Читать книгу Венеция. Исповедь монашки - Татьяна Данилевская - Страница 1

Посвящается моей дочери Венеции.

…до выставки осталось 80 дней

Я проснулась по будильнику. 7:50. Моя соседка по комнате уже встала и заняла душ. Как ей это удаётся? Поздно ночью она вернулась с латинской вечеринки – и уже готова к новому дню. Я поёрзала под шерстяным пледом.

У нас, в монастыре Святой Доротеи, окна на ночь закрываются на ставни, поэтому комната быстро остывает и нужно быть готовым к смене температур. В первую ночь, когда меня поселили в комнату на шесть человек, я об этом не знала и посмеялась, когда суара София пообещала меня переселить через день в комнату с кондиционером, многозначительно округлив глаза.

Я прилетела 5 июня, спустя три дня после своей свадьбы. Довольно необычный медовый месяц предстоял мне этим летом. Я приехала на обучение в Венецию в галерею “А плюс А”, где вместе с девушками из других стран к сентябрю должна была организовать выставку современного искусства.

Элиана вышла из душа и, как обычно, тихо спросила:

– О, ты проснулась! А я боялась тебя разбудить!

– Эля, мы учимся в одной школе. Пожалуйста, не бойся шуметь по утрам.

Какой ужас! Я только открыла глаза, а вынуждена включать мозг, чтобы говорить по-английски. Вообще, проект в Венеции был моим первым опытом обучения на английском. И то, что меня поселили с Элей из Аргентины, преподавателем английского, оказалось редкой удачей. Я, конечно, немного завидовала другой девочке из Москвы, чьей соседкой оказалась Зои из Бостона с настоящим американским акцентом, но Эля, очень образованный и весёлый человек, за эти три месяца поделилась со мной таким объёмом разной информации, что мне впору было выдавать сертификат по международной психологии к концу обучения.

– I’m gonna grab some breakfast and see ya in the conservatory, – сказала она привычную фразу и выбежала из комнаты.

От церкви Святого Иеронима в Каннареджио, где мы жили, было двадцать пять минут быстрой ходьбы до галереи. В дальнейшем мы все очень полюбим эту локацию и будем возвращаться из года в год именно в этот район. Каннареджио находится недалеко от вокзала Санта-Лючиа, и это очень удобно, когда, стараясь сбежать из города на выходные, уезжаешь куда-нибудь в Верону или Бользано.

Ближайший от Каннареджио район – Гетто – самый первый в мире еврейский квартал. Синагога по-прежнему замаскирована под жилой дом, а ортодоксальные евреи собираются в местном клубе по пятницам. Мало где в Европе можно увидеть такое скопление чёрных широкополых шляп, проводящих досуг вместе. Вход в Гетто напоминает туннель. Раньше он был единственный, и только при Наполеоне построили два моста, через которые теперь есть проход в Каннареджио. Символично один из мостов отлит из металла, а ведь гетто произошло от итальянского gettо – «литье». В этом районе раньше располагались литейные мастерские. В Гетто редко заходят пути туристов, хотя он и таит в себе много историй.

Здесь есть чудесная лавка, где пекут огромного размера хлеб. Однажды к нам приезжала подруга коллеги по учёбе, она купила целый каравай чёрного хлеба и перед отъездом забыла. В монастыре был просто Новый год: кусочек ароматного, мягкого внутри, с хрустящей корочкой, достался всем. Это событие обсуждали ещё неделю. А подруга была рада, что одним хлебом доставила счастье целому монастырю. Кстати, в монастыре живут и служат только сёстры и комнаты сдаются девушкам, приезжающим на обучение. Каждое утро около шести сёстры ходят на службу в церковь внутри двора, и если бы не закрытые ставни, мы вполне могли бы просыпаться под мелодичный хор. Что касается нравов, то за постоялицами никто не следил: девочки из Университета Ка' Фоскари работали над проектом вместе с ребятами, а по вечерам не отказывали себе в бутылочке светлого пива. Преподаватель философии и по совместительству муж Авроры – директора галереи – вся наша армия. Скажете, скучно? Смею вас заверить, что мужчина в этой книге всё-таки будет, и не один.

Вернёмся в Каннареджио. Если посмотреть на карту и согласиться с тем, что Венеция похожа на рыбку, то Каннареджио находится в темени её головы. От ближайшей станции вапоретто Сант-Алвис можно добраться без пересадок к островам Сан-Микель, Мурано, Бурано и Торчелло.

Сан-Микель – остров-кладбище. Я очень долго старалась избегать его, но, признаюсь, что в какой-то момент идеи по прогулкам иссякли – и я отправилась туда. Хотя место и популярное, людей там практически нет. Шутка ли, поехать на кладбище, откуда уйти можно только по расписанию вапоретто. Известно, что на кладбище есть могилы композитора Игоря Стравинского, писателя Иосифа Бродского и театрального деятеля Сергея Дягилева. Но никто не говорит вслух о множестве дворянских особ российской империи, похороненных на Сан-Микеле. Было бы странно запоминать их имена и читать потом их биографии. Не для того они забрались в такую даль, на приватный остров.

В ту поездку я старалась не задерживаться. Воспоминания до сих пор весьма отчётливы: путь к могиле Стравинского лежал через современные захоронения – две высокие стены с сейфами, закрытыми на специальный ключ. Моя итальянская подруга Лина показывала мне в родном Монтефьоре-дель-Азо семейный «сейф» её мужа, где самым свежим было имя свёкра с многозначительными пустыми строчками ниже. Несмотря на то что они с мужем развелись, он обещал ей там местечко. Итальянская щедрость.

Мы часто ездили на вапоретто: в поездках на экспресс-корабликах была романтика, да и, пользуясь им рационально, можно было действительно сэкономить кучу сил. Неосознанно и гонимая инстинктом выживания, сама того не ведая, я стала профи по логистике в Венеции. Девочки, кто хотел сэкономить силы или разгрузить мозги, присоединялись ко мне по пути в школу. Забавно, но некоторые так и не выучили дорогу до галереи!

Сегодня нам предстояло занятие в консерватории Бенедетто Марчелло. Когда Эля ушла, я воткнула наушник и пошла умываться. В Москве было на два часа больше, мой муж Дима уже был в офисе и звонил мне из переговорной. Через две недели в России должен был начаться Чемпионат мира по футболу 2018 – значимое событие для фанатов и местных. Быть может, чемпионат даже оттянул на себя ряд туристов из Венеции, облегчив наш путь до галереи. В Москве все были в нетерпении, многие взяли отпуска. Дима тоже взял. Вообще-то, путешествие по родине мы планировали вместе, и с лёгким страхом я ждала этой поездки. Но как-то неожиданно вмешалась судьба со своей Венецией. Я даже представляю, как моё жгучее желание донесли ангелы до рабочего стола Всевышнего, и вот 14 марта он акцептовал печатью мою заявку на обучение, перевернув немного нашу жизнь. На чемпионат в результате поехали друг семьи и Димин сын. Благодаря стечению обстоятельств я стала Госпожой Удачей для парней. В Венеции же футбол почти никто не смотрел. Италия не прошла отборочные матчи, и сплочённые горячие южане негласно сошлись в едином мнении – проигнорировать все трансляции. В кафе, где есть телевизоры, упорно показывали клипы.

Дима рассказывал о последних приготовлениях на пути Москва – Нижний Новгород – Казань с катером на прицепе. Перемещения близких и друзей внутри страны не казались чем-то существенным, а то, что происходило здесь и сейчас в Венеции, будоражило все внутренности с раннего утра до самого вечера.

Как всегда, я не успела позавтракать, и, забежав на кухню конвента, захватила несколько абрикосов, помидоры с салатом и бутылку воды. Завтракать мне предстояло через два часа в первый кофе-брейк. Солнце в 8:30 было уже высоко, и запас двух литров воды – не прихоть, а необходимость в жарком и всё же туристическом городе.

Первое время занятия проходили в консерватории – во дворце на площади Санта-Стефана. Шикарное здание с хрустальными люстрами и расписанными потолками. Несмотря на летний период, здесь занимались ребята на музыкальных инструментах, и, порой сбегая проветриться с занятий, можно было забрести на других этажах в репетиционные залы. В консерваторию не пускали без пропуска, и, каждый раз входя и выходя, приятно было ощущать на себе налёт резидентства.

Сегодня нам предстояла встреча с директором маркетинговой службы в Музее Пэгги Гуггенхайм Коллекшн. Не секрет, что Пэгги Гуггенхайм, племянница известного коллекционера и мецената Соломона Гуггенхайма, тоже отличалась любовью к Венеции. Она, как, впрочем, и я, очень хотела найти такое место на каком-нибудь канале, с красивым видом, садиком, большой территорией и, конечно же, террасой и собственным причалом, где она сможет принимать гостей, собирать арт-коллекции своих современников и отдыхать с любимыми собачками. Теперь это место на Гранд-канале известно широкой публике как музей-усадьба Пэгги Гуггенхайм. И каждый в мире искусства стремится туда попасть минимум как посетитель, но лучше как сотрудник. Десятки специалистов и экспертов проходят жесточайший отбор на стажировки, волонтёрство и позиции экскурсоводов. Мощь музея и его команды неоспорима, а представительница руководства на встрече в консерватории воспринималась как единственная лекция Тони Робертсона в Москве в Олимпийском.

Зайдя в зал за несколько минут до начала встречи, я оглядела состав. Вторая неделя, а я до сих пор не всех узнаю. Девочка из Сирии очень похожа на Александру из Греции, только об этом нельзя говорить вслух – обидятся. Обе невысокого роста, улыбчивые, с большими зубами. Этот международный состав – хорошая селф-прокачка. Когда долго живёшь в коконе, зашоренно, по одному сценарию, начинаешь мыслить очень однообразно, один день напоминает другой, и создаётся впечатление, что, кроме людей определённого круга, вокруг больше никто иначе не живёт. Впрочем, даже когда считаешь себя вполне открытым к новому общению, зачастую бываешь не в курсе, что кто-то в другой стране тоже живёт похожей энергичной жизнью. Я, например, считала, что только у меня такой тернистый путь к славе успешного куратора, что только в России проблемы с бюджетом на культурные мероприятия, что только у нас публику не затащишь на событие, если огромный билборд не будет висеть напротив рабочего офиса в центре города. Каково же было моё удивление уже на первой встрече с девочками, что так работают и живут все: в Греции, Аргентине, Германии, Турции…

Джорджи из Берлина, высоченная австралийка, приветливо помахала большой рукой:

– Татья-я-я-на, садись рядом, с первого ряда лучше видно!

Оно, конечно, правда, что лучше, но природная застенчивость не позволяет мне быть настолько смелой. Стоит позавидовать Джорджи: всегда громкая, яркая, она привлекает внимание, и английский для неё родной. Я думала, в работе она будет одной из старших лидеров. Но, как это часто бывает на больших проектах, как ни лидируй, слабые стороны всё равно раскроются. Мы потом узнали, что у Джорджи не было высшего образования, в искусстве она была очень слабенькая, а в Берлин приехала из Австралии, надеясь начать новую жизнь после резкого снижения веса аж в два раза. Впрочем, если человек проявлял интерес к учёбе, это было только похвально. Она ещё и затыкала паузы неловкого молчания после классического: «Ваши вопросы?». Джорджи не постеснялась попросить у сестёр в конвенте номер на двоих с двумя кроватями для себя одной, потому что не помещалась на монашеских одиночных. Любимый вопрос Джорджи на кухне за безглютеновым ужином был: «Что ты думаешь о?..». Такая постановка вопроса противоречила моему пониманию общения, поэтому я пожимала плечами и быстро набивала рот пастой, чем, наверное, вскоре сформировала мнение о себе, как о неразговорчивой замужней особе.

Замужем я была одна. У меня даже закралось подозрение, что по этому критерию отбирали учениц, но на момент заполнения анкеты я и вправду была не замужем. Хотя признаюсь, что замужество весьма отвлекает от учёбы. Историю своей любви я рассказала за то лето не меньше десяти раз. Все хотели всё знать, и в ответ вздыхали, охали и ахали, как чеховские сёстры. То, что для меня стало историей, девочки воспринимали как романтическую сказку и мечтали о том же. По российским меркам я поздно вышла замуж, в 28, прямо-таки «в последний вагон», но для девочек со всего мира я была удивительным счастливым исключением, нашедшим своё счастье так скоро. Вырвавшись из кокона одноклассниц, одногруппниц и коллег в бесконечных декретах, в интернациональном сообществе талантливых творческих девушек вдруг стала молодой женой. А после моего первого прогула «по семейным обстоятельствам» Аврора, директор галереи, очень удивилась: «У Тани муж? Какой муж?».

– Меня зовут Александра Македонская, – представилась милая девушка лет сорока, положившая жизнь на алтарь карьеры, но не отпускавшая молодость изо всех сил. На ней был синий льняной костюм и лёгкая белая блузка без рукавов: день в Венеции, несмотря на ранний час, разогревался.

– Я – руководитель маркетингового направления в Пэгги Гуггенхайм Коллекшн.

Маркетинг в музее почему-то был мне близок. Никогда специально его не изучая, я была в курсе о подходах музея к изучению аудитории, привлечению новой, об организации спецсобытий и программ членства. Не говоря уже о необходимости ведения страниц в социальных сетях. В Москве все задачи по организации выставки лежат на плечах кураторов, поэтому на подкорке всё было знакомо. Я сразу прониклась симпатией к Александре: имея отношение к творческому сообществу, она сохраняла бизнес-хватку, имела чёткий план действий и несла ответственность за своих сотрудников и работу. Она не придумывала туманных текстов, не пускала пыль в глаза слушателей и не питала финансовых иллюзий к безнадёжным художникам.

Все смотрели на Александру затаив дыхание. Кто-то надеялся остаться в Венеции любым способом, кто-то хотел нахвататься иностранных штучек и с гордостью презентовать их на родине, кто-то задавал «хоть какие-нибудь» вопросы, надеясь на внимание Авроры с дальнейшей протекцией. Один пример истории успеха был у нас перед глазами: основным менеджером и главным ассистентом по организаторской работе была девушка с мужским именем Франческа и мужской причёской. Невысокого роста, одетая очень по-венециански, она была нашим проводником, особенно в первые дни, по тайным местам и по учебным встречам и локациям. Не имея личной жизни с утра и до «последнего гостя», Фран проводила с нами время в барах с аперолем, в секондах у Арсенале и на всех биеннальных точках.

Франческа тоже жила в монастыре, но в той части, куда проход для нас был закрыт. Наверное, каждый задал бы ей вопрос: в чём смысл её жизни и куда она двигается? И задающий вопрос, и отвечающий на него не хотели говорить очевидного: Франческа избрала одну из моделей построения карьеры в галерейном бизнесе, при которой спустя десятки лет на должности «девочки на побегушках» тебе «в наследство» переходит управление как самому доверенному лицу. Она отшучивалась, что набирается опыта. Но работа отнимала у неё всё время и лишала даже возможности закончить образование, а творческие поручения миновали её стороной. Зарплаты хватало в ноль. Правда, из нас тринадцати у неё хотя бы была зарплата.

Большинство девочек увольнялись с работ, кому-то повезло взять летний перерыв, кто-то, как и я, находился в поиске. Например, моя соседка Эля говорила, что она продолжает работать в двух организациях: в мировом содружестве музеев и на музей, созданный её родителями в маленьком родном городке. В моей голове это укладывалось с трудом, но она действительно порой уделяла учебное время работе.

Девушка Раня, лет тридцати пяти, ливанка по происхождению, но проживающая в Арабских Эмиратах, чудом урвала эту стажировку у работодателя! Галерея решила повысить квалификацию сотрудника и, сняв ей квартиру, отправила учиться. Наконец, это объяснило, почему до последнего Раня не пропустила ни одного занятия! В гостях у Рани побывать не удалось. Как ни крути, но девочки поделились на группки отчасти и по национальной приближённости, и лучшей подругой Рани стала Апурва, пухленькая индианка, готовившая, вопреки всем законам Италии, курицу карри и креветки масала на обед. Где она находила специи, ума не приложу. Может, привезла с собой. У Апурвы был молодой человек, по-восточному кардинально обратных пропорций: худощавый, высокий, осунувшийся и очень молодой. По глупости я даже один раз спросила: это твой брат? Смешливая по характеру Апурва не приняла вопрос всерьёз и только посмеялась.

Межнациональные вопросы всплывали регулярно. К счастью, я выступала в них только слушателем, ну а какие могли быть ко мне вопросы: лучшей подружкой стала Лина из Крыма. А вот австралийке Фенди Па не раз доставалось. В том, может, и её собственная вина. К чему отстаивать так жёстко своё место жительства и паспорт, если вся родня – выходцы из Китая? Я с гордостью рассказывала бы венграм, если бы в девяностых отцу продлили контракт, что мы – русские… Но куда денешь внешность? Фенди на момент стажировки было двадцать три – слишком молодая межнациональная душа, не готовая к жестоким европейским нравам.

После окончания лекции мы вывалились в маленький садик около Палаццо Франчетти. Там можно было удобно присесть на ступеньки и тем самым помешать туристам пройти внутрь. На заборчике висела красно-чёрная афиша действующей выставки. Кажется, на неё так никто и не зашёл.

Учёба дала нам много интересных привилегий: я оформила проездной на вапоретто на пять лет с льготным проездом. С удостоверением студента мы получали скидки на посещение таких крупных выставок, как Биеннале, например. В ходе учёбы у нас с группой было множество встреч с видными в Венеции деятелями культуры, что стоит очень и очень дорого.

Лина достала из сумки сэндвич и предложила мне половину:

– Будешь? – спросила она.

Я, в свою очередь, не осталась в долгу:

– Сегодня у меня только помидоры, – сказала я, и мы засмеялись.

С Линой нам придётся провести очень много часов этим летом.

Подлетела Джорджи: как-никак, она была соседкой Лины и кем-то вроде её приятельницы.

– Что вы думаете про Александру? – заговорщицки спросила она.

Мы пожали плечами.

– Мне она нравится – сказала я. – Маркетинг – это круто, объясняет понятно.

– Всем бы такого менеджера в команду, – добавила восторженно Лина.

Лина всегда мечтала создать себе команду из профессионалов. Очень скромная, талантливая и работящая художница-мозаист, она могла бы добиться высот, если бы имела грамотных менеджеров. Но в её команде был муж-итальянец, который вздумал с ней развестись за полгода до нашей встречи, поэтому она и оказалась здесь: муж помогал ей получить квалификацию, с которой она сможет себя обеспечить. Потрясающе красивая, не по годам с гладкой светлой кожей, она запросто привлекала внимание мужчин на улице, но говорила, что в ближайшее время не заинтересована в отношениях. Как же она ошибалась! Через полгода, когда я поссорюсь с мужем на новогодние праздники, она будет ждать меня в Венеции в своей собственной мастерской, подаренной пожилым ухажёром Августо.

Джорджи была удивлена:

– Вы не считаете, что она говорит вздор? Что она ничего не понимает в искусстве?

Тут мне стало понятно: вот в чём дело. Когда не держишься стада, невольно вываливаешься из общественных движений. Та компашка, что осталась на ступеньках Палаццо, рьяно поддержала чьё-то категоричное оппозиционное мнение.

– Да нет, нормальный менеджер. А потом, она явно прошла жёсткий отбор на эту должность.

Джорджи сверкнула глазами и ушла.

– Не думаешь ли ты, что теперь все будут считать нас сумасшедшими, Лин?

– Ты знаешь, Тань, я столько лицемерия за свою жизнь пересмотрела, что мне, честно, всё равно. Лишь бы нас действительно чему-то научили, чтобы я смогла заработать на хлеб.

Фраза «заработать на хлеб» возвращает меня мыслями в 2008-й. Мама тогда отказывалась слушать мои хотелки про «стать журналистом» и говорила: «Сначала ты пойдёшь в банковский колледж, и потом я тебя устрою на работу. Так я буду знать, что ты сможешь заработать себе на хлеб с маслом, а то и с икрой». Мне не очень хотелось есть только хлеб с икрой, а с маслом он тем более не казался пределом мечтаний, но было что-то угрожающее в маминых доводах, и я тогда согласилась. В общем-то, мама оказалась права. В девятнадцать у меня была хорошая работа в офисе, пресловутый хлеб, который первый год я радостно спускала на развлечения, а изучив снизу доверху всю эту банковскую кухню, оплатила «хлебом» второе образование – искусствоведческое. И теперь, глядя на Лину, которая, кстати, была старше меня на двенадцать лет, думала, что мама-то была права, несмотря на то, что мы сошлись в одной точке в Венеции, но с абсолютно разными ожиданиями. Лине нужны были идеи для обретения финансовой независимости, а мне… Год назад я просто загадала пожить в Венеции несколько месяцев.

Наш учебный день делился на две части. До обеда мы слушали приглашённых гостей или лекции, а после перерыва посещали какую-нибудь арт-локацию. В тот день это была галерея известной в узких кругах женщины Донателлы Манини. Она занималась тем, что успешно продавала современное искусство за большие деньги, между делом устраивая очень громкие ужины и мероприятия для гостей. Посещение предвещало быть информативным. Я потирала ручки: сейчас нам откроют все секреты. Мы будем богаты!

Внутри нас встретила девушка, которая принялась вкратце рассказывать о галерее. Кто-то не дождался окончания вводного слова и спросил:

– А вы здесь куратор?

Девушка засмеялась и покачала головой.

– Нет, куратор в нашей галерее другая девушка, её сейчас нет на месте. Она только руководит монтажом и уезжает на другие проекты.

Мы сникли. Нам надо общаться с настоящими профессионалами. Что нам даст общение с администраторами-экскурсоводами? Кто-то удалился из зала. Девушка-гид, потеряв с нами контакт, предложила перейти к осмотру экспозиции. Все работы, представленные на стене, были сделаны из бумаги.

Моё внимание особенно привлёк нарисованный синим карандашом телефон – такими пользовались в нулевые – с большими, наклеенными сверху пластиковыми кнопками и настоящей трубкой, которая торчала из холста и лежала под стеклом.

– Сколько такой? – спросила я.

– Телефон? – задумалась девушка-администратор. – Восемь с половиной тысяч евро. Но художник – новый для галереи, совсем молодой. Цены на него пока низкие.

Все заржали.

– Купить собралась? В Москве повесишь? – заголосили коллеги.

– Нам, кураторам, надо знать всё, – я пожала плечами. – Вроде, взрослые все люди.

В центре зала стояла имитация ванны, подсвеченная крошечными неоновыми огнями по периметру чаши. Я подошла к Лине, внимавшей смыслу этой туалетной чаши.

– Они это что, серьёзно? – произнесла моя подруга-искусствовед. – За тысячи они продают неоновую ванну? Куда её вешать, то есть ставить?

– Лина, камон, ты знала, на что шла. Это контемпорари и оно не имеет отношения к твоим эталонам и кумирам из Академии.

Мы улыбнулись друг другу и вышли. На улице кто-то громко разговаривал. Маленькая Фран ругалась прокуренным голосом и отчитывала нашу девочку с Кипра – Элеонору. Элеонора появилась из ниоткуда через две недели после начала занятий и сразу обозначила свою сверхзанятость на родине: она работала архитектором и преподавателем архитектуры в Университете Никосии. На занятиях она больше спорила, чем соглашалась, и не стеснялась выражать своё несогласие со всем, что её касалось, – от программы обучения до мнения окружающих. С Элеонорой мы были добрыми приятелями. К этому времени мы с мужем суммарно пробыли на Кипре около года в его частых и долгих командировках. Мы были в курсе политической ситуации, выборов, перемены погоды, настроения переехавших сюда русских, цен на продукты и прочего. Мы здоровались за руку с президентом Николасом и знали добрую часть русских, обитавших там. Элеонора считала меня земляком, но периодически рассказывала, как местные ненавидят русских и почему.

Было странно, что Фран позволила себе такую вольность с Элеонорой. Я даже боялась, что после этого назреют контры между двумя лагерями, а опошлять Венецию конфликтом ну совсем не хотелось.

Оказалось, что выходить из галереи в середине презентации не следовало. Что ради нас большие связи поднимали. Что госпожа Манини может обидеться и больше нас не пустят смотреть на ванны. Конечно, Элеонора объяснила свою позицию относительно этой бытовой выставки, но кого волнует, что выставлено, когда были задействованы связи Авроры. Самой Авроры не было на этом посещении, всем управляла Фран, которая, видимо, хотела выглядеть очень ответственной перед итальянским руководством.

Учебный день кончился поздно. Мы с Линой не хотели проводить вечер в конвенте, да и контакт был налажен хорошо. Только мы почти не знали ничего друг о друге.

Очень близко от монастыря располагалась оживлённая набережная Ормесини. Сюда ходили, в основном, студенты и местные экспаты. Друг за другом шли рестораны и бары разной специфики, и посетители, не помещаясь внутри, выпивали чаще всего снаружи. Одним из таких мест был ресторан “Тимон”. По своей вегетарианской неопытности я до последнего думала, что он так назван в честь кабана из диснеевского мультика “Король Лев”. Небольшое расхождение в названиях меня не смущало. В “Тимоне” можно было заказать мясо и получить огромное деревянное блюдо с горой мясных кусочков и небольшим количеством овощей гриль – скорее, для красоты. Можно было также взять бокал вина и пару бутербродов и насладиться ими на пришвартованной у ресторана лодке на канале. Эта реклама работала безотказно. В лодке хотели сидеть все. Несмотря на дискомфорт, качку и то, что ноги затекали уже через десять минут такого сидения, желающих было много. Лина заказала нам два бокала белого вина, один зажаренный шарик, шпажку с оливками и креветками и кусочек булочки с измельчёнными маслинами и вяленым помидором.

Тем временем я заняла место в лодке. Когда Лина вышла из ресторана, я помахала ей:

– Сюда!

Подойдя ближе к краю, Лина остановилась:

– Я не перелезу! У меня два бокала и закуски!

Не успела она даже подумать над решением ситуации, как появились два молодых человека милой наружности и вызвались помочь. Один передал мне вино, второй взял Лину в охапку и перенёс с берега в лодку. Вечер был спасён.

– Грация, грация, – твердила Лина на итальянском.

– Смотри-ка, от мужчин отбоя нет!

– Слишком молоденькие! – хмыкнула Лина.

– Да, я тоже люблю постарше, – промямлила я, приближаясь к откровениям вечера. – Моему сорок четыре, мне – двадцать восемь.

Лина засмеялась.

– Правда? Я другое имела ввиду. Мне самой сорок уже, а этим парням от силы двадцать пять. О чём мне с ними говорить? О компьютерных играх?

Я осмотрела лицо Лины. Очень гладкое, без морщин. Длинные русые волосы. Идеальная фигура с высокой грудью и тонкой талией. Ногти на руках и ногах покрыты тёмно-бордовым лаком. Я думала, мы с ней ровесницы…

– С ума сойти, – не выдержала я. – Ты прекрасно выглядишь!

– Спасибо, – она засмеялась. – Это всё потому, что у меня нет детей.

– Да будут ещё, – я сняла маслину со шпажки.

– Боюсь, что нет… Наверное, поэтому мы с Энзо и разошлись. Молодой запал ушёл, нам стало скучно вместе. Он ещё стал пенять мне, что я мало работаю, не реализовалась. А пасту ему кто к обеду будет подавать, как приучила мама? Почему-то по молодости его не смущала моя карьера. Я ведь работала, когда мы с ним ещё в Киеве жили. Ездила в обед в свой рабочий перерыв с одного конца города на другой обеды готовить. Невозможно это было.

Мне стало ясно, что пора разговор куда-то уводить.

– А правда, что итальянцы едят пасту на закуску, а потом уже – основное блюдо?

Вопрос явно был удачный. Лина немного выдохнула:

– Да, на первое у них салат. И не такой: помидоры, огурцы, лук… А чтобы гора зелени была и сверху немного овощей. Итальянцы верят, что зелень продлевает жизнь. На второе у них паста. С томатами, песто, базиликом или овощами.

– Моя любимая – болоньезе, когда фарш и вкусный мясной соус.

Лина засмеялась:

– Слышала про эту мутную историю с пастой из Болоньи, но открою тебе секрет: не существует в Италии болоньезе! Итальянцы это не едят. В Болонье вообще паста не популярна. Там больше мяса различного. Эмилия-Романья – мясной регион. После пасты итальянцы едят рыбу или мясо уже как самостоятельное блюдо. Но меня обычно не хватает на третье. Ломаюсь на пасте. Моя свекровь отлично готовит! Однажды я сделала ей куриный суп. Она заболела, и мне выпало за ней ухаживать. По привычке я приготовила бульон с мелкими макарошками и половинкой варёного яйца. Ну, знаешь, стол номер один, диетический вариант. Свекровь не поняла. Здесь вообще с супами как-то не очень. Но я всё ещё готовлю. У меня микс между украинской и итальянской кухней.

«Пожалуй, стоит с ней сходить в магазин, посмотреть, что выбирает знающий итальянский кулинар», – подумала я.

– А про внешность мне мои подруги любили говорить, что я ведьма. Мы когда сидели на патио на вилле их мужей, они всё спрашивали рецепт.

– Итальянки?

– Бельгийка и русская. Это в Бельгии было. Там у мужа были рабочие связи, и мы часто ездили. Мне приходилось общаться с жёнами его коллег. Хочешь не хочешь, а вечером нужно нарядиться, накраситься и при параде спуститься в зал, где принимают гостей. Так я устала от той жизни.

– Кем работает Энзо?

– Он дипломат. По туристическим вопросам. В вечных командировках. Мы пять лет в Сирии прожили, можешь представить! Я помню, выхожу на прогулку. Оделась – как обычно в жару, только закрыла плечи и шорты длинные купила, ушла куда-то далеко, жара безумная, солнце в зените и вокруг сплошная пустыня. Вдруг меня за плечо берёт мужчина в платье до пят и говорит: «Вы совсем неправильно оделись для наших краёв». Тут и родилась идея сделать портреты местных жителей. У меня в мастерской много работ мозаичных хранится на сирийскую тему, когда-нибудь я их выставлю. Моя любимая серия.

– А как выглядит вообще твоя мозаика? Ты на холсте её делаешь? Или в храмах?

– В монастырях тоже было, но это давно, ещё в Киеве. А потом, когда ездить стали, – больше как самостоятельные картины. Они тяжёлые такие выходят. Один раз друг захотел, чтобы я ему райский сад выложила во всю стену пять на три в его особняке в Испании. Думал, я готовые куски привезу, но оказалось проще меня привезти и обеспечить всем необходимым. Я жила там четыре месяца. Но работа, действительно, самая лучшая за мою карьеру. Они там меня развлекали, возили везде, пока эскиз рисовала, а потом оставили на сложные работы одну. У нас же, мозаистов, как: пока размышляешь над идеей, обсуждаешь с заказчиком, рисуешь, подбираешь цвета для материала, – всё очень творчески и романтично, а потом начинается жёсткая стройка с бетоном, пылью и грязью. Оборотная сторона художника. У меня были помощники, но они плохо понимали, что делают. Им нужно было продолжать начатый мной рисунок выкладывать, а они будто в дальтоников все превратились. Брали неправильные оттенки.

– А как ты покупаешь материал? Кто его делает? Я мозаику в Спасе-на-Крови в Питере только видела и в ванной, честно говоря.

– Не поверишь, лучшее стекло делают на острове Мурано, – сказала и засмеялась.

Это было так очевидно! Все знают, чем славится второй по популярности остров в Венеции, – стекольными мастерскими. Современному человеку впору бы засомневаться: кто знает, что там продают, может, китайское? Но Лина заверила, что им дешевле своё продавать, чем из Китая везти. Мурано кишит небольшими стекольными фабриками, где изготавливают материал, в том числе и для мозаики.

– Я обычно покупаю несколько пицц разных оттенков и там же прошу мне их порезать на кусочки нужного размера.

– Пицц? – переспросила я. – В смысле стекольные пиццы?

– Да, вот такой огромный круг стекла, – она очертила в воздухе здоровенный диаметр и невозмутимо продолжала: – называется пицца. Могу стандартные квадраты попросить, могу – разные неровные кусочки. Цвета выбираю по каталогу заранее. Меня уже знают. Да и я в курсе, где и цены хорошие, и профессионалы работают. И уезжаешь оттуда с пакетиками. Но можно и почтой заказать.

Для меня этот мир – абсолютно невероятный, венецианский – был в новинку. Необычная Лина! Я в душе была горда, что подружилась с таким интересным, мудрым и многоопытным человеком. Необычный ресторан, где мы сидим в лодке и жуём вкусные закуски с вином, Мурано, о котором я помню только экскурсию по выдуванию ваз в наше первое романтическое путешествие с Димой… Сколько ещё всего предстоит!

Лина долго говорила про мозаику, показывала мне подоконник и арку в квартире, которые выложила сама. В этой квартире после обучения ей предстояло жить одной, но пока мы предпочитали не думать об этом: нам задали домашку на завтра, а до монастыря после качки на лодке предстояло идти вдоль канала метров триста, и нужно было умудриться не упасть.

В комнате стояла жара. Эля пришла ночью и сбила настройки кондиционера. Ставни были нараспашку. На будильник никто не отреагировал. Была пятница, и Эля явно не собиралась идти на учёбу.

У меня был счастливый день. Сегодня мы с мужем собирались встретиться в Кьодже. Кьоджа – это очень странный город, «младший брат» Венеции, с каналами, мостиками и вапоретто, но с наземным транспортом. Автомобилям разрешено въезжать в Кьоджу. При этом Кьоджа не является островом – это побережье материка, в 50 километрах от аэропорта Марко Поло. Чтобы добраться до места встречи, я воспользовалась вапоретто до Лидо, затем на автобусе пересекла остров и на нём же переплыла на пароме на соседний – Пеллестрину, откуда отходило ещё одно вапоретто к Кьодже. Таков был взбалмошный план. И также мне предстояло после учёбы купить очень сексуальное платье и купальник, чтобы с пользой провести эти выходные. С мужем мы не виделись три недели.

После занятий я, как волчок, бегала по жалким магазинам Венеции. Что касается шоппинга, с ним тут совсем беда. Обежав все знакомые точки, я остановилась на магазине “Масс Маркет” и приобрела чёрное платье с красными маленькими цветами и, как аксессуар из сувенирной лавки, – серьги в виде маскарадных венецианских масок, а в подарок мужу – запонки из муранского стекла. Измождённая, я ввалилась в нашу комнату и столкнулась с Элей. Честно сказать, размер комнаты был очень маленький. Там помещались две односпальные койки с тумбочкой между ними, рабочий стол, который оккупировала Эля, – на нём стабильно стояли ноутбук, пачка «Принглс» и её сумка, – и шкаф, который мы делили пополам: моё сверху (в силу роста), Элино – снизу. Ещё был туалет, метра два на два, но мы не жаловались. Найти в Венеции жильё по сносной цене, да ещё и с таким колоритом, было уже большой удачей.

– Как день? – спросила я.

Эли не было на занятиях, и она даже не попросила меня замолвить за неё словечко.

– Прекрасно. Я занималась стиркой, поработала, посмотрела HBO, сходила в магазин… Приходила Фенди. Она ведь тоже сегодня взяла отгул, – посмеялась Эля.

– Ну, на это тоже нужно время, – бодро согласилась я, вынимая обновки и сортируя одежду на выходные.

– Что-то купила? Куда-то готовишься?

– Мы с Димой сняли «Гранд Отель Кьоджа» на эти выходные, – я закатила глаза, захлопав в ладоши.

– Как здорово! Как романтично! Твоя жизнь – сказка, – восторженно сказала Эля.

Я посмеялась и достала мобильный. Там было пять пропущенных от мужа. И несколько смс. Я набрала номер, одновременно открывая сообщения. По времени он должен был уже вылететь.

– Алло, сладкий, что-то случилось?

– Да, такое невероятное происшествие! Представляешь, я опоздал на самолёт. Я был уже в аэропорту, зарегистрировался, сел в бар – и там этот матч дурацкий, меня даже не объявили! Я прибежал к выходу, а его уже закрыли. А сейчас меня ведут через коридоры наружу…

Голос мужа был очень обеспокоен. То, что я только что рассказывала Эле, действительно превращалось в несбыточную сказку.

– Не нервничай! Ничего страшного! Слышишь меня?!

Удивительно. Обладая взбалмошным характером и неуравновешенной психикой, я очень чётко себя веду в по-настоящему экстренных ситуациях. Муж продолжал:

– Я уже смотрел вылеты через Кишинёв, есть через час, авиакомпания С7, но там ночь в аэропорту надо быть, тогда прилечу в Венецию в семь утра.

Я поняла, что варианты есть, и наш двухдневный отпуск не накроется медным тазом. Ясно было, что ночь в Кишинёве не самый выигрышный вариант и надо смотреть другие, но поиск решений говорит о приближающемся выходе из ситуации.

– Стой, остынь, не нужно через Кишинёв. Я сейчас поеду в отель, подтвержу нашу бронь, лягу спать и буду тебя ждать. Вылет мы сейчас найдём.

Забегая вперёд, скажу, что билет купили самый простой на следующее утро, так что в двенадцать муж был уже в отеле. Конечно, мне было страшно по темноте плыть на последнем вапоретто; конечно, менеджер отеля был очень снисходителен, когда я приехала с одной сумочкой, в одиночестве, ночью и сказала, что второй гость подъедет завтра; и, конечно, я проснулась очень рано, в нетерпении ожидая Димин приезд.

“Гранд Отель Кьоджа” был самым дорогим и лучшим в этом городе. Он стоит рядом с остановкой вапоретто на самом берегу марины, где пришвартованы все катера и яхты местных жителей. Ночью это было сложно понять, но наутро, раздёрнув шторы, я насладилась красивым видом.

Отказавшись от завтрака, я решила приготовить велкам-закуски для Димы сама, в номере. Ближайший магазин Spar был в семистах метрах вдоль по главной улице города. Там, на этой улице, были припаркованы арендуемые велосипеды с логотипом отеля – отличная возможность посмотреть город. Я взяла один, чтобы съездить до пляжа. Судя по карте, он находился очень близко, но неожиданно бесконечный поток машин напугал мою венецианскую душу. И, проехав около километра, я развернулась. Грузовики с грохотом проносились в сторону порта в нескольких сантиметрах от моего плеча. “Нет уж, – подумала я, – до встречи остаётся всего час. После месяца ожидания – к чему такие риски?!”.

Spar оказался богат на закуски – здесь нашлось всё, что так дорого моему мужу: прошутто, бри, пармезан, свежие булочки, оливки, помидоры и вино. За вино обычно отвечает он, но сегодняшний день – особенный, и я выбрала регион Венето.

До чего прекрасна походная романтика! Ножей нет, вилок и тарелок тоже. Вино разливается в стаканы для чистки зубов, а туалетная бумага служит салфетками. Как смогла красиво, я разложила всё на комоде для белья и принялась наводить марафет. Новое чёрное платье, которое предполагалось надеть вечером, стало утренним, макияж и серёжки, впрочем, тоже. Я как раз неловко смазала стрелку на правом глазу, когда в дверь постучали.

– Сладкая, открывай! Я приехал!

Ну вот как так можно? Месяц ждать, и в последний момент никак не выйти из ванны. Ладно. Пальцем я стёрла вторую чёрную линию на верхнем веке и вышла. Я отвыкла от роста супруга: здесь, в Италии, не принято быть такими большими. Я сразу вспомнила это чувство, которое испытала в начале знакомства: чувство защищённости. Мы обнялись. Такой красивый, в глаженом поло и с большой сумкой на плече – подарки, конечно. Русская душа!

– Я так рада, что ты всё-таки приехал!

– Я старался.

Ещё перед поездкой сложно было представить, как часто и где мы будем видеться. В монастырь не положено мужчин приводить, он всё-таки женский, да и кровати не было, а для Димы, как для Джорджи, их понадобилось бы две. Мне было немного страшно, что Дима не найдёт возможности приехать. Но так вышло, что я оказалась самым посещаемым студентом группы! Кроме четырёх посещений мужа, были ещё визиты родителей, впервые доехавших до Венеции, и даже троюродного брата, с которым мы виделись в последний раз десять лет назад. Благодаря всем им я невольно объездила много-много нетипичной Италии, и так отлично отвлекалась от учёбы, что студенческие тяжбы и всеобщие митинги прошли мимо меня.

Я бестолково суетилась, пока Дима пошёл в душ с дороги. Когда он вышел, было сложно найти слова. Так сильно соскучившиеся, но немного отвыкшие друг от друга молодожёны.

– Как доехал? Я вот стол приготовила. Вино купила, а штопора нет, даже не знаю, что теперь делать.

– Таксист не появился, которого я со вчерашнего заказа перенёс, пришлось искать на месте. Из аэропорта сюда пятьдесят минут ехать. Да ты сядь, не суетись.

Я выдохнула и подошла к нему, он обнял меня одной рукой и поцеловал. Я сразу почувствовала, как соскучилась по мужской силе и губам. Ледяная стена, возникшая между нами сначала, быстро начала плавиться.

Идея с велосипедами Диме понравилась. С ним мне ничего не было страшно. Мы осмотрели средневековый город. По пути около католической церкви как раз женили молодых, праздничный дух передался и нам. Посмотрев, как молодожёнов осыпают лепестками и проводив их глазами до ближайшей веранды ресторана, где уже накрывали на стол итальянские мамы и бабушки, расставляя тарелки из разных сервизов, мы отправились искать пляж. Молодая пара, наверное, венчалась в Кьодже, потому что она не так заезжена, как Венеция. На Сан-Марко, пожалуй, увидишь преимущественно китайцев в бальных белых нарядах и фраках. А итальянцы, вероятно, предпочитают другие места. Вот свадьба Лины прошла сначала в Севастополе, а потом в родном городке Энзо в регионе Марке. Их там венчали по католическому обычаю. Но брак официально был заключён в Украине. Это сейчас развязывало Энзо руки: он уже не должен был, как мог по итальянским законам, отстегнуть 70% всего-всего и содержать Лину до конца жизни. У неё были вопросы: почему итальянец не захотел жениться у себя на родине, но кто об этом думает всерьёз в двадцать пять?

Пляж находился километрах в трёх от нашей локации. Там вдоль береговой полосы уже открывались виды на высокие современные отели с блестящими стеклянными балконами. Когда мы припарковали велосипеды и опустили наши ноги в горячий песок, то расслабились. Здесь, на курорте, всё дышало отпуском и развлечениями. Молодые люди играли в волейбол. Мамы с малышами заняли места под зонтами. Официанты разносили в запотевших стаканах прохладительные напитки.

Мы направились к морю. Горячий ветерок обнимал наши обнажённые ноги и руки и приглашал в тенёк. Я осмотрелась. Пляж Кьоджи находился в неглубокой лагуне. Слева выступал волнорез, на котором толкались желающие прокатиться на водных развлечениях, а жёлтая полоса справа, вся в синих зонтиках, уходила далеко в бесконечность. Мы бросили мою соломенную сумку и начали раздеваться. Я знала, что для Димы эти выезды – не только возможность навестить жену, но и маленький отпуск. Это значило, что в два дня надо вместить максимум удовольствия. Мы побежали в море. Прохладное, с песчаным дном, оно остудило наши тела после жаркой велопрогулки. Дима подхватил меня и стал кружить. Мы так соскучились, что думать о близившемся расставании не хотели.

По традиции больших курортов, на пляже был бар с деревянными скамьями. Мы заказали пиво, кока-колу и чипсы. Мне давно уже никто не запрещал есть вредные продукты, я ограничиваю себя сама, но именно на жарком пляже желание брало верх. Официант принёс запотевшие стаканы и красный пакет с картофелем.

– Prego.

– Gracia.

Мы зарыли ноги в песок и закрыли глаза. Тень от зонта полностью спрятала нас от солнца, успокаивая наши горячие тела. Смех детей и шум ветра смешивались в голове. Кто-то негромко разговаривал рядом по-итальянски.

– Как твой английский? – спросил муж.

– У всех разные словарные запасы. Стараюсь записывать то, что не понимаю, и потом проверять в словаре или спрашивать Элю. Много новых слов, о которых мы даже не слышали никогда. Хорошая прокачка. Но я справляюсь. Я немного комплексую, потому что не занимаюсь итальянским, хотя сейчас такая хорошая возможность для этого…

Мы помолчали. Я слушала речь итальянцев за соседним столиком. Некоторые знакомые слова всплывали в памяти. Неожиданно оказалось, что сёстры в монастыре, где мы жили, не говорили на английском, и я всё время искала переводчика, чтобы им что-то донести. Иногда мы спасались жестами, но постепенно становилось ясно, что итальянский нужен. У окружающих сразу наблюдалось другое отношение, проще было завести приятельские связи, итальянцы же – открытые люди, любящие поболтать! А какой это разговор, если ты «англичанин»? В Венеции жители не любят говорить по-английски. Если это спрятанные от глаз пиццерия или кафе, придётся справляться жестами.

Мы ещё немного посидели в блаженном расслаблении, после чего стали возвращаться в город. Я неплохо управляю велосипедом, практика с двенадцати лет, но на оживлённой трассе без велодорожки чувствую себя нервно. Дорога шла через длинный морской мост. К набережной были пришвартованы прогулочные корабли с большими рекламами: «Кьоджа – Венеция – Лидо. Обед включён, звоните!».

Я ухмыльнулась. Только вчера вернулась с этого маршрута. Заплатила шесть евро за проезд с пересадкой и двадцатку за завтрак для Димы. Интересно, а за сколько они продают поездку?

Оставив велосипеды в отеле, мы принялись гулять, заглядывая в разные лавки и кафе. Так вышло, что Венеция подсадила меня на кофе. Успешно избегая его за время офисной карьеры, я вляпалась в кофейную привычку, потому что не могла бороться со сном на галерейных лекциях. Ужасно комплексуя перед докладчиками, я была готова вставлять спички в глаза, чтобы не опозориться. Моим любимым стал капучино. Бариста в кафе у галереи ласково называла его «капуччо».

– Уно капуччо, перфаворе, – сказала я в лавке с мороженым.

Дима вылупил на меня глаза.

– Си, синьора, – расплылась в улыбке продавщица.

– Ловко ты! – похвалил муж.

– Это всего три слова, Дим. А для нормальной речи надо три тысячи.

Прогуливаясь по Кьодже, мы наблюдали очень схожие с Венецией мосты и каналы. Гондол не видели, зато, наверное, у каждого жителя имелся катер. В Кьодже перед тобой всегда был морской простор. Наверное, мой муж тайно завидовал мужчинам, которые передвигались только по воде, стоя за штурвалом.

На мосту у нашего Гранд-отеля фотографировалась пара тех утренних молодожёнов. Разложив подол прекрасного платья, невеста бросала на жениха томный взгляд. Вероятно, в ресторане, за столом, осталась родня, а молодые, не жалея себя, вышли под самое палящее солнце для фотосета. Мы присели на лавочку немного понаблюдать. Жених был ниже невесты, очень молодой, он хохлился и хмурил брови, медленно реагируя на команды фотографа. Больше двигалась она. Яркая итальянка с крупными чертами лица – кажется, она была готова сесть на шпагат, если бы из этого вышел хороший кадр.

Наша с Димой фотосессия прошла в Архангельском в мае. Моё по-русски пышное платье из корсета и сиреневой юбки добавляло ещё килограмм семь веса. В силу национальности и происхождения, тяготея к старым усадьбам в парках, я готова была изображать потомка Юсуповых в кустах и на берегу реки, несмотря на тяжесть костюма. Они же как-то справлялись!

Сидя в шортах и футболке на лавочке в теньке, я подумала, что моё свадебное платье ещё может сгодиться для одного фотосета здесь, в Италии.

Наши романтичные дни близились к завершению. Мы вернулись тем же замысловатым маршрутом, что и я в пятницу, на двух вапоретто. До вылета оставалось полдня, и я решила показать Диме кое-что новенькое. Готовый к долгой пешей прогулке, он уже принял позу спринтера, но далеко идти не пришлось.

По дороге к месту учёбы, не доходя моста Риальто, есть торговый центр, расположенный в старом богатом палаццо. Скрыв под стеклянную крышу двор-колодец, архитекторы объединили пространства магазинов-галерей и центральной площади. Здесь находились дорогие бутики с одеждой, скульптурами из стекла и дорогими сувенирами. Главной особенностью этого здания была открытая смотровая площадка со свободным проходом. Каждый желающий мог проделать путь в шесть эскалаторов и оказаться на одной из самых высоких точек Венеции. Муж не ожидал. Чувствуя подвох, когда я вела его мимо бутиков Лабутена и Гуччи, он не сбавлял темп. И вот магазины закончились. Ещё одна лестница, больше напоминавшая проход в техническое помещение, – и яркий свет, от которого мы зажмурились.

– Вот это да, – выдохнул муж.

У наших ног шумел Гранд-канал. Слева он уходил к базилике Санта-Мария-делла-Салюта и к острову Сан-Джорджио-Маджоре. Справа – к вокзалу и Пьяцца-ля-Рома. А прямо под нами был мост Риальто.

– А вон там утопает в зелени наша Санта-Елена, – узнал муж.

Нам очень нравился район около Жардини, где проходит Биеннале у причала Санта-Елена. Оттуда всего одна остановка до пляжного Лидо, и там, как нигде в Венеции, много зелени. Спортсмены прибегают туда тренироваться, жители приходят гулять с собачками, дети резвятся на площадке. В первый венецианский вечер я пришла туда съесть мороженое, сидя по колено в траве. Нам казалось, что правильные венецианцы живут именно здесь, подальше от городской суеты.

Муж прижал меня к себе и поцеловал в макушку. Радость от того, что показала что-то новенькое, сменилась грустью. В груди поселилось предвкушение рабочего понедельника. Я почувствовала, как наше время подло истекает. И всё, что будет в ближайшие несколько часов до аэропорта, уже не напитается таким количеством эмоций, как день назад. Я хотела отдать побольше себя ему с собой, чтобы напоминать о наших выходных.

На улице Страта-Нова, по которой мы бегали каждый день в школу, была кулинария – маленькая лавка с пиццей продолговатой формы, тирамису и пивом. Несмотря на то, что место было ориентировано на большой поток проходящих туристов, пиццу они делали отлично! Я взяла Диме с собой кусочек с рукколой и прошутто, а в другую коробочку – кофейный десерт.

За то лето я услышала множество вариантов историй этого десерта. Больше всего мне нравится версия про светских знатных особ, которым просто необходим был энергетик, чтобы выдержать весь бал на ногах. Тогда придворные шеф-кондитеры придумали тирамису из сыра маскарпоне и доброй порции кофе, которое и пробуждало сонных красавиц. В переводе с итальянского «тира-ми-су» – что-то вроде «встряхни меня вверх», что логично, учитывая действие пирожного.

Все покупки мы собрали в один пакет. Предполагалось, что они ещё пару дней будут греть Димин животик.

На вапоретто, отходящее от ближайшей к нам станции Делль’Орто, мы уже не быстро шли, а бежали по тёмным узким улицам Каннареджио. Я была бы только рада, если бы муж опять опоздал на рейс и задержался ещё на денёк. Но пора было взрослеть и понимать, что такие расставания нам светят регулярно ближайшие два месяца. Когда я вспомнила, что дома, в монастыре, меня ждёт пиво, пармезан, Эля и Лина, стало как-то полегче. Дима запрыгнул в пустой вапоретто, который повёз его в сторону аэропорта. Когда звук мотора стих, я побрела домой.

Немного выпавшая из колеи, я старалась не думать о завтрашней учёбе. Предупредить о своём отсутствии я решила очень поздно в пятницу – в классе уже шёл обед, когда я вспомнила про них. Да и нужно ли было предупреждать, не очень ясно.

Я вставила ключ в замок нашей комнаты. Открыта. Значит, Эля дома, сейчас будет расспрашивать, а мне так не хотелось говорить о чём бы то ни было.

– Привет, я дома!

– Тати, собирайся скорей! Сегодня аргентинская музыкальная группа выступает! Все идут! У тебя пять минут! Я жду!

Потрясающая компанейская черта Эли часто выдёргивала меня из хандры. Помню, лежу, накрывшись одеялом, и хнычу: надоела эта Венеция, зачем я сюда приехала, хочу домой, где меня любят и ждут. А она мне: «Тати, ты посмотри, как вокруг здорово. Сколько всего недосмотрено! Каждый день нам что-то новое рассказывают. Никто здесь не собирается становиться куратором, это просто курсы повышения квалификации, это не гонка и не соревнование. Когда всё закончится, мы вернёмся к своим делам и даже вряд ли встретимся. Хотя я очень, очень жду тебя в Аргентине!».

Эля ходила к психологу с двенадцати лет, она писала этой женщине чуть ли не каждый день и считала своей крёстной мамой. В Аргентине не стыдно, а очень принято навещать психологов как минимум раз в неделю. Психолог помогала всей Элиной семье, когда её младший брат пытался покончить жизнь самоубийством. Пятнадцать раз. Безуспешно. Эту семейную страшную тайну она рассказала мне одним вечером перед сном, хотя я и не просила. Сложно было представить, через что прошли все Элины близкие. Но, к счастью, всё изменилось, брат вернулся к нормальной жизни и больше не помышляет ни о чём похожем. Переняла ли Элиана от психолога подходы к людям в тяжёлое для них время, или по природе была очень дружелюбным человеком (нет, не всегда), но меня из драмы она вытаскивала в два щелчка.

Сменив одежду и умывшись, я была готова идти на музыкальный вечер, хотя и не понимала – куда.

На выход Эля одевалась ярко, губы красила красным, а чёрные волосы распускала в свободном полёте. Придирчиво оглядев меня, она выложила на кровать несколько крупных серёг, вставленных в фирменные картонки, и сказала: ”Выбери что-нибудь для себя”. У меня засверкали глаза. Всё было красивое и блестящее. Я выбрала большие пластиковые звенья, как от цепи, мраморно-зелёного цвета.

– Эти!

– Вставляй – и уходим!

К таким серьгам полагалась правильная обувь, и мой образ хорошо украсили красные туфли, купленные для Кьоджи. Теперь Эля довольно хмыкнула: наверное, с такой Тати ей уже было не стыдно прийти на латинскую вечеринку.

У моста нас ждала Хулия – образец свободной молодёжи. Уверена, в детстве она не слушала маму, в школе с ней не рекомендовали общаться, а повзрослев, она пошла своей дорогой. Я знала, что Хулия тоже из Аргентины, её бабушка живет в Барселоне, а последние два года она провела в Лондоне, работая официанткой и практикуя английский язык. У Хулии были проблемы со спиной, и периодически можно было где-нибудь на неё натолкнуться, пока она занималась тай-чи. На среднем пальце у неё было тату в виде сердечка, на предплечье – маленькое солнце. Эля говорила, что Хулия не знает, куда её заведёт жизнь. Зато уже в середине августа её пригласили работать в две барселонские галереи.

– О, вы вдвоём! Круто! Ещё Элеонора подъедет.

Собравшись такой южной компанией, мы куда-то побежали.

– А где концерт? – спросила я.

Хулия обернулась.

– Концерт? Это, скорее, вечер музыки. Отличное место, Франческа посоветовала. Главное, что бокал вина – два евро.

Через пятнадцать минут мы дошли до церкви Санта-Мария-Ассунта в районе остановки Фондамента-Нова.

– В церковь? – пискнула я, но никто не услышал.

Мы вошли во внутренний двор-колодец. По периметру стояли колонны, образуя галерею, где можно было укрыться от солнца или дождя. Как московский и питерский Гостиный Двор. Очень типичная архитектурная особенность в Венеции и Болонье. Там, где раньше ходили сёстры и богатые венецианцы, теперь на ярких подушках сидели молодые люди и распивали вино из больших бокалов. В центре двора на небольшом возвышении готовилась к выступлению музыкальная группа. Элеонора, занявшая столик напротив сцены, помахала нам: «Сюда!».

Элеонора сидела с бокалом красного и болтала с молодым человеком. Я слышала, что он иногда её навещает. Англичанин с густой бородкой рассказывал что-то смешное. Для киприотов это нормально – заключать браки с англичанами, уезжать за лучшей жизнью в Лондон. Взрослые киприоты считают своим долгом отправить ребёнка учиться в Англию. По всему острову развешаны билборды с рекламами английских бизнес-школ. Население Кипра редеет и стареет, как в какой-нибудь российской глубинке, зато обладателей кипрских паспортов становится неимоверно много благодаря их программе поддержки экономики.

Мы поздоровались и спросили, где здесь наливают вино. Элеонора указала в сторону одной из галерей. Войдя туда, мы чуть не споткнулись о чемоданы и тюки: прямо на полу сидела большая компания молодых людей и шумно о чём-то болтала. Мы увидели барную стойку с раскрашенными яркими мелками чёрными досками. Но меню было невелико: красное вино, белое вино и два вида бутербродов. Всё по два. Мы взяли по бокалу и по бутеру. Как-то странно вышло: я съела свой, ещё не вернувшись за стол. Видимо, мне ещё далеко до итальянских привычек.

– Послушайте, да это же хостел! – воскликнула Хулия, осмотревшись.

Шикарная лестница, идущая на второй этаж, вела к номерам постояльцев. Мы поднялись и сделали пару фотографий так, чтобы захватить расписанный потолок с овальными фресками, на которых были изображены младенцы, играющие в цветах. “Да для таких декораций с лепниной можно и принарядиться как-нибудь”, – подумала я.

Девчонки разбежались, пока я внимательно разглядывала рисунки, стараясь всей кожей впитать новую атмосферу. Новое на старом. Естественный процесс замещения, и в этом нет ничего постыдного или противозаконного. Просто людям где-то надо проводить время, а Венеция очень маленькая.

– Эй, Татьяна! – раздались за спиной два голоса.

Около бара стояли Кристина и её новая подружка Лючия. Обе улыбались и радостно махали мне.

Так вышло, что это я их познакомила на прошлой неделе, когда мы с Крис возвращались после учёбы. Всем студенткам задали подготовить доклад об одном из непопулярных павильонов Биеннале, спрятанных внутри города. Лине достался Пакистан, мне – Гватемала, Эле – сборная солянка: Павильон молодых художников Европейских стран. Точные адреса павильонов не были гарантией их лёгкого поиска. Но в сторону гватемальского на исхоженной Страта-Нове был указатель. Ирония судьбы в том, что Крис как раз была из Гватемалы, хотя сознательную жизнь прожила в Париже. Меня потрясал её патриотизм и неуёмное желание навещать всех дальних друзей и родственников, преобладающее над возможностями девушки. Кристина меня поддержала и согласилась отправиться на поиски павильона.

Наградой за безуспешное мыканье по венецианским тупикам стало ощущение первооткрывателя, когда мы зашли внутрь. Тяжёлая прохлада от стен освежила наши мысли. На первом этаже был внутренний сад, наверх вела лестница и стоял указатель с подтверждением, что мы на верном пути. Вокруг не было ни души. Вот он, квест для туристов в Венеции: ищите малопосещаемые павильоны. Второй этаж был сохранён, кажется, в состоянии столетней давности: на стенах висели тёмно-зелёные тяжёлые гардины с подвязками и золотыми кисточками. Стены в тон были обиты материалом с орнаментом. У окна стоял рояль. Для прослушивания музыки на полкомнаты были выставлены стульчики для зрителей. Я даже на секунду решила, что здесь не выставка, а концерт. Мы увидели ещё один значок – «Начало экспозиции туда» – и свернули.

В коридоре сильно пахло жареной едой. В приоткрытую дверь я увидела очень взрослую женщину с сединой и в халате. Она нас не заметила. Первый объект, который встречал гостей в начале экспозиции, был скульптурой девушки. Всё тело металлического человека украшали узоры-татуировки. Тело застыло в секунде от прыжка. Черты лица выражали уверенность и стремление.

У стены стоял специальный аппарат в виде стола с ярко подсвеченной люминесцентной лампой поверхностью. Что-то вроде самодельного сканера без крышки. К стене были примагничены образцы рентгеновских снимков костей с просвечивающимися на них узорами.

– Вау! Обожаю интерактив! – воскликнула Кристина.

Она стала перебирать чёрные плёнки и прикладывать их к лампе.

– Смотри! Тут можно собрать целого человека! – засмеялась она.

– Так странно, – протянула я.

На табличке написано, что это итальянская работа. Биеннале, конечно, международная, и работы авторов из разных стран смешиваются, но редко кто ставит «чужака» прямо на вход. Как я это объясню на презентации?..

Я уже достала ручку с блокнотом и внесла первую запись: «Итальянская женщина в первом зале. Татуировки».

В соседней комнате, более просторной, стояло несколько архитектурных композиций из разных материалов: пластика, дерева, меди – под стеклянными витринами. Впереди просматривался закуток с фотообоями.

– Хеллоооу! – раздалось за спиной.

Мы подпрыгнули. В абсолютной тишине к нам подкралась девушка, похожая на Покахонтас:

– Могу я вам помочь?

– Здравствуй, – выступила я, чувствуя своим долгом объяснить, что мы забыли в павильоне, куда никто не заходит. – Мы студенты кураторской школы. Мне задали проект-презентацию про павильон Гватемалы. Мы пока не очень понимаем, что здесь происходит. Было бы здорово, если бы ты рассказала нам концепцию и основную идею.

Вид у меня был жалкий. Я уже морально готовилась к провалу и ночи без сна с придумыванием «историй» про Гватемалу. Но Лючия озарила нас весёлой улыбкой и сказала:

– Я сейчас вам всё расскажу! Во-первых, для Гватемалы выбить на Биеннале собственный павильон – это большой прорыв! Мне кажется, так это выглядит более эффектно, нежели толкаться с остальными странами в Жардини или Арсенале. Палаццо Альбрицци Капелло был построен примерно в шестнадцатом веке, и им владеет правнучка первых хозяев. Её выдали замуж за сына друга семьи, чтобы сохранить дом, так как финансовое положение семьи к тому моменту сильно ухудшилось и содержать его было сложно.

– Эта женщина в халате – та самая правнучка?

– Да! Она любезно разрешила за небольшую плату разместиться здесь Гватемале. Что-то вроде бизнеса на пенсии. Она живёт наверху, а этот этаж подготовили для экспозиции. Гипсокартон, ковролин и подиум.

– А что за стулья в зале?

– По пятницам здесь устраивают концерты. К нам приходит музыкант и играет на рояле. Вы тоже можете прийти, – она рассмеялась.

Такая яркая итальянка и явно из мира искусства. С ушей свисали звенья серебряной цепи, каждый палец был в колечке. Всё исключительно серебряное. Интересно, где она их берёт.

Лючия провела нас в дальнюю комнату, встала у фотообоев, поправила волосы и начала свой рассказ:

– Вам хорошо известно, что цивилизация Майя зародилась на территории современной Гватемалы. Автор этой работы сфотографировал и распечатал в большом формате Тикальский Храм II, который был построен королём Джасав Чан Кавиилом I для своей жены – леди Каладжуун Уне. С тех пор люди стремились и стать хозяевами земли, и познать Бога, и дотянуться до него. К этой идее обратился другой художник – он выставил «пизанскую башню» в современном исполнении, в миниатюре, из современных материалов.

– Вот эта под витриной?

– Да, на подиуме вы можете найти кнопку, и башня «оживёт». Она символизирует любопытство людей, продолжающееся и в наши дни. Люди любопытны по всему миру. На стене мы разместили карту мира без очерченных границ с мигающими точками столиц. Подсознательно мы знаем границы всех государств, мы тысячу раз в жизни видели карту. Но для людей границ не существует. Человек – он везде человек: и в Мексике, и в Сибири, на плоту в океане или в высотке мегаполиса. Тепло там или холодно. Плохой он или злой.

– А почему на входе скульптура в татушках?

На секунду она задумалась.

– А, эта! Таковы были условия итальянского руководства – ставите работу нашего автора, и мы даём вам павильон… – она пожала плечами, дотронувшись ими до серёжек, и раздался звон. – Но это не моё дело. Я вообще согласилась тут иногда дежурить летом, помогая им, потому что знакомая с Биеннале попросила. И всё-таки Гватемала – павильон моей страны. Сейчас принесу вам брошюрку, там есть имена авторов работ, не уходите.

И она быстро ушла в каморку за столом ресепшн.

– Ты слышала? – отвиснув после минутного шока, спросила я Кристину. – Она из Гватемалы…

– Странно, – с удивлением промычала Крис.

Через пару минут Лючия вернулась с папкой рекламного материала.

– Держите, – она улыбнулась. – И возьми мою визитку.

Она протянула мне белую картонку.

– Я очень хочу почитать твою презентацию. И не скромничай, можешь критиковать по полной! Здесь есть над чем работать! Вот была бы моя воля… – она закатила глаза и хлопнула в ладоши. – Всё, чем могла, помогла. А теперь мне надо бежать. Задерживаться здесь за десять евро в день – не в моих интересах. Десять евро в день! Можете представить? И это на всемирно известной Биеннале! Гватемале абсолютно нечего показывать. Надо набирать известные имена из Аргентины, из Бразилии! Все делают ставку на них! Гватемала – позорище.

– Come mierda, – сказала Крис.

Лючия замерла и выпрямилась.

– Ты знаешь испанский? – спросила Лючия.

– Я знаю, что в Гватемале есть потрясающие художники, и неправильно говорить, что они позорище. Выставка – позорище, а не художники.

– Куратор здесь итальянец, что он может знать про нас! Я как гватемалка… – она прижала ладонь к груди.

– Я тоже из Гватемалы, и могу с уверенностью сказать!..

– Ты из Гватемалы? – почти кричали они.

– Да, я тоже из Гватемалы!

– А я из Кесальтенанго.

– А я из Миско.

– Кристина!

– Лючия!

– Как ты здесь оказалась? Давно в Венеции?

– Я живу в Местре. Моего отца пригласили работать в университет Ка-Фоскари, он выиграл грант, я ещё маленькая была. Я тоже окончила этот университет. Теперь работаю в Венеции, тут много работы, но больших проектов за мной пока не было. В прошлом году работала в этом же павильоне, помогала кураторам. Считаю, у нас большой потенциал, но то, что они сделали в этом году, не поддаётся описанию. Провал. Сюда никто не ходит, и все обсуждают, что в Гватемале отстой.

– Я мечтаю стать куратором Гватемальского павильона! У меня куча идей! Давай объединимся! Это просто чудо, что мы встретились! А я живу в Париже с пятнадцати лет, родители увезли. Нечасто удаётся ездить на родину, но я стараюсь, мои бабушки, друзья – все там до сих пор…

Я стояла и смотрела на единение этих двух душ, которые ещё пару часов назад не знали о существовании друг друга. Гватемала, и вправду, находилась очень далеко, и люди посмелее оттуда уезжали. У моей бабушки на даче под Питером висела политическая карта во всю стену, и, забираясь на диван, мы с соседом Ромиком разглядывали страны мира. Европа была маленькая, она нас не интересовала, а вот такие уголки, как Панама, Новая Зеландия, Камбоджа, Лаос, остров Огненная Земля, будоражили наше сознание, и мы иногда представляли, как оказываемся там совсем одни, спасшиеся после кораблекрушения. Гватемала находится севернее почти всех латинских стран, в том числе и Уругвая, откуда родом моя любимая в детстве актриса Наталия Орейро. В начале нулевых шёл сериал «Дикий ангел» с Наталией в главной роли, собирая все рекорды трансляций. Его смотрели все. Но с Гватемалой меня ничего не связывало. Глядя на девушек, я быстро сформировала в своей голове портрет среднестатистического гватемальца: невысокого роста, любит яркие многослойные наряды и украшения, говорливый, улыбчивый, но всегда отстаивает свою точку зрения. Любит обсудить чужую работу и пожаловаться на свою…

– Ладно, девчонки, я, наверное, пойду уже… – помялась на месте я, не понимая, о чём они говорят на испанском.

– Ой нет, мы идём, Татьяна, это ты нас познакомила! Если б ты не позвала меня с собой, мы бы не встретились. Удивительное знакомство. Просто звёзды сошлись!

Дружелюбные верят в астрологию…

Мы все вместе вывалились на улицу, там было всё ещё жарко. Я отлепила футболку от живота и достала воду. Лючия убежала на вапоретто.

– Крис, тебе в какую сторону? Я так и не поняла, где ты живёшь.

– Я тоже живу в Каннареджио, только с другой стороны, на другом острове, через мост.

– Ого! То есть твоя дорога занимает больше времени, чем даже наша?

– Да, я всегда опаздываю. Потому что до сих пор сбиваюсь, когда ищу этот мост. Один раз воспользовалась переправой на трагетто за два евро, так он минут десять переправлялся, и я опять опоздала. Венеции определённо требуется ещё один мост. Риальто и мост около вокзала – это просто насмешка!

– У тебя квартира?

– Комната. Я живу с мальчиком в одной квартире.

– С парнем?!

– Ага, – она засмеялась. – Он очень хороший, готовит иногда. Мы по вечерам ужинаем вместе, если он не задерживается.

Я подивилась, что ничего не знаю о Крис. Мне казалось, в нашем конвенте сосредоточена вся активность группы. Нас жило там семеро, большая часть группы: Лина, Эля, Джорджи, Фенди, японка Ли и Апурва, которая часто тусовалась у нас, и, мне кажется, иногда оставалась и на ночь в общей гостиной. Хулия жила через дорогу, и в школу мы ходили вместе.

– У нас классная терраса, мы там пьём вино по вечерам. Утром я, конечно, ничего не успеваю. Не хочешь фруктов?

Крис показала в сторону палатки на Страта-Нова. Это был новый бизнес для Венеции. Учитывая безумный тур-поток, который прекращается, кажется, только на два месяца в году – декабрь и январь, в Венеции пойдёт любой бизнес, связанный с продажей. В этой палатке громко играла модная музыка и продавались фруктовые коктейли, смузи, йогурты, порезанные фрукты и прочее. Продавцы щедро давали дегустировать разные напитки, приготовленные с лихвой в соответствующий день недели. Мне всегда хотелось здесь остановиться, но пока как-то не складывалось, поэтому я радостно согласилась и, недолго думая, ткнула пальцем в прозрачную баночку с фруктами и чем-то очень вкусным и чёрным на дне. Наверное, шоколад, – радостно ожидала я.

Крис достала из сумочки таблетку:

– Что-то голова начинает болеть. Видимо, будет дождь.

– Это пресыщение информацией. Мы были в палаццо два часа! Два часа мы потратили на этот павильон! Расслабляйся.

– Да вообще, вся эта учёба. Иногда у меня всё кружится после лекций, и душно в консерватории: их вентилятор совсем не спасает.

Мы засмеялись. Как только началась супержаркая погода где-то в середине июня и открывать окна стало не только бессмысленно, но и губительно, Аврора принесла из галереи вентилятор с вращающейся «головой», и все были сосредоточены только на секунде прохлады, а не на рассказах лектора.

– Да, а некоторые длинные личности так садятся, что за ними и ветерок не пробивается, – я многозначительно увеличила глаза.

– Ты знаешь, все так сбились в группки и решили, с кем дружить, что я даже не успела выбрать. Теперь так неловко себя чувствую.

В моей голове живо всплыла картинка игры в стульчик. Не успел сесть – выбываешь из игры.

– Кто сбился? Я стараюсь со всеми общаться. И все очень доброжелательны, мне кажется.

– Ты дружишь с Линой, – почти с обидой сказала Крис.

– Дружу. Но ещё живу с Элей. А Лена – из Москвы, но я с ней не общаюсь. Я со всеми дружу, и все мне отвечают взаимностью!

– Я пыталась вписаться в компанию с Элей, но они меня не берут! Несколько раз пыталась! Это так странно. Александра мне жаловалась на то, как ей тяжело в Венеции, вдали от дома, я пригласила её в гости, мы пили вино, смеялись… А на следующий день она стала вести себя так, как будто мы не знакомы! Даже не поздоровалась! Это невероятно.

– Александра? Жаловалась? – я с недоверием покосилась на Крис.

Александра – жизнерадостная гречанка, которая улыбается ещё до того, как начинаешь ей что-то говорить.

– И Александра, и Микаэля… Та вообще плакала!

Микаэля с внешностью чертёнка в прямом смысле, с чёрными густыми волосами, подстриженными в каре, и тёмным пушком на руках и лице, не вызывала у меня никаких чувств. Она держалась на расстоянии. О ней я знала только из презентации на первой встрече – родом из Сирии, живёт в Малайзии, работает там в музее. Мне было немного неловко с ней контактировать, учитывая военное положение, в котором находилась её страна. Из разговоров я слышала, что родители решили бежать ещё четыре года назад, в 2014-м. Пожалуй, это всё, что мне было про неё известно, хотя я и не интересовалась. На «латинской» тусовке её не было. Жила она где-то отдельно, не пила, не курила и очень боялась собак. Сама я бы и не заметила, но Лина, знавшая сирийский менталитет, когда мы были в саду у галериста на Джудекке, один раз шепнула: «Смотри, сейчас она будет прятаться от этого огромного пса». «Пёс вроде добрый», – промямлила я, глядя, как все его гладят и фотографируют. «У них в Сирии собаки – это нечистые животные».

И вдруг оказывается, что Микаэля тоже плачет по ночам!

– Она же, вроде, одна живёт в Малайзии, чего ей плакать?

– Тоже переживает из-за общения, говорит: не может найти родную душу, что все от неё отворачиваются и не хотят дружить!

– Ну надо же, какие у всех проблемы! Да, я тоже скучаю по дому, но мы же учиться приехали, а не скучать! Нас так выматывают на занятиях, что я порой и рада убежать туда, где никого нет. Побыть немного в тишине…

– А мне, наоборот, нужны тусовки, музыка, общение! Через неделю приедет мой парень из Парижа! Я так счастлива. На несколько дней! Даже будет жить со мной, место-то есть.

Я представила парня Крис. Учитывая, что ей тридцать пять, наверное, он взрослый, серьёзный француз с семейной лавкой хлеба или антикварным салоном. Если он пекарь, то ей чудом удаётся держать форму! Интересно, это удача – иметь подружку из Гватемалы? Или наоборот? Жизнь с ней, наверное, похожа на бразильский сериал.

В этот момент принесли смузи для Крис и баночку салата с витрины, которая мне приглянулась уже как пару недель. Я радостно запустила ярко-зелёную вилку в фрукты.

– Ты слышала историю этой палатки?

– Нет. Они, вроде, новые, но здесь всегда люди, хотя пива у них нет, – я пожала плечами, как будто залог успеха бара – это наличие разливного.

– Пива нет, зато есть что-то типа сангрии и грога. Это вторая точка, – Крис постучала ногтем по столешнице, – а есть ещё одна. Мы пробегаем мимо, когда идём в школу. Она находится на углу улицы Долфин, и там всегда предлагают продегустировать. Магазины открыл молодой парень, неместный, который никогда не имел опыта в бизнесе и в Венецию попал в первый раз как турист. Так вот, точки окупились за два месяца.

– Два месяца? – она кивнула и, сделав глоток, сморщилась: холодный, сплошной лёд, шпинат и маракуйя – не лучший выбор, который она когда-либо делала.

– Фишка точек в том, что они стоят в проходных местах, продают свежие соки или фруктовую выпивку. Где в Венеции фреша попьёшь? А народ на отдыхе привык оздоравливаться. А ещё у них всегда громкая музыка и болтливый персонал. Смотри, их тут четверо в этой малюсенькой палатке. Все чем-то заняты.

Парень в чёрном фартуке резал ревень и складывал в чистый лоточек – это заготовка для будущих напитков.

Я представила себе владельца палатки. Как он жил себе жил, а потом однажды приехал в Венецию и сразу открыл бизнес. Я четвёртый раз в Венеции, и ничего не открыла. Только потратила.

Тем временем я добралась до вожделенного дна баночки. Я окунула в жижу с чёрными точечками ложку и, закрыв глаза, погрузила её в рот. Сейчас должен появиться вкус шоколада, или ванили, или маковых косточек, на худой конец… Ничего. Я открыла глаза и уставилась на банку.

– Что это? – проговорила я с набитым гадостью ртом.

– Ну как тебе чиа? – протянула с сарказмом Крис.

Чиа! В голове всё встало на свои места. Веганская точка, которая окупила себя за два месяца. Парни в чёрных фартуках с надписью «Vegie-Megie». Ребята-хипстеры в широких штанах и с дредами. Я быстро пробежалась глазами по меню – шоколада не было в составе ни в одной позиции. Парень-бизнесмен слупил с меня шесть евро, не моргнув глазом.

– Я не люблю чиа, – продолжила Крис, допивая свой зелёный смузи. – Говорят, он дико полезный, но по мне, так лучше салата зелёного поесть, чем эти семечки. Ну что, пойдём?

Она бодро соскочила со стула и отсчитала три монетки по два евро в оплату коктейля.

– Пойдём, – сказала я как-то с грустью.

В Венеции, мне казалось, я уже знаю все уловки для туристов, но ошиблась.

***

– Эй, Татьяна! – раздались за спиной два голоса.

Около бара стояли Кристина и её новая подружка Лючия. Они обе улыбались и радостно махали мне.

– Ого! – я радостно им улыбнулась.

Ну ничего себе! Девчонки уже подружились и вместе пришли на вечеринку! Я чувствовала себя свахой.

Я подошла к ним, и мы разговорились. Незаметно получилось дойти до места, где они расположились. Между двух колонн внутреннего дворика на парапет они поставили бокалы и закуски, рядом приставили стульчики.

– Ну как? Вы уже придумали план по завоеванию Венеции? – спросила я.

– О да! Мы договорились в следующую Биеннале объединить силы и прокачать экспозицию, это будет по-настоящему классный проект!

– Да что вы говорите! Какой павильон будете представлять? Гватемальский, французский или итальянский?

Они замахали руками:

– Татьяна, без шуток! Конечно, любимую Гватемалу! Ты, кстати, знаешь, что у Крис кофе-шоп в Париже?

– Нет! Расскажи-ка!

– Как человек, выросший на кофейных плантациях, Крис после родительского переезда в Париж открыла с друзьями кофейню и устраивает там арт-вечера! У неё уже много музыкантов побывало! – Лючия вздёрнула указательный палец вверх.

– Ух ты! Так ты бариста или арт-директор?

– И то и другое. Нас всего трое, поэтому я ещё и официант, и бренд-менеджер.

– А где кафе находится?

– Прямо за углом Собора Парижской Богоматери.

– Неплохо!

– Совсем! Но это далеко не работа мечты. Выдумывать новые клаб-сэндвичи и закупать цветные бокалы… Немного не про искусство.

– Девчонки, пойдёмте за стол ко всем, зачем тут прятаться, – пригласила я их.

– Мы ещё поболтать хотели, а ты иди.

Я попрощалась с ними и вернулась за большой стол. Меня встретил странный осуждающий взгляд.

– Что это за девушка с Кристиной?

– Лючия. Мы вместе познакомились в павильоне Гватемалы, очень общительная и милая девушка, работает там на полставки.

Вдруг все зацыкали и жестами заставили меня скорее сесть. На сцене начались движения. Басист настроил гитару, девушка-вокалистка проверила микрофон и поприветствовала собравшихся. Я огляделась. Все пластиковые столики были уже заняты. Народ галдел и потягивал вино.

Наш столик был самый шумный. Только певице стоило сказать пару слов на испанском, как Эля и Хулия начали ей отвечать:

– Te queremos, mi amor!

Раздался взрыв хохота, и полилась фольклорная музыка. Прибежала Фенди:

– Я только легла спать, и девчонки меня разбудили! Сказали – тут тусовка!

– Ты красное или белое будешь? – спросил парень Элеоноры, вставая с места. – Я как раз собирался.

– Нет, спасибо, я не пью.

Мальчик вздёрнул брови, но ничего не сказал. Такой прекрасный вечер обязывал пропустить по бокалу, несмотря ни на какие принципы.

– Фенди, что за необычное платье? Ты его здесь купила? – я обратила внимание на мягкую льняную ткань цвета выцветшей крафт-бумаги. Платье-рубашка шло до пят, на груди были пришиты маленькие рюши по кругу из того же материала.

Фенди гордо задрала нос:

– Это, – она ткнула себя в грудь, – два евро.

– Что-о-о-о?

Все перевели своё внимание со сцены на грудь Фенди.

– Что ты хочешь сказать? Раздела бедного за углом и дала ему два евро?

– Франческа в субботу показала мне секонд!

– О! Это тот, который она всем обещала показать! Где он находится? Тебе понравилось?

– Честно говоря, нет. Большинство вещей просто навалено в мешках внутри помещения, и в них надо ковыряться часами, чтобы что-то найти.

– А как они назначают цену?

– Они взвешивают. Цена идёт за вес.

– А ты с Франческой была?

– Ага, и с Зои, та тоже очень любит винтажные вещи.

Внешний вид Франчески сразу выдавал в ней местную. После этого разговора все старались как-то изменить свой гардероб «под венецианский» (читай «под Франческу»). Речь идёт о мешковатых нарядах, лёгких и натуральных тканях, крупных аксессуарах, приглушённых тонах. А вот Зои носила очень-очень странные вещи – скорее, из своего детского гардероба. Притом что фигура у неё взрослого человека.

Слово «винтаж» из уст австралийки с хорошим акцентом прозвучало очень пафосно. Мне сразу захотелось посмотреть на этот секонд с вещами из прошлого.

Вернулся мальчик Элеоноры с целой бутылкой: я подумала – всех угостить, чтобы мы не отвлекались от концерта.

Девушка на сцене уже разогрелась и перешла на репертуар танцевальных песен, призывая к ней присоединиться. Наш столик, ближайший к сцене, стал частью танцпола. Через мгновение кто-нибудь на него, того и гляди, вскочил бы и стал танцевать. Парень из бара поспешил отодвинуть нашу компанию подальше. Девчонки пустились танцевать.

Ну вот, на одном бокале вина много не станцуешь, тем более под латинский фольклор, и я глазами стала искать проход в бар. Боком я вернулась к барной стойке и вдруг между баром и шикарной лестницей заметила проход на улицу, получается – сквозной. Я приблизилась и увидела что-то вроде деревянных мостков, ведущих к каналу. Очень узких, чтобы пройти в темноте, и достаточно широких, чтобы спрыгнуть в катер. Мостки привели к надстроенному балкончику. Две парочки сидели на краю и болтали ногами, касаясь кончиками пальцев воды. Их силуэты освещались двумя большими свечами.

Я вгляделась в темноту канала, зажатого между двумя каменными улицами. Кромешная тьма, ничего не видно. Ну надо же! Кто бы мог подумать, что в хостеле окажется такой романтичный, очень венецианский уголок.

– Эй, ты чего тут? – прошептал голос сбоку.

Там стояла трезвая Фенди.

– Думаешь, Венеция больше для приезжих или для местных? – пробормотала я, окутанная романтикой вечера.

Она покосилась на парочки со свечками.

– Мне жаль местных. Их тут почти нет. Аврора тоже себя венецианкой считает, типа из-за того, что живёт здесь. Но ей просто удобно тут работать. К сожалению, Биеннале не дала Венеции новых рабочих мест, а, наоборот, привлекла специалистов из других стран.

– Знаешь, где она живёт?

– Нет, в гости ещё к ней не ходила.

Мы засмеялись громко, и наш голос понёсся по туннелю над каналом в темноту.

– Нас уже, наверное, потеряли, там началось самое веселье!

Дворик палаццо было не узнать. Он наполнился танцующими людьми. В этой толпе я пыталась высмотреть одногруппниц – безрезультатно. Вдруг толпа расступилась по центру, образуя круг, и заулюлюкала: кто-то явно показывал класс в кружке. Мы подошли ближе: это оказалась Кристина. Крутя бёдрами вправо и влево и, кажется, по кругу, она двигалась очень профессионально. Подобное я видела только в жарких бразильских сериалах.

В толпе, хлопая в ладоши, танцевала Элиана, тоже показывая какой-то танец.

– Эй, Тати, ты как дерево! Иди сюда, я тебя научу.

Она схватила меня за руку и потащила в толпу. Кошмар, кошмар, – думалось мне. Последний раз, когда я пыталась танцевать подобное, меня отправили на скамью уже через две минуты, обозвав бревном. Это было на Кубе, в городке Тринидад. Мы с подружками пришли на танцевальный вечер – других развлечений там просто не существовало – и радостно откликнулись на предложение профессионалов станцевать. Я помню, как старый кубинец – худой как жердь, чёрный как шоколад и высохший как мумия – шарил по моей спине, пытаясь на что-то положить руку. Но, так и не нащупав выпуклостей и опоры для руки, он отправил меня обратно, презрительно оглядев с ног до головы. Мои формы совсем не соответствовали формам кубинок. Эля не собиралась трогать моё тело. Она показывала движения, призывая повторять, но отделаться от чувства нехватки мяса на теле мне было очень сложно.

– Си, си! – подбадривала она.

В какой-то момент я плюхнулась на кресло около ближайшего столика. Перед моими глазами кто-то тут же поставил открытую бутылку вина. Молодой человек, глотнув из горлышка, освободил руки, чтобы прижать энергично танцевавшую Кристину к себе. Крис не отодвинулась, как это бывает на дискотеках, а, наоборот, пустилась с ним в танец, приблизившись к нему критично близко.

– У-у-у-у, – тут же кто-то прокомментировал.

Они слились в одно целое и энергично трясли телами, потея и краснея, звеня браслетами и эротично приоткрывая рты. «Быстро он её склеил», – пронеслось у меня в голове.

Песня закончилась. Все заревели и зааплодировали. Парень, танцевавший с Крис, куда-то убежал. Она жестом пригласила меня на свой мастер-класс.

– Он тебе понравился? – спросила я, лениво передвигая конечности справа налево.

– Он? Нет. Это просто партнёрство, чтобы станцевать.

– В смысле? Ты даже не знаешь, как его зовут?

– Я даже думаю, что не увижу его больше.

– Вы так страстно двигались!

– У нас так принято. Для латинского танца желательно танцевать в паре, и ты можешь пригласить любого, и это не будет значить ничего личного.

– Удивительно! У тебя есть такой постоянный партнёр дома в Париже?

– Да. Это мой парень.

Я рассмеялась. Ну и совпадение, не правда ли?

– Так вышло случайно, Татьяна.

Ещё спустя несколько песен мы стали расходиться. Мы с Элей дружили как супружеская пара: убедившись, что у каждой из нас есть ключи, я предупредила, что закрою дверь на один оборот и пойду спать. Она же пообещала, что долго гулять не будет, и чмокнула меня на прощание, пожелав спокойной ночи.

Когда мы вышли с Крис и Фенди на улицу, то ощутили, как там тихо. Страшно представить, каково живётся местным в ближайших домах.

– Ну, давай, Тати, ты все дороги знаешь – веди! – сказали девчонки.

Меня охватило замешательство. За дорогой я не следила по пути сюда, шла за девочками. Место было для меня новым. Я бы вышла на канал вначале.

– Надо двигаться на юг, – задумчиво сказала я.

Все нахмурились.

– Тати вышла из строя, Гугл в помощь, – вздохнули девочки.

В тот вечер до дома вели меня они.

Наш монастырь снизу подсвечивали лампы. Вид у него был величественный и таинственный. Здорово всё-таки нас заселили! Ехать обратно в Местре не было бы никакой романтики.

…до выставки осталось 73 дня

На следующий день вся наша латинская команда с трудом доставила себя в консерваторию. Аврора, обладая способностью со всеми договариваться, несмотря на трудности, устроила часть наших лекций в этом здании семнадцатого века. Приходить туда было сплошным удовольствием. Докучала только жара, жителю Москвы совсем не привычная. Тридцать пять стояло далеко не несколько дней – высокая температура держалась неделями.

Встречу в этот день мы не могли пропустить. Специально к нам приехал бельгийский коллекционер Алан Сервес. Очень симпатичный, он, скорее, походил на смесь итальянца и финна: высокий, тонкий, загорелый, он то и дело поправлял длинными пальцами платочек на шее. С его биографией надо было ознакомиться заранее, но все без исключения сделали это в последний момент. Я – перед сном, Эля – за чисткой зубов, кому позволял интернет – на бегу в консерваторию.

К каждой подобной встрече мы приходили со списком вопросов, это было домашнее задание. Что-то придумав на ходу, я чудесным образом пришла вовремя. Вообще, поговорив по душам, мы с девочками сошлись во мнении, что дисциплина, с какой Аврора нас держала в строю, была сюрпризом для всех. Соглашаясь на эту стажировку, никто не ожидал от Италии такой жёсткости. Всем известны сиесты, закрытые магазины, рестораны в обед. Было ожидание расслабленной креативной летней программы, а вышла служба в женской армии на южном фронте. Я плюхнулась рядом с Линой – она уже попивала кофе и вырисовывала узоры в блокноте:

– О, ты уже здесь? Думала – не придёшь. Как вечер?

– Ты что! Алан Сервес же приглашён.

Мы засмеялись. Никто не знал, что это за человек, но Аврора говорила о нём с придыханием. Он не мелькал по телевизору, его фамилия не была замечена на табличках донаторов музеев. Но нас настроили, что он великий и относиться к нему надо с уважением. В его биографии было много нестыковок. Он получил хорошее образование в Лондоне, заработал денег на Wall Street, но как и зачем он подался в искусство, было неясно. Его коллекция охватывала тысячи произведений, но все работы принадлежали неизвестным авторам. Сложно было уловить, к чему именно Алан питал слабость, к какого рода произведениям. В его коллекции было всё: и сайнт-специфик, и эко-арт-объекты, и картины, и даже диджитал-искусство.

Он зашёл, стуча каблуками о паркет. Сел прямо перед нами за антикварный стол и оглядел аудиторию. Так вышло, что я оказалась прямо перед ним. И зачем Лина всё время садится на первый ряд! Теперь придётся внимательно его слушать. А если в сон будет клонить?.. Катастрофа!

Беседу Сервес построил хитро. Вначале он попросил каждого представиться и сказать пару слов о себе. Удобно для установления зон комфорта. Мы, вроде бы, пришли его слушать, жаждали мяса, а получилось, что лидер – он, и мы, как тойтерьеры, один за другим, глядя ему в глаза, рассказывали о себе. Бывают ситуации, когда люди пытаются выстроить удобную для себя схему действий, которая совсем не отвечает вашим требованиям. Это была та самая ситуация.

– Здравствуйте, я Татьяна из России. Я семь лет занималась противодействием коррупции и отмыванию денежных средств. Сейчас я в искусстве.

Все засмеялись. Сервес присвистнул:

– Пожалуй, я буду аккуратен в своих заявлениях сегодня, Татьяна. Аврора, да у вас тут спецы на все случаи. Не полевые цветочки.

– У нас лучшие, – сказала Аврора, вздёрнув по-революционерски кулак в воздух.

Когда все закончили рассказы о себе, Сервес вскочил на свои длинные ноги, провёл пальцами по тронутым сединой волосам и сказал, что приготовил презентацию. Щёлкнув пальцами, он спросил, нет ли у Авроры администратора, который смог бы ему помочь.

Повадки главнокомандующего, – подумала я.

– Есть, есть. Франческа, подойди, пожалуйста.

Усадив Фран за компьютер, Сервес включил первый слайд и, взмахнув руками, сказал:

– Всё началось в 1960 году, когда я был маленьким мальчиком в рваных джинсах и бегал по своему родному городу босиком. Наша семья жила бедно, но мама берегла несколько ценных картин и статуэток, которые она никому не показывала. Проблемы начались, когда пришло время отдавать меня в школу, а средств на образование не было, и мама решила продать одну из работ величайшего мастера – украшение нашей гостиной. Я помню тот день. Тогда я решил навсегда, что стану богатым. Следующий слайд, Франческа.

– Это я в университете. У меня финансовое образование. Сейчас я иногда торгую, но уже реже. В основном, консультирую. Меня приглашают в учебные заведения на семинары, ну, вы знаете, по всему миру. Я известен. Франческа, следующий! О, это уже моя коллекция.

На экране появилась тёмно-болотного цвета стремянка, спаренная со школьной партой и поросшая мхом, с виду – жидким.

– Это перспективная работа молодой художницы из Молдовы, моё последнее приобретение. Мне кажется, у девушки великое будущее. Она прославится. Это называется «Жизнь без панциря». Следующий, Франческа, не спите! – покрикивал он на Фран.

– О, это! Моё любимое – это яйцо! Идеальная форма. То, к чему мы всегда стремимся. К идеалу. Автор – японец! Они-то знают толк в яйцах, – он прыснул в кулак. Затем, стукнув каблуками, крикнул, как цирковой дрессировщик:

– Следующий!

На экране появился скриншот с изображением пластилинового тамагочи.

– О! Это любимое приобретение! Я купил сайт. Вы можете на него зайти. Кто угодно может на него зайти. Но принадлежит он мне! Это три дабл-ю точка жидкий глянцевый шарик точка ком, – он сделал паузу, поправил платок и закончил: – Это небольшая часть моей коллекции. Я отобрал для моих молодых кураторов самое интересное. У вас есть вопросы?

В зале стояла тишина. Все были шокированы. Через несколько секунд Эля с заднего ряда подняла руку:

– Скажите, вы сами работы выбираете или у вас есть искусствовед-консультант?

Все тихонько захихикали.

– Безусловно, сам, – Алан приосанился. – Для меня важно почувствовать дух работы, поговорить с художником, узнать историю и посыл произведения. Но художников мне находит консультант. Это высококлассный специалист, он работает на комиссионные, и большие, конечно, не просто так. Кто сейчас работает просто так?

– В таком случае, что вас побудило купить у молдавской художницы стремянку с партой? Если я правильно поняла, она же портится. Скоро это уже будет не арт-объект, а сгнившее дерево.

– Это эко-арт. Новое направление. Используются только натуральные материалы! Я горд, что вложил в экономику Молдавии и профинансировал молдавское искусство.

– А в чём философия объекта?

– Безусловно, жизнь и смерть. Безусловно. Ещё вопросы?

Мнение о бельгийском коллекционере в нашей группе было едино. Сложно было понять, какой эффект он хотел на нас произвести, но, несмотря на то что все мы были разные, одновременно ошибиться мы не могли: Алан Сервес явно пытался накрутить авторитет. В мире своих финансов он, может, и назывался коллекционером, но профессионалам стало сразу ясно, что он – собиратель мусора. И дело не в том, что искусство, которое он покупал, – плохое. А в том, что он вкладывал в эти безумные по стоимости покупки поверхностный смысл, скормленный ему по щелчку пальца. Алану было бы неплохо посидеть с нами за партой – послушать лекции Себастьяна про Вторую мировую и про Кафку.

В тот день обед для нас организовала Аврора в своей галерее на втором этаже. В первые дни знакомства с помещением и обстановкой настроение было уникальным: мы проводили первые утренние часы на встречах за угловатым бирюзовым столом, который спроектировал и создал кто-то из дизайнеров после удачной Аврориной выставки. Мы делились впечатлениями о последних встречах и посещениях галерей. Со временем это, конечно, приелось, но я до сих пор с любовью вспоминаю узкую лестницу, ведущую на второй этаж бывшего павильона Словении. Когда мы зашли всё ещё с улыбками от последней встречи, Фран раскладывала салат из тунца в дизайнерские миски. Я на секунду удивилась: как по-варварски они обошлись со своими арт-объектами! На тарелках в форме листиков уже лежали чикетти. «М-м-м-м, сегодня галерея угощает», – подумала я.

Аврора зашла за нами и торжественно объявила, что сегодня мы обедаем с Кенсуке Коики, японским художником. Мы знали Кенсуке, и все его очень любили. Лично мне он немножко напоминал Харуки Мураками – наверное, потому, что никого из японцев я раньше не знала. Мне приятно было думать, что через пару рукопожатий я, может быть, знакома со своим кумиром. Японка Ли болтала с ним в перерывах на своём, это тоже добавляло колорита нашим встречам. У Кенсуке был контракт с галереей «А плюс А». Однажды, удачно его выставив, Аврора стала всеми силами продвигать его работы в массы и, кстати, довольно успешно.

К нашей встрече он уже выполнил заказ Сан-Пеллегрино на дизайн лимитированной серии бутылок и заказ Неспрессо для их показа на выставке производителей кофе. Основная фишка, чем он занимался, было фотооригами. Мне бы не хотелось клеить шаблоны, но то, что он делал большую часть рабочего времени, сложно назвать иначе. Со всего мира Кенсуке скупал старые чёрно-белые фотографии и складывал их, или вырезал отдельные части и порой возвращал их обратно, только в неожиданные места того же фото. Иногда его работы походили на страницы из детских книжек, где, если потянуть за рычажок, у кошки вылезал язык или, если повертеть кружок, изба менялась на замок. В детстве эти неожиданные преображения удивляли, а спустя двадцать пять лет нас удивляет Кенсуке.

Художник не походил на заносчивую знаменитость, он говорил на английском с сильным акцентом, а при первой встрече объяснил нам свою любовь к Италии просто: «Здесь я востребован, здесь меня любят впервые за пятнадцать лет моей карьеры. А ещё я люблю пармезан». Я могу только догадываться, как сложно ему было привыкнуть к средневековой Италии, такой необычной и кардинально противоположной Востоку западной стране.

Сегодня они с Авророй решили показать нам работы из запасников галереи: несколько фотографий, обрамлённых в рамки и бережно спрятанных под стекло. Закинув бутерброд в рот, Кенсуке, смеясь, слушал наш рассказ об Алане, и, несмотря на то, что нам казалось неправильным поднимать на смех человека, которого Аврора привезла «с таким трудом», мы не могли удержаться. В середине обеда нам на руки раздали каталоги работ Кенсуке. Одновременно с этим автор стал разворачивать и показывать работы. Первым был диптих из двух горизонтальных фотографий: они были вставлены в разные белые рамки, но продавались вместе. Мысль о продаже даже не сразу пришла мне в голову, пока кто-то не спросил о цене. На первом фото были выстроены свежие фрукты в ряд: ананас, виноград, банан, разрезанный апельсин и лук-порей. Фон был розовый, а цвет фруктов – очень яркий. Наверное, художник поработал с контрастом. Второе же фото было чёрно-белым, а фрукты красовались уже в обугленном виде.

– Что с ними случилось? – спросила я.

– Я их поджёг.

– В смысле как? Спичкой?

– Я взял зажигалку, баллончик и направил на них. И они сразу кардинально изменились! Это как жизнь – может быть яркая, а может в момент вспыхнуть и превратить всё вокруг в пепел.

– Хиросима? – прошептал кто-то.

Другие работы были значительно меньше размером и уже не отличались специальными техниками при исполнении. Их мы тоже смогли найти в каталоге, который потом радостно забрали с собой.

Каталоги Аврора печатала в Латвии. Как она рассказывала, у них очень высокое качество печати, комфортная стоимость и быстрая доставка. Сказала, все музеи стараются там печататься. Все каталоги выставок «А плюс А гэлери» были очень похожи друг на друга: папки формата А3 в мягком переплёте с яркого цвета обложкой и двумя линиями, которые, будто по ошибке, пересекали страницу. У Кенсуке была фиолетовая книжка, она до сих пор у меня. Такого рода каталоги оставались после каждой выставки, их прятали в подсобном помещении около туалета вместе со стремянками и запасом шампанского.

– Откуда столько шампанского? – спросила как-то Микаэля, очень желавшая всё знать и дружить с «руководителем».

– Это на ваше открытие, – прищурилось «руководство».

– У-у-у-у-у, – по столу прошёл гул.

– Уже?

– Надо заранее готовиться к открытиям, моя дорогая. Это шампанское от спонсора, им не жалко поставлять нам ящик в рекламных целях. Наши друзья.

«Вот это связи», – подумалось мне. С кучей знакомых Аврора уже казалась мастодонтом в мире искусства. Её путь в мире искусства составлял минимум лет двадцать пять, и, судя по её характеру, ни один контакт она не использовала впустую.

– Бесплатно? – охнул кто-то. – Минус статья в бюджете!

– Ребята, выставку вообще надо планировать, исходя из того, что у вас нет бюджета. Вообще нет.

– Но он же есть?

– Исходите из того, что его нет. Даже при минимальных запланированных расходах вы потратите кучу денег на доставку, страховку, монтаж, рекламу… В нашем мире нет ничего бесплатного.

– Сколько у нас заложено в бюджете? – не унимался народ.

– Около десяти тысяч евро, – наконец сдалась Аврора.

Учебный день был завершён. Плавясь от жары, мы отправились по домам.

– Лина, давай съездим куда-нибудь! Мы в Италии, надо этим пользоваться.

Лина хмыкнула: «Вау!».

– Что у тебя в эти выходные? Я бы поставила в план Верону, Милан, Флоренцию… Куда там ещё поезда ходят?

– Ну ты даёшь! Эти города слишком большие для одного дня и находятся очень далеко!

– И что же делать? – мне был известен тип людей, которые на знакомство с городами тратят недели. И я была бы не прочь присоединиться к ним, если бы выдалась такая возможность. Но, к сожалению, мы с мужем жили в каком-то бешеном ритме, как будто нагоняя и увеличивая в прогрессии время вместе и время в разных локациях. Конечно, иногда время замирает, и мы честно стараемся насладиться этим моментом, но такое бывает так редко. На ум пришла экранизация книги «Ешь. Молись. Люби», когда главная героиня в Риме оказывается в парикмахерской вместе со своими друзьями и знакомится с господином Спагетти. Тогда он говорит: «Американцы! Что вы знаете об удовольствии? Об удовольствии ничего-не-деланья!». По-итальянски это прозвучало как «dolce far niente». И я была готова отправиться с Линой в любую деревню, наслаждаться садами и пармской ветчиной на лавочке. В конце концов, никто не мешал мне отправиться куда-нибудь и одной. Я удивилась крыльям, которые, оказывается, всегда были за моей спиной и слегка приподнимали над асфальтом. Далеко не все вокруг так широко смотрели на пространство, открытое перед нами и закрытые в маленьких комнатах самих себя.

– Я предлагаю Болонью, Равенну и мой дом.

– Обалдеть! А что это за города?

– Болонья – столица мяса. Съездим туда, поедим, там ещё живёт мой знакомый, то есть друг… Ну, Алессандро.

– Помню, помню. А у тебя случайно не найдётся его фото, чтобы иметь представление о нём?

На фото Алессандро был полной противоположностью экс-мужа Лины – действительно высокий, с небрежно отпущенными, чуть длиннее дозволенного, волосами, с уверенным подбородком и харизматичной улыбкой.

– Ого-о-о. Респектую. И с ним серьёзно?

– Как тебе сказать. С ним нельзя серьёзно. Он такой свободный художник. Мы работаем вместе очень плодотворно, но семьи он не хочет. Очень любит свою маму, которую навещает раз в неделю. Она живёт в Падуе. Даже наша дружба… немного рваная.

– Это как – рваная? – мне было странно.

Я видела перед собой взрослую привлекательную женщину. Почему её до сих пор интересовали нестабильные отношения со свободными художниками? Женщин, которые этого бы хотели, не существует. А те, кто утверждает обратное, просто нечестны сами с собой.

– Я несколько раз приезжала к нему в Болонью. Мы встречались в отелях. Один раз я сделала сюрприз, приехав без предупреждения. Он был занят, конечно, я сама виновата… Он пришёл только под утро. Странная была встреча. Мы сидим друг напротив друга: он – в кресле, я – на кровати… И обсуждаем его новые работы с грибными спорами…

– С грибными спорами? Он же художник.

– Да, он высадил на холст грибные семена, которые мы обычно выбрасываем под дерево, и закрасил это всё жирно глиной с краской, там ещё элементы соломы видны. Я сказала, что это чушь, а он мне всё утро объяснял, что так он зародил жизнь на холсте, и она будет жить уже без его участия. Он очень интересный человек, и подобные встречи – не редкость. Один раз мы договорились встретиться, но он не пришёл. Уехал к маме, а мне сообщил уже поздно ночью. Я тогда ночевала одна в Болонье.

– Но по-прежнему хочешь туда вернуться?

– Да, мне там нравится. И дело не в нём.

– Не в волосатом?

– Нет. Просто Болонья прекрасна.

Сил после этого учебного дня не осталось никаких. Первое животное желание было поесть, второе – поспать. И хотя в голове метались мысли по поводу работы, которую было бы неплохо провести для выставки, я решила выполнять задачи, не торопясь, по мере их приближения. Зайдя на кухню, я размышляла о своих припасах в холодильнике. За длинным общим столом сидела улыбчивая Ли, настоящий прототип современной японки.

– Эй, Ли, что у тебя на обед?

– Я продолжаю познавать итальянскую кухню! – сказала она с набитым ртом.

«Почему не прожевать?» – пронеслось у меня в голове. Я же не требую сиюминутного ответа.

– Я сварила спагетти, добавила песто и соус с томатами, мне помогла Клара, – дверь в кухню опять открылась, зашла полненькая соседка по общежитию.

– Ну как, Ли, съедобно?

– О! Это волшебно! Когда-нибудь я научусь всё делать сама!

– Вроде несложный рецепт.

– Ну, у Ли что-то с пропорциями. Она вывалила все спагетти из пачки и варила их, наверное, час – они стали толстые, как мои пальцы. Я когда зашла, тут дым коромыслом стоял. Мы всё выкинули и сварили порцию новеньких.

– Всего за одиннадцать минут! – кивнула Ли.

– Ну вот, запоминает потихоньку.

– Я ещё хотела спросить у сестёр по поводу кофейников, Клара. Поможешь перевести?

– Да зачем спрашивать, бери любой! Их оставляют девочки, которые тут не живут уже.

– Нехорошо брать чужое, я лучше спрошу!

– Почему не купить новый? – удивилась я, шаря по своей полке в холодильнике.

При заезде мне выделили полку, наклеили кусочек белого пластыря с моим именем, и теперь все сокровища, что находились там, были неприкосновенны: пармезан, персики, черешня, страчателла, помидоры, руккола и рикотта. Чтобы не будить гастрит, я иногда делала себе домашний суп из курицы, чем вызывала неподдельный интерес девочек, для которых от слова «суп» веяло нафталином и русской бабушкой.

– Да ты что! – бросилась в атаку Ли. – У нового нет того духа старины, как у этих.

– И резинка у них наверняка стёрта, – добавила Клара. – У тебя весь кофе через этот шов вытечет.

– А ты научишь меня варить кофе? – Ли преданно посмотрела в глаза Кларе.

– За пять минут, – щёлкнула та пальцами в ответ. – Кстати, Таня, ты не занята этим вечером?

– Нет, – медленно протянула я, понимая, как провокационно звучал сейчас вопрос.

– Тебя ищет девочка из нашего конвента – Камила. Она учит русский, хотела, видимо, что-то спросить.

– Русский? Здесь, в Венеции? Зачем?

– Сама у неё спроси, я просто передала просьбу.

И Клара ушла.

Я приготовила себе обед из того, что было: отпассеровала кабачок и перец, смешала с пастой конкильетте и песто и добавила прямо туда мелко порезанную моцареллу, как показывала Эля. Вкусно и полезно. За последнее время я очень изменила своё мнение о пасте. Раньше моя мама её готовила крайне редко и всегда объясняла это тем, что макароны – блюдо от ленивых хозяек. Подвергать мамины слова сомнениям не было повода, и я верила. Потом СМИ очень долго обсуждали, можно ли потолстеть от макарон твёрдых сортов, и, в конце концов, после передач про итальянских долгожителей, после прочтения статей о пользе макарон и необходимости добавлять их в ежедневный рацион, а также после обсуждения этого вопроса с Линой, мне стало ясно, что макароны-то, в принципе, не так опасны, как казалось. Особенно если их совмещать с овощами. Я называла это блюдо «спагетти по-монастырски», делая отсылку и к составу, и к месту их приготовления.

Намыв персиков с собой, я пошла в комнату заниматься учебными делами. Как я и предполагала, через пятнадцать минут раздался стук в дверь. Это была Камила. Она в двух словах объяснила свою просьбу и молитвенно сложила ладони перед собой.

– Нет проблем, – ответила я, – но как так вышло, что ты учишь русский? Зачем?

– Требования моего факультета предполагали изучение четырёх языков. Я выбрала немецкий, испанский, английский, нужен был ещё один. И как раз была готова группа по русскому. Выбор пал на него.

– А теперь мучаешься, – промычала я.

Камила протянула несколько затёртых листов А4 с отсканированными на русском текстами, аббревиатурами, словариками и прокомментировала:

– Завтра экзамен, никак не могу разобраться, что к чему, может, объяснишь? – и она указала пальцем на листок с аббревиатурами.

Я стала читать:

– МВД, ФСБ, Военторг, Главпочтамт, ФСКН, ЦБ РФ… Боже мой! А преподаватель – русский?

– Пожилая женщина, – кивнула головой Камила и сморщила нос, – очень придирчивая…

– Ну зачем тебе знать эти аббревиатуры? Ты в курсе, как они расшифровываются?

Камила помотала головой.

– Ну, в целом, я в курсе. Проверь меня по словам!

Я вынула листик со словарём и начала диктовать:

– Гастроном, универмаг, Яблочный Спас, буханка, булка, телеграф, Спас-на-Крови, фуражка, Кремль, высотка, спальный район, кефир, дутики… Что это такое?! Камила, ты знаешь, что такое дутики?

– Это толстый короткий багет с надрезами сверху.

– Нет, это ты про булку говоришь. Дутики – это сапоги на осень, когда мокро, и холодно, и грязно.

– Точно! Перепутала.

Как такое могло произойти? Кто писал программу этим несчастным студентам? Похоже, бабушки-преподавательницы просто анархистки!

Текст мы разбирали ещё час. Топик был посвящён восьмому марта и очень приземлённо рассказывал о том, как в России все мужчины сходят с ума в этот день и суетятся вокруг своих дам. Там упоминалось и про мимозы, тюльпаны, и про парфюм, и про сокращённый день на производстве, и про наряды дам, и что всю работу по дому выполняет мужчина.

Камила пересказывала мне топик с благоговением и каким-то тайным уважением к нашим русским традициям. Мне же, сидя на диване в конвенте, было как-то стыдно за какие-то негласные правила, так беспрекословно выполняемые нашими мальчиками. Будто мы в России сектанты какие-то! Я немного рассказала о том, как это происходит в наши дни, и пообещала передать ей русские детские книжки, которые можно будет легко читать. Пожелав ей удачи на экзамене, я собралась уже идти в комнату, как вдруг в фойе зазвонил телефон. Меня предупреждали, что там установлена стационарная трубка, но смысла её брать, когда я не владею итальянским, не было. Переживала за английский, а нужен оказался итальянский язык!

Я немного повременила и всё-таки сняла трубку: звонок так громко отражался от стен, что нельзя было его проигнорировать.

– Алло! – как можно больше на итальянский манер произнесла я.

– Я так и знала, что ты возьмёшь трубку! – прокричала Лина. – Пойдём на променад, у меня мороженого пачка, а суары прямо сейчас решили разморозить камеру.

– Пойдём, – согласилась я.

– Эй, Тати, ты посмотрела последние письма, которые выслала Франческа с материалом? – спросила Эля, проходя мимо.

– Ты знаешь, нет.

– Там такая переписка пошла, тебе надо почитать! Все участвуют…

– Может быть, позже, я сейчас ухожу. Там что-то важное?

– Про нашего нового куратора Самира! Подсчитывают голоса за и против! Ты не можешь пропустить!

– Я обязательно прочту! – я схватила ключ со стола и выбежала на улицу.

Лина уже стояла с двумя упаковками в руках. В длинном платье-халате в оранжевый цветочек.

– Привет! Держи, это классический Магнум, мой любимый.

– Спасибо. Мне кажется, у нас что-то есть похожее в Москве.

– Эскимо на палочке?

– Нет, называется похоже… Маг… Магнат! Даже специальный магазин есть в торговом центре, они этот пломбир ещё посыпают чем-то.

– О! Это итальянская штучка. Наверное, по франшизе. Напротив вокзала, с другой стороны канала, есть такой же магазин. Ты выбираешь мороженое, потом оболочку, они окунают пломбир в чан с шоколадом и посыпают топингами. Потом взвешивают – платишь и забираешь. Если у тебя кто приедет, то это хорошее развлечение для туриста.

– Он какой-то маленький, тебе не кажется?

– Мороженое тут продаётся в коробке по шесть-восемь штук. Сразу купил – и на неделю. У меня оставалась парочка, да сёстры не вовремя оживились с уборкой.

– У нас какая-то женщина убирается, очень странная, пшикает, когда я завтракаю…

– А мы сами следим за порядком.

– Поэтому-то у вас муравьи и бегают!

– Да уж. Куда ты хотела пройтись?

– Здесь прекрасный променад до конца Каннареджио. Там вид на аэропорт. Через час будет закат – потрясающее зрелище.

– Ты читала обсуждение в почте? – спросила я, пока мы шли вдоль канала.

– Нет, сегодня нас так грузанули, что я решила поработать над домашним заданием перед сном, а пока – дать себе отдохнуть. А что?

– Да мне Эля сказала перед выходом, так взбудоражено, как будто там что-то архиважное, теперь волнуюсь.

– Дорогая! Ну что там может быть важного! Ты видишь, как тут всё организовано? Сначала стращают, а потом выясняется, что это никому не нужно.

– Мне нравится, как ты говоришь. Я прямо успокаиваюсь.

– Я вообще стараюсь по утрам и вечерам медитировать. Я слушала одного итальянского философа, он говорил: «Всё в жизни преувеличено через призму чужих переживаний». То есть то, что передала тебе Эля, уже помножено на девять. Но предлагаю дальше это не пускать. Пусть себе сами переживают. Всё будет хорошо, вот увидишь.

Мы сели на ступеньки у воды, наслаждаясь видом венецианской лагуны до самого аэропорта. Мимо нас изредка ходили бабушки с собачками, проплывали лодки с молодыми людьми у руля. На Венецию опускался вечер – время свиданий, прохлады и секретов.

Когда я вернулась, Эли не было. Все её вещи, как обычно, были перевёрнуты, а раковина была запачкана тональным средством и пудрой.

«Отлично, кажется, у меня, наконец, намечается спокойный вечер», – подумала я, собираясь в душ и доставая свою недочитанную книжку.

Меня разбудил стук в дверь. Буквально подпрыгнув над матрасом под всеми пледами, я с трудом открыла глаза.

В комнате стояла темнота, в незакрытое окно падал лунный свет на заправленную Элину кровать. «Вполне вероятно, это она», – подумала я и встала. Так и есть: брелок с клубничкой болтался в скважине. Перед сном я на автомате закрыла дверь на ключ с внутренней стороны. Вышло неудобно. Эля стояла в дверях с извиняющимся лицом:

– О, Тати, прости, что я тебя разбудила, никак не могла открыть дверь.

– Нормально, не проблема, заходи.

Эля ввалилась, распространяя заряженную энергию и запах веселья. Она кружилась в наших пятнадцати метрах в платье и без туфель, приговаривая: «какая замечательная ночь».

– Расскажи мне всё, я всё равно уже не сплю, – попросила я, явно понимая, что Эле не терпится поделиться подробностями.

– О, ты не поверишь, мы катались по каналу под мостами на катере с Хулией, потом заехали на Джудекку в гости к другу, он нас угощал вином на алтане…

– На катере с Хулией? Откуда у вас катер? Что за друг на Джудекке?

Эля с размаха села прямо в уличном платье на постельное бельё, выпрямила спину, расправила юбку и, по-учительски посмотрев на меня, начала:

– Ты же знаешь, что у Хулии есть парень-венецианец?

– У Хулии? Венецианец? Нет.

Сложно было описать мысли и впечатления. Завести себе венецианца, а именно так это можно было назвать, учитывая краткие сроки нашего пребывания, казалось делом либо легкомысленным, либо циничным. Среди девочек я ни разу не заметила алчного желания остаться в Венеции любыми способами. Да и время мы проводили весёлыми компаниями, не предвещавшими дополнительных знакомств. И вдруг разумная Хулия начинает встречаться с местным. Да он же шарлатан и итальянец! Самая неподходящая в мужья нация.

– Ну как ты не в курсе? Ты же помнишь латинскую вечеринку? Ты ещё ушла пораньше…

– Как пораньше? Всё же закончилось, когда я уходила.

– Вот именно в этот момент к нам подошёл Сильвио и стал знакомиться. Оказалось, он фанат латинской музыки и часто бывает в этом клубе.

– Клубе… – повторила я, вспоминая исторические колонны, расписной потолок и тюки бэкпекеров на чек-ауте.

– Да, – кивнула Эля, – ещё у него замечательные родители!

– Вы и родителей видели? – подпрыгнула я.

Эля кивнула:

– С того вечера они стали видеться. Он приглашает её к себе иногда, а иногда заходит сам.

– А с кем она живёт? Это вроде бы квартира недалеко от нас, ближе к большому каналу.

– Верно, снимает на двоих, но девочка часто отсутствует. Учится и работает. Так вот сегодня вечером мы: с Элеонорой и Александрой были у Хулии дома, она приготовила коктейль спритц с аперолем, закуски. Не пятница, конечно, но так совпали настроения. И где-то часа через два наших задушевных разговоров звонит ей Сильвио и приглашает покататься. А она ему: «Я с девочками сижу, не могу их оставить». Тогда он говорит: «Всех покатаю». Тати! Какой он обходительный! Вежливый, галантный…

– Сколько же ему лет?

– Он немного нас младше, двадцать семь. И плохо говорит по-английски. Но такой смешной и Хулию обнимает. Ей, конечно, очень повезло, это точно любовь.

– Хорошо бы. Она тогда останется здесь и сможет получить гражданство…

– Да зачем ей это нужно, – грустно улыбнулась Эля. – У Хулии в Барсе живёт бабушка, поэтому Хулия и аргентинка, и испанка. А вот мне предстоит поработать над своим паспортом.

– Что ты имеешь в виду?

– Я второй год пытаюсь получить итальянское гражданство.

– Ого! Как? – на секунду в груди заклокотало: сейчас Эля мне поведает все тайны и дыры европейского законодательства.

– Ну, ты же знаешь, что Аргентина – страна эмигрантов?

– Нет.

– Мои бабушки выросли и родились в Буэнос-Айресе, а вот их родители были итальянцами, жили в Вероне, но дед решил, что разбогатеет, если отправится на новые земли. В то время Аргентина раздавала гражданства и земли всем желающим. Единственное, что было нужно, – это работать. Часть моих родственников до сих пор живёт в Вероне. Я у них была уже, когда только приехала в Венецию, собираюсь ещё раз их навестить через пару недель. Они очень добрые и рады меня видеть, кормят до отвала. Пожалуй, приготовлю им эмпанадас в следующий раз, и тебя угощу, – она улыбнулась, прикрыв глаза.

Было видно, что покой настиг её, тело расслабилось, и сон бродил уже где-то неподалёку.

– Эля, – я ткнула её в плечо, она вздрогнула, – так зачем твои дедушка и бабушка переехали?

– О, дедушка хотел богатств, он был очень авторитетным и сильным человеком. Им дали большой участок под Буэнос-Айресом, и дед открыл там конный парк, а позже стал президентом конного сообщества страны. Нашей семье Занини пришлось всё делать с нуля в степи. Но мои родители до сих пор живут в том доме, который построил дед, а мой отец тоже занимается лошадьми.

– Что же тебя-то не туда понесло?

– Мама настояла, чтобы я стала учительницей. Ей это казалось понятным ремеслом. Да и языкам меня обучали с рождения. Дома мы говорим на итальянском, на улице – на испанском. Ну, а работаю я – на английском.

– А что это за организация? Я периодически вижу, как ты подбираешь картинки для презентации…

– Я работаю на удалёнке на Международное Содружество Музеев.

– Что за организация такая?

– Ты знаешь, очень причудливая! Моя начальница сидит в Австралии, я часто беседую с ней по скайпу. Она очень умная, ей сорок пять лет. У неё никого нет. Пришла в организацию секретарём и доросла до руководителя программы «Друзья Музея».

– О, я о такой программе слышала.

– Во всех музеях это есть, и для того чтобы понимать, как управлять этой системой, музеи подключаются к нашему сообществу, мы аккумулируем средства, полученные от взносов при вступлении в группу «Друзей», а потом распределяем их по нуждам музея для повышения эффективности программы.

– Попахивает махинациями, – нахмурилась я.

Не может такого быть, чтобы Эля была не в курсе, хотя она так радостно мне рассказывала об «аккумуляции средств».

– Не, всё чисто. Мы, вообще, некоммерческая организация.

– А инвалиды у вас не работают? – стала я «щупать» Элину контору на легальность.

– Нет, нас очень мало, но мы есть по всему миру. С этим и связаны вечные командировки на круглые столы, в том году в Вашингтон гоняли…

У меня отвисла челюсть. С ума сойти! От некоммерческой организации?

– Всё дело в спонсорах. Я в этом ничего не понимаю, но когда Констанция говорит: «Выбирай самый лучший отель, через неделю мы выезжаем», я готова ночь не спать! Вот перед Венецией мы были на Майорке. Да, да. Начальнице нужен был суперлюкс, как будто в другом у неё не будет рабочего настроения, ну, а я в соседнем обычном номере, но вид-то тот же! Обожаю свою работу.

Я не верила своим ушам. Мои ленивые поиски работы по андеграундным галереям просто валялись в припадке на минус первом этаже карьерной лестницы, не говоря уже про четыре банковских места с порядками в стиле советских заводов.

– Ещё бабушка и дедушка Занини открыли музей, у них я тоже работаю на аутсорсе.

– Ого, современного искусства?

– Нет, ну что ты. Они основали музей на базе истории своей семьи о том, как зародился маленький город, в котором они живут. Там артефакты, предметы быта… Они собирали информацию по всей округе, чтобы картинка была полной и подробной.

Я попыталась себе представить круглое одноэтажное здание музея посреди степи «подбуэнос-айрисья» с бабушкой и дедушкой, которые ещё работают внутри, пробивая билеты и проводя экскурсии. Картинка сродни городу-призраку Келсо в пустыне Мохаве штата Невады.

– Я организовываю мероприятия в этом музее, чаще для детей, но и для взрослых тоже. Анонсирую, нахожу художника, который будет работать с посетителями, бабушке остаётся только говорить своё привычное «Рады видеть вас в нашей скромной обители».

Эля сразу выросла в моих глазах. Она совмещала в себе творческую профессию и жёсткого менеджера, была энергична, любила близких и заботилась о них (редкая и очень южная черта) и, ко всему прочему, была дружелюбна и отзывчива. В ней не сквозило злостью, когда она шутила, а запас языков был такой большой, что её постоянно было слышно во всех компаниях нашей группы. Оставалось непонятно, почему такая интернациональная девушка до двадцати девяти лет была всё ещё одинока. Я не видела в ней ничего такого, что могло бы отпугнуть мужчину. А учитывая её частые поездки на различные мероприятия, ей легко было найти пару как в разных индустриях, так и в разных странах.

Эля заснула, рассказав мне очень личные вещи, которые оставили меня в задумчивости. Люди живут, заполняя свои жизни событиями, порой очень большими, и считают свою жизнь уникальной. Торопятся, ставят цели, не успевают, корят себя за это. И таких жизней миллион! У всех свой микрокосм, своего размера и возможностей. И чрезвычайно важно в нём не замирать, не замыкаться. Общение и, что самое главное, новые знакомства дают нам движение вперёд, они совершенствуют нас. Жизнь другого человека демонстрирует нам иные вершины. Слушая других и доверяя им, мы становимся лучше.

…до выставки осталось 68 дней

Мы сидели в зале консерватории на стульчиках с опрокидывающимися столиками. Я клевала носом во втором ряду, грея руки о картонный стакан капучино. Авроры не было, все чувствовали себя более или менее расслаблено. Сегодня у нас была встреча, что-то вроде брэйнсторминга, с Самиром Дамирканом, нашим шеф-куратором.

Пару недель назад он обозначил концепцию нашей будущей выставки, и домой все ушли с увесистыми копиями книги «Вертиго» автора Винфрида Геррга Зебальда. К несчастью, перевода на русский не существовало, и моя копия была испещрена заметками. Будь я посноровистей, мой перевод разошёлся бы уже во все концы необъятной родины. Но руки до такого ответственного дела пока не дошли. Экранизации именно этого произведения тоже не было. В нашем распоряжении был лишь оригинал и с десяток статей, опирающихся на ту или иную точку зрения автора. Нам роман был ценен тем, что внутри одной книги были собраны истории и дух двух философов – Франца Кафки и самого Зебальда. Главный герой осуществлял знакомый нам маршрут из Вены в Венецию, сталкивался с ситуациями, порой спиритуальными и хорошо понятными нам, живущим, хоть и временно, в этом средневековом городе. И, самое главное, герой Зебальда был замкнут в пузырь переживаний своей личности. Следуя из города в город, он непрестанно искал себя в окружавшем его обществе. Это было стопроцентным попаданием. Группа, собравшаяся со всего мира, безусловно, прибыла с целью найти себя и себе подобных, а впоследствии уже оказывалась в сложной ситуации социальной адаптации.

По мнению Самира, и с большой вероятностью, мужа Авроры Себастьяна, мы, сами того не ведая, стали экспериментальным проектом, перформансом для состоявшихся итальянских кураторов. Предполагая, что мы на что-то влияем, спорим, работаем над вариантами, мы на самом деле своими действиями производили на свет работу, которую при должном подходе было достаточно обрамить в книжную обложку или медиафильм. Это и есть иллюстрация проблематики Зебальда. Но нам казалось, мы свободны.

В то утро мы обсуждали с Самиром, кто из художников максимально иллюстрирует магистральную идею проекта. Каждый предлагал два-три персонажа с иллюстрацией его работ. Я представила двух иностранцев – Тобиаса Мэдисона и Андрея Бартенева. Выступление меня немного волновало: задание было размытым, на английском перед публикой я не говорила со времён первого университета. Но группа была очень доброжелательной и преследовала одну цель – устроить грандиозную качественную выставку. Перед выступлением меня волновал только один вопрос: кто-нибудь здесь знает нашего Бартенева? В Москве часто говорили про его популярность на западе, но на какие страны распространялась известность, никто не уточнял.

Пока девочки презентовали, Самир зевал во весь рот и тёр глаза руками – поначалу я даже чуть не засмеялась в голос от его гримас, но потом поняла, что он не специально. «Наверное, нервное», – подумала я. Самир много курил и прерывал свои встречи каждые пятнадцать минут, объясняя это десятиминутными кофе-брейками. Если бы мы каждый раз пили кофе, когда он говорил «Guys, coffee break», наши сердца к концу обучения выскочили бы через горло. Чаще, во время коротких отлучек Самира, мы просто общались, разминались, прогуливались по консерватории или обсуждали вчерашние поездки.

Я вышла на длинный балкон с видом на канал и уставилась на грузчика, который пытался с небольшого катера перекинуть коробки, стоя одной ногой в лодке, а второй – на ступеньке здания. Ему приходилось балансировать, и это требовало бóльших затрат, чем если бы он подъехал на грузовике по суше где-нибудь на материке. Он кричал на итальянском женщине, принимающей товар, ту что-то не устраивало, и она отказывалась брать коробку. Быть может, это был отвергнутый муж, пришедший неумело просить прощения тостером. Мужчине нужно было срочно определяться со второй ногой: в его сторону шёл катер с молодым человеком.

Молодой человек лет двадцати стоял в лодке с подвесным мотором, правая рука за спиной держала маленький рычаг, как руль, управляя машиной, взгляд был устремлён вперёд. Неприкрытые голову и лицо он бесстрашно подставил под палящее солнце. Такие лодки часто попадались на глаза, но больше – в открытых водах, подальше от берегов и на больших скоростях. Я уже перегнулась через перила, ожидая столкновения, как вдруг чья-то рука дотронулась до моего плеча, и я услышала по-русски:

– Привет.

Это была Лена, девушка из группы, и тоже из Москвы. Наши дороги были похожи и неясно, зачем Аврора приняла решение взять нас обеих. Мы были одного возраста, одного роста, Лена окончила юридический вуз, я – экономический, и пару лет назад мы обе стали увлекаться искусством. Особых заслуг за плечами не было, но мы бойко рассказывали, что всё можем и умеем. С Леной сразу отношения не сложились. Она жила в районе Кастелло по соседству от Зои из Бостона, проводила больше времени с ней и почему-то отказывалась идти на контакт. Может, боялась разговаривать на русском, когда была возможность практиковать инглиш, может, у неё были другие причины, но после пары безуспешных попыток завязать разговор я отстранилась, и стало даже легче: сохранялась иллюзия, что в группе я одна русская.

Меня удивило, что она подошла сама. Что ей нужно? Наверное, разговор будет коротким – на тему цен авиабилетов в Москву.

– Привет, – поприветствовала её я.

– Как дела?

– Да нормально, жду вот, когда мужик свалится с лодки…

– Что ты делала на выходных?

– Муж приезжал, мы были в Кьодже. Это место очень похоже на Венецию, но меньше в разы, туда можно добраться на двух вапоретто, ну или на…

– Слушай, а ты давно замужем?

Это так странно, – каждая её фраза была произнесена как-то невпопад, она не давала мне закончить мысль. Я не понимала, как можно так общаться, и понемногу раздражалась.

– Да нет, пару месяцев, вон шеллак ещё с фотосессии не облупился.

– А я-то как раз свой сняла, специально перед поездкой. Хотя до этого без перерыва его делала три года, представляешь? – Информация, которую она выдавала, была какой-то бесполезной, я чувствовала себя неловко, как на собеседовании.

– Нравится в Венеции?

– Ну, я, вообще, раньше уже жила в Милане три месяца по работе.

– Это адвокатские конторы отправляют в такие командировки? – я усмехнулась своей шутке, но Лена меня не поняла: она стояла и смотрела на меня не мигая.

– Я работала моделью, – коротко произнесла она.

Мне потребовались усилия, чтобы не крикнуть «ТЫ?». Еле удержавшись и наступив себе на язык, почти спокойно я спросила:

– Ого! Моделью?

Проблем с Лениной фигурой не было. Рост около 175 сантиметров, но вот остальные формы мне казались неподходящими для модельного бизнеса. Впрочем, я не интересовалась критериями отбора и не стала спрашивать название агентства. Модель так модель. Для меня это, может, стало объяснением некоторых её действий.

– Да, мы жили в Милане и пили, как сучки, каждый день в баре. Нам сняли один огромный номер на всех, было весело.

– Понятно.

Всё, что она говорила, на самом деле было непонятно. Как модели могут пить алкоголь? Он же калорийный и портит кожу. Как можно пить в командировке? Наверняка они приехали туда что-то снимать, какую-то работу, рекламу. Я не стала об этом думать: весь разговор казался немного странным и напомнил эпизод из «Алисы в Стране Чудес», где персонажи говорили странными загадочными фразами.

Вернулся Самир с кофе-брейка и предложил продолжить работу. Я плюхнулась на задний ряд в надежде повитать в облаках на тему предстоящего приезда родителей, но Лена зачем-то села рядом и стала мне рассказывать про мужчин, проявляющих к ней интерес. В такой ситуации я уже предпочла бы смотреть на выкатывающего глаза Самира и на презентацию китайских художников японки Ли, но пересесть уже не было возможности.

– Он живёт в Нью-Йорке и предлагает встретиться, когда я туда поеду. Он владелец крупного журнала, но по национальности итальянец. Вот, смотри фото.

С картинки на меня смотрел Адриано Челентано. Даже фото было чёрно-белым. Волосы мужчины зачёсаны назад, в зубах сигара. Он сидел нога на ногу, откинувшись на стульчике летнего кафе. На вид ему было лет шестьдесят.

Я думала, о чём спросить в такой ситуации.

– И как он тебя отыскал? – нашлась я.

– О! В Инстаграме.

– В смысле? – мне были ещё неизвестны такие способы знакомства. Про то, что знакомятся на Фейсбуке, ещё можно было представить, но что девушкам пишут в Инстаграме, для меня было новым.

– Ну, видимо, по хэштегу к моему фото Палаццо Грасси. Написал, что я красивая, я сказала, что модель, и он предложил встретиться для обсуждения проекта. Я, конечно, не надеюсь, но так оно же и происходит. Хотя не могу сказать, что он мне так уж нравится. Что думаешь?

Последняя фраза меня совсем сконфузила. Ну зачем спрашивать у малознакомого человека мнение о мужчине? Он же не кофточка, и я с ним не знакома.

– Ну, выпей кофе с ним. Это же не криминал.

Мой ответ как будто ей не очень понравился. Она что-то промямлила и откинулась в кресле, продолжая рассматривать фото в телефоне. Мне казалось, девочки немного не так обсуждают мальчиков. По крайней мере, не помню, чтобы мы спрашивали совета друг у дружки по выбору противоположного пола. Как-то влюбляешься, и всё. А потом ещё и хранишь эту тайну какое-то время, пока тебя не разоблачат друзья. Видимо, время немного изменило подход к отношениям. Теперь для начала нужно всё понять про человека, а потом решать – можешь себе позволить влюбиться в него или нет.

Я не знала, как сложится судьба Лены, если она решит для себя начать отношения с этим мужчиной, и очень боялась ей что-либо советовать. Нравственное воспитание было преподнесено нам по-разному, а в вопросах любви я до сих пор оставалась на уровне Белль из диснеевского мультика. Потом я узнаю, что Лена очень хочет попасть в Америку, а, насколько я помню, среди желающих осуществить эту мечту попадаются и брачные аферисты (аферистки). И даже если это не её история, даже намёк на то, что мне придётся отбиваться от сотрудников миграционной службы, которые будут просить доказать натуральность Лениных отношений с мужиком, гасил во мне желание советовать.

Я задумалась о том, что в Инстаграме со мной никто не знакомился. Даже ВКонтакте иногда писали турки, но в Инсте – никогда. Я задумчиво открыла модный Ленин профиль. Чёрно-белое фото: девушка натягивает маленькую кожаную куртку на большие груди. Ещё одно чёрно-белое фото: Лена смотрит исподлобья, опираясь руками о спинку стула, на ней обтягивающее белое боди. Следующая фотка тоже чб: мокрые волосы зачёсаны назад, взгляд в камеру…

– Слушай, Лен, а на какую фотку среагировал твой мужик из Италии? – я помахала включённым экраном телефона и вопросительно посмотрела на неё.

– Он из Нью-Йорка, – обиженно шепнула она. – Фото из Гритти Пэлас, я же говорила.

– Девушки, вы хотите о чём-то спросить Самира? – как лиса, заулыбалась Франческа и посмотрела на нас.

Разговор был прерван. Я так и не услышу больше ничего про Челентано из Нью-Йорка, но мои чувства были смешанными после недолгой дискуссии. Мне казалось, что лёд дрогнул, но я ещё раз убедилась в том, что мне это было не нужно, и пропасть между мной и этой девочкой за один час увеличилась.

Мысли об отпуске родителей не шли на ум. Мама говорила, что они на машине выезжают в субботу и планируют приехать в Венецию во вторник, чтобы задержаться тут на два дня, что говорило о предстоящем очередном прогуле моей кураторской школы. Как на этот раз представить свой пропуск Авроре? Отношения между ней и группой накалялись, и я совсем не хотела принимать в этом участия. Я глубоко уважала Аврору и всё, что она делала для нас.

Муж разрешил мне уехать на три месяца из дома в любимый город, чтобы делать выставку, подтянуть английский и познакомиться с девочками. Каждый день я просыпалась и думала: ого, всё-таки Венеция! Каждое утро, открывая холодильник, я радовалась всему, что там было. А если ничего не было, отправлялась в Конад через два канала. Я обожала кофе, который варила крупная девушка около консерватории. Каждый раз, оставаясь в одиночестве в обед, в перерыв или вечером, я отправлялась в свой собственный квест по Венеции. Убрать Гугл Карты и попробовать найти станцую вапоретто, на которой никогда не была. Уплыть на правильном вапоретто, не сверяясь с расписанием. Отправиться на пляж Лидо, ни с кем не сговариваясь, и встретить там знакомых. Что можно было ещё в те месяцы желать?

Муж приезжал так часто, что я каждый раз выпадала из своей «общажной тусовки» и медленно адаптировалась обратно. Когда мы планировали с ним, чем займёмся и куда отправимся, в наших разговорах не было границ. Он мог прилететь в Рим, а я – отправиться туда на поезде, мог в Милан, Флоренцию… Но нам хотелось открыть такие уголки страны, о которых нам бы не удалось услышать от друзей, о которых не напишет Юлия Высоцкая или тревел-обозреватель Зоя. Места, названия которых на русском не найти. А если кто спросит: а как туда добраться? – ты сначала задумаешься, а потом махнёшь рукой: да туда долго добираться, это между Римом и Римини, в горах! Венеция была для меня домом, а в Европе не принято приглашать в гости домой. Но если Дима мог меня понять и поддерживал мои желания исследовать Италию, то родители ехали в Венецию впервые, и я была обязана им что-то показать.

Родители решили приехать на три дня в день рождения моей сестры и остановились в Местре. Я понимала, что дорога будет их так или иначе выматывать, поэтому прогулка должна быть спланирована таким образом, чтобы каждый интересный объект встречался им через каждые пять минут. Важно было исключить холостые перегоны, и, конечно, посетить Площадь Сан-Марко, Дворец дожей, и показать мой любимый район – Санта-Елену.

Родители ехали со Штэфой. Это их любимая и единственная собачка-мопс. Очень жизнерадостный батончик, искренне преданное и любвеобильное создание. Но со Штэфой был один нерешённый вопрос. Несмотря на подвижность, её энергия не распространялась за пределами квартиры. Выходя в большой город, Штэфа превращалась в медлительного толстяка, который с трудом преодолевает расстояния свыше двух километров. Когда я рисовала на бумажке примерный маршрут для родителей, мне становилось ясно: Штэфа не дойдёт до Сан-Марко. И об этом обязательно нужно было сообщить родителям.

Мы созвонились вечером. Мама сказала, что они только что остановились у отеля в Австрии, где собирались ночевать. Моё предостережение по поводу Штэфы маме не понравилось. Судя по её тону, она была готова носить Штэфу на руках по всей Венеции, лишь бы не разлучаться с ней на целый день. Маму пришлось поддержать и сказать, что Штэфа, безусловно, будет благодарна ей за такие летние каникулы. За что люблю свою семью, так это за неугасающий юморок. Ирония, шутки и анекдоты присутствуют в нашей речи, как хлорофилл в растениях. Это – неразделимые компоненты.

Я думала, что подарить сестре. Ей исполнялось шестнадцать, и она страстно желала быть самостоятельной. Помню, когда я была погружена в свои мысли о работе (её отсутствии), о взаимоотношениях (со взрослым мужчиной) и путешествиях (экономных), меня хорошенько взбодрила мама. Она сказала, что моя младшая сестра поведала ей о своём желании до тридцати лет не выходить замуж и все деньги спускать на шмотки и путешествия.

– Что? – в ужасе переспросила я.

Мама пожала плечами.

– Это не образ жизни, не главное, так делать не надо. Это – не счастье! – пыталась я объяснить маме. – Я не живу так, потому что это моя установка. Я просто ещё не нашла своего мужчину, свою половинку.

– Иди это своей сестре объясни, – сказала мама и оставила меня в потрясении.

Какой кошмар! Съезжая от родителей и обживаясь самостоятельно, я совершенно не хотела подавать плохой пример. Мне казалось, что так ей будет лучше – младшей дочке моих родителей.

И вот сейчас, размышляя, что ей подарить, я решила, что это будет украшение, которое придаст ей уверенности и самостоятельности. Я решила подарить ей кулончик Тиффани, чтобы показать, что дверь во взрослую жизнь легко открывается, она уже открыта, она не заперта. Только стоит ли туда идти и для чего?

Бутик Тиффани находился на самой модной улице Венеции в пяти минутах от Сан-Марко. Прибывая на круизных лайнерах, богатые гости города, в первую очередь, отправлялись сюда. Улица не отличалась особой шириной, была вымощена камнем, по-венециански узкой, но это не отталкивало путешественников.

Так случилось, что накануне дня рождения сестры я оказалась в Венеции уже во второй раз, и дорогу к бирюзовым витринам нашла с закрытыми глазами.

Дверь со щелчком автоматического замка открыл высокий молодой сотрудник и сообщил, что сегодня они ждут гостей по случаю презентации новой коллекции, поэтому обстановка в магазине праздничная и я могу «enjoy». Я подняла глаза: в холле полукругом стояли девушки и молодые люди с подносами закусок. Вот так повезло. Жаль, я абсолютно уверена в том, что мне надо приобрести, и абсолютно не приучена есть стоя. С благодарностью я взяла стаканчик с соком и отправилась в отдел с серебряными украшениями.

Девушка, на удивление, оказалась русскоговорящей. Сразу предложила почистить моё обручальное кольцо, пока я выбираю. Я согласилась: в кольце не было бриллиантов, беспокоиться было не о чем. В этот день меня ждали бонусы, почему бы ими не воспользоваться? Я, как могла, пыталась запомнить все царапинки на ободке своего кольца, чтобы потом восхититься проделанной с ним работой. И стала слушать, как девушка-консультант предлагает посмотреть другие цвета и варианты украшения. Я не сопротивлялась, процедура стала мне нравиться.

Вообще, к счастью, я редко бываю в ювелирных: переложила эту обязанность на мужа. Вот кто в курсе новинок, цен и названий коллекций. Мне нравится, не загадывая, не подбирая, получать маленькие подарки, выбранные им. Однажды мы были в «Якутских бриллиантах» перед днём рождения старшей дочери Димы. Выбирали пусеты. Я почувствовала себя не в своей тарелке: консультант показывала очень похожие серёжки, отличающиеся только размером камней. Естественно, решение зависело от цены, естественно, цена была солидной. Ну, какую роль я могла в этой ситуации выполнять?.. Украшения – очень властная штука. Хорошо, что мне не приходится выбирать их самой, не ставить перед собой вопрос цены, а только радоваться их красоте.

С девушкой-консультантом мы разговорились. Дарина приехала из Молдавии, получив как русскоговорящая предложение из Италии. Необычный поворот сделал из неё тонкую красавицу-специалиста в ювелирном искусстве. Она показала колье, которое они презентовали этим вечером. Украшение было усыпано крупными бриллиантами и переливалось под синтетическим светом магазина. «Вау», – невольно вырвалось у меня. Колье было внушительным. Грудь и шея обладательницы этого чуда искусства должны быть крупнее среднего, чтобы его удержать.

Моё внимание привлекла дама у соседней витрины: она примеряла различные колье из серии HardWear – массивные металлические цепи, олицетворение мужества и храбрости… или рабства. Посередине каждого украшения висел грузик, делающий колье похожим на кандалы.

«Тяжёлые, наверное», – пронеслось у меня в голове, и в этот момент рука девушки дрогнула: раздался звон, и золотая цепь, зацепив кандалами угол витрины, рухнула на каменный пол. Я перевела взгляд на консультанта, в её глазах стоял ужас, она прижала руки ко рту. Я удивилась: оно же не хрустальное. Кандалы – ну что с ними будет.

Покупательница ойкнула и быстро подняла колье.

Царапины на украшении, битая витрина… Кто покроет эти расходы? Судя по виду консультанта, – она сама. Покупательница отдала колье обратно и с невозмутимым видом попросила показать ей следующее, более дорогое…

Я отвела взгляд, нужно было платить. Самое простое было – не вникать в эту спорную и неуютную ситуацию. Как они обе будут из неё выходить – уже не моё дело. И как только я об этом подумала, напряжение из тела ушло.

Дарина подмигнула мне:

– Поэтому мы стараемся не давать в руки наши отдельные модели, даже на презентациях, как сегодня вечером.

– Какая опасная у вас работа, – улыбнулась я.

– Но она доставляет удовольствие, – Дарина положила в пакетик с моим украшением сэмпл духов, – их новинка, мои любимые.

– Вау, спасибо, – поблагодарила я.

Час в Тиффани прошёл незаметно. «Прямо как у Одри Хэпберн в фильме «Завтрак у Тиффани», – усмехнулась я про себя.

Звякнул телефон, мама просила забронировать столик для первого вечера «в каком-нибудь красивом месте». Задача была не из лёгких. В наш любимый с Димой ресторан на Бурано ехать поздно вечером будет неудобно, а с девочками мы ели в маленьких кафешках, совсем не предполагающих торжество. Так в один из первых дней я попросила Франческу посоветовать мне что-то недалеко от галереи, и та отправила меня на одну из итальянских площадей – Пьяццу Санта-Маргарита – ту самую, посреди которой росло раскидистое дерево. Под ним мы прятались в наше первое, самое романтичное путешествие в 2014-м году. Помню, тогда мы никак не могли выбрать город и страну, куда поедем, и договорились, что это будет сюрприз для меня, что Дима всё забронирует сам и ничего мне не скажет.

Не знаю почему, но к Италии у меня было предвзятое отношение. Впечатление портили представители страны, которые попадались мне на отдыхе на других курортах: громкие, крикливые большие итальянские семьи и компании, мне, наполовину замороженной питерской барышне, казались невыносимым образцом бескультурья и показателем горячей, необузданной крови. Помещать себя самовольно в окружение таких людей было самоубийством, поэтому я сказала Диме: только не Италия. Хотя ему явно туда хотелось отправиться со мной. Он даже один раз предпринял попытку переубедить и сказал, что те, кого я боюсь, живут на юге. Север Италии совсем другой, а Венеция – считай, другое государство. И мы рискнули.

Мне казалось, мы попали в затерянный город, Диснейленд, Мадюродам в Голландии, Музей на воде… Но только не в город, где могут жить люди. Это потом мы узнаем, что жильё тут продаётся, им владеют зачастую далеко не итальянцы, а коренных венецианцев по пальцам сосчитать. Это потом я смогу с завязанными глазами без навигатора и других помощников пройти от вокзала до конечной станции вапоретто перед тем, как оно отправится на соседнее Лидо и расстояние до огромного города сократится до часа ходьбы в любую сторону. Мне было не страшно и всё знакомо, но родители ехали сюда в первый раз, а я допустила фатальную ошибку – пригласила их в ресторан около Сан-Марко. Помог мне Трипэдвайзер, высокие рейтинги и белые скатерти, услужливые официанты и исключительно туристическая публика. Полный провал по всем факторам. Но что я могла предложить! Все мои познания сводились к кафе и «афган-фуд».

Когда Франческа отправила нас на Пьяццу Санта-Маргарита, она предложила две опции: пиццу за полтора евро или «афган-фуд».

– Что такое афган-фуд? – спросила я. – Афганская еда?

– Что? – недоумённо заморгала Франческа.

– Еда из Афганистана? Лепёшки там…

– Да, афган-фуд – это когда приходишь и сам накладываешь всё, что хочешь, а потом намазываешь это на лепёшку. Очень вкусно.

– Ясно, – с сомнением сказала я.

Ну и дела, дешёвая еда из Афганистана в центре Венеции. Кто владеет этой лавкой? Франческа вообще знает, что она ест? Ох уж это современное поколение.

Я вышла на площадь Санта-Маргарита. Всё, как в 2014-м, только нет дождя. Над головой спикировала чайка и громко гаркнула. Этих тварей здесь стоит опасаться. Вон на лавке зевающий турист, в руке бутер. Ставлю десять евро – до конца он его не доест: чайка отнимет. Меня догнала Лина.

– Ты придумала, где обедать?

– Вообще Франческа отправила меня искать афган-фуд, даже не знаю, откуда это здесь.

– Ничего себе! А итальянского нету? – Лина засмеялась.

Не мне одной показалась ситуация странной.

– Да, здесь нелегко будет найти именно то место. Тут таких заведений штук двадцать!

Мы начали обход с начала или с конца и довольно быстро нашли пиццу за полтора евро. Это была самая простая Маргарита с сыром сверху. Все другие кусочки стоили дороже. Ради интереса мы взяли самую дешёвую и вышли на улицу. Лавочки были заняты, и мы разместились на порожке у входа в чей-то подъезд.

– Смотри, – сказала Лина, – эти чайки – убийцы голубей. У них клюв в крови.

Я присмотрелась: действительно, сбоку на жёлтом клюве выделялась капля крови. Я прищурилась на солнце: капля стекала. Меня передёрнуло. Чайка громко каркнула, посмотрела прямо нам в глаза и стала медленно надвигаться. В этот момент мимо пролетела ещё одна, гоняясь за толстым голубем. Голубь явно отставал по физической подготовке и проклинал день, когда решил обосноваться в Венеции. Чайка перед нами продолжала медленно подходить, демонстрируя своё желание отобрать нашу еду. На всякий случай я встала и сделала нерешительный шаг навстречу. Ну уж нет, птица, я не турист, потакать твоим капризам не собираюсь.

– На счёт три нападаем на неё, – услышала я решительный голос Лины.

– Раз, два…

– Levati dai coglioni (итал. убирайтесь прочь!), – в чайку со стороны полетел камень.

Мы обернулись.

– Себастьян! – охнули мы.

– Совсем с ума посходили. Как будто бы это они коренные жители Венеции! Как бы не так, – он погрозил кулаком в воздух.

Себастьян стоял с двумя полными пакетами еды из магазина Пунто, что за углом, и доставал из кармана джинсов ключи.

– Дамы, вы позволите? – он собирался зайти как раз в ту дверь, на пороге которой мы сидели.

Как неловко вышло. Как будто мы его тут ждём. На всякий случай я воскликнула:

– Вы что, здесь живёте?

– Да, Аврора очень любит это место, – развёл он руками.

Мы продолжали стоять с открытыми ртами.

– Что? Вас удивляет, что мужчина из Германии променял езду на немецком автомобиле на вот это? – он потряс кулаками с пакетами.

– Жить в Венеции – это мечта, – промямлила я мысль, которая держалась у меня в голове последний месяц.

– Жизнь в Венеции – это очень смелый шаг. Здесь так много особенностей, порой не самых лучших, к которым нельзя быть готовым жителю любого европейского города…

Он не дождался от нас сочувствия, развернулся и ушёл в глубь холодной парадной.

– Он что, хотел, чтобы мы его пожалели? – спросила меня Лина.

– Каким монологом обернулось спасение от чайки, – промямлила я и посмотрела вверх. – Как думаешь, на каком этаже они живут?

Мы принялись разглядывать окна и балкончики над входной дверью. Первое окно – нет, закрыты ставни. Второе – какое-то унылое. А третье… Должно быть, третье. Украшенная красными цветочками и металлическим столиком с двумя стульями, – квартира явно принадлежала паре, которой было не всё равно. Они любили это место и долго искали его. Открылись ставни, Себастьян вышел на балкон и помахал нам.

Родители приехали в день рождения сестры, 25 июня 2018 года. В этот день на занятия я не попала совсем: хотела так много им показать. Маршрут планировался стройный, хотя и немного хаотичный. Пешком от Пьяцца-ле-Рома через Гетто по широкой Страта-Нова и следам кортежа Муссолини до моста Риальто. Оттуда рукой подать до Сан-Марко, чтобы отметиться. В обычной жизни мы старались избегать этого места, которое обожают туристы, и даже ни разу не зашли в Палаццо Дукале: всё ждали нетуристического сезона… От Сан-Марко – через причудливый магазин книг «Аква Альта» с гондолой внутри. А дальше – в мой любимый зелёный район Санта-Елена. Оттуда можно отправиться на Лидо искупаться. Конечно, маршрут очень богат и очень изнуряющ, но лучшего способа показать им всё и сразу в голову не приходило.

Каково же было моё удивление, когда первой фразой семьи при встрече была: «Привет, мы купили суточный билет на вапоретто, поехали кататься?». Мой план затрещал по швам. Ни Гетто, ни Страта-Нова, ни книжный магазин с лодки не покажешь. Да и толпы, толпы туристов буквально прописались в этих передвижных трамвайчиках, и от станции к станции их не становилось меньше.

Я пользовалась вапоретто хитро: когда собиралась поехать на Лидо и только от своей станции в Каннареджио. Дело в том, что именно этот маршрут шёл в обход туристическим и охватывал остановки у венецианской больницы, верфей, рыбацкого района и марины с яхтами. Конечно, ни один путеводитель не отправит сюда своего читателя. Ещё сносными были пути по мелким каналам, и желательно вечером, но даже они рано или поздно впадали в Гранд-канал. Мамина идея кататься на вапоретто в час пик от Пьяцца-ле-Рома, где на посадку очередь, как в Москве на маршруте до Киевского вокзала, не прельщала. Я робко предложила им свой вариант маршрута, и мы сошлись на чём-то среднем.

Забегая вперёд, скажу, что быстро исследовать что-либо в компании человек больше двух – заведомо сложный процесс. Даже дама-экскурсовод, которая водила нас с Димой в нашу первую романтическую поездку, пару раз неприлично выругалась, когда после двух часов её унылого исторического рассказа мы остановились в очередной раз около бара с чикетти и аперолем.

Пешком и на вапоретто, мы таки стёрли все пятки неподготовленных ног моих близких и ровно в восемь вечера прибыли в красивый ресторан на канале, всего в пяти минутах ходьбы от Сан-Марко. Официант в фартуке и с белоснежной улыбкой манерно налил всем воды и раздал меню в трёх разных папках. Открыв, я поняла, что ни одно блюдо мне не знакомо.

– Ну, – протянул папа, – что у вас тут едят, рассказывай.

Мне было стыдно вести их туда, где перекусывали мы с девочками. Тем более, сегодня день рождения сестры. Папа называет такие заведения «бар с пьяными подростками». Я выбрала по оценкам Трипэдвайзера приличный ресторан, но теперь и сама находилась в ловушке. Заведение такого рода было для меня новым, а все блюда – незнакомыми. Официант улыбался, и я на всякий случай взяла пасту. Кое-как разобравшись с меню, мы принялись поздравлять сестру. Украшение Тиффани ей явно понравилось, оно стало её первым украшением из бирюзовой коробочки. Родители подарили перламутрового медведя на шею, сестра была довольна. Официант принёс счёт.

Пришла пора возвращаться в точку нашей встречи на Пьяцца-ле-Рома. Уже стемнело, родители сильно устали и делились со мной неоправданными впечатлениями от Венеции. Я обещала им на следующий день острова Мурано и Бурано – уже в более спокойном ритме. А они пообещали, что наденут кроссовки. Лиза попыталась было купить напоследок мороженое за полтора евро у приезжего араба, торговавшего на привокзальной площади, но я пообещала ей два хороших, если она дотерпит до завтра.

Родители сели в автобус и махнули мне на прощание. Я чувствовала себя выдохшимся экскурсоводом, который был вынужден переделать подготовленный маршрут и убрать из него столько интересного, чтобы подстроиться под заказчика. «Завтра точно всё будет иначе», – решила я. Будет им час на вапоретто, будут чикетти с аперолем, будет сидение на ступеньках и полное отсутствие людей. Обед я накрою в конвенте, и сделаю обычную пасту по-монастырски с салатом из страчателлы и помидоров. Завтра всё будет совсем иначе.

Я встретила родителей в десяти минутах от конвента, выходящими из муранского вапоретто на станции Сант-Альвис. Солнце пекло нещадно, и каменный бордюрчик, на который обычно присаживались ожидающие, был раскалён и непригоден для сидения. На остановке лодку ждала пара бабушек с авоськами: наверное, ехали на приём в поликлинику. Над головой гаркнули чайки, о пластиковый остановочный понтон металлическим корпусом ударился вапоретто. Матрос быстро привязал лодку к железной, покрытой коррозией тумбе и крикнул: «Prego, prego, Saint Alvis».

– Ну, как Мурано? – спросила я, наблюдая их светящиеся лица.

– Одни китайцы, – среагировал папа.

Вот так всегда: люди приезжают в зафотографированную Венецию, а всё их внимание уходит на пешеходные расстояния и разнорасовость туристов.

– Да, днём, во вторник, – не лучшее время для изучения островов.

– А у вас тут есть лучшие дни?

– Да, после пяти, в январе и на Торчелло.

– Что это – Наторчелло?

– Остров. Ещё дальше Бурано, вапоретто ходят туда раза три в день. Там живёт двенадцать человек, есть один ресторан, одна гостиница, одна церковь и один мост. Мы ездили туда с Линой однажды. Место для блаженных.

Тем временем мы прошли через жилой квартал Каннареджио. Дома давали тень, на улице не было ни души.

– Вот такая Венеция мне нравится, – сказал отец, прикрыл глаза и вдохнул прохладу. – Можем тут погулять?

Мы дошли до ближайшего канала, нашли ступеньки около чьей-то парадной двери и уселись, подложив сумки. Я заранее нарезала фруктов: в магазинах нашлись и арбузы, и дыни. Волны от проезжающих мимо лодок накатывали на стенки канала.

– Какие молодые, и уже с катерами, – заметил папа.

– Да, несчастные лишены возможности водить машины, поэтому с шестнадцати лет – за рулём моторных лодок. Около шести, когда близок закат, вон там, где виден аэропорт, можно разглядеть целую цепочку романтиков, которые везут девчонок полюбоваться оранжевым солнцем.