Читать книгу Недетское кино. Страсть - Стас Канин - Страница 1

Пролог

Много лет, переезжая с квартиры на квартиру, меняя одну страну на другую, она таскала за собой один и тот же чемодан, который за всё это время так ни разу и не открыла. В нём хранилось её прошлое, всё то, что помогало быть неотразимой на съёмочной площадке: латексные и кружевные трусики, топики, лифчики, туфли на высоченном каблуке, чулки, платьица с умопомрачительным декольте, косметика, бижутерия, тюбики с лубрикантом и ещё куча всяких мелочей. Всё это помогало её телу долгое время оставаться конвертируемым. Она прекрасно понимала, что этот чемодан ей больше никогда не понадобится, знала, что больше никогда не зазвенит телефон, и в трубке не зазвучит хрипловатый голос Сильвии: «Напоминаю, завтра в 9.00 ты должна быть на студии. В 9.30 садишься на грим. В 10.30 – первая сцена. Не опаздывай…» Всё, этого мира больше нет. Он умер… Умер вместе с ней, хотя земля всё ещё терпит её плоть…

И вот вчера вечером она выволокла этот чемодан из кладовки и, грохоча по ступенькам давно сломанными колёсами, потащила его вниз по улице, оставила возле мусорных баков и, не оглядываясь, вернулась домой…

Глава 1

На кухне было накурено, пахло портвейном, яичницей, не вынесенным вовремя мусором и ещё какой-то гадостью. Из телевизора, стоящего на холодильнике, доносился монотонный голос человека, рассказывающего о гласности и ускорении, прерывающийся бурными и продолжительными аплодисментами. Валерка отхлебнул немного вина прямо из бутылки, достал из упругой пачки десятирублёвок одну купюру, и повертел её перед глазами, любуясь красотой и изяществом линий, после чего положил червонец на табуретку, застеленную газетой, обмакнул кисточку в клей и намазал им ту сторону десятки, где не было портрета Ленина, кончиками пальцев взял её за края и аккуратно уложил на угол стола, сделал шаг назад, посмотрел, прищурившись, немножко поправил, пока клей позволял это сделать, и, довольный результатом, вытащил из пачки вторую купюру.

Приблизительно через час весь кухонный стол был обклеен червонцами. Валерка, слегка пошатываясь от выпитого, снял с плиты кастрюлю, в которой варилась эпоксидная смола, помешал её, и, убедившись, что получилась нужная консистенция, медленно вылил содержимое на стол. Клей равномерно растёкся по поверхности. Валерка ещё немного походил по кухне, любуясь своим творением с разных сторон, после чего взял сумку, валяющуюся на полу, и вышел, чтобы не гонять по комнате пыль. В зале он вывалил содержимое сумки прямо на диван и, усевшись рядом с кучей денег, начал, слюнявя палец, пересчитывать их. Получилось пять тысяч триста семьдесят пять рублей, следовательно ровно тысяча осталась на столе. Вот мама обрадуется, подумал Валерка, и в этот момент сознание отключилось, тело обмякло и медленно сползло по спинке диван по направлению к подушке. Мелодичный храп разнёсся по комнате.

Ему снилась пышногрудая доярка из колхоза «Заветы Ильича», с которой он провёл три счастливых месяца, пока работал в студенческом строительном отряде. Валерка познакомился с Настей в первый же вечер на танцах в Доме культуры, не мог пройти мимо красоты, рвущейся наружу из плена её ситцевого платьица. Чуть позже, что естественно, получил от местных пацанов штакетом по морде, но не отступился, так понравилась ему эта девчонка. Настя тоже была не против, уж очень сильно ей надоели домогательства вечно пьяной колхозной штаны, а тут приехали парни интеллигентные из города, и она размякла, можно даже сказать, влюбилась. Да так влюбилась, что неистово и неумело отдавалась Валерке день в день три месяца подряд в любом удобном месте в надежде, что он не обманет и заберёт её с собой в город.

Последний рабочий день стройотряда совпал с днём выдачи зарплаты в колхозе. Работяги вперемешку со студентами выстроились в очередь у бухгалтерского окошка так, что хвост растянулся аж до самой калитки, ведущей в правление. Валерка был первым из городских, перед ним стоял агроном, который уже расписался в ведомости и демонстративно, чтобы все видели, пересчитал полученные деньги. Аж 150 рублей – пронёсся по очереди завистливый вздох. Ровно через минуту их ждал шок, поскольку даже у Валерки потемнело в глазах, когда он увидел сумму в ведомости, рядом с которой ему нужно было расписаться. Шесть тысяч восемьсот семьдесят пять рублей! Бухгалтерша, делая вид, что ей всё это совершенно безразлично, начала выкладывать пачки перед его носом. Толпа загудела, заколыхалась и начала сплющиваться, заполняя всё свободное пространство комнаты, каждому хотелось это увидеть. Валерка стал поспешно распихивать пачки по карманам, но их было так много, что оставшиеся пришлось просто засунуть за пазуху. Он шёл сквозь толпу, как беременный ледокол. Люди расступались, восторженно и завистливо провожая его взглядами.

Ночь выдалась ещё сложнее. Все его однокурсники, получив деньги, разъехались от греха подальше, а он остался. Нужно было поговорить с Настей. В общаге было непривычно пусто и тихо. Валерка плотно завесил окно одеялом, вставил в ручку двери стул, чтобы никто не смог войти, и только после этого, чиркнув спичкой, поджёг огарок свечи. Настя сидела на кровати совершенно голая, успев, пока он метался по комнате, раздеться. Она смотрела на него с такой вожделенной надеждой, что не устоял бы даже самый твердокаменный и бессердечный. Валерка стал перед ней на колени и погрузился лицом в пучину её необъятной груди. Он так привык к этой мягкости и теплоте, привык к запаху парного молока, которое источало тело Насти, привык к её податливости и готовности отдаться в любой момент, как только он пожелает, и даже тогда, когда он этого не желал, что не знал, как теперь с этим расстаться.

Она, как и все девчонки той поры, вела дневник и каждый из этих девяноста дней, проведённых вместе с Валеркой, подробно описывала. И сейчас, вдыхая запах его волос, Настя очень надеялась, что страница под номером 90 не станет последней. Она отдавалась так неистово и так страстно, что уже к полуночи выбилась из сил и уснула. Валерка осторожно собрал вещи, положил на тумбочку пятьсот рублей и бесшумно вышел из комнаты, так ничего и не сказав влюблённой в него девушке. Больше они никогда не виделись… Разве что во сне…

– Ну и что ты натворил? – услышал он голос матери. – У тебя что вместо мозгов? Придурок!

– Здравствуй, мама, – протирая глаза, невпопад ответил сын. – Тебе что, стол не понравился?

– Ты понимаешь, что там мой заработок за целый год!

– Ма, тебе мало? – Валерка сгрёб в охапку деньги и протянул их матери. – Здесь же больше. Нам хватит.

– Ты же знаешь, я твоих денег не возьму.

– Ну а зачем тогда эти крики. Мои деньги, как хочу, так и распоряжаюсь ими.

– Ладно, спи. Протрезвеешь, тогда и поговорим. А сколько хоть здесь? – мама присела рядом и прикоснулась к куче денег.

– Больше пяти тысяч…

– О, господи! Это же целые «Жигули»…

– Или видеомагнитофон…

– Нет, ты точно идиот! Какой ещё видеомагнитофон?!

– Какой, какой… Японский!

– Ну и зачем он тебе нужен? – умоляюще спросила мама, в надежде разубедить сына от дурацкой покупки.

– Как «зачем»?.. – рассмеялся Валерка. – Порнуху будем смотреть.

Глава 2

Большая картонная коробка, которую притащил отец, застряла в дверном проёме, и он уже несколько минут пытался протолкнуть её внутрь квартиры, но у него ничего не получалось. Обливаясь потом и матерясь, он пнул коробку ногой, уселся сверху и закурил.

– Па, а что здесь? – спросила Вика, и поковыряла картонный бок пальцем, надеясь проделать дырку и заглянуть внутрь.

– Телевизор, – сдерживая себя, чтобы не выругаться, раздражённо ответил отец.

– А зачем нам ещё один телевизор? – продолжала надоедать она, все глубже и глубже засовывая палец в дырку.

– Доча, отстань, позови лучше мать, она что там, оглохла?

– Маааа! – что есть силы заверещала Вика. – Иди сюда, тут папа телевизор принёс.

Мама, вышла из кухни и, вытирая руки полотенцем, оценила ситуацию:

– Я думала ты пошутил, а ты действительно его припёр.

– Это же «Электрон 714», – восторженно произнёс папа, вставая с коробки и делая ещё одну попытку втолкнуть её в квартиру, – теперь Олимпиаду будем в цвете смотреть.

– Ура! У нас будет цветной телевизор! – заорала Вика. – Па, а какого он цвета?

– Ну ты и дурочка, – ласково сказал отец, потом посмотрел на коробку, что-то прикидывая в уме, и задумчиво продолжил. – Придётся дверную лутку выбивать…

– Ты с ума сошёл, – крикнула её мама и схватилась со своей стороны за картонные бока, – а ну, толкай сильнее.

Папа побагровел от натуги, упёршись в неё с противоположной стороны, коробка чуть-чуть двинулась, но вдруг внутри что-то громко хрустнуло, и отец инстинктивно одёрнул руки, после чего разразился очередной матерной тирадой. Виноватой, конечно же, оказалась мама. Она швырнула в отца грязное полотенце и ушла на кухню.

– Ну вот, посмотрели Олимпиаду, – обречённо вздохнул он, и уселся на пол, облокотившись на застрявшую коробку.

Вика расковыряла дырку ещё больше и заглянула внутрь. Там было черно, и как-то странно пахло.

– Пап, а давай её разломаем, – предложила она.

После минутной паузы, видимо обдумывая её бредовую идею, отец встал, пристально посмотрел на дочь, потом на коробку, снова на дочь и хитро так сказал:

– А ну ка, тащи мамкины большие ножницы.

Они расправились с непокорной коробкой очень быстро, разбросав вокруг ошмётки картона и куски пенопласта. И каково же было разочарование, когда папа сорвал с телевизора хрустящую плёнку. Оказалось, что тот вовсе не цветной, а какой-то деревянный, в общем как все, только очень большой.

– Ну ты же говорил, что он цветной, – заныла Вика, сдувая с рук круглые кусочки пенопласта.

Отец не ответил, он обхватил телевизор руками, поднял его, прижав экраном к животу, и, тяжело ступая, пошёл в большую комнату. Там он поставил его на стол и начал ковыряться со старым телевизором, который стоял на тумбочке возле окна.

– Па, а чего он такой большой? – продолжала канючить дочь. – Ну скажи, почему он не цветной? Ты же обещал.

– Викуся, ну ты же взрослая девочка, – наконец ответил ей папа, – ты в кино была?

– Была.

– Там фильмы какие показывают?

– Смешные… А ещё мультики показывают.

Отец повернулся и посмотрел на неё, как на идиотку.

– Там цветные фильмы на экране. Ц-в-е-т-н-ы-е. А в нашем телевизоре какие?

– Серые, – не задумываясь ответила Вика.

– Молодец, – облегчённо вздохнул он, – а то я, грешным делом, подумал, что у меня дочь отстала в развитии. А вот теперь смотри.

Он вставил в новый телевизор антенный кабель, воткнул вилку в розетку и нажал красную кнопку на передней панели. Телевизор загудел, сзади засветились какие-то огоньки, по экрану пробежали полосы, и он начал светиться всё ярче и ярче, пока на нем не появилось мутное движущееся изображение. Отец пощёлкал туда-сюда ручкой переключателя программ, закрыв всё спиной, а когда отошёл в сторону, то Вика увидела чудо – экран светился всеми цветами радуги.

– Вот это называется – цветной телевизор, – подвёл черту папа и, довольный собой, уселся в кресло.

Дочь запрыгнула ему на колени, крепко обняла и поцеловала в колючую щеку. Ей очень понравился цветной телевизор.

– А моя любимая программа тоже будет цветная? – спросила она папу.

– У тебя есть любимая программа?

– Ну да. Там такой толстенький клоун Монти сказки рассказывает смешные. У него есть кубик Рубик большой и смешные лисичка и зайчик. Мне нравится.

– И ты понимаешь, что они говорят?

– Понимаю.

Отец удивлённо посмотрел на неё, видимо то, что дочь понимала венгерский язык, было для него откровением.

Никто Вику специально этому не учил. А что тут такого? У них во дворе полно местных ребят, вместе играли, вместе болтали, они научились понимать её, она научилась понимать их. Но не только детские шалости интересовали детвору, их манила взрослая жизнь, вернее то, чего они в ней не понимали. Не понимали, зачем мамы с папами закрываются по ночам в спальне, кряхтят там, стонут, скрипят кроватью, а потом, завернувшись в простынь, выбегают по очереди в ванную. Не понимали, почему у мамы есть сиси, а у папы нет, и почему у папы есть то, чего нет у мамы. А ещё не понимали некоторые слова, которые часто слышали от взрослых.

Вика как-то пришла домой с улицы и спросила маму: «Что такое блядь?» Та потрепала дочку по затылку, улыбнулась и сказала: «А ты пойди у папы спроси». И Вика вприпрыжку побежала к нему с тем же вопросом: «Па, а что такое блядь?» «Ложись на диван,» – сказал он. Дочь, ничего не подозревая, послушно легла на живот в ожидании узнать тайну секретного слова. Из фантазий её вырвала страшная боль, которая огнём растеклась по всему телу. Она вскочила на ноги и схватилась за попку, обожжённую отцовским кожаным ремнем. «Ты всё поняла?» – спросил он, заправляя ремень обратно в брюки. Вика кивнула, хотя на самом деле ничего не поняла. Осталась только обида, слезы и огромный синяк. С тех пор ответы на свои вопросы она старалась находить самостоятельно.

Утром Вика собрала всю соседскую детвору и гордо сообщила, что у неё теперь есть цветной телевизор, и что все приглашены вечером смотреть «В гостях у Монти». Когда пришло время, детишки расселись в центре комнаты на ковре. Папа включил телевизор и, закурив, устроился в кресле, чтобы не мешать.

– Вот бы туда попасть, – мечтательно произнесла Маринка, не отрывая взгляд от экрана.

– Даааа, – подтвердили все общее желание.

– А мы туда все не поместимся, – деловито сообщил Вовка.

– Поместимся, – парировала Вика, – смотри какие они маленькие. Когда попадаешь в телевизор, то уменьшаешься. Я знаю.

– Ребята, а вы действительно хотите туда попасть? – неожиданно спросил папа.

– Дааа!!! – в один голос закричали все.

Он встал, взял со стола телефон и, собрав с пола длинный шнур, вышел в коридор. Вика знала, что её папа может всё, он ведь был заместителем начальника политотдела части, хотя она понятия не имела, что это такое, но фразу «порешал проблемы» слышала от него почти ежедневно.

– Он порешает, – сказала Вика сидящим рядом друзьям, – точно порешает, я знаю.

Глава 3

В детской редакции, как всегда, было многолюдно и от этого шумно и суетно. Иштван же любил тишину, но приходилось терпеть, ведь он выполнял ответственное задание партии, он формировал сознание будущих строителей справедливого венгерского общества. Придуманная им детская программа была очень популярна среди детворы, поэтому вся редакция была завалена мешками с их письмами и рисунками. И когда на столе Иштвана появилась официальное письмо из штаба Южной группы войск, подписанное майором Тимофеевым, с просьбой принять делегацию советских первоклашек, он даже не удивился, подмахнул и передал секретарше со словами:

– Дорогуша, сделай всё так, чтобы это не отняло много времени. У меня ещё столько дел…

– Не волнуйтесь, товарищ Молнар, – улыбнулась она, кокетливо поправив причёску, – всё организую по высшему разряду, вы даже ничего и не почувствуете.

– Смотри мне, вертихвостка, знаю я тебя…

Секретарша вышла из кабинета, оставив в нём волшебный аромат французских духов. Иштван слегка прикрыл глаза и с удовольствием вдохнул щекочущий нос воздух. Это здесь и сейчас Лили была строга и ответственна, идейно подкована и морально устойчива, а вот буквально прошлой ночью она была совсем другой и в его постели творила такое, что представители священной инквизиции, увидев это, не смогли бы даже придумать пытку, чтобы наказать блудницу по полной программе. Для Иштвана встреча с этой девушкой стала поворотной, ведь благодаря ей он перешёл в новую категорию, в одночасье превратившись из активного онаниста в мужчину, способного на нечто такое, что нравилось не только ему, но и той женщине, которая была рядом. Хотя он отдавал себе отчёт, что его заслуга в этом минимальна.

Лили знала толк в сексе, иногда ей казалось, что она живёт только сексом и что время, которое она посвящает работе, можно считать потерянным. Поэтому она так часто меняла работу, выискивая ту, где потери не казались бы такими существенными. Так, сменив очередную директорскую приёмную, она оказалась на центральном венгерском телевидении. Лили шла сюда будучи уверенной, что общение с творческой интеллигенцией принесёт ей не только новые знания, но и новые любовные приключения. Но, по иронии судьбы, она оказалась в редакции детских программ и в первые дни была шокирована всем тем, что её окружало: визжащая детвора, бесконечные телефонные звонки и бездарные кривляющиеся актёры в дурацких костюмах. Не того она ждала от прихода на телевидение… И ей стало скучно. Именно от скуки Лили и решила охмурить толстого увальня, сидящего в руководящем кресле. Шалость обернулась страстной любовью, по крайней мере с его стороны, она же получила в полное своё владение нетронутое никем тело. Пусть не очень презентабельное, но весьма страстное, что вполне удовлетворяло её ненасытность.

Но больше всего Лили обожала его страсть к фотографии. Иштван с детства увлекался этим делом, мечтая однажды перестать снимать закаты и рассветы и начать фотографировать голых девушек. Но с девушками, желавшими раздеться перед ним, как-то не складывалось, пока рядом не оказалась Лили.

Они оба волновались, словно их ждала съёмка какого-то блокбастера. Иштван оббегал все фотомагазины в округе в поисках лучшей плёнки, импортной фотобумаги и свежих реактивов. Из большой комнаты вынес всю мебель, на окна повесил плотные шторы, расставил по углам штативы со вспышками, раз сто проверил камеру. Даже принял зачем-то душ. Лили тоже не теряла зря время: ванна, кремы, парикмахерская. Она чуть ли не до блеска отполировала своё тело, удалила лишние волосинки, купила у спекулянтов умопомрачительное белье, потратив на него всю свою зарплату; два дня спала голой, выходя на улицу, не надевала лифчик и трусики с тугой резинкой, чтобы не оставались следы, даже джинсы не носила, только свободные платьица на голое тело. Иштван обомлел, когда увидел её.

– Лили, я не смогу работать, – едва выдавил он из себя, когда та сняла платье и стала в центре комнаты.

– Слабак! – рассмеявшись, ответила Лили, и повернулась к нему задом. – А как тебе вот такой ракурс?

– Боюсь, что мне придётся на минутку выйти…

– Дрочи здесь, мне приятно, что у тебя стоит, значит я не зря работала над собой.

– Ну это позор какой-то… Может лучше трахнемся, а потом пофоткаемся? – с робкой надеждой спросил Иштван.

– Нет, толстячок. Я не для этого два дня измывалась над собой. Сначала сделай гениальные фото, а потом будет десерт, но я ещё посмотрю, стоит ли его тебе давать.

Иштван выбежал из комнаты, и вернулся буквально через минуту, застёгивая на ходу ремень на брюках.

– Всё, я готов, – деловито произнёс он, снимая с объектива крышку.

– Какой ты быстрый. Запомни на будущее, пончик, я не люблю скорострелов.

– Больше такое не повторится, – чеканно ответил он и клацнул затвором фотоаппарата.

– Я ещё не готова, – обиженно надула губки Лили, – ты застал меня врасплох.

– И это хорошо, – чуть слышно ответил Иштван, продолжая снимать.

Потом ещё было много постановочных кадров в разных позах и с разным светом. Лили разошлась не на шутку, затребовала шампанское и, допив вторую бутылку, решилась на большее.

– А ты хоть раз видел настоящее порно? – спросила она.

– Видел, конечно. Когда в Германии был.

– И как, возбуждает?

– Как же возбудиться, когда толпа вокруг. Вот если бы дома, на диванчике, да с бокальчиком «Токайского».., – Иштван мечтательно закатил глаза.

– Ну так давай устроим сами. У тебя есть кинокамера?

Он непонимающе посмотрел на Лили.

– Есть… 8-ми миллиметровая. Я свадьбы ею снимаю… Но можно попросить у операторов телецентра Арифлекс 16-ти миллиметровый…

– Вот и прекрасно! Будешь теперь снимать то, что происходит после свадьбы, – Лили уже без всякого стеснения вплотную подошла к нему. – Я ведь смогу? Смогу сыграть роль любящей невесты?

– А как? Я же снимать должен… А ты с кем… тогда?

– Какая разница, найдём кого-нибудь.

– Интересно получается, – недоуменно произнёс Иштван, – ты что будешь трахаться с другим в моем присутствии?

– А что тут такого? – игриво возмутилась Лили. – Это же кино.

Все эти разговоры не могли не закончиться сексом. Иштван хоть и был обижен, но виду не подавал, тем более обещанный десерт был таким вкусным, что думать хотелось всё меньше и меньше. Ему хотелось зарыться в её пахнущее страстью тело и представлять себя античным героем, стройным, красивым, сильным и ненасытным. Ну с ненасытностью всё было в порядке, а вот всё остальное приходилось дорисовывать в мечтах… И не только ему. Лили тоже изо всех сил старалась не спугнуть хрупкое возбуждение, которое она с таким трудом раскачала внутри себя, фантазирую о предстоящей съёмке. Она даже не открывала глаза, чтобы снова не увидеть этот кривой нос, эти противные колючие усищи, скрывающие два неровных ряда жёлтых зубов и этот волосатый живот с бездонной пропастью пупка. Она однажды опрометчиво засунула туда палец. Боже, как это было противно! Палец вонял несколько дней, не помогали ни дезодоранты, ни мыло. Пришлось его забинтовать, а всем сказать, что порезалась.

– Я нашла партнёра, – услышал Иштван щебечущий голосок Лили в телефонной трубке. – Когда будем снимать?

– До завтра потерпишь? – попытался пошутить он.

– Будет трудно, но я постараюсь.

Глава 4

Нора была учительницей русского языка в местной школе и подрабатывала преподаванием венгерского советским офицерам. К майору Тимофееву она приходила по субботам. Они запирались на кухне и обычно часа полтора не выходили оттуда. В это время никто не имел права зайти к ним, даже чаю нельзя было попить. А ещё: не кричать, не грохотать, телевизор не включать, по телефону не звонить. В квартире вводился режим тишины – папа учил венгерский язык. Смешно, с Викой никто не занимался, но она знала больше, чем погруженный в обучение папа. Не желая нарываться на вопли отца, что все, мол, своей постоянной болтовнёй и непрерывным хождением возле двери мешают ему выполнять приказ начальства совершенствоваться в изучении языка братского народа, домашние расходились кто куда – мама шла по магазинам, а Вика отправлялась гулять во двор.

Так продолжалось почти полгода, пока её мама случайно не обнаружила, что отцовские занятия почему-то переместились из кухни в спальню. Вика хорошо запомнила этот скандал, крики, битье посуды, слезы. Запомнила, как отец сложил чемодан и куда-то с ним убежал, через день вернулся, долго валялся у мамы в ногах, а она плакала, гладила его по голове и обзывала блядуном, как после всего этого до самого утра скрипела их кровать, как они утром снова пили чай и ворковали, словно влюблённые голубки.

– Ну что ты в ней нашёл? – попыталась расставить последние точки жена. – Ты видел, какая у неё жопа? Как мой кулачок. А сиськи? Разве это сиськи…

– Софочка, я же извинился, – обжигая губы горячим чаем, начал оправдываться муж. – Бес попутал. У неё черти какие-то в глазах. Не совладал я, прости…

– Неужели она в постели лучше, чем я? – не унималась она. – Паша, ты мне скажи… Ты же попробовал и её, и меня.

– Софа, остановись, дочка всё слышит.

– Да что она понимает, сопля ещё совсем, – ответила она и, повернувшись, крикнула дочке. – Вика, а ну быстро в свою комнату. Не видишь, мы с папой серьёзно разговариваем.

– Знаю я ваши серьёзные разговоры, – фыркнула дочь, вышла из кухни и уже из коридора громко добавила. – Опять тарелки начнёте бить…

Нет, тарелки они больше не били, но напряжение в доме было такое, что можно было спички поджигать без коробка. Но вся эта вновь вспыхнувшая любовная идиллия была зыбка, как утренний туман. Её мама стала походить на сыщика. Она постоянно проверяла вещи мужа, нюхала их, выворачивала карманы, искала что-то, даже трусы, которые он бросал в стирку, подвергались тщательному исследованию. Почти каждый осмотр заканчивался какой-то находкой: то длинный чёрный волос на кителе, то затёртый красный след от помады на воротнике парадной белой рубашки, то едкий запах французских духов, перебитый «Шипром». Хуже всего было, когда на его трусах обнаруживались странные засохшие пятна. И тут Софа не выдерживала. Помаду, волос и духи ещё можно было как-то объяснить, а вот это не поддавалось никакому объяснению… Муж изворачивался как мог, но запах этих пятен нельзя было спутать ни с чем.

И он снова собрал чемодан и ушёл, а жена утром парадно накрасилась, одела своё лучшее кримпленовое платье и пошла к начальнику политотдела части подполковнику Звереву. Она плакала и жаловалась на упавший моральный облик своего мужа, майора Тимофеева, требовала наказать его, но не сильно, а так, чтобы он перестал ей изменять и вернулся домой, наказать серьёзно нужно разлучницу, у него же есть такая власть. А её муж в это время лежал на широкой кровати той самой разлучницы, пил крепкий кофе и заедал огромным бутербродом с ветчиной. Рядом сидела Нора и смотрела на своего мужчину слезящимися от влюблённости глазами.

Не успел майор Тимофеев появиться в части, как позвонил дежурный и передал приказ начальника политотдела срочно явиться к нему в кабинет.

– Да ты шалун, как я посмотрю, – начал издалека подполковник Зверев. – Давно с берёзками не обнимался?

– Не совсем понял, – бодро ответил майор, вытянув руки по швам.

– А тут понимать нечего, – понизив голос произнёс начальник.

Он подошёл вплотную, намотал на ладонь его галстук, потянул на себя, и уже совсем тихо, почти шёпотом, но очень властно, сказал, глядя прямо в глаза:

– Сегодня же вечером ты возвращаешься в семью. О своей сучке забудь. Узнаю, разжалую и отправлю без партбилета дослуживать в самый дальний гарнизон на любимой родине. Ты понял меня? Второй раз повторять не буду.

– Так точно, товарищ подполковник, всё понял, – бодро ответил майор Тимофеев. – Никогда больше подобное не повторится. Разрешите идти?

– Иди, гуляка. Позвони жене, чтобы не волновалась. И скажи ей спасибо… Павел Андреевич.

Он с трудом досидел до конца рабочего дня, постоянно ёрзая и отвлекая себя какими-то делами от мыслей о предстоящем вечере. А когда стрелки часов приблизились к шести, и сослуживцы бодро разбежались по домам, ему стало вообще страшно. Он долго собирался, перекладывал какие-то бумажки, рылся в столе, а потом медленно брёл по улице, оттягивая тягостный момент признания своей слабости. Что такое любовь в сравнении с благами службы в теплом местечке? Сегодня любовь есть, а завтра растает, как снег, даже следа на асфальте не останется. А служба – это всё! Это нормальная жизнь сейчас и нормальная жизнь потом. Он убеждал себя в прописных истинах, хотя в этом не было смысла, он даже не собирался делать выбор, просто боялся признаться Норе, что предаёт её ради собственного спокойствия.

Приободрившись и похлопав себя по щекам, майор Тимофеев воткнул ключ в замок и вошёл в квартиру, ставшую ему в последнее время почти родной. Из кухни вкусно пахло и было слышно, как на плите что-то громко шкварчит. Нора не услышала, как он вошёл, и даже не оглянулась, когда открылась кухонная дверь. Натянув на лицо улыбку, Павел Андреевич подошёл сзади и крепко обхватил Нору руками.

– Как ты меня напугал, – игриво произнесла она, сделав вид, что испугалась. – Проголодался? Садись, сейчас накормлю.

– Давай потом, – сказал он, и развязал узел на её фартуке. – Пошли…

– Ты что, перегрелся на работе? – Попыталась отшутиться Нора. – Я не готова…

– Пошли, – настойчиво произнёс майор, схватил её за руки и потащил за собой.

– Хорошо-хорошо. Только не тяни меня так и дай, я в ванную схожу сначала… На минутку. Тебе тоже не помешало бы помыться, а то воняешь как солдафон…

За окном ещё было светло, и лучи заходящего солнца предательски освещали спальню, превращая желанную романтику в обыденную реальность. Нора стояла на коленях, уткнувшись лицом в подушку и задрав вверх свой роскошный упругий зад. «Она ещё спрашивает, что я в ней нашёл, – подумал Павел Андреевич, касаясь пальцами её нежной кожи. – Это же совершенство, не то что твоя жопа, которую ты постоянно прячешь под одеялом. Понимаешь, что мне неприятно на неё смотреть. А каково мне тебя трахать, если даже смотреть на тебя не хочется?»… И вдруг его рука замерла, почувствовав что-то не то. Майор опустил взгляд и отчётливо увидел прыщик на левой ягодице Норы, такой созревший, с белой головкой и красным ободком вокруг. Руки сами потянулись выдавить его, но нужно было сосредоточиться на другом. Он и так с трудом заставил подняться свой член, который должен был сыграть прощальный аккорд в его любовном приключении. Тот сопротивлялся, и пока Нора была в ванной, ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы встретить возлюбленную привычной упругостью. Получилось. Приятель решил не подводить и теперь усердно трудился, выполняя последнюю волю хозяина. А нужно было сделать много и как можно дольше, чтобы усталое и изнурённое наслаждением тело любимой обмякло, а её сознание отключилось.

– Ты действительно сегодня перегрелся, – томно прошептала Нора, кончив в очередной раз. – Я больше так не могу, дай мне отдохнуть.

Не прошло и минуты, как она уже спала, уткнувшись любимому в плечо. Полежав ещё немного и убедившись, что Нора крепко спит, майор соскользнул с кровати и, прикрыв дверь, на цыпочках вышел из спальни. На кухне он достал из портфеля тетрадку, выдрал из неё листок и решительно взял в руку карандаш… Но красивая фраза, которую он так долго держал в голове, внезапно растворилась, и, чтобы не терять время, он быстро и по-солдатски тупо написал: «Прости. Ухожу навсегда. Больше не звони. Так надо… Паша». Подсунул листок под любимую кофейную кружку Норы, рядом положил ключи и бесшумно вышел из квартиры.

Глава 5

Толпа детишек во главе с Викой шла по коридору телецентра, выстроившись в неровную шеренгу, и с любопытством глазела по сторонам в надежде как можно быстрее встретить любимых персонажей из программы «В гостях у Монти». Вику распирала гордость не только за папу, но и за себя. Тем более папа вернулся домой, и мама его простила. От этого он стал ещё веселее и заботливее. По крайней мере ей так показалось.

И вот эта галдящая толпа остановилась у двери детской редакции, и створки тут же распахнулись, стучать даже не пришлось. На пороге стоял их любимый колун Монти.

– Я же вам говорила, что папа всё порешает! – восторженно зашептала Вика. – Я же вам говорила!

– Моооонтиии! – в один голос заверещала детвора и облепила клоуна со всех сторон.

Эта эйфория могла продолжаться бесконечно, но из-за спины Монти вышла Лили и громко крикнула:

– Néma minden!

Детвора не отреагировала на неё, продолжая тискать любимого Монти и скакать вокруг него.

– Молчать всем! – так же громко крикнул Викин папа, вспомнив уроки Норы и поняв, что имела ввиду эта стройная красавица в мини-юбке.

Детишки мгновенно затихли, ведь они все были из семей военных и прекрасно понимали, что такое командный голос, и чем заканчивается неповиновение приказу старшего.

– Майор Тимофеев, – отрапортовал папа, став по стойке смирно перед Лили, и далее произнёс заученную фразу «прибыли на экскурсию». – Ньересег турнен.

– Ön szívesen, – приветливо ответила Лили, попытавшись ещё пошутить, сказав, что майор Тимофеев прекрасно говорит по-венгерски, но он из сказанного ничего не понял, лишь улыбался во весь рот и кивал головой.

Экскурсия была удивительной. Ребятишки не только прогулялись по телецентру в сопровождения клоуна Монти, но и поучаствовали в съёмках новой программы. Блистала, конечно же, Вика. Она и в конкурсах участвовала, и отвечала на вопросы викторины, в общем вызвала восторг и умиление у всей съёмочной группы. А в конце она напросилась в гримёрку к Монти. Уж очень ей хотелось посмотреть, кто же скрывается под этой клоунской маской.

Вика сидела в кресле болтая ногами, ела подаренное ей мороженое и следила за каждым движением клоуна. Вот он снял свой яркий костюм и повесил его в шкаф, после этого сел перед зеркалом, стащил с головы рыжий парик и натянул его на банку, которая стояла рядом, взял в руки салфетку, смочил её какой-то жидкостью и начал стирать с лица белую краску. Не прошло и минуты, как на Вику из зеркала вместо клоуна Монти смотрел толстый усатый дядька. Он подмигнул ей и развернулся вместе с креслом.

– Te egy gyönyörű lány, – сказал он, посмотрев на неё с каким-то странным прищуром.

– У меня мама тоже красивая, – ответила Вика по-венгерски, встала и протянула руку, чтобы попрощаться. – Спасибо, вам…

– А меня зовут дядя Иштван, – он пожал её малюсенькую ручку. – Хочешь, поедем со мной, и я тебя красиво сфотографирую.

– Неа. Меня папа ждёт.

– Ну тогда, до встречи, красавица.

– Пока, дядя Иштван. Передавай привет Монти.

– Обязательно передам.

Он долго смотрел вслед Вике, уходящей по коридору, и вдруг поймал себя на мысли, что думает о какой-то пакости, представляя эту милую девчонку голенькой в своих объятиях… Кто-то прикоснулся к его плечу, он дёрнулся от неожиданности, вернувшись из похабных грёз в реальный мир. Рядом стояла Лили.

– Засматриваешься на девочек? – ехидно спросила она.

– Да ну тебя, – отмахнулся Иштван, – я просто провожал её.

– Как дела с камерой, ты договорился?

– Да, всё нормально. С камерой никаких проблем не будет. Проблема в другом…

– Что ещё?

– Непонятно, где проявлять отснятую плёнку. Не на студии же. Как-то я сразу об этом не подумал…

– Пончик, ты же у меня умный, подумай, – Лили обняла его и чмокнула в щеку, ещё пахнущую гримом. – Так хочется сняться в кино.

– Думаешь, мне не хочется его снять? Придётся проявлять самому, процесс тот же самый, что и в фотографии. Кстати, о фотографиях. Я напечатал то, что мы снимали. Ты просто богиня.

– Правда?! А, как посмотреть? – возбуждённо произнесла Лили.

– Сегодня вечером у меня. Шампанское уже в холодильнике. Трусики можешь не надевать.

– Ах ты мой шутник ненасытный. Тебе вчерашнего десерта было мало? – игриво прошептала Лили, дыша ему в ухо. – Хорошо, я приду, но только ты не говори, что устал, что спать хочешь. Если мне фотографии понравятся, буду благодарить тебя до самого утра.

Фотографии ей действительно понравились. Особенно те, которые снимались спонтанно, когда она не знала, что идёт съёмка. Нельзя сказать, что Лили не видела себя голой, конечно же видела, но одно дело любоваться собой в отражении зеркала, закреплённого на двери шкафа в спальне, а другое дело видеть себя со стороны, да ещё глазами другого человека. Она перекладывала огромные фотографии, разложенные на столе, и с каждой новой ей становилось понятно, почему мужчины так западают на неё. Здесь есть, на что посмотреть, есть то, ради чего можно рискнуть. Лили нравилась самой себе и, представься такая возможность, она бы с удовольствием закрутила бы романчик с этой развратной красавицей, и от этой мысли щекочущее чувство волнами растекалось по телу. Но когда она добралась до стопки фотографий, на которых все её прелести были откровенно выставлены на показ, Лили просто перестала контролировать себя. Это было так возбуждающе красиво, так аппетитно, так сексуально, что она, грешным делом, засомневалась в своей принадлежности к отряду любительниц мужской красоты.

– Малыш, ты мастер! – восторженно произнесла она.

– Что я… Я лишь запечатлел твою прелесть.

– Господи, почему мы живём в этом тупом мире? Почему нам нужно прятаться, скрывать свою страсть? – Лили отшвырнула в сторону очередную фотографию. – Почему мы должны снимать эти дурацкие программки для сопливой детворы вместо того, чтобы заниматься тем, что доставляет нам настоящее удовольствие?

– Я смотрю, ты разошлась не на шутку. Просто молнии мечешь, – умиротворяюще сказал Иштван, и протянул девушке бокал шампанского, – расслабься, мы ещё перевернём этот мир вверх ногами, снимем с него штанишки и надерём задницу.

– Так всё, пойдём трахаться, – Лили залпом выпила шампанское, – ты заслужил.

Картина со стороны выглядела странной, если не сказать смешной – стройная красавица в объятиях толстого и неуклюжего, но такого ненасытного кавалера. Казалось, что он либо раздавит её, либо раздерёт на части, с таким остервенением он вонзался в это восхитительное тело. Он кряхтел, сопел, хватался за спинку кровати, пытаясь удержать равновесие, но огромный живот всё время нарушал баланс, мешал и раздражал, сильно болели колени, и член из-за этого периодически терял свою силу. Приходилось подключать руки и отключать мозг. Лили, возбуждённая от собственной красоты, ничего этого не замечала, она купалась в наслаждении, которое, невзирая ни на что, заполняло каждый кусочек её тела и каждый уголок её сознания.

Глава 6

Вика была счастлива не только от того, что побывала на телевидении, увидела своего любимого клоуна Монти, но ещё и от того, что узнала секрет, которого никто не знал. Теперь нужно было определиться, кто будет достоин узнать её тайну. Выбор был невелик. Из всех, с кем общалась Вика, только двоих она могла назвать друзьями – Маринку и Вовку. Они втроём съели не один пуд соли, вернее конфет, какая ещё там соль. Вместе искали ответы на сложные жизненные вопросы, вместе играли и вместе познавали непознанное.

Объектом исследований для девчонок стал Вовка, который с радостью согласился побыть пациентом в придуманной ими больнице, которая открывала свои двери, как только родители уходили на работу. Времени на исследования было предостаточно. Особым вниманием у Вики с Маринкой пользовался Вовкин писюнчик. Смешной такой. Если его потеребить, то он становился больше и твёрже, и кожица на нем двигалась, открывая такую розовую штучку с разрезиком. Вовка же, когда ему перепадала роль доктора, а подружки становились пациентками, с нескрываемым интересом искал отличия в их щёлочках, раздвигал их пальчиками и заглядывал внутрь. От этого у них становилось щекотно внизу живота. Они даже пробовали ложиться друг на друга, как это делали родители, но ничего эдакого почему-то не происходило. На этом этапе их исследования зашли в тупик и начали постепенно сходить на нет. Тогда же Вика перестала задавать дурацкие вопросы взрослым. Она ещё не знала, что в скором времени перейдёт на новый этап познания своей сексуальности, и что этому поспособствует развод родителей.

Да, они все-таки развелись. После долгих извинений, стояний на коленях и всяких страшных клятв, Павел Андреевич всё же сорвался, и на следующий день после экскурсии на телевидение был застукан женой выходящим из подъезда Норы. И уже не имело никакого значения, что он даже не сумел нажать на кнопку звонка, а просто постоял немного у двери и ушёл. Главное, что он сделал это после всего сказанного. Вернулся. Пусть ненадолго. Пусть безрезультатно. Но он вернулся туда, куда поклялся никогда не возвращаться.

Чутье Софу не подвело. Уже на следующий день после возвращения Павла она заподозрила неладное, увидев, как он достаёт из коробки свои парадные туфли.

– Далеко собрался? – спросила она, неумело скрывая ехидные нотки.

– Мы с Виталькой договорились вместе футбол посмотреть, – максимально равнодушно ответил Павел, продолжая завязывать шнурки.

– А зачем ты домой этот телевизор притащил? Пусть бы Виталька к нам пришёл, я бы ужин приготовила.

– Мы просто хотим посидеть вдвоём, пивка попить.

– А что мешает попить пивка здесь?

– Софа, ну что ты начинаешь.., – обиженно произнёс он.

– Во-первых, это ты начал. Я же не бегала за кобелями, а ты побежал за первой сучкой, которая хвост задрала.

– Я тебе в сотый раз говорю, что это была ошибка, я извинился. А сейчас я просто хочу посмотреть футбол с другом. Можно?

– Да иди ты, ради бога, – в сердцах ответила Софа, – туфли только не испачкай.

Она не стала дальше развивать скандал, а незаметно пошла следом за мужем, держась на приличном расстоянии, как настоящий сыщик, и совершенно не удивилась, когда он, постояв немного у двери, вошёл в подъезд дома, в котором жила Нора. Софа знала на каком этаже находятся её окна, свет в них горел. Она уселась на детскую карусель и стала ждать, когда они потухнут. План был простой, подняться минут через пятнадцать после этого и позвонить в дверь… Что потом? А что делать потом, Софа не знала. Да не важно ей было, что будет потом, потому что решение она уже приняла, как только убедилась, куда идёт её, пока ещё, муж. Но прошло минут десять, потом ещё столько же, а ничего не происходило, лишь одинокий женский силуэт то и дело появлялся в оконном проёме, то поливая цветы, то поправляя шторы, и ничего подозрительного.

Дверь подъезда скрипнула, и на порог вышел Павел. Он чиркнул спичкой, прикурил, прикрывая огонь сложенными ладонями, крепко затянулся и сел на лавочку, не заметив, что рядом села Софа.

– Как футбол? – чуть слышно спросила она.

Павел даже не отреагировал на появление жены, как будто знал, что она окажется здесь.

– Сама же всё знаешь, – ответил он, выпуская дым изо рта.

– Наши проиграли?

– Позорно проиграли.., – Он отшвырнул недокуренную сигарету и повернулся к жене. – И что теперь?

– Ничего особенного.., – задумчиво ответила Софа, – ты сможешь смотреть футбол сколько тебе будет угодно и с кем угодно.

– Ты собираешься бросить меня?

– Нет, милый, это ты бросил нас.

– Но ведь ничего же не было…

– Ну как же «не было»? Мы где сейчас сидим? Под чьими окнами? Ты туфли парадные надел, брюки выгладил, я не удивлюсь, если на тебе и трусы чистые.

– Это ничего не значит, – повысив тон, попытался оправдаться Павел.

– Это значит лишь одно – тебя больше нет, ты для меня умер, – Софья с трудом сняла обручальное кольцо и положила его на лавочку.

Развод был тихим и очень быстрым. Никто из окружающих ничего не заметил и не понял. Вика с мамой после всей этой неприятной процедуры упаковали чемоданы, поехали на вокзал и сели в поезд Будапешт-Москва.

– Мам, а папа что, плохой? – спросила Вика, помешивая ложечкой принесённый проводницей чай.

– Нет, он не плохой, – задумчиво ответила ей мама, – он слабый.

– А почему тогда мы его бросили? Он же пропадёт без нас.

– Не пропадёт… За ним есть кому присмотреть. А вот как нам жить без него, я не знаю.

– А он что, разлюбил нас?

– Наверное, да… По крайней мере я разлюбила его точно.

– Почему? – не унималась Вика.

– Он изменил мне.

– А что такое «изменил»?

– Вот как тебе объяснить, дурёха, – мама подвинулась ближе и обняла дочь, – измена, Викуся, это как предательство. Папа предал меня, предал тебя. Я сделала всё, что могла, чтобы сохранить семью, а он сделал всё, чтобы её разрушить. Не знаю, чего ему не хватало…

– Ма, не плачь, – Вика промокнула полотенцем слезу на щеке мамы, – ты обязательно полюбишь другого дядю, а я постараюсь полюбить его… Вместо папы.

За окном уже давно стемнело. Мама уснула, а Вика смотрела на проплывающие мимо огни и думала о своём будущем. Каким оно будет? Какой будет она? Найдётся ли тот, кто полюбит её по-настоящему, без обмана и предательства, кто сделает её счастливой, не такой как мама?

Глава 7

Иштвану пришлось взять на работе отгул, чтобы спокойно пробежаться по магазинам и купить всё необходимое для съёмки: химикаты, бачки для проявки и специальные прищепки для сушки плёнки. Он извлёк из тайника всю свою заначку, которую копил для покупки новенькой «Шкоды», и большую часть из этих денег пришлось отдать Лили, целью которой были новые наряды и белье, что было не менее важно, чем его технические потребности. Для этого Лили подняла по тревоге всех своих знакомых спекулянтов, которые один за другим везли к ней на квартиру всё самое новое, откровенное и сексуальное. Она купалась в красоте, одеваясь и раздеваясь перед зеркалом, примеряла и отбрасывала в сторону не понравившееся, брала новое, любовалась и откладывала в сторону, как один из вариантов.

Таинство подбора самого вызывающего и самого возбуждающего наряда затянулось до глубокой ночи. В промежутках между примерками Лили успевала заниматься ещё и самоудовлетворением. Она была опытной в этом деле, мастурбировала давно и усердно, невзирая на то, есть у неё в этот промежуток времени мужчина или нет. Лили так возбуждалась, что обильные выделения иногда мешали ей в нормальной жизни. Сейчас какой-нибудь специалист в области сексопатологии сказал бы, что это результаты гиперсексуальности, выписал бы пару препаратов и всё, а тогда таких врачей не было, и ей приходилось самостоятельно контролировать спонтанно возникающее возбуждение. Хотя она чаще не контролировала его, а покорна шла за ним.

Лили даже увлеклась гимнастикой и начала развивать гибкость только для того, чтобы научиться с лёгкостью принимать удобные позы, способствующие максимальному проникновению руки внутрь. Она никогда не отращивала ногти, из-за чего над ней смеялись одноклассницы, решив, что она ничего не понимает в том, как нужно привлекать парней. А зачем ей нужны были ногти? Они только мешали. И, погружаясь в мягкую и влажную пучину своей любимой игрушки, её нежные пальчики ласково исследовали пространство, приносящее ей столько наслаждения. Для Лили не существовало других форм мастурбации кроме той, которую она для себя придумала, а может быть она о других не знала, поэтому и не пробовала. Но ей вполне хватало того, что она изобрела для ублажения собственной плоти.

Её первый мужчина сначала ничего не понял, думал даже прерваться, но потом был очарован, когда его член, провалившийся в бездонную пропасть возбуждённой вагины, оказался словно в безвоздушном пространстве. Лили так мастерски работала натренированными за годы почти ежедневных упражнений мышцами, что несчастный сумел продержаться не больше минуты. Потом он, сидя на корточках, с любопытством разглядывал эту красоту, восторженно прикасаясь к краям возбуждённого кратера, и даже робко попробовал погрузить туда свои пальцы. Лили расслабилась, слегка подалась вперёд, и его ладонь без труда проскользнула внутрь. Видели бы вы его глаза! Он стонал от нахлынувшего наслаждения, член вообще забыл, что несколько секунд назад кончил, и, презирая законы природы, снова напрягся, готовый ещё раз ощутить ни с чем несравнимый восторг.

Эту сексуальную особенность в первую же ночь, проведённую с Лили, испытал на себе и Иштван. Его весьма скромное достоинство болталось внутри, как язык колокола, но как только створки на мгновение сомкнулись, он понял всю прелесть такого, почти бесконтактного, соития. И сравнить это было не с чем. Раздумывая над разработкой сцен будущего фильма, он решил сделать акцент именно на этом.

Иштван позвонил Лили после полуночи, даже не надеясь на то, что она не спит. И удивился, когда услышал в трубке её бодрый голосок.

– Поросёночек, приезжай, а то я тут устала от примерок, запуталась. Мне нужен совет… И немного сексика…

Как тут не приехать. Меньше, чем через полчаса Иштван уже сидел на диване и руководил показом отобранных моделей.

– Нет, ну что ты навыбирала. Ты будешь в этом выглядеть как проститутка.

– Смешно, – ехидно ответила Лили, отбрасывая в сторону платье. – Мы что собираемся снимать? Порно или сладенькую мелодраму?

– Ну нельзя же так, прямо в лоб, – возмутился Иштван, – если порно, так что, сразу нужно вырядится, как блядь какая-то. Мы же просто снимаем продолжение жизни, скрытое от глаз.

– Ну хорошо, а как тебе это белье? – Лили распахнула розовый пеньюар и покрутилась из стороны в сторону. – Тебе это тоже не нравится?

– Ну почему.., – чуть ли не пуская слюни произнёс Иштван, – очень даже ничего…

– А хочешь взглянуть поближе? Оцени какие кружева, – она лёгким движением сняла трусики и швырнула их прямо ему в лицо.

За это мгновение он успел ощутить запах страсти, которым они уже успели пропитаться. Он обожал этот аромат, такой себе предвестник наслаждения.

– Пощекочи меня своими усищами, – прошептала она, и широко раздвинув ножки, улеглась на диван, – я так устала сегодня дрочить, что хочется чужой ласки. И не выключай свет. Я хочу всё видеть…

Иштван опустился пред Лили на колени и, проведя руками по внутренней поверхности её бёдер, приблизился губами к уже раскрывшейся на всю свою ширину вагине, невообразимую красоту которой невозможно было описать никакими словами. Его усы сплелись с её кудрявыми волосинками, а язык погрузился в бездонную пучину, источающую жар. Иштван до сих пор не мог поверить в искренность чувств Лили. Почему она отдавалась ему? О чем думала во время секса, и что заставило её, восхитительную и знающую себе цену девушку, позариться на некрасивого толстяка? Вряд ли это любовь. И уж точно не страсть. Хотя какая разница. Пока путь открыт, нужно им пользоваться. И тревожные мысли отошли на второй план, уступив место восторгу обладания.

Лили уже перестала считать количество сегодняшних оргазмов. Оно давно перевалило за десяток, и сейчас приближался очередной. Лёгким движением она словно прикусила язык Иштвана, который не выскользнул, а наоборот, проник ещё глубже. Она отпустила его, затем снова сжала и, повторив это ещё несколько раз почти бессознательно, резко отпрянула назад, и струйка тёплой вязкой жидкости выплеснулась прямо на лицо её любовника. Эти выбросы случались у Лили редко, лишь в моменты наивысшего возбуждения.

– Всё, пупсик, на сегодня хватит, – расслабленно произнесла она, – я устала.

– А как же я? – взмолился Иштван.

– Пойди подрочи, пока стоит. Хотя нет, дрочи прямо здесь… Можешь даже кончить на меня…

Он хотел возмутиться, в глубине души, конечно, обидеться или даже вмазать ей по морде за эти слова, но в итоге покорно стянул брюки и, не успев как следует приложить руку с своему отвердевшему члену, кончил, залив спермой подрагивающий животик Лили.

– Вот и молодец…, – всё так же томно произнесла она и размазала ещё тёплую жидкость по телу. – Сделал девушке приятно…

Глава 8

Первые два дня майор Тимофеев беспробудно пил. Пустая квартира пугала его своей тишиной. После каждой опрокинутой рюмки он бросал взгляд на дверь, ожидая, что она сейчас распахнётся, и дом наполнится привычными звуками, на кухне запахнет жареной картошкой, а из детской будет снова доноситься звенящий смех дочери. Количество выпитых рюмок росло, но дверь всё равно оставалась запертой. Как же она откроет её? Вдруг сквозь алкогольную дурь прорвалась в голову майора Тимофеева здравая мысль. Ключи то вот они, на столе лежат, рядом с обручальным кольцом. Посчитав этот факт самым большим препятствием, он схватил ключи и ринулся открывать дверь, надеясь, что Софа с Викусей стоят в подъезде, не зная, как войти. Он долго не мог попасть в замочную скважину, руки задрожали ещё сильнее, когда снаружи раздался приглушённый стук каблуков, наконец справился, повернул ключ и распахнул дверь… Мимо прошла соседка с верхнего этажа. Он посмотрел по сторонам, заглянул за дверь, перегнулся через перила – никого. Стена, окрашенная мерзкой зелёной краской, обжигала холодом спину, но Павел не чувствовал этого, он сидел на корточках и беззвучно плакал.

Ему всегда не везло с любовью, с самого детства. Вернее, с его стороны любви было хоть отбавляй, а вот любить его девушки не особо торопились. Может быть поэтому он выбрал военное училище, начитался романтических историй о том, как дамы млеют в присутствии офицеров, и пошёл учиться галантности. Но мечты, как говорится, разбились о повседневный быт, где казарменная толерантность и курсантская дружба, это такая же выдуманная химера, как и человеческая верность. В первую же ночь после прибытия к месту обучения Павлик был избит и изнасилован старшекурсниками, посчитавшими его слишком откормленным и ухоженным, пирожками, мол, домашними ещё срёт. Нет, его не ставили раком и не разрывали жопу пересохшими членами, его заставили сосать. И это было ещё унизительней, чем изнасилование по-тихому, где-нибудь в укромном месте. Четверо одногодок, которые уже прошли аналогичное посвящение, держали его ноги и руки, а «деды», со спущенными кальсонами выстроившись в очередь, теребили свои измождённые постоянным онанизмом члены, ожидая своего маленького праздника. Когда же очередь подходила, они тыкали ими в Пашкины пересохшие губы, и если он не открывал рот, то от стоящего рядом получал пряжкой по почкам.

Истязание продолжалось почти всю ночь. Лицо и грудь были залиты вонючей спермой, та, что засохла, больно стягивала кожу, веки слипались и горели огнём, в животе бурлило от неимоверного количества проглоченной гадости. Павел ничего не ощущал, он уже даже не плакал, слезы кончились, он покорно открывал рот и терпел. Плевать запрещалось, он должен был обязательно глотать, в этом таилась какая-то иезуитская необходимость, в случае неповиновения следовал удар в пах.

Первая мысль, которая пришла в голову, когда всё закончилось – повеситься. Он не понимал, как дальше жить с этим позором. Боль, опоясавшая шею, уже не ощущалась, дыхание прервалось, и только слегка подёргивались ноги, по которым текла горячая моча. Ещё секунда, и наступила бы блаженная свобода, но кто-то обхватил его, приподнял, ослабив давление верёвки, Пашка глубоко вздохнул и от обилия воздуха потерял сознание, в это же мгновение лезвие ножа перерезало верёвку, и его обмякшее тело рухнуло на пол.

– Курсант Тимофеев, что за херня! – орал начальник особого отдела. – Ты что, отбиться не мог от этого быдла? Дал бы одному в морду, другие бы сами разбежались, мать твою. Мне-то что теперь делать? Что я должен докладывать руководству? Что на вверенной мне территории обитают пидарасы вместо преданных родине будущих офицеров. Как прикажешь объясняться? Что молчишь!?

– Товарищ полковник… Я не знаю… – Павел стоял, понурив голову, и боялся даже поднять глаза, ему было невыносимо стыдно и противно.

– Не знает он! Щенок! – Полковник нервно расхаживал по кабинету и пинал ногой стулья, расставленные вокруг большого полированного стола. – Какого ты хера вообще попёрся в армию, если не можешь за себя постоять? И ещё вешаться он собрался… А если бы тебя не вытащили из петли? Представляешь, что было бы со всеми нами? Из-за одного придурка пострадала бы масса нормальных людей. Чем я виноват? Почему я должен из-за тебя лишаться своего места, за которое я жопу рвал почти пятнадцать лет. На пузе ползал, унижался, терпел. Вот и тебе нужно было бы просто потерпеть, а потом отыгрался бы на молодых, как все делают. Так нет же… Отправить бы тебя в штрафбат года на два, чтобы почувствовал, что такое настоящая служба.

Паша умоляюще посмотрел на полковника и чуть слышно произнёс:

– Отпустите меня, пожалуйста… Я ошибся…

– Куда я должен тебя отпустить? – Гаркнул начальник особого отдела. – К мамке под юбку? Всё, ты свой выбор сделал… Марш в казарму!

Пашка не сдвинулся с места.

– Я прошу вас… – прошептал он чуть не плача.

Полковник налил себе воды из графина, выковырял аспирин из блистера, забросил в рот и запил, после чего закашлялся, подавившись застрявшей в горле раскисшей таблеткой. Лицо его, и без того мрачное, стало ещё мрачнее. Он уселся за стол и долго рылся в папке с личным делом курсанта Тимофеева, перекладывая анкеты, выписки, справки и фотографии. Ну ведь нормальный же пацан, подумал он. Отправлю в штрафбат, так это для него смертный приговор. Запетушат там его окончательно. Отпустить? Права не имею. Нужна справка, чтобы комиссовать. Оставить здесь тоже нельзя. Свихнётся окончательно.

– Слышишь, боец, отправлю-ка я тебя по переводу в другое подразделение. Подальше от наших мест. Только чтобы молчок о случившемся. Понял меня?!

– Так точно, товарищ полковник! – радостно выкрикнул Пашка.

– Тогда ступай, я дам распоряжение, чтобы подготовили все документы для перевода. Сегодня переночуешь в санчасти, в казарму не ходи, я позвоню ротному и военврачу, а завтра утром получишь предписание, и вперёд, на службу отечеству. И не дай бог тебе попасться мне на глаза ещё хоть раз. Молись, что на этом месте оказался я, а не кто-то другой.

Пашка хотел кинуться ему в ноги, расцеловать сапоги, но сдержался и лишь улыбнулся сквозь слезы.

– Спасибо вам… Большое…

– Вали. И чтобы больше я тебя не видел!

Они действительно больше никогда не увиделись, но благодаря этому человеку всё в жизни курсанта Тимофеева изменилось. К новому месту обучения он прибыл чистым, без всякого шлейфа, особист позаботился. И практически в первый же день после переезда судьба сделала Пашке ещё один подарок, о котором он даже не мог и мечтать. Он увидел её ещё когда входил на территорию части. Симпатичная девчонка стояла у КПП с букетом цветов и озиралась по сторонам, пристально вглядываясь в каждого проходящего мимо курсанта.

– Кто такая? – спросил Павел у дежурного, протягивая ему приписное свидетельство.

– Не знаю, – ответил тот, – второй день как приходит. Спрашивали к кому, не говорит.

Закончив все формальности по оформлению своего нового статуса, он вошёл в казарму и огляделся по сторонам. Он словно попал в другой мир, вроде бы всё как везде – крашенный пол, запах портянок, кровати в два яруса, но совсем другая атмосфера, человеческая, что ли. Его сразу приняли сослуживцы, приняли как равного, не пришлось даже драться, как советовал особист.

Утром следующего дня, после зарядки и завтрака, Павел подошёл к окну и снова увидел стоящую у КПП девушку с цветами. Ему понравилась эта симпатичная евреечка с ладненькой фигуркой, обтянутой лёгким ситцевым платьем. Вот бы было замечательно познакомиться с ней, подумал он, но прозвучала команда на построение, и, когда он через несколько часов снова выглянул в окно, то девушки там уже не было. Не пришла она и на следующий день. Целую неделю Пашка бегал к КПП, но безрезультатно, она больше не приходила.

Годы учёбы пролетели незаметно. Большинство его однокурсников перед тем, как получить распределение, женились, чтобы не ехать к новому месту службы в одиночку и гоняться там за первой встречной деревенской бабой, чтобы удовлетворить свою молодецкую плоть, и только лейтенант Тимофеев шёл по перрону железнодорожного вокзала без жены. В одном повезло Павлу, его не отправили защищать Родину в заполярную глушь или в тёплые песчаные дали, он по неведомой причине должен был продолжить свою службу в ленинградском военном округе. Хотя почему «по неведомой причине», очень даже по известной, зря что ли он в течение всего срока обучения регулярно наведывался на дачу начальника политотдела училища, строительством которой руководила его жена. Это тёмная история, окутанная завесой тайны, была пронизана таким развратом, что вспоминания о ней будоражили по сей день, но результат многолетней геронтофилии был на лицо – он ехал в Ленинград.

В вагоне стояла невыносимая духота. Павел швырнул чемодан на верхнюю полку, снял китель и попытался открыть окно в купе, но то, как и положено, не поддалось, пришлось выйти в коридор, чтобы хоть немного подышать свежим воздухом. На перроне толпа провожающих мешала толпе уезжающих. Поезд тронулся, и Павлу вдруг стало любопытно, успеет ли вот эта, бегущая по платформе девушка запрыгнуть в вагон. Присмотревшись, он узнал в ней ту самую девчонку с цветами. Расталкивая идущих навстречу пассажиров, навьюченных чемоданами, он прорвался в тамбур, и, оттолкнув проводницу, спрыгнул на перрон, выхватил у девушки тяжеленную сумку, зашвырнул её в дверь и крикнул проводнице, чтобы та подняла площадку. Дородная дама могла бы не послушаться, но офицер был так суров, что она не посмела ослушаться. Девушка запрыгнула на ступеньку, поднялась вверх и протянула руку своему спасителю.

– Спасибо вам большое, товарищ лейтенант, – едва дыша произнесла она, всё ещё сжимая Пашкину руку, – меня зовут Софья.

Через два месяца случилась свадьба, а уже летом у них родилась дочка.

Глава 9

Самое страшное – это влюблённый стеснительный толстяк, который до этого был влюблён только в свою правую руку. Именно таким был Валерка. Боже, как он смотрел на Вику! Она чувствовала этот взгляд даже спиной. И это не было какой-то выстраданной временем любовью, он потерял контроль над собой в тот момент, когда впервые увидел её, вошедшей в класс. Кто такая, откуда, перешёптывались мальчишки разглядывая симпатичную новенькую, и Валерка понимал, что ему ничего не светит, ну совершенно ничего, поэтому, как бы случайно оказавшись рядом, он жадно вдыхал её аромат, боясь лишний раз выдохнуть и потерять хоть часть того, что он считал уже своим. Вике было забавно следить за ним – как он отводит в сторону глаза, когда она внезапно перехватывала его взгляд, как пристраивается поближе на физкультуре, чтобы не позволить другим даже случайно дотронуться до её попы, обтянутой спортивными трусиками, как он усаживается на уроке всегда позади неё, и Вика чувствовала, как его пальцы осторожно прикасаются к её волосам… Этих «как» можно было бы ещё навспоминать сотни… Но ничего из вышеперечисленного не растопило маленькое девичье сердце. Вика засматривалась на других мальчишек, и Валерку почти не замечала. За годы, проведённые в школе, она так привыкла к его тени рядом со своей, что просто перестала обращать на неё внимание. Он тоже привык, привык любить её, и чем старше он становился, тем крепче становилась эта любовь.

А вот Виталик, который жил напротив их дома, ей приглянулся сразу, и семья у него была приличная, симпатичные такие, улыбчивые. Виталик был на два года старше Вики и постоянно возился со своими сёстрами, семи и двенадцати лет. Он был такой красивый мальчик, глаз не оторвать, а ещё отличник, спортсмен, одним словом – душка, все девчонки были влюблены в него. Но только Вике он открыл свою тайну. Каждый день в двенадцать часов его отец приезжал домой на обед и ровно через час уезжал. Ну что в этом такого? Виталик взял с Вики клятву, что она никому ничего не расскажет, и в один из таких дней, когда дома никого из детей не должно было быть, они сбежали с уроков и тихонько залезли через окно в его комнату и заперлись там.

Виталик поставил рядом с дверью два стула так, чтобы можно было, встав на цыпочки, смотреть в стеклянное окошко над дверью. Картина вроде бы была обыденной – мама накрывала на стол и бегала из кухни в гостиную, таская тарелки и кастрюли, но был один нюанс – мама была голая, и это уже было интересно. Но вот появился папа, и стало ещё интереснее… Он прямо у порога тоже разделся и, даже не поев борща, завалил жену на диван… Вика задыхалась от волнения, голова кружилась, немного подташнивало, но любопытство брало верх, и она продолжала пялиться на трахающуюся парочку, изредка бросая косые взгляды на Виталика. А тот смотрел больше не в окошко, а на её реакцию.

– Ну что, тебе понравилось? – спросил он, когда они бежали обратно в школу.

– Фу, какая гадость, – брезгливо ответила Вика.

Но на этом история с подглядыванием не закончилась…       Уже на следующий день Виталик предложил снова прийти к нему и посмотреть кое-что другое… Что ещё он там придумал? Вике стало любопытно, тем более была суббота, и в школу не нужно было идти, а его родители были на даче. Он снова поставил ей стул возле двери, помог на него забраться, а сам быстренько выбежал из комнаты. Вика осталась одна. Стало стрёмно. За стеной послышалось какое-то копошение, и, немного посомневавшись, она стала на носочки и заглянула в окошко над дверью… То, что она увидела, перевернула всё её, пока ещё не сформировавшееся до конца, сознание… На диване, расставив ножки, лежала совершенно голая сестра Виталика, та, которая по-старше, а рядом с ней стоял её брат, и тоже голый. Его писюн гордо торчал, надувшись до максимума. Виталик несколько раз передёрнул его, бросил взгляд в сторону двери и, забравшись сверху на сестру, начал конвульсивно двигаться. Вика думала, что Светка будет кричать и отбиваться, но нет, она равнодушно смотрела в потолок и как-то странно улыбалась. У Вики окончательно упала планка, когда в комнату вошла младшая… Она деловито сняла платьице и голяком уселась на диван, не выпуская из рук лохматую куклу. Виталик стал напротив неё, Саша облизнула свои пухлые губки и открыла ротик… Дальше Вика смотреть не стала, спрыгнула со стула, вылезла в окно и, обливаясь слезами, убежала домой… После этого она стороной обходила Виталькин дом и делала всё возможное, чтобы он не попадался ей на глаза.

Как-то Вика встретила в школьном туалете Светку. Та, вся зарёванная, сидела на корточках и теребила взъерошенные волосы, её форма была во многих местах разорвана, а на руках кровоточили царапины…

– Чего ревёшь? – спросила Вика.

– Отстань, – отбрыкнулась Светка.

– Узнали, что ты трахаешься со своим братом? – в лоб спросила Вика.

– Нет, – настороженно ответила она, – а откуда ты знаешь про это?

– Какая тебе разница. Просто знаю и всё. Я же никому не рассказала, значит мне можно верить. Так что же тогда?

– А то, что я уже давно трахаюсь с теми, кого он приводит.

– Что значит приводит? Кого?

– Сначала были его друзья, – шмыгая носом, продолжала Светка, – и с каждого он брал по рублю, а потом начали приходить взрослые дядьки и платили ему по трёшке. Я теперь ненавижу субботы и воскресенья. Всё так болит внутри. Представляешь, когда в тебя тычут хуй по пять раз в день. Хорошо хоть этот гад давал мне по 50 копеек с каждого. Я столько шмоток себе накупила.

– А что же ты не заложила его?

– А он сфотографировал меня, когда я у мужика сосала, и сказал, что покажет фотку родителям, если я вякну хоть слово. Отец же убьёт меня…

– А как Сашка? – участливо поинтересовалась Вика, зная, что и та была грешна.

– А что Сашка, сосёт по сей день. Хорошо, что хоть её не трахают. Она говорит, что ей нравится и складывает свои деньги в копилку. Он по 25 копеек ей даёт. Копилку уже поднять невозможно… Вот девки узнали всё и теперь издеваются надо мной. Блядью называют, бьют каждый день. Сдохнуть хочется…

В следующую субботу Вика сидела на лавочке напротив Виталькиного дома, грызла семечки и любовалась картинкой, как два здоровенных милиционера, заломив за спину руки, волокли «бизнесмена» к бобику, а ещё двое, прикрепив дубинки к поясам, вытаскивали из двери бездыханное тело любителя малолеток. В окне дома она заметила девочек, которые сопровождали взглядами происходящее. Вику удивило выражение их глаз… Радости в них не было точно. Сашка поставила на подоконник свою копилку, грохнула по ней молотком, и сотни монет разлетелись в разные стороны.

Глава 10

Всё складывалось как нельзя лучше. Плёнка, камера, свет, по всем пунктам полная готовность. Иштван был доволен. Лили тоже была довольна своей подготовкой. Она довела степень возбуждения до наивысшей точки, и теперь ей было абсолютно всё равно, где она будет трахаться, с кем и как долго, её тело пришло в такой тонус, что готово было выполнить любой каприз и без всяких репетиций, тем более Иштван сказал, что плёнки не так уж и много, и количество дублей ограничено.

Договорились начать съёмку в семь часов вечера, когда полностью стемнеет. Смущало одно слабое звено в чётко выстроенной цепочке – это партнёр Лили. Она, конечно, с ним «порепетировала» несколько раз, но Иштвану об этом ничего не сказала. Во-первых, заревновал бы, а во-вторых, захотелось красивого мужского тела, устала она от ковыряния в жировых складках своего кавалера. А тут атлет с прокачанными мышцами живота, с такими выпуклостями на спине, что за них можно было схватиться руками, а ещё неимоверной красоты задница, про член вообще лучше не говорить, он был настолько совершенен, что с него можно было лепить золотой эталон и держать его в музее мужского достоинства на самом почётном месте. Но при всей внешней идеальности, Имрэ был патологически туп. Его не интересовало ничего, кроме собственной красоты. Он даже трахался так, чтобы иметь возможность любоваться собой со стороны. И когда Лили предложила ему попробовать сняться в порно, он согласился, даже не думая, так ему хотелось увидеть себя на экране. Но именно его тупость и пугала, мог ведь растрепать, поэтому ей пришлось приложить немало усилий, одарить несколькими ночами бесконтрольного секса, чтобы он понял всю важность и секретность предстоящего мероприятия. Это может показаться удивительным, но Имрэ всё осознал и поклялся не рассказывать даже под пытками, при условии, что ему подарят кассету с фильмом. Лили пообещала, хотя понятия не имела, что он имел ввиду, она тогда ещё не знала о существовании видеокассет.

Они собирались, как подпольщики на конспиративную сходку. Каждый приехал отдельно, шли к дому с разных сторон, друг с другом не встречались, и только после заранее оговоренного стука Иштван открывал дверь.

– Волнуюсь я что-то, – попыталась разрядить повисшую тишину Лили, подкрашивая пред зеркалом ресницы.

– Я волнуюсь не меньше твоего, – раздражённо ответил Иштван, – давай лучше не будем ныть, а пройдёмся по сценам.

– Мы уже сто раз проходились, – она капризно надула губки, – я наизусть знаю все позы и их смены, мы всё уже отрепетировали…

Лили осеклась, поняв, что сболтнула лишнего и отвела взгляд в сторону.

– Когда это мы репетировали? – что-то заподозрив, поинтересовался Иштван.

Не придумав, что соврать, Лили встала и, набросив халатик, направилась к двери.

– Всё, я пошла одеваться.

– Ладно, давай. Через полчаса начинаем.

– А у тебя уже всё готово? – донёсся её голос из коридора.

– У меня-то готово, – буркнул Иштван, поправив внезапно напрягшееся в штанах хозяйство.

Только Имрэ был абсолютно спокоен. Он, развалившись в кресле, задумчиво смотрел в потолок и поглаживал свой член, словно уговаривая его быть послушным и выносливым, на что член отвечал устойчивой эрекцией.

– Завидую тебе, – сказал Иштван, проходя мимо и бросив взгляд на это произведение искусства.

– Есть за что, – гордо ответил Имрэ, – работаю над собой ежедневно.

– Да не красоте я твоей завидую, а спокойствию. Хотя чего тебе волноваться. – Он махнул рукой и занялся камерой. – Два раза в течение часа сможешь кончить?

– А то… Если постараться, то можно и три.

– Ну ты тут богом не прикидывайся. Откуда у тебя столько спермы возьмётся.

– Есть секрет…

– Ты что месяц не трахался?

– Почему не трахался… Трахался два дня назад. Мы с…

Ещё бы мгновение, и прозвучало бы имя Лили, но что-то щёлкнуло в голове Имрэ и эхом разнеслось в пустоте – «молчи, дурак», и он замолчал.

– Ну так с кем ты трахался, герой?

– Да с одной… Вы не знаете…

– Смотри, не сможешь нормально кончить, гонорар не получишь, – максимально сурово, но не сумев сдержать улыбку, произнёс Иштван.

– Смогу, – ответил Имрэ, и тоже пошёл одеваться.

Часы, заведённые на 19.00, заиграли свою писклявую мелодию, давая команду к началу. Лили вышла из спальни. Ярким светом, который излучали тайком вывезенные со студии софиты, было залито пространство, подготовленное для съёмки. В течение всего предыдущего дня Иштван превращал освобождённую от лишней мебели комнату в изысканный киношный интерьер, в котором главную роль должна была сыграть огромная кровать.

– Вот этот сексодромчик, – восторженно произнёс Имрэ, присвистнув в начале.

– Есть где развернуться, – подхватила настроение Лили.

– Ну что, начнём? – деловито то ли скомандовал, то ли спросил Иштван.

– Начнём, – ответили в один голос новоиспечённые актёры.

И они начали… Цокот камеры смешался с приглушёнными стонами Лили, которая старалась, изо всех сил сдерживая рвущееся наружу возбуждение. Она готова была разорвать Иштвана на куски, когда он зловещим шёпотом кричал «стоп», выключал камеру и начинал что-то советовать, делать замечания или поправлять растрепавшиеся волосы. Это было похоже на вселенский облом, но после третьего или четвёртого дубля она начала постепенно привыкать к вынужденным паузам. Иштван со своей стороны тоже понимал, что этими остановками он сбивает с ритма и рушит и без того хрупкий настрой начинающих актёров, понимал, что они переживают, что у них мандраж, но по-другому было невозможно добиться идеальной сцены. Что такое идеал, он и сам толком не знал, но, непонятно как, чувствовал.

Казалось, что ему удалось снять почти всё, что хотелось, и главным объектом, которому Иштван уделил максимальное количество внимания, была фантастическая вагина Лили. Она стала его главной героиней. Это могло показаться обидным для самих актёров, но он так решил, давно влюбившись в неё, и захотел влюбить в это чудо всех, кто когда-либо увидит его фильм. Он даже придумал ему название – «Вагина для Монти». Но для того, чтобы впечатление было ещё большим, Иштван во время одной из вынужденных пауз в съёмке предложил Лили побрить волосы между ног.

– Ты что, с ума сошёл, – возмутилась она, – я никогда это не делала… Никто этого не делает.

– Ну кто-то же должен быть первым, – спокойно и с расстановкой начал аргументировать он. – Ты же брешь подмышки? Бреешь. А ведь ещё несколько лет назад об этом даже подумать никто не смел, а теперь отращивать там волосы считается дурным тоном. Вот тебе новенькая бритва, пенку для бриться возьмёшь в ванной, там же и лосьон, только не переусердствуй, чтобы не было раздражения.

– Тоже мне, специалист, – фыркнула Лили, но покорно взяла бритву и пошла в ванну.

– Если будет нужна помощь – зови, – крикнул ей вдогонку Иштван.

– Справлюсь.

– Только не порежься!

– Да пошёл ты…

Прошло десять минут и из двери высунулась мордашка Лили:

– Иди сюда, – капризно произнесла она, – ничего у меня не получается.

Иштван был счастлив. Он усадил свою красавицу на бортик ванны, снял брюки, залез внутрь, опустился на колени и приступил к сладостной операции, которая возбуждала не меньше, чем банальное тыканье членом. У Лили действительно ничего не получилось, всё было вкривь и вкось, с какими-то волосяными островками. Он, как хирург перед операцией, разогрел и размял пальцы, одновременно с этим изучая место приложения сил. После этого тщательно взбил в чашке пенку и начал аккуратно, тонким слоем, наносить её на тело. Бритва мягко скользила, оставляя после себя гладенькую кожу. Иштван старался быть предельно осторожным, чтобы не поранить нежные лепестки.

Сказать, что Лили ничего не чувствовала, было бы неправдой. Приятная щекочущая волна растекалась у неё между ног, и схлынувшее было возбуждение вдруг накатило с ещё большей силой, и она крепко вцепилась в края ванны, чтобы не потерять равновесие.

Пройдясь ещё пару раз бритвой в разных направлениях, Иштван смыл душем остатки пенки и провёл рукой по обнажившимся местам. Лили инстинктивно сжала ноги, обхватив его руку.

– Подожди, милая, – ласково сказал Иштван и снова раздвинул её ножки, – я ещё не закончил.

То, что получилось, выглядело великолепно. Складочки кожи у входа в вагину и вокруг клитора теперь были видны, их не скрывали волосы, и лишь маленький кудрявый треугольничек на лобке венчал эту восхитительную композицию.

– А теперь повернись ко мне спиной и наклонись.

– Зачем, шалунишка?.. – игриво произнесла Лили и повернулась к нему попкой.

Иштван раздвинул её мягкие ягодицы, нанёс пенку между них и с ещё большей аккуратностью прошёлся бритвой у вожделенного входа.

– Ты хочешь, чтобы я кончила прямо здесь, – прошептала Лили.

– Только о себе и думаешь, – улыбнулся Иштван.

Он вытащил из трусов давно окаменевший член и принялся энергично дрочить, через мгновение залив ягодицы своей подружки вырвавшейся наружу спермой.

– А вот и лосьон после бритья, – деловито произнесла Лили, собрала в ладошку ещё тёплую жидкость и размазала её по оголённым местам между ног.

– Долго вы там? – донёсся из-за двери напряжённый голос Имрэ.

– Уже идём, – крикнула в ответ Лили, любуясь в зеркало тем, что получилось.

– Ну как тебе? – поинтересовался Иштван, натягивая джинсы.

– По-моему, очень красиво. Ты был прав.

– Вот посмотришь, скоро так будет у всех.

Имрэ так возбудился от увиденного, что съёмка дальше пошла как по маслу. Одно только раздражало Иштвана – напряжение на лице актёра, его глаза были устремлены куда-то вдаль, и думал он явно не о том, чем сейчас занимался. И тогда он понял, что парень просто пытается себя контролировать, продлить как можно дольше акт, но с каждой секундой ему становилось это делать всё сложнее и сложнее, поскольку Лили вошла в раж и начала применять свои запрещённые приёмчики. Иштван, будучи режиссёром по натуре, понял, что нужно делать, и в очередной раз остановил съёмку.

– Ну что опять? – возмутилась Лили. – Я так никогда не кончу.

– Милая, тебе кончать необязательно, – назидательно произнёс он, – мы же снимаем кино, здесь можно сыграть оргазм. Ну, по крайней мере тебе. А вот с Имрэ проблемы.

– Какие у меня могут быть проблемы? – попытался возмутиться тот.

– Твоя проблема в твоём лице. Ты постоянно сдерживаешь себя, думаешь, как бы не кончить, и это все читается на нём. Тебе нужно расслабиться и наслаждаться происходящим, перестать думать.

– Но как?

– Да очень просто. Мы сейчас снимем сцену, как ты кончаешь на Лили, после чего отдохнёшь полчасика, и мы продолжим снимать сцены совокупления.

– Точно, я тогда смогу трахаться долго, – восторженно произнёс Имрэ, – как всё просто…

– Ну это же неправильно, кончать нужно в конце, – вступила в разговор Лили, явно не понимая замысла Иштвана.

– Я же тебе уже сказал, милая – это кино. Я могу смонтировать отснятые кадры так, что будет полное ощущение, что он кончил тогда, когда нужно. Поняла?

Лили закивала и поправив волосы игриво произнесла:

– Ну тога давайте снимем красивый финал. Я готов

Глава 11

Чего-то не досмотрели мама и бабушка в сексуальном воспитании Вики. И было ли оно вообще? Скорее нет. Её воспитывала улица, переполненная пошлостью и развратом. Чтобы дома была не позднее девяти, кричала вдогонку мама, думая, что этой угрозы вполне достаточно, чтобы девочка не наделала глупостей. А все глупости Вика делала до девяти, после чего спокойно шла домой, как послушная дочь пила чай с бубликами и ложилась спать в обнимку с книжкой. Но снились ей вовсе не алые паруса и не принцы на белых конях, снились ей сны совсем другого содержания. В них она всегда была обнажённой, и её окружали красивые парни, которые без устали ласкали и ублажали её спящую плоть. Не зря же говорят, что сон – продолжение действительности, которая по какой-то причине ещё не материализовалась и живёт в нашем подсознании. Так вот, подсознание Вики до краёв было переполнено таким непонятным и таким недоступным сексом. Как этого не замечали взрослые?

Хотя почему не замечали? Было даже, что заставали её за мерзостью всякой. И что самое смешное, всё время на одном и том же месте. Первый раз Вика попалась бабушке. Мама была на работе, бабушка сидела на улице, Вика видела её краем глаза в окне… И ей так приспичило, что она потеряв бдительность, развалилась на маминой кровати, сняла трусики и погрузилась в блаженное мастурбирование. И уже вот оно,.. ещё чуть чуть,.. и....

– Шо ж ты делаешь, шалава!? – услышала Вика голос бабушки, неожиданно вошедшей в комнату.

– Прости, бабуля, я больше не буду, только маме не говори, – умоляюще заблеяла она. Было ужасно стыдно.

Второй эпизод случился гораздо позже, когда Вика, оперившись, вознамерилась лишиться девственности. Подставил её парнишка, участвовавший в процессе дефлорации, который, кстати, закончился неудачно. Он не придумал ничего лучшего, чем тихонько выбросить наполненный до краёв презерватив под кровать. А кровать-то была снова мамина, они же в её спальне грешили.

Викина мама была помешана на уборке, и в первые же выходные после командировки, которой воспользовалась дочь, за её швабру этот самый презерватив и зацепился.... Что только Вика тогда от матери не выслушала. Какими только эпитетами она не наделила свою блудливую дочь.

Третий раз случился аж через три года. Вика уже была в самом соку. Вернулся из армии один из её воздыхателей, два года забрасывал эротическими письмами, в которых в красках рассказывал, как он будет её иметь. И вот он пришёл и говорит:

– Давай!

– Ну давай, – отвечает та, – пойдём к тебе.

– Нет, – говорит солдатик, – нельзя, там папа с мамой. Может быть у тебя можно?

– Наверное, можно… Бабушка уехала к родственникам в деревню, мама до ночи на работе. Успеем.

И снова мамина кровать. Он действительно осуществил почти все свои мечты, ну разве что на голову Вику не ставил, а так было всё. Он работал, как оголтелый, без остановки, кончил подряд три или четыре раза, да и её так развезло, что всё вокруг стало мокрым, текло из Вики, как из ведра, такое было первый и последний раз в её жизни… В общем он счастливый убежал, а она принялась застирывать простыни и сушить вентилятором любимое мамино пуховое одеяло, которое промокло насквозь. Показалось, что всё получилось нормально. Мама пришла вечером с работы, поужинала и улеглась почитать. Вика вжалась в подушку, и вдруг услышала мамин голос:

– Викуля, а почему в моей комнате снова блядством воняет?

Неприятностью закончилась даже высокоморальная акция мамы, которая все-таки решила образовывать дочь и, заметив её склонность к рисованию, записала Вику в художественную школу. Старания учителей не прошли даром, и где-то с седьмого класса она начала коллекционировать репродукции мастеров живописи прошлого. Если вы хоть немного что-то знаете об этом, то вспомните, что на большинстве картин, начиная с эпохи Возрождения, было очень много обнажённой натуры. Основным источником коллекции был журнал «Огонёк». В каждом номере на развороте печаталась шикарная цветная вкладка. Вот их-то Вика и извлекала из журналов. Настоящий клондайк она обнаружила в школьном гараже, куда сваливалась вся собранная макулатура. Коллекция пухла на глазах, пока увлечённую девочку не схватила за руку завуч. Она распотрошила папку с репродукциями и, увидев содержимое, покрылась красными пятнами, заорала, что выгонит Вику из школы за распространение порнографии… Это был какой-то позор. Впервые за всё время своего взросления Вика страстно увлеклась чем-то отвлечённым от постоянной тяги к сексу, ну почти отвлечённым, но и тут нашлась крамола.

Она стояла перед строем притихших школьников, а завуч, сотрясая смятой «Данаей» Рембрандта, истошно клеймила бесстыжую девицу, посмевшую лицезреть сей разврат. На следующий день в школу была вызвана мама. О чем они говорили в запертом кабинете, Вика не знала, потому что её оставили в коридоре, но через пять минут завуч выбежала, снова покрытая пунцовыми пятнами, за ней медленно и с достоинством вышла мама и, отвесив дочери подзатыльник, увела её домой.

Может быть из-за того случая, который переполнил чашу девичьего терпения, а может быть из-за желания что-то поменять в жизни, Вика решила, что школы для неё достаточно, и кое-как закончив восьмой класс, тайком от мамы и бабушки, подала документы в строительный техникум. И каково было её удивление, когда в первый день занятий кто-то, сидящий сзади, прикоснулся пальцами к её волосам, она резко повернулась, чтобы шлёпнуть его по руке, но замерла, узнав в нахале Валерку, того самого толстенького Валерку, влюблённого в неё одноклассника, которого она не замечала столько лет.

Всё то время, пока шло их взросление, он был рядом, как тень следовал за ней, умудряясь при этом оставаться незамеченным. Он случайно узнал, что Вика решила не идти в девятый класс, и тоже подал документы туда же, куда и она. Очень боялся не поступить, но чудо произошло. И вот теперь они снова рядом, вернее Валерка рядом, а Вика, бросив удивлённый взгляд на него, равнодушно отвернулась. Ну что ж, подумал он, подождём ещё немного, пока она узнает, что такое настоящая любовь.

А вот знала ли Вика, что такое любовь? Та самая настоящая любовь, когда ком в горле и томление во всем теле, когда сердце колотится от предчувствия встречи и во рту пересыхает от предвкушения того, что может произойти потом, когда засыпаешь и просыпаешься с мыслью о нём, когда говоришь с подружками только о нём, когда никто не нужен, кроме него… Нет, такой любви у неё не было. Были влюблённости, увлечения, даже страсть была, а вот любви, как выяснилось, не было.

Был, конечно, у неё парень. Говорил, что любит, да и ей казалось, что любит его безумно. Правда, дальше лапанья сисек и робких попыток засунуть руку в её трусики дело у него не доходило. Так они полгода и зажимались по тёмным подъездам и до полусмерти целовались на лавочке в парке. Неизвестно, как у него, а у Вики всё там горело огнём и требовало продолжения банкета. Хотя, что она тогда знала про «банкет». Практически ничего. Да и он был такой же. И ещё боялся чего-то, наверное, что мама заругает, если узнает, что сынулю какая-то шалава совратила.

И вот как-то вскочил у её любимого на жопе чирей. Огромный такой! Мама его забеспокоилась, и положила чадо в больницу на операцию, чтобы не дай бог, чего не сучилось. Ездила Вика его проведывать целую неделю. Он все лез целоваться, а у неё только этот чирей перед глазами… И вот, в очередной раз ехала она к нему в больницу, в сеточке яблочки, в глазах тоска. Ехала, ехала, ехала, ехала, ехала.., а потом вдруг встала, вышла из трамвая, купила билет в кинотеатр на «Кин-дза-дзу» и, умирая со смеху, сожрала все эти яблоки… Так вот внезапно закончилась ещё одна её любовь…

Вику, конечно же, любили. Даже дрались из-за неё. Девки козни чинили от зависти, что по ней пацаны убиваются, а на них внимания не обращают. А Вика всё ждала чего-то, не принимала всерьёз ухаживания и занималась только изучением и совершенствованием своей сексуальности. Опыты были интересными… И называла она всё это опытами, потому что относилась тогда к мальчикам, как к подопытным кроликам, которых препарируют живьём и смотрят на то, как они реагируют на ковыряние в их внутренностях. Именно это доставляло ей наивысшее наслаждение… А потом уже было не до любви… Потом был только секс…

Глава 12

Постепенно протрезвев после многодневной грусти, майор Тимофеев начистил до блеска туфли, отутюжил парадный китель и, вооружившись букетом алых роз, уверенным шагом направился к дому Норы. Жить то как-то нужно было, а он к холостяцкой жизни оказался не готов и жрать с утра до ночи яичницу он уже больше не мог. Но подходя всё ближе и ближе к подъезду своей, ещё недавно, любовницы, он замедлял шаг, решимость улетучивалась, оптимизм рассеивался. Он больше часа нарезал круги, не решаясь зайти в дом. Ещё столько же времени ушло на то, чтобы подняться на этаж и позвонить в дверь. За это время даже розы успели слегка поникнуть, что уж говорить о настроении.

– Ну и зачем вы, Павел Алексеевич, припёрлись? – спросила Нора, не снимая цепочку с двери.

– Может я войду?

– А что вам тут делать? Вы же всё изложили в своей записке. Вот и соответствуйте.

– Нора, не издевайся. Мне сейчас ещё твоего злорадства не хватало.

– А что случилось? Не заладилась семейная жизнь?

– Открой, пожалуйста. Мне что, тебе на лестнице всё рассказывать.

– Чтобы ты потом опять сбежал?.. Нет уж. Хватит.

Нора попыталась захлопнуть дверь, но Павел вставил ногу в проем.

– Я сейчас сломаю её, – сказал он, пытаясь быть максимально спокойным.

– А я вызову патруль.

– Плевать!

Он схватился за ручку и что есть силы толкнул дверь. Шурупы, которыми была прикреплена цепочка, вылетели из лутки. От резкого удара Нора отлетела в сторону, вешалка с вещами смягчила падение, иначе она разбила бы голову о стену. Павел вошёл в квартиру, запер дверь и присел рядом.

– Ну и чего ты добилась? Легче тебе стало? Я же мириться пришёл.

– Скотина ты, майор, – всхлипывая произнесла Нора.

– Согласен. Даже спорить не буду. Но эта скотина тебя любит.

– Крепкая же у тебя любовь.

– Да, крепкая, – он обхватил её лицо руками, и долго смотрел в наполненные слезами глаза, после чего тихо произнёс, – прости меня…

Нора попыталась высвободиться, подалась вперёд, и их губы соприкоснулись. Этого оказалось достаточно, чтобы пробежавшая между ними искра вновь разожгла потухший огонь и губы слились в поцелуе длинном, страстном, всепрощающем.

Неожиданно от напора их тел оборвалась вешалка, и вся висевшая на ней одежда упала на пол. Не было никаких сил и желания терпеть, и Павел повалил Нору прямо на эту мягкую кучу, уславшую пол коридора, и распахнул её не застёгнутый халатик. Как он соскучился по этому телу и по этому запаху, он понял, что вернулся не потому, что ему некуда было идти, а так хотелось поплакаться кому-то в жилетку, чтобы погладили по головке, пожалели и приласкали. Нет, он вернулся, потому что любил эту женщину. И теперь ему было всё равно, что она сломала его жизнь, разрушила семью и чуть было не лишила всех благ на службе. Всё это такие мелочи по сравнению с тем блаженством, которое Нора умела ему доставлять.

Павел целовал тело любимой, опускаясь всё ниже и ниже, и не встречал сопротивления, поскольку те же чувства переполняли и Нору. Она ждала каждый день, плакала и надеялась. Когда узнала, что майор Тимофеев развёлся, радовалась как девчонка и была уверена, что он обязательно придёт, не думала, что это так надолго затянется, отсюда и такая реакция. И вот теперь она лежала на пыльной шубе, расставив ноги, и принимала прощения, с которыми Павел обрушился на неё. А за дверью в это время стояли две пожилые соседки и, едва дыша, прислушивались к странным звукам, доносившимся из квартиры.

– Ну что мне теперь делать с шубой? – сокрушалась Нора, растирая ладонью слипшийся ворс.

– Купим новую. А эту оставим, как первый экспонат нашего семейного музея, – попытался отшутиться Павел.

– Семейного?

– Ну да, а ты разве не хочешь этого?

– А кто тебе разрешит, советскому офицеру, жениться на иностранке?

– Разрешат… Времена уже не те.

Он встал с пола, помог подняться Норе и накинул ей на плечи халат.

– Что стоишь, – улыбнулась она, – одевай штаны, и пошли обедать.

– Это значит, что я могу остаться и после обеда?

– Да… Оденься только, ходишь тут голый, возбуждаешь одинокую женщину.

– Я просто думал, что мы ещё разочек…

– Ты тут губы не раскатывай, мачо нашёлся. Думаешь, трахнул на полу, так уже всё теперь можно? – игриво отшучивалась Нора, будучи явно не против повторить, но бабская сущность взяла верх. – Второй раз ещё заслужить нужно.

– Я заслужу, – смиренно понурив голову произнёс Павел, – исполню любую вашу прихоть.

– Ну тогда вот тебе мой первый приказ – прибей вешалку и почини цепочку, которую сломал.

– Будет исполнено, товарищ генерал! – чеканно произнёс он и, надев брюки, пошёл в кладовку за инструментом.

Нора возилась на кухне и всё думала, как сказать Павлу о своём секрете, не испугает ли его эта новость, кто его знает, как он отнесётся к тому, что она беременна. До вчерашнего дня она и сама была в этом не уверена, ну подташнивало немного, месячные не начались вовремя, бывает и такое. Но осмотр у гинеколога расставил всё по своим местам – срок три недели. Это как раз приходится на те дни, когда Павел ушёл от жены, как он сказал, окончательно, но потом струсив, сбежал обратно. Хорошие были деньки. Может быть и ребёночек, зачатый в любви, родится здоровеньким и вырастет счастливым.

Себя то она назвать счастливой не могла. Особенно своё детство. Нора и месяца не успела отучиться в первом классе, как в Будапеште вспыхнуло восстание. Танки на улицах, стрельба, горы трупов – вот её самые яркие впечатления того времени. Она никогда не забудет, как сидела с матерью в подвале полуразрушенного дома рядом с баррикадой, и в окошко, расположенное у самой брусчатки, ей было видно, как постепенно редели ряды восставших, среди которых был и её отец. Она видела приближающиеся танки и солдат, видела как после нескольких выстрелов баррикада превратилась в пыль, помнила, как рухнул на залитый кровью асфальт отец, как с криком отчаяния кинулась к нему мама… Нора ничего тогда не понимала, почему это произошло, и за что убили её папу. Не понимала и позже презрительного отношения к себе соседей, когда пошла учиться в университет на русскую филологию, а потом устроилась в советскую воинскую часть переводчиком. Она не хотела, чтобы её дети испытали то, что испытала она.

– Всё готово, – услышала Нора бодрый голос Павла.

– Садись, мне нужно тебе кое-что сказать. От твоей реакции будет зависеть наша дальнейшая жизнь.

– Почему от реакции? Тебя что, мой ответ не интересует?

– Слова – это сотрясение воздуха, а вот глаза не обманешь.

– Нора, не томи… И прекрати философствовать.

Она села напротив Павла, налила из графинчика полрюмки водки и подвинула к нему.

– Я хочу, чтобы ты выпил за здоровье нашего ребёнка.

– Какого ребёнка? – не понял он.

– Нашего, дурак… Я беременна.

Павел взял в руку рюмку, опрокинул её и, не закусывая, налил ещё одну, выпил и только после этого переспросил.

– Что значит «беременна»?

– А то и значит, что ты скоро станешь папой. Только я не могу понять, это ты так рад или ещё не осознал всю степень серьёзности момента.

– Нора, я уже папа… Нахрена мне ещё один ребёнок? – не смог сдержаться Павел. – Когда ты успела?

– Ну что ж, мне всё понятно, – грустно произнесла она, – и дальнейший разговор мне кажется абсолютно бессмысленным. Можешь выметаться!

– Не понял, ты же сказала, что я могу остаться…

– Уже не можешь. Тест не пройден.

– Не дури, сделаешь аборт, и заживём, как нормальные люди. Ты себе не представляешь, какая это обуза – ребёнок. Подумай…

– Я уже подумала. Уходи!

Нора отвернулась к окну, чтобы Павел не видел, как из её глаз ручьями покатились слезы.

– Нора…

– Уходи…

– Ты пожалеешь об этом, – грубо сказал Павел и, оттолкнув в сторону табуретку, вышел из кухни. – А может это вообще не мой ребёнок, – донеслось из коридора.

Глава 13

Как оказалось, снять фильм не так уж и сложно. Получилось почти всё задуманное, даже плёнку удалось в домашних условиях проявить весьма качественно, чему Иштван был несказанно рад, и теперь предстояло всё это смонтировать. Он, конечно, старался снимать монтажно, чередуя нужные крупности и зная какая сцена будет идти следующей, но без монтажного стола всё равно невозможно было обойтись. И тут вновь пригодилось сексуальное обаяние Лили, которая пообещала нейтрализовать оператора монтажной аппаратной. Двух ночей Иштвану должно было хватить.

– Молодой человек, я из детской редакции, товарищ Молнар заказал аппаратную на два дня. Вы в курсе?

– Да, у меня записано.., – он развернулся, чтобы показать график, и чуть не потерял дар речи, – в журнале… записано…

Знала Лили толк в том, как производить впечатление на мужчин, особенно на тех, кого и мужчиной то можно назвать с большой натяжкой. И этот парнишка был из них. Ей даже стало не интересно продолжать, поскольку он был повержен в одно касание. Но дело прежде всего.

– Вы такой симпатичный…, – сказала она, игриво проведя рукой по его волосам. – А что вы делаете сегодня после смены?

– Ничего не делаю… Домой иду.., – заикаясь произнёс парень, не отрывая глаз от её декольте.

– А как вы смотрите на то, чтобы вместе поужинать?

– С вами?

– Да со мной, конечно. Разве здесь есть ещё кто-то, кто предлагает вам провести время?

– Я… с радостью, – с трудом выдавил он.

– Тогда я зайду вечерком. Готовьтесь.

Лили ещё разок провела ладонью по его волосам, а потом скользнула пальцем по кончику носа и губам, чем окончательно добила парня. Он был готов ползти за ней хоть на край света. Уже в дверях она столкнулась с Иштваном и одобрительно кивнула, мол, дело сделано.

Целый день ушёл на монтаж какой-то ерунды, отснятой оператором на детском празднике. Монтажёру было совсем неинтересно заниматься этим, его мысли были далеко отсюда. А к концу смены он набрался смелости и спросил Иштвана, что он думает о той девушке, которая приходила утром.

– Не упусти свой шанс, друг, – назидательно произнёс тот, – такая попадается на пути один раз в жизни. И не ограничивайся только ужином.

– А что ещё?

– Ты что не понимаешь намёка? Ужин – это ведь только предлог. Она явно хочет чего-то большего.

– У меня то и на ужин денег нет.

– Могу одолжить.

– Было бы хорошо, – обрадовался парень, – я с зарплаты обязательно отдам.

– А во сколько вы идёте? – поинтересовался Иштван, делая вид, что ничего не знает.

Он не успел ответить, потому что дверь аппаратной открылась, и в проёме материализовался умопомрачительный силуэт Лили. Она подошла к парню и обвила руками его шею.

– Ты готов?

– Да… Готов.., – чуть дыша произнёс он. – Товарищ Молнар, я могу идти?

– Да, конечно. Оставь только ключи, я соберу плёнки, всё выключу и замкну. Завтра утром продолжим монтировать.

– Отлично, тогда до свидания, – он положил на стол связку ключей и следом за Лили выбежал из комнаты.

– Береги себя! – крикнул ему вслед Иштван, после чего подошёл к двери и запер её изнутри.

Почти одновременно начались два схожих действия. Лили руководила отвлекающей операций, а её шеф вёл наступательные действия. Трудно было оценить, чья работа была важнее, было лишь понятно, кому досталось самое приятное.

Парнишка упился с первого же бокала. Его так сильно развезло, что не понадобился даже минет в туалете ресторана, который Лили припасла, как козырь в рукаве, если тот начнёт артачиться. Но своего она всё равно не упустила, осуществив задуманное у себя дома, куда привезла едва держащегося на ногах юнца.

Оно даже к лучшему, подумала Лили, укладывая парня в тёплую ванну, меньше будет помнить. Она решила развернуться сегодня по полной, дать своему телу расслабиться без всяких режиссёрских команд и перерывов на кофе. Тем более мальчонка был хоть куда, скромный, правда, и такой неопытный. И его неопытность оказалась совершенно запущенной. Лили со всей ответственностью взялась исправлять эту ошибку. После минета прямо в ванной сознание к нему так и не вернулось, скорее наоборот, перешло в режим невесомости, и ночь пролетела, как одно непрекращающееся мгновение, в котором сладострастие уступало место оргазму, а блаженство соседствовало с экстазом.

К утру он рыдал на плече у ненасытной красавицы, вымаливая хоть несколько минут отдыха, но она бела непоколебима и продолжала сладостное насилие до тех пор, пока не удовлетворила свою похоть. В другое время Лили после такого секса уткнулась бы носом в подушку, укрылась пуховым одеялом и спала бы до тех пор, пока спалось. Но сейчас она была на работе, и её заданием была нейтрализация, и она успешно справлялась с ней. Парнишка вряд ли сможет прийти в себя раньше полудня, и он даже не догадывается, что уже через несколько часов его снова ждёт новый полёт в иные миры.

Бессонная ночь была и у Иштвана. Нужно было успеть очень много, и хорошо, что он почти в совершенстве владел монтажным столом, справляясь без помощника. Склеек было немного, но всё равно их нужно было почистить, кое где наложить микс, некоторые эпизоды сократить, кое-что поменять местами, а ещё наложить музыку и синхронизировать звук. Он по несколько раз прокручивал уже готовые части, выискивая и подчищая огрехи, и часам к пяти утра фильм был практически готов.

Иштван перемотал бобину на начало и, нажав кнопку «пуск», откинулся в кресле. Сквозь шум моторов и шелест плёнки начали пробиваться звуки, записанные на площадке, и на экране контрольного монитора появилось изображение. Приятно было видеть запретные плоды своей фантазии, перенесённые на плёнку. И как повезло Иштвану, что рядом оказалась Лили. Она была великолепна, словно специально созданная для экранного секса. Всегда принимала нужные позы, даже с закрытыми глазами чувствуя, где находится камера, и какая из частей её тела максимально привлекательна в данный момент времени. Было непонятно откуда она знает, куда смотреть, как поворачиваться, когда кончать и вообще, как себя вести в кадре, чтобы всё выглядело не только естественно, но красиво и возбуждающе. А то, что увиденное возбуждало, можно было даже не сомневаться. Иштван не старался сдерживаться, его член стоял с самой первой секунды появления Лили в кадре. И с каким бы удовольствием он по дрочил бы сейчас, даже несмотря на то, что многократно обладал этим великолепием. Это был хороший знак, позволяющий сделать вывод, что скорее всего фильм получился.