Читать книгу Валериан & Валериан - Светлана Сергеевна Ованесян - Страница 1

– Мухлюешь! – завизжал Кощей, – У тебя в рукаве четыре туза!

– А ты докажи! – ехидно зашипела Баба Яга.

Кощей, насупясь, переминался с ноги на ногу. Но Яга была непреклонна.

– В «собери косточки»!

– Да имей же совесть, – взмолился он, – чай, не мальчик.

– Совести ни у меня, ни у тебя отродясь не было. Вот если я проиграю, тогда на твое желание играть будем.

– В том-то и дело, что «если», – пробурчал Бессмертный и, кряхтя и чертыхаясь, полез на печку.

Скучные сказочные вечера Баба Яга коротала с Кощеем за игрой в подкидного дурака. Играли не на интерес, как лешата-малолетки, но и не на деньги, как головы Горыныча, а на «американку». Проигравший выполнял любое желание. Яга, заядлая картежница, в свое время выпытала у Василисы Премудрой несколько секретов, и теперь вовсю пользовалась ими во время игры. Как ни наблюдал за ней Кощей, уличить в шулерстве не мог. И постоянно оставался в дураках. Старая ведьма всегда загадывала ему лезть на печку и прыгать оттуда солдатиком. Кощей, подставив табуретку, карабкался на лежанку и сигал вниз, рассыпаясь на составные части.

– Эх, – всякий раз чересчур искренне сокрушалась Яга, – теперь и косточек не соберешь!

А Кощей ползал по полу, искал, собирал и подгонял по размеру собственный скелет, путаясь в левых и правых большеберцовых и малоберцовых. Яга же как бы ненароком отфутболивала под шкаф какую-нибудь незначительную косточку – обычно фалангу пальца.

С каждой новой игрой вид у Кощея становился все более увечным. Под конец хозяйка, конечно же, возвращала ему недостающие части, но сам процесс забавлял ее несказанно.

Но в этот раз она вдруг передумала.

– Слезай! – прикрикнула Яга на Кощея, который уже стоял руки по швам и готовился к прыжку.

– Чего? – не понял он.

– Чего, чего?! Слезай, говорю. Надоело!

Кощей, охая, по-стариковски опустился на колени, свесил сначала одну ногу, потом другую, и, коснувшись пола, с трудом удержал равновесие.

– Ну чего ты, в самом деле? – подошел он к Яге и осторожно тронул ее за плечо, – обиделась, что ли?

– Ничего не обиделась, – повела она головой, – просто глупо все это. Скучно живем.

– Ну почему же скучно. Вон, в карты играем. А можем в лото или в домино. Хочешь?

– Ничего не хочу! – она дернула со стола скатерть, и карты разноцветными бабочками разлетелись по комнате.

Эти перепады настроения в последнее время случались у нее все чаще.

– Ягуша, может тебе все-таки щитовидку проверить? – робко спросил он и еле успел увернуться – прямо в голову ему летел массивный бронзовый подсвечник.

– Издеваешься? – завопила она, – Не понимаешь, что ли, мне жить не хочется!

– Прекрасно понимаю, – Кощей попятился, увеличив дистанцию между собой и Ягой, – но планида у нас такая: бессмертные мы.

– Чего у нас такая? – у Яги округлились глаза.

– Планида – слово такое древнегреческое. Ну судьба, участь.

– Опять умничаешь! – она уперла руки в боки и, не сводя глаз с Кощея, медленно пошла на него, – Нахватался редких слов, чтоб мозги пудрить нечисти малолетней. Забыл, что я не они. Со мной такие штуки не проходят.

Кощей сделал еще шаг назад, споткнулся о расшатанную половицу и растянулся во весь рост.

– Сдурела совсем! – закричал он, поднимаясь, и на восковой коже, обтягивающей его череп, выступили багровые пятна, – уже и слова сказать нельзя. Со всеми в лесу переругалась, карга старая! Скоро совсем одна останешься.

– Давай! Бей больнее! Теперь еще и ты! Уходи! Никто мне не нужен! – ведьма вдруг обмякла, рухнула на скамью и разревелась.

Этого Кощей никак не ожидал. Застыл в дверях. Потом нерешительно подошел к рыдающей в голос Бабе Яге, неумело похлопал ее по спине:

– Ну будет, будет. Зачем же так убиваться?

Яга еще какое-то время всхлипывала.

– Я знаю, это ты после Баюна все еще не отошла, – сказал Кощей, подсаживаясь рядом, но так, чтоб в случае чего, было бы возможно быстро ретироваться. Тема Кота Баюна была очень болезненной для Бабы Яги и вот уже который год не отпускала ее.

… То, что сделал Баюн, иначе как предательством, и назвать нельзя.

Сначала Кот впал в меланхолию, и Яга списала это на обычное весеннее обострение. Но дальше больше.

– Понимаешь, – говорил ей Кот, – душно мне здесь! Моему разуму тесно в этой лачуге. Мысль моя стремиться ввысь, но разбивается о потолок, затянутый паутиной.

– Да где ж паутина? – всплескивала руками Яга, – неделю назад только убиралась.

– Ах оставь, – Кот прикрывал глаза лапой, – ты все понимаешь буквально. А я перерос вот это все!

Баба Яга никак не могла взять в толк: вроде все хорошо было. И сметана в миске не переводилась, и за ушком почесушки почти каждый вечер. «Зажрался!» – дошло до нее.

– Чего ж ты хочешь, наглая твоя морда?! – повысила она голос.

Кот обиженно засопел.

– Ты ведь даже мышей не ловишь, – продолжила наступление Баба Яга, – Живешь на всем готовом!

– Куском хлеба попрекаешь?! – вскинулся Кот, – Не ожидал, не ожидал.

Старуха знала, как Кот умеет обижаться, объявлять голодовку, бойкотировать любой переговорный процесс, поэтому, вложив в свой голос всю мягкость, на которую была способна, спросила уже спокойнее:

– Так чего же ты все-таки хочешь?

– Свободы! – Кот картинно выбросил вперед правую лапу.

«Артист», – усмехнулась про себя Яга.

Кот ничего не заметил и продолжил:

– Хочу совершенствоваться, чтобы познать самоё себя.

– Самого себя? – удивилась ведьма, – А чего там познавать. Кот черный, приблудный, выхоленный…

– Не самого, а самоё! – перебил он ее, – Хочу через созерцание проникнуть в глубины собственного «я», – с достоинством закончил свою тираду Кот и отвернулся к стенке, давая понять, что разговор закончен.

Баба Яга посмотрела на миску с нетронутой со вчерашнего дня сметаной, на пустой кошачий лоток в углу.

– Ну ступай, – сухо произнесла она, – держать не буду.

«Ничего, – подумала она, – перебесится, сам на брюхе приползет».

Не приполз! Сгинул в Лукоморье. Нет, он жив, сыт, и шерсть его лоснится. Но он предпочел ее вольным хлебам златую цепь. Еще и имя сменил, поганец! Теперь он Кот Ученый!

… – И леший с ним, с этим Баюном, – Баба Яга выпрямилась, сверкнула глазами в угол, где висел в рамке портрет большого черного кота. Фотография вспыхнула, стала прямо на глазах, подобно шагреневой коже, скукоживаться, отчего на физиономии кота появлялись гримасы ужаса и страдания. Раздался приглушенный рык, и все исчезло. На голой стене не было даже светлого пятна, которое обычно остается, когда картина долго висит на одном месте.

– Не было его никогда, – глухо сказала она, – и не будет в моем доме даже намека на этих тварей.