Читать книгу Нашими словами - Таня Корзун - Страница 1

Введение

Первыми на экране вспыхивают титры и логотип компании. Она лишком популярна, до такой степени, что практически единолично захватила весь концерн производства книг. Фильмов и сериалов.

Знаете, как говорят: «жизнь придумывает самые удивительные сценарии».

Каждый уважающий себя «дарящий» мечтает, чтобы именно она сняла фильм по его воспоминаниям.

Это значит, что ты получишь не только славу и возможность увековечить себя, историю своей жизни, но и дополнительные проценты с продаж. Не только начальный гонорар, а в десятки, возможно в сотни раз больше, чем планировал. Но и шанс выпуститься именно у этой компании – он мизерный, везет далеко не многим.

И я никогда не думал, что повезет именно нам.

Начальная сцена каждого фильма – не должна быть идеальной, но должна полностью отражать всю стилистику того, что вы будете созерцать ближайшие полтора часа – три часа, и должна содержать крючок, цепляющий зрителя. Что-то, что заставит его высидеть все время, для объяснения начальных кадров.

Хороший фильм – захватывает с первых восьми кадров, а «MM» всегда выпускает исключительно хорошие фильмы, иначе бы их премьер не собирали так много знаменитостей разного калибра, оттеснивших меня на второе место третьего ряда, близко к какой-то старушке, от которой навязчиво пахнет духами «Красная Москва», выпуск которых был прикрыт более, чем лет тридцать назад и мне предстоит терпеть это ближайшие три часа. Единственный путь, который я вижу в данной ситуации – святое смирение.

Чертово святое смирение.

Зал погружен во тьму, но даже в легких лучах экранного света видна ярко-красная, похожая на капли крови – обивка кресел. Эта дорогая бархатная ткань прекрасно отражает от себя даже легкий голубоватый свет с экранов айфонов. Создается впечатление, словно отблески по ней пробегают сами, но я прекрасно вижу, что кто-то из небольшого вип-зала решил разнообразить начальные благодарственные титры созерцанием новостной ленты. И в новостях точно есть упоминание о премьере фильма, где мы восседаем сейчас. Хотя бы одно коротенькое сообщение о ожидаемой три года премьере.

Я бы мог сказать, что мне это лестно, но если быть предельно честным, к самому фильму я не имею никоего отношения, в отличие от его сценария, пускай и в его написании я участвовал не так уж и явно, но все таким именно это выбило мне билет на сегодняшнюю премьеру.

Наконец-то логотипы всех сопутствующих съемке компаний и всех спонсор заканчиваются, являя нам последнюю картинку с огромными буквами «ММ», выполненными в сине-голубых цветах на черном фоне.

Я бы назвал их безвкусными, но никто не спрашивает моего мнения.

Часть I

Завязка

Два огромных голубых глаза, они расположены прямо по центру экрана. Смотрят в объектив прямым четким взглядом. Кристально-чистая радужка, зрачок, размер которого не превышает примерно трех миллиметров в диаметре. Зрачок абсолютно нормального трезвого человека, суженный от яркого дневного света.

Ничего особенного.

Ресницы длинные, темные и загнутые вверх. Такие же, как было модно наращивать около пятнадцати лет назад, если судить по старым фотографиям, но тут они абсолютно натуральные.

В уголках глаз корочки, скопившиеся от долгого сна, из зеленоватого гноя.

Отвращающая реалистичность.

Камера медленно отъезжает назад, представляя крупный план лица актера. Если пытаться быть объективным – он привлекателен. Этот его аккуратный прямой нос, ямочка на подбородке и высоко вздернутые брови, придающие лицу слегка удивленный вид. Нет, не испуганный, а именно удивленный, удивленный чему-то хорошему, этому способствуют уголки губ, слегка приподнятые вверх.

Я никогда не видел, чтобы люди просыпались такими счастливыми.

Белые, увитые синеватыми венами руки, с крупными ладонями и тонкими пальцами поднимаются к самому лицу, растирая красноватый след от подушки на его щеке. Выглядит достаточно мило ,и я буквально физически ощущаю мечтательную улыбку всех дам, присутствующих тут. Им, несомненно, хотелось бы просыпаться каждое утро с таким красавчиком, ведь за ретушью и гримом абсолютно не видно темные синяки под глазами, не вовремя выскочивший прыщик на лбу или же еще какую-нибудь мелочь.

Все больше и больше, нам показывают не заправленную кровать, на которой он сидит, за его спиной старые и давно выцветшие обои в цветах, разбросанные вещи у голых ступней, и небольшой уголок письменного стола, с выдвижными ящиками.

Стол, как и кровать, достаточно старые, они сделаны из древесины темного цвета и покрыты лаком в такое количество слоев, что отблескивают под бликующим, из окна, солнцем. Видно, что один из трех ящиков плотно не закрывается, поэтому его ручка, в форме серебристого цилиндра, с небольшим углублением для пальца, точит чуть дальше, чем надо, касаясь сбившейся с кровати, простыни.

Часть одеяла лежит на старом, облупленном паркете, изначально желтого цвета. Теперь же он весь в серых проплешинах. Доски расположены елочкой, что выдает ремонт еще времен СССР, когда такая укладка полов считалась единственной возможной.

Белье на его постели синее, уже застиранное, но хлопковое – это видно по тому, как сильно оно помялось за время использования. Синтетика не мнется, но спать на ней отвратительно, так же, как и на шелковых простынях, чтобы не пропагандировали герои романтических фильмов.

Они слишком сильно скользят.

Молодой человек громко зевает и прислоняет свою худощавую, с проглядывающими костями, ладонь ко рту.

Это первый звук, появившийся в фильме, помимо сопровождения самой заставки «Mnemosyne».

Громкий зевок, он идет по нарастающей, начиная от практически незаметного выдоха и спустя пару секунд дорастая до громкого гула самолетной турбины. Он прокатывается по колонкам – от начала зала, к концу, чтобы создавалось ощущение, ощущение присутствия.

В этот момент, на экране, прямо по груди молодого человека, словно бордовое пятно, расползается название фильма, пока задний план бледнеет, в отличии от самих букв, становящихся лишь ярче.

В финальном моменте – цвет которого почти причиняет боль твоим глазам.

Этот белый экран, с названием фильма – он держится три секунды. Чтобы ты успел прочесть, запомнить, но он не успел тебе надоесть.

Красные буквы на белом фоне, выглядят как пятна крови, на чистом белом полотне. Обычно используют черный фон и белые буквы или же наоборот – так упрощают прочтение, но здесь решили идти иным путем, добавив в классику какой-то блеск новизны. Чтобы изначально становилось понятно, что мы смотрим не комедию и не философскую драму – там обычно используют менее кричащие тона, удерживая все приглушенным.

Здесь же эти буквы словно кричат вам в лицо. Привлекают внимание, орут «посмотри на нас» и я, как завороженный, не могу отвести взгляд ожидая, что они брызнут мне в лицо яркой, алой и густой артериальной кровью.

Кадр сменяется и по ушам бьет грохот и гудок приближающегося поезда.

Молодой человек, увиденный нами ранее, стоит на платформе, около одной из витееватых арок, по которым мы с легкостью можем опознать самый центр города. И стоит он не один.

Рядом с ним стоит девушка, которая засунула своим маленькие руки в большие карманы его бежевой куртки. Она смотрит на него снизу вверх, и открыто улыбается.

Её густые волосы выбились из под темно-синей шапки и теперь развиваются от ветра приближающегося поезда метро.

Девушка, говорит что-то ему, но парень показывает на свои уши и кричит, что не слышит её, в ответ на это она обиженно надувает губы, слегка хмурит брови и обиженно отворачивается от него, но руки из кармана все еще не вытаскивает.

Поезд останавливается, и мы видим, как они заходят в синий вагон, с белой полосой по боку, и садятся на места, спиной к зрителям.

Поразительно, но такие вагоны вышли из обихода ещё лет восемь назад.

– Мне казалось, что нам не обязательно ехать к твоим родителям, – голос главного героя слегка хрипловат, и отдает несколькими годами непрерывного курения сигарет.

– Умей читать между строк. – Девушка усмехается и бьет его по лбу своим длинным ногтем, камера берет крупным планом и видно, что её ногти, алого цвета, они уже отрасли и лак чуть подбился с внешнего края.

Парень обреченно вздыхает, аккуратно берет её руку, только что ударившую его и целует в тыльную сторону ладони.

Этим приемом, нам дают понять, что отношения их длятся уже какое-то время, не известно точно какое, но судя по нежности они либо начались совсем не давно, либо наоборот продолжаются уже достаточно долго.

Обычная практика, не показывать самое начало, потому что мало у кого бывает действительно интересное первое знакомство. Не считая тот, фильм позапрошлого года, где девушка пыталась купить себе наркотики и начала встречаться с диллером. Тот фильм больше напоминал комедийный боевик и если бы я не знал о принципах работы «MM» я бы мог подумать, что это вымысел.

Но вымыслом это не было, как не вымысел и эта история.

– Кстати, знаешь, меня уже третий день преследует чувство, будто бы я что-то забыла. – Девушка хмурит свой лоб, слегка одергивая шапку ниже, от чего челка забавно падает на её глаза и она пытается её сдуть, а когда не получается, обреченно поднимает руку вверх, смахивая пряди.

– Если забыла, значит – это было не так важно. Вспомнишь. У тебя же феноменальная память. – Он пожимает плечами, и вглядывается в проносящиеся за окном стены бесконечных туннелей.

Люди, едущие рядом с ними – камера фокусируется на них. Выхватывает крупный план каждого.

Вот, какая-то маленькая девочка, неверующе смотрит своими серыми глазами на шарик, в её же руках. На её пухлых щеках ямочки из-за играющей улыбки, а вот её отец, сидящий рядом, держит одной рукой её за плечи, прижимая поближе к себе, а другой перелистывает страницы книги, лежащей у него на коленях.

Теперь камера переводит свой глазок на нетерпеливо постукивающие по колену пальцы девушки, сидящей в конце вагона. Она постоянно подносит к лицу свое запястье, чтобы рассмотреть на часах время и щурится, закрывая глаза и потирая себя по лбу ладонью, будто бы пытаясь стереть паутину.

Испуганный мужик, что пытался только что залезть в сумку, к полу спящей бабушке. Интересно, какие золотые копи он надеялся украсть у пенсионерки? Он сидит засунув свою кисть в её открытый радикюль, в то время, как пожилая женщина цепко держит его за пунцовое ухо, и что-то втолковывает глядя прямо в его обескураженные глаза.

Свет в вагоне можно было бы назвать теплым, если бы в него добавили хоть немного красного отлива, но он желтый с отливом в зелень, делающий лица всех присутствующих воскового цвета.

Как в морге, у покойников, к чьим гробам тебе скоро придется подойти.

Стук становится слегка тише и нас возвращают к главным героям.

– Как ты думаешь, сколько времени понадобится твоей маме, чтобы раскрыть нас? – Парень слегка усмехается, вытаскивая у девушки из левого уха наушник. Он сидит от неё по правую сторону, и для этого действия ему достаточно лишь слегка поднять руку и дернуть за вставленную в ухо основную часть.

– Ставлю на десять минут разговора и три пристальных взгляда. – Красивое лицо его спутницы не выражает никаких эмоций, она лишь слегка пожимает плечами, отворачивая голову обратно и не цепляясь взглядом за камеру. Не ломая четвертую стену.

Ломать четвертую стену – это смотреть в экран или же обращаться к зрителю напрямую. Это редко используемый прием, потому что тогда ощущение, словно ты подглядываешь за чьей-то жизнь в крохотное окошко – пропадет.

Хорошие актеры никогда не смотрят в камеру, чтобы не разрушить магию кино. Их взгляд не должен задерживаться на ней.

Поезд останавливается, станцию объявляют, но я плохо слышу её название, пребывая в водовороте собственных мыслей.

Мы абсолютно не знаем события какого года нам показывают на экране. Ведь на самом деле время – сущая мелочь.

История о любви останется историей о любви, происходи она в древнем Риме, или в пост-апокалиптическом будущем. Поменяются лишь внешние декорации, возможно атрибуты переписки или законы мира, но любовь – она во все года одинаковая, как бы нас не пытались переубедить в обратном.

Просто сейчас, она, истинная любовь, встречается несколько реже, чем нам хотелось бы.

Потому что когда весь мир зациклен на чем-то одном – оно имеет свойство пропадать.

Я думаю об этом, и смотрю на экран, где веселая парочка едет по эскалатору и на то, как девушка придирчиво поправляет свой шарф, постоянно выбивающийся из под воротника черного пальто.

Парень смеется над своей подругой, и нажимает на кончик носа, словно это пимпочка от звонка.

Девушка показывает ему язык, и совсем отчаявшись, расстегивает воротник пальто, вытаскивая шарф. Она бьет героя по плечу, не сильно, но заставляя его, повернутся к ней спиной, и прячет шарф в недра глубокого черного рюкзака, снизу которого идет коричневая каемка, шириной примерно десять сантиметров.

– Я ненавижу то, что твои родители слишком далеко живут от нас и нам приходится тратить гребанные сорок минут, чтобы добраться до них в один конец, Ань. – Парень вставляется большие пальцы под лямки рюкзака, около самых плеч и поправляет его. Чтобы он не сползал со сколькой ткани его куртки.

Аня, её имя мы теперь знаем, переводит на него недовольный взгляд, и уголок её красивых губ тянется вверх:

– Знаешь, это не их вина то, на какой периферии мы с тобой живем.

– Ну, это скорее вина моего отца, что вырос в нашей квартире, а потом, после смерти оставил её мне. Какой несносный! – Парень хмурится и бьет кулаком по воздуху, заставляя подругу застыть на пару секунд в одной позе, в то время как он, продолжает уверенно шагать вперед.

Поэтому ей приходится слегка побежать за ним, чтобы догнать. Картинка выглядит довольно комично, учитывая, что на каждые четыре шага, у него приходится всего два.

– Да, хей! Прости! Подожди меня!

Он встает на месте как вкопанный, подозрительно оглядываясь назад, и лишь в тот момент с удивлением отмечает, что выходит на улицу абсолютно один.

– Ничего страшного, просто я задумался. – Аня подбегает до него, доверчиво заглядывая в глаза. Её синяя перчатка, в тон шапке, выпала из кармана и лежит в четырех метрах позади, выпавшая из кармана.

– Ты же знаешь, я не всегда контролирую то, что вырывается из моего рта. Не злись на меня, я прошу. – Её плечи слегка опускаются вниз и весь вид её начинает отчетливо напоминать о избитых котятах, оставленных на произвол судьбы.

Я видел таких котят на рынках, когда проходил мимо. У них обреченные взгляды, свалявшаяся серая шестка, и они боятся людей. В такие моменты внутри меня всегда просыпается сентиментальное начало, которое хочет забрать их, приголубить, отогреть.

Помочь всем и каждому, но то не в моих силах, когда моя любимая девушка помогала мне пристраивать их в добрые руки, но сейчас то время, когда мы бы хотели знать друг друга давно прошло.

Она, кстати, очень похожа на главную актрису этого дрянного фильма. Безумно похожа.

– Мне не за что тебя прощать, потому что я люблю тебя. – Эта фраза вырывает меня из собственных мыслей, заставляя перевести взгляд на экран.

Но, как я предполагал, большую часть времени пока идёт картина я буду копаться в собственных воспоминаниях, пытаясь либо извлечь из них что-то, либо же забыть.

Никогда не знаешь, что предпочтительнее. Убить что-то, чтобы оно не мучало тебя или же оставить дабы упиваться этим в самые острые моменты жалости к себе?

Красивая железная черная дверь, с самыми новыми замками открывается.

Мягкий свет падает на лицо Ани, которая стоит прямо напротив женщины, выглядывающей из квартиры. У этой женщины такие же волосы, как и у самой девушки.

Мы видим лишь кусочек её передника, и полноватое лицо. Добросердечное, его не отягощает даже внимательный взгляд направленный, судя по всему, на дочь и парня стоящего за её спиной.

– Ох, милая, вы рано! – У неё мягкий голос, полностью соответствующий внешности, дверь открывается шире, представляя нам достаточно не богатое убранство внутри.

За такой дверью ожидаешь увидеть нечто немного иное, чем растянутый полосатый ковер, слегка оборванные обои и парочку котов, что любопытно высунули морды в коридор.

– Мам, ну мы торопились и у нас, как всегда, не вышло рассчитать время! – Главная героиня, а я более, чем уверен, что Аня – именно главная героиня, стоит в коридоре, железная дверь за её спиной закрыта. Кидает недовольный взгляд на парня, пока тот, сидя на небольшой скамеечке развязывает черные ботинки с шнурками, больше пригодными для того, чтобы удавиться. Потому что они слишком сколькие, чтобы завязать нормальный узел. Такие шнурки развязываются даже с двойных и тройных узлов – они слишком скользкие. Я знаю по своему опыту.

На экране появляются его пальцы, упорно развязывающие тройные узлы. Не думаю, что они продержались хотя бы от дома. Скорее всего он уже пару раз завязывал их по дороге, но таким ботинкам не идут другие шнурки – слишком широкие для крохотных круглых отверстий.

– Жень, прекрати там копаться! – Голос Ани слышен откуда-то, но звук приглушенный, а значит она находится не в коридоре.

Камера показывает всего парня полностью, и то, как он открывает старенький, с болтающимися дверями шкаф, чтобы повесить туда свою куртку. Вещи, в шкафу, набиты так плотно, что ему приходится раздвигать их двумя ладонями, держа петельку куртки в зубах, дабы втиснуть её в узкое пространство, где совсем нет места.

Все вещи висят на плечиках, но ему они не понадобятся, потому что куртку просто не сможет выпасть из-за того, как её сожмет со всех сторон.

– Аня, ты ничего не хочешь мне рассказать?

Героиня сидит напротив своей матери, и нарезает лук тонкими, почти идеальными, полукольцами.

Её волосы заправлены за уши, что делает худенькое лицо беззащитным, а ключицы, выглядывающие в круглый вырез свитера, кажутся такими хрупкими, что грозят вот-вот переломиться. Пара неаккуратных движений и эти тоненькие косточки переломятся.

Нож в её руках недостаточно острый, поэтому она сначала протыкает луковицу его кончиком, а потом ставит лезвие в получившийся надрез и давит на лезвие.

За её спиной вход в кухню, и небольшой прилегающий коридорчик с одной открытой дверью. Я более, чем уверен, что это ванная и санузел. Дверь открыта в туалет, чтобы кошки могли туда более беспрепятственно попадать туда по своим важным кошачьим делам.

– О чем ты, мам? – Она слегка наклоняет голову вперед и поворачивает её, так, что лицо находится практически параллельно столешнице, на которой лежит старенькая, но чистая скатерть. Кое-где рисунок подтерся, и есть прожжённые, сигаретными бычками, дырки.

– А ты догадайся. – Мать все ещё стоит спиной к Ане, но нетерпеливо моет посуду. Вся её нервозность передается через то, как она отряхивает руки или моет тарелки без применения губки, просто подставляя их под горячую воду, протирая ладонью и подставляя под струю горячей воды, сбивающей с них остатки еды.

Анна сидит, уставившись взглядом в разделочную доску, и крошит лук ножом. Создается ощущение, словно она пытается е просто его нарезать, а измельчить, как после миксера.

В её рту перекатывается жвачка, и поэтому слезы, при нарезке овоща не текут. Это известный прием, чтобы не щипало глаза. Жевать что или же перекатывать во рту конфетку.

Я не знаю, как это работает, но это действительно работает.

– Анна. – Женщина оборачивается назад, опираясь спиной о кухонную столешницу. Она вытирает руки бело-голубым полотенцем, на ткани которого заметны желтоватых пятнах жира, которые вьелись так глубоко, что их не берет ни один отбеливатель.

Девушка смешно морщит лицо и прикрывает глаза, пытаясь не смотреть на мать, окидывающую её осуждающим взглядом.

– Как ты догадалась? – Аня все ещё сидит с закрытыми глазами, будто бы боясь поднять веки и увидеть перед собой чудовище или злость, на лице своей родительницы, но нам видно, что нет ни того, ни другого.

Женщина, в ответ на реплику дочери лишь тяжело вздыхает. В этот время я рассматриваю е фиолетовый фартук, сделанный из хлопка. Он с красной атласной каемкой и аляповатыми цветами, которых не может существовать в природе. Они похожи на ромашки, но с красными серединами, лепестки расположены в два ряда.

– Пускай это останется моей небольшой тайной, дочь.

Девушка открывает глаза и поднимает на мать взгляд своих зеленых, цвета хвойных иголок, глаз.

Женщина все еще комкает в руках полотенце, хотя её руки давно полностью сухие и не требующие вытирать их, но она одна из того типа женщин, которых успокаивают какие-то машинальные движения.

– Какой у тебя срок? – На её лице появляется небольшая улыбка, но не из веселых, а та, что опускает уголки губ слегка вниз. Улыбка, которой ты пытаешься скрыть огорчение или же испуг.

–Четыре недели, мы сами узнали об этом позавчера и не хотели говорить тебе, пока не придумали бы как. – Аня прихватывает зубами нижнюю губу и начинает расковыривать своими обкусанными ногтями одну из прожжённых дырок в клеенке.

– Ты еще вполне можешь сделать аборт. – Мать пожимает плечами, наконец-то оставляя полотенце в покое, и кладет его на столешницу для готовки, находящуюся рядом с плитой.

– Но я не хочу делать аборт. – Голос главной героини звучит возмущенно, вызывающе.

В её голосе слышаться отголоски удивления и обиды, будто бы её заставляют делать что-то, по настоящему плохое.

– Вы себя то содержать не можете, а собрались ребенка! Объясни мне, как и на что вы будете жить? На зарплату этого дизайнеришки? – То, с каким осуждающим видом мать смотрит на девушку, заставляет Аню подняться, и швырнуть нож, которым она до того нарезала лук, к мелко порубленной трухе, получившейся на выходе.

– Я была о тебе лучшего мнения! – Девушка психует, голос её громкий, четкий, не признающий пререканий. – Собирайся. Мы уходим! – Это звучит уже в сторону коридора, откуда слышится недоуменное «Зачем?», но остановить Аню не получается.

Она выходит из кухни, подхватывает свои черные угги, сгоняя сидящего на них кота, подхватывает пальто, все так же лежащее на стуле, и выходит на лестничную площадку в одних носках.

Мы не слышим криков матери, или окликов молодого человека, не потому что их не включили, а потому что их нет.

Дверь из черного металла хлопает, оставляя героиню с другой стороны.

Хороший фильм должен показывать нам чувства героев при помощи отличительных черт.

Как эта штука про «синие занавески», где иногда, в произведении какого-то автора, возникают синие занавески, которые все трактуют по своему. Но иногда синие занавески – лишь синие занавески, и здесь, внешний лоск двери, черные угги, черная куртка – лишь черная куртка.

Да и мне не нужно, чтобы мне подсказывали её чувства, в отличии от остальных зрителей, я и без того догадываюсь о них. Иногда достаточно пережить подобное событие, чтобы полностью сочувствовать какому-то герою в фильме.

Правда Аню мне абсолютно не жаль. Но это не значит, что я её не понимаю.

– Ты не хочешь объяснить мне, что за внезапный приступ истерики только что был? – Теперь ребята стоят в лифте, где Женя пытается завязать свои скользкие шнурки, предварительно обмотав их вокруг лодыжки, потому что иначе они слишком длинные.

Я понимающе усмехаюсь.

– Я не хочу об этом говорить. – Голос девушки звучит неприязненно и слегка истерично, на словах «не хочу» она делает ударение, выделяя их среди всего остального предложения. Потому они звучат отрывисто, выделяясь на фоне блеклого «говорить».

– Не кипятись. – Женя, успокаивающе проводит по её предплечью и оставляет свою ладонь лежать там, пока Аня не дергает плечом и не скидывает её вниз и его рука виснет безжизненной плетью.

Взгляд выражает полное недоумение, но я знаю, что через пару-тройку минут, если это недоумение не убрать, то он станет взбешенным.

– Я и не кипячусь, просто она перегибает палку с этим своим «всезнанием». – Девушка делает в воздухе символ кавычек, чтобы было понятнее, что она имеет ввиду.

Герой отрезвляюще смотрит на неё, делая ещё одну попытку взять её за руку, на этот раз, успешную.

Камера фокусируется на их руках в тот момент, когда тонкие девичьи пальцы доверчиво сжимают крупную мужскую ладонь.

Я наблюдаю за этим, чувствуя, что духи «Красная Москва», пропитали не только окружающее пространство, но и мою одежду полностью. Не удивлюсь, если потом я не могу отстирать их запах, и мне придется выкидывать свою единственную парадную рубашку, вместе с брюками, потому что ходить так, словно я искупался в чане с парфюмерной косметикой пятидесятых годов – мне абсолютно не хочется.

Я вообще придирчив к запахам, но здесь выбирать не приходится, поэтому я лишь закрываю нос рукой, вдыхая абсолютно идеальный запах своего стирального порошка и пытаясь сосредоточиться на нём, чтобы не сдохнуть от удушья.

Молодые люди, на экране, шагают по месиву из грязи, снега и реагентов. Рукава их курток соприкасаются, и нам видно, что рука Ани находится в кармане главного героя, где он крепко сжимает её ладонь, это видно по тому, как оттянута ткань.

На улице уже горят фонари, заливая все бледноватым, оранжевым цветом. В свете обычных, белых ламп, снег слегка искрится и отблескивает лед. Свет этих же, лишь отражается на ледяной корке дороги, проглядывающей из под серого грязного снега.

– Мне бы хотелось выпить, но я не могу. – Лицо Ани пересекает грустная усмешка. Видно, что первый пыл истерики с неё спал, и теперь она сожалеет о проявленных эмоциях.

По крайней мере, я так думаю. Но скорее всего мои мысли вполне реальны и обоснованы.

– Помнишь, я рассказывал тебе об остаточном методе напиться? Ну том, где люди наливали в шоты воду или же яблочный сок и пьянели от эффекта плацебо? – Парень улыбается, озаренный этой мыслью.

Ещё пара секунд и над его головой должна бы вспыхнуть мультяшная лампочка, но мы смотрим фильм не того формата.

– Ага, но я не думаю, что это сработает. – Аня пинает попавшуюся ей под ноги небольшую ледышку, размером примерно с кулак взрослого человека.

– Попытка не пытка, да и тем более у нас дома есть рюмки и яблочный сок. Это должно быть забавно. – Молодой человек смотрит на девушку подзадоривающим взглядом, подмигивая ей.

И она начинает смеяться. У неё приятный и легкий смех. Добрый, если можно так выразиться. От человека с таким смехом нельзя ожидать подвоха и невозможно понять, смех это актрисы или же он был создан специально для героини, которые давно стали для меня единым целым.

Проблема, достаточно частая в кино тем, что некоторые герои буквально становятся для нас единым целым с своими персонажами и мы больше не можем смотреть на них, когда они играют в других фильмах.

Но это не мой случай.

Мы видим кухню.

Обычную кухню, ничем не примечательную, помимо узкого холодильника, стоящего рядом с плитой и стиральной машинки, служащей столешницей.

Дерево, из которого сделан весь гарнитур достаточно старое. Точнее эти спрессованные опилки, сверху покрытые панелями, чтобы не выглядеть таким дешевым. Но все, кто сталкивался с подобной фанерой, знают, как через несколько лет все это начинает размокать, а верхняя оболочка трескаться, являя миру свое неприглядное нутро.

Возможно, сейчас я говорю не совсем о кухне.

Молодые люди сидят за столом. Аня сидит по левую сторону от зрителя, а Женя прямо по центру.

Перед ними в ряд выстроены рюмочки, низ у которых ступенчатый, похож на гармошку, а горлышко круглое. В половине из них налита прозрачная жидкость, а в другой половине что-то желтоватое, скорее всего, яблочный сок, о котором герои говорили пару минут назад.

Ребята сидят в домашней одежде. На девушке растянутая серая футболка, с черным пятном около правого плеча. Её волосы собраны в высокий хвост, а руки, сжатые в замок лежат на столе. Лицо её сосредоточенное и серьезное, хотя в глазах проскакивает искорки веселья.

Парень же, ухмыляясь, смотрит на экран своего телефона. Его светло-русые волосы рассыпаны в беспорядке, а почти круглые стекла очков, в тонкой черной оправе, отражают голубоватый свет экрана.

– Готова? Тебе надо выпить их так быстро, чтобы ты не почувствовала вкуса. Скажи себе, что это алкоголь. Поверь, что это алкоголь. – Голос у парня веселый, как и легкая улыбка, играющая на губах. На последней фразе он пытается сделать серьезное выражение лица, но это не помогает и он слегка смеется, начиная обратный отсчет.

– Три, два, один! – Он жмет большим пальцем на сенсор телефона и поднимает лицо, чтобы созерцать то, как быстро девушка поглощает напитки.

Она берет их в руки, заливая в себя и морщась, после того, как они катятся по пищеводу. Возможно, она действительно пьет алкоголь, потому что такое выражение лица сложно подделать.

Я считаю то, сколько рюмок она выпила. Семь, восемь, девять, десять. После десятой она икает, смешно прикрывая нос рукой.

Парень опускает голову обратно к телефону, что-то помечая в нем.

– Ну, что ж, пять секунд в общей сумме, то есть ты выпивала один не более чем, за половину секунды и это дает надежды на успех. – Он смеется, блокируя телефон экраном вниз, в то время, пока девушка брезгливо втирает губы тыльной стороной ладони.

– Знаешь, на пару секунд мне показалось, что там действительно был алкоголь. – Она слегка передергивает плечами, внимательно вглядываясь в улыбающегося молодого человека.

Он пару секунд смотрит на неё недоумевающим взглядом, прежде, чем замотать головой так, что его волосы забавно подпрыгивают при каждом движении.

– Стоп, любимая, ты думаешь, что я мог подмешать тебе алкоголь? – Его брови скользят выходя за рамки очков, которые до того почти скрывали их. В то время, опока девушка сощуривает глаза и расправляет плечи, чтобы сесть ровнее. Возможно, у неё затекла спина, а может быть она пытается выглядеть более угрожающей.

– Ты вот прям уверен в своих словах? – Девушка медленно наклоняется ближе к столешнице, обнюхивая каждую стопку. Они стоят не так идеально, как до того, а в произвольном порядке, но недостаточно далеко, чтобы не учуять от них запах алкоголя.

– Ну, вполне. – Молодой человек выглядит пристыженным, когда девушка выбирает один из стопок, и подносит ей к своему лицу.

Её ноздри слегка трепещут, когда принюхивается, потому что камера берет крупный план лица.

– Да твою мать! – Она спокойно ставит шот обратно, поворачивая голову к главному герою, который тихонькое встает и пытается спрятаться в туалете, захлопывая дверь и предупредительно щелкая замком.

Мы видим его лицо, прижатое к косяку и говорящему что-то в щель между деревянным каркасом, и самой дверью.

– Ты же знаешь, я хотел как лучше. Это же сработало! – Его голос слегка приглушенный из-за узкого пространства и отдается эхом, в этом помещении, полностью отделанным зеленоватым кафелем в небольших желтых прожилках.

– Ты можешь пытаться не вредить хотя бы осознанно? – Девушка звучит огорченно и безразлично. Она смиренно сидит на том же месте, подперев голову правой рукой, и смотрит на дверь туалета, примерно то место, откуда исходит голос парня.

– Аня! Это все ради твоего же блага! Тем более сейчас же только первый триместр.– Замок снова щелкает. Парень заходит в кухню, присаживая на корточки около ног героини, и смотрит на неё снизу вверх.

– Не говори со мной. – Девушка поднимается со стула, стряхивая его руку со своего колена и уходит, заставляя парня остаться одному, все еще так же сидящего на корточках.

Девушка лежит в кровати, уставившись в потолок. Её темные волосы лежат на сине-белой наволочке подушки. Вторая подушка рядом с ней пустая.

В комнате достаточно темно, но её лицо можно рассмотреть благодаря лучу фонаря, свет которого проникает через не зашторенное окно. В выражении её лица нет никак эмоций и то, что она не спит видно лишь по открытым глазам.

Девушка укрыта одеялом примерно по грудь, а руки лежат поверх него.

Она дышит ровно, и грудная клетка поднимается каждую секунду. Внутри неё легкие, которые насыщают мозг кислородом.

В комнате царит абсолютная тишина, пока не становятся слышны тихие шаги.

Парень садится рядом, со своей стороны, и кладет руку на одеяло, около бедра Ани, но та мстительно выдергивает ткань.

Молодой человек вздыхает.

– Да хей, мне правда жаль, я думал, что ты не узнаешь и тебе станет легче. – его голос звучит виновато.

Девушка приподнимается на локтях, поворачиваясь к Жене. Она выглядит слегка злой. Это видно по её прищуренным глазам и плотно сжатым губам.

– Ты знаешь, так обычно говорят, когда трахают кого-то на стороне и их вторая половина узнает о происходящем. Так говорят, чтобы попытаться оправдать себя, хотя любая ошибка, о которой люди думают, что никто не узнает – более идиотская вдвойне. – Она говорит отрывисто, так же, как в той сцене с матерью, когда была не довольна.

– Но тебе правда это было нужно! – Молодой человек выглядит оскорбленным. Тон его голоса меняется лишь немного, но и этого хватает, чтобы ощутить напряженность.

– А не тебе судить, что мне нужно, а что нет. Я в состоянии сделать это сама. – Аня опускается обратно на кровать, и переворачивается на бок, отворачиваясь от парня.

Тот же, вздыхает и ложится в кровать, не пытаясь укрыться одеялом. Он кладет руки под голову и начинает смотреть в потолок с отсутствующим видом.

– Мать была права. Какие нам дети, когда мы сами еще дети. – Горькая усмешка искажает голос героини. По её щеке ползет слеза, скатываясь куда-то к шее.

– Но и наши родители были детьми, когда появились мы. Нельзя стать сразу взрослыми – это работает не так. Ты взрослеешь, но не из-за появления ребенка, а из-за того, что берешь ответственность не только за себя, но и за кого-то еще. Нельзя сразу стать взрослым. – Парень поворачивает голову, в сторону девушки, лежащей к нему спиной. – Я не могу пообещать тебе, что перестану вредить, но я постараюсь хотя бы не делать этого.

Аня молчит пару секунд тянущихся, словно вечность не только, для молодого человека, но и для всех сидящих в зале, а затем поворачивает голову, так, что видно её аккуратный профиль.

– Пока что спи, о, капитан, мой капитан. – Она усмехается, но её глаза перестаю отблескивать непролитыми слезами.

Парень улыбается, глядя на неё и гладит её по мягким волосам. Я представляю, что на ощупь они шелковистые и мягкие, струящиеся между пальцев.

– Я рад, что ты помнишь.

– Иногда воспоминания все, что у нас есть. – Девушка улыбается, отворачиваясь обратно. Через несколько секунд, её дыхание замедляется и становится понятно, что она спит.

Телефон в зрительном зале начинает играть неожиданно, мерзкий звук рушит всю прелесть момента. Он играет и играет, пока мужчина, сидящий через несколько мест от меня, не поднимается и не начинает рыться в карманах своих штанов.

Я перевожу взгляд с него, на экран, где парень все так же лежит, уставившись взглядом в потолок.

Звук телефона, наконец-то, выключается, и я могу спокойно вздохнуть.

Тем временем фильм уходит в затемнение, скрывая в темноте главных героев.

– Вашу мать! – Аня метается по квартире, между старых шкафов, ободранных обоев, и приземляется на велюровый диван, где сразу же начинает рыться в груде вещей, сваленных около одной из его ножек.

Она достает оттуда мятые черные джинсы и натягивает их на свои длинные худощавые ноги.

– Опять? – Женя стоит в проеме, потирая глаза и громко зевает, не прикрывая рот ладонью.

Девушка поворачивается на его голос, одновременно снимая с себя длинную футболку, под которой оказывается черный спортивный лифчик. Хорошая подделка под Кельвина Кляйна, но вместо его имени, по нижней резинке тянется, ничего не говорящее нам название «Beatty».

У неё плоский живот, глядя на который нельзя поверить, что девушка беременная.

– Не опять, а снова! – У нее голос громкий, звонкий. Такой голос, если тебя им разбудить, заставит ощутить себя ненавидящим весь мир. – Все из-за вчерашней попойки!

Парень приземляется в соседнее с диваном кресло, где тоже накидана куча вещей, но он, не смущаясь, приземляется прямо на них.

Паркет в этой комнате не такой потертый, как в остальных, и свет в ней более яркий. Скорее всего – это гостиная.

Диван и кресло стоят в двух разных концах комнаты, будто бы тот, кто их ставил, совсем не задумывался о том, как будет выглядеть помещение в целом. Но сейчас оно выглядит как циркулирующая энтропия, со двумя журнальными столиками, прямо в центре и кучей нелепых керамических фигурок.

– Ты выспалась? – Девушка обреченно кивает в ответ на эту реплику и начинает застегивать первую пуговицу на голубой блузке, которая до того, предусмотрительно валялась на спинке потертого велюрового дивана.

Молодой человек склоняется над одним из журнальных столиков, стоящих прямо напротив кресла, и берет с него белую пачку сигарет, марку которых нам не показывают – видимо те, не проплатили рекламу.

– Да, не долго, но очень крепко и умиротворённо. – Девушка кивает сама себе, встает и придирчиво одергивает блузку, вертя головой и пытаясь посмотреть себе на спину, но поняв повальность этой затеи, поворачивается спиной к молодому человеку.

– Мятая, но не критично. – Парень подкуривает сигарету, выпуская в воздух облачко дыма, которое зависает на некоторое время, а потом опускается вниз, рассеиваясь по всей комнате.

– Ладно, сойдет. – Аня распускает волосы, струящиеся теперь её по плечам, и проводит по ним пару раз голубой расческой, с пластмассовой щетиной.

Она собирает их в хвост. И выходит из комнаты, прихватив небольшую коричневую сумку, размерами более похожую на кошелек.

–Ненавижу свою работу, почему я не могу заниматься чем-то настоящим, твою мать! – Она шипит это, застегивая пальто и вдевая ноги в ботинки.

–Потому что ты сама выбрала свою жизнь, а актерство не приносит должной прибыли.– Женя кричит это, оглядываясь в коридор, и наблюдая, как девушка поворачивает ключ в замке. – Если ты как обычно, то я тебя встречу.

– Давай! – не понятно, сказала ли она ему это к предложению встретить, или же просто попрощалась. Но уточнить молодой человек ничего не успевает, потому что дверь хлопает.

Он все ещё смотрит на неё, пока не вскрикивает оттого, что сигарета обжигает ему палец, а весь столбик пепла ссыпается прямо на черные домашние шорты.

На улице уже чувствуются приближающиеся сумерки. Небо еще не уходит в синеву, но уже близко к этому.

Женя идет по тротуару, вдоль дома, когда-то покрашенному в голубую краску, но теперь тут и там она облупилась. В окнах с решетками горит свет, и стоят комнатные растения. Парень идет в наушниках, скорее всего, пытаясь шагать в такт музыке.

Мимо проходят люди. У них усталые лица, многие косятся на свои запястья где, из-под курток и пальто, видны ремешки наручных часов.

Судя по их количеству, время едва перевалило за шесть, и они все спешат домой к семьям, детям или домашним животным.

Парень шагает, пока окна кабинетов и офисов гаснут, за его спиной.

Женя спокоен и расслаблен. Видно, что не спешит. Шаг его не торопливый и уверенный.

Он останавливается около неприметного здания, покрашенного в розовый цвет. Место очень похоже на какой-нибудь центр Москвы, где новостройки и сияющие небоскребы не заполонили все пространство окончательно.

Подъезд, около которого он остановился, всего один на весь дом, а значит, там проходная.

Камера перехватывает кадр, позволяя нам рассмотреть невысокое здание, в четыре этажа, его фасады, которые когда-то были украшены розетками, но теперь, после такого количества покрасок, рисунки на них почти не заметны и выглядят нелепыми выпуклостями, под каждым окном.

Справой стороны от силуэта нашего героя пятно, более яркого розового оттенка. Судя по всему, там была какая-то надпись, которую ушлые строители закрасили краской не того цвета понадеявшись, что она выгорит на солнце. Но до солнечных дней ещё далеко и она бросается в глаза прямо сейчас.

Небо над крышей темного, серого цвета, как перед грозой, которых не бывает зимой. На нем нет туч или облаков.

Сама же крыша темно-зеленая, почти плоская и цвет её возможно рассмотреть лишь из-за того, что у неё есть боковые части. Где находятся крохотные окошки, в которых, я готов поспорить, скоро начнут гнездиться птицы.

Аня выходит из здания, повесив сумку через плечо и пытаясь застегнуть пальто, но стоит ей наклониться вниз, к молнии, как сумка соскальзывает, почти в самый центр огромной лужи из натаявшего грязного снега.

Женя забирает сумку, и девушка застегивает серебряную молнию своего черного пальто, почти под самое горло.

– Как твой день?

– А как твои идеальные рисунки перьев?

– Ясненько.

Ребята перекидываются словами, пока шагают вдоль того самого ярко-розового пятна, на фасаде этого, возможно, памятника архитектуры.

– Они хотят, чтобы я снова переделала смету на тот заказ. – Аня встряхивает головой, поворачивая голову к парню, и подхватывая его под руку, как только наступает своими сапогами на ледяную корку.

– На эти глупые железные прутья? – Женя закатывает глаза и сгибает локоть, чтобы девушке было удобнее держаться.

– Ага, мол «Анна, а вы уверены в своих подсчетах? Заказчик говорит, что они нецелесообразны». – Девушка забавно изображает грудной голос своей начальницы. Кривя свое милое личико в подобие высокомерной рожи.

– Посоветуйте заказчику найти какую-нибудь компанию, где это будет наиболее целесообразно. – Парень вздыхает, и смотрит на девушку.

– Я пыталась объяснить это Алевтине Аркадьевне, какое же идиотское имя, но она всегда стелется под тех, кто дает ей денег, а я, как ты понимаешь – этого не делаю.

Парень понимающе качает головой, внимательно вглядываясь себе под ноги.

– А я нарисовал восемь перьев, и мне их одобрили. – Его голос звучит не то, чтобы гордо, но нотка самодовольства там прослеживается.

– Это прекрасно. – Улыбка на лице Ане вспыхивает неожиданно, и будто бы даже немножко озаряет дорогу, ну или же мне так кажется.

Молодые люди входят на лестничную клетку. Девушка шагает чуть впереди, когда парень пропускает её вперед из лифта.

В руках у Жени два пакета, содержимое которых проглядывается через белый пластик, и я могу различить там лишь какие-то овощи, и несколько бутылок, остальное же не видно.

Девушка вставляет ключ в замочную скважину и два раза поворачивает его, пока молодой человек ставит пакеты на пол.

Героиня оглядывается назад, слыша небольшой грохот.

– Подними, тут же отвратительно грязно, и тем более, там есть хрупкие вещи. Типа яиц и ары тарелок. – Аня недовольно смотрит на молодого человека, сводя брови к переносице.

– Мои яйца ты давно держишь в кулаке. – Парень проговаривает это шепотом, но Ане, как и всему зрительному залу это прекрасно слышно.

Девушка фыркает, наконец-то справившись с дверью.

Выключатель в коридоре щелкает, но лампочка не загорается. Лица ребят видно лишь благодаря слабой подъездной лампочке.

Женя заносит пакеты в квартиру, ставит их прямо на пол, и достает из своего кармана связку ключей.

Он подходит к щитку, копается с его замком, открывает скрипящие дверцы, дергает вверх-вниз автоматы, подключенные к их квартире, а потом недоуменно смотрит на девушку.

Которая вдруг начинает виновато смотреть на мыски своих ботинок, стоящих на раздолбанной подъездной плитке, уложенной в шашечку.

Зеленый фон парадной делает её смуглую кожу бледнее, и заставляет синяки под глазами выступать яснее, и более отчетливо.

Она топчется на месте, будто бы не решаясь что-то сказать.

– Помнишь, я говорила, что, кажется, кое-что забыла? Так вот, на прошлой неделе к нам же приходили из Мосэнерго и сказали, мол, если мы не оплатим электричество, то его отключат. Так вот, – Аня делает глубокий вдох, и поднимает глаза на молодого человека. – Именно оплатить его я и забыла.

Женя смотрит на неё и неожиданно, начинает смеяться, истерично.

Аня отодвигается дальше, пускай и не выглядит испуганной. Это скорее способ выразить свое удивление, нежели испуг.

На глазах молодого человека выступает слезы¸ он вытирает их большими пальцами, а затем подходит к Ане, кладет руку ей на плечо, и громко, так, что их вероятно слышит весь подъезд, выдает лишь одну фразу:

– Превосходно, любимая.

Женя роется в ящике комода, что стоит в прихожей. В его левой руке телефон, фонариком которого он подсвечивает себе поиски.

Фонарик дает лишь одно яркое пятно, пускай луч и слегка рассеивается, мы видим парня примерно по грудь, его сосредоточенное лицо и руку, находящуюся в недрах ящика.

– Нашел! – Радостно кричит он, доставая обычную восковую свечку. Новую, потому что фитиль у неё ещё белый.

– Молодец! Я тоже нашла, аж целых две! – Девичий голос отвечает ему, судя по громкости – главная героиня где-то рядом.

Парень идет по узенькому коридорчику, почти не глядя себе под ноги. Белый, рассеивающийся, луч фонарика выхватывает потертые бордовые обои в золотистых вензелях.

Молодой человек подходит к кухонному шкафчику, открывает дверцы и достает оттуда крышку для банки. Она железная, плоская. Такими крышками закрывать банки умудряются лишь самые матерые бабушки, потому что все остальные, более молодые и менее закаленные люди, не имеют ни малейшего представления, как работает вся эта система.

Парень кладет крышку на стол, а рядом телефон, освещение от которого теперь отражается прямо от линз его очков. Те бликуют слегка голубоватым, а значит, что изготовлены не из самого дешевого стекла, что выглядит странно неуместным в обстановке такой квартиры.

Он подносит зажигалку к фитилю, держит некоторое время, ожидая, пока воск оплавится, стечет вниз и нитка, пропитанная (узнай, чем она там нахрен пропитанная), загорится.

Когда свечка загорается, молодой человек обиженно отдергивает руку, кидая жигалку к телефону и подносит палец ко рту. Он дует на появившийся, от долгого соприкосновения горячего металла зажигалки, ожог.

– Обжёгся, пока поджигал свечку? Я же говорила, что спички подошли бы для такой цели лучше. – Аня выходит, держа в руках две декоративные свечки, в стеклянных стаканах. Могу поспорить, что они ароматические и пахнут какой-нибудь ваниль, корицей или чем-то подобным.

Девушка кивает на коробок спичек, лежащий прямо рядом со старой газовой плитой.

– Я не думал, что она будет загораться так долго. – Женя пожимает плечами, осматривая свой палец со всех сторон. – Да и ты не говорила.

– Если ты что-то не слышал, это совсем не значит, что я этого не произносила. – Тон у Ани поучительный, такой, словно она говорит с каким-то первоклассником, врезавшимся в неё на переменке.

Молодой человек смешно закатывает глаза, чуть приоткрывает рот и показывает этим, что спорить на данную тему не считает нужным.

– Так что, как мы намерены разделывать с этим? – Он поднимает руки вверх, обводя ими пространство вокруг себя, будто бы пытается охватить всю ситуацию в целом.

Аня задумывается на пару секунд, а потом качает головой.

– Я бы сходила и оплатила, но мне завтра, как ты помнишь опять переделывать все эти договоры, дабы не выводить из себя Альку и чтобы она, в очередной раз, не урезала мне тринадцатую зарплату. – Парень понятливо кивает, соглашаясь с подругой.

– И что тогда? – Он выглядит немного настороженным, и все ещё придерживает обожжённый палец у лица.

– Поэтому придется сделать это тебе. И да, кажется мне, что через мобильный банк этого сделать не получится, поэтому завтра ты весело пойдешь на почту и будешь там умолять, стоять на коленях, ныть, в общем, делать то, что хочешь – но узнаешь, как нам вернуть обратно освещение в нашу уютненькую квартирку. – На последних словах молодой человек слегка морщится, надеясь, что сумеет избежать этой участи, но девушка понятливо поднимает вверх указательный палец, подводит его к самым глазам молодого человека и начинает водить им из стороны в сторону, это было бы похоже на гипноз, если бы она не делала этого так быстро. – Надеюсь, ты понял про мобильный банк.

Парень следит за её быстро мелькающим пальцем, пока не ловит его ладонью.

– Окей. – Он кивает головой и отпускает её руку из плеча, потом же поднимает свой ехидный взгляд обратно на лицо Ани и спрашивает, говоря мягким, елейным голосом: – Милая, а как ты собираешься готовить ужин при освещении из трех слабеньких свечек и одного телефона, аккумулятор которого скоро сядет, а паур банк потерян где-то в недрах нашей квартиры.

Девушка обречённо стонет.

Молодые люди сидят напротив друг друга за узким кухонным столом. Между ними стоят три свечи, освещение слабое, но его хватает, чтобы увидеть, что в их черных тарелках лежит курица с жареной картошкой.

Вилки отблескивают в этом теплом, приятном и интимном свете.

– Как хорошо, что у нас газовая плита иначе, пришлось бы, есть холодный борщ. – Девушка говорит это, как только дожевывает последнюю картофелину, нанизанную на вилку.

– Я как то раз ел холодный борщ, мы тогда пришли домой накуренные, есть хотелось безумно, а греть нам было лень и мы просто ели его практически ледяной. Я после этого ещё около полутора года не мог видеть никакие красные супы, потому что у меня подступали не очень приятные воспоминания. – Парень жует и параллельно строчит что-то в своем телефоне, экран которого мерцает слабым светом.

– Это совсем не так часть твоей биографии, которую бы я хотела знать. – Тон у Ани серьезный, но ямочки на щеках выдают то, что это всего лишь небольшая шпилька, пущенная в адрес молодого человека.

– Но теперь ты её знаешь и тебе никуда не деться от этих воспоминаний. – Он усмехается, приподнимая голову вверх. – Знаешь, по тому супу сверху плавали островки оранжевого жира, я никогда не думал, что жир действительно такой мерзкий на вкус, ведь сало оно вкусное, а этот был мерзкий.

– Пожалуйста, не надо. – Девушка запрокидывает голову назад, все ещё немного улыбаясь. Она говорит это со смешинкой.

– Он словно обволакивает твой рот, все рецепторы и полость щек, и все становится таким маслянистым. – Женя тянет последнее слово, делая на нём ударение. Он готов рассмеяться в голос, но не делает этого. После последней фразы, он подбирает на вилку последний кусочек куриного мяса и начинает его тщательно пережевывать.

– О, господи у меня сейчас от этого начнется токсикоз, а я надеялась, что меня пронесет! – Аня уже смеется в голос, и бьет раскрытой ладонью по столешнице. От её удара свечки немного подпрыгивают в воздух, и их огоньки начинаю метаться как от небольшого сквозняка.

Молодой человек же лишь усмехается, все ещё заглядывая в свой телефон, лежащий на столешнице.

– На что ты там так судорожно любуешься? – Девушка поднимается со стула и заходит за спину молодого человека, внимательно вглядываясь в смартфон, который как раз сигналит о только что пришедшем сообщении.

– Тот чувак, с перьями, пообещал мне перевести аванс, чтобы работа шла «легче, проще и быстрее, Евгений». – Аня закидывает руку на плечо парня и усаживается к нему на колени, уложив свою голову ему на макушку. Из под её распущенных волос виден лишь блеск очков парня, потому что, все остальное, его лицо, занавешено её длинными волосами. Словно сцена кулисами.

– И сколько он перевел? – Девушка аккуратным движением откидывает свою шевелюру назад, которую Женя до того пытался сдуть как мешающуюся прядь.

– Восемь тысяч, как раз хватит, чтобы сделать хотя бы небольшой взнос за свет, забывчивая женщина. – Он поднимает взгляд наверх, и обнимает девушку за талию правой рукой, а левую кладет на её бедро, обтянутое черными джинсами.

Парень облокачивается на стену, находящуюся прямо позади него. Из-за смены положения, голова девушки теперь покоится на его плече, а указательный палец правой руки водит по надпись на груди его футболки.

Аня поднимает взгляд и лукаво улыбается, когда рука молодого человека начинает по одной расстегивать пуговицы на её блузке. Он делает это аккуратно, неторопливо, находясь в полном праве для этих действий. Девушка же даже не следит за его рукой, а её темные глаза будто бы поглощают мягкий, не яркий свет. Из-за освещения они кажутся почти черными, и заметить зрачок почти невозможно.

Кадр меняется и вот, мы видим расстёгнутый ворот рубашки, сползающий на плечо, видим ступни ног, висящие в воздухе и не достающие до пола на несколько сантиметров, видим губы, по которым проходится язык, смачивая их слюной.

Молодой человек целует героиню, мягко поглаживая по щеке, совсем не обращая внимания на её открытые глаза. Девушка скашивает взгляд на свечи, и прикрывает веки.

Камера уходит в затемнение.

Мы видим Женю, стоящего в огромной очереди на почте.

Помещение небольшое, не больше чем гостиная, в квартире тих двух молодых людей. Стены покрыты панелями под дерево, на их стыках находятся небольшие черные плинтуса, и это делает помещение больше похожим на тюремную камеру, ведь эти темные полоски между светлыми панелями выглядят, как решетки.

Впереди Жени, стоит какая-то женщина бальзаковского возраста, размахивая извещением и говорит, что оно пришло ей только вчера, а сегодня посылка уже ушла. Голос у неё громкий и противный, бьющий по ушам не хуже визга свиньи.

У неё сливовая беретка и красное фетровое пальто в белых катышках и налипших кошачьих волосах. Она тыкает извещение в окошко раз за разом, явно не собираясь спускать все на тормозах.

Работница почты, лицо которое покраснело от напряжения, втолковывает ей очевидные вещи.

– Женщина, оно не могло прийти вчера! – Барышня, сидящая за кассой, повышает голос так сильно, что наш молодой человек вынимает наушники из ушей, начиная с интересом наблюдать за происходящим конфликтом.

– Но оно пришло вчера! Я проверяла почтовый ящик, и он был пуст!

– А как вы мне это докажите? – В ответ на это тетка в пальто, начинает возмущенно открывать рот как рыба, выброшенная на берег.

– Вот и я о чем! – Торжествующе восклицает работник почты, чуть ли не вскидывая вверх кулак, в знак победы, но вовремя сдерживает себя, дабы не вызвать новый припадок истерики.

Женя усмехается, запихивая и второй наушник за ворот куртки.

В его руках несколько счетов и парочка крупных купюр.

– Что вам, молодой человек? – Женщина сидит, созерцая экран своего компьютера и щелкая старой мышкой, у которой, скорее всего, еще есть колесико. Экран у её монитора он выпуклый, а сам его корпус белый и достаточно большой.

Мне вспоминается, как на таких же компьютерах мы изучали информатику в школе.

– Здравствуйте, мне надо оплатить счета. – Парень тянет счет и купюры в узенькое стеклянное окошко, куда бумаги проходят еле-еле.

Пару секунд Алина Георгиевна, как написано на её бейджике, внимательно всматривается в данные бумажки, а потом очень ехидно смотри на молодого человека.

– Отключили?

– Да, вчера. – Голос у Жени обреченный. Судя по его пристыженному виду он готовится выслушать очередную тираду, но видимо все силы женщины были исчерпаны на предыдущую клиентку.

– Предупреждение было? К вам приходили? – Молодой человек лишь отрицательно качает головой, виновато опустив взгляд на деревянный прилавок.

– Ну, тогда это, скорее всего, были предупредительные меры. Завтра или же сегодня вечером, если повезет, вам его вернут. Советую впредь не просрочивать платежи. – Алина Георгиевна кивает сама себе, и начинает вбивать в тот старый допотопный компьютер данные Жениного паспорта и ещё что-то с счета, который она держит прямо около своих глаз.

Аня сидит за столом в каком-то кабинете. Её стол находится спиной к выходу и она что-то записывает черной ручкой в бумажки, скрепленные стиплером в левом верхнем углу. То, что скреплены, видно по нескольким листам, откинутым вверх, дабы не мешать.

Девушка записывает это так упорно, что от усердия высунула кончик языка. Черная гелиевая ручка в её руках немного мажет, то заметно по небольшим, слегка смазанным, крапинкам на пальцах. Именно из-за этого я ненавижу что-то писать ручкой.

Кабинет достаточно не уютный. Он узкий, больше похожий на пенал и длинный, в нем стоят три стола, один из которых пустует – на нем нет ручек, фломастеров, бумаг или чего-то подобного, скапливающегося в процессе работы, правда вместо этого на нем сиротливо лежит парочка сумок, и стоят два бумажных стаканчика, которые обычно ставят около куллеров.

– Долго ты там еще, копушка? – Девушка, сидящая напротив Ани, хрустит какой-то печенькой и прихлебывает из большой белой кружки с надписью «Карина» находящейся в крупном красном сердечке.

Аня вскидывает голову и голос её сочиться злобой.

– Карина, никто не говорил тебе, что отвлекать гормонально нестабильных беременных женщин, далеко не лучший вариант для сохранения своей жизни?

Девица слегка давится своей печенькой и отчаянно пытается откашляться. Крошки, не пережеванной пищи падают на её обтягивающий розовый свитер, а губы, накрашенный красной, кричащей, помадой изгибаются в виде идеальной буквы «О».

– Так ты беременна? – Это звучит так громко и вызывающе, что услышать это можно даже с Луны.

– Блять. – Аня потирает лоб и облизывает губы, слегка прикусывая язык белыми, слегка крупноватыми, зубами. – Давай сделаем вид, что ты ничего не слышала?

– М, а что мне за это будет? – Карина начинает хитро улыбаться, отставляя в сторону кружку и укладывая печенье на одну из бумаг, что ворохом валяются на её столе.

– Я испеку тебе торт. Два. Три. – Аня смотрит на то, как девушка, сидящая напротив, на пару секунд задумывается и уверенна кивает.

– Окей, три торта и никто не узнает, что ты беременная. – Аня улыбается, подмигивает и опускает взгляд обратно на документы.

Как только девушка снова подключается к делу, которым занималась до того, дверь в кабинет открывается.

Заходит женщина, при взгляде на которую единственное, что приходит на ум – это словосочетание «гражданин начальник». Начальственная позиция заметна и по гордой осанке, поднятой голове, по малиновому пиджаку, которые носили разве, что очень крупные начальники, старающиеся исключительно для народа.

– Я только что слышала слово «беременна» прямо из вашего кабинета. – Она не терпит возражений и оглядывает девушек с головы до ног, останавливая взгляд на Ане и пытаясь прибить её своими глазками-буравчиками, до того они близко стоят.

– А, мы шутили, что Карина много ест и возможно это из-за беременности. – Аня широко улыбается, и кивает на девушку, второй раз за сегодня давящуюся одним и тем же печеньем.

Эта женщина, более похожая на статую, поворачивает свою голову с короткой рыжеватой стрижкой прямо на соседку Ани по кабинету.

– Но голос был Каринин. – Она сужает глаза и теперь окидывает обоих барышень подозрительным взглядом.

– Вам показалось, это я говорила, правда же, Карина? – Аня сверлит коллегу взглядом, пока та не начинает усиленно кивать, наконец-то откашлявшись. Её светлый хвост подпрыгивает каждый раз, когда она опускает голову вниз.

– Да, это все шутки. – Карина хрипит, и едва договорив фразу, снова начинает пить чай, пытаясь смочить оцарапанное горло.

– Я надеюсь, девушки, иначе мне придется уволить беременную, потому что фирме совсем не нужна обуза в виде декретных. – Женщина разворачивается к двери, и почти подойдя к ней, снова поворачивается, причем делает она это странно – всем корпусом, будто бы статуя истукана, у которой может переломиться шея. – И да, Карина, прекрати уже столько жрать, иначе в дверь не пройдешь.

Как только дверь закрывается с обратной стороны, Карина злобно шипит:

– На себя посмотри, кашелка старая.

– Полностью солидарна. – Со вздохом поддерживает Аня, начиная снова писать что-то ручкой.

Кабинет наполняется звуком скрипа стержня по бумаге и хрустом печенья.

Камера висит ещё пару секунд.

На письменном столе стоят две свечи, освещающие клавиатуру черного ноутбука. Некоторые клавиши на ней затерты практически до белого цвета – краска стерлась от слишком частого нажатия.

Женя сидит на табуретке, спиной к камере и что-то сосредоточенно вбивает в поиск – из-за его плеч мы видим лишь небольшую часть экрана, но этого вполне хватает, чтобы узнать основную страницу Винды.

– Ну в общем как мне сказали, свет будет либо завтра, либо сегодня вечером, если повезет, но типа судя по тому, что я его не вижу – нам не повезло.

– Нам никогда не везет, но это совсем не значит, что мы не сможем что-то сделать лишь своими силами. – Аня ковыряется в кровати, подсвечивая себе телефоном и пытаясь расправить одеяло внутри пододеяльника. Она достает из прорези в ткани два угла и аккуратно вставляет их туда, где они должны бы быть.

Встряхивает его так, что огоньки свечей грозятся потухнуть от слишком сильного порыва воздуха.

– Так или иначе сейчас мы будем смотреть «Жизнь Дэвида Гейла» и я надеюсь, что тот хороший фильм оттянет странный вкус поп-корна приготовленного на сковороде. – Женя жмет на пробел и на экране начинает крутиться кружочек, говорящий о том, что видео еще не полностью загружено.

Парень дует на свечи, и комната остается лишь в освещении компьютерного экрана.

– Да поп-корн как поп-корн, не капризничай. – Девушка отвешивает ему легкий подзатыльник, утягивая за собой на кровать.

– Я думаю, что тебе надо забить на эту суку, она просто пугает, и не хочет искать таких же новеньких исполнительных девочек. – Ребята сидят на кровати, между ними стоит пустая большая пустая миска, сделанная из розового пластика. Женя же говорит шепотом, чтобы не перебивать и без того тихий голос из колонок ноутбука.

– Да я знаю, но мне бы не хотелось быть зависимой лишь от твоей непостоянной работы. – Аня кивает, засовываю руку в миску и кидает в рот несколько зернышек поп-корна.

– Ну что поделать, любимая, ведь ты выбрала художника. – Молодой человек притворно вздыхает, поднося сложенные ладони к груди, и сочувственно качает головой.

– Иногда мне приходиться думать, что я ошиблась.

Женя, скептически подняв бровь, молчит в ответ.

– Как ты думаешь, сколько калорий в бокале вина? – Девушка, сидящая за столом в кухне ребят, критически оглядывает бутылку. У неё темные волосы, примерно по ключицы, синяя рубашка в мопсах и кругловатое лицо с милыми щеками. Она вертит эту бутылку из зеленого стекла в руках, внимательно вглядываясь в бежевую этикетку на задней стороне тары.

– Вик, это правда имеет такое значение? – Аня держит в руке кружку и сидит на табуретке, с другой стороны стола.

Судя по пару, исходящему от напитка главной героини там что-то горячее, и поэтому перед тем, как отхлебнуть она дует, аккуратно поднося чашку к губам.

– Ну кому что. Ты вот была моей последней не беременной подругой и теперь, бросаешь меня в нашем дружном клубе, в абсолютном одиночестве. Так что дай мне хотя бы спокойно и не калорийно спиться. – Круглолицая ставит бутылку обратно, отхлебывая из прозрачного граненого стакана немного бордовой жидкости. Её губы уже почти черного цвета из-за плохого качества вина, которое она пьет, даже немного причмокивая.

Аня сидит, прижавшись коленями к подбородку. Её длинная красная вязаная кофта с бахромой выглядит до нелепого мило и тепло. Я бы хотел себе такую же, но я буду выглядеть в ней совсем уж глупо.

– Ты создатель и вдохновитель нашего клуба и видно уж такова твоя судьба. – Героиня поднимает кружку вверх и насмешливо салютует ей в воздух.

– Ох, Мирина, прекрати издеваться. А то я всерьез задумываю об открытии магазина, где будут продавать лишь корм для кошек и вино, не дороже триста рублей бутылка. Более, чем уверена, что он окупит себя не более, чем за полгода. – Вика ставит стакан на поверхность и достает тонкую сигарету из пачки лежащей на столе, прямо перед ней.

– Я бы вложилась в такой бизнес. – Аня пожимает плечами и принюхивается к дыму, как только подруга зажигает сигарету.

– Курить хочется – безумно. – Мечтательно тянет девушка, глядя на усмехающуюся брюнетку.

– Пока первый триместр – ты можешь себе позволить, ну так говорит моя маман. – На пару секунд Вика поднимает глаза вверх, будто бы что-то прикидывая, и выпускает облачко дыма в воздух. – Хотя она, безусловно, не самый надежный источник информации, касающейся беременности.

– Да ладно, у тебя забавная мама, кстати, как она там? – Аня подносит голову поближе к дымному облачку и втягивает его запах носом.

– Ну, нашла себе «очередную любовь всей жизни» и умотала куда-то в сторону тайги, просвещаться в чудесных хвойных лесах.

– Месяц?

– Ставлю на полтора, она смотрела на него слишком влюбленным взглядом, чтобы сдаться так быстро. – Вика ухмыляется, туша сигарету в пепельницу, и вновь отхлебывая вина.

– Да там же даже ванной нет и интернет не ловит, как же она будет следить за жизнью своей сладенькой доченьки? – Аня щиплет Вику за щеку и слегка оттягивает в сторону.

– Думаю, что она и туда проведет вай фай, лишь бы смотреть мои сторис из инстаграмма. – Вика слегка отодвигается от Ани и обиженно прислоняет ладонь к красной коже щеки.

– Ну, если сравнивать её с моими родителями, то она куда более продвинута. Это плюс. – Мирина кладет голову на сцепленные в замок руки, лежащие на столешнице, убирая стопы с табуретки.

– Не всегда её продвинутость хорошо отражается на мне и окружающих людях. – Вика берет стакан в руку. Вина там осталось примерно на пару глотков и она слегка крутит его так, что жидкость бьется от стеклянные стенки.

Девушки молчат около минуты, каждая думая о своем.

– А я с матерью поругалась. Психанула и хлопнула дверью. – Аня не смотрит на Вику и говорит тихо, так, что её голос не совсем различим в фоновой музыке. Не понятно играет ли она именно для антуража фильма или же звучит из телефона, лежащего на столешнице.

Она, мелодия, тихая и спокойная с хрипловатым мужским голосом, тянущим фразы о том, что он видит тьму и не хочет идти к ней.

– Из-за чего? – Вика не отвлекается от своего занятия, а лишь делает очередной глоток.

– Она узнала, что я беременна и посоветовала сделать аборт.

– Если говорить конструктивно – она права, но наши эмоции не всегда поддаются логике, и если ты хочешь этого ребенка, то никто не сможет встать у тебя на пути, а ты ведь хочешь?

– Да. – Аня слегка приподнимается и кивает, ударив подбородком по сложенным пальцам, на которых недавно лежала её голова.

– Тогда какое её нахрен дело? – Голос круглолицей звучит более весело и громко, чем на двух предыдущих фразах.

– Ты права, но когда я ругаюсь с ней, у меня возникает гниющее чувство собственной несостоятельности, что я общий язык даже с родителями найти не могу, и вынуждена лгать, дабы сохранить хоть каплю её уважения к себе. – Аня шмыгает носом, не позволяя слезам прочертить дорожки на своих щеках. Она промакивает слезы большими пальцами и смахивает их. Вика кладет ладонь ей на плечо и успокаивающе сжимает её, показывая, что подруга не одна. Что она тут, даже в самые сложные моменты.

– Знаешь, Ань, ведь что есть ложь? Ложь – это лишь искаженная, но правда. Когда я была маленькая, мне частенько приходилось лгать родителям, о чем ты в курсе, пока однажды, где то около двенадцати лет я не задумалась, почему я должна лгать им о причинах своих поступков, придумывая что-то более убедительное, если те причины, первоначальные, были достаточно для того, чтобы я сделала то? Почему я должна подменять свои ценности их мнением? Для чего? И вот сейчас, я говорю тебе, абсолютно честно и серьезно – если у тебя есть достаточное количество причин для того, чтобы сохранить того ребенка, даже если это банальное «я хочу» то сделай то, забив на слова своей матери, на мое мнение, на чьё угодно мнение. Не мы живем твою жизнь, понимаешь? – Вика смотрит на девушку, тепло улыбаясь и поднимает руку, нежно гладя по голове, чисто родственным жестом.

– Иногда я забываю, как ты умная и ты права, просто я пытаюсь сделать все правильно. – Аня вздыхает, рацепляя пальцы рук и слегка ведет ими в воздухе, пытаясь охватить большее пространство.

– Не надо, милая, и не надо нервничать, мы ведь не хотим, чтобы с тобой и твои ребенком что-то произошло. – В этот момент Вика встает и слегка потягивается, разминая, судя по всему, затекшие руки. – А теперь твоя лучшая подруга и единственный благоразумный человек пойдет за ещё одной бутылкой вина, дабы скрасить наши унылые диалоги хоть чем-то более веселым, чем рассуждение про родителей.

– Ключи на комоде! – Аня кричит это уже в спину девушке, которая, не оборачиваясь, машет рукой, давая понять, что сообщать эту информацию не стоило, из-за её абсолютной ненадобности.

Вика стоит в магазине, выкладывая на кассовую ленту бутылки вина и три шоколадки, в разноцветных обертках. Она крутит в руке зажигалку и отчаянно нажимает на клавишу телефона, экран которого лишь мигает показывая разряженный аккумулятор.

Девушка передергивает плечами, запихивая ненужный смартфон, в нагрудный карман пальто и смотрит на стоящую впереди парочку. Её лицо не выражает никаких эмоций. Она просто стоит, и спокойно смотрит, пока их товар пробьют.

Когда очередь доходит до неё, она сует кассирше, почти под нос свой раскрытый паспорт, поднимая вверх, чуть выше кассы, пластиковую карту серебряного цвета.

У кассирши уставшее лицо с небольшими морщинками вокруг глаз. Такие морщинки называют гусиными лапками. И ярко накрашенные голубыми тенями глаза. Волосы её похожи на стог рыжеватой соломы с черными головками, потому что корни абсолютно не прокрашены. Красная форма делает её кожу мерзкого желтоватого цвета. Восковой.

– Пакет? – Вика кивает, не поддерживает диалог и вертит свою карту в руке, так, что пластик проходится по длинным заостренным ногтям бордового цвета.

Девушка быстро складывает все покупки в пакет, прислоняя карту к терминалу и удостоверившись, что операция прошла. Выходит из магазина.

На улице снег. Не красиво падающий хлопьями, а вьюга, которая швыряет прямо тебе в лицо мелкие белые крупинки, полностью заслоняя обзор. Девушка натягивает капюшон посильнее и крепко вцепляется в пакет, не утруждаясь смотреть под ноги.

Она проходит примерно пару метров, прежде, чем её тонкий каблук неустойчиво встает на ледяную корочку, покрывающую тротуар.

Две секунды она висит в воздухе. Камера фиксирует их, делая полный пролет и приближаясь к самому лицу, чтобы явить нам открытый рот и широко распахнутые глаза.

Вика заваливает на спину, ударяясь головой об асфальт, припорошенный снегом.

Её глаза закрываются, а звон бутылки вина бьет по ушам. Бордовое пятно из разбитой тары растекается прямо по белому покрывалу снегу.

В этот момент, мне кажется, я начинаю догадываться, откуда взялась отсылка титров.

Приемный покой больницы почти пуст. Лавки, на железных ножках и с оббитыми кожей сиденьями, стоят вдоль стен. Беловатый свет люминесцентных ламп льется из под потолка, освещая зеленоватые, мятного цвета, стены.

Мы слышим, как светильники издают небольшой треск, более похожий на гул, сопровождающий рыдания, главной героини, сидящей прямо напротив беловой пластиковой двери.

На Аниных ногах бахилы, один из которых слез с пятки и теперь болтается на ботинке грязными, голубовато-коричневыми лохмотьями.

Девушка не смотрит на дверь, полностью поглощенная слезами. Она вытирает их рукавом своего черного шерстяного пальто, лежащего на коленях неаккуратным комком. Одна его сторона лежит на грязном полу, около лужицы грязной воды, натекшей с обуви героини.

Рядом с ней валяется дубленка коричневого цвета. Викина дубленка.

Дверь распахивается, выпуская Вику, потирающую голову. Она идет на своих высоких шпильках, слегка пошатываясь и рассматривая пол под ногами, боясь поскользнуться и на нём.

За её спиной идет крупный мужчина, у него голубая форма и накинутый поверх мятый, белый халат. Он зевает, закрывая рот рукой и смотрит, на все ещё плачущую Мирину, что бросается обнимать подругу, стоит ей только зайти.

Слезы девушки катятся по щекам, хотя лицо её выражает счастье. Он ещё раз окидывает её взглядом, засовывая руку в карман и сует ей в руку блистер с таблетками.

– Выпейте. – Аня понятливо кивает, протягивая упаковку Вике, но врач качает головой, и показывает на девушку указательным пальцем. – Вы выпейте, это успокоительное.

Аня непонимающе открывает рот, а потом, наплевав, вытаскивает таблетку и глотает, одним усилием мышц горла, отдавая доктору, слегка трясущуюся в её руках, серебристую упаковку.

– Так то лучше. В общем, Виктория, можете ехать домой и никаких резких движений и, ради бога, пощадите вы себя не ходите на каблуках по такой погоде. Ещё какие-то вопросы есть? – Вика качает головой и кричит уходящему мужчине в след «Всего доброго!», то отмахивается и исчезает за белой пластиковой дверью, прикрывая её за собой.

– У меня небольшое сотрясение мозга, и я просто потеряла сознание. «Скорую» можно было и не вызывать. – Вика качает головой, забирая с лавки свою одежду и быстро натягивая её на себя, смотря на Аню, чьи щеки все ещё мокрые, но лицо выражает праведный гнев.

– А если бы это было что-то серьезное? А если бы я не пришла? Ты понимаешь, как испугала меня, лежа там, среди людей, ни один из которых, сука, не вызвал врачей или не попытался что-то сделать? – Аня говорит это громко, и стягивает с своих ботинок лохмотья голубоватого пластика. Она брезгливо вытирает руку об собственное пальто и смотрит прямо на подругу, которая лишь пожимает плечами.

– Мне сказали, что так или иначе бы я очухалась.

– Ты предполагаешь, что мне надо было сидеть там и ждать, пока ты придешь в себя, параллельно отмораживая и твою и свою жопу?

– Ну да, кстати, нас вообще не должны были сюда тащить, но на вызов приехали два молоденьких фельдшера, которые слишком испугались и пере паниковав решили, что лучше притащить меня сюда, чем лишить жизни самостоятельно. – Вика усмехается, засовывая руку в задний карман штанов, и достает оттуда целую пластиковую картошку. Она облегченно вздыхает. – Я думала, что она сломалась, но Бог решил сберечь мою зарплату.

– Лучше бы он тебя сберег идиотку. – Аня бурчит это, пытаясь открыть тяжелую железную дверь. Постояв пару секунд в задумчивости, она дергает за ручку и врезается в неё плечом, впуская немного снежинок в теплое помещение.

– Кстати, мне тут предложили место в одной очень не плохой корпорации. – Девушки сидят на заднем сидении машины. В окнах мелькают ночные улицы, и габаритные огни других транспортных средств.

– И кем? – Голова Ани лежит на плече подруги. У Вики дубленка распахнута, и поэтому щека девушки иногда слегка соскальзывает с мягкого меха подкладки воротника.

– Младшим менеджером, но карьерный рост обещали небывалый. – Вика разводит руками, и её пальцы мелькают светлым пятном, на фоне темного салона машины.

– Здорово. Ты согласишься?

– Да, я думаю да. Они дали мне несколько дней на раздумья, но делали это с выражением лиц: «Мы знаем, что ты вернешься и лишь делаем вид, что предоставляем тебе свободу выбора».

– Твоя работа все равно давно изжила себя, если быть предельно честной. – Аня заправляет прядь волос за ухо, чуть приподнимая голову, дабы взглянуть на подругу.

– Не смей оскорблять мой магазинчик украшений!

– Ну честно, когда ты получала с него прибыль в последний раз? – Девушка качает головой. Вика задумывает на пару секунд и загибает пальцы на правой руке.

– Три с половиной месяца назад. – Круглолица выглядит озадаченной, после своих подсчетов. – Знаешь, мне казалось, что вот, не так давно, а получается, что я уже три месяца живу на деньги, которые зарабатываю в баре, крутя своим задом перед похотливыми мужиками.

– А я о чем. А тут какая-никакая, но стабильность, и тебе, наконец-то, не надо будет зарабатывать деньги при помощи своего тела, сильно похудевшего в последнее время, кстати.

Вика закатывает глаза, отвешивая небольшой шутливый поклон, который может позволить пространство.

– Благодарю за комплимент, который ты сделала в исключительно не подходящее время.

– Да не за что. – Аня обнимает предплечье подруги двумя руками, ложась поудобнее.

– Мне страшновато оттого, что если я сейчас начну делать это, то совсем забуду про свой крохотный бизнес и предам свои идеи, идеалы и ценности. – вика морщит лицо, как будто бы вспоминает о чем-то неприятном.

– Ты не можешь предать что-то, если помнишь об этом и это нормально, что тебе страшно. Всем страшно.

Вика кивает головой, откидываясь подальше на спинку сидения.

Играющая в машине классическая музыка уходит на убывание.

– Я ожидала от «Мнемозины» большего. – Неприязненный голос звучит позади меня, и я пораженно оглядываюсь уверенный, что он обращается именно ко мне, потому что звучит до неприличия громко.

Но нет, это две молодые особы, говорящие между собой. Их возраст я определить не ручаюсь, но им где-то по пятнадцать-шестнадцать лет. У них распущенные начесанные волосы и такое обилие чего-то блестящего на скулах, что их лица почти светятся в темноте.

Я смотрю на них, прислушиваясь к разговору и отвлекаясь от экрана, где Аня ведет речь о каких-то деньгах за такси. Но проигнорировать такую возможность послушать чужое мнение о фильме – выше моих сил.

– Да, но возможно, что все самое интересное будет в финале. – Отвечает ей её подруга, на коротенькой розовенькой толстовке которой красуется надпись «Barbie». Выглядит пошло, странно и очень нелепо, особенно из-за сочетания с её блондинистыми волосами. Она жует жвачку, громко чавкая.

– Барышни, все самое интересное всегда бывает в финале, а теперь прекратите болтовню. – Мощный грудной голос прерывает диалог девчонок и те повинно опускают глаза, а я проникаюсь уважение к бабушке искупавшейся в духах, но вероятнее всего, это происходит оттого, что я давно принюхался.

Аня зевает, заходя в квартиру, и щелкает выключателем. Свет в помещении загорается на сразу, а с небольшой задержкой в секунду, но этого достаточно, что бы определить, что с проводкой проблемы.

– Что-то ты рано. – Вика проходит за ней, пару раз топая ботинками по грязноватому паркету, и садиться на табуретку, расстегивая молнию высоких черных сапог. Она закидывает ногу на ногу, дабы обеспечить к застежке лучший доступ для своих рук и не пришлось гнуть спину.

Главная героиня же сбивает свои угги, задевая их задники мысками, и кидает пальто в нишу шкафа, слыша, как в его карманах звякают монетки.

Ботинок Жени в прихожей нет, и Аня подносит свой телефон к самым глазам, что-то быстро печатая на сенсорном экране.

– А кстати, где твой благоверный? – Вика кивает на одиноко стоящие в коридоре тапочки большого размера.

– Он уехал к Кириллу. Просил тебе не говорить, конечно же, но мне это кажется более честным.

– Мне нравится идея делить друзей после расставания, по крайней мере, в компенсацию за четыре утраченных года, у меня есть. – Вика подходит к девушке, стоящей на пороге комнаты и обнимает её за талию, укладывая голову ей на плечо.

– Да, и я иду спать, чего и тебе советую. – Аня потягивается, поднимая руки вверх, вынуждая подругу отпустить её.

– Нет, я ещё посижу. – Вика уходит из комнаты, шмыгая носом. – Ненавижу зиму из-за простудных заболеваний. – Она говорит это злобно, утирая нос тыльной стороной ладони. На поверхности её кожи остается влажный отблескивающий след из прозрачной жидкости.

Девушка выходит из комнаты. Она садится на кухонный пол и закуривает. За окном начинает светать, а Вика прикрывает веки, откидываясь головой на грязный паркетный пол. Звук удара больше похож на стук по деревянному полу. Она ведет себя достаточно смело для девушки, у которой только что было сотрясение мозга.

Из под ресниц скрываются две прозрачные слезинки, скатываются по вискам и скрываются в темных, запутанных волосах.

– Выспалась? – Аня выглядит мрачновато, пока копается в собственном телефоне, листая обновления на его экране. Она смахивает сообщение влево, или нажимает на крестик. Задерживая взгляд лишь на единственном, где отправителем значится «Женя», там всего два слова, но этого хватает, чтобы девушка улыбнулась.

«Скоро буду» черным шрифтом, по белому окошку.

– Ну так. – Вика лежит на подушке, потирая собственные ключицы. Её курносый нос смотрит вверх, на потолок, где по белой краске, от старости, пошла паутинка черных трещин.

Белье на кровати новое, белое, ещё не помятое, и там же валяется клечатый плед, который укрывает Аню практически до самых плеч. Её руки согнуты в локтях, отчего на поверхности образуется странный горб.

Сейчас то мы и можем разглядеть, что на её пальце нет обручального кольца. Это вызывает у меня легкое удивление.

– Как думаешь, скоро – это через сколько? – Аня кладет телефон в пространство между своей шеей и плечом. Она поворачивается на бок, смотря на лениво потягивающуюся подругу.

– Так это же ты с ним живешь. – Вика упирается плечами и бедрами в матрац, когда прогибает спину лежа и раздражённо потирает позвоночник ладонью правой руки.

– Три, два, один. – Аня считает и закусывает губу, слыша из прихожей голос молодого человека, оповещающий, что он дома.

– Нихера себя у вас связь. – вика выглядит ошеломленной, вставая с кровати и разминая шею, наклонами головы то в одну, то в другую сторону.

Аня лишь довольно пожимает плечами, сбрасывая с себя шерстяную ткань и вставая на пол босыми ногами, ногти которых покрыты лаком персикового цвета.

Вся троица сидит за кухонным столом. Вика попивает чай, светя опухшим бледным лицом, которое теперь похоже на луну. Ему не хватает только кратеров на поверхности.

Аня сидит, поджав под себя колени, и листает что-то в телефоне, быстрыми движениями указательного пальца, проматывая наверх.

– Что интересного в мире? – Женя спрашивает то, подкуривая сигарету. Дым от неё струится вверх.

– В мире нихрена, а вот Кирилл выходит замуж. – Аня выпрямляет руку, протягивая телефон Жене.

Тот пару секунд смотрит на женскую руку с кольцом, и то, как она лежит на чьей-то ладони.

– Ну, чтож, теперь наша попойка сегодняшней ночью обретает определенный смыл. – Женя пожимает плечами, отдавая телефон обратно девушке и начисто игнорируя Викин ошарашенный взгляд.

– Стоп, этот козел играет свадьбу, спустя полгода, как мы расстались? – Вика выглядит ошарашенной, и кружка, с остатками чая выпадает из её пальцев.

– Да твою мать! – Парень резко подпрыгивает с места, смахивая с своих джинс горячие капли. Но мокрые пятна все равно остаются на их светлой поверхности.

Аня лениво поднимается и стягивает тряпку, висящую на смесителе над мойкой. Она несколько раз протирает стол круговыми движениями, и кидает на него сухое зеленое полотенце, которое чем пару секунд становится темного цвета из-за впитанной жидкости.

– Судя по всему. – Вика кивает сама себе, поднимая кружку со стола, и ставит её в нормальное положение, не обращая внимания на то, что весь низ её небесно-голубой футболки залит горячим чаем.

– Не огорчайся. Она с ним ещё намучается. – Аня кладет девушке руку на плечо, и сжимает, повторяя вчерашний жест, который Вика сделала по отношению к ней.

– Тем более, только между нами, я слышал, какая она шлюха, так что намучается не только она, но и он. – Женя остывает через минуту, и по его лицу заметно, что ему стыдно за свой предыдущий выкрик.

– Ну, то, что им хуево, совсем не делает мне легче. – Вика качает головой, забирая оставленную Женей тлеть сигарету из пепельницы и жадно затягивается. Выпуская в воздух достаточно большое облако дыма.

– Не думаю, что они стоят твоих сожалений. – Аня печально присаживает обратно на стул, отпуская плечо подруги, и смотри на неё с сожалением.

– Ребят, мне надо идти. – Вика поднимается со стула, куда её Женя усаживает обратно, нажимая на плечи руками, а Аня лишь мотает головой, давая понять, что никуда та не пойдет.

– Не-а, не сейчас. Не думая, что сегодня. – Девушка кивает парню на входную дверь и тот понятливо бьет себя по шее большим пальцем, на что Аня слегка прикрывает веки, давая негласное согласие.

– Просто иногда я поражаюсь людям и никак не могу поверить, что они мрази. – Вика утыкается лицом в раскрытые ладони.

– Не все люди мрази, дорогая, ты же прекрасно это понимаешь. Лишь некоторые. Если тебе единожды попался ублюдок, нельзя закрывать мир других мужчин. – Аня проговаривает это, поглаживая подругу по руке.

– Ты сейчас серьезно цитируешь Бузову? В такой момент? – Голос Вики звучит приглушенно из-за ладоней.

– Ну, сейчас это как нельзя кстати. – Аня пожимает плечами, и отпивает из кружки зеленоватую жидкость.

– Он повел себя не справедливо по отношению ко мне. – Вика поднимает голову и складывает руки на груди, становясь похожей на обиженного ребенка.

– Знаешь, в жизни ведь не бывает полной справедливости. Все то – сказки для маленьких детей, но я то ребенок в теле взрослого, поэтому верю, что все возвращается на круги своя и приходит к тому, что должно было быть изначально.

– Типа как великая сила, что управляет всеми нами? – Лицо вики искажает улыбка, она слегка натянутая, но не производит плохого впечатления.

– Ну да, нечто вроде того. – Аня уверенно кивает, поднося кружку к губам и дует на напиток, прежде, чем отхлебнуть.

– То есть, ты сейчас. Сначала заливала мне цитаты Бузовой, а потом начинаешь разглагольствовать о Боге? – Аня давится и выплевывает жидкость обратно в чашку, начиная громко смеяться.

– Ну да, нечто вроде того.

В кухне темно. Освещение идет лишь от лампочек, расположенных в кухонной вытяжке, работа которой сопровождается легким гулом.

Аня, сидит на грязном паркете, вытянув вперед голые, длинные ноги, покрытые мурашками от холода. В её левой руке тонкая сигарета, прогоревшая ровно до полвины. Она смотрит вперед. В её взгляде ничего не отражается, глаза выглядят как дешевые стеклянные шарики, используемые в горлышках бутылок с алкоголем.

Я помню, что в детстве собирал такие шарики. Они лежали в рюмке, около моих игрушек. Иногда я доставал их и смотрел, как красиво они переливаются на свету, преображая его в крохотные подобия радуги.

Аня затягивает, и выдыхает дым, подняв голову вверх, показывая нам свою длинную шею и открытые ключицы.