Читать книгу Cтанция - Татьяна Александровна Акилова - Страница 1

Глава 1

На столе лежала небольшая кучка мусора. Пару фантиков, шелуха от семечек, хлебные крошки, яблочный огрызок и обломок от цветного – это был красный – карандаша. Поверху этой, аккуратно сложенной, словно кто-то старался кучки, ползала муха.

То был небольшой кухонный стол в самой обычной стандартной кухне. Стол был застелен толстой, с рисунком из крупных синевато-голубых цветов, клеенкой. Рядом с живописным мусором на столе, подложив руку под голову, дремал юноша семнадцати лет. Светло-русые волосы на его голове были давно не стрижены и нечесаные торчали в разные стороны. Светло-карие глаза были закрыты, густые ресницы обрамляли веки. Овальная форма лица и несколько веснушек на бледноватой коже. Губы и нос тонкие, щеки не пухлые. Он был худощав, среднего роста и при всей своей данности симпатичен. Присутствовавшая в лице его грубоватость смешивалась с мягкостью. И это контрастное сочетание придавало ему привлекательности. Несколько девчонок в его классе были в него влюблены, или же, точно, испытывали к нему симпатию, что периодически проявлялась теми или иными манипуляциями в его сторону.

– Андрей!.. – недовольный голос матери потревожил гармонию, что царила на кухне. Кроме же недовольства в голосе и в выражении лица – если бы кто наблюдал со стороны, то обязательно разглядел – Наталья Валерьевна пусть и достаточно эмоционально, с возмущением, укоризной и легким разочарованием, но совсем уж привычно протянула имя сына в таком несколько неприятном тоне.

Андрей не поднял головы, а лишь промямлил что-то совсем тихо и бессвязно. Его сморила послеобеденная дрема, которой противостоять не было никаких сил. Совершенно против своей воли лег он на стол и задремал. Он не собирался дремать, ему нужно было идти на школьный стадион, куда из требующего ремонта спортзала, перенеслась тренировка по баскетболу. А бардак (и шелуха, и огрызок, и все остальное) к самому баскетболу не имел никакого отношения, но четко же выражал настроение Андрея, что было полчаса назад, когда только дрема завладевала им, и что осталось и сейчас после насильственного и тяжелого пробуждения.

По своей природе с самых ранних лет Андрей не отличался разболтанностью в поведении, пренебрежительным отношением к чужому труду и умением разводить и оставлять после себя настоящий свинарник. Но и щепетильным, излишне любящим аккуратность он никогда не был. Андрей мог находиться в комнате, где хозяйничал легкий творческий беспорядок, но откровенного свинства он не любил и достаточно часто помогал матери с уборкой. Но сейчас кухня представляла собой островок хаоса и грязи. Андрей, грея обед на плите, пролил часть супа на плиту. Оставив все, как есть, и еле пристроив на стол огненную тарелку, он обжегся через тонкое полотенце, и, отдернув руку, задел стоящий сзади на тумбочке цветок в горшке. Комушки земли сыпанулись на тумбочку – это мама Андрея еще не увидела. Так что со всем своим внутренним миром, Андрей довольно гармонично смотрелся на кухне.

– Что ты мычишь? Почему не пошел к себе в комнату спать? Почему здесь так грязно? – Наталья Валерьевна при всем недовольстве обстановкой, все же была спокойна.

– Я ухожу… – вымолвил он, заставляя себя проснуться.

– Куда? – тут же с недоумением спросила Наталья.

– У меня тренировка, – Андрей с усилием поднялся со стула и секунды две постоял, оперевшись руками о стол.

Проходя мимо матери, он попытался ей улыбнуться. Но на помятом от короткого сна лице, его улыбка была очень похожа на издевку, будто он хотел таким образом усмехнуться над ней и поддеть все неприятное и нервное из ее души на поверхность.

– Не забудь, вы с отцом сегодня собирались съездить к бабушке Зине, – разозлившись, но сдерживая себя, проговорила Наталья.

– Я помню, – только что на самом деле вспомнив – будто изнутри кольнули его материны слова – из прихожей прокричал Андрей, – я ушел!..

Наташа, положив таки пакет с хлебом на стул, еще раз осмотрела кухню. Но в упор не видя ни грязной тарелки в раковине, ни пролитого супа, ни земли на тумбочке, она с тяжелой головой подумала, что надо бы пообедать. Андрей в очередной раз, сам того не заметив, украл у матери приподнятое настроение.

Тренировка закончилась. Не переодеваясь, Андрей закинул рюкзак за спину и, стараясь быть незамеченным, по-тихому, ушел с площадки. Кругом благоухала весна. Все начинало расти, распускаться и цвести.

Андрей шел быстрыми шагами, чуть ссутулившись и засунув руки в карманы спортивной кофты. Он, находясь в неясной задумчивости, совершенно не чувствовал ритма своего движения и не видел, где сейчас идет. Улица, дома, деревья, голубое небо над головой – Андрей никак не воспринимал. Туманные мысли, с которыми он все пытался разобраться, настолько поглотили его внимание, что дальше их смутных очертаний, он видеть не мог. И только одно, что самым адекватным, но, тем ни менее, каким-то далеким пятном связывало Андрея с реальностью, была запланированная на сегодняшний вечер обязательная поездка к бабушке. Кажется, ей нужно было с чем-то помочь. Но с чем, Андрей не помнил. Не помнил или же от невнимательности не дослышал, или же мать ему забыла сказать?..

Все находясь в задумчивости, которая приобрела странный вид, Андрей подошел к подъезду своего дома. Вот спроси его сейчас, внезапно, кто-нибудь, о чем он думает и, он бы не ответил. И даже ни потому не ответил бы, что сам еще толком не разобрался в причинах и предметах своих размышлений, а от того, что тупая рассеянность поселилась в нем. Андрей до такой степени сделался невнимательным и даже потерянным, что, вглядываясь в самый обычный одуванчик, ему требовалось несколько секунд, чтобы наверняка сказать – это одуванчик.

Подойдя к дому, он резко остановился. Взгляд его был устремлен на выделанную декоративным камнем клумбу, в которой насыщенно зеленые, требующие жизни крепкие ростки цветов уверенно росли и подымались вверх, навстречу солнцу и скорому лету. Андрей поморщился, весь полный недовольства и легкого разочарования по большей степени собой, и чем-то еще, и вдруг точно проснулся. Он поднял голову вверх и заулыбался. Солнце, весна, на горизонте такое близкое и сладкое лето… Оставалось только успешно сдать экзамены. Но за них он совершенно не переживал. Андрей знал, что все знает, и спокойно жил с сей уверенностью. Но сию секунду он ни о чем не думал вообще. Ему вдруг стало очень хорошо. Всю тренировку, до нее и после он был не весел, если не сказать, что мрачен, на что явных или даже самых несущественных, малых причин не было. Все у него было хорошо и спокойно, очень спокойно. Может быть именно потому он последнее время и бывал хмурым и чем-то недовольным.

Хлопнула дверь квартиры на втором этаже, и послышалось бормотание маленького ребенка. Андрей недовольно хмыкнул. На улицу доносились эхом шаги по лестнице, а молодой женский голос, кажется, заполнил каждый уголок подъезд. Андрей пожелал бы еще несколько минут постоять в одиночестве, но она ему помешала. Она – это молодая мамочка Лиля – что снимала квартиру на втором этаже в доме, где жили Бушуевы вот уже несколько лет, последнее время с неприязнью и искренней антипатией стала восприниматься Андреем, до сели совершенно к ней равнодушного. При беспристрастном взгляде третьего лица, кем бы оно не было, могло показаться, что Лиле доставляет злорадное удовольствие видеть, как Андрей при каждой их встрече теряет радостное или просто довольное, спокойное выражение лица и начинает негодовать мелким раздражением. Андрей же, как не представлял себе, что внешне он бесстрастен, выдавал себя самыми элементарными чертами. Весь короткий спектр его эмоций был ясно читаем даже самой Лилей. Его веки напрягались, будто он чуть прищуривался, и в глазах загорались искры невидимой вражды, все мышцы на лице выстраивались в сей момент в напряженно-выжидающем выражении и ни тени улыбки не могло пробежаться по его лицу. Лиля замечала его напряжение, неприятными импульсами ощущала искры и невольно старалась поддеть Андрея еще больше.

Выкатив коляску и усадив в нее миловидного мальчика почти двухгодовалого возраста, она выпрямилась, демонстративно подтянула и без того идеально сидевшие джинсы, перебросила резким движением распущенные, ниже плеч, крашенные в какой-то сероватый или же седоватый цвет волосы на правую сторону и наконец-то перевела взгляд на Андрея. Напускная деловитость, выставляемая напоказ самостоятельность, донельзя нелепо смотрелись на ее молодом лице. Что-то глуповатое, но совсем не наивное присутствовало в ее взгляде.

– Привет!.. – бросил Андрей и несколько неуклюже, как ему показалось, нырнул к подъезду.

– Привет, – с неохотой, будто делая одолжение, ответила Лиля.

Она горела желанием получше рассмотреть Андрея, но все время отводила глаза в сторону, изо всех сил удерживая свое любопытство. Будь Андрей не таким напряженным и более внимательным, то обязательно разглядел бы неподдельный интерес соседки к своей персоне.

Андрей закрыл за собой дверь квартиры и невольно стал принюхиваться. Почему он в обед не заметил, что в квартире пахнет сыростью?.. Сейчас он очень хорошо чувствовал, что сырость была, и всех острее ею пахло в прихожей. И чем-то таким знакомым сопровождался этот сырой запах, и Андрей все силился вспомнить, чем же это пахнет. Он, обойдя всю квартиру, вернулся в прихожую, где на него и налетел запах, и разглядел в углу, у двери полный мешок картошки.

– Точно!.. – сказал он вслух сам себе и развеселился.

«Значит, отец уже был сегодня у бабушки. Значит, сегодня будем убираться в погребе. Там, наверное, сто лет никто капитальную уборку не делал» – подумал Андрей и в приподнятом настроении, с жадностью выпив на кухне стакан воды, пошел в комнату делать набросок нового рисунка.

Его, кажется, что-то успело зацепить, когда он то ли шел с тренировки домой, то ли, когда стоял у подъезда. Он не до конца понимал, что же именно его вдохновило и, главное, на что. Его тянуло взять в руки мягкий карандаш и провести им по чистому белоснежному листу.

Ему захотелось рисовать. Он с детства любил рисовать и рисовал, когда хотелось, а хотелось практически всегда. И Андрей рисовал буквально везде, чем угодно, и на чём угодно. Дома в дождливую или морозную погоду, он рисовал в тетради или альбоме и слушал в пол уха разговоры взрослых и (или) бормотание телевизора, но совершенно не вдумывался в смысл произносимых слов. Его не интересовало, о чем разговаривают родители и какую передачу или фильм показывают по телевизору. Ему очень симпатизировала сама атмосфера – он сидит и рисует, а вокруг происходит движение. Родственники или друзья родителей, что приходили к ним в гости, каждый раз подмечали, что Андрей спокойный и не озорной ребенок. А Андрею же просто доставляло удовольствие сидеть за столом, на полу, да неважно где, и что-нибудь рисовать, когда вокруг столько разговора и шума. Ему как-то по-особенному радостно делалось, и эта радость рисовалась у него на лице серьезно-увлеченными красками. Еще же Андрей мог, играя в песочнице вдруг начать чертить пальцем или палочкой на песке человечков или котиков, или маленькую, но шуструю птичку, что вот-вот поймает клювиком нерасторопную букашку. «ВоробЫшек» – так он любил говорить.

У Натальи Валерьевны в шкафу сохранилась целая стопка его детских красочных рисунков. Андрей знал это, но никогда сам не открывал шкаф и не доставал картинки. Почему? Да он и сам не знал и никто не знал. Пару раз в год Наталья Валерьевна делала генеральную уборку в квартире и будто бы не нарочно, а иногда и не скрывала, что специально, доставала рисунки Андрея и какое-то время их рассматривала. Андрей, когда ему случалось быть в это время дома и быть в должном настроении, мог взять в руки сначала один рисунок, потом другой и наконец, оставив это дело, уйти и заниматься чем-нибудь другим. В не расположенном же к легкой ностальгии настроении, он вовсе не подходил к рисункам, и даже делал вид, будто бы не замечает, что они лежат стопкой на полу, или один из них находится в руках у матери.

Андрей задумчиво чему-то улыбнулся, взял в руки карандаш, достал из ящика стола твердый лист бумаги – это была специальная бумага для черчения, на которой он последнее время любил рисовать – и остановился, призадумался. Потом положил все на письменный стол и сел на кровать. Спустя десять минут встал, чтобы провести пару линий и услышал, как открылась входная дверь.

– Андрей! – спокойно, но достаточно громко произнес Александр Васильевич.

Андрей не отвечая, молча вышел из своей комнаты.

– Хорошо, что ты уже пришел. Я на сегодня уже освободился, так что можем ехать к бабушке.

– Поехали, – будто с облегчением произнес Андрей.

Он не был в большой радости, что сейчас поедет, но и не был расстроен. Он любил бабушку Зину. Даже любил ее чуточку больше, чем бабушку Катю, маму его матери. Правда, он не замечал, что так оно было. Кто из бабушек владеет больше вниманием внука, ясно становилось из пары простых, но достаточно точных фактов. Андрей в будничных разговорах чаще упоминал бабушку Зину, и времени, начиная с детства и заканчивая сегодняшним днем, проводил больше у нее, чем у бабы Кати, маминой матери. Простотак почему-то сложилось.

Не вызвало у Андрея так же никакого сожаления, что начать новую картину у него не вышло. Начал, не начал… Ничего от того и не терялось и не приобреталось. Но дело было совсем не в потерях и приобретениях. Всё восприятие обстановки и даже всего мира вокруг сводилось у Андрея в сию минуту к нейтральным, можно сказать блеклым ощущениям. Ни жарко и ни холодно, ни весело, но и ни грустно ни в коем случае. Ни так и ни сяк. А вспышка яркого хорошего настроения потерялась где-то у подъезда, или же осталась там, где Андрей ее и нашел.

При этой странности его внутреннего, казалось бы пессимистично настроенного баланса, Андрей являлся человеком жизнерадостным и уже успевшим определиться в жизни с некоторыми важными вопросами. Имея явные художественные способности, даже больше – имея талант писать картины, Андрей отлично разбирался в математике (в алгебре и геометрии на равных) и, не думая о других вариантах, собирался поступать в педагогический институт. Он был терпелив и мог, если оно требовалось, часами объяснять однокласснику, что такое число пи, как с ним работать и для чего оно вообще нужно. Андрей был спокойно терпелив, то есть, когда у него заканчивалось терпение (а закончиться оно может у кого угодно, вопрос времени и обстоятельств), он не вспыхивал в одну секунду, а старался уйти от объекта раздражения или вовсе резко прекращал дело, откладывал его на потом. Он был несколько инертным человеком, плавал в том, что у него было и, что ему нравилось. И в этой его инертности скрывался инстинкт самосохранения. Андрею были совсем неинтересны или казались бессмысленными, а от того и скучными, определенные вещи, ситуации и возможности. Но некоторые его увлечения порою доходили до причудливой странности и были похожи на детские шалости. Впрочем, простительные шалости.

– Ба-аб, подай мне ведро! – прокричал Андрей из погреба.

– А что случилось? – голос раздался совсем близко. Баба Зина, что разомлевши на закатном, но уже не таком теплом солнце стояла возле погреба, вздрогнула. Невольно всем телом напрягся и Андрей, который был уверен, что бабушка ходит где-то по участку и с трудом услышит его.

– Да тут у тебя какие-то полусухие корешки валяются.

– Ах, ты!.. Нашлись!.. – как-то по-быстрому обрадовалась она, – сейчас принесу!.. Сейчас…

Андрей чуть слышно вздохнул и бесцельно, находясь в неспешном ожидании, заозирался по сторонам. Но и полминуты не прошло, он даже не успел о чем бы то не было, пусть бы о самом малом и незначительном призадуматься.

– Андрюш!.. Где ты там?.. Держи.

– И что это за корни?

– Ты аккуратнее с ними. Может быть, еще вырастут.

И… тишина, только воцарившаяся. Но Андрей вдруг понял, что бабушка и не собиралась ему отвечать. От радости, что корешки нашлись и позабыла про вопрос внука.

– Баб, так чего это за корни?

Андрей отдал начинающее ржаветь на сколах эмалированное старое ведро бабе Зине и вылез из погреба. Больше машинально, чем на самом деле это было нужно, отряхнулся.

– Георгины. Я их осенью убрала, а сама забыла куда. Вот, смотри, вот этот должен отойти, вот росток, – увлеченно разглядывала она клубни.

– Этот совсем сухой, – как-то незаметно для себя начал Андрей, – а вот здесь почка зеленая…

Он положил клубень обратно в ведро. Чуть прищурившись, стал смотреть на небо. Вечер был чудесный и не с того ни с сего ему захотелось искупаться. С великим трудом он заставил себя отказаться от идеи пойти к пруду. Погода еще только несколько дней назад стала стабильно теплой, но не жаркой. Вода в пруду была по-весеннему холодной, мутноватой. Андрей знал, что искупайся он сейчас, то скорее всего заболеет, как в прошлом году. Выждать, требовалось выждать. И он, глубоко вздохнув, враз набрался терпения.

– …что за глупость сидит у тебя в голове? Как так могло захотеть купаться, что ты полез в ледяную воду?.. Только лед успел сойти. Я не понимаю… – развела руками Наталья Валерьевна и, сунув кружку с горячим лекарством сыну в руки, вышла из комнаты.

Это было сиюминутное воспоминание прошлогодней весны. Глупая шалость, но и только!..

Бабушка Зина стала сажать цветы. Андрей, спустя несколько минут бесцельного хождения по участку зашел в дом. Он сделал себе чаю и пил его с шоколадным печеньем. Чуть розоватые от заката пышно цветущие ветки вишни смотрели в окно.

Вечер был тихий, из-под каждого куста или брошенной любым предметом тени тянуло ночной прохладой. Некая насыщенность заполняла всю улицу, но не заходила в дом, в котором все было как обычно. Насыщенностью делилась разгулявшаяся во всю весна, насыщенностью этой была сама жизнь. И все тело, а главное голова и мысли в ней становились тяжелыми. Наполненным смыслом и правильным был мир. И лишь немного Андрей чувствовал на себе всю животрепещущую гамму весеннего вечера. Но этой частички ему хватило сполна, чтобы улыбнуться, сидя за столом и допивая чай, уже с охотой отказаться от идеи пойти на пруд.

«Лучше буду рисовать» – подумал он, так и не определившись с тем, что же будет рисовать. Он чувствовал желание взять в руки мягкий карандаш и начать. Он знал, что как только проведет пару линий, то будущая картина тут же начнет вырисовываться у него в воображении. Он сможет словно в замедленном варианте деталь за деталью, штрих за штрихом углядывать ее. Она будет приходить к нему из будущего, жить в его воображении и рождаться на бумаге. Он будет добиваться от нее, чтобы она получалась такой, какой он ее видит, а затем или одновременно, в процессе, будет стараться сделать ее еще лучше.

И было ли тут при чем смелое дыхание весны? Или же Андрей сам пришел к случившимся в его мыслях выводам и желаниям?

Сон первый, который через короткое время совсем позабылся

Полуденное солнце. Золотая осень. На столике в плацкартном вагоне ровно лежит закрытый блокнот. Его однотонная желтая обложка впитывает в себя солнечные густые лучи и от того становиться похожей на первый, самый яркий одуванчик, что суетливо распускается по весне. Блокнот так и светится солнцем, ярким желтым пятном, то и дело бросается в глаза. Он, как и одуванчик, излучает странную волнительную радость. Но с одуванчиком вместе всегда идет весна, и совершенно ясно, от чего хочется улыбаться. А почему блокнот делает настроение таким волнительным просто непонятно.

Вот Андрей сидит, расслабленно облокотившись о перегородку, что отделяет его спальное место от соседнего, и задумчиво смотрит в окно. Там, в окружающем железнодорожный путь пространстве, купается в солнечных лучах буйство красок дикой природы. И столько льется солнца кругом! Даль горизонта теряется в тумане солнечной дымки. И то и дело стайки птиц выплывают из нее и ныряют в близлежащий лес или, наоборот, вылетают из леса, бросаясь прямо в туман.

Андрей сидит, не шевелясь. Послеобеденная лень (он точно знал, что вот только был обед) куда-то забрала все силы и получалось только медленно думать. Ему было важным сообразить, что твориться на, казалось, совсем близком горизонте: то ли солнце так отсвечивает от пожелтевшей земли, то ли это какой-то солнечный туман – неопознанное и неизученное наукой явление. Было настолько солнечно, что даль расплывалась, не просматривалась. И еще было совсем глухо. Не смотря на монотонное тух-тух-тух поезда ощущалась невероятная тишина и, неясное спокойствие было разлито повсюду. Оно клубилось и залезало в каждый уголочек поезда. И за время пути поезд уже успел потонуть в этом спокойствии, а Андрей успел им надышаться, хлебнуть сполна этого волшебного дурмана.

«Осень, осень…» – только и мелькало у него ненавязчиво в мыслях.

Андрей был готов с минуты на минуту погрузиться в сладкую дремоту, когда напротив него, укрывшись колючим пледом, уже спал Вася. Он сразу же после обеда уснул. Его, как Андрея, не притягивал пейзаж за окном. Андрей удивлялся, откуда в Васе взялось столько лени. Он смотрел на друга и никак не мог для себя сопоставить, что этот Вася – тот самый Вася, друг его детства. Это была ошибочная правда, если так сказать можно.

В своем собственном сне послеобеденная дрема укрыло-таки Андрея своим одеялом. И он не ложась, сидя, сладко проспал добрых двадцать минут. Андрей начал возвращаться в явь, когда почувствовал, что поезд замедляет ход. Он открыл глаза и неожиданно увидел, что вокруг ничего не изменилось. Солнце так же ярко светило, Вася так же сладко спал. На какие изменения Андрей рассчитывал, было неясно даже ему самому.

Не прошло и полминуты, как проснулся Вася. Он потянулся и заулыбался, как майское солнышко, смотря на Андрея. Андрей, спохватившись, сгреб блокнот со стола и быстро, но осторожно, чтобы не помять, убрал в свою дорожную сумку. Почему-то было никак нельзя, чтобы Вася увидел блокнот. Андрей чувствовал свою спешку. Она была необходима, без нее было нельзя.

– Где мы? – промолвил Вася.

– Не знаю. Я задремал. Сейчас подъедем, узнаем.

Вася промолчал. Он протянул руку и взял со столика бутылочку с соком, отпил немного и поставил на место. Андрей не смотрел на него, но так как сон снился ему, видел друга, глаза которого были полны чуть ли ни детским любопытством и пристально глядели прямо на него.

Неожиданно (оно так показалось) поезд прибыл к своей очередной станции и не спеша, со скрипом и протяжным, остающимся на несколько секунд в ушах гаснущим эхом лязганья металла о металлические же рельсы практически остановился. Эта была остановка в провинциальном тихом и будто совсем не принимающем участия в жизни планеты городке. Тишина, что царила в поезде и преследовала железнодорожный путь, стала еще более глубокой. Наверное, отсюда и еще из таких же городком, по рельсам она и растекалась, словно бы электрический ток по проводам.

Поезд прибыл на очередную станцию и распахнул свои двери пассажирам. Часть пожилого народа (это было странным, но почти все пассажиры поезда были возраста шестьдесят и старше лет) с некоторой суетой и волнением – как бы там, что не маскировалось под их серьезными, чрезвычайно занятыми разгрузкой багажа лицами – схлынуло на перрон и незаметно, но быстро разбрелось в неизвестных направлениях.

Воцарилась тишина. Андрей успел подумать, что все оставшиеся пассажиры нарочно разом замолчали или же все уснули, чтобы через открытые окна можно было услышать далекие звуки будничной жизни привокзального городка.

– Саморниково, странное название. Да? – неожиданно громко выговорил Вася.

Андрей внутренне вздрогнул. Он успел позабыть, что напротив него сидит Вася. Тот с наслаждением допивал свой томатный сок и во все глаза смотрел на почти пустой перрон. Только рядом с самой станцией стояла женщина с метлой и смахивала редкие листы со ступенек вокзала. Невероятное старание и довольство своей незатейливой работой сияло у нее на лице. Кажется, в тот момент она была абсолютно счастливым человеком.

– Сам ты странный! Совершенно никакой культуры! Никакого уважения! Пропащие времена! Все пропащее!.. – прорезал воздух грубый басистый голос.

И вдруг все вокруг заиграло с добавлением новых красок. Новых, неожиданных, но странное дело единственно возможных и будто бы правильных. На втором ярусе, как раз над кроватью Андрея, началось движение. Андрей посторонился и чуть ли не прижался к окну. Он настолько оказался невнимательным, что не заметил человека над собой! Было для него не оправданием, что в поезд они с другом садились ночью. Не заметить человека по соседству с собой за двенадцать часов дороги (внезапно открывшаяся подробность сна) было невероятной невнимательностью и полным пренебрежением своей безопасностью.

– Будь осторожен с асоциальными личностями, – говорила Андрею мать, когда звонила ему три дня назад узнаваться о его делах.

Человек, чей голос заставил Васю оставить сок и, округлив глаза замереть на месте, ловко спустился и теперь стоял перед друзьями в полный рост и в полной красе. По реакции друга, Андрей сообразил, что Вася так же, как и он, даже и не подозревал, что рядом с ними кто-то был всю дорогу.

«Вот непутевый! Ладно я… А он-то напротив лежал и ни краем глаза ни углядел!» – на эмоциях подумал Андрей. Его крайне забеспокоил вдруг воплотившейся из дурных предчувствий человек, который же с нездоровым интересом уже успел изучить Андрея всего – с головы до ног. И теперь они оба смотрели друг другу в глаза. У Андрея часто билось сердце, и он ждал, что будет дальше. От невозмутимого, холодного взгляда ему сделалось настолько некомфортно, что он был на грани того, чтобы вдруг проснуться и покинуть сон. Но внимание Андрея, того, которому все это снилось, играло и на секунды больше сосредоточилось на оцепеневшем от страха Васе. Это помогло Андрею не проснуться.

Мужчина, который спал всю дорогу и только утром спускался со своего лежбища в туалет, когда ребята спали крепким сном, был среднего роста, с начинающими седеть бакенбардами и бородой, и с черными-черными глазами. Он был одет в кожаную грубого пошива, но добротную, крепкую куртку, в темно-серые из плотного материала штаны и обычные дешевые на шнурках кроссовки. Потрепанный временем, но прочный, на его плече висел увесистый рюкзак. Волосы на голове были смолянисто-черные и заделаны чуть ли не на самой макушке в тугой пучок. Орлиный нос не придавал его образу мягкости, а глаза были полны лукавства, жестокости и надменные искорки, отталкивающие от себя всех и вся, плутали в их омуте, и наводили невольный страх. Борода прибавляла ему годы, без которой он мог бы выглядеть лет на сорок, то есть на свой настоящий возраст.

Андрей не смел и моргнуть. Его прожег прямой взгляд хищных глаз, который, казалось, должен был дать ему нечто важное и значительное. Мужчина как-то странно ухмыльнулся, что-то пробежало в его взгляде и исчезло. Андрей не понял, что это были за искры – неприязни, неясного злорадства или же великодушного одобрения. И резко повернувшись, так, что Вася отмер и истерично вздрогнул, мужчина без оглядки ушел.

Андрей не обращая внимания на оханья друга, практически не шевелясь, дождался пока мужчина появится на перроне, и внимательно проследил за его движением, пока тот не исчез за углом железнодорожной станции. И только после он посмотрел на испуганного Васю и заговорил, озираясь по сторонам.

– Как мы могли его не заметить?.. Он ни одного звука не издал. Я тебе еще говорил, что нам повезло, соседей сверху нет.

– Что сказать? Мы только что видели настоящего уголовника, – будто не слыша друга, начал свой диалог Андрей.

Почему мужчина был уголовником, было неясно. Да, у него была отталкивающая внешность, он резко кидал фразы грубым голосом. А дальше что? Необъяснимая подробность сна, и только.

Поезд тронулся и, стайка сереньких воробушек вспорхнула с платформы. Птахи уселись на близрастущий к станции старой ели и взволнованно переговаривались. Пришедший в движение поезд помешал им с азартом расклевывать семечки подсолнуха и доставать из шелухи маслянистые питательные ядрышки, которые кто-то то ли специально им бросил, то ли нечаянно просыпал на бетонную платформу. Воробушки нервно прыгали с ветки на ветку, им не терпелось продолжить свой обед.

Вот только за всей минувшей суетой Андрей, а Вася и подавно, не заметили ни воробьев, ни их суетливой возни. Но Андрей, которому снился сон, хорошо рассмотрел птиц. Одним из ярких элементов сна стали воробьи.

Поезд набирал скорость, чтобы совсем скоро вновь остановиться. Следующая остановка должна была случиться в Эльтове, некогда шумном, с давней историей и красивой архитектурой городке.

Андрей с задумчивым видом смотрел в окно. Мужчина, которого они с Васей не заметили, не оставлял мысли Андрея. Своим внезапным появлением и вызывающе-диким поведением, он наследил у Андрея в душе темными неприятными следами. Его не хотелось еще раз увидеть, но узнать о нем, о его жизни хотя бы совсем чуть-чуть, какой-нибудь точный факт из его биографии, вдруг стало для Андрея чем-то необходимым.

Так, совершенно странным образом к человеку может прицепиться любая посторонняя мысль, абсолютно ему ненужная и чуждая, может вдруг стать интересным некий человек, которого – даже и такое бывает – сам он никогда и не видел, некая взявшаяся откуда-то вещь заставит обратить на себя внимание. Каким образом нам приходит что-то в голову или же западает в душу?.. Ответов, то есть предположительных ответов, на этот вопрос много. Но в основном объяснения таким вещам нет.

«Ерунда!.. Мне совершенно не для чего его знать. Кто он? Странный путешественник, вор-рецидивист, может быть даже убийца. Для чего он ехал на этом поезде и, где теперь он сейчас? Интересно, что привело его к такой жизни? Был ли он когда-то таким, как я?..»

На последнем вопросе Андрей приутих в мыслях и задумчиво, будто бы даже с легкой грустью по чему-то безвозвратно ушедшему, стал смотреть в окно.

«Добро пожаловать в ЭЛЬТОВ» – гласила выгоревшая на солнце надпись крупными рыжевато-желтыми буквами, врезавшаяся, словно нечто необычное, в память Андрея.

– Куда он пошел? – неизвестно кого спросил Андрей.

– Кто? – Вася никого не мог разглядеть на пустынной станции и терялся.

Андрей молчал и смотрел в окно. Поезд почти остановился, из станции показались люди с багажом. Солнце склонилось к западу и горизонт начал проясняться. Солнечный туман рассеивался и будто бы, исчезая, забирал с собою тепло. Андрею почувствовал, что в открывшиеся двери вагона ворвалась струя свежего воздуха. Она забралась в вагон оттуда, с улицы, где все жило в этом вкусном и свежем воздухе. И выйди из вагона, вдохни полную грудь этого сладкого воздуха и будешь абсолютно счастливым. Андрей пропитался особенной яркой атмосферой, что присуща снам. Он видел грустные старенькие лица пассажиров, что тяжело и с неохотой поднимались в вагон, но не замечал их грусти и недовольства. Они были фоном, на который совсем не обращалось внимания. Необычайно великолепная осень влюбила в себя Андрея, и авантюризм полностью погрузиться в совсем иную жизнь решительно вырвал его из вагона поезда.

Вася весь напрягся, на него напала паника. Он протянул руку, чтобы тряхнуть друга за плечо, чтобы тот его наконец услышал, но не успел его схватить. Андрей, которому снился сон, видел отчаяние, охватившее друга, но тот Андрей, что был во сне, не замечал совсем никого и, не глядя, схватив свою сумку, нырнул в проход между спальными местами. Вася побежал за ним, что-то громко крича, и так же бесцеремонно, как и Андрей, толкая неуклюжих, нерасторопных пассажиров. Но те никак не отвечали на наглое поведение молодых людей, а только становились еще медлительнее и будто бы расплывались, становясь еще более расплывчатым фоном Андреева сна. Добравшись до выхода, Вася остановился. Он, продолжая что-то говорить, но уже не кричать, всеми своими жестами, с прискорбным выражением лица зазывал друга обратно на поезд.

Андрей же стоял на перроне, бросив у ног сумку, и счастливо улыбался. Он дышал чистым осенним воздухом, прищуривался от падающих на лицо солнечных лучей и лишь чудом вспомнил про друга. Он нашел Васю и, дружелюбно заулыбался ему, не помахав рукой. Вася все тянулся вперед и всё что-то кричал Андрею.

Поезд тронулся с места. Андрей уже не смотрел ни на поезд, ни на Васю.

Эльтов и золотая осень – его блаженное настоящее и упоительное будущее.

Хвост поезда скрылся за лесом, и так легко-легко сделалось Андрею. Легко и тут же что-то еще, то ли необъяснимая тревога, то ли неумолимое приближение чего-то – неясно хорошего или плохого – начинало примешиваться ко вкуснейшему воздуху. Налетел порыв теплого сухого ветра и переместил, кружа в воздухе, охапку листьев с одной стороны перрона на другую. Ветер утихал, убегая в березовую рощицу, а листья, останавливаясь от внезапного суетливого полета, тихонечко скрябали по бетонным плитам. А через мгновение обязательно что-то должно было произойти. Андрей уже повернулся лицом к станции…

Кто-то тяжело топал по линолеуму. Гулкие шаги невольно пробуждали Андрея. Слишком яркий сон терялся безвозвратно. Великолепная, волшебная осень убегала. Андрей не открывал глаз, пытался изобразить, что все еще спит, но сон уже не снился. Шаги перестали слышаться, но ощущение движения рядом усилилось. Подгоняемый легким волнением, Андрей открыл глаза. В ногах на одеяле сидела соседская кошка и с недовольством смотрела на Андрея. В полумраке раннего утра ее глаза поблескивали зеленоватым цветом. Андрей посмотрел на приоткрытое окно и неожиданно для себя произнес насыщенно, эмоционально, но совсем не громко:

– Сволочь шерстяная!

Кошка перестала смотреть на Андрея. С хозяйским видом она продолжила сидеть на кровати и, занеся лапу вверх, начала умываться. Андрей сбросил с себя одеяло, не потревожив кошки. Он распахнул окно и, неловко взяв животное, стараясь держать его подальше от себя, выбросил в окно. Кошка – это было худое серое с непропорционально большими для своего маленького черепа глазами самовлюбленное создание – неловко приземлилась, не издала ни единого звука и, сгруппировавшись, намеривалась запрыгнуть обратно на подоконник. Андрей был в некотором изумлении от наглости животного. Полностью закрыв окно, он сел на кровать. В комнате было холодно, излишне свежо.

Андрей немного посидел, в упор глядя на коврик под ногами, но, не видя его. Со стороны можно было бы даже предположить, что он задумался о чем-то крайне серьезном и грустном. Но в голове его была пустота. Чуть дернувшись всем телом, Андрей вспомнил свой сон. Только выглядел тот уже совсем иначе, и его можно было описать всего в нескольких словах. Яркая осень и черные с белыми полосами кроссовки, в которые были обуты его ноги во сне, встали перед глазами. Ослепительной вспышкой пронеслись по сознанию те самые ощущения, которые захватили его, когда он вышел из вагона, и улетели… Сон потерял красочность, терял детальность и сам терялся.

Андрей, подрагивая от холода, залез под одеяло и быстро, незаметно уснул. Утром, когда проснулся весь дом, ему казалось, что не только сон, сжавшийся до пары событий, все-таки сохранившихся в памяти, но и кошка ему приснилась.

Чистый лист бумаги и карандаш молчаливо лежали на столе. К ним Андрей вчера так и не притронулся. Но, выходя из комнаты, остановил на них взгляд. Позже, потом, говорило ему задремавшее вдохновение. И, улыбкой ему отвечая, но зная, что все-таки потом он станет рисовать, Андрей вышел из комнаты.

Глава 2

– Привет!.. Как дела?

Немного неуверенный голос Андрея был встречен бодро и эмоционально.

– Привет! Молодец, что позвонил. Я в конце мая планирую к бабушке приехать. Может, пересечемся?

– Давай, конечно. Чего делаешь?

– Да вот еду за город с родителями. Они чего-то грандиозное намечают, и без меня никак не обойтись.

– Вы все туда же?

– Нет!.. Там мы еще осенью продали. Вот в новенькую дачу едем. Там… … делается…

– Вась, я тебя практически не слышу.

– Я перезвоню… – чудом услышал Андрей и разговор прекратился.

Вася с Андреем были друзьями с первого класса. Но в седьмом классе Вася переехал с родителями в соседний город и с Андреем, особенно в последнее время, стал общаться все реже и реже. Да и сам Андрей не донимал друга постоянными звонками. А сегодня же вышло два повода, в связи с которыми стоило сделать звонок. Ребята уже несколько месяцев не общались, а сон как бы легонечко, совсем ненавязчиво, пододвинул Андрея к этому короткому и уже минувшему звонку. Андрей соскучился по другу, но от самого себя скрывал эти чувства, всегда несущие в большей или меньшей дозе грусть и какие-нибудь самые лучшие воспоминания.

Но все ж таки довольный и улыбчивый, Андрей дождался одноклассников возле крыльца школы. Впятером они собирались прогуляться, отдохнуть после занятий и заодно обсудить возможные варианты выпускного вечера.

– И тогда можно будет подумать… – восхищенно рассказывала Ольга очередную смешную историю из своей жизни. Она принадлежала к тем людям, у которых постоянно случалось что-нибудь необычное и интересное. И каждый раз история удивляла своей уникальностью, но гамма чувств в них постоянно колебалась. Посмеяться от души и даже всплакнуть – все это без ограничений, вволю можно было сделать с Ольгой за компанию. Она же против компании никогда не возражала.

– Да, – ответил Андрей на звонок отца и затих на долгих пятнадцать секунд. Ольгу, к сожалению, у него дослушать не вышло.

– Я домой, – как-то тяжело сообщил Андрей, – у нас квартиру затопило.

Все чуть погрустнели, Ольга удивилась.

– Марина Анатольевна все-таки это сделала, – не нарочно выдал Кирилл.

– Сделала! И как я понял, хорошо сделала. Ладно, пока.

Андрей свернул на соседнюю улочку и все возможными короткими путями поспешил к дому. Марина Анатольевна Краткова восьмидесятипятилетняя старушка, тронутая безумием своей буйной фантазии, кажется с самого детства, жила на втором этаже над квартирой Бушуевых. Неоднократно она уже пыталась затопить соседей, но каждый прошлый раз Бушуевых что-то, но спасало.

Сегодня же буйная фантазия старушки, смешанная с нажитыми за долгую жизнь привычками, некоторые из которых перешли в навязчивые идеи, все-таки взяла верх.

Марина Анатольевна любила заполнять ванную водой, а сама в это время выходила во двор. И не было никакой возможности переубедить пожилую женщину, что делает она совершенно неправильно. На все претензии в свою сторону она всегда отвечала одними и теми же словами:

– У меня дела. Пока я здесь делаю, у меня там уже целая ванная нальется.

Эта была ее убийственно-наивная фраза, которая приводила соседей в бессильное отчаяние или наполняла злостью, опять же от безысходности, их души. Кажется, Марина Анатольевна сама не понимала наверняка, для чего ей нужен этот опасный ритуал. В доме, в котором она раньше жила, всегда были перебои с водоснабжением. И привыкшая держать запас воды старушка, с успехом продолжила свои, ставшие машинальными и бездумными действия и на новой квартире.

– Как она не понимает, что незачем наливать целую ванную водой! Да хотя и пусть бы. Но она из дома уходит. Как-будто нарочно, издевается над нами. И ты видел ее лицо? Говорить что-либо ей бесполезно. Она совершенно не понимает о чем и зачем, собственно, ты с ней разговариваешь на эту тему. Учить ее начинаешь. Она же ведь бывшей учитель. В музыкальной школе всю жизнь работала.

– А может у нее и на самом деле дела, – выдал как-то Андрей только ради смеха. Хотя сам же понимал, что смешного здесь столько же мала, сколько и цветов зимой в засыпанной снегом клумбе. Просто под его хорошее настроение пришлась эта фраза.

– Андрей!.. – разочарованно ответила Наталья Валерьевна, – ты издеваешься что ли? Вот когда она забудет про включенную воду, тогда посмеешься.

Встревоженный Андрей уже подходил к дому. Его былое веселье не вспомнилось, а потому и ругать себя ему не пришлось.

У подъезда не было ни одной живой души, но на тротуаре и близлежащей территории стояли машины. Андрей понял, что съехалась всевозможная родня Кратковой – дети, внуки – но никого не было видно. Возле дома стояла удивительная тишина, и потому Андрей остановился и уже не спеша, прислушиваясь, стал приближаться к подъезду. А когда Андрею в глаза бросилась распахнутая дверь квартиры, он окончательно понял, что старушка Краткова – это тихое, наивное, но творящее зло создание.

Сколько воды было залито в квартиру Бушуевых! Полы в ванной, туалете, кухне и коридоре были под слоем воды. Можно было по-быстрому соорудить из бумаги кораблики, обуть резиновые сапоги и в удовольствие резвиться. Никаких луж не надо, когда такое море раскинулось в самом доме. Андрей только начал приноравливаться, чтобы доплыть до своей комнаты, как шумный поток голосов слетел со второго этажа и приковал все его внимание к себе. Голосов было много, и среди них слышался отцовский. Значит, родители были там, у безумной Кратковой.

– А я говорила, что бабушка к нам забрать нужно было, – прилетела со второго этажа фраза всезнающей и умной внучки Кратковой. И галдеж, немного приутихший возобновился. Вся толпа стала спускаться вниз. Андрей, замерев, ждал, когда шумная толпа своим вниманием обрушиться на него и затопленную квартиру.

Уже ближе к полуночи, когда озеро с пола было убрано и масштаб бедствия был более или менее оценен, Бушуевы сидели в зале и пили чай с бутербродами, доедали обеденные котлеты.

– Предлагаю сделать ремонт и продать квартиру, – решительно и устало сказал Александр Васильевич.

– Хорошо, Саш, – не менее устало, соглашаясь, ответила Наталья Валерьевна. Она с наслаждением отпила большой глоток крепкого сладкого чая и откинувшись в кресле, поставила кружку на журнальный столик, – нам давно надо было уже продать ее. Удивительно, как это мы столько лет здесь прожили?

– Двенадцать, если не ошибаюсь. Андрею тогда пять лет было, – уточнил Александр Васильевич.

– Может и правда все к лучшему случилось, – и, прищурив глаза, чуть вся напрягшись, Наталья Валерьевна призадумалась, – только у Андрюшки в этом году экзамены и выпускной. Как-то не вовремя, что ли.

Андрей сидел с отцом на диване, но так, что мог спокойно смотреть на родителей вроде бы как со стороны. Он доедал котлету и внимательно следил за разговором. И сказать честно, услышанное и то, каким спокойным тоном все произносилось и, какая решимость, особенно у матери, была на лицах, вводило его в замешательство. Андрей знал, что переехали они от бабушки Зины в квартиру, когда ему – Андрею – шел шестой год. Но, что маме, больше ей – так показалось Андрею – не нравится их место жительства, услышал впервые.

– С ремонтом затягивать однозначно нечего.

– На кухне все пролито, – тяжело сообщила Наталья Валерьевна.

– Давайте, я пока у баб Зины поживу, – заговорил Андрей.

– А учиться? Скоро экзамены, выпускной, – встревожилась мама.

– Мне до школы на велосипеде можно будет доезжать. Для меня никаких проблем и намного лучше, чем жить дома во время капремонта.

– А нам тогда у моей мамы пожить, – то ли вопросом, то ли убеждая себя, произнесла Наталья Валерьевна и почувствовала, что прямо сейчас нужно ложиться спать.

Андрей, уставший от минувшей суматохи, лег и стал быстро засыпать. Он некомфортно чувствовал себя, когда вокруг него происходило столько много действия. И было неважно, по какому поводу была суматоха. Пусть бы то была подготовка к празднику с большим количеством гостей, или как сейчас – потоп. Вся неконтролируемая суета, сплошная, бравшаяся из неоткуда, быстрая импровизация действий отнимали у Андрея моральные силы и прямо действовали на его умственные способности. И ему требовалось в два или три раза больше времени, чтобы чего-то сообразить и сделать. Но как раз благодаря тому, что Андрей соображал, его периодически привлекали поучаствовать в какой-нибудь импровизации или локальном чрезвычайном и не очень происшествии.

– Хорошо, что Бушуев соображает, – говорила про него Мария Константиновна, классный руководитель.

Андрей не понимал к себе такого внимания. Он чувствовал себя неуверенно.

И практически уснув, вдруг открыл глаза. Перемены, что пришли гораздо раньше и оказались более глобальными, взволновали его. Ему вдруг стало жалко квартиру и не захотелось никуда из нее уезжать. Поплыли в голове яркие воспоминания из детства, какая-то настольгическая сентиментальность заволокла его вздрогнувшее ото сна сознание. То он сидит под елкой и ждет Деда Мороза и прямо под елкой и засыпает, то рисует зайцев, придвинув стул к подоконнику, потому как на улице пасмурно, а свет включать не хочется. Андрей с трудом отгонял от себя эти и тому подобные воспоминания, пока не заснул.

Последующие два дня занял переезд. Не успел Андрей толком что-либо сообразить, как он стал жить у бабушки, а на квартиру забегал совсем изредка, имея необходимость в той или иной забытой вещи. Он практически тут же привык, куда ему нужно ехать после учебу и не рвался на квартиру. У бабушки было комфортно жить и как-то спокойнее что ли.

Даже мимолетный приезд двоюродной сестры Наташи, с которой Андрей был в хороших отношениях, но которая иногда его откровенно раздражала, прошел быстро и ничем не запомнился ему.

– Еще позже, к июлю ближе приеду, правнучку привезу к бабули, – зазнаисто, как бы давая понять Андрею, что она здесь желанная гостья, если не больше – хозяйка, произнесла она, поднимая сумку с пола.

– Ну, приезжай, – принял ее вызов Андрей, понимая же, что безнадежно проигрывает. Наташа приедет с дочкой и всё пойдет кувырком, понесется в бесконечном хаосе суеты.

По отъезду сестры, Андрей бесцельно бродил по дому и, не найдя себе занятия, лег на диван в зале и быстро, незаметно уснул.

На улицу только-только начинали наползать сумерки, а Андрей уже спал. Обычно, он никогда рано не засыпал, но сегодня был другой день. Этим все и объяснялось.

Сон с привкусом дежавю

Не может быть такого, чтобы сон начал сниться с продолжения. То есть сколько то недель назад приснилось нечто, а сегодняшней ночью вторая часть или серия, или, лучше сказать не второе, а потом третье и десятое, а просто случилось возвращение. Будто отвлекся на реальность человек, а потом спустя недели вернулся. Так не бывает, наверное.

Андрей уже повернулся лицом к станции как, оглушительная тишина сковала его безжалостно и сразу, без подготовки. Закричать хотелось, но не получалось. На мгновение даже показалось, что, не смотря на изобилие вкусного воздуха, ему нечем дышать. Вот сейчас начнет темнеть в глазах, вспотеют холодным потом ладони и лоб и…

– Молодой человек, не стойте на перроне. Проходите уже по адресу назначения.

Голос послышался совсем рядом и спугнул дальнейшее развитие панического состояния. Андрей подивился. Только сейчас он заметил стоящего возле себя деда. Видимо, тот вырисовался здесь сию секунду. Как только заговорил с Андреем, так и стал видимым, пребывая до того древним приведением старой провинциальной станции.

– Не стойте на перроне. Почему необходимо всегда говорить по нескольку раз, чтобы тебя расслышали. А уж чтобы поняли, так это нужно еще больше раз сказать.

– Вы кто? – глядя сверху вниз, дивился Андрей.

Старичок был низенького роста, с гладко выбритым морщинистым лицом и полным ртом белых зубов. Какое-то время Андрей ничего кроме зубов не мог разглядеть.

– Довольно странный вопрос, – будто бы обидевшись и перестав улыбаться, заявил старик.

И только тут Андрей разглядел ВСЁ – от глубоких морщин и серой поношенной кепки-хулиганки старичка до облезлой серой стены станции, в центре которой между окон громоздилась тяжелая большая металлическая подкова, что обрамляла лошадиную, тоже естественно сделанную из металла, морду. Это был герб Эльтова и, в него Андрей всмотрелся повнимательнее. Герб сиял на солнце, будто его начищали ежеминутно, и особенно сверкали лошадиные зубы. Неправдоподобно выставленные вперед большие зубы – от них словно отлетали солнечные искры, и глаза приходилось зажмуривать.

«Лошадь с такими зубами не может быть дружелюбной» – наивно подумал Андрей и вспомнил про старика.

– Нет, правда, Вы кто? – не к месту усмехнулся Андрей, чем привел в мелкое недовольство старика, отчего тот суетливо зашевелился всем телом и высыпал из кармана горсть семечек вместе с шелухой.

– Сторож я. Кипятков Арсений Антипович.

– А чего тут сторожить?

Арсений Антипович открыл рот, чтобы ответить, а Андрей тут же понял, что сторожить здесь можно только зубы – свои и лошадиные.

– Молодой человек, пройдемте, попьем чаю. Мне есть, что Вам рассказать.

Странно, но Андрей воспринял слова Арсения Антиповича, как должное. Будто, если Кипятков здесь, то нужно его слушаться. Но что за персонаж, этот Кипятков?

Окинув взглядом золотые березки, углядев спрятанный в отдалении в деревьях город, Андрей проследовал за Арсением Антиповичем к станции. Чуть не свалившись – под ногами он разглядел причину маленького роста Кипяткова, тот стоял на ступеньку ниже своего незваного, но долгожданного гостя – пошел по платформе.

Андрей вошел в маленькую, но довольно уютную комнатку. Арсений Антипович из эмалированного чайника с большим подсолнухом на боку разливал клубящийся ароматом напиток. Так и было – клубился густой, сладкий аромат, но не пар, от того, что горячее льют. Вишневый открытый пирог лежал на большом красивом блюде, и уже был нарезан на ровные щедрые куски. Андрей восхитился. Куски пирога были неописуемо красивы. Сморщенные вишенки поблескивали на солнце.

Сели пить чай. Андрей поднес к носу кружку и понюхал, пахло чаем, крепко заваренным с ярко выраженным ароматом чего-то сладко и знакомого. Андрей сделал глоток и прикрыл глаза.

"Вот и началась сказка" – блаженно подумал он.

Старичок, чья кепка-хулиганка теперь висела у двери на гвоздике, озорно посматривал на Андрея и между делом ел кусок пирога. Андрей выжидал, Арсений Антипович нарезвившись, начал разговор.

– Вот приехали Вы к нам молодой человек, а сами и не знаете зачем.

Прямой взгляд старика заставлял Андрея сидеть, словно пенечек с глазками, не моргая и не шевелясь.

– Нет же у Вас никакой цели, а одна сплошная авантюра и невесть что еще в голове. И друга Вы оставили одного. Туго ему придется без Вас.

Арсений Антипович обращался к Андрею на "Вы", но ласково-поучительным тоном было пропитано каждое произнесенное им слово. Андрею же все очень нравилось.

– Вот смотрели Вы давечи на герб. Морда лошадиная Вам понравилась?

– Понравилась. А почему лошадь?

– Умный Вы молодой человек, только разум у Вас какой-то рассеянный. Все никак не можете себя с собой примерить. А уж можно и начинать мирные переговоры.

– Лошадь-то почему?

– Ах, да!.. Лошадь, – и Арсений Антипович призадумался, почесал гладкий подбородок и вернулся к разговору, – эльты это на инкском языке лошади.

Андрей поднял брови, удивился и позабыл про вишневый пирог.

– Инкски это древний народ, некогда живший в данной местности. У них были табуны прекрасных лошадей. Эльты – так они их называли. Вот тебе и Эльтов.

– Лошадинск, – и Андрей засмеялся, – нет.. Эльтов.

Улыбнулся и Арсений Антипович. Казалось немного странным, что он отлично понимает Андрея. Будто ни возрастного, ни какого то другого барьера между ними не было и не могло и быть. Просто удивительный дед оказался.

– А где они сейчас, то есть инкски?

– Слышали про город Тяжков?

Андрей утвердительно кивнул и осторожно потянул руку за куском пирога. Несколько вишен посыпалось на деревянный гладкий стол. Каким образом Арсений Антипович ел аккуратно – у него не упало не единой крошки – Андрей не понимал и только удивлялся.

– Инкски продвигались к западу. Новые территории осваивали. Вот, говорят, в Тяжкове и остались их потомки.

– А лошадиная морда в Эльтове.

– Так захоронения же находили.

– Ааа… – протянул Андрей и застонал от нежно-насыщенного, исключительно сладкого вкуса пирога.

– Наедайся, как следует. Я на минуточку выйду.

Арсений Антипович проворно вышел из-за стола, стянул кепку с гвоздика и, выйдя за дверь, пропал. Андрей взялся за второй кусок пирога. Сладкая и сочная вишня падала на стол, Андрей подбирал ягоды, оставляя липкие яркие пятна.

Настроение в комнатке начало меняться. За столом было все так же светло, а вот из углов, из-под кровати и громоздкого покосившегося шкафа стал, дыша прохладой, выбираться вечер. Вдруг, Андрей почувствовал, что в комнате он уже не один. И невольно стал наслаждаться первыми шагами вечера, что потягиваясь, скоро выбежит именно из этой комнатки и, радуясь бабьему лету, побежит по улицам и понесет время к своей старшей сестре ночи.

– Арсений Ал… Вы где, Арсений? – оглядывая стены в старых бледно-зеленого цвета обоях, вспомнил он про старика. Его охватила паника. Вечер вдруг стал страшным происшествием. И деваться было некуда. Если… только проснуться. Но сон был крепким и не выпускал Андрея из своего мира.

И тут начал просыпаться инстинкт самосохранения. Он смешался с паникой, пропитался неким азартом и в таком полудиком состоянии Андрей выбежал на улицу.

Не было!.. Кипяткова нигде не было!.. Куда мог деться старик во сне? Если уж в жизни прячься и теряйся, где хочешь, то во сне – неизведанная бездна мест и возможностей.

«Всё!» – подумал Андрей, – «Теперь какие вопросы или вдруг чего понадобись или случись, то, что я-то могу поделать?» – странная мысль, но она сильно озадачила Андрея.

Постояв возле распахнутой двери, Андрей решил идти спать. Вдруг, когда он проснется, то все переиграется и будет хорошо. Но при любом раскладе событий, он не рассчитывал больше увидеть Кипяткова, ставшего за одно чаепитие чуть ли не давнишним знакомым.

Еще немного и заснув во сне, Андрей проснулся бы наяву. Хорошо, наверное, что его сон был бесцеремонно прерван.

– Ты кто? Где, где Арсений Антипович? Родной Арсений Антипович… – запричитал молодой тоненький голосок.

Андрей встрепенулся – он спал сидя за столом, подложив руку под голову – и теперь усердно вглядывался в темноту. А в ней – в темноте – что-то мелко дрожало и осторожно подвывало.

– Ты Кипяткова ищешь? Так он ушел и всё. Я сам жду кого-нибудь.

Скуление и завывание прекратилось. В голосе игралась перемена настроения быстро и естественно – от радости до злости.

– Так спит он. Ушел домой отдыхать значит, если ты сволочь заезжая не врешь мне!

– Да не вру я. Включи свет, я ничего не вижу, – и непроизвольно глянул в сторону окна, которого невозможно было разглядеть.

– Нет! Не буду. Так я тебя не боюсь, а ты меня боишься. Вдруг у меня есть оружие.

– А если оно есть и у меня? – сказал Андрей и испугался, пробежался колючий страх по его нервам.

– Я к Арсению Антиповичу убегу и всё! – радовался голос.

– Пошли к нему вместе, и он тебе скажет, что я его друг, – во сне у Андрея получалось врать настолько правдоподобно, что в лживости своих слов он сам начинал сомневаться.

– За мной! – гаркнул голос и, Андрей, натыкаясь на что-то и спотыкаясь, последовал за ним.

Только вышли на улицу и Андрей восхитился. Осень золотая не была еще полностью погружена во мрак. Величественные, словно бы обведенные яркой неоновой краской по контуру березы обступили станцию и кроме их красоты, Андрей ничего не видел. Ему остро захотелось остановить, пропитанную тишиной красоту. Остановить ее на бумаге. Чтобы, когда подует ветер и с березы слетит часть листвы, или даже один листок, атмосфера великолепия оставалась жить на картине.

– Но как?! – постигнутый мгновенным разочарованием воскликнул он, – Как такое чудо вместить во всего лишь картину? Если только иметь такой талант, как у Айвазовского. У него море вот-вот готово выплеснуться с холста или сам, чуть дольше засмотришься и испугаешься, что утонешь в могучих, беспощадных волнах. А Репин? Глаза Ивана Грозного изливают такой безумный ужас, что с ума сойдешь!.. Я бы запретил законом долгое смотрение на такие гениальные произведения…

Плохо, что Андрей не мог управлять своим сном. Иначе бы он непременно стал себя ограждать от перемен, происходивших с его странноватым спутником. Нервный голос, с которым от разговаривал в комнатке, приобрел плоть, что суетилась и приплясывала в темноте, замыслив нечто нехорошее. Но тот Андрей, что был главным героем сна, плыл мыслями и ничего не замечал. Он думал серьезную вещь – у него нет возможности сохранить этот сказочный вечер и потом, еще раз в него окунуться. Забрать его в банку и спрятать в темное место? Слишком наивно. Написать картину он уже даже и не думал. У него сил и способности не хватит. А запах листвы и вон тот темный угол у заборчика, у которого кто-то шуршал – не передать и не сохранить, никак!.. На картине в том углу будет только чернота и деревянная рамка, за которой начнется стена. И рамка грубо ограничит когда-то существовавший вечер. И картина, что будет висеть на стене, станет лишь частью другого мира – мира комнаты или выставочного зала. А это уже другая атмосфера и абсолютно другая жизнь. Картины, фотографии… Словно вырванное из книги предложение или в две-три секунды фрагмент-воспоминание из прошлого.

– Как здесь хорошо, – с грустью, на выдохе выговорил Андрей. Он начинал смиряться, что этот вечер скоро на совсем исчезнет.

– Арсений Антипович спит. Он спать по ночам любит, – выдал сумасшедший. Его именно так и захотелось вдруг назвать.

Дикое, оторванное от мира, даже от мира снов место – тут редко кто бывает, в основном все проезжают дальше на поезде.

Очарование пейзажем и желание вырваться отсюда, как можно скорее, доходили до своего апофеоза. Андрей, который спал, вздрогнул, но чудом не проснулся. Сумасшедший помог ему задержаться во сне.

– Я тебя отведу к Арсению Антиповичу.

– Он же спит, – и пожалел, что так сказал. Вдруг у него на самом деле получиться еще раз увидеть интересного, в смысле, что хорошего человека, старика.

– Будить мы его не будем. Мы к нему просто пойдем.

Андрей подумал, что сумасшедший, на самом деле, таковым не является. И стало сразу как-то легче. Даже возможность написания картины, как бы прояснилась и ожила. Андрей улыбнулся спокойной и довольной улыбкой.

Подошли к дому Арсения Антиповича. Деревенский деревянный дом, с резными наличниками два оконца и куст неясно какого кустарника, что старался залезть прямо в окно, но стекло его не пускало. Ничего необычного.

– Во-он!.. Видишь? – шепотом, прямо Андрею на ухо прошипел странный человек. Его дыхание Андрей чувствовал на щеке. Оно было холодным и сильно отвлекало от подглядывания. Андрей прильнул к окну, прислонившись лбом к стеклу. В будто озаренной тусклым-тусклым желтым светом, исходившим неясно откуда, он четко разглядел кровать и спящего, лицом к окну, человека. Несмотря на желтый свет, обзор картины в доме был черно-серый и словно виньетирован. Было не видно, что находиться на периферии в комнате, даже чуть на сантиметр от кровати стелилась густая тьма.

Укрытый ватным, сбившимся комьями, одеялом Кипятков беззаботно спал. Андрея разозлила эта беззаботность. Старик бросил его. А он – Андрей – не знал, что ему делать одному в Эльтове. Здесь было хорошо, но делать было совершенно нечего. А Кипятков странным образом наполнял уверенностью, что дел, притом интересных, на самом деле очень много. Андрей сделал правильно, что слез на этой станции. Эльтов давно и терпеливо ждал его.

– Он спит. Зачем мы сюда пришли. Почему нам нельзя было… – Андрей хотел сказать «войти в дом» и, оторвав голову, наконец, взглянуть на своего спутника. Но неожиданно провалился во тьму.

Яркое солнце ослепило глаза, пришлось зажмуриться да еще закрыться рукой. Раннее утро щедро поливало комнату солнцем. Андрей, осторожно приподымая руку, увидел гостеприимно висящие по обе стороны окна шторы. Забыл занавесить вчера, но встал с кровати и задернул сейчас.

В полумраке стало в разы комфортнее лежать на кровати. Но против своей воли пришлось разглядывать портрет заурядной личности. Человек, на которого во сне ему так и не удалось посмотреть и, который стукнул его паленом по голове – от чего Андрей и проснулся – обосновался четким образом в мыслях. Овальное, но не худое лицо, пухленькие щеки, высокий лоб, черные, широко распахнутые глаза, с плещущимся в них безумием, бледная тонкая кожа и, то появляющаяся, то исчезающая куда-то хитрая улыбочка. Черная непонятного крою и фасона одежда, небрежно накинутый, дурацкий, изорванный с одной стороны капюшон.

«Для чего ему меня убивать?» – медленно продумал Андрей и понял, что убивать его не хотели. А еще что-то неожиданное, но смутное быстро вспомналось. И если бы удалось воплотить это, так и не вспонящиеся, пусть бы в желтый березовый лист, сон быстрее бы отпустил Андрея. Но странное ощущение дежавю окутало его сознание, уже проснувшееся и усиленно прокручивающее яркий сон, и быстро отделаться от золотой эльтовской осени не было шанца.

Немного полежав, дивясь странному своему поведению во сне, Андрей встал, надел футболку и пошел перекусить. Включив экран телефона, машинально посмотрел время.

«03:43 – самое сладкое время, чтобы поспать» – подумал он, идя на кухню.

«Жаль, что не вишневый» – откусывая пирог с капустой, краешком сознания взгрустнул он. Насыщенно-нежный вкус бабушкиного пирога и старание не разбудить бабушку, грея воду в чайнике, оттеснили Эльтов и неописуемо вкусный вишневый пирог на второй план. И на этом плане, медленно перетекая к вечеру на третий и дальше, сон и пробудет, нервируя своим неосязаемым присутствием Андрея.

Перед тем, как лечь спать, Андрей в интернете для чего-то посмотрел, есть ли такой город – Эльтов. И убедившись в очевидном его отсутствии, задремал.

Прошло пару часов. Утро, неизвестно когда успевшее превратится в день, не смотря на ранние часы, открыто говорило – сегодня будет жарко.

Андрей вышел из дома в приподнятом настроении. Не спеша, с читаемым на лице удовольствием, он обвел еще сонным взглядом крыльцо, яблони с кустарником, росшие вдоль дорожки и уже отцветшие, и остановился на заборе, что отделял бабушкин участок от соседского. Забор был старый, уже с трудом стоявший на месте и завалившийся в заднем углу участка на сторону соседей, прямо на пышные кусты крыжовника. Ганки в заборе были посеревшие от времени и покрывшиеся лишайником. Забор хотели менять и Бушуевы и их соседи, но никак с обеих сторон не доходило до дела.

Андрей, потерев шею, пошел к сарайке за лопатой. Пока не сделалось жарко и солнце не начало печь в полную силу, надо было успеть вскопать грядку. Бабушка Зина хотела посадить редиску для второго урожая и, кажется, еще что-то. Там, за теплицей, места было мало и копать было не то чтобы неудобно, а некомфортно. С одной стороны забор, с другой, в метре от забора, теплица. Находиться в зауженном пространстве Андрею не нравилось, но клаустрофобией он не страдал. Года два назад ему вообще пришлось спускаться в пустой колодец – туда свалился котенок, и желающих достать животное, кроме Андрея, больше не нашлось.

Вскопав половину небольшой грядки, Андрей остановился и посмотрел на небо. Оно было чистое, только солнце своими жаркими лучами разлилось по его светлой голубизне. Тишину утра пока никто не тревожил, а щебетание птиц гармонировало с тишиной.

«Как в лесу…» – вдруг подумал Андрей. И желтые березы с тенью человека в капюшоне, бродившей где-то рядом, более отчетливо, чем в прошедшие только что минуты, забеспокоили Андрея. Весь этот длинный сон со своей живописной, теплой осенью только мешал. И дело было не столько в самой осени, против нее у Андрея совершенно ничего не было, сколько в реалистичной густой атмосфере сна, которая перевалилась в явь. Загадочная, успокаивающая, убаюкивающая, полная диких тайн, с внезапными приступами паники и сумасшествия – вот какова была атмосфера.

Андрей вздохнул, поняв, что не властен вмиг избавиться от последствий сна. Он продолжил перекапывать грядку. А немного погодя…

– Да что же!.. Откуда здесь взялись грабли!.. – послышался девичий, такой приятный, громкий и полный возмущения голос.

Андрей зацепился за этот голос и, стоя возле теплицы, стал оглядываться. Он доделал работу и собирался идти в дом, завтракать. Кого-либо услышать или увидеть он не рассчитывал. Это довольно странно. Не самонадеянно, а именно странно. У Андрея иногда получалось выдавать такие странные вещи. И причем их появление, откуда и почему они берутся, было нельзя понять и объяснить. Андрей, лишь так или иначе, думал и делал. А видел только свое большое или не очень удивление от того, что его мысль шла в разрез с происходящим вокруг действием или полностью противоречила чьему-то мнению. Сейчас вот так и вышло. Пришла к нему мысль, что в огороде и на всей улице тихо, как в лесу и тут же, как само разумеющее, образовалось ощущение, что пока он здесь – у бабушки в огороде – так и простоит тишина и ни один человек не сможет ее потревожить. Совершенно нелогично и практически невозможно, пусть и улица расположена на окраине в самом глухом и старом уголке городка. Но Андрей смог удивиться, что какая-то, и, судя по голосу, красивая девушка потревожила тишину и будто бы разбудила улицу. И опять же. Он уже успел напустить на себя уверенности, что девушка красивая!..

Высунув голову, дабы пытаясь углядеть девушку, что почему-то не спала в ранние часы, а судя по голосу уже активно бодрствовала, Андрей не сходил с места. Он пристально всматривался на соседский участок, но рассмотреть там человека никак не мог.

Прошло пару минут. Андрею вдруг показалось, что он ни туда смотрит, потому никого и не видит. Бросив пустое занятие, он взял лопату и пошел к сарайке.

По тропинке к дому тети Розы, быстро прошла девушка. Она была стройна, в коротких спортивных шортах и серой футболке, на голове у нее, подпрыгивая в такт шагов, был заделан легкий пучочек. Перед крыльцом она резко остановилась и наклонила голову вниз, стянула резинку с волос, помотала головой и, запрокинув ее назад, легкими же движениями руки потрепала вьющиеся пушистые волосы, вроде бы как поправила прическу. Светло-русые, по плечи волосы, на солнце ее голова была похожа на распушившийся одуванчик.

Андрей, невольно остановившись у отцветшей яблони, с живейшим интересом наблюдал за незнакомкой. Он никогда раньше ее не видел. Он вообще не помнил, чтобы к тете Розе приезжала гостить какая-нибудь девушка, а годами ранее девочка. Андрей точно знал, что у бабушкиной соседки есть два внука, чуть помладше его. О внучке же он ни разу не слышал.

А девушка, кажется, успокоившись и всем удовлетворившись, легко и быстро зашла на крыльцо и скрылась за дверью.

Андрей же, чуть одурманенный, машинально сделал шаг к яблоне и оперся рукой о ствол дерева. Девушка его не заметила. Зато он сразу, только увидев ее, прочувствовал некое тонкое восхищение и пожелал еще раз ее увидеть. Сам еще того не осознавая, но потянулся к ней. И что-то в ней показалось ему таким необычным и в тоже время именно таким, каким и должно было быть.

Андрей не понял сам себя. Что сейчас такого случилось, чтобы это вдруг как-то смогло повлиять на его планы и в принципе на рабочий настрой? Ничего!..

Но за завтраком, доедая бутерброд с маслом и сыром, он все-таки не удержался и спросил:

– Баб, а к теть Розе приехал, что ли кто?

– Чего? – почему-то не расслышала бабушка.

Она стояла у плиты и увлеченно мешала рассольник. Андрей любил рассольник, а бабушка любила его готовить для Андрея.

– У теть Розы Андрей приехал?

– Нет!.. Андрей с внуками на следующие выходные обещали приехать. Это ее внучатая племянница из Астрахани приехала.

– Из Астрахани? – Андрей то ли удивился, то ли попытался представить, что у тети Розы есть родственники в Астрахани, но почему-то никак не мог этого сделать и, опять же удивился.

– Да, – спокойно, но крайне утвердительно ответила бабушка, – они приезжали последний раз много лет назад. Ты тогда то ли в третий, то ли в четвертый класс пошел.

Андрей, позавтракав, сидел и внимательно слушал бабушку. Но какая-та мысль медленно начала его увлекать и он, легонько встряхнув головой, стал старательно смотреть на баб Зину. А она, запустив в суп огурцы и положив маленькое кухонное полотенчико на стол, присела на табурет и продолжила говорить, глядя на внука.

– Это Вася… – она нахмурила лоб и задумалась, – Вася… Совушкин!.. Да Совушкин ему фамилия. Вот он, будучи еще молодым, уехал на юг и там остался. А тот, который сюда приезжал, тоже Вася – его сын. Вот только не помню, с девочкой или с мальчиком он приезжал в тот раз. Мне Розка говорила, что у Васи… – бабушка широко открыла глаза и сосредоточившись, докончила свою мысль, – что у Васиного сына есть дочь… Вот дочь-то и приехала, – баба Зина немного помолчала и наконец-то спросила, – А ты откуда взял?

– Я, когда грядку копал, слышал какой-то шум, ну… со стороны Семеновых. Подумал, что внуки приехали.

– Я сама еще никого не видела. Да и саму Розу уж, наверное, третий день не вижу.

Баба Зина призадумалась над чем-то. Может ей в голову пришли какие-то воспоминания дней далеких, о которых сейчас было излишне рассказывать. Может в тех воспоминаниях хранилось что-то личное, может, что-то интересное и забавное, а может какой-нибудь вопрос, оставшийся без ответа и на все эти годы позабытый и гулящий неизвестно где, вдруг вернулся, словно пригнанный сухим и знойным ветром. Но все это маловероятно. Более правдоподобнее было, что баба Зина окунулась в задумчивость, которая ничего и не означает. Вот присядет человек на стул и сидит с задумчивым видом, а в голове ничего. И самое большое, что может промелькнуть в его мыслях – это: надо бы что-то там доделать или другу перезвонить не забыть, или же вот какая погода сегодня. И всё!

– Баб, спасибо за завтрак, – спокойно поблагодарил Андрей.

– На здоровье, Андрюш.

И только, когда Андрей ушел в комнату собираться, бабушка Зина спохватилась, что не спросила, ждать ли внука к обеду. Но встав с табуретки, вдруг передумывала спрашивать. Когда приедет, тогда и приедет. Пусть занимается, подумала бабушка. У Андрея сегодня должна быть консультация к экзамену и тренировка по баскетболу, и мало ли какие еще дела могут у него возникнуть.

– К вечеру буду. Если что, позвоню, – крикнул Андрей, и за ним скрипнула входная дверь.

Выгоняя велосипед из сарайки, и даже раньше, только выйдя из дома и до того момента, как колеса велосипеда мягко зашуршали по старой, в ямах, но асфальтированной дороге, Андрей невольно тянулся взглядом к соседскому участку. Желание еще раз увидеть девушку, как оказалось внучатую племянницу из Астрахани – его такое определение забавляло – у него никуда не делось. Даже так, оно стало спустя час более ясным и сильным. И постепенно к желанию начинала подселяться уверенность, что он – Андрей – обязательно ее еще увидит и увидит не когда-нибудь, а сегодня. Он ловко объезжал кочки, еще немного оставалось до начала хорошей дороги. Андрей ехал и, сам не замечая того, улыбался. Завсегда нелюбимый участок дороги, сегодня остался без его внимания.

День, а это был вторник, приближался к вечеру. И не столько много дел было у Андрея, сколько суета, от которой было никуда не деться, весь день подбрасывала поводы то доехать до магазина и купить бабе Кате батарейки для часов, то задержаться в квартире, ремонт в которой был почти закончен, то с Васькой выгонять гусей из огорода его бабушки, что забрели с дороги в настежь раскрытую калитку.

Успешно пройдя всю суету, Андрей ранним вечером вернулся домой. Он предвкушал, что как только зайдет на участок, сразу начнет отдыхать. Это ему почувствовалось так. Уют и спокойствие прельщали его. Андрей и не замечал, что в квартиру его уже не тянуло.

Закатив велосипед на участок, Андрей остановился. Это был не внезапно начавшийся отдых, а внимательное подслушивание за соседским участком. Кто-то вышел из тети Розиного дома и почему-то оставался стоять на крыльце. Андрей занервничал, увлекся обрывками мыслей и на сколько-то секунд позабыл о причине, остановившей его. И будто бы опомнившись, выскочив из тумана, тут же просиял. Сквозь кусты он разглядел тети Розину гостью, астраханскую родственницу с одуванчиком волос на голове и немного одурел. Быстро промелькнула она, щелкнула шпингалетом калитки и…

– Здрасти! – выдал Андрей, как только она на него нечаянно взглянула. Она действительно нечаянно на него посмотрела, уловила боковым зрением движение рядом и повернулась.

– Здрасти… – и три секунды ушли на старательное, но вместе с тем растерянное изучение приветливого юноши.

Андрей, словно сбылось у него желание, которое он еще не успел для себя толком сформулировать, как-то более четко и конкретно разъяснить его перед собой, мило и наивно улыбался девушке. Не высказал он себе четко, что хочет увидеть тети Розину гостью, но при этом, как бы противореча себе, весь суетливый день знал, что эта встреча, не обязательно сегодня, но состоится. Возможно, эта самая уверенность и пододвинула встречу молодых людей на сегодня. И принебрегнув – в который раз! – своим расписанным на века планом, судьба уступила уверенности молодого человека.

"Пусть сегодня вечером, а не завтра утром," – подумала она.

Бывают, и сколько их, такие события в жизни, что ни на чего, как ни старайся придумать, они не повлияют. Сегодня ты дочитаешь книгу или завтра, съешь любимую гречневую кашу на обед вместо ужина – такие повседневные более или менее суетно-бытовые дела. Конечно, и из них выходят разного рода истории и вырисовывается череда непредвиденных событий. Но настолько часто, чтобы каждый раз выбирая, что делать – лечь спать в восемь часов вечера или посмотреть кино или пойти гулять – происходило принятие вселенского по масштабам судьбоносного решения, было бы даже неправдоподобно.

А сейчас уверенность вместе с судьбой аккуратно подсматривали за живописной, но недолгой сценой. Такие короткие моменты самые чистые и искренние. Их нельзя не любить.

Настя, так звали астраханскую гостью, не влюбилась с первого взгляда в Андрея, но непринужденно и с удовольствием отметила про себя: "Какой классный сосед!" Настроение девушки играло солнечными розовыми зайчиками и щедро рассыпало их вокруг себя. Андрей же жадно ловил этих зайчиков.

Своей обаятельной улыбкой и, как показалось Насте виртуозной легкостью в общении и не наглой самоуверенностью, Андрей уже притянул ее на сколько-то шагов к себе. Что же это были за шаги? Естественно, не легкая поступь босых ног по ковру или песчаному пляжу и не слово, что произносит человек для примирения с другим человеком, как бы делая шаг ему навстречу. Этот же шаг ни что иное, как настройка своей души, своего сознания на струну души другого человека. Невольное измерение всеми органами чувств внутреннего состояния оппонента. Нельзя же понять, каков человек, каково у него внутреннее устройство, не обмолвившись с ним ни единым словом, ни поймав его разные, окрашенные в зависимости от ситуаций и настроения взгляды, в конце концов, не разделив с ним хоть бы бытовую и самую скучную ситуацию на двоих.

И никто, а уж тем более сам Андрей, не знал такую простую, напрашивающуюся выводом, своеобразную истину: если бы он заранее, утром, пусть и мельком, не увидел Настю, то такого теплого и непринужденного знакомства у калитки не состоялось бы.

Сейчас же Андрей был взволнован, но как бы уже подготовлен и дружелюбно настроен на общение, он ждал его. А неспокойное его состояние, хорошо, что в умеренной дозе, добавило ему некоторой солидности, которая была ему очень к лицу и вызвала одобрительную улыбку у Насти.

Не может человек, каким бы он умным, нет! каким бы он гениальным не был обойтись без конкретных опознавательных маячков. Взгляды, прикосновения, слова и жесты – за ними спрятана душа.

Постояв друг напротив друга столько, чтобы не возникло ни с одной стороны никаких ненужных неловкостей и мыслей, что чуть позже будут напрашиваться, Андрей отвел взгляд в сторону и переменил свое положение, а Настя резко, но плавно и красиво повернулась к Андрею спиной и зашагала по разбитой дороге. Расклешенный подол ее хлопкового оранжево-розового сарафана весело подпрыгивал в такт быстрых шагов. Однотонный весенний цвет сарафана кричал о юности и прелести ее хозяйки. Дойдя до клумбы с ирисами, что уже отцвели, она обернулась. Но обернулась слегка, чуть повернула голову, чтобы вскользь поймать нечеткий силуэт всё-таки еще незнакомого человека.

Все было правильно. Она его не знала: как его зовут и откуда он вдруг появился на соседском участке, может, зашел на пару минут по срочному делу и в течение нескольких месяцев больше здесь не появится. Но обернутся, как бы без заинтересованности, нужно было обязательно.

Андрей все стоял у калитки. Волнение, беззаботная радость и ругательство на себя в форме фразы: "Как же ее зовут? Почему я не спросил?" суетно и немного навязчиво вертелись в голове.

Но все было замечательно, и Андрей это чувствовал. Зайдя на участок, он немного постоял на дорожке, полюбовался на зеленые маленькие вишни на ветках – будущий урожай, и пошел в дом ужинать.

Он не знал, куда бы могла пойти девушка-одуванчик – так ему думалось про нее. Но Андрей и не задавался этим вопросом. Всего лишь у него перед глазами, куда бы он не смотрел и чтобы не говорил, игрался яркий образ девушки. Ее мягкие черты лица, светлые, немного с пшеничным отблеском кудрявые волосы, но какие у нее глаза он не запомнил, не обратил внимания и всё!..

Недолго после ужина Андрей отдыхал. Ему позвонил Вася и предложил все что угодно, только не просто сидеть дома. Андрей нехотя согласился с многообещающим предложением.

– Баб, я гулять, – встретил он ее у крыльца.

– Ключ на место убирал? – поинтересовалась она.

Ключ лежал под ведром у теплицы. Так было удобно. Андрей приходил, брал ключ и заходил в дом. При таком варианте потерять ключ, как один раз это уже случилось, было невозможно. Бабушкина идея импонировала Андрею, будто в ней прятался какой-то интересный, неведомый по своей сути ритуал.

– Да. Ну, я пошел, – чуть улыбнулся он.

– Давай, давай, – подбодрила его баба Зина и зачерпнула ковшом воду из ванной, полила на огурец и с аппетитом стала его жевать.

У правой стены дома от крыльца стояла старая ванна. Летом она всегда была наполнена водой. Вода нагревалась, в жару становясь горячей – для баб Зининых хозяйственных нужд очень отличный вариант. Бабушка собиралась идти в дом, но жуя огурец, передумала. Как только передумала – увидела соседку Розу на грядках, и чуть поторапливаясь, направилась к общему старому забору.

Вася нетерпеливо переминался с ноги на ногу, не спеша курил сигарету и крайне невнимательно смотрел на все вокруг. Он ждал Андрея без малейшего плана дальнейших действий и скучал. Сейчас ему успело показаться, что он мало-помалу, но нагостился у бабушки и с другом навидался, и тихонечко так его потянуло домой. От этих ощущений он и был рассеян, как бы окутан своей с индивидуальным привкусом мироощущения легкой заботой. Но одновременно был в ожидании Андрея и начинал немного раздражаться его неспешности.

Вася был тем юношей, который приснился Андрею, но являл собой самое минимальное сходство с персонажем сна. Вася был широкоплеч, высок, темноволосый и вполне себе приятный, симпатичный на лицо. Порою бывал резок в разговоре, любил быть в постоянном движении, не читал книг – вообщем, был прямо противоположен характером и привычками тому Васе, что поехал дальше на поезде в неизвестном направлении. К авантюрам, настоящий Вася, был склонен и, скорее всего, поддержал бы Андрея в его странной выходке, если той пришлось случиться в жизни. С Андреем его роднила дружба, начавшаяся с детства. А на сегодняшнем этапе своего взросления, Вася, если бы его заставили подумать и ответить, сказал бы, что Андрей отличный собеседник и надежный друг. Надежный – в самом глубоком и крепком понимании этого слова, а это дорогого стоит.

– Ура!.. – потушив сигарету и с облегчением бросив свои заботы, негромко сказал Вася.

Андрей подходил к остановке, у которой они договорились встретиться, и невольно, сам того не зная, нес с собой радость и хорошее настроение. Вмиг Васе почувствовалось, что не нагостился он еще в городе своего детства.

– Я бы предложил тебе наведаться в «Радугу», но ты не ходишь по таким местам.

– Не хожу, – с серьезной утвердительностью, но весело улыбаясь, ответил Андрей.

– Я же тоже не пить тебе предлагаю там. Ну… а так просто, посмотреть, что там происходит, – это было лишь довысказывание мысли. Вася знал, что ходить в питейные места Андрей был не любитель, – ладно, пошли купаться, – наигранно, как бы расстроившись, вздохнул Вася.

– У меня дом родители присмотрели, – начал Андрей, – недалеко от баб Зины.

– А квартира че?

– Ремонт почти все уже. Скоро будем объявление давать. Хотя уже и без объявления спрашивают.

Заметив некоторое равнодушие в голосе друга и чуть отстраненный, уцепившийся за что-то вдали взгляд, Вася немного разочаровался.

– Тебе все равно, что ли?

– Нет! – оживился Андрей, – не все равно. Я же осенью учиться уезжаю. Проще говоря, пока закончится ремонт в новом доме, если, конечно, мы купим тот дом, я, если только вещи свои от баб Зины туда успею перевезти. И это в лучшем случае.

– Ну… на выходные будешь приезжать и обживешься.

– Если только, – слабо представляя с чем сейчас согласился, сказал Андрей.

– После общаги самое оно будет, – сам никогда не живя в общежитии, но бывая у однокурсников, заверил Вася.

– Я комнату буду снимать. Сначала думал квартиру, но с новыми обстоятельствами только комнату потянем.

– Ууу, – промычал Вася, – вчера водичка вроде ничего была. Можно, конечно, и потеплее, но…

– Лето только началось, накупаемся еще.

У пруда, с противоположенной стороны толпился какой-то народ, были слышны отдельные громкие голоса и фоном общий гомон разговаривавших. Там же, куда подошли Вася с Андреем, не было никого. Небольшая площадка у захода в воду была плотно утоптана и сырая. Кто-то уже успел искупаться с этого полудикого – а именно таким он и выглядел благодаря зарослям камыша по обеим сторонам – наскоро импровизированного здесь каждый год пляжика.

Андрей снимал на ходу майку и уже ощущал себя в воде. У него вдруг разыгралось воображение, и острое желание окунуться с головой в воду в одно мгновение обуяло его. Вот только реальные ощущения, когда он забежал в воду и нырнул, резко отличились от ожидаемых, предвкушаемых.

– А-а-а-а, а-а-а-а!.. – раздались выкрики над гладью пруда и раздражили слух людей на том берегу.

– Ты как одурел совсем, – медленно заходя в воду, прокомментировал Вася.

– Позавчера теплее была, – стряхивая ладонями воду с лица и пытаясь, сквозь мгновенно пробивший озноб улыбаться, счастливо прокричал Андрей. Совсем чуть-чуть и вода перестанет быть холодной. Но суть была еще и в другом – колоссальное удовлетворение от взбалмошного действия.

Накупавшись, в еще толком не прогревшейся воде, оба вылезли на берег. Комары тут же зажужжали над головами, вечернее теплое солнце ласково касалось спины. Было хорошо, тихо. Голоса на том берегу успокоилось, а в воздух поднялся дым от костра. Серые клубы лениво поднимались выше и выше и исчезали. А совсем далеко – голубое небо. И на нем лишь одна одинокая полоса, что нарисовал самолет, и это была чистая, в духе минимализма, картина природы.

– Че задумался? – Вася толкнул Андрея, и тот чуть не угодил обратно в воду.

– Васька!..

Андрей, пытаясь оттереть одну ладонь от грязи другой, встал с берега и подошел к воде.

– Андрей? Ты чего молчишь? – что-то заподозрив, но не обиду. Для обиды – Васе в голову не могла закрасться такая мысль – не было совсем оснований.

– Да ничего, – спокойно ответил Андрей, – просто забыл, что мне сегодня еще тесты нужно сделать. Русский подтянуть надо.

Дело же было не в тестах. Андрей сам не знал, какая собственно мысль так сильно его увлекла. Кажется, ее – мысли – и не было вовсе. Была же какая-то странная, медленно клонившая ко сну, нега, в которой переплелись отголоски сна и короткая, не похожая на настоящее знакомство, но солнечная и живая, встреча у калитки.

– Мне, кажется, ты и так на сто баллов знаешь…

– Тебе кажется. Ну что, пошли?

– Пошли куда-нибудь!..

Они направились в город по дорожке, что идет вдоль берега пруда, а потом резко уходит вправо. Их повседневный разговор клонился к тому, что неплохо бы было пожарить шашлыки.

– Смотри, – вдруг громких шепотом проговорил Вася, – Алёнушка настоящая.

– Нет, – твердо заявил Андрей, – это не Алёнушка.

Вася искоса поглядел на друга, удивляясь его серьезности и уверенности. А дальше стала рисоваться довольно банальная, но интересная сцена.

На поваленном дереве у пруда сидела девушка из Астрахани. Красивое платье, стройная фигура… Силуэт прекрасной, романтичной юной леди. Образ, сложенный из лучших книг и фильмов.

Андрей не ожидал ее здесь увидеть. А она, услышав тихое движение позади себя, обернулась и с запозданием, чуть подняв брови, заулыбалась. Но все ее старания выглядеть дружелюбной и приветливой были растоплены в лучах приближающегося к горизонту солнца. Солнечный густой свет, словно растворенные во влажном воздухе брызги меда, спрятали ее улыбку от друзей. И хорошо, что она догадалась спрыгнуть с дерева, а Андрей, сам не поняв почему, направиться к ней. Вася же, тронутый, но не так чтобы опьянеть, нежной солнечной красотой, твердо стоял на месте. К тому же, он не желал мешать другу, что по всем показателям был знаком с незнакомкой. И даже чуть больше, он сделал несколько шагов в сторону, как бы сделать свое здесь присутствие менее заметным.

– Привет!.. – светилось счастьем и искренностью ее лицо. И не успев насмотреться на ее улыбку, Андрей остановился взглядом на ее серых, светлых и ясных глазах. Так вот какие у нее были глаза!

– Привет. Мы, – повел он легонько головой в сторону, правда, совсем не в ту, – купаться ходили. А ты?

– Я нет. Для меня вода холодная. Я из Астрахани приехала, – наивно оправдывалась она, – наверное, потому мне и кажется.

Она смешно повела плечом, и Андрей улыбнулся.

– Нет. Вода на самом деле еще прохладная. Это нам спокойно не сидится.

Она еще больше заулыбалась. Кажется, улыбка не сходила с ее лица. А в лучах солнца блестели ее светлые пушистые волосы.

– Надеюсь еще прогреется. Я здесь тоже искупаться хочу.

– Прогреется, – будто от него этот процесс зависел в первую очередь, – еще все лето впереди, – и немного еще постояв, как бы впитывая ее внутреннее солнце в себя, Андрей подсуетился вернуться к Васе, – я пойду. Друг ждет.

– Ну, пока.

– Пока,– Андрей пошел, но боком в пол оборота и все не терял ее из виду.

Ее… Ему виделось, что она необыкновенно добродушный и светлый человек. Что в ней столько жизненной энергии и позитива, что хватит на целую маленькую вселенную. А тем, кто будет в пределах этой вселенной, всегда будет светить солнце и каким-либо неприятностям там совсем уж не будет места.

Андрей не знал, что во время короткого разговора ей подыграло солнце. Он после их встречи и предположить не мог, что сидя на упавшем дереве, девушка смотрела на воду и тихонечко в удовольствие грустила. Не было никаких ярких эмоций. Медленный, то уходящей от темы, то неожиданно возвращающейся к ней вновь, монолог. Монолог, в котором, самыми сладостными моментами были как раз уходы от темы – непринужденные полеты юной фантазии. И с привкусом горького – так чувствовала она – возвращения к действительности. Но благодаря медовым лучам солнца, Андрей не смог увидеть и тени меланхоличного настроения. Обман, про который он не знал, но который оказался удивительно вкусным и, действительно, будто медовым что ли.

– Алёнушка, – достаточно громко выкрикнул Вася.

Андрей было открыл рот, чтобы возразить, но возражать ему было нечем.

– Настя, – тоже громко отозвалась девушка.

– Андрей, – с облегчением ответил Андрей.

Секунду соображая, Вася засмеялся, стараясь, чтобы его смех не увидела Настя. Андрей смутился, поняв Васины мысли и, если бы он был склонен затевать драки, то какая-нибудь склока прямо сейчас, но и вышла.

Андрей расстался с Васей у «Радуги» и вернулся домой, то есть к бабушке. Достав холодный и почему-то сырой ключ из-под ведра, он поспешил к крыльцу. Было холодно. Вернее, начавшаяся ночь не была особо холодной для лета, но Андрею, одетому в футболку и шорты хотелось поскорее согреться в доме.

Тепло дома, то есть пока еще терраски, бесконечно радовало и больше ничего не хотелось. Только вот пройти мимо кухни не получилось. Андрей наскоро наделал бутербродов, налил в кружку компот. Тот был на ночь сварен бабушкой из сушеных яблок и клюквы и был еще теплым. Докторская колбаса и компот с клюквенной кислинкой – самый вкусный поздний ужин. И, стань вдруг кто-нибудь оспаривать в этом Андрея, то вышло бы крайне глупо и даже невежественно, бестактно.

В это же время в соседнем доме спала Настя. Ее сон был сладок. Она только-только уснула, а перед этим все думала и размышляла, вдруг бросая свое занятие и пускаясь в пляс бурной и нескромной фантазией. Ей воображалась странная картина, будто бы она, идя за ручку с Андреем по улице подходит к тети Розиному дому, а у дома, сидя на лавочке о чем-то непринужденно разговаривают ее родители. Ей виделось, будто ее мама обрадовалась, увидев их вдвоем, а отец тут же о чем-то заговорил с Андреем. Все слишком красивым и ладным представлялось ей. И даже мелкие черты – яркое, но не слепящее солнце, цветок клевера под ногами, пышная зелень кустов позади, вдоль забора, и главное, но уже совсем не мелкое, а очень важное – улыбающиеся задорные глаза Андрея и свое собственное ощущение счастья, что благодаря впечатлительной натуре Насте удалось испытать и на самом деле, лежа в постели, засыпая. Это была ее фантазия, с которой она уснула, а размышления, не очень веселые, пропитанные пессимизмом остались на потом.

Глава 3

Утро наступило чуть позже обычного, так показалось Андрею в полудреме, и так же подумала Настя, заходя на участок после утренней пробежки. Тонкий наволок расстелился лентой по горизонту и закрыл мир от прямых лучей солнца и утро растянулось. И могло почудиться, что такое утро специально кто-то придумал, чтобы можно было побольше и подольше отдохнуть, никуда не спеша заварить чашку чая или кофе и выпить в удовольствие с печением или пирожным.

Но… Настя стояла и растерянно смотрела вдаль, пока восстанавливалось дыхание. Она уже просто не могла полностью прочувствовать то, что витало в воздухе.

А Андрей, проснувшись от духоты, открыл окно и полусонный, лег обратно и тут же уснул.

И если бы Настя, лишь на полсекунды раньше повернула голову, то сквозь закрывающие стену, но уже редкие, чтобы спрятать окно, ветки вишни, увидела бы Андрея. Возможно, она бы его даже окликнула и не дала бы ему выспаться. Но случайность не случилась. И так Настя дала возможность сну присниться Андрею. Сама, походив взад вперед, присела на скамейку и увлеченно стала продумывать одну серьезную, но несколько наивную мысль.

«Здесь очень хорошо. Даже, наверное, настолько, что жить здесь лучше, чем у нас. Пусть и вода не такая теплая, но нет такой жары…»

Чуть прищурилась, глядя на крохотное облачко, и совсем замечталась.

«Здесь было бы очень хорошо жить!.. Я бы с радостью сюда переехала. Взять и уехать от родителей в восемнадцать лет. Всё равно они уже ничего не смогут сделать. Нужно будет узнать, какие здесь есть медицинские колледжи,» – Настя успела, серьезно сказав про себя эти простые предложения уже примерить к реальности свои фантазийные намерения и просмотреть в голове несколько коротких эпизодов из будущей своей жизни.

Вот она идет, счастливо улыбаясь, в колледж; вот самодовольно смотрит на входящий вызов – ей звонит маму – и берет трубку; а вот, когда занятия закончились, ее навстречу идет Андрей. Он естественно счастлив и улыбается, конечно же светит солнце и всё вокруг прекрасно до такой степени, что можно самой себе позавидовать. Ее наивность и прямолинейность мыслей не знали границ. Настя… Излишне мечтательная, эмоциональная Настя!.. Эти два свойства ее молодой натуры и руководствовали большей частью ее действий. От того она легко могла впадать в крайности, быстро принимать необдуманные спонтанные решения, а позже, сильно разочаровавшись, пуститься ненавидеть весь мир. Всё это было так. Но глупой ее нельзя было назвать. Без жизненного опыта, но умная и старательная, добрая душою. Ее доброта носила фундаментальный характер, и вся ее эмоциональность была окрашена в добрые, пусть порою грустные, тона. Злости в ней было очень мало.

Как только намечталась, Настя разрешила себе с наслаждением вспомнить встречу у пруда. Она как-то смутно видела, что Андрей у пруда был не один. Но на такую мелочь ее сознание долго не стало задерживаться.

– Да-а-аа!.. – грустно вздохнула она.

Своя реальность, которая была сейчас и, которая была возможна, вдруг сопоставилась с фантазией. Настя, будто у нее перед глазами расположилась наглядная картина, как бы для сравнения, плавала на краю обрыва, что разделял два завсегда существующих мира – мир, в котором мы живем и мир, в котором мы думаем, что живем или будем жить. Не доведя до какого-либо логического завершения весь ворох мыслей, Настя решительно поднялась с лавочки и, еще не зная, что будет сейчас делать, пошла в дом.

Сон, которому случайность не помешала присниться

Андрей проснулся от холода. Он начал чувствовать, как ерзает руками и ногами, пытаясь найти чего-нибудь теплое и ухватиться за него, укутаться в нем. Но ничего, кроме сухого шуршания при каждом движении, не получалось. И Андрей разочарованно и устало открыл глаза. Полнейшая потеря себя в пространстве и во времени как бы отнимала возможность свободно мыслить и смотреть вокруг. Но, неизвестно по какой причине, Андрей чувствовал себя не только замерзшим, но и грязным. Грязным больше в том смысле, что провел целую ночь в таком развратном и похабном обществе, что долго теперь сам от себя будет шарахаться и восстанавливать самоуважение и, главное, внутреннее, душевное спокойствие.

Андрей, перестав швыряться, замер. Он пристыл взглядом к обвитой сорняком – березкой – железной сетке. Это был чей-то забор. Сетка была чуть тронута ржавчиной, а березка – на половину сухая, с желто-коричневыми увядающими листьями. Что находилось за сеткой, да и было ли там чего, Андрей не видел и не догадывался углядеть. Он скрупулезно, доходя до какой-то странной навязчивости, всматривался, не моргая, в каждый по очереди листочек на засыхающем сорняке.

– Эй!.. Ты живой?.. – знакомый и, как показалось Андрею заботливый, ласковый голос, послышался откуда-то сверху.

И от одного только этого голоса сразу стало легче на душе. Андрей вдруг блаженно заулыбался и, в упор глядя на коричневатый, завернутый листочек, и перестал его видеть перед собой.

– Ты сошел с ума или умираешь? – голос пропитался тревогой и отчаянием.

Андрей напрягся всем телом, но продолжал, словно точно умалишенный, лежать, смотреть и улыбаться. Он чувствовал, что рядом с ним кто-то стоит и у этого кого-то растет напряжение и страх. И что он сам, продолжая лежать, пропитывается чужим страхом и своей жалостью к кому-то.

И лишь тогда, когда чувство своеобразной ответственности за безвинные страдания незнакомого человека и невыносимость больше лежать и мерзнуть на сухих осенних листьях разбудили Андрея – он резко поднялся и окончательно пробудился. И как только поднял глаза, тут же понял, что сон его прекрасен и сказочен. И надоедливо шуршащие листья вдруг приобрели в своем шуршание игривые нотки и, с засветившимся на лице озорством, Андрей сгреб ладонями две маленькие кучки листвы и подбросил вверх.

– Привет, Насть! – проговорил он, хлопая глазами и продолжая мерзнуть.

Девушка, отпрянув от полетевших прямо на нее листьев, посмотрела на Андрея серьезно, с недоумением и звонко рассмеялась. Она хохотала и пугалась собственного смеха. И совершенно случайно, абсолютно против своей воли, она вдруг получила столько позитива, что ей тяжело стало стоять и, она присела на листву рядом с Андреем.

– А кто ты такой? И откуда здесь взялся?

Настя вдруг загрустила. И Андрей загрустил. Потому что он не знал, как сюда попал, в это совершенно незнакомое глухое место, и совсем не мог понять главного для себя – почему его здесь встретила Настя.

Настя…

Они сидели, вероятно у чьего-то забора. Настя готовилась что-то сказать, а Андрей увидел укрытую неплотным, словно легкая вуалевая дымка, туманом даль.

«Утро…» – сообразил он и, ему стало приятно от этой мысли. Он улыбнулся неизвестно кому и ушел мыслями гулять по далекой и солнечной окрестности. На пригорках (их было три), где тумана практически не было, а лишь его сырое дыхание холодило воздух, радостно и воодушевленно навстречу солнечному утру открывались удивительной красоты пейзажи. Словно добродушный, с седой бородой художник написал картины из самых прекрасных и светлых струн своей души. Написал так, что это стали его самые лучшие картины и никто, абсолютно никто не мог бы остаться равнодушным к его творению.

Первый пригорок, самый широкий и плоский, укрытый скатертью из деревьев и домов, был ближе двух других к Андрею и как бы застыл в центре туманного озера. Это был солнечный остров. Желтые деревья, почему-то были только желтые, лампочками загорались от солнца и своим теплом отгоняли от себя туман. Могло почудиться, что ненастья на острове никогда не бывает. И все, кто живет в деревянных домах с резными наличниками, все в радостно-блаженном настроении.

Второй пригорок, пестрый от бронзовых кустов рябин и кое-где торчащих маленьких сосен или елок, был неровный, весь в ухабах. Несмотря на то, что это был самый дальний и маленький островок, Андрей четко разглядел на нем полевую дорогу, то поднимающуюся вверх, то будто падающую вниз. И все такие же деревянные красивые дома с оббитыми проржавевшим железом крышами, в которых живут люди – но не те, что на первом острове, а совсем другие – проводящие много времени в суете и бесконечных разговорах о многом и будто бы ни о чем.

И третий пригорок, заволоченный дымкой тумана, был поодаль от двух других и прельщал своей серой таинственностью. Виделось, будто бы островок совсем пустой и никого и ничего там нет. Но нечто серое и объемное, размытое туманом, матовое угадывалось в глубине острова.

Пристально, безотрывно Андрей смотрел на островочки. И ему начало казаться, что они легонько задвигавшись, плавно поплыли по молочной пенке тумана.

«А мы где?.. На четвертом острове?..» – следя за неспешным движением пестрого острова, подумал Андрей.

– Я Нася, а не Настя, – спокойно сообщила девушка, а Андрей чуть заметно вздрогнул.

– Почему? – глупо спросил он и повернул к ней голову.

– Что почему? – чуточку раздражившись, уточнила она. Прядь светлых волос упала ей на щеку, Андрею это очень понравилось, но он не подал и виду. И как-то незаметно для себя сообразив, ответил равнодушно:

– Ничего. Я Андрей. И зови меня, как хочешь.

– Хорошо, – запоздало ответила Нася и, немного повздыхав, позвала Андрея в дом, – ты замерз, наверное, сильно. Пойдем, позавтракаем.

Андрей молча встал, стряхнул листву со штанин, на нем оказалось трикотажное черное трико, и еще раз, будто запоминая, посмотрел на застывшие в тумане острова. И стоит ли говорить, что Андрей успел заинтересоваться островами, вдруг приобрел желание изучить их подробнее и побывать на каждом из них. Если бы он остался равнодушным, то ушел, больше не окинув их внимательных взглядом.

– Только тихо, – остановившись на крыльце, она резко повернулась к Андрею, – дома спит мой дед. Он сильно болеет.

Андрей с трудом усвоил ее слова, так как успел погрузиться в ее широко раскрытые серые глаза. Нася же грустно улыбнулась, приподняв левый уголок губ вверх и, отворила тяжелую деревянную дверь.

И только переступив порог и войдя в светлые сени, Андрей словно бы озарился мыслью – за обвитой березкой сеткой-рабицей находился дом, сад и так далее, то есть целый огромный мир! И совсем неясно почему, в этом мире жила Настя.

– Разве ты здесь живешь? – спросил Андрей.

Для Наси его вопрос был странным, но она сдерживалась, чтобы не показаться чересчур эмоциональной и недружелюбной.

– Живу, – ее слово было пропитано неясной тоской, обреченностью и робкой, но вместе с тем крепко живущей в ней претензией на несовершенство мира, что коснулась и ее. И конкретно в сию минуту все ее недовольства враз свелись к отвращению, но терпимому, обстановкой комнаты, в которой они были. А Андрей, словно нарочно, и занимался внимательным изучением незамысловатого, пропитанного каким-то старым тяжелым духом, интерьера. Он не был в восторге от отваливающихся от стены и посеревших от времени обоев, от старого громоздкого комода, заваленного сверху какими-то газетами, горшком с полуживым в нем кактусом и рассыпанными по всей его поверхности семечками, от маленьких окон с облупающейся краской на раме и так далее. Но отнесся ко всему вокруг, как к должному и даже уловил в себе некоторую симпатию к этому дому, прочувствовал своеобразный полудиковатый уют. Не дожидаясь приглашения, Андрей подошел к маленькому столу, вплотную придвинутому к стене между окон, на чистой лакированной поверхности которого слишком обыденно и скучно стояла серая сахарница, а рядом лежала чайная ложка. Он присел на новенький деревянный табурет, от которого еще пахло свежеспиленной древесиной. Табурет был светлый, отшлифованный, но не покрытый лаком и не покрашенный.

– Только у меня на завтрак манка на воде и сухари самодельные из белого хлеба. Но, – поспешила она, – могу еще чаю с сахаром и листьями смородины предложить.

– Очень вкусно, – зачем-то сказал Андрей, на самом деле не представляющий, с какими вкусами ему предстоит познакомиться.

– Ты как здесь оказался? К кому приехал?

Андрей, не успевший взять в рот ложку, положил ее обратно на тарелку и будто куда-то провалился. Его лицо выражало глубочайшее изумление, со щек спал румянец и нечто мрачное и тяжелое стало читаться в его широко распахнутых, устремленных в одну точку, глазах. Нася невольно посмотрела туда же, на пустой квадрат стены, но с недоумением отвела взгляд. Она прекрасно понимала, что причина депрессивно-напряженного взгляда находится совершенно не здесь, не в этой комнате, и ей эту причину ни за что не угадать.

«Как я здесь очутился?..» – было то, что внезапно открылось Андрею. Но от испытанного шока он не мог и слова сформулировать у себя в голове. Он просто горел острым ощущением безысходности. Ему все представлялось так, что он совершенно неожиданно провалился в этот диковинный мир из своего мира, дорогу в который он навеки позабыл. Да даже уже толком не мог вспомнить, откуда он, где его настоящий дом.

Эта беда обессилила его. И все осознание происходящего клубилось в нем редким дымом разгоревшегося костра. Дыма было мало, но жар, валивший от пылающих поленьев, был жгучей безысходностью – Андрей не представлял, что ему делать.

Нася начинала бояться затянувшегося состояния Андрея. Она все более напряженно и внимательно глядела на него, всматривалась в каждую образовывающуюся на его лице черточку, не упускала из виду медленные, непроизвольные движения рук, будто мешавших что-то густое и вязкое и, испугавшись вдруг упавшего на себя Андреиного взгляда, вздрогнула, подпрыгнув на стуле.

Андрей, которому снился сон, видел Насин испуг и слышал, как часто и шумно забилось ее сердце. А тот Андрей, что находился во сне, не понял даже, что Нася на него смотрела. Он всецело поддался своей проблеме. Именно проблеме, а не ее решению.

– Я… совсем потерялся. Не помню, откуда я сюда попал, – и совсем потерянно, виновато поднял на Насю глаза, – и не знаю, где я сейчас. Только тебя помню и все.

– Ты что, как Никитка? – встрепенулась Нася, но, кажется, пожалела, что так сказала.

– Как кто? – прицепился к чужому имени рассеянным, слабым вниманием Андрей.

– Не важно, – замотала головой она, – попытайся что-нибудь вспомнить, а я пока к деду схожу.

Нася выбежала из-за стола и, Андрей вдруг остался один. Разглядев перед собой завтрак, он принялся монотонно ложку за ложкой перекладывать кашу из тарелки в рот. Отдельным тусклым огонечком в его голове светилось – каша безвкусная. Но он это игнорировал. К нему постепенно закрадывалась мысль, что Нася ему обязательно поможет. Но именно не возьмет и что-то конкретное для него сделает, а невольно станет проводником к его памяти, то есть к его жизни, к самому началу его истории.

Незаметно для себя съев завтрак, Андрей, не торопясь, но целеустремленно, будто ему было крайне необходимо, вышел на крыльцо. Все вокруг было залито солнцем. Туман, в котором плавали острова, поредел. Он растапливался на солнце, расплескивался полупрозрачными легкими клубами по островам и светился теплым матовым желтым светом.

«К обеду растает…» – подумал Андрей и вздрогнул. Разве он собирался оставаться здесь?.. Но мгновенно успокоился. Он задумчиво, внимая своему желанию, всматривался в третий остров, поменявший цвет из серого в желтоватый. Туман, исчезая, выказал пятиэтажные здания, возле которых росли облетевшие тополя и казались Андрею ожившими. Не хватало только ветра, чтобы деревья зашевелили своими ветвями-лапами, наглядно показывая ему, что они живут. И, поняв, чего хочет, Андрей поспешил вернуться в дом.

Еще на крыльце ему будто бы почудился чей-то стон, но Андрей нарочито пропустил его. В доме он встретился глаза в глаза с Насей, которая увидев его, с печалью и непонятной Андрею надеждой заулыбалась ему.

– Ты уходил? – тревожно спросила она.

– Я спросить тебя хочу, – неуверенно начал он, потому как был не к месту со своей праздной, спонтанно родившейся любопытностью, – а тот островок…

– Не поняла, – Нася перестала смотреть на Андрея и без лишней суеты села пить поостывший чай с сухарями, – острова?.. Какие острова?..

– Ну, там в тумане!.. Мы с тобой смотрели…

– Это город, Эльтов. Просто он стоит на холмах. Никакой сказки.

Нася не сказала ничего особенного, а тем более плохого. Но таинственность, которой грезил Андрей, помрачнела. Плохо, когда на твой только-только родившейся энтузиазм тебе отвечают обыденностью или равнодушием. Это может подпортить вдруг возникшее желание свернуть горы или убережет от падения с той же самой горы (о чем можно никогда не узнать), или вызовет раздражение, с которым как бы назло всем тут же пойдешь изучать эти горы. Но при любом варианте настроение испортиться.

– Никакой сказки… – задумчиво повторил Андрей. План его действий резко поменялся и, он вышел из дома, сказав, – я сейчас приду.

Ни завтра, ни спустя полвека, а сейчас Андрей решил идти и узнавать, что именно находится на всех трех островах. Ему было абсолютно неважно, что это есть один город, что называется он знакомым названием Эльтов и как-то уж совсем он не сообразил, что странный тип в черном капюшоне и не менее странный старик Кипятков могут бродить где-то совсем рядом с ним.

Андрей, не закрывая калитки, вышел на хорошо утоптанную тропинку, что вилась от Насиного дома куда-то в неизвестную даль и была присыпана желтой листвой. По ней он и пошел, не задумываясь, но настойчиво твердя про себя довольно интересную, не лишенную логики мысль.

«Не мог я оказаться неизвестно где, потому что тут есть Настя… Не мог… Не мог…»

Когда Андрей проснулся, день уже разыгрался вовсю, а ленивый наволок облаков исчез с горизонта. Всё было как обычно. И чтобы убедиться, что сегодня такое же идеальное лето, как и вчера, Андрей вышел к дому.

Неслышно отворилась дверь соседского дома и только-только Настя показалась на крыльце, как Андрей ей крикнул:

– Привет!

– Привет! – взглядом нашла Настя Андрея, и заулыбалась.

Кругом было много солнца! Очень много яркого солнца! И Настя, и Андрей с легким трепетом чувствовали на себе его удивительное свечение.

– Как дела? – от полнейшего недостатка фантазии спросил Андрей.

Настя спустилась с крылечка в три ступеньки и подошла поближе к полуживому забору.

– Хорошо, – беззаботно ответила она и сама себе вдруг поверила.

Что было еще спросить?.. … соображал Андрей.

– А ты с бабушкой живешь? – неуверенно, отчасти от пришедшей из неоткуда робости, отчасти от того, что сомневалась в адекватности своих слов, спросила она.

– Сейчас да. Так-то я с родителями в квартире в другой части города жил. Но сейчас там ремонт. Родители живут у другой бабушки, а я – здесь.

– А я в гости приехала. Тетя Роза мне вроде как двоюродной бабушкой приходится.

Немного постояли в молчании, приятном и легком. Настя, мельком взглянув на кустарник вишни, разглядела много зеленых ягод. Андрей бросал взволнованные взгляды на Настю.

– Нечасто ты к ней приезжаешь, – совершенно просто выдал Андрей.

– Второй раз в жизни приехала. Я здесь была совсем маленькая, и честно сказать кроме лохматой черной собаки ничего не помню.

Андрей весело хмыкнул и сам вдруг припомнил эту собаку, что в отрытую калитку часто забегала к бабушке на участок и почему-то лаяла на Андрея.

– Она всегда на меня лаяла. Но, кажется беззлобно, потому что я ее не боялся.

– Настюшенька!.. – послышался мягкий голос тети Розы.

– Я здесь! – бодро отозвалась Настя, – я пойду, – улыбнулась она Андрею.

– Давай.

Настроение Андрея из хорошо, превратилось в отличное. И не только из-за того, что он увидел Настю, а потому, что нечто теплое подсказывало ему, что продолжение оборвавшегося диалога произойдет сегодня. Он даже позабыл про странный, но красивый сон. А вспомнил про него, когда вернулся в дом. Сон ему понравился. Несмотря на то, что он то мерз, то был в страхе и полном неведении, но ему ясно захотел увидеть продолжение сна. Была какая-то интрига, что-то что пока ни пол словом не открылось Андрею, но должно было открыться. Совершенной глупостью были его мысли. Но он с таким наслаждением в них окунулся, что ходил по кухне и улыбался. А еще он сегодня увидится с Настей и это было важнее сна и вообще отрывало его от мира вокруг. Машинально он налил себе чаю и машинально съел пару бутербродов, с чем и каких на вкус, спроси его кто, он бы не вспомнил.

Ничем особым, кроме приятной встречи поздним утром у забора, день не выделялся. Делать было нечего и Андрей, лежа на диване, невольно задумался. В его воображении всплыл сон, фрагменты которого так ярко запомнились и отложились в памяти, что начинали отделяться ото сна и жить своей собственной жизнью. Вот, например, удивительный пейзаж трех островов в тумане виделся настолько ярким, дышащим свежей сыростью тумана, что в его существовании можно было не сомневаться. Может быть, это какое-то воспоминание смогло так забавно присниться, думал Андрей. Он, отдавшись размышлению, сделал предположение, что где-то уже видел нечто подобное. Ему никак не верилось, что вся эта красота, лишь плод его воображения. И это предположение казалось ему сначала странным, а потом и не логичным вовсе. Ему внезапно пришло в голову провести аналогию, что укрепилась в его мыслях и звучала так: если мне приснилась золотая береза, которую до сих пор так и хочется нарисовать, а березы я сколько угодно видел в жизни, то и те острова или что-то похожее на них я где-то видел. Просто так из неоткуда они бы не взялись. Это же всё просто. Это же всё ясно.

К его творческому началу примешалась математическая способность, технический ум, потому такие странные выводы и получились. С одной стороны они были верны, так как во снах участвует то, что встречается в жизни. Но в том и разница сна от яви, что в нем всё привычное может вдруг приобретать совершенно необычные, немыслимые формы, собираться в одну картинку то, что наяву и представить вместе невозможно. Андрей этого не учел. Потому вывод его получился однобоким.

Андрей лежал и в мыслях с наслаждением рассматривал острова, как то ли нечаянно, то ли намеренно бросил их и стал думать о Насте. Ему казалось, что когда он видел сон, то только и смотрел на Настю, только и любовался ее каждым движением, вглядывался в каждую черточку лица, меняющуюся во время разговора. Но… кроме лица, с застывшей легкой улыбкой и светящимся таинственным блеском глазами, Андрей ничего вспомнить не мог. Да и это выражение ее лица было больше позаимствовано из реальной жизни и, казалось, ничего общего со сном не имело. Лицо, ее милое лицо, которое, чем больше Андрей пытался его изменить в воображении, начинало тихонечко над ним смеяться, а блеск глаз приобретать толику злорадства и хитрости. И вместо отдыха, Андрей начинал нервничать. Об островах, которые уже представлялись Андрею чудной картиной на холсте, он совсем позабыл. Раздосадованный, с нехорошим настроением, Андрей собирался встать с дивана. И в эту же секунду запищал с кухни бабушкин телефон.

– Привет, бабуль! Как у тебя дела?

– Привет, она на огороде, – равнодушно ответил Андрей.

– Андрей!.. Привет! Ты всё у бабули живешь? Хотя да, где же тебе пока жить, – как бы с самой собой немного порассуждала Наташа, но тут же перешла к сути своего звонка, – через недельку я с Милочкой к бабуле собираюсь. Я хотела на этой неделе, но подумала про тебя, – тут Андрей удивленно поднял брови и стал более внимательно слушать сестру дальше, – вот, думаю, ты все экзамены сдашь, и мы приедем. Ну как… как у вас там погодка?

Наташа жила примерно в ста пятидесяти километрах от бабушки Зины и на кардинальные отличия в погоде не рассчитывала, но могло быть всякое.

– Хорошая погода. Сомневаюсь, что у тебя другая.

– И зря! – даже через телефон Наташа умудрялась задеть Андрея и в мелочи, но указать ему на его невнимательность и излишнюю серьезность. Но она никогда не замечала эффекта своих слов. Для нее это был обычный разговор. Другое дело, что Андрей не мог иначе воспринимать ее слова, в которых часто находил для себя что-то новое, но до банальности простое. Андрей досадовал на себя, но поменять ничего не мог.

– У нас, например, дождь прошел. Ливень сильный был! Нас с Милочкой с улицы прогнал.

– Нет, у нас солнце, – ответил Андрей, чувствуя на себе бурлящую позитивом энергию сестры.