Читать книгу Баварская тайна - Таня Трунёва - Страница 1

Есть в жизни каждой тайная страница,

И в каждом сердце скрыто привиденье,

И даже праведник, как бы во тьме гробницы,

Хранит в душе былое угрызенье

Петр Бутурлин

Стефан взглянул в окно на вечерний Берлин, тускнеющий в растрёпанных осенних облаках. Курфюрстендамм привычно звучал резким гулом машин, звяканьем сигналов велосипедистов и шелестом разговоров прохожих.

За стеной шумела возбуждённая весельем компания. Стефан коснулся фото на офисном столе. На нём: он, высокий, крупный, обнимал маленькую немолодую женщину.

– Анна, это и твой праздник. Ты помогла мне… Ты и твоя тайна.– шепнул он, оборачиваясь на щелчок открывшейся двери.

– А Барбара всё танцует и танцует. Она, наверное, будет балериной, как твоя мама –улыбнулась вошедшая Петра.

– Моя мама была учительницей танцев, – Стефан нежно обнял жену, хрупкую, красивую. – А наша дочка пусть танцует, в этом возрасте все девочки хотят быть актрисами и балеринами.

– Такой день! – сверкнула глазами Петра. – Отличный праздник. Неужели десять лет прошло! Помню, как ты начинал работу дантиста …, маленький кабинет, а сейчас – целая клиника. Горжусь тобой! Пойдем, вечеринка в самом разгаре!

– Я сейчас хочу позвонить в Швангау. Завтра два года, как тёти Анны не стало. Закажу цветы на могилу.

– Да, фрау Анна тебя обожала. Твои достижения – её заслуга.

– Возвращайся к гостям, милая, я скоро…

Тогда, в 2008, звонок Анны застал его на пороге квартиры.

– Ты уже вернулся, сынок? Устал? – тревожно прозвучал её голос. Анна всегда называла его сыном. Он был для неё и племянником и сыном и внуком. C детства Стефан помнил Анну милой и заботливой. А когда не стало его родителей, он видел её сильной и мужественной.

Стефан с гордостью сообщил Анне радостную новость.

– Поздравляю! Не сомневалась! – она с трудом сдерживала рвущиеся эмоции, –Теперь ты сможешь начать свою практику. Знаю, скажешь, что офис дантиста – немалые деньги. Приезжай в Швангау. Надо поговорить.

После нервозности большого города сонная чинность и молочный покой деревень умиляет. Стефан с удовольствием заметил, как он соскучился по спелым баварским краскам. Берлинская пыльная блёклость, словно медь в сравнении с ярким золотом здешних мест. Он тут вырос. Ранняя швабская осень встретила его теплыми объятиями Анны и тягучим яблочным ароматом.

– Ты так повзрослел, сынок! Я соскучилась ! – она говорила это каждый раз, когда видела Стефана после разлуки. Неважно, после разлуки в несколько дней или в несколько месяцев. – Пойдем скорее, я испекла торт, твой любимый.

Стефан следил, как тётя хлопотала на кухне. В восемьдесят шесть Анна была достаточно подвижной, да и выглядела она всегда лет на двадцать моложе своих ровесников. Небольшого роста, стройная и лёгкая, словно девочка-подросток, Анна так и не превратилась в женщину. Спину она держала ровно, а голову царственно прямо. Анна не допускала старческого брюзжания ни в голосе, ни в настроении. На первый взгляд мягкая и нежная, внутри себя она всегда сохраняла твердость.

– Ты ешь, сынок, я только что приготовила, – Анна, улыбаясь, суетливо переставляла на столе посуду. По просторной кухне танцевали аппетитные запахи домашней стрепни.

– Время пришло тебе помочь. Ты теперь дипломированный дантист. Вот и опыт получил, работая у доктора Шмидта. Тебе уж тридцать пять, пора начинать своё дело. Красавец, моя гордость – умилённо приговаривала Анна, не отрывая глаз от родного лица.

Его правильные выразительные черты: крупный прямой нос и яркие губы, упрямой складкой говорящие о сильном характере, напоминали Анне о погибшей сестре. Дождавшись, когда Стефан закончит обедать, Анна проворковала:

– Открыть кабинет дантиста – деньги нужны. И я знаю, где их взять. Только сумасшедшей меня не считай, сынок, – присев рядом, продолжала Анна. – Я в своем уме, и память у меня отличная. Спросишь, чего так долго молчала? Эту историю я тебе в письме описала и приложила к завещанию. Раньше надобности для такого разговора не было, вот я и не решалась.

Губы Анны мелко дрожали, а руки беспокойно нырнули в карман вязаной кофты за платком. Сжав его сухими пальцами, Анна глубоко вздохнула:

– Когда погиб мой муж Гельмут, – она запнулась, – Я… покойнику в карман куртки положила стальную коробочку. В ней два дорогих кольца.Так и похоронили. Вон там, – Анна махнула рукой в окно, из которого хорошо было видно кладбище.

Стефан изумлённо вздрогнул, лицо его вспыхнуло и миндалевидные глаза растерянно заморгали. Он недоумевая уставился на Анну и, привстав из-за стола, сдавленно прохрипел:

– Зачем? Почему ты это сделала!?

– Успокойся, сынок. Время-то было какое! Жуткие годы. Январь сорок пятого. Русские уже к Берлину рвались. Половина Германии в руинах лежала. Мы не знали, что с нами будет… Тогда прятали всё, что могли спрятать, боялись, что русские или их союзники выпотрошат наш дом.

Стефан взглянул в серые глаза Анны:

– Ты хочешь сказать, что надо достать кольца из могилы? Но это же кощунство! И cтоят ли они того?

– Стоят, сынок, ох, как стоят, – Анна погладила русую голову племянника. – Десять лет назад мне надо было тебе помочь. Я сказала, что это деньги твоих родителей, но тогда я продала за восемьдесят тысяч марок кольцо, что в коробку не вошло. Теперь, в евро, это около сорока тысяч. А ведь то кольцо было самое мелкое из тех трёх, что мне когда-то достались.

– Да откуда взялись эти драгоценности? – удивлённо воскликнул Стефан. – Семья-то наша из простых фермеров. А теперь, чтобы достать кольца, нужно разрешение на эксгумацию.

– Разрешение… – вздохнула Анна – Я всегда всё по правилам …, да на старости ради нашей семьи, чтобы память мамы не тревожить, правила-то нарушу… А откуда взялись? В сорок третьем мама, твоя бабушка, дала мне три кольца. Я их тогда в одежду зашила. История уж очень тёмная. Мама говорила, что её отец, мой дед, был камердинером у Людвига Второго, хозяина замка Нойшванштайн. В конце жизни Людвиг будто не в себе был, с ума сошёл. Он ведь и утонул как-то странно… вместе со своим доктором.

Те кольца, возможно, подарок короля моему деду, а может и … – Анна отвела глаза.– Не знаю, маму не расспрашивала. Она в то время была такая больная и слабая, что я не решилась её беспокоить. Но мама из последних сил мне наказала никому про эту тайну не говорить. И Гельмуту тоже. Он тогда в Мюнхен часто мотался на нацистские сборища, а когда войска наши стали отступать, совсем осатанел. Скажи я ему, так упрекнул бы, что сокровища Рейха прячу.