Читать книгу Доказательство души - Т. Юрэй - Страница 1

Глава 1 Глядит ли душа в зеркало?

1

Визг грома сотряс землю. Все твари ощущают, как снег под ногами дрожит, когда планета трещит по швам неистовой яростью, выплёскивая гневные крики. Сердце вздрагивает от скрежета пуль, тело ноет, а мысли постепенно застилает туман. Страх растекается в жилах, а хладагентный пар сгущается над залежами, витая в поле, среди деревьев, но не в небе. Небо пока принадлежит лишь облакам и вечным раскатам молний.

Ярый запах паленого металла не просачивается в фильтр, но замечаешь, что молочный туман кружится над чужими серебристыми доспехами. Тело съёживается, как шарик с гелием в мороз. Осознаешь, что хлопья укрывают гроб из никчёмных деталей, где хранится чужая тлеющая туша. Вот тогда лютый холод бодрит, а пробирающий ужас жалит. Мозг не понимает, где таится страх, а где морозят белые пары, которые лезут сквозь стыки и трещины ванадия. Ярость и подавляемые тревоги оголяют и стягивают сердце. Тело изнемогает от ощущений, как истощается нейронная сеть под гормональным гнётом, но азарт и жажда битвы поддерживают накал и спаивают организм наркотическим коктейлем. Лишь он сейчас удерживает разум.

Земля снова трясётся. Мощная вибрация пролетает с громом, будто ударная волна пустилась от эпицентра взрыва. Электрический шрам сверкнул в небе, уронив искры и факел на верхушку дерева. Удар молнии швырнул Корога. Он провопил в фильтр, ощущая, как ток проскальзывает по шлему, как опускается по позвоночнику и впивается в ноги. Пронзила боль, голени судорожно онемели, и Кораг окунулся в скрипящий сугроб. Снег подтаял от раскалённой ванадиевой брони, а по голой черной земле начал стелиться пар и хладагентная вода.

Палец на кнопке отключил лезвие. Теперь из ладони выглядывал только сверхпроводниковый язычок. Корог простонал, лег набок, держа в одной руке рукоять. Он попытался приподняться, бороздя по снегу загипсованные разящим импульсом ноги. И когда задел противника, что лежит в снежной ячейке, сгустился серый дым. Дуга на шлеме у мертвеца пустила притухший разряд, и антенна Корага яркой искрой ответила.

Грохочет ствол. Поясница взвыла, когда острые уколы въелись в спину. Металл процокал. Кораг просвирепел, резво обернулся и почувствовал, как нервы на спине дрожат и сопротивляются его воле. Стальные пули утонули в снегу. Тогда враг откинул винтовку и схватил рукоять. Возникло магнитное лезвие, которое глаз мог заметить лишь по густому белому туману. Кораг вздрогнул, попытался подняться с колен, уловил укор спины и, когда пальцы ног чуть потерлись, дрожа, он ощутил, что тело ещё больше опухает.

Рыцарь застыл словно в коматозном оттёке. Враг приблизился. Кораг сдавил кнопку, и из рукояти хлынул пар. Хладагент начинает течь по дорожке магнитной струны, создавая паровой водоворот. Кораг попытался поднять легкое буквально воздушное лезвие, но, как старик, простонал из-за своей немощности, в уме проклиная все раскаты молний. Рукоять лишь склонилась вбок от жалких потуг руки, а электрический разряд болезненно процарапал спину.

Повернув головой, он увидел, как высятся густые пары чужого лезвия. Их холодная струйка оголила воображаемый конец. На рукояти мелькнул символ элитных солдат Арагонды. Тогда проскрипело утешение. Ведь он не умрет от жалкого сброда, а от достойного противника, который способен одолеть не только слабака. Но, когда туман в секундной паузе скрыл символ, то Кораг почувствовал себя жалким, потому что пренебрег честью, потому что не борется до конца, а поддаётся объятьям легкой смерти, как очередной слабак.

Пар молниеносно пустился вниз, а лезвие рассекало его следом, выталкивая холодный воздух. Тогда Кораг нырнул вбок. Едва увернулся. Его тело вновь взвыло от дерзкого выпада. Ванадиевые кандалы у локтя уронили струйку крови. Он прошипел в фильтр, склонился и небрежно взмахнул. Невидимый меч пролетел сквозь серебреные доспехи врага. Магнитный поток разрушил строение атомов, после чего голова, шея и плечи повалились на подтаяный снег. Кораг громко свалился на спину, проскрежетал зубами. Багровая кровь врага забрызгала детали ванадия. Труп обволок легкий туман у земли.

Ноги упирались, но по указу воли подняли хозяина. Ковыляя, Кораг подошел и поднял рукоять у трупа, стиснул её в руке и примагнитил к поясу. Синие кусты прошуршали в белом тумане. Кораг встал в стойку. Он цыкнул, когда понял, что немощно дрожит.

– Всё хорошо? – благосклонно произнес и вышел из кустов здоровяк. Ванадиевые плечи светились позолоченным орнаментом. На заточенной дуге шлема прошмыгнула тусклая искра.

Прибывший опустил лезвие, оглядел трупы и капли крови на рыцаре. Кораг расслабился и, не задумываясь, неосознанно ощутил, как доспехи тянут вниз. Рыцарь опомнился, когда опрокинулся на плечо своего старика и учителя с юношеских лет.

– Ти-и-хо, – произнес Вансиан, подловив его. Старик прокряхтел и приподнял Корага. – Если продолжишь дальше нырять под молнии и турели, рог проржавеет похлеще моего. Разряд небесной молнии тебе не щекотки тока в сети. Поэтому немного глупо нападать на хладагентные залежи, скопище грома и молний, особенно когда единственная слабость программируемого ванадия – безмерный ток.

Кораг фыркнул и в ответ прохрипел:

– Поэтому нас природа одарила молниеотводом на голове, а благодаря новым программам шлема, которые лучше рассеивают ток, впервые хладагентные залежи стали полем битв. Это преимущество. И Арагонда прав, если хочет им воспользоваться. И не волнуйся. Я уже чувствую, как силы вливаются обратно. Просто нужно немного подождать. Доспехи уже начали перезапускать системы и восстанавливать питание экзоскелета.

– Как скажешь, – разочарованно прошептал старик. В ответ Кораг молчал.

В тишине они шли сквозь ветвистые деревья, чистый свет плодов, сугробы и белые хлопья. Казалось, что лишь туман держит их на ногах. Доспехи Корога покрылись легким инеем и кровавыми каплями изо льда, снег свирепел под сапогами. Старик иногда кряхтел, останавливался, пыхтя, и, припускаясь, приподнимал руку Корога, проскрежетав ванадием. Из-за чего коробило. Стало как-то горестно ощущать себя беспомощным перед стареющим избитым временем дарссеанином. Пусть он и не по капризу позволял нести себя.

Рыцарь отнял руку и гордо выпрямился, когда увидел вдали солдат. Хоть ноги до сих пор незаметно подрагивали, доспехи из ванадиевой защиты могли внушить страх и восхищение у врага. Но там, вдали, Кораг видел только солдат империи.

"Мы всё же захватили залежи", – вспыхнули мысли, когда, злобно улыбаясь, Кораг дугой на шлеме сравнился со стариком.

2

Пещера отказалась от вольного света. Её жители обитают при тусклых флуоресцентных лучах. Сияние пускают коралловые наросты, а свежий воздух рвется внутрь с воем и будто пенит их прикосновеньем. Пузырьки с позолотой стекают по шероховатой пупырчатой стене, а чудится, что скатываются капли растительного масла. Из-за чего создается невероятно душистый аромат, будто ветер принес на стены укромной пещеры жухлые листья, усохшие плоды и травяной запах. Он исцелял и подавлял все боли.

На кораллах выпирал рисунок из медных, золотых и почерневших листьев. Их выпуклости и неровности напоминали небрежно надкусанный фрукт. Дарссеанка провела по твердому шершавому выступу и вздрогнула, когда заметила черный торчащий глаз. Существо не моргнуло и не качнулось. Его крылья на спине укрыли стенку, как будто сом в океане примостился к коралловым наростам.

Рука потянулась. Дарссеанка уже представляла, как лилово-бежевые пальцы трогают гладкую, возможно, маслянистую кожу. Черные, бронзовые, золотые лужицы на пупырчатом теле завораживали. Вблизи глициновая рука ловила тепло, когда тусклый свет из рубцов падал на темные родимые пятна.

Ванадий на броне проскрежетал. Она дрогнула. Арагонда чуть наклонился, чтобы дугой не врезаться в уступ. Флуоресцент упал на бордовый орнамент – печать знати на плечах. При виде повелителя сердце всегда тяжелело, а разум с горестью сознавал, кто стоит перед ней. Никак Наида не могла привыкнуть к тому, что знает: "если видеть одного повелителя, улыбка под маской будет играть с тобой".

– Тебе же надоели уединенные встречи? – услышала дарссеанка отфильтрованный шлемом голос. Она спрятала руки в широкие рукава и выпрямилась.

– Невоспитанно говорить с девой, не сняв шлем, – сделала замечание повелителю. Он лишь фыркнул в усмешке. Казалось, что Арагонда забавлялся от дерзости, особенно, когда она гордо приподняла подбородок и надменно щурила глаза, но проговаривала слова с нежным дрожанием.

– Извините за ханжество, – ответил и поклонился повелитель.

Шлем лег на землю, оголил короткие волосы и торчащий из них толстый рог. Свет упал на глициновое лицо и высветил темные родимые пятна. Большие глаза играли высокомерием, губы ехидно и блаженно улыбались ей. Дарссеанка гордо утянула губы, приподняла голову ещё выше, и флуоресцентный свет прошелся по широким скулам вверх, а тень сошла с глаз. Арагонда вцепился взглядом. Всегда нравилось скопление на её глазах, будто белеющие звёзды тонули в изумрудной пыли и вместе создавали галактику вокруг чёрного, поглощающего свет, зрачка. Этот изумруд шел ей.

– Вы обещали, что освободите Корага, – вдруг повысила дарссеанка голос. Арагонда склонился. Во взгляде промелькнула печаль, которой не обмануть деву.

– Я предложил Корогу покой и добавил, что сохраню титул, но он отказался и пояснил, что хочет сражаться дальше.

«Как рыцарь при замке, я обязан сохранить честь и доблесть повелителя», вот что он сказал. И забавно добавил: «войнам нужно вдохновенье, чтобы биться с той же честью и благородством».

– Красивые слова, – тут же встряла она. – В стили Корога, но он не прозаик.

– Значит, ты плохо знаешь своего возлюбленного, – подметил Арагонда угрюмо. – Думала бы, прежде чем обвинять. Я никогда не вру, но ты уверяешь, что я – очередной варвар, который мажет слова грязью, чтобы скрыться в слоях земли.

Слова несли правду, а обиды сейчас некстати. Дева чувствовала и потому хотела сгладить беседу. Она на образ удивилась и с печалью склонила голову. Но, как только в памяти появились упертый образ Корога, дарссеанка устыдилась. Необъективно думает, потому ходит вокруг.

– Прошу, простите. Я хотела, – промямлила она уже вполне искренни, потом трепетно утихла и вжалась в пальто.

Повелитель шагнул к ней. Стук ванадия прозвучал преступно близко. Она вздрогнула и отпрянула глубже в пещеру. Арагонда остановился. Он уловил привычную отстранённость и недоступность.

– Что-то не так, – вырвалась догадка.

– Как только вас не одолевает тоска? Ведь мы заложники этой войны. Я будто чувствую, что границы империи сжимаются «Орденом». Причем враг предложил сдаться, но мы не прекращаем сражаться. Битвы не кончаются, а Кораг не может остановиться перед соблазном. Столько сражений, но ни одно не уняло жажду, не угомонило пыл. Кораг должен остановиться. Ведь я…я вынашиваю ребенка.

Пауза застыла в пещере. Наида думала, что Арагонду ошарашит новость, но он стоял спокойно, уверенно и холодно смотрел.

– Не заметно, – твердит повелитель.

Он опустил глаза к животу девы. Во взгляде не скрывает безразличие.

– Какой срок?

Дарссеанка сжалась и смущенно, с дрожью, сказала:

– Я, – сначала помялась, – лишь недавно узнала.

Платиновый короткий локон свалился к глазам. Она провела пальцем и спрятала клочок за ушами. Арагонда созерцает. Его занимает то, как под невинность скрываются гордость и упрямство.

– Ты обещал, Арагонда, – надавила дева, стараясь пробудить в нём стыд.

Повелитель тихо усмехнулся. Теперь его забавляла щенячья дерзость. И так сладка обхаживала. Поэтому Арагонда временами позволял Наиде собой повелевать.

– Я подумывал, – вдруг начал он и увидел, как в изумрудах Наиды загорается искра, – как мне удастся заинтересовать Корага. Он опытен. Много знает об «Ордене белых королей». Думаю, стоит склонить его в наставники, легонько сместить с должности, а позже создать военное училище. В учении и деликатность, и доблесть Корага пригодятся. Думаю, благородное перо способно создать много талантливых воинов. Но ты предлагаешь вмиг и навсегда отрезать его от сражений, буквально тут же лишить солдат их вдохновителя на поле боя, а меня – верного слуги. Такое решение может ещё аукнуться. Нет. Оно может принести катастрофу. Лишившись верного полководца, я словно останусь один. Без защиты. В кругу дворцовых интриг и блокады "Ордена". Так что, если говорить честно: раз Кораг не хочет покидать поле битвы, я лишь рад.

Она вдумалась. Арагонда отвернулся, приготовился уходить, но не успел даже поднять шлема.

– Что тебе нужно? – неожиданно произнесла Наида. Её невинность скрылась во властной интонации, а наивность вовсе улетучилась в дебрях пещеры. Арагонда утонул в нотках непритворного голоса и в скрытом блаженстве.

– Только процветание своей империи, – сразил он, в глубоком вздохе обернулся и скрыл эмоции в повелительном надменном лице.

– Хватит играться со мной, – вспылила Наида. – Я знаю твою истинную натуру. Интриги и предательство тебя лишь забавляют, будто бы они очередной аттракцион, который хорошо разбавляет скуку.

– Только если я чувствую защищенность, – приметил Арагонда. – Да и не вижу причин отпускать Корага, если он сам не хочет уходить.

– Теперь ты по-другому запел. А раньше обещал, что сделаешь всё ради меня, – начала она упрекать.

– Не помню, – поник он, затем промычал, воображая раздумье. – Помню лишь, обещал сделать всё, что смогу, ради твоей ласки. Изменить принципы и желания Корага я не способен. К тому же, – подчеркнул Арагонда, подошел и прижался к Наиде.

Рослый дарссеанин закрыл её лицо тенью, опустил голову. Их рога коснулись. От платиновых волос шел аромат, которым пропитал её ветер. Арагонда закрыл глаза после вдоха, чтобы насладиться нежным запахом. Наида оттолкнула его. Повелитель нисколько не разочаровался, лишь взбудоражился. Он предполагал, что дарссеанка именно так поступит, и ни мог не чувствовать, как забавляет умело наигранная преданность Корагу.

– Вот видишь, – подметил. – Поэтому мне нет, ради чего стараться. Раз ты научилась читать меня, то должна понимать незатейливые мысли: «Все в этом мире эгоисты, поэтому угождают лишь себе». Причем я не просил нечто запредельное, в отличие от тебя. Мне нужна лишь ласка.

– Я возлюбленная Корага, – возмутилась она. – Поэтому принадлежу ему. Так что не кори меня в запредельности!

– Ты дарссеанка! – вдруг грозно воскликнул Арагонда. – И должна лишь дарить детей. Столько дарссеан сражается и платят налоги, чтобы за столетия иметь ребенка. Поэтому не забывай мою милость, по которой ты принадлежишь лишь одному. Не все высокие чины могут похвастаться этим.

– Одному? – удивилась она и приблизилась. Арагонда снова ощутил запах. – Иногда я сомневаюсь, что принадлежу лишь ему. Помниться, ты не раз посягался и лез.

Повелитель гаркнул в усмешке:

– Я? Посягаюсь? Мне достаточно заикнуться, тогда Кораг упадет на колени и с гордостью разделит тебя.

Похоже, капризы разбаловали вас, плодоносящая дева. Ведь обычно у одной дарссеанки есть несколько возлюбленных, а у самца только несколько коротких недель на брачные игры. Разве ты не довольна положением?

Тогда почему бы не облегчить одинокую жизнь и не использовать чин деторожденецы, – предложил Арагонда и поправил её локон. Они обменялись взглядом. – Может, ты боишься подпускать к себе? Иногда я чувствую, как веет холодком…

Он не успел договорить. Наида оттолкнула ванадиевую руку и шикнула.

– Утихомирь воображение. Я не холодна. Мы с Корогом влюблены и хотим принадлежать лишь друг другу.

Арагонда рассмеялся, сдержанно, но не наигранно.

– Ты любишь не Корага, а чувства, которые пробуждает он в тебе. Игра гормонов в мозгу, что коктейль из иглы. И ты рвёшься к этим чувствам, просишь их снова и снова. Ты эгоист, который хочет ощущать любовь и защищенность от других, – продолжил он намекать и горделиво добавил. – Признай правду.

– Тогда зачем тебе такая эгоистка как я? Проси любую другую, тех что потеплее и податливее.

– Потому что мы все эгоисты, – снова намекнул Арагонда.

Дева фыркнула. Наида поняла лишь то, что устала, что никогда не могла и не может понять его.

– Так ты хочешь задобрить меня? – ласково произнес Арагонда.

Он начал расстёгивать пальто девы, стягивать пуговицу за пуговицей. Наида вздохнула и смутилась своих эмоций. Она захотела отпрянуть ещё глубже в пещеру, но испугалась – как бы не пожалеть о поспешности.

– Не стоит делать глупостей, – прошептала дарссеанка, когда повелитель раскрыл пальто. Её взгляд и голос снова окутался нежными простынями.

Зной пещеры коснулся тонкой красной маячки. Она ощутила холодок и прикосновенье рук, окантованных металлом. Арагонда начал приподнимать майку и оголять лилово-бежевый живот. Его влекли родимые пятна у пупка, как дарссеанка напрягает живот от возбуждения. Забавляло и то, как Наида постепенно поддаётся неспешным ласкам, хотя всеми силами сопротивляется природному влечению.

– Я никогда не притронусь к священному телу без желания, – напомнил он. Наида застыла в нерешительности, ощутила ещё большое призрение к себе.

"Лучше бы он молчал", – тогда поняла дарссеанка.

В этот момент Арагонда неспешно поцеловал её губы. Наида не заметила, как затаила дыханье и закрыла глаза. Дева неуверенно сняла броню с его рук, начала отсоединять детали торса. Арагонда отстегнул крепления на её уличных штанах и, спуская ткань, прошёлся руками по оголённой ноге. Наида подхватила руку у колена, затем поцеловала его грудь, потом начала опускаться чуть ниже, пока не встала на колени. Она сняла броню на ногах, коленьях. Неожиданно Арагонда поднял дарссеанку на руки, принес Наиду к выпуклости у коралла и положил на землю. Она удобно улеглась, проскрежетав кончиком рога.

Арагонда снова взялся за конец майки. Дарссеанка приподняла руки. Когда красная майка оголила грудь и родимые пятна у сосков, он начал целовать их. Наида возбужденно вздрогнула и эротично вздохнула. Она схватилась за ткань, прогнулась и досняла майку. Тогда Арагонда опускался поцелуями ниже пупка, затем губами и языком прошелся вверх сначала по животу, потом по груди и страстно впился в шею. Наида держала повелителя за талию, когда он опустил руки и одной ладонью нежно раздвинул ей ногу. Дарссеанка приподнялась, облокотилась о землю. Её грудь набухла и свисла, а глаза на флуоресцентном сиянье сильнее загорелись изумрудом. Арагонда дернулся и прижался к ней низом. Их кожа издала хлопок, а дарссеанка прошипела, когда стиснула зубы, и болезненно нахмурилась. Она постаралась расслабиться и, когда прошло несколько минут, начала вздыхать.

3

Их преследует гром. Он бушует вдали и на миг чудится, как лихо раскаты стреляют в спину, а пули, как куски града, резво хлещут по металлической обшивке. Но, когда машина преодолела черту, преследователь начал отставать, а его крики постепенно стихать. Кораг глянул на программные окна лобового стекла. Датчики высветили то, как за машиной молния черкнула синей ручкой на тёмных облаках. Тогда воин безразлично увел глаза на центральное поле в стекле.

Если у залежей дорога подражала реке, от которой поднимался белый холодный пар, то теперь её грунт отогрелся, оттаял, словно поддался лихорадке бордюра, где нагнеталось тепло. Путь очистился от снега и потянулся вдоль леса зернистой металлической поступью. Лишь приглядевшись, Кораг видел почти прозрачные язычки пара, что тянулись ввысь.

Двигатель дребезжал. Иногда он замирал, но через секунды бешено бился. Кораг слышал плевки, будто глотка машины захлебывалась топливом. Он ощущал, как вибрирует руль и сиденье, и предположил, что легкая тряска идет от испорченного сердца, которое после долгих биений и тяжелого бремени начало непредсказуемо дребезжать и захлебываться собственной кровью. Старик всегда уверял, что его детка подобна каменной глыбе, долговечной и стойкой, когда как все остальные давно приметили, что машина похожа на улитку.

Они отъехали от дороги и остановились. Двери раскрылись. Тогда Кораг блаженно вздохнул в шлем. Теперь небо покорила гигантская сеть планетарных ступников, а ночной свет набросился на машину и оголил растёртую старчеством краску, небольшие царапины и вмятину на крыши, которая напоминала вздувшийся синяк.

"Ох уж эти небеса. Их покорили все звезды, кроме нас", – вспомнил Кораг слова Арагонды, своего вдохновителя.

Крышку капота раскрыл Вансиан и склонился над двигателем. Кораг заметил, как наставник озадаченно промычал и помельтешил головой.

– Думаю, криостат изжил свои годы, – подметил он и подошёл к старику.

– Возможно, – хрипло прошептал Вансиан и поперхнулся. – Нужно подумать.

– По-твоему из-за чего машина может захлёбываться собственной кровью?

Вансиан усмехнулся.

– Я, конечно, понимаю, что перипетии труб криостата напоминают кровеносную систему. Но! – наставник приподнял палец, замечая, что его размышления убедительней. – Сомневаюсь, что у тебя в венах течет хладагент, который льется в чан и проходит через аккумулятор из сверхпроводника.

– Да, наверное, ты прав, Ванс, – притворствовал Кораг, вспоминая другую аналогию с организмом, где сердцевина пестрила теми венами, что впивались подобно спицам в моток нитей. Он не спорил, ведь знал, как старику приятно наставлять, помогать, давать замечания.

– Не поверю, если скажут, что у нас в крови течет жидкий водород, – с усмешкой проговорил Вансиан. – Или от удара молнии ты забыл, чем заправляется криостат, как он охлаждает аккумулятор?

– А ты ещё помнишь? – процедил Кораг, на что старик непринужденно ответил, не отрываясь от двигателя и регулируя плотность магнитного потока под сверхпроводником.

– Время никогда не тронет мой разум. Даже помню день, когда отец сидел надо мной и заставлял зубрить, как сначала создается незатухающий ток в аккумуляторе, потом как тот дает энергию, чтобы потом в цилиндре сжигать водород в кислороде, – штудировал наставник, но не видел горечь Корага под шлемом. Ведь Вансиан не замечал аналогию, которая всплывала и просила руку, – в простонародье его называют сжигателем, а между ним и трубой есть впрыскиватель водорода. И за ним нужно глаз не спускать!

Вансиан как раз глянул на впрыскиватель, где панель окрашена в зелёный тон. Тут Кораг задумался и ляпнул:

– Может проблема именно в нём?

– Нет. С ним всё в порядке. К тому же если бы впрыскиватели работали неисправно, то блокиратор в аккумуляторе не позволила бы машине завестись. Совсем! Потому что сам процесс сжигания водорода в кислороде очень опасен. Хотя мы уже давно программируем сырьё. Ведь, когда водород столкнётся с кислородом, не обязательно, что появится энергия и образуется водный пар. Этот процесс имеет много стадий. А благодаря тому, что оба впрыскивателя программируют жидкий водород и изменяют воздух, отслаивая из него чистый кислород, мы получаем бешеную силищу! Кстати, аккумулятор из ванадия. Да, без этого металла мы бы пропали.

Каждый раз, когда Вансиан говорил слово "программируемый", возникало необычное чувство. Кораг хмыкнул в затянувшейся паузе. Его смущало чувство предопределенности, осознание вмешательства, будто бы жизнь – лишь программируемый механизм, никакого изыска, метафоры или таинства.

Пропустив минуту, Кораг понял намек наставника. Он вспомнил о роге на голове, затем о своих ванадиевых доспехах и невольно потёрся спиной, когда вдруг ощутил, что покоцанный молнией экзоскелет лежит как-то криво. Однако дискомфорт также неожиданно исчез, как и появился. Вансиан похлопал по плечу. Кораг услышал звон брони, который будто усилил старческую доброту.

– Раз это всего лишь пустая глыба, то может не стоит с ней постоянно маяться? Я могу дозвониться до замка, и нам пришлют новую машину. Брось её, нечем с хламом возиться, только время зря тратишь.

На одну секунду Вансиан почувствовал тоску, ностальгию, как только прислушался к уговорам Корага. Однако все перипетии труб, все вмятины и царапины казались настолько родными, так укоренились в памяти, будто сама его жизнь состояла из захлеба хладагента и горячего рёва сжигателя.

– Она мне досталась от отца, – с горечью ответил он. Кораг сгорбился и уронил взгляд. Между ними завязался узел. – Принеси баллон с жидким водородом.

Багажник раскрылся с ржавым скрипом. Наставник услышал глухой удар. Эхо баллона протянулось по лесу, и каждый плод будто колыхнулся от испуга. Тишь настигла в мгновенье. У корней деревьев витали едва заметные белые хлопья. С кустарников стекали холодные синие капли с падающей туманной струйкой. Даже древесная кора имела синеватый оттенок, будто её всю изжалили морозные пары.

Плоды кустов и ветвей чуть качались на холодном ветру и издавали сочный флуоресцентный свет. И лес казался усыпанным плодами, которые вместо листьев испивали свет поутру и в эпоху зари. Однако их красота пробуждалась лишь в сумрак, когда в бутонах начинала краснеть сердцевина. И чем глубже была ночь, тем ярче краснели щёчки бутона, будто личинка, что укрывалась в коконе, мёрзла и в попытки согреться, начинала сильнее разогревать очаг.

Вансиан притянул толстый провод от криостата, передал. Кораг вставил гнездо в баллон и повернул его влево до щелчка. Каждая мышца провода начала сжиматься, как толстая кишка, и чавкать, заглатывая хладагент. Аккумулятор затрясся в холодном чане. Тогда гнездо само отпустило баллон, а провод притянулся на место.

Они прислушались к двигателю.

– Похоже, тебе удалось унять её капризы. Что ты сделал?

– Есть парочка способов, но на грани знаний, интуиции и ощущений. Стоит тебе как-нибудь рассказать, пока я жив.

– Пока жив, – устало повторил Кораг. – Ты только начал стареть, а уже себя хоронишь. Хотя сам знаешь, что жить ещё будешь лет 200.

– Возможно, – приостановился Вансиан. – Иногда мне кажется, что нас скорее похоронит поле боя, чем время.

Кораг затих. Старик чувствовал, как его что-то гнетёт. Но промолчал.

Они подъезжают к городу. Уже светает, но за горизонтом начинают кучковаться хмурые грозовые облака. Машина плывёт, изредка издавая толчки. И если улитка скользит брюхом по слизи, словно покрывалом из мышц прилипает к склизкой дороге, то дно машины левитирует на своём магнитном поле. Причём Кораг давно заметил, что у улитки есть усики, а у машины – две трубы. Её один стальной усик загнут вперед и впускает потоки воздуха, а другой отвёрнут и его водяные пары омывают и растирают трубку, выходят и стелятся на крышу машины.

"Раньше, в молодости, Вансиан рассказывал, что воздух проходит через трубу, потом программируется, а ненужные объедки вырываются из вентиляции. И тогда разум смотрел на множество отверстий в капоте, представляя, как из грозных ноздрей уходит переработанный воздух, словно из легких. А сегодня Вансиан снова рассказал об устройстве машины, словно забыл о том, о чём говорил ранее. Возможно, он стареет не только телом", – не мог унять мысли Кораг.

Сжигатель жадно шикнул. Тогда в памяти всплыла необычная беседа с Арагондой. Когда-то Вансиан говорил, что сжигатель создает электромагнитное поле, потому что водород обладает магнитным моментом. С его помощью работают дисплеи, программа полёта, система подогрева. Но Арагонда будоражил другим. Из его слов, аккумулятор – биос, костяк, наше ДНК, которое создаёт организм, а сжигатель вобрал все функции, существует под мантией операционной системы или, как зеркало, отражает действительность.

Повелитель намекал на сходство магнитного поля машин с зеркалом и биополем живых существ. Некоторые аппараты говорят, как работают органы и что не в порядке. Они ориентируются по биополю, движению частиц и их магнитному моменту, будто бы вокруг нас постоянное зазеркалье. Но когда Кораг спросил: "Почему лишь зеркало? Почему бы не сама суть?", то Арагонда уповал на отражение, а не сам процесс. Из-за таких слов повелитель всегда казался странным, загадочным и необычным.

Они плыли по городу. Мелькали дома и жители. В Кораге снова проснулась озаренье, когда в окнах постепенно отключались огни в преддверии полного рассвета. Он давно заметил, что каждое здание имело форму кокона, в котором ночь за ночью загоралась сердцевина, будто бы архитектор отдал дань уважения вкусным плодам, выстраивая монументы в их честь, но кто бы мог подумать, что жители неосознанно потакают идеи, загорая в каждом доме очаг.

Привычные места, знакомые дома и проулки грели сердце. Он радовался даже легкому пару у тротуара, который давно стал обыденностью или закономерностью. Холодная стружка существовала везде и всюду. Иногда лето радовало чистотой, лишь в хмурые дни падали одинокие редкие снежинки, который сразу же таяли на дороге, не выдерживая жара бордюра. Оставалась только хладагентная струйка, ели заметная и едва ощутимая.

Она не сравнится с зимней властью, когда огромные тяжёлые сугробы издыхают холодный туман. Тогда улицей завладевает шумы от снегоуборочных машин, которые "омывают" сугробы города, а жидкая хладагентная струйка стекает к канализационному каналу и просачивается через решето.

Улитка фыркнула под капотом и издала писк программ. Кораг отвлёкся на замок сквозь бурое стекло. Там мощная пика на крутом островке тянулась к небу, а её корпус бронзово-блистал на проснувшимся свете. Отдельные глыбы левитировали вокруг неё и низвергали белый густой хладагентный туман.

Кораг подъехал к вратам, и металлические лианы начали изгибаться, пропуская улитку. Потом они доехали до обрыва. Тогда лианы выпрыгнули из каменистой земли, издали скрежет и плотный магнитный поток. Перед машиной поднималась тропа, а под ней шуршали морские волны о скалы и рифы. От обрыва протянулись полосы из труб, будто сама земля пустила рельсы к замку. Улитка поплыла по магнитной дороге, самовольно. Кораг и Вансиан расслабились и откинулись на спинку, словно предвкушая аттракцион в парке развлечения.

Машина миновала одну плавающую глыбу, на которой пластом лежало невысокое здание. Следом она рассекла туман соседки и пролетела под площадкой из металлических корней. Кораг неумышленно бросил глаза на купол.

Легкие скрежеты прошлись по пещере, как будто существо пыталось опробовать деталь на вкус. Арагонда мог бы взорваться яростью из-за того, что дикая тварь жрёт инновационные доспехи, но исчезающему виду позволял он многое. Повелитель отобрал пластину, и сомик трусливо скрылся в кораллах, а последняя деталь плотно легла на голеностоп.

– Стой, – крикнула Наида, прикрываясь одеждой. Арагонда остановился у проёма и обернулся. – Ты сдержишь обещанье?

В фильтре шлама послышался недовольный шквал.

– И когда я врал, – изрек повелитель и направился к выходу.

Вольный свет бил в глаза через стёкла. Арагонда сощурился. Шлем отфильтровал лучи, пока кораллы снаружи их пожирают, питая флуоресцент. Едва заметное стекло пустило пару бликов по куполу, когда повелитель осмотрел насыщенно-синее послерассветное небо. И разум визгнул. Сейчас он насекомое, которое заперто в огромной теплице. Каждое дерево с синей корой сидело в землице, каждый порыв воздуха сквозь ноздри купола раздувал соки жизни, а каждая капля дождя питала и, будто удобрение, даровала рост и процветание в замкнутом пространстве. И когда ты лишь мелкая тварь, то не можешь испытать всю величественность мира за пределом теплицы. Арагонда чувствовал лишь скованность, замкнутость, ограничения. Ведь их теплица – сама планета.

Небо укрывало будто сочной синей плёнкой – той, чей цвет казался настольно совершенным и глубоким, насколько способно передать только что сотканное одеяло. Любой бы сказал: "её натянули, чтобы защитить от внешнего мира, радиации, космического холода и смерти". Но Арагонда невольно думал – чтобы удержать. Мать всегда удерживает дитя. Даже слои плёнки трутся о космические корабли, сопротивляются и тянут обратно, к земле, к родной вотчине. Из-за этого он ещё сильней хотел увидеть планету в космосе, родиться, взглянуть на гигантский шар в далях космоса, который будет похож на яйцеклетку, оплодотворенную жизнью. Но он никогда не злобился или не тонул в неприязни, лишь потому что мать не выпускает гулять. Даже если ураганные ветры и хладагентные бури разнесут замок и этот прекрасный парк, повелитель знал, что продолжит любить планету. Он ощущал связь этого мира с его душой, хотя не мог объяснить почему.

Прохладный ветер свистнул сквозь полумесяцы на стекле, позеленевшие плоды на деревьях качнулись и прошелестели. В разуме Арагонды снова ёкнул отблеск купола, будто бы он и сам парк пытаются умиротворить хозяина. Поэтому повелитель никогда не жалел, что баснословно потратился на свои капризы. Он никому не позволял ступать на эту летучую землю, разве лишь особым игрушкам. И только им.

Глава 2 Всё ради звёзд

1

Тусклый приглушенный свет. Иссушенный до пыли воздух. Просторный зал будто из надгробных изваяний. Контрольная панель одобряюще пищит, и Корага смиренно пропускают. Он в очередной раз смотрит на перипетии из стеллажей. Их стеклянные ячейки тянуться до высокого потолка, а рукояти лежат в одиночестве, в ожидании.

В разуме Корага витает неосознанное, скрытое завесой чувство. Он словно смотрит на истинное лицо вещей, но отрицает их суть и закапывает её потуги глубже. Поэтому всплывает туман, в котором Кораг не мог разглядеть потаённой тревоги. Склад с оружием скрывает надгробия с числами. Рукоять магнитного клинка сминает мягкую ткань для гроба, а непробиваемая витрина пропускает лишь клочки воздуха, будто сквозь щели дверцы сыплется земля. Сотни, тысячи душ похоронили числа этого склада.

Кораг подходит к столу, огражденному широкой стальной сеткой. Дарссеанин сначала поднялся со спинки стула, а затем и вовсе спрыгнул с него.

– Господин, – сказал он, чуть склонился и тут же воодушевленно выпрямился. – Чем могу услужить?

– Я встретил врага и отобрал рукоять. На ней наша символика, – ответил Кораг и вытащил оружие. В памяти всплыл момент, в котором он корячится на коленях, а хладагентный пар невидимого магнитного лезвия стремится вниз, отсечь голову.

– Не волнуйтесь, – уверил контролер, протянулся и аккуратным жестом, полным почтения, взял рукоять. – Я её тщательно осмотрю.

Вдруг Кораг услышал металлический звон и дрожь деталей на спине. Он обернулся и с почтением кивнул своему старику. Наставник склонил шлем следом.

Возле контролёра раздались механические нотки и легкое дребезжание, сквозь щелины установки просочился преломлённый свет. Кораг склонился вбок, чтобы разглядеть данные. Монитор высветил серийный регистрационный номер рукояти под ультрафиолетовыми лучами. Тогда свет от габаритной, схожей с мощным копировальным аппаратом, машины погас. Высветилось имя, которое компьютер нашел в базе данных. Оно горит у серийного номера, будто даже в программе оружие приковано к хозяину, посмертно. Иногда, лишь числовой код мог подсказать, кто затерялся в хладагентных парах. Однако Кораг чувствовал подсознательный дискомфорт – то ли смущение, то ли страх, от того, что это делает безнравственный предмет. Но принимал его, как должное, необходимое зло. Ведь, к сожалению, иногда лишь он способен оповестить о чьей-то смерти.

– Номер С404б5, уже найден мёртвым, – провозгласил контролёр. Наставник громко вздохнул в фильтр шлема и отпрянул.

– Что такое Ванс? – забеспокоился Кораг. Его удивила реакция наставника, который за всю жизнь слышал немало номеров и вердиктов смерти. И ещё, почему-то, Кораг ждал всплеска волнения в душе, но беспокойство едва витало в пучине мыслей. Что же его гнетёт?

– Нет, нет, ничего. Немного припомнил номер. Кажется, именно его тело нашли несколько дней назад. Помнишь, мы тогда отбивались от врагов на границе. Я слышал, что при теле не было рукояти, но друзья смогли его опознать. Что ли Нидерием кличут. О нём хорошо отзывались. Говорили, неплохой был солдат, верный родине, как собственной жизни. Однако не повезло бедолаге – рог отрезали. Такое извращение над трупом я от солдат чисто-белого "Ордена", честно, не ожидал, – повествовал Вансиан, а в мыслях, в глубине, что-то скребло, как в тот же день, когда он только узнал о недостойной смерти солдата, что служил родине практически всю жизнь. Возраст покойного следом крался за Вансианом, поэтому наставник невольно приравнивал мертвеца со своим старческим духом.

Механическая рука передвигалась по складу, приближаясь, плыла магнитом по потолку. Кораг бросил последний взгляд на оружие в руках контролёра и тсыкнул от недовольства. По его мнению, отрубить рог у дарссеанина могли лишь дикари. Клеймо чужого позора будто набросилось на него, Кораг ощутил лихорадку и не смог сдержать обиду.

– Рог, отпилили, что за зверство! Рог – не трофей после битвы. Варвары! Да, так делали в далёкие времена, когда доспехи ещё ржавели и скрипели, но теперь даже у врага есть высококачественная сталь, пусть и лишенная программ. Вот только жаль она чести и мозгов не прибавляет. Ублюдки!

Клипсы вместо руки крепко стиснули рукоять. Механическая рука взревела, поднялась и поплыла по магниту прочь, к кладбищу из витрин.

– Ты молодец, что вернул рукоять, – начал подбадривать наставник. – Думаю, такой воин заслуживает уважения и почести после смерти, – Вансиан приблизился, положил руку на плечо "сына" и легко, одобрительно, качнул Корага. – Я горжусь тобой!

Кораг притих. Он с улыбкой дивился тому, как старик запросто унял гнев, отчаяние и чувство несправедливости одним лишь вниманием и поддержкой, а потом приметил, как за последний год незаметно растаял перед ним.

– Я лишь делаю то, что, надеюсь, сделали бы для меня.

– Не удивительно. Видишь ли, сегодня есть дарссеане, у которых не только доспехи, но и мозги не ржавеют, – сказал Вансиан и благородно посмеялся.

Вдруг Корага качнули ошмётки памяти, которые толкнули бодростью, осознанием и всплыли после слов наставника. Он ахнул, затем опустил руки, достал из примагниченной подсумка коробочку и протянул её старику.

– Что это? – недоуменно спросил Вансиан.

Кораг не мог видеть, как старик хмурился, когда коробка поднимается из подсумка, хотя по неловкости догадывался, что наставнику такого пока никто не дарил. Вансиан прокрутил крышку, раскрыл. Внутри ёмкости он увидел жёлтый застывший студень, бледней масла и гуще крема, схожий лишь с холодцом.

– Нравиться? Это застывшая настойка от коррозии. И не увиливай! Я слышал, как ты пыхтишь у зеркала из-за коррозии на роге.

– Спа-си-бо, наверное, – протянул наставник. Его реакция разочаровала Корага, скорее чуть обидела. Вансиан вдруг снова начал чувствовать скрежет старости. – Но сомневаюсь, что от неё будет толк.

Такая реакция закралась в душу Корага.

– Не привередничай! Если раньше ты обходился лишь чисткой и полировкой, не значит, что сегодня ржавчина всё изменит. Тебе столько лет, насколько ты себя чувствуешь. Помнишь, ты сам мне об этом говорил?

– Что ты завёлся? Я же ничего против не говорил. Просто, непривычен этот подарок. Хотя, может быть полезен. Слушай, а на детали машины он подействует?

– Не знаю! – вспылил Кораг, прикрикнув. Он злобно прорычал, дергано обернулся и побрёл к выходу. Вансиан, совершенно спокойно, закрутил крышку, бросил коробочку в маленький примагниченный подсумок и решил пройтись до улитки, чтобы опробовать новый подарок.

2

Сигнал в шлеме призывает, пока Кораг взаимно кланяться стражам замка. Память распутывает коридоры, ведёт клацающими шагами к повелителю. Механизмы плывут по потолку, чуть высится рог за антенной, а взгляд прыгает за их движением, цепляется. Никак не привыкнуть, что свыше тянет магнит и дыбит шерсть.

Стены полируют гири, а блик чистейшего коридора идет по пятам, провожает. Штора громко хрустнула, когда взвывший ветер распахнул настежь окно. Юный дарссенин откинул хлюпающие шторы и прикрыл раму. В поклоне Кораг поприветствовал наследника, а парень в ответ одарил благородной улыбкой.

– Разве не ученик должен приветствовать наставника? – тонко произнес Иридий, тут же медленно поклонился и дарссеанским обонянием ощутил горелый запах.

Его кожа уже лелеяла от морозящих паров, а родимые пятна начали темнеть из-за солнца. Зато заворожила юность в блеске сочно зеленных глаз и то, как каштановые волосы кудрятся у молочного рога.

– Ученик только учиться, а вы всё уже умеете, – гордо изрек Кораг и окинул широкой грудью юнца.

Растаяв под его плечами, Иридий невинно посмеялся.

– Нет, победы на ринге не могут быть лучше опыта.

Глупая улыбка не шла наследнику. Кораг давно усек, что Иридий отчего-то старается быть как можно скромнее и проще.

– Всё же считаю, что должен сразиться с "Орденом", вместе солдатами, на равных, как вы, – добавил наследник взбудоражено и энергично.

Честь, благородство перешли и закрались в Иридии, Кораг ощущал и радовался своему достижению. Сам наследник не видел ни следа хлопот наставника, зато остался благодарным, что Кораг обучил его биться на магнитных мечах.

– Вы подобрали под себя доспехи? – побеспокоился рыцарь.

Убегающий взгляд ответил быстрей Иридия.

– Нет ещё, – он тянучи мямлил и потирал у рога, улыбаясь глупо.

– Ну-ну, не оттягивайте. Доспехи – второе тело дарссеанина. Вы, к тому же, будущий владыка. Ваши доспехи – это лицо и статус.

В озорных глазах вдруг промелькнула тоска.

– Я не скоро их одену, поэтому не хочу спешить.

В экране шлема часы сменили минуты. Кораг глянул на стражу повелителя чуть дальше и от спешности смочил губы.

– Не стану навязывать мысли наследнику, – проговорил тихо и напоследок поклонился, – но я бы заранее присмотрел хотя бы модель брони.

Исшарканные доспехи застыли в отраженье стены, блик коснулся личной стражи. Кораг услышал:

– Пока, пап.

Отвлекся. Это мельком крикнула девушка, почти кроха, моложе Иридия. Из-под короткой чёлки выглядывали небольшие родимые пятна, будто веснушки на лбу, а глаза меняли туманность на свету. Один стражник кивнул в ответ. Тогда Кораг увидел, как мать сухо глянула на стража, потом также нерасторопно перевела взгляд на него. И поклону зрелая дева не ответила благодарностью.

– Хочу тоже научиться управлять магнитным мечом, как Иридий, – воодушевленно трубил голос.

Рука помахала наследнику. Урла увела дочку и, поникши, произнесла:

– Не мечтай. Ты же дитя! И не торопись взрослеть, Ягада. Взрослые девы – вещь, которая принадлежит государству. А у вещей нет желаний. Ты должна измениться, когда вырастишь, чтобы превратиться в вещь с определенной функцией.

Горесть в голосе и неизбежность пока только припугнули девушку, и эти слова она услышит не раз.

Доспехи проклацали по двери. Стук не оборвал голоса, но стены их приглушали. Бубнёшь просачивался сквозь щели, а его семена, крапинки спор, припоминали ячейки мозга. Кораг уловил голос Арагонды, его надменную интонацию и повелительный тон. Аккуратно вошел.

Повелитель вальяжно раскинулся на кресле и лицезрел молодого советника надменно, как бог озирает ребенка, которому предстоит только прикоснуться к тайнам его замысла. Пусть и скрытно, но все же Арагонда терпел его лепет понимающе. Потому как повелитель с печалью видел, что глаза Варфоломея замылены не только алым сияньем, но и сильнейшей образованностью. Оно докучало. Повелитель в каждый беседе сознавал, что исписанные листы в его разуме придётся замазывать, очищать и переписывать. Тратить время не хотелось, но Арагонда видел – в такой канцелярщине есть потенциал. И он до безумия желал глянуть на будущего Варфоломея.

– Простите, но, боюсь, изменять пространство – это не водород и кислород программировать, – протрепетал советник, услышал хлопок двери, вздрогнул и локтем задел левитирующий глобус на столе.

Шар резко упал и вкось прилип к электромагнитной подставке. Варфоломей только повел бровью и коротко глянул. Его сейчас заботил один лишь повелитель, на которого минуту назад смотрел с восхищением. Теперь бурые волосы у рога дыбились. Хотя Варфоломей искренне верил, что владыка с ним играется и специально покрывает слова мантией, которую он должен снять, либо подсмотреть под неё. Просто иная мысль могла утянуть советника в вечную тоску.

– А игры с ванадием – экзотика! – добавил следом. – До сих пор не могу понять, как металлические детали усиливают свою структуру, крепчают от механических воздействий? Как же вы учудили такое!

А "Орден белых королей" до сих пор не осознает, как искусственные квантовые программы компенсируют удары и воссоздают устойчивую решётку в броне. Если я им скажу: энергия деформации служит упрочнению, а законы природы изменяются велением. То услышу "немыслимо"! – вдруг произнес собеседник пораженно и практически шёпотом. Затем он продолжил скороговорить в том же воодушевление. – Но всё же "Орден" смог добыть образцы. Меня это пугает.

Пусть на залежах враг видел, что меч рассекает доспехи. То, что магнитное лезвие разрушают программу ванадия, отталкивает атомы, изменяет структуру решётки – это привычный эффект. Его наблюдают на всех веществах. Но враг заметил и то, как удар молнии искажает и временно нарушает работу программ. Поэтому наши войны теперь пробуют на вкус разряды электричества!

Тут Кораг мысленно согласился. Сердце ёжилось при мысли о турелях, которые сжигают доспехи до вонючего металлолома. В последнее время Кораг сталкивался с ними не единожды. Рыцарь даже заново ощутил миг, когда дуга испускает лишние электроны, посылает команды от шлема по экзоскелету брони. Тело ноет в агонии, легкие сжимаются, а разум неистовствует, пока доспехи программируют беспорядочные электроны в токе. Этот опыт Корог никогда не забудет, как и мысль, что программы ванадия могут не выдержать многократного попадания, перегрузки хаоса.

– Вам стоило меня послушать, – проговаривал советник, пусть и дерзко, но трепетно, – нападать на залежи – плохая идея!

– Рано или поздно, враг нашел бы слабость программируемого ванадия, – упрекал Арагонда, в интонации Кораг чувствовал, что повелителю возгласы казались пустыми и не по существу. – Так что хватит лаять! Ты хоть ещё помнишь, для чего я пришёл? – повысил повелитель тон. – Или продолжишь менять тему?

Под губами Варфоломея сгорбилось родимое пятно. Глициновая кожа будто посинела.

– Наши специалисты разбираются в чертежах, но я сомневаюсь, что прототип будет готов в ближайшие годы. За симуляцию мы принялись. Но эти записи, – поник вдруг советник. – Прошу, скажите, чем же вас не устраивала старая модель гравитации? Наши расчеты делали вполне точные прогнозы.

– А они хоть раз смогли предсказать, как поведёт себя один гравитон? Ваши расчеты смогли повлиять на ткань космоса?

– Д.., – тявкнул Варфоломей и приструнил свой пыл. – Такое не возможно!

– Я хочу симуляцию ткани Вселенной по мельчайшим частицам, – поведал владыка твердо и бескомпромиссно.

– Но повелитель! – чуть ли не пищал советник. – По записям никто не смог понять, какую модель вы хотите.

Кожа Варфоломея побледнела. Родимые пятна побелели на глазах.

– Если симуляцию построить на мой вкус, то гравитацию можно превратить в кисель. Чем гуще, тем аппетитнее. И можешь добавить чуть больше сахара. Не экономь на углеводах.

– Прошу, не шутите, – простонал Варфоломей.

Тогда повелитель гоготнул в фильтр и непринужденно изрек:

– Хочешь, я придумаю другую аналогию? Представь нечто подобное электролиту. Пусти по нему ток и играйся с частицами, – предложил Арагонда, а затем отвлеченно прошептал. – Вижу, ты не думал, как простуженный хладагент приравнять к электролиту.

– Как всё это связано с симуляцией гравитации? – рявкнул советник и торкнул, когда осознал свой тон. – Что за пристуженный хладагент, который ещё и электролит?

Повелитель сщурил глаза на советника. Варфоломей почувствовал, как смущение сковывает тело.

– Всё дело в диапазоне температур, – начал объяснять Арагонда, на что советник со скепсисом поднял брови. – Холод и тепло – это передача энергии. Они – инструмент программирования. В нашем двигателе будет холод – костяк программы. Он сохраняет стабильность, порядок (пассивное взаимодействие) и сильные цепи команд. А вот тепло и бешеное движение создают активный обмен данными. Это взаимодействие слабыми связями, подстать якорю.

Варфоломей треснул по лицу ладошкой и дохнул, представляя, как будет сидеть над абстрактной работой. Арагонда решил добить его.

– Кстати, потому я собираю для вас так много хладагента. Для первичного программирования нужна взрывная реакция водорода. Ведь реакция кислорода и водорода – то же программирование, где искусственный взрыв фонит – пускает фотоны, заточенную в первоначале программу, когда создает электромагнитное излучение, а хладагент неспроста устанавливает предельную температуру левитации сверхпроводника.

– Вы опять чудите, – утвердил советник. – Вы хотите, чтобы в симуляции холод и тепло балансировались, чтобы программировать пространство?

– Не совсем. Хаос всегда дает энергию, которую можно направить на строительство порядка. При сжигании водорода в кислороде создается хаос взаимодействий. И в итоге остаются энергия и крупица порядка – вода. Что нам на руку.

– Но! В космосе нет воды. И в симуляции её быть не должно!

– Потому что я говорю про кисель, а не воду.

Советник тяжело ахнул. Арагонда опять прогоготал и неутомимо продолжил:

– Кисель сгустится под хладагентом и выстроит порядок из тонких частиц – якобы гравитонов. В результате появится иная липкая среда, которую можно программировать фотонами. По-другому из атомного взаимодействия мы будем вытравливать идеальную космическую частицу. Поэтому эта среда должна напоминать нам океан, например по имитации невесомости.

– Идеальная космическая частица, – повторил советник медленно. Ему казалось, что владыка сошел с ума.

– Всё так, – уточнил Арагонда. – Причем нужна та самая, первозданная, что томится за чертой нашей атмосферы. Поэтому нужен хладагент, чтобы приблизиться к холоду космоса. Только мнимый порядок испытает построенный прототип в искусственной среде.

И я предполагаю, что с тем редким хладагентом "Ордена" космическая ткань легче создаётся в вакуумных камерах, программа гравитонов будет стабильней, а левитация устойчивей. А для испытаний нужно много хладагента. Иначе холод не программирует порядок в электромагнитной ткани, не выстраивает невообразимо-микроскопические частицы. Иначе информация не передвигается по гравитационному каналу, а связь не создает квантовосцепленные частицы. Ведь именно холод идёт со стабильностью, а болтливость порождает информационный порядок.

– Нужно вытравить идеальную космическую частицу из киселя, – снова медленно повторил Варфоломей, в надежде, что повелитель услышит его и одумается.

– Я уверен, у тебя получиться.

– Получится? – возопил советник и вновь изрек. – Но ведь ученым нужно время, чтобы создать полноценное устройство, а для начала не плохо бы наскрести дни, чтобы разобраться в принципах работы. Этот уровень…

Повелитель гневно просопел и перебил его.

– Я даю вам все чертежи, ресурсы, материалы, но пока получаю отговорки? Неужели я сам должен прийти в лабораторной защите, чтобы появился прогресс? Помни, Варфоломей, продленный день приносит мертвеца в ящике. Ведь запас хладагента не появляется из небес. Его либо добывают, либо отбирают. Сейчас мы за него сражаемся.

– Хотите ускорить процесс? Тогда ответьте, как и откуда появились эти чертежи и конспекты? – возразил советник уже явно беспристрастно. Он беспечно указал на стол. Голограмма столешницы там мерцала в дарссеанском транскрипте. – Почерк ваш, схож стиль изображения, но среди записей есть точные данные без дробей. Например, скорость импульса с пометкой в точности соблюдения. И откуда возникло это значение, если его можно узнать лишь после эксперимента? Поэтому я требую время! Или ответов, – настаивал советник. Варфоломей произносил вопросы и ощущал, как сжимает неистовое любопытство и желание "знать".

Вопросы произносились со страстью, а упорство не скрывало раздражения – Арагонда замечал. И то, что гложет советника, повелитель пытался направить к колыбели идеи, а не к сути вопросов. Он знал, как пылкий ум кормит страстью познания.

– Прозябали пол текста и теперь жалуетесь? Читайте буквы внимательней, со всех сторон, переворачивайте чертеж по горизонтали, по вертикали, создайте объемную схему, наконец, тогда поймете, что за идея пляшет между строками. Доскональность вам поможет, а не нытье «Ох, что за бред! Да такого не может быть», – будто насмехался Арагонда. Такая грубость сильнее раззадоривала Варфоломея. – Я сказал: «Прототип через год». Значит, он должен быть готов в срок!

– Это немыслимо! – сразил советник, чувствуя в глубине гордые поскрипывая ученого. Пусть Арагонду не бесило упрямство, но слегка разочаровывало.

– Господин, – перешел советник на деликатность, – если вы расскажите хотя бы костяк технологии, открытие или принцип, что скрываете в своей сокровищнице, то ученые быстрее разберутся в чертежах. Я же вижу, вы не договариваете!

На секунду Арагонда восхитился прозорливостью Варфоломея. Он думал, что только Наида раскусила форму маски повелителя.

– Этой технологией называются мозги. А вы походу пока слабо ей владеете, – втаптывал Арагонда и проговаривал слова, подобно высокомерному скептику. У Корога промелькнула мысль, что нет никакой сверхчудодейственной технологии.

– Может вы украли технологию у врага? – всё ещё настаивал Варфоломей. Казалось, насмешки не достигали его ушей. – Поэтому не распространяетесь? Именно она продлевает вам жизнь? Поделитесь технологией со своими приближёнными, повелитель. Пусть то программа, искусственный интеллект, новый постулат или закон – не важно. Наука поможет усилить наши границы, пока блокада "Ордена" не начала шириться и угнетать приближенных.

– Не хочу тратить время зря, – отверг Арагонда инертную от запала мысль.

Советник вздрогнул в недоумении, в пылких глазах алой галактики мигом погас озорной огонёк, будто все звёзды в мгновенье потухли.

– Сегодня я прознал о твоих пороках – это леность и упрямство. Не стоит ими светить, Варфоломей.

Тяжёлая пауза нависла между ними. Даже Кораг тихонько стоял и молчал. Стало неудобно вмешиваться в эту тишину. Он думал, что если кто-либо навяжется сейчас, то многотонный груз выскользнет из этой недомолвки и с яростью опрокинет любого на землю. Поэтому лишь время тянулось, в попытке подняться. Хотя прошло чуть меньше минуты.

– Как вы спокойны? – рассек тишину Варфоломей. Время начало быстро стекать из раны. – Да, территория "Ордена белых королей" почти вся заполнена молочными парами. Но я сомневаюсь, что они простят гибель солдат и потерю хладагентных сокровищ.

– "Ордену" хладагент не к чему. Весь потенциал залежей всё равно не используется.

– Вы легкомыслимы…

Кораг интеллигентно кашлянул после того, как заметил, что время клонилось к полудню на мониторе шлема. Они отвлеклись. Кораг уважительно поклонился Арагонде. Варфоломей раздул ноздри, когда уловил легкий горелый запах.

– Простите, повелитель, – склонил голову. Арагонда одобрительно промычал.

Владыка встал с кресла. На фоне Арагонды его плечи уже не казались такими мощными и победоносными.

– Кораг, – в ответ поприветствовал повелитель, чего практически ни для кого не делал.

Подняв голову, Варфаломей обратился к Корагу:

– Передали, тебя ударил мощный разряд молнии на залежах?

– Да. Ваша программа отвода тока пришлась кстати. Сомневаюсь, что я смог бы сохранить даже каплю сил, если бы ощутил весь разряд. Благодарю вас, главный советник. Вот только я до сих пор чувствую покалывание в степях экзоскелета. Его можно исправить?

– Вот как, покалывания, – подловил слово Варфоломей и промычал в раздумье. – Тогда подойди ко мне позже, я отрегулирую механизмы прототипа.

Повелитель отступил к дверям. Варфоломей отвернулся, не проронив ни слова. Арагонда поманил Корага. Когда вдвоём они вышли, наследник с тяготой отвел взгляд от отца. Ступая по длинному коридору, их преследовали личная стража, поклоны и приветствия. Кораг старался отвечать каждому. Арагонда игнорировать. Он лишь держал внимание на Кораге, который постоянно склонялся в попытке угодить всем. Это слегка забавляло.

– У тебя не затекает шея монотонно кланяться? – произнес повелитель, не скрывая высокомерного умиления. – Если нет поклона – не значит, что нет уважения.

– Не только недотрога, но и гордыня любит, когда окружают вниманием.

Усмешка прозвучала в фильтре владыки.

– Возможно, – растянул Арагонда задумчиво. – Но, как первенец гордыне, отмечу, что мне важнее умысел, чем факт. Если кто-то клонится из-за привитого правила, воспитанности, то его усилия бессмыслены.

– Но владыка! – воскликнул Кораг. – Разве не соитие уважения и осознанности рождают воспитанность?

– Что за глупости? Воспитанность – скорее привычки в симбиозе с рефлексами. Сомневаюсь, что они не признак осознанности. А вот его былое эхо, которое когда-то создало сознание – это да. Скажи, Кораг, неужели ты склоняешь голову, потому что приучили?

– Ладно, признаю. В молодости Вансиан порол меня иглицей, если я не клонился знати. Однако когда я начал замечать чужие улыбки, то сам захотел умилять других. Меня поощряло их внимание.

Арагонда негромко посмеялся. Его легкий гогот глухо искажался фильтром.

– За это ты мне нравишься. Никто бы не признался, что склоняется ради себя.

Кораг радостно хмыкнул. Он сам не заметил, как они дошли до приёмного зала повелителя. Даже рослый дарссеанин поднимает голову, когда смотрит на величественный потолок. Орнамент на штукатурке тянется к центру и тонкими стеблями касается очерченного круга. Из рисунка идет голографический свет.

Трон возвышают лесенки посреди просторного зала. С него разрастаются толстые корни из переплетенных проводов. Они тянутся к стенам и врастают в металлические разъёмы. Лучи света падают из высоких окон, оставляют молочные блики на прорезиненном слое корней и высвечивают мощную спинку кресла. Красные занавески ниспадают к полу и морщинятся у подвязанной шнуровки. Повелитель поднялся по коротким ступенькам к электронному трону.

– И все же занятно, – вдруг рассеялась тишина зала, которую тревожил лишь топот. Слова Корога с легким эхом таяли у потолка в узорах голографического света. Потолок, словно арфа, нежно тянул струны голоса.

– Я не ожидал, что Варфоломей будет так неистово спорить с вами. И зачем вы выбрали такого советника?

Свет глаз Корога опустился к полу. Рыцарь дрогнул от недопустимости и дерзости своих слов. В эту секунду Арагонда присел, непринужденно опрокинулся на спинку, затем комфортнее развалился в кресле.

– Впервые я встретил Варфоломея на конференции. Тогда он напомнил мне мясника, которому подарили новый элитный тесак, – изрек Арагонда после того, как припомнил страсть советника к истине и яростным спорам. – Ещё я иногда удивляюсь догадкам Варфоломея. Он часто бывает прав. Как сегодня.

– Вы насчет "Ордена"? Все знают, как белые короли привязаны к своим хладагентным залежам. Не только Варфоломей, но и все жители империи не хотят стать новым трофеем, очередным трофеев, пьедестала в мировом господстве.

– Спорить тут не стану, "Орден" пугает не без причины. Я уверен, именно белые короли изнасилует землю, а когда моря планеты окрасятся бардовыми бесплодными водами, его правители ощутят особый оргазм, – высказался повелитель. – Но, по-моему, бессмысленно насиловать матушку-землю, когда в космосе ждет приемная мать.

По голосу владыка забавлялся словами. Кораг опрокинул вверх голову, огнями шлема поднялся по ступенькам, и подсветка глаз осветила силуэт Арагонды, будто бы по тону повелителя рыцарь понял, что достоин лицезреть высокородного.

– Конечно, пока разум Варфоломея не любит баловаться девичьями красотами, звездным небом и малиновыми восходами. Но он только созрел, только начал носить доспехи. Со временем их краска обшарпается.

Смешок Корага гулкнул по залу. Тогда Арагонда почувствовал искру в своих словах, ведь в мыслях всплыли изгибы и родимые пятна Наиды, те самые девичьи красоты, что сравнились с сиянием звезд и сочным небом, будто бы их взаимосвязь скованна единой цепью в сознании. Именно поэтому, возбуждая разум бурными чувствами, он чаще вспоминает о космических далях. Эмоции бурлят, будоражат. Ведь звезды преследуют вечность, и их клыки раздирают. Потому повелитель на многое готов ради звезд.

– Пока что Варфоломей не может преодолеть границы нашей атмосферы. Пока что он приземлен своими амбициями.

Повелитель гулко вздохнул. Кораг услышал шипение в его фильтре, словно по картонной коробке просвирепела досада. Он давно заметил, что даже легкий намек о звездах подавляют Арагонду и пробуждают печаль, словно пока повелитель не воссоединится с космической пучиной, то не вернет половину своей жизни.

– Я знаю, что ты думаешь. Да, "Орден" способен нас поглотить. Ты прав Кораг, прав, как писаные статьи кодекса. Но запомни, законы не удивляют правилом, как чудеса волшебной искрой, – вдруг констатировал Арагонда и нажал на панель в подлокотнике.

Сиденье загудело, провода задрожали и, когда возникло синее сиянье от потолка, унялись. Владыка продолжил:

– Любой со временем познает, что амбициями заразить общество не сложнее, чем толпу вирусом. Но сильней амбиций может быть лишь воображение. У кого хватит фантазии, тот опишет правила и блага, а амбициозная толпа заклюет врага.

Словно от слов Арагонды с потолка начал свисать туман. И Корага заворожил едва ощутимый хлопок. Его взор приластился к белым клубням с того же часа, как вцепился урожденными глазами на зимнее солнце, что клонилось за горизонт у заснеженных залежей «Ордена белых королей».

Туман свистел, когда рвался из отверстий в круге, и падал ровной колонной. Сквозь минуты просачивался и свет, но лишь его мелкие крупицы зависали в белых хлопьях. Туманная колонна коснулась пола, и белое полотно радужно зарябило. Вдруг белые хлопья застелили цвета, масляные разводы, клочья рисунков, пока не возникли образы и перелистывающиеся картинки, но урезанные числом, будто низкобюджетную анимацию обделили кадрами. Однако голограмма эволюционировала так быстро, что глаз едва заметил бы изменение. И когда число кадров в туманном свете выровнялось, в центре зала завис видеоролик. Тогда Арагонда уже договорил, а глаза Корога уловили свет. Он узнал местность.

В сияние голограммы Кораг наблюдает за тем, как над рваными ранами в земле кипит воздух и колыхается подобно прозрачным шторам, как бурлит тонкий слой воды на вязком грунте. Внезапно за секунду в хмуром небе сверкнули сотни молниевых ветвей и ослепительная вспышка. Изображение тут же моргнуло.

– Шпионы докладывают, что солдаты "Ордена" собираются напасть на наши водородные залежи, – подтвердил Арагонда мысль, которая секунду назад возникла у Корога, словно искра проведения, когда в голограмме сверкнула сеть из молний. – Я бы назвал Варфоломея провидцем, если бы ситуация не была столь очевидной.

– Значит, – сделал глубокую паузу Кораг, – вы не посоветуетесь с Варфоломеем?

– Ты догадлив, – произнес Арагонда и усмехнулся. – Пусть наукой занимается.

– Вы не хотите, чтобы наследник участвовал в обороне? – спросил вдруг Кораг. – Да, оборона земель – дело небезопасное. Но я клянусь, что никто не посягнёт на его жизнь! Такой опыт может пригодиться Иридию.

– Нет. Иначе у тебя, Кораг, совсем не останется работы, – ответил Арагонда с загадкой. – Ты всегда так рвешься в битву, в гущу. С Иридием станет сложно нырять вглубь. Хочу сказать: мне не нравиться, что ты сам воюешь. Ты мой полководец или солдат? Скажи, Кораг, ты хоть секунду рассматривал мое предложение? Оборона земель – это отличный шанс приемнику проявить себя самостоятельно.

– Вы знаете, я отказался сдавать пост и приемника не рассматривал вовсе, – благородно пробасила Кораг.

– Недальновидно, – упрекнул Арагонда. Кораг прокряхтел с обидой. Он вдруг припомнил беседу с Иридием. – Если у тебя нет достойного кандидата, то другие подготовят список. Опиши лишь требования, которые считаешь необходимыми. Потом кандидаты пройдут жёсткий отбор по твоим правилам.

– Дело не в кандидатах! – вспылил Кораг и тут же унялся. – Мой повелитель, я ещё в рассвете сил и не понимаю, почему меня гонят с поля боя?

– А чего не понятного, – тоскливо в полголоса проговорил Арагонда. – Потому что ты ценен живым.

Кораг снова склонил голову, словно ощущая, как жизнь сдавливает тиски. Рамки чужой воли сковали до глубокого отчаяния, ведь рыцарь никогда не испытывал ту свободу в душе, что предоставляет равная битва. Шанс решать, кто достоин жить, а кто нет – кажется глупостью варваров, но возможность забрать жизнь у равного в битве, превозносила его, будто бы то, когда ты вырываешься из когтей судьбы, и есть лик настоящей свободы. Причем Арагонда знал о капризах Корага. Он не говорил Наиде, по просьбе рыцаря. И ещё повелитель умолчал о мысли, идеи, что Кораг всё-таки не стремится к свободе, а желает достичь искупления за убийство. Поэтому он страстно ищет сильного воина в битве, равного себе, чтобы в конце битвы почувствовать, что наказал себя же.

– Что ж, Кораг, отправляю тебя к залежам: проконтролируй солдат и отбей нападение. Только прошу, не лезь опять в гущу. Пока отдохни, но не забудь вернуться за данными, а после сражения мы побеседуем о твоем приемнике, – приказал Арагонда, следом Кораг недовольно пропыхтел, понимая по тону, что это окончательное слово повелителя.

– Тогда позвольте, я попрошу об услуге? – сразу же ответил рыцарь. Арагонда благосклонно качнул головой. – Дело в Вансиане. Я не хочу, чтобы он сражался.

– Вот как? Ты желаешь лишить его права выбора? Как я, тебя, сейчас.

– Нет, – досадно сказал Кораг и отвернулся, будто ребенок, который от стыда прячет лицо. – Вансиан сражается лишь потому, что хочет сохранить мне жизнь. Я давно это подозреваю, хоть он отлынивает, говорит, что защищает империю ради Наиды. Раньше я мирился с этой мыслью, но сегодня почувствовал, что он очень стар. Он непростительно стар. Вансиан сильнее прежнего не хочет биться, словно не видит в сражениях смысла. Такие мысли сродни старческой сентиментальности и могут лишить бдительности. Так что я не лишаю наставника выбора, просто помогаю от него освободиться.

– Будет так, как решишь ты. Можешь отдать строгий приказ стражам от моего имени, чтобы Вансиан никак не смог покинуть замок.

– Благодарю, повелитель.

Голограмма померкла после того, как Арагонда нажал на панель у подлокотника. Кораг вышел, и туман рассеялся.

3

Доспехи утонули на дне пружинного матраса. Усталость приковала руки к одеялу и простынями поглотила ноги, словно к деталям привязалась тина, которая тянула в пуховые глубины.

Даже очистив разум, Кораг не мог забыть таинства повелителя.

– Ты когда-нибудь слышал, как планета поет колыбельную? – некогда спросил Арагонда. – Звук – это волны, которые вызывают колебания мельчайших частиц воздуха, других газов. Да, звук возникает только там, где есть вещество. Но в космосе мы его всё равно улавливаем. Пусть хоть по природе – это переведенные нами звук радиоволны.

Зато потом Варфоломея упирался и говорил нечто едва понятное:

– Ничего особенного, солнечный ветер и … ионосферы контактируют, из-за чего появляются… ионизированные звуковые волны. Многие планеты создают их. Эти звуки транспортируют вибрация, а мы записываем их на датчики аппаратов.

"Колыбельная, – задумался Кораг, погружаясь в слабость. – Я бы не отказался сейчас от колыбельной. Лишь бы заглушить вопли".

После тяжелого вздоха Кораг обессилено распластался на спальнице и только тогда позволил унести себя безмятежному течению. Казалось, что битва на хладагентных залежах осталась позади, а тот разговор с повелителем растворился вовсе. Однако отчего-то тяжесть в сердце не сходила, будто бы течение рассеяла платина.

В комнату кто-то вошел, процапал босыми ногами и отодвинул золотистую шторину спальницы. Милое лицо Наиды выглянуло, и снисходительная улыбка украсила печальные глаза.

– Мой бедолага, – прошептала она.

Дарссеанка зашла в спальницу. Шторки, как спицы, процокали, блеснув в свете ламп и сиянии из глаз шлема на тумбочке. Ванадиевое ожерелье на ней подловило блески, и приковало взгляд Корага.

– Давай я помогу.

Когда Наида подсела с краю матраса, легкий сарафан сомкнулся с одеялом. Она бережно взяла ногу возлюбленного и приготовилась отсоединить крепеж у сапога.

– Не нужно, – произнес Кораг и лениво отодвинул ногу. Пружины спальницы слабо скрипнули, матрас протрясся волной. – Через час я поеду защищать залежи водорода. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

Наида опечалилась, пропустила вопрос, который временами бесил.

– Так сразу? И дня не прошло, а повелитель отправил тебя на новое задание. Хоть бы отдохнуть позволил.

– Дело назрело внезапно. Да и с каких пор ты привередничаешь? Я же поеду защищать нашу империю, – сделал замечание Кораг, на что Наида пристыдилась.

Дева любила перечить, но, после увесистых упреков, заставить себя возразить она не могла.

– Отдых подождет. К тому же повелитель поведал, что теперь будет искать мне замену, – Кораг акцентировал паузу. – Скоро мир будет обыденно утомлять.

Наида вдруг расцвела, засияла улыбкой.

– Так это же великолепно! Теперь ты сможешь заняться обучением стражей. И я смогу дышать спокойно, перестану страшиться каждой новости у границы.

И мы чаще будем видеться, – вдруг вскрикнула она, не опуская восторга. Наида прилегла рядом, прижалась к металлической груди Корога и закрыла глаза – Я так скучаю. Разве ты не чувствуешь? Я хочу поговорить. Есть нечто, что изменить нашу жизнь. Нечто ответственное и неотлагательное, как дети.

– Да, конечно, – ответил Кораг подавленно, витая где-то в глубинах своих мыслей. Наида услышала отстранённость любимого и замолкла.

Почему-то он не ощущал радости. Мысли навязывали счастье, но душа выла от горя, а когда Наида прижалась к груди, сдавливая сердце своими словами, Кораг чувствовал, как нарастает пустота. Тогда рыцарь вспомнил, почему шел за Арагондой. Ведь в начале зрелого пути, но ещё томлённый юным идеалистом, что теперь лишь постукивает в грудь, Кораг не хотел прожить пустую бессмысленную жизнь. Он боялся умереть в безызвестности и растаять во времени, будто бы его душа никогда не существовала. Но тогда этого страха Кораг ещё не осознавал, зато понятыми были слова Арагонды в сборнике цитат: «Сохранить себя во времени можно лишь взаимодействуя с другими. Ведь после смерти время продолжит вычислять действия мира». Тогда юный идеалист понял, что должен идти за провокатором истории. Его желание пробудилось и не покидало с тех времен.

Однако теперь что-то изменилось. Он будто стал другим. Теперь Корага ужасала мысль пасть в бою и получить свое число в надгробиях из рукоятей, как дата смерти отца на могиле. И слава перестали влиять на что-либо, ведь он думал, что время не изменит самого факта смерти. Теперь сама жизнь стала важнее исторической вечности. Сначала Корага терзало лишь ощущение, что общение со стариком не пошло на пользу, что он заразился вансианским безразличием к битвам. Но теперь он удостоверился, что смерть крадется попятам.

– Наверное, ты права, – вдруг он нарушил короткую тишину. Наида подняла голову, а глаза сверкнули удивлением и потаенной надеждой. – Возможно, я смогу принести пользу не только на поле боя.

– Принесешь. И не малую. Нет никого с твоим опытом и силой воли. И солдаты это подтвердят! Уж поверь, если ты падёшь в бою, то Арагонда лишится большего, чем обычного полководца.

Кораг провел металлической перчаткой по глициновой щеке Наиды. Ладонь застыла на скуле, откуда поднималось темное родимое пятно. Она улыбнулась. Щеки набухли и оголили глубокие ямочки. И вдруг Кораг вспомнил, что в сражение все эти мысли уходят. Тревоги покинут его тут же, испугавшись битвы, либо отшагнут в сторону, чтобы рыцарь без помех мог пустить кровь. Мысли тут же сменили направление. Теперь почему-то Кораг не мог дождаться сражения, стал готов к бою сейчас же, лишь бы приглушить раздирающие его мысли, обиду и отчаяние бессмысленности будущего.

– Ты о чем-то хотела поговорить? – спросил он.

Наида неуверенно взглянула на любимого и робко раскрыла рот.

– Не важно, – сказала дева, и растянула губы. – Поговорим, когда ты вернешься.

Она продолжила улыбаться, хотя Кораг хмурился с подозрением. Наида почувствовала мурашки по телу, поднялась с кровати, попрощалась с любимым и покинула комнату. Мысли молили её вернуться, но разум утверждал: «не стоит, в битве нужна светлая голова. Моя новость может изувечить настрой. Он должен сосредоточиться, чтобы выжить».

– Я поговорю с ним после битвы. Обязательно поговорю, – вслух тешилась её наивность.

4

Залежи водорода не балуют озерами. Реки рядом не протекают. Сейчас лишь журчат неистовые ручьи в земных ямочках и бурлят огромные лужи, изредка выплескивая гейзерную струю. Почва всегда томится во влаге, из-за чего огромные стопы вязнут в земле. Кораг черпает горсть почвы и выпускает её из ладони. Тогда с ванадиевой руки будто стекают зерна черной гречихи и грунтовая вода.

Рослый солдат ступает на плоскую лужицу, и она хлюпает брызгами.

– Уже сделали? – спросил Кораг.

– Точь-в-точь, господин, – тихо ответил солдат.

Воздух неподалёку зашипел. В окопе Кораг узрел сквозь расщелину глиняный шрам в земле, где из лопнувшей почвы и мелких трещин идут горячие плевки. В очередной раз гигантская сеть из молний сверкнула в небе. И грянул гром. Моргнула вспышка. Под ногами прошла дрожь. У Корога промелькнула мысль, будто бы в небе висит зеркало, которое отражает все шрамы. Внезапно из разлома рванул взрывной шквал со свистом.

Подземный жар высится и фонтанирует огненной струей. Разлом бешено трещит, а «раскалённый уголь» выбрасывает из-под земли мощные искры. К рваной трещине цапает каракатица с шестью лапками. Она бросает клешнями снежинку из панциря, которая, как мячик, подпрыгнула, пустив холодную стружку, и окунулась в пекло. Раздалось шипенье. Пламя из разрыва стухло. Жаровня прекратила запекать воздух, а тот перестал колыхать тюлем. Каракатица с покрасневшим панцирем по-озорному прогудела и отчалила. Разрыв слегка запенился, пламенный пост снова сменила вода, которая ничтожно бурлила, разбрасывая жгучие капли.

Подсознание непрерывно заставляло содрогаться, иногда всматриваться вдаль сквозь расщелины между трубами. Руки в ванадиевой длани стирали новый влажный слой на свежей стальной краске, который стелился каждую секунду, сколько бы ни протирали его насухо. Причем влага на залежах никогда не уступала место пыли, а вода вела себя несносней ничтожных сухих частиц, когда просачивалась сквозь стыки и беспощадно калечила электронику.

Лежа на живой тектонической структуре, где земная кора утонена и сейсмически активна, все долго ожидают хотя бы шорох вдали. Но у деревьев на горизонте только сверкала бесшумная сеть молнии. Солдаты робеют, дыша сырым воздухом. Их невольно содрогает аномальная зона, в которой глубинные слои насыщены водородом. Пока в горле першит из-за легкой мокроты, с носа течет вода. С ртутных арбалетов начали спускаться крупные капли. Детали брони запотели. Один только Корога радуется из-за отлаженного экзоскелета, который хоть потирает потную кожу, но не трещит и не колется электрическими искрами.

Ожидание томит. Небо незаметно хмурится и омрачает землю. Покой и дрем исчезли, когда все поняли, что явная темь чередуется вспышками молний. Никто не видел, как тьма оккупирует поле, но теперь все ощущают, что ночь и враг подкрадываются в мысленном бою. Несмотря на это тишина на залежах продолжала стоять.

Все надели шлем, вслед за лидером. Кораг включил ночной режим. Глаза не сходили с горизонта, где вдали коптится холодный дым. Причем когда Кораг видит голое поле и бурлящие лужи залежей, то поневоле вспоминает, как Вансиан гоняет его юнцом по мокрой и вязкой дороге.

Посреди толстых наземных труб торчат рогатые антенны. Кораг поймал сигнал в эфире, махнул, и все пригнулись. Трубы скрыли солдат в «окопе» вдоль залежей. И, несмотря на то, что с завода перекрыли все клапаны, перипетии из водородных вен постоянно тревожили.

Внезапно Кораг почувствовал, как искры и всплеск гормонов в мозгу пробуждают азарт и рвение. В окопе зашуршали и зашаркали, заскрежетал металл, захлюпала броня по земле, будто ноги увязли и начали буксовать в яме. Но через миг все замерли. Расплывшийся мутный силуэт возвышается из оврага, пока за горизонтом горят деревья флуоресцентным светом. Приближаясь, он сильнее укоренялся в деталях. Тогда, уже на границе водородного поприща, Кораг разглядел многоярусное дуло, которое на длинном носу нарастило горб из тонких стальных пружин и испускало электрические искры.

Пушку держала верхняя круговая башня. Та, как шариковый ротор внутри скользкой чащи, своевольно вращается и мгновенно оглядывается по сторонам. Хотя Кораг знал, что башня осматривается методично и будто осознано, разглядывая мир подобно сверхчувствительному глазу. Внизу "под шариковым локатором" непостижимо быстро для глаза вращается магнитный двигатель, когда посреди двух блоков, будто веревочкой в йо-йо игрушке, испускается нить из белых клубней пара.

Вдали из диковинного танка подлетели ввысь кристаллы из молочного жемчуга. Турели запорхали на хладагентных крыльях и замигали. Внутри них запродуцировались миллионы молний, будто плазменный светильник подключили к розетке и колба зазияла искрами. Пальцы Корага нервозно дернулись. Тело помнило, что турели не стреляют пулями, а жарят мощным разрядом.

"Птицы" пропархали с холма и резво помчались, роняя парную стружку. Их искры чирикали над водородным полем и невольно крали всё внимание. Турели стремительно росли, приближались. Сердце сжалось. Тогда земля под турелями подорвалась. Взрыв прошелся вдоль поля, осадив бездумное стадо. Рваная рана вмиг пустила сотни трещин, изогнулась, поделилась, испустив багровые искры, и потянулась вширь. Турели пошатнул взрыв и повалил наземь. Покувыркавшись по излому поля, они раздробились со скрежетом.

Земля безумно дрожала. Трубы глухо звенели. В небе запульсировал раскаты молний, пока водород не хлынул из нового рваного разлома, вознося с собой мощную огненную стену. Вмиг все поле исчезло, воплотившись в пылающий лабиринт.

Пламя неистово рвалось. Могучий танк пропарил вблизи лабиринта, повернулся на ходу, пустив белую ниточку йо-йо игрушки, и остановился боком. Нижняя башня продолжила бесконечно раскручиваться, а верхняя застыла у потока пламени. Новые турели охватили танк. Огненная стена спустилась. Солдаты «Ордена» выглянули и подбросили мелких роботов к пламени. Тогда Кораг отдал приказ, и из расщелин труб проскочил шквал ртутных стрел. Арбалеты прошипели после выстрела и уронили из обоймы стружку белого пара. У роботов попадали трупы "Ордена", у которых из тонких отверстий в серебристой броне просочилась жидкая ртуть.

Арбалеты застыли в паузе, потрескивая. Цоканья в дуле медленно стихали. Тогда в небе над их окопом впервые появились птицы. Семена одуванчика пустились ввысь в порыве ветра, вырвались из окопа после того, как Кораг отдал приказ имперским турелям. Он стиснул зубы. Он увидел, что некоторые роботы "Ордена" расправили длинные тонкие ноги. На продолговатом туловище, словно на длинном яйце колорадского жука, загорелась белая лампочка. Механические треноги поднялись и побрели к истоку пламенных языков, аккуратно ступая по огненным трещинам, которые растянул разлом.

– Избавьтесь от роботов, – приказал Кораг.

Метнулся новый залп из арбалетов. Он громко прошипел. Стрелы пустили за собой полосы белого тумана. Они едва пролетели сквозь запекшийся колышущийся воздух из трещин.

Танк прицелился. Разряд сиганул по дулу и набросился на цилиндры с ртутью. Синяя искра пронзила стрелу, вцепилось в другую, пустила вспышку, после которой они резко попадали. Волновая вспышка слегка задела дальние стрелы. Тогда они пробарабанили по туловищу треног и повалились наземь, как узкие цилиндрические веточки. Роняя ртутные капли с острия, стрелы истекли серебреной кровью.

Вдруг солдаты «Ордена» услышали, как металлический корпус стучит по земле, и выглянули из укрытий. Нетронутые разрядом стрелы пронзили трех-четырех треног. У острия будто нанизанный вокруг магнитный слой вытолкнул атомы из кристаллического строя и испещрили туловище роботов до мелких дыр.

В окопе зависла пауза и мерное тиканье перезарядки. Турели в небе перестреливались.

– Стреляйте в разнобой. У них всего один танк. Весь хаос в небе ему не осилить, – возбужденно прокричал Кораг по связи.

Снайперы перевели рычаг, переключив режим стрельбы, и прильнули к прицелу. Ртутный арбалет стухающи, но методично цокал, как стрелка механических часов. Пальцы пронзили магнитный поток вокруг мизерного шарика, что завис у обоймы, в замес спускового крючка, и зеленил свет. Рука в ванадиевой длани вертела пальцами, а шарик в ответ испускал электрическую сеть и переворачивал линзу прицела. Снайпер остановил пальцы. Магнитный силуэт вокруг шара словно прокрутил по оси неощутимые искры тока. Линза в прицеле увеличила изображение и появилась верхняя башня танка. Цокот арбалета стих. Снайпер тут же сдавил призрачное свеченье, сжав и металлический шар. Сеть из искр и тока метнулась с шара, пронзила обойму и пустила ряд стрел.

Стрелы прогрызли верхнюю башню, застряв в её брюхе. Нижняя башня отбила их невидимым силуэтом из мощного электромагнитного поля. Некоторые турели бросили танк, наутек подлетели над огненным гейзером разрыва и пропустили мимо белые струйки ртутных стрел. В полете их ток нагнетается, слоится, бегает по кристальному телу, сияя среди ночных звезд. За миг турели распушились искрами тока, будто шерстяной помпон распустил свои иглы, когда коснулся статического электричества.

– Наземь! – вскрикнул Кораг.

Среди труб вмиг разросся мощный сгусток, будто с неба падала звезда. Из расщелин труб проскочил ток. Искры пробежали по пустой водородной вене. Кораг отпрянул, когда ощутил, как острый укор проходит по телу, цапает сердце, сдавливает легкие, колко впивается в ноги. Дуга на шлеме потрескивала.

В это время треноги добрались до разлома. Приблизившись к порезу в центре, их окатил жар. Туловище раскалилось до ярко-оранжевого кокона, пока не спеклось до красна. Тогда роботы вцепились ногами в землю и резко сбросили поршень. Он мощным ударом прорвался вглубь, из-за чего у разлома проскользила новая трещина. Пламенные искры испустились тонкой струей. Неожиданно тряска пробила землю.

В горле запершило до неудержимого кашля. Паника путает мысли, сплетает их. Всплывают образы, где он тонет на дне. Легкие жжёт, пока ток сильнее сдавливает глотку; как прежде воздух не насыщает их до упоенья. Только когда дуга на шлеме вспыхнула, Кораг смог глубоко вздохнуть. И тут же следом он блаженно простонал на выдохе.

Острые клыки впились в нервы. Тело съёжилось. Начало чудиться, что земная тряска массирует онемевшие пальцы и ублажает ноги от судорог. Дуга шлема вновь издала треск электричества, и слегка расслабила мышцы. Кораг смог приподняться. В фильтре шипел выдох, и хрипел вздох. Дышалось тяжело и прерывисто. Позже он сщурился от ряби, вскинул голову. В глазах мутнели звезды и фонтан огня. Заныло в шеи. Он тут же клюнул в землю.

Мысли блуждают и теряются; рассудок не мог обуять инстинкты: почему-то он пытался уползти от выжженной земли. И пока землетрясение подражает штормовому буйству, руки невольно двигаются, уколы больше не жалят ноги, как острые камни, тело податливо плывёт по бушующему морю. В мутных глазах свет начал помаргивать и меркнуть. Кораг ещё раз взглянул на шквал из разрыва и высмотрел то, как он разбрызгивается чистыми каплями. Ноющая боль вмиг обуяла глаза, когда он моргнул.

В мутных силуэтах появились очерченные линии, а секундный водный шквал сменился парами. Тогда из разрыва выпрыгнули густые хладагентные хлопья. Кораг вздрогнул и сжался. Белые облака укрыли его и скрыли под густым занавесом. Треноги лопнули в торсе, трещина разделила туловище надвое, и они повалились на землю с зеркальным скрипом.

В одночасье мир затаился в холоде и под густыми клубнями. Кораг пришел в себя, пошатываясь, поднялся. Его мутило, хлопья кружились, но очередной треск прояснил взгляд. Кораг вдруг осознал, что «Орден» ходит по полю, может даже приблизился к окопам из труб и, что водород переметнулся к стану врага, пока программы не рассеются и перестанут его стужить до хладагента.

Рваная рана будто издыхает копоть. Гремит гром. Сквозь слоеные облака хладагента небо помечают вспышки. Затишье нагоняет тремор. Кораг идет сквозь туман, но ступает инстинктивно и настороженно, водит руками и сгоняет хлопья. Дунул ветер, и хладагент взвихрился подобно снежной вьюге. Кораг прошоркал ногами, ощутил холмик, пригнулся.

– Приказ, приготовить крикунов, – прошептал он в эфир.

– Говорит группа у крайней заставы, приказ принят. Мы не пропустим «Орден» к заводу.

Одна мысль о крикуне срывала дыханье. Однако то, что ожидало на заводе, на отчаянный случай, пугало вдвойне. Кораг отбросил пессимизм, повторяя, что их заставу ещё не прошли. Взгляд бросился на мелкий экран в шлеме. Он осторожно направился к свету точек.

Почва под ногами застыла и покрылась тонким белым инеем. Кораг шагал медленно и методично, переступая мелкие замороженные лужицы, и вдруг услышал, как треснул лед впереди. Он пригнулся, обошёл звуки, заметил среди клубней серый силуэт, настороженно отдалился и спустился в окоп. Когда Кораг нырнул в стан зеленых точек, миниэкран на шлеме погас. Рослые солдаты подвинулись и уступили место.

– Перекличка, – прошептал Кораг.

– Нас семеро, – отшептал один и сбил с плеча иней. – Все остальные отступили к заводу, либо мертвы.

– Мы думали, что вы тоже погибли, – перебил его второй, чуть повысив голос. На него тут же шикнули.

– Почему Вы не отступили? – поинтересовался Кораг, осматривая группу. Часовой с краю подал тревожный жест. Все пригнулись и сжали оружие. Кораг прокрался к нему и выглянул рядом. Среди клубней множились силуэты.

– Зажали турели, – сказал часовой в эфир. – Мы не могли даже головы высунуть, а как из разлома хлынула завеса, то сразу рванули наутек и сменили позицию.

Кораг ощутил, как подрагивают колени. Страшнее войска под ухом могла быть лишь бездушные турели в небе. Он чувствовал, что следующего раската программы ванадия просто не выдержат.

– Есть крикуны? – вдруг шепнул Кораг. – Ртутные арбалеты ещё в деле?

На миг показалось, что выглядывает солнце, но сквозь туман они могли видеть только хмурь и яркие подмигивания молний.

– Есть два арбалета, командир. Но стрел немного, – подтвердили солдаты за спиной. Кораг обернулся. Они зарядили арбалеты, стряхнули с корпуса иней, поставили их рукоятями на землю. Один стрелок продолжил. – Хватит, если пробить пару солдат в снайперском режиме. О скоростреле лучше не мечтать.

Кораг посмотрел на третьего солдата с краю. Он заглянул за пазуху, поднатужился, потянув ремень, и вытащил пушку из-за спины.

– И крикун…есть.

Отряд единодушно уставился на оружие. Из длинной рукояти выпячивалось дыра, где руку ждал шаровой спусковой крючок. Прицела никто не видел, как и пристанища для обоймы. Вместо носа у крикуна ширились две параллельные платформы, а из дна дула шел тусклый зловещий свет, который пробуждал тревогу и мурашки по телу. При виду пушки из глубин мозга пробуждались те гнетущие крики.

– Разрешаю разок пальнуть. Не больше. Два таких бестия равны катастрофе.

– Ага, – воодушевлено согласились стрелки. Мечники за их спиной невольно переглянулись.

– Враг на подходе, – прошептал часовой. Кораг снова выглянул. Серые силуэты темнились, пока пары не стали расступаться под очертаниями шлема и серебристой брони. Кораг вздрогнул и нырнул обратно. Стрелки сразу же подготовили ртутные арбалеты.

Ладонь села в седло. Крикун благополучно проглотил руку хозяина и начал выпускать тусклых светляков со дна дула. Кораг стиснул рукоять для магнитного лезвия, но вдруг ослабил хватку, когда разглядел сиянье среди белых облаков хладагента. Оно мирно пролетело к солдатам «Ордена».

– Прием, докладываю, – пришел голос с эфира. – В небе замечены разряды, турели врага не уничтожены. Повторяю, турели не уничтожены.

– Приняли, – подтвердил Кораг сигнал из завода. – Стрелки, – тут же шепнул он и обернулся. Солдаты прильнули чуть ближе. – Дальние турели ваши.

На позиции! – шикнул в конце. Снайперы тут же метнулись. Кораг подхватил стрелка с крикуном.

– Стой. Ты будешь стрелять отсюда и по моей команде.

Готовьтесь мечники, – обратился командир к группе. – Вы должны окружить врага и притеснить его к залпу крикуна.

Солдаты кивнули и рассыпались по позициям.

– Я готов, – передал в эфир первый снайпер.

– На позиции, – подтвердил второй.

Огни турелей парили над головой и, казалось, что их взор не поддается изъянам. Раскаты молний сверкали сквозь густой туман, захватывая небеса. На секунду турели меркли в едином свете неба, среди молний.

«Орден» крадется, вспарывая доспехом морозные пуховые клубни. На краях серебристой длани уже оседает иней, сапоги поскрипывают на тонком слое снега, а винтовки разрисовал льдиной орнамент. Но пока, продвигаясь сквозь хлопья, они встречали сплошную туманную завесу и промёрзшие в землю трупы.

Вдруг в клубнях белого пара раздался хлопок. Завеса где-то впереди загорелась в ярком свете, чуть раздвинулась, сквозь облака просочилась капсула. Она низвергнула искры и тягучий скрип, а затем начала приближаться в ослепительном силуэте, шипеть и таинственно кричать. Солдаты «Ордена» встрепенулись. Доспехи завибрировали от пронзительного воя, по телу слонялись мурашки, мутило до тошноты, взгляд замирал и впивался в свечение. Крик светоча усиливался, потаённо растягивался и тонул. Он проникал в рассудок. Разум буквально разрывался, когда тягучий вой закрадывался в душу, нырял в глубины сознания и вытрясал оттуда всю решимость.

– Огонь, – пришел приказ по связи, и солдаты пустили стальной град в призрачное существо.

Турели в небе вспарили на месте, но, смотря на землю, видели лишь искаженья, мерцанья и световой силуэт. Они уловили шумы, но в цифровом мозгу те казались шипеньем самого пространства, будто вокруг солдат не враг вовсе, а сам мир, что искривляется, издает крики и искажает их в буйстве. Ртутная стрела пробила каркас турели, и свет в кристаллическом теле померк.

Пули проходили сквозь светоч и пропадали в тумане. Сгусток приближался, хрипло шипел и таинственно завывал, будто разрывая собственную гортань, а «Орден» робел и отступал. Тогда силуэт крикуна уплотнился, протрясся и мигом рванул. Сердце вздрогнуло, когда дальний светоч вдруг очутился перед глазами. Тогда крикун издал электрические искры и множеством ударов схватил жертв. Солдаты падали в конвульсиях, а светоч рос, сильнее сиял, пока не начал испускать мощные раскаты.

– Что сотворила империя? – дивился командир, когда отступившие рассеяли весь туман.

Отряд «Ордена» закидал цель гранатами, и мощный взрыв сотряс землю. Крикун обернулся, поплыл к ним и, как вдруг, получил раскат молнии с неба. Сгусток энергии троекратно возрос, нестабильно запульсировал и отбросил весь «Орден» мощной волной.

Солдаты тяжело встали. Легкий снег на земле подтаял. Туман рассеялся и оголил на мокрой почве обломки турелей, затем он начал расступаться вдали. Кораг с группой предстали перед противником. Парная стружка легла на землю и у их ног окутала трупы в серебреной броне молочным покрывалом. Открытое небо сверкнуло сетью молний.

– Пристрелить их, – скомандовал командир «Ордена».

Солдаты тут же открыли огонь. Град пуль начал тарабанить по ванадиевому каркасу. Кораг чувствовал, как тело бьет сотня мелких камней, взбивая мясцо и кожу до синяков. Он метнулся вбок, подставив левое плечо и руку вперед. Нервы поскуливали от пуль, а программа ванадия становилась все крепче, компенсируя энергию удара. Снайперы пустили пару ртутных стрел и отвлекли врага. Мечники империи кинулись врассыпную.

Солдаты «Ордена» заслонили командира, а тот прошипел в фильтр на то, что без турелей им не ослабить программу ванадия и мысленно распрощался с битвами, где их пули пробивали даже сталь.

– За мечи, – крикнул он.

Отряд прекратил пальбу, отбросил оружие. Кораг сделал выпад, капли крови упали на ванадий, развернулся и новым ударом раскроил второго солдата. Третий в колоне запустил магнитный клинок и резво махнул им. Кораг едва отскочил. Враг наклонился, чтобы сделать выпад, но имперский мечник прошмыгнул из-за спины командира и магнитным лезвием отрубил ему голову.

– Благодарю, – сказал ему Кораг, солдат молча мотнул головой.

– От ваших пуль лишь заноза, – крикнул один имперец, когда взмахнул мечом у шеи врага.

На него тут же метнулось четверо из «Ордена». Кораг хапнул доходягу за рог, швырнул назад и нырнул под перекрестный взмах. Четыре разящих удара метнулись сверху, скрестились и прошлись сквозь друг друга. Хладагент мечей свалился наземь, а магнитные лезвия разбрелись в неясную форму.

Солдаты вздрогнули и отскочили. Один поднял рукоять в ударную стойку, когда магнитный поток только выровнялся, оборачивая лезвие одежкой из хладагентного пара. Кораг мигом отпрыгнул к языкастому и заметил струйку крови на ванадии. Имперские мечники тут же загородили их.

Группу окружили. Стрел не осталось. Кораг сидел над раненым, когда солдаты «Ордена» аккуратными шажками сжимали их отряд в кучку.

– Стоять всем! – разразился молодой голос за спиной. Кораг обернулся. – Ещё шаг и я выпущу крикуна!

Солдаты «Ордена» застыли и вопросительно переглянулись. Кораг сухо сглотнул. Он ещё помнил, что крикун не разбирает, где союзник, а где враг, только выжимает биоэнергию из тела, но «Орден» об этом не мог знать наверняка.

– Если эта тварь так хороша, – тявкнул воевода «Ордена», оттолкнул своих и вышел, – то почему бы тебе не стрельнуть прямо сейчас?

На секунду зависла пауза. Гром рычал в небе. В ответ поле сотрясалось. Хладагентный туман полностью рассеялся. Снег на земле растаял, мелкие лужи растрескивались и выпускали капли воды. По голому небу разгуливали вспышки молний.

– У нас не так много залпов, чтобы расходовать их бездумно, – ответил Кораг твердо и решительно. – Зато один заряд крикуна будет стоить вам дивизии.

– Вот как? Кто ты, смельчак? – настоял воевода. В его голосе таилось озорство.

– Я – Кораг, – немногословно посетовал он. Командующий «Ордена» озадачено прокряхтел. Снова раздалась секундная пауза.

– Его взять живым, – приказал и скрылся за солдатами. Мечники "Ордена" продолжили подступаться ближе.

– Ей, беломордый, представься в ответ, – выкрикнул раненный. – Этикету не учили? – добавил, чуть приподнялся, но тут же взвыл и повалился.

Шаги врага будто сжимали пространство. Имперские мечники отступали по миллиметру, притаптывая подтаяную почву. Вдруг один оккупант сделал рывок и поднял рукоять. Имперец подставил плечо и пихнул его. Враг тут же попятился и свалился. Рядом с ним пролетели белые нити. Орденские мечники упали наземь следом, а из дыры в серебристом доспехе пошли бардовая кровь и ртуть.

Всё тут же завертелось. «Орден» бросился врассыпную, к окопам и трубам, назад к товарищам. Задние ряды подняли щиты, от которых разило сильным электромагнитным полем. Два щитовика укрыли командира, отбили стрелы невидимым слоем и аккуратно отходили от центра стрельбища.

– Трое пусть останется, а остальные: за мной! – крикнул Кораг, поднялся с рукоятью в руках и метнулся. – Подкрепление, прием, отвлеките солдат заградительным огнем.

– Приняли, – ответили из эфира, когда воевода "Ордена" скрылся.

Кораг проскочил сквозь разрушенный строй врага. Следом пронесся шквал ртутных стрел, который застучал по полю. Холодный ветер свирепел по залежам и бугрил лужицы волнами. Он завернул за угол, протопав ногами по слякоти. Впереди растянулся небольшой каньон из проваленной вглубь земли, трещин из рваного разлома и впалых ям. У косых и сломленных земляных стен его встретил отряд мечников и вражеский командир.

– Сдавайтесь, – победоносно крикнул Кораг и призвал из рукояти магнитное лезвие. – Вам не пройти!

– Вижу, не зря идет слава полководца, который безропотно лезет в бой, – посетовал белый король и включил меч.

Охрана скрыла его. Два мелких серебристых шара прыгнуло во влажную почву. Они зашипели и распустили вокруг холодные клубни пара. Тогда Кораг сразу ощутил, что ванадий начинает коченеть. На дуге шлема пробежала искра. Программа с током разошлась по экзоскелету. Ванадий впитал порцию команд.

Диск солнца уверенней выглянул, но Кораг сосредоточился на белых пушистых хлопьях. Он нырнул в завесу, увидел затемненный силуэт, пригнулся. Пуховые пары рассеялись лезвием. Кораг усмехнулся в фильтр и ударил мечом. Хладагент рассекся и плюнул кровавыми каплями. Сзади раздался топот. Кораг вздрогнул. Но сердце отлегло, когда на земле протрезвонила рукоять, а враг предсмертно визгнул. Тень упала, раскрыв имперца за спиной.

Парная стружка начала таять и распускаться. Силуэты вдали темниться. Кораг рванул к ним, свалился на колено, вспорол брюхо стражу и оказался под ногами командующего. Хладагентные пары стухли.

Орденец взмахнул косым ударом. Кораг улыбнулся и упал на спину. Магнитное лезвие вспорхнуло над головой, взрыхлило землю. Кораг пнул ногой вражескую рукоять. Командующий сгорбился, но удержал магнитный меч. В эту минуту Кораг прокатился по земле, с рывком встал и, на одном вздохе, понесся в бой.

Враг отвел лезвие за спину. Кораг прошипел, когда осознал следующий удар. Воевода взмахнул рукой. Кораг проскочил под магнитной дугой, толкнул плечом. Враг пошатнулся, когда Кораг издал облегченный вздох.

Тут орденец метнулся в сторону и в развороте рассек лезвием. Кораг расправил спину и приподнял подбородок. Магнитное лезвие пропарило у шеи, оцарапало краску, разрушив тонкую ванадиевую корку. В сердце Корага ёркнуло. Он буквально почувствовал, как электромагнитная дуга прогрызает решетку, выталкивая атомы из крепкого строя. Кораг взбудоражился, будто этот удар разбил стену цинизма. Фильтр шикнул в восхищенной усмешке.

– Ты не дурен, – прокартавил он гордо, твердо, возбужденно. В своём враге рыцарь увидел новую личность. – Я предвкушаю равную битву. Имя, скажи мне своё имя!

По эфиру с завода гаркнул голос, но Кораг его не расслышал. Тогда вражеский командир прокряхтел в недоумении, а затем фыркнул с негодованием:

– Томись в изморози, дичь!

А затем напал быстрой атакой.

Магнитные лезвия прошмыгнули сквозь друг друга и разорвали поток хладагента. Кораг навалился на врага, пихнул, ударил рукоятью по шлему, затем снова пихнул. Ванадий на теле уже тяжелел. Фильтр шипел.

Магнитное лезвие начало заволакивать пар и через минуту восстановило форму. Кораг махнул мечом в развороте. Враг нырнул под лезвие, лишился кончика рога и тяжело привстал. Вздохнув, Кораг приготовился к удару сверху. Увидел, как противник отвел рукоять за спину, вновь пихнул его ногой и пустил магнитное лезвие вниз. Командующий рухнул на спину. Лезвие успело процарапать серебристую краску и оставить на торсе царапину. Кораг удовлетворенно ухмыльнулся и глубокими вздохами осушил горло. Рыцарь позволил белому королю подняться, пока молил о нескончаемой битве. Хотя в душе понимал, что его юркий враг скоро вымотается.

Орденец рассек воздух ударом снизу. Кораг отскочил, но поймал царапину на брюхе, затем снова навалился на противника, отпихнул ногой, провел два быстрых удара и в развороте, неожиданно для себя, обезглавил его. Лезвие пронзило тело в лёгкую, мгновенно и воздушно, что даже разум пропищал от удивления. Кораг думал, что противник силён и бой будет славным, а оказалось, что битва была минутным мгновеньем, лишь легкой пританцовкой, которая разогрело тело до предвкушения, но оборвалось глупой неумелой ошибкой партнёра.

Подбежал имперский мечник. Один. Кораг молча склонился над телом врага, будто чего-то желая. Он поник, наблюдая, как красная струя течет по земле. Кораг утонул в потёмках разума, будто захлебнулся кровью, и теперь пытается всплыть. Ничего не происходило. Он сам не понимал, чего ждет.

– Господин, – прервал тишину солдат.

Рассудок всплыл. Кораг отвлекся на солдата, смутился собственной беспечности, поперхнулся во вздохе и прокашлял. Он отключил на рукояти лезвие. Магнитный поток рассеялся и уронил струйки белого пара. Кораг вообразил решимость в гордой осанке.

– Пора возвращаться, – скомандовал, когда сухо сглотнул.

Они обогнули каньон и поднялись обратно в поле. Дул холодный ветер и слегка завывал в динамиках шлема. Вокруг лежали тела, испещренные ртутными стрелами. Где-то вдали шел гул. Кораг обернулся.

По горизонту пробежала сеть молний. Издали поднималось красное солнце, а к залежам по оврагу спускалось танковое дуло из двух башен, и чирикала сотня парящих турелей, как стая чаек над рыбацкой лодкой. Кораг выпучил глаза на экран. Из оврага выглянуло ещё пара турелей и машин. По телу прошелся холодок.

Несясь к заводу, как остервенелый, Кораг не сводил взгляда с гигантской многоэтажной фабрики, где каждый этаж держал толстые трубы за мощные клапаны. Они торчали в водородных венах, как огромная игла гигантского шприца. Впереди Кораг заметил махающего и двоих имперцев, которые несли раненного. Тут над ними с завода пронеслась искра. Она промелькнула в небе, метнулась, подобно очередному разряду молнии.

Вдвоем они остановились. Кораг испуганно прошипел и обернулся вслед за солдатом. Над подкреплением "Ордена" сверкнул импульс. Он пустил мощный электромагнитный купол, низверг молнии с неба, повалил все турели, подорвал танки и прошелся по залежам в виде толчка. Кораг пошатнулся и свалился наземь. Поле неистово затряслось и раскрыло два рваных разлома неподалеку. Огненный вихрь пустился со дна в бешеном фонтане. Кораг испугано огляделся. Солдат приподнялся следом.

– Простите за дерзость, но почему мы не выпустили ЭМИ сразу? – спросил он на фоне пламенного воя из разлома.

После всё замерло. Молнии в небе стихли, земля застыла в бездвижье. Кораг стиснул до боли зубы, чуть привстал на одно колено:

– Потому что их невзлюбили небеса, – прошептал, как вдруг следом в небе началось электрическое извержение.

Земля затряслась с новой силой. Алый горизонт померк во тьме. И, когда синие трескучие раскаты начали бешено изрыгаться, небо словно сжалось в себя. Молнии взбивали, вдалбливали бесконечными ударами пространство. Пока, совершенно внезапно, из небес начали падать шаровые сгустки. От танков "Ордена" Кораг услышал вопль. Он словно пробудил рвение из сна.

– Быстрее, – вскрикнул Кораг и рывком поднялся.

Шаровая молния над ними вдруг завертелась, уплотнилась и пустилась к залежам. Кораг бежал, а доспехи неподатливо тянули вниз. Горло сжималось до горького жжения. Ноги шоркали по земле от бессилия, пока удлинялось биенье в груди. Он бежал и чувствовал, как страх продирается в душу, всё глубже, и глубже, чем прежде. Теперь он будто доставал до самого дна, холодил рассудок и разрушал все надежды и планы.

«Она хотела ребенка», – вдруг пришли слова, когда внезапно всплыл в памяти разговор с Наидой. – «Или, быть может», – подумал и подавился сдавливающим тяжелым глотком.

За спиной щегольнул треск. Синяя вспышка догнала, где-то сбоку сверкнула длинной рукой из электрической ленты и будто прыгнула. Кораг почувствовал укол в спину, разрывающую боль по нервам, судорожную встряску. И свалился. Свеченье предстало над ним. Его сверкающие руки, подобно острым копьям, вонзались и колко обнимали. Руки и ноги бешено мандражировала. Ванадий начал выпускать горькую струйку гари и дыма.

Наида села на крыльцо, разглядывая необычно алый восход. Вдали, где находились водородные залежи, она разглядела тьму. И отвела взгляд. Она вжалась в куртку, ощущая необычную морозную дрожь. Из глаз полились солёные капли. Она их стерла, достала тест на беременность из кармана и, обеспокоенная, встревоженная, сжала зубы, простонала. Наида швырнула тестер, он разбился об острые скалы вдребезги, а ошмётки навсегда поглотили шелестящие парные волны. Дарссеанка снова сжалась, тяжело подрагивая, вздохнула и шмыгнула носом.

– Ну как? – пропищала, спрятала лицо ладонями и безудержно заплакала.

Шаровые молнии кружили по залежам. Неделями сеть из аномалий осаждала завод. Тьма кутилась в небе, иногда её вспарывал проблеск света, пока поле полыхало от сгустков и искр. Но завод стоял. Осажденный светляками и поглощённый тьмой со стороны он напоминал покинутый заброшенный дом, из которого издревле исчезло всё электричество.

Аномалии неистово неугомонно кружили. Их чарующее сиянье потрескивало разрядами и порхало у рваных разрывов, в шквале пламени, в небе, у обломков турелей и танков, вокруг обугленных трупов. Как только глаза поднимались с окон завода, казалось, что могучий сгусток чувствует взор и оборачивается к нему. Никто не знал, когда они исчезнут, а иногда казалось, что шаровые сферы будет кружить вокруг вечность. Пока неожиданно, никем негаданно, сгустки растаяли после мощной встряски и дикого гула, и исчезли в рассвете.

5

Околевшая Наида переступила порог. Некогда в душной комнате, вжавшись, она протряслась, затем прошипела от жгучего холода и толкнула скрипучую дверцу. Сквозь щель дунул сильный ветер. По полу пробежали снежинки и, попав в тепло, перевоплотились в парную стружку. Шторки спальницы прозвенели и поколыхались. Наида с болезненным усилием заперла дверцу балкона, устало вздохнула и взглянула в стекло. В пухлых тучах нагнетались грозовые разряды. С неба белые пушинки падали на левитирующие острова. У замка на тротуаре скопился дневной снег, который подтаивал до низкого хладагентного тумана.

Тусклое отраженье в стекле передвинулось.

– Опять сидела на балконе? – услышала она повелительный тон, обернулась. Арагонда подхватил камушек на одной шторке, осмотрел и тут же бросил. Над спальницей прошелся игристый звон. – В такую то погоду?

Наида гордо выпрямилась и застыла в невозмутимом взгляде.

– Мне нравятся вид с замка, – ответила с любезной улыбкой, затем ступила на шаг и болезненно сщурилась.

Когда хрупкая дева болезненно дрогнула, Арагонда недовольно фыркнул в фильтр. Его шлем повернулся к полке трельяжа. Отчего Наиде стало противней вдвойне. Она прохромала к спальнице и с трудом бухнулась на пушистое одеяло.

Повелитель смело прильнул, захотел подсесть, но Наида отмахнулась рукой. Тогда Арагонда послушно отпрянул, в умилении осознавая, что никогда не ощущал себя надоедливой мошкарой, пришитой к цветку. Наида сняла сапок, который будто норовил прилипнуть к коже, подняла штанину и со стоном склонилась у ноги.

Случай оказался подходящим, и Арагонда снова приблизился. Когда он спустился на колено, неожиданность надавила на совесть. Теперь Наида молчала, ведь сил и желанья на капризы не осталось. Повелитель аккуратно взял тонкую голень, начал массировать ванадиевой ладонью, точно робот с пальчиковой насадкой. Молодая нога опухла и отвердела, как будто сковалась нервами от чрезмерного усилия. Наида шипела, болезненно постанывая. Но через секунду она резко замолчала, с виду обмякла и облегченно вздохнула.

– Ты принимала сегодня лекарство? – спросил повелитель.

Наида тут же отдернула ногу и продолжила её массировать сама.

– Ты обязана! – настоял Арагонда, поднялся, подошел к трельяжу.

На небольшом зеркале отразились только его плечи и бордовый орнамент власти. Арагонда выдвинул полку и достал флакончик, а потом неожиданно застыл, снова опустил руку в ящичек и достал ёмкость с успокоительным.

– Отлично, – вдруг прошептал и выплеснул несколько таблеток, и смешал с противосудорожным препаратом. – Прими их.

– Это приказ? – начала упорствовать она с явным раздражением.

– Просьба, – ответил Арагонда сдержанно и поднёс руку, где лежала кучка таблеток. Дева ни на секунду не оробела.

– Меня бесит, что все кому не лень выхаживают меня. Я что какая-то страдалица?

Несмотря ни на что Арагонда продолжил стоять и держать руку на весу как ни в чем небывало.

– Будь ты самим богом, не смей указывать и совать хрень! Иначе прибью этим сапогом, как нечего делать.

– Да, думаю, бог бы испугался сапога. Хорошо, что я не он.

Слова прозвучали с особой любезностью. В типичной надменности Арагонды. Наида прокряхтела, подхватила и бросила в него сапок, а затем демонстративно отвернулась и подняла подбородок. Даже тяжесть и судорожное онемение в ноге растаяли под напором злости.

– Между прочим, с Корогом я всегда независима, – пробубнила Наида, пряча от повелителя взор. Бунтарство трубило в горн. Сейчас больше всего хотелось, чтобы Арагонда ушел вон. – Он никогда не пичкает в меня таблетки и верит, что я способна справиться с болезнью сама!

– Если примешь их, то я сообщу новость о Короге, – перебил упреки Арагонда.

Наида сразу же с удивлением озарила его взглядом и изумленно раскрыла рот.

– Пришли новости? – жалобно спросила. Арагонда спокойно качнул головой. Наида улыбнулась. Его уверенность успокаивала сердце и прогоняла все обиды.

Протянутая рука собрала горсть таблеток. Губа нервно дрогнула. Даже воображать, что на ладони лежит кучка пуговиц, Наида не могла со смирением. Она преодолела нервный трепет, с покорностью проглотила таблетки, поднялась и прохромала в другую комнату. Арагонда услышал всплеск воды, шум глотков и звон стакана. Повелитель облегченно вздохнул. Когда Наида собрала горсть таблеток и заглотила успокоительное, то он уже ощутил какую-то отлегающую от сердца тяжесть. А звон стакана, будто окончательно освободил от смятений и рассеял всю напряженность. Наида вернулась, остановилась у Арагонды и чуть приподняла бровь в ожидании.

– Прости, Кораг мертв, – пронзил он внезапно, ибо не желал, чтобы намеки, лишние фразы и обхаживающий аккуратный на слова тон возбудили лишний раз тревогу и усилили боль.

Наида молчала. Арагонда видел, как постепенно нарастает жар, раскрашивая её щеки, как начинают подёргиваться губы, сворачиваясь в гримасу, как в хрусталике глаза накапливается чистая невинная слеза. Она шмыгнула носом, закрыла глаза ладонью и, казалось, что тут же заплачет. Но вдруг вздохнула, дрожа, убрала руку и быстро поморгала, спрятав слезы.

– Можешь идти, – прошептала она и отвернулась. – Я хочу… одна.

Когда повелитель преспокойно встал, Наида стиснула губы и сщурилась.

"Быстрее, быстрее" – молила дева мысленно, ради стойкости.

Внезапно Арагонда схватил её. Наида начала сопротивляться, дергаться, вошкаться, бить пятками броню, но поняла, что невольно прослезила глаза. Мир исчез в искаженьях и смутной пелене. Дарссеанка остановилась, сжав его мощные руки в ванадии, пропищала сквозь зубы и кривую улыбку, а потом громко заплакала. Арагонда почувствовал, как Наида повисла в его руках, перетащил к спальнице, сдвинул звенящие шторки и уложил на мягкое одеяло. Наида клюнула в подушку и сжалась. Арагонда присел рядом, слушая, как она плачет.

– Это всё ты, – слышал сквозь плач минутой погодя. – Он только вернулся, а ты сразу… Без передышки. А я позволила. Легкомысленная! Думала, что Кораг вернется, как прежде.

– Многие солдаты отправились на те залежи. И погибли. Дело тут вовсе не в передышке. Да и без полководца солдат не оставишь ради прихоти.

– Уйди прочь, – рявкнула она и пнула повелителя по спине.

Ванадий глухо лязгнул. Арагонда пошатнулся, а затем спокойно протер место удара торчащим лоскутком одеяла. Наида сжала ногу и прошипела.

– Думаешь, я об этом не знаю? Ведь знаю же. Поэтому и отпустила. А теперь как быть без него. Без моего счастья. Он мой смысл.

Никаких слов в ответ не исходило. На притихшей минуте Наида осознала свою никчемность. Она примолкла, шмыгнула носом и утерла слезы.

– Прости. Знаю, что нельзя так, – говорила рыдающе. – Просто, тебе нужно было уйти. Я. Я не знаю, что творю. Не понимаю ничего.

Она ещё сильней прижалась к подушке, вновь шмыгнула носом и прошептала в пух:

– Уйди же. Оставь меня.

Слова будто остались в лоскутках ткани и в пухе. Арагонда не послушал и продолжил сидеть рядом. Он шумно вздохнул и снял ванадиевый шлем. Наида оглянулась. Вся красная и в слезах, она посмотрела на совершенно спокойное и безучастное лицо Арагонды. И возненавидела его ещё сильней.

– Именно Кораг источник твоего счастья? – произнес Арагонда как-то отчужденно и оценивающе.

– Да, – ответила Наида и отвернулась. Отвращенье уняло плач. Все желания просто покинули её, а эмоции улеглись во внутренней пустоте и глубоко задремали.

«Просто лежать. Нужно просто лежать. Тогда он встанет и уйдет. Сейчас. Он осядет, протрезвонит своими больными мыслями и уйдет».

– Нет Корога – значит, нет покоя? – опять спросил и задумчиво хмыкнул. – Что это за любовь, где связь уподобилась поощрению?

Затем шепча Арагонда произнес:

– Это оно превратило объект страсти в источник счастья?

В сердце промелькнул недовольный укол. Наида вдруг захотела задушить его подушкой и вновь взглянула на Арагонду. Повелитель смотрел сквозь стекло на падающие снежинки и разряды молний в небе. Когда Арагонду известили о Короге, то фильтр только произнес: "жалко беднягу", слегка опечалено, будто бы он всего лишь заметил на дороге труп сбитого животного и прошел мимо.

Сейчас арагонский взгляд казался таким задумчивым и пустым, что иной раз пробудил тоску по Корагу. Наида безумно хотела увидеть те благородные и полные энтузиазма глаза. Ту искру, что отогревала сердце, как будто в ней всегда томилась некая живительная сущность. А теперь Кораг умер. И исчезла та искра. Остался лишь Арагонда. Холодный, черствый. Его взгляд всегда пуст, словно ничего, кроме мыслей в душе нет. Да и те лишены живости. Только выводы и сухие предположения. Почему-то Корагу нравился такой взгляд. Он уверял, что глаза Арагонды переполнены мудростью и источают непомерные знания Вселенной. Однако Наида никогда не соглашалась с любимым. Ведь иногда видела в этих глазах непомерный садизм. Будто та нахваленная мудрость притягивала страданья, их анализировала и упивалась ими.

– Прости. Я просто удивлен. Ты думаешь, что не получишь счастье, – проговорил Арагонда, всматриваясь в окно, – хотя имеешь в виду мотивацию.

– Что ты несешь? – буквально шипела Наида, но вяло и с болью.

Дева следом трепетно вздохнула и мучительно сглотнула.

– Ты гонишься за теплыми чувствами, чтобы их достичь, чтобы получить внутреннее удовлетворение. Обычная охота дикаря.

Но я не осуждаю. Почему бы и нет? Это действенный механизм. Но путь окажется лишь дорогой, если мысли споткнутся и упадут на первой же кочке, – он поднялся и спальница резво подпрыгнула. – Что и случилось.

Пальцы Наиды вонзились в подушку. Зубы ныли, а глаза взбухали красными венами. Ярость тянула руки из пустоты.

– Наида, скажи, зачем ночами и неделями оплакивать мертвых? Может, стоит напросто поменять цель? Гибкость не всегда признак черствости. Сосредоточься лучше на ребенке. Сомневаюсь, что Кораг обрадуется, когда узнает, как несчастно его дитя без матери.

Арагонда уселся на подоконнике. Наида гневно сщурилась, ощутила, как намокают глаза, и утонула в слезах.

"Больной ублюдок!" – повторяла она в мыслях, пока владыка говорил вкрадчиво. Эти искры стали единственным, что преграждало от неугомонных криков, стонов и безудержного плача.

Вдруг она встрепенулась:

"И ведь совсем забыла о ребенке".

Рука невольно потянулась к животу.

– Кораг мертв, – провопила Наида с новой силой. Слезы опять начали обмокать глаза и щёки. – Какие тут могут быть мысли? Он даже не может ничего сказать против.

– Ты уверена? Думаешь, раз тело не дышит, значит, тайна смерти разгадана? Ты ведь жива. И я жив. Мы живы, пока можем мыслить. Поэтому не стоит пренебрегать помыслами Корага в сердце, иначе похоронишь его заживо.

Слова Арагонды пророкотали в мозгу Наиды.

«Сам не знаю, зачем я смолол такую чушь» – подумал вдруг он. – «Я же не верю в живость мыслей без их обладателя, без носителя якобы души. Мы размышляем и поступаем по программе в глубинах тела. А как придет ответ, если программу забрала смерть? Другое дело говорить о том, куда могла подеваться такая программа".

Тут Арагонда озадачился, но сразу же смел излишние раздумья.

«Что ж, надеюсь, пусть не мысли Корага, но мои, успокоят Наиду и удержат её от необдуманных решений. Ведь если она уйдет из замка, то моя жизнь оскуднеет».

– Ты так хочешь сказать, что Кораг живет внутри меня? – прервала Наида смятенья. – В твоих устах эта мысль звучит как-то извращенно. Но я чувствую любовь. И боль. Я страдаю, потому что чувствую эту любовь к нему. Она не исчезла. Может ли быть это проявлением души? – загорелась она. Спальница согнулась. Наида села на колени. Она так смотрела, будто чего-то ждала. – Его души? Во мне?

– Может быть, – протянул он недоуменно, видя в больших невинных глазах надежду, – да-а.

Неоднозначная реакция напугала Наиду. Подсознательно она возжелала подтвердить, доказать и усилить свои чувства.

– Разве любовь не рождается связью? – метнула Наида вариант, уронив толстые соленые капли, и воодушевленно продолжила. – Есть связь, которая удерживает порядок в галактике. Есть связь, что притягивает частицы друг к другу. И есть связь, которая привязывает души. И чем прочнее связь, тем мощнее итог. Любовь.

Повелитель сухо смаковал слова, а когда увидел, как искра надежды начала таять в её разочарованье, тут же рассек тишину:

– Что ж, если душа – это программа из строительных частиц, то привязанность вполне может быть связью между кирпичиками. Все пропорции, все мысли и чувства, что сотворил в тебе Кораг, сплели частицы мозга в единую конструкцию. Да. Ты хранишь его мысли, а ребенок – частичку фундамента.

Наида вдруг дрогнула.

– Ты же веришь, что существует информация? И видишь, что она многообразна, но повторяется, и что её многообразие создается из повторов, как бы ты не старался. Так вот, если ли вероятность, что информация в нашем мозгу повторится в другом? Ну, хотя бы на половину, как генетическая спираль в ребенке.

– Почему лишь наполовину? – вскрикнула она.

– Понимаю твою щедрость. Но такова природа.

– Нет! – встряла она со слезами. – Пусть дети – это мы сами, но они остаются после нас и поэтому будут лучше нас!

– Так не всегда, – констатировал он тихо.

Казалась, что скоро слезы застынут на лице, как новые родимые пятна. Наида снова приластилась к подушке. Арагонда поник, видя лишь платиновые короткие волосы и рог. И не понимал, что лишнее прозвучало из его уст. Хотя, может, Наида опять поняла слова превратно?

Мысли его неугомонно теребили, пока в спальнице стонала подушка. Только недавно Арагонда в куполе размышлял над планетой-матерью, а теперь успокаивает будущую мать из-за смерти возлюбленного. Он бы рассмеялся над иронией, если бы рядом не плакала Наида.

Причем смерть Корага никак не хватала за душу. Хотя раньше Арагонда надеялся, что рыцарь оставит больший отпечаток. Прошли годы, но он также уверен:

"Наша планета – это наша душа. Поэтому жизни насекомых не так важны. Ценно лишь их… хранилище".

Вдруг мысль повторно проплыла в мозгу.

"Хранилище".

Тут в комнату влетел Вансиан. Дверь бешено распахнулась и ударилась о стену. С тяжелой отдышкой старик посмотрел на Арагонду, а потом увидел плачущую Наиду. Охранник вошел за ним. Арагонда мотнул головой и тот оставил их, закрыв дверь.

– Дочка, милая, – подошел старик к Наиде, цокнул шторой, с обхаживанием склонился, погладил по голове, а потом начал приподнимать. – Вставай, милая. Мы уходим.

– Не стоит её трогать сейчас, – настоял Арагонда приказным тоном.

– Заткнись, – рявкнул Вансиан. Арагонда нахмурился, гневно посмотрел на старика, но промолчал. – Она здесь не останется рядом с тобой. Даже не мечтай.

Повелитель приподнял бровь, так как не узнавал того старика, что воспитывал Корага и прилежно кланялся при встречах.

– Вы позабыли о вежливости, Вансиан? Хотя день скорбный. Что ж я прощу эту оплошность. Но учтите, что больше оскорблений я не потерплю!

Вансиан клацнул и проскрежетал зубами так, что нижняя десна взныла. Губы растянулись в злобной улыбке.

– Ой, извините мой повелитель, – процедил с укоризной он. – Но я сегодня же забираю свою дочь из замка. И ваш приказ оставить меня в черте замка более не повлияет ни на что! Не теперь. Когда погиб Кораг.

Наида вдруг приподнялась и вытерла рукой левый отлёжанный глаз.

– Что за приказ? – удивилась она.

– Распоряжение мудрейшего повелителя, в котором я не могу покидать город. Что тут уж, я от замка неделю не мог отъехать.

– Это была просьба Корага, которую я исполнил. Теперь приказ отменен, ты можешь быть свободен.

Вансеан чертыхнулся, дернулся и, гневаясь, рванул к Арагонде. Повелитель резко встал. Они сравнились взглядом и взбучили рога. Наида с тревогой слезла с матраса, чокнув шторами, подбежала к отцу, взяла его за руку и начала оттягивать от Арагонды.

– Прошу, пап, не нужно. Давай уйдем. Я согласна. Сейчас соберусь.

– Не глупи, Наида, – надавил Арагонда. – Подумай о ребенке.

– Ребёнке? – повторил Вансиан и обернулся к дочери. – От Корога?

В этот момент Наида будто впала в транс, схватилась за живот, пораженная и потерянная, она ощутила тревогу. Вансиан вздохнул с сожалением. Наида опечалилась. Раньше, она догадывалась, что этот ребенок не узнает своего отца, а теперь, после всего произошедшего, утонет в незнании, повязнет.

– Кто теперь защитит Наиду, когда Корага нет? Ты, старик? Как тогда? – с усмешкой процедил Арагонда.

Вансиан схватил повелителя и швырнул к стене. Арагонда ударился кончиком рога, но смял плечи и дернул головой.

– Кто защитит от насильников, если Наида родит девочку, – добавил он. Вансиан прокусил губу, бросил косой взгляд на дочь. Наида отстранено тряслась, оглушенная глубоким трансом. Тогда Вансиан понял, что она снова окунулась в детство и те темные дни. – Будешь защищать двух плодоносных самок от толпы? – нагло прокричал Арагонда.

Вансиан дернул руками и снова ударил повелителя о стенку. В комнату заглянул охранник, позвал напарника. Вдвоем они скрутили старика.

– Знал бы Кораг за кого воюет, – начал Вансиан.

– То что? – продолжил Арагонда. – Я гарантирую безопасность его отпрыску и Наиде. Труп Корога похоронят со всеми почестями, как героя, в моём саду.

– Где? – вдруг пришла в себя Наида и вспомнила цветущий пар под куполом. – Туда же никому нельзя ходить? Лишь единицам.

– Сегодня я разрешу прийти туда всем. А потом я позволю тебе ходить туда, к его надгробию.

– И земля не хуже, – встрял старик.

– Так он и будет в земле, – парировал повелитель.

Вдруг всплыла догадка, что тело Корага больше не принадлежит выбору. Старик тсыкнул с яростью.

«Я лишь, надеюсь, для меня сделают то, что сделал бы я для других», – вспомнил Вансиан слова Корага. Затем на ум пришли складские надгробия из чисел. И тот холод, что испускало каждое число.

– Его рукоять, – встрял Вансиан, начал сопротивляться. Арагонда жестом приказал охране, и старика отпустили. – Я требую, чтобы его рукоять похоронили вместе с ними!

Арагонда задумчиво поднял подбородок.

– Хорошо. Я распоряжусь, чтобы вам вернули рукоять. Вы же будете присутствовать на похоронах?

– Не сомневайтесь, – гордо ответил Вансиан.

– Тогда решено. А затем, после похорон, я требую, чтобы вы покинули замок, Вансиан.

– Что? – вздохнула Наида. – Как так?

Без брюзгливости Арагонда поднял и надел шлем. Он вальяжно прошел мимо Вансиана. Охрана пошла вслед за повелителем. Вдруг Арагонда откинул шлем в сторону. В очках отразился сам Вансиан.

– Будь моя воля, ваш труп украшал ворота замка. Боюсь, только Наида не выдержит две смерти сразу. Поэтому убирайтесь, пока дозволено! В доме я потерплю лишь вражеский труп.

Повелитель покинул комнату. Сердце Вансиана и Наиды разом отлегло. Обычно Арагонда не уступает. Вансиан хорошо это знал, но все равно люто ненавидел.

Глава 3 Мысль тянет, потянет, да дотянутся никак

1

Работать, чтобы наслаждение растопило часы. Наседает жалкий трепет, раз работа укутывает теплым одеялом. Но Варфоломей не слушает порицателя. Он наслаждается своей функцией, лишь бы забыться в чертежах и схемах, чтобы не переживать, а существовать в расчетах и рассуждениях. Там он тонет и забывает себя. Остаются лишь вычисления мозга. В такие моменты чувствуешь, что не отличим от безликой машины. Нужен звон будильника, чтобы проснуться, чтобы поворот стрелки вернул из алгоритма чисел и моделирования в мир бесконечных чувств и переживаний.

И когда Варфоломей возвращается в мир, его встречают воспоминания. Как только молодой советник впервые глянул на пустую просторную комнату, то ужаснулся. Он будто представил будущее и увидел всю ту ответственность и напряжение, что взвалит на него судьба, узрел, как проблемы и заботы будут вести к волнениям и бесконечной спешке, преследуя замысел повелителя.

Теперь прошли годы. Варфоломей приластился к броне и дорастил белёсый рог до макушки. На щеке впала ямочка, будто оплеуха, бурые волосы слегка потускнели, а родимые пятна стали напоминать налет. Зато глаза не изменили алому рассвету, как ответственность бескрайнему трепету.

Теперь посреди кабинета стоит массивный стол. По заказу, он подстать показывает дарссианскую мощь. Куст прирос к увесистой ножке, а проводка тянет по ней корни. Стебель высится. Листья ровняются полкам. На верхний глобус вращает магнитная подставка, которую полка питает прикосновением.

Трансляция пустила свет на столешницу. Проектор в фигурной ножке чуть поморгал. На солнечном диске замельтешили данные, и Варфоломей сморщился от ряби, сник взглядом и увял.

– Повелитель, – проговаривает он по привычке, но не впал в поклон со стула из-за банальной лени и уныния.

Лик повелителя возник над голографическими надписями.

– И что же ты хочешь предложить? – спросил Арагонда так надменно, что советник удивился тому, как динамики смогли четко передать высокомерную интонацию.

– Корректировки! – вдруг воспрянул советник и с той уверенностью, которую настрогал за небольшие годы в замке. Он не забывал, с кем говорит, но привык к идолу, как к старому наставнику. – Вы всё верите, что корабль сможет бороздить космос. И пусть. Но забываете! Сначала ему нужно попасть в космос. По чертежам корабль не мал. Потребуется тонны хладагента, чтобы взлететь и преодолеть атмосферу планеты.

Проекция одевает плёнку, когда тень от проплывающей глыбы уходит за окно, пропуская дневной свет.

– Потому предлагаю запустить начальный каркас в виде спутника с роботами, – голословил Варфоломей так же непринужденно, как упрекают детей за неправильные записи в примере. – Челнок будет доставлять припасы и роботов в космос. Они построят корабль. Если держать первую скорость магнитной тяги, то строительный спутник не упадет на планету.

Голографический стол зарисовал линиями. Варфоломей писал расчеты на листах Арагонды. Лишь потом, когда советник осознал, как испохабил записи владыки своим невежеством, то сухо сглотнул. Как только рука застыла в смятении, повелитель заинтересованно хмыкнул. Все записи стол незамедлительно передавал в тронный зал.

– Резонно, – протянул Арагонда и задумчиво потёр подбородок.

Тогда Варфоломей отвлеченно замямлил.

– Проблема… там только… в «Ордене». Их лазерный луч, он, постоянно подбивает наши спутники, – внезапно мысль подхватила волну, а голос без смущений добавил. – Вот если бы заключили мирное соглашение.

– Ни в коем случае, – перебил повелитель. – Есть другая идея. Точнее, планета.

Варфоломей оголтело разинул рот.

– Это не так просто, повелитель. Чтобы вылететь из гравитационного поля нашей планеты, нужно, как минимум, набрать вторую скорость магнитной тяги. Да и само путешествие продлиться несколько лет. Идея крайне невыгодная!

В конце упрека Варфоломей оценил собственные слова и агакнул, а Арагонда изрек:

– Мы установим в спутнике прототип малого гравитационного двигателя. С его помощью спутник достигнет другой планеты за час или два. Заодно испытаем. Если всё пройдет гладко, и мы получим ответ от спутника, то оснастим двигателем два челнока. За несколько лет построим весь корабль.

Варфоломей тсыкнул.

– Вы так легко обо всём говорите. Забываете, из-за кривизны пространства мы постоянно пляшем вокруг гравитационного потенциала, – уже бастовал он. – Думаете, притяжение другой планеты преодолеть легче нашей?

– Всё можно рассчитать. И преодолеть расстояния не трудно, если его обойти. Не думал, что будет, если обмануть систему, посылая ложные данные? Представь. Корабль плывет по бушующему морю. Он преодолевает волны с размером цунами.

– В космосе цунами – ещё мягко сказано. Даже сравнить солнечную систему с глубоководной впадиной всемирного океана я побоюсь.

– Ой, Варфоломей, я же прошу представить, а не вычислить. Ну же. Представь множество горбов, которые тянуться друг за другом. Подумай о волнах, их высоте. Чтобы короблю преодолеть высокую волну, нужно много энергии.

– Или гравитационный потенциал, – уточнил советник.

– Да, да, – подтвердил Арагонда снисходительно. – А потом, когда корабль преодолеет одну волну, следом идет вторая. Поэтому мы по космосу дольше двигаемся, поэтому его материя кривовата, и ты будто плаваешь по волнам, либо по растянутым горбам от солнца к планете, к другой планете, к её спутнику.

– Я об этом и говорил!

– Слышал. И рыба не сомневается, что двигаться по волнам сложнее, чем по ровному морю, – опять глумился Арагонда, на что Варфоломей сутюжил рот.

– Кто бы отрицал, – буркнул он в ответ.

– Тогда представь. Наш корабль не будет преодолевать ямы, волны, а пойдет по прямой траектории. Может по наклонной вверх. Он не будет нырять в яму, а потом подниматься, чтобы снова нырнуть, а поставит длинную балку на холмах ям, чтобы пройти по ней.

– Бред какой-то. Откуда взять балку для гравитации?

– А ты отразишь волну. Двигатель создаст гравитационное зеркало и закроет ямы отраженными холмами. Звучит некрасиво, но иначе я не объясню, как выглядит зеркальный код, который двигатель передаст по гравитонам. Благодаря ему пространство относительно сгладиться.

– Зеркальный код, – повторил Варфоломей с усмешкой. – А как бы вы сказали красиво?

– Программный код гашения.

Варфоломей скептично промычал.

– А как поведут себя планеты? Вы же изменяете пространство.

– Сомневаюсь, что мы выпрямим пространство с планету, чтобы она могла изменить свою траекторию. Наши манипуляции скорее станут похожи на ручеёк в огромном море между планетами. Мы создадим своеобразный канал. Можешь представить временную трубу. Нет. Лучше подводный мост через море и между городами.

Варфоломей склонился задумчиво и пробубнил:

– Значит, двигатель будет создавать временный прямой мост вокруг себя. Нет, гравитационный туннель.

– Но это лишь первый этап. Он сгладит расстояние, но не уменьшит его.

– О-о, а что есть и второй этап? – спросил советник как можно мягче, чтобы не оскорбить повелителя.

– Да. В нём брусок с массой опустит пространство. Якорь создаст под собой точку искривления.

– Мы сгладили пространство, чтобы создать яму? – уточнил Варфоломей.

– Именно, – самодовольно ответил повелитель.

– Не могу уловить суть. Зачем создавать в туннеле яму?

Повелитель тяжело вздохнул.

– Я имею в виду ситуацию, когда корабль левитирует по ткани, пускает воображаемый костыль и опирается на него, – начал он метафорично, на что Варфоломей сморщил лоб. – Именно двигатель создает костыль, только он растягивает пространство с помощью сверхсветового импульса и толкает корабль по границе. После инвалид снова передвигает костыль вперед. Сверхсветовой импульс будет начальным этапом искривления, точкой отчета. Он добавляет биты программ, чтобы потом дальше искривлять код программы.

– Зачем тогда убирать волну? Ну, то есть её холм. Почему бы сразу не бросить брусок, или там якорь, на вершину?

– Ты когда-нибудь пробовал закинуть поплавок на высоченную гору? Согласись, звучит глупо.

Вопрос сам по себе отпал. Советник закрыл глаза и с утомленной гримасой покачал головой.

– Ладно, про сверхсветовой импульс помолчу, но не пойму, как может двигатель создать искусственную яму гравитации после того, как откуда-то получит данные о пространстве на определённой площади, – жалобно произнес и страдальчески хмыкнул в конце он.

– Я же сказал, яму создает двигатель своеобразным якорем – программным и физическим грузиком двигателя.

– И физическим? – тихо спросил Варфоломей, будто погрузившись в себя. – Я думал, что это очередная метафора. В итоге пространство тянется вниз из-за невообразимой массы объекта? А сам корабль левитирует у границы ямы, как бы по вершине водоворота? Но позвольте заметить! Есть же риск создать дыру в пространстве!

– Вообще-то я хотел оснастить двигатель датчиками и сканером, чтобы он знал параметры гравитационного поля. Если двигатель будет правильно рассчитывать и программировать гравитационные силы, то никакую дыру вы не создадите.

– Ох, – проскулил советник. – Корабль, который измеряет гравитацию планет и звезд, а потом изменяет её. Это как 2 в 4 степени, но в триллионных масштабах, – он потер затылок.

– К тому же, суть принципа в том, что ткань должна возвратиться в исходное состояние, когда корабль пройдет путь. Двигатель будет искривлять пространство, пока не коснётся края «зоны искривления» от другой планеты. Его можно определить по столкновению кодов выравнивания.

– Столкновению чего?

– Ты обо всё догадаешься сам, когда создашь правильную симуляцию.

– Зачем вы всё утаиваете? Чтобы знать гравитационные поля, мы должен создать продвинутый искусственный интеллект у двигателя! Раз у вас есть идеи, то помогли хотя бы его настроить.

– А когда появиться яма, можно перейти к третьему этапу, – проигнорировал его просьбу Арагонда.

– Ещё и третий? – вырвалось у Варфоломея.

– Да. Теперь расстояния должны сократиться. В искусственной яме появятся две противоположные вершины – мы и наш дальнейший путь. Эти вершины над точкой искривления складываются. Как бы примагничиваются. Всё потому что два гравитационных кода притягиваются друг другу. Помнишь полюса? Считай, мы у корабля создаем противоположный полюс.

– Несуразно! Космос – это не магнит! Или это метафора? – спросил Варфоломей задумчиво. Он почесал у рога, когда подумал, что вновь не смог уловить игру слов.

– Вижу, ты совсем не заинтересован, – посетовал Арагонда и просопел.

Варфоломей уловил в голосе разочарование, а тихое сопенье протянулось, словно гулкое эхо.

– С чего вы так решили? – спросил советник угрюмо. – Да, я возникаю. Ворчу. Да, я скептичен. Но стараюсь вас понять и помочь. Я не отвернусь от работы и прототипа. Я помню, как чудил со своим двигателем.

Помню первую наработку спутника, как вчера. Топливо – жидкий хладагент с тяжелыми атомами. Вот только действует не совсем на сгорание массы в топливе, а благодаря его мгновенной конденсации. Хладагент поглощает тепло сверхпроводника и программ фотонов, испаряясь. Газ может снова попасть в конденсатор и стать жидкостью.

Двигатель я сделал полемагнитный, а спутник из сверхпроводника, чтобы он парил в ямочке над электромагнитным двигателем. Ведь сверхпроводники всегда стараются вытеснять из себя поле и так создают собственное, левитирует.

«Сверхпроводник имеет собственное поле масс, потому не впускает в себя магнитное поле. И код этого поля привередлив к посредникам. Когда же Варфоломей поймет про обмен слабыми частицами?» – думал Арагонда, но как всегда ничего не объяснил. Он до сих пор ждал, когда Варфоломей догадается до сути идеи сам.

– Первая моя наработка напоминала песочные часы. Между двигателем и сверхпроводником есть будто пружина. Эта пружина – электромагнитное поле. Двигатель создает кругооборот не только хладагента, но и энергии.

Пока хладагент делает кругооборот, его масса меняется и создаёт энергию в двигателе. Например, часть энергии, направленной на ускорение тела, расходуется на увеличение массы тела, и парообразный газ переходит на другой край двигателя сквозь сверхпроводник, а там процесс изменяется. Все благодаря программе перемещения и преобразования массы, энергии. Всё благодаря высокочастотным фотонам. Недавно мне снилось то, как допоздна сижу и маюсь: " как вы всё-таки создаете бесконечный импульс?"

Все решили, что спутник и двигатель создают магнитную тягу. Пружина как бы толкает сверхпроводник. Толчок ели ощутим, но он постоянен, как неконтролируемое деление в ядерной реакции. Так двигатель создает иллюзия перемещения. Импульс, как пружина. Когда спутник переместился, двигатель притянулся. Потом вновь толчок. И пока пружина на стороже, спутник перемещается по космосу.

Идея – бред. Но, благодаря вам, она – реальный бред! Вы помогли мне. Никто тогда не думал, что массу топлива можно запрограммировать. Хотя, сейчас все думают, что принцип программы прост – тепло и холод, что вы используете лазерное нагревание и охлаждение в конденсате. Но тепло излучают особые фотоны, которые мы буквально выращиваем в лаборатории. Они как раз прыгают из атома к атому, распределяют электроны, иногда высокоэнергичные фотоны создают электрон вблизи ядра атома. И всё это вытворяет бесконечный толчок.

– И никто раньше не задумывался об обратной конденсации в космическом двигателе. Они только говорили про расходование массы при сгорании топлива. Этот корабль ты разработал лично. Потому я тебя заметил на первой встрече, на конференции, когда на стенде красовался прототип. Потому новый корабль будет состоять из 2 двигателей. Твой будет двигать, мой – сокращать расстояние.

Как вдруг Варфоломей понял, что до сих пор краснеет от лишь намека о вековой давности.

– Не напоминайте. Там, на конференции, я так глупо выглядел, так отвратно выступил, так неуверенно голословил, млел.

– Не стоит смущаться молодости. Тогда ты создал прототип своего двигателя, прообраз передовых спутников, а теперь я хочу, чтобы ты поработал над моим настолько же воодушевлённо и тщательно. Я уже не могу дождаться момента, когда за окно глаза увидят нашу планету и необъятные глубины космоса. Мой сладкий момент…

2

С утра природа пролила графин молока. Пушистая губка собрали влагу со стола, когда хмурые тучи заволокли тусклое небо. Молоко это, словно выжитый сок алоэ, тянучи стекает каплей за каплей из облаков, стиснутых пальцами гравитации. Теперь тихо шуршащие деревья, увядающие цветы, синюшная трава и даже в море парные волны ловят голодным ртом жжёные горошины.

Туман витает всюду. Знобит леденящая стружка. По Варфоломею с час синхронно стучат нечистые капли, отчего сырость уже оседает в фильтре. Удар и их кратер разбрызгивает ванадий, траву, плоды на ветках, а стружка витает в бешеном холоде, как облако ядерного гриба. Парящие глыбы едва видны, а их белые усы и вовсе укрыты туманом. Даже замок сокрыт в молочной пенке, сквозь которую видит только карта.

Из белой кутерьмы по магнитным шпалам приполз червь. Пар подпрыгнул, когда ареол лимузина будто вспорол слой тумана и пролевитировал над землей всего в полуметре. Сверхпроводниковый капот застыл под легким инеем. Стёкла машины запотели так сильно, что казалось, их затонировали двойным белым слоем. Капли дождя также стучали по стеклу, издыхая стружку. Отчего лимузин испускал тонну пара, словно на капоте припрятали лишнее вентиляционные решетки.

Первый, кто покинул машину, расправил плечи томительно и тяжко. Советник протопал. Сквозь пар Варфоломей разглядел рыцаря на две головы выше, в черной ванадиевой броне и с желтой молнией вдоль груди. Следом вылезли ноги в свежепринтовоной защите. Советник почтено склонился, когда узрел багровую печать на плечах, которая ничем не отличается от орнамента власти повелителя.

Иней и тонкий лед под ногами скрипнули. Наследник задержал дыхание и широко раскрыл глаза. Следом проскрипела некая ностальгия, потому как он несколько месяцев не видел родной замок, пусть даже сейчас стены и точёная пика укрыты белыми хлопьями. Иридий услышал стук капель по ванадию. Он напомнил стук на дождливых землях "Ордена", будто природа и там поёт те же песни. Отчего наследник с досадой вздохнул.

– С возвращением, молодой господин, – благоухал главный советник.

– Приветствую, Варф. И отбрось бесполезные почести, – вырвалось у Иридия. – Ты же знаешь, я не страдаю манией преклонения, как отец, – с усмешкой в голосе добавил.

Пальцы на ногах задубели, пока скользили по ванадиевому сапогу, хоть Иридий включить подогрев, потому как не так давно ступал по лужам и холодные жирные капли плеснулись сквозь стыки. Всё же Варфоломей пропустил наследника империи с почтенно опущенной головой, на что бугай с желтой молнией фыркнул с забавой.

– Доспехи застлал иней, что я смешался с туманом? – нескромно заголословил телохранитель. – Хоть привет скажи, Варфик!

– Не по статусу, – намекнул советник ядовито, – Тирерий.

– Что ж так? А я уж то понадеялся что это наше панибратство не по погодке, – гаркнул телохранитель, на что Варфоломей тсыкнул и обратился к наследнику.

Замок их принял. Охрана у входа склонилась. Пока Варфоломей вел Иридия, сетуя последние новости и события, Тирей молчком плелся в сторонке.

– Хм, хочу спросить, – с наигранной любезностью начал вдруг наследник, – а как наш высокородный всея империя поживает? – тут Иридий начал звенеть усмехаясь. – Все посапывает, когда смотрит на неутешительный протокол испытаний?

– Увы, – с сожалением вздыхает Варфоломей, плетясь за Иридием, подобно опозоренной тени: немощно, без энтузиазма. – Мы никак не способны разглядеть меньшие створки материи. Ещё более мизерная частица, их смеси – ничего этого боюсь нам не увидеть. Да, повелитель сопит в возмущении. Однако, что я могу сделать? Мысли Владыки – только предположения. И одним капризом их не подтвердить.

– Значит, ты скептичен. Эх, Арагонда, никого никогда не слушает и сносит нервы, – успокаивал друга Иридий, припоминая, как требователен, упрям и жесток повелитель. – Я уверен, что меньших размеров уже не достичь.

– Вот и я о том же, – взбудоражился вдруг советник. – Гравитон бы стал диковинкой, а тут повелитель сразил: «Еще меньше!» Как? Куда? Разве это целесообразно, когда идет война? Простите, но во время вашего отъезда я пытался вразумить повелителя. Мир или победа – вот два главных приоритета. Но повелителя, будто совершенно ничего не заботит, кроме полетов в космос и ткани Вселенной. Это правильно, но не к месту, не по ситуации.

Когда Варфоломей произнес "война", легкая дрожь окатила Иридия. Наследник не смог утолить рвение биться и ринулся в поле, как только выпал шанс. И выжил. Но не только благодаря подготовке и жажде жить. Его оберегали храбрые войны империи. Те обычные солдаты, чьи капли крови засохла на первых доспехах. И теперь, когда заходит речь о мире с "Орденом" или войне, то яро припоминаются кровавые лужи, которые растекаются по черной земле из оторванных конечностей и раскроенных трупов.

– Я не пособник войны, – потвердел наследник, чей голос тут же заставлял Варфоломея уважительно сникнуть. – Потому что наша империя – это, прежде всего, её жители. Да, мы должны закончить войну. Хватит терять солдат. Нужно подумать о мире и благополучие, а наука и космос будут. Их преподнесут нам жители. Благодарные, сытые и здоровые. Но Арагонда, – Иридий вдруг промолчал, следом тсыкнул с возмущением. – Он всё твердит, что жизни не главнее, если есть хранилище. Ну что за бред? Иногда мне кажется, что все эти мысли – последствия старческого маразма.

Варфоломей прогудел, сдерживая смех. И тут же кашлянул в смущении.

– Простите за невежество, – виновато добавил советник. Иридий благосклонно опустил голову. – А вы уверены, что он настолько стар?

– Абсолютно, – без раздумий и смятений ответил арагонский сын.

И тут же примолк, когда увидел двери в тронный зал. Коробившее сожаленье вновь пробудило тревогу, после чего вонзило спицу в моток сосудистых нитей. Сердце протяжно кольнуло и так заблагоухало, что аж Иридий кашлянул. Охрана у входа подарила поклон наследнику, тот невольно помялся, но не допустил сухой неблагодарности. После Иридий самолично толкнул массивные двери.

Механические корни будто возбужденно прыгали под троном. Окна стали большими и пустыми без весящих к полу штор. Развалившись в кресле, Арагонда цокал клавишами на подлокотнике, и сияющая в центре зала голограмма переключала изображение. Иридий узнал конструкцию космического корабля, которую он при случае подсмотрел.

– Можешь идти, Варфоломей. Мы потом побеседуем, – тут же приказал Арагонда, на что советник только отдал поклон и ушел.

Силуэт сына смешался с голограммой, когда Иридий прильнул к изображению. Повелитель прекратил давить на кнопки, а голограмма перестала мигать и листать картинки.

– Надоело общество белых королей? – сразу же смолол Арагонда.

– Здравствуй, здравствуй, сия повелитель. Я бы не задерживался, если бы знал, что ты так соскучишься.

– Зачем тогда тратишь время на меня? Можешь возвращаться, – изрек Арагонда и махнул рукой. – Скажи заодно «Ордену», чтобы прекратил набеги. Белые короли только понапрасну тратят ресурсы. Кроме боя на водородных залежах, их потуги едва заметны. И, несмотря на бесконечные провалы, они всё лезут и лезут. Ты же хорошо сдружился с их элитой, они хоть знают слово "невыгодно" или "бесполезно"?

– Ты удивишься, но знают. К тому же их свита благосклонна и уступчива, если умеешь вести беседу, – с намеком посетовал Иридий. Арагонда хмыкнул на его грубость. – Разве ты не уяснил: дипломатия сложнее приказов. Обычные слова не действенны, когда собеседник равен по статусу. Вот если бы ты выполнил хоть часть их требований, – начал Иридий и не успел проложить.

– Исключено! – перебил повелитель. – Я не верну им земли. Даже часть. Пусть не мечтают.

Зал протрубил стук дверей. Охрана пропустила в зал девчушку. Маленький рог будто язычком выглядывал из-под светлых волос. Яркие кисточки у локонов едва касались скул, а созвездия двух галактик изумрудно блистали в глазах. Аккуратный ротик улыбнулся гигантам в доспехах. Светлая глициновая кожа порозовела, когда Иридий отвлекся на девочку. Её родимые пятна скромно укрылись в горячих румянах.

– Здравствуй Анида, – поприветствовал девочку Иридий. Она чуть повертела плечами, прижав корзину с бардовыми шторами.

– Здравствуй, – с озорством ответила и сильнее улыбнулась. Иридий понял, что она чего-то ждет.

– Прости, вкусняшек я не прихватил.

Анида сгримасничала и опечалено промычала.

– Эй, растяпа, – обратился Арагонда к сыну, – помощи не предложишь?

Шлем Иридия тут же клюнул. Багровая ткань валялась в корзине и перевешивала девочку, как толстенные лохмотья. Он ойкнул. Прогнувшись, Анида качнула корзиной и посмеялась.

– Не надо, – пролепетала она и пошла к окнам. – Я всё сама. Забыли!

Тяжеленная корзина грохнулась на пол. Девочка, как ни в чем небывало, склонилась над ней и начала вытаскивать ткань. Со стороны выглядело это неумело.

– Приличие, милая, оно должно осознаваться, – настоял Арагонда.

Девочка оживленно угукнула, не отвлекаясь от штор, потом ахнула, когда нашла петельки. Шаловливый топот прошмыгнул к стенке. Пальчик вдавил кнопку. Хлынул легкий белый пар, который таял, как только глаз улавливал закруглённую стружку. С девочкой на горбу квадратная платформа поднялась к гардинам.

– Ты уверена, что справишься сама? – крикнул ей Иридий. Что-то в парящем на платформе ребёнке его настораживало.

– Справлюсь, – отозвалась она. – Я уже снимала шторы. Значит, одеть тоже смогу.

Наследник глянул на Арагонду, но повелитель не сводил шлема от голограммы в белом столбе. Тень штор омрачила часть зала. Тусклый дневной свет обжог ткань. Тогда Иридий вспомнил, как их складки багровеют ночью, будто изливаясь кровью. Ему стало неуютно, ведь теперь комната напоминает себя прежнюю. Если не свет голограммы, то зал бы вечно прятался под тенью штор. Иногда он мечтал изрезать ткань магнитным лезвием – в комнате без них было пусто, но уютней.

– Мир с нами в "Ордене" открыто обсуждается, но после захвата территорий его мало кто поддержит. Поэтому я хотел бы сделать уклон на научном сотрудничестве, – поведал Иридий. В его голосе Арагонда услышал угрозу, будто слова произносили сами белые короли. – Разве это неплохое условие, которое может объединить наши государства?

– Сотрудничество? Что называется сотрудничеством у белых? Их требования всегда похожи на вымогательство. В сотрудничестве участвуют две стороны. А «Ордену» нечего предложить. Лично я не желаю рассказывать врагу, как действует наше оружие и разработки, не получая ничего дельного взамен.

– Тогда мне пока без толку возвращаться. Я разработал программу мира и, кстати, учел все твои требования. Но «Орден» их также считает завышенными. Даже скорее наглыми. Не будет ли лучше уступить в некоторых пунктах?

– У тебя есть список их претензий? – спросил повелитель нехотя.

По тону наследник уже понимал к чему идет разговор, но не хотел сдаваться.

– Я подготовил его. Можем хоть сейчас же обговорить разногласия.

– Перебрось список мне через сервер. Я рассмотрю позже. Сейчас меня заботят другие проблемы, – ответил повелитель и будто сразу же углубился в себя.

Иридий бросил взгляд на голограмму. Высветы пробежали по окрашенному синему шлему и прогладили титулованный орнамент на плечах.

– Космос сейчас должен заботить в последнюю очередь, – упрекнул его сын.

– Твоё дело – политика и дипломатия, так что скройся с глаз, – сразил Арагонда и показал ему на вход.

Гнев повелителя слегка взбурлил внутреннего бунтаря. Тогда Иридий ощутил шорохи идеи.

– Как прикажите, – преспокойно ответил он.

И какая-то обида, недовольство, уныние набросились, как только Иридий покинул тронный зал. Повелитель даже не пытался слушать. Хотя наследник давно прекратил тешиться иллюзиями, но самим мыслям не дано покинуть владельца по желанью, как бы не подавлял разум. Иридий отбросил их вздохом и сосредоточился. Он вызвал Варфоломея по связи, подозвал к северной с интригой. К счастью главный советник всегда шел навстречу его просьбам.

Немного шагов сделал Иридий по коридору, ведь тронный зал и центральный сервер почти соседствовали. Проходя мимо, часовые подарили поклон. После Иридий услышал раздирающие уши надежды.

– Будущий повелитель вернулся, – сказал голос, но так и не ясно от кого.

Отчего-то Иридий опешил. Он пометался потерянным взглядом, ища вход в серверную, но в то же время, желая обернуться, чтобы увидеть произносителя. И когда мысли пришли в ясную форму, Иридий вдруг опомнился и нашел дверь. Она очертила стены в двух шагах. Оказалось, что Варфоломей подошел к двери, подзывая Иридия.

Допуск на доспехах раскрыл электронный замок.

«Будущий повелитель», – повторяли мысли и пронзили лютой ненавистью. – «Я довольно часто бываю в «Ордене». Отвык, небось».

В северной Иридий потянул в броне тонкий провод и подключил к дребезжащему ящику, от которого шли металлические корни.

– У вас всё в порядке? – наконец задал Варфоломей вопрос, который Иридий ожидал даже ещё раньше.

– Конечно. А должно быть иначе? – парировал он. Найдя список требований «Ордена», Иридий начал перебрасывать данные. – Видишь список? Перекинь его себе.

Всё же советник оказался не таким благосклонным.

– Это требования «Ордена»? Интересно. Но я уже обещал повелителю, что больше не буду заниматься ничем более, пока не построю прототип двигателя.

– Мне нужен лишь совет по научному сотрудничеству.

– Повелителю это не понравится, – отринул Варфоломей, пока в голове витал образ грозного и разочарованного владыки. – Так и слышу под ухом его сопение.

– Понравится. Просто я не могу знать, какие технологии не стоит показывать «Ордену», потому маюсь по списку. Зато ты осведомлен. А я предполагаю, что может заинтересовать пьедестал белых королей.

– Хотите схитрить? – с недоумением спросил советник.

– Ты удивлен? Забыл, что я взращен хитростью? Родителей за ней сроду невидно.

– Не судите строго. Повелитель растил вас, как наследника. Потому придирчив и холоден. Я уверен, что всё именно так.

Иридий хмыкнул.

– Тогда бы он проявлял хоть какой-то интерес, делился опытом. А так, я будто очередной служащий. Или, меня не покидает чувство, будто он специально…

Сейчас в комнате дребезжит лишь сервер.

– Что? – отрезал Варфоломей тишину.

– Нет. Это уже глупости, – стараторил и отмахнулся Иридий. Варфоломей озадаченно глянул. – Так ты поможешь?

– Ах, – со смешком произнес советник. – Куда я денусь. Ведь несмотря ни на что вы мой будущий повелитель.

Серверную вновь окатила тишина. Наследник глухо угукнул в фильтр и ничем более не ответил на лесть, а советник сник, не понимая, что же в словах лишнее. В чертогах разума они нашли место на полке среди непереваренных рассуждений о прототипе, симуляции, странностей и замысловатых аналогий повелителя.

Голографическая панель на руке померцала, шлем юрка прозвенел, когда Иридий перекачал все данные.

«Странное чувство, – внезапно подумал он. – Будто само моё естество шепчет: Арагонда хочет взрастить врага, чтобы позабавить эго».

3

Жёсткая мочалка хлюпает по глициновому животу, мажет мыльной пенной родимые пятна, оскальзывается, подпрыгивает на талию и шоркает пропотевшие груди. Жар бани истощает, но Наиде нравится такая слабость. Цокающие шторки каждый день рисуют решётку. Спальница навязывает отдыху роль повседневной рутины. Зато теперь тело изнывает со сластью, а разум умоляет о том, чтобы чуть дольше ощутить усталость и допустимую немощность.

Не странно ли то, как жара дарит экзотическое упоение? Внутри сауны пар запекает голое тело, которое обычно обжигает хладагент. По стенке текут ручьи горячей воды, стекают по пористому стеклу и нагнетают тепло. Иногда Наида спиной касается стенок, чтобы пригреть кожу и с наслаждением вздохнуть, но шипит, когда долго теплится, обжигаясь.

Поёрзав ягодицами, Наида уселась ниже. Потом она вдохнула пары. Горло охватило тепло, а нос прожег аромат. Масла насытили сауну древесными плодами. Они возносят. А вот слова отвлекают. Чужой голос будто перетягивает канат и валет наземь. Вдруг за ногу нежно дернули. В широко открытых глазах Анида подсела на среднюю полочку. Растрёпанные волосы у рога заставили Наиду улыбнуться. Шоркая тазом по полочке, она подвинулась, и начала расчесывать ребенка, бороздя пальцами по локонам с торчащим костяным язычком.

– Почему ты растрепана? Голова девы всегда должна быть ухоженной, – наставляла Наида, расчесывая волосы дочери.

Она не могла унять блаженство. Немощный организм черпнул из своих недр стакан живой воды. Чувства теплились, одаряя спокойствием, умиротворяя, будто мать должна грести волосы дочери вот так прихотливо, будто таков порядок вещей. Наида ликует, ибо принадлежит этому порядку. И она верит: "не о какой мотивации нет и речи". Просто приятно ухаживать за кем-то, кто не обхаживает тебя. Кто по невинности эгоистичен настолько, что даже не поймет, что за другим, более больным и слабым, нужен уход.

Волосы ребенка сомкнуты в мокрую солому. Наида собрала их у рога. Задела его. Язычок просвирепел, будто Наида натерла мокрый металл тряпкой. Палец стер влажную пленку и оголил ванадий. Рог исказил отражение матери.

– Я тут причем? – возмутилась Анида. – Майка задела рог, вот и волосы растрепались.

– Она порвалась?

Вопрос всплыл так внезапно, что Анида приподняла взгляд в недоумении.

– Майка порвалась? – повторила Наида.

– В этот раз нет, – виновно ответила девочка, чуть опустив взгляд.

Наида отпрянула от головы дочки.

– Вот и славно, – с благосклонностью добавила. – Помоешь голову сама?

Незатейливый намек пробудил улыбку на кукольном лице. Анида качнула головой и клюнула рогом, когда оголила белые, как сахар, зубы. Из-за рта выпрыгнул счастливый детский вздох. Девочка живо спрыгнула с полки. Босые ноги протарабанили по снежным ступенькам.

– Осторожней, – прикрикнула Наида.

– Прелестна. В этом возрасти все умилительны. А ведь Анида вырастит быстро, – поощряюще прикипали дарссенки на дне сауны. – Я видела, как умело она уже служит повелителю.

Пальцы клацают по резиновому коврику. Закругленные ступеньки спускают с горы и ведут Наиду к бассейну, который издыхает плодовой пар. Нога проходит границу, за ней ныряет другая. Наида аккуратно погружается, пока груди не тонут в воде. Горячие всплески сомкнули тело в объятии. Дарссеанки потеснились, когда Наида подсела на мраморную скамейку. Подрумяненная, она прикрыла глаза и расслабленно, с усладой, ахнула. Голоса вновь балагурят.

– Вы не представляете, что мне довелось услышать от Иридия, – посетовала Мейпс, вздохнула с наигранным изумлением и растянула губища в улыбке. – Как бы вам сказать…

Молодые девы глядят исподлобья, а два огромных глаза падают на них в снисхождении. Пухлые груди едва трогают воду. Лежащие на краю бассейна два тонких весла парит сауна, а спина будто опрокидывает затонувшую лодку – так долгие годы взращивают дарссеан. И как только к Мэйпс пришел статный возраст, морщины стали пускать тонкие побеги. Даже кедровые локоны прожег полувековой свет, отчего макушка начала вязать медовые нити. Сейчас короткие волосы кудрят влажные кисточки и овивают зрелый рог. Из него можно выточить духовой инструмент.

Она потянула могучую спину, и тут капли потекли по каньону глициновой талии и перебежали бледные островки. Родимые пятна Мэйпс всегда обольщают. Некогда чуткие в живописи восхищались тем, как природа пришила клочья из кожи альбиноса. Возраст пока не мог отнять у Мэйпс тело. Пусть оно крупное, но двух-трехметровому дарссеанину кажется стройным и сочным.

С нетерпением девы ждали, когда статная дама продолжит.

– После приезда Иридий сказал, что белые короли ввели новый закон, в котором самки должны рожать с 20 лет. Представляете! – резво сразила Мэйпс, ухмыляясь.

Девы пораженно вздохнули разом.

– 20 лет? – произнесла с удивлением одна.

Рыжие волосы терли скулы, когда она озиралась. Мэйпс всегда это замечала, иногда завидовала. Редко кто мог отрастить локоны ниже скул. Пусть все уже привыкли к коричневому родимому пятну на глазу, который напоминал волдырь, зато примечали, как его словно всасывала травяная туманность у чёрного зрачка.

– Так рано! – продолжила другая.

Чернющие локоны нисколько не выцвели на солнце, хотя дева недавно достигла пятидесяти лет. Пусть она уже созрела, но рог все же остался сухощавым, зато дивило тонкое родимое пятно, которое визуально растягивало уголок губы.

От неожиданности Наида раскрыла глаза. Тело окотило неприятным жаром, когда в испуге мысли оголили искру. Наида прошоркал спину, приподняла груди, талию, привстала, чтобы охладиться. Родимое пятно у пупка выглянуло из воды. Она старалась тихо и ровно дышать, чтобы не подавать виду.

– Вот что я вам скажу, – произнесла Мейпс уверено и гордо. – Мы живем в жестокое время, когда число самок в стране приравнивается к запасу богатств. Мы, матери, превратились в драгоценности. А наша империя – самая богатая. Она несравнимо богата по сравнению с землями "Ордена". Да, их земли больше, но соотношение дарссеанок и дарссеан намного хуже. Так что мой вердикт ясен: "Орден" нападает на империю, чтобы присвоить нас – плодоносных дев, главных материей империи.

Мейпс произносила речь так гордо и восхваляюще, что дарссеанки тихонько хихикали. Но смысл слов всё равно тревожил.

– И всё-таки их закон ужасен, – начала черноволосая. – Ясно, что "Орден" хочет сгладить рождаемость и смертность, но я не могу представить себя, то, как в 20 лет рожаю ребенка. Я была такой хрупкой, тоненькой и мелкой.

– Именно! Лично я в 20 лет была ростом метр шестьдесят. Не больше, – добавила рыжая и подтверждающе покивала.

– Все были! – возбужденно подтвердила подруга. – Как только представлю, как огромный двух-трех метровый бугай касается меня, тут же бросает в дрожь. А сейчас, – она демонстративно встала и прокружилась в воде. Над синей границей вырисовывался небольшой живот. – Смотрите. Я сама кого хочешь раздавлю! А детки. Я жду буквально игрушечного, хрупенького карапуза. Ох, я уверена, от родов в 50 лет совсем другие чувства, чем в 20.

– Наида, скажи, – вдруг обратилась Мейпс. – Твоя девочка же первая? Во сколько ты её родила?

В невозмутимости Наида скрыла трепет.

– В 42 года, – тут же без угрызений ответила и гордо добавила, – но я уже подходила к двум метрам и была достаточно крепкой, если не смотреть на врождённую болезнь. Но все же я согласна с вами. 20 лет – слишком ранний возраст. В такие годы легко получить растяжки или умереть, если родить без операций.

– Да, именно, – подтвердили дарссеанки.

– Арагонда очень умный правитель, раз позволяет нам рожать в зрелом возрасте, – добавила Мейпс, улыбнулась, бросив хищный взгляд на Наиду. Та помялась и увела глаза.

По ляжкам Наида натянула шёлковые трусики. Двух куколок она усадила на тюльпанные чашечки и утянула их ремнём. Рог просвирепел в объятье плетеного полотенца. Распаренное лицо сохло. Кудрящиеся мокрые волосы Наида пригладила зубастой расческой, которая изгибала позвоночник, как зрелый дарссеанский рог. Тогда она глянула на Аниду. Когда девочка натянула майку, рваная рана разбахромила свои нити. Наида втолкнула их и заколола дыру припрятанной иголкой.

– Повелитель, – протянула Мэйпс и почтенно приклонилась, затем с забавой распутно сверкнула глазами. – От скуки решили заскочить к нам?

– Ты же знаешь, не могу пройти мимо и не подсмотреть за вами.

Слегка одетые дамы овили Арагонду, чтобы почтительно спутать. Никто не видел ни тени смущения. Как только Арагонда пробрался к Наиде, та злобно отвела взгляд и продолжила одевать Аниду, пока внутренний голос вопил:

"Даже в бане от него нет покоя"!

– Ты не забыла, какой сегодня день? – спросил повелитель. Дочь выпрыгнула из рук. Арагонду вновь осадили. Анида напоминала спичку посреди громадных балок, когда Мэйпс лишь дотягивалась до лица повелителя.

Шлем повис на поясе. Мэйпс тут же чмокнула его в щёчку. Тогда Анида капризно потянулась следом, и Арагонда пригубил её лоб. Похихикивая, девы оставили повелителя.

– Я всегда помню этот день. Никогда не забываю, – бормотала Наида.

– Прости, если обидел. Я только хотел известить – в полдень купол почистят. Тогда ты сможешь зайти к Корагу, погулять с дочерью.

Губы будто заколола запасная иголка.

– А ты будешь гулять с нами в куполе? – решила спросить Анида. Разочарование оставило незаметный след. Отвернувшись, Наида закатила глаза и продолжила натягивать одежду на капризное тело, которое баня словно измазала липким киселем.

– Если к полудню буду свободен.

Румяные щеки заглотили пузыри, а губы набухли. Арагонда не удержал улыбку, погладил девчушку по макушке, затем бросил на Наиду взгляд. Дарссенка ответила всё тем же пренебрежением. Тогда шлем вновь сел на лицо, и повелитель покинул их, догадываясь: ещё злится.

Прошли года. В теплые дни Наида таяла, иногда источала холод, временами кутила хитрости, а иногда снова злилась. Но Арагонда никогда не слабел хваткой. Он вел к сладкому моменту, где Вансиану всего лишь то нужно отбросить гордость, приклониться и покаяться за деянья. Капризы элементарны, не сверхъестественны, логичны для догадливых, а она противится, чем-то не удовлетворена.

Но Арагонда не уступал. Он крутил мысль:

«Пока не буду уверен, что Вансиан больше не станет наглеть – не пущу. Не позволю другим вытворять все, что сдумается в моем замке».

Доспехи клацают по коридору. Арагонда пытается отбросить их ссору, как ненужную глупость. Следом повелителя ждёт нечто более сложное. Нужно доказать Варфоломею, как пагубно скептичность действует на рассуждения. Неужели урок прошлого его так ничему не научил?

Свет экрана отражает дверь к советнику. Громила с желтой молнией поприветствовал владыку, припав на колено. Охрана повелителя окружила дверь. Сейчас Арагонда опустит ручку, а вот печаль никак не спадёт. Эта ссора. Повелитель только позабыл о ней в листах протоколов, а теперь, когда Наида продемонстрировала, что ещё злится, мысли вновь теряют орбиту, падают сквозь слои и трутся. Но повелитель не жалел, что по дороге зашел в сауну. Почему-то просьба Аниды его приятно удивила.

4

На голографической столешнице разбросаны стопки. Электронные бланки и листья стелятся в слоеный торт. Полочка у стола не вянет и не выпускает корни из ножки. На её твёрдых листьях валяются электронные стопки. Они стелятся кривой лестницей, а верхняя полка принадлежит левитрону, который накручивает круги, как волчок.

Окно источает свет и рисует яркие шпалы. Слепит. Иногда глыба замка проплывает мимо и суёт в окно свою тень. Но её выпровожает широкая лужица на потолке. Волны плещутся из люминесцентных бусин, надетых на проводку, и тень уходит.

В сумрак лампочки ярко желтые, как сейчас кресло, на котором снует Иридий сначала к стопкам, потом к спинке, затем вошкается и старается раскинуться удобней. Хотя доспехи на нём не теплятся, потому усидеться и вчитаться всё же легче.

Бусины гаснут, как только улавливают дневной свет. На миганье коротко глянул Варфоломей, затем глотнул из ободка и хлюпнул соком. Чашка пригревает пальцы и раз за разом скрывается за разбросанными бланками. Перчатки и шлем также припрятаны электронными стопками, пока доспехи ластят спину и ноги. Время привило дурную привычку не снимать ванадий с ног, даже в часы отдыха.

– А что ещё есть? – спросил Иридий и положил бланк на ближнюю стопку.

Как и Варфоломей, он также попивает свежий сока из плодов и мимолетно морщится от глотка, ибо напиток кисло бодрит и греет горло. Чашка трезвонит, когда становится на угол столешницы, следом кофейный столик рисует обручи у ножки.

– Большего не могу дать, – настоял советник сухо и сглотнул с чашки.

Наследник щурится, когда смотрит на него. В глаза бьют световые тропы, преломленные стеклом, будто бы советник сейчас стоит на лучах проектора, которые пускает линза из окна.

– Ясно, – произнес он улыбчиво, – та самая секретность.

Наследник прихватил новый бланк, стопочная лестница раздвинулась. Теперь Иридий вновь горбатится в кресле. В очередной раз наследник показался Варфоломею миловидным. Кожа глициново-нежная, звезды в глазах с зелёным блеском, молодой рог поднимался из густых каштановых волос, а одинокий взгляд не укрывает натуру.

– Ты не боишься гнева повелителя? – спросил Варфоломей гостя.

Вопрос нисколько не смутил наследника.

– Я беру совет у советника империи по инновациям и науке. С чего ты взял, что я иду против закона? Эх, Варфоломей, вечно боишься расстроить Арагонду, будто бы он всевидящий, а его указы – посмертный вердикт, – проговорил Иридий однотонно, со скепсисом. – Я заметил, что только наука придает тебе храбрости. Потому что никто никогда не спорит с мудреным арагонским мнением. Может, поэтому он выбрал именно тебя.

Хлебнув печали, Варфоломей склонил голову.

«Не совсем, но может быть что-то близкое к всевидящему», – ответил разум.

Всё же, когда сопение повелителя снова прокралось в мысли, нервозно дернулась нога. Варфоломей хотел сделать очередной глоток, чтобы кислый вкус растворил невзгоды и сомнения, но понял, что дно чашки опустело.

И вдруг некстати заявился повелитель. Варфоломей сразу же спрыгнул с кресла, приклонился и клюнул в стопку, а Иридий сделал вид, что его тут нет вовсе. Арагонда бросил на сына взгляд.

– Что читаешь? – спросил он грозно.

Уголок губы потянулся в усмешке и, не отрываясь от текста, Иридий ответил:

– Тебя такие темы не интересуют.