Читать книгу Повесть о тихой девочке - Светлана Гершанова - Страница 1
ОглавлениеПоезд останавливается не сразу. Он сначала долго замедляет ход, паровоз выпускает пар из трубы и откуда-то с боков, пыхтит и отфыркивается.
Женя не отходит от окна – какой он, Степнянск?
За окном тянулись сначала маленькие домики в садах, потом какие-то деревянные строения и, наконец, асфальтовые дорожки перрона, и рельсы между ними.
– Приехали, приехали, мама, смотри, какой вокзал! Целых три этажа. Смотри, какая красивая площадь!
С вокзала до дома они ехали несколько кварталов на телеге по широкой главной улице города с цепью бульваров посредине, мимо городского сада, мимо здания райисполкома, где будет работать папа.
Потом телега въехала в большущий двор. Они въехали в одни ворота, а за углом дома, оказывается, были ещё одни. Кроме двухэтажного дома, во дворе ещё флигель, в глубине – какое-то недостроенное здание и серые сараи рядом, и колонка посреди двора.
Как всё это не похоже на их дом в Ростове, самый большой и красивый в городе! Там въезд новых жильцов, наверно, прошел бы незамеченным или почти незамеченным – столько народу было у них в доме! А здесь их приезд привлёк всеобщее внимание Из окон верхнего этажа выглядывают какие-то женщины, детвора стоит поодаль, их человек десять-двенадцать, сразу не сосчитать. Двое мужчин подошли к отцу:
– Давайте поможем! На второй этаж, всё-таки.
– Спасибо!
Они заходят в дом. Деревянная лестница с неокрашенными блестящими перилами ведёт на второй этаж. Коридор по обе стороны лестницы, четыре двери и три столика возле каждой, только возле их, четвёртой, – пусто.
На столиках два примуса и одна керосинка, тарелки какие-то. Две женщины встречают их в коридоре:
– С приездом вас!
– Спасибо, – отвечает мама. – Соседи наши? Будем знакомы, Аня меня зовут.
– Меня Вера, а это Даша.
Папа открывает дверь, и Женя влетает в комнату.
– Папа, смотри, здесь ещё одна комната есть и печка прямо в комнате!
Комнаты пусты, и от этого они кажутся огромными. На плечах мужчин въезжают стол, диван, мама вносит спинки от кроватей, и вот уже знакомый оранжевый абажур висит над столом с белой скатеркой, совсем как в Ростове…
Утром со двора доносится шум и какие-то голоса. Двор уже проснулся и живёт своей, неизвестной Жене, жизнью.
– Коля, выходи! – кричит кто-то снизу.
– Сейчас!
– Слав-ка, Слав-ка!
– Слава не выйдет сегодня, у него дела, – отвечает сердитый женский голос.
– Нина! Нина!
– Мама, я пойду, погуляю! – слышится совсем рядом мальчишеский голос, no коридору проносится кто-то, ещё и ещё, и коридор гулко отзывается всеми своими стенами, дверьми, переплётами, высушенными солнцем и временем, как дерево для хорошего музыкального инструмента.
– И я пойду, погуляю, можно? – просит Женя.
Мама с папой уже на работе.
– Поешь сначала, вот поешь и пойдешь, – говорит тётя Клава.
Она полная, спокойная, у неё добрые мягкие руки, и она совсем не торопится – медленно, слишком медленно идёт в коридор за чайником, нарезает хлеб, ставит сахар, творог на тарелке, масло.
– Не спеши, не спеши, набегаешься ещё!
И вдруг коридор снова дрожит от топота ног – вся ватага вбегает в дом.
– Ни-на, Нина!
– Держи её!
Хлопает какая-то дверь:
– Катитесь отсюда! Шуму от вас!
Женя выскакивает за дверь и бежит по коридору с ребятами, потом вниз по лестнице. И оттого, что она бежит вместе со всеми и смеётся вместе со всеми, она сразу становится своей в этой весёлой шумной компании – от семи до четырнадцати…
В старый, действующий гараж их, разумеется, не пускают. Зато новый, который только строится, целиком в их распоряжении. Это только коробка под крышей, земляной пол внутри, доски, стружки – строителей перевели на какой-то другой объект.
Когда на солнце можно расплавиться от жары, вся ватага забирается сюда. Если доску поставить на кирпичи, получаются отличные качели, девочки на одной стороне, мальчики – на другой.
– Давай, давай, ух!
– Владик, упаду, не держись за меня!
– Ребята, считаю до трёх – прыгаем, – тихо говорит Коля. – Ну, раз, два-а, три!
Девчонки на самом верху, и вдруг ребята соскакивают со своего края доски. Он, освободившись, стремительно летит вверх, а девочки падают вниз, на землю, только пыль столбом!
– Девчонки, бей их! – воинственно кричит Нина, беленькая, голубоглазая, с ямочками на щеках.
Женина мама говорит, она похожа на бабочку. Сейчас эта бабочка первой бросает обломок кирпича!
Гараж просторный, и сражение идёт вовсю. Женя стоит у стенки и смотрит то на одних, то на других.
– Ага! Прячетесь! Так их!
– Ребята, заходи с боков!
– Ой… мама… – тихо говорит Женя и зажимает рукой место на голове, куда только что попал кусок кирпича.
– Ой, кровь!
Все замирают. Кровь – это серьёзно. А кровь течёт по пальцам, по руке, заливает лицо, капает с локтя.
После секундного замешательства все выбегают во двор и бросаются врассыпную. Только Женя и Нина остаются посреди двора.
– Ничего, ничего, не плачь, сейчас мы придем домой. Очень ты тихая, разве можно стоять! Надо увёртываться, увёртываться надо!
– Ах ты, боже мой! Ах, разбойники! Деточка моя! – пугается тётя Клава. – Не пущу больше во двор, дома будешь сидеть, искалечили ребёнка!
Несколько дней Женя ходит с белой повязкой на голове, и ребята относятся к ней с почтением. Впрочем, белой повязка бывает только утром, днём она становится серой, а к вечеру – чёрной от пыли.
Когда спадает жара, они всей гурьбой отправляются бродить по городу. Чуть стемнеет, на улице появляются гуляющие. Девушки идут вдоль бульвара цепочкой, под ручку, щёлкают семечки, а сбоку – парень. А вот парень посредине, потому что у парня гармонь.
Город похож на город только на этой главной улице, а дальше начинаются маленькие домики, кирпичные, побеленные, а то и покрашенные масляной краской. Рядом – совсем покосившиеся мазанки. Зелень, такая яркая в Ростове, здесь к концу лета становится серо-бурой от пыли. Когда по улице проезжает телега, пыль долго стоит серовато-жёлтым облаком, а уж когда проезжает автомобиль!
Хорошо, что есть речка. В Ростове Женя ходила на Дон только с папой и мамой, по воскресеньям, и то не каждое воскресенье. Жди, когда у родителей будет свободное время!
А здесь – целый день полнейшая независимость от взрослых.
Только вечером папа спросит – «Ну, Жека, чем вы сегодня занимались?» Или: «Как поживает ваша автономная республика?»
Когда Женя в первый раз сказала, что была с ребятами на речке, взрослые тревожно переглянулись.
– Ты же плавать не умеешь! – воскликнула тётя Клава. – Они здесь все отчаянные, ты уже забыла, как тебе разбили голову?
– Погоди, Клава, – говорит отец. – Женя, там глубоко, на речке?
– Нет, там мелко! И я уже немного научилась плавать.
А вообще взрослым не до неё Мама сидит на диване и шьёт маленькие чепчики, совсем кукольные, беленькие кофточки с ленточками вместо застёжек. И Женя целыми днями во дворе…
Сегодня ночью Женя проснулась от голосов.
– Мама! Мама!
– Спи, дочка. Мне надо уйти на несколько дней. Будь умницей, слушайся тётю Клаву.
– Куда ты, мамочка?
Оттого, что среди ночи никто не спит и свет горит, и папа стоит одетый, очень тревожно. Очень тревожно и непонятно все это.
– Куда ты, мам?
– За братиком. Братика тебе принесу из больницы. Побуду с ним немного и принесу. А вы с папой меня проведывать будете. Спи, дочка!
Она целует Женю и уходит вместе с папой. Тётя Клава гасит свет.
А Женя ещё долго лежит с открытыми глазами. Как это хорошо – братик. Он будет маленький, как Колин Геночка или Павлик тети Дашин. Как это хорошо!
Но родилась сестрёнка, Светланой назвали. Какое славное имя – можно называть Светочкой, Светиком, а можно Ланочкой, Ланусей. Имя Ланочка лучше приживается в доме, и скоро только так и зовут малышку.
– Счастливая ты, Женя! – говорит Нина. – У тебя у одной сестрёнка родилась, ни у кого не родилась, а у тебя родилась!
– Да, я счастливая, – соглашается Женя. – Хочешь, пойдём, посмотрим на неё? На руки брать мама не разрешает, а посмотреть можно.
Лето идёт к концу. Во дворе всё чаще разговаривают про школу. Половина двора – Женин дом – ходит в первую школу, а Нинин – в третью.
– Жалко, что мы с тобой будем ходить в разные школы, – говорит Нина. – Мы бы сидели за одной партой…
– Ничего, мы и так будем дружить, после школы.
– Конечно, но лучше бы и в школе, и после школы!
По вечерам теперь за столом – Женя. Пришла её очередь учиться.
– Ну, что вам сегодня задали? – подходит папа.
– Вот, два примера и читать полстранички.
– Получаются примеры?
– Мы решали такие в классе, получаются!
– А ты всё понимаешь в классе-то?
– Ну, конечно! Надежда Михайловна так понятно объясняет!
– Я её вчера видела, – говорит мама, – я сказала – очень беспокоюсь, как моя дочка – тихая она очень.
А она говорит: «Ну, что вы! Хорошая девочка, спокойная, вежливая, выходит к доске быстро, отвечает уверенно.
– Ну и правильно. Откуда у нас с тобой тихой девочке взяться! Ты не рассказывала Жене, как хлеб из-под снега убирала?
– Hет, ничего в этом особенного не было.
– А как в кооператив крестьян по избам ходила записывать?
– Много чего можно было бы рассказать. Пусть не знает, как нам было тяжело, пусть живёт счастливо…
– Мам, расскажи!
– Ладно, в другой раз как-нибудь…
Нинин папа, дядя Филипп, шофёр. От него всегда немного пахнет бензином, машинным маслом, машиной, в общем Он приходит с работы, надевает старый костюм и идёт в гараж чинить машину.
Мальчишки окружают его плотным кольцом и внимательно смотрят, как он копается в моторе или меняет колесо.
– Дядя Филипп, давайте мы вам поможем!
– Подержать колесо?
– Давайте я покачаю!
– Ну, попробуй, покачай.
– Не получается у него! Можно я лучше?
– А ты уверен, что будет лучше? – смеётся дядя Филипп.
– Так я же старше на целый год!
– Смотри, пошло у Славика. Тут только приноровиться надо!
Колесо установлено на место. Дядя Филипп вытирает руки тряпкой, потом дает её ребятам, и они так же старательно вытирают руки.
– Ну, помощники, садитесь, прокачу!
В машину набивается полно ребят, они сидят на коленях друг у друга, и эта орущая, визжащая, хохочущая процессия на малой скорости несколько раз объезжает двор.
– Всё, высыпайтесь, а то снова машину чинить придётся!
– Балуешь ты их, – говорит тётя Рая.
Она стоит возле своей двери, голос у неё строгий, но голубые глаза, такие же, как у Нины, весёлые и не строгие.
Зима в Степнянске начинается поздно, уже конец октября, но солнце – не жгучее, как в июле, а тёплое, спокойное, ласковое, ещё согревает землю. Листва не вся опала с деревьев. И они стоят яркие, нарядные.
Женя приносит с улицы огромные охапки листьев, и в комнате пахнет чуть горьковато…
Но однажды вечером стало слышно, как поднимается ветер. Он гудит под окнами и уносится в степь. Степи вокруг города, как бескрайное море: ветер может мчаться и мчаться по ним, нигде не встречая препятствия. Недаром здесь говорят: если поднялся ветер, он будет дуть три дня. Если через три дня не перестал – тогда ещё три дня. Наверно, за три дня он пересекает степь из конца в конец на своей огромной скорости.
Утром деревья стоят голые, и ворох съёжившейся листвы мечется под ветром от одной стены к другой. А потом начинаются дожди, и на улицу совсем не тянет…
Перебежать двор – и Нинин дом. Он длиннее Жениного и ниже, всего один этаж. И здесь тоже большой коридор со столиками у каждой из четырёх дверей.
Женя снимает ботики у двери, вешает пальто. Прямо от порога начинаются половички, сшитые из лоскутков цветной материи, пушистые коврики, а на столе, на диване, на тумбочках – множество вышивок.
Женя с Ниной тоже увлеклись вышиванием. В долгие осенние вечера так уютно сидеть в тепле, под ярким абажуром, и видеть, как у розы на салфетке появляется ещё один алый лепесток и ещё, и зелёный лист с темными прожилками ложится вокруг.
– Идите, я вас пирожками покормлю, – зовёт бабушка.
– Сейчас, ещё три крестика! – отвечает Нина.
– Остынут, идите, пока горячие, только испекла.
Они бросают вышивание и усаживаются у стола.
Пирожки у бабушки – пальчики оближешь!
– Ой, горячо! – обжигается Нина.
– И повидло горячее, – перекладывает Женя пирожок из одной ладошки в другую.
– Давайте я вам чаю налью. Лёня! Сколько тебя можно звать!
– Сейчас! – отзывается Лёня. И через пять минут опять: – Сейчас!
Ему не до пирожков. Он пробирается через непроходимые джунгли, герои книги на протяжении десяти страниц делят крохи старых сухарей, а ему предлагают горячие пирожки с повидлом!
В классе тихо. Ребята слушают, затаив дыхание.
За окном зима. Сквозь замёрзшие стекла ничего не видно, и кажется, что класс отрезан от внешнего мира и существует сам по себе. Надежда Михайловна рассказывает о Павле Корчагине.
Женя не сводит с неё глаз. Надо попросить маму почитать им с Ниной «Как закалялась сталь». Лёню тоже можно было бы попросить, но у него не хватает терпения читать вслух. Так было с «Волшебником изумрудного города». Он читает, и вдруг замолчит и начинает – про себя. «Читай, ну читай же – кричат Женя с Ниной, он спохватывается, а потом опять…
– Уже слепой, прикованный к постели, писал Николай Островский свою книгу. Для этого тоже надо быть героем – преодолеть болезнь, слепоту, неподвижность…
… Какой удивительный человек! А мама была у него в гостях. Женя хорошо помнит, как мама говорила об этом. Надо рассказать ребятам на переменке…
Замечательно, что у неё такая мама! Кто ещё в классе может сказать, что его мама была в гостях у Николая Островского?!
На переменке, в коридоре, она говорит:
– Знаете, моя мама была в гостях у Николая Островского! – Не может быть!
– А не врешь?
– Честное слово!
– Неужели?
– Видела его собственными глазами?
– Ну, расскажи, какой он был?
Женя не замечает, как за спинами её одноклассников выросли ребята старших классов, и уже целая толпа слушает её.
– Мама была лучшей пионервожатой в Степнянске, и ее послали в гости к Николаю Островскому. Он жил тогда в Сочи. Мама рассказывала, что он уже почти не видел. Они пришли целой группой, лучшие вожатые из всех городов. А его мама говорит:
– Николай, к тебе гости приехали! А он говорит:
– Проси!
Моя мама и ещё одна девушка, они первыми шли, испугались и остановились в дверях. И он сказал: «Не бойтесь, заходите!» Спросил, как кого зовут, где работают, откуда приехали. А потом сказал одному дяде – дайте мне книгу с полки, а тот всё никак найти не мог…
А ещё он рассказывал, как пишет книгу.
– В каком году это было?
– Через год он умер. А ещё мама говорила, что у него окно выходило на море…
– Клава, Генка у вас? – заглядывает тётя Вера.
– Да, спит. Набегался, ткнулся домой – нет никого. Тебя нет, отца нет, Коля ушел куда-то. Он – к нам. Пальто не на ту пуговицу, шапка на боку, одно ухо у шапки вверх, другое вниз! Я, говорит, посижу у вас. Сел и заснул, я уж с него сама пальто с шапкой снимала.
– Ну, спит – пусть спит, – смеётся тётя Вера.
В большом доме и Ростове соседи видели друг друга редко, только на постнице или на улице. Спросить у Жени, как звали их соседей, она и не знает, Знает, например, что эта тётя – Толина мама. А этот дядя из девяносто восьмой квартиры – отец Валеры. Вот и всё, А здесь все знают, у кого сегодня на обед борщ – он кипит тут же, в коридоре, и пахнет на все квартиры. У кого – блины, а у кого – жареная рыба. За что влетело от матери Владику и за что досталось Коле от отца. Что было интересного в суде, где работает отец Владика и что – в Доме колхозника, где дежурит тётя Клава. А уж когда кто-то из соседей печёт пироги – их пробуют все.
Здесь же, в коридоре, общий шкафчик тёти Веры и Жениных родных. Чего там только нет! Картошка, кастрюли, какие-то баночки и коробки, вперемежку тёти Верины и тёти Клавины. Все эти сокровища не трогают Женю.
Но в этом шкафчике Коля держит корм для голубей. Он не подпускает к ним своих лучших друзей – Владика, Славку, Юру из соседнего двора. О девчонках и говорить не приходится. Кормит сам, выпускает, сам чистит голубятню. Женя даже и не просит его ни о чем, только смотрит издали – день, другой, третий…
– Ладно, идём, – смягчается Коля. – Идём, я покажу тебе, как их надо кормить. Хочешь, ты будешь моей помощницей? Когда мне, скажем, некогда, ты сможешь сама их кормить и менять им воду. Хочешь?
– Правда? Ты, правда, мне разрешишь?
Её чёрные глаза сияют. Надо же, как она обрадовалась! И как она смешно картавит:
– Пгавда! Пгавда! Идём.
Голуби сначала жмутся к дальней стенке голубятни.
– Это из-за тебя, не привыкли к посторонним.
– А они привыкнут ко мне?
– Конечно, привыкнут. Не сразу, но привыкнут, вот увидишь.
Голод берёт верх над осторожностью, и голуби по одному подходят ближе.
– Держи!
Коля сыплет немного зерна Жене в руку. Она протягивает ладошку, но голуби косят своими круглыми глазами и не подходят.
– Ну, что же вы? – шепчет Женя. – Ну, почему вы меня боитесь? Я никогда-никогда вас не обижу, никогда-никогда. Ну, пожалуйста! Не бойтесь, ну, пожалуйста!
И вдруг самый красивый голубь подходит и клюёт её в ладонь.
– Ой! – восклицает Женя так же шепотом. Наверно, рука вздрогнула, потому что голубь снова отскакивает на безопасное расстояние. Но Женя держит ладонь прямо и открыто, и они подходят один за другим и уже без опаски клюют зерна с её руки. Поверили!
Весна в Степнянске бурная, не успеешь оглянуться – и прошла, и лето наступило. Перед майскими праздниками ходили в пальто, на демонстрацию Женя в первый раз надевает белые носочки вместо чулок, утро холодное, коленки становятся синими. Но к середине дня солнце уже припекает вовсю, и с демонстрации она возвращается с обгоревшим носом – лето началось!
Первый класс Женя окончила с похвальной грамотой. Всю дорогу от школы она бежала бегом:
– Тётя Клава, смотри, я отличница! Смотри, здесь написано, и книгой наградили!
– Да! Вот это красота! Отец с матерью-то как обрадуются!
Назавтра Женя с папой идут в магазин.
– Ну, пап, скажи, что мы идём покупать?
– Придём – скажу, – не сдаётся отец.
В магазине спорттоваров тихо и прохладно.
– Выбирай себе велосипед!
– Правда? Большой, настоящий? Ой, папка!
Велосипедов было много – голубые, салатные, чёрные, синие, с блестящими рулями и спицами на колёсах, и звонками на рулях. У Жени разбежались глаза.
– Этот! Нет, этот, голубой!
– Выбирай, выбирай, тебе ездить! А вот этот не хочешь? Смотри, ладный какой!
– Да! Это будет мой велосипед!
И вот во дворе недели на две забрасываются все другие игры и занятия, велосипед возит без передышки то одного, то другого, даже Колины голуби позабыты, никто не торчит возле голубятни.
Нет ни одной квартиры, где бы взрослым не твердили с утра до вечера, что велосипед – самая замечательная и необходимая вещь на свете. И продавец магазина спорттоваров продает один за другим ещё два велосипеда, оба чёрные, с красными эмблемами, одинаковые, как близнецы, – для Лёни и для Владика.
А лето идет себе неторопливо, и кажется, что нет конца каникулам… Когда детвора успевает загорать?
Взрослые только-только почувствовали, что начинается лето, а они уже ходят мимо с речки – чёрные, даже с каким-то сизым налётом, светлые волосы выгорели на солнце.
В Женином дворе чёрненькая одна Галя, остальные белобрысые, курносые, с обгоревшими носами и веснушками во всё лицо.
В одиннадцать часов солнце раскаляет землю. Двор пуст. В комнате закрыты окна, и зелёные ставни прикрыты – только так можно сохранить с ночи хоть каплю прохлады.
На свежевымытом полу одеяло: здесь не так жарко.
Женя лежит и читает. Никто не заметил, когда это началось, но теперь её невозможно оторвать от книжки.
Только в шесть-семь вечера двор оживает. Выходят все его обитатели, и взрослые – со стульями, со скамейками, – и дети, особенно шумные после дневной жары.
И Женин смех звенит на весь двор.
В августе она забрела в школу. Там шёл ремонт, пахло краской, мел на полу. В коридорах и даже во дворе стояли парты. Когда она вышла из школы, за нею на асфальте остались белые следы.
А первого сентября школа блестит свежевымытыми полами, партами, празднично сверкают стёкла – начинается новый учебный год.
И снова светлый круг от оранжевого абажура лежит по вечерам на столе, на Жениных тетрадках.
– Лёня, пришла «Пионерская правда?»
– Нет ещё.
– Покричишь мне тогда?
– Хорошо!
Через полчаса снова:
– Лёня, Лёня!
– Что?
– Пришла?
– Да нет еще!
И вот, наконец, почтальон. Никогда его не ждали с таким нетерпением. «Пионерская правда» печатает «Тимура и его команду».
– Ну, что там дальше?
Страничка проглатывается за несколько минут.
– Опять закончилось на самом интересном месте, – вздыхает Нина.
Начало другой книги было спокойное, медленное: «Семинария занимала здание старинного доминиканского монастыря, и двести лет тому назад его двор содержался в строгом порядке…»
Женя примостилась возле окна с плотно замороженными стёклами. Свет проходил сквозь них и падал в комнату уже потускневшим. Доносились голоса из коридора, неясный шум с улицы.
«…Подумай хорошенько, прежде чем решить… Для меня это сделай, для умершей матери твоей…»
Через несколько страниц Женя уже не слышала ни голосов, ни шума с улицы, ни даже голоса тёти Клавы, которая звала её обедать.
– Женя, сколько можно тебе говорить? Совсем задурила себе голову этими книгами! Уроки-то сделала?
– Да, сделала… Сейчас…
– Иди-иди, успеешь дочитать, никто у тебя книгу не отнимает!
Обед проглатывается в один миг, и снова Женя не может оторваться от книги до вечера, и вечером…
Она берёт книгу с собой я школу. Кончилась первая перемена, Женя не может, просто не может спрятать книгу в парту.
«Овод стоял и с улыбкой смотрел им в глаза. Карабины тряслись в их руках.
– Я готов, – сказал он.
Лейтенант сделал шаг вперед. Он дрожал от волнения. Ему ещё никогда не приходилось командовать при исполнении приговора.
– Готовься! Ружья на прицел! Пли!»
Слёзы выступают на глазах, капают на страницу. Женя смахивает их и продолжает читать.
– Женя, что случилось? Почему ты плачешь? – останавливается возле неё Надежда Михайловна. – Тебя обидел кто-нибудь?
– Нет…
– Дай мне книгу. Никогда не ожидала, что ты будешь читать на уроке! «Овод»… Рановато тебе читать такие книги. Хотя, нет и взрослого человека, который бы не плакал над ней…
Снег падал и падал всю ночь огромными хлопьями, и весь день, и снова ночь, и утром. Он был настоящий – густой, плотный.
– Сухой ещё, – с сожалением говорит Коля.
– Ничего, день-два, слежится, – успокаивает его Лёня.
И, наконец, утром в воскресенье прибегает Нина:
– Одевайся, выходи скорей! Крепость будем строить из снега. Лёня сказал, уже можно!
Стройкой командуют Лёня с Колей, они старшие. Но к игре великодушно допущены даже самые-самые малыши. Они катают большие комы из снега, а ребята постарше строят из них стену.
Зима в Степнянске хороша, когда не дуют ветры или внезапная оттепель не превращает в серую кашу и сверкающий снег, и ледяные дорожки, и снежную бабу в углу двора…