Оглавление
Светлана Бойм. Общие места. Мифология повседневной жизни
ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ
ВСТУПЛЕНИЕ. В ПОИСКАХ ПОТЕРЯННОЙ ПОВСЕДНЕВНОСТИ
1. ФИКУСЫ И СОВЕТСКИЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ
2. АРХЕОЛОГИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ: ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ
3. ОБЩЕЕ МЕСТО: ОТ ТОПОСА К КЛИШЕ
4. КИТЧ, «КЭМП», «БАНАЛЬНОСТЬ ЗЛА»
5. ЛАБИРИНТ БЕЗ МОНСТРА
ЧАСТЬ I. МИФОЛОГИЯ БЫТА
1. БЫТ
2. ПОШЛОСТЬ
3. МЕЩАНСТВО, СРЕДНИЙ КЛАСС
4. ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ И РУССКАЯ ДУША
5. ПРАВДА, ИСКРЕННОСТЬ, АФФЕКТАЦИЯ
6. КУЛЬТУРА И КУЛЬТУРНОСТЬ
7. ЛАКИРОВКА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ И ЛАКОВАЯ КОРОБОЧКА
8. СОВЕТСКИЕ ПЕСНИ: СПОКОЙНОЙ НОЧИ, РОДИНА, ГУД БАЙ, АМЕРИКА
ЧАСТЬ II. КОММУНАЛЬНАЯ КВАРТИРА: ЖИЗНЬ В ОБЩИХ МЕСТАХ
1. ЖЕЛТАЯ СТРУЙКА
2. ОТ ДОМА-КОММУНЫ ДО КОММУНАЛКИ
3. ЖИЛИЩНЫЙ КРИЗИС В ИСКУССТВЕ
4. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ С ЧЕРНОГО ХОДА: ПОГРАНИЧНЫЕ ЗОНЫ, ПОДВОРОТНЯ, ПАРАДНОЕ, ДВОР, КОРИДОР
5. КОММУНАЛЬНЫЕ СОСЕДИ: КЛАССОВАЯ БОРЬБА И КРУГОВАЯ ПОРУКА
6. ПЕРЕГОРОДКИ, СЕКРЕТЫ И ПСИХОПАТОЛОГИЯ ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ
7. БУФЕТНЫЕ НАТЮРМОРТЫ, ДОМАШНИЙ ХЛАМ И ЭСТЕТИКА ВЫЖИВАНИЯ
8. РУИНЫ УТОПИИ: КОММУНАЛЬНАЯ КВАРТИРА В КОНЦЕПТУАЛЬНОМ ИСКУССТВЕ
9. 1989: ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
ЧАСТЬ III. ГРАФОМАНИЯ: ЛИТЕРАТУРА ОБЩИХ МЕСТ
1. ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ
2. ПОЭТЕССА: ЭСТЕТИЧЕСКАЯ НЕПРИСТОЙНОСТЬ И ЭРОТИКА ГРАФОМАНСТВА
3. НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК: ГРАФОМАНСТВО КАК ПРИЗВАНИЕ И ПРИЕМ В 1920-Е ГОДЫ
4. ГРАФОМАНСТВО КАК ДИССИДЕНТСТВО
5. ГЕНИЙ НАРОДА: УЖ НЕ ПАРОДИЯ ЛИ ОН?
ЧАСТЬ IV. ИСКУССТВО ЗАБЫВАНИЯ И НОСТАЛЬГИЯ
1. ОСТРАНЕНИЕ, ДЕИДЕОЛОГИЗАЦИЯ, СТЕБ: РИТОРИКА СВОБОДЫ И НЕСВОБОДЫ В СОВЕТСКОЕ ВРЕМЯ
2. 1991–2002: ОТ ПОКОЛЕНИЯ ПЕРЕСТРОЙКИ К GENERATION П
3. BACK TO THE USSR? ПОСТСОВЕТСКАЯ НОСТАЛЬГИЯ
Отрывок из книги
Прошло почти десять лет со времени написания моей книги «Common Places: Mythologies of Everyday Life in Russia», которая вышла в 1994 году в издательстве Гарвардского университета в Кембридже, США. Исследование общих мест проводилось в конце 1980-х – самом начале 1990-х. Тогда мне хотелось написать «археологию современности». Но эта современность очень быстро стала историей. И книга, как-то помимо моего желания, стала исторической. Много новых исследований повседневности было сделано за это время в России и за рубежом. Следуя девизу Козьмы Пруткова, что нельзя объять необъятное, я решила сохранить три первые части книги в их первоначальном варианте (с некоторыми добавлениями в главе о графомании) и написать новую четвертую часть, специально для русского издания. Она – о мифологиях конца 1990-х – начала 2000-х, касающихся понятий свободы, ностальгии и культурной памяти.
Перевод, по определению Вальтера Беньямина, не должен быть буквальным. Скорее наоборот, в каждом переводе должна чувствоваться «иностранность» другого языка. Переводить саму себя с американского академического языка на литературный русский было делом сложным. Но именно об этом моя книга: не о надоевшей оппозиции России и Запада, а о сложности перевода одной культуры в другую, о межкультурных диалогах и глобальной взаимосвязи, о ностальгии по культурному сообществу и необходимости его критического переосмысления.
.....
В сочинениях Аристотеля общие места рассматриваются как риторические приемы и аргументы, используемые умелым оратором или политиком. В риторических трактатах эпохи Возрождения забытые классические общие места вновь открыты в качестве воспоминания об античности. Они рассматриваются как обязательные элементы ученого, возвышенного стиля. «Общее место» обозначает цитаты древней мудрости. Общие места обыкновенно брались в кавычки, хотя указание авторства и сноска чаще всего отсутствовали. Кавычки – две отделенные головы – не всегда являлись знаками оригинальности и индивидуального авторства, они скорее «обезглавливали» индивидуального автора, или, согласно другой точке зрения, они подтверждали его истинную причастность к книге мировой культуры. В XVI веке усидчивые молодые люди должны были собирать изречения мудрецов и записывать их в книжки, в XVIII веке молодые дамы дорожили своими «книжками общих мест», в которых вкладывались засушенные цветы и надушенные письма от «милых друзей».
В XVIII и XIX веках отношение к общему месту коренным образом переменилось: из того, чем принято было дорожить, общее место стало тем, чего следует избегать. Общее начинает восприниматься как общедоступное, вульгарное. Одновременно ведется философический поиск более идеального понимания общности, начиная от кантианского sensus communis, основанного на понятии прекрасного, до коммунистического идеала нового мира у Сен-Симона и Маркса. Кант настаивает на различении «обычного человеческого рассудка» – здравого смысла, основанного на повседневной общедоступности, и sensus communis, философской «идеи общего чувства». Sensus communis выражает общие черты человеческого разума и наития13. То общее, что есть у всего человечества, – это не только первичные сенсорные рефлексы, «суеверия» и эмоции, но именно способность отстраниться от чувственного для постижения прекрасного. Постижение прекрасного, сопереживание и отстранение лежат в основе общечеловеческого общения. Вкус, по определению Канта, это наша способность судить об универсальной коммуникативности явления, о том, что делает его прекрасным.
.....
