся тишину. Боярина Саврасова протащили в центр круга. Двое дюжих опричников скрутили ему руки за спину, а двое других стали натягивать на лицо бело-красную маску.

– Что же ты делаешь, государь?! – придушенным голосом, удерживаемый на коленях двумя здоровенными опричниками, прохрипел под маской боярин Саврасов. – Что же ты верных слуг своих такому бесчестию отдаёшь?! Это же не мне бесчестие ты наносишь. Это же ты себя позоришь, Великий государь, на весь мир! Вон твои заморские блудливые гости как жадно смотрят да ликуют, что ты им свою слабину показываешь.

В это время посланник папы римского с нескрываемым неудовольствием смотрел на происходящее. Он внимательно слушал толмача Алексея Кумачёва, поджав губы. В какой-то момент посланник хотел было привстать и вмешаться, но Антонио мягко остановил его за руку и что-то тихо произнёс. Посланник недоверчиво посмотрел на него, покачал головой, но сел на место, кинув презрительный взгляд на толмача. Тот с заискивающей улыбкой продолжил торопливо переводить и пояснять происходящее на кругу.

– Отпустите его, – неожиданно приказал царь Иван Четвёртый.

Опричники нехотя отпустили свою добычу, но остались на месте, готовые в любой момент вновь кинуться на боярина Саврасова. Тот с усилием поднялся, стащил с себя маску и, кинув под ноги, растоптал её. Тяжело дыша, потрёпанный, раскрасневшийся, с безумно сверкающими глазами, он гневно посмотрел на царя:

– Доволен ли ты теперь, Государь? Понравилось ли тебе моё представление?

– Пожалуй, – протянул Великий государь, задумчиво глянув на боярина Саврасова, и кивнул ему: – Иди себе, Лука Дементьич, отсюда прочь. О своём решении твоей дальнейшей участи я сообщу потом.

Царь Иван Четвёртый подал знак рукой опричникам и те, подхватив боярина за плечи, увели его с круга за большие тяжёлые двери. Царь взглядом подозвал к себе Малюту Скуратова и что-то прошептал ему на ухо. Тот привычно хищно ощерился, кивнул и быстро направился в ту же сторону. Присутствовавшие в царской палате гости, молча, проводили его долгим взглядом.

– А что это гости мои дорогие мы пригорюнились, да приутихли? – нарочито весёлым голосом воскликнул Великий государь. – А ну-ка Федька Басманов, тащи сюда гусляров, да балалаечников. А ты, Алёшка, переведи нашим дорогим гостям, что сейчас будем танцы танцевать, да тоску разгонять. Я сам с царицей своей вам всем пример покажу!

В это время шедшего по моментально обезлюдевшему длинному, узкому коридору в сопровождении двух опричников боярина Саврасова догнал Малюта Скуратов. Боярин оглянулся, и в глазах его мелькнули ужас и страх. Не помня себя, он, тяжело дыша, на непослушных, ватных ногах побежал вперёд…

– Кончайте его прямо сейчас, – отрывисто бросил Малюта опричникам. Те тут же достали кинжалы и кинулись вдогонку. Через несколько секунд послышались звуки борьбы и отчаянный крик смертельно раненного человека.

– Что с ним дальше делать? – крикнул один из опричников, вытирая о полу парчового кафтана боярина Саврасова окровавленный кинжал.

– Оттащите подальше, да в ров киньте. Завтра кормилец наш пойдёт гулять, да и увидит его. Вот ему и станет приятно, – усмехнулся Малюта Скуратов и, повернувшись, направился обратно, в большую царскую палату.

Опричники схватили безжизненное тело боярина Саврасова за ноги и потащили к противоположному выходу. На улице уже смеркалось. Опричники дотащили тело до глубокого рва, окружавшего Александрову слободу, и, подталкивая ногами, отправили его вниз по насыпи.

За несколько секунд до этого из чёрного входа вышли скоморохи с котомками в сопровождении двух опричников. Ратмир по-прежнему был в маске. Они успели пройти всего несколько шагов, когда увидели, как из другой двери два дюжих опричника протащили за ноги какого-то человека и скинули его в ров. Скоморохи переглянулись, но промолчали.

– Всё, – неожиданно воскликнул один из сопровождавших их опричников. – Дальше дорогу знаете. Там у поста вас ждёт ваша повозка. До города проедете сами вот по этой дорожной памяти. – Он протянул старику Никифору бумагу и кивнул своему товарищу. Они оба поспешили в сторону тех опричников, что скинули какое-то тело в ров. Догнали их и, весело переговариваясь между собой, все четверо дружно направились обратно во дворец.

– Стойте, – негромко произнёс Ратмир скоморохам. – Подождите меня здесь. Мне нужно быстро сбегать и посмотреть, кого они скинули в ров, – Ратмир глянул на старика Никифора и добавил: – Уж очень он мне напомнил одного боярина.

Тот кивнул:

– Иди, Ратмир. Мне тоже показалось, что это наш знакомец…

Ратмир быстро спустился по отрывистой стороне рва к темневшей почти у самой воды бесформенной массе. Масса оказалась человеком, лежавшим на животе с раскинутыми руками и ногами, лицом вниз. Ратмир узнал затылок боярина Саврасова и простонал сквозь зубы. Внезапно он увидел, как шевельнулся согнутый мизинец на правой кисти боярина. Ратмир подошёл ближе и, с усилием перевернув тело на спину, посмотрел на залитое кровью лицо. На испачканных землёй губах боярина ещё пузырилась кровавая пена, но дыхание уже было редким и поверхностным. Внезапно боярин Саврасов открыл глаза, и его замутнённый взор, остановившись на маске Арлекино, стал проясняться.

– Т-ты б-был п-прав, Р-ратмир… – едва слышно прошептал, с трудом делая вдох, боярин Саврасов. – З-зря я т-тогда н-не п-послушал т-т-тебя…

Внезапно глаза его закатились, дыхание участилось. Тело боярина Саврасова несколько раз дёрнулось в судороге и замерло. Больше он не дышал.

Ратмир протянул руку к его лицу и прикрыл ещё тёплые, морщинистые веки. Потом он поднялся и медленно направился к своим товарищам, ожидавшим его у дороги.

Глава 10

Утром следующего дня в царских палатах появился митрополит Филипп.

– Велел ли ты вчера умертвить боярина Саврасова, Великий государь? – митрополит Филипп встал перед троном царя и вперил в него укоризненный взгляд.

– Не твоего ума это дело, Владыко, – ответил тот, листая какую-то большую книгу.

– Как – не моего?! – возмутился тот. – Человек тебе правду сказал, а ты его бросил на съедение своим псам-опричникам.

– Владыко, тем разом мы уже с тобой договорились, что не будешь ты трогать моих опричников и будешь просто властвовать над всей русской церковью. Что тебе ещё нужно? – захлопнул старинный фолиант царь. – Вот иди и занимайся своей паствой, а в мои дела и решения не лезь.

– Не по-божески ты поступаешь, Великий государь, – покачал головой расстроенный митрополит Филипп. – Пример какой подаёшь всему народу русскому! Как же любить-то тебя он будет после этаких расправ?

Царь Иван Четвёртый поднял голову и исподлобья посмотрел на митрополита.

– А меня любить не нужно, Владыко. Меня бояться нужно. Не забыл ли ты, что я – наместник Бога на земле. И чего желаю я – значит того желает и Бог. И только он один мне судья, – зловеще тихо произнёс он, не мигая.

– Грех страшный берёшь на душу свою, – покачал головой архиепископ.

– Мой грех – я за него и отвечу, – бросил Великий государь. – Всё у тебя, Владыко, или ещё есть чем укорить? Поберегись, Владыко, не лезь на рожон.

– А иначе и надо мной расправу учинишь? – прямо спросил архиепископ, не сводя с царя чуть прищуренных глаз.

– Все под богом ходим, – вздохнул царь Иван Четвёртый и добавил: – Не люблю я, когда мне слова поперёк говорят. Вот и митрополит Герман до тебя норовил всё поперёк мне разговоры разговаривать. И где он теперь?

Архиепископ Филипп опять покачал головой и, молча, вышел из царских покоев. Великий государь проводил его долгим взглядом.

В это же время в итальянском посольстве проснулся посланник Папы Римского. Его юный помощник Себастьян тут же, молча, и услужливо подал ему белый рушник и подлил горячей воды в большой серебряный таз, стоявший на небольшой резной тумбочке. Посланник улыбнулся ему и, подойдя, к тумбочке, протянул руки над тазом. Себастьян ещё раз на всякий случай проверил указательным пальцем температуру воды в белом фарфоровом кувшине и начал лить её на руки посланника.

В этот момент в дверь тихо постучали, и в комнату заглянул свежий как персик Антонио:

– Могу ли я войти, Ваше Святейшество?

– О, Антонио, конечно же, заходи. Как вчера добрался до дому? – радушно улыбнулся ему посланник. Он сел на заранее приготовленный Себастьяном стул и, откинувшись на его спинку, приподнял подбородок. Его юный помощник уже доставал из специального дорожного сундучка серебряные бритвенные принадлежности. Намылив беличьей лапкой щёки и подбородок своего хозяина, вечно молчаливый Себастьян со скромной улыбкой начал очень аккуратно брить его. Но, заметив короткий знак, поданный рукой посланника, остановился и сделал маленький шаг назад.

– Хотел спросить тебя, Антонио, царь Иоанн всегда таков на своих пирах? Ты ведь как дипломатическое лицо часто бываешь приглашён на эти пиры, – посланник кивнул Себастьяну и тот вновь подступил к нему с серебряной бритвой.

– Увы, к сожалению, это правда. И я вижу, что это происходит всё чаще и чаще. Иногда мне кажется, что русский царь решил убить всех своих бояр. Ему везде мерещатся предательство и сговор, – усмехнулся красавец Антонио, привычно усаживаясь поудобнее в то же самое кресло на ножках в виде звериных лапок. – Если он и дальше будет так продолжать, то боярам придётся принимать какие-то решения. Иначе он их всех уничтожит.

– Там ведь какая-то история была с его матерью и боярами, после чего он их возненавидел, – чуть отстранившись от острого лезвия бритвы, произнёс посланник.

– Считается, что именно они помогли ей покинуть этот бренный мир. Разумеется – с помощью яда, – кивнул Антонио. – Он же в восемь лет остался без матери, и бояре в тот период имели над ним полную власть. Судя по его сегодняшнему отношению к ним, они тогда этой властью попользовались очень широко. Иногда, кажется, что его можно было бы и пожалеть за то, что ему пришлось пережить в детстве.

– Возможно, – вздохнул посланник и неодобрительно добавил: – Но то, что я видел вчера с тем боярином, мне совсем не понравилось. Он приказал его убить?

– Скорее всего, – неопределённо пожал плечами Антонио и добавил: – Рыжий мужлан, что пошёл вслед за боярином, – главный палач царя – Малюта Скуратов.

– Тот самый? – поднял брови посланник.

– Видите, даже Вы о нём слышали, – опять усмехнулся Антонио. – Но быть палачом – это не основная его работа. Это для него просто забава, увлечение. Основное его занятие – быть правой рукой царя, предугадывать все его желания, даже самые страшные, и исполнять их. От него сейчас очень многое зависит при царском дворе. Кстати, крестник Учителя уже поддерживает с ним знакомство.

– Кто бы сомневался, – довольно усмехнулся посланник Папы.

– Но Малюта Скуратов – очень опасный и непредсказуемый человек, – покачал головой Антонио.

– Напоминайте об этом крестнику Учителя при каждой возможности, Антонио, – посланник серьёзно посмотрел в глаза своему собеседнику. – Мы все ещё очень нуждаемся в своём Учителе и нам нужно, чтобы ничто его не печалило.

– Я понял, Ваше Святейшество, – с готовностью кивнул тот. – Мы не оставим своего брата в беде и в любой момент придём ему на помощь, если понадобится, пока он здесь исполняет свою миссию.

– Я не забуду передать эти слова Учителю, – одобрительно произнёс посланник и вдруг широко улыбнулся: – Ну, не будем более о грустном. Я вчера так был рад увидеть всех наших на царском пиру. Но больше мне понравилось общаться с вами со всеми после царского пира здесь, в нашем посольстве.

– А как были рады наши братья встретиться с вами! – с жаром воскликнул Антонио. – Если так дело пойдёт и дальше, то скоро по всей стране мы сможем здесь открыть свои коллегии и академии и проповедовать истинные ценности.

– Да, усилить католическую веру в этой огромной стране – наша большая мечта, – мечтательно вздохнул посланник и добавил: – Основная сейчас задача для всех вас, живущих здесь – показывать местному народу праведность и привлекательность католических постулатов.

– Согласен, Ваше Святейшество, – серьёзно ответил Антонио. – Мы будем стараться изо всех наших сил.

В это время опять постучали в дверь и молчаливо улыбающийся юный Себастьян, приоткрыв створку двери, жестом пригласил кого-то войти. На пороге появилась с улыбкой на губах цветущая графиня Терницкая.

– Я так хотела увидеть вас вновь, Ваше Святейшество, перед вашим отъездом, – она присела на одно колено около кресла посланника Папы и прикоснулись свежими губами к его сухой руке. – Надеюсь, что вы простите мне эту смелость.

– Ох, и хитра же ты, Агнешка, – усмехнулся Антонио. – Никогда своего не упустишь. Интересно, и чего ты будешь выпрашивать сегодня у Его Святейшества?

– Не ссорьтесь, дети мои, – довольно улыбнулся посланник папы Лоренцо Романо. – Не представляете себе, как я был рад вас всех увидеть. Вы же наша главная надежда в этой стране. Будьте очень осторожны и предусмотрительны. Непредсказуемость русского царя и его людей может привести к непоправимым последствиям.

– Это правда, – неожиданно звонко рассмеялась графиня Терницкая. – Как вспомню их лица, когда они увидели необычный танец Антонио и крестника Учителя – так сразу смех разбирает. Да и наши, что приехали с других провинций Руси, были сильно удивлены. Хорошо хоть здесь им потом всё объяснили. Вот славно повеселились!

– Но ты-то, Агнешка, сразу же всё поняла, – бархатно рассмеялся Антонио.

– Так я по коллегии помню, как вы с крестником Учителя ещё мальчишками всякие шутки вытворяли, что потом всех нас из-за вас заставляли дополнительные уроки делать по живописи и танцам. А вчера, как увидела, что они в танце стали изображать, так едва от смеха удержалась. Думала, лопну от напряжения, – продолжала заливисто смеяться графиня Терницкая.

– Да уж, повеселили вы публику вчера, – добродушно рассмеялся посланник Папы. – Но впредь всё-таки будьте очень аккуратны и берегите друг друга. Нас пока всего чуть более двух тысяч человек, и каждый из вас нам очень дорог. Ваша деятельность в этой стране поможет нашему обществу превратиться в большую и очень важную силу.

Глава 11

Тем временем озабоченный дьяк Лаврентий опять сидел в хоромах Девичьего монастыря и, не скрывая досады, с недовольным лицом выслушивал доклады своих подчинённых. Бесцветные губы его в жиденькой рыжей бородке презрительно кривились, а костяшками пальцев правой кисти он выбивал нетерпеливую дробь по чисто выскобленному деревянному столу:

– Ну, что ты там мямлишь?! Говори скорее – признался этот охранник в совершённом злодеянии? – тонким фальцетом прикрикнул он на стоявшего перед ним дьячка Трифона Разлогова.

– Ох, дьяк Лаврентий! Признаться-то он признался, но только сразу помер после третьей пытки-то, – с досадой почесал тот в затылке.

– Так можно докладывать Великому государю, что злодей пойман и во всём уже повинился или нет? – упёрся в него рассерженным взором дьяк Лаврентий.

– Доложить, конечно, можно. Только ведь, дьяк Лаврентий, ты сам понимаешь, что под такими пытками в чём угодно признаешься, – пожал плечами дьячок Трифон.

– А что, по-бережному нельзя было, что ли, пытать этого стражника?

– Это как? – недоумённо посмотрел на дьяка Лаврентия дьячок Трифон. – Так он тогда и не признался бы.

– Эх, – вздохнул раздосадованный дьяк Лаврентий и, пожевав свои сухие губы, покачал головой: – Уже трое стражников из тех, что стояли на страже в ту ночь, померли после пыток, а толку ни на грош. За что только вам жалованье казна платит?

– Так ты же, дьяк Лаврентий, сам всё видел! В погребе-то этом аж даже стены были кровью залиты. Мои молодцы там всё обыскали да во все места позаглядывали. И девиц мёртвых этих пока с кола снимали, всех пообщупывали. И главное, никто ничего в тот вечер не видел! Как они туда зашли, чего им ночью там понадобилось? Да и посторонних никого не было! Через мост, да ворота кто проходил в тот день – так они все в книге у сторожевых записаны, – развёл руками дьячок Трифон.

– Выходит, что кто-то из своих девиц порешил, – подперев рукой подбородок, задумчиво произнёс дьяк Лаврентий. – И с чего бы это вдруг? Столько лет уже монастырь этот стоит, все друг друга знают. И на тебе… Дай-ка мне, Трифон, имена всех тех людишек, что объявились на проживание при монастыре за последний год.

– Послушниц?

– Всех: и послушниц, и прихожанок, что на послушании здесь по хозяйству трудятся, и певчих… короче, давай имена всех вновь пришедших в этом году независимо от полу и чина, – дьяк Лаврентий гулко хлопнул ладонью по столу и поморщился.

– Пытать их станем? – осторожно спросил у него дьячок Трифон.

– Коли будет нужда, то и станем, – бросил ему дьяк Лаврентий.

– Ну, так я, может, у охранников на воротах записные книги возьму, да принесу их сюда. Они-то как раз всех записывают, кто в монастырь ходит и зачем.

– Про книги это ты вовремя вспомнил, – нехотя согласился дьяк Лаврентий. – А имена вновь объявившихся здесь людишек за год возьми-ка ты у экономки монастыря. Она-то уж точно знает, кто и когда поселился в монастыре. Пошёл вон скорее.

– Бегу-бегу, дьяк Лаврентий, – спохватился тот и, подбирая полы длинного кафтана, ринулся из комнаты прочь.

Дьяк Лаврентий встал и, подойдя к зарешечённому окну, посмотрел на залитый летним солнцем двор. Там продолжалась обычная монастырская жизнь, и тёмная одежда монахинь была разбавлена разноцветьем кафтанов его подчинённых из Разбойного приказа.

«Да, это тебе не фунт изюму», – неожиданно подумал он. – «Если по быстрому найти злодеев не удастся, то придётся всю вину на стражников возложить. Митрополит Филипп это дело без внимания не оставит. Начнёт Великому государю каждый день настроение портить, кляузы строчить да упрекать в бездействии и излишней жестокости. И так Великий государь уже на него волком смотрит, встреч с ним избегает. А мне от обоих сейчас доставаться будет, если я этих нелюдей быстро не отыщу. Только никак не получается даже мне понять, какие такие твари посмели эдакое в царском монастыре учудить! И за что? Вот ведь незадача какая!»

Он опять вернулся к столу, взял стоявший на подносе фарфоровый кувшин и, налив в серебряную чашку тепловатого сбитня, крупным глотками шумно выпил его. Оттерев тыльной стороной ладони мокрые губы, поставил чашку обратно на поднос и вздохнул: «Ну что же, нечего делать – придётся и мне сейчас этого скомороха заставить на себя поработать. Что ни говори, а убийство дочери боярина Скобелева он быстро разведал. Правда, Светозар Алексеевич-то потом признался, что убийца сумел сбежать с его двора, порешив троих ратников. Но это уже он сам виноват, что не доглядел за ним . Вон мои люди до сих пор его сыскать не могут ».