Читать книгу 160 шагов до Лео - Соль Астров - Страница 1

Глава 1. Незавершенная сделка

Январь, 2000-е, Тоскана, Италия

– Синьорина, пристегните ремни, мы идем на посадку, – открыв глаза, я увидела улыбчивое лицо стюардессы в зеленом пиджаке и пестром фуларде. – В те дни, когда шалит Этна, турбулентность повышается.

– Разве мы на Сицилии? – удивилась я, ведь о моей рассеянности ходили легенды. Однажды вместо Рима, я оказалась среди пассажиров улетающих в Париж, а отправившись к могиле Нерона очутилась с группой туристов в Колизее.

– Нет, и облака с пеплом еще, слава Богу, не долетели до Флоренции, но лучше предостеречься. Впрочем, я на Сицилию не против махнуть. Когда очень хочется, то можно всегда!– подмигнула мне девушка. – Мне, например, очень хочется, чтобы к нам в город «Девушку с васильками» привезли. Она, кстати, очень на вас похожа.

Я пожала плечами, чтобы не съязвить, что “Девушка с васильками” сейчас это самая последняя из моих проблем, хотя… Странно, что уже несколько раз на протяжении своей тридцативосьмилетней жизни слышу о ней и это, вероятно, уже о чем-то говорит. Но о чем, я пока не понимаю. Уж не тестирует ли меня кто-то свыше, насколько я осталась все той же Ассолью, которая ждет на берегу своего Грея под алыми парусами? Или я уже настолько обросла новыми страхами, что даже банальное извержение Этны приняла за плохой знак?

Что касается девушки, ожидающей на берегу свой корабль, то где-то в глубине я все еще надеялась на встречу. У каждого человека есть свой алгоритм встречи с родственной душой, и отличается он лишь количеством шагов до цели.

Первый шаг моего алгоритма начал свой отчет в тот самый вечер, в который мы собрались за столом пить чай. Дед, воспользовавшись маминым отсутствием, включил телевизор, по которому транслировали песенный фестиваль в Сан Ремо. Будь с нами в тот вечер мама, никакой Италии нам бы не видать. Но где-то было написано, чтобы ее задержали на работе, а на сцену тем временем вышел ведущий интеллигентного вида и породы Евгения Кочергина. Он пригласил трех ребят, двое из которых держали в руках гитары. Когда крупным планом показали третьего, я чуть не проглотила ложку вместе с клубничным вареньем! Как там говорится: “мой ангел, мой Бог” и моя бессонная ночь на долгое время! Уже прошло столько лет, а я до сих пор не могу подобрать слов, чтобы описать, что на самом деле происходило со мной, когда из его чувственного рта потекло нежно-страдающее бархатное пение. Я прибавила звук, закрыла глаза и закачалась в такт музыке, не обращая внимания ни на отца, ни на деда. Мелодия несла меня к нему и я почувствовала возбуждающий запах его каштановых волос, спадающих на сильные, широкие плечи под тонкой белой рубашкой, тепло тела, я даже задвигала в воздухе кистями по его изгибам. Этот полет чувств длился до тех пор, пока сзади я не услышала голос мамы, от чего даже вздрогнула:

– Что это вы за концертный зал устроили? Ассоль, ты помнишь, что завтра у тебя репетитор по математике?

Я открыла глаза и раздраженно кивнула. Зачем же так! Как ей объяснить, что сейчас со мной происходит? Вряд ли меня поймет та, для которой сапоги и цветы с конфетами важнее, чем стихи, которые ей сочинял папа. Я снова уткнулась в телевизор, но мой герой закончил свое выступление, и ему на смену выбежала тоненькая, как “доска – два соска”, загорелая блондинка, призывающая публику сексуальным “dai!dai!” ей аплодировать.

Я разочарованно посмотрела на нее. Нет, она была хороша, даже слишком: блестящее чешуйчатое платье сидело на ней как влитое и открывало длинные ноги на высоких каблуках. Всем своим видом она напоминала, о том, что по сравнению с ней выгляжу я как очкарик с толстыми ногами и небольшой грудью. Вся моя жизнь укладывалась в коробки с пирожными, что я дарила близким и знакомым, потому что это приносило мне удовольствие намного бòльшее, чем занятия по математике и физике, за которые всегда так переживала мать. А ведь ей даже дед как-то сказал: “Смотри-ка, а гены у нашей Ассольки, как у той госпожи кондитерской, мать её!” Утешало лишь одно: в фантазиях я свободна от своих комплексов и могу мечтать сколько угодно и о ком хочу!

Дед переключил телевизор на новости, папа ушел на кухню подогревать маме вчерашний, сваренный бабой Нюрой борщ. Меня же настолько переполняли чувства, что необходимо было прямо сейчас ими поделиться. Я взяла телефон, перетащила его в свою комнату, тихо закрыла дверь и набрала номер.

– Анька, я его встретила! Он существует! – завизжала в трубку. – Он такой… такой! Ты вообще видела Сан Ремо?

– Фасолина, давай теперь без эмоций. Кто он? – что-то жуя ответила она.

Моя подруга и одноклассница всегда была мозгом в нашей двойке, а я – ее розовыми очками. Поэтому Аньке легко удавалось бросать ледяные кубики рассудка в мои горячие коктейли чувств.

– Леонардо! Леонардо и … еще какая-то группа. Чертики, даже не запомнила названия! Ну послушай, Леонардо – это ведь так красиво, а? А как он поет! Не дослушав моих ванильно-карамельных откровений, она, причмокивая, прокомментировала:

– Фасолина, напоминаю. Он иностранец, а ты живешь в Средней Азии. Нет, может, конечно, тебе повезет больше, чем моему отцу. Ему уже, между прочим, пятый раз отказали с визой в американском посольстве. Как же глупо влюбиться в кого-то по телику. Тем более, в поющего иностранца-романтика. Ты помнишь, почему твоя мать вышла замуж за отца?

– Потому, что он подарил ей сапоги, – пробурчала я.

– Во-о-от. Шансы у тебя маленькие, даже если маманя твоя помирится с бабушкой.

– Какой там! – испугалась я так, что решила сменить тему разговора, ибо слышала, как мама твердо сказала деду, что о своей матери она ничего слышать не хочет. – Кстати, у родичей осенью розовая свадьба.

– Бабка, небось, посылочку по случаю пришлет?

– Может, но мать даже ключи от почтового ящика у деда забрала. И дома мораторий на все итальянское.

– Категоричная, блин, а жаль. А я вот так хочу за границу! Отец снова документы в посольство подал. Так, что, держи за нас кулаки.

Я пожала плечами, ибо не представляла, как можно уехать в неизвестную страну, где говорят на непонятном языке и жить какой-то чужой жизнью.

– Ну вот скажи, какой толк от Мерседеса в этом кишлаке? – продолжала умничать подруга.

– Ну не знаю. Любая неизвестность – это страшно. И мать говорит, что синица в руках всегда лучше, чем неиспробованный журавль. Этот журавль с волшебным голосом манил еще долго. Вот только в голове не укладывалось, как я могла оставить родителей, свою подругу Аньку и хобби по изготовлению коробок с пирожными. Зато папа вскоре подарил мне плакат с фрагментом фестиваля и теперь Леонардо жил вместе со мной в одной комнате и даже пел из кассетного проигрывателя, а я нежно гладила холодное изображение на двери и целовала.

***

Несмотря на яркое полуденное солнце, выходя из аэропорта, я почувствовала разочарование. Все снова пошло не так! А я ведь была уверена, что вернусь с подписанными документами на продажу кондитерской. Прости, бабуля, но доходной твою кондитерскую больше назвать не могу. Наоборот, в последнее время я умудрилась влезть в новый кредит на холодильные камеры. Да, бизнесмен из меня никудышный. Благо риелтор из Швейцарии, как только я поместила на сайте информацию о продаже кондитерской, заинтересовался объектом, даже пообещал помочь с открытием счета в швейцарском банке и получать с него чуть меньше двух процентов в год. Но по прилету в Цюрих покупатель куда-то неожиданно слился. Риелтор со смешной фамилией Рильке и сильным акцентом долго извинялся за то, что клиент попросил подождать, хотя все еще готов купить у меня бабушкину кондитерскую.

Пора бы уже и привыкнуть, что в моей жизни все складывается не так, как хотелось бы. Я снова не смогу погасить долги по кондитерской и мне придется продолжать усердно работать и отложить желание стать матерью. Сколько бы я не искала способы набраться смелости и пересечь океан, я все дальше удалялась от берега, не понимая, куда мне дальше плыть.

Таксист высадил меня напротив дома. Я рассчиталась, захлопнула дверцу и мой взгляд упал на соседний с бабушкиным забор. В космах некогда ухоженной травы пестрели редкие цветки шиповника. Большая пальма у входа во двор наполовину пожухла. Растения умирают, когда лишаются заботы хозяев. Темная эбеновая дверь, белая лестница к ней, статуя нимфы, гипсовых ляжек которой нежно касался Леонардо, заставляя меня краснеть. Где ты сейчас? Алекса после гибели отца Энцо так и не нашли. Ходят слухи, что он пропал без вести. Рита уехала к племяннице и теперь живет в где-то в Лигурии. Ничего не известно лишь о Лео.

Я приблизилась к нашим воротам, щелкнула затвором и направилась к дому мимо посаженных бабушкиными заботливыми руками цветов. Погладила их пестрые соцветия, еще раз оглянулась на умирающую пальму, будто ожидая, что из-за нее мне вот-вот улыбнется он.

Порывшись в сумочке, достала ключи, отворила дверь и из дома пахнуло табаком и цветами апельсина, как и двадцать лет назад, когда я впервые вошла сюда. У меня сжалось сердце: что же я натворила! Предала тех, кого любила. Бабушка-то сдержала свое обещание, а я – нет! Променяла ее на Энцо!

Побросав вещи на диван, побежала наверх. Набрала ванну, добавила в воду ароматическую соль. Где-то прочла, что она помогает вычистить негатив, расслабиться и отпустить навязчивые мысли. Чего-то не хватает? Точно! “Истина в вине!” Я спустилась в холл, достала из шкафа бутылку красного Брунелло ди Монтальчино, налила и вместе с фужером снова вернулась в ванную, поставила его на мраморный бортик и зажгла свечи. Раздеваясь, любовалась отблесками света в вине и, погрузившись в ванну по самую шею, жадно вдыхала запах лаванды. Поможет ли он вернуть душевное спокойствие? Закрыла глаза. Он снова снился мне этой ночью. Улыбался, накручивая вокруг пальца василек. Но совсем скоро цветок превратился в кольцо, подаренное бабушкой, и этот факт почему-то привел в его в бешенство. Я испугалась, что он убьет меня и проснулась. Как бы он отреагировал, если бы увидел обручальное кольцо, надетое на безымянный палец его другом? Хотя что это меняет, если он так и не появился в моей жизни с того самого вечера. Даже ни разу мне не написал!

Я черпала воду и тоненькой струйкой лила ее на лицо, шею, плечи, испытывая наслаждение от того, что у меня наконец появилось время на себя. В звуках всплесков послышались слова бабушки, которые она как-то сказала, нанося ночной крем на лицо:

“Слышишь, никому и никогда не давай себя в обиду! Золушка в наши времена не возвращается мести пол и мыть посуду. Она ищет то, что делает ее счастливой”.

– Тебе легко говорить! – с укором сказала я и с головой погрузилась в воду. Когда вынырнула, меня накрыло чувство безысходности и я разрыдалась. Плакала долго и горько. Я осталась совершенно одна! А я так этого боялась! И если отца с матерью и Леонардо унес злой рок, то бабушку и ребенка я потеряла по своей вине.

Я вылезла из ванной и взяла большое махровое полотенце с полки. Оно еще пахло марсельским мылом и амброй, которые так любила бабушка Сандра. С него упал мне на грудь сухой лепесток василька. Может, это знак? И тут промелькнуло: я знаю, где искать прощение! Быстро высушив волосы, оделась, взяла сумочку, щелкнула замком и побежала по дождливому тротуару к центру.

Впереди показался белый ажурный мрамор церкви. Одинокий колокольный звон с длинными паузами навевал печаль. Как и в тот день, когда Сандру везли на отпевание, траурный кортеж из серебристого катафалка и толпы в черном следовал в сторону кладбища. Муж так и не сообщил, что звонила Беата, верная бабушкина помощница, пока я с утра и до поздней ночи зарабатывала на кредит. “Я забыл…” Будто мне звонили с тем, чтобы узнать, как у меня дела. Когда я, наконец, к ней пришла, было уже слишком поздно.

Мы с ней ни разу не говорили об отношении к Богу. Хотела ли она, чтобы ее отпевали в католическом храме? А быть похороненной в этой стране? Что испытывала, когда отходила ее душа? Урна с ее прахом до сих пор хранилась в ячейке на кладбище. Я так и не нашла, где его развеять, ибо была уверена, что найди я это идеальное место, бабушка бы меня простила. Ведь она любила лучшие рестораны, самую вкусную еду, самое благородное вино. Осталось найти тот самый красивый уголок, где танцуют влюбленные дельфины, куда Леонардо меня так и не отвез.

Свернув за угол, я увидела статую какого-то святого, который большой каменной рукой указывал на обнаженные стопы. Может, это и есть мученик Леонардо? Чертики! Живу в городе двадцать лет, а до сих пор не знаю его истории! Я пожала плечами и шмыгнула в темноту дверного проема.

Внутри было пусто и пахло сыростью, смешанной с ладаном. Кое-где горели лампадки. Три романских нефа соединялись большими арками с колоннами из зеленого змеевика. Слева возвышалась элегантная кафедра из белого мрамора с тонкой чашеобразной формой, украшенной сфинксами. В центре собора в таком же стиле я увидела алтарь, над которым на фоне витражных икон с изображением жития какого-то святого распластался большой деревянный крест с распятием. Преобладание василькового, белого и пурпурных тонов в витраже придавало собору особо торжественный и киношный вид.

В глубине, сбоку от алтаря, я заметила темную фигуру. Она поправляла цветы в вазе, потом протирала иконы и статуи, замирая, будто любовалась ими.

Я вздохнула и села на свежевыкрашенную скамью. Запах прополиса и лака щекотал ноздри, а неспешные шаги отдавались эхом, когда фигура перемещалась от иконы к иконе.

«Священник», – мелькнуло у меня в голове. «Господи, как же хочется освободиться! Сбросить этот камень с души!»

Я подбирала слова к “Отче наш”, которым учил дед, то путалась, то запиналась, пока моим вниманием не овладели, наконец, размеренные, словно дирижерские взмахи кистей мужчины. Он протирал икону, затихал перед ней и, склонив голову, что-то шептал, потом переходил к следующей. Выходит, священники тоже просят о своем.

Когда он подошел ближе, я смогла разглядеть его седую бороду, темный костюм и белый шарф вокруг шеи.

Я очень редко бывала здесь и то лишь для того, чтобы побыть в одиночестве и отдохнуть от суеты. Богу уже давно не было дела до меня.

Вдруг из груди вырвалось:

– Отец наш небесный, прости за бабушку! – хотя голос дрожал, слова прозвучали достаточно громко. Мужчина остановился и посмотрел в мою сторону.

Но мне уже было все равно. Поискав глазами икону Богородицы, я подошла и приложила к ней ладонь. Двадцать лет пронеслись как несколько мгновений. Боль потерь сдавила грудь так, что я всхлипнула. Больше не было сил сдерживаться и слезы потекли по щекам. Я порылась в сумочке, но салфеток так не нашла. Тогда вытерла слезы кулаками, как в детстве. Когда я немного успокоилась, за спиной послышался вздох. Я обернулась.

Тот, кого я приняла за священника, уже обтирал иконы совсем рядом. Я заметила у его ног корзину, а в ней моющие средства и рулон бумажных полотенец. Мне бы сейчас они пришлись кстати, чтобы осушить слезы. Он будто прочитал мои мысли, оторвал лист от рулона и молча протянул мне. Этот взгляд! Даже в темноте казалось, что он светился состраданием и любовью, которые вселяли надежду. Ту самую надежду, которую я испытывала в детстве при виде Деда Мороза. Мне не надо было ему писать никаких писем, он и так исполнял мои желания. Жаль, что с годами это случалось все реже и реже.

Он подождал, пока я высморкаюсь и вытру слезы, довольно улыбнулся и вернулся к своей корзинке. Достал из нее флакон, чтобы подлить жидкость в лампаду у иконы Богородицы, потом подошел к картине с табличкой “Via Crucis1” и не оборачиваясь, громко сказал:

– Мы всегда в его объятиях, – у него был теплый баритон, который я где-то слышала. Конечно! Это ведь его приход. Здесь и слышала.

– Наши с ним отношения так и не сложились, – вздохнула я и шмыгнула носом. – Он всегда бросает меня, – я вытерла запоздалую слезу.

– Он никого не бросает! И сейчас рядом с нами, – священник— Дед Мороз обернулся и приложил руку к груди, сделав паузу. Потом принялся протирать икону.

– В моей жизни очень много потерь.

– Самые большие испытания он бережет для избранных.

– Я не хочу!

– Нас никто не спрашивает. С очищенной душой даже отпетый негодяй становится человеком…

Потом он отставил корзину в сторону, присел рядом, скрестил руки и продолжил:

– Тоже люблю бывать наедине с Господом, так, чтобы без посредников, – он неожиданно заулыбался, но потом стал серьезнее:

– У меня есть молитвы по любому случаю. Собственно, каждый раз, когда я сюда прихожу, сочиняю себе хотя бы одну.

– Тогда дайте мне ту, которая избавит меня от вины!

– У тебя нет вины. Это опыт. И нет ничего плохого в том, чтобы повторять ошибки.

– А жить с тем, которого не любишь, это опыт? А не искать того, кого не можешь забыть?

– Ты слишком рано жаждешь получить ответы. Я вот, так и не нашел их, – мы встретились с ним взглядами и я обратила внимание, что его глаза мне знакомы. Но откуда? Дед Мороз! У всех дед морозов они такие! Им можно верить.

– Тебе кажется, это именно то, что сейчас нужно, а потом появляется тот человек, без которого не можешь дышать, и ты ведешь себя глупо! – он снова достал из корзины полотенце. Оставшись недовольным результатом своего труда, еще раз протер “Via Crucis” и добавил: – Счастье приходит и уходит. Но именно трудности дают нам понять, что по-настоящему является важным в жизни.

– Нет, в моем случае как раз все наоборот!

Он снова засмеялся, но глаза при этом остались печальными:

– Все равно качалка! То вверх, то вниз. На то она и жизнь. Все, что ты можешь сделать, это просто продолжать ее жить.

Он ушел вглубь алтаря, свернул налево и исчез в двери с табличкой “служебное помещение”.

Да уж. Что есть моя жизнь? Взлеты и падения. “То вверх, то вниз”. Я уже столько раз падала, что пора бы и начать подниматься. Я вышла из церкви и направилась в сторону площади. Слева когда-то был магазин Бенеттон, над которым теперь красовалась большая вывеска “Лакосте” с зеленым крокодильчиком. Надо же! Зеленый цвет и в Италии он связан с надеждой. Он напомнил мне о той девушке во мне, которая умела мечтать и надеяться, что даже если в моей жизни что-то идет не так, цель алгоритма привести меня к счастливому концу.

Кивнув зеленому крокодильчику, я пошла в сторону кондитерской. Отступать некуда и нужно как-то сказать Лее и Антонио, что я решила продать кондитерскую. Хотя с тех пор, как я была вынуждена уволить Пабло, студента из Бразилии, который приходил помогать нам на выходных, уверена, что они о чем-то догадываются. В конце концов, Энн права: если единственный источник средств к существованию приносит больше долгов, чем прибыли, то его пора продать. Конечно, Сандра бы этому не обрадовалась. Но жить в этом мире и решать проблемы теперь приходится мне.

На другой стороне улицы я заметила светловолосую девушку. Когда я перешла дорогу, закуталась посильнее в шарф, увидев ее землисто-фиолетовые стопы в сланцах. Такого же цвета пальцами она сжимала металлическую банку. Холодный январский ветер трепал спутанные светлые волосы до плеч и длинную пеструю юбку:

– Синьора, скоро праздник любви. Подайте, ради Бога! Я помолюсь за ваше счастье!

Я наклонилась над банкой, чтобы бросить монету:

– Только хорошо помолись! Я хочу наладить свою жизнь!

Я заметила, что она не сводит глаз с цепочки с кулоном из жемчуга, бабушкиного подарка. Я потрогала его и спрятала под шарф. Была ли она еще жива, если бы я не вышла за Энцо?

Потеряла бы я ребенка, если бы он был со мной в тот день?

Мои размышления прервал вибрирующий в сумке телефон. Раздосадованный голос Леи взывал к спасению:

– Ассоль! Нужно, чтобы ты вернулась! Срочно! Это катастрофа!

– Что случилось?

– Не телефонный разговор! Ждем.