Кондас

Отрывок из книги

Большая деревенька, по тем временам, имела более 200 дворов, Ощепково, дома были бревенчатые, из местного строевого леса: этот сузёмный лес окружал основную часть деревни. Вся она находилась как бы во впадине, в низине, но несколько домов расположились на пригорке довольно больших размеров, чистый от деревьев он напоминал вытянутый прямоугольник, в народе его называли «Портянка». Место удобное: во время разлива речушки-притока Кондаса, прибрежные дома заливало, а на «Портянке» всегда было сухо, вид на деревню открывался во всей красе. Дома были тёмные, а заборчики вокруг них все красили в те цвета, какую краску по случаю покупали во время поездки в город. В деревне центром было большое здание местного купца: в доме было много комнат – семья многодетная, несколько сыновей, столько же дочерей, как говорится «полный комплект», но никто не был застрахован от прироста семьи, рожали всех, кого Бог дал. Жили по примете: сколько бы ни было народу, столько Бог и хлеба даст, никого не обделит. Одежду покупали старшим, младшие донашивали за старшими, поэтому и обувь, и одежду берегли, за порчу «учили» горохом, который стоял в углу кухни: немного было его в мешке, но долго не простоишь на коленках. Рядом с этим большим домом стояла школа: её строили всем миром, заготовили лес, просушили, укрыв от дождей и снега. На следующий год собирали «помочь» – так строили и маленькие дома, и большие. Мужчины-мастера на все руки: владели всеми необходимыми инструментами: со стороны казалось, что всё было так просто, ан нет. Мужчины работали, возводили от венца к венцу здание, женщины приносили из дома большие чаны, готовили на всех и первое, и второе, запивали очень вкусным квасом, секретом приготовления его была тётка Валиха, жена Валентина: таков был обычай замужних женщин, их звали по имени мужа. Муж-Павел, жена-Палиха, муж Семён-жена Сениха, муж Николай-жена Колиха: так звали женщин, потому что в деревне были две фамилии – Бабины да Малинины. Женщины и сами-то начинали забывать свои имена, данные им по крещению, только среди родителей, братьев и сестёр их звали обычными именами. Но к родным замужним женщинам удавалось приходить редко: забот у них много, семьи большие, и накормить, и напоить, а то и сшить что-то, или заштопать. Только в Престольные праздники они выкраивали время побывать у родных, обязательно с гостинцами, приготовленными своими руками. Мужчины ещё реже приходили к родственникам, работы по дому было много: что-то отремонтировать, забор поправить, крышу подлатать, а то и протоптанные валенки подшить. В любом доме хранились куски от никому не подходящих валенок, их использовали как подошвы для починки, каждый имел дратву, такая плотная в несколько ниток шпагат который обтирали смолой для крепости, с помощью шила прокалывали в подошве дырочку, туда большой «цыганской» иглой просовывали дратву, чтобы крепче был шов. Всем было дело, никто не валял дурака, с малых лет детей приучали трудиться, дармоедов в доме не было, но «царствовал» домострой – отец являлся главой семьи, а в семье, где был жив дедушка – он был главой! Никто не смел ни соврать, ни утаить что-то от родных. Обо всех событиях в деревне новости разносило «сарафанное радио», как говорится, из уст в уста. В деревне купец открыл магазин: выкупил у наследников большую избу, всё переустроил под удобное хранилище для продуктов, погреб в доме позволял загружать его скоропортящимися продуктами. Прилавок и полки, служащие витринами, давали представление о наличии товара. Ассортимент магазина был сформирован по видам продуктов, которые предпочитали покупать селяне. Этот «островок» собирал всех, кому надо было что-то купить, но не только: здесь обсуждались все новости деревни, каждый из присутствующих мог высказать своё мнение (за что был не раз бит, но упорен в своём высказывании). Кто с кем гуляет, кто собирается замуж или жениться…

С «портянки» ходить в лавку было далековато, а нести покупки и далеко, и тяжело. Но никогда от них никто не слышал жалоб: ведь их «хуторок» имел в остальном много преимуществ. Там жила семья, если сравнить с другими семьями, небольшая. Большим минусом было то, что в семье было всего два мужика: отец и малолетний сын, который был третьим ребёнком в этой семье. Старшая сестра отказалась учиться в школе (школа была далековато, но не поэтому она не ходила в школу: у неё была длинная коса, в неё вплеталась атласная лента из которой получался на конце бант). Когда она пошла в школу, семья собрала её из наличия одежды, не было никакого портфеля, но отец отдал ей свою большую льняную торбу, в которой умещалось всё, необходимое для школы. Звали её Афанасия (это имя было в святцах в день её крещения). Она с малых лет следила за младшей сестрой, которая была на три года моложе. Но с первых дней старшая сестра следила за младшей, качая подвешенную под стреху люльку, когда сестричка начинала плакать. Афанасия сама была ещё маленьким ребёнком, но она была старшей – это по Домострою была её обязанность. Приходила с поля маменька, чтобы покормить детей, младшая засыпала, а старшая, прислонясь к родительской кровати, дремала, чтобы не «прослушать» малышку. Когда пришло время отдавать её в школу, младшая сестра присматривала за младшим братишкой: так они и жили.

.....

Малыша похоронили на Портянке: там было деревенское кладбище, на угоре, отовсюду видно. Кто бы ни смотрел в ту сторону, обязательно осенял себя крестным знамением со словами «Царствие небесное!». Пелагея на похоронах сыночка едва держалась на ногах, её придерживали сестра и отец, бабушка стояла рядом с могилкой и оплакивала внука. На поминки никого специально не звали, приходил тот, кто знал покойного и выражал своё искреннее соболезнование. В деревне все знали обо всём, что происходило в семьях. Малыша всем было очень жаль, жалели и оставшихся троих: им было и горестно, и страшно, дети, а такое не всем взрослым дано пережить. В сердце матери никогда не утихнет боль о сыне, которого не вернуть, говорят – время лечит, нет, оно только приглушает боль утраты, но при любом соприкосновении с вещью или игрушкой, сердце болело, и не было этой боли конца. На людях Пелагея старалась держаться, а уж останется одна в доме, возьмёт рубашечку ушедшего ребёнка, так взвоет, так рыдает, но никому не понять её. Сергей занимался своими мужскими делами, сыновья по мере их возраста и умения помогали ему. Пелагея ходила на поля вместе с мамой: там тоже много дел, растения, как дети, требуют ухода, любви и ласки, иначе и урожая не будет. Большие семьи, в которых дети подросли и могли помогать не только мелкими работами по дому и двору, но и одни ставили мельницы, чтобы местные жители не возили зерно далеко от деревни, другие занялись сбором и переработкой молока, пока коровы были почти в каждом дворе. Расплачивались с ними хозяева готовой мукой, а молокозавод выделял за сданное молоко сливочное масло, густую свежую сметану. Но уж больно дорого приходилось крестьянам расплачиваться за натуральные продукты: мешок муки из пяти мешков зерна, 50литров молока за полкило масла или два литра сметаны. Но оборудование для переработки своих сырьевых продуктов у крестьян не было, копили копеечка к копеечке, чтобы купить вскладчину сепаратор для переработки молока. А Кондас исправно трудился на мельнице: хоть и не очень быстрое было течение, но хороший хозяин находил место, чтобы и мельнице воды хватало, и крестьянам возить зерно не далеко.

Приближался 1916 год. К этому времени в деревне строили катушки, утрамбовывали снег, поливая сверху водой, подмерзал один слой, укладывали следующий – так получалась прекрасная горка, с которой в праздник катались и дети, и молодёжь. Афанасия познакомилась с пришедшим к ним в деревню молодым парнишкой, который переходя из одного села в другое занимался ремонтом обуви, подшивал валенки, мог и шкуры выделывать, а из них шил ботиночки на заказ. Приглянулся он Афанасии, она рассказала тятеньке, что полюбила этого молодца, но он не местный, из Мордовии, так зарабатывает на жизнь деньги. Ничего она о его семье не знала, он часто провожал с гулянья Афанасию домой, но только до двери, ничего не рассказывая по дороге. Из деревни на Портянку дорога дальняя, он обнимал её за плечи, чтобы не замёрзла, при этом ничего не говорил. А то, что он из Мордовии, она узнала от подруги, которая жила в центре. В один из вечеров парнишка разговорился, оказалось, что зовут его Иосиф, он из большой семьи, детей много, а есть нечего, вот и уходили многие «рукастые» ребята зарабатывать, тем ремеслом, которому был обучен. Так Иосиф оказался в Ощепково. Однажды Афанасия пригласила его домой погреться, чаю попить, с родителями познакомить. Так тятенька его и увидел, понравился Иосиф ему, лишнего слова не скажет, уважительно относится и к старшим, и к Афанасии. Через несколько месяцев знакомства Иосиф пришел к ним свататься: родители были далеко, друзей не было, поэтому он решился на этот самостоятельный шаг. Войдя в избу, Иосиф перекрестился на все четыре стороны и обратился к Семёну: «Я пришел просить Вашего разрешения жениться на Афанасии! Позволите ли нам обвенчаться?» «Пришел, так проходи! Решим, но сначала Афанасию спросим: хочет ли она за тебя выходить?» Афанасия вышла из горницы, посмотрела на улыбающегося отца, поняла, что он согласен, сказала: «Я выйду за него замуж, тятенька, с Вашего благословления!». Из горницы вышла маменька с иконой в руках. «Что, отец, благословим молодых?» Отец и мама подошли к Иосифу и Афанасии, произнесли самые важные для этого мгновения слова и молодые по очереди поцеловали икону. «Вот и славно! А когда свадьба?» – спросил Семён. «Как скажете! Я денег подкопил, чтобы жениться, можно на любое время назначить венчание! Только у меня просьба к Вам: жить мне негде с молодой женой, не разрешите быть у Вас в примаках?» «Ты у нас за сына будешь, а места вам хватит, дом просторный!» – ответил Семён. Начали готовиться к свадьбе: невесте надо было своими руками приготовить приданое, поставили бражку и приготовили всё для домашнего пива. Продукты были все свои, слава Богу, год был урожайный. Через месяц молодых повезли в ближайшую церковь, где прошло венчание. Иосиф и Афанасия были счастливы, они любили друг друга, вскоре Афанасия забеременела. Тятенька не нагружал её тяжелой работой, берёг. По дому Афанасия делала всё, что могла, но её очень изнуряла не проходящая тошнота. Маменька говорила, что с лица видно, будет им внучка: Афанасия подурнела, примета такая, что дочь красоту у будущей матери забирает. Пришла зима, на прогулки Иосиф с женой ходили только по Портянке, холода стояли жуткие, так можно и простыть, а этого никак нельзя было допустить. Жизнь шла своим чередом, молодёжь и детвора катались с горок, водили хороводы, играли в снежки. Иосифу стало грустно: и работы, как таковой нет, да и праздник, все веселятся, гуляют, а Афанасию от ведра не оттащить – тошнит беспрерывно, вымоталась она, устала от такого состояния организма. Ему бы поддержать как-то жену, а он оделся и пошел на улицу прогуляться. Через некоторое время в окно постучали, Афанасия посмотрела, разогрев дырочку дыханием, кто стучит. Там стояла её давняя подруга, чтобы та не мёрзла, Афанасия впустила её в избу. У подруги прямо язык «чесался», так хотелось рассказать новость об Иосифе. «Ты дома сидишь, от ведра поганого не отходишь, тошнит тебя, а муженёк твой с солопшицей с катушки в обнимку катаются».

.....