Читать книгу Идущий с мечом - Светлана Николаевна Куксина - Страница 1

Тимофей Полузимник – потомственный охотник, выходец с Оби, где у их семьи испокон веков были свои охотничьи угодья (далёкие предки пришли когда-то сюда, да так здесь и осели на века) – сейчас находился неподалёку от Пскова.

Неподалёку – это по их северным меркам, местные бы сказали, что до областного центра отсюда ого-го. Но Тимофей не был местным и каких-то жалких сто километров с гаком расстоянием не считал.

Добираясь сюда, он преодолел не одну тысячу километров, так что осталась сущая ерунда.

Сибиряки – народ неторопливый, степенный, и Тимофею интересно было наблюдать за городским муравейником: люди шустро сновали туда-сюда, размахивали руками во время разговора, горячились и спорили без всякой оглядки на посторонних, жевали пирожки прямо на улицах, зевали и курили… Никто вообще внимания ни на кого не обращал.

Здесь не тайга и встречные не вызывают интереса: люди расходятся, как в море корабли, не замечая друг друга. Спроси – никто никого и не видел. Ещё раз столкнутся – не узнают.

Вот как получается: живём в одной стране, но так по-разному, что не всегда способны понять друг друга, усвоить чужие порядки и обычаи. Уж слишком велика территориально наша страна, и то, что привычно на севере, кажется непривычным южанину, и наоборот.

Тимофей сидел в не слишком удобном и довольно старом автобусе, но это его ничуть не заботило, он смотрел в окно, думал о том, что ему предстоит, и вспоминал, вспоминал…

Приехал он в эти края по зову своего армейского друга Андрея Новикова: что-то странное стало происходить в их Богом забытой глубинке, и Андрей, зная об особых способностях товарища, не выдержал – позвал. Ничего конкретного он по телефону, конечно, не сказал, но из-за ерунды волноваться бы не стал.

Андрей был человеком сдержанным и вполне адекватным, должно было произойти что-то из ряда вон, чтобы он забеспокоился всерьёз и даже вызвал друга на помощь.

И правильно сделал, что позвал. Тимофей ещё в детстве заметил, что может то, чего другие не могут. И принял это как данность.

Фамилия у их рода странная, не совсем обычная для слуха и довольно редкая, но у них, на Оби, это никого не волновало: привыкли. Но стоило только уехать…

Однажды они гостили у дальних родственников в центральной полосе России. Тимофей был ещё мал и не запомнил названия места, а спрашивать потом у отца не стал – неудачной вышла поездка, и они о ней никогда не вспоминали.

Сначала они осмотрели с отцом город, задержались в парке, где Тимофей катался на всех качелях и каруселях подряд, а потом, уже на четвёртый или пятый день, он вышел один во двор.

Тимофей хорошо помнит, как местные мальчишки стали дразниться, наскакивать на него – фамилия им, видишь ли, показалась смешной, а он никак не мог понять, что им от него нужно, ведь фамилии, как и родственников, не выбирают. Какая есть, такая и есть. И не всё ли равно.

Но мальчишки думали иначе, а он долго терпел, вертелся в их кругу, как медвежонок – такой же неуклюжий и непонятливый. В их семье у всех хорошая выдержка (настоящая сибирская, как говорил отец). Но мальчишки приклеились, как банные листы, – не отодрать. Один особенно достал.

И Тимофей не выдержал: вспыхнул, словно факел.

Он помнит, как в ярости глянул на обидчика, выкрикнул: замолчи! – и даже руку поднял для удара, но не ударил, потому что его противник вдруг стал, словно окаменевший: ни крикнуть, ни шевельнуться не мог, только глазами моргал, в которых застыли самый настоящий ужас и паника.

Крику было! Ребятня с воплями разбежалась по домам, чтобы тут же примчаться назад, но уже с родителями. И снова с воплями. Все орут как оглашенные, тормошат пацана, а он стоит истуканом и молчит.

Тимофей тоже молчит, сопит, набычившись, рядом, а что делать не знает. Столько крику разом он ещё не слышал, едва не оглох. Совсем растерялся. Хорошо – отец пришёл, а то не знает, что и было бы с ним. Наверное, затоптали бы или разорвали… А уж оглох бы наверняка, поори все присутствующие ещё немного.

Сначала отец на него глянул, остро, но вроде как одобрительно, понимающе, во всяком случае, гнева в его глазах точно не было, потом к пацанёнку подошёл, руками по нему быстренько провёл, что-то пробормотал, тот и отмер.

– Не обижай никогда и никого, – тихо, но внушительно сказал отец вредному мальчишке. – Сильные люди всегда добрые, запомни это. А ещё заруби себе на носу: как аукнется, так и откликнется; что посеешь, то и пожнёшь.

Мальчишка быстро-быстро закивал головой и с трудом выдавил из себя, заикаясь от волнения и страха:

– Ннне буду.

И тут же повторил, словно боялся, что одного слова мало, а других у него не находилось, и он всё повторял как заведённый:

– Не буду. Не буду. Обижать не буду.

– Вот и правильно, – с одобрением заметил ему отец и обвёл притихшую толпу спокойным взглядом:

– Всё в порядке. Испугался просто. Бывает.

А потом тихо, будто в пустоту, добавил, ни к кому конкретно не обращаясь, но так, что расслышали все:

– Детей сызмальства надо правильно учить. Они такие же люди, просто маленькие пока, и жить должны по людским заповедям: не обижать слабых, помогать тем, кому помощь нужна, с несправедливостью бороться и кусок, шире собственной глотки, в рот не заталкивать.

– Ещё один проповедник нашёлся, – пренебрежительно фыркнул один из папаш в полный голос. – Как хотим, так и живём.

– А на всех, – повысил он голос до крика, – сытых кусков не набраться! Кто урвал, тот и молодец. Закон жизни!

– Волчий закон, – всё так же спокойно уточнил отец Тимофея, глядя крикуну прямо в глаза. – Жаль мне тех, кто им в жизни руководствуется. Несчастные люди.

– Себя пожалей, – злобно фыркнул отец спасённого мальчишки и взял сына за руку.

– А за своим скидышем приглядывай, чтоб и близко не было, – пригрозил он перед тем, как уйти. – Тронет моего ещё раз – пришибу!

– Я никого не трогал, – возмутился было Тимофей, но мужик, бросив на него полный ненависти и опаски взгляд, ничего слушать не стал, а молча ушёл.

Тимофей растерянно огляделся: люди молча расходились: кто-то прятал взгляд, отводил в сторону, другие смотрели чуть ли не в упор, с явным любопытством, иные – со страхом.

Лишь одна женщина подошла к ним и тихо сказала:

– Сейчас честные и справедливые не выживают, а мы своим детям не враги – долгой жизни желаем, вот и развиваем в первую очередь хватательный рефлекс. Не ты съешь, так тебя съедят.

Она вздохнула, развернулась и ушла, явно продемонстрировав, что дискуссия на эту тему не к месту. У подъезда остановилась, бросила на них долгий взгляд через плечо и скрылась в подъезде.

– Пойдём, Тим, – тихо позвал сына отец и взял его за руку. – Пора бы нам и домой собираться. Нагостились.

Тимофей радостно закивал головой – он очень соскучился по своим таёжным и речным просторам. Город его угнетал. Он казался враждебным и чужим, и маленький Тимофей очень остро ощущал эту враждебность. Нет, ему, конечно, понравились карусели, это было единственное, что ему понравилось, в остальном же… Нет, не хотел бы он здесь жить. Его место – в тайге, такой любимой, привычной и понятной.

Вот тогда-то, по дороге домой, (а ехали они сначала поездом, а потом летели самолётом) отец многое рассказал Тиму об их роде.

Им повезло: в купе поезда их было только двое, два других места были свободны всю долгую дорогу. Когда ехали туда, в плацкартном вагоне, (других билетов не было) Тимофей не сидел ни минуты спокойно: он бродил по вагону и по всему поезду, изучая новое для себя транспортное средство. Да и народу было много, так что особо не поговоришь: кто-то громко слушает поездное радио, кто-то во весь голос беседует с попутчиками, все снуют туда-сюда с чаем, узлами и постельными принадлежностями, устраиваются на местах, шуршат пакетами с едой, входят-выходят на станциях – в общем, только успевай поворачиваться.

Всё маленькому Тимофею внове, всё впервые, всё вызывает жгучий интерес.

Теперь же он сидел, спокойно глядя в окно, а когда отец заговорил, тихо и внятно, то повернулся к отцу и стал внимательно слушать.

Каждое слово впечатывалось в его мозг навсегда, и по прошествии стольких лет Тимофей мог дословно передать речь отца.

Отец говорил о том, что их род не прерывался тысячи лет и что все мужчины рода были его истинными защитниками: они стояли не только на страже рода, но и на страже родной земли.

– Все мужчины в нашем роду, – тихо говорил отец, а он слушал, открыв рот и забыв обо всём на свете, – рождаются на свет в день бессмертника. Был у наших предков такой цветочный гороскоп. Так вот, бессмертник – цветок зимы. Дни рождения бессмертников приходятся на последнюю десятидневку января. Ты родился в первый день – двадцать первого января. Мой день рождения – тридцать первого, моего отца – тридцатого, а у моего деда день рождения был двадцать девятого января. Ну и дальше – по порядку. Сбоя нигде нет. Наверное, и фамилия наша оттуда. Из глубины веков пришла… Мы потому и Полузимники, что рождаемся в середине зимы.

С тебя начинается новый цикл. Все рождённые в начале дней бессмертника, особенно в его первый день, обладают особой силой. Мы все многое умеем, но те, кто в нашем роду появлялись на свет двадцать первого января, стоят на особицу: им больше дадено, но с них больше и спросится.

Лёгкой жизни не жди. Судьба найдёт. Но она дала тебе достаточно сил, энергии и способностей, чтобы победить любые трудности и любых недоброжелателей. Ты и сам уже в этом сумел убедиться.

Тимофей внимательно слушал. Ему уже исполнилось шесть лет. Он не единожды был с отцом в тайге на охоте и на рыбной ловле тоже был. И не только с отцом или дедом.

С верной лайкой по кличке Тайга он и один захаживал в тайгу, правда, недалеко, но многие ли городские мальчишки в его возрасте могут этим похвастаться?! Таёжный лес не городской парк.

Он ничего и никого не боялся в лесу, тайгу любил самозабвенно, мог сидеть на опушке и слушать её шум часами.

– Пап, – внезапно спросил Тимофей, когда отец ненадолго замолчал, и они сидели тихо, думая каждый о своём. – А деревья разговаривают?

– Для кого как, – скупо улыбнулся отец. – Я чувствую, что они живые и у них своя, отличная от нашей, жизнь, но меня они в свою жизнь не особо пускают – так, иногда с краешку дают заглянуть…

– А я слышу, что деревья разговаривают между собой, – признался Тимофей и покаялся:

– А однажды я далеко в тайгу ушёл без спросу и заблудился, чуть в болоте не пропал. Места незнакомые, я немного растерялся, ну и забрёл в болото. Оно коварное: зелёное, что коврик, и такое красивое. Чуть не шагнул в него. Захотелось на мягкой травке посидеть. Вдруг слышу: опасность… опасность… Голосов много и все разные, но все одинаково странные… Не людские какие-то. Я голову вверх поднял, а деревья волнуются, раскачиваются… Ветра нет, тихо, а они прямо ходуном ходят и мне шепчут: опасность, опасность… Я слегу взял, прощупал впереди зелень-то, а там и дна нет. И собака скулила. Чуть не выла. И не пускала меня, дорогу перегораживала. Умная она у нас. А я замечтался о чём-то, заигрался по-глупому, и ничего сначала не замечал, потом уж только… В общем, домой я вернулся, но никому ничего не сказал.

Отец призадумался.

– Я был прав, когда говорил, что тебе намного больше дадено, и прадед твой меня предупреждал об этом, когда тебя ещё и в помине не было, – тихо вымолвил он, внимательно глядя на сына. – Видимо, и забот у тебя будет куда больше моего. Я последний, замыкающий, мне потому и легче жилось, а тебе, сынок, видать, от жизни достанется. Хоть и мал ты ещё, а придётся мне тебя уже многому учить. Ждать опасно.

– Нет никакой опасности, – отмахнулся Тимофей, – но учиться я согласен. Я хочу всё знать и уметь, что ты знаешь и умеешь.

С той поры прошло двадцать лет. Тимофею уже минуло двадцать шесть, он отслужил в армии, в пограничных войсках, но на сверхсрочную службу не остался, хоть и звали – очень уж по родным местам соскучился.

До армии Тимофей успел окончить техникум и получить профессию егеря. Хотя чего там учить?! Он знал куда больше преподавателей, так что закончил учёбу с отличием.

Пацаны, что учились вместе с ним, в шутку и всерьёз звали его академиком и не стеснялись заваливать вопросами, когда была нужда в подробных, толковых и ясных ответах. Это было намного проще, чем искать ответы самим или обращаться к преподавателям, ибо учителя их вопросы не жаловали.

Несколько лет отработал Тимофей по специальности в родных местах, проводя очередные отпуска здесь же. Разве что в тайгу уходил в это время дальше и на более долгий срок, иногда неделями бродил по лесам, не заходя домой и обитая в избушках, раскиданных по всей тайге. Надо только знать, как до них добраться, и можно не горевать – живи себе припеваючи.

Эта жизнь нисколько не тяготила Тимофея. Наоборот, – это было как раз то, к чему он стремился, чем дорожил больше всего на свете.

И вот теперь он ехал в отпуск в дальние края, потому что позвал армейский друг, с которым они не просто подружились в армии, а стали побратимами.

Тимофею даже в голову не пришло, что проблемы дальнего районного городка – никак не его проблемы, что можно отказаться от приглашения – пусть разбираются сами, он там ни с какого бока…

Он точно знал, что надо ехать. Если друг позвал, значит, его помощь необходима, значит, никто больше не может помочь, и раздумывать здесь не о чем.

Тимофей быстро решил вопрос с отпуском, собрался и…

Всё повторилось, как в детстве: местный небольшой самолёт, без которого не выбраться на большую землю, – их единственное средство передвижения на большие расстояния; железнодорожный вокзал и поезд, идущий в нужном направлении, и наконец, – автобусы.

Всё повторилось. С той лишь разницей, что рядом не было отца и не будет ватаги детей во дворе, и постоять за себя теперь может он сам… И ехал он не просто в гости…

Тимофей повзрослел, мир вокруг тоже изменился, но не настолько, чтобы его можно было не узнать.

Тимофей любил родные места, и не было для него лучшего занятия, чем бродить по тайге, необязательно с ружьём и за добычей. Чаще всего он бродил просто так, наблюдая за жизнью исконных обитателей тайги.

Звери и птицы не боялись его: полосатые бурундуки так и сновали под ногами, белки стрекотали на ветвях и подходили к рукам, кедровки шумно перелетали с дерева на дерево прямо над его головой, даже хозяин тайги – бурый медведь не особо прятался. Тимофей часто видел его мелькающий силуэт вблизи троп, по которым он бродил.

Пусть иногда погода не жалует и усталость, бывает, берёт своё, сердцу и глазам всё мало – жадно впитывают окружающую красоту. Перехватывает дыхание, где-то в груди жарко полыхает огонь и растёт чувство благодарности к создателю всего сущего.

Тайга… Бескрайняя… как море…

Дорогой, уже сидя в поезде, он не отрывался от окон, наблюдая, как меняется пейзаж в разное время суток, как равнина приходит на смену лесам, быстро сменяют друг друга и убегают вдаль мелкие населённые пункты, а городские огни разгоняют ночную тьму.

Иногда поезд шёл параллельно автомобильному шоссе, и тогда интересно было наблюдать за уносящимися вдаль машинами, в которых сидели люди, и все куда-то спешили. Возможно, что кто-то так же, как и он, мчался на встречу с другом.

Тимофей спал в поезде самую малость: он задремал, когда за окном слишком сгустилась тьма, ничего нельзя было уже разобрать и глаза настоятельно потребовали отдыха, устав от назойливого мелькания за окном.

Потом он ехал в междугороднем автобусе и разглядывал крошечные домишки, попадающиеся периодически на глаза вдоль всей трассы, и думал о том, что у них, в Сибири, такие маленькие домики никто не строит и как, интересно, в них можно жить?!

Но это уже всё в прошлом.

Сейчас Тимофей подъезжал к маленькому районному городку на Псковщине, где жил его армейский товарищ – побратим Андрей Новиков.

Он встал с неудобного сиденья, прошёл к выходу и замер, глядя прямо перед собой: автобус ехал уже по городу, и Тимофей собирался покинуть его первым.

Андрея он увидел сразу, едва только автобус выехал на привокзальную площадь. Он знал, что тот будет его встречать (договорились по телефону), но всё равно обрадовался: всё-таки несколько лет не виделись, да и в незнакомом городе (пусть даже крошечном) надо потратить немного драгоценного времени, чтобы найти нужного человека. А тратить время зазря не хотелось – привычки не было.

Из автобуса он действительно вышел первым, но Андрей уже стоял у раскрытой двери и протягивал руку, чтобы взять сумку. Тимофей хотел сказать, что это излишне, что он не барышня, но оставлять друга с протянутой рукой не хотелось, и он просто пожал эту руку и спрыгнул с подножки автобуса.

– Сегодня о делах не будем, – сразу предупредил Андрей, обнимая друга и радостно улыбаясь. – Столько лет не виделись! А у меня для тебя ещё сюрприз есть.

– Какой? – поинтересовался Тимофей, с такой же радостной улыбкой глядя на бывшего сослуживца.

Они уже отошли от автобуса и стояли возле старенькой машины Андрея. У него были «Жигули», шестёрка тридцатилетней давности, на которых ещё его дед ездил. Сумка была благополучно отправлена в багажник, а друзья всё ещё стояли у машины и смотрели друг на друга.

– Сегодня к вечеру Костя Иванченко с Матвеем Пришлым подвалят, – улыбка на лице Андрея стала ещё шире. – Снова будем вместе. Пусть не долго – но вместе.

Тимофей обрадовался – их бравая армейская четвёрка будет в сборе! С этими парнями они подружились позже, но дружба получилась настоящая, крепкая, истинно мужская, и он был рад, что и они откликнулись на просьбу Андрея.

У Матвея тоже фамилия говорящая. Пришлые – значит, не местные, что-то заставило людей тронуться с места в поисках лучшей доли. И, видать, нашли, раз род не сгинул, не исчез с лица земли, а остался. И фамилия осталась. Говорящая фамилия. Памятная.

Так что Тимофея и Матвея ко всему прочему сближали ещё и фамилии, и их немного устаревшие имена.

Тимофей подозревал, что увалень Матюха, как звали его друзья, вовсе не так прост и что за плечами у того такая же история рода и способности, как у него самого. Ну, если не совсем всё такое, то очень даже похожее.

Ещё на службе заметил Тимофей, что с Андреем и Костей они общаются больше с помощью слов, жестов, выразительных взглядов, а с Матвеем – достаточно подумать и он уже понял и среагировал, как надо.

Они никогда не говорили о том, что отличаются от большинства людей, но оба знали это. Им было легко вместе, и не было задачи, с которой они не справились бы вдвоём.

– Встречать пойдём? – поинтересовался Тимофей у Андрея, хотя и знал ответ.

– Конечно, пойдём! – весело отозвался друг. – Только сначала тебя устрою и приготовим всё к ужину. Они только часов через пять приедут, так что мы всё успеем в лучшем виде.

Друзья загрузились в машину, и та довольно бойко, несмотря на преклонный возраст, побежала по узким улочкам. Выглядела она на удивление неплохо для своих лет.

Тимофей высказал мысль о машине вслух, Андрей хмыкнул:

– Дед рукастый был, умелец. Из тех, о ком говорят – золотые руки. У него любой инструмент был ухожен и служил долго, что уж о машине говорить.

По пути они заскочили в магазин и затарились по полной программе. Они не любили спиртное, но ради встречи всё же взяли бутылку карельского бальзама, настоянного на травах до черноты. Это было скорее лекарство, и крошечная рюмка напитка, решили друзья, никому не повредит, а традицию поможет соблюсти.

– Не было у наших предков такой традиции, – неожиданно даже для себя выдал Тимофей и нахмурился. – Не пили в Древней Руси. Без спиртного умели отдыхать и веселиться.

– Так и мы пить не будем, не любители, – согласился с ним Андрей. – Это скорее профилактика для желудка – что там в той колбасе намешано?!

– А брал зачем? – усмехнулся Тимофей. – И без колбасы бы обошлись. Я рыбы вяленой привёз… Овощей на салат набрали… Пельмени купили…

– По жаре пельмени не довезти, – пожалел он со вздохом и мечтательно зажмурился, – а то бы я тоже привёз. Настоящих. Сибирских.

– Думаешь, покупные пельмени лучше колбасы? – усмехнулся Андрей. – Одна зараза. Не еда, а отрава. И с каждым годом дряни в магазинах всё больше и она всё дороже. Вот такие дела…

К тому времени, как Костя с Матвеем явились на побывку, стол был накрыт по всем правилам и с нетерпением ожидал гостей.

– Ого! – восхитился Костя, усаживаясь к окну. – Тут у вас застолье на все сто. Но мы тоже не с пустыми руками явились: я вам мёду с дедовой пасеки привёз, а Матюха – коронной дедовой настойки на травах. Настойка – вещь, даже раны заживляет, как на собаках зарастает всё. Я уж не говорю об убойной силе и о способности задавить любую ангину, да чего там ангину – любую инфекцию! – в самом зародыше.

– Что б мы без дедов своих делали?! – весело изумился он. – Нынче ж молодёжь вся поголовно безрукая пошла – ни хрена не умеем! Словно руки не из того места растут. Помните анекдот: Мне работа нужна, у меня детей пятеро! А что вы ещё умеете делать? А ничего. Все в менеджеры подались, на производство и не заманишь. Про село и говорить нечего. Нету его. Подрубили под корень. Вот и выходит, что и мозгов, по сравнению с дедами, у нас явно поубавилось. Или разжижелись?!

– А мы что, к молодёжи уже не относимся? – поинтересовался Андрей, садясь с самого края, у двери, после того, как усадил всех гостей. – Или мозги у нас жидкие? Что-то мне показалось, ты на нас клевещешь…

– Не-е-е, я не о нас. Мы особенные, – продолжил Костя легкомысленным тоном. – Знаешь, как говорят: мы с тобой два дерева, остальные – пни.

И он весело расхохотался.

– Кончай трёп, – прервал избыточное веселье друга Матвей, но от улыбки не удержался. Костя всегда был заводилой, если требовалось похохмить. – Дай другим слово сказать.

– Потом, – махнул рукой Андрей, тоже широко улыбаясь. – Разговаривать будем позже. Сначала перекусим с дороги, а то мы с Тимохой пробегали весь день голодными, всё недосуг было перекусить. У меня желудок бунт устроил. Привередливый. Его разговорами не накормишь.

Андрей разлил купленный бальзам в крошечные рюмки и торжественно произнёс:

– Ну, за встречу!

– Не оригинально, зато искренне, – не утерпел Костя. Он вообще был самым говорливым в этой пёстрой компании и молчать просто не умел. Рассмотрел рюмки, ухмыльнулся шутливо:

– Мог бы и побольше посуду взять. Что за смешная тара?! Такие ёмкости дома грех и держать. Разве что, для самых неугодных гостей.

– Вот трепло, – усмехнулся Матвей, и Тимофей подтвердил:

– Всё в мире меняется, только характер нашего Кости – величина постоянная.

Костя задорно подмигнул друзьям и повторил вслед за Андреем:

– За встречу!

Друзья опрокинули рюмки, и Матвей степенно заметил:

– Хороший бальзам, но с дедовым ни в какое сравнение всё же не идёт. Тот куда забористей.

Он поставил рюмку на стол, и парни принялись за еду. Проголодались все здорово, поэтому никто не отвлекался на серьёзные разговоры, все старательно насыщались, изредка перебрасываясь шутками.

Стол был накрыт вполне на уровне, хоть и без женских рук: горячая тушёная картошечка с мясом исходила ароматным паром; селёдочка под луковой заливкой радовала глаз; пельмешки (хоть и из пачки, покупные, но с большим количеством приправ) оказались неожиданно вкусными; салат из огурцов и помидоров с зеленью не претендовал на оригинальность, но блистал свежестью; нарезанные колбаса и сыр были красиво уложены на отдельных тарелках; капустка была свеже заквашена и прямо просилась в рот. Всё было таким аппетитным и на вид, и на вкус, что друзья не зевали.

– Знаете анекдот? – Костя мог говорить и с набитым ртом. – Водка – мягкая, сок – добрый, сигареты – лёгкие… Так почему ж наутро так хреново?!

– Ну, это не о нас, – усмехнулся Тимофей, бросая на друга мимолетный взгляд.

– Ага, – легко согласился Костя. – О нас другое. Вот это, например: скажите, доктор, а существуют таблетки от голода? Конечно. Называются «котлеты».

– С тобой подавишься, – в шутку укорил друга Андрей. – Только жевать начинаешь, а тут смех пробивает. Давай сначала поедим, а потом ты хохмить будешь, пока не надоест.

– Эх, – притворно вздохнул Костя. – Чего не сделаешь ради друзей. Так и быть, наступлю на горло собственно песне.

Матвей фыркнул:

– Силён же ты трепаться?!

– Не самый большой грех, – легкомысленно отмахнулся Костя, летуче улыбаясь своим мыслям – похоже, последний анекдот он рассказал мысленно себе одному.

Но вскоре они насытились, легкомысленный трёп затих сам собой, и Матвей поинтересовался, обращаясь к хозяину:

– А теперь, Андрюха, выкладывай, что у вас тут стряслось? Зачем Тимоху звал? Что за помощь нужна?

– В двух словах и не расскажешь, – задумчиво отозвался Андрей и на время умолк.

– А ты не в двух, – спокойно посоветовал ему Тимофей. – Всё – и по порядку. Мы не торопимся, так что давай поподробнее.

– А я и сам не понимаю, что происходит, – признался Андрей, – только чувствую, что что-то плохое. Так что и рассказать связно, наверное, не сумею. Лучше я вас завтра на место отведу, вы там скорее всё поймёте.

– Сегодня, – сказал Матвей. – Это ведь недалеко?

– Рядом, – машинально ответил Андрей и задумчиво посмотрел куда-то в пустоту. – У нас здесь всё рядом. Городок –то небольшой. За день весь пешком обойдёшь. В каждую подворотню заглянешь. Так что до нужного места быстро доберёмся, минут за пятнадцать. Только вот стемнеет скоро.

– А нам без разницы, – успокоил друга Тимофей. – Сумерки не помеха, а до настоящей темноты ещё далеко. Ты ведь в лес нас собрался вести?

– Ну да, – согласно кивнул Андрей. – Там всё и началось. А лес этот сразу за городом начинается. Буквально к улице прилегает.

– Что всё –то? – не выдержал Костя. Он был обычным деревенским парнем и недомолвок друзей не любил, потому что ничего не понимал, когда они так между собой общались.

Он вспыхнул, сузил глаза в негодовании и потребовал:

– Толком говорите!

– Я по лесу люблю бродить в разное время года. Конечно, когда есть за чем: ну там, грибы, ягоды, орехи – оно веселее, но и просто в межсезонье брожу. Для удовольствия, – не выходя из полной задумчивости, начал тихо рассказывать Андрей. Он говорил медленно, словно для себя, вспоминая подробности и заново представляя себе события. – А тут не ходил даже, мимо ехал, вижу: из лесу два пацана выходят. Один – высокий, худой, постарше, лет пятнадцати на вид; другой пониже и поплотнее, да и лет ему явно поменьше. Издалека я их видел. Не разглядывал особо. Кольнуло меня что-то в сердце, но не остановился, не придал значения. Лес этот к самой городской окраине примыкает, в нём всегда людно. Так что не удивительно пацанов там встретить.

А ночью в том месте пожар страшный разгорелся. Снаряды рвались, будто война началась и бомбёжка. У нас в лесах полно ещё добра с войны. Кто близко живёт, всю ночь не спали, боялись сгореть вместе с домами. Пожарники двое суток огонь тушили.

– И что? – с удивлением спросил Костя. – Пожары весной не редкость. Люди – расхлебаи: то окурок швырнут на сухую траву, то костёр распалят да так и оставят непотушенным, то пацаны со спичками балуются. Часто горит. По телеку сколько раз сам видел.

– По телеку и в натуре – это разные вещи, – повернулся к нему Андрей. – Уверен я почему-то, что специально те пацаны лес подожгли. Уж больно вид у них был шкодливый. Не знаю, что меня на эту мысль о поджоге натолкнуло, какая деталь, не могу теперь понять, столько времени прошло, но я уверен, что прав.

– Поехали туда, – скомандовал Тимофей. Всё, что касалось леса, он принимал близко к сердцу. – Разберёмся на месте.

Матвей с готовностью его поддержал:

– И то правда. Что язык бить, когда посмотреть можно.

Доехали быстро. Андрей точно сказал – пятнадцать минут.

Они остановились у делянки, вырезанной совсем недавно, видимо, этой зимой.

– Прям на дороге режут, – осуждающе покачал головой Костя. – Вроде это запрещено. Тут же черта города, тут же тебе и лесозаготовки. Весь вид испортили.

– Здесь и горело, – глухо уточнил Андрей, сразу потемнев лицом. – А дома-то рядом. Видите? Рукой подать. Как город уцелел?! Тут ведь полно построек из брёвен. К самому лесу дворы подходят.

– Подождите меня здесь, – тоном, больше похожим на приказ, чем на просьбу, попросил Тимофей и пошёл вперёд. Туда, где шла кромка оставшегося леса. Он хотел поговорить с деревьями, хотя и так всё понял.

Он направился через делянку, так было короче, но это только показалось, потому что из-за оставшихся брёвен, идти было неудобно. Взяли только сосну, а берёзы, которых было много, и осинник просто бросили. Частично собрали в кучи в небольших ямах, но очень много обрезков осталось лежать раскиданными как попало по всей делянке.

Брошенные деревья заросли травой, их плохо было видно, и вполне можно было сломать себе ноги или свернуть шею.

Тимофей мрачнел всё больше. Это варварское, бессмысленное уничтожение лесных ресурсов не укладывалось в голове.

В лесу его поразила тишина. Он привык, что деревья даже без ветра тихонько переговариваются между собой, сплетничают, перешёптываются о чём-то, а тут – оглушительная, мёртвая тишина!

Он подавил негодование (да что там – бешенство!), закипевшее в нём, пока он шёл через делянку, глубоко вздохнул несколько раз, успокаиваясь, подошёл к берёзке, стоящей у самого края, погладил её по стволу и тихо спросил:

– Ну, что беспокоит тебя, красавица?

Берёзка встрепенулась, заволновалась, зашелестела, зашепелявила, и Тимофей с трудом разобрал невнятный лепет:

– Жгут, жгут… Специально… Страшно… Беда пришла… Беда… Злоба кругом, зависть, жадность… Ох, жадность…

– Больше не будут, – тихо, но твёрдо пообещал ей Тимофей, ласково дотрагиваясь до шершавой коры. – Отведём мы беду. Это нам по силам. Не сомневайся.

Берёзка залепетала невнятные слова благодарности и надежды, Тимофей в последний раз коснулся её, прощаясь, и пошёл туда, где стояли друзья.

– Пацаны за деньги жгут. Бросят им сотню, они и чирикают спичками, стервецы, – сквозь зубы процедил он. – Выпороть бы поганцев покрепче, чтоб не повадно было. А потом так называемые деловые люди лес режут, за бесценок берут, как горелый, ещё и в благодетелях ходят. Как же, вместо горелого молодой лес посадили. А у деревьев лишь кора внизу чуть обуглилась. Он бы и дальше рос без проблем. Молодой же лесок. Сосен много. Как раз на бани. А банник тут у вас ценится, насколько я понял. Пока ехали, три точки насчитал, где бани рубят. И это только по одной дороге.

– Бани рубят кругом, – подтвердил Андрей его слова. – Это правда.

– Тут и другое зло, – негромко сказал Матвей и выразительно посмотрел на Тимофея. – Чувствуешь?

– К сожалению, – выдавил из себя Тимофей и тоже внимательно посмотрел на Матвея. – Одно с другим связано. Алчностью даже воздух пропах.

Тот чуть заметно, горько усмехнулся.

– Это вы о чём? – деловито поинтересовался Костя. – О лесорубах? Или я чего-то не понял?

– Тут всего намешано, – ответил Андрей. – Леса в аренду сдали, службу лесников упразднили, вот и сводят всё под корень все кому не лень. Вернее, у кого деньги и власть. А деньги и власть у тех, кто в девяностые грабил и уцелел. У них хватательный рефлекс не просто развит, а доведен до совершенства, пасти как у акул – мимо ничего не проплывёт. Наши дети лес только на картинках видеть будут, наверное. А ещё эти гробокопатели… словно стервятники… Тут много чего в лесах после войны осталось: и оружие, и техника, и мины-бомбы всякие. Клады, говорят, тоже есть. Вот и бродят толпами по лесам с миноискателями. Всё поперерыли, поиспоганили, сволочи. Неймётся им!

– А непонятного ничего не замечали? Необычного? – приглушённым голосом спросил Тимофей, и Андрей остро на него глянул:

– Так в том-то и дело. Иначе б не звал. Страшно стало в лесу. И главное – непонятно, откуда страх берётся. Просто вдруг накрывает ужасом и всё. Ни с того ни с сего. Без всякой видимой причины. Так страшно, аж столбняк находит. Не сразу и с места можешь тронуться. А потом бежишь, бежишь, не разбирая дороги, сердце колотится, а ты, как сумасшедший… А я ведь никогда леса не боялся. Да и так, по жизни, не робкого десятка. И на животных действует. Я раз собаку соседскую с собой на прогулку в лес взял, так она в одном месте завыла и тоже бежать…

– Место помнишь? – деловито поинтересовался Матвей.

– А то! – вскинулся Андрей. – Такое не забудешь. Меня и самого там ужасом так накрыло, что не помню, как и на дороге оказался. Чуть машину не забыл, так и попёр пёхом по дороге. Хорошо – обернулся… Потом туда ещё с собакой ходил – результат тот же.

– Пошли! – скомандовал Тимофей, обнаруживая явные признаки нетерпения. Загадку ему хотелось разрешить как можно скорее.

– Стемнеет через час-другой, – сказал вдруг Костя, озабоченно глянув сначала на часы, а потом и на небо. – Может, завтра?

– Сейчас, – глухо отозвался Матвей и предложил:

– Посиди, если хочешь, в машине, подожди нас. Мы быстро.

– Нет уж, – решительно отклонил предложение Костя. – Идти – так всем. А машина не убежит. И угонщики на неё вряд ли позарятся.

Друзья цепочкой углубились в лес. Андрей шёл первым, потому что только он знал дорогу, за ним – Тимофей, внимательно оглядывавший окрестности, потом слегка приунывший Костя, а замыкал шествие Матвей – это была защита со спины, мало ли что.

Сначала они шли спокойно, потом Тимофей ощутил странные, неприятные покалывания в ладонях. Он посмотрел на Матвея и понял, что тот ощущает что-то похожее: глаза его приобрели настороженное выражение, он весь как-то подобрался и даже слегка ощетинился, перейдя уже не на шаг, а на скольжение.

– Вот здесь мне в тот раз стало не по себе, – тихо сказал Андрей, замедляя шаг и озираясь, – а дальше… ужас налетел, и я рванул отсюда, только пятки засверкали.

Лес здесь был другим. Раньше они шли по возвышенности, на которой красовались ровные белоствольные берёзки, величавые сосны и заросли папоротника – орляк куртинами рос вокруг, – а теперь друзья пробирались по низким, сырым местам, поросшим осинами и неприветливыми корявыми елями. Под ногами чавкала вонючая жижа, места посуше и почище приходилось выбирать, чтобы пореже становиться в грязь.

– Да уж, зашли, – не выдержал Костя, опасливо озираясь по сторонам. – Отвратное местечко. Неужели по таким местам кто-то бродит добровольно?

Они успели сделать ещё буквально несколько шагов, только выбрались на более или менее сухое место, как вдруг впереди, в нескольких метрах от них, в землю ударила чёрная молния. Никто не слышал раската грома, на небе не появилось ни облачка, но молнию видели все.

Друзья резко остановились.

– Бежим, – прошептал побледневший Костя и даже развернулся.

– Тихо, – одновременно с ним произнёс Тимофей, схватил Костю за руку и замер на месте.

Усилием мысли он снимал напряжение и страх со своих незащищённых пси-энергией друзей. За Матвея он был спокоен, а вот двое других…

Андрей сделал два неуверенных шага в сторону, но вдруг вскрикнул и бросился вперёд.

– Стоять! – заорал Матвей и кинулся другу наперерез.

Тимофей отправил дополнительный посыл в сторону Андрея, и тот стал как вкопанный.

Он не сводил взгляда с чего-то, лежащего на земле в шаге от него, и друзья торопливо двинулись в том же направлении.

Матвей уже нагнулся за находкой, когда Тимофей увидел у него под рукой золотой браслет в виде змеи, глаза которой сверкали, словно у живой. И были наполнены такой первобытной злобой, что ему на мгновение стало не по себе.

– Не брать! – крикнул Тимофей, подавляя чувство ужаса и отталкивая друга.

Матвей резко отдёрнул руку, выпрямился, снова по глазам ударила чёрная молния, и браслет исчез с тихим шипением.

– Что это было? – повернул к друзьям ошарашенное лицо Костя и растерянно забормотал:

– Я ж видел… Он же был… Браслет…Золотой… Змея… Как живая… И откуда опять молния? И почему чёрная?! В природе не бывает чёрных молний…

– Пошли отсюда, – устало сказал Тимофей и взял Костю за локоть. – По дороге расскажу. Знакомая штучка… Я про этот браслет от деда слышал, а тот от своего, но не думал, что он существует на самом деле. Принимал всё за сказку.

Они уже почти дошли до дороги, молчаливые, подавленные, когда Тимофей наконец заговорил:

– Были в нашем роду ведуны, умеющие бороться с тёмными силами, оберегающие род людской от нашествия тьмы. Порождения дьявола всегда по земле бродили, роду людскому вредили, свой (дьявольский) укрепляли, усиливали.

Браслет в виде змеи – их тайное оружие. Страшное оружие. Кто к нему прикоснётся – навеки к тёмным примкнёт, им пособлять будет, все приказы выполнять, даже самые ужасные. Ничего, кроме мрака, не останется в душах тех, кто этого браслета коснулся.

Узнать их можно: у них ожог в виде змеи на руке появляется, словно заклеймили их. Не всем тот ожог виден, но многим. Стоит только до браслета дотронуться, как он исчезает, а человек не помнит больше жизни своей прошлой, делает, что прикажут, не раздумывая.

Говорил мне дед, что уничтожить браслет можно только старинным мечом заговорённым – разрубить пополам. Да вот только где тот меч искать – никому неведомо. Затерялся его след и когда отыщется?!

А ещё говорил, что зла много стало, тёмные силу на земле забирают, и если не справиться с бедой уже нашему поколению, то и сгинуть может род людской. Одна нечисть на земле останется. Вот, что страшно.

Мы с вами этот браслет сегодня видели, а раз он здесь проявился, в этих местах, то и беды жди поблизости.