Читать книгу Чудеса всё же возможны… - Татьяна Герцик - Страница 1

Голос Алевтины в телефонной трубке звенел настоящим недовольством:

– Все идут, Настя, одна ты кобенишься! После окончания школы десять лет прошло, давно встретиться пора! – После неопределенного хмыканья собеседницы голос стал строже: – Чтобы больше никаких отговорок! Ровно в три в кафе «Радуга»! Не опаздывай! Я тебя с Володькой посажу, посмотришь, каким он стал.

Положив трубку, Настя посмотрела по сторонам, будто ища, где же ей скрыться от вездесущего ока старосты. Эта весть выбила ее из привычной жизни, как пушинку. Боль и горечь, казалось, так хорошо похороненные, вспыли со дна души и понесли по волнам памяти.

Владимир… Или, как она всегда звала его, Влад. Почему-то она не любила имена Вова или Володя и всегда называла его только так – Влад. Одно это имя принесло такую боль, что на висках забились тоненькие сеточки вен.

Настя прижала к вискам прохладные пальцы и закрыла глаза. Память тут же воскресила белозубое насмешливое лицо, глядящее на нее с удрученным отрицанием. Сколько же раз она признавалась ему в любви? Сотню, не меньше…

Началось всё в детском саду. Она не помнила, как они познакомились, но мама говорила, что она была самым рослым ребенком в группе, и привыкла, чтобы все подчинялись исключительно ей. И когда привели нового мальчика, она попробовала командовать и им. Но он этого не стерпел и двинул ее машинкой по голове. Видимо, после этого удара у нее в мозгах что-то заклинило и она в него влюбилась. Как выяснилось, навсегда.

Сколько она себя помнила, они всегда были вместе – и в детском саду, где ходили неразлучной парой и сидели за одним столом, и в школе, где пересели за одну парту. Он был снисходительным парнем и позволял ей за собой ухаживать, несмотря на всю ее некрасивость. Иногда даже заступался за нее.

Перед глазами тут же всплыла сцена, после которой она в первый раз призналась ему в любви.

В каком это было классе? Четвертом или пятом? Они с Любой Городиловой, о чем-то болтая, шли домой после школы, когда на них налетел школьный хулиган Игорь Овчинников. Толкнув ее в сугроб, стал бросать в нее плотно слепленные мокрые снежки и вопить:

– Кому ты нужна, глупая уродка!

Любашка, спасаясь, тут же убежала, а она хотела подняться, но ноги скользили по чуть прикрытому снегом льду. В нее безжалостно летели твердые снежки, с силой ударяя по полудетскому телу и оставляя болезненные синяки на тонкой коже. Она почувствовала себя беспомощной и униженной, и когда поняла, что по лицу невольно потекли слезы, доставляя хулигану истинное наслаждение, даже произнесла запрещенное в их семье ругательство, отчего сконфузилась еще больше и чуть не заплакала навзрыд, чего и добивался подловатый Овчинников.

Он бы еще долго над ней куражился, если бы не Влад. Он спокойно подошел к ним, протянул ей руку, помог встать, и на вопль Игорька:

– Тили-тили-тесто, жених и невеста! – всё с тем же спокойным достоинством попросил повторить.

Овчинников оглянулся, увидел позади себя изучающе оглядывающего его Славку, друга Влада, вспомнил, что оба они занимаются в секции рукопашного боя, и решил смотаться от греха подальше. Его дружки, только что поощрительно хохотавшие, моментально рассеялись, стоило им остаться без главаря, и вот тогда у нее вырвалось:

– Я тебя люблю!

Владимир со снисходительной усмешкой посмотрел на нее и мягко посоветовал:

– Иди домой и умойся!

Она старательно отряхнулась и пошла домой со странным чувством невесомости, улыбаясь сквозь невысохшие слезы. Умылась и впервые по-женски придирчиво посмотрела на себя в зеркало. И поняла, что шансов у нее нет никаких.

В кого она удалась такой некрасивой, никто не знал. Мама у нее женщина приятная, даже симпатичная. Отец от них давно ушел, но, судя по старым фотографиям, он тоже уродом не был, а вот она…

Длинный крючковатый нос, как у бабы-яги в фильмах Александра Роу, узенькие, чуть косящие глазки, да еще длинный большой рот с траурно опущенными вниз уголками губ. Ей страшилищ можно играть без грима.

Но она всегда была оптимисткой и считала глупостью ныть, каким бы существенным не был повод. Поняв, что на конкурсах красоты ей ничего не светит, переключилась на книги. Забавные приключения и выдуманные страсти здорово отвлекали от сознания собственной неполноценности, но учиться не помогали. По русскому с литературой, ну еще по ботанике-биологии у нее стабильно были пятерки, а вот по алгебре-физике, то бишь точным наукам, она не вылезала из троек.

На путь истинный ее наставил всё тот же Влад, который всегда был отличником и не понимал, как можно умному человеку, а он не скрывал, что считает ее умным человеком, учиться на трояки. После очередной полученной ею двойки по геометрии, он, скривившись, сказал, что с такими оценками, как у нее, можно рассчитывать лишь на поступление в кулинарный техникум, так как в десятый класс ее точно не примут.

В ее ушах до сих пор стоял его уничижительный голос:

– Будешь пирожные украшать. Это у тебя хорошо получится.

У нее и в самом деле были изящные ловкие пальцы, но этот сомнительный комплимент заставил ее взяться за ум. Это да еще страшная мысль о том, что иначе ей за одной партой с Владом больше не сидеть. Она начала усердно заниматься и скоро догнала других, более успешных одноклассников. Правда, несколько раз пришлось обращаться за помощью к Владу – по алгебре с физикой самостоятельно восполнить пробелы не получалось.

Он приходил к ней домой, по-свойски пил с ней чай на кухне, потом доступно объяснял ей всё, что она не понимала. Им было очень хорошо вместе, когда никого не было рядом, и никто не глазел на них круглыми глазами, удивляясь их неравной дружбе.

Настя знала точно, что он чувствует то же, что и она – иначе Влад просто не стал бы тратить на нее свое драгоценное время. С другими, даже самыми красивыми девчонками, он так не валандался. Она прекрасно помнила, с каким пренебрежением он ответил на кокетливую просьбу первой красавицы школы Светы, учившейся в параллельном А классе, объяснить ей теорему. Давая понять, что прекрасно понимает: дело здесь вовсе не в теореме, Влад окинул красотку с ног до головы полупрезрительным взглядом и холодно заявил, что подобными пустяками ему заниматься некогда.

Светлана жутко покраснела, а Настя с благодарностью подумала, что с ней Влад никогда подобным тоном не говорил, и для нее у него время всегда находилось. Позже, правда, неприятная мысль, что делает он это исключительно из жалости, несколько омрачила ее радость, но уж тут она ничего поделать не могла. Пусть даже и из жалости, она была искренне благодарна ему и за такую малость.

В общем, девятый класс она закончила всего с двумя четверками – по физике и физкультуре, и в десятый ее перевели без проблем.

Первого сентября им, как взрослым и ответственным людям, разрешили сидеть с кем хочется. Все парни класса, утверждая мужское достоинство, демонстративно отгородились от девчонок на задних партах. Она была уверена, что Влад сядет со Славкой, и приготовилась куковать в одиночестве. Устроившись на своем старом месте на третьей парте у окна, с нарочитой бравадой утешилась: зато теперь жить она будет очень привольно, ведь на пятнадцать двухместных парт в их классе всего семнадцать человек. С ней наверняка никто сидеть не будет. Сплошной простор!

Когда Влад, еще более выросший и возмужавший за летние каникулы, так же, как и все предыдущие девять лет, небрежно шмякнул рядом с ней свою сумку, она не нашла ничего лучшего, как потрясенно сказать:

– Ты же здесь больше не сидишь…

Медленно выпрямившись, он сердито посмотрел на нее и холодно спросил:

– Почему? Ты не хочешь, чтобы я здесь сидел? У тебя другой компаньон?

Смутившись, она неловко пробормотала:

– Да нет, но разве ты хочешь сидеть со мной?

Ей показалось, что он с облегчением вздохнул, но тут же нахмурился, уселся за партой и бросил:

– Не решай ты за меня ничего, пожалуйста! У меня и у самого голова на плечах есть!

Она до сих пор помнит то ощущение неземного счастья, даже блаженства, охватившего ее тогда. Влад как-то странно на нее посмотрел и неопределенно хмыкнул. Посмотрев по сторонам, она заметила, что смешанная пара среди одноклассников только одна – их.

Она оценила самоотверженность Влада, ведь наверняка над ним будут подшучивать все его друзья. Хотя вряд ли кто-то решился бы на откровенную издевку – Влад никогда не спускал шутникам обиды, особенно, если это касалось Насти.

Два года пролетели как одно мгновенье. Она бежала в школу, как на свидание, и уходила неохотно, как девушка, насильно разлучаемая с любимым. Но ее грела мысль, что на следующий день она снова будет сидеть рядом с Владом, болтать с ним, смеяться.

Выпускные экзамены принесли ей настоящее горе. Нет, оценки у нее были хорошие, но вот что дальше? Она знала, что больше никогда, никогда не будет счастлива. Больше не сидеть ей рядом с Владом на одной парте, не слышать искренний вопрос «как дела?», не ходить с ним на баскетбол или хоккей.

В предчувствии разлуки болезненная пустота захватывала ее всё сильнее и с каждым днем становилось всё труднее и труднее скрывать свои чувства.

В мае занятий уже не было, но она еще встречалась с Владом на консультациях, снова чувствовала рядом с собой тепло его сильного тела, и эти редкие встречи приносили столько сладко-щемящего чувства, что она потом весь день молча шаталась по квартире, прощаясь и с детством, и со своей единственной непризнанной любовью.

А потом был выпускной вечер…

Не в состоянии спокойно вспоминать о том ужасном дне, Настя вскочила и, обхватив голову руками, забегала по комнате, пытаясь убежать от унизительно-сентиментальных воспоминаний.

На выпускной вечер мама сшила ей красивое бело-розовое платье, подчеркивающее ее единственное достояние – неплохую фигурку. Кружева и блестящие пуговки делали его похожим на платье юной принцессы. Она даже вообразила, что выглядит в нем лучше, чем всегда.

В актовом зале они разбились на группы. Она оказалась с девчонками, демонстрирующими свои роскошные бальные наряды, а он с парнями, намеренно на эти наряды внимания не обращающих. Влад был в строгом темно-сером костюме, при шелковом галстуке и казался уже таким взрослым и незнакомым, будто появился из совсем другой жизни. Кроме него, она никого больше не замечала. Девчонки о чем-то говорили, кого-то обсуждали, но она лишь тупо кивала головой, вся устремленная к одному человеку. Чувства настолько обострились, что она слышала каждое его слово, видела каждый жест и понимала, что он уже вычеркнул ее из своей жизни. Во всяком случае, на нее он ни разу не посмотрел.

После прощальных речей директора и завуча они пошли в снятое заранее кафе, где она, терзаемая тоской и сожалениями, снова очутилась вдалеке от Владимира и могла лишь изредка осторожно взглядывать в его сторону. После кафе они всем классом отправились гулять по набережной, счастливые от осознания своей взрослости и свободы.

Единственная, кто не радовался, была она. Сердце щемило, хотелось плакать. Казалось, что всё хорошее в ее жизни в эти прощальные минуты заканчивается, и уже никогда, никогда не повторится. Влад был доволен, шутил и смеялся, а ей хотелось тихо умереть.

Под утро, не выдержав, она отозвала его в сторонку и принялась жалостливо прощаться. До сих пор не понимала, что такое с ней произошло – она всегда была сдержанным человеком и свои чувства не демонстрировала. Может быть, впала в транс? Это казалось хорошим оправданием своему поведению – бессонная ночь, свежий воздух, волнение… Конечно, она и раньше признавалась ему в любви, когда сердце переполняла восторженная нежность, но всегда делала это нарочито не серьезно, под видом дружеской шутки. А тут…

Настя прикрыла рукой глаза, с содроганием вспоминая нелепо-трогательную сцену. Она была взволнована, он подчеркнуто спокоен. Видимо, предчувствовал и подготовился заранее. А может и нет, просто, как воспитанный человек, не давал воли своему возмущению. Она слезливо лепетала ему о своей вечной любви, о безмерном страдании, о том, как она сожалеет, что они не пара, и как ей будет плохо без него.

Молча выслушав ее любовные бредни, Владимир сухо произнес:

– Ну, мы с тобой не в разные города уезжаем, а где жили, там и будем жить. Можешь прибегать на огонек. То, что мы не пара, всем давным-давно известно, но это не мешало нам быть друзьями все годы нашего знакомства. – И с легким смешком добавил, давая ей возможность сохранить лицо: – И с чего ты такая квелая? Шампанского на радостях перепила, что ли?

Шампанского она не пила вовсе, ей его и не досталось, но об этом она парню не сказала. Кривовато улыбнувшись, прохрипела:

– Наверное… – и они вернулись к дружно поющему классу, чтобы присоединиться к общему хору.

Чуть пошмыгивая носом, она окончательно осознала, что Владимир не воспринимает ее как представителя противоположного пола, для него она этакий «свой парень», и надеяться на то, что он когда-нибудь разглядит в ней что-то более интересное, ей не приходится.

Одноклассники встретили рассвет над рекой, вернулись к школе, попрощались и разошлись по домам.

У нее началась взрослая и очень тоскливая жизнь. Не найдя ничего лучшего, она поступила в медакадемию. Решила стать педиатром, потому что дети, особенно маленькие, ей нравились. Вряд ли у нее будут свои, а так какая никакая, а компенсация.

Их группа состояла из одних девчонок, поэтому особо ужасаться ее некрасивости было некому. Конечно, поначалу на нее косились и однокурсницы и преподаватели, но быстро привыкли. Всё-таки откровенным уродом она не была. Хотя, если верить Леонардо да Винчи, уродство не менее ярко и привлекательно, чем красота.

На студенческие вечеринки не ходила, сидела дома, читая книги и слушая музыку. Со школьными подругами как-то невзначай разошлась, у тех появились новые друзья, новые заботы. Да, честно говоря, особо близких подруг у нее в школе и не было. Она все свои душевные силы отдавала Владу, и на других уже ничего не оставалось. Зато в академии она подружилась с двумя девочками из группы – Таней и Викой, такими же тихонями, как и она сама. Вместе с ними ходила в театры, на концерты, в общем, старалась не скучать.

О Владе знала только, что он поступил в универ на юрфак и будет адвокатом. Сама о нем ни у кого не выспрашивала, одноклассницы же при ней о Владимире старались не говорить, чтобы не травить ей душу: о Настиной безответной любви в классе знали все.

Она старалась смириться со своей планидой, по макушку загружая себя различными делами и истово надеялась, что со временем если не забудет, то хоть вспоминать о нем сможет без саднящей боли в сердце.

Она уже почти убедила себя, что Влад давно о ней забыл, зачем она ему, когда вокруг полно умных и красивых девчонок, когда он сам позвонил ей перед Новым годом. Поздравил с праздником, расспросил, как дела, рассказал о себе и одноклассниках, и в конце каким-то сконфуженным тоном признался, что жутко по ней соскучился, чем сразил ее напрочь.

Задохнувшись, она не смогла выговорить ни слова из-за перехватившего горла спазма, и он, не дождавшись ответа, хмуро попрощался и повесил трубку. После этого звонка она не смогла уснуть и всю ночь проворочалась с боку на бок, уверяя себя, что это просто банальная формула вежливости и совершенно ничего не значит, и всё равно невесть на что надеялась.

Потом он стал звонить регулярно, пару раз в неделю, и они с ним болтали по полчаса, а то и больше. Влад называл это «отвести душу» и заявлял, что ни с кем не чувствует такой духовной близости, как с ней. Она испытывала то же самое. После разговора с ним жизнь казалась такой прекрасной, что хотелось петь.

Она с нетерпеливой тоской ждала его очередного звонка, чтобы услышать ласково-ироничный голос, говоривший ей «здравствуй, моя радость!». Порой он звучал так приветливо, что она невольно начинала думать, что Влад чувствует то же, что и она, и ей стоило большого труда обрести прежнее равновесие. Не помогало даже зеркало, настоятельно предостерегавшее ее от напрасных надежд и мечтаний.

После каждого разговора с Владом из глубины измученной души всё чаще вырывался вопль – а вдруг? Ведь бывают же чудеса на свете…

Так они болтали пять лет, почти до окончания Настей медакадемии. Владимир несколько раз предлагал ей встретиться и поговорить вживую, но она упрямо отказывалась, изобретая для этого самые немыслимые предлоги.

Нет, ей очень хотелось увидеть Влада, полюбоваться его широкими плечами и красивым мужественным лицом. Вот если бы при этом можно было остаться невидимкой… Но, поскольку это невозможно, то лучше им и не встречаться. Она надеялась, что за прошедшие годы из памяти Влада стерся ее далеко не пленительный образ, и он помнит только ее довольно приятный голос. Так для чего напоминать ему о том, что она, по сути, не красивее бабы-яги? Пусть уж лучше так.

На последнем курсе, в мае, гуляя после занятий с девчонками по театральному скверу, она увидела Владимира. Он почти не изменился. Только стал еще привлекательнее и выше. Да и в плечах раздался. Как обычно, одет был с иголочки – в тонкую кожаную куртку и отменно сидящие на нем черные брюки.

Он был не один. Рядом с ним шла прелестная светлокудрая девушка в ярко-синем плаще, играющем на солнце радостными искорками. Влад нежно обнимал ее за плечи, наклонял к ней свое красивое лицо и что-то весело говорил, сверкая ровными зубами. В ответ девушка заливисто смеялась, сияя задорными глазками, и Влад поощрительно улыбался.

Когда же он наклонился и быстро поцеловал спутницу в пухлые губки, не выдержавшая истязания Настя сказала подругам:

– Ой, я совсем забыла, мне же мама велела хлеба купить, она сейчас с работы придет! – и убежала, оставив их недоуменно смотреть ей вслед.

Но Насте было всё равно, что о ней подумают другие. У нее была одна цель – прибежать домой и вдоволь нареветься без свидетелей.

Заскочив в квартиру, как в убежище, вдруг поняла, что плакать не может – в груди что-то закаменело, и сухие глаза жгло от непролитых слез. Они стояли у горла, мешали дышать, но наружу не вырывались. Облегчения не было. Ощущение предательства раздирало на части, хотя это было неуместно – Влад никогда ничего ей не обещал, за всё время их знакомства даже не намекнув на что-то более глубокое и возвышенное, чем дружба.

Но она всё равно чувствовала себя обманутой. Это очень смахивало на примитивную ревность, но избавиться от нее не хватало сил. Обида, для которой не было оснований, огнем опалила сердце, и она решила разорвать этот замкнутый круг. Она не желала больше служить Владимиру психотерапевтом. Она вообще не желала его больше знать. Хватит!

Когда домой пришла мама, то даже испугалась, увидев лицо дочери – опухшее и болезненное. Успокоилась только тогда, когда Настя уверила ее, что это всего лишь легкая простуда и скоро пройдет.

Через день Влад, как ни в чем ни бывало, снова позвонил ей, но она ровным тоном попросила его больше ей не звонить. Удивившись, он принялся горячо выпытывать, почему. Ничего не выведав, уверился, что у нее появился другой, и заявил, зло задышав в трубку:

– Ну, раз теперь я мешаю тебе жить спокойно, то конечно, звонить я больше не буду. Но только скажи, кто он? Как его зовут?

Ей послышались в его голосе ревнивые нотки, но она решила, что это ей просто показалось. Независимо ответила:

– Ты его всё равно не знаешь, так зачем тебе его имя?

Он сердито возразил:

– А если знаю?

Хмыкнув, она саркастично заметила:

– Ну, тогда тебе тем паче о нем ничего знать не нужно. Еще расскажешь обо мне какой-нибудь компромат. Так что пока, и будь счастлив! – и безжалостно положила трубку.

Прекрасно зная его страсть к лидерству, и то, что он никогда не оставляет последнее слово за другими, на следующий же день купила определитель номеров и не поднимала трубку, если видела, что звонит Владимир. Он долго не успокаивался, и на дисплее определителя почти год высвечивался опасный номер, но потом все же сдался и больше не звонил. Увидеть ее и не пытался, чему она была только рада.

С тех пор прошло два года, она почти успокоилась и научилась гнать прочь мысли, причинявшие столько боли. Работала участковым педиатром в детской поликлинике их микрорайона, знала практически всех детей на своем участке. Жизнь текла пусть и монотонная, бесцветная, но зато спокойная. Но год назад внезапно заболела мама и, не дав дочери времени опомниться, умерла. Почечный криз. Это был настоящий удар. Мама никогда ни на что не жаловалась и, казалось, всё хорошо. И вдруг… Настя приходила в себя весь год, остро чувствуя свое одиночество и ненужность.

Только-только она начала спать по ночам, не обливаясь слезами от мыслей о своей бесталанной судьбе, как изуверский приказ Алевтины снова швырнул ее в пучину воспоминаний.

Прошло несколько суматошных дней, во время которых она металась от полного неприятия подобной встречи до робкого «а вдруг?»…

Чем больше проходило времени, чем больше она думала о встрече, тем больше ей хотелось видеть Влада. Потихоньку желание хоть ненадолго оказаться с ним рядом, вспомнить ощущение забытого уже счастья превозмогло опасения, и она решилась идти. Чтобы укрепить свой дух, купила симпатичный брючный костюмчик, придававший ее фигурке некоторую сексуальность.

Утром в субботу посетила парикмахерскую, сделала стрижку и маникюр, и ровно в три, как и было велено, пришла к «Радуге».