Отрывок из книги
Изучая трагическую историю нашего народа, и своего рода, я всегда с удивлением и неким благоговением пытался понять, а почему мои предки остались среди живых? Ведь слушая рассказы очевидцев о гражданской войне, о страшном голодоморе, о Великой Отечественной войне, понимаешь: шансов выжить было ничтожно мало. Практически не было шансов. И я уже чуть было не склонился к мысли, что случай и удача всему голова, но однажды, совершенна случайно, спросил об этом свою бабушку. Так, просто спросил, не надеясь на ответ – а что могла знать об этом безграмотная женщина!? Тем более что в голове ее, за долгие годы, перепутались в невообразимом порядке и события и люди.
– Ну вот… А я все думаю: когда же ты меня об этом спросишь? А то все ищешь где-то… Шансов у нас, действительно никаких не было. В гражданскую то петлюровцы, было, резню устроили, то Буденный село поджог…
.....
– Да, коров тогда оставляли добровольцам. Только толку от той коровы – кормить-то нечем. Разве что под нож?
– Многие так и сделали. Но мясо, без хлеба – это не пища. Все, кто так делал, помирали. Умирали и те, кто ел падаль, или людей. Они ставали похожие на зверей – полностью теряли человеческое подобие, глаза уходили под лоб, вместо ногтей – когти отрастали…, не дай Бог тебе это увидеть. А я всегда молилась Богу так: дай мне мудрости правильно поступать, и не дай мне увидеть смерти своих детей. Со мной, Господи, можешь делать что хочешь, только к детям моим смерть не подпускай. Иначе я буду плакать тебе всю вечность… Так оно и было. Будь-то бы, кто меня за руку вел. Корову мы до весны докормили соломой с крыши, осокой с болота. Весной, когда уже все зазеленело, трудней всего было – умирали люди, как мухи. Казалось бы: только день еще протяни и дальше будет уже лучше. Многие этого дня не пережили. А у меня корова была. Раз в сутки ее доила и молока-то не больше литра, а все же выжили. Только я так понимаю: корова здесь ни причем. Главное было в том, что я сумела отдать, и один раз, и другой, и третий – то самое ценное, что у меня было. Один раз коней отдала – корова осталась, другой раз… Ми ведь, кроме того, что были голодные, еще и работали в поле – свеклу пололи. Вывезут нас на поле – там день просидим, а вечером назад. Назад не все ехали – многие там и умирали. Работники… Мы-то ведь не на работу ехали – в поле вывозил колхоз обед, какую-то бурду жиденькую. Не каждый день вывозил, но для многих, то было все, чем они могли подкрепиться. Ездила на поле и Мария К. и не одна, а со своим первенцем Ефимом. Было ему тогда года три-четыре, а на вид, так, не больше двух – одни кости да кожа, и живот, как барабан. Одного дня прождали обеда часов до четырех – ясно, уже не привезут, стали расходиться, прятаться одна от другой – если что у кого было поесть, так ни с кем не делились, каждый свое втихомолку жевал. А у меня тогда молока целая четвертушка была. Я каждый день корову подою, себе четвертушку налью, а остальное между детьми и мужем разделю. Кто подобного не пережил, то ему трудно понять какое у меня богатство было. Так вот: я к одной копне прошлогодней пошла, а Мария к другой, к своему Ефиму. А что ей там было делать с пустой миской? Смотрю: она ко мне направилась, быстро так идет, сколько есть сил. Я молоко спрятала и вид на себя такой напустила: нет у меня ничего, а если и есть, то я тебе не дам. Мария, это еще с полдороги поняла, а все равно идет. Только тише уже. Может, надеялась отобрать у меня, что было, силой. Но это ей вряд ли удалось бы. Сил-то у нее не было – одна надежда в спину толкала. Пришла, стала напротив, говорит: «Умирает мой Ефим. Пошла от него, не могу смотреть». А глаза смотрят, не мигая, и кричат: «Дай. Я же знаю: у тебя что-то есть. Дай». Отдала я ей то молоко. Очень я не хотела, а почему-то отдала. Она горлышко рукой закрыла, а сверху еще и платок с плеч накинула – боялась, наверное, чтобы самой не выпить и, шатаясь, пошла к своему Ефиму. А я сидела и плакала. Мне было обидно и очень жалко себя. Ну не умер он сегодня – умрет завтра, а я теперь целые сутки должна терпеть. Я плакала за той четвертушкой молока, больше, чем дед за лошадьми. Но Ефим, видишь, не умер. У него теперь внуков и правнуков, полсела. И наших не меньше, вот только разъехались все…
.....
