Читать книгу Беседа с адвокатом - Таир Кузекович Назханов - Страница 1

Памяти уважаемого Наставника и Друга,

адвоката Кравцова Ивана Ивановича

ОТ АВТОРА

Не так давно мне довелось прочитать серию лекций по уголовному процессу. Состав слушателей был довольно пестрым – большей частью молодые люди, но с разным уровнем юридической подготовки и разных профессий. Кто-то уже и сам был практикующим адвокатом, кто-то только собирался им стать, кто-то работал журналистом и писал, в том числе, и о судебных процессах, кто-то просто так, для себя самого, пытался разобраться в «особенностях национальной правоохранительной системы».

Были и такие, кто на практике уже сталкивался с этими самыми «особенностями», в том числе с результатами, которых никак не ожидали, кто-то считал себя жертвой судебной несправедливости… То есть, и мотивация слушателей тоже была разной. Поэтому мне часто приходилось откладывать в сторону заранее приготовленные конспекты лекций и вести разговор на языке, понятном слушателям.

Я вскоре убедился, что не стоит стремиться к излишнему академизму, – в наше время при минимальном желании и «интернетизации всей страны» вовсе нетрудно найти законодательные положения и точные формулировки тех или иных статей УПК РК. Моих слушателей куда больше интересовало не то, что можно прочитать в учебниках, а то, каким образом «буква» и «дух» казахстанских законов претворяются в жизнь. Об этом свидетельствовали вопросы, которыми они меня засыпали. Поэтому я часто отрывался от своих «шпаргалок», переходил со специфического языка юридических формул на простой обыденный язык и хотя старался следовать общей структуре лекционного курса, порой позволял себе «перескакивать» с одной темы на другую. Этого требовала логика живой беседы, в которую часто перетекали лекции.

Честно говоря, меня это не огорчало, а радовало. Ведь конкурировать с признанными учеными, теоретиками юриспруденции вовсе не входило в мои планы. Своей сверхзадачей я считаю совсем другое: вооружить молодых людей, которые начинали свой путь как юристы, да и просто как заинтересованные и не равнодушные к будущему своей страны граждане Казахстана, практическими знаниями относительно того, как в реальности, а не в идеале, функционирует казахстанская уголовно-процессуальная система.

Мне также хотелось поделиться с ними и своим видением того, в какую сторону эта система должна эволюционировать. Тем более, что каждый в силу обстоятельств может стать её вольным, а часто и невольным «винтиком», испытать на самом себе те самые, иногда не совсем приятные особенности.

Мне хотелось предупредить их о «не видимых глазу подводных камнях и рифах», которыми чревато плавание в «правовом» море. Сделать это было тем легче, что в силу своей «юридической» биографии мне довелось поработать на разных полюсах судебных уголовных процессов, увидеть их с разных точек зрения. Поэтому, думаю, что мой практический опыт и обеспечил интерес слушателей к лекциям.

Мне приятно отметить, что некоторые, особенно любознательные, старались продолжить беседу за пределами лекционного зала, просили прояснить на конкретных примерах те или иные, не совсем понятные им тонкости законодательства. Порой такие беседы перерастали в целые дискуссии. Такие дискуссии позволили мне и самому на многое взглянуть по-новому. Кстати, я лишний раз убедился, что молодое поколение, особенно не получившее специального образования, отличается, я бы сказал, крайней юридической наивностью. О том, как протекают досудебное расследование и судебный процесс, оно, поколение, судит, в основном, по сериалам о Перри Мэйсоне или – что географически несколько ближе к нам, но столь же далеко от реальности – по сериалам о сладких трудовых буднях каких-нибудь питерских «оперов», прокуроров и адвокатов, которые все проблемы решают за считанные часы, благодаря собственным уникальным дедуктивным способностям или волшебным экспертным технологиям, а чаще – прыжкам с крыши и стрельбе из табельного оружия. Надеюсь, мне удалось хотя бы частично развеять эти иллюзии.

Особую любознательность во время этих внелекционных бесед проявил молодой, но уже довольно известный казахстанский журналист, в круг профессиональных обязанностей которого входит и уголовная хроника. Он записывал и лекции, и наши с ним беседы на диктофон, и именно эти записи, наряду с моими собственными конспектами, легли в основу книги, которую я и предлагаю вашему вниманию. Я посчитал, что лучше и доступнее будет для массового читателя, если я изложу наши занятия в форме диалога, включив в них и материалы непосредственно из лекций.

Журналист, назовем его Даниилом, любезно дал согласие фигурировать в книге в качестве собирательного образа моего собеседника. Искренне надеюсь, что этот плод моих скромных лекторских и писательских усилий окажется интересным и полезным читателям.

Также хотел бы отметить, что эта книга никогда не увидела бы свет без помощи, советов и поддержки со стороны многих людей. В первую очередь, я хочу выразить искреннюю благодарность своей супруге Галие, которая была рядом со мной все годы адвокатского становления. За литературную обработку текста и идею фигуры журналиста, без чего эта книга получилась бы сухой и неинтересной, я особенно признателен Борису Стадничуку. Также хочу искренне поблагодарить научного рецензента Рехсон Светлану Николаевну. Ну и, конечно, большое спасибо Досыму Сатпаеву, который помог мне с изданием этой книги.

Таир Назханов

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ

Я рада представленной мне возможности написать несколько строк о своем впечатлении о книге адвоката Таира Назханова, которая, наверняка, вызовет интерес у всех, кто откроет ее первую страницу и углубится в мир юридического процесса.

Содержание книги «Беседа с адвокатом» затрагивает весьма существенную для нашего общества проблему правосознания и правового воспитания молодого поколения. И одним из действенных средств является живой диалог с юристами-практиками, что способствует не только получению правовых знаний, но и формированию умений и навыков их применения. Именно на основе диалога с молодым журналистом, весьма любознательным молодым человеком, построена основная канва произведения. Путем вопросов и ответов автор раскрывает процедурные основы уголовного процесса, его эволюцию и современное состояние казахстанского процессуального права. В доступной форме изложены «подводные камни» правоприменительной практики досудебного расследования, в том числе системы негласных следственных действий и трудности адвокатской работы в извлечении истины из этих подводных камней.

Читателей наверняка заинтересует и использование в судебном процессе специальных знаний в формах привлечения специалистов и экспертов к процессу доказывания, особенности их деятельности и современные проблемы их участия.

Материал книги воспринимается легко, доступно и доходчиво для любого читателя, так как основные правовые знания закрепляются захватывающими примерами из практики, заставляют логически мыслить и оценивать материал вместе с автором.

Лейтмотивом всего произведения является воспитание уважения к праву и глубокое убеждение в гуманности и справедливости казахстанского правосудия, несмотря на практические трудности в применении действующего законодательства.

С глубоким уважением к автору и благодарностью за его творчество,

Рехсон С.Н., К.Ю.Н., доцент кафедры «Юриспруденция и международное право» Университета «Туран» г. Алматы

ТОМ ПЕРВЫЙ

«АДВОКАТСКИЕ ИСТОРИИ»

У «НИХ» И У «НАС». УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС: УГОЛ НИ В ЧЕМ НЕ ЗАМЕШАН!

Помнится, первая наша беседа носила поначалу слегка юмористический характер. Даниял рассказал, что когда в детстве слышал слова «уголовный», «уголовник» и подобные, он воспринимал их, как это свойственно детям, на стадии буквализма и ассоциировал с тем углом в их квартире, куда его частенько ставили родители в наказание за многочисленные детские проказы. Задумавшись, я вынужден был признать, что и у меня в детстве возникали такие же смысловые связи. Ну а что, в самом деле? Уголовное наказание – поставили в угол – все вроде понятно. Между тем, слово «уголовный» действительно напрямую связано с наказаниями, только куда по страшнее, чем безобидный угол, стоять в котором скучно и грустно, да и унизительно, на что указывают сторонники современной «комплиментарной» педагогики.

На полушутливый вопрос Данияла о том, что может быть страшнее, чем стоять в углу, когда все твои приятели по детсадовской группе продолжают вовсю шалить, мне пришлось разъяснить ему, что термин происходит от слова «голова», которое имело в древнерусском языке также значение «убитый». Причем, первоначально оно означало наиболее тяжкий вид преступления, то есть, убийство, а затем его смысл был перенесен на наказание.

Даниял тут же припомнил известные нам по детским сказкам или иным литературным произведениям такие выражения, как «направо пойдешь – голову потеряешь», «меч – голова с плеч», «отвечаешь головой», «грудь в крестах или голова в кустах» и тому подобные. Таким образом, мы сделали «этимологический» вывод, что уголовное преступление – это такое деяние, за которое в средние века, в буквальном смысле, можно было «ответить головой», а уголовный процесс как раз и определял – кого следует, а кого не следует «головы лишать». Причем не в фигуральном, а в самом прямом смысле слова, и во многих странах – ещё относительно недавно. Во Франции, например, специальное устройство – гильотина, использовавшаяся в этих целях, применялась несколько десятилетий назад.

Порадовавшись тому, что живем в более гуманное время, мы совместными усилиями припомнили, что в английском языке термину «уголовный» примерно соответствует термин criminal (от crime – преступление), а в немецком – Strafe (наказание). В казахском же языке соответствующий термин «қылмыстық» от слова «преступление». В общем, какой бы язык, какую бы страну мы ни брали, а уголовный процесс повсюду ставит перед собой одну и ту же цель и имеет одну и ту же функцию – борьбу с преступностью.

И тут Даниял задал мне ключевой вопрос, ответом на который, по сути, и является вся эта книга. «Ведь борьбой с преступностью, – заметил он, – занимаются каждый на свой лад такие мифологические и литературные персонажи, как Геракл, Робин Гуд, даже наш Алдар Косе или герой русских былин Илья Муромец. Алдар Косе наказывает нечестных и жуликоватых баев, а Илья ловит Соловья-разбойника. А если взять героев нового поколения, то с преступностью борются всякие «супермены» и «спайдермены», «капитаны – Америка» и «Женщины – кошки». Так можно ли назвать их деятельность «уголовным процессом» или хотя бы «уголовным преследованием»?

«Ни в коем случае!» – воскликнул я. «То, чем занимаются все эти герои прошлых и современных сказок, по сути дела, не что иное, как самосуд и произвол»! В дальнейшем в наших диалогах я буду, для краткости, называть себя просто Таиром, а своего «собирательного» собеседника – Даниилом.

ДАНИЯЛ – «Но ведь они борются за справедливость и наказывают преступников»!

ТАИР – И это в прошлые века нравилось слушателям и читателям былин и сказок, а сегодня нравится кино – и телезрителям. Согласен. Но давайте-ка разберемся. Вот едет славный богатырь Илья и видит на дереве Соловья-разбойника. И что же он делает?

ДАНИЯЛ – Ну побеждает его в честном бою, сажает в мешок и везет в стольный город Киев и там отрубает ему с плеч голову. Чем не уголовное наказание?

СОЛОВЕЙ, СОЛОВЕЙ, ПТАШЕЧКА…

ТАИР – Но давайте рассмотрим эти два примера – с Ильей Муромцем и Алдаром Косе с точки зрения не сказочных, а современных юридических представлений.

ДАНИЯЛ – Согласен, давайте сделаем вид, что все происходит в наше время и в нашей, а не в мифологической реальности.

ТАИР – Ну, во-первых, кто уполномочил Илью нападать на Соловья, арестовывать его, куда-то тащить против его воли? А потом ещё и казнить?

ДАНИЯЛ – Но ведь он – разбойник? Столько душ погубил.

ТАИР – Кто это доказал? Где доказательства, где свидетельские показания? Свистел? Но свист, даже самый громкий и неприятный – это не преступление. В лучшем случае, тянет на нарушение общественного порядка.

ДАНИЯЛ – Но там, вокруг его дерева, косточки человеческие валялись, и дорога запустела, и бурьяном заросла, и Илье он тоже угрожал, разве нет?

ТАИР – А с чьих слов это известно? Самого Ильи? Я уж не говорю о логическом противоречии – дорога заросла бурьяном, значит, никто по ней давным-давно не ездил и грабить Соловью там было некого. И виновным его мог признать только суд, которого не было. Так что Соловей, по современным понятиям, сам мог подать на Илью заявление в суд за насильственное лишение свободы, клевету и ещё десяток преступлений. Уж не «состряпано» ли все дело самим Ильей?

ДАНИЯЛ – И с хорошим адвокатом он мог посадить Илью в тюрьму да ещё и компенсацию с него потребовать – в гривнах или в карбованцах? И Соловья Илья убил, чтобы скрыть свои противоправные действия? Лихо у вас получается. А что насчет Алдара Косе?

ТАИР – Как это ни печально, с точки зрения уголовного права, Алдар Косе тоже не прав, прошу прощения за тавтологию. Да, он наказывает мошенников, но разве законными методами? Он сам «проворачивает» мошеннические схемы, чтобы обобрать их до нитки! Так что переносить сказочную логику на реальную почву не стоит!

ДАНИЯЛ – Но вы же не хотите сказать, что бороться за справедливость не стоит?!

ТАИР – Конечно же, стоит! Более того, мы все должны принимать участие в этой борьбе. Но поскольку представления у каждого человека о справедливости свои и могут расходиться с представлениями окружающих, надо выработать четкие правила такой борьбы. Иначе воцарится правовая анархия.

ДАНИЯЛ – Беспредел так называемый?

ТАИР – Да, есть такой жаргонный термин, хорошо выражающий суть дела… Кстати, вы знаете, как переводится на русский язык слово «предел»? Думаю, для того, чтобы не было этого, как вы выразились,

«беспредела», и возникла вся юридическая терминология, а с её помощью были прописаны все строгие правила борьбы за справедливость.

ДАНИЯЛ – А прописаны они, как я уже догадался…

ТАИР – В Уголовно-процессуальном законодательстве каждой страны. Ведь Уголовный процесс существовал с тех самых пор, как возникло государство.

ДАНИЯЛ – А что, можно подумать, до этого преступлений не было?

ТАИР – Ну, строго говоря, в юридическом смысле – нет. Люди совершали убийства, грабежи, другие страшные вещи, но не существовало законов, которые они могли переступить. Вот поэтому-то борцам за справедливость…

ДАНИЯЛ – И приходилось действовать так, как Алдар Косе или Илья Муромец!

ТАИР – Верно! Всегда люди совершали преступления, и, к сожалению, будут совершать, все это «заложено» в природе человека и, к сожалению, это зло, с которым приходится считаться. Но теперь, когда существует государство, то одной из его главных функций является борьба с преступностью. И поэтому государство, чтобы обеспечить охрану правопорядка, защиту граждан от преступных посягательств, создало целую систему правоохранительных органов. И четко регламентировало, как необходимо расследовать то или иное уголовное деяние.

ДАНИЯЛ – И эти правила определены раз и навсегда?

ТАИР – Конечно же, нет. Я, между прочим, еще успел поработать с УПК Казахской ССР, после чего был принят в 98-м новый УПК, а потом в 2014 году – еще один. То есть у нас в истории независимого Казахстана на сегодняшний день – третий УПК, в который, к тому же, каждый год вносятся поправки. Жизнь вокруг нас меняется и чем дальше, тем все быстрее. Соответственно, меняются и правила, по которым общество борется за справедливость.

ДАНИИЛ – В лучшую сторону.

ТАИР – В основном – да. Но тут уже многое зависит от каждого из нас – от того, как он к этим правилам относится и как ими пользуется. Теория и практика, к сожалению, пока не совсем совпадают. И на это есть свои объективные причины, что я и стараюсь показать в ходе наших с вами бесед.

СОРЕВНОВАТЬСЯ ИЛИ ОПРАВДЫВАТЬСЯ?

ДАНИИЛ – А что вы называете объективными причинами?

ТАИР – Объективными причинами принято называть те причины, которые возникли не по воле или вине какого-то конкретного человека, то есть субъекта, или даже группы таких «субъектов», не по воле случая, а в силу обстоятельств – исторических, климатических, геополитических, экономических, в которых развивалось данное общество. Вот, в частности, и два разных типа уголовного процесса – обвинительный и состязательный, возникшие в силу объективных исторических причин.

ДАНИЯЛ – А можно чуть подробнее о том, при чем здесь состязание?

ТАИР – Чтобы было понятно, давайте возьмем тот же былинный пример с Ильей Муромцем. Он ведь все-таки привез Соловья в Киев перед светлые очи князя Владимира. Но разве дали возможность Соловью предъявить Илье встречные требования?

ДАНИЯЛ – Нет.

ТАИР – А дали ему возможность оправдаться?

ДАНИЯЛ – Нет. Только-только он свистнул что-то в свою защиту, ему тут же голову снесли!

ТАИР – Ну и можно назвать такой процесс состязательным?

ДАНИЯЛ – Да какое уж тут состязание! Все построено на обвинении со стороны Ильи… Которое вы, кстати, назвали голословным…

ТАИР – Верно, и так, к сожалению, бывает не только в сказках. Но давайте отложим сказки в сторону и поговорим уже абсолютно серьезно об истории. В древности, по сути дела, существовала только обвинительная форма уголовного процесса. То есть, уголовное дело возбуждалось только в результате обвинения, как сейчас бы сказали, заявления потерпевшего. Нет обвинения, как бы, и преступления нет.

ДАНИЯЛ – Предположим, у меня украли корову. Чтобы началось дело, я должен обвинить кого-то, скажем, соседа, если я его подозреваю. А если я не знаю, кого обвинить, то, получается, что и корову у меня не крали?

ТАИР – Нет, не так. Вы могли бы, как и сейчас, заявить, что у вас украдена корова. Но доказать, кто именно это сделал, и доставить обвиняемого в суд вы должны бы были самостоятельно (в науке это называют частно-исковой процесс). Поэтому бремя доказательства ложилось на обвинителя. Вы и обязаны доказать, что именно этот вот человек у вас украл корову или какой-то ещё вред причинил. Независимого следствия не подразумевалось. Судья не обязан ничего собирать, ничего сам предпринимать, он просто рассматривал те доказательства, которые вы предъявили, выслушивал и обвиняемого и после этого выносил либо обвинительный, либо оправдательный приговор. И это ещё было довольно справедливо, особенно в таких странах, как Древняя Греция и Древний Рим. Там даже адвокатов каждая из сторон могла нанять, чтобы логично и доказательно свою точку зрения отстаивать. Вы, конечно, слышали имена Демосфена и Цицерона?

ДАНИЯЛ – Да, это знаменитые политики и ораторы!

ТАИР – Конечно, но славу ораторов они завоевали именно в судах, когда выступали там в качестве адвокатов.

ДАНИЯЛ – То есть, в ранце каждого адвоката лежит жезл политика?

ТАИР: Мы совсем в другом мире живем, хотя и сегодня таких примеров очень много. Но тогда как раз и стала зарождаться состязательная форма. В средние века вообще крайние её формы опробовались. Например, в Древней Руси существовала такая форма – «поле».

ДАНИИЛ – Что за поле? Пшеничное? Ржаное?

ТАИР – Нет, «полем» называлась площадка, на которую выходили обвинитель и обвиняемый, часто вооруженные, и сражались. Кто победит, тот и прав.

ДАНИИЛ – Ну так, получается, что они не правого, а сильного определяли?

ТАИР – В этом случае надо учитывать психологию людей Средневековья. Они считали, что Бог всегда помогает правому, значит, кто сильнее, за того и Бог, то есть, правда.

ДАНИИЛ – Определенная логика тут, конечно, есть… Религиозная.

ТАИР – Скорее, суеверная. Но даже такая логика лучше логики инквизиционных процессов.

ДАНИИЛ – Это когда колдунов и ведьм судили? Экстрасенсов тогдашних?

ТАИР – К сожалению, не только их, а всех, кого подозревали в малейших отступлениях от церковных догматов.

ДАНИИЛ – А чем была в данном случае «процессуальная особенность?

ТАИР – А в том, что обвиняемому часто вовсе не давали возможность поучаствовать в ходе процесса.

ДАНИИЛ – Это каким же образом?

ТАИР – Ну вот, вернемся к примеру с коровой. Предположим, её у вас не украли, а она померла ни с того, ни с сего. И вы, как суеверный средневековый человек, вбили себе в голову, что на неё кто-то порчу навел. И вы даже подозреваете кто – сосед ваш, который всем рассказывает, что он колдун. И вот вы пишете на него донос. Или не пишете, потому что в те времена все неграмотные были, а так, устно доносите, что есть такой вот злодей, бесовщиной занимается. Этого беднягу арестовывают и начинают этот самый инквизиционный процесс. Причем судья совмещает в одном лице функции и следователя, и обвинителя, и даже защитника. Ну, и приговор, соответственно, тоже он выносил.

ДАНИИЛ – Ничего себе, хорошо устроился!

ТАИР – Ну и понятно, что объективности ждать от него не стоило. Тем более, что основным, а часто единственным доказательством было признание вины обвиняемым.

ДАНИИЛ – А процесс в средневековом Казахстане чем-то отличался?

ТАИР – Да, и причем очень сильно. Мы говорили о процессе европейском. У нас в Казахстане более тысячи лет существовал суд биев, которых люди выбирали сами. Причем исполнение его решений было стопроцентным. Вместо смертной казни применялась система денежных выплат. Чем тяжелее правонарушение, тем выше стоимость денежного взыскания. Если дело было несложным, его рассматривал один бий. Если сложное, то пять. Ну, а если в спор вовлекались представители разных жузов, тогда число биев могло достигать двадцати. Стороны могли привлекать к спору защитников, обладающих знаниями, ораторскими способностями и авторитетом. К сожалению, после прихода Советской власти, в двадцатые – тридцатые годы, суды биев, а также и другие духовно-религиозные лидеры, были уничтожены, причем, зачастую, физически. А потом уже после Второй мировой войны был сформирован советский человек, лояльный к карательной советской судебной системе.

ДАНИЯЛ – Понятно. Пыток и других недозволенных методов следствия в казахском праве не было. А как добывались признания в годы сталинских репрессий? Ведь многих казахских лидеров расстреляли по доносам. Инквизиционными методами?

ТАИР – Вы совершенно правильную провели аналогию. Дело в том, что политические процессы в сталинские времена проводились по такому инквизиционному принципу, часто вообще в закрытом режиме и без всякого участия защиты ни на стадии досудебного следствия, ни в ходе суда. И признание обвиняемого считалось «царицей доказательств». Я бы даже сказал, что в годы репрессий вообще никаких вменяемых правил не было. Такого себе даже средневековая инквизиция не позволяла.

ДАНИИЛ – А какие правила были у инквизиторов в средневековой Европе?

ТАИР – Честно говоря, тоже весьма своеобразные. Обвиняемой женщине меньше доверяли, чем мужчине, бедному – меньше, чем богатому. Вы уже и без меня догадались, что в ходу были пытки. Но в Средневековье одну и ту же пытку два раза применять было нельзя.

ДАНИИЛ – Ну – уже плюс какой-никакой.

ТАИР – Правда, пыток тогда придумывали столько, что для получения «царицы доказательств» все равно хватало. А обвиняемый фактически был не субъектом уголовного процесса, а его объектом.

ДАНИИЛ – Что это значит?

ТАИР – Что он сам, хотя и присутствовал на процессе, но только как предмет, из которого выколачивали признание.

ДАНИИЛ – Ну он ведь мог все отрицать? И свою версию событий предлагать?

ТАИР – Довольно сложно это сделать, если тебя пытают. Тем более, что тактика допросов и помимо пыток была своеобразной. Например, считалось, что если женщина, которую обвиняют в колдовстве, во время допроса молчит и смотрит перед собой, то, значит, она увидела дьявола, который её поддерживает, поэтому-то и не сознается.

ДАНИЯЛ – А если кричит и смотрит по сторонам?

ТАИР – Значит, ищет дьявола и зовет его. А если она сознается, то хотя дальше и не пытали, то все равно на костре сжигали, чтобы она могла душу очистить и попасть не в ад, а в чистилище.

ДАНИЯЛ – И что, тогда совсем не было оправдательных приговоров?

ТАИР – Бывали, хотя и редко. Многое от судьи зависело. Или от родственников и знакомых обвиняемых…

ДАНИЯЛ – То есть, от того, как они с судьей, как говорится, поработали? Такое, наверное, и сейчас бывает?

ТАИР – Говорят, что случается. Но тогда судья сам решал, достаточно доказательств вины или нет. Были несколько видов приговоров: обвинительный, оправдательный и так называемое «оставление в подозрении».

ДАНИЯЛ – А что это такое?

ТАИР – Подразумевалось, что улик недостаточно, но мы, дескать, знаем, что ты, скорее, во всем виноват. Доказать не можем, но пока гуляй на свободе.

ДАНИЯЛ – И больше не греши? Что-то вроде сегодняшнего условного приговора?

ТАИР – Нет, скорее, прекращение дела за недостатком улик.

ДАНИЯЛ – Вы сказали, что состязательная форма процесса берет свое начало ещё в древности. А что она собой представляет в наши дни?

ТАИР – Состязательный процесс, по сути дела, представляет собой дальнейшее развитие обвинительного. Основное отличие, конечно, состоит в том, что обвиняющая сторона не находится в каком-то изначально предпочтительном положении. Здесь обвиняемый практически уравнен в правах со всеми остальными участниками. Весь судебный процесс происходит в суде, то есть, и сторона обвинения, и сторона защиты – каждая из них собирает свои доказательства и предоставляет их в суде, а судья, выступая в роли арбитра, только смотрит, виновен человек или не виновен. И все зависит от того, кто предоставит лучшие, весомые доказательства. В наше время нет страны, где применяется только обвинительный вид процесса. В англосаксонских странах полностью утвердился состязательный вид уголовного процесса. В большинстве других стран – смешанный.

ПЛОХОЙ ЧЕЛОВЕК И ХОРОШЕЕ ПРАВИЛО

ДАНИИЛ – А с чего начинается процесс в англосаксонских странах, или состязательный, как вы его назвали?

ТАИР – Там уголовный процесс, начинается с ареста…

ДАНИИЛ – Как у нас, на два месяца?

ТАИР – Нет, их арест, пожалуй, можно сравнить с нашим задержанием.

ДАНИИЛ – Ага! И же множество раз видел такой в кинофильмах. Там говорят- вы задержаны по подозрению в том-то и том-то и можете хранить молчание, имеете право на то, имеете право на се и, в том числе, на адвоката…

ТАИР – Ну, не совсем точно вы цитируете, но похоже. Это называется «правилом Миранды». Кстати, формулировка, которую представители закона должны произнести при аресте, не во всех штатах Америки одинакова. Но чаще всего звучит так: «Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Ваш адвокат может присутствовать при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Вы понимаете свои права?» То есть, ещё и убедиться надо, что человек хорошо понял то, что ему сказали.

ДАНИИЛ – А почему эта формулировка называется правилом Миранды?

ТАИР – А был у них там, в США, матерый преступник по фамилии Миранда, довольно мерзкий, кстати сказать, тип, которого перед допросом не предупредили о его правах. Он сознался, был осужден, но его адвокат подал апелляцию в Верховный суд штата Аризона, а потом в Верховный суд США. И дело отправили на пересмотр.

ДАНИИЛ – И что, этого мерзкого, как вы сами сказали, типа освободили? Если «царица доказательств» не сработала?

ТАИР – Нет, там дело пересмотрели и поскольку, кроме его признания, были и другие доказательства, от наказания он все-таки не ушел.

ДАНИИЛ – Ну и какая тогда разница?

ТАИР – А очень большая! Благодаря правилу Миранды множество невиновных людей избежали давления со стороны полиции, узнали свои законные права и получили возможность защищать их с помощью опытных профессионалов.

ДАНИИЛ – Звучит вроде бы неплохо… Почему бы повсюду это самое правило не ввести?

ТАИР – Да хоть завтра у нас можно ввести и правило Миранды, и другие теоретически полезные формы, да только вопрос – будут ли они всерьез соблюдаться или, наоборот, станут только поводом для новых злоупотреблений?

ДАНИИЛ – То есть, правило Миранды вступило бы в противоречие с существующими у нас негласными правилами игры?

ТАИР – И не только негласными, а просто с нашим национальным законодательством.

ДАНИИЛ – А насколько «правила игры» в уголовном процессе разных стран отличаются друг от друга?

ТАИР – Очень сильно. По сути дела, это можно сравнить с национальным кодом. «Правила игры», как вы это назвали, ведь не на ровном месте возникли. Они прямо вытекают из особенностей нашего менталитета, а наш менталитет сформирован веками нашего исторического развития. Поэтому, я полагаю, что имплементацию тех или иных форм в национальное законодательство нужно проводить очень аккуратно, осторожно, подготавливая для этого почву, иначе вместо желаемого результата можно получить нечто прямо противоположное. Вот при Горбачеве хотели все сразу обновить – и получить так называемый социализм с человеческим лицом, а что вышло?

ДАНИЯЛ – Развал страны и капитализм с бандитским оскалом… А в соседних странах такие же проблемы?

ТАИР – Вы имеете в виду постсоветские государства?

ДАНИЯЛ – Да. Ну взять Российскую Федерацию или Кыргызстан – вроде столько общего.

ТАИР – Согласен. Но, тем не менее, существует множество тонких различий, даже, например, с Киргизией. И мы, казахстанские юристы, с нашей казахстанской квалификацией, работать там не можем, потому что уголовный процесс в Казахстане имеет свои спецификации, в Киргизии – они другие. Юрист – такой же ремесленник, как и любой другой человек…

ДАНИЯЛ – Слово «ремесленник» некоторые считают обидным…

ТАИР – И совершенно напрасно. Ремесленник – это тот, кто досконально, до тонкости знает свое ремесло, то есть профессионал. А всем секретам профессионального мастерства надо долго и упорно учиться. Мы обучены работать по казахстанскому законодательству, а в другой стране нам будет очень сложно работать, мы можем упустить какой-то нюанс, даже самый небольшой, а в результате – проиграет наш клиент.

ДАНИЯЛ – А на территории Российской Федерации наша лицензия действует?

ТАИР – Нет, по тем же самым причинам, так же, как их лицензия не признается у нас.

ДАНИЯЛ – Наверное, это ещё и освобождает вас, казахстанских юристов, от излишней конкуренции с иностранцами? Ведь, наверняка, многие богатые люди стали бы приглашать всяких раскрученных московских адвокатов – как московских поп-звезд на той приглашают.

ТАИР – И, кстати, не всегда выигрывают в качестве услуг. Думаю, и с юридической помощью было бы так же. Кстати, если уж вы заговорили о конкуренции, то наш «рынок» защищен лучше, чем российский. При желании, адвокат-казахстанец может вести дела в России, если получит диплом о высшем юридическом образовании, который признается в России.

ДАНИИЛ – А у нас нет?

ТАИР – У нас есть требование, что нужно быть гражданином РК, чтобы быть допущенным к соответствующим экзаменам.

СОСТЯЗАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ!

ДАНИИЛ – Ну хорошо, давайте вернемся к состязательному типу уголовных процессов. Арестовали человека, зачитали ему правило Миранды – и что дальше?

ТАИР – Если арестованный сразу признается во всем, то определяется мера пресечения. А если не признается и если преступление сложное, то не сразу понятна степень вины и вообще, была ли вина, то назначают «Большое жюри».

ДАНИИЛ – А почему «Большое»?

ТАИР – Потому что оно обычно по количеству заседателей больше, чем обычное жюри присяжных. В большинстве американских штатов – в нем 23 человека.

ДАНИИЛ – Это профессиональные юристы?

ТАИР – Нет, в том-то и дело, что это простые граждане. Существует специальная процедура их отбора, я в неё сейчас углубляться не стану, но самый главный критерий – чтобы эти люди не были связаны с арестованным, не питали к нему никаких личных чувств и не имели предубеждений, скажем, расового, религиозного или гендерного характера, которые могли бы повлиять на их отношение к делу.

ДАНИЯЛ – А в чем цель созыва жюри?

ТАИР – Оно решает, есть ли вообще основания рассматривать это дело? Достаточно ли доказательств, достаточно ли улик? Прокурор должен им доказать, что на самом деле вот этот человек совершил это преступление, что вообще есть основания рассматривать дело и тратить на это средства налогоплательщиков. Они голосуют, и на основании их решения либо начинается процесс, либо человека отпускают. Надо, чтобы за решение жюри проголосовало не менее 12 человек.

ДАНИЯЛ – Ага! Вот почему в «Большом жюри» 23 человека!

ТАИР – Да, надо, чтобы было абсолютное большинство.

ДАНИЯЛ – И если решили, что основания для начала процесса есть, то подозреваемого отправляют в тюрьму?

ТАИР – Нет, это у нас по сей день чаще такая мера пресечения избирается. А в странах англосаксонских очень небольшой процент остается в тюрьме. В основном отпускают под залог, либо судья вообще говорит обвиняемому: «Будь любезен, приди на процесс в такое-то время». И нет никаких проблем, не надо человека в тюрьму сажать до суда, пока он ещё не признан виновным ни в каких преступлениях. Не надо тратить на его содержание и охрану государственные деньги и его самого не надо лишать возможности зарабатывать, семью кормить, как это часто у нас бывает.

ДАНИЯЛ – А если он на самом деле виноват и убежит до суда?

ТАИР – Конечно, такие случаи бывают. Но на то и есть полиция и другие службы, чтобы такие побеги случались пореже и сразу пресекались. Да и залог обычно какой-то гарантией служит. А если сразу есть опасения, что убежит, то лишают, конечно, свободы.

ДАНИЯЛ – А потом уже сам процесс начинается…

ТАИР – Самое главное в нем – именно состязательность. Защита и обвинение, опять-таки, перед присяжными состязаются между собой.

ДАНИЯЛ – И решение о виновности выносится не судом, а жюри?

ТАИР – Вы уловили самое главное. Присяжные заседатели совещаются между собой в закрытом режиме, к ним не заходит судья, как у нас. И выносят решение – виновен подсудимый или нет. Если их вердикт – «невиновен», то и судья может только вынести соответствующий приговор.

ДАНИЯЛ – А если они решат, что подсудимый виновен?

ТАИР – Вот тогда уже судья назначает конкретное наказание. То есть функции присяжных и судьи разные. Присяжные заседатели обсуждают и решают, был ли сам факт или не было факта. А судья рассматривает вопрос права, то есть, что по закону из этого факта следует?

ДАНИЯЛ – Проще говоря, на сколько лет или месяцев посадить этого человека, который теперь официально признан преступником?

ТАИР – Ну не обязательно посадить. Он может и иное наказание назначить – общественные работы или что-то другое, более мягкое, чем тюремный срок. Но мнение судьи при решении самого главного вопроса: «виновен – невиновен» – ничего не значит. Он просто должен следить, чтобы присяжные действовали в соответствии с законной процедурой.

НА РОДНЫХ ПРОСТОРАХ

ДАНИЯЛ – А у нас в Казахстане?

ТАИР – Наш УПК смешанного типа. Почему смешанного? Потому что у нас есть две стадии уголовного процесса – досудебное расследование и судебное рассмотрение. Первая стадия – досудебное рассмотрение – носит элементы инквизиционного характера…

ДАНИЯЛ – О боже, чур не меня!

ТАИР – На самом деле не стоит пугаться этого слова, даже после всех тех ужасов, которые мы друг другу порассказали. Это просто термин, он в юридической науке используется. В наше время он означает не пыточные допросы или охоту на ведьм, а ситуацию, при которой подозреваемый ограничен в возможности защищаться.

ДАНИЯЛ – А это тоже нехорошо?

ТАИР – Ну, сами подумайте – я, адвокат, и мой клиент не можем ознакомиться со всеми материалами уголовного дела в ходе досудебного следствия. Человека ведут допрашивать, а я не знаю, что у следователя за доказательства собраны. Я не могу заранее выработать свою тактику поведения, тактику ответа на его каверзные вопросы.

ДАНИЯЛ – Но так следователю легче заставить преступника проговориться…

ТАИР – Согласен, но с другой стороны, можно поймать невинного человека на слове, подстроить ему ловушку. Или человека, частично виновного в преступлении, склонить принять на себя часть чужой вины.

ДАНИИЛ – Да, получается не совсем справедливо.

ТАИР – И даже, если следователь ведет абсолютно честную игру, нетранспарентность процесса ставит подозреваемого в сложное положение. И это во время досудебного следствия. Но когда дело поступает в суд, то сторона защиты получает все материалы уголовного дела, и мы, в общем-то, можем защищаться от совершенно конкретных обвинений и искать контраргументы на известные нам аргументы обвинения.

ДАНИИЛ – Понятно. Начинается уже не «избиение младенцев», а состязание.

ТАИР – Во всяком случае, не игра в одни ворота. Такая форма уголовного процесса начала развиваться во Франции, в Германии, потом её переняла Россия. Казахстан получил после развала Советского Союза уголовный процесс вместе со всеми его недостатками. Но как бы мы критично ни относились к нашей системе, нужно признать очень важный момент: уголовный процесс у нас в Казахстане постепенно переходит от смешанного типа к состязательному. У нас расширилась форма судебного контроля, сейчас он появляется ещё в ходе досудебного расследования. Я могу прийти в суд как защитник и сказать: «Мне не нравится, как расследуется уголовное дело, следователь нарушает права моего подзащитного. Представляю аргументы в пользу своей точки зрения. Прошу судью обязать следователя выполнить определенные нормативные процедуры, следственные действия…»

ДАНИИЛ – И что, прямо-таки всегда судья идет навстречу?

ТАИР – Конечно, нет. Но важен сам принцип – я могу что-то оспорить, а во-вторых, я ведь и решения судьи или прокурора могу обжаловать ещё до начала судебного процесса. Это их тоже мобилизует, заставляет серьезнее относиться к своим обязанностям – в первую очередь, к соблюдению прав моего подзащитного. Я вот уже упоминал, что была такая форма приговора – «оставление в подозрении». И помнится, когда я следователем работал, то мог прекратить уголовное дело за недоказанностью вины. Даже была в УПК такая норма «Прекращение уголовного дела за недоказанностью». То есть вроде как ничего не доказали, никого не посадили, а пятно на репутации оставалось на всю жизнь. Сейчас такого нет.

ДАНИИЛ – А как сейчас формулируется?

ТАИР – Сейчас, если нет доказательств, уголовное дело прекращается за отсутствием состава преступления…

ДАНИИЛ – А в чем разница?

ТАИР – Знаете, есть такая пословица: не пойман не вор?

ДАНИИЛ – Конечно.

ТАИР – Так вот, прежняя формулировка – это как если сказать: думаем, что вор, но, увы, не поймали.

ДАНИИЛ – А сейчас это означает: если не поймали, то и вором нельзя считать?

ТАИР – Сейчас отсутствие доказательств равносильно отсутствию состава преступления. Это вот – как раз пример постепенной эволюции нашего уголовного процесса, его перехода к состязательности. Хотя, конечно, далеко еще нам до уголовного процесса, который полностью бы защищал права человека.

ДАНИИЛ – Хотелось бы поскорее…

ТАИР – Справедливости ради надо сказать, что эволюция происходит не только в сфере уголовного процесса. Это не изолированное какое- то явление, не в пустыне. Надо её рассматривать в системе и взаимосвязи с другими отраслями права, например, с гражданским процессом, где дело обстоит уже несколько иначе.

ДАНИИЛ – Лучше или хуже?

ТАИР – Ну сами посудите: в уголовном процессе доказательства предоставляет сторона обвинения, а в гражданском – каждая сторона самостоятельно должна доказывать те факты и обстоятельства, на которые ссылается. В гражданском процессе, в целом, стороны равные. В уголовном процессе, конечно, нет. Там процессом, особенно в досудебной части, дирижирует следователь. Если ты по повестке не приходишь к нему на допрос, он может тебя арестовать. Ты подвергаешься принуждению.

ДАНИЯЛ – Да, в такой ситуации о равенстве речи не может быть. А кто у нас занимается расследованием?

ТОМ ВТОРОЙ

«ДИРИЖЕРЫ СЛЕДСТВИЯ»

ТАИР – Структура уголовно-правовой системы не так уж и проста. И даже в каждой её ветви. Я вот помню, в университете ныне покойный профессор К.Х.Халиков объяснял нам, как устроены правоохранительные органы, и до сих пор в памяти сидят «одиннадцать чинов прокуратуры»!

ДАНИЯЛ – Прокуратура тоже может осуществлять досудебное расследование?

ТАИР – Ну, собственно говоря, ей тут принадлежит главная скрипка. Она может любое дело взять, то есть, может истребовать. Даже у КНБ истребовать какое-нибудь дело по терроризму и расследовать. Например, дело Кулекбаева, помните? Это странный такой человек, который совершил террористический акт в Алмалинском РОВД. Он был террористом, а это уголовное дело заканчивала Генеральная прокуратура.

ДАНИЯЛ – Я так понял, что и КНБ досудебным следствием занимается?

ТАИР – Конечно, Комитет национальной безопасности тоже правоохранительный орган, он может расследовать уголовные дела, связанные с государственными преступлениями: измена, шпионаж, разглашение государственных секретов. В УК РК есть специальный раздел: «Преступления против государства».

ДАНИЯЛ – А я думал всегда, что уголовные дела только МВД расследует.

ТАИР – Ну, в общем-то, вы правильно думали. На них основная часть такой работы ложится, причем, самой черновой – не позавидуешь! Примерно 80% уголовных дел расследуют милиционеры, как их раньше называли, а теперь – полицейские. Кражи, грабежи, разбои, изнасилования, убийства, мошенничество – полный букет… Но есть и другие органы, осуществляющие досудебное расследование, – ДГД (Департамент государственных доходов) – они занимаются преступлениями, которые связаны с экономикой в государственной сфере: уклонением от уплаты налогов, коммерческой контрабандой, коммерческим подкупом. Хотя КНБ и может взять себе дела, связанные с коррупцией высших должностных лиц.

Ну, например, не так давно, если вы помните, задерживали одного из руководителей «ЭКСИМ-Банка» за коммерческий подкуп. По этому делу КНБ работал…Есть еще отдельное Бюро по противодействию коррупции. Они расследуют уголовные дела, связанные с госслужащими, то есть, связанные с получением и дачей взяток, посредничеством во взяточничестве. В общем, соответствующих, как говорится, органов много.

ТАИР – Ну, в КНБ и Прокуратуре и в Органах внутренних дел имеется своя форма одежды, сотрудники носят погоны, у них есть звания, классные чины, так что их различить нетрудно. А вот у сотрудников Бюро по противодействию коррупции и Департамента государственных доходов – погон нет.

ДАНИИЛ – Они сами-то друг друга не путают?

ДАНИИЛ – Обидно!

ТАИР – Ну что поделаешь, было принято такое решение, не знаю уж почему. Но, несмотря на обилие правоохранительных органов, которые осуществляют досудебное расследование, венцом всего расследования является суд. Только он определяет, виновен человек или не виновен, можно дело уголовное прекратить или нет, то есть, приговор остается за ним – обвинительный или оправдательный.

ЛИЧНЫЙ ОПЫТ

ДАНИИЛ – Поскольку вы в своей практике имели возможность наблюдать процесс расследования и судебного рассмотрения с разных, так сказать, позиций, точек зрения, то было бы интересно узнать, на что во время следствия надо обратить особое внимание и каких ошибок следует избегать.

ТАИР – Это очень хороший вопрос! Дело в том, что от качественного проведения следствия, причем во всех его звеньях, зависит не только быстрое раскрытие преступления, но и судьба всех, втянутых в него лиц. А также перспективы объективного судебного рассмотрения, возможность адвоката оспаривать результаты следствия и многое другое. Поэтому есть правила, которых следователь должен придерживаться. Все необходимые процедуры должны быть проведены им неукоснительно и в сжатые сроки в соответствии с законом. Иначе дело может развалиться в суде или ещё до суда.

ДАНИИЛ – При условии, что им займется хороший адвокат?

ТАИР – Да. И я уже не говорю о том, что может быть осужден невиновный человек или виновный, но в менее серьезных преступлениях, чем те, которые ему вменяются. Поэтому досудебная стадия уголовного процесса имеет особое значение. Есть несколько оснований для начала досудебного расследования. Это и заявление потерпевшего, и сообщения средств массовой информации, и явка с повинной (бывает и так!) или рапорт должностного лица. Я помню, когда работал следователем, и мы на кражи выезжали часто просто по звонку потерпевшего.

ДАНИЯЛ – И с чего начинали?

ТАИР – Первое неотложное следственное действие – это правильное составление протокола осмотра места происшествия. Например, если объектом является квартира, то осмотр каждой комнаты, как правило, производится с применением различных технологий в соответствии с криминалистической тактикой. Детально описываются, например, повреждения, если таковые имеются, на форточке, на дверном проеме, чтобы не оставить никаких сомнений в способе проникновения преступника в помещение.

Следователю должны помогать оперуполномоченный и эксперт-криминалист, который также входит в состав опергруппы. Немедленно делается опрос свидетелей – ведь если кто-то непосредственно видел преступника и сам момент совершения противоправных действий, да если ещё и знает подозреваемого в лицо, то это дает опергруппе возможность раскрыть преступление.

ДАНИЯЛ – Как говорят в сериалах – «по горячим следам»?

ТАИР – Так и на самом деле говорят. Вообще, очевидные преступления раскрыть легче всего.

ДАНИЯЛ – А что такое «очевидные преступления»?

ТАИР – Это преступления, которые происходят на глазах у свидетелей-очевидцев, а то и у работников правоохранительных органов, которые могли, например, своими глазами видеть, как злоумышленник выхватил у потерпевшего, скажем, сумку. Они его тут же, как говорится, «винтят», и тогда и осмотр места преступления играет формальную роль. Но, к сожалению, во многих делах все не так «очевидно», и сбор улик (доказательств) имеет огромное значение. Почему? Да потому, что необходимо закрепить следы преступления. Это (если говорить о краже в квартире) возможные следы пальцев, биологические следы. Это для трасологии…

ДАНИИЛ – А что такое «трасология»? Вряд ли речь идет о городских магистралях.

ТАИР – Трасология – это раздел криминалистики, изучающий следы преступника, – «след» по-французски – как раз «трасса».

ДАНИИЛ – Понятно, а что ещё, кроме отпечатков пальцев, исследует трасология?

ТАИР – Если речь идет о незаконном проникновении в квартиру, то это – определение механизма проникновения. Скажем, преступник взломал дверь. Но в суде это, возможно, придется доказывать. Поэтому необходимо сделать осмотр не только помещения, но и двери. Сфотографировать, изъять сердцевину, назначить судебно-трасологическую экспертизу. Возможно, преступник оставил в помещении какие-то орудия преступления, забыл свои личные вещи или обронил часть украденного. Это может стать впоследствии главной уликой, особенно если речь идет о парных вещах.

ДАНИЯЛ – То есть? .

ТАИР – Ну, скажем, злоумышленник орудовал в перчатках, но, покидая место преступления, одну из них обронил. А вторую затем, при обыске, после задержания у него обнаружили – тогда эта перчатка может стать решающей уликой.

ДАНИЯЛ – Или одна сережка из пары…

ТАИР – Ну, тут уж зависит от степени материального достатка потерпевшего… Ну, коль скоро речь зашла о потерпевшем, то его необходимо допросить, как только будет произведен осмотр места происшествия. Взять или, как часто выражаются следователи, «отобрать» у него письменное заявление.

ДАНИЯЛ – О том, что была совершена кража?

ТАИР – И о том, конечно, что какое имущество было похищено, на какую сумму. Его «родовые» признаки, то есть, что это именно – техника, драгоценности, вещи. Их всевозможные качественные и количественные признаки. Если возможно, то какие-то бирки, чеки, подтверждающие, что он действительно покупал эти вещи и действительно уплатил ту сумму, которую он указывает в заявлении. Словом, подтверждающие, что он действительно является собственником тех вещей, которые у него были, как он говорит, похищены…

НАПРАСНЫЕ НАДЕЖДЫ СТОМАТОЛОГА ШПАКА

ДАНИИЛ – Я тут не могу удержаться от одного деликатного вопроса…

ТАИР – Вы меня заинтриговали!

ДАНИИЛ – Наверняка вы смотрели кинокомедию «Иван Васильевич меняет профессию»…

ТАИР – Более того, я и пьесу М.А.Булгакова читал, по которой фильм поставлен… И поэтому мне кажется, я уже догадываюсь, о чем вы хотите меня спросить… Но я слушаю вас.

ДАНИИЛ – Естественно, я имею в виду того персонажа, стоматолога, которого так блестяще играет Владимир Этуш…

ТАИР – Того, который сначала утверждает, что у него украли куртку, магнитофон, а потом эта куртка превращается в две, потом и в три, и так же точно «размножается» и магнитофон?…

ДАНИИЛ – Да. И, конечно, есть такой вопрос – бывают ли случаи, когда потерпевшие завышают размеры нанесенного им ущерба?

ТАИР – В моей практике был случай, когда лицо, считавшееся потерпевшим, в действительности само оказалось воришкой. И, к сожалению, следствие некоторое время шло у него на поводу. Так что такие попытки со стороны потерпевших, конечно, бывают не только в комедиях. Но тут надо учитывать, что если преступник будет задержан и у него обнаружат похищенное имущество, то впоследствии, после совершения необходимых процедур, оно, конечно, будет возвращено потерпевшему. Но, возвращаясь к фильму, надо сказать, что если была украдена все-таки одна куртка, а не три, то и обнаружена будет только одна.

ДАНИЯЛ – Ну а если преступник похищал куртки у кого-то ещё?

ТАИР – Вот для этого и «отбирается» сразу же заявление потерпевшего, в котором он должен указать такие индивидуальные признаки своих вещей, как вид изделия и фирма-изготовитель, или, как говорят теперь, бренд, размер, материал, степень изношенности, год приобретения. Важно по возможности представить техническую документацию на какую-то технику, например, компьютеры, и так далее.

ДАНИЯЛ – И тогда их можно будет относительно легко идентифицировать после обнаружения!

ТАИР – Затем следователь выносит постановление о признании заявителя потерпевшим с разъяснениями его прав и обязанностей. Если причинен имущественный вред, а, как правило, в результате совершения таких преступлений однозначно причиняется имущественный вред, то от этого потерпевшего «отбирается» также исковое заявление. Оно приобщается к материалам уголовного дела, и потерпевший признается гражданским истцом. С этого момента он приобретает ещё один гражданско-правовой статус, помимо того, что он потерпевший. Он теперь еще и гражданский истец! Если похищенное у преступника изымается, потерпевший вызывается для опознания. Ему предлагают их опознать…

ДАНИЯЛ – И он говорит: «Да, это мой ноутбук, он у меня был похищен такого-то числа»!

ТАИР – Примерно так. И если потерпевший признает свои вещи, то ему они отдают под сохранную расписку либо оставляются при материалах уголовного дела для того, чтобы суд впоследствии принял решение по этим вещественным доказательствам.

ДАНИЯЛ – То есть, просто на слово потерпевшему никто не поверит?

ТАИР – При такой категории дел, вместе с уголовным делом в суде рассматривается также и гражданский иск. И вместе с вынесением приговора суд должен решить вопрос по удовлетворению или об оставлении иска без рассмотрения или об отказе в иске.

ДАНИИЛ – То есть, если даже киношного жулика Жоржа Милославского поймают, не факт, что стоматологу Шпаку удастся «повесить» на него лишние куртки и магнитофоны?.

ТАИР – Совсем-совсем не факт… Более того, он может и сам оказаться в положении нарушителя закона, так что потерпевшему лучше сто раз подумать перед тем, как завышать количество понесенного материального ущерба.

ДАНИИЛ – А если имущество было застраховано и пострадало? Или вовсе не было похищено, но потерпевший вписал и его заодно, так сказать?

ТАИР – Ну, если к делу «подключатся» страховые компании, то Шпаку, скорее всего, вовсе ничего не светит. Они вовсе не заинтересованы в оплате несуществующих «курток и магнитофонов», а тем более, действительно ценных предметов…

НАЙТИ НЕИЗВЕСТНОЕ

ТАИР – Но вернемся к методам установления лиц, совершивших преступления. Я уже упомянул свидетелей, если таковые имеются. Их, конечно, необходимо допросить, причем, стараться при этом получить как можно более точные показания. Допустим, кто-то видел возле подъезда, где произошло преступление, группу молодых людей. Они, предположим, выходили с сумками, садились в такую-то машину такого-то цвета. Здорово, если свидетели ещё и номер машины запомнили…

ДАНИИЛ – А преступники ещё и свои паспорта обронили…

ТАИР – Вы шутите, но, случаются, и такие промахи. К сожалению, и свидетели преступления не всегда имеются.

ДАНИЯЛ – В наше время во многих местах расположены камеры наблюдения…

ТАИР – Тут тоже есть свои сложности. Просто так взять, да и посмотреть видеозаписи, вопреки тому, что мы видим в детективных сериалах, никто права не имеет. Необходимо обратиться к собственнику этих видеокамер с тем, чтобы сделать выемку.

ДАНИЯЛ – Наверное, в противном случае, адвокат впоследствии может оспорить эти записи?

ТАИР – Конечно.

ДАНИЯЛ – Кроме того, в сериалах обычно расследование заканчивается после эффектной погони задержанием преступника.

ТАИР – Увы, в жизни все прозаичнее. После того, как лица, причастные к совершению этого преступления, установлены и установлено их местонахождение, и у следователей есть весомые доказательства, что именно эти лица совершили именно эти преступления, необходимо соблюсти все полагающиеся процедуры.

То есть, вынести протокол о задержании этого лица, провести личный обыск, изъятие у него из карманов вещественных доказательств, которые говорят о его причастности, и также все тщательно запротоколировать. Допустим, человек пролез через форточку и порезался о разбитое стекло. На стекле остались следы крови, а у подозреваемого где-нибудь на ладонях или локтях следы пореза. Естественно, нужно взять образцы крови и образцы фрагментов стекла, отправить на экспертизу – дактилоскопическую, биологическую, химическую…

ДАНИЯЛ – То есть, как я понимаю, следователь не должен, так сказать, лениться и рассчитывать на то, что в деле изначально «все ясно»…

ТАИР – Конечно, он обязан сразу позаботиться о том, чтобы в дальнейшем у судьи не осталось никаких сомнений в полной законности всех следственных действий и, соответственно, виновности подсудимого. И чтобы адвокат, задача которого как раз и состоит в том, чтобы использовать любую мелочь в интересах своего подзащитного, не мог ни к чему придраться ни по существу, ни по форме… То есть, вы видите, что даже такие, как считают дилетанты, несложные дела, как дела о кражах, имеют множество нюансов, которые необходимо учитывать.

ДАНИЯЛ – А есть ли особенности в следственных действиях, если одним лицом совершено несколько краж?

ТАИР – Если злоумышленник подозревается в совершении серии краж, то каждая из них является отдельным эпизодом. Они не охватываются единым умыслом, и каждая рассматривается как отдельный эпизод по описанной выше схеме и считается повторным преступлением.

ДАНИЯЛ – А в чем особенность следствия по грабежам и разбоям?

ТАИР – Как вы, конечно, понимаете, что для того, чтобы совершить, например, квартирную кражу, преступник вовсе не нуждается в вашем присутствии.

ДАНИЯЛ – Да уж, я полагаю, что он, скорее всего, наоборот, предпочтет, чтобы я в этот момент отсутствовал, ушел куда-нибудь и не мешал ему заниматься, так сказать, «любимым» делом.

ТАИР – Да и в том случае, если речь идет о карманной краже, особенно удавшейся, скорее всего, вы не заметите действия преступника – он постарается сделать для этого все от него зависящее… Чтобы, так сказать, вас лишний раз не побеспокоить…

ДАНИЯЛ – Какая деликатность с его стороны!

ТАИР – Понимаю вашу иронию, но, как ни парадоксально, в каком-то смысле – это так. Ведь во время грабежа, а тем более разбоя, преступник будет вовсе неделикатен. Он применит физическую силу, а то и оружие для того, чтобы завладеть вашим имуществом, и вполне может нанести вам не только материальный, но и физический урон.

ДАНИЯЛ – Поэтому-то эти преступления и считаются более тяжкими, чем кража?

ТАИР – Но для следствия тут есть некоторые плюсы. Ведь во время совершения грабежа и, тем более, разбоя, как правило, потерпевший видит злоумышленника…

ДАНИЯЛ – И, значит, может его опознать?

ТАИР – Да! И к результатам трасологии может добавиться такой важный фактор, как непосредственное опознание преступника потерпевшим. Разумеется, и опознания, и последующая очная ставка должны проводиться в точном соответствии с законной процедурой, чтобы их результаты впоследствии не могли быть оспорены.

ДАНИЯЛ – В общем, как я понял, досудебное расследование даже по таким делам – штука очень непростая.

ТАИР – Поверьте, это настоящее искусство!

ДАНИЯЛ – И на что же должно быть обращено особое внимание «искусствоведов»?

ТАИР – Если под «искусствоведами» вы имеете в виду не только следователей, но и адвокатов – то на улики (доказательства)!

УЛИКИ: ЧУДЕСНЫЕ ПРЕВРАЩЕНИЯ

ДАНИЯЛ – Почему так важно тщательно документировать улики? Их могут подменить? Кто и зачем?

ТАИР- Ну, наверняка, и у вас, и у меня есть свои предположения относительно того, кто и зачем может подменить улики. Но я также охотно допускаю, что их могут просто перепутать. Или вообще неверно описать, оформить при изъятии. Но в случае, если их подменили или перепутали, это приведет к тому, что будет осужден невинный, а неточное описание – оставит сомнения. И даже если преступление следователь раскрыл, в принципе, верно, то обнаружение «не тех» улик приведет к тому, что дело будет развалено – при наличии у обвиняемого хорошего адвоката, а у адвоката – хорошей интуиции.

ДАНИИЛ – Например?

ТАИР – Ну, скажем, среди улик фигурирует конверт, в котором передавались кому-то с целью взятки 5 тысяч долларов. В акте написано, что конверт был запечатан, а на видео, которое снимали во время обыска, мы видим уже распечатанный конверт. Налицо расхождение видеофиксации с протоколом изъятия. Ну и какие тут можно сделать предположения?

ДАНИИЛ – Да какие угодно. Денег было больше, денег было меньше, денег вообще не было, конверт подбросили марсиане…

ТАИР – Во всяком случае, такое расхождение вызывает разумные сомнения. Но вот вам ещё более фантастический пример: у меня было уголовное дело, по которому человек уже полтора года отсидел в тюрьме. Главной уликой стали печати каких-то предприятий, к которым он, по его утверждению, не имел отношения. Однако эти печати в пакете обнаружили у него в офисе. Так вот, нам удалось получить видеозапись, которая практически в то же время, что и обыск у моего клиента, проводилась в другом месте. Там тоже был обыск, и на записи отлично видно, что этот самый пакет кто-то берет. И вдруг, через несколько минут, он каким-то волшебным образом оказывается в офисе у моего клиента, где его и изымают в качестве главной, как я уже сказал, улики!

ДАНИИЛ – Телекинез, наверное, произошел!

ТАИР – Не знаю, что у них там произошло! Зато знаю, что произошло, когда эти чудесные фокусы выплыли наружу. Поскольку у нас оправдательных приговоров, к сожалению, практически нет, дело вернули на доследование и там его прекрасно похоронили.

ДАНИЯЛ – Ну хоть человек на свободе оказался!

ЧУДЕСНЫЕ ПРЕВРАЩЕНИЯ ПРОДОЛЖАЮТСЯ: ВО СНЕ И НАЯВУ

ДАНИЯЛ – Когда вы сказали, что существует нечто вроде адвокатской интуиции, то что вы имели в виду?

ТАИР – Кстати, я не говорил, что есть какая-то особенная интуиция, присущая только адвокатам. Интуиция – свойство любой человеческой психики. Но, конечно, у людей каждой профессии она принимает специфическую форму.

ДАНИЯЛ – Ну и какую же форму она принимает у адвокатов?

ТАИР – А вот послушайте. Лет пятнадцать назад расследовалось уголовное дело по контрабанде. Мы тогда работали вместе с Иваном Ивановичем Кравцовым – замечательным специалистом, которого я считаю своим наставником. По делу привлекалась целая группа лиц. Одни ввозили ювелирные изделия из Турции, другие их покрывали. Очень сложное было дело. Арестовывались должностные лица и предприниматели. У наших клиентов положение было очень сложное, практически безвыходное.

ДАНИЯЛ – Они были виновны?

ТАИР – Все вроде бы указывало на это. Но мы как адвокаты должны искать любые законные пути для того, чтобы помочь клиентам. И вот, как-то утром, мы с Кравцовым пришли на прием к прокурору с жалобой на действия сотрудников следственных органов. Эта жалоба могла помочь нашим клиентам, но не решающим образом. Когда мы встретились, вдруг мой коллега присаживается где-то в углу в приемной и чуть ли не на коленке раскладывает бумаги и начинает что-то писать. Я, конечно,интересуюсь, что он делает. А он, оказывается, полностью переписывает жалобу, которую мы собирались подавать.

ДАНИИЛ – А почему?

ТАИР -… И на мои расспросы он мне отвечает, что видел ночью сон, согласно которому нам надо полностью пересмотреть тактику защиты.

ДАНИИЛ – Сон?

ТАИР – А вы не верите в вещие сны?

ТАИР – Скажу вам по секрету: я тоже. Но вот теперь я вас спрошу – вы верите в легенду, что И.Д.Менделеев свою периодическую таблицу химических элементов во сне увидел?

ДАНИЯЛ – Я думаю, что просто он все время думал об этом, и так, и эдак прикидывал – вот, в конце концов, его и осенило. А уж во сне или наяву – это дело десятое, тут психоаналитики пусть разбираются.

ТАИР – А вам не кажется, что точно также происходит и с юристами, и с художниками, и с любыми профессионалами, которые творчески к своему делу относятся?

ДАНИЯЛ – Понимаю. Вы именно это и называете интуицией?

ТАИР- Ну да. Настоящий профессионал о своем деле думает не с девяти до шести с перерывом на обед, а постоянно. И решение может прийти в самый неожиданный момент.

ДАНИЯЛ – Пожалуй, вы правы. И что же ему, так сказать, приснилось? Он ведь искал какие-то обстоятельства, которые могут сыграть в пользу ваших клиентов.

ТАИР – Ему пришло в голову сверить те вещественные доказательства, то есть ювелирные изделия, которые были изъяты по протоколу, с теми, которые позже были направлены на экспертизу.

ДАНИЯЛ – И результат?.

ТАИР – Хотите – верьте, хотите – нет, но выяснилось, что в акте изъятия описывалось более двухсот наименований контрабандных ювелирных изделий. А на экспертизу были предъявлены совершенно другие вещи!

ДАНИЯЛ – Чудеса, да и только!

ТАИР – Да уж… Очевидное, хотя и невероятное!

ДАНИЯЛ – А может быть, это было рукотворное чудо, случившееся где-то в недрах следственного механизма, по мановению чьей-то волшебной палочки?

ТАИР – Не знаю, а значит, не стану строить никаких на этот счет предположений и ни на кого возводить напраслину. Как бы там ни было, сон моего старшего товарища оказался, что называется, «в руку». Вещественные доказательства, как выяснилось, отсутствуют. Соответственно, и сумма, которая вменялась нашему клиенту, ни на чем не основана. А человек находится под стражей.

ДАНИЯЛ – И чем дело закончилось?

ТАИР – Дело закончилось возвратом. В тот период такая существовала тенденция – возвращать дело на «дорасследование». А потом прекращено за отсутствием оснований. У обвинения не было перспектив для его продолжения.

ДАНИЯЛ – А ваш клиент?

ТАИР – Он, разумеется, был освобожден, более того, он ведь был должностным лицом, подполковником даже. Так его и в должности восстановили, и всю сумму выплатили по задолженности по зарплате… Ну что, поверите теперь в вещие сны?

ДАНИЯЛ – В вещие сны – нет! А вот в адвокатскую интуицию, которая вытекает из опыта работы и из знания человеческой психологии, – да! И в то, что улики – это «сила»!

ОБЫСК

Д АНИЯЛ – Но для того, чтобы улики стали силой в руках следствия, а не провалили все дело, наверное, и к их сбору, то есть, к обыскам, надо относиться как к искусству?

ТАИР – Разумеется. УПК специально оговаривает и проведение, и фиксацию каждого следственного действия, в том числе и неотложного. Но несмотря на свою неотложность, обыск должен быть предварительно санкционирован следственным судьей. Однако есть исключение. В случае, если эта самая неотложность ещё и острая, можно провести обыск немедленно…

ДАНИЯЛ – То есть, без санкции?

ТАИР – Ну да, а то ведь подозреваемый может уничтожить улики. Но такие случаи требуют последующего контроля со стороны следственного судьи. Если судья не усмотрит нарушений при его проведении, тогда этот обыск и результаты его будут иметь доказательное значение.

ДАНИЯЛ – А если подозреваемых несколько?

ТАИР – Разумеется, каждый обыск должен быть оговорен отдельно. Но, конечно, на практике, следствию, даже в тех случаях, когда обыск приходится проводить в нескольких местах, лучше проводить его одновременно.

ДАНИЯЛ – Почему?

ТАИР – Потому что если вы у одного члена преступного сообщества сегодня провели обыск, а других решили «отложить», то они могут предупредить друг друга и, соответственно, попрятать и орудия преступления, и другие вещественные доказательства или вообще от них избавиться. Но и сам факт проведения обыска должен быть тщательно задокументирован, а протокол вручен лицу, у которого был произведен обыск.

ДАНИЯЛ – А зачем такие сложности?

ТАИР – Дело в том, что впоследствии этот обыск может быть обжалован. Соответственно, следователь должен иметь официальный документ, подтверждающий полную законность его действий.

ДАНИЯ Л – Тут мне вспомнилась знаменитая история с О. Джей Симпсоном…

ТАИР – Ну там немного другой был казус, но в конечном итоге вы правы. Что-то «недооформили» при обыске, и в результате – человек, который почти наверняка совершил тяжелое преступление, ушел от наказания.

ГЛАЗА В ГЛАЗА

ДАНИИЛ – Наверное, и очные ставки являются важной составной частью искусства следователя?

ТАИР – Безусловно. И они должны проводиться в строгом соответствии с законом.

ДАНИЯЛ – Наверное, на них четче всего проявляются личные отношения участников процесса?

ТАИР – Ну, конечно, было бы ошибкой считать, что очные ставки проводятся для выяснения личных отношений. Очная ставка необходима в тех случаях, когда между показаниями двух лиц возникают существенные расхождения, разногласия, так сказать. Но вы правы в том, что личные отношения, симпатии-антипатии тут действительно могут в полный рост выявиться. Именно поэтому перед очной ставкой её участникам…

ДАНИЯЛ – То есть, лицам, между которыми разногласия возникли?

ТАИР – Так вот, ещё перед очной ставкой их обязаны опросить, знают ли они друг друга? И если будет получен ответ – «да», то следующий вопрос как раз тот, который вас интересует: в каких они находятся отношениях?

ДАНИЯЛ – А поскольку речь идет о расхождениях в показаниях, то, прежде всего, наверное, надо выяснить, нет ли какой-то неприязни, ссор, недоразумений, вражды?

ТАИР – Потому что, к сожалению, некоторые люди считают, что если их недруг попал под следствие, то это благоприятный случай свести с ним счеты. То есть, оговорить его или скрыть какие-то оправдывающие его обстоятельства… Затем одного из участников очной ставки просят повторить свои показания.

ДАНИЯЛ – То есть, то, что он утверждал ранее?

ТАИР – Правильно. Если он это повторяет, то второму лицу задается вопрос – подтверждает он сказанное или не подтверждает, или подтверждает частично? После его ответа участникам предоставляется возможность задать вопросы друг к другу. Затем то же право предоставляется адвокатам.

ДАНИЯЛ – То есть, не друг другу вопросы задать, а…

ТАИР – А участникам очной ставки. И затем уже сам следователь задает вопросы этим самым лицам. Всё, очная ставка на этом заканчивается. Каждый, кто дал показания, расписывается. И протокол заверяется следователем. В ходе очной ставки, как, кстати, и в ходе допроса, адвокат или допрашиваемое лицо вправе представить письменные доказательства, подтверждающие документы и приложить их к протоколу, а следователь обязан эти документы подшить.

ДАНИЯЛ – А следователю стороны могут задавать вопросы?

ТАИР – Заявить ему ходатайство.

ДАНИЯЛ – И он обязан ответить?

ТАИР – Обязан. Также он вправе отвести вопрос на очной ставке как не относящийся к делу. Но он не вправе его игнорировать.

ДАНИЯЛ – То есть, как? Если он его отклонил, разве это не означает, что он его просто проигнорировал?

ТАИР – Вы не путайте частную беседу с официальным допросом или очной ставкой. В данной ситуации каждое слово имеет юридическое значение. Следователь все равно обязан этот вопрос занести в протокол, чтобы имелось документальное подтверждение тому, что он был задан.

ДАНИИЛ – А зачем это нужно и кому?

ТАИР – Нужно это потому, что адвокат впоследствии может обжаловать действия следователя – заявить, что было нарушено право на защиту, и доказывать, что следователь «отмел» вопрос, имевший отношение к делу.

РЕГИСТРИРОВАТЬ ИЛИ РАССЛЕДОВАТЬ?

ДАНИИЛ – В общем, если я правильно понимаю, в досудебном расследовании шага нельзя ступить без бумажки. И начинать без неё тоже нельзя?

ТАИР – Тут можно дать двоякий ответ. Конечно, с точки зрения, так сказать, «документальной», следствие начинается с его регистрации, с так называемого ЕРДР…

ДАНИИЛ – А что означает эта аббревиатура?

ТАИР – Единый реестр досудебного расследования. Но фактически часто бывает так, что начинается оно с так называемого первого неотложного действия. Почему? А вот почему. Вот, помню, когда я работал следователем, приходил я на дежурство, сидим мы там, ждем вызова – я, оперуполномоченный, эксперт-криминалист и водитель. И вот нам сообщают по рации, что в таком-то месте обнаружен, предположим, труп с признаками огнестрельного ранения. Ну и что, по-вашему, я должен первым делом отправиться в УВД, чтобы документы на регистрацию оформить?

ДАНИЯЛ – Ну да, нелепо получится. Тем более, что сообщение вообще может ещё и ложным оказаться…

ТАИР – А если не ложным – так ещё больше оснований не терять времени. Я должен прибыть на место, чтобы закрепить следы преступления, правильно?

ДАНИЯЛ – Как говорил Шерлок Холмс: «пока там все не затоптали»?

ТАИР – Я должен осмотреть место происшествия. Если действительно имеется труп, то отдельно произвести его осмотр, убедиться в том, есть ли на теле ранения, отправить тело на судебно-медицинскую экспертизу. Изъять одежду, которая была на нем, описать, упаковать, тоже направить на экспертизу, допросить свидетелей преступления, если таковые имеются, или тех лиц, которые обнаружили тело. Все это и называется комплексом неотложных следственных действий, направленных на закрепление следов преступления.

ДАНИЯЛ – Ну да, это, конечно, это более неотложно, чем бумажки заполнить.

ТАИР – Но и бумажки очень важны, как я вам уже доказывал и ещё множество раз докажу. Во всяком случае, сразу после этих неотложных мер отдаешь все материалы в дежурную часть, после чего идет регистрация и, таким образом, начинается досудебное расследование. Его, кстати, могут и другому следователю поручить.

ДАНИЯЛ – Такая практика давно сложилась?

ТАИР – Раньше была ещё так называемая «до следственная» проверка. Она длилась месяц. То есть, мало было зафиксировать сам факт. Обстоятельства ещё должны были быть уточнены и проверены. Устанавливалось, есть ли основания для возбуждения уголовного дела, и если оно возбуждалось, то начиналось предварительное следствие. Сейчас этого не делается. Начинается полное следственное действие, о котором, кстати, мы можем и не знать.

ДАНИЯЛ – А кто эти «мы»?

ТАИР – Я имею в виду, конечно, уже не следственную группу, а других участников процесса – подозреваемого, его потенциальных представителей – адвокатов. А также свидетелей и так далее. Если никто не поставлен в известие, это называется негласными следственными действиями. В настоящее время в УПК РК есть новый большой раздел, посвященный этим негласным следственным действиям. Очень важные доказательства по уголовным делам получены именно благодаря им. О том, что они начались, все остальные заинтересованные лица могут узнать много позже, чем следствие, естественно, и пользуется в своих интересах.

ДАНИЯЛ – Это хорошо?

ТАИР – Как мы в дальнейшем ещё увидим, не всегда и не во всем, к сожалению.

ИМИТАЦИЯ. ТОЛЬКО ДЛЯ ПОСВЯЩЕННЫХ

ДАНИЯЛ – А в чем их суть?

ТАИР – Если говорить упрощенно, то гласное следственное действие осуществляется более-менее открыто – ну обыски, допросы свидетелей, подозреваемых, потерпевших, очные ставки и тому подобное… А другие действия, о которых следствие никого не информирует…

ДАНИЯЛ – Являются негласными?

ТАИР – Более того, следствие старается как можно тщательнее скрыть от посторонних глаз и ушей сам факт их проведения.

ДАНИЯЛ – Например, прослушивание телефонных переговоров?

ТАИР – Да, перехват переговоров. Часто используется и имитация преступной деятельности.

ДАНИЯЛ – А это ещё что такое?

ТАИР – Ну вы как любитель детективов наверное, множество раз встречали выражение «работа под прикрытием»?

ДАНИЯЛ – Конечно, слышал. Это когда сотрудник органов правопорядка внедряется в банду, в ряды мафии…

ТАИР . Или другого преступного сообщества. Такие операции не только в кино проводятся. У меня было дело, когда преступники перевозили наркотики из Европы. Легальным прикрытием была поставка различных товаров народного потребления. А внутри товаров этих были тайники с наркотиком, который потом распространялся у нас через салоны красоты, бары, ночные клубы. И вот в эту организованную группу был внедрен агент под прикрытием. Благодаря ему и было раскрыто преступление. А иначе вряд ли были бы перспективы. Дело могло надолго затянуться.

ДАНИИЛ – То есть, внедренный в эту банду сотрудник как бы имитировал преступление?

ТАИР – Вот именно, имитировал соучастие в наркотрафике.

ДАНИИЛ – Наверное, это довольно опасно? Как в фильме «Отступники» с Леонардо Ди Каприо и Мэтом Деймоном. Или, помните, Шарапова в сериале «Место встречи изменить нельзя».

ТАИР – Да, я полагаю, тут часто требуется большое мужество… Так что, как видите, негласное следственное действие – дело серьезное и во многих случаях полезное. Но, конечно, просто так проводить его никто не может.

Д АНИИЛ – А кто дает на него санкцию?

ТАИР – Следственный судья. В УПК РК зафиксированы определенные сроки НСД – месяц.

ДАНИИЛ – А если не успели материал собрать для обвинения?

ТАИР – При необходимости они могут также продлеваться, но также через санкционирование следственным судом. Помню, расследовалось дело о взятках в одном казино – я потом расскажу – так там полгода продлевали негласные следственные действия. Благодаря этому удалось задержать и наказать преступников.

ДАНИЯР – Вы довольно подробно рассказывали о том, как со свидетелями работают. А тут свидетель – тайный, так сказать, агент. Разве можно его рассекречивать?

ТАИР – Тут тоже предусмотрены в УПК РК определенные процедуры. Агент, как вы выразились, дает показания под псевдонимом, может скрывать лицо. Суд в таких случаях в закрытом режиме заседает.

ДАНИИЛ – Мне кажется, что НСД – очень полезное дело.

ТАИР – К сожалению, на практике оно может здорово осложнить жизнь не только преступникам, но и другим участникам процесса – и не только подозреваемому, но и адвокату и даже свидетелям. И в каком-то смысле нарушить их процессуальные права.

ПРАВА И ПОВОДЫ

ДАНИИЛ – Но ведь далеко не все расследования начинаются с того, что кем-то где-то обнаружен труп с признаками насильственной смерти.

ТАИР – Слава Богу, не всегда.

ДАНИИЛ – А что в других случаях может стать поводом для начала досудебного расследования?

ТАИР – Чье-либо заявление, явка с повинной, рапорт должностного лица или даже сообщение в СМИ. Но тут надо учитывать нюанс, связанный с регистрацией экономических правонарушений. Для того, чтобы начать расследование, необходимо провести множество другого рода процедур и проверок. Это сделано для того, чтобы отграничить уголовные преступления от неисполнения каких-то гражданско-правовых сделок.

ДАНИЯЛ – Но это ведь правильно?

ТАИР – В теории – конечно. Но на практике – тут по-всякому бывает. Бывает, что мошенники выдают свое преступление за это самое «неисполнение гражданско-правовой сделки». Тогда возникают сложности. У меня было одно гражданское дело, оно вытекало из уголовного. Некий инвестор передал деньги своему партнеру на развитие компании, связанной с кондиционерами. А тот эти деньги потратил.

ДАНИЯЛ – Украл?

ТАИР – Скажем иначе – потратил. Но не на оборудование. Мой клиент пишет заявление о привлечении к уголовной ответственности, но в результате изворотливости партнера уголовное дело прекращается. Но что происходит дальше? Этот партнер вместо того, чтобы радоваться, что ушел от уголовной ответственности, обращается с иском в суд о возмещении морального ущерба…

ДАНИЯЛ – То есть, заявляет, что потерпевший его оклеветал?

ТАИР – Выиграть ему, конечно, не удалось, потому что в данном случае мой клиент действительно считал себя потерпевшим и воспользовался своим конституционным правом – написал заявление.

ДАНИЯЛ – И был прав!

ТАИР – Мы с вами не правомочны решать этот вопрос. Скажем так – имел право. Вот если бы он намеренно сделал ложный донос, то пришлось бы ему нести за это ответственность.

ПОВИННАЯ ГОЛОВА И ЧИСТОЕ СЕРДЦЕ -

ЯВКА С ПОВИННОЙ

ДАНИЯЛ – В фильмах часто приходится слышать, как следователь говорит преступнику, что чистосердечное раскаяние и явка с повинной могут облегчить его участь. Это так?

ТАИР – Ну насчет «чистосердечности» раскаяния – с нравственной точки зрения, вопрос, конечно, сложный.

ДАНИИЛ – Вы имеете в виду степень «чистосердечности»?

ТАИР – Я думаю, что бывают случаи, когда преступник действительно раскаивается. Все-таки совесть – не пустой звук. Но во многих случаях это бывает и просто удобной формулировкой, употребляемой с целью смягчить наказание. Поэтому я предпочитаю более прагматичную терминологию. А явка с повинной действительно может облегчить положение подозреваемого и его дальнейшую судьбу, смягчить наказание. Но только если она соответствует фактам, а не искажает их. Тогда получается, что подозреваемый сам себе на ровном месте выдумывает срок или его увеличивает. А правосудие в результате страдает, следовательно, страдает и общество в целом, поскольку настоящие преступники остаются на свободе и наглеют от безнаказанности.

ДАНИИЛ – Зачем же подозреваемому на себя наговаривать?

ТАИР – В органах правопорядка уголовным преследованием занимаются две службы – оперативная и следственная. И между ними зачастую возникает конфликт интересов. У так называемых «оперов» показатель – количество раскрытых преступлений, по этому показателю судят о качестве их работы.

ДАНИИЛ – Диалектический закон перехода количественных изменений в качественные – в школе, помнится, проходили…

ТАИР – В том-то и беда, что диалектика тут школьная, поверхностная… Потому что качество работы следователя оценивается по количеству дел, переданных в суд.

ДАНИИЛ – И в чем же тут конфликт интересов? Что раскрыли, то и передали?

ТАИР – Это если все на самом деле добросовестно раскрыли.

ДАНИЯЛ – Ага! Кажется, я понимаю…

НЕ ОСТАВЛЯЙТЕ ФОРТОЧКИ ОТКРЫТЫМИ!

ТАИР – Не всегда «раскрытое» преступление совпадает с делом, направленным в суд. Опера говорят следователям: вот мы вам раскрыли преступление, почему вы дело не отправляете? Да потому, как говорится, посему, и не отправляем. Помнится, когда я сам следователем работал, было у меня одно дело по кражам. Я задержал «форточника».

ДАНИЯЛ – «Форточник» – это такой узкий специалист по квартирным кражам? А название – по способу проникновения?

ТАИР – Так вот, в один прекрасный день приходит ко мне опер с 35-ю эпизодами краж всего района и говорит, что всё это – подвиги моего «форточника». Мне это показалось несколько удивительным. Но опер настаивает, предлагает следственные эксперименты провести. Допрашиваем «форточника»: «Точно ты это сделал?». Он говорит: «Да, это моя работа». Дело уходит в суд. И его осуждают.

ДАНИЯЛ – По всем эпизодам?

ТАИР – Если бы так! По одному-единственному, за который я его и задержал изначально. По остальным тридцати пяти – оправдывают. Там улики не совпадают, а там – вообще алиби. Вот вам и явка с повинной. Вот вам чистосердечное раскаяние! А ведь ему ещё и повезло – мог сесть и за чужие дела. А те, кто их совершили, до сих пор спокойненько гуляли бы себе на свободе. А так есть надежда, что их все-таки поймали.

ДАНИЯЛ – Да уж, чистосердечным такое раскаяние трудно назвать. А чем оно объяснялось?

ТАИР – Я не знаю, что ему сказал опер, или что пообещал… Этот «форточник» вообще-то наркоман и подлежал принудительному лечению.

ДАНИЯЛ – Ну, понятно, что таким людям можно пообещать… И манипулировать ими нетрудно.

ТАИР – К сожалению. Поэтому к раскрытым, благодаря «явке с повинной» делам, следует всегда относиться осторожно и проявлять в каких-то случаях вполне уместное со стороны адвоката сомнение. Когда читаете уголовное дело, всегда надо какой ручкой заполнены…

быть очень внимательным, вплоть до того, как составлены документы,

ДАНИЯЛ – То есть, не шиты ли они белыми нитками?

ТАИР – Что бывает, то бывает.

СОЮЗ НЕРУШИМЫЙ

ДАНИЯЛ – Если я правильно понимаю, такое «укрупнение» дела на пользу правосудию не идет?

ТАИР – Нет, вы не правы. Во многих случаях это, как вы выразились, «укрупнение» просто необходимо для нормального хода расследования. Это связано с одной важной особенностью досудебного следствия – уголовные дела расследуются по месту совершения преступления.

ДАНИЯЛ – По-моему, это логично.

ТАИР – Абсолютно логично. Но вот послушайте такую историю. Когда я работал следователем, был такой «Шестой отдел» по борьбе с организованной преступностью, укомплектованный профессиональными кадрами. Я тогда взял одно уголовное дело по бандитизму. Пришлось столкнуться с очень мощной и хорошо структурированной преступной группировкой, которая занималась разбойными нападениями. Это было вскоре после развала СССР, в начале 90-х годов.

ДАНИЯЛ – Те, кто постарше, говорят, что лихие были времена.

ТАИР – Ещё какие лихие! И для нас, следователей, и для бандитов тоже.

ДАНИЯЛ – «Лихачили» вовсю?

ТАИР – Не то слово! В нашем же случае дело вот чем осложнялось. У нас тут в Заречном отбывали наказание бывшие сотрудники органов со всего Советского Союза, нарушившие закон.

ДАНИЯЛ – И тогда были такие?

ТАИР – К сожалению, такие всегда есть. Ну и, конечно, люди там со специфическими познаниями, которые могут пригодиться и с той, и с другой стороны, как говорится, «невидимого фронта». И с методами, которыми расследуются уголовные дела, они тоже хорошо были знакомы. И как следы заметать – тоже. Там, рядом с зоной, в Заречном, была колония-поселение.

ДАНИЯЛ – А что такое колония-поселение?

ТАИР – Фактически, это такое место, куда осужденные могут только на ночь приходить. А остальное время где-то работают.

ДАНИЯЛ – Кажется, в народе их «химиками» называли?

ТАИР – Да. И, к сожалению, «химичить» там можно было по-всякому. .. Кто-то действительно работает, а кто-то только числится… такие были времена, везде развал, в том числе и в контроле за такими учреждениями. .. И вот так получилось, что у нас было очень много нераскрытых разбойных нападений по городу Алматы и Алматинской области. Люди в масках заходили в дома, в квартиры, избивали хозяев, отбирали деньги

и все ценное. Иногда оставляли отпечатки пальцев, но вот беда – нигде они не проходили по картотеке.

ДАНИИЛ – Почему?

ТАИР – А вот именно потому, что люди были там со всего Союза. А Союз развалился, и информацию получить было трудно, а то и невозможно откуда-нибудь из Москвы или, предположим, Сыктывкара. Нет единой базы. Но все-таки на след выйти нам удалось…

ДАНИИЛ – Каким образом?

ТАИР – Не буду всех методов следственной работы раскрывать. Вы же любите смотреть детективные сериалы, так что можете и сами догадаться…

ДАНИИЛ – Осведомители? Работа под прикрытием? Имитация преступления? НСД?

ТАИР – Ну в общем, потянули за эту ниточку, дальше, дальше – и так по цепочке вышли на колонию-поселение. Оказалось, что банду сколотили москвичи, набрали людей со всех регионов. Более 20 человек было в этой банде. И они днем вместо того, чтобы работать на благо народного хозяйства, как тогда говорили, едут в Алматы, Капчагай, ГРЭС, совершают разбойные нападения и возвращаются вечером усталые, но довольные.

ДАНИИЛ – С чувством, как говорится, исполненного долга…

ТАИР – И не только с чувством долга, но и с награбленными вещами. Больше 50 эпизодов по Алматы и Алматинской области тогда пришлось расследовать. Когда их, наконец, взяли, мне даже выделили специально камеру хранения для вещественных доказательств, около 20 квадратных метров. И все это помещение было полностью забито. Телевизоры, видеомагнитофоны и так далее. Представляете, в начале 90-х годов сколько все это стоило?

ДАНИИЛ – С размахом действовали «профессионалы»!

ТАИР – И теперь посудите: если бы мы попытались расследовать каждое нападение только по месту совершения преступления? Смогли бы мы охватить весь этот «размах»? Скорее всего, многие эпизоды остались бы нераскрытыми. Но, по счастью, мое начальство тогда правильно оценило ситуацию. Помнится, когда я составлял постановление о привлечении нескольких преступников в качестве обвиняемых (сейчас для таких постановлений терминология другая используется, но суть осталась прежней), то написал: «такие-то и такие-то, вступив в преступный сговор с целью захвата чужого имущества, совершили разбойные нападения в городе Алматы. А мне говорят: «нет, ты должен еще по окрестностям Алматы и Алматинской области указать». И это оказалось принципиально важно. Дело увеличилось, у нас работы прибавилось, зато мы сразу смогли увидеть всю картину «многообразной деятельности» группы наших бывших товарищей.