Читать книгу Мангуп - Станислав Олегович Иродов - Страница 1

Плечом к плечу стояли воины Феодоро на стене Константинополя, последней из трёх, самой высокой, но уже полуразрушенной стене погибающего города.

Хлестали стрелы по тяжёлым доспехам, рикошетя в голубое небо. Иногда лохаг Теодорик Вельц ощущал удары свинцовых пуль о панцирь, и с досадой думал, что опять придётся выбивать вмятины молотком после вечерней молитвы. На его кирасе уже были две пробоины, но поддоспешник с кольчугой останавливали пули. Пока всё обходилось благополучно.

Сегодня турки лезли особенно настойчиво. И когда внизу под стеной появились белые войлочные шапки янычар, Теодорик понял, что настал решительный момент.

Вперёд под бой барабанов выдвинулись элитные штурмовые подразделения серден-гечти, – «рискующие головой». Они были полностью закованы в доспехи, поэтому, их называли зырхли неферами, или «солдатами в броне». Их командир серденгечти ага держал знамя – туг из конского хвоста.

Били барабаны. Длинные лестницы со стуком упали на край стены, и по ним рванулись вверх мощные воины, совсем не похожие на худосочных турок. Сыны христиан, прославленные бойцы турецкого султана, непревзойдённые янычары устремились к победе. Они не кричали уже, ставшее привычным, «Аллах Акбар!», а шли в бой молча, но профессионализм чувствовался в каждом движении сильных, тренированных тел.

Начался последний, самый кровавый, самый безнадёжный бой в истории Великого Города. Лестницы падали на стену одна возле другой, и на каждой из них густыми гроздьями повисали янычары. Воины Теодорика разили их сверху тяжёлыми алебардами, мечами, но некоторым янычарам удавалось подняться на гребень стены, вступить в бой на короткой дистанции, где они своим мастерством, отточенным за многие годы тренировок и боёв, превосходили всех на Земле.

Теодорик сражался рядом с другом детства Спаи Ильёй. По левую руку от него стоял закованный в доспехи дальний родственник Ботман Мимир.

Бой шёл уже несколько часов. Всё больше ударов пропускали феодориты. Боевые доспехи спасали от травм, но так не могло продолжаться долго. Даже Теодорик, огромного роста, мощный двадцатилетний гот, чувствовал, что немеет правая рука, теряется быстрота и точность удара. Тогда он переложил меч в левую руку, а в правую взял приготовленную заранее тяжёлую булаву – шестигранный сидерорабдион. Один раз махнуть правой было легче, чем постоянно ею сражаться. В левой руке меч не столь изыскано ловок, но выбора не было.

После лёгких побед над обычными турками, бой с янычарами стал настоящим испытанием. Тео видел, как пал один, потом другой его воин, а в образовавшуюся брешь устремились янычары. И тогда его захлестнула ярость: глаза налились кровью, он зарычал, как загнанный зверь. Силы вернулись к нему. Он обрушил сидерорабдион на голову янычара, слишком широко замахнувшегося саблей, но уже летело на него справа лезвие сабли другого янычара. Тео не успевал защититься булавой, мечом, и тогда он прочными стальными наручнями – паникелиями правой руки отбил удар турецкой сабли, пустив её вскользь, а мечом ударил по шее нападавшего, так что голова турка повисла на разрубленной кольчуге.

Тело врага упало вниз со стены, как тяжёлый мешок, увлекая за собой ещё одного поднимавшегося по лестнице янычара.

С башни сбежали на стену четверо стрелков – феодоритов. В упор из тяжёлых арбалетов – цангров они стали расстреливать янычар, сумевших подняться на стену, и вскоре отряду Теодорика удалось сбросить со стены всех прорвавшихся врагов.

– Смотри, Тео, они уходят,– закричал с удивлением Спаи Илья, показывая пальцем на янычар.

Действительно, янычары спрыгивали с лестниц, собирались в отряды и уходили. Скорым маршем они направлялись вдоль стены к воротам святого Романа, где держал оборону протостратор Константинополя Джованни Джюстиниани.

По команде Теодорика, полупустые лестницы одна за другой были сброшены вниз длинными шестами. Вместе с лестницами падали с высоты на землю те янычары, которые ещё не успели спуститься.

И вдруг, все услышали жуткий крик, вырвавшийся из десятков тысяч глоток. Он наваливался, как удушливая волна, а его слова были неясны, словно это были и не слова вовсе, а лишь несмолкаемый, пронзительный вой, переходящий в стон. Животный вопль, полный смертельного ужаса.

И феодориты поняли, впитали в себя страшный смысл этого стона:

«ГОРОД ПАЛ!!!» «ГОРОД ПАЛ!!!».

Теодорик сел, поднял забрало. Его воины садились на стену рядом с ним. Впервые за всё время изнурительных боёв страх сковал их, лишил воли и надежды. Обессиленные, залитые липкой кровью с ног до головы, они уже не могли говорить, а лишь сидели, лежали и смотрели пустыми глазами в весеннее голубое небо. Но постепенно страх уходил, силы возвращались к ним. И тогда Канделаки Фотис спросил:

– Что будем делать, лохаг?

– Пока ждать, оборонять свой участок стены и следить за развитием событий,– сказал Теодорик.

Прошло ещё какое-то время. Теодорик лежал на нагретых солнцем камнях стены, и голубое небо, синее Мраморное море вдалеке напомнили ему солнечную родину, любимую страну Дори – Феодоро. Хотелось снять с себя доспехи, пойти к морю, окунуться в его освежающую синеву.

– Лохаг, кажется, в городе османы,– сказал беспокойный Канделаки, чья излишняя разговорчивость иногда раздражала Теодорика.

Воины вскочили. Действительно, сверху было видно, как по улицам города бегают турки. Они останавливались возле богатых домов, закрепляли какие-то тряпки на палках с нарисованными на них значками возле ворот, а потом врывались внутрь. И тогда из домов слышались крики, рыдания женщин.

Кое-где начались пожары. С соседнего участка стены побежали вниз греки, по пути срывая с себя доспехи.

– Так! Всё! Наша миссия окончена! Отряду построиться у подножья башни,– приказал Теодорик, и стал спускаться со стены вниз по каменной лестнице.

Они шли по захваченному врагом городу. Лошади тащили два воза с ранеными. Залитые кровью доспехи воинов не сверкали на солнце, а лишь кроваво поблёскивали. И намёк на неудержимую ярость был в обнажённых, опущенных мечах. Но турки на улицах делали вид, что не замечают неприятельский вооружённый отряд. Они были заняты грабежом. Так им обещал Мехмед.

Султан выполнил обещание, и теперь всё добро, все жители Константинополя принадлежали им, победителям. Окна и двери домов были распахнуты, и из них доносились ужасающие крики. На улицах грудами лежали растерзанные тела людей, а их кровь ручьями стекала по мостовым.

Внезапно, из ворот богатого дома выбежала молодая девушка в разорванном платье и бросилась к отряду феодоритов. За ней из ворот выскочили трое турок. Девушка, подбежав к Теодорику, схватила его за руку.

– Спаси меня, рыцарь!

Турки остановились напротив Теодорика. Их руки легли на рукояти сабель. Теодорик левой рукой отстранил девушку и опустил забрало. Его окровавленный меч чуть приподнялся над землёй, готовясь нанести ещё несколько ударов, осчастливить раем ещё три мусульманские души.

Турки, немного поколебавшись, убрали руки с эфесов сабель, как бы давая сигнал о своих мирных намерениях. И Теодорик принял сигнал, его меч снова опустился, коснулся клинком земли.

Турки повернулись, вошли в ворота, чтобы продолжать заниматься любимым делом. Никто из них не захотел рисковать жизнью ради девицы в свой самый счастливый день.

Возле порта османов ещё не было. Многотысячные толпы горожан штурмовали морские ворота и стену, чтобы прорваться к генуэзским и венецианским судам, стоящим в порту. У ворот вооружённая стража пропускала только латинян, и тех, кто с ними шёл.

– Что делать с девицей?– спросил у Теодорика Спаи Илья.

– Пусть идёт на все четыре стороны, ищет родственников,– сказал Тео.

– Мои родные убиты. Я не хочу быть рабыней в гареме. Возьми меня с собой, рыцарь,– попросила девушка.

Теодорик пожал плечами:

– Наш корабль маленький, мы не можем взять на борт всех девушек Константинополя, но раз уж так получилось, что именно тебя мы спасли от турок, то пусть будет по-твоему.

– Если бы все эти ромеи не отсиживались по домам, а пришли на стены, взяли в руки оружие, и сражались вместе с нами, туркам никогда бы не удалось овладеть городом,– сказал Спаи Илья, показывая на гигантскую толпу, собравшуюся возле портовой стены.

– Греки заслужили свою судьбу,– согласился Теодорик. – Пусть же она исполнится.

Лох феодоритов прошёл ворота и спустился к заливу. Недалеко от берега стояли огромные латинские суда двойного назначения. Отряды генуэзцев и венецианцев выходили на берег, садились в ожидавшие их лодки. Небольшой галеас феодоритов стоял почти возле самого берега. У причала Теодорика с отрядом ожидала лодка, к корме которой был привязан плот для перевозки лошадей.

Капитан галеаса, Абельмах Измир встречал Теодорика на борту.

Поздоровавшись и доложив о готовности корабля выйти в море, капитан спросил.

– У нас на борту есть свободные места. Мы можем спасти около полусотни ромеев. Как прикажешь поступить, лохаг?

– Ни одного ромея, способного держать оружие и не сражавшегося за город, на борт не брать. Возьми молодых девушек, женщин с детьми, но за их спасение пусть заплатят отцы.

Когда лодка перевезла на борт всех феодоритов, всех женщин и детей, которым хватило места, капитан скомандовал: «вёсла на воду!».

В это время огромное генуэзское судно с третьей попытки порвало подсечённую топорами заградительную цепь. Вся масса судов зашевелилась, направляясь к выходу из залива.

Плавающие в воде ромеи цеплялись за вёсла, за скользкие крутые борта, но суда были уже переполнены людьми, награбленными вещами, и редко кому из греков разрешали подняться на палубу. Особо настойчивых сбрасывали вниз баграми.

Слева по борту уплыла назад предательская генуэзская Пера, справа – полуразрушенные стены Величайшего Города Вселенной.

Над городом стояла пелена дыма от разгоравшихся пожаров.

Дул попутный ветер с Понтийского моря, и капитан галеаса приказал поднять паруса.

– Почему бы не попытаться прорваться домой, в Верхнее море?– спросил Теодорика Канделаки Фотис.

– Это невозможно. Бомбарды из Румелихисар разнесут нас в щепки. Одни мы и через Дарданеллы мимо Галлиполи не прорвёмся, но вместе с генуэзцами и венецианцами у нас есть неплохой шанс,– ответил ему Теодорик.

Впереди блестело под солнцем Мраморное море. Наконец, Теодорик оказался в своей каюте. Двое моряков помогли ему снять тяжёлый панцирь. Тео упал на кровать, отвернулся и уснул, касаясь лбом деревянной обшивки галеаса.

Проснулся Теодорик ночью, когда дудки заиграли боевую тревогу. Вышел на палубу. Светил месяц. Вошли в пролив Дарданеллы. Слева и справа кое-где горели на берегах тусклые огни костров. Капитан молился, стоя на коленях возле иконы Николая Чудотворца. Теодорик опустился на колени рядом с ним. Две лампы освещали икону, и лик Святого Николая светился, словно маленькое солнце.

Суда тихо плыли вдоль берегов Галлиполи. Вооружённые воины стояли по бортам, готовые отразить налёт турок. Все ожидали залпа турецких орудий. Но только небольшие покатые волны тихо били в борта судов.

Слабый попутный ветер наполнял паруса. Турки явно не хотели связываться с мощными западными судами, если главная битва уже выиграна. Когда галеры одна за другой стали благополучно выходить из пролива, Теодорик облегчённо перекрестился и направился к себе в каюту.

На голой палубе лежали спасённые женщины, дети. Внезапно, одна из спасённых встала и подошла к Теодорику. Он узнал девушку, которую вчера защитил от турок.

– Тебя зовут Теодорик?

– Да. А тебя?

– Моё имя Кондоиди Агния. Я дочь ночного эпарха – друнгария виглы Кондоиди Анастаса.

– Твой отец жив?

– Когда турки ворвались в город, мой отец был с кесарем Константином у ворот святого Романа. Прибежавший домой слуга сообщил, что видел, как пулей тяжело ранило протостратора Джюстиниани. Потом ушли генуэзцы, бежали ромеи, и только отец вместе с кесарем и ещё несколькими приближёнными, обнажив мечи, пошли навстречу прорвавшимся туркам. Слуга сказал, что видел, как ударами алебард турки сбили с ног Константина. Отец пытался защитить его, но упал, сражённый турецким копьём. Тогда слуга побежал домой, чтобы предупредить нас. Но мы не успели убежать. Да и куда нам было бежать? Пришли турки. Они убили брата, вставшего с мечом на их пути, потом мою мать, а я спряталась среди одежд. Но меня нашли. Я вырвалась и побежала. Дальше ты знаешь.

– Как ты здесь устроилась?– спросил Тео.

– Да вот,– она смущённо пожала плечами, придерживая рукой порванное платье, – Никак.

Тео посмотрел на голые доски палубы, на которых лежала девушка, и ему стало её жалко.

– Ладно, я уже почти выспался. Пошли, я провожу тебя в мою каюту. Поспи, а я побуду на палубе, посмотрю на звёзды.

Они спустились вниз по деревянным ступеням, и по скрипучему дощатому коридору прошли в каюту Теодорика. На столе горела лампа. Рядом с кроватью был шкаф для одежды и доспехов. Над кроватью висел уже отмытый от крови меч, а в углу стоял тяжёлый шестигранный сидерорабдион.

– Располагайся, а я пойду.

Он повернулся, чтобы уйти, но она схватила его за рукав.

– Не уходи. На этой кровати вполне хватит места для двоих.

Теодорик впервые взглянул в лицо девушке, и жар обдал его. Такого он не ожидал. Иногда он встречался с проститутками, но чтобы вот так запросто лечь в постель с девушкой, чьё знатное происхождение выдавала белизна кожи, почти никогда не видевшей солнца, нежные руки, не знавшие работы.… Нет, такого он не мог себе представить в самом смелом сне. Но страсть уже захватила его. Он трепетал. Крупная дрожь сотрясала всё его тело. А она, смелая, вдруг приблизилась, и сама стала расстёгивать пуговицы на его одежде. Тогда он стал срывать с девушки платье, пока она не осталась абсолютно голой. И Тео вдохнул её аромат, погрузился в дремучий лес её тёмных волос, приложил губы к её груди, но Агния подняла его голову и они впервые встретились губами. Поцелуй был долог. Их колотящиеся сердца бились рядом…

Сначала Агния чуть-чуть постанывала, но постепенно всё громче были её стоны. И наконец, она издала крик, и стала наращивать темп. Уже не было чарующих, мелких подёргиваний, не было опьяняющих, ласковых движений, а была атака яростная, непрерывная, словно шли на штурм янычары, и конец был неизбежен. Он надвигался, словно неотвратимый рок, он вырос, словно гигантская стена Константинополя, но и эта стена была разрушена, сметёна всепобеждающей лавиной под несмолкаемый, во весь голос крик Агнии.

Теодорик откинулся, часто дыша. Его глаза упёрлись в дощатый потолок, на котором играли языки пламени от настольной лампы. Перед глазами вставали картины прошедших дней, залитые кровью стены Великого Города, падающие вниз посечённые мечами тела османов. Постепенно дремота наваливалась на него, и он уже почти спал, когда почувствовал, что Агния гладит его грудь.

«Ах, да! Надо уделить девушке внимание!»– подумал он, и коснулся грубыми пальцами бархатистого тела. Но Агния была настойчива. Она знала, где гладить. И очень скоро Тео снова воспрял, снова его потянуло к её телу. Всё повторилось. Но от этого не стало привычнее, не стало скучнее. Она опять кричала, а он опять был очень доволен собой. А потом было ещё, ещё, ещё и ещё.

Под утро, Теодорик решил выйти на свежий воздух. Он, сидя, оделся, потом встал, держась за стол, сделал несколько шагов, но когда выбрался в коридор и подошёл к лестнице, ведущей на палубу, то упал и не смог подняться. Отказали ноги. Он лежал на гладко выструганных, чистых досках и смеялся от счастья и недоумения. К нему подбежал Спаи Илья.

– Что с тобой? Ты ранен?

– Нет, Илья, я просто только что родился! Какая женщина!!! Женюсь!

Илья помог Тео подняться на палубу и усадил его на лавку. Постепенно силы возвращались к Теодорику. Свежий утренний ветер гнал суда по Адриатике.

– Домой будем добираться сушей?– спросил Илья.

– Да. Другого пути нет. Турки теперь перекрыли все проливы. Продадим галеас и тронемся в путь. Но сначала женюсь.

– Посмотри на себя, Тео. Эта женщина за одну ночь высосала из тебя все соки. Ты не сможешь с ней нормально жить.

– И хорошо. Пусть я сдохну, но смерть моя будет прекрасной. За час любви отдам я жизнь свою. Не в этом ли смысл её?

Когда корабли достигли Хиоса, славного своими непревзойдёнными винами, то встретили там венецианский галерный флот, снаряжённый Папой. Галерами командовал адмирал Лоредано. Венецианцы ждали попутного ветра, чтобы плыть в Константинополь на защиту города. Узнав от генуэзцев, что город пал, Лоредано приказал поднимать якоря, и галеры пошли через Эгейское море в Халкис, чтобы ждать дальнейших указаний от Папы. Капитан Лодовико Диего убыл в Венецию для доклада Сигнории о том, что произошло.

После Хиоса феодориты решили плыть вместе с генуэзцами, и через несколько дней корабли встали на рейде Генуи, где дожем в это время был Пьетро Фрегозо Второй.

Узкие ступенчатые улочки города разбегались во все стороны от удобной для стоянки судов бухты.

Раненых феодоритов сначала пытались устроить к госпитальерам при церкви святого Иакова, но все места были уже заняты, и тогда за немалую плату их согласился принять доминиканский монастырь при церкви Санта-Мария Кастелло, который располагался рядом с Пьяццо Эмбриачи.

Теодорик нашёл церковь византийского толка, и православный священник провёл скромный обряд бракосочетания. После свадьбы Тео и Агния уединились в снятом доме, чтобы целыми днями заниматься любовью.

Спаи Илья, казначей отряда, продал галеас Теодорика, а вырученные деньги Теодорик положил в банк Сан-Джорджио, имевший филиал в Таврической Каффе, чтобы по возвращении домой вернуть их отцу. Сумму, полученную за спасение женщин и детей, Илья потратил на покупку лошадей, починку оружия и доспехов. После оплаты услуг монастыря, остаток денег Илья отдал раненым. Немного отдохнув, маленький отряд приготовился к далёкому пути на родину. Прощание с Генуей решили отметить в траттории.

Пили много. Вспоминали бои на стене Великого Города, погибших друзей. Настроение у всех было не очень: денег не заработали, грабить константинопольцев, как это делали латиняне, оставляя город, не позволила совесть и молодой лохаг Теодорик. Друзья друзьями, но обида на лохага была. Конечно, когда покидали Феодоро и плыли защищать от мусульман Константинополь, никто о деньгах не думал. Но потом, насмотревшись на латинян, которые набили свои корабли ценностями, взяли на борт самых богатых ромеев, заплативших целые состояния за спасение, каждый невольно ощущал некоторую досаду на своего молодого и чересчур щепетильного командира.

Когда серый рассвет за окном прогнал тьму, многие феодориты уже лежали под столом и храпели так, что огромный белый кот, сидевший на бочке с элем, в ужасе прижимал уши и таращил рыжие глаза.

В траттории они были не одни. За соседними сдвинутыми столами гуляла ещё одна компания. Соседи выглядели не такими мрачными, как друзья Теодорика. В глазах молодых людей светилась радость ожидания чего-то особенного. Впрочем, к рассвету более-менее трезвыми из них осталось тоже лишь несколько человек.

– Кажется, эти ребята завтра собираются на какую-то войну,– сказал Илья. – Может, стоит пойти поговорить с ними, и, возможно, присоединиться к ним? Возвращаться домой без денег уж очень не хочется. Перед людьми стыдно будет.

– После благородной миссии защиты Великого Города, веры, и, вдруг, стать обычными наёмниками?

– Ты предлагаешь иной план заработать деньги? Тогда давай, рассказывай! Или твой папа заплатит нам всем? Сомневаюсь, зная его нрав.

Илья пошёл к соседям. Разговаривал с ними долго. Наконец, вернулся и сообщил Теодорику:

– Ребята едут во Францию по приглашению французского короля. Недавно жители Бордо, главного города Гаскони, по-французски – Аквитании, или Гиени, изгнали французский гарнизон и объявили себя вассалами английского короля. Англичане ввели войска. Французский король Карл седьмой собирает армию, чтобы очистить Гиени от англичан. Приглашает всех, кто желает заработать. Генуэзцы выезжают послезавтра,– он посмотрел в окно,– вернее, уже завтра рано утром, и если мы хотим к ним присоединиться, то нам надо на заре ждать их у городских ворот.

– Франция с Англией воюют уже более ста лет. Кто из них прав, а кто нет – они и сами забыли, и встревать в чужой конфликт за чужие интересы нет никакого смысла, – сказал Теодорик.

– На чьей территории идёт война? На французской! Значит, кто агрессор? Англия. Какие могут быть сомнения? – удивился Илья.

– Гасконь стала английской ещё при английском короле Генрихе II Плантагенете, который женился на герцогине Аквитанской. Так что это, вроде, как и не совсем французская земля, хоть и считались английские лорды, владетели Гаскони, вассалами французского короля. Сами гасконцы предпочитают быть в составе Англии. Кстати, отец Генриха Второго – граф Анжуйский – француз. Кроме того, когда в 1328 году прервалась ветвь французских королей Капетингов, то основным претендентом на французский престол был английский король Эдуард III – внук Филиппа IV по материнской линии. Его права были отвергнуты на основании отсутствия во Франции традиции наследования короны по женской линии. Для юридического обоснования использовалось положение древней «Салической правды» о том, что земля не наследуется женщиной,– продолжал упорствовать Теодорик.

– То есть, ты предлагаешь нам вмешаться в семейную ссору? Ради чего? Опять за идею будем сражаться? Нет, за деньги! И только! Лишь деньги стоят того, чтобы ради них рисковать своей головой. Ведь без денег жизни нет. Ах, да, ты же у нас богатенький, у тебя папа – знатный архонт, владетель целого города Шиварина и его окрестностей. А вот мне, третьему сыну, мой отец ничего не оставит. Поэтому, ты как хочешь, а я еду на войну. И меня, я уверен, поддержат все наши солдаты, даже слуги твоего отца.

– А вот деньги – вопрос серьёзный. Мне просить денег у папочки тоже не совсем нравится. А куда же мы денем мою жену? – спросил Теодорик.

– Ты сейчас взгляни на неё, и сразу поймёшь, где ей место,– сказал Илья по-готски.

Теодорик резко обернулся и посмотрел на Агнию. От его взгляда не ускользнуло, как она под столом сдёрнула руку со штанов пьяного солдата, сидевшего рядом с ней. Глаза Теодорика налились яростью. Он наотмашь ударил Агнию по лицу, и та сначала бешено вытаращила глаза, а потом опустила голову и разревелась во весь голос.

Сцена была безобразная. Теодорик вскочил, и бросился вон из траттории.

Ближе к вечеру лохаг Теодорик собрал свой небольшой отряд. Многие всё ещё были пьяны, но когда Спаи Илья заговорил о деньгах, они сразу протрезвели, хоть и морщились от мучительной головной боли. Предложение Спаи заработать деньги встретило единодушную поддержку. Было решено ехать на войну вместе с генуэзцами.

На следующее утро два отряда встретились у ворот Генуи. Теодорик подъехал к генуэзцу, который ему показался главным, и они представились друг-другу. Генуэзца звали Пьетро Боссо. И хотя его фамилия означала «коротышка», на самом деле это был крупный парень, под стать Теодорику.

Ехали по красивейшим местам. Леса были в частной собственности, и дичи в них водилось немного, но молодые люди, не желая тратить деньги на еду в таверне, при случае, тайком охотились, а потом жарили добычу на костре и спали на траве среди буйной природы и соловьиных трелей.

К реке Рона, где заканчивалась Священная Римская империя и начиналась Франция, подъехали у большого красивого города Авиньон, бывшего сто лет назад местом так называемого «авиньонского пленения» Пап. Тогда Папы определяли внешнюю политику Франции.

Город был опоясан толстой крепостной стеной с тридцатью зубчатыми башнями. Издали он производил потрясающее впечатление, но когда Тео и его спутники въехали на узкие улочки города, то были несколько смущены вонью и грязью, царившими вокруг. Сверху на головы прохожих жители иногда опорожняли ночные горшки, поэтому, горожане, на всякий случай, ходили в длиннополых шляпах, чтобы чужие испражнения не испачкали голову. Приходилось внимательно смотреть вверх и вовремя уворачиваться.

Теодорик, привыкший к чистоте своего родного Шиварина, не переставал удивляться нечистоплотности европейцев. Авиньоном управлял вице-легат Папы.

Задерживаться в Авиньоне не было смысла. Поглазев на башню папского дворца, на Авиньонский Собор, отряд выехал из города, и по каменному мосту Сен-Бенезе, построенному триста лет назад, переехал через Рону.

Начались знаменитые виноградники Лангедока. Крестьяне трудились в полях. Отряд Тео и Пьетро проезжал мимо мирно работающих французских крестьян, и странно было осознавать, что эта страна уже более ста лет ведёт непрекращающуюся войну.

– Война войной, а вино нужно всем: и победителям, и побеждённым,– сказал на это Пьетро Боссо.

Пьетро знал французский язык, поэтому постоянно спрашивал встречных французов об армии короля Карла. Наконец, ему удалось получить достоверные сведения, и через несколько дней сводный отряд генуэзцев и феодоритов влился в кавалерию французского командующего Жана Бюро.

Теодорик и Пьетро лично представились командующему, получили от него письменные заверения о достойной оплате своих ратных трудов. Спаи Илья тут же нашёл общий язык с главным казначеем французов, и все денежные дела прочно взял в свои руки.

Войска тремя ударными армиями под общим командованием короля Карла седьмого двигались на Гиени.

В начале июля передовая армия Жана Бюро осадила Кастийон.

Прошло несколько дней. Жан Бюро не давал команду на штурм, видно, надеясь взять город измором.

Теодорик с Агнией и соратниками купались в реке Дордонь, валялись на солнышке, а их кони паслись на зелёной траве. Злость Тео на Агнию постепенно прошла. Агния оправдалась тем, что была тогда пьяна, и не осознавала, что делает. Она умела быть нежной: гладила Теодорика по спине, щекотала травинкой за ушком, а тот урчал от блаженства, словно довольный сытый кот.

Сводный отряд феодоритов и генуэзцев прикомандировали к отряду бретонской кавалерии в 1000 всадников под командованием Жана Блуа-Пентивьера, расположившемуся на холме в полутора милях от основного лагеря.

У Тео был небольшой шатёр, и они с Агнией отлично устроились под раскидистым деревом. Вечерами все феодориты собирались у костра, пели песни на греческом и готском языках многоголосьем.

Французские солдаты обустраивали лагерь на берегу небольшой речушки, впадающей в Дордонь. Сверху, с холмов, где расположилась кавалерия, открывался прекрасный вид на долину реки, на осаждённый город Кастийон и возводимый французами лагерь, защищённый рвом, частоколом и артиллерией. Там насчитывалось до 300 орудий: кулеврины, серпентины и многозарядные рибодекины – ряд стволов, закреплённых на тележках с деревянными колёсами.

Рано утром 17 июля, чуть рассвело, прозвучал сигнал трубы. Все вскочили, бросились к оружию. Далеко внизу у монастыря Сен-Лорен, где разместились 1000 лучников под командованием Руаля, слышался шум боя. Но скоро всё стихло, и появились первые беглецы. Они рассказали, что авангард английских войск Тальбота численностью до 1300 человек совершил ночной переход, и перед рассветом внезапно напал на монастырь. Лучники не выдержали удара. Часть их погибла, а остальные разбежались.

Из этих беглецов сформировали отряд, в задачу которого входила охрана лагеря на дальних подступах, а в случае наступления, им был дан приказ наступать вслед за конницей.

Когда солнце поднялось над горизонтом, стало ясно, что войска Тальбота деблокировали Кастийон и захватили монастырь Сен-Лорен. Сверху, с холмов, где расположилась конница Жана Блуа-Пантивьера, были видны прибывающие подкрепления англичанам. В артиллерийском лагере Жана Бюро тоже наблюдалось интенсивное движение. Гражданские спешно покидали его, и длинная вереница беженцев потянулась вдоль берега реки Дордонь. На валу, защищавшем лагерь, пушкари готовили орудия.

К обеду, когда подтянулись основные силы англичан, Тальбот бросил войска на лагерь Жана Бюро.

Жан Блуа-Пентивьер дал приказ бретонской кавалерии приготовиться к атаке.

Теодорик в полном доспехе сидел на коне во главе сводного отряда феодоритов и генуэзцев. В одном ряду с ним, на конях, с копьями, поднятыми наконечниками вверх, сидели Спаи Илья, Пьетро Боссо, Ботман Мимир, Канделаки Фотис. С вершины пологого холма они наблюдали картину разворачивающегося сражения.

Англичане пошли на штурм основного лагеря французов. Когда до укреплений оставалось менее ста шагов, тысячи французских стрел и арбалетных болтов взвились в воздух, дымное пламя рванулось из жерла сотен орудий, и задрожала земля. На какое-то время чёрный пороховой дым скрыл происходящее. Но скоро ветер очистил поле, и картина кровавой бойни предстала перед взорами наблюдавших: сотни тел англичан лежали на земле, а трава, красная от крови, блестела в лучах яркого солнца.

Вновь и вновь англичане штурмовали лагерь, но каждый раз откатывались назад, оставляя на поле сотни убитых и раненых.

Внезапно, раздались звуки трубы: из ворот Кастийона вышел большой отряд на помощь англичанам. Французский король запретил гасконцам торговать с Англией, и тогда они выступили против Франции.

Теперь войска Тальбота, принимавшие участие в штурме лагеря, насчитывали свыше 4 тысяч воинов.

Опять англичане бросились вперёд. Закипела отчаянная схватка на валу.

Внезапно, над валом взвился английский флаг. От ужаса кавалеристы ахнули.

В то же мгновение заиграла труба. Жан Блуа-Пентивьер выхватил саблю, и, прокричав по-французски имя своего короля, дал сигнал на атаку.

Кавалеристы вонзили шпоры в бока коней. Первые цепи пошли. Нарастающий грохот копыт смешался с грохотом пушек Жана Бюро.

Скакать под горку было легко и приятно. На острие копья Теодорика трепетала ленточка – цвета родового герба рыцарей древнего готского рода Вельц. Рядом скакали товарищи. Стремя Спаи Ильи почти касалось стремени Теодорика. Через открытые забрала они посмотрели друг на друга, и каждый прочитал в глазах друга восторг, радостное ожидание боя.

Уже давно Тео не испытывал того липкого страха, который иногда мучил его в Константинополе. Страх остался там, на Стене, где погибли его друзья, где смерть стала такой же обыденной, как усталость, как сон, как утренняя прохлада.

Кони наращивали бег. Не замедляясь, вздыбив тучу брызг, проскочили приток Дордони. Теодорик опустил забрало. Удары копыт совпадали с ударами сердца. Всё стало неважным на земле: поражение под Константинополем, женитьба на неизвестной девушке, её мимолётное предательство, её руки и глаза, даже его собственная страсть, граничащая с безумством. Всё неважно. Важен только этот грохот, и копьё, остриё которого опускалось всё ниже, пока не стало параллельно полёту коня. А потом впереди раздался ещё один непрерывный, нарастающий, оглушительный грохот. Это летящая сталь сталкивалась с вросшей в землю сталью.

Грохот приближался, и Тео увидел, наконец, перед собой конкретного врага, нацелил в него копьё. Остриё наконечника попало прямо в глазную щель англичанина, разворотило ему лицо, а конь Теодорика своим острым нагрудником пронзил доспех стоящего рядом английского солдата, подмял его под себя, не прекращая бег, словно неудержимый стальной таран. От удара древко копья Тео сломалось, но уже летел из ножен меч, рассекая плотный, напитанный запахом крови воздух.

Началась сеча. На мгновение Теодорику вспомнилась отчаянная, граничащая с безумством, рубка на стене Константинополя. Но там было ощущение безнадёжности, предчувствие поражения, смертельная усталость, а здесь уверенность и всё сокрушающая мощь.

Теодорик разил умело, выбирая нужное направление и силу удара. Взбесившийся, хрипящий от запаха крови конь рвался вперёд, сокрушая своей массой и острым шипом нагрудника англичан.

Внезапно, среди попятившейся, готовой обратиться в бегство, уже почти психически сломленной пехоты врага прямо перед собой Теодорик увидел богато одетого всадника в дорогих доспехах. Меч Тео обрушился на щит незнакомца, и от тяжёлого удара просела лошадь под рыцарем, а сам он покачнулся в седле.

Теодорик ожидал встречного выпада, но рыцарь даже не вытащил меч из ножен. Он явно отказывался сражаться. Снова меч Теодорика обрушился на врага. Лезвие скользнуло по щиту англичанина, ударило по гаржету, но прочный доспех спас всадника.

Со всех сторон на Теодорика кинулись английские солдаты, пытаясь спасти своего командира. Теодорику пришлось отражать атаку сразу десятка насевших на него англичан. Спаи Илья сражался рядом, помогая Теодорику. Остальные несколько отстали.

На какое-то мгновение среди мелькания клинков Тео увидел впереди неприкрытый бок лошади рыцаря, и в отчаянной попытке достать его, вонзил шпоры в бока своему скакуну. Конь рванулся вперёд, опрокинул нескольких англичан, и ударил длинным шипом нагрудника прямо в сердце кобылы рыцаря. Та пошатнулась, замерла, а потом рухнула на землю, придавив всадника, и её копыта в агонии били воздух. Мечи англичан со всех сторон обрушились на Теодорика, и только чудом он всё ещё оставался невредимым, обороняясь бешено, с невероятной скоростью и силой.

На помощь Теодорику подоспели его друзья. Наконец, им удалось потеснить неприятеля. Сражение продолжалось. В круговерти битвы Тео забыл о всаднике в богатых доспехах. Перед ним возникали новые противники, и его стремительный меч всюду нёс смерть, словно был Теодорик её посланцем.

Под непрекращающимся напором тяжёлой конницы, англичане пятились, но продолжали сражаться. В это время подоспели французские лучники, отряд которых был сформирован из беглецов Сен-Лорена. Сотни стрел взмыли в воздух, обрушились на задние ряды англичан. Щиты, доспехи, тела врагов словно обрастали щетиной. А со стороны лагеря на английских солдат тоже летели стрелы, болты, картечь, потом раздались звуки флейты, забили барабаны, и французская пехота Жана Бюро пошла в атаку.

Не выдержав удара пехоты, англичане начали массово бросать оружие и бежать к реке, срывая с себя на бегу тяжёлые доспехи.

Теодорик придержал коня. Палило солнце. Пот от жара раскалённой стали заливал глаза. Но не жажда, не пот, не усталость сдержали его. Теодорик не любил разить бегущего противника. Только глаза в глаза, сталь против стали. За откровенную страсть рубить спины бегущих, он презирал татар, союзников, с которыми не раз ходили феодориты против общих врагов.

Теодорик крикнул своим воинам, чтобы они прекратили преследование неприятеля, потом медленно въехал в реку, опустил меч в воду, смывая с лезвия кровь, и, подняв забрало, плеснул на разгорячённое лицо горсть воды.

Избиение англичан продолжалось. Оно длилось до вечера.

Когда солнце коснулось горизонта, поле битвы было усеяно убитыми и раненными, а вода реки от крови стала красной. Прозвучала команда всем возвратиться в лагерь и доложить о потерях.

Подъехал Илья вместе с Пьетро Боссо.

– У нас есть погибшие?– спросил Теодорик у Ильи.

– Нет. Два человека легко ранены. Им уже оказана помощь.

– А у вас?– обратился Тео к Пьетро Боссо.

– Трое погибших.

– Жаль ребят!! Поехали со мной на доклад.

Когда они подъехали к группе старших офицеров, Теодорик увидел на земле тело того самого рыцаря, лошадь которого свалил его конь. Шлем с головы был сорван, и седые волосы рыцаря окрасились кровью от чудовищного удара.

– Кто это?– спросил Теодорик у Жана Блуа-Пентивьера через Пьетро.

– Британский Ахилл, граф Шрусбери Джон Тальбот.

– Я встретил его на поле боя. Он отказался сражаться. Почему?

– Граф раненым был взят в плен в битве при Пате 25 лет тому назад. Король за доблесть графа освободил его без выкупа, и Джон Тальбот дал слово никогда больше не обнажать свой меч против подданных короля.

– Хорошо, что не мой меч убил столь достойного и пожилого рыцаря. Мир праху его!

– Графу исполнилось 80 лет. Такая победа уже никого прославить не может.

– Кто его убил?

– Джон Тальбот много часов пролежал, придавленный весом павшей лошади, а лучник Мишель Перуни, ополченец, узнал его и зарубил топором.

– Сожалею, но это мой конь убил его лошадь, а значит, я причастен к смерти славного рыцаря.

– Действительно жаль. Кстати, в этом бою погиб и сын графа. Их похоронят вместе. Это единственное, что я могу сделать для такого достойного человека.

Солнце спряталось за лесистыми холмами. Тео уже знал о потерях: погибло около 200 французов и более 3500 англичан.

Сдался Кастийон. 19 октября, после высадки французского десанта, капитулировал гарнизон Бордо. Окончилась Столетняя война. Дело, начатое Орлеанской Девой, завершилось.

Феодориты, получив обещанную сумму денег, переждали зиму во Франции, а с наступлением весны отправились на свою далёкую Родину.

Добравшись до восточной границы Священной Римской империи, дальше решили ехать напрямик. Земли друзей – Крымских татар, были степью с редкими перелесками и лощинами, в которых скрывались от постороннего взгляда улусы из нескольких десятков разбросанных в беспорядке низких и длинных татарских саклей из самодельного необожжённого кирпича или ивовых прутьев, обмазанных глиной. Слегка наклонные односкатные крыши были устланы камышом или прутьями по стропилам и засыпаны землёй. В середине крыши земля утрамбована, а по краям зеленела трава, и цвели цветы.

На лето татар в улусах остаётся мало. Опасаясь Орды Ахмата, они откочевывают за Перекоп в круглых, крытых войлоком кибитках, и маджарах запряжённых медлительными, как сама жизнь в этих знойных степях, буйволами, вместе с женами, детьми, рабами, овцами и верблюдами.

На степных дорогах иногда встречались чумаки малороссы из русских украинных городов. На высоких возах с впряжёнными волами, они перевозят соль с Сиваша.

Одежда малороссов напоминает одежду крымских татар. Широкие шаровары как у татар, цветные пояса – почти копия татарских кушаков поверх белой свитки или короткой безрукавки, а на голове, часто даже в жару, бараньи шапки, похожие на татарские. И само лицо с черными усами, подстриженными бородами и тёмными глазами тоже почти татарское. Некоторые малороссы бреют головы. Бритая голова и свисающий хохол – «селёдка», делают их похожими на янычар или на татарских мальчиков до четырёхлетнего возраста. Кто у кого перенял эту странную моду, Теодорик не знал. Когда-то он слышал, что так отмечали себя в древности русские князья готской крови, но сам этих своих древних предков не видел, поэтому, не знал достоверно.

Вскоре, отряд Теодорика проехал по мосту через огромный тысячелетний, протянувшийся от моря до моря ров, по-татарски Кырым, в древнюю Тавриду, а ныне татарский Крым.

В степи паслись стада верблюдов, а в селениях татары угощали гостей язьмой – кислым творогом, разбавленным водой.

Наконец, отряд благополучно пересёк границу княжества Феодоро. Наступила ночь, но никто не желал останавливаться на ночлег: все единодушно решили ехать в темноте.

Вскоре отряд разделился: некоторые последовали за Теодориком в Шиварин, а остальные направились дальше, к столице.

После длинного крутого подъёма Тео и его спутники увидели перед собой ворота в крепостной стене Шиварина. Они кричали хором, называли свои имена, и ворота, наконец, распахнулись, словно объятия близких, когда человек возвращается под родной кров после долгих странствий на чужбине.