Читать книгу За семью печатями - Татьяна Александровна Иванова - Страница 1

Печать Первая

. Телохранитель

***

Леди Тамьцып смотрела в окно на безрадостные пустоши Срединного континента брезгливо поджав губы. Остовы огромных деревьев стояли по обе стороны дороги, добавляя мрачности картине. Вплоть до Дальних гор всё было разрушено, разбито, безжизненными скелетами разбросано по земле.

Её собственные амбиции вынудили её вернуться в те земли, в которые когда-то давным-давно она поклялась никогда не возвращаться. Да и то, пожалуй, для себя-то она уже постаралась на славу, выше забраться было бы трудно. Но вот её сын, её ненаглядный Гилим, тот ещё покажет себя в этом Богом забытом мире.

На секунду ненависть, бурлившая в ней, стоило лишь взглянуть на любое из деревьев, так и стоявших здесь все эти годы, сменилась нежностью. Но новый поворот, за ним очередная развалина из камней и корней, – и воспоминания с новой силой нахлынули на неё.

Леди Тамьцып поправила массивное ожерелье, на грани скандала совпадающее размерами с ожерельями правящей фамилии, чтобы восстановить дыхание. Пальцы пробежались по затейливым изгибам и выступам металла, обвели камни, красиво вплетённые в общий узор. Да, на грани скандала, но не сам скандал. Ещё рано, нужно немного подождать. Но она уже вполне могла себе позволить дать понять этим… Да что они себе вообще возомнили?

Леди Тамьцып взобралась уже очень высоко. Она смогла в совершенстве выучить науку лести, лжи, предательства, подкупов, и даже, возможно, смерти некоторых персонажей, благодаря которой теперь она не Матрёшка с сопливым носом, а леди. Леди, позволяющая себе вещи на грани скандала. И сейчас она ехала для того, чтобы обозначить свои претензии ещё более ясно.

Машина нырнула в ущелье. Сейчас будет развилка. Да, вот она. Здесь её бросили умирать, когда ей не было и пятидесяти. Что толку в знатной крови, если за душой не гроша, а вход в большие города закрыт, как им тогда казалось, навеки? Из трёх сестёр леди Тамьцып была слабее и безнадёжнее. Так зачем тратиться на лекарства и еду, коли она всё равно помрёт? – так шептала её мать, думая, что дети спят, своему мужу.

Глупая, глупая мамаша. Может быть, она оказала мне этим услугу, – с презрительной усмешкой подумала леди Тамьцып. Ведь именно там, в той развилке, она начала свой путь к вершине. Мамаше, впрочем, этого уже никогда было не узнать. Верхняя губа леди Тамьцып дёрнулась, эмоции были настолько сильными, что преодолели барьер вечно каменного высокомерного лица высокородной дамы.

Вот та пещера, где она пряталась от обзывательств и побоев своих сверстников, так называемых друзей, – дальше смотрела она в окно. Там могли ещё остаться надписи, сделанные ей в приступах ненависти ко всем этим нижайшим из нижайших. Несмотря на кровь, да. Что там той крови, если они все прозябали на Пустоши, и богатой считалась семья, которая могла себе позволить одного человека.

Леди Тамьцып вспомнила своё детское ожерелье, выдаваемое королевской фамилией обнищавшим сородичам по программе материальной помощи. Она сейчас сама была куратором одного из направлений этой программы и знала, на какие деньги построены несколько поместий тогдашних заправил. На деньги от её ожерелья, от её ежедневного пайка, от её унизительной процедуры ежегодной переписи – может, кто уже всё-таки издох, и на него можно не тратиться?

Новая волна закрыла её с головой, она откинулась на спинку сиденья и глубоко вздохнула. Что же это? Отчего все её чувства и эмоции, с которыми она так прекрасно справлялась всё время, теперь просто убивают её? Надо успокоиться, надо прийти в себя. Не стоит вступать в разговор с этими выскочками в таком состоянии. Маркус Тазетхе хоть и был замшелым домоседом, но чутьё у него всегда было отменным.

Мысли перешли на Маркуса, тем более, что в окне показались огромные корни когда-то жившего здесь дерева – под каждым из них можно было выстроить неплохой дом, а корень бы служил ему домом. Что же было в этом мире до их Благоденствия? Откуда ей было это знать. Она ненавидела эти корни.

Здесь, среди именно этих корней, Маркус Тазетхе вынул из её ноги отравленный шип дикобраза, замазал рану какой-то дрянью, а после несколько дней и ночей не отходил от мечущейся в жару Матроны. Он протирал ей лоб мокрой тряпкой, выдавливал несколько капель тошнотворно тёплой воды в иссушенный рот, связывал ей руки, чтобы она не разодрала место укола до мяса. Зачем он всё это делал, скажите на милость? Ведь потом, когда она выздоровела, всего лишь охромев на правую ногу, он ушёл и больше не возвращался. Она думала, он делал это потому, что она ему нравилась. А на самом деле? Что это было? Ваше это пресловутое милосердие?

Леди Тамьцып фыркнула и отвернулась от окна. Милосердие было одним из омерзительнейших слов в её лексиконе. Разве из милосердия спасла она от Монастыря своего верного секретаря Катиба? Или этого водителя, как там бишь его…, не важно. Или повара в главном замке. Или… Перед её глазами прошла череда людей, выцарапанных из лап Сонбийских монахов всеми правдами и неправдами. Теперь на лице леди Тамьцып играла самодовольная улыбка.

Она не только раздобыла себе отличных специалистов, преданных ей больше, чем псы. Она обвела вокруг пальца этих дураков, которые возомнили себя оплотом мудрости. Это, пожалуй, было даже более ценным подарком для её гордыни. Да у неё половина прислуги была отвоёвана у монахов, и теперь все гости на многочисленных раутах восхищались красотой её людей.

Машина подскочила на какой-то кочке, и дальше её немилосердно затрясло.

– Что там?! – вернулась из благостных мыслей леди Тамьцып, но взглянув в окно поняла, что это надолго.

Они выехали из ущелья и теперь тряслись по Новой дороге.

– Прошу прощения, мадам! – сказал по внутренней связи водитель. – Я первый раз еду по этой дороге и не знал, что будет так трясти.

– Снижай скорость, иначе мы здесь останемся навечно, – ответила леди Тамьцып.

«Первый и последний раз ты едешь по этой дороге,» – подумала она про себя.